Тайнопись видений

Глава 4 Кожица цикады

Для выхода в свет Кайоши облачился в лучший наряд: шелковые брюки, тунику с воротником-стойкой, приталенный кафтан без рукавов с двумя разрезами позади, от которых полы красиво развевались при ходьбе, и высокие мягкие сапоги до колен. Провидец носил только цвета Драконов – фиолетовый и золото. Это, с одной стороны, раздражало Кайоши однообразием, а с другой – говорило о его невероятном богатстве и слепило завистью всех работников храма.

Кайоши было чем похвастать в такие дни. Пуговицы из чароита. Манжеты с драгоценной вышивкой. Голенища, инкрустированные россыпью бриллиантов. Юноша так переливался и сверкал, что, стоя перед зеркалом, сам себе казался ненастоящим. Он тщательно причесался, следя, чтобы каждый волосок занял свое место, и только тогда нашел прическу совершенным произведением.

Кайоши любил идеальный порядок и стремился к нему во всем. Он всегда был аккуратен и внимателен, но в последнее время в голове царил хаос. Нервы с трудом выдерживали его, и Кайоши стал особенно придирчив к своей внешности и окружению.

Мэджу – кудесники и артисты Чаина – иногда наведывались в горы Сай для развлечения местных провидцев, которым запрещался выход за стены. Кайоши не особенно любил мэджу, но сегодня ожидал их с нетерпением. После позорного битья палками в каждом углу многочисленных построек храма шептались о неудаче Кайоши и злоехидно поливали его грязью. Этим выходом юноша намеревался продемонстрировать возвращенное величие и показать ползающим по земле червякам, что им даже после перерождения не стать аметистовой бабочкой и не занять место первого провидца императора. Была и еще одна причина, неприятная до дрожи, но думать о ней предсказатель пока не хотел.

Когда образ был почти завершен, Кайоши открыл шкатулку и достал недавний подарок Ли-Холя – расшитый алмазным бисером пояс с пряжкой в виде драконов, окруживших двуцветный круг солнца. Юноша закрепил его поверх жилета, еще покрутился перед зеркалом и ухмыльнулся, довольный собой. На ум пришел стих настоятеля:

Выступление мэджу давно началось. Из открытого окна уже доносились залпы фейерверков, шум и смех. В обычные дни храм был тих и недвижим, как панцирь погибшей черепахи. Лишь слуги и младшие ученики терзали его монолитный покой подобно суетливым муравьям.

Главный город Чаина – Пичит – находился в полудне пешего пути от гор Сай. Его людная сутолока не касалась прозрачных вод Красного озера и не мешала провидцам сосредотачиваться на снах. Но несколько раз в год, особенно по праздникам, в храм прибывали мэджу, и в эти дни обитель Богов-Близнецов ничуть не уступала живости торгового квартала Пичита.

Выступления всегда начинались под вечер: в темноте ярче раскрывались бутоны фейерверков, и только после захода солнца главный провидец императора мог покинуть комнату, чтобы смутить звезды мерцанием роскошных одежд и блеском аметистовых глаз.

Он шагал по дорожке, освещенной вереницами напольных фонариков, к краю плато, где на многоярусных ступенях возле сцены сидели все от мала до велика жители храма. Еще утром здесь не было ни гирлянд из бумажных фигурок, протянутых от дерева к дереву трепетными паутинками, ни осколков зеркал под ногами для защиты от злых духов, которые могли прийти вместе с мэджу из внешнего мира. Считалось, что увидевший свое отражение призрак становился пленником зеркала. Оно поглощало его, а потом слуги сметали осколки и высыпали в заговоренную яму за стеной, освобождая храм от пойманной нечисти.

Сцену и зрительские сиденья собрали за несколько часов – на тихой поляне для медитаций, окруженной яблоневым садом.

Фейерверки запускали внизу, на берегу Красного озера, и зрелище было, как всегда, невероятным. Кайоши остановился полюбоваться, прекрасно понимая, что народ сейчас слишком взволнован красотой праздничных огней и не заметит его блистательного появления.

На белой плитке дорожек вспыхивали и гасли желтые, оранжевые, синие отсветы. Кайоши перевел взгляд на сцену, где аляповатые мэджу разыгрывали юмореску. Он наблюдал за ними и неожиданно почувствовал, как внутри выросло и достигло предела невыносимое напряжение. Провидец бросился обратно в покои, так и не показавшись на глаза толпе. Под ногами блестели стекла, в их дробной мозаике отражались тающие брызги фейерверков, но Кайоши не смотрел, куда наступает. Драконы не ошиблись, предупреждая о сегодняшней подсказке.

Ранним утром какой-то ненормальный мальчишка вопил под окнами последние новости, будто в Соаху сменилась власть. Чтоб его пеплом разнесло, этого болвана. О какой угол он ударился, чтобы такое придумать? Нико хотел встать и запустить в шумного придурка ночным горшком, но раскалывалась голова. Зря он вчера столько выпил.

С другой стороны, как тут не напиться. После позорного поединка неудачи сыпались, словно бусины с порванного ожерелья. Всю первую половину трида юноша провалялся в этой лечебнице на окраине Медука – старинного городка у подножия меловых скал. Остатки денег спустил на еду, бинты и постель, но до сих пор толком не оправился.

– Проклятый Чинуш. Чтоб ты там заикался до смерти! Чтоб тебя молнией шарахнуло! Чтоб тебя акулы в море сожрали! – прошипел Нико ставшее ритуальным утреннее приветствие врагу.

Он так и не понял, правдивы ли были слова наемника о Таваре. Если да, то почему Чинуш отказался выполнить приказ мастера? Наверняка солгал. Захотел раззадорить Нико, а потом насладиться его унижением. Он помешался на титуле первого ученика и вполне мог провернуть подобное.

Нет, серьезно. Какой еще заговор? Такалам каждый трид проверял Летучих мышей на верность. И в числе обязательных была клятва наследнику. Разве реально обмануть слух старика?

После такого проступка Чинуш легко не отделается. Если ему хватит мозгов, он больше не сунется в Соаху. Никогда. Иначе Нико лично снимет с мерзавца скальп, переломает ему все конечности и заставит раскаленные гвозди глотать.

Принц забылся и, сжав пальцы в кулаки, застонал от боли: запястья заживали медленно.

Хотелось поскорее вернуться в Соаху. Плевать на книгу и прималей, теперь уже не до них. Таинственные письмена будоражили воображение юноши, но лучше было продолжить поиски после возвращения на родину и не побрезговать ради этого галеоном Седьмого. Только одна причина до сих пор удерживала принца на острове – год еще не прошел. Возможно, Чинуш нарочно разозлил господина, чтобы тот прервал испытание и вернулся во дворец раньше срока.

Горластый мальчишка снова принялся вопить небылицы. Нико не выдержал, приподнялся на постели и распахнул окно. В лицо тут же повалил дым из пекарни напротив. Он стелился низко, явно к дождю. Пасмурные улицы и серые дома, затянутые ржавой листвой побитого морозом винограда, нагоняли тоску.

– Эй! – крикнул Нико. – Что за чушь ты там порешь с утра пораньше? Хочешь, чтоб язык тебе отрезали за вранье?

– Ни вот столечко не вру, господин хороший! – ответствовал паренек лет шести, задрав голову так, что не по размеру большая шапка плюхнулась в лужу.

Он выругался, спешно отряхивая ее, и снова обратился к Нико.

– Мы с батькой моим только что с Еванды приехали! Там торговцы с Соаху всем рассказывают, что власть сменилась! На престоле теперь Восьмой!

– Да какой еще Восьмой?! – вспыхнул Нико.

– А я все вам расскажу до словечка, до строчечки, господин хороший! Только вы спуститесь и дайте мне монетку! Я с утра еще не ел!

Принц раздраженно фыркнул.

– Ладно, погоди. Послушаю твои сплетни.

Долго возиться не пришлось: из-за холода Нико спал в одежде и только схватил плащ со спинки кровати. Лестница скрипела громко и противно. Ступени будто соревновались между собой, какая издаст самый отвратительный звук. Победила предпоследняя, отозвавшаяся писком и покрякиванием, от которого у Нико на скулах заиграли желваки.

В тесной прихожей пахло свечным воском и прогорклым салом. Висели по углам не знавшие чистки лампы. На полу скопился такой слой грязи, что, если поскоблить ножом, толщина с полпальца выйдет. Нико толкнул дверь и вышел на крыльцо. Шустрый мальчуган уже стоял тут как тут и тянулся за монетой, от души улыбаясь щербатым ртом.

– Ну, рассказывай.

– А монетку? Монетку-то дайте, господин хороший!

– А если сбежишь? – недоверчиво прищурился Нико.

Это было бы некстати. Денег в обрез.

– А вы меня за руку возьмите! – предложил мальчишка, суя свою грязную лапку в забинтованную ладонь принца. – Не убегу, господин хороший!

– Ну, так и быть, держи, – согласился Нико, смутившись от странного чувства.

Этот улыбчивый оборвыш с искренними косыми глазенками, вцепившийся в него, почему-то вызывал внутри теплоту.

– Ох, благодарствую! Благодарствую, господин! – обрадовался мальчишка. – Сядемте вот сюда, на бревнышко. Я вам все и расскажу!

Нико уселся и стал слушать.

– Поехали мы с батькой в Еванду, значит, еще тридень назад. Я там леденчик схрумкал вот такой вот! С ладошку мою! Рыбка это была, красная!

– Эй. – Нико щелкнул болтуна по носу. – Ты мне про Соаху рассказывай.

– А, ну так власть там сменилась. Переворот, говорят. Какой-то черный дядька с летучими мышами напал на прежнего императора и его, значит, того. Сгрызли, наверное, зверюги эти. – Мальчишка поежился. – Я летучих мышей страсть как боюсь. А они взаправду говорили про них! И семью его сгрызли тоже.

– Где ты это услышал? – мрачно спросил Нико.

– В закусильне одной. Мы туда с батькой после торга пообедать зашли. А мы углем торгуем! Хороший у нас уголь!

– Как выглядели те люди, которые об этом говорили?

– Как торгаши. Но не как нашинские, а как соахские. Богатые-пребогатые. У них прямо ей-ей пыль золотая с карманов сыпалась! – Мальчишка помолчал. – А я уже пойду, господин хороший? А то кушать страсть хочется, а там на углу булки продают!

– Иди, – ответил Нико, плохо соображая.

Паренек припустил по улице. Глядя на то, как резво он убегает, Нико подскочил и выругался сквозь зубы. Этот плутенок надул его!

– Эй, крикун!

На удивление сплетник остановился и обернулся.

– А кто Восьмой властий?

– А! Имя у него дурацкое такое! Коротенькое! На две буквы всего! Ыр или Ур! Бывайте, господин хороший!

У Нико потяжелело в груди, ноги дали слабину. Ур? Правитель Судмира и отец его невесты? Тот самый Ур, с которым Седьмой так стремился закрепить отношения ради Брашского пролива? Мог ли он… Нет, невозможно. За такой короткий срок это невозможно. Спеться с Таваром, подкупить Летучих мышей и устроить переворот! Какая нелепица. Даже думать о таком не стоит. Такалам умер недавно, и Седьмой наверняка почти сразу же начал искать нового советника-правдолюбца. Разве кто-нибудь способен провернуть масштабный заговор так быстро? Или все просчитали заранее, а старика убили перед тем, как начать действовать?

Нико лихорадочно расставлял мысли, как фишки для го. Такалам недолюбливал Тавара, но никогда не заикался о его неверности. Но если подумать, мастер ножей не раз утаивал от Седьмого планы. Вроде того случая, когда он, вопреки приказу, устроил их с Чинушем поединок. А еще Тавар жаловался на урезание золота и говорил, что часть мышей, возможно, покинет их и найдет местечко получше. Наемников не удержать обещанием хорошего будущего. Они живут одним днем и не знают, проснутся ли завтра. Потому хотят иметь все и сразу.

– Выгода, – выдохнул Нико, хватаясь за голову. – Если так, то все дело в выгоде. Быть не может.

Тавар мог давно планировать измену, но не говорить об этом своим людям. Таким образом, Летучие мыши оставались до последнего верны Седьмому. И Тавар тоже. Пока Такалам был жив, мастер ножей мирился со своим положением. У него просто не было более выгодной возможности, и он клялся искренне. Но когда правдолюбца не стало, все поменялось. Нико снова вспомнил поединок с Чинушем, устроенный Таваром, и только теперь догадался – это была не просто проверка! Мастер хотел понять, сможет ли теперь вить из принца веревки. Сумеет ли настроить его против Седьмого и вернуть мышам приток заветного золота. Все ужасающе сходилось, но это значило, что отец и мать мертвы, а Соаху захватил Ур. Верить в это Нико отказывался. Он постарался забыть о словах мальчишки и как ни в чем не бывало поднялся обратно в комнату.

Дурак. Зачем было так себя накручивать? Скоро он вылечит руки, выиграет денег и поедет в порт Еванды. Там будет много людей с Соаху, и все сплетни развеются, а до того не стоит забивать ими голову. Но спокойней от уговоров не стало. Теперь больные запястья угнетали еще сильнее. Порезанное неплохо затягивалось, а сломанному нужен был долгий отдых.

В тот же день юноша отправился ловить на улицах торговцев. Как очумелый спрашивал у каждого про Соаху. Большинство повторяли сплетни о смене власти, но с чьих-то слов. Сами они этого не слышали. А потом Нико увидел то, что выбило почву у него из-под ног: в сторону площади проехала вереница соахских расписных повозок, окруженная кавалькадой стражников. Вместо красного с золотым все они носили вышитый на плече розовый герб Судмира с изображением слонов, играющих солнцем.

Нико мутными глазами наблюдал, как рабы ставят палатки, пока торговцы один за другим собираются в питейной. Потом вошел следом, держась за стены.

– Ты погляди-ка! Набрался с самого утра и опять лезет, – рассмеялся кто-то ему вслед.

Нико подошел к столу богачей, только что разместивших объемные зады на мягких стульях в середине залы, и спросил севшим голосом:

– В Соаху сменилась власть?

– Так уже трид как сменилась, а ты с Соаху, мальчик?

Нико не видел говорящего. Перед глазами все плыло. Сердце ухало где-то на дне грудины.

– Как это вышло?

– Не наше дело. У посла спроси, если хочешь. Он пару тридней назад в порту сошел. Наверное, уже в столице, – фыркнул один из торгашей.

Нико бездумно поплелся к выходу. Кто-то толкнул его.

– Эй! Куда прешь?

Не помня себя, юноша выпал на улицу и расхохотался до слез.

– Вот же бред!

Он согнулся пополам и продолжал смеяться. Громко. На всю площадь. Потом сел на корточки и, обхватив себя за плечи, шептал, как заведенный:

– Бред… какой бред.

Входящие пнули его, чтобы не мешался у входа. Нико повалился набок и с трудом сел. Ему хотелось броситься обратно к торговцам. Пусть признаются в дурацкой шутке, пусть сорвут мерзкие розовые гербы с одежд и палаток! Им там не место!

Как в полусне он добрался до койки в лечебнице и уснул, надеясь, что так избавится от кошмара. Но наутро чуда не случилось.

Осознав это, Нико напился до беспамятства и натворил много глупостей. В питейной подрался с кем-то и схлопотал под ребра. Устроил погром в лечебнице, за что его тут же вышвырнули. Без единого гроша в кармане шатался по улицам, вопя: «Седьмой жив! Слава ему!» Просил прохожих сыграть в го, чтобы купить место на корабле и немедленно отправиться в Соаху. Потом просто угрожал первым встречным и требовал денег. Его били, валяли в грязи. Стражники забрали кинжалы, а пока Нико опорожнял желудок среди нечистот городской свалки, куда оказался выброшен, какой-то шустряк стащил с него плащ и ботинки. Нико даже не смог отбиться от воришки. Вот уж где позор.

Он очнулся ранним утром в окружении вонючих мешков, огрызков и шелухи. Трясущимися пальцами натянул на себя кусок рваной материи. Снова болели ребра, лицо превратилось в опухшее месиво. Заиндевелый виноград над головой шуршал блеклыми листьями. Лужи затянулись тонким льдом. Нико скорчился и зарыдал. Он чувствовал себя ничтожным, одиноким и маленьким. Пустой оболочкой прежнего принца. Кожицей цикады.

– Отец… Мама!

Нико хотел, чтобы они появились сейчас же. Немедленно. Пришли и забрали его из этого ужасного места. Хватит пыток, он все осознал, он никогда больше не покинет Соаху, только пусть все станет по-прежнему! Пусть окажется, что Седьмой просто преподал сыну урок. Подкупил всех этих людей, велел нашить гербы Судмира и поставил мальчишку кричать под окнами.

– Пожалуйста, это сон. Пусть это будет сон…

Уткнувшись в колени, принц затих под вонючей тряпицей. Отчаяние навалилось с такой силой, что захотелось умереть.