Тайна инженера Грейвса

- Апейронная бомба? В каком районе? Может быть, есть смысл предупредить полицию?

- Да нет никакой апейронной бомбы! - с тоской ответил Шайе. - Но в далеком Габоне, в Окло, есть целое устройство, размещенное в глубокой шахте. И если Вильям заставит его сработать, произойдет глобальная катастрофа!

Жак, сидевший теперь рядом с шофером, обернулся:

- Какого тогда черта вы волынили и теряли время?

- Откуда я знал, что это не очередная ловушка террористов, которые только и мечтают о том, чтобы наложить лапы на кодовую радиостанцию Грейвса? - с не меньшей экспрессией ответил Шайе.

- Он прав, Жак, - тихонько проговорил Луи.

Рене заставил себя помолчать, чтобы успокоиться и сосредоточиться.

- Как велика вероятность катастрофы? - спросил он после паузы.

- Пятьдесят на пятьдесят.

- Чет-нечет, - невесело прокомментировал Луи.

Жак снова обернулся:

- Почему вы решили, что взрыв может произойти сегодня утром?

- В состоянии депрессии у Вильяма было несколько попыток произвести взрыв. Он типичный гипоманьяк, если это вам о чем-нибудь говорит. - Шайе потер себе лоб. - У людей такого типа депрессия катастрофична, особенно когда они остаются в одиночестве. А Вильям сейчас один, его старый слуга не в счет. Мания наказать мир охватывает его обычно утром, сразу после пробуждения. Он ведь сова.

Луи на секунду обернулся назад, а Жак переспросил:

- Сова?

Шайе с некоторым сожалением пожал плечами, а Рене, обидевшись за товарищей и стремясь восстановить реноме, пояснил:

- Совы - это люди, которые за полночь ложатся спать и поздно встают. В противоположность жаворонкам, которые просыпаются вместе с зарей.

- Дело не только в этом, - перебил Шайе. - У людей-сов утро - самое угнетенное, депрессивное время. Если говорить об отчаявшихся гипоманьяках, то это время мрачных раздумий и неожиданно легких, роковых решений.

- Вы надеетесь, что Вильям Грейвс еще не проснулся, - рассудительно заметил практичный Луи.

- Нет, - раздраженно бросил ему Шайе, - он уже проснулся. Я надеюсь, что он еще пьет чай. Вильям принимает решения после утреннего чая. Прошу вас, побыстрее!

- Если мы врежемся во встречную машину или перевернемся, то и вовсе не поможем делу, - мрачновато заметил Луи, виртуозно вводя машину в очередной крутой поворот. - Хорошо, что еще утро.

- Хорошо, - вздохнул Жак не без иронии.

- А что произойдет, если Грейвс все-таки приведет в действие свое взрывное устройство в Габоне? - осторожно спросил Хойл.

Воцарилась тишина, нарушаемая ровным гулом двигателей, работающих на полных оборотах. Две пары глаз с напряженным ожиданием смотрели на ученого, Луи не отрывал взгляда от дороги, но вся его поза выражала внимание к гласу судьбы.

- Катастрофа в Африке, активизация всех сейсмических зон и вулканических цепей планеты, разрушительные землетрясения в глобальном масштабе, гибель многих тысяч городов и сотен миллионов людей, - после долгой паузы негромко проговорил Шайе.

- Как вы допустили? - нервно спросил Жак.

- Никто не знает, где находится кодовая радиостанция, хотя Вильям не раз говорил, что может подать сигнал в любой момент. Я жил рядом с Грейвсом не только потому, что он мой друг, но и потому, что хотел предупредить катастрофу. Я много раз пытался выяснить местонахождение радиостанции, но и мне не повезло, - сухо ответил ученый.

- А может быть, Грейвс ошибся в расчетах и никакой катастрофы не будет? - предположил Луи.

- Может быть. Но вам легче от этого "может быть"? - ядовито спросил Шайе.

Луи промолчал, а Жак ответил:

- Легче, но не очень. Что скажете вы, Рене?

- Надо надеяться на лучшее. На то, что Грейвс еще пьет свой утренний чай.

- Верно, ведь Грейвс - сова.

- Никогда не любил сов, - буркнул Луи, - а теперь преисполняюсь к ним уважением. Как хорошо, что они поздно встают!

- Помолчите, Бога ради! - взорвался Шайе.

- Молчу. Куда теперь?

- Налево. Уже близко.

- Вы верите в Бога? - с нервным смехом спросил Жак у Рене. - Может быть, стоит помолиться?

- Не верю.

- А я верю, - зло сказал Шайе, - но молиться бесполезно. Надо надеяться на то, что Вильям еще пьет свой утренний чай.

Рене начал терять нить реальности происходящего. А, впрочем, действительно, сон или сказка - не все ли равно? Надо ждать, терпеть и надеяться.

А надеяться было не на что. Вильям Грейвс в этот день проснулся необычно рано, успел покончить с утренним чаем и теперь в глубоком раздумье сидел за пультом кодовой радиостанции.

17

Вильям Грейвс проснулся сразу, как будто ангел-хранитель коснулся его своей нежной рукой. Проснулся с ощущением особой чистоты, особенной ясности сознания. Грейвс знал, что в такие благословенные минуты мощь его мозга беспредельна. Одним могучим усилием воли он мог представить и понять все, что происходит во Вселенной от почти мгновенных суматошных процессов в недрах крошек-атомов до неторопливых, грандиозных актов отделения новых звезд от чудовищной массы центрального галактического ядра. Грейвс верил, что вместе со вздохами ветра, чуть волнующего оконную занавеску, в комнату проникают отголоски вздохов страждущей, мучающейся Земли. В шуме пролетевшего самолета угадывался грозный отзвук далеких землетрясений, актов творения небесных гор и адских провалов. Струи солнечных лучей, рассыпающиеся брызгами света на хрустальной вазе, несли с собой незримый другим людям, но чувствительный для Грейвса груз трепетных и неистовых ядерных реакций, рождающихся в тучно-раскаленной утробе великого Солнца. А разве, если легонько напрячь воображение, в переливчатом щебете птиц нельзя различить голоса далеких инозвездных цивилизаций? Их восторги и радости, их стоны и жалобы, их отчаянные безответные призывы о помощи, их угрозы и проклятия в адрес агрессивных соперников! Грейвс любил это вдохновенное состояние ясности мышления и верил в его сокрушительную мощь. Он не знал, а если бы и знал, то никогда бы не поверил, что это божественное состояние с гораздо большим основанием можно было бы назвать ясностью безумия...

В этот памятный день озарение Грейвса недолго носило созерцательный характер. Через открытое окно донесся пронзительный звук стыда и скорби, Грейвс не знал даже, что это было: крик человека, визг собаки или надсадный скрип тормозов. Дело было не в источнике, а в самом характере звука, и Грейвс вдруг понял, что сегодняшний день - это день страшного суда, день светопреставления. С этого момента мысль о светопреставлении уже не оставляла его. Грейвс думал об этом во время своего обычного утреннего туалета, думал, когда надевал просторный домашний костюм. Во внутреннем кармане куртки, как и всегда, лежал маленький и надежный пистолет восьмимиллиметрового калибра. Пуля, выпущенная из такого пистолета, делает свыше двух тысяч оборотов в секунду! Она пострашнее разрывной: действует как раскаленное добела сверло, оставляя рваные раны с переломанными и сожженными тканями. Дьявольская игрушка дьявольского мира! Зачем она ему теперь? Взвесив пистолет на ладони, Грейвс все-таки вернул его в карман: надо быть предусмотрительным до самого взрыва, который накажет заблудшее в грехах человечество.

Грейвс продолжал размышлять о неминуемо наступающем Судном Дне и за утренним чаем. Он придерживался английских обычаев и по утрам всегда пил "толстый" чай - крепкую заварку со сливками и съедал одну-две гренки со свежим маслом. Предельная, звонкая ясность мысли и убежденность в своей правоте не покидали его ни на мгновение. Бог испепелил небесным огнем Содом и Гоморру в наказание за распутство и другие тяжкие грехи. Бог! Если Бог и существует, разве он в состоянии лично вмешиваться в судьбы бесчисленного множества обитаемых миров? Нет! Властный и нетленный дух, управляющий миром, избирает отдельных лиц и вселяется в них, наделяя даром ясновидения и пророчества. Не Бог, конечно же, не Бог, а просветленный духом сын человеческий изобретенным им страшным и благородным оружием спалил погрязшие во грехе города. И это послужило суровым уроком оставшимся в живых. Горе непослушным! Имя грозного разрушителя Содома и Гоморры не сохранилось в людской памяти. Зато другой сын человеческий, которого по заблуждению называют сыном Божьим, принесший в мир любовь и милосердие, известен и славен поныне. Иисус Христос! Справедливо ли это? Разве возможна любовь без ненависти, а милосердие без насилия? Железная рука несокрушимой власти так же нужна людям, как и сладкая нега полной свободы, Жизнь - это и благо и горе, и мука и наслаждение. А счастье, как феникс из пепла, рождается из пламени схватки противоположностей. Разве справедливо, что Иисус Христос на пьедестале вечной памяти, а разрушитель Содома и Гоморры позабыт? Помнят же люди Герострата, который во имя личного бессмертия сжег храм Артемиды Эфесской! Он, Вильям Джордж Грейвс, станет Геростратом двадцатого века, а его божьим храмом, подлежащим наказанию, избрана Африка. Бедная, несчастная, истерзанная, мучительно поднимающаяся с колен Африка! Ему искренне жаль ее, как, видимо, и Герострату было жаль прекрасное творение рук человеческих. Но что поделаешь, если провидение в качестве искупительной жертвы избрало именно ее? Ведь только в Африке, в Окло, созданы Богом условия, которые позволят ему осуществить свой величественный и грозный замысел. Африка обречена! Не пройдет и часа, как она перестанет существовать, превратится в груду мертвых, пышущих огнем и дымом титанических глыб. От этого не уйти, как не мог уйти Катон-старший от своих мыслей о Карфагене. Пока рядом был Нед Шайе, единственное звено, связывающее его с грешным безумным миром, можно было ждать и надеяться. Нед исчез. Может быть, его увели силой, а может быть, он ушел и сам: неисповедимы пути не только Господни, но и пути человеческие. Нед выбрал свою судьбу, а он, Вильям Грейвс, выбрал свою.

После чая, сидя в кресле, Грейвс выкурил "гавану", может быть, последнюю в своей жизни, а затем расстегнул рубашку и достал из-под нее платиновый медальон. На верхней шейке медальона располагались одно над другим три миниатюрных колечка. С некоторым трудом - пальцы были велики и грубы для этой операции - Грейвс поставил их в определенное, одному ему известное положение. Когда он поворачивал колечки, они едва слышно стрекотали, оказывая сопротивление вращательному усилию, стрекотали, как крошечные кузнечики. Закончив эту операцию, Грейвс сильно встряхнул медальон, точно это был медицинский термометр, а он сбивал с него температуру. Внутри медальона раздался негромкий щелчок, из его нижней части выскочила изящная, хитроумно выточенная бороздка ключа. Поднявшись из кресла, Грейвс прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Откинув часть книжной полки, он получил доступ к встроенному в стену сейфу с кодово-цифровым запором. Набрав нужную группу цифр, Грейвс открыл массивную дверцу, а маленьким ключиком из медальона отпер шкатулку, вделанную в корпус сейфа. В шкатулке, снабженной термическим самоликвидатором (откроешь без ключа - так все сгорит), лежало нечто похожее на небольшой транзисторный приемник или портативный магнитофон, но на его передней панели не было обычных шкал и органов управления. В верхней части устройства тянулся ряд кнопок без каких-либо пояснительных надписей, а ниже располагались две клавиши с сигнальными лампами: слева зеленая, а справа красная. Это был дистанционный пульт управления кодовой радиостанцией, миниатюрный радиопередатчик, работающий в ультракоротковолновом диапазоне.

Грейвс вынул пульт, захлопнул щелкнувшую автоматическим замком шкатулку, хотел было закрыть сейф, но, на секунду задумавшись, пожал плечами и оставил его открытым: теперь это не имело значения. Неторопливо шагая к своему рабочему столу, Грейвс с довольной усмешкой вспоминал о том, как много разных лиц и в разное время пытались выведать у него тайну кодовой радиостанции, найти пути подхода к ней. И даже лучший из его сподвижников, товарищ и друг Нед Шайе, в последнее время все настойчивее домогался этого. Ограниченные, традиционно мыслящие люди! Им было невдомек, что добраться до кодовой радиостанции попросту невозможно: она намертво замурована в фундаменте, ее связывает с внешним миром лишь несколько маленьких штыревых антенн, выведенных в ряде внутренних помещений и снаружи дома. Имея в руках пульт, Грейвс мог управлять кодовой радиостанцией из кабинета, из комнат, даже из туалета, а равно из любой точки, удаленной от дома на расстояние до полутора километров. Замурованная радиостанция, не прибегая к использованию блока батарей, работала на подслушивание в дежурном режиме от практически вечного генератора, поставщиком энергии которого был кюрий. Точно такая же кодовая радиостанция была замурована за тысячи километров отсюда близ экватора в глубочайшей шахте оклинского месторождения урана. Связанная с поверхностью земли антеннами, она готова была принять команду Грейвса и послать ее на запальное устройство ядерного заряда.

Бережно положив пульт управления на стол, Грейвс занял кресло и устроился в нем поудобнее. Ему показалось было, что сигнальные лампы запылились, он даже достал из кармана белоснежный батистовый платок. Но нет, это лишь показалось - откуда бы взяться пыли в практически герметично закрытом сейфе? Все было обдумано, все решено, оставалось лишь действовать, и вот теперь Грейвс почувствовал легкое волнение и беспокойство. Нет, не потому, что ему предстояло как следует встряхнуть старушку-планету! Она заслужила эту кару так же, как и мерзостные людишки, жадно гложущие ее верхнюю кожицу. Грейвс беспокоился по другому поводу. Хотя весь комплекс аппаратуры был собран с максимальной надежностью и по дуплексной схеме, за долгое время пассивного дежурства какой-нибудь из блоков мог выйти из строя.

Грейвс откашлялся, как будто бы собирался произнести спич, положил пульт поудобнее и нажал крайнюю левую кнопку. Тотчас же загорелась встроенная в нее лампа, а через секунду вспыхнули и тут же погасли все сигнальные лампы пульта: автоматическая проверка его внутренней исправности и готовности прошла благополучно. Грейвс удовлетворенно хмыкнул и нажал крайнюю правую кнопку. Порядок нажатия кнопок тоже был закодирован, нарушение режима включения автоматически приводило к блокировке системы управления в целом. Встроенная в правую кнопку лампа загорелась не сразу, но Грейвс знал, что так оно и должно быть; эта команда требовала времени для реализации: кодовая передающая радиостанция переводилась с дежурного режима на боевой, подключаясь к основному блоку батарей, над крышей дома поднимались основная и дублирующая антенны дальней коротковолновой связи. Нажатием следующей кнопки Грейвс послал с этих антенн в эфир мощный импульсный кодовый сигнал, который должен был привести в боевую готовность приемную радиостанцию и запальное устройство в далеком Окло. Для компенсации эффекта непрохождения волн и разных случайных накладок коротковолновые кодовые сигналы посылались на четырех фиксированных волнах - 19, 25, 31 и 41 метр. Частоты лежали в диапазонах работы широковещательных радиостанций государственного значения, что гарантировало систему от воздействия предумышленных радиопомех. После нажатия последней центральной кнопки верхнего ряда пульт издал прерывистый гудящий сигнал, и вспыхнули зеленая и красная лампы рядом со своими клавишами. Система глобальной катастрофы была приведена в полную и окончательную готовность. Стоило теперь только нажать красную клавишу...

18

Невилл допил подсахаренный грейпфрутовый сок. Он пил его маленькими глотками, с очевидным удовольствием, растягивая наслаждение: это был его завтрак. Невилл начал угрожающе полнеть, и сегодня у него был разгрузочный день. Невилл только что выкупался и сидел на краю небольшого десятиярдового крытого бассейна в мягком шезлонге за невысоким столиком. Все его одеяние состояло из махрового полотенца, небрежно брошенного на колени. Напротив него и несколько наискосок в таком же шезлонге, который был однако же развернут в более строгой, близкой к стулу форме, в светлом утреннем костюме сидел подтянутый Аттенборо. Допив сок, Невилл вытер губы ("Тем же самым полотенцем, которым он вытирал свое жирное тело", - отметил про себя Аттенборо) и потянулся за сигарой. Честно говоря, юрисконсульт был несколько пристрастен к своему шефу: Невилл вовсе не выглядел жирным, он был объемным, тело у него было тугое, точно резиновое. Обрезав кончик сигары. Невилл закурил, окутавшись облачком сизого дыма, и откинулся на спинку шезлонга, полотенце при этом почти свалилось с его колен. Юрисконсульт знал, что в манере вести себя Невилл подражает Черчиллю. Бизнесмен был несколько похож на знаменитого премьера, знал и в глубине души гордился этим. Но Черчилль позволял себе большее, принимая советников и консультантов, он иной раз обходился даже без полотенца, ограничиваясь одним сигарным дымом.

- Я буду отсутствовать дня три, максимум неделю. Вылетаю через два часа. А побеспокоил вас так рано по делу Грейвса, - уведомил Невилл.

- Понимаю, - склонил голову Аттенборо. - Дело это сейчас накалилось буквально добела.

Невилл внимательно взглянул на собеседника:

- Боюсь, что не совсем поняли. У меня был разговор с Преторией. Деловые люди, с которыми у меня картельные соглашения, обеспокоены.

- О-о!

- Именно так. До них дошли слухи, что некий Вильям Грейвс располагает возможностью чуть ли не всю Африку поднять на воздух. Во всяком случае, вызвать панафриканское землетрясение большой силы. Поэтому особое беспокойство выказывают те, кто ведет разработку месторождений закрытым и полузакрытым способами. Сами понимаете, надежность шахт, в которых работают аборигены, там минимизирована. Мои африканские партнеры знают, что в свое время я контактировал с Грейвсом, а поэтому обратились за консультацией.

Аттенборо задумался, пожевывая губами.

- Я полагаю, в Африке действуют не только ваши партнеры, но и конкуренты? - Юрисконсульт дождался одобрительного кивка Невилла и позволил себе улыбнуться. - Солидная встряска африканского горнорудного дела, нанеся нам определенный ущерб, обеспечила бы в будущем солидные прибыли.

С конца сигары свалился пепел, и Невилл небрежно смахнул его рукой.

- Вы мыслите примитивно, но правильно.

- Это первое, - продолжал Аттенборо размеренно, не обращая внимания на реплику. - Во-вторых, если в распоряжении Грейвса и есть некое сверхоружие, не стоит гипертрофировать его возможности. Грейвс в свое время развернул странную и весьма активную деятельность в Габоне. Именно туда он тайно транспортировал оборудование непонятного назначения. Поэтому если по его воле и произойдет катастрофа крупных масштабов, то случится она именно в этом районе Африки, а не в южном регионе, где функционируют наши друзья. Габон - вотчина Франции, там нет наших партнеров, а конкуренты и только конкуренты. Вот почему ситуация меня не беспокоит, более того - представляется благоприятной.

Невилл слушал благожелательно, и Аттенборо продолжал уже более оживленно:

- У меня есть сведения из весьма надежных источников, что и ЦРУ, и наша Интеллидженс имеют о деле Грейвса хотя и не полную, но весьма подробную информацию. Но они выжидают, не проявляя особого беспокойства. Полагаю, они сознательно дают Грейвсу провести... м-м... эксперимент, чтобы выяснить его действительные возможности и реальную стоимость дела. Габон лежит вне долларовой и стерлинговой зон.

Невилл недовольно поморщился:

- Это элементарно с деловой точки зрения. Меня интересует другое. Грейвс на самом деле может вызвать масштабную катастрофу или это преувеличение? Может быть, чистый блеф?

- Нет, это не блеф. Элементы преувеличения дело Грейвса содержит, я в этом не сомневаюсь. Но это не блеф. Грейвс вложил в предприятие практически все свои, и немалые, деньги. Разумные люди так не блефуют.

- Но ведь Грейвс маньяк, безумец!

- Нет, Эдвард, - мягко возразил Аттенборо, - Грейвс не маньяк, он гипоманьяк, а это далеко не одно и то же. Если вы помните, то с вашей же санкции я в свое время свел Грейвса с опытным психиатром-диагностиком. Вильям, разумеется, и не подозревал о его профессии. Заключение врача было категорично и определенно: Вильям Грейвс совершенно нормален, но это человек огромной активности и предприимчивости, что сочетается у него с оригинальностью, даже эксцентричностью замыслов и поведения. Гипоманьяками были Цезарь и Мартин Лютер, Петр Великий и Черчилль.

Невилл всем телом повернулся к юрисконсульту и заинтересованно уточнил:

- Уинстон?

- Да, Эдвард, великий Уинстон, я специально интересовался этим вопросом. Какая мощная и разнообразная деятельность: политик, полководец, литератор, живописец! Какая жажда жизни и наслаждений! Нечто в этом роде, в уменьшенном масштабе конечно, являет собой и Вильям Грейвс. Нет, его предприятие не блеф, в этом я уверился еще раз, переговорив с Джинджером. Очевидно, вы помните этого способного агента?

- Да-да, - нетерпеливо перебил Невилл. - Хорошие новости?

- Неплохие. - Аттенборо держался с показной скромностью. - Группе решительных людей, с которыми Джинджер давно поддерживает деловые, взаимовыгодные контакты, удалось захватить ближайшего друга и соратника Грейвса, некоего Неда Шайе. Он был подвергнут весьма интенсивному... м-м...

Невилл поморщился:

- Пожалуйста, без натурализма!

- Понимаю, - деликатно склонил голову юрисконсульт. - Этот Шайе оказался стойким человеком, и даже с помощью сильнодействующих нейролептиков удалось выяснить немногое. Грейвс жив и находится где-то во Франции, скорее всего в Монако. И, что самое важное, с помощью некоего радиоустройства он буквально движением одного перста может вызвать впечатляющую катастрофу в Габоне.

- Все-таки Габон? Это удачно!

- Совершенно верно. Шайе собираются выпотрошить более основательно. Может быть, стоит как-то повлиять на эти события?

Невилл помахал в воздухе сигарным окурком.

- Не вмешивайтесь в это дело, Дейв! Пусть все идет своим чередом. Бизнесмен поискал, куда бы девать окурок, пепельница стояла далеко, а подниматься ему не хотелось, и швырнул его на пол. - В наше время даже пустяковая авария реактора вызывает страшный шум, а тут речь идет о региональной катастрофе. Мы должны быть совершенно чистыми! Через Рене Хойла и Спенсера Хирша мы проявляем к делу Грейвса совершенно легальный предпринимательский интерес, закон и право тут на нашей стороне. И никто не сможет нас ни в чем упрекнуть! Но агенты, террористы, заговоры - нет, это должно оставаться за кулисами серьезного бизнеса. И если в Габоне действительно что-нибудь стрясется, подумайте об этом способном агенте Джинджере. Не слишком ли многое ему известно?

Аттенборо молча склонил голову.

- Кстати, что нового у Хойла?

- Его отношения со Спенсером Хиршем не оставляют желать лучшего. Между прочим, сведения о том, что Рене Хойл - побочный сын старшего Бадервальда, не подтвердились. Но, несомненно, кто-то из Бадервальдов ему помогает.

- Ну и прекрасно!

- Разумеется, - Аттенборо тонко улыбнулся. - А чтобы было еще прекраснее, мне удалось устроить командировку его названому дяде в Париж. Оттуда его помощь будет и более оперативной и более эффективной. А на хвост старому волку Смиту я посадил опытнейших детективов, так что мы будем отлично осведомлены о всех его действиях.

- Хороший ход, - одобрил Невилл.

Чувствуя настроение шефа, Аттенборо позволил себе пооткровенничать:

- Этот тертый калач скорее всего догадался, что он у меня на поводу. Ведь что такое добрая старая Англия в государственном масштабе? Это средний чиновничий аппарат, хорошо обученный, отлаженный и вышколенный. Ниже его - простые исполнители, которые делают все, что им прикажут. Вверху идет грызня и борьба за власть, там не до глубокой проработки санкций и операций. Министры приходят и уходят, а облекающие в плоть и кровь их замыслы чиновники остаются на своих местах и порой знают больше начальников.

Невилл, с интересом слушавший юрисконсульта, покачивал головой.

- Да вы вольнодумец, Дейв! Вы совсем не верите в нашу демократию!

- Верю, Эдвард, верю. Но не в ту декларативную демократию, которой нашпигована пресса, а в подлинную английскую демократию, демократию избранных. Чиновничий аппарат консолидован и спаян, в некотором смысле, там один за всех и все за одного. Как ни осторожно я действовал, но кто-нибудь мог шепнуть Майклу Смиту о моем странном интересе к его персоне. Какой-нибудь старый служака мог сказать ему: "Ты бы проверил свой телефон, Майкл. Последний раз я еле слышал твой голос". И этого более чем достаточно, чтобы Смит понял: его телефон вдруг начали прослушивать, понял и потянул свою ниточку следствия. Во всяком случае, он вдруг прервал разговоры с Рене Хойлом, а раньше, как мне удалось выяснить, они были весьма оживленными. Тогда я устроил командировку Смиту и сел ему на хвост. Смит остановился в Париже у своего старого друга, отставного полицейского инспектора Пьера Доммелье. Он осел там мертво, никуда не выходил, это установлено точно. Зато Пьер тайно покинул свой дом и спешно выехал в Ниццу! Конечно же, я переключил детектива на Пьера, - Аттенборо тихонько засмеялся. - Старый волк думал, что обманул хитрую лису. Смит именно так называет меня, Эдвард, а между тем он у меня по-прежнему на поводке!

- А ведь вы действительно хитрая лиса, Дейв, - вдруг без улыбки сказал Невилл, лениво встал и потянулся своим двухсотфунтовым телом. - Смотрите только, и самые хитрые лисы иногда попадают в капканы!

- Я всегда имею это в виду, - суховато ответил юрисконсульт, в свою очередь поднимаясь.

- Не дуйтесь, Дейв, - благодушно улыбнулся Невилл. - Вообще-то вы молодец. О важных новостях по делу Грейвса сообщайте немедленно.

- Я думаю, об этом лучше было бы узнать по радио.

Невилл засмеялся и потрепал Аттенборо по плечу.

19

Система глобальной катастрофы была приведена в полную и окончательную готовность. Стоило Грейвсу нажать красную клавишу, и морщинистую кожицу Земли, в которую вгрызлось паразитирующее на ней человечество, всколыхнут судороги пароксизма тектонической лихорадки. Но Грейвс не нажал клавишу, а лишь нежно погладил ее кончиками пальцев. Торопиться было некуда, а чувство упоительное: ощущение вседозволенности, всевластия, торжества и легкого ломкого страха, сродни тому, который испытываешь, стоя на самом краю бездны, погруженной в голубоватую дымку вечного покоя. Наверное, нечто подобное испытывал Господь Бог перед тем, как сотворить Землю.

Нежно поглаживая красную клавишу кончиками пальцев, Грейвс еще раз с насмешкой и даже некоторым сожалением подумал о человеческой недальновидности. Почему-то все деловые люди, с которыми он сотрудничал и чьей поддержкой пользовался, считали, что он либо добывает некие сверхценные ископаемые, либо синтезирует новые, разумеется, не менее ценные вещества, а может быть, занимается тем и другим параллельно. А ему ничего не надо было добывать и синтезировать! Нужно было лишь обнаружить. Оклинский феномен, феномен длительного функционирования естественных урановых реакторов привел его к мысли, что работа этих реакторов поддерживалась за счет внешнего нейтронного потока. А такой поток достаточной интенсивности мог сформироваться лишь за счет далеких трансуранов, ядра которых сильно перегружены нейтронами. Но если уран иногда выходит на самую поверхность земли, то трансураны залегают глубже. Все земные химические элементы сформировались путем распада первичного апейронного вещества, чем выше атомный вес элемента, тем глубже располагаются зоны его максимальной концентрации. Феномен Окло свидетельствует о том, что апейрон, а стало быть и сопутствующие ему трансураны, поднимаются там достаточно близко к поверхности. Но все равно искать их, и прежде всего самый стабильный из трансуранов - эка-свинец, который он по праву назвал грейвситом, - надо было в глубинных слоях, под массивами урановой руды. Грейвсу повезло, он обнаружил в Окло пещеру с колодцем почти километровой глубины. Этот колодец падает вниз вертикально, то расширяясь до десятка метров, то сужаясь настолько, что с трудом может протиснуться человек. Добраться до дна колодца не удалось, это было слишком опасно да и не нужно. На прочном тросе в колодец опустили контрольно-измерительную радиоаппаратуру. Записи показали аномально высокий радиоактивный фон, причем его основной компонентой были нейтроны. Грейвс не сомневался, что дно колодца образовано залежами грейвситовой руды, во всяком случае, ее массы были где-то поблизости. В этот колодец потом был опущен ядерный детонатор - самодельная урановая бомба с тротиловым эквивалентом около пятидесяти килотонн, управляемая по радио. Самодельная в том смысле, что она была сработана Грейвсом, Моррисоном и Шайе из отдельных деталей, агрегатов, радиоэлектронных и пиротехнических блоков, которые были изготовлены на десятках разных заводов, в принципе, совсем для иных целей. Моррисон потом погиб во время подавления бунта оклинских рабочих-аборигенов. Грейвс подозревал, что это было не подавление бунта, а сознательно организованное террористами уничтожение свидетелей. Этот акт послужил одной из причин последующего разрыва Грейвса с террористами, его таинственного исчезновения, временного ухода в своеобразное небытие. Как хорошо, что он был так предусмотрителен!

Во все и вся, кроме ключевых деталей, были посвящены трое - Нед Шайе, Рокки Марчелло и Дуайт Моррисон. Все они удивлялись тому, что он именно в Монако разместил свою тайную резиденцию. Монако - и Франция, и в то же время не совсем Франция. Сюда докатывается лишь эхо социальных потрясений, полиция и контрразведка свирепствуют здесь куда меньше, чем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. В Монако масса туристов самых разных мастей и рангов, и в этом текущем, все время меняющемся людском конгломерате легко затеряться. В то же время из Монако нетрудно было получить и визу, и лицензию для георазведки в Окло.

Да, было трое адептов, трое посвященных. Самым ненадежным был боевик-функционер Рокки Марчелло.

Но железный Моррисон взял на себя тяжкую заботу о том, чтобы хитрый и опасный Рокки замолчал навсегда. А неделю спустя Бог наказал Моррисона. Наказав Дуайта, Господь позаботился о том, чтобы полностью развязать руки своему апостолу на земле - ему, Вильяму Грейвсу. Добряк Шайе знал меньше других и никогда не противился его воле. Наивный Шайе! Сначала он удивился, каким образом Грейвсу удалось достать ядерную взрывчатку полтора килограмма высокообогащенного урана. А между тем сила денег в этом греховном мире безгранична, она снимает любые запреты и открывает любые двери. Серия крупных взяток - и часть урана-235, который был якобы похищен с одного из обогатительных заводов в Штатах, а на самом деле попросту тайно переправлен в Тель-Авив. Возможно, он и оказался в руках Грейвса. Узнав об истинном назначении оклинского ядерного детонатора, Шайе пришел в ужас. Судя по всему, он даже помешался от животного страха, и с ним стало трудно работать и поддерживать прежние дружеские отношения.

Некоторые из ученых и инженеров, которые тайно делали для Грейвса расчеты и разрабатывали конструкции, могли догадываться, что он создает нечто вроде атомной бомбы. Ядерный взрыв? И всего каких-нибудь 30-40 килотонн? Ничего особенно трагичного, в крайнем случае, вторая Хиросима. Возможно, кое-кто из его нештатных сотрудников, например тот же Артур Баррис, который уточнял для него нейтронные сечения трансуранов и их критические массы, догадывался о втором этапе его замысла. О том, что он рассчитывает найти в Габоне залежи стабильных трансуранов и некоторым образом использовать их для создания нейтронного оружия. Наиболее дальновидные могли предположить, что, используя природные трансураны Окло, он намерен произвести там сверхмощный взрыв. Ну и что? Взрыв мощностью в сотню-другую мегатонн в какой-то захудалой африканской стране! Термоядерные взрывы такой мощности уже производились. Зато какой эффективный и масштабный эксперимент! Какое бесспорное доказательство реального существования стабильных трансуранов в земной коре! Конечно, государственные разведки ряда стран, прежде всего ЦРУ, как-то и что-то пронюхали об этом, но они и не думали мешать Грейвсу. Нет, настороженно следя друг за другом, используя для этого и частные фирмы, с которыми Грейвс сотрудничал, разведки дали ему волю, отпустили поводья и ждали результата. Действовать они намеревались потом. Его внезапное исчезновение, наверное, немало смутило их!

Кое-кто, прежде всего Николае Батейн, знал о его неколебимой вере в земное апейронное ядро и его твердом убеждении в том, что в некоторых тектонически горячих точках Земли и в особых районах, таких как Окло, апейрон по разломам и трещинам подходит достаточно близко к поверхности. Конечно, они догадывались, что Грейвс хочет добраться до апейрона и использовать его в своих целях. Но как добраться и как использовать, оставалось для них неразрешимой загадкой. К тому же, смешные люди, они не разделяли его твердого убеждения в самом существовании земного апейрона, они лишь допускали такую возможность. И уж, конечно, ни один человек Земли, ни одно разумное существо Вселенной, кроме него и Господа Бога, не знали и не могли догадываться о грандиозности его замысла в целом!

Апейронное ядро! Оно не только существует, не только питает энергией все земные процессы, оно еще и неустойчиво, как скала, нависшая над самым краем обрыва. Достаточно легкого толчка рукой, и многотонная глыба рухнет вниз, все кроша и сметая на своем пути. Достаточно легкого изменения галактического гравитационного потенциала, а такое случается раз в сто восемьдесят миллионов лет, в ходе которых Земля вместе с Солнцем завершает полный галактический оборот, как апейронное ядро выходит из равновесия и начинает буйствовать. Наступает краткий период геологической революции. Ломают земную кору глубинные землетрясения, буйствуют старые вулканы, рождаются десятки и сотни новых, появляются на свет Божий новые острова и архипелаги, и тонут в пучинах океана гигантские глыбы суши. В такие периоды тектонической вакханалии от Земли отделилась Луна, оставив после себя рваную рану - ложе Тихого океана; растрескалась и расползлась на современные континенты древняя Пангея; небесными зубьями взлетела ввысь цепь Гималаев; затонула загадочная Атлантида. Прежде геологические революции вызывались естественными причинами, сейчас, впервые с момента рождения Вселенной, такую революцию совершит человек, которому уготовано бессмертие, - Вильям Грейвс.

Бенгт Серлин, разумеется, догадывался, что, решая необычные шахматные композиции, он проигрывает разные варианты развития неких социальных событий. Но приходило ли ему в голову, что часть этих задач являла собой сценарий локальных этапов геологической революции? Вряд ли, скорее всего Серлин попросту не знает о существовании ни апейронного ядра Земли, ни самих геологических революций. Шахматы! Именно они дали возможность проникнуть Грейвсу в тайны процессов, неведомых другим людям, и подняться на пьедестал, равняющий его с самим провидением.

Странный, призрачный и вместе с тем такой реальный мир - мир шахмат! С шахматными фигурками, вырезанными отцом из эбенового дерева, Вильям познакомился лет пяти от роду. Причудливые фигурки сразу очаровали его. И даже своим слабым детским умишком Вильям сразу понял, что, несмотря на свою сказочность, это не простые игрушки, что у них должно быть и какое-то серьезное предназначение. Очарование усилилось, когда отец познакомил Вильяма с основами шахматной игры, которой Грейвс овладел столь же естественно и просто, как речью, ходьбой и лазаньем по деревьям. Оставшись наедине с шахматами, Вильям подолгу разглядывал, ощупывал, гладил эти точеные фигурки, и его маленькое сердечко трепетало, словно он стоял на самом пороге тревожной и радостной тайны. Они были мертвые и в то же время живые! Они были деревянные, и однако же у каждой из них было свое поведение, свой характер, который мог так сильно меняться по ходу игры. У них был свой мир со своими радостями, страхами, головокружительными победами и горестными поражениями. Человеку дано было знать законы этого мира, разрешалось наблюдать его со стороны, но подлинная жизнь этой кукольной вселенной была тайной за семью печатями. Человек был Богом в мире шахмат, но каким жалким и бессильным оказывалось его призрачное могущество! Шахматы не только восхищали, не только удивляли, но и пугали Вильяма своей независимостью от его собственной воли и желаний. Наверное, из-за этого слишком острого чувства сопричастности к шахматному миру, сложного ощущения единства своего могущества и бессилия, Грейвс так и не стал хорошим мастером, хотя даже известные шахматисты говорили, что у него незаурядный комбинационный талант.

Грейвс вдруг очнулся от созерцательного раздумья и поднял голову: ему почудился какой-то шум, словно кто-то приоткрыл кабинетную дверь. Но нет, это лишь показалось: в доме никого быть не могло, кроме старого Джима, а тот никогда бы не позволил себе появиться в кабинете без вызова. Грейвс глубоко вздохнул и положил указательный палец правой руки на красную клавишу. Он хорошо представлял себе, что произойдет вслед за ее нажатием. Сработает передатчик и на четырех фиксированных частотах пошлет кодовый исполнительный сигнал. Повинуясь ему, на километровой глубине оклинской шахты сработает урановый детонатор. В пламени подземного ядерного взрыва родится нейтронная волна, которая обрушится на окружающие трансурановые породы, а это вызовет спутный ядерный взрыв несравнимо более мощный. Сквозь образовавшуюся в теле Земли рану хлынет близко расположенный апейрон и серией взрывов все более и более нарастающей силы проложит себе дорогу на поверхность, образуется озеро рыгающего смертью и разрушением апейрона. Содрогнется и выйдет из привычного равновесия апейронное ядро Земли. Шквалы землетрясений и водяные горы цунами прокатятся по всей планете. Проснутся и забуйствуют вулканы, рухнут громады небоскребов, сдвинутся и треснут, теряя многотонные блоки, вечные египетские пирамиды... Ужас, огонь и мрак окутают грешную Землю!

- Вильям!

Грейвс удивленно поднял голову:

- Нед! Я рад тебя видеть, ты успел вовремя. - Так как Шайе сделал попытку приблизиться к нему, Грейвс властно поднял над головой левую руку. - Стой где стоишь! Час Страшного Суда настал, я не могу больше медлить.

- Ты прав, - торжественно согласился Шайе, - да исполнится воля Божья! Но что ты делаешь? Ошибаешься, как свойственно смертным, и хочешь загубить дело всей своей жизни!

По лицу Грейвса скользнула тень беспокойства.

- Ты о чем?

- Катастрофу вызывает зеленая клавиша! Сколько раз ты говорил мне об этом? А ты хочешь нажать красную, засыпать шахту и навсегда похоронить свой замысел?!

Некоторое время Грейвс напряженно вглядывался в лицо Шайе, потом опустил глаза на пульт управления. Действительно, он установил в шахте не только ядерный детонатор, но и ликвидатор. При включении цепей ликвидации ядерный детонатор обесточивался, отключался от кодовой радиостанции, а в верхней части шахты подрывался обычный заряд и засыпал ее. Во время работ в шахте Грейвс был еще слишком предусмотрителен и недостаточно мудр, иначе бы он не затеял всей этой ненужной истории с ликвидацией. Но дело было сделано. Однако же, что мелет Шайе? Красная клавиша - сигнал ликвидации? Глупости, как раз наоборот!

- Ты путаешь, Нед, - сказал Грейвс, поднимая голову. - Ликвидация - это зеленая клавиша. Ты путаешь или сознательно провоцируешь меня. Почему ты так бледен? Капли пота на твоем лбу, как спелые виноградины.

Шайе вымученно улыбнулся:

- Час Страшного Суда - страшный час, Вильям.

- Верно, но и великий час!

В кабинете со звоном разлетелось стекло, Грейвс инстинктивно обернулся. Этого было достаточно: смуглой молнией Шайе кинулся к столу и нажал зеленую клавишу. На пульте вспыхнуло табло: "Команда подана!", красная лампа, лампа глобальной катастрофы, погасла.

- Предатель! - заревел Грейвс, опуская руку во внутренний карман.

Шайе не сделал попытки защититься, он еле стоял на ногах. Но в кабинет ворвались трое сильных мужчин и кинулись на Грейвса.

Вильям Грейвс упал на ковер и на несколько секунд потерял сознание.

20

Рене и Батейн сидели на веранде Океанографического музея в плетеных креслах за маленьким столиком, на котором стоял электрический кофейник, две чашки, сахарница. Веранда была служебной, поэтому никого, кроме Рене и Батейна, здесь не было. Прежде чем сесть за столик, Хойл подошел к перилам и заглянул вниз; он испытал чувство, подобное тому, которое возникает при сильной болтанке, когда самолет вдруг ухает вниз. За перилами была бездна, а далеко внизу море: здание Океанографического музея помещалось над обрывом, прилепившись к скалам как гигантское ласточкино гнездо.

Кофе и все остальное им любезно принесла молодая женщина спортивного типа с прекрасной фигурой и умным некрасивым лицом.

- Труженица науки, - меланхолично проговорил Батейн, провожая ее взглядом.

- Это не за ней ухаживал Баррис?

- За Мадлен? - Батейн затрясся от смеха и, чтобы не расплескать кофе, на всякий случай поставил чашку на стол. - Да они терпеть друг друга не могут! Наверное, потому, что видят друг друга насквозь. Арт ухаживал за секретаршей, миленькой монегасочкой, этакой современной Бабеттой.

Рене лукаво взглянул на геолога:

- Но, кажется, и вы пытались ухаживать за этой современной Бабеттой?

- Ну и что? За такими все ухаживают, в определенном смысле, разумеется. - Он снова взял чашку со стола, отпил глоток и с некоторым вызовом повторил: - Ухаживал, ну и что? А вот женюсь я, если только женюсь, то на такой, как Мадлен. По крайней мере, это человек, а не какая-нибудь безмозглая чирикающая птичка.

- А Баррис на ком женится?

- Арт? Да он давно женат! Его жена богата и красива, настоящая римская матрона. Говорят, и ведет себя соответствующим образом. Впрочем, о красивых женщинах всегда ходят сплетни. - Батейн допил кофе, поставил чашку на стол, сел прямее и скрестил на манер буквы икс ноги. Он глядел на журналиста с тем особенным выражением, которое бывает у стеснительных людей, когда им ужасно хочется спросить собеседника о чем-то запретном. В конце концов решившись, он все-таки спросил:

- Итак, с делом Грейвса вы покончили?

- Да, на неопределенный срок. Спенсер Хирш официально уведомил меня, что Вильям Грейвс нашелся, но он тяжело болен. Лечение займет несколько месяцев, скорее всего не менее полугода. До его выздоровления все финансовые дела, так или иначе имеющие отношение к предприятию Грейвса, замораживаются. Что мне оставалось делать, как не заказать билет на самолет до Лондона?

Батейн покивал своей большой головой.

- Понимаю. Хотите, я открою одну тайну?

- Какой репортер этого не хочет?

- Я не совсем понимал, Рене, какого дьявола меня и десяток других ученых разных профилей, в частности и Барриса, вытолкнули в эту дурацкую командировку в Океанографический музей. Нас заняли кое-какими делами, но, право же, пересекать ради этого Атлантику было неразумно. Намечался некий симпозиум, но повестка дня его не была обнародована: говорили, что она уточняется и утрясается. И вдруг вчера сообщили, что по целому ряду неожиданных обстоятельств и привходящих причин симпозиум не состоится, а мы в самое ближайшее время разъедемся по домам. Представляете? - Батейн поднял аршинный палец. - Вчера! А Вильям Грейвс попал в больницу позавчера.

- Откуда вы знаете, что позавчера? - почти машинально закинул удочку Рене.

- Бог мой! Да вся наша ученая братия только и делает, что говорит о Грейвсе. У меня сложилось впечатление, что все они, в том числе и Арт, были так или иначе знакомы с Вильямом и принимали участие в его делах. И этот таинственный симпозиум, который так и не состоялся, скорее всего хотели посвятить эксперименту Грейвса, который тоже не состоялся. - Батейн проницательно, как ему казалось, а на самом деле несколько наивно посмотрел на Хойла, ожидая, как тот отреагирует на сообщение. Но поскольку журналист дипломатично молчал, он продолжил: - Говорят, что Грейвс не просто болен, а у него острый приступ маниакального психоза: он вообразил себя чуть ли не наместником Бога на Земле. Утром вчерашнего дня в полицию позвонил неизвестный и попросил срочно приехать по названному им адресу. В указанном доме сотрудники полиции нашли Грейвса и его старого слугу, оба были связаны. Вильяма опознали с некоторым трудом. Дело не только в том, что он совершенно невменяем, но и в том, что с помощью искусной пластической операции у него была несколько изменена форма носа и складка губ. Именно это и позволило Вильяму скрываться столь успешно! Личный сейф Грейвса оказался вскрытым. Ценности, якобы, не пропали, но все бумаги перерыты, а некоторых важных документов недостает. Фундамент дома в подвале разворочен, обнаружены обломки и детали какого-то очень сложного радиоустройства. Что вы на это скажете, Рене?

Все, что рассказал Батейн, настолько соответствовало истине, что Хойл сразу решил: это отнюдь не слухи, а достоверная информация, которая, благодаря чьей-то оплошности, а может быть и умыслу, попала в среду командированных ученых. Все было правдой, даже пластическая операция и разрушенная радиостанция: с помощью дистанционного пульта управления искусному радиоэлектронщику Неду Шайе было не так уж трудно обнаружить ее местонахождение. Все документы Грейвса были сфотографированы, а наиболее важные, изобличавшие его связь с определенными кругами и фирмами, изъяты и взяты на сохранение Жаком: от имени французской общественности, как он заявил Неду Шайе, усомнившемуся было в его праве.

- Откровенность за откровенность, Ник, - вслух сказал Рене. - Я скажу, что эти слухи очень похожи на правду.

На длинном лице Батейна отразился самый живой интерес. Подавшись вперед, он спросил, понизив голос:

- Вы ведь имеете отношение ко всей этой детективной истории?

- Самое прямое. - Хойл давно продумал линию своего поведения, он доверял геологу и был с ним действительно откровенен. - Но это сугубо конфиденциальный разговор. Если вы когда-нибудь и где-нибудь попробуете утверждать, что я вам нечто сообщил или что-то подтвердил, я буду отрицать это перед самим Господом Богом.

Батейн медленно выпрямился и расправил плечи.

- Вы меня обижаете!

- Не обижайтесь, речь идет о слишком серьезных делах. Да, я участвовал в нападении на виллу Грейвса, если только это можно назвать нападением, вместе с Недом Шайе и другими товарищами, о которых знать вам необязательно. Грейвс был безумен и пытался вызвать дистанционный взрыв в Окло, который, по его мнению, был способен инициировать глобальную катастрофу. Вот чем вызваны столь крутые меры по отношению к Грейвсу. Кстати, сейф вскрывать не пришлось, он был открыт самим хозяином для того, чтобы произвести взрыв. Тревогу поднял Шайе, мы лишь помогали ему.

- Понятно. - Батейн потер ладонью лицо, выдвинул челюсть. - Он надеялся открыть дорогу апейрону?

- Именно так.

- Сомнительная затея, но кто знает? Иногда ведь и палка стреляет. Батейн встал, чуть не уронив кресло, и прошелся по веранде. - А куда девался Нед?

- У него сердечный приступ. Шайе попал в руки террористов и с честью выдержал очень тяжелые испытания. Сейчас он под наблюдением врачей, жизнь его вне опасности, но он не хочет афишировать свое местопребывание.

- Понятно, - прогудел Батейн и остановился перед журналистом. - Не похоже это на Вильяма. Не похоже! Может быть, и не было никакой пластической операции? Может быть, настоящий Вильям Грейвс давно умер? А вместо него действовал двойник, подставное лицо или кто там еще?

Рене покачал головой:

- Не надо строить иллюзий. Ник. Легкие, но заметные при близком рассмотрении шрамы на лице, свидетельство Неда Шайе, которому я верю, старого слуги, найденные нами документы - все это говорит о том, что это был Вильям Грейвс, а не кто-нибудь другой. Но он был безумен! Безумен, не забывайте об этом. Ник, - мягко закончил Хойл.

Батейн передернул мосластыми плечами.

- Безумен, ну и что? С ума тоже сходят по-разному! Понимаете, и в сумасшествии Вильям не похож на себя. - Геолог с хмурым видом плюхнулся в кресло; усаживаясь, зацепил ногой за столик. Кофейная чашка упала, он с раздражением поставил ее, чуть не уронив снова.

- В наш космический век люди меняются быстро. Вы не виделись с Вильямом Грейвсом несколько лет, он мог радикально измениться за это время. Еще до того, как сошел с ума.

- Люди не меняются быстро даже в наш космический век, - убежденно проворчал геолог. - Они просто носят удобные для просперити маски, а потом бесстыдно срывают их, когда они перестают приносить выгоду. Вильям не был из числа таких актеров-трансформаторов.

- Вы забываете о том, что он получил крупное наследство. А деньги развращают человеческие души. Грейвс много получил, но он и тратил много! И, наверное, ему ужасно не хотелось снова становиться бедным и терять так счастливо обретенную независимость. Не могли его купить сильные мира сего? - жестко спросил Рене. - Купить вместе с убеждениями?

Сердитое лицо Батейна обмякло и погрустнело.

- Могли, - вздохнул он. - Сейчас все продается и покупается, дело только в цене. Время научного мессианства безвозвратно ушло. Мне трудно судить о других странах, но в Штатах большинство ученых, даже самых крупных, - лакеи. Интеллектуальные лакеи, старательно выполняющие все поручения и даже прихоти своих хозяев-нанимателей.

Рене смотрел на геолога не очень доверчиво.

- Но есть, наверное, и исключения.

- Есть, - подтвердил Батейн. - Есть по-настоящему порядочные ученые. Но при нынешней централизации науки они лишь хотят, а не могут. Лишь хотят делать добрые дела! А есть и настоящие сволочи, духовные проститутки, бесстыдно торгующие своим мозгом.

Рене тотчас вспомнил веселого жизнерадостного и очень практичного, практичного до бесстыдства Шербье. В то же время он с любопытством поглядывал на Батейна - в какую, собственно, категорию он самого себя зачисляет? Но прямо спросить об этом не решился. Судя по ироничным огонькам в глазах геолога, он догадался об этом невысказанном вопросе Хойла, но удовлетворять его любопытство не собирался.

- Но Вильям не вписывается в эти категории. Определенно не вписывается, - продолжал Батейн после паузы. - В его натуре было нечто от пророка, грешащего, мучающегося и старающегося праведными делами искупить свои прегрешения. Он был, как это говорят марксисты и гегельянцы? А, единством противоположностей!

- Он был завистлив?

- Пожалуй, нет. Ему просто не везло, а не везло потому, что он был наивен, даже инфантилен в житейских делах, не было у него этой бульдожьей деловой хватки, не умел он подать и себя, и свои деяния. Экспериментатор-виртуоз, участвовал в выделении нескольких далеких трансуранов, а кто его знает кроме узкого круга специалистов? Между тем некоторые его коллеги ходят в нобелевских лауреатах! Отсюда комплекс неполноценности и желание самоутвердиться.

- Подмять под себя других? - усмехнулся Рене.

- Ну уж нет! У Вильяма это желание проявлялось, я бы сказал, во всеобщей и, если угодно, альтруистической форме.

- Любите же вы, однако, выразиться заумно!

- Люблю! - с улыбкой покаялся Батейн. - А то ведь и за порядочного ученого считать не будут. Ну а если серьезно, то дело тут в том, что Вильям принимал участие в разработке некоторых вариантов водородного оружия. Это его тяготило. Он часто вспоминал о раскаянии, если не сказать об отчаянии, Эйнштейна, которое тот испытывал в последний послевоенный период своей жизни. О его многочисленных, но, увы, бесплодных попытках содействия запрещению ядерного оружия. Того самого оружия, которому он сам, своим письмом к Франклину Рузвельту, открыл широкую дорогу.

Геолог помолчал, поигрывая ложечкой со следами кофе и сахара.

- Вильямом подспудно владело высокое желание искупить свою вину перед людьми, теперь мне это совершенно ясно. И как только он получил наследство, то сразу взялся за свой фантастический проект. Суть этого проекта Вильям хранил в тайне даже от самых близких людей, но теперь, ретроспективно, ее нетрудно восстановить. Создав свой комплекс глобальной катастрофы, Вильям намеревался выступить по радио с ультиматумом: угрожая чудовищным взрывом, потребовать от ядерных держав всеобщего и полного разоружения. Вильям десятки раз высказывал такие идеи, в абстрактной форме, разумеется. Его замысел был гуманен, хотя способ он выбрал дьявольский! И вдруг, - Батейн поднял свои ладони и тяжело уронил на колени, - катастрофа во имя катастрофы, катастрофа во имя голого наказания! Я не вижу за этим личности Вильяма Грейвса!

- Но он сошел с ума, личность его сломалась, - напомнил Хойл.

Батейн тяжело вздохнул, лицо его приобрело обиженное и беспомощное выражение.

- Заладили как попугай: сошел с ума, ну и что? - Батейн проговорил это теперь без всяких эмоций, просто устало. - Мне тоже приходилось дорабатываться до чертиков и нервных срывов. Вы знаете, что такое нейролептики, мой дорогой журналист?

- Слышал, но не более того.

- Понятно, здоровье у вас железное. Нейролептики - мощнейшее средство воздействия на мозг, на психику. Нейролептиками сейчас вылечивают самых безнадежных хроников. Но как и у всех достижений нашего проклятого мира, у нейролептиков есть и оборотная сторона. С помощью безобидных на вид таблеток человека можно превратить и в тихую покорную скотину, и в буйное животное, и в безудержного маньяка!

Рене наконец понял, куда клонит Батейн. Догадка геолога поразила его своей простотой и естественностью; как и всегда бывает в таких случаях, он удивился, почему это раньше не пришло в голову ему самому. Но были у него и возражения.

- Вы считаете, что Вильяма Грейвса специально свели с ума?

- Вот именно! И в нужном направлении, - убежденно сказал Батейн.

- Но кто? Нед Шайе?

- Исключено!

- Верно. Тогда старый слуга? - Рене на секунду задумался. - Но ведь кто-то руководил его действиями! Выходит, местонахождение Грейвса было известно, во всяком случае, тому, кто незримо стоял за его спиной.

- Конечно! - Батейн снова встал из-за жалобно зазвеневшего кофейными чашками стола и в возбуждении прошелся по веранде. - У меня только сейчас прояснилось в голове, точно пелена упала с глаз. Разве частные фирмы, да что фирмы - правительства могут запросто испытывать сверхмощные бомбы в наше время? Дудки! Народы поумнели, они хорошо понимают, куда могут завести такие игрушки. Правительство, самовольно пошедшее на такую авантюру, скинут к чертям собачьим, вот и все. Вильям Грейвс изобрел нечто уникальное, пострашнее термоядерных бомб. А что изобрел - неизвестно. Так пусть он испытает свое оружие! Подумаешь, какой-то Габон! В то, что этот взрыв может иметь глобальный катастрофический резонанс, конечно же, никто всерьез не верил. Пусть испытает! А потом уж можно основательно решать, как поступить и с самим Грейвсом, и с его изобретением.

Энергично и нескладно расхаживая по веранде, Батейн продолжал возмущенно говорить, но Хойл его уже не слушал. Батейн был тысячу раз прав! За спиной Вильяма Грейвса, превращенного в странную и страшную марионетку, незримо, но властно стоял некий серый кардинал. Несущественно, кем был этот некто в сером: государственным деятелем или частным лицом, советником президента или преуспевающим бизнесменом. Важно, что этот человек был облечен доверием всесильного военно-промышленного комплекса и выполнял его волю. Его деятельность сохранялась в глубокой тайне, а тем, кто в эту тайну в силу необходимости или волею случая оказывался посвященным, рекомендовалось молчать и играть в незнание. Вокруг Грейвса все туже стягивалось железное кольцо. Давление на него оказывали фирмы, с которыми он сотрудничал, банки, в которых он был аккредитован, ученые, да-да, и ученые, с которыми он сотрудничал. Своим исчезновением он спутал было карты, но ненадолго. Давление на него возобновилось, теперь в осаде приняли участие террористы, агенты частных фирм, репортеры, да мало ли кто еще? И он, Рене Хойл, искусно направляемый незримой рукой, внес посильный вклад в эту травлю наивного ученого-идеалиста.

Конечно, ходатайство Элизы Бадервальд сыграло некоторую роль, но теперь Рене хорошо понимал, что не следует преувеличивать его значение. Тут многоопытный детектив, но плохой политик Майкл Смит ошибся, как он ошибся в оценке и некоторых других деталей операции. Просто незримый некто в сером решил тонко использовать ходатайство могущественных Бадервальдов и дал Спенсеру Хиршу соответствующие инструкции. Рене Хойла приголубили и активизировали для того, чтобы максимально накалить обстановку, спровоцировать террористов на крайние поступки, толкнуть на похищение Неда Шайе, насильственный захват виллы Грейвса. Некто в сером был уверен - и, надо признаться, рассчитал он очень точно, - что одурманенный нейролептиками, доведенный до безумия Грейвс обязательно произведет роковой взрыв! Либо под угрозой захвата дома террористами, либо, если Шайе окажется достаточно стойким, в силу естественного развития безумных, все время подстегиваемых идей.

Некто в сером оказался прекрасным режиссером. Все подготовив, он собрал в Монако группу специалистов по делу Грейвса, чтобы приступить к анализу страшного эксперимента, если он не окажется блефом, не теряя ни минуты. И лишь после этого нажал на спусковой крючок! На всякий случай серый кардинал решил оградить операцию от возможных случайностей, расчистить арену действий: с помощью тех же террористов, а может быть и полиции, убрать или блокировать всех сомнительных и опасных лиц. Именно поэтому Рене Хойл должен был претерпеть похищение. Да, режиссер отлично разработал сценарий, предусмотрел и заставил заиграть множество мелочей. И все-таки желанный спектакль не состоялся! Разные люди объединились, сорвали его, и он, Рене Хойл, сыграл в этом далеко не последнюю роль. Сознание этого наполнило Рене силой, о существовании которой в себе он и не подозревал раньше. Услышав обращение Батейна, он поднял голову, оторвался от своих мыслей.

- Я говорю, у вас такой вид, Рене, словно лотерейный билет принес вам выигрыш в миллион долларов. - Батейн добродушно улыбался.

- Наверное, так оно и есть. - Хойл встал из кресла. - Вы правы. Ник. Я все обдумал, взвесил и понял - правы. Вильям Грейвс действовал как марионетка. Но кто стоит за его спиной?

Батейн покачал своей большой головой:

- Не советую вам ломать над этим голову. А если и узнаете о чем-нибудь, то молчите. Не то отправитесь вслед за теми, кто участвовал в убийстве Джона Кеннеди.

- Но если все обстоит именно так, если Грейвс лишь игрушка в руках сильных мира сего, то попытка вызова глобальной катастрофы может повториться!

Батейн в раздумье оперся на перила, равнодушно заглянул в бездну, падающую к далекому, словно нарисованному морю, и нехотя буркнул:

- Может.

- Если еще раз запахнет жареным и о деле Грейвса придется заговорить на весь мир и во весь голос, вы не откажетесь помочь?

- Не откажусь. Уж такой у меня характер. - Батейн поскреб затылок. - Я не из тех подвижников, которые несут на Голгофу свой собственный крест. Но как не помочь нести крест другому? Тут я отказать не могу!

В гостиницу за Рене на своем "ситроене" заехали Жак и Луи. Они говорили, что им с Рене по пути: дорога в Париж лежит через Ниццу, но журналист знал и другое - они решили подстраховать его. По имевшимся у них сведениям, в последние два дня полиция устроила настоящую охоту за террористами, именно им приписывали нападение на виллу Грейвса; опытный режиссер, некто в сером, был, конечно, взбешен неожиданным поворотом событий. Многих из террористов схватили, но не всех; Хойлу следовало опасаться тех, кто остался на свободе. Жак и Луи хорошо понимали это и действовали соответствующим образом. По дороге в Ниццу они переговорили о многом. Хотя есть никому не хотелось, они все-таки остановились в придорожном ресторанчике, заказав крабов по-мексикански, вкусовые качества этого блюда до небес превозносил Луи. И выпили по стаканчику красного, как кровь, крепкого, почти без сластинки вина, которое выбрал Жак. В аэропорту попрощались коротко и просто.

- Если придется худо, не стесняйтесь, вы знаете, как найти Жака Бланшира.

- Мы были с тобой в деле, - присовокупил Луи, они как-то неожиданно перешли на "ты". - Ты настоящий мужчина, камарад. Мой адрес у тебя есть.

Был у Рене и адрес Николаса Батейна. Сколько людей прошло перед Хойлом за этот бурный месяц! А в сердце остались лишь эти трое.

Как это бывает на юге, быстро темнело: сумерки будто лились на землю с темнеющего неба серым невесомым дождем. Разом зажглись фонари и резким светом облили людей, бетон, деревья и здания. Где-то на летном поле вспыхнул прожектор и положил на темнеющее небо свой луч-ятаган. У Рене было странное состояние, возвышенное и созерцательное: вместе с этим днем уходил большой и яркий кусок его жизни, уходил, чтобы постепенно все больше и больше тонуть в дымке неизбежного забвения. Рене был доволен, даже немножко горд собой, но ему было тревожно, точно он сидел за рулем яхты, направляя ее к узкому проходу в бурунах.

Уже входя в самолет, Рене обернулся: луч-ятаган все еще висел над быстро темнеющей землей, бесплотный, но в то же время чувственный и зримый. И как-то вдруг Рене понял, что его смущает, что тревожит: такой же бесплотной, но зримой тенью над Землей еще висит угроза ядерной катастрофы.