Тайна кладбища Пер-Лашез

Москва

«Пер-Лашез» было первым словом Никиты. Конечно, сразу никто не понял этого. Из уст десятимесячного мальчика это звучало как «пеласе».

Позже, когда Никите было почти два в его «пел ласес» уже можно было разглядеть название знаменитого парижского кладбища.

Но родители никогда не были во Франции, европейской культурой не интересовались. О Париже знали только самое необходимое: Эйфелева башня, круассаны и мерси.

Да и привыкли Ивановы к этому словечку сына. Ну, говорит и говорит…

А Никита порой был настойчив. Мог подойти к матери, смотрящей сериал и заявить:

– Это не пел ласес!

– Конечно, милый, это кино.

– Хочу пел ласес. Хочу! Хочу! – заводился Никита и топал ножкой.

Мама сгребала сына в охапку, отвлекала и заговаривала, краем глаза досматривая сериал.

Бабуля и дедуля, приехавшие навестить внука, собрались уезжать. Никита прибежал в прихожую, вертелся под ногами, смешил бабушку.

– Ну, всё, Никитушка, поехали мы домой.

– Пел ласес? – встрепенулся мальчик – баба едет в пел ласес?

– Да бог с тобой, сынок, в Химки я еду. Мариша, пел ласес это детский клуб? Давай я свожу туда Никитку?!

– Нет, мам, это просто его словечко придуманное.

– Смешное.

– Да, мы привыкли уже, он часто его говорит

Никита рос обычным мальчиком. Устраивал свои двухлетние истерики, в меру шалил, был любознательным и считал своим долгом измерить глубину всех луж. Но порой удивлял.

Ему было почти три года, когда он увлекся архитектурными журналами. Кто-то оставил целую кипу в подъезде, а Павел занёс домой: в гараже требовалось устелить отсыревший угол, и журналы, по его мнению, должны помочь избавиться от влаги.

Никита, вытаскивая журнал из связки, раскрыл на странице с архитектурой Рима. На мгновение замер, нагнулся пониже, а потом, ткнув пальцем в резные ворота, заявил:

– Пел ласес.

Все последующие дни изучал журналы, рвал непослушными пальчиками глянцевую бумагу, злился, но искал загадочный пел ласес. Каждый раз, находя колонны, лепнину и резные ворота, останавливался. Водил пальчиком по скользкой поверхности, что-то бормотал сам себе.

К счастью родителей, журналы были о современной архитектуре, нужные фотографии встречались редко. Иначе Никита свёл бы родителей с ума, принося им каждый раз страничку с загадочным пел ласес.

Вернувшись однажды с прогулки, обнаружил, что заветная кипа пропала – папа унёс в гараж. Плач не могли остановить даже мультики.

Но в столь юном возрасте печали проходят быстро. Уже вечером Никита смеялся и носился по квартире. Только пару раз подошёл к отцу и спросил:

– Где журнал? Мой пел ласес?

Возраст с 4 до 5 можно считать самым спокойным в семье Ивановых – Никита почти забыл о своём «пел ласес». Его постигло новое увлечение – рисование. Родители радовались, глядя на сына, старательно выводящего линии.

Знакомые жаловались, что мальчиков трудно усадить за монотонную работу: раскрашивать или лепить – это не для них. Никита сам просил карандаши, и рисовал, прибегая к родителям лишь для того, что бы показать своё творчество.

Один сюжет повторялся несколько раз: дорога, по краям деревья, люди. Мальчик пытался дорисовать детали, но опыта не хватало. Злился что не получается и рвал альбом.

– Сынок, что ты рисуешь? – спрашивала Марина.

– Дом – Никита, высунув кончик языка, пририсовывал сбоку от дороги, что-то похожее на трапецию.

Не нравилось, отбрасывал бумагу, хмурился и начинал заново. Вот дорога. Вот деревья. Тут должен быть дом, но он опять не нравился ребенку, и всё повторялось.

– Давай я попробую?

– Ты можешь? – Никита радостно отдал матери карандаш. Заворожено смотрел, как она выводит линии и разревелся, когда Марина нарисовала совсем не то.

Домик с треугольной крышей, трубой и окошками. Куда это годится?!

– Ну, если это не дом, то я не знаю, как его рисовать – вздохнула Марина – Пошли, Никитка, мороженое поедим?

И они уходили в парк, бегать и есть сладости. А спустя некоторое время он вспоминал, что не смог нарисовать дом, и всё начиналось сначала.

А потом случилось то, что и должно. Никита смог выговорить букву Р. Многим эта капризная буква не даётся до школы. А у Никиты получилось само собой в 5 с половиной лет.

И разговаривать с ним стало ещё интереснее: мальчишка общительный, любознательный, хорошо объясняется. И вот тогда пел ласес сформировался в звучный и чётко различимый Пер-Лашез.

Но за эти годы родители настолько привыкли к нему, что даже не обратили внимания. Иной раз, наблюдая за игрой мальчика, слышали:

– Би-бип! Куда ты едешь? Пропусти меня. Мне надо в Пер-Лашез.

Переглядывались, ухмылялись и оставляли как есть. Ни у кого даже не возникло мысли поискать в интернете любимое сыном выражение.

А тут война на Украине. Ивановы не имели к ней отношения: родни там не было, из знакомых никто не ушёл воевать.

Только неожиданно Никита заинтересовался новостями. Позже родители поняли, что смотрел он сюжеты с украинской речью. Подходил к экрану и жадно впитывал в себя:

– Мій син там. Хвилююся дуже.

– Коли ж скінчиться війна? Ми миру хочемо!

– Верховна рада не допомагає нам, а як же ми?

Ивановы улыбались – их сын мог удивлять. Дался ему этот украинский! Но Никита каждый вечер смотрел с отцом новости, ждал сюжетов, а если их не было, разочарованно отходил от экрана, вздыхая как взрослый.

Марина скачала украинские песни, о чём вскоре пожалела. Несколько раз на дню сын просил поставить ей «мои песни».

А потом он заговорил. На украинском. Это было полной неожиданностью для Ивановых: как можно выучить язык по песням и телевизионным сюжетам?

– Мама, я прокинувся.

– Я не хочу сьогодні в дитячий сад. Давай залишимося вдома.

– Я втомився, але треба ще машину загнати в гараж. А то завтра ми їдемо на ринок.

Марина сходила с ума: общаться долго с Никитой было тяжело. Половину она не понимала, приходилось додумывать. Воспитатели в садике спрашивали про украинские корни: он и там всех доставал.

Что-то щёлкнуло в голове Марины, когда она услышала:

– Я хочу додому. Мені треба в Пер-Лашез. Заберіть мене звідти. Забирати.

Опять этот Пер-Лашез! Она кинулась к компьютеру и через пару минут набирала номер мужа:

– Паша! Паша, Пер-Лашез – это кладбище. Кладбище в Париже! – взволнованно кричала она в трубку.

– Э-э-э… Ты уверена?

– Да ты сам посмотри в инете! И как мы раньше не догадались посмотреть?

– И что бы нам это дало? Вообще что ты вдруг вспомнила, даже Никита давно не говорил.

– Только что сказал, на украинском. Если я правильно поняла: «Я хочу домой. Мне надо в Пер-Лашез. Заберите меня оттуда».

– Что это значит?

– Откуда я знаю – голос Марины начал приобретать истеричные нотки.

– Мариш, успокойся. Я вернусь, поговорим. Целую. Мне надо работать.

Конечно, они ничего не решили. Потому что не знали как соединить в одну картину парижское кладбище, украинский язык и Никиту. Что вообще тут может быть общего?

Только смутная тревога охватывала Марину всё сильнее. Предчувствие неизбежного, неизвестного, а от того и пугающего.

Никита стал просыпаться ночами и плакать:

– Забери меня. Забирати. Я хочу додому.

– Сынок, ты дома, спи, милый. Это сон.

– Не вдома я. Не на рідній землі.

– Ну как же не дома, Никитушка? Маленький мой – Марина плакала, не зная чем помочь сыну.

Иной раз спрашивала, где же тогда его дом. Но мальчик не отвечал. Только повторял:

– Не вдома я. Не на рідній землі.

– Паш, поехали в Париж – после ужина предложила она мужу.

– Хм. Неожиданно.

– Знаешь, мне кажется, что-то изменится, когда Никита побывает в Пер-Лашез.

– Ты что хочешь тащить его на кладбище? – воскликнул Паша – Я, конечно, посмотрел, что это прямо-таки музей, а не последнее пристанище… Но, Мариш, оно действующее! Там даже крематорий работает, представляешь? И как туда вести Никиту?

– Мы не пойдем в крематорий. Видел же, там и мамочки с колясками гуляют, и вообще людей много. Это достопримечательность Франции.

– Угу, если показать больше нечего. Только башня, да крематорий – проворчал Павел.

– Но всё-таки, Паша. Мне кажется или я с ума сойду или Никитка. Он так плохо спит ночами, и воспитатели говорят, стал рассеянный, играть не хочет, всё сидит в углу с машинкой и по-хохляцки бормочет.

– Да вижу я! Но, ехать в Париж, что бы сводить его на кладбище? Дикость какая-то!

Ночью Никита плакал. По-украински не говорил, но засыпая, прошептал:

– Пер-Лашез…

На следующий день Павел подал документы на туристическую визу во Францию.

Париж

– Блин, не нравится мне французский язык! Какой-то он корявый что ли – проворчал Павел, бросая чемоданы в номере гостиницы.

– Язык как язык, им, наверное, русский тоже не нравится – пожала плечами жена.

– Русский могучий! – сел на любимого конька муж – На нём столько народов говорит!

– Ой, хватит, Паш, я твоих патриотических речей наслушалась уже. – Марина махнула рукой в сторону мужа и поискала глазами сына – Сынок, ты где?

Никитка прилип к окну и разглядывал незнакомый город. Первый раз на самолёте, первый раз в другую страну, все вокруг так смешно разговаривают. И мама обещала Пер-Лашез!

В последнее время Никита совсем загрустил. Практически не играл. Осунулся. Слонялся по дому с потерянным, потухшим взглядом. Даже мультики смотрел без восторга. Только когда Марина рассказала, о поездке в Пер-Лашез, слегка ожил. И теперь уже каждый день спрашивал мать:

– Мама, ну коли ж ми поїдемо в Пер-Лашез?

– Скоро, сына, скоро – Марина, казалось, уже не замечает украинскую речь.

– Тато купив квитки?

– Что? Скажи на русском!

– Тато купив квитки? – упрямо повторял мальчик.

– Не понимаю о чём ты.

– Ты отвезешь меня домой?

– Так ты дома, сын!

– Не вдома я! Не на рідній землі – повторял Никита.

Марина очень надеялась, что эта поездка поможет им. Правда не представляла каким образом. Ей до сих пор, было, не ясно какая связь между кладбищем, украинским языком и её сыном.

Выбрать отель с завтраками было правильным решением – Никита проснулся ни свет, ни заря и растормошил родителей: ему обещали Пер-Лашез. Наспех перекусили и отправились на кладбище.

Вот они заветные ворота Пер-Лашез.

Марина наблюдала за сыном: тот нервничал, суетился. Тянул её за руку. Павел хмурился, глядя на неприступные стены и каменный забор.

Но отступать было некуда.

Фотографии это одно. То, что увидели Ивановы, поразило их величием: открытый музей под небосводом Франции. Статуи, надгробия, колонны… У любого предмета, будь то камень, травинка, фотография – своя история. Дерево пьют земные соки не просто так, а с тайным, неведомым человеку смыслом.

У каждого захоронения был хозяин. Он или позволял подойти ближе или заставлял ускорить шаг. Незримая сила, обитавшая за стенами кладбища, казалась настолько реальной, что можно было её потрогать. Марина встряхнула плечами, сбрасывая навалившийся морок.

Никита осматривался, держал её за руку и молчал. Если приглядеться то было видно, что не она решает куда идти: ребёнок уверенно вёл её по тропинкам Пер-Лашез. Когда Марина решила свернуть с аллеи на другую, вскрикнул:

– Мамо, нам не туди!

Она послушно пошла за сыном.

– Эй, вы куда? – крикнул Павел, шедший поодаль, и разглядывающий захоронения.

– Куда Никита скажет – растеряно проговорила Марина.

Они шли уже больше часа. Пару раз останавливались посидеть на скамейке, попить, отдохнуть. В эти минуты Марина успевала сделать фотографии. Казалось, Никита спешит, он не давал родителям останавливаться дольше, чем на десять минут – тянул мать за руку:

– Пішли, мати. Пори.

– Паша, что это? Конец? – спросила Марина, когда им показались высокие стены.

– Это колумбарий, с урнами – пояснил муж, сверившись с картой – там в середине крематорий.

Марина поёжилась. Неужели Никита поведёт их туда? Мальчик остановился у входа в колумбарий и затараторил по-украински. Потом склонив голову, как будто прислушивался. Опять тараторил. Опять слушал… И отвечал.

Родители в ступоре смотрели на сына. Мимо проходили туристы, никто не обращал внимания на мальчишку, разговаривающего с самим собой.

Никита вырвал ладошку из рук матери и решительным шагом направился в сторону колумбария. О, нет, только не это! Марина нервно поёжилась: даже если это достопримечательность Франции находиться среди десятка тысяч урн с прахом ей не хотелось.

– Никита, ты куда?

Ребёнок молчал, не оставив никакого шанса. Пришлось идти за ним. Никита уверено шёл по территории колумбария, почти не смотрел по сторонам, только прислушивался, склонив голову.

Марина всматривались в крыши, искала, не идёт ли дым, не «хоронят» ли кого-то. Вдыхала воздух, пытаясь найти в нём нотки сожженного тела. Она заметно нервничала. Павел молчал. Вся эта история приобрела мистический характер. Как ещё объяснить свободное перемещение ребенка по кладбищу? Тут взрослые-то с картой ходят, а Никита торопится, как будто на встречу опаздывает, и все аллеи Пер-Лашез знает, как дорогу из детского сада.