Таймыр. Трилогия

Пролог

Сейчас уже невозможно сказать, когда началась цепочка этих кошмарных событий.

Скорее всего, первые случаи проявления феномена были приурочены к временам первого же появлениям человека на Таймыре — космически далеко от того момента, когда вы читаете эту книгу. Но как подобные случаи поверить знанием? Никак. Лишь куда как более поздние сказания и древние мифы остались нам свидетельством; да ведь их еще найти надо, любопытство проявить, расшифровать. Намёки были, — не было ярких следов. Что там говорить, и в новейшее время отследить и убедительно показать наиболее вероятные причины жутких происшествий просто невозможно.

Люди пропадали без вести, терялись, исчезали всегда — на нашей планете всегда шел (и сейчас идет) бесконечный мистический «процесс пропажи», страшный своей непонятностью, непредсказуемостью и какой-то злой фатальностью. Числительные таких пропаж порой просто чудовищны, даже если неожиданные и бессмысленные исчезновения людей прямо из мест их проживания не рассматривать глобально, а считать лишь в масштабах одного только края далёкого или области неприметной.

Пропадают люди и в «поле» — в лесу и тайге, в горах или в тундре.

Правоохранительные и следственные органы вправе и обязаны усматривать в подобных печальных фактах сугубо материально-социальное: чьи-то криминальные мотивы и злокозненные планы. Медики могут вспомнить о хронических болезнях и недугах конкретного человека, как бы говоря: «И куда он только полез, этот хроник…» Профессиональные спасатели, наша отныне вечная палочка-выручалочка, организационно воплощенная в мощнейшей структуре — я говорю про суперглыбу МЧС — отошлют большинство таких случаев по ведомству банальной личной неосторожности и излишней самонадеянности. Биологи и зоологи, возможно, вспомнят о нынешней неприспособленности современного человеческого организма к экстремальному общению с дикой природой, в отличие от куда как более совершенных, в этом плане, существ исконно диких. Кто-то кивнет на статистику, кто-то на глупость человеческую. А вот старые туристы и экстремалы, охотники и рыболовы лишь тихо качнут за рюмочкой седыми или лысыми головами, неохотно вспоминая свои с л у ч а и, чуть не ставшие последним событием в их бурной жизни.

Единичный философ за вечерним пивом легко способен на выбор предложить заинтригованному слушателю варианты:

а). Естественного отбора;

б). Усталости от жизни;

в). Умышленного перехода в иное социально-общественное качество личности.

Родным и друзьям от прорицательских замечаний и суждений ничуть не легче.

Они-то знают и помнят, что близкий им человек был здоров, как бык, опытен, как Дерсу Узала, а маршруты и логика его движения в тайге или тундре были выверены долгой практикой и строгими привычками до метра, до спички, до одинокой осины и последней излучины. Ведь порой и следы есть! И техника мужнина осталась целая, и хорошо знакомое снаряжение — вот оно! Лежит себе кучкой, светится фиолетовым да красным сквозь листву, покрывается темными пятнышками и пузырями краски на алюминиевых боках… Как же так? Что тут случилось? Что за напасть налетела внезапно? У родных тоже нет объяснений.

И тогда они, не зная точно причин и не видя фатальной завершенности, просто считают, что их любимые перешли в некое другое пространство, стали невидимыми…

Конечно, все перечисленные выше специалистами причины, имеют место быть.

Однако, как тут ни прикручивай обыденность, как ни списывай эти случаи на беглых зэков, личное здоровье пропавшего и ярость голодных медведей, есть в этой статистике определенный процент действительно таинственных происшествий, неудобных для разъяснения феномена с помощью современного научного багажа и опыта реалистического познания мира.

Всегда есть еще неучтённое, есть еще какой-то фактор, неочевидный.

Вот лишь один пример из событий конца прошлого века, он достаточно характерен: без версий и объяснений, только факты.

Поздней осенью 1999 года странный пассажир авиарейса Норильск-Москва, потеющий в душном чреве насторожившегося на горбатой ВПП аэропорта «Алыкель» Ту-154, в полумраке традиционно невентилируемого салона пытался рассказать что-то очень важное соседу справа, расположившемуся возле иллюминатора. Он торопился. Старательно пытался горстями непослушных слов донести суть недавно пережитого. Сосед слушал без всякой охоты, старая добрая аэрофобия придавила восприимчивость к болтовне. Но еще в накопителе, неосторожно зацепившись языками со странным попутчиком, он успел ухватить основную мысль рассказа.

Нервный сосед прилетал в Норильск в гости, на лето — порыбачить на безлюдных озерцах среднего течения реки Пясины. Вместе со своим другом, местным тундровиком и владельцем самодельного вездехода на огромных легких колесах — пневматиках низкого давления — они неделю готовились, а потом покатили по расцветающим тундрам на север, к одинокой избе, базе будущих кольцевых и радиальных маршрутов. Что там у них произошло в деталях, авиаслушатель не понял даже после окончания сумбурного рассказа и двух вежливых уточняющих вопросов.

Одно было ясно: назад рыбаков притащили спасатели, посадившие вертушку вблизи обнаруженного с воздуха брошенного вездехода. Местного организатора-водителя доставили в Норильск, а потом в Оганерскую больницу в коматозном состоянии, из коего тот пока так и не вышел. А приезжий рассказчик, как выяснилось, почти потерял память.

Чем больше слушатель вникал (а вникал дискретно, вынужденно-лениво, о чем неоднократно пожалел после) в этот сумбурный рассказ, тем более понимал, что соседушка не совсем, как бы это помягче, здоров умом. Не видит, так сказать, маяков…

Перед полетом память к пострадавшему стала возвращаться. Частично. Вот и разговорился.

Когда позже слушатель пересказывал поведанную ему историю друзьям, добавляя крупицы её продолжения, самостоятельно собранные им по возвращению из командировки в родной Норильск, то основной упор он делал на том, что пострадавших обнаружили вдали от их транспортного средства, метрах в трехстах.

Местный лежал на земле ничком, в окружении тесной группы невысоких молодых лиственниц, героическим образом подросших в крошечной ложбине столовой тундры, затаившейся посреди шквальных зимних ветров. А вот несчастный москвич сидел на дереве, вцепившись в него так настолько сильно, что эмчээсники довольно долго промаялись, отдирая его окаменевшие кисти от древесины по-настоящему матерой лиственницы, единственно крупной в этой рощице. Медведь загнал! И думать тут нечего, решили все сразу, привычно-опытно моделируя финал этой жутковатой истории.

Смущало очевидцев лишь то, что напавший медведь, вопреки традиционно мучительному, зверскому в начале каждого лета голоду, лежащее на земле тело вездеходчика, не тронул и когтем. У водителя вездехода был старенький десятизарядный армейский карабин СКС калибра 7,62х39, находившийся в момент происшествия не при нем, а висевший на дереве — в обнимку с забравшимся на толстый сук московским гостем. У него на шее висел. Из карабина, как показал осмотр, плотно постреляли, магазин был пуст. Стреляные гильзы валялись прямо под лиственницей, кучно так блестели на коричневых мхах, обозначая прицельную скоростную стрельбу в одном направлении ствола.

Что было весьма типично для таких случаев (как выяснилось по мере накопления печальной статистики), ни туши умершего от ран медведя, ни следов его крови, густыми толчками вытекающей из ран, обнаружено не было — ни рядом, ни при облете местности на малой высоте. А другого ничего и не искали.

Выяснив, что московский гость отнюдь не был новичком-чечако ни в целевой стрельбе, ни в охоте, для дознавателей было бы странным допустить, что, по меньшей мере половина полуоболоченных пуль не нашла цели. Таймырский медведь далеко не так велик размерами, как его монстроподобный камчатский сородич. Танцевать под пулями, как боец СМЕРШ он не умеет. А в начале лета, отощавший за долгую зиму и еще не успевший набрать сил и сала на белковом корме, на рану он не так уж и крепок… Должен, должен был стрелок пару раз вмазать в бочину!

Но ни медведя, ни крови не было. Вообще никого и ничего тут не было.

В общем, людей спасатели вывезли вертушкой, дело закрыли, случай подшили.

И только позже, уже перед самым отъездом в столицу москвич что-то начал вспоминать. Его пережженный шоком мозг еще не был способен выстраивать стройные и связные картинки в цельный сюжет, да и мало их еще было, картинок этих. Но слушатель навсегда запомнил самую страшную и, видимо, наиболее яркую часть из крошечных отрывков катастрофических воспоминаний…

«Это было что-то серое. Точнее, серебряно-серое, но с грязнотой. Мы за дровами, за сушняком пошли. Там была рощица одна, поблизости больше никаких деревьев нет. Обрадовались, помнится, когда на нее наткнулись… Появилось э т о внезапно. Сначала был какой-то туман или дым, а в нём возник свист, или что-то похожее на свист. С шелестом, с дрожью, с таким движущимся звуковым следом…

Потом как будто длинная тень проявилась и сразу прыгнула в сторону, словно призрак пролетел! Это самое н е ч т о заметило нас издалека, да и мы его увидели, еще на расстоянии. Оно сначала пролетело по широкому кругу вокруг нас… второй раз… скорость дикая! Или пробежало, там не поймешь… Пронеслось, в общем. Помню, как я на дерево карабкался. Спасатели говорили, что я еще и стрелял с него — вот этого уже не помню совсем.

А Генка, когда о н о совсем близко к нам придвинулось, коротко вскрикнул и упал. Ничего не разобрать было, смазанный силуэт видел, очень уж резко и быстро двигается, тварь… Я не знаю, зверь это был или что-то другое. Вроде, шкура косматая, но линии какие-то нечеткие, будто шерсть рваная. Не опознать… Ничего страшнее, скажу я вам, быть не может на этом свете, поверьте. Это был не просто кошмар — собранный в одном месте вселенский ужас…»

Большего выяснить не удалось. Когда слушатель спохватился (увы, это произошло гораздо позднее, чем следовало бы) и попытался дома раскопать эту историю поглубже, то спрашивать, по большому счету, было уже не у кого. Второй пострадавший из комы так и не вышел. Приезжий несчастливец угодил в столичную психбольницу, со временем окончательно потеряв способность, а, может, и желание излагать историю связно. И до конца жизни не мог смотреть на одинокие деревья, ружья и вездеходы. Как и на любого зверя, будь-то домашняя кошка или собака. Особенно крупная.

Тем все и кончилось.

В самом начале нового века такие случаи стали редкостью; кроме неизвестных природных факторов, на губительной статистике положительно сказывался всеобщий кризис территорий и начало кромешного обвала всех полевых исследований по всем ведомствам. Наряду с этим сократились и простые, обыденные хождения гражданских людей в дикие края. Способные увидеть что-то необычное наблюдатели просто перевелись. Само количество пропаж выросло, это заметили многие их тех, кому положено это замечать, но комментаторы увязывали сие с политико-социальными причинами или с гримасами становления окрепшего российского криминалитета на цивилизованные монополистические рельсы. Но мы сейчас говорим не об этом факторе.

После десятилетнего затишья количество таинственных исчезновений вновь пошло в рост. Что, по мнению автора, связано исключительно с широким распространением сотовой телефонии и улучшением качества сетей, способных обслуживать абонента далеко от городов. Паникёры начали звонить, вопить и разглашать. Соответственно, порой кавалерия успевала спугнуть неизвестно кого или что, несколько чаще стали официально фиксироваться в е р н у в ш и е с я. Редко, скажем честно, но таковые факты стали оседать на бумаге, дисках и картах памяти. Что и дало хоть какой-то приток новой информации.

Ну, вот, к примеру…

Достаточно знаменитый норильский авантюрист (фамилию называть здесь не будем, он сам просил), искатель приключений и мотодельтопланерист, записной экстремал — этот и спасся-то экстремально! Привычный к адреналину человек выкарабкался сам, резво выскочив к реке в тот единственно нужный момент, когда там случайно проходил заблудший вместе с похмельным капитаном катер-водомет. Летательное средство осталось лежать в лесотундре «разодранное какой-то мохнатой тварью в клочья». И тварь эта — вы не поверите! — достала летательное средство в прыжке! Хотя и у самой земли. То, что он успел удрать у реке, иначе чем чудом не назовёшь. Будучи человеком образованным и здравым в суждениях, в памятном автору кухонном разговоре, что состоялся почти спустя год после события, очевидец в клятвенных заверениях нарочито придерживался тактики наиболее материалистического объяснения произошедшего осенью. Чувствовалось, что человек много передумал, в процессе чего издергивал разум и чувства. Но, в конце концов, он начал просто описывать мне случившееся, уже не стараясь самостоятельно найти разумные объяснения.

Геологу, работающему в отряде на реке Микчанде и использовавшему редкий выходной для опустошения ягодных полян в окрестностях базы, чудовище (или что бы там ни было) «привиделось», как он сам говорил извиняющимся тоном моему знакомому. Но явилось, возникло, выскочило это чудище настолько реально, что мужчина в кругу действительно близких ему людей, а не случайных слушателей, ничуть не сомневался в материальности той памятной предвесенней картинки.

Парочка тинэйджеров в последней стадии перехода к возмужанию угнала барахловый мотоцикл из соседского талнахского гаражика, после чего не придумала ничего умней, как переправить его чуть ли не волоком (вот ведь какими гигантскими самоходными свойствами обладают пубертатные подростки!) на второй приток Валька, — дальней, редко посещаемой горожанами речки предгорий Хараелахского плато. Уже потом, трясясь от страха и неровностей грунтовки в высоком кунге КАМАЗ-а, случайно подобравшего их по дороге в город, они в запале успели что-то выложить двум грибникам, пока не затихли в нахлынувшем постшоковом облаке… Потом юнцы замкнулись на водке. Кстати, многие замыкались, особенно люди солидные, костюмные, — если не успели что-то выболтать сгоряча по сотовому. И это понятно: упекут в виртуальную корпоративную психушку и… прощай, карьера. Время суровое, неестественный кадровый отбор не любит свихнувшихся фантазёров.

Совершенно уникальный случай произошел с рыбаками на озере Лама, дело было неподалеку от устья речки с чарующим названием Демэ. Те поначалу напугались «чего-то примерещившегося» им в толще прозрачной, но тёмной воды, а потом уже и на береговой полосе (на следующий день) хватили ужаса, полной ложкой хлебнув кинематографической визуализации в духе Карпентера: «крокодилообразный монстр на Ламе». Дубль-шок вышел у ребят.

Рыбаки, как известно, народ особый, про выловленную рыбу они приврать горазды, но вот публично обсуждаемых обывателями мистических историй всячески сторонятся. Пригодных для страшного рассказа «водных» случаев появления этих самых «призраков» хватало, но… Темой «лохнессности» жители Большого Норильска отчасти уже переболели. Тем более что многие обыватели, умудренные специализированной, но от того не менее желтой прессой, соотносили такие жареные факты с попытками раскрутить озеро Лама в наглых экономически-туристических целях. Как выяснилось много позже, именно это печальное обстоятельство «неактуальности темы» отчасти и помешало появлению своевременных рассказов-отчетов о подобных наблюдениях на Великих Путоранских Озерах, не ставших, надо сказать, от этого менее таинственными.

«Да и вообще, что за ересь, вы, уважаемый, тут несете?» Так могли сказать и говорили рассказчику. И матом тоже. Да… По вполне понятным причинам очевидно, что нормальному взрослому человеку, носящему большую часть жизни галстук «как у президента», а не патронташ с жёлтыми патронами, как-то не с руки всерьез рассуждать в компаниях о явлении таинственных чудовищ, чьи следы и признаки во время пикника на озёрах он якобы сумел увидеть, пока все спали с похмела. Не по-взрослому, не солидно это. И люди молчали.

Молчали и тертые охотники, прикоснувшиеся к этому ужасу. Молчали, несмотря на то, что, с появлением и развитием трофейной, той самой, истинно спортивной практики, все энтузиасты престижной огнестрельной забавы обросли самой современной техникой и снаряжением. То ли у них цифровики не срабатывали в самый нужный момент, то ли руки отсыхали от страха… то ли не желали солидные дядьки с крепким социальным статусом выглядеть в глазах друзей вранливыми специалистами по использованию в личных целях популярной графической программы Adobe Photoshop.

Правда, в городских газетах оперативно появилась пара-тройка тематических рассказов местных графоманов, размещенных в интригующих рубриках-намеках типа «наши мифы и все мы, на них клюющие». Но все это лишь краем, даже без контура. Одним словом, статистику жутких нападений и наблюдений, как это преподносилось посвященными испытавшими, никто не вел, опросов не производил, анализа не делал. Никто не всполошился, несмотря на то, что количество п р о я в л е н и й, способных напугать любого человека, неуклонно росло все последние годы. Так или иначе, но какое-то время ответственные люди действительно не пытались посмотреть на явление более пристально.

Можно ли было всем миром вовремя решить надвигающуюся проблему? Нет. Никто не верил. Почти. А этих редких верящих легко можно было представить параноиками, и все это прекрасно понимали. Но даже если вы конченый параноик, это еще не значит, что рядом не происходит что-то страшное и всему привычному вскоре не придет полный бенц.

Так что дела эти невеселые продолжалось самотеком до той поры, пока подобное испытание, способное, как прикосновение космического холода, выморозить душу любому смельчаку, не пережили герои нашего дальнейшего повествования.

Глава 1 Set… Ready… Go!

«По мнению специалистов ЮНЕСКО, трехсотая часть богатств, находящаяся в личном использовании граждан планеты, запрятана в кладах… На территории нашей страны уровень социальных потрясений и войн был значительно выше, чем в среднем по земному шару».

(М. Гуртовой. «Московские новости». 1991 год).

«Про всякого человека клад захоронен, только надо уметь брать клад. Неверному человеку клад не дастся. Со скоромными мыслями к кладу не приступай, ибо клад себе цену знает».

(Николай Рерих. «Избранное»).

«Затем занялись сортировкой груза: что оставить, а что взять с собой. Порогов и перекатов впереди, конечно, будет немало, перетаскивать груз придется еще не раз. Решили ограничиться минимумом, так, чтобы на каждую канобе пришлось не более 100 килограммов груза. Продовольствия возьмем на два месяца из расчета на одного человека в день: мясных консервов — 200 граммов, сухарей — 300, сушек — 100, масла сливочного — 50, сахару — 50, рису — 100 граммов. Всего с тарой набирается около 50 килограммов. Кроме продовольствия берем универсальный теодолит со штативом, радиоприемник с сухими батареями, разборную бамбуковую мачту, спальный мешок из шкур молодых оленей, канцелярские принадлежности и личные вещи. Виктор запасается палаткой с брезентовым полом и мешком с палаточным каркасом. Николай забирает хозяйственный инвентарь».

(Николай Урванцев. «Таймыр — край мой северный»).

Все то время, пока Сержант вполне материально успокаивал меланхоличного слесаря, Игорь Лапин флегматично перекатывал в коротко стриженой голове фразу-девиз: «Я ничего не имею против Бога, просто мне не нравится его Фан-клуб». Мысль эту крамольную породило обилие церковных календарей, развешанных по темной подвальной мастерской вперемешку с вклейками из «Плейбоя».

Антураж в подвале был вполне винтажный: резаные пивные банки, набитые шурупами, потерявшие цвет майки-фуфайки, старый флаг какой-то футбольной команды, колотый по корпусу уродливый корейский телевизор. Надпись на чумазой стене в стиле деревенского граффити — «Пиво делает меня умней и сильней, а других симпатичней». Рядом в виде знака грустил перечёркнутый очкарик ботанического вида, показывающий на невесёлую фразу, уже на английском: «The world will be a better place without you». Вот так, знай, — здесь тусуются лишь крутые работяги, практики-канализаторы, люди дела. Дощатые ящички со сгонами, муфтами и контрагайками лежали кривыми стопками, рядом воняли непременные шкафчики для спецухи (они ничуть не изменились с советских времён, гнутые и без замков), вполне модерновые наборы инструментов, защитные очки Uvex и другие атрибуты современного слесаризма.

Сам слесарь оказался старым корейцем «нового второго поколения», хитроватого вида пройдохой и старшим в бригаде, то есть авторитетом. Это во многом определяло рабочий быт бригады. К примеру, китайцы считают корейцев жуткими пьяницами — те пьют, хотя и помалу, зато часами. Англичане говорят еще и «Koreans can drink you under the table», что-то типа «корейцы могут упоить вас под стол». Впрочем, по-настоящему закаленным слесарям бояться было нечего. Это преданные «дятлы своего дела», их корейцем не напугаешь… А вот новичков ожидала ловушка.

Пол в слесарке был чистым. Надо же, везде хлам, а вот пол чистый. В этом, как и во многом другом, у корейцев вечная контра с китайцами. В национальных корейских домах отопительная система проходит под полом, на полу сидят, спят, пьют, едят, ходят босиком — потому поддерживают в чистоте. Для китайца же пол есть нижний мир — это свалка мусора со всеми вытекающими. Интересное время настало в Заполярье — ну чисто Интернационал. Все более и более с восточным уклоном.

— Ты, старче, не очкуй, мы с другом все сделаем тихо, — подвел успокаивающий итог Сергей Майер и протянул хитроглазому визави самое главное, тощий конвертик с денежной наличностью. И это есть самый лучший мастер-ключ от всех слесарских сердец — никакой водки. В нынешнем Норильске примитивные натуральные подношения выжили только в среде наиболее ортодоксальных медиков и пенсионеров администрации.

— И еще столько же дадим за следующий визит, — добавил Сержант, раздумчиво оглядывая лозунги на стенах.

— Дык, я чё ж… — восточный слесарь философски озвучил решение на потомственном русском, но каким-то бесцветным голосом. — Мля, лезьте себе на здоровьице, ройтесь. А вот я бы не полез… Но уговор есть уговор, пущу. Только работайте уж сами. Говорят ить, канешна, что от работы еще никто не умирал, но зачем мне рисковать?

— И не надо, родной, тебе это и не надо, — распевно согласился Сержант, уже оттаскивая в сторону вдоль стены здоровенный фанерный стенд с пустующими местами под фото передовиков еще советских времен. — Игорь, поехали крушить.

— Как же я все-таки эти старые сталинские дома люблю, — вместо ответа мечтательно заявил Лапин, неожиданно, как это часто у него бывало, сменив тему. — Самое красивое жилье, самое удобное и самое правильное. Проверенное поколениями, только капиталить бы их почаще. Это я к тому, что жалко ломать. Ладно, поехали.

Прямоугольник бывшего входа — просто таинство какое-то! Смотрится, как картинка их готических романах. Достаточно небрежная, «лагерно-протестная» старая кладка работы обиженных политзаключенных, а всё равно, никакого тебе вылезшего из щелей раствора! Штукатурки нет. Кирпичи изящно посерели — это от времени. И потеряли всякую прочность, будучи местной выделки. А ведь товарищи наивно думали, что им придется тут ломами помахать, памятуя о старых традициях строить накрепко… Ни хрена подобного, под умелыми руками всё развалилось достаточно бодро и без всякого сопротивления. Интересно, дальше также пойдет?

Большинство обывателей убеждено в том, что археология относится к числу самых безобидных наук. И самых нищих. В археологи сейчас не идут, молодые да хваткие идут в туроператоры или в гостиничный бизнес. Фильмы про них — другое дело, особенно, если там снимается товарищ Г. Форд или по стенам прыгает поперёк всех законов тяготения ожившая мумия. Общественное мнение непоколебимо: очкастые любители старины ковыряются в земле, отыскивая диковинные экспонаты, и затем выставляют свои находки в музеях, не имея за это достойной копеечки. В то, что в процессе археологических поисков могут быть н ю а н с ы, в наши дни как-то не верится…

Два криптоновых фонаря высветили достаточно узкую каменную лестничку, ведущую вниз замурованного подвала этой старой «сталинки».

По устным и письменным данным — там есть еще два секретных этажа, причем один из них, нижний уровень, вглухую затоплен. Эти уровни шли плюсом к «этажности», в старом доме, как и в соседских, когда-то было старое бомбоубежище, где сейчас располагались подсобки коммунальников. Когда-то тут работал детский клуб, потом, уже в 90-ых годах, разбуженные капитализмом граждане попробовали обустроить магазинчик, оказавшийся мрачным и глухим и через это дело благополучно почившим. Предприимчивые граждане свернулись, оставив в углу криво намалеванную вывеску «Минимаркет Ирина». И никто из всех временных владельцев подвальных помещений не знал, что в одной из низких комнат есть классический тайный ход. «Буратин» за все годы, к счастью, не нашлось.

Что там когда-то прятали и для чего подземелья строили, не знал, похоже, никто.

Источник Сержанта, уже почти полностью проживший своё пенсионер из далекого города Белгорода, был когда-то рядовым невольником, строящим в составе сводной команды целую подвальную сеть в этом квартале. Вышел на него Майер по наводке и с несколько другими вопросами — его интересовал старый слух о расстреле в подвалах группы зэков, строителей монументального здания норильского техникума-института. Источник про этот случай ничего не знал, но зато он честно, с наслаждением преодолевая остатки крепко вбитого режимом страха, поведал Сергею Майеру о неких подземных коммуникациях, соединяющих когда-то маленькое здание НКВД на улице Севастопольской, институт и все ближайшие «сталинки». Врал старый человек или нет — кто же его знает… За все прошедшие года, как казалось главному скептику экспедиции, Игорю Лапину, бывшие сидельцы создали сами для себя столь сложный виртуал своих и чужих воспоминаний, слухов и реальных фактов, что уже сами не знали, где там и какие они есть — в рассказах оставались лишь проценты правды. Во всяком случае, о подобных сооружениях искатели слышали и раньше. Еще обучаясь в НИИ, Лапин слышал байки, что кагэбэшники раннее ходили в тир, расположенный на чердаке института по подземному лазу, не выходя на морозец…

Старик тоже опирался на чужие рассказы.

Его не приобщили к операции полностью, скорее всего (сам он это с негодованием отрицал) еще из-за того, что захомутан он был в Норильск-лагерь не по типовой вредительско-шпионской статье, а как сын знатного бендеровца. Но тему он знал, ведь все зэки в той ситуации были хоть чуть-чуть, но братьями, чего там… Дело происходило во взрывном 53-ем году, и над недостроенной «сталинкой», что на улице Богдана Хмельницкого, лениво полоскались на южном ветру черные флаги восстания; весьма недолго просуществовавшая республика зэков торопилась обзавестись символами…

— Хиляем, брат. Осторожней ступай, да под ноги смотри… Тихо-тихо, — предупредил Сергей через спину, еще раз предостерег друга громким змеиным шипением и тут же грациозным медведем совершенно безмятежно затопал вниз.

— А вдруг тут испарения какие… ядовитые, — задумчиво предположил Лапин, бережно дотрагиваясь рукой в перчатке до серых пыльных стен. — Или микробы. Или другая ядовитая мерзость.

— Не сикайте, масса Индиана, здесь все стерильно, — заявил Сержант уже снизу. — Уперёд. Среди нас хлюпиков нет.

— Ага… СПИД-а здесь точно нет, в те годы его еще не придумали, — вздохнув, согласился с ним Игорь, но не успокоился, такой уж характер. — А, скажи мне, родное сердце, ловушек средневековых в этих стенах быть не может? Хрясь! — меч из стенки вылетает, и все!

В ответ он расслышал лишь злое пыхтение нетерпеливого подельника, скидывающего сумку с инструментами; другого ответа ждать не стал и поспешил вниз. Там встал рядом с Сержантом, уже повернувшим за угол темного коридорчика и остановившегося возле обитой жестью двери и добавил на закуску, уже более из принципа, что бы кровь товарищу разогреть:

— А ты, Серый, представь своей головой, что тот слесарюга-философ сейчас возьмёт, да и замурует нас тут к чертям собачьим? Дед-то ведь еще тот волосан, эге-гей! — фантазировал Лапин. — О, сюжет будет… Вдруг он секретный Хранитель-сектант?

Взбешенный Сержант молча достал из кармана обрезиненный смартфон и включил его. Аппарат, поймав сеть, затренькал сигналом готовности.

— Умыл.

…Белгородский старик все еще чуть боялся, но и радовался.

Он дожил до тех самых лет, когда понимаешь, какое же это счастье — успеть передать свои знания людям. По молодости и горячности характера, как он говорил, вспоминая себя молодым и сильным, не участвовал в закладке сам, но кое-какие детали знал. Все торопились. Вокруг мятежных объектов Горстроя уже стягивали петлю войск НКВД, и люди мрачнели, готовясь к худшему. Ситуация менялась ежечасно — периодически велись вялые переговоры, после них коротко и нервно рвали воздух очереди автоматов охраны. Но группа не суетилась, сделала все добросовестно…

Составы отрядов, протоколы собраний восставших и даже допросы предателей. Много чего политического тут было. Их надо будет забрать быстро. Были документы долгосрочные, никакого отношения к политике не имеющие. За одним из таких документов один из них, неизвестно за что репрессированный школьный астроном, рассчитывал вернуться сюда еще раз, в более спокойные годы и забрать его, если повезет выжить в этом кошмаре. Тут надо сказать, что довольно много людей из числа норильских заключенных рассчитывали вернуться к спрятанным в укромных и надежных уголках, как им тогда казалось, лагерным сокровищам и что-то с ними сделать. Прятались списки предателей и мемуары несломленных, мешочки намытой платины и научные труды.

Кто-то действительно приезжал и пробовал искать. Почти никто не нашёл. Все тщетно. Ибо старые постройки, целые районы Норильска, были разрушены до основания и безжалостно перестроены, так что шансов у них почти не было. И только те немногие, кто уже в самом конце гулаговской эпохи спрятал сокровенную нычку в новостройках 50-х, в монументальных «сталинках», могли рассчитывать на удачу. Друг рассказчика рассчитывать на это мог, но он прожил слишком мало, чтобы найти время, силы и деньги для поездки на Крайний Север.

— Пожалуй, тут «болгарка» не потребуется, — Сержант, закончив осмотр двери, мельком посмотрел на уже распакованный Игорем баул с инструментом, — все дохлое, и так выдавим.

— Фомка возьмет, — согласился скинувший перчатки Лапин, пристраиваясь рядом и снимая короткий кадр еще целой двери на камеру. — Уши убери-ка в сторону, что бы мне заклепки захватить.

Укрепленный на стене большой фонарь светил на дверь, а другой, поменьше, — вниз, в провал лестничного хода. Там мрачным серым пятном старой шаровой краски преграждала дорогу в глубину подземелья еще одна дверь, уже посерьезней. Сегодня они туда не пойдут, это будет целью следующей экспедиции, более подготовленной и продуманной в деталях, и более длительной. Так что тамошние сокровища немного подождут. Сейчас им предстояло забрать лишь первую закладку — схематический план подземных коммуникаций и пачку неких документов. Надо торопиться, пока другие не забрали, информация, как известно, просачивается из своего схрона, как мед сквозь плохое дерево.

— Ну ладно, я, значит, умело все ломаю, а ты снимай. Не отрывайся, головой не мотай, прямо через объектив туда смотри. С первой секунды, — излишне менторски напомнил изготовившийся к взлому Сержант.

Лапин вскинул камеру, шагнул назад и дал другу отмашку:

— Set… Ready… Go!

Крык! Громко заскрипела, а потом треснула пересохшая доска. Фомка со звоном упала на пол. Изнасилованная дверь нехотя приоткрылась, предоставив взломщикам в пользование проход в небольшую каморку с металлическими полками и парой железных электрощитов вдоль стены. Когда-то «новые» щиты так и не были подключены — кабеля обрезаны почти вровень с кожухом. Камера обошла встроенным светодиодным фонарем слева направо — ничего примечательного.

— Левый отодвигаем, — Сержант медлить не собирался.

— Подожди, камеру на стеллаж поставлю и свет закреплю… — прокряхтел Лапин.

За щитом крылась стылая ниша, закрытая основательной жестяной крышкой на четырех прикипевших от времени болтах.

— От трахома! Недаром мы нормальные гаечные ключи взяли — даже как-то обрадовался проблеме Сержант, — а ты говорил «и мультитула хватит»… А у меня умище.

Он с нетерпеливым пыхтением, переходящим в шипение эфы, смотрел на возню напарника, с раздражающей аккуратностью вскрывавшего отсеки баула с инструментарием. Это, братцы, нами у немцев их исконная страсть к порядку и аккуратности воспринимается, как забавное, но завидное свойство. Обнаружившись внезапно у русских соседей по лестничной клетке, это же свойство начинает здорово раздражать, уверяю вас.

…План подземелья представлял собой пачку из четырех сложенных листов тонкого картона, наверное, это часть какой-то упаковки. Листы чернильных чертежей были бережливо переложены полупрозрачной, слегка хрустящей бумагой желтоватого цвета.

— Пищевая какая-то обертка, что ли? — предположил Майер, осторожно пробуя чуть скользкую фактуру на ощупь.

— Это когда-то назвалось «калька». Применялась для светового копирования чертежей, — пояснил Лапин, — положил ее на просвет и обводи карандашиком… Анахронизм, преддверие эры сканеров-принтеров.

На месте они рассматривать ничего не стали. Это ведь особый кайф — разглядеть найденное всё дома, неторопливо и вдумчиво. Сержант бережно упаковал драгоценную закладку в заранее приготовленный герметичный контейнер (предполагали ведь и худшее, вдруг документы начнут рассыпаться прямо на глазах), уложил в рюкзачок. Баул со всем инструментарием они решили оставить на месте, зачем его таскать лишний раз? Ведь скоро надо будет возвращаться, а во второй раз тащить придется многое, вплоть до оружия и еды-питья.

Казалось бы, чего еще после этого желать изыскателям? Этот план сам по себе представлял колоссальную ценность и сулил много интересного. Но он отнюдь не являлся единственной поисковой целью. Второй набор документов был друзьям не менее интересен — рисованная от руки карта на куске ватманской бумаги, описи, зарисовки и докладная записка начальнику лагкомандировки.

Неровный почерк, фиолетовый химический карандаш, такой надо было облизывать перед каждым третьим написанным словом… Ничего особенного, на первый взгляд. Сходил человек в плановый полевой маршрут, образцы собрал, потом отчет написал, камеральная работа, обычное дело. Вот только суть написанного была чертовски необычна! Необычно было, судя по тексту и рисункам и то увиденное, то случайно найденное этим человеком.

И вот ради этого можно было начинать игру и жечь дорогие свечи по-серьезному.

Плотный дождь всё не стихал, прогноз опять соврал.

Обтянутый кожей портсигар представительски щелкнул, предъявил ароматное содержимое хозяину и закрылся до вечернего пополнения запасов. Все, на сегодня «рабочий» лимит выкурен, более ни одной сигареты. Гадство, опять до срока всю норму дунул! Ерунда какая-то, а не самодисциплина. Мука от ожидания в течение последующих четырех долгих часов еще более тяжких мук — безникотиновых — отразилась в серых глазах владельца.

Андрей Донцов тяжело вздохнул, шагнул к вешалке и положил шершавый портсигар в карман серого плаща. Потом привычно глянул в зеркало (еще вмещаюсь), нет ли щетины, даже рукой провел по щекам. Затем подошел к слегка тонированному окну кабинета, поглядел на ливень. Из окна третьего этажа открывался роскошный по местным меркам вид на город и долину реки Норилки. Скопления домов, похожих на обломанные серые скалы, обрывались резко, как стена крепости. Над ними, словно дым вулканов, клубились выбросы так и не закрытого полностью Никелевого завода и ТЭЦ. Вдали виднелись Ламские горы и гора Сундук — часть Путоран, плато Сыверма, как, не пойми почему, назвал эти отроги Миддендорф, а может кто-то еще до него. Со стороны горы Шмидтихи на Норильск одна за другой надвигались грозовые тучи, и пыльные улицы заполярного города нежились под душем чередующихся ливневых волн. Шелест автомобильных шин, глиссирующих по мутным уличным ручьям, сливался в несмолкающее шипение.

Он недолго изучал прочерченный полосами дождя пейзаж, еще раз вздохнул и вернулся к столу. И к разговору.

— Так что, все-таки стартуете? — и, не дожидаясь очевидного ответа, продолжил, заново устраивая большое тело в большом кожаном кресле. — Молодцы! Я бы тоже рванул, да вот дела… Иностранцев-то уже видели?

— Не-а, — беззаботно ответил Лапин, отхлебывая чай прямо через плавающий в широкой кружке лимон. — Какая нам разница? Я же представляю, как там все будет… Они отдельно, мы с Майером сами по себе, крутые сталкеры. Палатка сбоку, свои радиалочки, сон в перерывах. Сержант с ружьем бегать будет.

«И ведь будет бегать, гад, именно бегать, — грустно подумалось огрузневшему за последние годы Донцову, — это мы с Квестом растолстели и утратили последние мозоли на руках. Кабинетные люди». Он украдкой посмотрел на живот, выпирающий из-под дорогого ремня, разозлился и ответил с неожиданной желчью:

— Ну да, ну да. Проводники-консультанты… Типа, у вас никакой задней цели нет. Так я тебе и поверил, — подтверждения своих слов Донцов ждать не стал и спросил еще: — А сам Квест что там делать собирается? Любимое блюдо «баклуши с водкой»?

— С виски, — поправил его Игорь, немного огорчённый такой примитивной постановкой вопроса. Но последние предположения подтвердил: — А как же… Общаться с VIP-клиентами у костра в полный рост, насколько я понимаю. Да и то наездами. Прилетел, проведал, успокоил подопечных, выяснил, чего вкусного забросить, кого вывезти на волю, если что. Сейчас он куда-то на север полетел, потом в Хатангу заскочит, договариваться насчет сервиса будущих групп.

— А это… — Донцов чуть помолчал, словно решая, спрашивать дальше или нет, — Квест вам много денег отваливает? Или я того, зря поинтересовался?

Игорь Лапин пожал плечами и озвучил цифру. Донцов значительно присвистнул.

— Да… Тогда вы все правильно сделали. И отдохнете, и заработаете, вполне адекватные бабки. Могу только представить, сколько же наш Димон на этой экспедиции скосит прямо и набок. Слушай, а может и мне на пенсии внешнеэкономической деятельностью в сфере туризма заняться? И в кайф, и в кошелек.

— У тебя не получится, — спокойно возразил Игорь, выбирая из хрустальной вазочки самую вкусную конфетку, — ты не бизнесмен. У тебя взгляд ментовской, клиент под ним мерзнуть будет. И тебе только кажется, что это тихое занятное и денежное хобби для пенсионера. А это бизнес, споткнёшься, Андрей. Ты вспомни, какой в этом деле опыт у Квеста.

Все так и есть. Опыт не пропьешь.

Первую платную экспедицию владелец фирмы «Искатели приключений» Димка Квест привез в Путораны еще несколько лет назад — те чудаки лениво, но комфортно искали снежного человека. Ничего они, естественно, к осени не нашли, но отдохнули знатно, достаточно престижно, и деньги организатору тура заплатили немалые; в полном восторге уехали креативить рекламу коллегам по клубу. Два года назад он таскал еле живых от угощения итальянцев по путоранским озерам — возжелали наблюдать местную «лохнесску». В тот раз искатели даже засняли на камеру «что-то продолговатое», и никто не мог сказать определенно, действительно ли повезло естествоиспытателям или это жук-организатор расстарался с помощью ассистентов в кустах. Сам Квест категорически отметал все попытки приписать ему возможную фальсификацию ценных научных результатов. «Проще что-нибудь настоящее им показать, чем заниматься моделированием». Вообще-то… соблазн был велик, одно время Квес позже признался Сержанту, даже хотел было за отдельную плату продать искателям снежного человека действительно стоящие и перспективные в этом плане маршруты, сопровождаемые стоящими же фактами, но потом передумал, за что был хвален друзьями. Ревность местных, знаете ли. Хорошие тайны и самим пригодятся.

Потом пробовал системно распространить опыт «охоты за тайнами» и на российского потребителя, но быстро отказался — наши люди вспоминали о поисках лишь на пятый день и накоротко. Видать, отечественный императив «умело отдохнуть на природе» включал в себя лишь весьма определенные способы отдыха. Нет, не подумайте, и наш богатый клиент платил сполна, но капризов, претензий и скандалов у него случалось куда как больше, как ни странно; то ли иностранцы попадались более привычные к полевой жизни и ее реалиям, то ли нашими заказчиками мелкий и частый каприз воспринимается как остренький атрибут богатства.

Андрей, отвернувшись к монитору, секунду помолчал, словно осознавая сказанное, но, на самом деле, думал он совсем о другом. Будто что-то вспомнил. Повернулся к другу и посмотрел на Игоря совсем по-другому. Лапин хорошо знал этот взгляд матерой ищейки. Подполковник Департамента госбезопасности в одно мгновение из друга детства превратился в опытного волчару-сыскаря, озабоченного своими, то есть государственными проблемами. Так что Игорь Лапин не стал ждать конца паузы:

— Говори, подполковник, давай, вали, что на сердце лежит, не ходи кругами, как налим.

Усмехнувшись такой проницательности, Андрей Донцов еще раз глянул на экран ноутбука и как бы вяло поинтересовался:

— Экспедиция-то, как я понял, будет сборной солянкой: этнологи да экологи?

Игорь опять пожал плечами:

— Точно так. Но, похоже, и сам Квест окончательного состава не знает. Прилетят — увидим. Лишь бы количество голов совпало. Пока информация такова: клиенты — группа друзей, но все из разных стран. Эзотерик, эколог, вроде даже миллионер штатный есть. Думаю, эти гансы тоже протоарийские следы искать будут. Ну и трансполярная экология, без нее европейцы все еще не могут.

— Пусть ищут… Но тут вот какое дело, Игорь. По оперативным данным, они будут искать и что-то другое, гораздо более важное и весомое, в смысле, нечто материальное. Может быть, артефакты.

— Оперативным… Настучал кто-то?

— Называй, как хочешь, мне плевать. Я тебя всего-навсего прошу обратить внимание на возможные нюансы. Если что-то всплывет, упаси бог, будь другом, свяжись со мной как можно более оперативно. Я не навязываю, просто прошу.

Донцову было достаточно противно оттого, что приходится со старым товарищем общаться, как с потенциальным стукачом. Он всегда ненавидел такие моменты, хотя они регулярно и неизбежно возникали в силу самого характера службы. И Игорь это понимал, и Андрей отлично знал, что друг понимает. Дурацкая ситуация.

Лапин тем временем отхлебывал из кружки, тянул с синего блюдца очередную печеньку и листал какой-то каталог радиотехники, — наслаждался, все ему нипочем. Друг опять похудел, вернулся к назойливой мысли Андрей, даже годков немного сбросил, пусть и визуально… И Сержант похудел. Только морщин на лице у обоих прибавилось да седины в висках. А вот они с Квестом просто безобразно растолстели, отъели морды на пельмешках да кабинетной работе, уже щеки из-за спины видны. Вот гадство! Надо что-то с этим делать, снять пыльцу с домашнего велотренажера, а то ведь скоро и геморрой объявится. Донцову отчаянно захотелось плюнуть на все и поехать с ними — фантастические мечтания. Эта работа не отпустит. Хотя…

Ладно. Что Лапин скажет? Откинув голову назад и размяв шейные позвонки, Игорь, казалось, задумался над предложением, а затем резко наклонился через стол поближе и поинтересовался не без ехидства:

— Все шпионов ищешь, hombre? Не волнуйся, присмотрим… Вот и поехал бы с нами, проявил бы талант. И агентов среди друзей не надо было бы вербовать, уродовать нервную систему. А что? Недельку в счет отпуска возьми у верховного, для себя отдохнешь душой, нам поможешь телом.

— Да я вас и так, может быть, встречу на тропинке, — огорошил его подполковник.

— Это как так? Договаривай, не темни.

— Пересечемся маршрутами… Между нами, конечно, но информация о том, что ваша экспедиция будет заниматься чем-то иным, пришла из Москвы. А туда попала из-за речки. Согласно ей, экспедицию интересует еще и наш Пантелеймон, не знаю зачем он им нужен и в каком аспекте. Пантелеймоновцами заинтересовалось, — тут он замолк, сверившись со своими записями, — кто бы мог подуать, некое международное сообщество.

— И какое же? ЦРУ, поди.

— Ну, до интереса ЦРУ этим гаврикам еще дорасти надо, — засмеялся Донцов, покачав головой. — А инфа взята из окружения нашего распроклятого Пантеля.

— Пантелей… Это те, которые очередные эзотерики-новаторы?

— Ну, думаю, они уже скорее политики, — печально констатировал Андрей.

— И что тут особенного?

Удовлетворительно кивнув, словно порадовавшись такому своевременному интересу, Донцов протянул Игорю стопку компьютерных распечаток:

— Да ничего, все закономерно. Сначала кружки по интересам, потом партии. Но если тебе не в лом, познакомься с итогами и целями их деятельности, причем не только у нас, но и у соседей. Пригодится для понимания.

Взяв аккуратно сложенную пачку листов, Игорь, стараясь быть небрежным в голосе, нарочито шутливо спровоцировал:

— Все бумагу переводите, мог и файлом скинуть… Так то что, боишься, что нас с Сержантом охмурят и завербуют писать рунами планы захвата власти?

— Боюсь, — легко признался Донцов, не приняв предложенного формата. — Только не охмурения я вашего боюсь. Боюсь, что опять повезут через кордон чего-нибудь ценное, да еще и с разборками. А нам и своих разборок с приезжими хватает… Особенно с китайцами. А бумагу — потому что спокойней. Дай тебе файл и он разойдется по сети через два дня. Или прошляпишь, или стырят.

В этот момент солидно зазвонил большой бежевый телефон. Настоящий, старый, массивный. Игорь с пониманием показал на себя и на дверь, но Донцов отрицательно качнул головой и лишь отошел к окну. Он негромко говорил о какой-то текучке, а Лапин, отвлеченный от разглядывания журналов, еще раз оглядел кабинет друга, заметив на этот раз и бутылёк с новопасситом, и вскрытый блистер с валидолом в глубине внутренней полки стола. Стареем. Открыл папку.

Пока длился приглушенный разговор на служебные, а потому заведомо непонятные любому постороннему человеку темы, у Игоря было время оценить значимость последних тенденций, мягко обозначенных Андреем.

Этот год на Таймыре был особенно сумбурным.

Много что сложилось воедино, определив ситуацию. Сказалось уже неоспариваемое никем изменение климата, по поводу чего давно перестали дискутировать на кухнях, прочувствовав эти изменения как на собственной коже, так и на оплате работы кондиционеров и стояков отопления. Как грустно сказал Сергей Майер в задушевной пятничной компании, подводящей итоги очередного летнего сезона: «Климат планеты стал истеричен».

Нельзя сказать, что в результате этого потепления что-то глобально потеплело. Да, северное лето чуть продлилось благодаря более высоким среднемесячным температурам, но астрономию никто не отменял. Да, большая часть заполярной зимы стала помягче. Зато теперь апокалипсические циклоны в январе и феврале давили города и веси ураганными ветрами, неожиданно сменяясь такими низкими температурами, что слава Оймякона вот-вот могла померкнуть. Шквальные дожди и зимние пурги стали окончательно непредсказуемы, смена времен года происходила все более бурно и всё более катастрофично — паводки и пожары. А в начале зимы долго не замерзали все большие реки и озера полуострова, мешая строителям дорог-зимников. С юга, из тайги все чаще стали заходить на север редкие ранее в этих краях звери и птицы — лоси, рыси и глухари. Все выше по широте в предгорьях поднимался малинник, успевая за лето набирать силу. И сосна поднималась по широте, — матерая тайга двигалась на север. Но в целом никаких благ для северян от этого не выявилось; говорили, мол, хорошо ещё мерзлота таять не начала, превращая лайды и долины в гигантские болота. Хотя эта страшилка ничем не оправдана: столь медленный процесс всегда сопровождают деревья, вытягивающие новую влагу из почвы для рождения новых лесов… Просто люди привычно ждали не благ, а напастей типа очередного «хомячьего гриппа» или тифозного комара. А что! Энцефалитный клещ давно и комфортно расположился в районе Архангельска, вплотную подбираясь к линии Полярного круга.

На юге дела обстояли похуже — засухи и волны нестерпимой жары шли на города чередой, вызывая опустошительные пожары. А в перерывах между ними людские планы ломали наводнения и реки, меняющие русла. Материковский июль стал совершенно нестерпим для сердечников, а расхожая завлекалка про «летние прелести средней полосы» уходила в прошлое. Зимы свирепствовали и на юге, отныне в любой зимний месяц обширный сибирский циклон мог накрыть колоссальные территории Черноземья, выморозив целые районы.

Страна структурно шаталась. После того, как власть имущие смогли вдолбить в голову себе и большинству населения «светлую» мысль о пагубности оседлого проживания везде, где есть хоть что-то похожее на сугроб… После выделения огромных денег на переселенческие программы, после убийственной по силе и качеству воздействия антирекламе самой жизни на Севере… После всего этого возможности сделать шаг назад у правительства не было. Не было ни людского, ни организационного ресурса, что бы вернуться назад. Мало кто отныне хотел ехать на севера и, тем более, оставаться жить тут. А времена не сталинские и не брежневские, в вагон не закидаешь, приказом не сошлешь и песней комсомольской не заманишь.

«А чего вы ждали? — усмехались наиболее прозорливые. — Так долго рассказывали с газетных и сетевых страниц, так убедительно пели в щедро оплаченном эфире аналитических передач, мол, в Заполярье жить вредно, и человек почему-то должен жить лишь только там, где яблочко родится. А на Севере должно быть лишь сырьевое микропроизводство, обслуживаемое маргиналами — вечно кочующими гастарбайтерами без семьи и детей. Вот вам первая несгораемая сумма».

Контрактная армия не хотела просто так ехать даже в оставшиеся погранзаставы, требуя таких денег, что стало ясно: стоимость новых застав будет выше прежней на порядок. Погранзаставы и РЛС менялись на системы спутникового слежения, метеостанции — на чужие компьютерные модели. Стратегическая ошибка государства, позволившая обрадовать олигархический капитал снятием с него социального бремени, не позволила в условиях демографической грусти удержать огромные северные и восточные территории в сфере влияния. Всё происходило вопреки заветам предков, понимавших, что такую огромную страну, как Россия, можно удержать в руках лишь с помощью развитых и стабильно существующих «опорных площадок», точек роста… Бедный Север, мать вашу, как же вы его задергали, замытарили, заобманывали! Бедный Ломоносов.

Поселения сворачивались. Выживали лишь те, где остались еще «старые» нефть и газ, добываемые по-прежнему браконьерским образом: сняли сливки, свернули оборудование, поселки бросили и ушли. Россия отступила. Два президента, придерживающихся авторитарной позиции жесткой вертикали, сменялись, согласно закону маятника, балансируя между бетонной стеной тоталитаризма и болотом глубоко либеральных идей с образцовой показной демократией. Народ инстинктивно тянулся поближе к ним, сбиваясь в юго-западном углу карты РФ и со страхом глядело на почти пустую страну.

На Таймыре и в Якутии, на Чукотке и в Эвенкии все чаще стали появляться иностранные сырьевые концессии, ведомые людьми с высоким темпом жизни. На территориях, инфраструктурно оставленных Россией, пачками начали возникать поселения незаконных эмигрантов. Поначалу их пробовали сажать в тюрьмы и высылать «взад», но… уже ни милиции тут не было, ни военных. Редкий участковый (случайно не попавший в программу переселения), зона ответственности которого составляла сотни квадратных километров когда-то населенной россиянами площади, не собирался на старости лет становиться самоубийцей и воевать с тысячами самодеятельно поселившихся корейцев.

Те, кто уехал, но не смог проникнуть в разросшиеся до размеров отдельных стран столицы, потерял всякие жизненные ориентиры. Они могли лишь требовать. Тут ведь дело такое: коль начал жить на дотации, то уже не вырвешься из этой патоки… Работы не было, ибо товарное производство не росло, все торговали грабленым в Сибири и Заполярье сырьем. И торговали, заметим, не в Суздале или Старом Осколе. Стабилизационный Фонд так и не пустили на развитие инфраструктуры, и он благополучно сгорел, будучи частично разворованным банкирами во время Великого Кризиса (процессы были громкие, мировые, но деньги, уж как водится, в казну не вернулись), остаток обесценила торговая (и не только) война США с Китаем да памятный всему миру падеж доллара.

Постепенно удаленные регионы начинали самостоятельно брать все больше полномочий и самостоятельности, фактически отделясь от страны. Неуклюжие попытки вернуть упрямцев в стойло силовыми методами моментально разозлили объединенную Европу и США, а давить народ силой было уже нельзя. Евросоюз праздновал долгожданную победу, похоже, Россию, таки можно расчленить! Радость «евриков» омрачала лишь геополитическая активность Китая, с помощью мигрантов успешно заселявшего опустевшие земли. Последние поколения северян еще в политическом детстве перекормили «золушками», и им захотелось стать любимыми и нужными. Случилось неминуемое. Таймыр во многих аспектах «заавтономился».

Поначалу «Норильский Никель», как и предполагали, купило государство (как обычно, неуклюже, топорно), но ничего хорошего от этого не случилось: какой разумный менеджер или производственник поедет на так успешно опозоренный Север? Никакой, только двоечник, и то, если сошлют.

Ямал и Гыдань еле теплились, хотя там опять нашли нефтяные поля. Нефть, древесина, рудные и нерудные ископаемые и чистая вода были тем единственном из всей российской продукции, что интересовало деловой и политический мир планеты. И сырьевой насос с вектором подачи на запад заработал с новой силой.

А вот таймырские газ и нефть просто так не отдали.

После Ванкора, после того приснопамятного кидалова всех жителей Таймыра перед референдумом по укрупнению регионов, когда нефтяную трубу от месторождения пустили на юг, к оставшимся жителям пришло понимание: последние богатства отдавать в руки адептов «северного забвения» никак нельзя. Вполне либерально и демократично, референдумом, права на концессию первых из вновь найденных месторождений потребовали отдать не «Роснефти», а иностранным компаниям, на жестких, но обоюдовыгодных условиях. Не державно? Не патриотично? Пожалуй, так. Но ведь и вопрос стоял жестко: выжить и жить богато тут или всем переезжать в Воронеж, каковой только и «ждет» новой армии безработных.

С Ямалом у Таймыра отношения были напряженные. Ранее только ненцы вяло ругались из-за оленьих пастбищ, теперь в противостояние ступили и промышленники.

Шел второй год после геройской (и неудачной) сдачи в эксплуатацию норильской нитки Трансполярной железнодорожной магистрали. Газовики и власти Тюмени давно уже протянули нитку до Игарки по трассе приснопамятной стройки 503, но далее на север — ни ногой. Работать на Норильск и за Норильск никто не собирался — стройте сами свою ветку, если это вам надо! Что поделать, строили сами… — тоже вяло. Первый показательный пассажирский состав выпустили в пробег под яркими флагами и… скоренько-скоренько сняли с линии, принявшись укреплять опоры мостов и устранять недостатки в геометрии полотна. Сейчас по дороге ходили, в основном, дрезины смотрителей и ремонтников пути. Но и вагоны с грузами уже катались. Они же перевозили в Заполярье незаконных мигрантов.

Норильск сначала панически сократил число работающих в металлургии и около, оптимизируясь под новые экономические и политические реалии, но вскоре опять начал расти — сказалась перспектива близящегося транспортного открытия территории. Если раньше на карте инвестиционной привлекательности полуостров, уникально выделившись вместе с Чечней, горел позорным удручающим розовым цветом, отпугивая напрочь любого инвестора островной сутью, то теперь положение дел менялось. Вырастали поселки шахтостроителей на Имангде и Фокино. Заработал научно-исследовательский Центр Освоения Севера и Центр подготовки кадров. Активно шла нефтяная и газовая разведка к западу от реки Пясины. Нефтепровод на Диксон, к идее которого, в конце концов, пришлось вернуться, только что начал свою работу, вбирая в трубу новую нефть северных территорий, ее уже просто нерационально было гнать на юг. Второй нефтяной терминал бодро строили в Нордвике, постепенно оживляя заброшенные когда-то поселки.

Государственное понимание необходимости развития Заполярья проявилось не сразу и не вдруг. На Таймыре тому, как ни удивительно, помогли китайцы.

Первые устойчивые общины начали возникать в поселках полуострова два года назад и на них практически не обращали внимания. Никто не ведал, чем они там занимаются и как выживают. Интерес возник лишь тогда, когда выяснилось, что китайская численность удваивается каждый квартал. Оперативное исследование выявило шесть китайских артелей, начинавших существенно теснить в поселках редкие группы выходцев из Закавказья — азербайджанцев и армян. К изумлению местных властей, китайцы, не подозревая об экономических выкладках, утверждающих в умах очевидную многим умникам убыточность заполярного хозяйствования, наладили не только выпуск, но и примитивную логистику кустарно производимого товара, скромные грузопотоки которого пока огибали Норильск стороной, направляясь сразу в Новосибирск или Иркутск. Далее — за рубеж. Наиболее успешно утекали какие-то лекарственные снадобья и приправы, их артели производили даже из сфагнума. Особым образом изготовленное легчайшее вяленое мясо оленя и песца, вытяжки и настои, порошки и мази. Никто не мог поверить, что эрзацы где-то имеют сокрушающий прилавки успех. Когда же в Волочанке китайцы начали на крошечной, но вполне экономичной современной фабричке, созданной в виде филиала крупной фирмы из Харбина шлепать продукцию вполне товарного вида и качества, да еще и наладили поставки в российские столицы — изумились все… Китайцы никого ни о чем не просили. Ни дотаций им было не надо, ни протекций. Их крошечные «аппараты управления» были избавлены от самовоспроизводящегося кабинетного планктона, всяких «инженеров отдела», «специалистов», «консультантов», «помощников» и прочих подносчиков снарядов, ими буквально заполонены все «Белые Дома» в российской провинции. Появились собственные катера и баржи, вырастающие в юркие флотилии, зафрахтованные самолеты и вездеходы. Тихие и незаметные, не агрессивные и покладистые в мелочах, они никому не мешали и ни с кем не конкурировали. Наоборот, в куцые местные бюджетики по нарастающей потекли налоги, а благодаря новым артелям появлялись и новые рабочие места.

Были, надо сказать, попытки наездов, шантажа и опрометчивого криминального давления. Но наезды быстро угасли, как только из далекого Востока пришли первые приветственные весточки от континентальных китайских группировок-триад. Изначально созданные, как тайные общества для борьбы с маньчжурами, ныне политизированные триады имели столь яркую славу, что для демонстрации мощи им не требовались примитивные стрелки-разборки.

Китайцы в рекордно короткий срок доказали всем скептикам, причем без всяких научных статей и высокомудрых конференций, что Крайний Север выгоден (!), подлежит тотальному освоению и использованию. Они смогли и начали жить самостоятельно, да еще и успешно. Тоже самое (но чуть медленней) происходило на западе — в Тазовском, и на востоке Свободной Якутии — в Жиганске. Через два года китайцы заинтересовались уже и промышленным производством и вскоре предводители разрастающихся (по странному совпадению дислоцирующихся удивительно грамотно с геологической точки зрения), китайских корпораций вышли на региональные и краевые власти с разумным и заманчивым предложением о переработки природного сырья — графита, свинца и висмута.

Таким образом, на все намеки русскоговорящих собеседников, изучивших с помощью срочно завезенных в Норильск русско-китайских разговорников слово «мэйо» («нельзя, невозможно», «не положено», «не приставайте, сволочи, у меня компьютер повис») следовало твердое большевистское «йяо»! («надо»). Им, китайцам, это всё надо, поверьте. Им Север еще как нужен. Любой.

И только тогда таймырские власти поняли, что теперь-то уж дальнейшее промедление смерти подобно. Надо что-то делать, если у властителей нет желания увидеть, как «не выгодная для сплошного хозяйствования» территория этнически и хозяйственно оккупируется грозным соседом. Правда, никто не мог предложить ничего альтернативного, и тогда было принято решение руководить и мониторить «китайский вопрос». В Норильске, Дудинке и Хатанге как грибы прорастали отделения государственных структур и институтов. Создавались совместные проекты скорейшего освоения разведанного и разведывались новые площади.

Так и жили ныне таймырцы — в крепнущем межэтническом симбиозе. Люди городские все так же мигрировали — одни уезжали на материк доживать свой век воспоминаниями, других несло в заполярные края, — кого за ожесточенными деньгами, а кто-то просто хотел наполнить романтикой начало биографии. Вроде, все шло как обычно. Но было два момента, резко отличающие обстановку от той, прежних времен…

В стране, где эффективное и конкурентное материальное производство товаров, скажем по старой памяти, народного потребления так и не стало приоритетом промышленности, интересные деньги и работа все так же крутились вокруг тех, кто умел быстро и дешево выкапывать промышленную вкуснятину из природы, желательно выборочно, забирая самое рентабельное. А потомки пусть ломают голову, как им отходы перерабатывать и забытую нефть доставать… И так уж вышло, что оставшиеся для этого увлекательного занятия залежи располагались лишь на северо-востоке России.

После вступления в ВТО безработица в материковской части Федерации, как и в соседних странах, достигла просто чудовищных размеров. Надуваемый сырьевыми деньгами госбюджет еще как-то поддерживал жизнь социально защищаемых слоев, но никак не мог помочь молодым да сильным. Постепенно к ним приходили понимание: хочешь работать, но не можешь зацепиться в столицах, итак стоящих на пороге кризиса переизбытка кадров? — уезжай в края мерзлоты и полярной ночи. Но в нынешнем состоянии полуразрушенный Крайний Север (жилье не строили уже десятки лет, только сносили построенное предками) не был готов вместить всех желающих стать «новыми северянами», и власти предпринимали отчаянные меры, стараясь сдержать поток мигрантов неорганизованных. Новые рабочие места создавали куда как с меньшей скоростью, чем того требовала демографическая ситуация. В результате на грунтовой дороге, как и на железнодорожном полотне, соединявшей Игарку с Дудинкой, стояли миграционные посты, а скандальные статьи и судебные дела, с ними связанные, не сходили с сетевых и газетных страниц.

Кроме всех этих напастей, начался совершенно немыслимый эзотерический бум. Все началось с того, что на информационной сцене, поддерживаемый собственными тонкими брошюрками и толстыми сайтами, объявился новый мессия, от одного упоминания которого со служителями традиционной церкви случалась падучая. Провозвестник Северной Истины, открыватель какого-то мутного «мемополя» и, собственно, правил жизни в этом чудо-континууме… Так порадовавшего адептов старой теории Гиперборейской Прародины Арьев и неофитов набирающей силу теории о первоистоках Древней Руси вокруг озера Таймыр и Путоранских гор звали образцово-показательно — Пантелеймон Ягельник. Вот так вот.

Учение его было простым, как шаманский бубен. Якобы, это самое вселенское разумное мемополе существует только на Севере, помнит оно всё и вселяет память предков (как и всю их жизненную опытность) в ныне живущего в Заполярье человека. Конечно, если он верит в это чудо и свято выполняет три завета. Надо есть ягель и продукты их него, постоянно носить бусы (вариативно — браслет) из лиственницы, и совершить паломничество к святыням. Святыни Пантелеймон открывал регулярно и самолично. Пока их было маловато для стратегического успеха, но и этого хватило мэрам и депутатам, что бы вдоволь хлебнуть проблем.

Веришь и выполняешь? Что же, у тебя есть все шансы после смерти обратиться ценной частицей «мемополевого гиперразума». Кроме того, всем известно, что чужой опыт (тем более, консолидированный) весьма помогает в решении текущих жизненных проблем. Было похоже, что Пантелеймону мешает жить слава Геленджика, превратившегося в эзотерическую Мекку натуропатских теорий, где каждый дольмен снабдили асфальтовой тропой с ларьками по бокам… Святым металлом в ягельной теории являлось золото, желательно в виде самородка, найденного за Полярным кругом. Самородок надлежало продырявить и повесить на шею, как «усилитель восприятия поля». Счастливцы встречались редко, пиратским образом заниматься старательством никто не разрешал. Но искали и находили. После того, как Ягельник выдвинул эту идею в четвертой книжечке уже ставшей знаменитой серии, все как сдурели.

На Таймыр хлынули толпы организованных и не очень «просветленных людей», оснащенных компактным старательским снаряжением, продукций тут же откликнувшегося на спрос Китая. Незаконных добытчиков ловили и предупреждали, изымали добытое и высылали, на некоторых заводили дела. Все бестолку. Подтянулся и криминал, прилежно караулящий фортуну наиболее удачливых. Все это добавляло хлопот пресекающим и охраняющим органам, как, впрочем, и правозащитникам, резко и вовремя возопивших о нарушении прав человека в случаях выдворения или «непущания».

Откуда этот Пантелеймон Ягельник вылез, не мог сказать никто. Вроде бы местный, его раньше часто видели в Норильске, как утверждали некоторые. Ходили слухи, что после перемены участи путем пластической операции вождь стал неузнаваем. Летом мессия стоял лагерем возле одного из своих святых мест, а зимой уезжал поближе к желтым редакциям.

Люди по разному относились и к нему, и его учению, что наглядно демонстрировалось отношением к Пантелеймону в кругу героев повествования. Донцов, не раскрывая всех карт, всегда воспринимал «пророка» серьезно, чуть ли не как прямую и явную угрозу. Димка Квест видел в деятельности общины достаточно наивную коммерцию. Сам Лапин воспринимал сии идеи не то чтобы благосклонно, но с неким пониманием, а вот Сержанта просто трясло при одном упоминании, а говорить о Ягельнике он мог исключительно матом.

Мягко хряпнула тяжелая трубка, телефонный разговор был закончен. Все еще о чем-то размышляя, Донцов повернулся к Игорю и рассеянно спросил:

— Так о чем ты сейчас спрашивал?

Ни о чем его Лапин не спрашивал, но перечить не стал и действительно спросил:

— Ну и что тебя больше гнетет? Мигранты или Ягельник?

— И то, и другое не в радость, — ответил Андрей, не особенно раздумывая. — А более всего, друже, мигранты, что приезжают под это ягельное учение. Ни регистрации у них, ни постоянного места жительства. Китайцы хоть живут компактно, от нас не бегают. А вот эти… что им, собрали палатки и пошли строем, песни блажить и ветками махать. Отговорка: «А мы в городе и не живем, нам прописка пох». Потом МЧС их ищет, вытаскивает из экстрима.

Невесело улыбнувшись, Лапин усомнился:

— Ну, не больше, чем обычных рыбаков-охотников.

— Больше, больше, уж поверь… Ладно. Вот, завтра поеду с инспекцией по трассе магистрали, — буркнул Донцов, придвигая бумагу и доставая авторучку, — напишу тебе примерные даты, где буду, если что с вами случится.

Вроде бы всё, разговор закончен. Игорь помялся, прежде чем задать главный вопрос, ради которого он и пришел к старому другу сюда, в это неуютное здание, невольно являющееся наследницей всех тех зданий, где дислоцировались самые зловещие организации былого века — НКВД и ГКБ… Все, казалось бы, просто — задай вопрос одной фразой, получи ответ. Но сама общественная табуированность этой скользкой темы мешала как адекватному вопросу, так и развернутому, продуманному ответу. Так всегда было с этой тематикой. Люди просто уходили от обсуждения, по разным причинам. Кто не верил, кто боялся, а кто скрывал.

— Так. Литературный десерт перед уходом, — бухнул он громко и решительно. — Что ты, друг Андрей, думаешь-видишь по последним публикациям о случаях в тундре? Что это такое у нас происходит, а? Версии у власти есть?

Медленно положив черно-золотистую ручку на стол, на разглаженный прямоугольник декоративного зеленого сукна, Донцов тяжело поднял голову, внимательно поглядел на Лапина и признался коротко, словно стараясь побыстрей увидеть ответную реакцию.

— А я не знаю, Игорёк.

Но тот смолчал. Мол, давай, ври дальше.

— Че ты лыбишься? Не знаю толком. И никто пока не знает. В том-то и есть вся подлость сложившейся ситуации, что никто ничего, мать его, по этому вопросу не знает. Ни МЧС, ни заповедники, ни институт сельского хозяйства Крайнего Севера. А объективных данных, да что там данных… мало-мальски объективного наблюдения просто нет, — продолжил Донцов, и было видно, что слова даются ему не легко. А как же. Другу врать не просто.

— Понятно лишь, что какая-то напасть (он с трудом удержался, что бы не вставить более мистическое слово «нечисть») действительно существует и она реально опасна.

Лапин все еще молчал. Вот молодец, даже вазомоторных реакций — ноль.

— Это хорошо, что ты спросил… И я, зная тебя, понимаю, почему. А вот Сержант ни за что бы ни спросил, — сказал Донцов убежденно.

— Точно. Он умер бы, не спросил, — негромко согласился Игорь. — Ему ведь до всего самому докопаться надо. Ну, ты знаешь.

— Знаю… Тогда так, — Андрей, поглядев на часы и прикинув имеющееся у него в запасе время, встал и направился к чайнику, что стоял на подоконнике. — Много я тебе не расскажу, на сегодня просто не существует репрезентативного массива информации, но кое-что я вам все же посоветую. Кое-какой опыт нами накоплен и выводы сделаны. Из анализа случившегося за последние два года…

Тихий тут дворик, старый. И кабинет тихий. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были шаги Донцова. Игорь уже устроился поудобнее, приготовившись внимательно слушать. Да еще и фиксировать, судя по тому как он зашелестел пальцам по тачскрину смартфона.

И Донцов посоветовал.

Не раз потом Игорь Лапин вспоминал более чем странные, даже невероятные советы, перед самым стартом их экспедиции прозвучавшие из уст работника госбезопасности. Ох, не раз.

Груда снаряжения, укрытая от возможного дождя толстым мутным полиэтиленом, лежала нарочито обособленно даже в этом охраняемом месте. По периметру все нагромождение тюков и ящиков обнесли цветной ленточкой, типа тех, что фигурируют в полицейских фильмах — «Ахтунг, труп» Место для базирования экспедиции и перепаковки снаряжения выбрали, на первый взгляд, странное, но во многих смыслах весьма удобное — в самом удаленном краю территории аэропорта «Валек».

«Местному техническому персоналу этот иностранный табор тут на фиг не нужен, что бы за ним приглядывать, — так думалось Сержанту. Но вброшенные Квестом в этот вопрос деньги предопределили и терпимое отношение, и должную охрану.

Удобное место, тихое. Бетонка хоть и в заплатках, но чистая, никакой грязи, следят люди. И никаких тебе наглых любопытных глаз. Метрах в двадцати ржавела колючка ограды аэропорта и колыхался ивняк протоки. Сквозь него виднелся провалившийся асфальт тыловой подъездной дороги, которая так и не была пущена в эксплуатацию. Рядом с грудой имущества скорбно стоял остов списанного летающего гиганта — старого доброго вертолета Ми-6, в чреве которого экспедиционерам было так удобно укрываться для перекура в случае проливного летнего дождя.

Огромные лопасти ветерана авиации лежали на земле рядом и, проходя возле них, Майер каждый раз поражался их размеру и весу. Сейчас он, надолго присев возле самых лопастей, неспешно перебирал костровые принадлежности, а заодно весьма красочно выкладывал Игорю Лапину, в преддверии новой встречи, все, что думал о западной эмансипации.

— Да во всем виноваты феминистки! Эти мымры на потребу собственной политической карьере изготовили теорию о всемирном сексуальном диктате мужчин, только, якобы, и думающих, как бы им влететь в девичью светёлку с полифоническим тарзаньим криком! Феминистки же задолбили тех несчастных женщин, что остались нормальными, упорно призывая их не краситься на потребу мне, читай — грубому самцу, скинуть в урну туши и лаки, отказаться от строгих мини-юбок и надеть солдатские полевые штаны. Вот и пошло дело! Лезут теперь черт знает куда…

Игорь буяну не перечил, пусть старый холостяк побесится. Лишь бы Юху не разбудил. Наклонившись, Лапин посмотрел через Сержанта в сторону палатки. Маленький оранжевый домик «пункта собственной охраны» поставить было не просто, об размещении пришлось договариваться особо. Иностранцы на ночь всегда уезжали в гостиницу, да и днем приезжали не всегда. В палатке Майер и Лапин ночевали по очереди — колючка и обходчик, это хорошо, но… Сопрут ведь что-нибудь. «Охрану дадим»… Все равно сопрут, если сам не присмотришь. В последнюю ночь дежурить оставался немец, молодец, стойкий мужик, не нытик.

— Юрген, пошли курить, пусть работает железный паровоз, — сказав эту фразу по-русски, Майер отложил в сторону связку стоек и призывно махнул рукой невысокому мужчине, резкие черты лица которого напоминали нашего красноармейского арийца Иоганна Вайса из фильма про разведчиков «Щит и меч». — Раухен нихт фербоден. Да и отлить не помешает. Отлить, понимаешь! Колбаски проветрить, говорю. Ферштеен?

Тот понятливо кивнул и неторопливо встал, доставая из кармана куртки портсигар старинного серебра. Немец русского всегда поймет. Даже если ты и не учил немецкий, многое что сможешь сказать-разъяснить другу Гансу… «Хенде хох», например, «хальт», «нихт шиссен». Кинофильмы и общая история. Наверное, и у них то же самое — Юрген Крауф с каждым днем говорил по-русски все уверенней.

Рядом с огороженным богатством стояли две удивительные машины.

Повышенной проходимости плавающие вездеходы «Шерп» на колесах низкого давления, спроектированные для передвижения по пересеченной местности, кошмар шиномонтажника. Горьковская разработка, доработанная по заказу Квеста с учетом прошлогодних испытаний. Достаточно высокие, но и разлапистые, с внушительной базой и колеей. Изменяемый клиренс это что-то! Кенгурятник, экспедиционный багажник, как на старых «лендроверах». Лесенка наа крышу. Кабина рассчитана на четыре человек, но сейчас позади имелось лишь одно сиденье — вместо четвертого места в нише висели замки и ремни крепления для двух штатных универсальных контейнеров из небьющегося и негорючего пластика. Еще два контейнера крепились позади, и еще два — на крыше. Димка называл большущие емкости на двух боковых замках «саквояжами», ему почему-то казалось, что так клиентам будет понятней и приятней, особенно женщинам. В контейнеры предстояло упаковать все снаряжение экспедиции.

Чем Сержант с Лапиным, собственно, и занимались, дипломатично споря с членами экспедиции и попутно разъясняя им некоторые реалии путешествия в таймырских условиях. Кое-что уже пришлось заменить, а что-то и купить. Личные вещи участников похода подлежали захоронению в небольших по размеру, но емких индивидуальных бардачках возле каждого сиденья, сюда проводники нос не совали. Но вот в остальном…

Привезенные иноземцами палатки забраковали сразу. Спальники и надувные матрацы оставили. Из продуктов отбраковали половину, половину половины съели сразу, за пикником. Это было тяжелей всего — как объяснить европейцу, что бы он проникся важностью приметы, мудростью местной традиции: «не вози на водоёмы рыбу ни в каком виде»? Хотя рыбалки настоящей всё равно не будет, нет времени. С этим справились… Бутыли с болотной материковской водой от знаменитого производителя мертвых напитков нещадно отложили в сторону — хорошо, что активная шведка успела привезти всего одну упаковку. Полиэтилен для бани взяли — просят объяснить, зачем. Сеть увидели: «а это разрешено?», «а лицензии будут?» И так далее. Как маленькие. Будут, будут, куда ж мы без лицензий… Заснуть не сможем.

Юрген педантично поправил в скомплектованном контейнере последний армейский рацион питания ИРП-Б, их было немного, только для радиальных пеших маршрутов, и степенно подошел к «русским рейнджерам», как их называла Рита.

Серьезный человек Юрген, с первого взгляда видно.

Немного надменный «мастер» — классический европейский охотник старой школы. Пожалуй, именно такие типажи и осваивали дебри буша в пойме реки Оранжевой, что в Южной Африке, превратившись со временем в буров. Такие не признают высокохудожественного камуфляжа и мешковатого покроя полукомбинезонов. Строгая охотничья куртка-френч пастельно-бархатного зеленого цвета, накладные карманы, брюки с прошитой стрелкой, высокие замшевые сапоги. Все солидно и очень дорого. Качество выкроек безупречное, как от Хуго Босс. Любят этого кутюрье германцы с давних лет — еще с тех пор, когда герр Хуго разработал знаменитую черную форму войск SS. Кажется, что материалы одежды немца старомодны, какие-нибудь там габардины да твиды, без всяких «мембран» и «виндстопов», ан нет! Куртку такую хрен намочишь, да и сапоги пропитаны спецсоставом так, что вся вода с них, как с гуся. Современные технологии присутствуют, только без выпячивания, без понтов спецназовских. Само собой, никаких лейбаков. Зато кепка на голове Юргена красовалась вызывающе — черная, будто с гитлеровского егеря снял. Сбоку недобро улыбается матовым серебром значок какого-то стрелкового клуба.

А галстук! Пусть охотничий, но всё же галстук, зацените, с заколкой в виде хобота слона. Франт. И миллионер, между прочим.

Ну, вот и познакомились.

— Скажи Юрген, а зачем вы вообще летали на Ары-Мас? Что рассчитывали найти? — благодушно поинтересовался Лапин.

— Мы хотели… просто посмотреть на этот… оазис, — схитрил немец, медленно усаживаясь. — Я был лишь ждать увидеть дичь. Герр Харью смотрел свой интерес. Немного и другие.

— Ну и как?

— Нет, это не то… Как это сказать? Есть интерес эколога, но нет никакой другой интерес, — несколько скорбно отозвался охотник.

«Конечно нет, а он чего ждал? Какая такая трофейная дичь может быть на Ары-Масе? — подумал Игорь. — Крошечный островок растительности, находящийся под постоянным наблюдением. Да и кто бы ему дал там пострелять? Хотя… Добыл же Юрген лицензию на отстрел снежного барана.

— А в целом-то понравилось? Ары-Мас, говорю, понравился?

— Не есть мой интерес, — махнул рукой Юрген и снял кепку. Вот блин… И волосы ежиком, жесткие, серые, но короткая челка есть, уложена на бок — ну, вылитый эсэсовец!

— Ничего, это только начало пути, тоже мне, нашли оазис, — протягивая Крауфу кружку кофе, в разговор вклинился ничуть не верящий отмазу Сержант, легко хлопнул немца по плечу и, ободрения ради, серьезно обнадежил:

— Еще настреляешься.

Пострелять Юргену, надо сказать, было из чего. Штучная, сделанная на заказ маузеровская болтовая винтовка «девяносто восьмого семейства» с оптикой «Льюпольд». Хороший ствол — и статусный, и вполне рабочий. Серьезное оружие в иностранной группе было только у него. Но как они выбили разрешение на огнестрел, а? Какие усилия и деньги для этого нужны? Правда, оружия совсем чуть. Как сообщил Крауф, только у прилетающей сегодня биологички из Канады имелся огнестрел, внушительный револьвер «Таурус». Остальных пальба не интересовала.

— И все-таки, почему вы сначала полетели именно туда? — не отставал Лапин.

— Ну… Так очень захотела еще наша Рита, мы пошли навстречу. Почему бы нет, — с готовностью откликнулся миллионер-трофейщик. — Ваш оазис Ары-Мас — легенда! Много есть статей, много ссылок. Мы согласились. Рита все время говорила: «Удивительные места!» Человек счастлив, это есть очень хорошо.

Немец подкупающе улыбнулся, мол, что с них взять, с эзотериков.

Друзья понимающе покивали головами.

Ары-Мас знаменит. Не отчасти незаслуженно. Участок Таймырского заповедника «Ары-Мас», включающий самый северный в мире «лесной остров», расположен на границе типичных тундр в южной части Северо-Сибирской низменности. Он почти полностью лежит в низменных равнинах, на озерных побережьях притока Хатанги, реки Новой. Рядом — водораздельные холмы высотой метров в сто, в округе полно болот. Это уникальное место впервые описал в 1932 году А.И.Толмачев, подробно исследовала Л.Н.Тюлина, а гораздо позднее — Полярная экспедиция Ботанического Института АН СССР. Сам лесной остров длиной около двадцати километров расположен на высокой террасе Новой.

Вопреки устоявшемуся мнению, северная граница лесов проходит не в этом месте, а на участке «Лукунский», именно здесь и проходит самая северная в мире граница лесотундры (именно лесотундры, а не островных редколесий, как на Ары-Масе). Но именно оазис Ары-мас, как «оплот последних деревьев», до сих пор ключевым образом упоминается в исторических и псевдо-исторических трудах, да в занятных эзотерических книжках. Пишут, к примеру, вот такое:

«Что касается локализации аримаспов, то здесь решающую роль может сыграть существование урочища Ары-Мас в 60–70 километрах к северу от поселка Хатанга. Урочище представляет собой изолированный лесок, окруженный тундрой. В переводе с долганского Ары-Мас означает «лесной остров». И как-то сама собой появляется уверенность, что именно в этом лесу пряталась конная засада аримаспов в трагедии Эсхила «Прикованный Прометей».

Впрочем, пуркуа бы и не па — ведь всё это придаёт живости, романтики и очень национально…

Птиц там много.

В период весеннего пролета здесь встречаются все тундровые виды пернатых, правда, уже в июне большая их часть улетает еще севернее на гнездование и линьку. В лиственничных редколесьях, где навалом багульника и голубики, есть чечетки, овсянки и пеночки. По овражкам — варакушка и сибирская завирушка. В пойме Новой селятся краснозобые коньки, а в болотах — фифи, щеголь и бекасы. На тундровых и лесных озерах — чернозобые гагары. Реже встречается краснозобая гагара. Как и повсюду на Таймыре, самая многочисленная из уток Ары-Маса — морянка. Турпан встречается на южных участках, осторожная шилохвость.

Хищные птицы на Ары-Масе тоже есть — гнездятся на деревьях зимняк и дербник. Изредка появляется куропачий убийца кречет. Зимой — белая сова. К редким залетным птицам Ары-Маса относится стерх и розовая чайка.

На южных участках есть росомахи и ласка. Бурого медведя видели не раз, но берлог не найдено. А на самой Новой однажды видели белух, зашедших в погоне за косяками ряпушки.

Майер с Лапиным побывали в свое время на Ары-масе из чистого любопытства, нагло навязавшись к Донцову в секретный ведомственный Ми-8. Пожили там один день, после чего непроспавшихся исследователей забрали без опохмела.

Бродили, фотографировали. Самый удачный вид вышел с вершины холма в долине речки Захарова Рассоха. А самое большое впечатление, которое друзья получили от посещения кордона — впечатляющий деревянный идол «под местную тему», вырезанный лесником Мельковым. Идол был высокий, отгороженный заборчиком, с оленьими рогами, прибитыми к башке. Губы у идола были красные и пухлые, как у знойной бразильской мулатки, а рот почему-то зеленый. Ну, уж какая краска нашлась, та и сгодилась.

Как водится, наслушались устных легенд, связанных с Ары-Масом, такое место не может обойтись без баек. Но чего-то выдающегося они на кордоне не услышали, лищь обычный полевой стеб, связанный с приезжими. Понимание важности действительно крепкого легендирования подобных экзотических уголков, сулящего приток туристов и инвестиции так пока и не пришло ни к владельцам, ни к обслуживающему персоналу. Спим еще. Потому и травим по старинке, примитивно.

Одну из баек, услышанных там, Сержант и решил рассказать Юргену. Лишь бы фриц юмор понял, да политики в сказанном не узрел.

— В один из полевых сезонов там работали два немца-орнитолога. Один восточный, другой западный. Дело было задолго до объединения Германии и терпеть друг друга они не могли, — Сергей Майер говорил медленно, слегка нараспев, переходя на универсальный английский в тех местах, где Юрген не смог бы понять смыслов великого могучего. Немецкого ни Сергей, ни Игорь не знали дальше «руссиш швайне». А это, согласитесь, вряд ли пригодится.

— Наука наукой, но и о быте забывать нельзя… Как и о сангигиене. Настала пора строить новый сортир. Работали вместе с русскими учеными. Из-за вечной мерзлоты сортир ставили на сваи-бочки, — Майер показал руками размер. — Пока строили, над одним очком трясогузка свила гнездо. Профессиональные орнитологи нарушить идиллию не посмели, и поэтому дверь решили навесить только в одном отделении — чтобы второпях головой гнездо не снести. Типа, медленно открыл, медленно зашел, спокойно сел… А вот старый сортир снесли. Тут на кордон приехал известный ученый-англичанин! И твои соотечественники против него объединились.

В этом месте Лапин посмотрел на немца. На лице невозмутимого Крауфа не дрогнул ни один мускул — черт его разберет, не видно реакции… Сержант тем временем продолжал:

— Британцу сразу сказали, что в мужском сортире дверей не предусмотрено — по местным нормам и вследствие дефицита обрезной доски, а тот, что с дверью — женский! Так и сидел англичанин у всех на виду, три дня немцы радовались… А потом пожалели, ведь мошкары и комарья полно, человека поедом едят! Ведь кругом тундры да болота, а англичанин мог до самого конца экспедиции не догадаться, что ближе, чем за триста километров никаких таких «женщин» просто нет!

На несколько секунд наступила жадная тишина. После чего Юрген снисходительно оглядел русских провокаторов и совершенно серьезно сказал:

— Вы меня стали маленько обманывать, други. Этот известный случай произошел с мой двоюродный брат. Но не на Ары-Мас, а… — он взял многозначительную значительную паузу и победно поставил коду, — а в Гренландия!

После чего, глядя на постные лица ошарашенных друзей, он громко расхохотался и быстро выпалил:

— Хорошая немецкая шутка лучше хорошей русской. Разыграл! Германский футбол опять победил!

После чего они начали ржать втроем.

На территорию аэропорта медленно спускался легкий розовый сумрак — неповторимый колер фантастического явления, ночи предосеннего полярного дня. Еще чуть-чуть, и солнце начнет садиться, прятаться за горы, появятся нормальные материковские ночи. Чем ниже солнце, тем интересней становится освещение, Сержант всегда ворчливо говорил, что «розовое — не цвет». Но этот цвет, словно вата; казалось, он способен глушить даже звуки, отчего вечер становится тихим, безмолвным.

Да и полетов не было.

Две женщины, идущие от здания аэропорта, разговаривали и смотрели на оазис оживления у окраины сонного аэродрома — пламенеющую под низким солнцем тушу МИ-8 и мозаику снаряжения рядом с ним. Маленькие домики вспомогательных служб, непонятные сооружения, заброшенные тележки — все вторичное будто бы прижалось к земле. Лишь гордые силуэты самолетов Ан-3, символов полярной авиации, уважаемых и любимых каждым аборигеном полуострова, высились сбоку от ВПП.

Темнела вода протоки, куда с негромким плеском опустилась пара непуганых уточек. Птицы оглядели пристанище, что-то удовлетворено прокричали и затихли.

Подходящие к лагерю экспедиции женщины представляли собой весьма странную пару. Обе женщины была молоды, немногим старше тридцати.

Рожденная в Швеции Рита Энквист, владелица и основательница эзотерической школы «Уммо» в городке Мора, меньше всего походила на шведку, точнее — на тот кинематографический и книжный штамп почти патриархальной, но (вот ведь везуха!) сексуально полностью раскрепощенной женщины со светлыми волосами, пышными формами и каким-то спокойно-коровьим отношением к жизни и сексу.

Высокая она была. И худая, как вобла, вдобавок к этому — мальчишеская стрижка черных волос и почти черные, слегка татарские глаза. Короткие волосы стягивал плетенный кожаный ремешок, болтающийся позади хвостиком, куда был вправлен какой-то деревянный амулет. Другой амулет, в виде какой-то сложной звезды, висел на груди. Семь собственноручных книг. Преданные последователи школы, модерновый сайтик и развитая практика мистического прогнозирования позиционировали ее авторитетом в этой необычной области приложения жизненных сил. Убежденная феминистка, принципиально и успешно живущая без мужа, экспансивная и резкая, Рита и сейчас размахивала пластиковым пакетом, ударяя себя по серым джинсам, о чем-то яростно спорила с подругой.

Только что прилетевшая с Диксона, ее подруга была полным антиподом шведке.

Софи Пайе, ученый-биолог из Квебека, отвечала почти всем скандинавским стандартам. Невысокая миниатюрная блондинка с красивым северным лицом и почти идеальными пропорциями, Софи была одета в полевой полукомбинезон, подогнанный настолько точно по фигуре, что её внешний вид позже заставлял бригады заправщиков забывать шланги в заливных горловинах. За плечами небольшой выцветший рюкзак. Имея громадный опыт проживания в условиях дикой природы дебрей Британской Колумбии, Аляски, побывав в Гренландии и даже на острове Кадьяк, канадка практически не нуждалась в детальных консультациях и все тонкости подготовки к походу способна была понять с полуслова. Опытный человек.

Но, к будущему великому сожалению Сержанта, мужчины, во всяком случае, пока интересовали ее так же мало, как и Риту. Другое дело — медведи, в том числе и таймырские. Исследование этих хищников, позволившее ей в свое время защитить диссертацию, совершить массу экспедиций, написать кучу статей и стать авторитетом темы, занимало большую часть её жизни. Занимало настолько, что в ней не осталось место замужеству и после неоднократных попыток склейки интересов она развелась с мужем, финансовым менеджером торговой компании средней руки. Детей не случилось, того не позволял кочевой образ жизни и определенная установка преодоление «планки успеха» — обычное дело для просвещенной женщины Запада. Сначала, мол, мы чего-то там достигаем, а уж потом (и в ограниченном объеме) «кирхен-кухе-киндер».

Именно такие активные женщины ныне создают картину мира, но и страдают от неё сами же. Одна — образованная и упертая умница — идет в большую политику. Все, хана птичке. Нет ни семьи, ни воспитания детей, ни общения с мужем. Жизнь проходит под прицелом конкурентов-мужчин, прессы и редких завистниц. А порой и просто под прицелом, оптическим. Другая красавица, устав в ожидании интересной и достойной жизни, ставит себе разящий удар в знаменитых спортзалах, задержку дыхания в тире и успешно преодолевает уйму бюрократических препон, проникая в боевые части действующих армий. Третья вообще плюет на смутные семейные перспективы жизни со слюнтяем, посвятив свою короткую жизнь непонятному для большинства людей опасному восторгу получения горячего адреналина, — летает, парит, прыгает и тонет…

А это неплохо, если серьёзно. Это должно радовать любого умного человека — самим фактом равноправия всех тягот и радостей жизни. И дурак будет тот, кто этому сопротивляется.

Порой думается, что хорошо бы как можно больше места расчистить в генералитетах и правительствах — для таких вот женщин.

— Меня пугает ответственность, — заканчивая тему, нервно заявила шведка. — Что, в конечном итоге мы будем делать со знанием, отблеск которого получили? Что будем делать, когда найдем? А если это попадет не в те руки… — женщина еще раз ударила себя пакетом и вздохнула. — И даже если мы как-то представим это людям, пойдет ли это на пользу их духовной структуре?

— Ты во всем ищешь что-то сверхъестественное, это может повредить главной цели, — отмахнулась от надуманных, как ей представлялось, проблем Софи, давно привыкшая к экспансивной манере разговора собеседницы. — Рита, ты знаешь мой подход. Он материалистичен.

Но, увидев, что шведка насупилась, тут же примирительно спросила:

— Лучше расскажи мне о русских проводниках. Кто они?

— А, ну да… Ты же их еще не видела. Вполне ожидаемые типичные русские типажи, — желчно заявила Рита. — Гусар и отшельник. Один гибкий, словно рысь, типичный гусар, как у Льва Толстого, или как самодовольный шляхтич у Сенкевича. Другой, словно хитрый дед из толстовских же «Казаков». Зрелый мужчина, только молод он для деда. Сложный тип.

— Ты, как я вижу, уже и образы им подобрала, — отметила Софии, подкинув рюкзак повыше на плечо, они уже подходили к стоянке. — Только сомневаюсь, что у графа Толстого все было бы так просто. Здесь душ есть?

— Вон тот высокий светлый блондин, судя по всему, только что сходивший в туалет в кусты, Серж Майер, он доктор местной больницы, — Рита недовольно поморщилась. — Душ есть. Как же мало им платят, если русский доктор вынужден подрабатывать проводником?

— Как я понимаю, в твоей спецификации этот «majo» и есть «гусар»?

— Именно так. Я не уверена насчёт «majo», но вот то, что этот парень выглядит вполне «pobrekito» (если вообще не «stupido»), видно невооружённым глазом. Чрезвычайно насмешливый и язвительный тип. Все время старается меня подзудить! Мы с ним цапаемся каждый час, — с гордостью подтвердила Рита. — А вот у Юргена с ним полный порядок, оба охотники. Сошлись мальчики.

Услышав такое заявление, Софи ничуть не скрываясь, рассмеялась. Уж кто бы говорил про язвительность…

— Любой мужчина хоть немножко, но фанатик войны, они любят этот жуткий процесс с рождения. Точнее, его внешние характеристики. Любят наивно и порой лишь символично, даже абстрактно. Мужчине крепче спиться, если он знает, что у него есть целых три итальянских карабина, а в отряде Кривого Джона их всего два. Это слава! Он и главарем «сил сопротивления» становится во многом ради этого: убедить себя и друзей, что круче них есть только Джомолунгма. А когда нет войны, окунаются в охоту. Я достаточно насмотрелась на это мальчишество. Это обычно, Рита.

— А второй? Тот шатен, что сидит у ящиков и что-то, как я понимаю, пилит, и есть «отшельник»? — спросила она с любопытством.

— Загадочная личность, — пожала плечами Рита. — Почти всегда молчит, но, если говорит, то точно и вовремя. Иногда этот парень медитирует, как мне кажется. У него на груди оберег по типу саамских. Я попыталась войти с ним в контакт, — по тому, как значительно эзотеричка посмотрела на Софи, ясно было, что под этим занятием Рита имела в виду специфические формы бесед о непознанном, принятые в ее кругу. — Но он меня мягко отстранил. Жаль. Аура пока непонятная, но светлая. Зовут этого крепыша Игорь Лапин, он специалист по радиосвязи и альпинист, как сказал нам Дмитрий, когда знакомил. Мне также непонятна его мотивация работы в качестве обслуги. Но, что есть кроме денег.

— Молчит… Может быть, он просто не знает языков? Мне говорили, что в России с этим большая проблема, — предположила Софи.

— Английский он знает неплохо, — криво усмехнулась Рита, — но не так, конечно, как этот чертов красавчик Сержант.

— Кто? — не поняла канадка.

— Так они с Дмитрием иногда называют «гусара».

До группы работающих мужчин оставалось всего несколько метров и они предусмотрительно замолчали.

Новую спутницу по экспедиции представил Юрген, коротко и емко обрисовав ее заслуги, регалии и суть научного занятия, что вызвало почтительное удивление Лапина и Сержанта. Они аккуратно пожали крепкую ладошку канадки. Игорь отнесся к появлению лесной феи спокойно, помог ей снять увесистый рюкзак и дежурно предложил кофе. А Сержант, от одного внешнего вида Софи готовый закрутиться юлой, не успел вымолвить и слова, как попал под прицельный огонь Риты, с крайним неудовольствием обнаружившей вторжение в свой вещественный мир. Майер перешнуровывал боковые стяжки на её рюкзаке, стараясь восстановить геометрию изогнувшегося бананом изделия.

— Вы могли бы позволить нам самим разобраться со своим снаряжением, — холодно заметила она, но Сержант одарил ее самой любезной из своих улыбок и ответил на уверенном английском:

— Простите, Рита, я просто хотел помочь. И полагаю, что нам лучше чаще помогать вам сейчас, чем делать это в походе.

Этот русский проводник курил сигарету (как же много до сих пор курят в этой дикой стране!), а Рита остро ненавидела сухой удушливый запах американского табака. Но он прав, черт возьми! Рюкзак она шнуровала сама и получилось, мягко говоря, неважно.

Она подошла к стопке новых спальников и толкнула ее ногой.

— А что вас не устраивало еще и в наших спальных коконах?

— Все, — сказал Майер без выражения. — Если мы поднимемся выше пятисот метров, вы в нем замерзнете, — и добавил типа примирительно, но поворачиваясь к ней спиной, — вот спальный мешок Софи мы не забраковали.

Кипящая от возмущения шведка лишь громко фыркнула и юркнула в палатку (жаль, двери не было, а то бы как хлопнула!), откуда сразу раздался писк и недовольное бормотание — сгоряча на спящего Юху наступила, поди.

— Не фыркайте оленихой, фрокен, — не оборачиваясь, тихо бросил Сержант на русском. — Не в Швеции.

«Язва, яти я», — отметил про себя Майер. В отместку «мымре» он говорил эту фразу уже в третий раз, ведь никто из иностранцев, кроме Юргена, русского языка на приемлемом уровне вроде не разумел. И каждый раз немец, слышав это, снисходительно улыбался. Вот и сейчас ощерился, «абвер», да еще и подмигнул. «Сидит смиренно себе, волчара, гладит винтовку, ну просто ангел, — подумалось Сержанту. — Такой ни часов, ни сапог с убитого не сымет. С конечностями отрежет».

Софи Пайе лишь переступила с ноги на ногу и покачала головой, открыто улыбаясь Лапину, не торопясь, однако, садиться на предложенный ей складной стул.

— Спасибо… вас зовут Игорь, да? — кивнула она. — Я сейчас сама сварю кофе, угощу вас своим походным рецептом «по-чилкутски». Не хочу никого отрывать от работы. Где у вас тут горелка? О, многотопливная форсунка!

Друзья опять переглянулись, полевой человек. «Это радует, — отметил Майер, — будем считать, что в тургруппе двое нормальных людей все же есть». С любой стороны, приятно, как ни крути, видеть рядом красивую женщину, умело использующую исконно мужское. Например, карабин «Тигр». И далее по списку — каяк, параплан, боевую машину пехоты или вертолет «Аллигатор»…

Пока канадка разливала по стаканчикам умело сваренный кофе, а Игорь нарезал закусочное ассорти, учитывающее достаточно простые, надо отметить, пожелания клиентов, окончательно проснулся и вылез из палатки финн Юха.

Этот любит поспать. Фамилия у финского эколога была соответствующая, и ее Сержант одновременно с именем произносить не решался… Юха Харью — такого сочетания и специально не придумаешь. Невысокий толстенький альбинос. Эколог в лагере жил какой-то своей жизнью. Ночью он шастал по окрестностям Норильска, залезал на выжженные едкой серой горы Медвежки, старательно исследовал «чудовищную», как он не уставал повторять, экологию Норильского промышленного района. Дымящие трубы заводов производили на его психику разрушительное впечатление. Вечером, хорошенько проспавшись перед уже привычным выходом «под трубы», он обрабатывал цифровые фотографии дымов и следов их пагубного воздействия на местную флору, строчил на нетбуке какие-то статьи и заметки, коннектился и отправлял все это дело по сети, пугая мир отчётами.

Этот иностранец ровно настолько же расстроил Сержанта несоответствием стереотипу, как и шведка — с того самого момента, когда выяснилось, что финн не имеет при себе непременного пукко и вообще не силен в теме финских ножей. Ну, куда это годится, а? Мир изменился, и отныне никакой этнотип не укладывается в былой патриархальный канон. Вот и Юха несколько разозлился в ответ на настойчивые вопросы Майера по ножикам. Примерно так же, как мы бы злились на требования предъявить балалайку и зипун. Он что-то говорил про чудесные картины на улицах Хельсинки… Но какому туристу нужны эти хреновы картины? Всем балалайку давай!

Как становилось понятно любому человеку, увидевшему эту, по-своему колоритную личность, Юха Харью был мужчиной безалаберным, эмоциональным, урбанизированным, и в то же время, несмотря на полноту, чрезвычайно подвижным, моторным. Кроме основной профессии, он был специалистом в самых разносторонних областях, часто никак не связанных с экологической практикой. Могло показаться, что в группе у него авторитета нет. Но это было не так. К финну прислушивались, и именно его мнение часто становилось решающим. Он же чаще всего артикулировал общий интерес группы. Например, именно заполошный Юха смог доступно и убедительно объяснить Сержанту, какой научный и познавательный, а не эзотерический, как недавно намекал Юрген, интерес привел группу на Ары-Мас.

Еще лет двести назад на берегах Ледовитого океана росли леса. Сейчас, в ходе изменения климата, они снова продвигаются на север, как показали исследования спецов американского Годдардского центра НАСА. То же самое утверждают и ученые из Института леса имени Сукачева Сибирского отделения РАН.

Как он пояснил, в наши дни неуклонно движется на север граница лиственничного леса, а вот в зону лиственницы с юга и запада проникают сосны, ели и пихты. Если его, конечно, не травить норильским газом. Климат в лесном поясе становится более теплым и влажным и… леса пришли в движение. Как выяснилось по итогам изучения и космических съемок территории за последние тридцать лет, граница лиственничного леса продвигается на север со средней скоростью 3-11 метров в год. В тундре и болотах вырастают деревья, прежде всего, стланиковая форма лиственницы. Способ продвижения леса в тундру традиционный — ветер разносит семена метров на 50–60. Выросшие деревца начинают плодоносить примерно через тридцать лет, и тогда, при благоприятных условиях, поднимается следующая волна расселения. Иногда семена разносят птицы или мелкие млекопитающие. Тогда возникает лесной островок, на пару километров отстоящий от материнского массива. Если граница леса перемещается довольно медленно, то изменения внутри лесных массивов более заметны. Лиственничный лес густеет, редколесья переходят насаждения, площадь коих за тридцатилетие возросла на 66 %, и в итоге бывшая тундра покрывается «оазисами» — отдельно стоящими группами деревьями. Исследователи отмечают, что это далеко не первое проникновение древесной растительности в тундру. В период потепления 30-40-х годов прошлого века таёжный лес точно так же наступал на тундру. Возможно, и на Ары-Масе некоторые форпосты лиственницы стоят еще с той самой поры? Говорил он, как по-писаному. Заученно, как в Генштабе. Врал поди.

Странное сообщество собралось путешествовать по Таймыру…

Непонятно было, что их вообще могло связывать настолько, что образовалась дружба, тянущаяся свои узы даже не по дорогам старушки Европы, а через океан и достаточная для совместного похода по экстремальным таймырским землям? Или это и есть та самая «единая Европа» и «общее жизненное пространство»? Тогда… — только позавидовать! Так или иначе, все они разъезжали по миру, не привязываюсь в работе территориально. Или сегодняшний цивилизованный мир уже способен создавать такие устойчивые комплиментарные группы? Наверное, да.

Отношения сразу сложились… нет, не компанейские — партнерские. Что бы там ни говорил Серега о вредоносности фрокен Риты, как бы не раздражали порой болтовня Юхо и снисходительная чопорность Юргена, группа в целом состояла из контактных и вменяемых людей, способных понимать суть стоящих проблем. И Лапин, и Сержант вели себя спокойно, порой непривычно тихо, не допуская настоящих конфликтов или серьезных недоразумений. Этому способствовало еще и то, что Димка, с позиции интересов фирмы «Искатели приключений», тщательно оговорил условия сопровождения в контракте. Хотите иметь нормальных сопровождающих, а не бичей или неуравновешенных экстремалов? Тогда учитывайте их требования и практику. Вот все и сладилось. Пока, во всяком случае.

Материально-финансовое обеспечение группы впечатляло.

Они, не особо задумываясь над расценками коммерческого отдела авиаотряда, могли оплачивать аренду транспортного вертолета Ми-26Т «Хало», самого тяжелого вертолета в мире, и использовать столь внушительную технику сообразно своим планам и намеченному маршруту. Таким дорогим образом перебрасывать в точки старта радиальных маршрутов легкую и мобильную технику — вездеходы «Шерп» — еще никто на Таймыре не додумался… На авиацию вообще они не скупились. Перед основным броском на Путораны эта группа выполнила еще два перелета налегке: на юг, к географическому центру России, озеру Виви и на север, в заповедный Ары-Мас.

Конечная цель экспедиции была неизвестна никому, включая и Квеста. На топографические карты заказчики нанесли только примерные маршруты и направления с заранее оговоренным правом вносить изменения на ходу по итогам исследования территории. Что и было включено в контракт и более не обсуждалось — лезь к иностранцам с расспросами Димка Квест категорически запретил. Платят клиенты, и ладно. Тем более, что платят хорошо.

Для Игоря с Майером важным в этой затее были не только деньги, пусть и солидные. Не менее существенным завлекающим моментом стало то обстоятельство, что группа иностранцев вполне может попасть, помимо всего прочего, еще и в тот район, где позарез нужно было оказаться и друзьям. В конце концов, ситуацию можно было и спровоцировать… Случайно залететь, так сказать. Самим же найти грандиозные бабки на подобную экспедицию было совершенно не реально. Разве что пешком, на что не было у них ни времени, ни былых молодых сил. А тут под рукой отличные вездеходы, тяжелые вертолеты, водометные катера, вдосталь топлива, припасов и комфортный аварийный сход с маршрута в любой его точке по требованию. Грех было не воспользоваться обстоятельствами… Акцентирую: дураком надо быть.

Так вот и готовились к первому броску, у каждого своя задача и тайна.

Сегодня днем Димка прикатил на своей «сотке» вместе с тремя участниками и заказчики с явным удовольствием познакомились с экипажем вертолета, на борт какового завтра будут грузиться. Заодно и осмотрели технику. Димка сам переводил все, о чём горделиво говорил командир.

«Состав экипажа вертолета сокращен до двух человек: командир и летчик-штурман. Лишь при работе с внешней подвеской в состав экипажа включается еще и оператор. Но такого количества людей хватит. Новый бортовой радиоэлектронный комплекс обеспечивает пилотирование днем и ночью — в простых или сложных метеоусловиях…» И далее шла прочая лабуда, интересная лишь любителям.

Куда как интересней была картинка. Монстр белого цвета стоял на почетном месте и пугал людей своей величиной. Докладчик продолжал: «Компоновка вертолета Ми-26 была выбрана такой же, как у устаревшего вертолета Ми-6, но габариты поменьше. Фюзеляж имеет грузовую кабину, объем которой вдвое больше, чем у Ми-6, и рассчитана на перевозку вдвое большего груза и снабжена устройствами, облегчающими загрузку и выгрузку. Грузовая кабина военной модификации вертолета могла вместить 68 десантников с полным снаряжением и вооружением. А если технику возить? Запросто! Известен случай, когда, помимо десанта, в грузовой отсек вертолета был загнан топливозаправщик на базе автомобиля ЗиЛ-131».

Иностранцы ему поддакивали. Хорош был красавец-геликоптер! Командир законно хвастался до той поры, пока вездесущая Рита не влезла в монолог с явно провокационным заявлением:

— Насколько я помню, у вас этот вертолет почему-то называется «коровой», это так, господин командир? И не такой же, как вы говорите, «красавец», в августе 2002 года был сбит чеченскими силами народного сопротивления, когда погибли более сотни человек? И это вы называете надёжной машиной? Настораживает, знаете ли.

Заметив, как посинел от возмущения сбитый в полете мысли командир воздушного судна, а у Юхи округлился рот, Сержант торопливо поспешил унять панику:

— Согласитесь, господа, что в глубинах Путоранах по нашему вертолету никто стрелять зенитной ракетой не станет. Такого не бывает.

«Ладно врать-то, Серёга. Было время, еще как стреляли, — подумал Лапин. — Но вот этого интуристам лучше не рассказывать».

И вопрос замяли. В общем, по всему чувствовалось, что пора лететь, застоялись кони в стойлах. На долгом привале даже самая дисциплинированная армия начинает разлагаться. Вся группа в сборе, необходимые документы и разрешения выправлены, снаряжение и припасы готовы. Чего ждать?

Глава 2 Задверье

«Еще до начала работы необходимо создать атмосферу ожидания начала исследований, их предвкушения; сформировать у ребят ощущение, что предстоящая работа — главное, зачем они приехали в экспедицию. Известны случаи, когда отсутствие такой установки в начале порождали атмосферу «тусовочности», разгильдяйства.

С феноменологической точки зрения экспедиция делится на три функциональных этапа, каждый из которых представляет собой отдельный этап в эволюции сознания, позиций, рефлексии деятельности ее участников, обособлен в их субъективном внутреннем времени. В процессе экспедиции происходит эволюция позиций восприятия: созерцание — восприятие — деятельность — рефлексия — понимание. Первый этап — вхождение в ситуацию, созерцание и восприятие. Ведущие позиции — «созерцатель», Все приехали на новое место. Оно еще незнакомо, непонятно. Смысл этого этапа — в пространственном и смысловом понимании места, где что можно и как. При этом происходит активный процесс отрешения от прошлой жизни, которая давит своими стереотипами, определяю по-прежнему наши поступки на этом этапе; мы остаемся несвободными по отношению к ним. На этом этапе невозможно еще включиться в работу в новой действительности, его нужно прожить, успокоиться, осознать новые реалии Активизируется ориентировочный рефлекс — в детском возрасте наиболее сильный. Где я? Что вокруг меня? Скорее попробовать забраться на склон, ступить в прибой…»

(А.В. Леонтович. «К вопросу о принципах проектирования юношеской исследовательской экспедиции»).

Каждому возрасту — свои приключения. Это касается и тех непосед, кои склонны проводить большую часть свободного времени на природе, как мы с вами.

Проходит вместе с синяками юношеское время городского экстрима, заканчивается период робких «маршрутов выходного дня» и далее человек проверяет себя уже серьезней — в изнурительных категорийных походах. Постепенно приходит опыт и понимание организации жизни и питания в тундре и тайге… и мы открываем для себя прелести ходовой охоты или рыбалки нахлыстом. С усталостью наступает эра коллективных пригородных пикников с сослуживцами, но это занятие быстро надоедает. Мы взрослеем и, осознав в полной мере собственные физические и финансовые возможности, осваиваем различные виды транспорта, позволяющего забраться подальше от цивилизации — какое-то время наслаждаемся удаленностью и одиночеством. И накопленным опытом.

Но наступает такой момент, когда и этого становится мало, и «человек неугомонный» открывает для себя радость целевых поисков. Раньше это называлось краеведением.

Сейчас принято говорить «локальная история» — новомодное течение, расширяющее рамки унылых музейных стендов родной провинции. Локальной истории интересно все — факты и слухи, легенды и былины, непознанное и непонятное. Бытовые краски прошлых экспедиций знаменитых людей и сложные перипетии переселения народов. Лагеря, стройки, умершие города и поселки, великие проекты и ошибки в них… Кто-то не может удержаться в бескорыстных рамках и становится черным археологом. Кто-то быстро набирает первый сенсационный материал и на этом успокаивается в лучах местечковой славы, возвращаясь к пикникам. Другие обустраиваются на собственных удаленных базах и принимают туристов, обратив увлечение в прибыльное дело. Некоторые же так всю жизнь и не успокаиваются, стараясь поднимать пласт за пластом.

Надо сказать, что все перечисленные выше категории искателей — люди опытные, тертые полевики, имеющие за спиной огромную школу практической жизни в суровой среде. Собственно, именно это и позволяет им заниматься любимым делом, не тратя драгоценное время на обучение и адаптацию.

А как разнообразно это занятие! Никогда не знаешь, куда тебя занесет завтра. Позвонят вам друзья, дав команду «готовсь», или прочитаешь редкий материал, — тут разные бывают провокации и мотиваторы: достаешь вожделенную карту или рисованные кроки, и в путь! Время торопит, но тревожный рюкзак стоит наготове. Поле действий самое непредсказуемое. И зачастую за порогом вас ждет совсем не то, что привычно тертому туристу, рыбаку или суровому путешественнику. Тут расстояние и физические трудности не имеет значения и отчетной ценности. Порой совершенно не надо забираться к черту на рога, чаще наоборот — неожиданно выясняется, что артефакт или спорный объект находится не на Южном полюсе, а относительно рядом с городом, поселком или местом частого посещения. Чуть ли не на виду у всех. Просто другие ничего не знают про эту Тайну.

Астапов решительно вздохнул и включил воспроизведение. Запись пошла с паузы — на зрителей пялилось нелепо застывшее лицо какого-то толстяка на фоне полуразобранного вертолета. Техника дурацкое выражение лица лицо бедолаги посреди какой-то фразы. Может быть, он проговаривал что-то неласковое типа «подите вы к лешему».

— Это что за клоун такой? Финн?

— Финн, товарищ полковник, зовут Юха Харью, — заметив, с каким удивлением на него посмотрел шеф, поддакнул оперативник. — Сам чуть не подавился, когда услышал… Тот самый «эколог повышенной мобильности», я вам позавчера докладывал. Заводной, бойкий, нудный. Прочитал за три дня две скандальные лекции в городском Центре культуры, собрал целую стопку писем от населения.

— Камера в очках?

Лейтенант кивнул.

— Ясно… Ты с паузы снимешь, или мы будем весь вечер смотреть на этот портрет?

Изображение дрогнуло и ожило картинкой солнечного дня. В нижнем углу экрана замигали цифры — дата, часы, минуты и секунды. Скрытая камера снимавшего переместилась вместе с головой шпиона-оператора: в кадр попали две женщины и мужик гитлеровского вида. Камера взяла его лицо крупным планом — опасное лицо у фрица, бывалое и слишком уж спокойное. Глаза холодные. Как сказала бы жена Донцова, «маньячные». Такие глаза бывают у командиров групп спецназа и воров в законе.

— Это ты снимал во время интервью или потом к ним подходил? — поинтересовался Донцов.

Оперативник успел кивнуть на первую часть фразы. Он стоял сбоку от Андрея, и лишь изредка смотрел на старый плазменный монитор, показывая шефу, что держит в памяти каждый кадр. Напрасно… он не помнил, как вскоре выяснилось.

— Фарида Гафарова крепко нам помогла. Закрышевала своей телекомпанией качественно. И кофе мы попили, и побеседовали… Так что, время для сбора впечатлений у меня было.

— Давай короче. Только ход событий, анализ сам проведешь, у меня времени нет.

— Понял, — коротко бросил Астапов, откашлялся и продолжил.

— Итак, женщины. Вот стоят канадка Софи Пайе и шведка Рита Энквист. Ученый-биолог и… как это называется, я и сам не знаю. В общем, эта шведка занимается всякой мистикой, говорят, большой специалист по духам и тарелочкам.

— Понял, дальше.

— Так. Второй мужчина — немец Юрген Крауф, миллионер, владелец оружейной фабрики и сети охотничьих магазинов прямой продажи. Видный охотник с мировым именем, член World Safari Club.

— Кредитная карточка группы, — усмехнулся Донцов.

— Так точно. Но еще и ударная сила, как я думаю.

Время шло, кадры сменялись беззвучно.

На мониторе мелькнула телевизионная звезда Норильска Фарида Гафарова с синеньким микрофоном в руке, какой-то толстый авиатор в белой рубашке, запестрела тщательно заснятая груда экспедиционного барахла. В следующем кадре камера запечатлела уже Сержанта с Лапиным, сидящим вне зоны основной съемки и втихушку поедающих бутерброды. Особенно выделялся колоритный Майер. На нем была линялая тельняшка, шорты и потрепанные тапочки. Нагло белели голые ноги с узловатыми коленками — сразу видно, что в отпуск на материк в этом году он не ездил. Лоб Игоря Лапина закрывали огромные солнцезащитные очки. Оба смотрят на подошедшего с подозрением. Лапин чуть воровато, словно кто-то застукал негодных мальчишек за курением в туалете. Сержант с вызовом, с готовностью дать в рог. В руках обоих зеленели початые бутылки с пивом.

Донцов хмыкнул.

— Ну просто орлы. Оздоровительная группа героев тыла. А смотрит-то как! Щас ширинку расстегнет и всем покажет, какая у него морковка.

Камера приблизилась к друзьям.

— А это еще что такое? — возмущенно заорал Донцов.

— Что вы имеете в виду, товарищ полковник… — начал было Астапов, но тут же осекся. — Да, вот тут промашка вышла…

В зеркальном стекле игоревых очков отразились очки снимающего, и из-под них вдруг вывалился черный шнурок оптоволоконного кабеля, что тянулся от ушка очков до воротника оперативника.

Морды радостно загыгыкали. Лапин тут же показал язык с куском бутерброда, а Сержант чуть привстал и картинно отдал честь. По нарочито выраженной артикуляции Андрей угадал фразу: «Служу Советскому Союзу!».

— Ну, что за лажа, Астапов… — поморщился Андрей, представляя в красках, сколько и чего он наслушается зимними вечерами на товарищеских посиделках.

— Так старое же оборудование, товарищ полковник! Я вам еще год назад докладывал, что «бесшнуровка» нужна. Крепления уже совсем не держат, — пробормотал тот весьма энергично, но тихо, чтобы не рассердить.

— Что ты головой мотаешь? Какое, в задницу, тебе надобно крепление? У тебя что, обыкновенной нитки прочной не нашлось? Промашка у него… Остальные-то не заметили? — поинтересовался Донцов зловеще.

— Нет. Майер подсказал, помог поправить.

— Ох… Все, про это хватит. Ладно, на лица главных героев мы посмотрели, досье я прочитаю. Когда, говоришь, интервью Фариды будет? В субботу? Посмотрим. Давай дальше, — потребовал Андрей, быстро глянув на часы.

Экран потемнел. Астапов включил перемотку, одновременно рассказывая.

— Стартовали они тринадцатого, сейчас почему-то все эту дату полюбили… Долго собирались, через что у группы вышел день передержки сверх графика. Как они грузили вездеходы, да… Это, товарищ полковник, отдельный разговор, то еще было зрелище. «Шерпы» не лезут, наши их тянут, иностранцы не столько помогают, сколько советуют из-за спины, бортоператор на них орет. Матом нельзя, все кроют междометиями, хуже матов получается.

Андрей кивнул, всё как обычно. Это нормально.

— Долетели они без приключений. Летчики сели там, где и планировали — на самом юге Аяна, почти в устье Гулями. Марат позже пролетал на Ми-2 в том районе, сейчас будет съемка с воздуха.

Оперативник снова включил камеру. В углу экрана опять забегали электронные цифры, уже вечерние. «Вот, — отметил Донцов, — это уже нормальная съемка, все нормально видно, без наших шпионских штучек». Каменистые массивы плато мелькали внизу, вертолет шел на малой высоте. Потом горы резко вздыбились, но пилот подниматься выше не стал — далее полет проходил вдоль склона, по ущелью. Неожиданно видеоряд изменился. Изображение стало нервно скачущим, словно ктото тряс оператора за воротник.

— Это ветерок упал с горы, свежий, целый поток, — словоохотливо пояснил Астапов. — Так. Уже подлетает.

Донцов посмотрел на экран, где вертолет заваливался в глубокий вираж, резко отклоняясь влево.

— Стоп! Верни назад. Бараны?

Лейтенант включил перемотку. Тень от вертолета по-дурацки полетела задом наперед, заплясали горные отроги, промелькнул глубокий распадок. Стоп. Точно! На крутом склоне горы группа испуганных ревом снежных путоранских баранов пришла в движение, убегая от грохота внезапно вылетевшего геликоптера. Сверкнули белые «салфетки» на задницах.

— А! Глянь! Красавцы! Потом этот кусок вырежи-ка в отдельный файл, я как-нибудь заберу для коллекции… Мотай дальше.

Астапов снова перемотал запись вперед. Камера скользнула мимо какой-то зазубренной вершинки, блеснул узкой лентой водопадик, и почти тут же внизу показалось огромное зеркало озера Аян.

— Сейчас будет Гулями, — предупредил оперативник.

Камера пару раз метнулась, выискивая объект, а потом резко обрушилась вниз, к воде, где почти у самого берегового среза (по крайней мере, так Донцову показалось — из-за габаритов «коровы») стоял огромный белый вертолетище, совершенно чуждый своим видом девственной природе округи. Группа копошилась, уже начав выгрузку, первый «шерп» стоял неподалеку.

— Ну, вот, в общем-то, и все, — резюмировал Астапов. — Ниже Марат не спускался, типа, просто мимо пролетал.

Донцов кивнул, встал. Проходя к подоконнику за сигаретами, ободряюще похлопал подчиненного по плечу.

— Молодец, в целом нормально. А когда вертолет улетел?

— Марат назад возвращался через два часа, и они еще стояли, видать, еще не полностью выгрузились.

— Или рыбу ловили, — резонно предположил Донцов.

Он хорошо представлял, как редко экипажу такой здоровенной машины, каким является Ми-26Т, заказываемый, в основном, на перевозку пассажиров или крупногабаритных грузов по стабильным «цивильным» маршрутам, удается выбраться на такой вот водоем. Да еще с вольным временем…

Понимающе кивнув, Астапов горестно вздохнул.

— Живут же люди…

— Ты это к чему? — буркнул Донцов, перебирая на столе принесенные лейтенантом фотографии. — На рыбалку не просись, не отпущу.

— Товарищ полковник!

Донцов смолчал. Наконец он оторвался от бумаг, предварительно сунув несколько фото в свою папку и пояснил:

— Не канючь, Олег. За меня тут останешься. Приеду — отпущу на пару суток. Следи за ситуаций, докладывай оперативно. На что надо обратить особое внимание, я тебе уже сказал. А мне надо на денек-другой слетать на Фокино, там опять инцидент произошел, люди напуганы, кто-то по дрезинам стреляет. Помнишь майские случаи?

Астапов нарочито горестно вздохнул и принялся собирать со стола шефа документы и отсоединять шнуры. Но закончить доклад, как положено, он не забыл.

— По данным РЛС Лонтокойского Камня, они взлетели через шесть часов, борт пошел сразу на Валек, никуда не отворачивал.

— Вот и славненько.

Пока все идет ординарно. Пока.

Все повторяется. Немного deja-vu и для вас, читатель.

На пустынном южном берегу вытянутого с юга на север Аяна, на овальном большом мысу, прорезанном течением горной рекой Гулями, сидел человек в легком свитере с широким «латышским» вырезом. Он расположился на кряжистом суке высохшего бревна — ствола лиственницы, вынесенного на берег озера весенним разливом и растрескавшегося на солнце и свирепом морозе. От воды тянуло вечерней прохладой. На голове созерцателя, крепко стягивая светлые волнистые волосы, была аккуратно затянута косынка-сандана. Человек курил и, казалось, не замечал окружающих красот озера. А посмотреть было на что.

К вечеру проблески в облаках над скалами плавной синей отмывкой спустились к воде, а волнение на озере стихло. Зеркало древнего Аяна нарушали лишь мощные всплески серьезной рыбы. Иные из них довольно высоко выпрыгивали хвостами вверх и с силой шлепали ими о ледяную воду обеспечивая самое волнующее зрелище для рыбака — концентрические волны от игры охотящегося гольца. Самый клев! Рядом с человеком лежал короткий карабин и мощный черный бинокль.

Опять они на Аяне… Господи, сколько же лет прошло!

Ни палатки, ни костра поблизости не было видно, но слабый запах дыма и глухие голоса указывали на то, что где-то рядом стоит лагерь, расположенный, скорее всего в зарослях невысокого ивняка. Закончив перекур, человек медленно встал, с удовольствием потянул сильные мышцы, не спеша разделся и быстро вошел в ледяную воду озера. Традиция такая, прибыл на место — окунись, поприветствуй воду. Простатита он не боялся, хотя, как медик, хорошо знал, что это за беда. После короткого интенсивного купания тщательно растер тело и оделся, накинув на себя еще и просторную камуфляжную куртку с капюшоном. Вечером у воды холодно, долго игнорировать не получается.

Сержант не знал, что несколько лет назад именно на этом месте точно так же стоял чеченец Гамзат, наблюдавший за приземлением вертолета москвичей гораздо северней — на место памятной стычки. Позже чеченца отсюда забрали бандитской вертушкой и он поехал убивать Майера и его друзей. Крепко тогда досталось. Всем.

Теперь их вертолет сел на этой площадке — самое удобное место в округе для такого монстра, как тяжелый Ми-26. Как философски сказал командир экипажа: «Посадить-то его, родного, можно где угодно, но вот взлететь после…»

Тихо подошел Лапин.

— Хорошее место здесь, и для жизни, и для смерти, — с прелестной мечтательностью дикого философа произнес он. — А люди тут бывают, правда, редко. В кустах чья-то стоянка была. Костер, горка пустых банок под корягой. Старые банки, тонкие. И гильзы стреляные.

Сержант молчал и глядел на озеро. Потом перевел взгляд в сторону горы Камень, до его вершины они так и не удосужились добраться в пешем маршруте…

— Вспоминаешь, — понятливо констатировал Игорь и, не дожидаясь ответа, вздохнул. — Да… Было дело. И я вспоминаю.

— И зачем мы, Игорек, те катера с Аяна вывезли? — с сожалением и тоской бросил Сергей. — Прилетали бы сюда изредка, пользовались бы своим плавсредством. А то все как-то бестолково вышло, продал их Димка, и где теперь те деньги?

— Ничего, Серый, сейчас будем лодчонку накачивать, наши иностранцы хотят по озеру прокатиться. Я её уже стащил с крыши. И мотор с креплений снял, пошли тащить.

— Прокатим, Игорь, отчего же не прокатить, это мы на раз, — смачно потянулся Сержант и не утерпел, похвастался. — А я уже искупался! Вода отличная, еле яйца нашёл и скулы разжал. Ну ладно, маэстро, летим к роялю, дадим класс, коль зрители жаждут красоты.

Майер оглянулся и лишь сейчас отдал дань — снисходительно (мол, ветераны Путоран не сентиментальны) удостоил великолепное озеро оценкой:

— Ий-эх… Красиво-то как! Что там твой Кавказ…

На Аяне сидели лебеди.

— Да смотрите же! — закричала Рита. В течение пяти последних минут они с финном увлеченно рассматривали безмятежное белое семейство в бинокль, возбужденно переговариваясь по-шведски, а остальные с усмешками наблюдали за ними. Дети города.

— Мне думается, что им надо чаще выбираться на природу, — вполголоса сказал Сержант немцу, стоящему рядом на берегу. — А не возле заводских труб болтаться с амулетами и газоанализаторами.

Юрген влился в среду сразу же, будто всю жизнь бродил по этим каньонам.

Походка, голос, манера сторожко оглядывать окрестности, когда был повод и полное спокойствие в ответ на обычные природные шумы. Во всем чувствовался полевой опыт и практическое знание дикой природы. Он не стеснялся спрашивать, моментально усваивал информацию, легко и без малейших признаков неудовольствия втягивался в любую работу. И все делал добротно. Вот тебе и миллионер. Даже его европейский охотничий костюм, как выяснилось, вполне гармонировал с маскирующими свойствами местности. И клубный галстук не помешал, напротив, добавил старинного шарма первопроходцев начала двадцатого века. Из его облика напрочь исчезла составляющая натуропата-природоведа европейского розлива, что тихо плачет при виде пухлого зайчонка на пеньке, выная камеру взамен «Меркеля». Взамен вылез свирепый Лорд Рокстон из «Затерянного мира», не ведающий африканских преград журналист Стэнли.

Небольшой серый «баджер» с подвесным мотором уже красовался на пологом берегу, своими крепко надутыми серыми бортами выказывая людям готовность совершить любой мореплавательный подвиг по воле хозяев. Но подвигов от лодки не требовалось — и времени нет, и сил после нервных сборов и перелета с выгрузкой. Экстрима не будет. Будет просто короткая обзорная экскурсия.

— Значит так, господа. Проводник Игорь остается тут, в лагере, на посту. Ак-кур-ратненько лезем в лодку, размещаемся, и мы медленно, с песнями плывем вдоль берега, — не совсем ласково распорядился Сергей Майер, не забывая, тем не менее, лепить на лице необходимое радушие.

Выносы реки Гулями в Аян практически перегородили озеро, оставив узкие и мелководные протоки у противоположного берега, на скоростях тут не побегаешь, просто опасно. Они тихо отчалили и покатили на север, вспугнув, тем не менее, недовольных суетой лебедей. Стоя по колено в полупрозрачном слое фантомного тумана, величественные птицы молча повернулись к лодке, потом одновременно подпрыгнули, взмахнув широкими белыми крылами, и ушли на закат.

А Игорь пошел к «Шерпам» решив, пока никого нет, еще раз проверить, как пережили перелет машины.

Вода тихо шипела под носом тяжело груженой лодки.

Немыслимая красота! Вода и горы.

Путораны. Этот каменный колосс больше, чем полосы широт на мелкой карте. С южной стороны неприступные отвесные стены в полтора километра высотой вырастают из тайги, а с северной, заполярной — из полярной тундры. Плато Путорана — лавовое образование площадью около 200 000 кв. км, по сути, огромный слоеный пирог. В древнейшие времена, отстоящие от нас на триста миллионов лет, на месте плато простиралась плоская равнина. Затем равнина потрескалась, и через разломы в земной коре стала вытекать раскаленная лава. Потоки застывали ступенями, туф и базальт накладывались на осадочные породы — известняки и сланцы. Постепенно тектоническая деятельность вынесла это огромное образование наверх, и тогда застывший панцирь треснул от нагрузки, и вулканическую цельность прочертили глубокие трещины — чаши озер, русла будущих рек и водопадов.

Любой каньон на плато — настоящий оазис влажного микроклимата среди сухих гор плато Путорана. Аянский каньон — это особая красота, нетронутая, тяжело сюда добраться случайному человеку. И краски здесь меняются быстрей из-за высоты озера. Склоны невысоких гор уже почти утратили чудесный цвет зеленой летней «замши», шел месяц август, для этой широты предельное летнее время, и теперь пестрое предосеннее многоцветье постепенно замещало монохром лета.

Озеро впереди слева заползало заливом в восточный берег, где стояла периодически навещаемая старенькая база заповедника. Хотел заповедник новый комплекс поставить, и денег власти немало давали, но многоопытный директор вовремя смекнул о каверзе, увидев в «бескорыстной» помощи скрытое желание вождей иметь уютную браконьерскую турбазу. И плюнул на затею, деньги не взял, Аян целей будет. Есть ли там кто-нибудь сейчас? Похоже, нет никого. По крайней мере, сотрудников заповедника, это выяснили заранее. А вот какой-нибудь пришлый человечек вполне может притаиться и сейчас наблюдать за двигающейся по водной глади лодкой с пришельцами.

Серые облака, освещенные предосенним заполярным псевдозакатом, отражались в неподвижной воде озера, от чего Аян казался кровавым, будто в память о старых жутких пороховых встречах, произошедших с друзьями в былые времена на берегах этой заповедной жемчужины.

Вскоре Сержант заглушил мотор, огляделся (точно ли он встал), опустил в неподвижную воду короткие весла и сделал несколько табанных гребков, что бы поставить лодку в нужном месте. Дав восторженным возгласам гостей озера вырваться наружу, а цифровикам вдоволь нащелкаться, капитан «презерватива» значительно объявил:

— Я покажу вам одну загадку. Даже тайну, — дождавшись фокусирования взглядов на собственной персоне, Майер продолжил, помогая себе рукой, как экскурсовод возле храма Василия Блаженного. — Прошу всех посмотреть налево. Выше по склону возле распадка есть темное пятно. Воспользуйтесь биноклями и разглядите объект хорошенько, господа! Что вы там видите?

Немец уже глядел в указанном направлении через оптику винтовки. Канадка приложила маленький бинокль, потом передала его финну, а глазастая Рита глядела из-под ладошки. Он же первая и заявила, неожиданно взволнованно:

— Там расположено какое-то жилище. Хижина?

— Изба, — благосклонно кивнул Майер.

Протянув бинокль хозяйке, Юха безмятежно вопросил:

— И в чем же тут загадка, дорогой Серж?

Выждав значительную паузу, Сергей бухнул:

— А загадка состоит в том, что вы ее не найдете, если станете подниматься к ней по берегу. Никто ее еще не нашел. Я сам три раза поднимался… Игорь пробовал. С воды избу вроде видно, а в лесу — ноль. Словно мираж, «логово Духа Озера».

Напрасно он так сказал…

Раздувая ноздри, Рита пристально уставилась на склон.

— Правьте к берегу, Серж, мы тоже проверим это логово Духа Озера, — решительно заявила шведка.

— Почему бы и нет, — пожала плечами биологичка, — это интересно.

И взбодрила отчего-то поникшего финна внушительным хлопком по плечу. Уверенная женщина… «Еще бы не уверенная, — с ревностью подумал Майер, — с таким адским револьвером на поясе! Кстати, надо будет попросить рассмотреть, надо же, «таурус»! Как ей только отдачей кисть не выворачивает? Может, эта валькирия что-то и найдет, красивым людям свойственна безошибочная интуиция».

Несмотря на то, что Майер часто одергивал себя, чувствуя неприятную раздражительность еще в самом начале общения с зарубежниками, от ехидных мыслей он избавиться не мог. Револьверу на поясе он просто завидовал — такой ствол, как и разрешение, ему, например, просто так не заиметь. В данном случае мужскую душу бередил еще и сам факт того, что коренные интересы, а с ними и элементы мужеской культуры стали все чаще попадать в нежные женские руки, радуя и пугая одновременно сильный пол новыми аспектами применения и практики использования.

Немец же продолжал молча осматривать берег в окуляр. Он дождался момента, когда Майер воткнул «баджер» в серый галечный пляж и выпрыгнул — мягко, как большой кот, строго сказал «за мной» и первым направился через низкие кусты вглубь леса по оленьей тропке. Женщины не медля направились следом. Рита на ходу доставала из небольшой сумки какой-то предмет из серебристых проволочек, похожий на миниатюрный прицел из колец и перекрестий. Это еще что за хрень?

Проводив их взглядом, Сержант вопросительно посмотрел на Юху, но тот торопливо затряс щеками и грустно молвил:

— Я не люблю такие приключения. В гору надо лезть, духи какие-то… злые москиты в кустах… Без меня разведают, я еще успею, — вяло улыбнулся финн.

— Ясно, — значительно сказал Сержант, прислушался к треску сучьев. — Ну, похоже, они там не заблудятся. А мы пока не торопясь закусим и кофейку попьем, — и он потащил наружу термос из бортовой сумки.

Прошло полчаса.

Финн устал сидеть и торопливо прогулялся по берегу, но лишь в пределах прямой видимости, поминутно оглядываясь на лодку. Без души сделал пару фотоснимков склона, затем вернулся и, привалившись спиной к лодке, что-то начал умиротворенно изучать в нетбуке. «Момент удобный», — определил Майер.

— Юха, а какова основная цель вашего путешествия? Как я понял, рыбалка всех вас особо не интересует, традиционные водопадные места тоже… Ну, знаете, куда на вертолетах часто прилетают туристы и большие люди. С экологией тут все в полном порядке, — Сержант решился спросить напрямую, готовый к тому, что финн настороженно насупится. Но этого не случилось, тот только завелся.

— Это вам, как и большинству местных обывателей, только кажется, что с экологией плато Путорана все окей! — горячо возмутился эколог. Он даже как-то эмоционально ожил неподдельной ревностью, засуетился, будто у него старались вырвать из рук любимую игрушку… А Майеру отчего-то захотелось отвесить толстяку хороший пендель.

— Такой комбинат под боком, как ваш, не может не повлиять на экофауну Таймыра, на целостность системы. Если есть сброс промышленных нечистот в бассейн реки Пясины, значит, неминуемо искажение, а потом и нарушение целых пищевых цепей. Если дикие северные олени меняют пути миграции из-за ниток газо- и нефтепроводов, то это не может не повлиять и на растительность. Я могу вам прямо сейчас показать вполне убедительные доводы в виде таблиц и аналитических отчетов, — предложил он, извлекая нетбук.

— Нет, нет, — торопливо воспротивился грозящей ему лекции Майер. — Не надо, я охотно поверю слову профессионала. И все-таки?

— Мы ищем оазисы, — поначалу безмятежно поведал Юха. Экологическая тема сузила пределы его осторожности.

— Что значит, «оазисы»? — искренне изумился Сергей, прихлопывая комара на запястье. — Да тут везде оазисы! А точнее? Климатические аномалии, как на озере Лама? Ну, знаете, полуостров Каменный…

— Лама? М-гм… Не думаю. Ее нет в нашем плане.

— А что же есть? — вконец обнаглел Майер и наконец-то получил по ушам.

— А это вы узнаете со временем, уважаемый проводник. Со временем… Тем более, что планы будут корректироваться по мере развития событий.

Еще час пролетел незаметно.

Пора бы уже туристам и возвратиться, подумал Сержант. Но ходоки все не щли, а по склону не было слышно никаких звуков, свидетельствующих о передвижении или о находке. Ладно, ждем.

— Слышите?

— Ч-что? Что там? — встрепенулся задремавший Юха, судорожно схватившись рукой за мокрый леер лодки, из которой он не собирался больше вылезать.

Сержант некультурно показал ему пальцем. Оленья тропинка, по которой пошли искатели, плавно поднималась вдоль журчащей речушки, а со склонов к руслу спускались серые каменные россыпи курумника.

— Эти россыпи живые, — заявил Майер, оставляя стаканчик с кофе на камень. — Если подойдешь осторожно, то успеешь увидеть, как пищухи ныряют под валуны. Говорят, что они заячьей породы. А на вид — мышь и мышь…

Торопливо закивав головой, эколог и сейчас не изъявил никакого желания прогуляться по пустынному бережку. Лишь плотнее закутался в куртку. Неужели боязливый такой? Сумерек боится? Или просто вымотался? Ох, мля, как бы не пришлось всю дорогу ему памперсы менять…

Разведчики пришли через два часа, усталые и мокрые от вечерней росы. Шведка была несколько взвинчена, Юрген, казалось, чуть раздражен, и лишь биолог имела спокойный, но задумчивый вид.

— Onko kaikki kunnossa? — почему-то по-фински обратился Юха к Рите. Типа «У вас все в порядке?»

— Kiitos, kaikki on kunnossa, — успокоила его брюнетка и тут же опустилась на поваленное дерево. «Спасибо, у нас все хорошо».

Сержант вопросительно посмотрел на биолога.

— Ничего мы там не нашли, вы были правы, Серж, — объявила заметно уставшая Софи, с благодарностью принимая белый стаканчик с горячим напитком. — Загадочного жилища словно и нет. Или его действительно нет? А вот медведи в этих местах часто бывают. Небольшой двухгодовалый мальчик проходил не позднее вчерашнего дня. Глупый молодой хулиган.

— Мне, кажется, что я что-то такое почувствовала, поле хоть и слабо, но вибрирует, — не согласилась с подругой все еще не отдышавшаяся Рита, снимая с себя плечевую сумку и бережно укладывая туда таинственный «прицел». — Позже, Софи, я еще раз внимательно посмотрю всю, что мы там наснимала на видео. Но нужно будет сделать еще и заключительный кадр с воды.

«Вибрирует у неё»… Шарлатанка. А ведь научный человек Софи вполне серьезно на нее посмотрела при этих словах, с каким-то старым интересом, отметил про себя Сержант, но лишь усмехался, дожидаясь мнения Юргена — это актуальней. Протирая фланелькой винтовку перед тем, как спрятать ее в матерчатый чехол, охотник помедлил и медленно сказал:

— Во всяком случае, герр Майер, я могу сказать определенно, что некоторые следы обитания там все-таки есть. Очень осторожные, или… как это будет правильно сказать? Спрятанные следы? Или стертые, как будет правильно?

Посмотрев на него с удивлением, но и с уважением, Майер бережно столкнул лодку в воду и придержал корму, приглашая остальных проследовать на судно. В «обзорной» точке они постояли еще немного, глядя на место «загадки», но склон было видно уже плохо, освещения явно не хватало.

— Еще тут есть таинственная избушка робинзона-одиночки Петра Маркиянова, но он одновременно мог являться и неким Сабуровым… Загадочная история, вполне возможно, что он на ручьях золото мыл, — дополнил комплект тайн Сержант.

— Скажите пожалуйства, Серж, — переварив услышанное, эзотеричка впервые сама обратилась в Майеру с позитивным началом вопроса, отчего тот чуть не выпустил румпель мотора, сбив с курса лодку. Они медленно тащились к месту стоянки, где на берегу их ожидал Игорь.

— Вы сами знаете? Там что-то есть фактическое, материальное или энергетическое? Допустим, что мне неважно, из какого мира… Или это действительно лишь мираж, игра света?

— Мне-то почём знать, мадам, — серьезно, но весьма неопределенно ответствовал временный сотрудник фирмы «Искатели приключений», пожимая плечами. — Что угодно можно предполагать, дело вашей фантазии. Кто знает… — повторил он, сразу устав от совершенно ненужной в любой эзотерике серьезности.

Но образности речи не потерял.

— Я же говорю вам — тайна. Тут их хватает. И избы есть, и развалины, и пожарища. Когда-то чудаков здесь хватало. Промысловики, аборигены, исследователи. Это сейчас всё забросили-запустили… А какие названия! Вон там, на юге, есть Перевал Непорочного Зачатия, интересно, да? Он расположен на плато, разделяющем реки Аян и Дулук. Туда надо по долине реки Муниль подниматься, отсюда не видно. Кругом вообще много необычного — знатоки говорят, что на юге озера аянские вороны в два раза крупней обычных, видать, хорошо питаются.

Все уставились на юг.

— Посмотрите, Рита, одни краски чего стоят! Вот где настоящая мистика, — хвастливо продолжил он. — Еще не раз нечто подобное увидите, уж покажу, я все места знаю! В нашей фирме приключения вам гарантированны. Да… Как говорил Иван Сусанин подлым полякам: «Ну что ребята, водки не обещаю, но погуляем хорошо». Юрген, вы любите поляков? Я нет.

На юге Аяна преждевременно хозяйничали зимние цвета — густая темная синева чистого кусочка неба и прозрачные голубые блики высоких гор на востоке. А на севере, там, где за далекими горами возвышенности Нимакит солнце скрывалось перед взрывным утренним выплеском, небеса и склоны уже таинственно сверкали ярким светом расплавленного золота. Как бы показывали: «Сокровища здесь!»

Они тронулись в путь ранним утром.

Утром же прошел первый дождь, вызвавший первую походную суету. Можно сказать, мелкий. Когда заводили моторы, мимо важно проплыла огромная темно-серая туча, напитанная водой, как губка. Но путников небесная хозяйка пощадила, не сбросив боезапас на еще не собравшуюся группу.

Поначалу «Шерпам» было туго, маршрут шел по низине, поросшей кустарником. Им предстояло пройти до мелководного устья двух рек Амнундакт (одна текла с юга, ее иногда называют еще и Манумакан, из долины Нерала, а другая с востока) и далее до волока на реку Нерал. Поехали вдоль оленьих троп, легко миновали небольшой разлив, и вскоре увидели уже афишированную Сержантом местную достопримечательность — старое тунгусское кладбище. Все могилы располагались в красивом месте — на ягельных холмиках, откуда было видно и долину реки, и озеро Аян. Иностранцы спешно выскочили из машин, охали, фотографировали. Почему-то у попадающих сюда всегда принято фотографировать и снимать на видео захоронения малых народов. А вот прах цивилизации не интересен, часто ли вы видите экскурсионные группы возле городских кладбищ? К чести иноземцев, ни у кого из них и мысли не возникло что-то взять с земли и тем самым потревожить могилы с традиционным дровяным настилом и христианским крестом необычной формы. Дотрагивались до серого дерева бережно. В прошлом году Андрей Донцов с Лапиным наткнулись в предгорьях на почти такой же деревянный крест в излучине реки, на перекладине которого пришлые уроды вырезали надпись «ДМБ2000» и «Metalliкa» с русским «к».

Еще через несколько минут пути показались совсем другие следы человеческого бытия — брошенные дюралевые детали катамарана какой-то неудачливой экспедиции.

Дальше открылась долинка с наледной поляной. В разрыве туч над уже пройденной частью маршрута к реке пробился косой столб солнечного света, стало веселей и уютней. Местность во многих местах была такой ровной, что Лапин смог расслабиться и даже полюбоваться встречной флорой. В его машине сидели немец и Рита. Пассажиры так распределились еще и сообразно соображению: в каждой группе по два ствола. Женщина сидела на переднем сиденье, а Юрген удобно устроился позади, поставив карабин слева возле контейнеров — на заднем сиденье и места больше, и спокойней, уединённей, что ли. К тому же, именно там в крыше кабины был вырезан широкий откидной люк, можно вылезти наверх при необходимости.

— Некоторые здешние места весьма похожи на пейзажи Швеции, — объявила Рита, глядя на молчаливого водителя-проводника. Этот внешне всегда спокойный парень ей нравился. Вроде тихий, скромный, сам для себя философичный, но какой-то бесёнок в нем все-таки сидит.

— Вы бывали в Швеции, Игорь? — спросила она.

— Нет, я там не был, — чуть виновато откликнулся сталкер, осторожно объезжая подозрительное болотце и выводя машину на моренный вынос. — Но зато я этой зимой имел дело со шведским жителем, даже аборигеном.

— Вот как? Расскажите нам поподробнее.

— Он жил у меня в квартире.

— Даже так? Мужчина? Женщина? Какой-нибудь металлург?

— Да нет же… Сейчас я расскажу, секунду, — Лапин сбавил газ, реагируя на маневры мягко раскачивающегося впереди «Шерпа», что торил дорогу под управлением Сержанта и размеренно продолжил, тщательно подбирая английские слова:

— У нас в Норильске продавали елки. Ну, новогодние, знаете… Все торопились, покупали, уж больно они красивые, эти ваши елки. Ровные, аккуратные, как у Диснея. А у нас дома всегда жара. Знаете, после того, как намерзнешься в походах, хочется капитально прогреть кости… Вот. И хвойный аромат пошел просто волнами, густыми такими. И из какой-то шведской елки вылезла шведская божья коровка! — Игорь перевел народное название насекомого дословно и потом уже показывал размер, пояснял про цвет и точки на хитине крылышек, пока слушатели понятливо не закивали головами.

— Спала себе среди веток. Наверное, даже и не поняла, что перенеслась во сне на такое расстояние.

Рита и немец с изумлением слушали.

— Ребенок распереживался, меня спрашивает, а я и сам не знаю, чем её покормить. Ползает она по детской руке, по стулу да по столу. Ну, что тут делать? Попробовали мы втроем спеть ей специальную русскую песенку: «Божья коровка полети на небо, принеси нам хлеба» (по-английски это звучало просто ужасно, никакой лирики), но она нас не послушала. Наверное, нам надо было петь по-шведски.

— Lilla ko flyg till himlen och bringa oss brod, — неожиданно пропела шведка.

Несколько секунд был слышен только звук двигателя, а потом уже и Юрген тихо запел что-то мелодичное, похоже, детское, протягивая вперед, что бы Игорь увидел, узнаваемое скуластое лицо родного карапуза на забранной в прозрачный футляр фотокарточке.

— Ну, мадам, мне, к сожалению, тут знакомо только «флюг» и «брод», думаю, что это «лети» и «хлеб». Не знаю, не учил я шведский. Жаль, что не знал. Вот когда побываю у вас — подучу. А «коровку» мы отдали в детский сад, у них там оранжерея, — открыто улыбнулся Игорь, а Рита даже коснулась его рукой в искреннем сентиментальном порыве.

Вскоре «Шерпы» выкатили на озерцо Манумакли, из которого и вытекает Амнундакта. Словом «манумакли» бесхитростно называются многие верховые озера в каньонах. В переводе с эвенкийского Долгое, а еще лучше — Длинное. Фантазия у местных народов, похоже, работала так же, как и у наших первых геологов, у тех то же самое, сплошь «листвянка», «быстрая» да «щучье».

Этот этап путешествия позволял моторизованным зрителям разглядеть все ландшафтные зоны Путоран: горную арктическую пустыню, горную тундру, редколесья верхней части склонов, тектонические трещины и речные террасы. День раскатывал пред ними голубые горизонты, они медленно ехали над озером по ягельным полянам, оставляя по бокам туманные загадки распадков. Вскоре наткнулись на старую стоянку оленеводов, в центре которой лежали на боку полуразвалившиеся нарты. Опять стоп… Крауф, пользуясь моментом, даже сбегал наверх, поднимаясь по негустому лиственному лесу с редким подлеском из ольховника.

Пока члены экспедиции изучали артефакт и пили кофе с бутербродами, а Рита бродила по кругу поляны со своим странным прибором в руках, Лапин подошел к Сергею и усмешливо спросил:

— Заметил я, как ты аккуратно каждый куст объезжаешь. Эмаль поцарапать боишься?

На что Сержант ответил ему монологом узбека из анекдота:

— Машин-то новий, рюсский, никилированний… Вдрюг тебе столб дарог пирибижаль? Вах-вах, голова начальник на капоте газета читай! Знайш, я так думай — начальник мне новий дадут, радиатор — не-е-ет… «Такой начальник» больше Квест не даст, если этих не сбережём.

— Кстати об узбеках. У тебя не осталось орешков в меду? Жрать что-то хочется, как из ружья, наверное, переволновался. Комар в веко жахнул, теперь чешется, — посетовал Майер. — Пора бы нам приваливаться капитально, судя по аппетиту, а? Насчет горячего ты как?

— В дверце внизу есть пакетик чипсов, поди возьми.

«Приваливаться капитально» пока не получалось, негоже сразу же нарушать график движения. Так что, с горячим и «полежать» они пролетали. Рита невозмутимо ела какой-то питательный, но насквозь диетический порошок, осторожно подсыпая его в чай. Не грибок ли мексиканский? Насмешливо предложила попробовать Сержанту, рекламируя очищение организма и ума, на что Майер ответил ей так:

— Мое место в пищевой цепочке, мадам, никак не позволяет мне заниматься мутным порошковым вегетарианством.

На прибрежном песке взволнованный Юха вскоре разглядел (вот уж, кто чем озабочен) много волчьих следов, причем звери здесь были настолько крупные, что в отпечатке их лап спокойно могла уместиться суровая мужская ладонь. Следы привлекли внимание всех, а канадка не просто сфотографировала, а еще и измерила, попутно поясняя Рите, что северные волки больше своих европейских собратьев, и выглядят они до того внушительно, что издалека их порой принимают за оленей (она применила слово «карибу»).

И снова в путь!

В машине Сержанта на переднем сиденье ехал финн, а канадка, к великому сожалению Майера, обосновалась позади. Помощи от финна практически не было. А вот Софи часто и вовремя подсказывала верный путь, порой через люк выбираясь наверх для обзора. Лебедки, установленные впереди, им еще ни разу не пришлось применять.

После короткой ознакомительной остановки у нарт начались хаотически расположенные моренные гряды на водоразделе, а в точке слияния истоков Нерала в долине пошел топкий и замусоренный половодьем лес. Река распалась на множество мелких проток, и они пошли прямо по воде и гальке. Потом уклон уменьшился и открылась очередная наледная поляна — огромная, но прилично подтаявшая за жаркое лето. За поляной перед высоким моренным валом приток Амут-Нерал одним дружным руслом скользнул налево — к водоразделу с речкой Кутарамакан, бегущей к одноименному озеру. И опять находка!

Напротив устья Амут-Нерала на большой поляне стояли два красных столба с перекладинами. При ближайшем рассмотрении все предположили, что это тунгусское культовое сооружение. Рита опять заинтересовалась, а после того, как Майер выдал, что это и есть, скорее всего, знаменитые и таинственные «ворота шамана» с колдовскими свойствами, просто прилипла к месту и категорически не хотела ехать дальше. У Игоря на этот счет имелась версия более прозаическая, но, пожалуй, более красивая. По его словам, с приближением родов отцы семейств заставляли шамана камлать, а для усиления эффекта и организации действенной помощи устанавливали для роженицы отдельный чум. Норильские тунгусы, будущие долгане, ставили снаружи две ошкуренные молодые лиственницы с крестообразными поперечинами, называемые «туру», что значит «столб», символически изображая столь распространенные в долганском шаманстве «туру-деревья», связанные с душой и жизнью человека. Долганы верили, что, опираясь на священные деревья туру, душа («кут») роженицы как бы выпрямляется, встает после родов и тем самым возвращается к жизни.

«Ворота» представляли собой четырехметровые столбы ярко-красного цвета, на столбы были набиты поперечные рейки разной ширины, образующие две своеобразные плавных волны по бокам. Один столб был прикреплен к лиственнице, а вот другому повезло меньше, его закрепили к пеньку, и он завалился под напором зимних ветров.

Вошедший в роль экскурсовода-эксперта Сержант охотно рассказывал, что весь их путь, в общем-то, идет по древней кочевой тропе, перерезающей весь массив Путоран с юга на восток, настоящему торговому пути. Здесь жили и кочевали племена и роды, а одиночки-эвенки обитали до последнего времени. Потому и хватает артефактов. Так рушился широко распространенный миф о том, что на плато Путорана местные люди, дескать, ни когда не жили…

Но и современных кострищ хватало. Сержант злобно шипел на туристов-водников. Лапин смотрел на вещи более романтично, предположив, что лет через сто и эти следы станут объектами исследований. Это вряд ли, возражал ему Майер. Ни один современный турист еще не поставил культурологически ценные «ворота шамана» на перевале и изображение божка «садэи» или «нга» у входа в темное ущелье… Спорить тут можно. Но факт остается фактом, если ранее в основном к северу от Норильска земли были сплошь усеяны остатками жизнедеятельности, что ни озерцо тундровое — консервные банки и осколки стекла, то теперь беспардонность высокоскоростных временщиков с рюкзаками добралась и до Путоран.

Постепенно распаляясь, Сержант вскоре разогнался, набрал должный дискуссионный пафос и громкость речи.

— Какая такая необходимость разводить новый костер чуть дальше уже освоенного другими места, а!? Вы же вечно торопитесь, бродяги. Ведь у вас, чертей, вечно нет свободного времени, что бы все изгаженное тщательно прибрать за собой, давит график и сроки, жжет карман обратный авиабилет. И вот вам итог, пожалуйста: что это там сбоку глаз мозолит? Это назойливо белеют так и не сгнившие куски рваной бумаги в местах оперативных нужников… Опасный анахронизм, между прочим! В детстве мама заботливо говорила Серёге: «Не вытирай, сына, жопку газеткой, в эту бумагу газетчики всякой гадости много напихали, рак у твоей жопки будет». Газет мама почти не читала, но существо газетного ремесла понимала четко и верно. Давным-давно кругом туалетная бумага, а газеты лежат черт знает с каких лет! И не торопятся сгнить. А у кочевых тюрков было принято подмываться после туалета.

Да… Прав Сержант, или нет? Странная избирательность наблюдается на туристических маршрутах. Нет, вы, господа, конечно, этически правильно закапываете банки целлофановые пакеты, но… почему-то легко бросаете по берегам сломанные весла, куски брезента, резины и трубчатые рамы. А убирать это все кто за вас будет? Так какого же… ядрена вошь!

Основные мысли его обличительного спича упали, как и ожидалось, на благодатную почву. Эколог, матерый спорщик в этой сфере природоохраны, и канадка (тоже не дебютант), с воодушевлением поддержали его постулаты. Немец же, как и полагается настоящему охотнику, занял выгодную серединную позицию, хитер фриц, хитер… Коли ты сам периодически сокращаешь фауну огнестрельным зельем, глупо излишне громко сетовать на вмешательство цивилизации в природу. Но вот какая странность! Насквозь пропитанная европейской идеей природосбережения Рита Энквист неожиданно для всех поддержала Лапина. А он рассуждал странно, выкладывая мысли спокойно и убедительно, хотя могло показаться, что он просто стебается.

Ну скажите, чем принципиально отличается старый (древний) мусор, оставленный на тропе долганами или эвенками от «нового» мусора малочисленных групп путоранских туристов? Это же не пригородные пикниковые компании… Сколько того мусора? Да и этот мусор, если разобраться, представит спустя некоторое время определенную культурологическую ценность. Вот здесь проезжий долганин бросил старые нарты, оставил гнить конструкцию для ловли песца или порубил и сложил кучкой стопку старых шестов для чума. Да черепа-рога оленей на пеньках вывесил… Все это перегниет и растворится в природе, как и пустая консервная банка туриста.

А вот если, согласно повальной городской моде, навязать на пригородные дерева гирлянды ленточек, некоторые из которых сделаны уже из современных синтетических тканей, то этому дереву точно придет пипец, да и ассоциации такая картинка вызывает… со свалкой. Точнее, с кустами вокруг нее, облепленными принесенным ветром мусором.

Религиозные обряды? Все эти столбы и трухлявые остатки бубнов? Ну и что, что древние оставили? Короткие вечерние посиделки уставшей тургруппы, с редко разрешённой бутылочкой для сугреву и философскими разговорами прохладным вечером мало чем отличаются от языческих камланий. Эффект тот же, посидели, помедитировали, вкурили (раньше трубочку пеньковую, ныне сигарету с угольным фильтром, а кто и чуйской травки), нашли себя в пространстве и времени, поверили в Вечность… А Древность сама придет. Ведь уже сейчас находка остатков следов экспедиции 20-30-ых годов прошлого века вызывает восторг, сравнимый с эмоциями Шлимана.

Даже если кто-то уронит на землю memory-карточку для камеры или пару батареек — ничего страшного. Представляете, каким сокрушительным ударом станет для будущего археолога находка примитивного костровища со следами технологии допотопного барбекю и карту памяти рядом, в том же культурном слое? Как так, тут и рыбу острогой добывали, и флэш-память использовали? Никак, пришельцы!

Конечно, титановые остатки катамарана не сгниют, это нетленка. Но лишь голая рама от него вскорости и останется. Брезент быстро истлеет, люверсы проржавеют и выпадут, обратятся в прах. А костяк пару раз передвинет ветром и паводком на более спокойное место, за него зацепятся кусты, края бережно закроет мох. И будет из бывшего гордого плавсредства отличное жилище для полевой живности, никак не мешающее окрестной природе. Глядишь, когда-нибудь и медведь себе там берлогу устроит. Одним словом, то, что сегодня нам кажется поганым мусором, когда-то станет единственным надежным способом перепроверки противоречивой исторической и этнографической информации.

Странно, да?

Голубичное поле под ногами поспело, да и грибов хватало. Но отвлекаться на сборы этого кулинарного изобилия было некогда, график есть график. После «ворот шамана» отдохнувшие «Шерпы», ведомые набившими руку водителями, достаточно быстро добрались до небольшого уютного озера, что мерцало зеркальцем почти на самой стрелке рек Нерал и Бургуль. Водители переговорили с экипажами, согласовались по бортовым радиостанциям и решили, что группа к концу дня плановый маршрут закончила. Уже вечерело, пора думать о постое. В поисках места для стоянки они проехали немного вперед и встали под высокой ягельной горкой.

Проводникам по условиям путешествия было положено спать в кабинах, для всех остальных имелись две уютные палатки. На мшанике они останавливаться не захотели — не очень-то удобно спать на нем, как в гамаке. Да и под костром в скором времени появятся неизбежные лужи от подтаявшей вечной мерзлоты. Оглядевшись, быстро нашли мелкий галечник на берегу реки и разбили «женскую» палатку до того момента, когда вновь пошел мелкий дождик. Осталось лишь малое — наловить хариусов на ужин. Всем казалось, что больше никаких приключений в тот день не будет. Но не тут-то было.

В обеспечение рыбалки хотели накачать лодку и спустить ее в течение, что бы проплыть по широким в этом месте разливам до удобного места. Это недалеко, можно даже мотор не навешивать. Уклон Бургуля в излучине маленький, вода спокойная. Качать насос пока было не лень. Но, взвесив все «за» и «против», Сержант идею блокировал, разумно предположив, что у перекатов течение после дождичка вскоре будет такое, что не выгребешь.

Идти на «фишхантинг» изъявили желание все, кроме финна и Риты.

Наиболее тонкий и ценный кайф рыбалки сконцентрирован в подготовке к моменту первого заброса. Ревниво поглядывая, как умело Софи заправляет дорогой спиннинг, пробует рукой тормоз мультипликатора, как точно и хлестко она отмахивает пробные забросы с проводкой, проводники поняли, что быстро эта вечерняя рыбалка не закончится. Немец взял неизменную винтовку. Впрочем, Сержант тоже не забыл ствол, а вот Игорь ничего не взял — итак оружия хватит. А вот мазюка пригодится, комарья и мошки тут было куда как больше, чем наверху, сказывалась близость воды и упавшая к вечеру температура воздуха. Ходить по подобному лабиринту воды и густого ивняка — сущее наказание. В путь по топкому бережку группа пошла гуськом, толкая кусты плечом и неспешно выискивая подходящие места, заодно разглядывая идущие в том же направлении внушительные и свежие следы семейства лосей, что тут же заставило Крауфа взбодриться. Немец то и дело останавливался, обыскивая окрестности через панкратический прицел.

Это случилось почти сразу за третьей излучиной, в глубоком спокойном рукаве.

Дождь кончился, воздух — вечерний, живительный, чуть холодный и кристально прозрачный. Резко и отчетливо стали видны очертания вершин каньона Бургуль. Склоны внизу еще зеленели, а русла пересохших было ручьев, протянувшиеся по пойме справа, точно белые кости мамонта, вновь наполнились водой. Она журчала по всей долинке, принося с собой радость путешественникам и порождая вполне простительные преувеличения изредка залетающих в эти края фотохудожников. В правильное место пришли, это хорошее расслабление перед завтрашней тряской в преодолении оставшихся до цели километров. Друзья уже знали конечную точку этого радиального маршрута.

Сержант крикнул шедшему впереди другу, что бы тот тормозил, — у почти незаметного с воды распадка имелось явно уловистое место. Игорь его понял, подошел к берегу, одновременно вытаскивая из-за спины сложенный спиннинг.

И тут все они почти одновременно увидели избу. Это была древняя бревенчатая хижина, покрытая древесной корой. Сбоку к ней была прилеплена кривая сараюшка, а со стороны восхода — пристройка чуть более приличная, из толстых ошкуренных стволиков. Судя по всему, хозяином задумывалось что-то типа веранды. Лет пятьдесят было этой постройке, никак не меньше. Замаскирована в кустах и зарослях достаточно хорошо, случайный сплавщик ее и не заметит.

Позже Сергей Майер, рассказывая об этом случае, вспоминал:

«По большому счету, это была неслучайная встреча. Точка для остановки тут самая удобная. Бережок, изба эта. Как бы мы мимо прошли? В общем, смотрим мы с Игорем на эту «веранду», и вдруг видим — ё-мое, да там человек сидит! Метров пятьдесят до него было, не больше. Увидел он нас, медленно повернулся и спокойно полез к себе в избу. Слышу характерный «бряк» — железо стучит! Я тут же карабин поднял с пенька, так, на всякий случай, кто его знает. Смотрю, наш немец тоже не спит, ствол гладит.

А тот вылазит из темноты с чайником в руках. Среднего роста, худющий, щеки втянуты до зубов, сам черный, то ли от загара, то ли от дыма. Как печная труба в линялом камуфляже. Да… Очень уж странный был хлопец. Но это лучше, чем встретить ненормального отшельника, злого на всех и вся. Или зануду с рюкзаком, их я никогда не понимал, это те, кто тупо прет вдаль, лишь бы подальше забраться, мол, там и виды круче, и вода целебней. А цели-то и нет. В общем, старая песня: «Славны бубны за горами!». Но это потом все выяснилось, а в тот момент иностранцы напряглись как-то. Я сам насторожился. Да чего там, и Игорь Лапин напугался».

Тут Сержант врал. Игорь ничуть не испугался, сразу почувствовав д р у г у ю ауру.

Он же произнес первое положенное в таких случаях слово:

— Бог в помощь.

— И вам удачи в пути, — тихим спокойным голосом произнес странный человек, — счастлив с вами познакомиться, господа, меня зовут Олег. Боюсь, вам сюда тоже дорога была непроста.

После чего, как-то странно передвигая ноги, он направился под навес, к кострищу.

— У меня чай есть, прошу…

Друзья представились, переглянулись. Лапин кивнул Сергею на белёсый стол. Судя по крошечному свертку, чая у жителя почти не было. Потом показал немцу и Софи, что бы те пока оставались на месте.

Еще не осознав полностью смену реальностей, тот незримый переход ими фронтира между благополучным куполом цивилизации, пусть это будут лишь «Шерпы» с рациями, и жестким миром дикой природы, Игорь с Сергеем молча смотрели, как Олег пытается колоть дрова. Как падает полено, как валивается из сухой руки топор, а потом как и сам человек начинает медленно падать на бок, пытаясь ухватиться ослабевшей кистью за стойку из неошкуренной лиственницы. Первым все понял Майер, миропонимание профессионального медика позволило ему выделить главное.

— Закрути меня леший… Игорь, да он же тут от голода помирает! — Сержант ловил пульс, приподняв голову аборигена. — Ну да, типичный голодный обморок… Юрген, давай сюда рюкзак, и костер пали в темпе. Костер, говорю тебе, огонь, пламя! И сумку! Софи, сумку мою с берега принесите!

Через пять минут Игорь вскрывал консервы, грел их на сковороде и резал хлеб, наблюдая за тем, как Сержант, вместе с Юргеном перетащив Олега и усадив его спиной к стене хижины, колет ему содержимое ампул из оперативной аптечки. Тот почувствовал, как на лбу выступил пот, пошевелил губами и поднял руку, что бы вытереть, но не удержал. Что-то опять кольнуло — теперь в левое предплечье. Резко повернув голову вбок, он увидел шприц с глюкозой, воткнутый в руку. Тогда он попытался сказать связно, но опять не смог.

— В избе… Сюда его принесите.

Не отрываясь от дела, Майер коротко мотанул светлой прядью, глянул на стоящую в оцепенении канадку. Софи осторожно зашла в темную избу и сразу увидела в сумраке затхлого пространства лежащую на куче веток собаку. Подошел Игорь.

— О, мой бог, — изумленно прошептала она, опускаясь на колени.

Помесь лайки и овчарки. Еще более худой, чем его хозяин, пес тяжело дышал, высунув почти сухой язык. Без всякого труда подняв здоровенного когда-то пса на руки, она легко понесла его к выходу. Тот грустно смотрел на женщину, молчал, но честно попытался лизнуть ей руку. И чуть дергал левой лапой. Софи не выдержала и молча заплакала.

— Еще один пациент. Может, не такой гордый? — уже более бодрым тоном констатировал Сержант. Майер уже вошел в роль, собрался. Работал, одни словом.

Лапин озабочено поднял глаза на друга:

— Охренеть… Этот зверюга сейчас и тушенку-то, пожалуй, есть не сможет, — вполне резонно предположил он.

— Пожалуй… Давай что-то другое.

— Угум. Сгущенку разведу. Чуть теплую, само то будет.

Хотя в небе уже появились просветы, стало темней, наступил предосенний заполярный вечер. Постепенно гасли кроваво-бордовые верхушки горных склонов. Как это часто бывает в предгорьях, потянуло душистым ветерком, еще теплым от солнца, а листва вокруг протяжно зашептала какие-то сплетни. А потом налетел «чинук» — ночной холодный порыв с неприступных вершин плато. По заводи пошла рябь, закачались макушки лиственниц. Но и «чинук» не смог возмутить покоя темных пределов здесь, внизу. Ни зверь, ни птица — никто не подавал голоса. В этой незыблемой тишине Лапину показалось, что он начинает понимать причину неразговорчивости всех, живущих в о т р ы в е.

Человека кормили в два приема, собаку — в три. Пес заснул сразу после этого, а человек начал рассказ.

— Знаете, в течение последний двух недель я поддерживал свои силы, съедая в день лишь по два сухаря и по кусочку копченого мяса. Ункасу было тяжелей, он постоянно пытался охотиться.

— Не велик рацион, — покачал головой Сержант, уже и сам с удовольствием наминая горячую смесь, видно было, устал доктор.

— Да нет… Туда-то мы шли нормально. И еды хватало, и сахара. А вот обратно…

— А где были-то? — наконец поинтересовался Лапин.

— На озере Бельдульчана. Верхняя Бельдульчана, — уточнил Олег, немного помолчал и добавил. — Это за хребтом Каменная Тундра.

Друзья переглянулись. Вот это да! Есть на плато места заповедные, есть места нехорошие, не рекомендуемые к посещению. Рыбные и зверовые угодья, известные фанатикам гольцовой рыбалки. Есть места традиционных «вертолетных» фотосъемок и престижных пикников власть предержащих. А есть просто недоступные! На озеро Бельдучана никто не ходил аж с середины 80-х годов, это серьезный категорийный поход! А тут… В одиночку, практически без снаряжения, с непонятной целью… Кстати, зачем? Там ведь нет никаких патентованных красот. Ни рекордных водопадов, ни красноватых скальных каньонов, нет гигантских зеркал горных озер и обширных ягодных лайд. «Каменная Тундра», не даром первооткрыватели местности такое имя дали. Теоретически можно было предположить, что путник приложил такие усилия для того, что бы побывать на одном из крупнейших российских водопадов — Бельдунчанском. На взгляд многих путешественников, Бельдунчанский водопад самый впечатляющий на территории бывшего СССР. Всем своим весом величественный поток отвесно падает вниз с высоты семиэтажного дома. Но от тех «каменных тундр» до водопада — пилить и пилить, да и находится красавец гораздо южней.

И ведь не выспросишь особо, не принято. Не хочет человек говорить, вот и не настаивай, не буди лихо. Один идет сюда за красотой, другой — банально набить свежей рыбой закрома катера или блатной вертушки. Есть беглецы от Закона, а есть беглецы от самого себя. Тут одиночки стараются избавиться от неизлечимых заболеваний первобытной эзотерикой пространства, отчаявшиеся родители лечат от наркомании пропащих детей. Отшельники и идейные бичи укрываются в одиноких избах, напрочь отвыкая от людского общества. Попадаются уфологи и адепты новоявленных религиозных школ. Кто-то ищет очередной «выход Шамбалы», а кто-то хочет дополнить до Большого Шлема свою коллекцию охотничьих трофеев, как Юрген Крауф. Есть искатели россыпного золота, не терпящие возле своих заветных мест не то что неуместных вопросов, но и вообще никого из людей на расстоянии выстрела из карабина…

Встреченный ими странник своим обликом и снаряжением не укладывался ни в одно гнездышко. Да он ведь и не сидел на месте, не прятался. Он шел назад, пока не начал умирать от истощения.

Иностранцы стоял чуть в стороне. Софи что-то подсказывала немцу, а тот, достав спутниковый телефон, с кем-то говорил — уверенно и коротко. Сержант вопросительно посмотрел на женщину и она, поймав взгляд, энергично помахала над головой рукой ритмичными круговыми движениями и кивнула на немца. «Вертолет вызывает, санитарный рейс, — подумал Майер. — Молодец, ганс, быстро реагирует. Хорошо путешествовать при таких бабках. Хотя… Что бабки. Думаешь, все бы вызвали вертушку?»

Во второй раз разливая чай по маленьким кружкам, Игорь попытался зайти с другой стороны:

— А чего припасов-то не хватило? Не рассчитали?

— Туда мы с Ункасом итак шли на пределе веса, — пояснил Олег, еще больше запутывая картину произошедшего, — и груза у нас было много. Я честно надеялся на подножный корм, особенно на рыбу…

— В Каменной Тундре с рыбой туго, — покачал головой Сержант, натирая руки реппелентом.

— Я знаю.

На кровососов он внимания уже не обращал. Особенно тяжело дались им последние дни пути до этой водной магистрали, которая могла вывести их к озеру Кутарамакан, то есть, к людям.

В сумерках было все трудней разглядеть старую оленью тропу. На последних километрах шумный ручей вздулся и летел быстрой неодолимой рекой, отделяя от них долину Нерала. В который раз за время тяжелейшего маршрута его сердце дрогнуло. Полоса света на юго-западе поплыла перед лицом. Он сидел с закрытыми глазами и в этот миг спасительным маячком, не дающим сойти с ума, перед ним возникла уютная спальня в Норильске на третьем этаже дома на улице Кирова и фигурки спящей жены и детей. Ничего не узнают они, если сейчас случится непоправимое. Ничего. Широко раскрыв глаза, наглухо застегнул куртку, плотней подогнал рюкзак и, стиснув руками Ункаса, с криком бросился в ледяную воду. Потом еще раз закричал от страха, когда их, уставших бороться с течением, в крутящейся пене понесло вниз.

Как выбрались на берег? Да чудом. Забрались в чащу ивняка и простучали зубами всю ночь, сил не было. Иногда пес, до которого доносились запахи и звуки, неуловимые для человека, начинал хрипло задыхаться от ярости на собственное бессилие… Еще пять дней назад он был способен догонять зайчонка, принося его хозяину. Но и у Ункаса силы иссякли, ему приходилось двигаться больше, охотясь…

Олег уже не разговаривал вслух, пугая сам себя часами молчания. А изможденный пёс всё порывался идти дальше. И не мог. И Олег не мог, но все-таки заставил себя, потому что не мог примириться и с чудовищной мыслью о фатальном проигрыше. Только наутро, свернув на путь к Кутарамакану, они наткнулись на заброшенную хижину. К этому времени у Олега оставалось две щепотки чая. И все.

— Ункас не я, он привык питаться мясом и переносил лишения тяжелее. Пару раз просто ложился и не мог двигаться. Как-то мне повезло, и я подбил камнем куличка. Когда вернулся, Ункас лежал на спине. Было прохладно и мне показалось, что над ним поднимается пар от дыхания, а когда подошел поближе, то пар исчез. Я чуть с ума не сошел…

— А здесь? — спросил Майер.

— Здесь я собирался соорудить удочку и попытаться выловить хоть что-то. Хариуса.

— Это вряд ли, — ставя чайник на костер, проронил Игорь. — У вас хоть спиннинг был?

— Утопил на переправе, уже и не помню на какой, — махнул рукой собеседник.

— А ружье? Здесь же медведей полно!

— Зачем оно мне… Ракетница у меня есть. А медведя мы ни одного так и не сподобились увидеть. Вроде, один раз как-то ночью подходил к нам, но Ункас залаял, на этом все и кончилось.

«Ракетница у него… Н-да, это покурить надо, — подумал Сержант. — И попить».

«Человек ненормален, — подумал Лапин. — Значит, наш человек».

В тишине было слышно, как немец торопливо старается переводить канадке все, что он только что узнал. Софи стояла на коленях перед собакой, медленно вливая ей в пасть ложку за ложкой.

Поднимаясь с места, Сержант, разминая ноги, неожиданно спросил:

— Скажи, Олег, скажите честно, ты турист? В смысле, опыт какой имеешь?

Тот лишь грустно улыбнулся.

— Сейчас имею, думаю, уже приличный… А до этого маловато.

И тогда уже всегда сдержанный Лапин не выдержал.

— Так зачем ты, черт тебя возьми, поперся в самое глухое место Путоран! В одиночку, без опыта, без снаряжения, без расчетов, без проработки маршрута!

Вместо ответа Олег с трудом поднялся и шатаясь, пошел в избу. Ункас, уже способный сидеть, попытался встать, но лапы подогнулись. Пес заскулил и опустился на землю под рукой биолога, глядя на дверь.

— Вот, посмотрите, — тихо предложил показавшийся в проеме мужчина, протягивая соратникам небольшую потрескавшуюся дощечку.

Игорь придвинулся у Майеру, тот взял в ее в руки и, вспомнив, что не все из компаньонов прилично владеют русским, сразу начал переводить на английский язык. Рядом встали и остальные, рассматривая надпись.

«В этом месте при переправе через ручей Звенящий 12 июля 1959-го года трагически погиб рабочий геопартии Норильского Комбината

Поляков Пётр Анатольевич».

Все молчали, ожидая пояснений.

— Я прочитал об этом в одном из старых туристических отчетов. Там и фото были, и схемы-кроки, описание. Несколько лет назад я попытался хоть что-то выяснять, но, по большому счету, безрезультатно. Тело так и не нашли, а родни в Норильске не осталось, все драпанули на материк.

— И вы решили… — изумленно прошептал Лапин, уже зная ответ.

— Ну да. Наверное, я года три думал… Как же это так? Погиб человек, а про него забыли. Все забыли… Взял материал, металл вырезал по лекалу в цехе, крепеж, табличку новую. И пошел, — просто сказал Олег.

— И сделал? — потрясенно воскликнул Сержант.

— Конечно. Я ещё и камнями памятник обложил, соорудил что-то типа постамента. И все скрепил цианакрилатом и цементом, с песком смешивал, намертво, что бы на века.

— Ты что же, цианакрилат с цементом т у д а пер?

Тот только кивнул, смущенно улыбаясь, как ребенок.

— А дальше что? — не унимался Майер.

— Зайду в городской архив. Расскажу им, покажу фото памятника, может, кому-то интересно будет, когда-нибудь и родня узнает, я верю, — сказанное прозвучало как-то наивно и несколько неуверенно. Мол, ну что вы ко мне пристали, граждане хорошие, я и сам отлично знаю, что в наше время это вряд ли кому согреет душу.

«Точно, ненормальный, — подумал Игорь Лапин. — Нестандартная у него мотивация, ох, нестандартная… Несовременная, сейчас так не поступают. Мы э т о уже почти потеряли. Впрочем, а кто вообще из тут сидящих нормален? Известный склонностью влипать во всяческие авантюры травматолог Сергей Майер, что ли? А сам-то ты, товарищ Лапин? Жена из-за твоих приключений скоро поседеет. Один вид чего стоит, чисто лондоновские «негодяи с Севера».

Софи подозрительно отвернулась. Немец тихо опустился рядом с ней, что-то шептал на ухо. Какие тут, нафиг, цивилизации, национальности и языки! Какие тут, прости господи, политико-культурные различия и нравственные подходы…

Так они все вместе и сидели — группа ненормальных людей Заполярья.

— Наивно… Но думаю я, что всё это было круто. Это круто, Олег, — жестко произнес Сержант, — и это серьезное дело… Нужное.

— Я знаю, — опять сказал Олег, и на этот раз они все замолчали уже надолго.

И каждый вспоминал своих погибших.

И каждый вспоминал все встреченные в жизни забытые потомками памятники погибшим ходокам. Они ведь везде есть, и в России, и в Европе, и в Америке. На ближних проселках и дальних тропах.

Так почему бы высокой Музе, отвлекаясь от повседневного пафоса штампованного эфира и желтизны газетных страниц, не вознести до должных высот людского восприятия эту простую историю о походе обыкновенного норильчанина Олега Зимина, так пронзительно чувствующего всю несправедливость этого забытья… Спеть о вечной ценности настоящей человечности, благородной цели и трудном пути одиночки!

Увы, читатель, но эта капризная дама и меня не считает своим другом, приходится опять обращаться к прозе.

Глава 3 Окружение Норильска

«Бывает, что во время урока математики, когда даже воздух стынет от скуки, в класс со двора влетает бабочка; мальчуганы встряхивают головами и начинают с любопытством следить за полетом, точно видят перед собой не бабочку, а что-то новое, странное; так точно и обыкновенное шампанское, попав случайно в наш скучный полустанок, забавляло нас».

(А. Чехов. «Шампанское»).

Проехав несколько километров по левому берегу, они встретили мужичка-с-ноготка.

Мужичок занимался делом: неспешно латал, как он его называл, «балаган». Не раз бывавший в пеших походах на Красной Поляне под Сочи, Лапин отлично представлял себе, что такое кавказский балаган в горах, ставят его в основном скотоводы или пастухи. Встречал и эвенкийские легкие балаганы. Тут же стоял не столько шалаш, сколько избушка, хоть и легкая, не капитальная. Рядом виднелась самая настоящая банька, крытая черным рубероидом и обрывками обшивки катамаранов. Вокруг по деревьям висели две маленькие жилковые сетки, никак не для промысла, так, «кормилицы». Встречать путешественников вышел сам хозяин, крикнувший двум большим и лохматым лайкоидам-самоедам приказ оставаться на месте. Псы и не подумали слушаться, весело затанцевали вокруг гостей.

Дерсу Узала. Настоящий винтаж.

Старик щеголял пред ними в выцветшем нижнем белье, которое не то что иностранцам, но и работнику социальной службы показывать нельзя… но зато с винтовкой в руках! Он смотрел на вездеходы, словно не веря своим глазам. Но к технике не подошёл. Собаки же, наоборот, сочли необходимым все колёса обнюхать и метки на технику пришельцев поставить.

Майеру показалось странным, что по ряду признаков весь этот лагерь был какой-то не жилой. Будто человек пришел сюда только что и долго задерживаться не собирался.

Мужичок был с Агапы, а сюда, как пояснил, зашел на недельку, не больше — «кой чё сделать». Раньше их столь импозантный новый знакомый работал, как он сам утверждал, лесником, а теперь уж десять лет как является самым что ни на есть знатнейшим охотником-промысловиком! Здесь был его охотничий участок, и в угодьях он не живёт всего лишь четыре месяца, с января по апрель, в самые морозы возвращаясь к жене в далекую Туру. Летом ловит рыбу — сига, гольца и муксуна на озерах Агапа и Бельдунчана, здесь же её солит бачками и сдаёт вертолётчикам, вызывая в случае необходимости по рации. Но те прилетают, как бог на душу положит. Платят ему за это, как утверждал мужичок, сущие копейки, но план — пять тонн рыбы в год — надо выполнять, а иначе у него отберут участок.

Если говорить честно, то основной его профит совсем в другом: отстрел оленей во время их ежегодных сезонных миграций и зимняя ловля капканами пушного зверя. Словоохотливый промысловик, стосковавшийся по общению с двуногими, по-житейски опытно увидел, что пришлые не принадлежат ко всяким там «инспекциям» или «органам» и вываливал информацию потоком, а лапшу горстями.

Всё для жизни у него есть, но не тут, а на Агапе. Ружей у него целых два: дробовик-двустволка и винтовка выпуска аж 1943 года, которую ему, как нарезное оружие, вообще-то иметь не положено… но ведь именно из этой-то он много фашистов набил ещё в Великую Отечественную, в боевой юности гнав супостата от Киева и аж до Одера! Эту часть рассказа Юрген Крауф, рассматривая винтовку с зарубками выслушал особо внимательно, покивал, нимало не поверив вруну, и напоследок предложил продать ему сей раритет.

Доказать, что хитромудрый дедушка врет, было решительно невозможно; как и у многих полевых людей после сорока лет его лицо было столь морщинисто, а артритные руки настолько изношены тяжелым трудом в холодной воде, что ему могло быть и пятьдесят пять лет, и все семьдесят пять. Пусть себе врёт, если так хочется, решили сталкеры. Демонстрируя гостеприимство, старик предложил им несколько хвостов свежего хариуса, но Сержант отверг подношение, предложив просто сварить уху на всех, легко щелкнув себя по горлу. Схема тут же была принята, начали распаковываться. А тем временем дед в блуждающем режиме продолжал рассказ… В избе на Агапе — две моторные лодки, полтора мотора и почти развалившийся снегоход «бурашка». Кроме старой рации, есть также и приёмник, к которому вечно не хватает батарей. Тем не менее, именно он и позволяет деду быть в курсе всех политических дел в стране и мире. Эти вопросы старик и пытался горячо обсуждать с молчаливым Лапиным.

Он всё время беспрестанно говорил, говорил что угодно — просто для столь желанной одинокому человеку музыки родной речи. По любому вопросу он имел своё оригинальное мнение, и похоже, ему неважно было, слушают его или нет, — человеку хотелось вдосталь выговориться.

Наиболее часто абориген повторял фразу:

— Тошно мне смотреть, как человеки себя расходуют.

Но более всего запомнилась вот это:

— Когда звенит в ухе, то это вас из Бодырбо-Моу, нганасанской Земли Мертвых зовут.

И вот это:

— Внук у меня ученый, страсть! Страшное дело… Только у него глаза отчего-то узкие. Видать, настоящий шаман.

Рита с Софи, пользуясь услугами толмача-Сержанта, попытались возвращать разговор на более интересные для европейцев вопросы экологии, этнографии, его жития здесь, но хитрец все время упорно возвращался к политике. Правда, заодно мужичок рассказал и про своего «папашку», что воевал ещё в русско-японскую, а после обосновался промысловиком на юге Таймыра. Якобы, вернулся он сюда вместе с Никифором Бегичевым, доверенным лицом еще молодого в те годы Колчака.

Сбегав в дом, старик перед самой ухой принес к общему столу краюху относительно свежего самопечного хлеба, тройку малосольных хариусов самого нежного среднего размера и чудесный чайный сбор в холщовом мешочке. Юрген тоже умудрился удивить всех, вытащив откуда-то герметическую упаковку с немецким чёрным ржаным хлебом, почти бородинским, по крайней мере, по цвету.

Потом пошли традиционные обменные тёрки.

Увидев у Игоря поясной нож, мужичек прицепился к нему, как банный лист: подари-поменяй! Необычный нож, кованый из углеродистой стали, более всего напоминающий североамериканский «хвост бобра» еще времен хозяйствования в Канаде «Компании Гудзонова Залива». Только вместо традиционных пяти медных заклепок на накладках ручку ножа украшали витые металлические полосы, своеобразное литье в канавки через обмотку рукояти. Конечно же, Лапин ни на какие сделки не согласился.

После второго стаканчика хозяин стал настойчиво уговаривать иностранцев остаться у него ночевать, обещая истопить им баню, что напугал женщин до смерти, а смиренного и тихого Юху, старавшегося вообще не показываться ему на глаза, так и вовсе стал уговаривать остаться напарником. Клятвенно обещал, что финн Юха, как коллега и знаток полярной жизни, за зиму легко наколотит бабла на машину «Жигули», а то и «Волгу». Того, что ни той, ни другой машины более в России не выпускается, дед не знал… Охотиться, говорил он финну, вынужденному не раз выпить «под харьюзка», ему вовсе не надо будет, пусть финн не волнуется — с промыслом дед и справится. А нужно, чтобы всё по дому было в порядке, более менее убрано, да обед приготовлен.

Самое главное, что ожидало столь перспективного финского батрака — помощь в свежевании добытых оленей. «Наколотить, — говорил дед, — я их могу сколько угодно, но вот шкуру снимать нужно быстро, что бы с ещё не замерзшего зверя». Уже изрядно опьяневший и начавший понимать деда без перевода Юха неожиданно для всех вдруг загорелся этим «уходом в отшельники», достал комп, вытащил на экран калькулятор и о чем-то начал горячо спорить с Ритой, фыркающей, как ездовой олень. Немец громко хохотал, а Софи невозмутимо снимала чудесную сцену деловых переговоров на видео.

Финн распалился не на шутку. Но тут Сержант с Юргеном быстро разъяснили ему, что такие поползновения в середине похода могут и должны быть расценены не иначе, как попытка дезертирства в военное время, за которую полагается расстрел в задницу холостыми патронами. Финн тут же сник, а дед выдохся.

Хорошая встреча вышла. Вот только имени деда потом никто не смог вспомнить.

Но пора было двигаться дальше, — график похода, чтоб его…

Начальник станции Фокино выглядел импозантно.

Это был рослый мужчина в высоких шнурованных охотничьих сапогах их «мембраны» и в контргармоничной серой кубанке. Полагающийся вороной чуб имелся, но лишь краем — почти не видно, но есть. Пастельносалатный свитер со вставками под «стрелковое плечо» и карманами с клапаном придавал ему вид полевого командира взбунтовавшегося казачьего войска. Впечатление усиливали свирепые глаза сотника перед атакой. Светлые, безжалостные. В общем, командир. Сдерживающим фактором, кроме решительных глаз, являлся и старый шрам через всю щеку, уж больно похожий на сабельный. Шрам был частично скрыт густыми черными усами.

Станция не дотягивала до его начальственного вида. Впрочем, реально это и не станция вовсе, полустанок. Причем, «забытый», было в нем что-то айтматовское.

Начальный человек Степан Дьяченко подошел к вертолету, как только тот приземлился, хотя помогать Донцову не требовалось — маленький кожаный портфель, вот и весь багаж. Пожав крепкую руку, Андрей заторопился следом, пружинисто шагая по деревянной тропинке, ведущей от пятачка вертолетной площадки к станционному зданию.

Железная дорога с юга пересекала речку Фокину чуть западнее линии ЛЭП-220 и уходила на север, к реке Дудинке. Хоть Фокина в этом месте была мелковата (но пацаненок со спиннингом все же стоит на берегу!), тем не менее, берега соединял не переезд с бетонной трубой внутри, нормальный железнодорожный мост-красавец, приспособленный и для автомобильного движения. Для этого поверх металлических конструкций был положен деревянный настил, предохраняющий рельсы от повреждений, а по бокам протянуты отбойные деревянные брусья. Автомобильную магистраль строители еще не проложили, вместо нее существовала лишь грунтовка, местами непроходимая для обычного автотранспорта.

Поселок будущих горняков и обогатителей с названием Лонтокой лежал восточнее, в предгорьях, к нему тянулась боковая ветка «железки». Тут был перекресток. В поселок, где вскоре вырастут новые рудники, Донцов наведывался этой весной. Там все развивалось традиционно для подобных промышленных поселений. Поселок строителей рос, поселок геологов сокращался.

Станция была эклектична. Странный российский парадокс! Небольшое станционное здание строили современное, каменное, с неким модерновым подтекстом, надеясь выйти на новый стиль. Но ничего из этого не вышло, в рекордно короткий срок капитальное здание обросло пристройками из серых досок, окружило себя привычными дощатыми тропинками, какими-то кривыми ящиками и баками из бочек, россыпями «дров» и грудой разнообразного металлолома разряда «вдругвхозяйствепригодится» позади строения. Кроме главного зданьица, в числе станционных построек имелись избы дорожного мастера и путевого обходчика, помещения для обогрева путевых бригад и монтерского пункта. Баня в стороне, у самой речки. В общем, все, как у больших. Перпендикулярно выстроенным вдоль дороги сооружениям отходила крошечная улочка в четыре домика. Там было тихо. Кто ещё тут живет, что поделывает?

На самодельном турнике висел чумазый ребенок и радостно визжал. Сохнущее белье полоскалось на легком ветру. Где-то играло радио.

Возле моста тоже было живенько.

Тракторист, тащивший куда-то на север здоровенный прицеп, вяло ругался с персоналом. Вышедшая на грохот подъезжающего трактора женщина-долганка, сославшись на соответствующие инструкции, запрещающие проезд по мосту гусеничного транспорта, наотрез отказывалась пропустить нахала. Умело сопрягая инструктивно-нормативный материал с едкими авторскими комментариями на тему умственных способностей механизатора, она порекомендовала ему разыскать в посёлке трал, на котором и перевозят технику на гусеницах, способных повредить ценное полотно дороги и моста. Тракторист в ответ что-то бормотал басом, часто употребляя слово «короче». Женщине быстро надоел диалог и она обрезала дальнейшие препирания:

— Да иди-ка ты в задницу! — но сразу добавила более конструктивное. — Или ищи на берегу брод для своей дуры.

Механизатор витиевато выругался, сплюнул на рельеф и побрел к технике. Нервно дернул машину вбок, сходя с грунтовки, и тут же затормозил, раздумывая. Что он выбрал, задницу или брод, пока было непонятно.

— Так вот мы и живем, кого пошлем, кто сам пойдет-поедет, — гордо похвастался Степан, с нескрываемой любовью глядя на рачительную подчиненную.

— Понимаем, — кивнул Донцов. — А мужик-то, судя по всему, тот еще волчара. Все знает, стервец, а лезет.

— Ха! Волчара… — хмыкнул начальник станции. — Сколько волка ни корми, у медведя все равно толще. С Полинарией ему не справиться.

С каждым шагом, приближавшим их к дверям станции, он все более принимал торжественно-строгий вид. С фасада здание представало совсем другим, нежели с тыла. Чисто, аккуратно. Бетонная площадка крошечного перрона. Самая настоящая скамейка с гнутой спинкой, высокий фонарь рядом. С другой стороны — урна, в нее полагалось кидать окурки, а на скамейке — смиренно сидеть, и горе привалило бы тем потенциальным пассажирам, что осмелились бы нарушить порядок.

Дьяченко быстро оценил текущую ситуацию, цыкнул на пацаненка, о что-то переспросил у мятого мужского лица в форточке и зычно крикнул какой-то Наталье, что бы та пулей летела в буфет.

— Да у вас тут и буфет есть? — немало изумился Андрей.

— Ну а как же ш, — Степан сделал вид, что обиделся, — у нас все есть. Мы — железная дорога. Железная, понимаешь? Но отобедаем не в буфете.

Говорили, что в свое время Дьяченко действительно был полковником казачьих войск, воевал в Чечне, хотя наверняка этого не знал никто, а сам он и не рассказывал особо. Донцов же просто забыл «пробить» его по базе. Все, что было ему известно о нем, так это то, что начстанции был потомственным донским казаком и имел немалый авторитет в зоне владения, как человек бывалый и боевой. Да и вид его соответствовал репутации. Степан был явно не их тех, кто позволяет копаться в своей личной жизни или хотя бы вести светские разговоры на эту тему. Конфликтовать с таким человеком было опасно.

Белый домик с двумя колонками «под старину» и традиционными станционными часами возвышался на самом высоком холме посреди местной тундры. Казалось, что он был повыше даже моста-соседа и трубчатой вышки с прожекторами, — они мирились с тем фактом, что Госпожа Станция поглядывает на них как бы сверху. Серьезно тут дело поставлено. Основательно. Перекусили они (попробуй, откажись!) в доме у начальника. Хозяин крут. По первому впечатлению — деспот и сухой формалист, служака престолу и отечеству не за страх, а за совесть, в своем служении с беспощадной жестокостью отстраняющий всё личное.

Наверняка, хороший мужик, а вот в друзья-приятели брать его не хочется… Есть какая-то восточная психология поведения. Не хочется, и все тут. Сергей смотрел через громадный светлый стол струганного дерева на хозяина, потом перевел взгляд на его молодую жену. Все сидели смирно, тихо, насыщались молча, слушая редкие внешние шумы. За все время обеда не вымолвили и трех слов, так все было вкусно. Или не в этом дело?

Тихий и полусонный, станционный поселок, подобный многим других в заполярном захолустье, расположенный на берегу одноименной реки, все-таки умудрялся приобщаться к прогрессу. В прямом и переносном смыслах станция принадлежала стратегической магистрали и лежала примерно на полпути между Снежногорском и Норильском, и все страсти урбанизированного мира то и дело взрывали почти деревенский мирок, царство раз и навсегда запущенного, проверенного опытом бесчисленных российских полустанков порядка вещей.

Так что, здешняя пасторальная тишина и покой ничуть не обманывали многоопытного Донцова, нагляделся. Даже в старых промысловых поселках, где, казалось бы, сплошной анабиоз да пьянство, страстей хватает. А тут новая станция, вдоль нее поезда ходят, события творятся… Одно из таковых, буде оно неладно, и позвало Андрея в дорогу. Кстати, Фарида просилась с ним поехать. И откуда только узнала про ЧП? Вот ведь какой развитой нюх у журналистской братии! Отказал, нельзя журналистам это знать. Пока нельзя.

После еды вышли на улицу, прогуляться, покурить, о делах неспешно поговорить.

Свернув в узкую мини-улочку, Донцов сразу почувствовал запах промыслового поселка. Заполучив такой аромат однажды, местность уже не сможет избавиться от него. Даже если из поселка уйдут люди, — такое можно встретить на старых рыбточках или местах былого забоя оленей. Смесь кислых потрохов, бензина и масел, гниющего дерева и рыбы. Он оглядел улочку внимательней. В конце нее тупичком стоял под алюминиевой крышей низкий гараж на пару вездеходов. А вот приют для снегоходов. Да тут еще и строится кто-то! Лес штабелем, профнастил, двери и окна под пленкой. Заметив изумленный взгляд Андрея, начстанции охотно пояснил:

— Промысловики у меня обосновываются. Было две долганских семьи, да две русских. Теперь еще один эвенк решил поселиться. Городской эвенк, с Туруханска. Пока ничего не могу по нему сказать, посмотрим. А что, им тут удобно! Не клят, не мят. Транспорт под боком, из поселка строители постоянно приезжают. Озера с рыбой недалеко. А поезда позволят сбывать добытое. Сейчас проще стало.

Как же, слышали. Периодически в поездном составе едет заготовительная бригада со своим вагоном-рефрижератором, скупает у местных добытчиков все подряд, лишь бы условия по технологии заготовки и товарному виду соблюдались. Да и самим в Норильск возить можно, уж Степан подсадит своих на проходящий.

Тот продолжал:

— Долгане здесь не сразу прижились. Одна семья сразу же так заквасила, что я их выгнал взашей. Драки были с проезжающими, сопли на ушах, кровища по сусалам… А уж какие рекомендации мне из Дудинки давали на них отменные! — Дьяченко сплюнул без слюны, вздохнул, кашлянул, рукой показывая, что сейчас продолжит. Ясно было, что перебивать не надо.

— А вот эти молодцы! — Степан указал рукой сквозь стену. — Пьют мало. Совсем другое дело. Полинария с мужем хорошо прижились. Старшего сынка уже отправили в Новосибирск, на врача общей практики учиться… да. Глядишь, и вернется с дипломом, как раз к тому времени Лонтокой и расцветет, будет парень при деле. Хотя немного жаль, уж больно ловко стреляет хлопчик. Ну да почти все они неплохо бьют из «винта» — я так думаю, может потому, что генетически у них высокие дальномерные свойства глаза, а? И контрастность картинки повышенная. Как это будет по-научному, не знаешь?

Донцов отрицательно качнул головой, мол, по-научному не знает. Но версия интересная.

Увидев на стене знакомый яркий вымпел разрекламированной перед грядущими выборами молодежной организации, он сочувственно покачал головой:

— Что, краеведы в бейсболках наезжают?

— Да вот буквально только что уехали бойскауты-историки, дрезину специальную за ними прислали, — начстанции сокрушенно взмахнул вилкой. — Ох и устал же я их вопросов! Нахальный молодняк. Бумажками трясут, мол, содействие им во всем подавай. Ты такой фамилии не знаешь — Косячкин? Куратор детячий из Северной партии… Поймать бы его да набить морду.

— Вроде слышал, — пожал плечами Андрей, решив сходу не выяснять про «морду», сам расскажет. — А эти что тут искали?

— «Урванцевскую Тропу» оборудовали. Поначалу детки тут просто великими маршрутами ходили под барабан, а сейчас, вроде бы, даже какие-то памятники надумали ставить. Я им предложил даже следы в бетоне смоделировать, типа, как в Голливуде. И табличку на столбе с надписью «Пятки великих людей». Не поняли меня вожаки детские, совсем юмор потеряли в своих изысканиях.

Услышав последнюю фразу, Донцов понятливо ухмыльнулся, знакомые веяния. В последние годы общественный интерес к местной, так называемой, локальной истории принял какой-то гротескный характер. Андрей давно заметил, история российского Севера и ранее была похожа на историю начал освоения североамериканского континента, но именно сейчас наступила следующая стадия — безмерная детализация и вылизывание мелочей. То, что всегда высмеивал в американцах весь мир, утверждая, что не имея своей глубокой истории, современные американцы лепят историю искусственную, порой реконструированную правдиво, а порой просто надуманную. Процессы действительно похожи.

Ранее официозная история Таймыра начиналась лишь с пришествия большевиков да комсомольцев, редкие первооткрыватели побережий XVII–XIV веков в расчет не брались, внимание читателя статей чаще акцентировалось на неудачных, трагических моментах царских и колчаковских экспедиций. Нет, героизм Толля и Русанова, братьев Лаптевых и Бегичева, конечно, прилежно признавался, но… Не смогли бы, согласно текущей идеологической установке, замшелые золототопогонники толком ничего исследовать без направляющей коммунистической силы. Не могли и все тут! И купец Сотников не смог бы, не приди вовремя на богатейшие земли мудрые большевики-геологи. Да тут же все плохо было! Златокипящая Мангазея сгорела, царь запрещал судам ходить по северным морям, позже хищные иностранные концессионеры бодро грабили и спаивали местный угнетённый местный люд, живший во тьме и шаманстве. В общем, сплошная беспомощность и беспросветность. Местные племена, живущие на Таймыре исконно, в расчет, как хозяйствующие субъекты, не брались, ровно как и североамериканские индейцы. Как может человек хозяйствовать, если он не в силах написать на бумаге аббревиатуру ВКПб?

В годы перестроек исследователи одумались, факт наличия р а з н о г о прошлого признали, но врать сами себе не перестали. Заклеймили, вроде бы, ГУЛАГ, но некоторые гулаговские начальники оказались хорошими. Неплохими, в общем. Все происходило точно по такой же схеме, по которой когда-то тов. Сталин был плох, но тов. Ленин оставался светочем. Согласно которой коммунизм был идейно светел и пригож, а вот КПСС (вот беда!) оказался сущим монстром. Вот и в норильской истории имелись как табуизированные фамилии лагерных «дракул», так и великий Завенягин — как бы приятное исключение, отец-надежа. На такое восприятие повлияли, в основном, лестные воспоминания высоко поставленных Завенягиным сидельцев-начальников каковых этот командир норильской стройки, учтя уже имеющийся у него магнитогорский опыт, мудро п о д в ы т а щ и л, комплектуя командные кадры из-за колючей проволоки и посадил в более или менее цивильные кабинеты-кладовки. А кому же еще было так грамотно писать мемуары, подыхающим на каменоломнях работягам из числа взятых «за колоски», что ли… Это как «хороший» и «плохой» следователь. Игра на психологии во имя великой коммунистической цели. Много позже эту же практику применяли американцы в тюрьме Гуантанамо, когда, нарисовав на раскаленном бетоне стрелки «кибла» (направление на Мекку), громогласно заявляли на весь мир о благости условий для сидельцев.

Новые поколения норильских бизнес-людей шармом Авраамия Павловича Завенягина были уже не захвачены, и к вопросу подошли по-современному прагматично. Сначала, что бы лишний раз не злить рабочий класс, памятник великому заму Берии перенесли с одноименной площади в помещение, а потом и вовсе убрали под предлогом очередной реконструкции.

Переболев (увы, лишь на какое-то время) политическими спорами вокруг роли ГУЛАГ-а, историки к своему изумлению обнаружили, что местность имеет и собственную историю. Весьма древнюю, кстати. Так же и граждане США, переходя к постиндустриальному обществу, вовремя вспомнили об истории индейцев, а потом кинулись искать и других первопроходцев, через что прекратили плеваться на подвиги Эрика Рыжего и гнобить интереснейшие теории Хейердала.

В это смутное время Норильске и Дудинке развелось много этнографов и «знатоков местной истории», а некоторые даже использовали этот зыбкий титул в своих предвыборных материалах, как маркер собственной социальной активности. Косяком пошла по витринам и прилавкам печатная продукция на местную тему, в которой авторы не могли договориться между собой даже об этимологии местных названий, отчаянно споря за каждую речку. Краеведы, обрадовавшись новой дискутивной поляне, начали рассматривать заново всю историю Таймыра, тщательно докапываясь до фамилий русских поселенцев на реке Пясине и в Дудинке. Заинтересовались не только нганасанами и энцами, но и жизнью затундренских (затундряных) крестьян. Исследователи осознали, что заполярная территория русским людям давалась непросто, а мирное освоение порой сопровождалось кровью и страданиями; были и столкновения, и даже какие-никакие битвы. И это тоже походило на уникальный американский опыт. Пожалуй, только в Штатах легко можно найти самые настоящие научные исследования по каждой бою, каждой незначительной стычке между группой ковбоев и набеговым отрядом крошечного племени из сообщества сиу. История ожила.

В моду вошла историческая реконструкция. В большие и маленьких клубах и объединениях с преимущественно старославянскими названиями люди учились ловить рыбу острогой, плести веревки из кожи, делать нарты и ставить ловушки и пасти, стрелять из казачьих пистолей и таскать по волокам тяжелые лодки-кочи. Тропа Урванцева — очередной пафосный проект местных краеведов, заранее раздутый в городских СМИ. Мало кто знает, что Николай Урванцев впервые шел к Норильску вовсе не по прямой линии от Дудинки, что казалось очевидным и рациональным решением, а начинал первый норильский маршрут от села Потапово, выходя к месту постройки будущего города с юго-запада. Так ему советовали местные авторитеты, такие, как Сотников и Пуссе — так можно пройти не по утомительным болотистым лайдам, петляя среди бесчисленных озер, а по каменистым предгорьям Лонтокойского Камня.

Проект интересный, но обустраивать удобные туристические тропы «по следам первопоселенцев» — это вам не банальная музейная экспозиция… Учились. Опять отрабатывалась американская традиция, культура с коммерцией. Поначалу политика, после отработки предвыборной задачи — платные туристические маршруты. И все устроители довольны. Хороший, в общем-то, опыт. Если не перебарщивать.

— Знаешь, полковник, сволочная тут была ситуация, — не унимался Дьяченко. — Детки норильские, все толстенькие да беленькие, каждый след от комара — как пятно. Устали, понятно, вымотались. Им бы отдохнуть… Но тут пришла команда, прилетает вертолет «синенький», виповский Ми-2 с начальничками. И вот тогда этот самый Косячкин проявился в полный рост: давай деток строить, мол, надо срочно пожарить шашлыки, накормить гостей дорогих. Он, оказывается, он у меня в леднике заранее и мясо припас! Эх ты ж…

И начстанции затейливо выругался, пока без мата, но с явно ощутимой злостью. Жутковато хрустнула разгрызенная куриная кость. Степан бросил остатки в тарелку и продолжил.

— Вот и представь, ребята возятся с дровами да с мангалом, голодные, запах на всю тундру стоит сумасшедший, мяса реально мало, а эти козлы даже попробовать детям не дали! А начальнички, что с вертолета, жрут себе, да посмеиваются, нахваливают поваров. Куртки вроде бы туристические на пузах выгибаются, но ботинки! Ботиночки-то лаковые! Значит, даже шагу не собирались по тундре ступить…

И помолчав, выдал, как итог:

— В общем, как приеду в город, найду я этого Косячкина. Передай, пусть тренируется. Ага.

В путь они тронулись через два часа. На компактной дрезине с бензиновым мотором ехать было удобно и интересно — прекрасный обзор, большая скорость. Место происшествия находилось относительно недалеко от станции, тридцать семь километров к югу. По дороге Степан коротко пересказывал Донцову то, что тот уже знал. Спросить хотелось о многом, но Андрей не перебивал, не без оснований рассчитывая услышать что-либо новое. Следствие, знаете ли, сильно обогащается деталями, если вовремя помолчать.

— Этот Гаусс — то ли прибалт обрусевший, то ли еще какой немец. Но говорил он только по-русски и только тогда, когда сам хотел, — привычно вспоминал начстанции. — Зовут его Максимилиан, но мы на станции называли его Макс Балагур.

— Почему? — удивился Донцов.

— Да потому что лишнего слова не выдавишь, — неприязненно бросил Дьяченко.

— Давно он тут у вас появился?

— Год назад, пожалуй. Нет, чуть больше.

— Удостоверение показывал?

— А как же. Красивое такое, солидное. И золотистая блямба на корочке пришпилена, как у полицейских в Америке.

— Солярный знак, — машинально поправил его Андрей и тут же спросил еще:

— «Наблюдатель»?

— Так точно, «наблюдатель»… Опа! Подъезжаем. Сейчас за холмом поворот будет, держись-ка ты, начальник, покрепче, люблю я эту кривую на скорости проходить.

— Тьфу на тебя! — отплюнулся Лапин, но осторожность удвоил, вцепившись в поручень намертво.

У «гиперборейцев» Ягельника, поборников северного «мемополевого гиперразума», существовало достаточно жесткое структурирование. Даже те адепты, что жили в отрыве от основных общин, являлись частицей единой строгой системы и выполняли некие задачи. Наиболее часто такие отшельники являлись «наблюдателями». Если же какой одинокий представитель секты кочевал из поселка в поселок, то он, как правило, был «прогрессором». Странно, но такой «прогрессор» сам не занимался миссионерством, как можно было бы от него ожидать. Он общался, что-то выспрашивал, чем-то жил. Разведывал, скорее всего. Но не обращал в веру, этим занимались другие структуры Братства. Хорошо у них продумано отвлечение…

«Вам не ясны их задачи, товарищ полковник, — опять разозлился на себя Донцов. — До сих пор неясны. Похлопали мы динамику, не заметили вовремя, не прокачали, не развернули агентуру».

«Наблюдатели» просто следили. Наблюдали, как они сами говорили. За чем? За всем. Что происходит во вверенной округе с природой, с людьми, со строительством и разрушением, с погодой и экологией. А для чего — неизвестно. Понятно, что и у «наблюдателей», и у «прогрессоров» были какие-то установки от руководства секты, планы действий, связь и, самое главное, полномочия. А еще у Пантелеймона есть «смотрители», про них вообще ничего не известно, их миссия не известна. Муть какая-то. Со всем этим еще предстояло разбираться.

— На станции Макс часто появлялся?

— Нет. Очень редко наведывался, пару раз за все время. Зимой на снегоходе три раза мимо проезжал, но без остановки. Снегоход у него хорош, реально зверь, финский армейский «Линкс». Богато, скажу я тебе, начальник, их Пантелеймон оснащает…

— А как люди его воспринимали? — перебил Донцов, успокоившийся после прохождения зловещего поворота.

— Плохо воспринимали. Чужак он и есть, — недобро усмехнулся Степан, повернувшись. — И, веришь ли, мои долгане как-то особо остро его… боялись, что ли? Нет, не боялись, конечно, но определенно остерегались. Спросил я их как-то впрямую. Ответили, что этот Макс ждет прихода каких-то «черных сил». Ну, знаешь, в племенах всегда свои разговоры и слухи, они это Братство по-своему видят.

Он сбросил скорость и дрезина покатила по инерции.

— Ну, смотри полковник, вот тут все происходило.

Одинокая изба отшельника стояла слева по ходу, метров двести до железки. Вокруг никого, только живые зеркала тундровых озер и нервные стайки перелетающих птиц.

Мужчины тяжело спрыгнули на землю.

Куски ветоши, какие-то железки. Масло кругом разлито. А, вот оно! Обломанные от вагона доски обшивки валялись в стороне от рельсов.

— Ты про такие следы говорил? — поинтересовался Андрей, задумчиво глядя на длинные борозды в дереве и доставая двадцатимегапиксельный фотоаппарат.

— Они самые, от когтей. Бери вот теперь и определяй, что это за тварь… И ничего ты, полковник, чувствую, не определишь, хоть тут смотри, хоть в институт вези. Я зверья всякого насмотрелся за свою жизнь, но даже представить не могу, кто способен так запрыгнуть и такие борозды оставить.

Подняв одну доску и повернув доску под нужным углом, он добавил шепотом:

— Ты, полковник, еще вот на э т о глянь. Я только позавчера увидел, когда еще раз сюда приезжал.

— Что это за… — начал Донцов, вглядываясь в характерные давленые округлые отверстия, и вдруг поперхнулся, уставившись на начальника станции. — Это что, к л ы к и?

— Вот то-то и оно, что клыки, — уныло подтвердил Степан. — Прикинь общий размер челюсти этого чудовища…

Он приложил свою ладонь к отметинам, понятно, что не в первый раз.

— И как мне сейчас тут жить, а? Как мне безопасность личного состава станции обеспечить, кто мне скажет? Ты скажешь? Ведь никто же не верит в эту хрень. Никто!

Он и еще что-то бубнил, как бы причитая со злостью, но Андрей его не слушал, думал о своём, машинально проверяя под мышкой наличие пистолета. Будто эта облегченная пластиком современная карманная пукалка поможет… Интересно, а начстанции пару «серебряных» патронов при себе держит? Держит, хитрец. Слухи об этих кошмарах расползаются, их не остановить постановлениями и приказами. Да и в СМИ не спят, та же Фарида. Сейчас многие стали заводить себе серебро в поле. Невелика тяжесть, десяток лишних патронов взять.

— Что молчишь, полковник? Это ведь вам не шпионов ловить. Ты хоть посоветуй что-нибудь, — не унимаясь Дьяченко.

— Позвони в Иерусалим, пусть пришлют священника, — неожиданно резко бросил ему Донцов, но тут же смягчил тон. — Извини. Давай не нагнетать черепное давление бестолку. Будем разбираться в ситуации последовательно.

«Наблюдатель» Максимилиан Гаусс стрелял не по вагонам проходящего состава, как было написано в рапорте.

Разведчик пантелеймонова войска увидел н е ч т о.

Выходя из избы (или находясь возле нее), он заметил висящего на заднем вагоне состава огромного зверя, карабкавшегося на крышу, и открыл по нему беглый огонь, напугав до смерти железнодорожного охранника. Как тот рассказал позже, вскоре Макс находился уже метрах в пятидесяти от полотна и бежал какое-то время за составом, что-то крича в перерывах между хаотичной стрельбой. Он вбивал в вагон пулю за пулей из «вепря», попадая по таинственной цели в хоть каком-то проценте, то есть не без эффекта… Зверю это по любому не понравилось. Очухавшись, перепуганный охранник под пулями связался по телефону с машинистом, тот доложил по радиосвязи о происшествии куда следовало, поезд затормозил, и охрана всем скопом взяла «наблюдателя» в оборот. Впрочем, «оборачивать» Макса серьезно им не пришлось, ибо тот бросил в охранников пустой ствол и лишь истерически смеялся в ответ на короткое мордобойство, выкрикивая, что «зверь пришел»… А! Чем не Стивен Кинг?

Что самое плохое — допрашивать некого. По крайней мере, в обозримом будущем. Макса увезли на медицинской вертушке в сильнейшем постстрессовом шоке, и пока не понятно, прямиком ли в дурдом его упекут, или в терапию. Во всяком случае, после первых выкриков о «звере», в которого никто не поверил, Макс не смог вымолвить ни слова. Милиционеры заподозрили, что клиент настолько основательно «дунул», что столь интенсивный галлюциногенный приход и вылился в хулиганскую пальбу по составу.

Туго замотанный в рутинные дела с китайцами, Донцов, скорее всего, никогда не обратил бы внимания на это происшествие в еженедельной сводке, если бы в Комитет не позвонил сам Дъяченко, обнаруживший возле места инцидента поврежденные доски, но не нашедший, увы, должного понимания в поселковом отделении милиции.

То, что Донцов лично в чем-то был уже убежден, ничего не меняло. Убеждения ничего не весят, нужны доказательства, обстоятельства и понятная схема событий. Только с этим можно выходить наверх и чего-то требовать. Это уже пятый случай стопроцентного н а б л ю д е н и я за последнее время. И семь случаев неявного. Пятый явный, бляха! а ясности — абсолютный ноль. А полгода назад? А сколько случаев вообще упущенных, не учётных?

— Следы-то, поди, и на грунте искал? — поинтересовался Андрей.

— Нет нигде следов, тут кругом галечник, а дальше болота. А запрыгнула эта тварь гораздо раньше, может, даже километров за двадцать вскочила, — предположил начстанции без особой уверенности. — Пока умащивался, пока оглядывался, пока принюхивался…

— Ладно, более-менее ясно. Ясно, что все не так просто, Степан. Понимаешь, тут ведь сходу панику не поднимешь — немыслимые дела, согласись. Дикие. Не бывает в наших землях таких зверей, любой биолог тебе это скажет, и будет прав…. Надо все перепроверять и уточнять. И экспертиза нужна, — Донцов вслух планировал дальнейшие действия и тут же, не дожидаясь неудобных вопросов, спросил:

— Состав на Алыкель шел?

— Ага. Съездить хочешь? Скоро поезд пойдет, остановлю.

— Поеду, конечно, — вздохнул-кивнул Андрей. — Потом к Максимилиану в больничку наведаюсь. А ты не переживай, Степа, мы тебя не бросим. Я по приезду распоряжусь, пришлют тебе усиление, понаблюдают за округой парни. Какое-то время.

— Так бы сразу и говорил…

— А я сразу и говорю. Эх, если бы пораньше знать! Можно было бы вертолет поднять, засечь как-то. Ищи теперь его.

— Так мне ж не поверили! Ладно «наблюдатель» что-то там несет про нечисть… Но когда тебе официальное должностное лицо говорит, это как? Лейтенант молоденький сидит в Лонтокое, ему говоришь, а он смеется, идиот. Оценки выносит, сопляк, что все это маразм. Ну, что может знать эта молодёжь о маразме… Набрали дебилов в органы.

— Ну а хоть кто-нибудь поверил? — поинтересовался Донцов для проформы.

— Поверили те, кто непосредственно на станции живет, в полях вся жуть как-то ближе… Сидя в городе, в такое хрен поверишь, — без улыбки сказал Степан. — А как только сюда попадешь — поверишь со всей охотой… Смотри, как пригрело то!

Сделав снимков сорок на максимальном разрешении, которое позволяли свет и матрица камеры и сняв короткий обзорный видеоролик, Донцов спрятал камеру, достал бинокль и сказал сам себе без тени издевки:

— Все мы еще хлебнем, чувствую, дерьма горячего с этим «маразмом».

Тундра притихла. Даже птиц не видно. Даже легкие волны на озерах унялись. Вокруг было все так же пусто. Никто не потревожил уже уставших исследователей, греющихся на насыпи под солнцем и теплым ветром, никто не крался вдоль отсыпки по широкой зеленой полосе заболоченных полос. Не гудели рельсы, не дымился на горизонтах костер, не вывалился из-за похожего на спящего мешку огромного холма (за ним долина поворачивала на восток), нежданный вертолет. Донцов опустил бинокль, и уже невооруженным взглядом осмотрел местность на юге — с той стороны, откуда и можно было ждать чего-то недоброго. Все спокойно.

Андрей передернул плечами. Ему все же казалось, что со стороны невысоких холмов, протянувшихся на востоке, за двумя людьми следит из-за не тающих даже летом снежников жутковатый звериный глаз, тщательно выбирающий момент для нападения. Повернувшись, Андрей заметил, что и Степан как бы небрежненько, но внимательно оглядывает холмы за избой в бинокль, другой рукой сжимая погон карабина.

— Чё, тоже показалось? — усмехнулся он.

— Покажется тут, — прошипел сквозь зубы начстанции.

— Перекрестимся? — предложил Донцов.

Степан пожал плечами.

— Начальник, итоговый вопрос задать можно? — решился он.

— Валяй.

— Два. Ты знаешь, что это такое?

— Знаю частично. Но это служебная информация.

— Да брось ты шпионские игрища, — возмутился Дьяченко. — Кагэбешники хреновы, опять скрываете правду от людей!

— Но-но, мужчина… — заворчал Донцов более по старой службисткой привычке, чем от сердца. — Вот арестую тебя за оскорбление при выполнении служебных…

— Да хоть в тюрьму посади, орел какой! Может, при таких раскладах скоро весь Норильск добровольно согласится в какое-нибудь безопасное место запереться, Норильску не впервые в лагеря. Напугал зэка шконкой.

Донцов в ответ лишь тягостно промолчал. А что тут скажешь, теперь ситуация всяко может повернуться.

— Второй вопрос задаю?

— Любопытствуй.

— А у тебя в ствол сейчас «серебряночка» загнана?

— Секрет старого чекиста, — непреклонно прошипел Донцов, с неудовольствием наблюдая язвительно-понимающую гримасу на лице Дьяченко.

Вот привязался, стервец! Но ведь первый патрон в донцовском «шпалере» действительно имел пулю в серебряной плакировке… С некоторых пор техотдел управления расстарался — для таких вот выездов. Увы, проверено надобностью… А признаться как-то стыдно.

— Избу-то стоит осмотреть? — размыслил он вслух.

— Чё её осматривать? Опломбирована изба, еще с тех пор, а копия протокола осмотра и у меня есть. Ты же сейчас не сектантами занимаешься, — лишь махнул рукой успокоившийся Степан.

— Ну, тогда поехали. Заводи, дружище, тарантас. Потом как-нибудь я тебе все расскажу. Почти все. Будешь в городе, заходи, кстати. А пока, уж извини, нельзя.

И они поехали. Хотя это и не нравилось обоим, обратный путь к станции Фокино был очень уж похож на бегство с поля боя.

В салоне старенького чартерного самолета Л-410 «Турболет» было тесно. Немногим более десятка пассажиров, но проходе и на сиденьях громоздились тюки со снаряжением и рюкзаки, борт шел с максимальной загрузкой.

«Слишком много у них женщин в группе, аж четыре — это редкость, сюда, в основном, мужики летают», — подумал Дмитрий Квест, сидя на своем месте в самом хвосте. Он с облегчением снял, наконец-то, итальянские кожаные ботинки, страсбургский галстук и двубортный светлый пиджак и теперь раскладывая перед собой бутерброды. Но женщины все явно опытные. Серьезная экспедиция, м а т е р а я. Женщины сидели отдельно от троих мужиков и о чем-то беседовали. Мужчины спали.

Еще на посадке в аэропорту Алыкель Квест отметил, что и начальником у этого «турья» была баба, суховатая мегера в возрасте, властно отдающая распоряжения резким голосом. Погрузка группы происходила достаточно нервно. На поясе у начальницы висели застегнутые кордуровые ножны, и она их не прятала даже тогда, когда сдавала командиру воздушного судна опломбированный чехол с карабином. Димке интересно было, сдаст она нож экипажу или плюнет? Не увидел. Но связываться с такой — себе дороже.

Аутдор-эмансипе. В данном случае обычные туристические «тетки» уже преодолели какой-то незримый барьер, когда женского начала остается минимум, все замещает искусственная мужицкая готовность к экстриму. Огрубелые лица, привычная небрежность в одежде, резкие и сильные движения. Вместо маникюра мозоли на сбитых костяшках. Летят вот, что-то собираются доказывать «мужикам», то есть всему миру. Женщины воительницы, женщины-покорительницы. До сих пор русский Север, за исключением редких цивилизационных оазисов типа крупных поселков и Норильска, видит, в основном, именно такой типаж. Хотя заполярные земли, как думал Димка, давно заслужили другого женского бытия, оседлого, спокойного, семейного, домашнего. Нормального. А не… армейского, что ли. Или еще не заслужили?

И нужно ли женщине заниматься, среди прочего, опасными мужскими делами? Зачем им всё это, виден ли вообще предел эмансипации? Или права крылатая фраза, что эмансипация придумана лишь для того, чтобы облегчить некрасивым женщинам выход в стремнину общества?

Недавно тетки прошлись и по его адресу. Что-то живенько так обсудили, хихикнули, оглядываясь на Квеста, потом одна, что называется, что-то «брякнула в струю», резюмировала, и все заржали, как лошади. Весело им стало. Ну, конечно, галстук, костюм, лощеный, бледный от офисных посиделок мужичок, типичный офисный планктон. Нет бы ему надеть на себя вонючие брезентовые штаны и не побриться с недельку для шарма… Димка инстинктивно напрягся, стараясь не смотреть на хохотушек, втянул приличный пузец и тут же расстроился из-за этой автореакции. Не рассказывать же им, в самом деле, что у Квеста за спиной есть такие «приключения» и «маршруты», что к подобным и близко не стоит приближаться туристу-романтику, тем более женщине. Он глядел на камуфляж, плотно обтягивающий согнутые женские тела, привычные к полевым нагрузкам и размышлял. Если изложить мысли Квеста в виде своеобразного спича, то получится следующее:

«Вот сидит где-то сейчас некий «majo» и не книжку интересную, а листает глянцевые страницы гламурного издания, да и гундит себе под нос, удивляясь изменившемуся содержимому как политических, так и гендерных журналов… Ибо женщины оказались умнее всех, ожидающих видеть в них лишь сексуально-хозяйственный символ. Тыкали мы их своими мужскими занятиями, доблестными и интересными, хвастались полнотой своей жизни и получили по заслугам. Женщины завладели нашими занятиями, промыслами и хобби. Они освоили наши предметы и наши фетиши. Правда, к нашему счастью, большинство женщин поступили в высшей степени мудро, проявив потрясающую избирательность. Штаны милитаристические надели, но краситься не перестали и от мини-юбок не отказались.

С другой стороны, совершенно иная женская мотивация и способ самовыражения вынуждают мужчин признать очевидное: хождение современной женщины в слишком экстремальные сферы бытия немного настораживает.

Но есть и еще один аспект проблемы. Зачастую все ипостаси женских мотивов странно совмещаются, и тогда коктейль получается взрывной. В буквальном смысле. Женщины идут на войну и идут особым образом. У мужиков все «боевое» выливается в показуху и бесконечную игру с опасностью, мешанину бесконечно детского и чудовищно страшного. У женщин, решивших драться, все по-другому. Лишних абстракций и рефлексий перед принятием решения нет — только ж и т е й с к и е задачи. Никто не сможет сказать, чего она хочет точно. Это мужиков можно вычислять. А у каждой женщины своя беда и своя правда. Может быть, она хочет, что бы в ее родном поселке приезжий барин-амир перестал избивать на улицах сгорбленных мужчин за непочтительный взгляд, а те перестали лупцевать потом своих жен. Может быть, она давно не верит в широко разрекламированные каноны мужской мести и адаты предков, решив взять на себя роль мессии — сама отомстит, уж как может…

А может быть и так, что она хочет, ни много, ни мало, заставить пересмотреть религиозные нормы, заставив признать и принять, что Рай может существовать не только для мужчин, но и для женщин. А им в Раю пышногрудые гурии не нужны.

Ясно следующее: абстрактные, общие задачи ее не согревают. Она готова к крайностям, раз уж взялась за такое дело, готова взорвать себя посреди армейской части, участвовавший в боях за её райцентр. Она хочет дать некий знак другой стороне! Она готова подать вот такой, совершенно неприемлемый разуму п р и м е р соотечественницам… Но! Ехать в чужую столицу и взрывать там мирных людей она не хочет. Главари-мужчины этого не понимают. Они ожидают от нее своей же приверженности к собственным кровавым задумкам. Тут-то и прячется засада, цели-то разные! И тогда ее колют наркотиками и проводят сеансы NLP. Самое ужасное в том, что и в процессе принудительного охмурения «подготовительных групп» все чаще появляется женщина, но уже другого ранга и амбиций. Женщина-психолог, токсиколог, политолог, уфолог… Сатана в юбке! Эта уже поняла, что самоподрывом себя, любимой, она мир не исправит. Она осознала, что и мужчины не смогут этого сделать. Она решила создать свой, карманный слой «серых амазонок», «орден тамплиерок», что бы начать исподволь влиять на аварийные процессы планеты, причем, влиять радикально.

А как же быть мужчинам? Что делать? Наверное, пока мы не прекратим возлагать надежду на перекройку законов социальной эволюции с помощью карабина, ничего не изменится. Женщине не нужен красивый флаг боевого отряда и новый бородатый мэр с автоматом. Ей нужно спокойствие детей, полный стол и крепкий забор, за которым кроется достаток и уют. Она в этом видит базу для становления мира. И, до тех пор, пока муж, вместо того, что взять топор, плуг или ноутбук, решит завоевывать мир не с помощью своего труда и ума, а с помощью стрелковых навыков и волной трактовки религиозных норм, женщина не оставит таких попыток. Попыток исправить дело самостоятельно, с того самого момента, когда мужчина негласно считается утратившим право голоса в вопросе выживания семьи. Именно поэтому у мужчин нет права спокойно спать перед телевизором под калейдоскоп очередного сюжета об очередном р е ш е н и и смертницы.

Мир болен. И болен он с нашей, мужской стороны.

Настал тот момент, когда уже хватит врать самим себе, мол, мир покоряется мужчинам. Не видно что-то благостных итогов. А может быть так, что мы поймем — мир не покоряется вовсе, а просто о б у с т р а и в а е т с я — терпеливо и вдумчиво. Обустраивается женщиной. И тогда дело ограничится полетами наших красавиц на параплане и прыжками на каяках в водопады плато Путорана. Подумать надо. Крепко».

Соседи по ряду среди этого экспедиционного экстаза в цыганщине салона выглядели такими же чужеродными, как и он. Молодая и миловидная, пожалуй, даже красивая шатенка с маленькой, не более четырех лет, дочуркой, летела в Хатангу, явно возвращаясь домой из отпуска. Кожа обеих отпускниц, загорелая и чуть суховатая, все еще хранила легкую патину шелушащегося эпидермиса, неизбежную расплату за беззаботно прожитую подсолнечную негу, на которую легко идет каждый северянин, решивший «прожариться» перед долгой зимой на райских югах. Дмитрий по-соседски протянул им запечатанный в целлофан бутерброд с копченой колбасой и красно-зеленое яблоко для ребенка, заранее зная, что они от угощения не откажутся. Кто же откажется в конце отпуска, когда все деньги уже на нуле? А они на нуле — традиция.

— Из Сочи, наверное, летите? — спросил он для завязки.

— Мы из Анапы едем, там гораздо удобней отдыхать, если с маленьким ребенком, — улыбнувшись, ответила ему женщина, протирая яблоко платочком. — Через Сургут, заезжали к сестре. У тёти мы были, да, Алёнка? Понравилось тебе у тёти?

Почему у женщин всегда такие уютные платочки? У Димки в кармане всегда лежал дорогой фирменный, но доставать его почему-то не хотелось, мертвый он какой-то. Соплей туда загнать, что ли…

Они поочередно представились друг другу.

— А папка-то ваш, Наташа, поди, соскучился по своим красавицам, — утвердительно предположил очевидное Квест, глядя на уставшую от долгой дороги, перекладных и пересадок девочку.

— Нет папки, нас дома только бабушка ждет, — ничуть не смутясь, ответила Наташа. — Скажи дяденьке, Алёнчик, соскучилась ты по бабушке?

Та энергично закивала головкой, уже вцепившись крепкими зубками во фрукт. Ну, тут все понятно. Одинокая женщина с ребеночком, тяжело скопленные на долгожданный летний отдых нелёгкие трудовые деньги, заработанные дополнительными сменами в школе или детском садике, поликлинике или столовой. На билеты для бабушки денег не хватило.

— А вы сами не из Хатанги, хотя одеты не как турист, — заметила соседка.

— Я не из Хатанги, вы там поди всех знаете, — подтвердил Квест, — но занимаюсь именно туризмом. Я турист-начальник, фирма «The Adventurers», — Димка почему-то назвал фирму так, как представлял ее иностранцам. — Организовываю приключенческие туры, путешествия, полеты, сплавы и все такое прочее. Секундочку, мне позвонить надо.

— Звоните, я не слушаю… Какая же, наверное, интересная у вас работа, — с наивной завистью вздохнула Ната, и не подумав замолчать. — Вам так просто можно путешествовать по разным затерянным уголкам, по диким местам… Да еще и деньги зарабатывать.

Димка спрятал трубку в карман.

— Упаси господи! Все обстоит с точностью до наоборот, ну, это я не про деньги, конечно, — он отрицательно покачал головой. — Я лично изо всех сил стараюсь как можно меньше бывать на так называемой «дикой природе». Не испытываю, знаете ли к этому, тяги после некоторых, э… приключений.

— Потому вы и одеты цивильно?

— Именно. Ненавижу камуфляж, никогда не гляжу на кроссовки в магазине, сразу ломаю удочки, если встретятся и предпочитаю портфель рюкзаку.

Он не позёрствовал. С некоторых пор Квест окончательно решил, что полевые приключения должны проходить мимо него. Хватит с него приключений, хватит мальчишества. Всякому возрасту — свой образ жизни. Друзья сначала удивились такому объявлению, потом какое-то время возмущались, но привыкли и смирились с тем, что Димка появляется в полевом лагере лишь в качестве гостя, в белой парусиновой паре, а весельной или моторной лодке и вездеходу предпочитает комфортный катер-водомет с мягкими креслами или вертолет.

Но на природу выбираться все равно надо…

От разогретых августовским солнцем норильских тротуаров в городском воздухе стояла тяжелая духота. Все улицы Норильска, кроме центрального проспекта, становились совершенно безлюдны до вечера. В это время года каждый уважающий себя норильчанин, от топ-менеджера до простого слесаря, предпочитает наслаждаться еще более ужасающей жарой гденибудь на материке. Большинство отпускников отправлялись к привычному морю или к «родственникам средней полосы», другие ехали за границу. Четвертые, будучи победнее летним кошельком, или просто в силу производственных и жизненных обстоятельств оставшись без отпуска, парились дома, занавесив форточки марлей от комаров и мошки, сразу же после рабочего дня прячась от всего жаркого и дымного (кроме шашлыков) на пригородных турбазах.

О масштабе бегстве на курорты каждый летний день можно было судить по безжизненным окнам квартир и витринам пустых магазинов с засыпающими продавцами. Мертвый сезон.

Вяло шевельнулась мысль — что онто здесь делает, почему не на Канарах? Ответ ему был хорошо известен. Причина была лишь одна: зарабатывание хороших денег именно в это время, в этот «мертвый сезон». Парадокс.

Под крылом мелькнула вытянутое на север озеро и черная ленты реки Пясина, после чего самолёт повернул в иллюминаторе показался ясно видимый срез северного склона плато Путорана, вдоль которого, недалеко распространившись на север, начиналась узкая полоса лесотундры. Вот и озеро Собачье, скоро пролетать Волочанку. Посадки в этом поселке не будет, нет пассажиров. А вот на обратном пути «Труболет» обязательно сядет на волочанской взлетно-посадочной полосе, в Норильск и в Дудинку желающие улететь есть всегда.

На Л-410 лететь до Хатанги недолго, поспать толком не успеешь. Соответственно, никакого бортового питания для пассажиров не предусматривалось. Обойдутся, голуби заполярные, чай итак запаслись. И все запасались. Лишь один раз одинокая стюардесса с трудом протиснула чресла сквозь углы брезентовых тюков, неспешно проникла в хвост и вяло поинтересовалась сквозь монотонный гул двигателей:

— Напитки выпивать будете?

— Сразу бы и принесли, — буркнул Квест провокаторше. — Кока-колу, пожалуйста, не лайтовую, обычную. А вы что, девчата, предпочтете? — повернулся он к соседям. Услышав ответ, транслировал:

— Сок, желательно яблочный. Хороший.

— Я гляну, чё там у нас есть, — хриплый голос бортпроводницы был не особо приятен на слух, елейно-ехидный, ничуть не обнадеживающий.

Ничего она там не высмотрит, кроме дрянной минералки, понял Димка и тяжело вздохнул. И ведь ему по этим маршрутам предстоит иностранцев возить… Надо после полета связаться с руководством этой компании, оговорить сервис отдельно. А то ведь за наличный бакшиш пилоты запросто запихают в компанию к клиентам таких вот «бодрых туристов». Потом рекламаций не оберешься. В скорбном молчании Квест откинулся на спинку сиденья. Ни самолет, ни экипаж, ни организация рейса ему категорически не нравились. Особенно после того, как он посетил не просто тесный, а просто карикатурный туалет, благодаря беспрестанным визитам экспедиционных женщин под завязку набитый сигаретным дымом. Это еще ничего, он и сам там позже покурить собирался. И дело было даже не в оснащении санузла или его санитарно-гигиеническом состоянии (вполне приемлемом, кстати, хоть и был он тесным, как чулан)… Закрывая маленькую дверь, он увидел небольшой журнал с чудовищным названием «Журнал учета дефектов», чуть ли не выпадающий с верхней полки и машинально открыл его посередине. Журнал был истрепанным и богатым на мало обнадеживающие записи.

Все-таки, что-то маловато в этот раз пассажиров на борту.

Квест, Наталья с дочкой и эта экспедиция. С неудовольствием и какой-то нервозностью Димка обнаружил, что раз за разом вспоминает расхожую мистическую версию, согласно которой на всех самолетах, что позже падают, салоны никогда не бывают заполнены полностью. Неожиданно много людей сдают билеты по всяким субъективным причинам.

Проклятье… Вот только этого наблюдения ему и не хватало.

— В этом плане взгляды у отшельников, как у аборигенов, простые. «Держись подальше от белых женщин», — продолжил Сержант свою беседу с немцем. — Так мне говорил знакомый ученый эвенк в Волочанке. С белыми женщинами, говорил он, только неприятностей наживешь… Если не подхватишь триппер, то обязательно влезешь в какуюнибудь историю с милицией в финале. «Белые женщины вечно замешаны в темных делах», уверял эвенк. А все потому, дескать, что нормальные белые женщины сидят дома, а по «точкам» и поселкам мотаются социальные авантюристки. Своих же юных фрау, вкусивших прелестей цивилизации в виде асфальта возле администрации поселка и кинематографа, им брать в жены нет никакого смысла, так как они совершенно не приспособлены к кочевой жизни. Для выбора остаются лишь старухи: эти умеют делать все, но прельстится на такое семейное счастье способен далеко не каждый промысловик.

— Какой грамотный эвенк, — усмехнулся Юрген.

— А их у нас хватает, грамотных, — сказал Майер спокойно. — Большинство из аборигенов учится в поселковой школе, где, кроме русского, изучают английский или немецкий. Плюсом к тому они знают и смежные языки соседей.

— То есть, все отшельники живут годами без женщин? — не стал задерживаться на образовательной практике аборигенов немец.

— Белые почти все, — с кривой улыбкой кивнул Сержант.

— Но так заставляет реальная жизнь… А вы считаете это нормальным, Серж?

— Нет, — немного промедлив с ответом, ответил Сергей. — Скажу вам больше, Юрген, я считаю таких отшельников-онанистов чем-то сродни скопцам или вынужденно беглым, что, в силу тех или иных обстоятельств, практически оторвали себя от общества и теперь панически боятся его. Выдумывают себе оправдания, ищут доводы, почему «общество плохое». И обществу от них никакой пользы нет, — Сержант тоскливо вздохнул. — Ущербные люди, как бы кто ни старался подвести под это самооправдательную «романтику». Некоторые пытаются притягивать за уши еще и идеологическую базу, религиозные или политические убеждения — вот это мне особо противно.

— Именно поэтому все ваши «отшельники» такие?

— Не только «наши», — поправил его Сержант. — И ваши тоже. Их везде хватает… и на Западе, и на Востоке. А есть еще всякие художники и поэты-почвенники, что в примитивных избах возле водоемов морозят сопли зимой или кормят мошку летом в ожидании творческих мук и явления Заполярного Пегаса, бегущего по тундре трусцой. Но, и в этом случае, какая же без женщин может быть Муза? Одна лишь пьянка и самобичевание… Опять получается профанация, сплошной онанизм. Почти все они спиваются в итоге и теряют собственную творческую форму. Зато приобретают злость на людей.

— А вы, Серж, что можете предложить взамен? Всем надо в городе сидеть? — не слишком, но все же язвительно поинтересовался немец.

Тут Майер не раздумывал не секунды.

— Могу предложить нормальную оседлость, — отрезал он с самым непреклонным видом. — Одно дело прожить в полудиких условиях пару недель, совсем другое — постоянно бедовать недоделанным робинзоном-деградантом и врать, что все идет нормально… Сделай настоящий хутор, фермерское хозяйство или что другое, обзаведись транспортом, обустрой все, что бы поляна была достойна звания обиталища современного человека. Создай семью, где твоей жене будет удобно, а детям нескучно. К сожалению, таких семей пока мало. Очень мало. Но они уже есть. Возрождаются.

Потом смахнул веткой с затылка стайку комаров и закончил свою мысль:

— Да ведь раньше Русский Север так вот и осваивался, семьями! Самыми настоящими, многодетными. Я не про разведчиков говорю, этих-то воспетых героев у нас всегда хватало… Вопрос в том, так ли уж велик подвиг: набежать — застолбить — убежать в столицы. Территории надо заселять, а не бегать по ним савраской. Настоящие герои Заполярья это первые «затундренные» крестьяне, что сумели зацепиться, завести кучу детей и крепкое хозяйство, а потом стать проводниками и консультантами так называемых первопроходцев. Это как в Америке было с индейцами, «открытыми» Колумбом. В ваших канадах всё так же, впрочем. Экспедиции, будь они прокляты.

— Почему у вас, у русских, в конце любого разговора непременно есть это, как сказать… moralite? — Крауф неожиданно разозлился. — А если я не хочу каждый раз по вашему требованию чему-то научаться? Или поучаться, как правильно? Donner wetter, что за язык!

— Потому что мне больно за то, о чем говорю, — угрюмо отозвался Сергей.

— Вполне можно болеть и без слов, — отрезал немец.

— Вы не понимаете боль. Один от боли падает, другой стоит, — с расстановкой негромко произнес Майер. — Третий АКМ чистит. Один не может говорить, другой не может не говорить. Сказать хочет, и всё.

— О, чёрт! Вам всегда кажется, что вы… большие и важные учителя в мировой школе!

— Это не только мы… И у ваших милых американцев есть это самое moralite, — сварливо огрызнулся Майер, по-детски обидевшись и как бы поминая, что в их «детском садике» есть и еще мальчики «не-слава-богу». — В каждом фильме нудят, разводят левацкие разговоры на фоне империализма! Это и есть, между прочим, ваш Запад, ult США — его воплощение, квинтэссенция. Учителя ваши, наставники…

Он с нескрываемым удовольствием посмотрел, как брезгливо сморщился Юрген при упоминании о голливудской кинопродукции и роли Америки в западном мире.

— Спорно все это, Серж… Есть, конечно, в ваших словах понятная ревность обиженного аборигена. Но все, что вы сказали, мне интересно, — уже миролюбиво подвел свою черту и успокоившийся Юрген.

Вот и поговорили.

Разговор происходил на привале, возле памятника. Еще одного скорбного памятника плато Путорана, других тут и не бывает. Шел третий день перехода, когда почти всё наладилось. Уже устоялся некий ритм похода, определенный сообща, как компромисс между «совами» и «жаворонками», коих в группе было меньшинство.

Вчера в это же время они вышли к очередному озерцу в горной долине. Неподалеку от озера, ближе к левому краю долины, ветшала под солнцем и дождями старая эвенкийская стоянка с двумя чумами из жердей и толстых веток. Один из чумов даже был пригоден для временного жилья. Хотя он и не был, понятное дело, покрыт оленьими шкурами, было достаточно шестов, чтобы быстро укрыть их ветками защититься от моросящего дождя. Таким образом, они, вопреки уверениям об исторической безлюдности путоранских долин, лишний раз получили подтверждение, что это огромное ущелье, длиннейшая горная долина, пересекающая Путорана с юга на север, всегда являлась для местных жителей оживленной транспортной артерией.

Сейчас группа находилась неподалеку от стрелки рек Дулисмар и Ягтали. Последняя, стремительно пролетая в тесном глубоком коридоре базальтовых скал, низвергала кристальные воды правого рукава пятнадцатиметровым водопадом, что пенился в нескольких десятках метров выше стрелки.

Сегодняшняя их стоянка, где сейчас остывали вездеходы, расположилась в трестах метрах от конца левого поворота реки, на высоком правом берегу. Место периодически посещали, как бы обжитой уголок, ровный, пригожий. На земле белела старая дощатая площадка-помост, оставшаяся от палатки геологов, рядом с ней миниатюрным «стоунхенджем» красовалось выложенное плоскими камнями кострище и своеобразные каменные стулья вокруг.

Тут же возвышался старый памятник погибшему туристу-воднику.

Памятник был изготовлен в виде стилизованного катамаранного весла. Надпись на табличке гласила:

Петренко Валерий Владимирович.

1954–1991.

«Мы плачем, пускай мы мужчины,

Погиб он в горах Путорана,

Как истинный рыцарь пучины,

Он умер с открытым забралом».

Украина. Г. Смела.

Чьей-то заботливой рукой у основания памятника вечными цветами были разложены камни разноцветного агата и кристаллы кварца.

После обеда настало время долгого и трудного пешего похода, планируемого иностранцами заранее. Нужно было засветло подняться вдоль горного ручья, текущего из распадка, а потом основное: траверсом подойти к небольшой скалистой площадке, ясно видимой снизу.

Наверх шли тяжело и медленно, каждые сто метров брали с боем. Сначала карабкались по берегам, цеплялись, как только могли, за выступы скал и корни деревьев, за предательские скользкие кусты, скользили и порой срывались с гладких камней в мелкий, но пронзительно ледяной поток. Местами, где склон был особо крут, они перебирались по большим валунам на другую сторону ручья, где не было скальных выступов. Хорошо, что комаров здесь относительно мало, пока их надежно сдувал сильный ветер. Потом начался довольно крутой склон и стало совсем кисло.

На последнем привале молчавший весь путь наверх Игорь (как всегда неожиданно для всех) в лоб спросил Софи о цели этого изнурительного карабканья. Иностранцы коротко пошушукались в стороне, и решили немного приоткрыть занавеску. Все равно ведь придется хоть что-то выкладывать… В роли пресс-атташе экспедиции неожиданно выступила Юха, старательно формирующий скупые фразы:

— Мы ищем ровную площадку, по расчетам, она должна быть на горе чуть повыше нас. Там имеется небольшая пещера, точнее грот. Именно так написано в источнике информации, которым мы располагаем. Нам предстоит осмотреть эту пещеру, описать и сфотографировать все найденное. Возможны и другие работы, но это не займет много времени. Я сожалею, но остальное вам знать не обязательно.

Он говорил медленно, серьезно и настолько старательно-официально, что это выглядело немного смешно. Сержант, собственно, и гыгыкнул, не выдержав официоза в чистом поле.

— Все понятно… Вопросов от прессы к учредителям концессии не будет, — сказал он великодушно, хлопнул себя по коленкам, поднялся с места и легко взял на плечо штурмовой рюкзак. — Пошли уж, господа, дальше, к новым открытиям.

Иностранный сектор экспедиции поднимался не так бодро и изящно, сказывалось отсутствие регулярной горной практики и неизбежная акклиматизация. Неподалеку от места короткой передышки им повезло, они обнаружили старую тропу, и не оленью. По тропке идти было несравненно удобней и проще. Она шла вдоль склона пологим траверсом, медленно поднимаясь вверх с учетом возможной переноски идущими груза.

С этой высоты каньон предстал во всей красе.

Протянувшееся с севера на юг огромное основное ущелье не давало возможности разгуляться преобладающим здесь опустошительным восточным и западным ветрам. Зеленая полоса горной растительности тянулась в распадках до приличной высоты. Сейчас они находились в так называемом «пищуховом поясе», шустрые зверьки постоянно выныривали из под камней, с недоумением и негодованием разглядывая силуэты нежданных пришельцев. Пищух было много. При такой кормовой базе тут вполне может и даже должна водиться рысь. Выше этого уже почти ничего не растет, кроме лишайников и крошечных подушечек зелени в трещинах скалы. Лишь пронзительносвежий, но совершенно мертвый воздух плато Путорана.

В норильских тундровых стихах по страницам разлита любовь к Таймыру. Все краски у поэтов учтены и отмечены, все нюансы. Они романтики, и это нормально.

В публицистической литературе, в отчетах экспедиций тоже много чего написано о таймырской тундре и лесотундре — и почти всюду ее описывают как бедное красками суровое пространство, скучное и безжизненное… Зимой, пожалуй, так оно и есть, но летняя тундра фантастически прекрасна! Длинный полярный день неспешно сменяется восхитительными закатами и рассветами продолжительностью в несколько часов, мечта фотографа! Белыми ночами можно сутками бродить по озерцам и лайдам и всё никак не наглядеться на игру красок, на волшебные пейзажи, на чудесные оттенки. И пусть внутренние районы Таймыра несколько менее богаты жизнью, чем побережья, но тут попадаются совершенно неземные ландшафты — такие, как в этих путоранских предгорьях.

Через достаточно узкий каньон противоположный склон был отлично виден во всех деталях, картинка совершенно романтическая. В распадке напротив — маленький ручей, весь в почти пересохших водопадах; он спускался в ущелье, постепенно превращаясь в небольшую речку. Сам каньон генерировал в наблюдателе сюрреалистическое желание немедля увидеть за следующим поворотом тропы классический киношный подвесной мост, по рассыпающимся досточкам которого вам, приготовив запасные трусы, предстоит пройти вместе с полоумным ишаком и женщиной на шпильках.

Кто сказал, что пещер в Путоранах нет? Пещера (все-таки грот) имелась, хвала «источнику информации», там, где ей и полагалось быть по расчетам заказчиков. Площадка в двадцать квадратных метров оказалась ровной, как стол. Ни кострища, ни следов стоянки, все чистенько. Грот был глубокий, емкий. Вот тут следы людского пребывания наличествовали: потолок прилично закопчён, два кострища по бокам круглого камня-столешницы. Правда, ни следов пепла, ни остатков несгоревших дров в очагах не было, огонь в последний раз разводили очень давно. Зазвенели молнии, зашипели липучки кейсов и чехлов. По стенам грота побежали всполохи от вспышек фото-видеотехники. Все торопливо снимали самый главный объект — почти метровую фигуру идола, вырезанного из лиственницы и установленную на земле с краю камня-стола, которому определили место в самом центре пещеры.

— А фигурка-то новодельная, господа исследователи! Халтурку нам подсовывают. Этого божка совсем недавно ваяли, точно говорю, Игорь, посмотри, — злорадствующий Сержант скептически оглядывал грубо вырезанные глазницы.

Лапин послушно подвинулся поближе и безжалостно вынес вердикт:

— Мешанина, фьюжн. Совершенно дурацкая помесь лесного эвенкийского идола и мифическими злодеями из компьютерной игры.

Софи и немец были обескуражены больше всех. Канадка еще раз внимательно осмотрела изваяние и согласилась.

— Мне кажется, неизвестные скульпторы старались даже отобразить что-то из культуры ирокезов. Эта коса, бритый затылок…

Юрген Крауф, коротко переглянувшись с канадкой, достал из кармана кейса черно-белую фотокарточку не самого лучшего качества и молча протянул ее Майеру. Ну, сам-то грот узнавался сразу. А вот деревянная статуя была не та… Совсем не та! С фотографии на Сержанта глядела настоящая старина — кондовая, добротная, аккуратно состаренная бережным и неторопливым временем. И куда же, а главное, кто упер оригинал?

— Но эта «статуя», как мне кажется, не играет никакой информационной роли, это ведь просто символ, — тихо сказал Игорь Лапин, смотревший на фото из-за спины Сергея. — Тут важна лишь вот эта стрелка, не так ли, София?

Он указал рукой на выдолбленную в «столешнице», судя по всему, давным-давно, узкую стрелу, указывающую на выход из мещеры.

Софи сконфуженно молчала, но по всему было ясно, что так оно и есть. Лишь секунд через двадцать Рита и финн тихо перекинулись парой-тройкой фраз на каком-то скандинавском, обеспечивая секретность обмена мнениями.

— Напряженная драматургия паузы утвердила меня в мысли, что Игорь попал в самую тютельку, — бухнул Майер, подходя к ним.

— Ладно, господа, вы тут занимайтесь научной деятельностью, а я уж снаружи посижу, — неопределенно хмыкнул Лапин, легко встал и спокойно направился к выходу с биноклем в руках. — Посмотрю, как там внизу нашим «шерпам» стоится.

Тем временем сосредоточенный Юрген, словно забывший о существовании всех напарников и до сих пор не ввязывающийся ни в какие оценочные и описательные разговоры, тщательно установил прямо на выдолбленную стрелку вытащенную видеокамеру, строго совместив оси. После чего он развернул ЖК-монитор на себя, прикинул обзор и запустил с пульта управления режим съемки. Сержант, внимательно следивший за всеми манипуляциями немца, с удивлением увидел на дисплее что-то типа самой настоящей прицельной сетки, сориентированной точно по центру кадра. Марка указывала на одну из бесчисленных вершин плато Путорана.

«Это они пеленг на о б ъ е к т определяют… Значит, где-то еще должны быть подобные целеуказатели, и именно поэтому в нашей программе поездок числится несколько мест для посещения, — моментально сообразил Сержант. — Двух точек пеленга им для определения вполне хватит. Вот теперь ясно, что они делали на Ары-Масе. Но не нашли».

Пока искатели таинственного манипулировали камерами и замеряли двумя рулетками все, что попадется им под руку (а настойчивая в выполнении своей колдовской программы Рита не преминула снова воспользоваться своим эзотерическим прибором), он подошел к черным стенам, подсвечивая их фонарем и стараясь разглядеть в приличном слое копоти какие-либо знаки-петроглифы. Пусто, излишней украшательной символики в пещере не было, хорошего помаленьку. Да и не музей же здесь…

Гулкий выстрел снаружи отвлек членов экспедиции от увлекательного геодезического занятия. Вслед за первым выстрелом тут же последовал второй и… звонкий шлепок тяжелой пули о габбро-диабазовые морщины стены каньона. И сразу же — бабах! — третий раскат легкого стрелкового грома.

Во, дела!

— О боже, что там происходит? — громко охнула Рита, инстинктивно пригнувшись.

— Тише, Рита, тише. Спокойно. Спрячемся пока за этот камень, похоже, в городе появился новый шериф, — попробовала отшутиться Софи, встревоженная, впрочем, ничуть не меньше подруги.

Сержант, успев одёргивающе махнуть остальным, что бы сидели на месте и не дергались, стремительно подкатился к Лапину. Тот, хоть и спрятался за обломком скалы, продолжал рассматривать соседний склон в бинокль.

Пока тихо. Чёрт, кто это? Рядом азартно дышал Сергей.

— А у нас тут, смотрю я, всё по старому: пальба, дым клубами, — с удовлетворением истинного искателя приключений тихо отметил Майер. — Ну что там?

— Пугает, сволочь, — так же шепотом уверенно сообщил Игорь, — он нас просто пугает. Это сторож. Психует, что мы в грот залезли.

— Ты уверен? — недоверчиво прищурился на склон Майер.

— Абсолютно. Прицельно стреляет, гад, но всегда чуть выше кромки, — сообщил Игорь и поинтересовался через плечо чуть громче: — Наши дамы спрятались?

— Конечно! — бодро донеслось из темноты.

— А где стрелок? Ты его видишь? Это не наш ли дед? — с надеждой прошептал Сержант.

— Только что видел, вон там мелькал, чуть повыше левого лавинного прочеса, — Игорь протянул назад бинокль. — О, глянь!

Сержант так быстро навел оптику в указанном направлении, что еще успел заметить заключительный проблеск прицела винтовки.

— Раз так, тогда и мы его пуганем, — прошипел он.

И с этими словами доктор быстро положил пяток пуль вокруг места предполагаемого схрона нападавшего. Эхо выстрелов волнами прокатилось по каньону.

— Что делаем дальше, hombre? Может, подержишь его на мушке, а я вниз сбегаю, а? — задумчиво предложил Майер.

— Я могу вам помочь… это… подержать его на мушке, — тихий голос неожиданно появившегося за спиной немца заставил их вздрогнуть.

— Герр Юрген, ведь я же вас просил! — искренне возмутился Сергей. — Спрячьтесь вы от греха подальше, не мешайте!

— В этом деле я никак не могу вам помешать, — преувеличенно вежливо и в то же время настойчиво возразил ему Крауф, уже расчехливший супервинтовку и прилаживающий к обрезу камня извлеченный из плечевого рюкзачка маленький перископ. Ух ты! Крепко же минхерц подготовился к путешествиям по российским просторам….

Посмотрев на него, Сержант с удивлением увидел, что немец улыбается. Не нервно, как можно было бы ожидать в такой ситуации, а как-то удовлетворенно, даже мечтательно. Что это было? Воспоминания о каких-то давних боевых действиях, в коих господин Крауф мог участвовать смолоду, а может, ожидание большого Приключения, вылившееся в реальные действия? Или же это врожденный германский дух древнего воина, так и не зашлифованный бархатной цивилизационной тряпицей — привычкой к покою. Определенно, Юрген был не прочь, и даже хотел повоевать. Храбрый народ. Но осторожный, извлекающий уроки из прошлого. На войне случается так, что слишком долгая храбрость и настойчивость — слишком плохой капитал. Все, что немцы получили за долгие годы безнадежной войны, это миллионы жертв и репутацию плохих парней, отчего их символика переместилась на каски байкеров. Не самое лучшее капиталовложение.

Но Лапин предложил мирный вариант.

— Нам тут войнушка не нужна. Кстати, знакомьтесь, это, судя по его агрессивности, и есть один из резчиков пещерного идола нового образца. Профанируют мифологию, хоть бы проконсультировались, — сказал он вполне беззлобно, бережно почесывая ухо там, куда его легко цапнул пещерный комарик. — Он просто хочет, что бы мы ушли. А нам-то ведь тут и делать, честно говоря, больше нечего, так ведь, Юрген?

Тот лишь пожал плечами, мол, «а какие еще варианты?» и вопросительно посмотрел на Майера. Сержант смолчал, похоже, тоже не хотел начинать военные действия. Оглядев дислокацию противника, он уже понял, что рядом со стрелявшим проходит оленья тропа, и по ней негодяй легко и быстро уйдет в распадок. А там у стрелка наверняка загодя приготовлена дорожка отхода наверх, на плато. Так что скоростная беготня вверх-вниз через ущелье ни к чему не приведет, кроме ненужной бравады под возможным обстрелом таинственным сторожем на открытых местах.

— Действительно, мы ведь уже можем закончить этот… этап? Этот этап экспедиции и перебазироваться для нового маршрута, — наконец немец сообщил что-то по существу. — Нам придется посетить еще одно место.

— Вот и ладно, на том и порешим, — подвел черту Лапин. — Надо подвязывать тему, как говорит моя дочка. Спускаемся вниз по очереди под огневым прикрытием, и тут, геноссе Крауф, ваша помощь нам действительно понадобится. Внизу выставляем охранение, разбиваем лагерь, вызываем вертолет и ставим промежуточную точку. Все. Серега, пожалуйста, переведи все это господам корректно, хорошо? Что-то тихо… Ушёл?

Снова воцарилась полная тишина. Майер прищурился, вглядываясь в небо. Облачко, видимо, застрявшее между двумя воздушными потоками крутилось на месте, точно в распадке напротив. На НЛО похоже, значит, погода летная. Он встал и пошел в пещеру, собирая группу для приговора.

…Выбираясь по команде уже начавших спуск мужчин из грота, и машинально отряхиваясь перед выходом на белый свет, Рита глубокомысленно заметила, обращаясь к Софи и продолжая разговор, начатый еще в пещере:

— Нет, дорогая, Европа никогда не найдет полного взаимопонимания с немцами… Это просто невозможно.

Подруга раскатала ворот свитера повыше (в воздухе заметно похолодало) и недоуменно смотрела не нее, ожидая пояснений.

— Посмотри, как все наш мальчик попал в славянский ритм! Американский поляк Збигнев Бжезинский, бывший советник президента США и главный «друг» Советов, в свое время совершенно справедливо сказал: «Немцы — это просто цивилизованные русские. А русские — дикие немцы».

Посмотрев, как крадущиеся вниз Юрген с Сержем совершенно одинаково оглядывают накрываемые сумраком склоны и синхронно потирают ложи своих винтовок, а финн, и не подумавший примкнуть к мужчинам, осторожно выбирает место для следующего шажка, Софи прыснула и решила, что с доводом старого склочного поляка современному европейцу вполне можно согласиться.

Пока ждали вертолета, кто-то забрался в машины, а кто-то прощался с местностью. Не тяготеющие к сентиментальному фотографированию Лапин и Сержант сидели в кабине и с удовольствием потягивали горячий кофе в уюте климат-контроля.

— Серый, ты уже понял, что на Ары-Масе им обломилось? — поинтересовался Игорь тихо, хотя никто бы не смог их услышать.

— Сразу же подумал… Или указатель разграбили до них, не представляя, что это такое, или же он сдвинут. А может и не нашли… Жаль, что нас не взяли на Ары-Мас, — досадливо сказал Сержант.

— Не переживай. Этот заповедник-оазис насколько популярен, насколько же и мал, в нём каждый кустик исследован. И там мы бы ничего не нашли. Кстати, здесь ведь тоже оазис. Заметил микроклимат?

— Да мало ли их тут, Серёжа, микроклиматов… А то не знаешь, что все Путораны из разномастных оазисов и состоят.

Здесь действительно царил сравнительно теплый микроклимат; им попадались отдельные ели, внизу петляли узенькие тропы полевок, они уже имели честь наблюдать горностая и кедровок, а одни раз даже великолепного белого ястреба. Только все это не греет…. Не это надо!

— Интересно, куда теперь мы с боссами покатим? Не на север ли? — лениво поинтересовался Майер.

Им бы надо на север…

Все, можно улетать.

Свет низкого полярного солнца вечерней розовой дымкой заполнил каньон. Зеркальца реки на излучинах перед перекатами мерцали бликами отраженных скал и концентрическими кругами от бросков играющей рыбы. Не отрывая глаз от кругозора, Сержант медленно опустился на мшистый зеленый валун. Вот и с еще одним чудесным место на планете пора прощаться.

Огромный вертолет, ведомый уже знакомым экипажем, приземлился утром, как и планировалось, на широкой галечной полосе, широким серпом раскинувшейся рядом с кипящей водой, и заглушил двигатели. Сразу же стали появляться назойливые дневные комары. Члены экспедиции вместе с бортовым оператором стали готовиться к погрузке уже закупоренных и стреноженных джипов. А пилоты тем временем взяли спиннинги и, как водится у норильских летунов, пошли ловить рыбу — благо, ямы со стоящими в них гольцами они разглядели еще в воздухе. Однако, заниматься увлекательным занятием авиаторам пришлось совсем недолго, поскольку тяжелый вертолет начал вязнуть даже среди крупных и плоских скальных обломков, крениться и заметно оседать.

Когда Майер по рации сообщил об этом вертолетчикам, те прибежали, как ошпаренные, попрыгали пингвинами в аппарат, отогнали зевак как можно дальше от винтов, защелкали тумблерами. Потом запустили могучие двигатели, разогнали лопасти такой ужасающей величины, что, казалось, сами горы вот-вот начнут пятиться, с большим трудом вырвали машину из зыбуна и перелетели на другое место, твердое, но гораздо менее удобное для погрузки. Так что весь оставшийся световой день обстрелянная неизвестным башибузуком экспедиция ишачила долго и нудно. А они первоначально планировали уложить все сборы в три часа…

Казалось бы, всё, что могло произойти в этом каньоне-оазисе, уже произошло. В общем-то, так оно и было, но уже перед самым взлётом иностранцы с округлившимися глазами притащили на борт еще одну находку.

Глава 4 NORD-экстрим

«Бортпроводник рассаживает пассажиров в салоне. Доверительным шепотом он говорит трясущейся от страха пожилой пассажирке, ласково провожая ее на первый ряд третьего салона, где достаточно просторно:

— Проходите сюда, бабушка, тут вы ноги и протянете».

(Авиационный анекдот).

«Выжить в самолете, терпящем аварию, очень нелегко. Но, если использовать новые технологии, у терпящих бедствие появляется шанс. Как мы предполагаем, самолет падает с небес не сразу, а имея в запасе некоторое количество времени. Вот в этот момент и срабатывает новая система спасения пассажиров, а именно: в салоне включается так называемый пенообразователь, пена которого не горит, она не вредна для кожи и имеет отличные эластичные свойства. Пассажиры в это время, как и положено, надевают кислородные маски с полной защитой лица, и погружаются в эту пену. Пена, окисляясь на воздухе (или иным способом) быстро твердеет. При падении авиалайнера именно эта пена снимает часть нагрузок на тело человека путем собственной деформации, а также предохраняет его от огня…»

(Из рацпредложения).

«— Мамочка дорогая, не бойся! Когда я стану большой тётенькой и вырасту сильной, я обязательно построю железную дорогу до Норильска и мы с тобой никогда, никогда больше не будем летать самолетами!!!»

(Из заявления маленькой норильчанки).

Это так. Такова уж судьба северянина. Крылатая фраза из песни советских времен в других временах порой фраза звучит фатально. Нам все еще говорят, что самолет — самый безопасный вид транспорта. Но не говорят, что этот же вид транспорта более всех других зависит от стихий и человеческих ошибок. С нарастанием на нашей планете истерии климата и ростом нравственной самостоятельности индивидуума, готового плевать на чужие мнения и желания такая зависимость не радует. Проходит время, заглаживая очередные душевные травмы причастных, но неизбежно происходит новая катастрофа и вновь весь кошмар произошедшего не даст нам дышать. Часто ни с кем из погибших мы не были знакомы лично, но, конечно, знали всех их, светлой им памяти… А как же еще может быть в маленьком городе, где каждое встреченное лицо давно отложено в долгосрочной памяти? Мы не раз стояли рядом в очередях, открывали двери в магазин, брали почту на лестничной площадке и гуляли по Ленинскому проспекту. Родные лица — именно так мы чувствуем место своего жития и именно из-за нехватки этих лиц чувствуем себя чужими в Дудинке.

Увы, это про летчиков говорят, что они не погибают, а просто улетают и не возвращаются… Пассажиры лишены даже этой последней романтики — они именно гибнут, семьями, в обнимку, в последние секунды беспомощно прижимаясь друг к другу. Если маленькие детки в такой момент чего-то не понимают, то матери еще отчаянно пытаются обратить последний адреналин в средство спасения — кладут детей на пол, держа их за руки, укутывают в свое мягкое тело… В шоке отцы, они не смогли реализовать себя как воины и защитники, не смогли выполнить важнейшее предначертание в жизни: спасти семью в самый страшный момент бытия.

«Они опять упали», говорим мы. Особенно страшно, когда в авиакатастрофе погибают дети. В такой страшный день хочешь верить, что все дети — ангелы, и сегодня ангелов в небе прибавилось.

Редко это происходит по технической причине, очень редко. Сплошь и рядом с авиакатастрофой соседствует пресловутый человеческий фактор. Как это было в небе над Донецком в памятном августе 2006 года. Мокрые от августовской гонки пилоты сначала просили смены курса, видя впереди лиловый грозовой фронт. Добро им дали, но сам пролет не запретили. И тогда летчики самонадеянно решили потягаться с облаками, экономя горючее, ибо Россия мигрирует сезонно, отпускники магнитом притягиваются к «территориям летней мечты»: самый покос идет…

Бабло побеждает разум. Вот и этих премиями победили. И убили.

А мы живем на Севере и летаем самолетами. Боимся, пищим, но летаем. Не верим никому, но обреченно лезем в фюзеляж с запахами стирального порошка. Верим только в поставарийных психологов и в Шойгу. Это спасет, разложит обрубки наших тел по полочкам, выпрямит вмятины на черном ящике с последними матами второго пилота, потому что КВС уже умер от разрыва сердца.

Нам, норильчанам, еще повезло — у нас есть крылья. У жителей маленьких таймырских поселков их уже нет. «Аннушки» давно поставили на прикол, а те, что еще теплятся, идеологии баблокоса никак не соответствуют. Им, крылатым машинам, видите ли, нужна бетонная ВПП и не одна. Для них нужно постараться: лоббировать, а потом разработать и принять нормальный, действенный Воздушный Кодекс, позволяющий частной авиации развиваться, а не спрашивать разрешения на каждое движение элероном у военных и комитетчиков. Надо будет возрождать практику полетов «с подбором», когда экипаж сам принимает решение, где ему можно сесть — только так можно оперативно доставлять грузы и людей по их реальным потребностям.

Но ведь на самолетах уже не полетаешь нахаляву по путоранских оазисам, присаживаясь у заповедных озер и наколачивая осеннего гольца буквально мешками. Тут именно вертолет удобен — и всегда нужен, для нужных людей. Что делать поселкам, которым полёт на вертолете не по карману, не интересует никого. А у самолета полетный час совсем в другую цену. Не в пример вертушкам, «летающим двигателям» Экономии на геликоптере — ноль. Зато чуть поднял стоимость топлива, — все без штанов, а ты богат!

Спросите любого жителя Снежногорска, Хатанги или Игарки — каждый третий житель был в лётном происшествии с участием чертового геликоптера. Каждый второй скорбно ждет своего лётного происшествия, понимая, что недолго осталось ждать… Ничего другого им и не остается. Частная авиация так и не развилась, «благодаря» военному лобби — известно ведь, что российское небо до сих пор принадлежит воякам. Вертолет задушил все альтернативы. Не порхают между поселками небольшие и надежные, экономичные и неприхотливые «честны», «де хэвиленды» и «бич-бонанзы», только и способные создать нормальное конкурентное поле на местных авиалиниях, и, следовательно, — комфорт, оперативность, надежность и безопасность. Но лишь редкие энтузиасты-частники пытаются воевать с Государством. На Севере до сих пор уверенно «порхают» лишь чудовищно дорогие туристически-коммерческие, блатные, и прочие начальственные рейсы.

Вот и у нас в Норильске тоже неустанно внедряют вместо крылатой малой техники, вместо бездарно убитой Полярной Авиации винтокрылы-убийцы. Да, да, именно так. Ибо вертолет если уж падает, то как булыжник, оставляя дуракам сказки про авторотацию, а журавлям, пардон, «аннушкам» в небе, — саму принципиальную надежность несущего крыла. Это когда-то на аэропорте Валёк хотели строить ВПП для приема ЯК-40. Прошли те времена, и теперь все подряд стало невыгодным. Ремонт, затраты… То ли дело, — хлоп вертолетным пузом на ягодную полянку, и все дела. А безопасность, надежность, стоимость полета — все это для вождей лишь барабанные палочки и фонарик на фиолетовом поле. У каждого из них всегда на запасном пути стоит специально обихоженный Белый вертолет.

Как будто норильчанам мало.

У нас итак все еще имеется самый знаменитый в стране «горб» на ВПП, алыкельский, приснопамятный. Про него молчат, как правило, журналисты, рассказывая-показывая телезрителю, как хлопцы в красочных комбедах бодро возюкают какой-то там бетон-мастику по нашей взлетной полосе. Дорогой самообман. Ну, это как крем (тот, что в рекламе про «точность лазера») на лице горбатой старухи, уже потерявшей самоходные свойства.

А летчики порой чуть не седеют в тот самый момент, дорогие мои норильчане, когда вы уже наивно решили, что всей семьей прилетели на заполярную родину и скоро можно будет тянуться к пряжке ремня… Хрен там. Самые жуткие секунды еще впереди.

Интересно, у нас в городе что, поставарийные психологи всегда должны быть наготове?

Есть авиапром в стадии перманентного падения и штопаный (прости господи, чуть не вырвалось) вертолет от него для жителей Северов.

И дело тут не в страхе перед полетом, к этому все давно уже притерпелись, автору вообще повезло, он не страдает аэрофобией. Дело в понимании сути авиационной надежности. Раз уж суждено нам «только самолетом», то применяйте максимально безопасную технику. Надежную принципиально, уже самим конструктивным, техническим решением.

Будто мало нам Анапских рейсов и украинских диспетчеров с украинской же ПВО. Неужели же надо еще и на местных линиях, всегда сложных, высокоширотных, применять принципиально не приспособленную для удобных и безопасных пассажирских перевозок технику? Неужели северяне своим страхом и стойкостью еще не заслужили в умах вождей надежности и понимания у них методологии этой самой летной надежности? Ведь и сами бьются… не взлететь им выше людей. Даже на Белом Вертолете.

Если вы сами не знаете, то рядом с вами всегда есть люди, которые знали погибших. Тесен наш норильский мир.

Весь кошмар регулярно происходящего так и не даст нам дышать.

Вечная им всем память.

Квест проснулся стремительно, рывком, чуть не захлебываясь адреналином, организм выплеснул «аварийную химию» еще до того момента, как очнувшееся сознание человека сумело начать оценивать происходящее.

Опять тряхнуло, да как!

Ни одна мысль еще не успела родиться в ошарашенной голове, а сердце уже стучит, как бешеное в ожидании самого страшного. Так всегда бывает, рефлексы срабатывают раньше разума.

Двигатели натужно свистели на высокой ноте, самолет крепко болтало, но совсем не так, как это с вами бывает на экспериментах с парковыми качелями… Совсем не так!

— Это паршиво, — тихо прошептал Дмитрий сам себе.

Фюзеляж кидало из стороны в сторону короткими мощными рывками, так, будто двигатели мирной машины были оснащены соплами управляемого вектора тяги, как на истребителях пятого поколения. Трясущимися руками Квест на удивление быстро нашарил привязные ремни и с трудом соединил их на груди до призрачно-успокоительного щелчка. Тут же переменил решение и передвинул замок на живот: «От удара сердце может остановиться» — такая мысль молнией промелькнула и тут же уступила место следующей, более важной: «Что там у них случилось, вашу мать!»

«У них»… «Да это у н а с случилось!»

Он уже заметил ощутимый крен на нос, самолет шел с отрицательным тангажом. «Падаем, ну, какое же гадство, — моментально понял мужчина, — падаем в тундру; случилось что-то непоправимое и мы, наверное, сейчас умрем».

От тряски и рывков все снаряжение экспедиции сгрудилось в кучу, практически закрыв ему обзор передней части салона. Но он все-таки увидел сквозь мельтешение и вибрацию в глазах бортпроводницу, согнувшуюся в дверном проеме, словно от боли; она что-то истошно кричала мужчине, стоящему на коленях в проходе. Микрофона у нее не было и слова было разобрать невозможно. Заметив выпрямившегося в кресле Квеста, стюардесса и ему что-то крикнула, но тут же упала на пол; большее ее Димка не видел.

Только сейчас он посмотрел на соседку.

Та сидела в кресле белая, словно меловая статуя под люминесцентной лампой, беззвучно шевелила серыми губами, судорожно прижимая к себе дрожащего ребенка. Девочка тихо выла, а потом закричала, ей было больно и страшно. Но мать, похоже, ничего, кроме воя двигателей, не слышала и хватку не ослабляла.

— Положи ребенка на пол! — крикнул он.

Наташа посмотрела на него безумными глазами, остекленевшими от безусловного страха за маленькую жизнь, и отрицательно качала головой.

— Дура! Что ты делаешь, ты ее не удержишь при ударе! Положи дочку на пол, нагнись сама и держи ее за одежду! — проревел Квест, наклоняясь к ней и пытаясь показать руками, что надо делать.

Наталья лишь промычала в ответ, пытаясь глубоко вздохнуть, но потом что-то осознала, поняла. Ребенок перестал кричать.

Как ни странно, именно этот момент внезапной заботы о других людях помог Квесту выбраться из панического состояния и перестать, наконец, сканировать собственные мысли о неизбежной смерти, проносящихся пулеметными очередями. Мозг частично обрел способность хоть что-то решать. Так. Вот сбоку — люк аварийного выхода. Под ним приклепана тысячу раз виденная табличка с инструкцией. Что же там написано, блядь!? Почему он не прочитал все это заранее! А потому что заранее этот текст никому читать не хочется! Никому не хочется заранее заливать себе в голову страх полета… Людям кажется, что если не читать об опасности, то и сама «опасность» не превратится в настоящий кошмар. Буквы плясали на боковых рывках, сливаясь в короткие красные полосы строк. Да что же там написано, черт возьми!!! Как его открывать? Потянуть рычаг! Куда потянуть? Да где же он, рычаг? Ага, нашел.

Впереди громко матерился упавший мужчина. Что там случилось? Кто-то травмирован?

Да какая теперь разница! Но Квест все же выпрямился, задрал голову, посмотрел. Руководительница экспедиции, поднявшись с кресла, безжалостно расшвыривала в стороны предметы снаряжения, отчаянно что-то искала. Двое женщин с усилиями и воплями тянули ее вниз, пытаясь усадить на место. Кошмар…

«Вся эта возня уже не имеет никакого значения. Это всего лишь пустая суета, — скептически оценивал происходящее Димка Квест в каком-то фоновом режиме. — Сейчас для всех нас важно одно: воткнётся падающий самолет в землю, как шило, или сможет приземлиться на грунт хоть сколько-то мягко. Только это имеет значение — умение и везение пилотов».

Заметив, что Наташа уже бросила свою куртку на пол, положила кроху и нагнулась к ней, содрогаясь в воющем плаче, он неожиданно погладил ее вспотевшей ладонью по голове и предложил:

— Я помогу тебе держать ребенка. Не бойся, мы выкарабкаемся!

Нужно было сообщить ей еще что-то, во что в этой ужасной ситуации можно поверить.

— Все не так страшно, ты, главное, не теряйся после приземления!

«Приземления? — отметил Квест про себя, — я сказал приземления? Ну-ну».

Он выглянул в иллюминатор. Самолет упрямо продолжал падение, земля была уже недалеко. Или это все-таки снижение? Какая сейчас у них высота полета? Сколько о с т а л о с ь? Да как тут разберешь! Семьсот метров? Пятьсот? Фюзеляж перестал рыскать, уже выбрав мишень на земле. Боковые ускорения больше не отрывали руки и ноги, не бросали тело в сторону. Мириады озер и речек наползали на стекло иллюминатора с носа. Черные, мрачные, бездонные, как могилы.

«Стоп! А может… Думай трезво!»

Димка разжал онемевшую руку, намертво вцепившуюся в переднее кресло.

«Турболет», выжимая из своих потрохов последние жизненные ресурсы, отнюдь не падал в тундру отвесно, как можно было подумать от страха. Пилоты явно рассчитывали посадить самолет на брюхо. Вот это теперь и есть самое главное событие в жизни! Квест глубоко вздохнул, сухо сглотнул не появившуюся слюну.

— Наташа, подними глаза на меня! Глаза подними! Мы не падаем, они стараются нас посадить, слышишь! Не сдавайся, держи дочку, — произнес он громко, увидев, наконец-то, более или менее осмысленный взгляд спутницы.

Та всхлипнула, с тоской кивнула ему головой и опять наклонилась к Аленке.

Ох! Тело бросило вперёд и в сторону.

Раздался оглушительный хлопок, и громкость надрывного визга двигателей снизилась наполовину. Откуда-то сбоку появился высокий свист, словно воздух на большой скорости проходил через страшный духовой инструмент. Сюрреалистический звук заставил Димку сморщиться. Дернуло еще сильней. Громко верещал какой-то зуммер. «Скорее всего, загорелся один из двигателей», — подумал Квест о том, чего не мог знать.

Самолет полого заваливался в продолжительный вираж. Загремели и задребезжали все пластиковые детали обшивки — проклятье, как же тут все хрупко сделано! Чувствуя, как холодный пот буквально заливает его лицо, он протянул руку, взял брошенный на сиденье пиджак и вытерся.

«Надо бы надеть обувь». Он нагнулся; ботинки прижало какой-то коробкой к обшивке фюзеляжа. Дмитрий стал торопливо елозить ногами, стараясь попасть носками прямо в фирменные красные лейбаки на стельках. Нагнувшись еще раз, он увидел, как дрожат его ноги и ужаснулся еще и этому. «А я успею поднять голову, или вот так и войду в землю с ботинками на носочках? Больно будет, или сразу? А как же ребенок, она же его выпустит при ударе, точно выпустит, не справится с инерцией…»

Наконец, он справился с этой задачей и резко дёрнулся к иллюминатору. Внизу проплыла излучина какой-то большой реки. Метров двести высоты им оставалось жить без крови и боли, не больше.

— Скорей бы уже нам упасть, Дима, — со спокойствием, страшным своей обреченностью, произнесла Наташа и посмотрела на Квеста глазами, полными слез.

— Не паникуй ты, все будет нормально! — разозлился он. — Держим Аленку вместе.

И тут же еще раз наврал, показав пальцем вперёд:

— Смотри! Пилоты держатся молодцом, я видел!

Тут дверь в кабину пилотов рывком распахнулась, в ней показалось взъерошенная голова летчика, он выкрикнул что-то и демонстративно подогнул голову, приказывая всем выполнять команды в режиме «делай, как я». Закрывать дверь он уже не стал.

— Ну, все, — как-то спокойно выдохнул Димка, явно з а к л ю ч и т е л ь н о, потом схватил Аленку за джинсы, переплетая свои руки с Наташиными.

Шли секунды.

Удар!

Самолет рухнул так же, как ненароком выпавшее из рук яйцо шлепается на пол, во всяком случае, именно это Димке вспомнилось. Но первый удар «Турболета» о землю показался даже мягким. Потом их снова подняло в воздух, фюзеляж с ужасающим скрежетом подпрыгнул и заскрежетал — теперь белоснежный пассажирский самолет летел по тундре, снося прочь все, что вырастало на пути апокалипсического движения, как ножом, оставляя на земле части конструкции.

Когда оторвалось крыло, их всех так впечатало в борт, что от пронизывающей боли Квест едва не потерял сознание.

Руки рвануло, словно пассатижами, но пальцев Димка не разжал; просто не смог бы, — они словно окаменели, сведенные судорогой последней команды. Прижатый к обшивке, одним глазом он увидел в иллюминаторах напротив что-то невообразимое — высокую земляную стену, проносящуюся мимо.

Затем хвост самолета, где они сидели, оторвался прямо перед ними, как в американском кино. Над головой образовалась огромная трещина, всего в метре от их сидений. Трещина разрасталась на глазах, в нее начали вываливаться какие-то предметы. Люди это или вещи, разобрать было невозможно. Но хвост не отделился полностью, а волочился за фюзеляжем, как привязанная к заднему бамперу консервная банка за машиной. В проходе хвостовой части самолета мотались какие-то тряпки и чье-то тело…

Раздался еще один хлопок, точнее — взрыв!

В первые секунды после него охваченный паникой пассажирский салон самолета представлял собой мешанину предметов. Пристяжные ремни Квеста и соседки выдержали, не расстегнулись, людей швырнуло в сторону…

Наконец, все, что осталось от мёртвого самолета, остановилось, но не замерло неподвижно, постепенно окутываясь пламенем и дымом неизбежного пожара, что можно было ожидать. Фюзеляж впереди начал куда-то проваливаться, резко заваливаясь на нос.

В салон хлынула вода! А они даже не почувствовали, как же она холодна.

Квест с трудом разжал руки, выпрямился и торопливо расстегнул ремень. Сразу встать не получалось, ноги просто не хотели слышать команды. Но он смог пересилить себя, встал и неожиданно легко откинул крышку аварийного выхода. После этого поспешно обернулся к огромной зияющей дыре, где раньше находились задние сиденья, и, закрепившись за последнее, удержал и Наталью, сумевшую извлечь Аленку от сползания в воду.

«Турболет» погружался в озеро или реку.

У них еще оставался шанс выжить, надо было только сохранить хладнокровие. Каждый мускул Димки был напряжен до предела. Не было времени ни предаваться ужасу, ни впадать в предсмертную ярость, хотя у него уже не оставалось никаких сомнений: самолет утонет.

Мозг скомандовал: нужно выбираться наружу! Только тебе! Спасись любой ценой! Он думал об этом непрерывно, еще до того, как самолет упал. Все проще простого — плюнь на всех и спасайся сам! Так велит инстинкт. Но мужчина не поддался.

Квест подхватил Наталью, уже скользившую по проходу к зияющей дыре, и держал её, не отпуская, пока она сама не зацепилась ногой за сиденье. Почувствовав, что хвостовая часть всё еще держится на воде, Донцов откинул женщину в кресло и освободил Аленку, прижавшуюся к матери, от жесткого маминого хвата за лодыжку.

— Да не за ногу, ты за пояс ее держи! — орал Квест. — Другой рукой!

Удивительно, но какой-то механический гул все еще продолжал рвать воздух, последние агрегаты крылатой машины продолжали свою, уже напрасную, работу.

— С вами все в порядке? Ничего не сломано? — крикнул он.

Женщина находилась в шоке и смотрела на него невидящим взглядом, явно не понимая, что случилось. Дочка воткнулась головой в живот Натальи и мелко дрожала. Квест решительно врезал ладонью Наташе по щеке, потом еще раз. Ойкнула. Глаза приобрели осмысленное выражение, она кивнула и неожиданно негромко сказала:

— Дима, у тебя вся голова в крови.

И вдруг фоном стала тишина. Все механические звуки исчезли. В глубине уходящего в воду салона кто-то истошно кричал в ледяной воде, пытаясь освободиться от привязных ремней, и отчаянно бил руками, взбивая вокруг себя кровавую пену. Головы уже не было видно, а потом на мечущиеся руки упал какой-то баул. Кончено. Вода, постоянно поднимаясь, была уже у пояса, и он знал, что через минуту и их часть фюзеляжа окажется под водой.

— Все, бляха, приехали… — Квест набрал в грудь как можно больше воздуха и дурным голосом заорал:

— Выбираемся наружу! Пошли, быстро, быстро!

— Мы уже не погибнем, доченька моя, не погибнем, мы спасемся, — молитвенно шептала Наташа хриплым голосом, медленно пробираясь к аварийному выходу.

«Спасемся, если поторопимся», — мрачно заметил Димка.

Не ожидая от них большей оперативности в действиях, Квест резким толчком выкинул обеих наружу, а затем, повернувшись спиной для последнего взгляда на тонущий самолет, и сам рухнул в холодную черную воду. Опора под ногами исчезла внезапно и, не успев что-либо сообразить, мужчина с головой погрузился в воду. Колено рвануло болью. Отчаянно работая ногами, он вылетел на поверхность, отшвырнул от себя какой-то тюк, но увидев, что предмет не тонет, обхватил его рукой и поплыл к берегу. Поток наполненного сильным дождем ручья уносил его на стремнину. Прямо перед глазами выросли вздрагивающие ветки зацепившегося за дно дерева. Квест тут же врезался в него. Ногу резануло уже в другом месте. Цепляясь за переплетенные сколькие ветви, он оттолкнулся, а потом и поднырнул под препятствие. А где женщины? Вынырнув, он услышал впереди вскрик девчонки, какие-то громкие слова матери и сразу успокоился.

«А мне наконец-то по настоящему повезло» — мелькнула мысль. Метрах в пяти от себя он увидел в воде оранжевое пятно порванного спасжилета, а в пятнадцати — кромку берега. Наташа уже подгребала к крутому песчаному откосу, как-то немыслимо умело закинув ребенка за спину.

Слева, совсем рядом, что-то торчало из воды. Квест, оценив ситуацию и поняв, что тело еще терпит температуру, подплыл туда. Торчавший предмет был разбитым кокпитом, он неуклонно погружался и вскоре должен был полностью скрыться под водой. Нырнуть глубоко сил уже не было, но, опустив голову в воду, Квест прямо в сумраке перед собой увидел, что оба пилота так и остались сидеть за штурвалами. У летчиков страшно открыты глаза и рты, а тела были раздавлены разрушительным ударом о какое-то препятствие.

Квест, вынырнул, оглянулся и увидел, как торчащий из воды серебристый сигарообразный обломок вдруг дернулся вверх в последнем порыве и затем окончательно погрузился в мерзлую воду. Почувствовав, что ноги начинает дергать подступающей судорогой, Димка быстро развернулся к берегу. Женщины уже выбрались. Аленка сидела возле небольшого куста, а Наталья стояла и протягивала ему руку.

Стало тихо.

Безнадёжно тихо.

Увы и увы, на безлюдном берегу не мелькали огоньки машин МЧС и скорой помощи… Не доносился сверху нарастающий шум спасительного вертолета. А казалось, весь мир кинется помогать… Сладкий миф, МЧС-галлюцинации. Не скоро будут, если вообще будут.

С огромным трудом он поднялся из воды, держась за руку помощницы. Квеста шатало от усталости, боли и, судя по всему, потери крови через порез на ноге. Оглядев поверхность реки (все-таки река, не озеро), он не увидел частей фюзеляжам или плавающих в воде тел; помощь уже никому, кроме них, не нужна.

— Ну как дела? — глупо спросил он. Ничего умнее в голову не пришло. Сейчас, может быть, именно такие слова и нужны, тупые, банальные, обыденные. Чем тупее, тем лучше. Куда же еще больше мозги грузить, слетит процессор и все.

— Никто больше не спасся, Димочка, — ответила она, и слезы покатились из глаз.

— Мы спаслись, Наташа… Только мы, — честно ответил Квест.

Ого! Когда это он пиджак успел надеть? Похлопав по карманам, он хмыкнул и достал плоскую фляжку в коричневой коже, отвинтил и тут же жадно присосался к горлышку.

— Давай, глотни, — приказал Димка строго и протянул коньяк женщине.

…Когда он кое-как притащил в убогий временный лагерь два рюкзака — итог второй ходки, — женщины уже основательно распалили костер и даже успели обсохнуть. А сам он все еще был мокрый, не до просушки, ходить приходилось далеко и тяжело. Последние сотни метров пути упавшего «Турболета», вдоль которых и был рассыпан частично вывалившийся из фюзеляжа багаж, пролегал по дну огромного оврага с осыпающимися глинистыми бортами и топким дном.

Надо бы немного отдохнуть и оглядеться. Хочется переодеться в сухое и теплое… Нога, все еще перетянутая жгутом, после небольшого перерыва ужасно ныла в колене, а к горлу подступала едкая тошнота. Есть не хотелось. Хорошо, что уже в первом из добытых баулов нашелся новенький алюминиевый чайник, теперь можно было рассчитывать на горячее питье.

— Дима, может быть, я вам чем-то помогу, — неуверенно предложила Наташа. — Дочка сейчас заснет и мне можно будет отойти недалеко.

— Нет уж, — мягко отрезал Квест, снимая ботинки и растирая замерзшие пальцы ног, — Разбирай вещички, теплое и съестное сортируй отдельно, в сторону от не самого сейчас важного. Это ж тундра, здесь ребенка одного оставлять нельзя. Я чайку попью и еще пару раз схожу, на ночь нам надо устроиться капитально.

Принял от неё кружку с крепким кофе. Отличная девушка, подумал Димка, делая первый глоток настолько жадно, что заболело в горле. Заслуживает, по меньшей мере, медали! Он в который раз оглядел пасмурные окрестности. Темнеет, а фонаря у них всё ещё нет. Больше двух раз ему сходить не получится… Да и нога, похоже, не позволит. И коленная чашечка повреждена, ушиб серьезный. «А смогу ли я завтра вообще ходить?»

— Тогда хоть куртку надень.

Найденная большая «альфовская» парка американских ВВС пришлась почти в пору. После пары кружек Квест почти согрелся, но вместе с тем и предательски расслабился. Костер, наступившее безветрие, тепло куртки… А что! Спасаемся! Руки от горячей кружки не оторвать клещами, шевелиться не хотелось… Постепенно дрожь от переохлаждения отступала.

— Я не думал, что когда-нибудь будет возможно такое, но горячим кофе ты спасла мне жизнь, — попытался пошутить он.

— Еще бы ночлег какой-нибудь организовать…

— Вскрой вон тот серый гермомешок, — посоветовал он Наташе, пытаясь заставить себя подняться. — Похоже, там палатка, мне показалось, что стойки прощупываются. Поставим её вместе, тогда нам и дождь не страшен будет.

— А есть ли необходимость вообще куда-то ходить сегодня? Может быть, остальное на завтра оставим? — не столько спрашивала, сколько предлагала женщина.

— Если пойдет крепкий дождь, то ручей в овраге многое унесет в реку. Да и…

Квест замолк, задумчиво глядя мимо Натальи на поросшие густым кустарником береговые откосы реки.

— Что? — она дотронулась до его руки.

— Понимаешь, нам бы надо найти какое-нибудь оружие. Я видел, как стюардесса запирала кейс в ящик хвостового отсека.

Уроженка Хатанги не стала, подобно урбанизированной городской жительнице с материка делать круглые глаза и вопрошать, зачем это смертоносное оружие потребно в столь милой и чудной тундре, лишь понятливо кивнула.

— А разве пилоты его не забрали в кабину?

— Наверное… должны были забрать, не знаю порядка, — рассеянно проблеял Квест и умолк, обдумывая что-то другое. — Может, там тесно, а может, так у этого экипажа было принято. В каждой избушке свои игрушки. Кстати, Наталья, ты стрелять умеешь? — спросил Квест, ни сколько не сомневаясь в положительном ответе.

И ошибся.

— Вообще не умею, — резко качнула головой та.

Увидев недоумение на лице мужчины, Наташа даже разозлилась:

— А что это вы на меня смотрите, как на предательницу? По вашему, если человек живет в Хатанге, то он обязан с рождения уметь стрелять навскидку и сооружать иглу зубочисткой? Мы простые поселковые жители, не промысловики, в дикой тундре бываем не чаще норильчан. У меня молодая соседка работает продавцом в магазине, так ни разу в тундру, по-моему, не выходила. Да, оружия у соседей и у моих знакомых много. У мужа было какое-то ружье, но я к нему ни допуска, ни интереса не имела. Я и вспоминать все это не хочу! Вас что-то смущает?

Не обращая никакого внимания на столь внезапный переход на «вы», Димка лишь махнул рукой и грустно констатировал:

— Да нет, я не по этой причине… Понятно. В общем, ты… не амазонка?

— Вот еще! — Наташа фыркнула, размазывая маленькое черное пятнышко на щеке в натуральную серую полосу спецназовской раскраски.

— И слава богу, — неожиданно объявил ей Димка, кисло улыбаясь. — Будем выбираться, придерживаясь доктрины «два сапога пара».

— То есть, и… и ты, что ли, ни фига не Клинт Иствуд?

— Да не в малейшей степени! Я примерно так же близок к оружию, как и ты. Ну, стрелять-то мне, кончено, приходилось, но мастером оружейного дела меня никак нельзя назвать. Белый воротничок, так сказать, потомственный горожанин. Так что не горюй.

И не герой… Наверное, так оно и было. Квест давно уже вышел из того возраста, когда человек полон романтических иллюзий и хочет быть пиратом. Мир, в котором он жил, весьма отличался от того, что он видел в детстве и представлял себе в мечтах юности.

— Резюмируем. Насколько я вижу расклад, — после недолгой примирительной паузы констатировал он, — бойскаутов среди нас не наблюдается… Так, здравый смысл и обязательство перед средой. Тем более нам следует поторопиться!

Как Квест ни старался, но последний огромный кейс он принес только через два часа, волоча по земле еще и длинный, как банан, рюкзак. Нога совсем опухла и категорически отказалась слушаться. Мужчина злился на себя, какое-то время старался сохранять автономность, но не смог в темноте самостоятельно дойти до криво установленной палатки и издалека крикнул Наташе, прося помощи. «Что ж я слабенький такой, а? Сержант иди Дончак даже в такой патовой ситуации не сдались бы настолько, что бы бабу в помощь звать». А палатку надо снимать, это не установка.

Резко холодало. Любому местному жителю хорошо известно одно из самых неприятных свойств природы Таймыра — любовь к погодным сюрпризам. Поэтому костер они набили, что называется, под завязку. Громко щелкал мелкий сушняк, кругом коптилась и парила мокрая одежда, закипал второй (или уже третий?) чайник. В нескольких футах в темной воде, почти рядом с берегом покачивалось что-то темное и безжизненное. Человек? Нет, опять какой-то баул. Или ящик. Квест подал Наташе длинный кривой шест, что бы она подхватила находку. Он уже предположил, что это такое, на посадке видел в хвостовой части подобный металлический контейнер.

С трудом извлеченный из воды, он был плотно закрыт, но Димка оторвал крышку и ощутил кое-как шевелящимися пальцами мягкую резину. При ближайшем рассмотрении эта «резина» оказалась надувным спасательным плотом ярко-оранжевого цвета. Квест, чуть помедлив, дернул за рычаг, и плот с противным шипением стал надуваться прямо на берегу.

Немного подумали, а потом Наташа протащила его метров пять по берегу и спустила на воду, привязав к кустам.

В последнем кейсе, красивые замки которого были безжалостно взломаны допотопным туристическим топориком, было два ствола: крупнокалиберный карабин CZ и гладкоствольный бокфлинт. «Beretta Trident», прочитал Квест, но информации ему это не добавило, он не разбирался в оружии. Не имея сил и желания возиться и изучать найденное, Дмитрий загнал в двустволку два толстых, как бочонки и красных, как помидор, патрона с картечью и устало скомандовал:

— Вот теперь точно все. На сегодня. Ложимся спать, сил нет.

— А палатку переставить?

— Да ну ее к бесу… Тащи сюда. Развернем, подстелим под себя и ей же укроемся сверху. Так даже теплей будет.

Аленку положили по середине, в самое тепло. Головы к кустарнику, ноги в сторону все еще жарко мерцающего костра. Там, где предстояло лечь Наташе, выложили невысокую стенку из баулов; со своей же стороны Димка возводить баррикады отказался, мотивируя решение необходимым ему для спокойствия обзором. Положил рядом «беретту», закутался поплотней и притих, постепенно отогреваясь и старательно пытаясь унять надоедливую мелкую дрожь. «Погибших помянуть надо будет»… Перед самым сном он вдруг вспомнил и, наконец решившись, тихо сообщил Наталье о самом плохом.

— Плохо то, что мои друзья не будут меня искать… Они не знают про этот рейс. Очень плохо, Наташа.

— А спасатели? Они-то будут, все же пассажирский самолет пропал, — не то что бы возразила, но попыталась смягчить ситуацию женщина.

— Не-е… Спасатели, МЧС… Все так, но мои бы нашли нас гарантированно и быстро.

— Почему же не будут искать, в таком случае? — шепотом спросила Наташа.

— Я на самолет сел подпольно. Купил себе, идиот, катастрофу! Должен был лететь… ну, точнее планировал, — поправился Димка, — в Игарку, а тут кое-что в делах проявилось, и я подсел на этот борт. Меня просто нет в списке пассажиров.

С этими словами он тяжело повернулся на бок, натягивая на голову край палатки.

Наташа промолчала. А что тут скажешь? Все и так ясно: дела хуже некуда.

Человек высунулся из-за гранитного камня быстро и неожиданно, всего на секунду, как хакасский степной суслик. И, тем не менее успел увидеть всё, что ему было нужно отметить. Кучно стреляет, гадёныш… Интересно, это белобрысый чёртушка у них так резво садит или немчура? Поди, немец. Немцы всегда были хорошими стрелками, тут не поспоришь. В стрельбе ведь что главное? Спокойствие и дисциплина.

Место у Смотрителя было оборудовано бесхитростно, но эффективно, чувствовалось, что человек заранее готовился. Песочек подсыпан, камни покрыты тонким хворостом горного кустарника, плиты поставлены внахлест, так что ветер не продувает по бокам, да и защита от возможного обстрела получается отличная. Подумав, человек вытащил из старенького брезентового рюкзака такой же старый термос салатного цвета с треснувшей пластмассовой крышкой, еще тех лет штуковина, — в те времена такие термосы называли в народе «китайскими» гордо, и был такой сосуд предметом шика, а не отстоя. Правда, люди говорят, что сейчас китайцы опять исправились и вроде даже начали выпускать вполне практичные вещи. Заказать, что ли, «новый китайский»?

Через несколько минут Смотритель понял, что требуемой цели своей пальбой достиг (в чем он не сомневался ни на минуту), показал им, чьи в лесу шишки; группа пришлых начала убираться восвояси. Теперь их можно было валить, как баранов, будь на то желание или приказ.

Ни того, ни другого у Смотрителя не было.

Хотя из баловства можно опять пугануть, добавить им дрожи в коленках и скорости в пятках. Опа-на! Гляди-ка, не так-то все просто! Один из пришельцев остался наверху и даже прикрывает спускающихся. Сообразили, олухи.

Огневого столкновения наблюдатель не боялся. Ничего они ему сделать не смогут, ничего… При необходимости, конечно, и удрать можно, бегство изобразить, уж как захочется. Они подумают, что он на плато отойдет, а там цель преследовать только на вертолете можно — хрен ты быстро найдешь тайный подъем наверх! Но мужчина был в годах и не думал переть на высоту. Хватит и этой, он что вам, баран снежный, по кручам скакать? Это пусть молодые дурни скачут, у них кровь еще не загустела, играет, глупой силы вдосталь. А в таком возрасте уже поберечься надо, умом да опытностью жизненной воевать. А не ногами.

Немногим далее по старой оленье тропе в расщелине был расположен ха-ароший схрон, где Смотритель редко, но все же останавливался в своих путешествиях. Убежище было доброе, древнее, продуманно организованное и грамотно укрытое. А кто его выбрал да обиходил изначально — неведомо. Там всегда и дровишки есть, и припас какой никакой, и войлока лист припасён, что бы под спинку подстелить. Хотя сам он более любил сукно. Он и сейчас был одет в просторную суконную куртку. Суконная одежда самая лучшая, и греет мило, и сохнет быстро, да еще и дождик отталкивает. Раньше смеялись над такой справой, а сейчас одумались. Две недели как охотники-богатеи к нему прилетали, так они все в сукне, заграничном, правда. Понравилось Смотрителю, поинтересовался. Как сказали они ему, сколько такая курточка стоит, так он и рот открыл, хоть смейся… Приезжие удивлялись на его жизнь, то и дело приговаривали словечко «экстрим». Опять просил расшифровать. И какой тут «экстрим», скажите? Жизнь, как жизнь, она тут с допотопных времен не меняется.

Группа уже спустилась вниз, и теперь прикрытие осуществлялось с нижней точки.

Из-за «жандарма» выскочил последний смельчак и, пугливо оглядываясь, зайцем помчался к своим. Ну точно, клоуны! Мужик все-таки решил немного похулиганить, а заодно и поторопить события, демонстративно высунул руку из-за серого камня, помахал ей приветливо, мол, не боись, шпана, не трону, валите с Богом… Нечего время терять. Он отлично знал, что из оптики пришельцы все отлично разглядят.

А ведь все ж пришли сюда, ироды! Вот сволота, пронюхали как-то. Кто из наших колонулся? Но кто-то навел, не иначе… Ну да разберутся, Закирка на это мастер.

До последнего момента мужчина рассчитывал, что незваные пришельцы покатят мимо. Они долго волохались, часто останавливались, любопыты… Но, когда они свернули в эту сторону, он все уже понял и соответствующим образом подготовился. И не ошибся, все сделал, как задумал, и все получилось. Вездеходов не было видно, да и не очень-то и интересно — как пришли чудики, так и свалят восвояси. Хотя вряд ли они покатят назад своим ходом, по первоначальным прикидкам всяко выходило, что горожане вызовут вертолет.

Можно докладывать. Смотритель достал из застиранного рюкзака носимую радиостанцию «йесу», уверенно сориентировал выносную антенну на север, на скрытый репитер, установленный за Аяном, где жил еще один из Наблюдателей. Пару минут мужичок потренькал зуммером, дожидаясь внимания, повопрошал оператора открытым текстом. Скремблеры-шифраторы, предусмотрительно установленные на рациях, позволяли ему не бояться случайного прослушивания. Наконец оператор ответил:

— На связи.

— Это Смотритель-3. Нужно переговорить с Пантелеймоном.

— Секунду, — в эфире тихо зашипела пауза, после которой оператор сообщил, — Первый занят, будете говорить с Закиром Алмазовичем.

— Ну давай хоть Закирку, голубь… — Смотритель показушно сморщился, хоть этого никто и не видел.

Оператору такая фривольность не нравилась, о чем Смотритель отлично знал, но плевать он хотел на оператора, пусть утрется, сынок глаженый. Полевых агентов надо уважать, тем более Смотрителей.

Через минуту в эфире раздался тихий и вежливый голос начальника службы безопасности:

— Слушаю вас, Герман Яковлевич.

— Докладываю я, — бодро выпалил тот голосом елейный таким, но несколько ехидным. — Они действительно появились тут, как я вас и предупреждал, и потому вынужден был их немножко шугануть от грота. Все сделано по уговору, значится… Всех сфотографировал, материалы отдам курьеру.

— Так… — медленно протянул Закир и непонятно было, доволен он, или нет, — А может, это все-таки случайные бездельничающие туристы?

— Нет уж, любезный Закир Алмазович, мои глазоньки не обманешь, они именно знак в пещере искали, не путайте меня сомненьями тяжкими, — с кривой улыбкой сообщил докладывающий. — Вы меня послушайте, я наверняка говорю. Это, как мой племяш говорит, не синички нахохлились, это хохлы насинячились.

— Что они сейчас делают?

— Удочки сматывают, мешки пакуют, поди уже и вертолет вызвали.

— Вы, Герман Яковлевич, сообщите мне сразу после взлета, куда вертолет направится. Сразу же, в течение получаса. И еще. Если после них хоть кто-то появится, кто бы ни был, сразу доложите. Это очень важно, — теперь уже совсем другим тоном, властно и грубовато приказал Закир.

— Сделаем без задержки, ситуацию понимаем.

И опять на секунды тишина воцарилась в эфире, лишь щекотало ухо легкое шипенье несущей частоты.

— Все ясно, спасибо за работу, — подвел черту Закир, — И не забудьте, уважаемый Герман Яковлевич, сообщить оператору список всего необходимого, прежде чем курьер к вам вылетит. Всего доброго. До связи.

И тут же пошел сброс.

Не стал ждать ответа, душегуб, цербер пантелеймоновский… А как стелет-то, сука! На «вы» называет, «Герман Яковлевич»… Вот же имечко! А все родной батюшка расстарался, подарил сынуле проблему на всю жизнь. Сколько раз ему за этого «германа» в детстве нос плющили, и не упомнишь. А в суровые времена несколько раз чуть не сажали в лагеря за германское имечко. Миловал Бог. Для приезжих туристов Смотритель никогда Германом не назывался. Когда кликался Ерофеем, когда Федотом, а когда и вовсе Еремееем. Им так нравится, городским. Им нравится, когда самый настоящий отшельник, невесть как живущий в путоранских горах выглядит древним чучелом, говорит, как крепостной чушкан и несет всякую блажь. Сфотографировать можно, потом рассказывать-показывать на «немытую Россию». Что бы ствол с трещиной в ложе, да лодка обшарпанная, удивление от вида спутникового телефона и скривившаяся от предложенного стакана с виски рожа. Что же, пусть так думают, это и увидят, бараны ряженые. А имени всё едино никто не запомнит.

Он и перед этой группой вылез на белый свет — чисто оборванец, исподники старые напялил, руки вымазал, морду идиотскую склеил! Сам себе нравился в этой роли, сам упивался театральными способности. И поверили, куда бы делись — бери их тёпленькими.

Теперь будем других караулить. Дед Гера знал, что неизбежно появятся очередные искатели. Может быть, в следующий раз в эфире пройдет команда гостей вальнуть. Лично он так бы и сделал. Уж больно у того тихони ножик знатный был.

А имя… Немцы всегда Смотрителю нравились, даже во время войны. Правильно живет народец. Он иногда подумывал, а не течет ли и в его крови чего немецкого?

И тогда злость на отца проходила.

Иностранцы по-детски восторгались, суетились, торопились сфотографировать, несмотря на сильную вибрацию фюзеляжа, найденную винтажную деревяху и даже не щупали артефакт — они его м а ц а л и.

И лишь Игорь молчал. Вот так встреча! Глядя на остатки ветхого деревянного предмета, найденного на берегу ручья Ритой и теперь лежащие на полу салона вертолёта, Лапин под тяжелый гул двигателей молча слушал залихватские рассказы Сержанта — постоянный хриплый крик сквозь шумы вертолета сопровождаемый экспрессивной жестикуляцией — и вспоминал свою первую встречу с подобной штуковиной…

Дело было так.

Дверь-створку гаража опять закрыло порывом юго-западного ветра, Лапин опять ее приоткрыл, но в этот раз подпер понадежней. Не разозлился, хорошая у него нервная система. Стойкая. Только благодаря этому он сумел выдержать все напасти и тяготы, начала «гаражной жизни». Копил, копил… и купил вот, твою мать… Большой гараж, на две машины, как и планировалось. Все им всегда планировалось. Даже старательно прикрываемые шутливым контекстом пассажи жены «о дураке в семье». Ладно… Выдержим. Ибо немного ему осталось. В отличие от соседа с правого бокса, который только собирался сучить рукава. А пока сосед мечтал, с удовольствием глядя на работу Игоря:

— Через неделю и я начну! — убеждая себя в энергонасыщенности предстоящих действий, бормотал сосед. — Я уж свой гараж обустрою… Пол зафигачу деревянный, сверху кину транспортёрную ленту, ребята с аглофабрики подкинут. А где «ласточка» будет стоять, стены хочу утеплить и гипсокартоном обшить, но это позже… Потолок, наверное, подвесной — самый дешёвый, или вообще пока делать не буду. Эх… Печка от старого «Икаруса» на солярке имеется. Да! Еще надо бы сделать занавесы брезентовые. Инструментом пока не занимался… Слышь, Игорь! Я у знакомого тут увидел — что бы поднимать машину, у него подкатной гидравлический домкрат и подставки, регулируемые по высоте. Над ямой, думаю, будет достаточно. Еще в сервисе подсмотрел классную штуку, две лампы дневного света по бокам ямы, чуть ниже пола… Что отвернулся-то? Не интересно?

— Очень, — с металлическими нотками в голосе обозначил раздражение Лапин, — на бумагу записать хочется.

— Да ладно тебе, — уныло сказал сосед, понимаю, что перегрев может случиться даже с Лапиным, — Ну, все. Пойду-ка я до дому. Пока…

И ушел в долгий путь к остановке автобуса.

А Лапин спустился к ручью. Ему нужна была емкость — краску смешивать. Ручей, как ручей. Страшный. Загаженный за много лет промышленным мусором. Вроде бы, как Игорь слышал от отца, раньше он назывался Проточный, на нем папан стрелял куропаток. В то, что тут могли порхать по сугробам пушистые белые курицы, как-то не верилось. Разве во времена Урванцева… Если так пойдет дальше, Старый город превратится в Старую свалку. Изменить картину сама природа не сможет. Ветер в трубах, вот такая грустная песня Промышленного Севера.

На другой стороне ручья, ближе к Мехзаводу лежал на боку древний разрушенный балок. Даже из коренных норильчан мало кто знает этимологию этого слова. Древние оленеводы так исказили первоначальное название старинных жилых саней на полозьях, на которых русскими первопроходцами осваивалась сухопутная часть Заполярья. «Волокуша», «волок», так называлось легендарное жилище. Именно «балки» сменили традиционные для аборигенов чумы, оказались удобнее. Позже слово начали использовать геологи и строители, производя балки фабричного изготовления, используя их на объектах производства работ, стройках да промыслах. Со временем «балками» стали называть и стационарные объекты, и вообще всякое тундровое жилище, не дотягивающее до гордого звания «дом». Надо признать, что наряду с реальным удобством таких жилищ, «балки» нанесли и определенный вред культуре обустройства жизни на Севере, напрочь отучив людей строить капитальные долговременные постройки. Случилось это не сейчас. Когда-то срубов их хватало на территории. В содружестве с бараками они стояли и грели своим теплом всех сидевших, освобожденных, охраняющих. В общем, всех, создавших этот город. И кипела жизнь на Проточном ручье…

Лапину нужно было нечто плоское, с невысокими бортами, типа тазика. Расталкивая ногой в резиновом сапоге залежи многолетнего мусора, он с трудом заставлял себя не отвлекаться на неожиданные находки. Лоток он увидел случайно, зацепив и перевернув толстой лагой пару старинных дверей снесенных бараков. Увидел, и удивился — и не поймешь, что это такое. Простая крепкая конструкция серого от времени дерева с монолитным днищем и угловатым дном.

— Мылись они так, что ли? От ведь жили люди… И металла ведь хватало.

Он еще раз удивился и потащил лоток по склону, наверх, к гаражу. Пойдет. Само то. А лоток еще больше удивился, увидев человека. Последний раз он видел человека очень давно, при обстоятельствах странных и страшных, под глухие вскрики и топот ног в тяжелых сапогах. Был осенний холод и пар над водой, блеск ножа с клинком их «быстрореза», кровь на телогрейках и торопливое перешептывание-сговор…

Ох уж, эта «платина на Медвежке»… Один из излюбленных рассказов мальчишек всех норильских поколений: упоминать, как родители говорили (или даже сам отец участвовал в этом) о страшном, но романтическом, насквозь незаконном занятии. Якобы, где-то на Медвежьем ручье еще в 50-е — 60-е годы авантюрные смельчаки занимались старательством и намывали приличное количество россыпухи. И теперь удачливые живут в Сочи и прочих вечнохороших краях. В рассказах непременно присутствовали «кагэбэшники», иногда ЗК, и всегда — упоминания «никому не говори». Одно время по городу ходили разговоры о таинственных смертях неких дробильщиков в карьерах. Причиной, естественно, была зловещая платина Медвежки, россыпные горки-конуса которой сами собой формировались в определенной зоне возле дробилки.

А ведь под легендой есть серьезная база. В самом начале освоения Норильского района считалось, что россыпной платины тут нет и быть не может. Потом все довольно резко изменилось. В 1933 году геологом Шабраком в долине Угольного ручья, в наносах была обнаружена самая что ни на есть россыпная платина, представленная довольно крупными самородками диаметром в 2–3 и более мм. Далее сплошная тайна, так как факту не придали значения. Вновь тему подняли лишь в 1938 году. Толчком послужил скандальный случай обнаружения на мертвом теле одного из ЗК Норильлага мешочка с платиновым песком. На совещании с молодыми специалистами в 1940 году начальник Приискового Управления Савва заявил, что: «В 1938 году было обнаружено, что по ручью есть платина… Нашлись «жучки», которые начали копать, и пошел крик, что обнаружили богатое платиновое месторождение». О россыпной платине сразу же доложили директору Завенягину. Можно только представить, как он удивился! Не могло такого быть! А было. Еще в 1923 году в Пробирной лаборатории Геолкома выяснили, что в руде платины навалом. И тут же по всей Сибири поползли слухи, Урванцев платину нашел, скоро целое месторождение разрабатывать начнут! Потому при наборе в первую артель поисковиков выстроилась целая очередь из монстров «золотого дела». Корсары желтого металла. Тертые-перетертые мужики, повидавшие Алдан и Лену, Индигирку и Колыму. Они-то отлично знали, что в кварцевых жилах могут попадаться и самородки. Это была «золотая экспедиция». Напрасно Урванцев убеждал всех, что платиноиды в норильских рудах содержатся лишь в рассеянном состоянии или в виде твердых растворов. Не извлечешь их «запросто так»! Ничего не помогало. И только тогда, когда большинство приехавших старателей лично убедились, что все действительно не так просто, наступило спокойствие. На время. Время же показало, что золотоискатели все-таки «дожали вопрос».

Никто теперь не узнает, сколько из них позже сели в норильские лагеря. Никто не узнает, как тут создавались подпольные зэковские артели-банды, промышлявшие россыпную платину на пригородных ручьях. Наверняка, была и схема сбыта намытого, специально организованные побеги, курьеры-смертники, а может, и целый «коридор»…

Вот такими лотками и мыли. Иногда дно сукном застилали. Сукно под это дело добывали! Где именно мыли? Да никто точно не скажет. Везде, по всей долине Угольного ручья, например. Далее до Норильска-2. Когда в 1938 году уже комбинатовские структуры намыли первые 38 кг, то настало самое время преподнести достойный подарок Вождю, вся страна подарки слала к 60-летию Сталина. Практически сосланному сюда Завенягину сделать это было критически важно. Изготовили специальный, подарочный ящик, упаковали в него платину и повезли в Кремль. Но злая аура платиноидов никак не отпускала металл с Таймыра. Самолет, на котором перевозили этот сверхценный груз, потерпел аварию и рухнул неподалеку, в Енисей. Ящик, естественно, тоже утонул…

А сколько и как намыли зэки? Какие трагедии разыгрывались на хорошо знакомой нам, жителям Норильска, местности? Вот тебе и Старый город… Мозолистая тема.

Поворачивая на автобусе в сторону НПОПАТ, подумайте об этом, поглядите на руины и свалки по склонам измененного рельефа другими глазами.

В свете гаражного освещения Лапин осмотрел находку повнимательней.

Крепкая еще штукенция, послужит, как миленькая, заживет новой жизнью. Он положил ее рядом с яркими банками краски, купленными в магазине отделочных товаров, и усмехнулся, сравнив цвета предметов столь разных эпох.

Скоро спектр гаражной «мебели» обогатится. К моменту окончания покраски стеллажей под запчасти и агрегаты этот древний «тазик» будет сиять всеми цветами радуги.

Игорь снял с верхней полки гаражного электрощита жесткую металлическую щетку и, удобно положив лоток на пол, провел рукой по дну. Ну, точно! Старая грязь еще осталась. Какие-то твердые серые комочки, утопленные в потрескавшуюся древесину. Это никуда не годится, так только испортишь дорогую краску. Отколупывай потом куски с металла…

Он присел, аккуратно нажимая щеткой, несколько раз провел ей по плоской неровной поверхности лотка. Щетина из тонкой упругой проволоки послушно выгрызла некоторые особо крупные вкрапления и смахнула их на пол гаража. Через день, когда Лапин выкатывал свою «девятку», новая резина вдавила платиновые комочки в грязь перед гаражом, и лишь один, наиболее крупный, вклеился глубоко в резину. Затем наступила длинная и тяжелая полярная зима, неизбежная, как смерть и НДС. Через полгода Игорь выкинул колесо, поврежденное на крепком морозе зацепом о бордюр. И все. И никакого пафоса. Одно воспоминание осталось.

Сколько же раз он возвращался к нему в последующие годы…

А уж легенды о золоте всегда стояли в Норильске особым строем.

С легкой, а то и не очень, завистью, до сих пор ходят по городу разговоры о неких удачливых золотоискателях-рудознатцах, что и сейчас намывают приличное состояние «диким» (то есть незаконным) старательством. Аргументом служили фрагменты задушевных бесед и рассказы «знакомых геологов-соседей». Байки рассказывают рыбаки и охотники, туристы и эсктремалы. «Друг отошел от лагеря порыбачить со спиннингом и пропал. Вернулся к нам он только через день и тут же рассказал, как случайно вышел на какой-то ручеек, где увидел нескольких мрачных людей, явно мывших золото. Увидев наблюдателя, таинственные «старатели» молча его схватили, сняли рюкзак и насильно влили в горло бутылку водки. Очнулся товарищ в другом месте с рюкзаком рядом и запиской, где было указано, как ему выйти к ближайшему знакомому ориентиру. Поэтому место «золотого помыва» напуганный страдалец не помнил категорически».

Сложно поверить, но все это есть и было.

Первые упоминания о случайных находках рассыпного золота упоминают долину Микчанды и реку Аякли, где в верховьях и сейчас можно найти остатки старательских изб. Находили фрагменты примитивных драг на реке Муксун и в восточной оконечности озера Хета. Наиболее же часто в обывательских разговорах фигурирует «ламская» речка Никита-Юрях, что впадает в озеро Капчук. С этим слухом успешно соперничают только разговоры о найденных на острове Большевик золотых самородках, где они «валяются на земле прямо возле взлетной полосы». Для многих это будет неожиданностью, но старательский, точней кладоискательский бизнес в современной России достаточно развит, существует и налаженная индустрия производства и продажи отличного импортного и отечественного снаряжения для такого промысла. Компактные промывочные лотки производят в Японии и Корее, нержавеющие со специально рассчитанными концентрическими канавками. Есть даже носимые микро-драги. В рассказах об удачных попытках золотоискательства диаметрально сочетаются категорическое исключение самой возможности этого со стороны специалистов и «хитрое подмигивание, да тайные карты»…

В итоге, когда несколько лет назад Майер предложил Игорю попробовать, тот даже не сомневался. Всего они совершили две честные попытки и хулиганские пробы «по совместительству с рыбалкой» быстро показали друзьям, что дело это серьезное и совмещать его с рыбалкой или пикником никак нельзя.

Даже Донцов примкнул к ним в том первом походе, более из профессионального интереса решивший выяснить для себя и для службы — а можно намыть-то? Как оказалось, можно. Да, веселые были деньки… Вот только прикидочная стоимость тощего холщового мешочка, куда легко уместился весь «золотой запас», отнюдь не ювелирного вида песочек, с колоссальным трудом собранный друзьями на диких ручьях, никак не перевешивал всех затрат на экспедицию. Джек Лондон и Бред Гарт были правы в основополагающем: главное в этом деле — жила! Главное — место. Удачная находка места. То есть фарт.

Готовились они всю зиму, лотки конструировали, интернет измучили, книги читали. В итоге лоток получился настолько страшным, что даже старатель-чечако понял, — с таким прибором удачи не будет. В итоге лоток психанувший Сержант просто купил фирменный стальной лоток «Estwing» 16–16 Gold Pan, с радиальными желобками для удерживания золотинок, с отверстием для переноски на поясном ремне, со специальными трехступенчатыми порожками. Купил по совету магаданского старателя, «золотого барса». Весило это чудо чуть ли не с килограмм. Еще Серый почти повёлся на приобретение мини-шлюза для промывки золотоносных песков, но вовремя удержался, хотя самые компактные алюминиевые шлюзовые боксы для индивидуальных старателей примерно в десять раз эффективней лотков. Думали они и о металлоискателе — самородки изымать из природы, размечтались…

Поначалу всё было напрасно. Золота в «стопудовом» месте просто не было. Они по очереди сплёвывали, отодвигали лоток подальше и отдыхали на поросших мхом камнях. Дело не шло. Трезво рассудить — закономерно. Подними такую затею нахрапом! Хорошо бы предсказателя, «лоцмана», того, кто знает… Откуда знает? Это тонкая материя. Уж баек-то они наслушались… Старатель, добравшись до очередного ручья, убивал глухаря и промывал его зоб. Если в нем находил золото, — можно мыть! Или ворона. Пристанет как репей к группе. С утра орет, да не просто так, еще и обзываться приспособится, крыть сверху «ду-р-р-аком» каждого! И так продолжается, пока наиболее нервный не влепит по ней заряд дроби… Глядь, а из развороченного нутра самородки проблескивают! Восемнадцать штук! Где взяла? Ясное дело, не ходила с лотком, склевала где-то на косе…

А было на этой речке «рыжье»… Исторически проверено, по нескольким источникам. Лапин представлял себе, как, хитро поблескивая в глубине речных смывов, золотые песчинки вздрагивают от хохота под слоем легкого кварцевого песка, насмехаясь над старателями-самозванцами.

Вообще-то, золото есть почти везде. Уже и на подмосковных речках наблюдается «золотая лихорадка», а золотой песок, говорят, можно купить на Арбате. Поэтому, даже подмосковный старатель может намыть грамма четыре золота в месяц. Но что такое четыре грамма и какая адская пахота стоит за ними! Все по Маяковскому, за грамм — тонны руды. Точнее — песка, глины и гальки. Опытный сибирский старатель, работая по десять часов в день, пропускает через лоток шестьсот кило песка. Игорь исправно набирал содержимое ручья в лоток, выбрасывал крупные камни, а затем начиналась тщательная и аккуратная работа. Много раз подряд наполнить лоток водой, встряхнуть, чтобы песок всплыл, и осторожно слить. С каждым сливом уходит часть песка, но наиболее тяжелые частицы меньше поднимаются при встряхивании, быстрее оседают, поэтому они остаются в лотке. Это шлих. Чем дольше моешь, тем темнее шлих. В шлихе может оказаться какое-то количество знаков — частиц весом меньше миллиграмма, глазом не увидишь. Вот уж если с песчинку размером! Это будет уже весовое золото, по коему вздыхали герои Куваева в его «Территория» и читатели этой книги… Сержант с Лапиным тоже.

Андрей же нагло и, в общем-то, противоправно более осуществлял банальное крышевание, чем тряс лотком, успокаивая сам себя тем, что никакого такого «бизнеса» он не допустит. Пусть уж лучше друзья роются под таким надзором…

Игорь ухмыльнулся. Будь он проклят, если за ними тогда кто-то не следил!

Вроде бы, явно никого не заметили, не услышали. Но успели ощутить и оценить острое чувство опасности, призрак вероятной слежки, тайный взгляд, холодящий твой затылок, беззащитно обращенный к вершинам. Постоянная алертность, настороженный слух, бездымные слабые костры, укрытые в кустах и тихие разговоры. Сплошной адреналин. И вкус этого адреналина не только помогал им ускоренно понять быт и психологию всех старых и новых старателей, но еще и заставлял безоговорочно верить всем слухам по этой теме. Верить истово, во всяком случае, пока они находились в чистом поле… Город быстро все сглаживал.

Город любит скептицизм и ехидство.

— …Через полторы недели он кое-как вернулся в город с пустым желудком и двумя ранениями. Самое интересное, что джип потом так и не нашли, напрасно вездеходы гоняли в ущелье. А кто и как его утащил — загадка. Естественно, господа, никаких следов старательского лагеря обнаружено не было, — услышал Лапин окончание последнего рассказа Майера.

Иностранцы тихо перешептывались, переваривая невероятные приключения со стрельбой, с кровью и прочими страстями нормального вестерна.

— Игорь, ну а вы пробовали мыть золото? — ничуть не смущаясь полной бестактности вопроса, наивно поинтересовался Юха, немного разгорячённый после пересказов Сержантом наиболее ярких «золотых легенд».

«Они еще ничего не поняли… Осторожней, Игорь, они и юмора не поймут, они все еще в цивилизации и все еще в Европе». Именно это сказали другу сержантовы глаза в ответ на поднятый взгляд Лапина.

— Конечно же нет, уважаемый господин Харью, — рассеянно отозвался Лапин на русском, оценивая подушечками пальцев степень износа и толщину стенки лотка. — Но если вы будете расспрашивать людей об этом слишком много, то, боюсь, ваше участие в нашей экспедиции закончится раньше времени.

И он взглянул на финна нарочито холодными и безжизненными глазками, поджав губы и расфокусировав взгляд. Финн тут же поджался и постарался спрятаться за мешок, поняв всё без уточняющего перевода.

Игорь мрачно кивнул Сержанту: «Точно, не поняли». Тот пожал плечами.

Чуть позже Рита возбужденно шептала Софи на ухо:

— И что я тебе говорила вчера, подруга? Это вам всем только кажется, что Серж, этот главный ковбой с лицом брачного афериста и есть единственный в караване главный мачо… Этот тихоня мистер Лапин — настоящий головорез! Я лично не верю его мирному облику ни на унцию! Он воплощение того, что вы, англосаксы, называете «Still water run deep».

Хитрая Софи, как обычно, не торопилась высказать ожидаемое собеседницей категорическое мнение, она качала головой и задумчиво посматривала на спящего Игоря, мужчина мирно сопел в три дырки, привалившись спиной к рюкзаку.

— Ты видела, какие у них сабли на ремнях? Зачем их постоянно демонстрировать?

— Ножи серьёзные. У Сержа американский «Ка-Бар», а у Игоря «хвост бобра», это уже наш тип ножа, канадский, — со знанием дела прокомментировала Софи. — Вообще-то и у меня на поясе не курительная трубка… Что тут такого, мы ведь не в городе. Выше Гудзонова залива все… демонстрируют. А ваши деревенские финны, да и вообще скандинавы? Дорогая моя Рита, ты просто забыла своих северных предков!

Они уже подлетали к Вальку. Как все быстро происходит!

Это закон. Дорога домой всегда короче, чем из дома.

Она все время что-то говорила, рассказывала. Димка уже давно проснулся и был недоволен этой болтовнёй… «А ведь я до сих пор напуган, это никуда не годится».

Шум тихо шуршавшей листвы и ломающихся веток расшевелил рефлексы, и он машинально протянул руку к холодному ружью, лежавшему рядом, под спальником. Краешком глаза Квест заметил, что Наташа уже возится у дымного костра, поди кофе варит… Хоть это хорошо. Завернув ружье в спальник, чтобы девушке не было слышно предстоящего щелчка, Димка опять поставил его на предохранитель.

А Наталья все рассказывала, зная, что мужчина не спит. О чем она? Изба какая-то старая на берегу… Тропа в кустах… Господи, ну какая в таком хреновом состоянии может быть «тропа»!? Голос не стихал, хотя она часто отвлекалась, успокаивая ребенка, которому не сиделось на месте.

— Легко тебе сказать, пошли, — простонал с нагретой импровизированной постели несчастный Квест.

Наташа подошла, присела и внимательно посмотрела Квесту прямо в глаза.

— Если мы собираемся переселиться в эту хижину засветло, то нужно отправляться прямо сейчас.

— Ты просто потрясающая девушка, — хмуро польстил ей Димка Квест, отлично понимая, что женщина совершенно права, — такие водятся только в русском спецназе. И откуда у тебя только силы берутся?

Та лишь значительно кивнула на чумазую девчушку. Вот откуда. Квест понятливо кивнул и обречённо заворочался. Кряхтя, как старик, он тяжело встал с ложа и, направляясь на оправку к кустам мимо огромного баула, горестно похлопал его по зеленому тулову. Как этого «бегемота» по густому ивняку переть? Тут ишаки нужны, яки, мулы! «Вот ты ишаком и будешь, Димон. Заодно и мулом».

Комар тоже проснулся. Впрочем, тундровые комары почемуто не такие кусачие, как злые и мелкие лесотундровые. Единственная в тварях положительная черта. Зачем их Ной взял на борт? Наскоро сполоснув лицо, Квест отошел немного в сторону и задышал дымом сигареты, чтобы не дышать едким дымом костра. Самообманщик. Чуть позже, уже второй раз подогревая на неостывшем костерке небольшую порцию вчерашнего кофе, Донцов заново вспоминал события прошедшего дня и пытался понять логику предстоящих поступков, старался наметить чёткий план действий. Ничего путного из этого не выходило.

Так. Подведем утренние итоги.

Первое. Наталья увидела не далеко отсюда какую-то избушку, вроде, брошенную, во всяком случае безлюдную. Происхождение и состояние не имеет значения — надо всем табором срочно перебираться туда, под крышу. Второе. Табор, как назло, обладает весьма и весьма небольшой работоспособностью и наполнен исключительно слабосильным личным составом — малая детка, уставшая женщина и «боец с раной». Спецназ, бля.

Через полчаса, поднявшись на взгорье, Квест почти сразу же увидел избушку, стоявшую от них примерно в километре выше по берегу.

По непоколебимым заветам своих многоопытных товарищей, Димка не поспешал. Первым делом он достал найденный в снаряжении бинокль «Лейка» и начал неторопливо, по схеме, по часовой стрелке оглядывать окрестности. И внимательней всего — дальние подступы к этой избе, как и к их временному лагерю. Шум мотора на большом расстоянии не услышишь, а узнать о приближении катера или вертолета спасателей было бы весьма желательно.

Да и вообще любого соседа, как говорил Квесту весь былой опыт полевых встреч, в тундре положено отслеживать. Мало ли что… Хорошо, что им достался мощный бинокль.

В долине реки было пусто.

Никто не потревожил спокойствие огромных тундровых пространств, ближних болот и кустарников, редких купин невысоких деревьев и осыпающихся берегов, изъеденных дождями и солнцем, морозами да крепкими ветрами. Никто не крался к ним вдоль берега по широкой полосе гладкой воды. В том, что представало перед глазами, было нечто вечное, никогда не меняющееся.

Димка опустил бинокль, и уже невооруженным взглядом осмотрел берег влево от себя — к месту катастрофы. И там все спокойно. Мертвецки.

Первый рейс они сделали втроем, почти налегке, но с обоими стволами на плечах. Старая заросшая тропинка обнаружилась почти сразу же, но все равно часть пути им пришлось тащить Аленку на руках, поднимая ее повыше. Пройдя мимо холмика, а потом между двух мертвых деревьев, склонившихся среди нагромождений гладких валунов и обломков скал, закрывавших вход на полянку, они увидели посреди невысоких лиственниц и насупленного ельника чистый молодой березняк. А за ним темную заброшенную избу.

Вот тут, значит…

В пустой и давно потерявшей жилой дух избушке он оставил возмущавшуюся Наташу наедине с дочкой — оглядываться, раскладываться и обживаться. Пригляд за махонькой был основным Димкиным козырем в недолгом споре. Потом командир тяжело вернулся назад за очередной поклажей, отлично понимая, что осилит всего три или четыре ходки. Вроде бы и рядом всё, но большего его нога не выдержит.

Как подумал, так и вышло: на последнем рейсе Димка тяжело плюхнулся на серую скамейку и молча показал Наташе на свою ногу. Прошло всего несколько часов после подъема, а Квест уже понял, что сломался окончательно. Пора завязывать с физнагрузкой, этак себе дороже выйдет! И всем им такая больничная ситуация дороже выйдет, все-таки, он тут единственный мужчина, хоть и не лучшего исполнения. Защитник, мать его, и вождь племени! Надо срочно плюнуть на геройство и просто отдохнуть, даже осмотром местности себя не изводить, хоть и любопытно.

— Там уже немного осталось поклажи, — наконец сказал Квест. — Я вот что предлагаю сделать. Сам хотел, но придётся тебе идти туда. Загрузишься, проверишь место и подплывешь к избе на лодке. Веслами работать можешь?

Получив утвердительный ответ, он продолжил:

— Я уже все в нее погрузил. Честно скажу, я бы и сам поднялся по течению, благо, оно тут слабое, но боюсь, не смогу в такой позиции сидеть, — грустно добавил он.

— Легко! Ты не бойся, я справлюсь, — с готовность вскочила на ноги Наталья, возившаяся с каким-то большим металлическим ящиком.

— Только давай без гонки! — несколько грубовато цыкнул на неё Дмитрий, заранее боявшийся такого поворота сюжета: ему, негодяю, приходится отправлять слабую женщину в одиночное плавание. — Давай без торопыжности, не хватало нам еще одной травмы! И, Наташа… Ты стоянку нашу еще раз осмотри, на всякий случай, может, что-то забыли важное? Хотя… — еще вернемся. Ладно, планерка закончена. Все делаешь спокойно и вдумчиво, поняла меня, солнце?

Она молча закивала головой, торопливо, азартно. Очень уже ей хотелось помочь с в о е м у мужичку…

— А мы тут на бережку тебя с Аленкой подстрахуем, подцепим, если что. Ничего не опасайся, я буду наблюдать. Справишься? Я и не сомневался… Ну, тогда подбери мне какую-нибудь временную палку вместо костыля, что бы я мог наружу выползти.

Когда Наташа ушла по тропе, он взял на плечо уже винтовку, навесил бинокли и кивнул задумчиво смотревшей на его приготовления Аленке:

— Пошли посмотрим на природу, дочка.

И они поковыляли наверх, на кустистый взгорок, практически с одинаковой скоростью — взрослый мужик и малое дитя, почти только что научившееся ходить самостоятельно.

— Ой, что это?

— Просто перешагни через это, детка. Большие зверушки, большие…

Хорошо, что на дворе середина августа, комар уже дохлеет, иначе измучались бы они с ребенком. Все то время, пока Наташа осваивала надувное плавстредство, стараясь не выгребать на стремнину, он с вершинки стерег её штыком и линзой. Димка нервно курил, дымя, как паровоз на комаров, развлекал девочку тупыми разговорами про «гуси-гуси-га-га-га» и поглядывал вниз, на реку, прикидывая возможность, если понадобится, оперативно скатиться к берегу. Но этой жертвы от больного не понадобилось.

Тяжело нагруженный резиновый дредноут мягко воткнулся в песчаный бережок, выполнив свою непростую транспортную задачу. Квест все-таки помог ей перетаскивать вещи к избе, отчего-то безнадежно понимая, что каждый из этих предметов скоро станет для них буквально на вес золота.

В этот раз он пробудился от холодного прикосновения.

В избе было тепло, даже жарко. А холод шел было от компресса на ноге, что ему неторопливо ставила женщина. Сняла бессовестно штаны с мужика и возилась с распухшим коленом. Аленка хихикала, показывая на волосатую толстенькую лапу.

— Лежи спокойно, не дергай ногой, — строго предупредила его Наталья, — я сейчас мазилкой тебя мазать буду.

— Не дерну, — смиренно молвил Димка и сквозь тянущую боль показал Аленке распухший язык. Та тоненько захохотала в голос и отложила в сторону какой-то медный ковшик, с которым играла до побудки этого смешного грязного, как бабайка, мужчины. Хорошо, что смеётся. Значит, девочка обошлась без психологических травм.

— Кофею дадите, доктор?

После второй кружки он оказался способен осмотреть избу. И как у нее язык повернулся назвать эту гордую постройку «хижиной»? Древнее сооружение, пусть хоть и маленький, но сруб-пятистенка, самый настоящий. Рубленая стена отделяла единственную комнатенку от просторного тамбура, где в таких избах традиционно хранится всякий хлам и оперативный запас дровишек, иногда и мешок с углем. Большая железная печка, обложенная вкруговую крупными плоскими камнями, уходила в противоположную стену, где за тонкой перегородкой пряталась маленькая банька — зимой это удобно, можно принимать водные процедуры, не выходя из избы, «банный» бок печки был снабжен вваренным водогрейным котлом.

Две широкие металлические кровати с панцирными сетками (это только водой можно доставить, специальным рейсом) вдоль стены и двухъярусные нары, тут места хватит для относительно комфортного проживания трех взрослых человек. Грубые навесные открытые «шкафы», протянувшиеся под потолком, тяжело нависали над головой. Окошка всего два — на реку и во двор, а у баньки собственное окошко — крошечное — в торец избы. Окна «северные», узкие и вытянутые горизонтально, в проемы были крепко вбиты толстые железные штыри, никакой медведь не пролезет и форточки с мутноватыми от времени стеклами не выломает.

На «шкафах» и полках господствовали несколько черных кастрюль и пара стопок с алюминиевой, в пятнах коррозии, посудой. На кованых крюках висели какие-то предметы, назначение некоторых им еще предстоит прояснить практикой. В потолке виднелся лаз на односкатную крышу. «Выбирались наружу, когда избу снегом заметало?». Капитально тут люди жили, надежно. Но на «промысел» почему-то непохоже. Хижина… Ладно, пусть будет хижина. Размер, если честно, соответствует.

— Бочка керосина или бензина неподалеку стоит, я не разбираюсь, уголь есть в мешках, старый, валежин хватает, но не напилены, не знаю, как и подступиться, — Наталья торопилась доложить результаты разведки. Поди, всё уже осмотрела…

— Там и сети есть старые, такие, из верёвочек.

— А что в ящиках было? — озабоченно спросил Квест и кивнул на высовывающиеся из-под лавок тяжелые металлические контейнеры.

— Продукты, Дима, они заперли их в железо, что бы Миша не забрал, — гордо и немного ревниво объявила молодая женщина. — Я уже всё разложила, посчитала, там сахар, соль, дрожжи есть, мука ржаная и чай в жестянках, — помедлила. — Еще папиросы, старые… Какие-то железяки, вот они, — и указала рукой на стол. Поняла, что Димке до стола еще и добраться надо и с трудом подняла мешочек из плотной ткани.

— И еще на полках что-то осталось по мелочи, я пока там ничего не разбирала, — отмахнулась хозяйка.

— Папиросы это хорошо, это просто зашибись, — с тоской пробормотал Квест, вспоминая про стремительно пустеющую пачку дорогих сигарет. — Только кашлять придётся.

Он заглянул внутрь пыльной тряпки. Помолчал, не сразу сообразив, что это такое.

В непривычно и непропорционально тяжелом мешочке матово поблескивала россыпь мелких и не очень шариков. Дробь россыпью. Может у рачительного старого хозяина еще и порох где-то под полом зарыт? Этого им еще не хватало — взрывчатки! Надо будет проверить. Димка отложил увесистую дробь в сторону — поди не пригодится, пока и заводских патронов вполне хватает.

— «Валежины» не напиленные, говоришь? — оживился после всех новостей мужчина, решивший, наконец-то, начать хоть какие-то шевеления. — Ну, что же, давай Наташенька, попробуем на них посмотреть для начала… Дай-ка мне «костыль» пожалуйста. Аленка, пойдем гулять!

Девочка послушна протянула ручки.

— Может, ты еще полежишь? — озабоченно предложила хозяйка, торопливо натягивая на девочку плотные штанишки.

— Ох, Ната, да я еще успею полежать, — он только махнул рукой, — скорее всего, сейчас нам будет лучше поторопиться.

Емкость с керосином в обретённом хозяйстве действительно имелась, как и неплохого качества каменный уголь в дырявых выцветших мешках. Это не диковинка в таймырских тундрах — тут и там на поверхности есть выходы угольных пластов, отлично известных аборигенам и опытным промысловикам. Под двухслойным навесом из чёрного толя, придавленного белыми досками, лежал десяток крупных лесин, основательные козлы, ржавый топор-колун. Двуручную пилу Квест заметил еще в тамбуре. Что же, теперь придется придумывать схему, как-то пилить дрова…

Но не этот антураж привлек его главное внимание, а береговая терраса, на которой стояла «хижина». Она, судя по всему, была обжита задолго до последних «капитальных» поселенцев. Когда Квест доковылял до короткой дорожки, ведущей к берегу реки, то увидел почти в центре врытого в землю Божка.

Это был старый тотем, неизвестно каким народом поставленный. Нганасане или долгане когда-то тут жили или же кочевые эвенки торопливо проходили мимо караванами-аргишами, кочуя в сезон на север — Квест определить не мог, знаний не хватало. Ясно, что какой-то древний народ постарался. Лиственница долго стоит, если с нее кору содрать. Вся макушка в трещинах от старости! Высотой в полтора метра, глубокие глаза, нос и рот. Много кольцевых зарубок-прорезей со спины. А лицевая часть бурая от крови, от чего же еще… У подножия — плоский жертвенный камень. Старый тотем, пора бы и сгнить.

Димка второй раз в жизни увидел «садэи» (или «сядэи», как иногда произносят) — Духа Места. Друзья встречали их и раньше, пытались выяснять происхождение и авторство тотемов, но ни старожилы — опытные полевики, ни этнографы, обитатели музейных коридоров ничего вразумительного не сообщали. Никто из группы никогда не решался спилить садэи и увезти на память — жутко! Черт его знает, какие последствия повлечет такая выходка… Посмотришь на него, и все итоги высшего образования и годов атеистического воспитания тут же куда-то девались — сразу и надолго.

Как утверждал Сержант, интересным было то, что, все тотемы были разного времени изготовления, это, якобы, даже не сведущему в археологии человеку сразу должно быть видно. Предпоследний (в чём Майер готов был поклясться) вырезали относительно недавно, максимум лет пять назад. Конечно, можно было допустить, что некий охотник-одиночка от тоски и безделья не поленился и сваял жутковатый символ-новодел, потратив уйму времени, но… Откуда у охотника свободное время? Да и никогда поблизости от тотема не находилось следов обжитых оседлых стоянок, что было бы вполне логично, после такого основательного обустройства.

И самое главное — все тотемы были подобными, хоть и стояли встреченные садэи в разных местах, а то и краях. Напрягая воображение, можно было представить, что неизвестный резчик делал копию, глядя на потрескавшийся и разваливающийся оригинал. А потом устанавливал, крепко вкапывая в землю. Двух садэи, стоящих рядом, никто из них не видел. Не видел и варварски поваленных. Да и кто возьмет на себя смелость выкопать старый? Спору нет, в какую только глушь не забираются смелые и самоуверенные люди, причем для этого не столько вертолет нужен, как определенная безбашенность, серьезная подготовка и уйма времени. Каждый из них мнит себя хозяином тундры! Но ссориться с древним, неоднозначным по валентности к пришельцам языческим Богом — увольте! Да… Это произведение рук человеческих не для камина, конечно. Пусть себе стоит спокойно, именно так думает почти каждый увидевший. Не стоит тревожить. В отрыве от цивилизации мировосприятие человека резко меняется, и меняется отнюдь не в сторону материализма.

Пожалуй, тут было даже красиво.

Небольшой лесной оазис отвоевал себе место под полярным солнцем у голых тундр. Оазис красовался среди крошечных распадков возвышенности у незнакомой реки, где и стояла эта изба. Вид напротив через реку был просто чудесен, — от горизонта до горизонта будоражил воображение бесконечный кругозор великой заполярной степи. Позади, к югу, туманно дыбилась громада северного склона плато Путорана.

Казалось бы, живи себе отшельником и радуйся! Следов читалось много. Но Квест не принадлежал к племени легендарных следопытов — чилкутов или черноногих, — умеющих по изгибу травинки определять имя ступившего. Однако что-то предположить всё же можно. Похоже, что где-то рядом был налажен брод на ту сторону. Вот широкие галечные площадки, вот остатки старой тропы к берегу… еще лежат лаги, старая бочка.

Место было удобное, кем-то тщательно выбранное для каких-то непонятных ныне целей. Что-то тут шевелилось, что-то делалось, но давно это было! По неизвестной реке много плавали. Поперек нее не часто, но переправлялись.

«Хижина на перекрестке».

— Да, не тайга у нас, конечно, — усмехнулся Квест, сидя на классической завалинке и в десятый раз оглядывая угодья. Растительность тутошняя, хоть и вымахала аномально высоко в этом оазисе, всё равно казалась убогой.

— В тайге хорошо, там орехи, — мечтательно произнесла Ната.

— Да не-е-е, и тут неплохо, — зевнув, оппонировал Димка.

И, тем не менее, все окрестное Димке Квесту отчего-то слегка не понравилось. Ситуационно. Без внутренних объяснений.

Странное место.

А что напрягало? Полная неподвижность среды и витающий над ней слабый виртуальный запах неолитической жестокости, его, как оказалось, даже современному урбанизированному мужчине ни с чем нельзя спутать…

При осмотре окрестностей у Димки на секунду возникло такое ощущение, будто волосы у него на затылке встают дыбом. Что-то напугало? Аура. А тут еще и место катастрофы всего в двух шагах ниже по течению…

Поначалу Наталья часто стояла в напряженном ожидании у двери в избу. Замирала со склоненной к плечу головой, как-то скорбно глядела на мелкий дождик, не замечая коварных уколов-укусов местной комариной шпаны, стояла очень тихо, прислушиваясь, не звенит ли на реке старый лодочный мотор, не слышится ли тяжелый рокот вертолетного винта, ломающего вечерний воздух в вихревые потоки, стояла с немым вопросом на губах: «Почему спасателей до сих пор нет? Что случилась, почему нас не ищут?»

С тоской наблюдая это, Квест в такие минуты понимал, что здесь, в этом глухом месте, благодаря титаническим стараниям «робинзонов», превращавшимся в сносное жилье, им предстояло пережить еще немало минут мрачного отчаяния, — это когда катастрофически рушились все их надежды «авось» и ожидание чуда. Но, Бог даст, здесь же им предстоит насладиться и благодатными мгновениями невыразимого счастья и удовлетворения достигнутым, когда усилия в деле выживания, наконец, начнут приносить плоды.

Посмотрев на Наталью, Квест убедился, что с ней, в отличие от него, все нормально. В руке хозяйка хижины сжимала старый топор, и уже успела пару раз азартно, но пока безуспешно тюкнуть по крепкому бревну, — лицо блестело от пота. Тяжело развернувшись к девушке всем телом, он тихо попросил ее:

— Ты это, Наташа… скачи на заставу и принеси мне ружье, будь добра. Я пару раз в воздух выстрелю, так всем нам поспокойней будет. А потом начнем мы придумывать для меня какой-нибудь табурет, что ли… или чурбачок, что бы было удобней пилить. В общем, мы организовываем лесопилку!

Наташа быстро сбегала в избу, протянула ему ствол, посмотрела, как он его заряжает, заткнула уши дочке, пока Квест палил в воздух, и только после этого сообщила:

— А пока ты спал, к нам медвежонок подходил, ха-алёсенький, маленький такой пушистик, вот! Просто прелесть! — ей, как ни удивительно, в чем-то понравилась ситуация. Нравилось смотреть, как этот мужчина, поначалу характеризуемый ей, в основном, определениями «благодушный» и «несколько упитанный» постепенно превращается в нормального полудикого мужичка.

Квест оторопел.

— Но тут ты во сне что-то закричал и спугнул его, — непосредственно закончила рассказ Наташа, показывая на дальние кусты. — Ну и слава богу, потому что за это время мне пришлось скормить этому зверёнышу последние полпачки овсяного печенья. Вот! А еще ты храпишь громко!

Увы, в сердце собеседника никогда не жила страсть к приключениям.

Присев на ватных ногах на длинное бревно, Квест отложил импровизированный костыль в сторону, придвинул поближе ружье и с кривой вымученной улыбкой поинтересовался не без нервного ехидства:

— Скажи-ка, золотце, а маман этого дитяти еще не объявлялась?

Глава 5 Силуэты проявляются

«Мы видели огромных муравьев, стерегущих золото; птицу, способную унести слона, и жемчужины величиной с голову. Но все эти чудеса — ничто по сравнению с тем, что мы встретили на границах Империи».

(Марко Поло).

«Завороженный, я вглядываюсь в настигающий лодку зыбкий хаос. И вдруг вижу Его! От верхнего края тьмы на фоне еще не проглоченного ею голубого неба отделяется и устремляется к нам Нечто, напоминающее неимоверных размеров орлана. Распластанные в обе стороны крылья достигают краев ущелья и цепляются за верхушки обрамляющих озеро гор, когтистые лапы на изготовке, голова чуть поджата. Кто — или что — это? Неужели… Дух Кутарамакана? Или Дух горы Чаякит? Или сам повелитель плато Путорана? Пока я, затаив дыхание, задаю себе эти вопросы, в глубине души сожалея о зачехленной видеокамере и утопленном фотоаппарате, Оно догоняет нас и… исчезает. Вместе с ним исчезает и светившее над нами солнце. Крупный дождь, если не сказать ливень, неожиданно обрушивается на тут же забурлившее озеро, не оставляя и намека на какой-нибудь просвет. Райский мир, сдавая позиции, явно не готов противостоять такому натиску. Все смешивается. Только бы молния не шарахнула по алюминиевому корпусу моторки! Я представляю, каково было бы мне сейчас на утлом и неустойчивом катамаранчике — даже при действительно попутном ветре… Но что означает это небесное видение? Я терзаюсь в мучительных догадках».

(Владимир Зайцев. Отчет об экспедиции в Путораны. 2000 год).

«Малыш, никогда не забывай — ты странник. Пусть у странников будут приключения».

(Эрих Мария Ремарк. «Возлюби ближнего своего»).

Часто бывает так, что плодовито пишущие авторы современных фантастических произведений прибегают к нехитрому литературному трюку. С помощью какого-либо нелепого допуска они помещают героя, «человека из наших дней», в совершенно чуждую ему фантастическую (а еще чаще в фантазийную) среду. Там он себя, истинного, и проявляет, как боец, жнец и на поперечной флейте игрец. А потом вместе с читателями смотрит на его муки.

Пришельцы ли похитят бедолагу прямо из стерильного офиса, или случится временной скачок (другой вариант — ядерно-мутационный процесс) после всегда ужасающих экспериментов «грязных политиканов», или же после падения метеорита (либо еще какой космогонии) вдруг возникнет некий провал в реальности… Неважно. Главное заключается в другом: всё это просто удобно писателю.

Цена вопроса невысока — три страницы позорного бреда и… бац! — твой герой внезапно оказывается на другой планете, или в фантазийном мире рядом с компьютерными эльфами, орками и гоблинами. Дальше можно писать уже жизненно. Всего три жёлтые страницы, и ты на блюдечке получаешь романтическое и непредсказуемое поле деятельности для нетерпеливого пера. Замысел пишущих далеко не нов и вполне понятен: им шибко хочется по самую маковку окунуть героя в свирепые приключения… Потому как, глядя из писательского окна на современные унылые улицы и мирные пригороды, быстро понимаешь, что окунать-то его, гада, и некуда! Разве что начать опять писать про ментов-бандитов или отсылать еще теплого от пухового одеяла героя в Чечню? Или: «шухер, зомби-вампиры!». Или «здравствуй, эльф из соседнего подъезда». Сколько можно…

Но тогда на каком же таком поле боя изобразить эти самые приключения? Каким другим способом заставить современного горожанина взять в руки боевой топор, рогатину или арбалет?

Я не скажу, что авторы по большей части ленивы и нелюбознательны. На мой взгляд, есть некая инерция мышления. Авторы, глядя на географическую карту, например, современной России, всегда воспринимают ее, лишь как карту политическую, иллюстративный материал для вечерних теленовостей и плохо понимают, какова на этой огромной территории плотность населения и населенных пунктов… А зря. На нашей, вполне, казалось бы, обжитой планете до сих пор навалом диких мест, где само понятие «опасность» всё еще имеет древний, ежедневный обыденный смысл, и где ты можешь быстро и внезапно попасть в такие ситуации, что подумаешь: «Эхма, лучше бы я, едренть, орка встретил». Дебри Бразилии и Калимантана, просторы Гренландии и севера Канады от Британской Колумбии до поселка Алерт. Срединная Австралия и пампасы Аргентины. Каких только «орков» там не встретишь…

И в России таких мест предостаточно.

Просто надо про эти земные места что-то узнавать, а лучше бы побывать там хоть раз в жизни. И тогда человеку творческому, возжелавшему раскрыть перед нами страницы своих приключенческих построений, не понадобиться кошмарная планета Глюк, реже будут встречаться временные континуумы, окончательно уйдут в детские компьютерные игры некроманты и намного реалистичней станут скачки через гиперпространство. И случится нам всем реалистично-романтичное счастье — ведь тогда сохранится ясно видимая каждому читателю связь земного человека с земными же реалиями. Вот з д е с ь пусть проявляются все реальные возможности и все реальные способности заявившегося на роль супергероя. Пусть он обалдеет от отечественного! «Гляди-ка! — скажет он. — Вот, оказывается, что на нашей планете есть… Дикие места и дикие люди, дикие законы и дикие способы выживания».

Всё это действительно имеется у нас в реале. Но имеет современную особенность.

Чем больше продвинутого населения скучивается в городах, чем сильнее становится расслоение общества и интересов, способов организации жизни и выживания кардинально разных слоев, тем больше становится таких мест — не известных горожанину, не понимаемых и не принимаемых им. Эти оазисы постепенно возвращаются к первобытному состоянию, не калькируя его, а привнося в реальность что-то новое, измененное техногенным воздействием, новой экологией и климатом, измененное человеческой цивилизацией..

Оттуда уходит цивильно-человеческое.

Туда приходит д р у г о е.

Следующая ветка маршрута экспедиции лежала к далекому озеру Накомякен. И тут нам придется обратиться к карте.

Не стремясь излишне перегружать внимание читателя географией, вспомним, что сеть так называемых Великих Путоранских озер весьма обширна. Вспомним их поименно.

Мелкое, из которого можно попасть в Ламу и в Глубокое. Из озера Глубокого лодка доставит вас на крошечное озеро Гудке, а через сложную реку Муксун — в озеро Собачье. Вот мы и перечислили все озера, связанные между собой водным путем, пригодным для путешествия на катере без перевалок и перетаскивания посуху. Но рядом с Собачьим есть относительно небольшое озеро Накомякен — и не особо глубоко лежит оно в ущельях-разрезах плато, да вот только попасть туда можно только вертушкой. Все дело в том, что водоем, хоть и соединяется с озером Собачье узкой и сложной водной артерией, но эта горная речка — Нахта — на самом деле, сплошной порог. Самое главное, природа на реке вырезала такой уклон рельефа (ясно видимый глазом без всякого теодолита), что никакой лодочной техникой туда подняться просто невозможно. Ни один катер, ни одна лодка не может подняться по этой реке, не лодочное это дело, не плавательное. Потому-то Накомякен и избавлен от суеты. Надо учесть и то, что аварийного схода с маршрута просто не будет, не пройдет туда никакой водоплавающий «спасатель». Реку Муксун в это время, по окончании сезона высокой воды, почти никто не проходит даже на водомётах, хотя желающих попасть в Собачье всегда достаточно.

Категорийщики-сплавщики, совершая одну из многих возможных кругосветок, еще со времен Офицерова вплавь уходили на озеро Собачье, а там тащили катамараны вверх по Нахте волоком-бечевой или несли по берегу на плечах — баулами. Попадая на Накомякен, надували свои суда заново. Тот, кто был побогаче, всегда забрасывался на заповедное озеро вертушкой. Но редко. Экспедиционерам, пользуясь отсутствием Квеста, туроператоры-конкуренты тут же предложили в качестве транспортной услуги крошечный вертолет «Саванна» — на поверку это оказалось делом неудобным, достаточным хлопотным (пришлось бы совершать три рейса) и неразумно дорогим.

Сержант с Лапиным предложили для заброски кардинально другой способ.

Большинство людей среднего возраста втайне мечтает о том, что бы в их жизни было больше романтики. А романтика без авантюр половинчата. Авантюра пугает, многие к ней готовятся, как плохой джазмен к «импровизации». Но для того, что бы настоящая авантюра срослась, нужно немногое, на самом-то деле.

Пара факторов материальных, один организационно-психологический и скрытое желание всего личного состава авантюристов проверить, а убьются ли они в итоге, или нет? В данном случае понадобилась чудо-техника и заказчик в лице организованной иностранной группы, не представляющий себе истинной сложности и рискованности такого способа доставки. Ну и редкий, даже уникальный маршрут.

Техника такая у Квеста была — судно на воздушной подушке «Марс».

Вообще-то этот самый «Марс» товарищи уже «убивали», а потом героически спасали (и спасались сами) более года назад, студеной зимой. Первый пробный выход они совершили в то самое время, когда нормальный человек и в страшном кошмаре не представит подобный ледовый переход на неизвестной, не проверенной технике. К минус сорока тогда температура подбиралось, острые обломки ледовых полей были накрепко закалены крепким морозом, а синтетический материал надувных скегов не соответствовал природной среде даже визуально. Скег — конструкция, устанавливаемая по бортам днищевой части судна на воздушной подушке, составляющая одно целое с его корпусом и служащая для удержания воздушной подушки с боков. В том пробном броске машина была нагружена сырой картошкой, плохим салом и водкой. Таким способом троица собиралась попутно доставить на зимнюю охотничью базу Квеста особо ценный груз.

Случилось то, что и должно было случиться.

Воздушная подушка вместе с воздухом и всей укупоркой из пластмассовых скегов и юбки развалилась посередине озера Пясина и судно встало в центре ледовой пустыни. Одиноким колом. Впрочем, рядом был еще и снегоход сопровождения, но тот тоже сломался, не выдержав нагрузки. Хорошо, что двигатель СВП продолжал работать на холостом ходу, что и спасло трех наших мушкетеров.

Почему-то получается так, что спутниковый телефон в таких ситуациях, во всяком случае, в экстремальных местах Таймыра, никогда не срабатывает. Вроде бы, антенна торчит вполне эрегировано, и все возможные спутники на жидком экранчике видны нервному от пережитого оператору, а связи нет. Опытным людям давно стали привычны «разговоры вокруг мертвой трубы»: о гадостности «глобалстаров» и великолепных показателях «иридиумов». Такие беседы всегда сопровождаются тупым нажиманием кнопок с открытым ртом и заглядыванием других «спецов» через плечо в дисплей мертвой трубы. Но этих «иридиумов», спутников и «надежных провайдеров» почему-то, всегда в недостатке.

А вот простенькая сотовая «нокия» Игоря Лапина тогда вцепилась в эфир, как миленькая!

Хвала Хараелахским горам, на их вершинах стоят ближние к озеру Пясино сотовые ретрансляторы и аккумуляторам маститой фирмы! Друзья в паническом ключе вызвали кавалерию в лице Донцова и стали за разговорами ожидать вездехода посреди страшного холода ледовой пустыни, философски рассуждая «за жизнь» под мерный вой всё еще живого двигателя. Вскоре в дело пошел груз. До сырой картошки потерпевшие не дошли, но солёное сало с водкой весьма пригодилось. Последнее ярко свидетельствовало о позорном падении дисциплины в эскадре. Сутки продлилась та памятная спасательная операция: к ним пришел бывший армейский вездеход МТЛБУ со злым, взвинченным и похмельным Андреем внутри, которого они выдернули SOS-звонком прямо с банкета. На этом приключения не закончились: бедный «Марс» довели до состояния полного металлолома при буксировке его в аэропорт «Алыкель».

Квест тогда не сдался, летал в командировки, писал претензии, нанимал адвокатов, но дожал завод-изготовитель, отправил им останки, аварийные фотки, аховые заключения всех мыслимых экспертов и написал кучку нареканий. Долго сия сутяжная песня пелась, долго дело двигалось, но в результате он получил возрожденный из пепла агрегат, а коем были учтены все недоработки и пожелания — заводчане разнесли нагнетатель подушки и основной движитель, поставили металл потолще, укрепили пластик и стекла салона. Узнав о том, где их продукция испытывается, финны специально изготовили новый материал для юбки и скегов, морозостойкий и нецарапучий, и назвали незамысловато — «Арктика». Можно ли верить на этот раз финским рукодельникам? Оценить то, как они понимают Север, можно будет гораздо позже…

Технику пригнали в Норильск поздней весной поэтому по снегу испытать не успели. Они по очереди совершили несколько «мелких» пробегов, что-то доделывали Майер с Лапиным, и называлось все это: «доработка конструкции по итогам эксплуатации»…

Ну а то, что в результате той памятной зимней «эксплуатации» доверчивые пользователи чуть не откинули вбок коньки с лыжами — дело вполне российское.

Как видим, материальный фактор был, и он сросся с тягой к аферам двух норильских пилотов и требованиями заказчиков, не знающих ничего из вышеописанного.

В Норильске группа находилась два дня.

Донцов вкалывал где-то на «секретном задании», а Квест улетел, как сказали в его офисе, куда-то под Игарку. Были сборы недолги — небольшая корректировка снаряжения и пополнение запасов. Запасов, как выходило из грузоподъемности и габаритов судна, много не возьмешь. Сержант с Игорем познали всю суть и глубину совершенно жуткой проблемы — как же организовать и обеспечить приемлемый уровень сервиса, пусть и «полевого», для разнокалиберной массы людей с разными запросами и пониманием лагерной жизни. Не монолитной команды альпинистов, в общем…

Гости ходили по Ленинскому проспекту, тщетно искали сувениры «северного типа».

Ох уж эти таймырские сувениры… Ничего не меняется с годами. Пройдите воскресным променадом по городу и попытайтесь достать (именно так!) что-то достойное и прилично сделанное, что вы готовы послать не теще, а любимой бабушке, и вы все поймете. Нужного товара не нашлось даже в первом в Норильске молле, построенном недавно на месте снесённых «хрущевок» возле драмтеатра. В отличие от европейских и американских мастеров реконструкции, слово «реплика» в его правильном значении все так же чуждо таймырскому изготовителю-кустарю. Из-под его умелых ручек выходит откровенный кич и лажа. Ладно хоть цветной полиграфией с норильской тематикой иностранцев снабдили, а вот красиво обработанных и оформленных в трофейный декор оленьих добыть рожек для немца так и не смогли!

И вы не добудете, читатель. Ни за какие евро, никакой властью.

К походу все подготовили за два дня, а в последующие сутки просто отсыпались, наслаждаясь, кто домашним уютом, кто стерильностью гостиницы.

Ну и поехали. Слепо верить технике, учитывая зимний опыт, ни Лапину, ни Сержанту не моглось. Необычная машина! Алюминиевая рама на надувных поплавках и воздушная подушка, живая, пока мотор работает… Пропорешь «объемы», и все, самоходные свойства будут начисто потеряны. А на глубокой воде пробитый «Марс» просто превратится в подводную лодку. Все еще не был ясен реальный расход топлива при таком характере маршрута. Что творится на самом Накомякене и есть ли там хоть один живой прогрессор, никто из ведающих толком не знал. Ни нормальных фотосъемок, ни, тем более, видеосъемок речки Нахты у друзей не имелось. В общем, рисков хватало.

Но так хотелось туда попасть!

Давно наши авантюристы планировали сделать подобный рейс, нор желание все никак не склеивалось с мотивацией, а для праздного катания Квест судно не давал.

А как хотелось стать «первопроходцами на технике», честно назваться первыми, кто смог пройти Нахту на судне! Ведь нет ничего более заманчивого для исследователя Путоран, чем попасть на недоступный прежде путоранский водоем, имея под собой серьезное средство передвижения, позволяющее качественно и, в тоже время, комфортно обследовать озеро, оперативно перебираясь на свежее место.

«Белого пятна» там не было, на Накомякен люди добирались — они все еще забрасывались дорожающими год от года вертолетами и проводили там веселый пьяненький пикник. С советского времени была установлена такая традиция для избранных — пузатое начальство стартовало с дощатой площадки на турбазе «Лама», отлетая осенним вечерком на Накомякен бить крупную рыбу острогой. Но самостоятельное прохождение в полной «автономке», да с правом выбора маршрута и режима движения ни с чем не сравнится! Хотелось петь в четыре октавы.

Иностранцы клюнули почти сразу, как гольцы поздней осенью.

Им что-то пришлось все-таки рассказать и показать на примерах прошлых рейсов… Но немец с канадкой — и сами авантюристы еще те, а остальные просто попали под обаяние порока. Нужно было «дожимать» вопрос, пока все не очухался осторожный Юха, пока западники не впитали ненужной информации от всяких скептически настроенных «знатоков» и не засомневались в конечном успехе такого способы доставки. В таких случаях, если не получается собираться быстро, лучше не готовиться вообще. Совет прост: надо брать типичный тундровый набор, минимум всего, один ствол «от мишки», побольше топлива, карты — в урну; надели штаны и поехали.

Все так и случилось.

До последнего момента, то есть до прибытия группы искателей на тихое в этот день озеро Глубокое, друзьям все еще слепо верилось в удачу. Апокалиптическое дыхание Авантюры еще не чувствовалось, а окончательное целеуказание м е с т а заказчиками не артикулировалось, мол, мы просто катаемся, да и только! Невинная хитрость выглядела глуповато, учитывая, что проводники отлично понимали суть и цель поездки.

Дело шло нормально, по-русски. Авантюра должна была получиться, и она получилась.

Они стартовали в пятницу вечером от причала на реке Норилке. Выходные ворота искусственной бетонированной бухты — чуть больше «Марса». Сержант за штурвалом был напряжен, как пилот «шаттла» на посадке или как камикадзе над американским эсминцем. Хотя Игорь сразу же отметил, что качество его рулежки с той памятной зимы изменилось, сказались уроки механика завода, три дня гонявшего пригнанный на Таймыр «Марс» по тундре. В этот раз все получалось куда как лучше, правда, Майер об этом еще не знал, поливая стартовым адреналином приборную доску. Судно, не смотря на боковой снос от южного ветра довольно быстро вышло на оперативный простор и резво поперло прямо на быки моста через Норилку.

Тут читателю надо рассказать, что на подобном судне скорость просто не чувствуется и ограничивается лишь личным страхом водителя. Катер идет, как утюг по белью, сглаживая воздушной подушкой невысокие речные или озерные волны. Стык сред — водной и воздушной — слегка качает, мягко убаюкивая комфортом движения и, в то же время, возбуждая возможностями машины. А судно летит вперед, чуть виляя кормой от бросков воздушной струи.

— «Девочка», стало быть, — так еще в прошлый раз охарактеризовал судно Сержант, впервые отметив эту особенность.

Спидометр конструкторы пилотам издевательски оставили вместе с приборной доской и «торпедой» от «Газели». Прибор был лишь неработающим аксессуаром, поставленным пока лишь для дизайна. А без GPS-навигатора скорости определять на такой машине просто невозможно, так как нет сопротивления воды, нет ударов волн, нет вибрации корпуса. Кажется, что стоишь почти на месте, а навигатор уже показывает цифру 50 км. в час.

«Можно жать и под восемьдесят, — прикинул Игорь, — но ему страшновато. Пока».

На первой этапе пути во время остановок они пару раз участвовали в ставших позднее привычных мизансценах с водными коллегами — с критическими прогнозами судьбы «вентилятора», чрезмерной рискозависимости команды и обещаниями легко догнать и перегнать на воде. В конце концов, пилоты прерывали разговоры, каждый раз говорили судовладельцам «ну и догоняйте» и полных ходом двигались на восток.

«Марс» мчался вперед, как хорошо отдохнувшая молодая гончая.

Опасно прижимаясь к берегу, Сержант обогнал теплоход «Заря» так, будто тот стоял на якоре. Канадка и немец через настежь открытые боковые люки-двери почти беспрерывно снимали на видео виды и эпизоды, умудряясь со скоростью фокусника переключать режимы и делать снимки. Финн невозмутимо копался в нетбуке, а Рита заворожено смотрела вперед, изредка хватая сидящего впереди Лапина за плечи и стараясь вовремя указать Сержанту на возможную ошибку в управлении судном.

Там, где Майеру хотелось срезать угол или изгиб реки, он, не снижая скорости, направлял СВП прямо на предательскую отмель, а то и на береговой пляж, и нагло, на зависть владельцам винтовых судов спрямлял путь. Годами устоявшийся фарватер и негласная лоция плакали вслед ревущему винту. Всё им нипочем! Слово «перекат» при таком способе передвижения вообще можно было не запоминать. Трава, камень, песок — любая более или менее ровная поверхность служила опорой воздушной подушке. Правда, с движителем такого типа и тормозить нужно было особо, манипулируя мало эффективными на низких оборотах винта заслонками — воздушными тормозами. Тормозов «нормальных», прошу заметить, конструктивно на машине не было вовсе. Опасность представляли торчащие из песка ветки и брёвна, топляки, высовывающиеся из воды и большие острые камни. Но эти препятствия достаточно заметны при должном внимании и легко обходятся.

Судно замечали.

Рыболовные люди в ватниках и на моторках еще не успевали по звуку сообразить, что на них накатывается с тыла, как «вентилятор» уже пролетал рядом.

Но настоящий фурор начался на речке Талой. Умные отдыхающие семейства приветственно махали руками так, будто за рулем самолетного вида белой амфибии сидел сам великий Чкалов. Заграничные женщины и мужчины достойно ответствовали аборигенам, лязгая зубами на крутых виражах. Глупые рыбаки торопливо чалили свои лодки к берегу, пряча сети чуть ли не в гландах и обреченно думая, что это мчит к ним какая-нибудь новая рыбинспекция, от которой теперь на «ямахах» не убежишь.

— Почему они от нас прячутся?

— Думают, что мы из водной полиции, — терпеливо разъяснял Майер, уже уступивший место за рулем Игорю. — Гидравлик-полицай!

— Неужели все эти люди нарушители? — непритворно ахнула Рита.

Сержант замялся с ответом и пропустил момент, когда вредный тихушник-финн спокойно заявил, наступив ногами на национальный престиж:

— Конечно, Рита! Это знаменитые русские браконьеры, такие же годами хулиганят у Шпицбергена. Обрати внимание, они все в специализированной рабочей одежде. Туристов тут, как я вижу, нет…

— Ерунда! Ну откуда у «инспекции» возьмется такая техника»… — не нашел лучшей реплики Сергей, смущенный такой проницательностью зловредного иностранца. От ить как быстро смекает, собака!

— Такая техника должна быть только частной, иначе ее угробят на раз, — продолжил он медленно и хмуро, думая уже о финской правоте…

— Как материковские МЧС используют почти аналогичные «трахомы», я не знаю. Судно на воздушной подушке любит постоянный экипаж, уже знающий, как садиться на борт, как запрыгивать на ходу, как толкать ее из кустов и как на этих «поплавках» рыбу ловить. Это тебе не катер с бортами из специальной стали спокойной плавки!

На острове Ближний, где все норильские лодочники и катерники отмечаются перед рывком на озера, мизансцены пошли косяком — смесь зависти со скептицизмом.

«Все у вас лопнет, мотор скоро сдохнет, винт сломается». Прогнозы, прогнозы…

Доброхоты пытались отводить женщин в сторону и отговаривать их от продолжения опасного путешествия. «На речке Муксунке вы заблудитесь и «сядете» на мелях, «на озерах Глубоком и Собачьем влипнете в аццкий шторм, и он будет вам не по зубам». «Речку Нахту вам ни за что не пройти!» «До Накомякена вам не хватит топлива». Завидующий таймырско-российский люд всячески помогал экспедиции отказаться от любой Авантюры, в которой не мог участвовать сам.

Но они все равно двинулись дальше.

Речку Муксун, которую в это время года никакие винтовые и большинство из водометных лодок уже не посещают, настолько она мелеет, имея исключительно сложный фарватер и множество рукавов, он прошли относительно легко. Здесь любые водные и береговые встречи сразу закончились — на красивейшей реке просто никого не было. Шли в вечерних сумерках. И радостно, и жутко…

Несколько раз перепрыгнув через огромные, до пары сотен, мели из мелкой гальки буквально по воздуху, они вышли на озеро Собачье, практически пустое от плавающего или живущего оседло люда. Лишь пара постоянных поселенцев жили на этом колоссальном водоеме. Искатели накоротко остановились у старенькой избы — уточнить у морщинистого дедка обстановку на озере. Рядом с избой причалило необычное судно с еще одними авантюристами — широкий открытый скутер, белый, яркий, словно китайская игрушка, расписной, как из фильмов про спасателей Малибу. Особенно впечатляли ниши в пластиковых бортах под бутылки с пивом. Но мощность этого БМВ — «Бешеного Маленького Водомета» чувствовалась сразу, этот тоже далеко заплыть сможет. Наши люди.

«Марс» ревел толкающим винтом и несся вперед, а устье реки Нахты было прямо по курсу, вот оно — стоит только пересечь огромное озеро.

Наскоком взять намеченный барьер не вышло. Во-первых, оба пилота честно устали. Во-вторых, неумолимо наступала знакомая тундровикам «странная ночь позднего лета». Прилично стемнело, небо нахмурилось, а потом за восьмисотметровые горы Акырма зацепилась серыми космами занудная тучка и озером зачастил мелкий докучливый тёплый дождик, аккуратно взбивающий гладь озера в серебристую рябь. Экипаж надолго встал в устье этой реки, ожидая света и погоды.

В устье Нахты они расположились легким промежуточным лагерем на небольшом острове, куда попали, на полном ходу выкатив «Марс» прямо на травянистую отмель левого берега. Встали возле лиственничной рощицы и, как оказалось, нескольких гнезд крачек. Там катер смиренно замер, когда его воздушная подушка опала.

Члены экспедиции принялись неспешно создавать комфорт на зелёной полянке среди красивых групп невысоких лиственниц и непривычно густых елей, вытаскивая наружу необходимое снаряжение и снасти.

Работали нарочито громко, ибо места там были совершенно медвежьи. Первые звериные следы самые нетерпеливые экпедиционеры обнаружили, заскочив в кустарник по малой нужде. Пришлось расчехлить стволы. Но мишки, если они тут и были, давно уже скрылись при приближении пугающего грохота винта и двигателя, а отбиваться пришельцам пришлось от беспокойных крачек — отважные птицы пикировали прямо на головы пришельцев. Пришлось передвинуть лагерь чуть в сторону.

Остров почти соединялся с левым берегом неглубокой отмелью, позволяющей человеку в сапогах легко уйти в маршрут длительной и увлекательной береговой рыбалки. Но оставшихся после скоростного и напряженного путешествия сил не хватило на вечерние эксперименты со спиннингом.

В этом месте достаточно широкая Нахта текла легко и спокойно, ничем не показывая, что всего через пару сотен метров выше по течению она превращается в один сплошной порог. На островке было много следов старых кострищ и прошлых стоянок категорийных туристов, облюбовавших именно это место для старта по Нахте с разобранными катамаранами на закорках. Бывали тут и наиболее упрямые рыбаки, с большим трудом добиравшиеся до озера Собачьего, а потом топавшие по бережку с «резинкой» в рюкзаке до заповедных местечек Накомякена. Здесь им предстояло собраться с мыслями и силами, отдохнуть и еще раз проверить уже прилично замусоленную карту перед решающим и самым сложным броском. Женщины споро разложили возле больше ритуального, чем жизненно необходимого костерка холодные закуски, а на «колмановской» газовой печке поспел чайник.

И тут выяснилось, что у Сержанта куда-то пропал один из сигаретных блоков.

Зная всю глубину и тяжесть возможных последствий произошедшего для всех окружающих, Игорь Лапин благоразумно отошел подальше, а вот женщины попали под раздачу. Не понимая, что страшного тут случилось, они предлагали опустошенному Майеру помощь в поисках и тем самым только усиливали его раздражение.

И тут же получили за то, что без спросу и без его ведома перекладывали вещи в салоне, навалом лежащие позади сидений, пока Сержант геройски прокладывал курс и ничего не видел! Лишь после того, как он выкинул на мокрую от росы траву абсолютно все, злосчастный блок нашелся, он застрял между стенкой кабины и большим пластиковым ящиком с инструментами.

Лишь немец, как нерегулярный потребитель дорогих сигар и трубок, отчасти понимал возможные муки злостного курильщика со стажем. Но у пожившего и повидавшего Юргена хватило мудрости и опыта не предлагать Сергею альтернативой свою запасную трубку из бриара и легкий ароматизированный «табак»… А остальные не поняли. Воспитанные в здоровом западном духе Рита Энквист и Софи Пайе оказались совершенно шокированы таким всплеском эмоций и столь скоростным агрессивным поиском, искренне возмущаясь пагубной зависимостью человеческого организма и психики сталкера от банальной табачной палочки, укутанной в вонючую бумагу с селитрой! Они смотрели на все происходящее, хлопая глазами и с трудом удерживая собственную бурю чувств и слов.

Наконец, дождавшись момента, когда Сергей Майер почти успокоился и перестал звенеть взглядом, Рита не выдержала и ехидно подколола его, все же стараясь поначалу не выказывать прямой насмешки:

— Это просто ужасно! Ведь вы же доктор!

— А у нас так и говорят: «Пьет, как медик, курит, как педагог», — ни мало не смутясь, дразняще бросил ей Майер через плечо. — Или наоборот? Неважно. К тому же, я аварийный доктор. Это особые условия.

— Лучше бы занялись спортом, мистер.

— Если бы спорт был полезен, то у каждого еврея в квартире вместо пианино стояла бы перекладина, — брякнул Майер неполиткорректно. Лапин посмотрел на него укоризненно, как бы говоря: «Да не связывайся ты с этой бабой».

— Но вы методично убиваете дымом себя и других, — не отставала от курильщика обличительница. — Неужели вас мало предупреждают о вреде табака!

— «Предупреждают», «убиваете«…Молодчина! Вам теперь нечего стыдиться, уважаемая.

— Вы это к чему? — буркнула та.

— Вы меня уличили, а потом вымыли руки, — ответил Майер. — Как мамочка учила. Присяжные будут гордиться вами.

— Наши мамочки учат детей очень хорошо! А в Швеции многие потребляют табак, но они не курят, а кладут табак (его называют «снус») под верхнюю губу, так никотин попадает в организм. Одна порция снуса соответствует десяти сигаретам. При этом не портятся легкие и не отравляется атмосфера для окружающих!

— А что происходит с другими органами? — спросил доктор Майер. — Я смотрю, у вас там, чёрт возьми, всегда голубое небо! Как мы только тут живем?! Непременно возьму двойное гражданство.

Рита закипела.

— Что же с вами будет, Серж, — ехидно спросила вредная чертовка, — если вы при такой ужасной зависимости организма от никотина попадете в какую-нибудь опасную и аварийную ситуацию, вследствие чего до вожделенных сигарет быстро добраться не сможете?

— Уверяю вас, Рита, я из нее быстро выберусь, — в голосе остывающего Сержанта, уже перепрятавшего сокровище, все еще звенел металл.

Рита только хмыкнула, тронув подругу за плечо.

Сержант лишь хмыкнул.

— Майер настоящий коллекционер приключений. Вы его чаще фотографируйте… Он выберется, — тихим голосом Игорь Лапин невозмутимо подтвердил его слова, глядя в спину быстро уходящего к машине не на шутку разозлившегося друга, — бывали прецеденты. Я вам чуть позже расскажу.

И уже у вечернего костра Игорь поведал им такую вот историю… Невыдуманную.

— Ладно, давай, Сержант… Курева-то хватит в дороге? Иль подкинуть пачку? Правда, у меня только «Прима», по старинке живу.

— Да должно хватить… Не могу я пока обойтись без этого наркотика, люблю хорошим дымком мысль подстегнуть…

…Не раз потом Сергей Майер вспоминал это предложение пилота, вспоминал, начиная чуть позже — с того момента, когда его полевой нож «Pelastus» упал в неспешное течение реки Фонка-Дакит.

Случилось так.

В этот день их водного путешествия река, немного петляя, текла по приятной во всех отношениях долине плато, местами заросшей невысоким лесом. Маршрут шел гладко. Встречались, в основном, галечные перекаты да иногда еще шиверы метров по сто, разделенные спокойным быстротоком. Занудные такие шиверки, со слабым падением, ровные берега: ничего интересного. Попался всего один слив — ступенькой, меньше чем в полметра. А потом они уж вообще как-то расслабленно поплыли, началась спокойная вода. Рафтеры даже поснимали свои надоевшие «гидры» — плотные и водонепроницаемые костюмы. Свободные от управления занимались кто чем. И тут Сержант потерял нож.

Все вышло настолько глупо, что такого не простишь даже новичку. Он просто достал «Pelastus» из шейных ножен, и решил промыть клинок в воде, поленившись надеть темляк на руку. Причем проверил ногой зацеп и поерзал задом по специальной ребристой резине, подстраховался, блин… А вот нож выскользнул так, словно внезапно ожил! Не выручила ни мелкая насечка ручки, ни развитой задний упор-грибок. Будто вредный котяра погулять решил. Решил вот, и ушел… Мистика, между прочим.

Сергей чуть не сразу же в воду прыгнул! А не сделал он этого только потому, что ногу освобождал. По дну рифта проходит толстая специальная верёвка — ступни засовывать, что бы за борт не выпасть… Он отлично видел то место, куда упал его нож и не сомневался, что найдет его легко и быстро. Рифт шел возле берега, тут было мелко, а ледяная вода прозрачна. Уже перебрасывая ноги через широкий борт, Сержант предупредил Марата, невысокого жилистого парня с суровым кельтским лицом, что вскоре он их нагонит. Никакого экстрима.

За насколько минут до утери, Марат, посмотрев в бинокль, громогласно объявил, что следующая остановка намечается возле одинокой лиственницы, стоящей справа по течению реки. Приличных размеров одинокое дерево-упрямец, выжившее вопреки зимним ветрам плато Путорана. Когда Майер выронил нож, до него оставалось от силы километр.

Никто в экипаже не взволновался и не противился порыву Сержанта. Дойдет и по берегу, как миленький, ничего с ним не случится. Все уже достаточно насмотрелись на этот ножик и прекрасно понимали чувства хозяина… «Pelastus» по-фински — «Спасатель». Нож знатный, говорили они. Хорошие ребята были в экипаже. Однако… цена! Сами водники легко выкладывали куда как большие суммы за свои сверхсовременные куртки, перчатки, невзрачного вида ботинки и шапочки с логотипами знаменитых в туристических кругах фирм-грабителей… Вот это они понимали! Это было с н а р я ж е н и е! А нож? Что нож… Так, расхожий инструмент. Триста рублей — предел.

А еще никто из них не курил. Спортсмены. Скучные, на самом деле (именно так всегда казалось Сержанту) люди-образцы, рни всегда поступают правильно. Сержант немного тяготился этим и курил в одиночку, в сторонке, когда мог эту «сторонку» найти. Из всех них Майер ранее знаком был только с Маратом, руководителем. Приняли они его нормально, а с чего бы нет? Человек с опытом и рекомендациями, еще и груз помог забросить на промежуточную точку. Только вот познакомиться толком не удалось, все плотно работали на перекатах. Так что знакомились уже по ходу дела, да вечером, в лагере.

На нож обратили внимание. Еще бы! Сиреневый клинок и ярко-красная ручка привлекали внимание любого. Серёга охотно демонстрировал достоинства любимца. На вопросы любопытных «А что еще он может?» он последовательно царапал стеклянный пузырек со спиртом, строгал железо и брил предплечья, с трудом находя еще волосатые участки. Но даже таким людям, казалось бы, призванным самим способом жизни ценить любое хорошее снаряжение, он так и не смог объяснить пиетет к ножу и мотивацию высокой цены изделия. Притом, что сами они легко выкладывали куда как большие суммы за свои яркие сверхсовременные куртки, перчатки, невзрачного вида супер-ботинки и какие-то негритянские шапочки с логотипами знаменитых в туристических кругах фирм-грабителей… Вот это они хорошо понимали! Это было с н а р я ж е н и е! А ножик? Что там нож… Так, расхожий инструмент. Мы и зубами порвем, что хочешь.

Знаете, какой клинок из всех его типов, придуманных человеком, самый рациональный? Это знаменитая «бритва Оккама» — известный философский принцип, высказанный в XIV веке Вильгельмом Оккамским — «Не умножай сущностей без необходимости». Или, как отполировали эту мысль уже позже: «При прочих простейшее решение обычно наиболее верно». Отсекая «бритвой Оккама» сложные варианты, получим искомое. Применительно к ножам сей принцип, похоже, лучше всего выучили именно скандинавы. Они поняли, что удобное должно быть простым.

Но этот нож был сложным. Поучаствовал в его усложнении и Игорь Лапин.

На берег Сержант выбросился в один прием, почти не замочив ног. Рафт неспешно уходил дальше, играя на солнце оранжевыми боками. Только пачку «Явы» сунул в карман, а верная «зиппо» всегда висела на поясе.

— Ну, и что ты меня с плота согнал, неслух? — раздраженно спросил хозяин, подходя по камням к месту потери и заранее вглядываясь в слабые прибрежные завихрения.

Так. Вроде, возле этих камней дело было. Точно! Да… Тут, однако, поглубже будет, чем ему показалось с борта. Придется лезть в ледяную воду, а для этого надо раздеваться. Он присел на нагретый солнцем валун, татуированный цветным лишайником, неторопливо разулся и снял спас, а потом и комбинезон. Бр-р… Хорошо, что дно в мелкой гальке, и хорошо, что лезть надо тут, а не выше по течению. Там вода меняла направление и так причудливо разбивалась о донные камни, что создавалось впечатление легкого кипения.

Сержант открывал золотистую пачку, машинально это отмечая — «первая пошла» — и смотрел на ножик. Нож лежал, где и упал, и никуда его не стащило. Яркая окраска выдавала беглеца с головой, а точнее, с клинком… Майер, подбадривая и согревая себя резкими словами, погрузился довольно глубоко и достал беглеца из водного плена. Нож самодовольно лежал на ладони, и не думая извиняться перед хозяином. Дело сделано. Можно одеваться и догонять группу. Уже успокоившийся он посидел некоторое время на камне, давая ногам обсохнуть на солнце. Потом, не торопясь, оделся и встал, высматривая место дислокации товарищей.

Рафта не было.

Лиственница стояла на своем месте, на еле заметном бугорке. А вот оранжевого пятна возле него не наблюдалось. Первой мыслью было: «Решили подальше встать…» Но почему? Почему изменили место стоянки? Что-то не устроило? А что? Впрочем, мало ли… Старый могильник домашних оленей, например. Или древнее захоронение эвенков. У них горы и озера плато — вместилище культуры и верований. Почти нереально, но можно встретить родовое погребальное дерево, где в аккуратных оленьих свертках или в серых деревянных ящичках покоятся священные кости предков. А уж тем более трудно обнаружить тщательно спрятанных и охраняемых языческих божков, которым потомки до сих пор приносят кровавые жертвы. Это тотем — «садэи». Становиться лагерем в таких местах ненужно. Пожалеете… По преданиям, всю эту красоту в неких ключевых точках стерегут «Нга» — злые духи темных ущелий. «Злое место».

Ладно, подумал Сержант, подойдем, разберемся. Но, по мере того, как он все ближе подходил к старой лиственнице, его напряжение нарастало, а ситуация стремительно переставала нравиться. Долина просматривалась ясно и далеко. Горы оставались позади, даже не горы, а их невыразительные отроги. Ведь он сейчас находился на высоте не менее шестисот метров. Лишь одна приметная острая вершина слева, гора Фонка. Так местные называют стальной наконечник с тыльной стороны «хорея», длинного шеста погонщика оленей.

Он окончательно все понял, когда до лиственницы оставалось всего метров тридцать. А когда понял, то похолодел от ужаса, остро почувствовав, как стремительно немеют предплечья вместе с остановившимся от шока сердцем и безвольно подгибаются ноги.

Старое дерево охраняло… водопад!

Сразу же за ним спокойная на этом участке, тихая речка Фонка-Дакит плавно, но резко, и совершенно неожиданно срывалась в пропасть узкого каньона, протянувшегося с востока на запад. Противоположная сторона каньона лежала на одном уровне с этой стороной, и заметить его, сидя на невысоком рафте, было просто невозможно. Никак не возможно… Ребята, судя по всему, нечего не успели сделать. Кто-то их них, может быть, и попытался в ы к р у т и т ь с я, но оставшихся секунд не хватило…

Они просто ушли вниз, пропав из кругозора горной долины.

Майер медленно встал и обнял древний ствол. Только сейчас он заметил, что на стволе были зарубки, а возле него следы старого костра. Когда-то тут останавливались те, кто знал и предвидел. Те, кто имел точные карты или опытного проводника. Они спокойно разбивали лагерь и любовались водопадом, подходя к самому краю пропасти.

Подошел и Сержант. Высоты он не боялся. Но каньон просто пугал глубиной! Метров восемьдесят, не меньше. Поток срывался прямо вниз, отвесно, но потом, падая на отлогий доломитовый изгиб, плавно скользил вниз, гася энергию удара. Оттого туманные брызги не поднимались высоко, надежно пряча водопад в теснине. Так же гасился и звук. Его отлично было слышно, если стоять на краю. Намного хуже в ста метрах.

Водопад-обманщик. Водопад-людоед.

Его не было на картах Марата. Вернее, на тех самодельных чертежах — «кроках», по ним и шла группа. Сама же карта у Марата была просто ужасной! Сержант удивился, подержав ее в руках, но, встретив жесткое неприятие группы, плюнул и заткнулся. Никто не хотел терпеть высказываний «чечако» о маршруте и порядке его прохождения. Опытные туристы сами знали, что им надо, а что нет, и новичку тут было не место для сомнительных советов. Он не спорил больше и, как выяснилось, зря! Зря он не взял свои карты и зря не изучил маршрут сам и основательно. Что тут теперь говорить…

Настало время. Время выживать. Для начала он сел и спокойно выкурил две сигареты сразу. Дикость, со стороны мирного горожанина. Но нервы нуждались в допинге, понимал Майер. Он был опытен, а опыт был конкретизирован фактами его необычной, полной приключениями жизни. Их было предостаточно. Приключений в тех диких краях, где почтовый самолет Ан-3 или «Бич-Бонанза» видят всего раз в месяц, а выгоревшие парусиновые штаны — не символ сытой праздности, а просто часть рабочего костюма…

Пачка «Явы» глядела на него прозрачным синим морем и побережьем с пальмами.

— Дразнишься? — укорил мужчина.

Вниз он спустился быстро. Почти сразу же нашел рядом подходящий кулуар, переходящий в крошечный распадок пересыхающего весеннего ручейка. Чуть прошел траверсом и вышел на осыпь, уходящую прямо в узкую долинку. Теперь водопад был почти над ним.

Здесь он выкурил свою четвертую сигарету.

Благодаря тому, что удар потока рассыпался о пологое ложе, традиционного озерца не было. Уклон менялся постепенно. Потерявшая силу вода устремлялась по главному руслу, а часть воды расходилась маленькими злыми струями в разные стороны, впадая в реку каньона уже самостоятельно. Бродя среди водной пыли, он, как смог, обследовал берег. И нашел возле воды всего одно тело… Оранжевое пятно изуродованного рафта лежало справа от основного русла. Остатки плота сразу утратили былой лоск и величественность, и казалось, что непонятные тряпки лежат тут долгие годы… Еще один труп он обнаружил среди камней. Человек падал прямо на скалы. Рафт перевернуло еще в воздухе, а Индианы Джонса, способного планировать на надувных плотах, с ребятами не было. Остальные же тела просто исчезли, их унесло течением. Поискать бы… Но сил и средств Майера на полноценную поисковую операцию явно не хватало.

Ноги холодило немотой. Шока не было, но бесследно такие впечатления на душу не падают. Три сигареты понадобилось ему, что бы полностью оценить случившееся.

Время шло. Сержант мог выдержать многое. Тугой зимний жирок еще есть — и поголодать сможем при необходимости. Впрочем, и навыки в добывании пищи его не подведут.

Вот с куревом сложней. Просто хреново было с куревом!

— Что же, от этого мы и будем отталкиваться, на все про все, времени у нас есть… — лишь тринадцать сигарет…, - по возможности спокойно сказал он сам себе и спутнику-ножу. А больше никого и не было. Сергей прислушался к своим словам и отметил отсутствие истеричности в тоне. Это уже хорошо.

Метрах в пятистах от водопада, на противоположном берегу чернела небольшая хибара, пристанище уставших путников. Судя по всему, тут никого не было уже лет десять, не меньше. Постройка не предполагала долгого проживания, а уж тем более, зимнего обитания тут. Так, остановиться, да переждать дожди. Запасов почти никаких. Полупустая пачка каменной соли и немного сахара в жестяной банке. В другой такой же банке спал в анабиозе потерявший запах чай еще советских времен. Кружки нет, но чайник в хибаре был!

Наколов ножом щепок, он развел костер, налил воды и поставил чайник «на дезинфекцию». Из найденной консервной банки Майер сотворил себе кружку. На все это обустройство у него ушло еще три сигареты. «И их осталось десять…» — машинально отметил человек.

Человек сидел неподалеку от водопада-убийцы и пил мутный горячий напиток. О каком-то удовольствии и речи не могло быть. Не позволяла как сама ситуация, так и качество этой бурды…

Огромный водопад гудел ровно, самостоятельно выравнивая и приглушая собственный же шум мелким водяным туманом. Облако белесой взвеси дотягивалось почти до половины водопада, а вот дальше был отлично виден лишь радужный перелив струи скончавшейся речки Фонка-Дакит. И в какой-то момент ему увиделся кошмар.

Застыв с поднятой головой, он заворожено смотрел, кто у кромки водопада показывается яркая туша плота. Вот она вылетает над пропастью и начинает медленно падать вниз! Потом переворачивается, а из еще недавно надежного убежища беспомощно вываливаются люди. Криков не слышно, и лиц не видно…

С трудом стряхнув оцепенение, Сержант оставил пустую кружку в сторону и негромко сказал, вытаскивая «Pelastus» из ножен:

— Ну что, спаситель… Специально меня с плота вытащил, трахома? В тебя, часом, сканер местности не встроен? — он огладил двумя пальцами электрохимическую «сирень» клинка и задумчиво вопросил: — Не выкурить ли нам сладкую египетскую пахитосу? Или стоически сэкономим?

Ножик молчал, как бы говоря хозяину, мол, сам уж решай. Не маленький.

Сержант вздохнул и опять открыл пачку «Золотой Явы». Осторожно так открыл, тщательно вытер руки. Надпись на пачке «Экскурсия в Бразилию внутри» притягивала взгляд выпуклыми белыми буквами.

— А не хотите ли отведать «Таймыр снаружи», господа? — усмехнулся он.

Однако и надпись, и экзотический пейзаж под ней помогали не потеряться в реальности. Есть же где-то цивильные места. Есть… Он потушил бычок. «И их осталось девять».

Отдохнувший мужчина полез в гору, повторяя недавний путь. Оказавшись возле лиственницы, он присел на переплетение корней, приступив к основной операции, ради которой и забрался сюда. Еще одна сигарета.

Вытащил нож. Вставив короткую щепку в отверстие для темляка, Майер косо надавил внутрь, освобождая защелку навершия. После этого само навершие ручки неторопливо, с потягом сошло с тугой посадки, явив взору хозяина короткий стержень. Сержант прикрутил отделенную деталь рукоятки ножа стерженьком вверх к толстой ветке. Одноразовая, по сути, вещь. Игорь Лапин её ваял, в порядке творческого эксперимента.

Не торопясь, Майер аккуратно вытащил из пачки «Явы» серебристую фольгу и скрутил из нее насколько возможно длинную и тонкую трубку, старательно вставил ее в отверстие стержня, обжал внутри щепочкой, увеличивая площадь. Убедившись, что все сделал правильно, он раздавил пусковую капсулу у основания стержня.

В тот же момент разбуженный командой иридиевый аккумулятор начал подавать энергию в компактное устройство — индивидуальный одноразовый аварийный радиомаяк спутниковой системы «ГЛОНАС-СПАСАРКТИКА», так удачно вмонтированы Игорем Лапиным. Импульсные сигналы метнулись от стержня и серебристой фольги в стороны, стремительно сокращая расстояние до ближайшего средства захвата, будь то спутник или наземный ретранслятор. Вот и все. Дальше вопрос времени. И за это время, если повезет, он сумеет изловить несколько хариусов или зайца. Можно покурить и спускаться — готовить дымовой сигнальный костер.

Но одно дело еще осталось, и сделать его надо было тут.

Сергей поднял обломок фанерной дощечки, найденный у избушки. Деятельность водопада-людоеда надо было прекратить. Он вырежет восклицательный знак, или знак остановки. Или слово, он еще не решил. А потом затемнит эту надпись — огнем, углем, своей кровью, в конце концов… И поставит знак на берегу.

— Ну, как, справишься теперь с простой ножевой работой, «техночудо» ты мое? — с невеселой улыбкой спросил Сержант у ножа. Нож ответил ему косым бликом, будто криво усмехнулся в ответ. Показал в этом отблеске надпись на клинке со своим гордым названием. Мол, читать-то умеешь, хозяин?

Через две сигареты человек закончил и это дело, самое, пожалуй, главное. Еще через две сигареты Сергей поймал первого хариуса, которого и съел — с крупной солью и пучком дикого лука. Через одну сигарету Майер проснулся от шума винтов к западу по ущелью и развел сигнальный костер. Я здесь!

Сходил наверх и снял аварийный маячок. Потом с наслаждением скурил сломавшуюся сигарету, которую склеил обрывком старого фильтра. Предпоследнюю сигарету он щедро и с удовольствием израсходовал уже в пути, пробираясь по острому курумнику к площадке на излучине, выбранной пилотом маленького патрульного вертолета МЧС для посадки. А вот последнюю «Яву» Сергей Майер по прозвищу Сержант не тронул даже на борту.

Все думал, вдруг опять что-то случится? Путораны, знаете ли, страна сюрпризов.

О том, что каждый старинный дом, стоящий на отшибе, таит в себе какие-нибудь там «всякие бяки»… какие-нибудь «темные силы», в наше время фантазийных компьютерных игр и штампованных ужастиков, знают, пожалуй, все без исключения. А вот главные герои почему-то узнают об этом лишь после обретения домика на краю старого болота, заселения и наведения там порядка… Что делать, не только в кино, но и в жизни так бывает.

Всё изменилось именно в этот день.

Что тогда особенного происходило? Должное. Ожидание спасателей, поминание погибших, зализывание физических и душевных травм, организация обыденной жизни в отрыве от цивилизации, обустройство и самоорганизация — всё проистекало тихо, несмотря на пугающую любого человека необычность, если не дикость, нынешних бытовых забот. Несмотря на неопределённость ситуации. Дела были спокойно текущие, хоть и порождённые нежданной трагедией, то есть вынужденные. А значит подсознательно ненавистные.

Однако никто из них не ожидал, что вскоре события совершенно неожиданно приобретут совершенно другой темп и окрас.

Подпирая голову рукой, Квест сидел за обшарпанным столом, коричнево-серая столешница которого имела жуткий вид — дерево хранило последствия многолетней небрежней готовки, что совершенно обычно в способе жизни таких изб, — и вертел в руках старый клинок, почему-то оставленный в избе прежним хозяином. Час назад он обнаружил на полке пыльный сверток, в котором прятался знаменитый американский нож — «Randall Љ1» образца 1942 года. Точно такой он видел в красочном альбоме, что лежит у Андрея Донцова дома.

Нож был старый.

Алюминиевое навершие рукояти, покрытое плотным стойким окислом, избороздили глубокие царапины и вмятины. Темная от патины тонкая латунная гарда. Наборная кожаная ручка давно потеряла былой лоск, но не расслоилась и не сгнила. Восьмидюймовый боевой клинок был изъеден точками питинговой коррозии, но своих рабочих свойств, конечно же, не потерял. Клеймо уютно вмещало всё ещё хорошо различимые буквы «Randall Made Orlando Fla». В целом ножик выглядел так, будто его недостаточно бережно хранили беззаботные дети отцов, уставших после тяжелых боев в Нормандии. Из памяти детства всплыл старый мультфильм: «Откуда в Воронеже африканские названия?»

Откуда тут, в таймырской глубинке появился старый американский боевой нож? Ответа на это вопрос у Квеста пока не было. Ножом когда-то активно пользовались. Когда-то… А что с заточкой? Проба большим пальцем — режущая кромка тупая, клинок ветерана давно не точен. Димка порылся в поисках ножен, но не нашел.

— Как это здесь такое чудо прижилось!? — спросил он у паутины в углу полки, с интересом разглядывая раритет, откровенно любуясь хищным лезвием. Димка не был ценителем холодного оружия, но тему, благодаря друзьям, знал неплохо. — Как ты мог сюда попасть? Штатовские морпехи что ли десантировались? На Таймыре… Гы!

Нож смолчал.

Надо будет прихватить его, Майеру привезти. Или Донцову? Передерутся же! Прихватить… Сначала отсюда выбраться надо! Свежая мысль.

Теперь он от нечего делать хмуро ковырял «рэнделлом» старый дробовой патрон самодельной закатки, один из двух, валяющихся на полке. Калибр подходил к «беретте», но использовать их было страшновато — неизвестно, как поведет себя в стволе эта старая и довольно топорная самоделка. А оружие надо беречь, непонятно, на какое времени они тут застопорились.

Отложив клинок, Квест вздохнул. Прошло четыре дня, а он всё еще не мог нормально ходить. Наталья мазала травмированную ногу какой-то мазью из обширной аптечки туристов, пичкала его бисептолом для профилактики более серьезного воспаления и заражения, но пока все припарки помогали мало.

На третий день Димке показалось, что проклятое колено чуть подзажило, и он, преодолевая боль и помогая себе убогим костылем, вечерком вылез с ружьем на холмик, в память географической достопримечательности из произведения Стивенсона названного им «Подзорной трубой». Там и засел охотиться, решив укараулить дурную стайку уток, ввечеру уже начинающих стремительно перелетать из водоема в водоем. Первые три выстрела прошли впустую, пока Квест не понял, что с его кислыми стрелковыми талантами налетающую птицу можно бить только вдогон… Но тундровые боги милостивы к каждому своему жителю, даже к неопытному пришлому, если он упрям и трудолюбив. Вот и ему наконец-то повезло, удалось всадить два дробовых заряда прямо в стаю. Четыре утки упали сразу, а пятого подранка вскоре нашла в кустах неподалеку обрадованная удачей Наташа. Пока мужчина палил в белый свет, как в копеечку, маме пришлось по-первости закрывать ребёнку ушки, но вскоре дитя привыкло к страшным новым звукам.

Димка был восхищён такой охотничьей викторией — маленькая община разжилась каким не каким, но мясом. Посоветовавшись, поначалу хотели сварить «полевую толкушку». Цельную бульбу в бульон положить не вышло за отсутствием таковой, а желтоватые хлопья сухого картофеля из старого пакета как заменитель нормального они не приняли. Тогда решили по рецепту народа кето сварить блюдо под названием «ук». Сказано — сделано. Ржаную муку медленно сыпали прямо в кастрюлю, получив очень жидкую бульонную кашу. Вся добытая утка еще не набрала осеннего жирка, но результат приготовления всё равно оказался удачным. В хижине запахло вкусной едой.

На егерскую изба была не похожа.

Какие, к лешему, тут егеря, охранники заповедных участков… Изба полна патронов, гильз, сетей и прочих браконьерских инструментов! Уголовщина сплошная!

Новые обитатели не отставали, ловили рыбу браконьерской сетью, здесь с такими снастями никаких проблем не было. Точнее, пока что лишь Наташа ловила. Правда, Квест потом всю выловленную рыбу шкерил, прямо возле избы. Как сказала напарница, это душераздирающее зрелище было похоже на сражение Маугли со стаей Рыжих Псов.

Пока Квест изображал няню, удерживая непоседливого ребенка в избе, Наталья уже вполне ловко отплывала на «резинке», оттаскивая край привязанной сетки в реку, не разбираясь с такими хитростями, как течение, уловистое место или заглубление сети — при любом способе постановки выловленного улова сига средних размеров и хариуса им хватало с лихвой. Попадалась и щука. Уже можно было подумывать о холодном копчении — самом вкусном виде полевого консервирования. Остатки старой капитальной коптильни вполне подлежали реставрации.

Практически обездвиженный болью, при любой нагрузке на ногу молнией проскакивающей в колено, глава общины откровенно психовал из-за неспособности оказать помощь женщине-рыбачке. Но даже самая вкусная и ценная рыба, как не декларируй свою кулинарную любовь к ней, достаточно быстро приедается, да и не может она быть полноценной едой. Именно поэтому древние племена рыбаков всегда стояли на низшей, по сравнению с племенами лесных охотников, а уж тем более, тундровых скотоводов, ступени общественно-социальной лестницы. И тогда рыбаки перенимали практики охотников, а охотники постепенно становились скотоводами, меняя убогие землянки на практичные чумы и балки.

В общем, для жизни нужно мясо. Особенно на Севере. Особенно — бурно растущему ребёнку; в детском питании одними консервами да концентратами не отстреляешься. Потому-то Квест и уперся рогом, затеяв засадную охоту с холма. И как оказалось, рога тёр не зря.

На Подзорной трубе было прохладно и ветрено, пришлось долго ожидать дичи в неподвижности, шевеление охотнику противопоказано. Димка хоть и подстелил под себя коврик да закутался в плед подходящего цвета, но ногу, похоже не уберег, застудил. И вот тебе расплата… Ныне у него в работе уже два костыля, невыносимая боль к вечеру, а путь в десять метров дл толчка — целая история…

Теперь вот сидит, работает нянькой-смотрителем. Иждивенец! Из-за осознания этого неприятного факта у Димки произошел какой-то надлом психики, он заметил, что начал злиться на Наталью и ребёнка, а пару раз повел себя чрезмерно резко, причем совершенно необоснованно. В какой-то нелепой истерике даже накричал на женщину, когда молодая мама искренне предложила ему не мучаться этическими уравнениями, а ходить на горшок в баньке за печкой. Хмурый Квест живо представил себе акустическую картину процесса и разорался.

Мало того, ему что-то мистическое начало чудиться, стыдно признаться…

Вчера поутру, когда он по пояс высунулся покурить в окошко, смотрящее на берег, его ожидал сюрприз: из-за реки донесся отдаленный лай собак, а следом вездесущий сплетник ветер нанес до него запах дыма и едва уловимый аромат вареного мяса!

Видимость была отличная: никого и ничего не было видно. Ни одиночки, ни стойбища, ни аргиша. Но что-то живое там все-таки было, это точно. В тундре всегда что-нибудь живое рядом. Но ведь не «миражи с мясом»!

Ночью Квесту приснился сон с аборигенами.

Будто бы те поставили рядом три чума, они с Натальей и ребенком пошли в гости. Согнувшись, они по очереди влезли в чум, их тут же крепко обдало запахом шкур, дымом и аппетитным варевом. Посреди — очаг, дым от которого уходил вверх, в отверстие, а над очагом — большой котел. Каркас из жердей был скреплен кожаными ремнями. Тут же коптились развешанные вещи, сушеное мясо, рыба. Вдоль стен стояли сундуки, утварь и посуда. Спальный угол был загорожен широким пологом из оленьих шкур, из-под шкур поблескивали любопытные глазенки ребятни, разглядывающих незнакомую девочку в красивой одежде. Гостей усадили за низкий стол, подвинули светильник — каменной чашей с жиром, посреди которого плавал фитиль из скрученного мха. Хозяева, скрестив ноги, расселись на маленьких меховых ковриках. Старшая дочь, девушка с брусничным румянцем на щеках, подала большое берестяное блюдо с грудой светящегося янтарным жиром мяса и обжаренных мозговых костей… Вкуснятину ели молча. Щелкали челюсти, тускло поблескивали узкие северные ножи из половинок старых златоустовских ножниц, ловко отсекавшие мясо прямо у рта. Причмокивали обветренные губы, хрустели косточки, руки тянулись к солонке. Какой-то Бог Еды завладел чумом! От сытости и вкусового экстаза глаза едоков сладко щурились и вскоре превратились в совсем узкие щелочки — так вот почему у всех северных народов такой разрез глаз! — Догадался Квест. Когда все участники сна наелись досыта, на смену тазу-блюду появился старый закопченный чайник. Отчаянно жаль, но темно-золотистый напиток Квест выдуть не успел — он… проснулся в холодном поту и, втянув пустой, как плохая уха, сыроватый запах еще не совсем ожившей избы, чуть с ума не сошел от голода!

Амба. Башню сносит… Надо что-то придумывать.

А что тут думать? Вот и сон подсказывает, что нужно просто работать — добывать много мяса. Но он пока не мог этим заниматься. Сволочизм какой-то!

На ближайших ветках — ни крылышка. Где куропатка, мать ее?! В городе нос от дичи воротил, силой не заставишь попробовать… Проклятье, как же хочется животного белка! Еще позавчера наглые птицы сидели на кустах около избы. Целый курятник, непуганые, хоть из окна стреляй! Все, пропали, научились прятаться… курицы.

Ты не можешь, другие сделают.

Презрев свои социальные и общественные задачи, игнорируя то унизительное место, отведенное женщине косным общественным мнением, Наталья взяла бразды охотничьего хозяйства в свои слабые руки. Ни мало не смутясь, сняла со стены крупнокалиберный карабин CZ и объявила, что идёт к небольшому ручью, текущему к югу от оазиса и впадающего в реку неподалеку от избы, — туда, где заканчиваются купины редких елей и начинается тундра. Именно в том месте она уже три раза наблюдала мелкие группы проходящих по ягельникам облезлых, но от того не менее вкусных оленей. Если повезет, можно укараулить, а если очень повезет — попасть в цель.

Два раза в день группы оленей уходили на юг.

Рановато что-то для сезонной миграции, хотя… С изменением климата всё меняется, последние годы все тундровые звери несколько растеряны, старые привычки не помогают. Но странники Севера не брели в прострации монотонной кормежки мимо, а, казалось, целенаправленно удирали. Еще один повод для тревоги! Ибо все, что происходит в тундре, имеет свое единственное объяснение, нужно лишь умение это понимать. Набирающий силу ход оленей на пару месяцев раньше обычного срока мог говорить об одном: предстоит какая-то перемена, и перемена эта будет к худшему. Возможно, инстинкт самосохранения заставил олешек почувствовать близость предстоящих изменений. Но так или иначе олени знали: нужно покидать этот край…

С утра Квест, скрипя зубами и вспоминая уроки Сержанта, как мог, инструктировал отважную охотницу, наскоро объяснял ей правила техники безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Потом они совместно подобрали женщине маскирующий наряд и отправили маму за добычей.

Теперь они сидели тут вместе с дочкой (ого, он уже называет Алёнку дочкой, гм…) и ждали добытчицу из похода. Домохозяймэн. А чё, хозяйство у него в полном порядке! Даже чайник всегда полон и почти всегда горяч. Да… Он, конечно, все еще отчаянно надеялся, что интуитивная Наташкина лечёба вскоре благоприятно отразится на его физическом и моральном состоянии, но… Но ведь могли быть и другие варианты, отнюдь не благоприятные. А одна только мысль, что в результате дурацкой травмы он может остаться вообще без ноги, сводила мужика с ума.

— Падла… Лучше уж застрелиться, — достаточно театрально заявил Квест ножику, с омерзением отметив, с каким удовольствием жалеет сам себя.

Чушь, конечно, всё это, сопли жидкие. «Самострел», мля! А женщины как выпутаются из всей этой кутерьмы? Разозлившись на себя, он посмотрел на часы. До холма доковылять или ну его? Полчаса надо будет преодолевать несчастные двадцать метров. Позже сходим.

У него и сейчас были обязанности.

В лучших традициях потерпевших кораблекрушение на далеком острове они кое-как натаскали на холм здоровенную кучу хвороста и поставили рядом банку с осветительным керосином. В кучу же положили уйму хвойных веток и немного обрывков рубероида, надеясь таким образом получить от сигнального костра достаточное количество дыма. Запаливать всё эту пиротехнику предполагалось при слуховом или визуальном пеленге приближающегося самолета-вертолета.

Дмитрий, преодолевая боль, матерно разжигал и топил печь, стряпал, как мог, завтраки-ужины и заряжал на вечер маленькую баньку, подготавливая там все, кроме водоснабжения — таскать воду из реки приходилось Наташе. Часто отлеживался. Алёнка помогала, не давая ему скучать. Чрезвычайно подвижная юная особа постоянно норовила куда-нибудь влезть, упасть с высоты на берег, где рыбачила мама, прыгнуть в кусты за пуночкой или пулей удрать в тундровые просторы на крик куропатки. Жадный взгляд ее голубых глазенок постоянно всматривался в пёструю тундровую даль, стараясь угадать, какие тайны кроются в неведомых бескрайних просторах. Спаси и сохрани…

Пробовал Квест и шить, но сразу бросил — самое дурное занятие! Тупой тихий подвиг. Зачем подшивать, если можно просто подогнуть? Вместе с неугомонной девчушкой они кое-как выползли за избу, садились и глядели на мамину рыбалку, на тот берег и на ленту реки.

По реке плыл туман. Странный туман.

Ветра не было, тяжелое пасмурное небо повисло, казалось, прямо над головой — тучи не тучи, а какая-то низкая однородная мгла, давящая, мрачная. Туман не стелился по воде, как часто бывает, а шел чуть повыше, по срезу противоположного берега, постепенно подбираясь к одинокому каменистому холму, высившемуся прямо напротив избы.

Сглаженный ледниками, обросший по краям невысокими деревьями, этот каменный останец, одинокий путоранский отщепенец, каким-то образом выдавленный из-под земли на таком приличном расстоянии от плато, посреди тундры смотрелся, как одинокий дуб в чистом поле. Или как оазис в пустыне. Тут, на самой границы тундры и лесотундры, северней которой нормальных деревьев уже и не встретишь, за исключением таких природных феноменов, как Ары-Мас, любая кучка лиственниц казалась просто чудом. Тем более, если присутствуют сразу два вида: Сибирская — высокая, мощная и стройная, и Даурская — узловатая, низенькая, с искривленным стволом. А может, и гибриды здесь были, их в предгорьях много — от маленьких «кустиков» до огромных деревьев, в зависимости от конкретных локальных природных условий.

Полоса странного тумана скрыла холм уже наполовину, ровной полосой протягиваясь вдоль реки дальше на восток. В очередной раз поймав пальчиком кукую-то острую щепку, Аленка обиженно заплакала и Квест нагнулся к ней, успокаивая и назидательно ломая вредную щепку руками, а когда обернулся, то увидел невероятное!

По сердцу прокатился холодок.

У каменистого холма полоса тумана на его глазах неожиданно сузилась, как-то провисла крутой дугой и потом резко выровнялась, будто ничего и не было! Как живая. Потом снова!

Несколько раз повторилась эта странная пугающая пульсация, которой просто не может быть. Будто кто-то резко втягивал и выдыхал этот туман через огромную полую трубку, как сигаретный дым. Ветра все еще не было, как и посторонних звуков. Тихо было.

Через секунду Дмитрий почувствовал, как опять холодеет желудок, а липкий страх парализует ноги, и так не отличающиеся мобильностью. Стараясь не пугать девчонку, он привстал и, страшась неизвестно чего, медленно направил бинокль прямо на холм. Ничего не было видно…

И тут опять по туману прошла пульсация! Чертовщина! Возникла полная иллюзия того, что где-то там, под скалой на противоположном берегу сидит огромный ленивый зверь и раздувает свирепо ноздри перед атакой, так, что даже береговой туман реагирует на столь мощное дыхание!

Димка отпрянул от окна, настолько он близко и отчётливо увидел внезапный прогиб гладкой туманной полосы вниз, почти бросок странной субстанции к реке.

— Чёрт возьми, — отложилось имя нечистое в голову, — это еще что такое!?

Зеленые кроны невысоких полярных берез недоумённо кивнули ему под легким ветерком, свалившимся к реке с северо-востока. И больше никто не отреагировал.

Стараясь не напугать ребёнка, он поправил на плече ружье и, подняв костыли, медленно развернулся к избе, уже будучи напуганным не на шутку. Когда они оказались в помещении, он какое-то время еще стоял и смотрел в узкое окошко на пустынную реку, но больше ничего экстраординарного не увидел и не услышал.

— Привиделось, что ли… Во жуть! Слышь, Квест, может, у тебя уже глюки повалили? — прошептал он сам себе под нос. Или это так прёт от Наташкиных лекарств?

Через час он почти окончательно успокоился — если и не привиделось, то всему есть научное объяснение. Квест отчего-то понимал, что искать разгадку немедленно и активно бесполезно. Не тот случай. Объяснимой игры человеческого разума или каверз заполярной природы не прослеживалось. Знак? Знак чего… Зачем… Подсознательно ему было ясно, что это только начало целой цепи событий, и придется просто дожидаться начала её раскручивания. Открыто признаться сам себе в такой уверенности Димка не мог. Подождать надо, и всё всегда проясняется, так считал рациональный Квест, не любящий загадки. Найдется объяснение и этому явлению, пёс с ним пока.

Вскоре он почти забыл пережитый страх. Тем не менее, осторожность и готовность к сюрпризам не помешает. После того, как они вернулись с берега в жилище и перекусили, он целых тридцать минут гнусаво пел какую-то чудовищную детскую песенку, усыпляя ничего не заметившую и не почувствовавшую малышку. Девочка, наигравшись на улице с паскудного вида деревянной игрушкой (этот Димкин шедевр являлся примером того, как сбываются поговорки!), теперь безмятежно сопела во сне, разметав руки по одеялу-спальнику.

В избе было натоплено, сухо и уютно.

Пахло печкой, немного утренней едой и еловыми вениками. Дополнял избяной дух репудин — целая фляга этого весьма едкого и маслянистого старинного антикомаринного средства стояла в сенях. Приходилось периодически мазаться этой гадостью, выходя на улицу, этой же жидкостью они пропитывали отпугивающую полоску ткани на двери. Но самый опытный и смелый комар всё равно проникал внутрь. Вот и сейчас Квест заметил на блёклой оконной занавеске в горошек, тщательно отстиранной от старых жирных пятен, здоровенного «зверя», устроившего привал перед атакой почти у самого лица спящей девочки. Он привычно отогнал комара и тут же шлепнул по нему мухобойкой, как только наглец перелетел на стену. Стукнул тихо, что бы не разбудить дитя.

Но эффект от удара оказался оглушительный!

С изумлением глядя на стену, а потом на заплакавшую от испуга Аленку, Дмитрий только через секунду понял, что это был выстрел из CZ. Стреляли неподалеку от избы, но совсем не там, где мог бы проходить вожделенный олешек! Она не в ту сторону пошла! Что такое случилось?

Еще через секунду, почувствовать, как неведомые, но явные опасения кольнули сердце, Квест начал действовать.

— Аленка, сиди-ка здесь, из избы не выходить! — строго и решительно заявил он девочке, решив, что пусть уж она лучше вдоволь поревет в хижине, чем путается под ногами… Под одной ногой. А ему надо на улицу!

Задумчиво и нервно поглядывая на дверь, он торопливо снял ружье и неожиданно для себя громко выругался матом. Похоже, что пока он тут парится с сапогами и костылями, за стеной происходит чтото такое, о чем он даже и не подозревает.

Неуверенно поднявшись на ноги, Квест в тот же момент с изумлением отметил, что проклятое колено почти не болит — непонятное состояние аффекта практически сняло болевой синдром.

Он торопливо вышел и плотно захлопнул за собой дверь. В тишине громыхнул еще один выстрел (ох и громко бьет этот винторез!), потом другой, и тут же раздался третий!

Итого — четыре патрона Наталья пустила в ход! По кому она там стреляет, чёрт возьми?!

На улице темнело. Ему не надо было смотреть на часы, чтобы определить, что сейчас около девяти вечера — закатное свечение мерцало на западе, за холмиком.

Неожиданно для себя Квест бросился на землю у самого начала тропки, умащиваясь у куста на смятую траву бочком. Стрелок в засаде! А может быть, это был просто животный страх, инстинктивное желание спрятаться, уйти от линии чужого о б з о р а.

Прижав ухо к земле, он прислушался. Потом он вспоминал эту дикую сцену с нервным смешком, не иначе, свое дело сделали воспоминания о детской книге «Маленькие дикари»… Ни торопливых или крадущихся шагов, ни гула конских копыт наступающих команчей он, естественно, не услышал. Странный шок отступил, он было успокоился, облегченно вздохнул. Стыдобища какая… А вдруг Наталья увидит его в этой «геройской» позе лихого выползня! И тут же он явственно услышал какой-то вскрик, длящийся всего с полсекунды и, как ему показалось, торопливые шаги или даже самый настоящий топот!

Кто-то торопился сюда, панически торопился, Квест это почуял! И всетаки он еще продолжал лежать не шевелясь, выставив ствол перед собой. Опять послышался странный приглушенный вскрик поблизости. Странно, но именно это почти успокоило Димку. Он и рад был обмануться, уверяя себя, что если бы их действительно подстерегала опасность, то сейчас слышались бы не голоса, а крик или рёв, так подумал он.

Так и получилось — как заказывали.

Женский голос прокричал громко и страшно.

Потом раздался еще один выстрел, Квест показалось, что он даже услышал удар, а потом и звенящий рикошет тяжелой пули. «Все, патронник CZ-ки теперь пуст» — безнадежно отметил про себя Квест.

И тогда мужчина, с ужасом понимая, что не может ни подбежать, ни защитить, сделал то, что единственно и возможно было сделать данной ситуации. Димка задрал стволы бокфлинта к небесам и дважды оглушительно выпалил в воздух, рассчитывая отпугнуть, или хотя бы отвлечь неведомого нападавшего. И тем помочь напарнице.

Он набрал в грудь побольше воздуха и боцманским голосом заорал, что было мочи, торопливо перезаряжая стволы:

— Наталья, я здесь стою!!! Не беги! Не поворачивайся спиной, слышишь! Я здесь, стреляй и отходи к избе, я прикрою!

И присел на одну ногу, изготавливаясь для стрельбы с колена.

Старая тропа, уходящая на юг, к уже неразличимым при таком слабом свете горам плато Поуторана, мистически мерцала серебром, то ли от росы, то ли от генерированного всем происходящим вокруг страха в глазах, и Квесту показалось, что тропинка, как острый нож, рассекает привычный реальный мир от неба до земли.

Затрещали кусты, раздались торопливые шаги убегающего человека, он поднял голову и со злой готовностью посмотрел на полоску вытоптанной земли, ведущую к хижине. На всякий случай он заранее поднял «беретту», но прицелился чуть выше тропы — что бы и женщину не задеть, и успеть вовремя выпалить по цели, опустив стволы чуть ниже. Сначала Квест увидел движение резко наклонившихся веток ивы, а уж потом ее линялый костюм цвета хаки, при таком освещении совершенно сливавшийся с местностью.

Он подождал, пока она подойдет ближе, затем вскочил на ноги.

Наташка вылетела на поляну молнией, упала и тут же на четвереньках заскочила за спину Дмитрия.

— Что там?! Кто?! Не молчи же, говори хоть что-нибудь!

Женщина вроде и не молчала, но ее булькающие всхлипы сквозь слезы и истерический лепет разобрать было совершенно невозможно. Кто же там впереди? Оглянувшись на миг, Квест увидел, как она пытается перезарядить карабин — у нее ничего не получалось, руки тряслись, патроны не лезли в приёмник и сыпались на землю.

Димка не смог придумать ничего лучшего и результативного, как еще раз слепо выпалить, но уже прямо по кустам — вдоль тропы. И не только от страха. Кажется, Сержант как-то называл такой прием огневой завесой. Где же ты, Сержант… Некому помочь. Ладно, будем воевать сами. «Кто бы ты ни был, ангел или бес, тебе нечего шляться у моей хижины, будь я проклят!»

Ого! В этот раз перезарядка ружья произошла воистину с рекордной скоростью! «А ведь я почти успокоился, — отстраненно отметил Квест. — Ну теперь давай, вылези наружу, сволочь».

— Там, Дима, там такое идёт к нам… такое, глазам не поверишь, — тихо всхлипывала и показывала куда-то рукой смертельно напуганная женщина, но он даже не оглянулся на нее, боясь прозевать цель.

Наташа тем временем уже успела запихать в магазин пару патронов и теперь сидела на земле, тоже направив ствол, но не на кусты, а намного левей, в сторону отлогой длинной проплешины, идущей среди елей вдоль реки.

Вдруг все стихло.

Лишь учащенное дыхание двух готовых ко всему людей и тихий скулёж в избе. Какая-то отчаянная растерянность в душе, настороженность природы и летящий над ней Дух Вселенского Зла, вымораживающий кровь у всего живого.

— Это был медведь? Человек?

Она качала головой на все вопросы, торопливо вытирая слезы.

Димка продолжал смотреть на безжизненную тропу, постепенно пятясь к избе и отталкивая здоровой ногой Наталью к дверям.

— Там, смотри! — прошептала она, указывала рукой куда-то вбок.

— Куда смотри? Ты можешь хоть что-то внятно сказать, а? Что это за… — со злостью начал было Сержант и вдруг поперхнулся, все еще уставившись вперед. И вот тут-то он боковым зрением отметил присутствие чего-то н о в о г о!

Квест медленно довернул голову и замер, пораженный, как Пятница при виде мистера Робинсона Крёйцнера. Плечи мгновенно занемели, а руки захолодило мелким тремором. Слева что-то стремительно пронеслось через прогалину, не разберёшь, только нереально огромная тень мелькнула в слабом закатном свете. Димка опять выстрелил, вдогон.

— А вот теперь валим! В хижину отходи, родная, хватай ствол и бегом! — прохрипел он, уже возле самой двери присаживаясь от внезапно нахлынувшей боли.

— Дима, он уже близко!

Секунда — открыть дверь. Еще одна — закрыть ее на чёрный от времени, весь в патине и пупырышках ржавчины огромный «противомедвежий» засов. Но проклятый засов не поддался сходу, ведь они еще ни разу не запирали дверь, только легкий крючок накидывали.

— Наташка, мля, да помоги же ты закрыть! — вернул он криком женщину, уже схватившую ревевшего в голос ребенка на руки. — Дверь прижми, да посильней!

Клац! Баста, они дома. Все пока живы, все на месте.

Квест еще нашел в себе силы метнуться к окну и изготовить бокфлинт для стрельбы по любой цели, которая покажется на расстоянии выстрела.

Последним, что он запомнил в этот страшный день, были громадные серые, мохнатые и низкие фигуры, стремительным броском пересекающие кустарниковую поляну… Адреналин на этот раз отчего-то не выделился, Димка потерял сознание и улетел в странное наркотическое забытье, попав в какое-то царство боли и кошмара.

Ничего интересного на узловой станции посёлка Алыкель Донцов не нашел.

В городе кое-что проверил, а потом и группу присылал — для дополнительного осмотра.

Искомый скандальный вагон всё еще находился там, вот только никакой новой информации по делу от его детального обследования не прибавилось — ремонтники уже сорвали всю повреждённую обшивку и закрыли прореху свежими некрашеными досками. Только что покрасить не успели. Последний обломок со следами «внешнего механического воздействия крупного животного» (именно так умники и написали в протоколе осмотра единицы подвижного состава, Донцов тут же приказал эту белиберду уничтожить) валялся в углу вагоноремонтной мастерской и Андрей даже распорядился отправить его на анализ в спецлабораторию, заранее зная, что покажет генетическая экспертиза — ничего. Плод фигового дерева, лист от него или то, что кроется под ним… Спецы в третий раз уклончиво скажут ему, что идентифицировать образцы тканей с каким-то земным животным просто невозможно. Скажут про еще недостаточную развитость на Таймыре этой наукоёмкой отрасли, нехватку опыта подобных сравнений и отсутствие общего банка данных.

Думай, Донцов, что хочешь. Но руководству потом исправно докладывай!

А что именно докладывать прикажете? Что таинственные агрессивные существа-призраки, периодически появляющиеся в разных заповедных и не очень уголках Таймыра — пришельцы с другой планеты, домашние животные зелёных пилотов и пассажиров летающих тарелок? Или это плод дьявольской хитрости, происки исламских террористов, выводящих на погибель мировой цивилизации новые виды боевых суперживотных? Или про достижения спецслужб России, Китая и США? Нет, так не скажешь. Начальству будет нужен продуктивный доклад, цельный контент, отражение системного подхода и грамотного анализа. Отрадным было лишь то обстоятельство, что никто пока у Донцова такого доклада не требовал, п р о б л е м а еще не вышла на общественно значимый уровень.

Лиха беда начало, скоро выйдет, Донцов это нутром чувствовал.

Еще несколько случаев, еще парочка пропавших или сошедших с ума людей и все — получите резонанс во всё горло. Пока что складывалось так, что во всех зарегистрированных и подтвержденных свидетельскими показаниями случаях нападений или появлений ни разу не участвовал в качестве объекта какой-нибудь видный общественник, политик, магнат или хотя бы начальничек среднего звена. Подсознательно Донцов даже ждал такого случая… То ли потому, что хоть тогда можно будет ресурсы официально выделить, то ли потому, что он уже просто устал стыдиться этой диковатой фантастической темы! Как оно вам: «КГБ в погоне ха зелёными чертями»?

По-хорошему, надо бы пересмотреть множество глухих дел о пропажах в тундре.

Вот, к примеру, один из прошлогодних. Девочка десяти лет пошла от лагеря, где стояли две семейные палатки, к ручью. Пропала на небольшом участке в восемьсот метров, Донцов специально замерял по карте. Никаких там скал нету, никаких чащоб. Ручей — одно название, так, ручеёк — вообще без глубины… Местность такова, что заблудиться просто невозможно, да и не могла она бы далеко уйти, её хватились достаточно быстро. Семья останавливалась тут пикниковать пятый год подряд и пропавшая отлично знала ориентиры. Медведь там никогда не появлялся, да и следов не нашли. Похищение? Если бы это произошло на материке, то версию поставили бы в первые ряды. Но тут, в тундре, на Таймыре… Какие похищения, кому это может быть надо в тундре?

Опергруппа Олега Астапова занималась именно этой проблемой.

Кроме него, в ней было трое, кого уж смогли отрядить из отдела: две девчонки на стажировке и почти что заслуженный пенсионер — ветеран Куликин по прозвищу «Кулибин», технарь от бога, да поработается ему на этом свете подольше. Большего штата пока не предусматривала оперативная обстановка. Тем не менее, ежемесячный меморандум, составленный Астаповым на базе всех имеющихся фактов, слухов и домыслов факты, говорил за то, что скоро во всех инстанциях начнется большая буча. Ничего…

Пусть теперь и другие голову поломают.

А где, скажите, Донцову оперативный состав взять? Тут ведь еще треплет нервы работников всего департамента и отнимает людской и технический ресурс гадский Пантелеймон Ягельник со своей камарильей! Арестовать бы их всех единомоментно, да выслать к… чёртовой матери (кстати, действительно, а куда выслать?) — вот первая и естественная мысль любого силовика! Нигде эти туареги не прописаны, не зарегистрированы, жилья нет, официального места работы нет. Увы, это были только мечты.

Просто так пантелеймоновцев не арестуешь, не пришьешь и не свяжешь. Нет никакой такой «прописки» в Конституции. Нет и всё.

— Мы не живем в городах и посёлках, они нам не нужны, эти ваши квартиры и детские сады. Нам нужно то, что вы забросили! Вот пустынные территории вокруг Путоран, они вами не заняты, не обжиты. Тут кто-то еще живет, кроме наших общин? Ах, нет? Ну и славно. Мы кому-то мешаем? Не мешаем… Обязательное требование ко всем непременно жить исключительно в официально зарегистрированных населенных пунктах есть в нашей Конституции? Нету. Хотите налоги от нашей микроскопической коммерческой деятельности собирать — берите, сами придумывайте как. Нам наших копеек не жалко. Что? У нас своя вера? Да, но это нормально. У вас-то вообще никакой нет. Мы не экстремисты, не террористы и не предатели Родины. Так что отвяньте.

Примерно так говорил Пантелеймон, и никакой уголовщины в его словах не было.

Безусловная харизма лидера, совершенное знание местных законов, федеральных уложений и Конституции, что обеспечивали ведущие адвокатские конторы, неизвестное широкой общественности, но эффективно действующее лобби адептов натуропатского образа жития и сектантская замкнутость пантелеймоновских общин, постоянно ожидающих проявления Вселенского Мемополя делали их малоуязвимыми. Их разве что за незаконный оборот драгметаллов прихватить можно. Может быть, так и сделать? Только вот оборот еще доказать надо, а воя не оберешься.

Сам себе Андрей Донцов неохотно признавался, что в процессе вынужденных поисков «сказочных чудищ» он испытывал какой-то давно уже забытый детский «завод», азарт. Полковником овладела жажда сногсшибательного результата.

Последний раз такое с ним было, когда Донцов вместе с Лапиным и Сержантом мыл золото. Первый раз в жизни, и, как уже ясно, последний. Мыл просто ради интереса. Нормальное мальчишество, — закостеневшему в кабинетах оперативнику просто захотелось попробовать вкус новых острых ощущений. Добавить перца в кровь, что ли… И это в том возрасте, когда родная жена обнаруживает на его голове уже не один седой волосок в неделю, а целую прядь.

Эх, как же хорошо им там жилось! Конец июня расцветил предгорья Путоран в зеленое, было уже совсем тепло, хоть загорай, но лед с озер еще сошел не весь. А потому и катер пока сюда не проходил. И вертолетом-то они тогда забрасывались специально — подальше, чтобы не побеспокоили рыболовы-катерники, хотя мало кто в последние десять лет отчаивался добираться сюда по воде. Далеко и дорого. Но именно безлюдье нашими искателями приключений и приветствовалось. Золото мыть — это вам не гербарий собирать. Разный народ может попасться на узкой старательской тропе, и народ этот может по-разному отреагировать, обнаружив такой заманчивый промысел. «Золотую лихорадку» пока еще никто не отменил. И пулю подарят, и пику.

Ласковое было время года, уютное — когда зелени уже много, а комара еще мало.

Смотришь вдаль — видеоряд перед глазами просто монументальный. Километровые горы жутковато нависают серо-белыми шапками еще не сошедших ледников, мерный гул водопадов временами прерывается грохотом лавин и всесокрушающих селей, летящих по тесным ущельям горных речек. И не одной живой души вокруг! Они отдохнули просто здорово. Непонятная и притягательная синергия созидательного труда в совокупности с полным непониманием значимости и вообще нужности материального итога… Но Донцов тогда плюнул на логику. Не все в этой жизни надо делать, исходя из рациональных устоев современного мира.

«Интересно, а парни вспоминают о том случае? — размышлял Андрей. — Или всё затмили последующие приключения? Я ведь далеко не всё им рассказал… Я ведь именно тогда кое-что на этом любительском «прииске» увидел — жуткое, инфернальное, давшее т о л ч о к, заставившее посмотреть заново на происходящее. Ну да ладно, расскажу еще, всему свое время».

Глава 6 Жизнь в страхе без страховки

«Мне очень хотелось крикнуть, но я смолчал. Этого нельзя было делать. Визи мог испугаться и растеряться. Он мог со страха побежать в мою сторону во всю прыть. Тогда волки поймут, что он их боится, и, как все волки, бросятся за ним, как бросились бы за испугавшимся оленем или лосем. Мне оставалось сидеть и наблюдать. Визи остановился и обернулся. Он увидел волков и остановился как вкопанный. Мне казалось, что время не движется. Я беспомощно смотрел на происходящее, и мои губы беззвучно шептали: «Спокойно! Не беги, или не торопись. Помнишь, что я тебе говорил о волках и лосях? Ни один волк, даже стая волков не набросится на лося, если он стоит к ним лицом. Но если животное испугается и побежит, то через мили две они свалят его».

— Спокойно, сынок! Иди так, как будто ты один на всем озере.

Визи снова задвигал толстыми ножками, передвигая лыжи по снегу. Обмякшая туша норки свисала с его руки. Меховые уши парки поднимались и опускались в такт его шагам, хлопая его по румяным щекам; он шел спокойно, ни разу не обернувшись. Позади, гуськом, теперь уже в семидесяти метрах, за Визи шла пятерка сильных волков, из которых любой мог перекусить человеку ногу одним движением челюстей. Я развязал свою парку и отбросил назад уши. По щекам струился пот. «Иди! Иди, сынок, не торопись. Так, хорошо. Не дай им обмануть тебя, не торопись. Ты ведь не боишься этих паршивых волков, правда? Не спеши… Не спеши».

Наконец Визи подъехал ко мне, немного запыхавшись и моргая. Волки сгрудились и остановились в двухстах ярдах от нас. Я поискал глазами винтовку, но не взял ее. Еще слишком далеко, но если они подойдут поближе… Один из черных отошел немного в сторону и сел на снег. Упираясь передними лапами, он задрал морду и завыл протяжно, печально и жутко. Затем волки снова построились гуськом, повернули к лесу и бесшумно скрылись в чаще.

— Испугался, сынок? — спросил я, хотя вопрос был глупым.

— Немножко. — Он кивнул головой.

— Ерунда! Волков никогда не надо бояться. Они никогда не нападут на тебя. Они просто очень любопытны».

(Эрик Кольер. «Трое против дебрей»).

Утром Сержант не смог завести двигатель для прогрева.

Какая гадская сила подняла товарища ни свет, ни заря и погнала его к машине, пока остальные спали самым сладким утренним сном, Лапин понять не мог и какое-то время продолжал сладко валялся в палатке, кутаясь в пухлый спальник. Он лежал и сквозь остатки сна слушал, как Сергей чертыхается на берегу. В конце концов, лагерь проснулся, все выползли на берег, собравшись возле техники, что называется, всем гуртом. И обалдели. Перспектива была кислая.

— Это случилось потому, что ковбой Майер изволил по славянскому обычаю полночи слушать магнитолу и посадил аккумуляторы, — традиционно начала разводить критику Рита Энквист. — У меня было тоже самое со старым «фольком», когда я допустила до него своего бойфренда из Польши. Нет культуры пользования.

— Софи, нет, вы видите эту угрозу с Европы? Очередная чудовищная провокация скандинавских медиа-ресурсов! Они всё время норовят наступить на русского медведя и остаться после этого целыми, — политически отшутился на самом деле злой, как собака, Майер.

Софи, в полном соответствии с ролью «хорошего полицейского» опять положительно промолчала, а немец полез на скользкие скеги, встал рядом с Игорем и занялся делом — начал напряженно заглядывать в открытый моторный отсек. Лапин уже ковырялся там минут десять, пока безуспешно пытаясь совместно с Майером выяснить причину отказа. Три задумчивых лица в ряд и в профиль: сбоку конклав экспертов смотрелся, как знаменитая картинка основателей марксизма-ленинизма…

В ответ на нападки «этой ведьмы» Сержант лениво, но достаточно злобно ругался матом, но уже через полчаса стал заметно нервничать впустую, пинать машину чуть ли не с разбега и часто курить на берегу.

Через двадцать минут весьма толковую мысль высказал герр Крауф, предложив проверить уровень масла. Как он предположил, управляющий и следящий электронный блок («мастер-пилот», как называл его Юрген) запросто мог блокировать запуск двигателя, зафиксировав в поддоне низкий уровень смазки. Масло тут же проверили, и его действительно не доставало. Майер было обрадовался, воспрянул духом, но и после долива попытка запуска к утешительным итогам не привела…

Последним на берег вышел Юха в белой классической майке и длинных трусах в полосочку, немного потоптался по зарослям дикого лука, а потом предложил сводной команде механиков свою помощь.

— Юха, ну ты-то куда лезешь… Ты же даже с мясорубкой не справишься, — себе под нос презрительно пробурчал Сержант по-русски.

— Нет, ну почему же, пусть посмотрит. Смартфоны они ведь делают хорошие… И шины, — мягко поддразнил друга Лапин, — Юха, давайте руку, полезайте к нам!

Всё дальнейшее произошло за несколько секунд.

Финн с неожиданной для всех стремительностью взлетел на узкую металлическую полочку борта и, не снимая дорогих часов, сунул толстую ручку в потроха, начал стремительно выдергивать и тут же вставлять на место провода, ведущие к управляющему блоку. Закончив манипуляции в отсеке, он выпрямился, оглянулся на Игоря, вытер руки поданной Ритой тряпкой и невозмутимо заявил:

— Господа, заводите машину.

— И что вы там сделали? — поинтересовался Майер зловеще, но немец уже полез в салон.

Двигатель у него запустился с первого раза, сразу заработав чисто и ровно. Женщины восторженно захлопали финну, картинно изображая команду девочек-чирлидерс.

— Высший класс! — спокойно произнес Лапиным рядом с убитым Сержантом…

За чашкой кофе Майер не выдержал и, с недоумением поглядывая на берег, все-таки нашел в себе силы спросить у финна о главном:

— Юха, и все-таки, в чем была причина?

— Видите ли, парни, это простой процессор, примитивный компьютер. С ним случается ровно то же, что и со всеми компьютерами мира — отходят контакты, все эти шины, порты и прочие атрибуты гибкой архитектуры, — охотно раскрыл тайну «левша» и добавил с набитым печеньем ртом. — Не было контакта. Я просто обеспечил коннект.

— Вот видите, Серж, главное — постоянно поддерживать хорошие контакты! Когда вы, славяне, научитесь это делать, мы примем вас в Евросоюз, — назидательно добавила Рита, ввернув последнюю шпильку в сердце Майера.

Тут Лапин не выдержал и расхохотался, пролив кофе, а Сержант, сломав толстую ветку, промахнулся ее половинками мимо кострища.

Нахту преодолевали чисто на адреналине, чуть не поседев по дороге.

Помедлив на чистой воде и стараясь как бы заглянуть вперед, Сержант наконец решился. Набрав скорость еще на озере, они так и пошли вверх, не снижая мощность. Участок чистой воды кончился мгновенно, перед их глазами предстала каменистая поверхность реки, на которой участки воды встречались реже, чем валуны. Все понимали, что значит застрять здесь со вспоротыми скегами… Долгий путь к острову, вызов спасательного вертолета, которому поблизости просто негде сесть. Срыв маршрута, в конце концов!

Сержант вел машину, на полной скорости огибая валуны и падая в водовороты. Пассажиры вцепились в сиденья и края открытых люков. Решения принимать нужно было мгновенно! Неровный рельеф, заносы и резкие маневры приводили к тому, что в каждый момент движения воздушную подушку немного сдувало. Что за следующим поворотом? Огромный валун летит навстречу, а тормозить нельзя — управляемость у этой «девочки» присутствует только на скорости, пока воздушные рули хватают поток работающего винта.

Оглушительно ревел толкающий четырехлопастной пропеллер, и двигатель, работающий на пределе. Шипела вода, разлетающаяся из-под днища. Лязгали зубы, стучали коленки.

Вертя баранкой во все стороны, Майер матерился громко, Игорь Лапин тихо, а немец не отставал — но на родном языке. Женщины в голос визжали, а Юха вообще старался не смотреть вперед. Восемь километров сложнейшего пути, когда им казалось, что СВП просто летит по грудам камней! Кажется, вроде бы все! Но тут же появляется следующий свал, огромная яма между камней или ствол лиственницы поперек течения. Самым опасным местом оказался проход в повороте между двумя валунами, более напоминающими маленькие скалы. Увидев их, Сержант напрягся пружиной, но ни одним мгновеньем этого «полета» не опорочил высокое звание «пилота СВП», направляя судно точно между ними, строго выдерживая курс в этой психической атаке на непокорную реку.

Когда вылетели на озеро Накомякен, все подумали, что сейчас упадут в обморок!

Громко заорав «Мы это сделали!», Майер картинно крутнулся на месте, взбивая гладь пустынного озера в белую пену, и передал управление Лапину, понимая, что ни физических, ни моральных сил просто нет, а курить нужно срочно.

Уже никуда не торопясь, Игорь спокойно повел машину к правому от истока берегу, высматривая хорошее место для стоянки. Веселым базаром они высадились на берег, оживленно поздравляя друг друга с победой и фотографируя. Гордый Серега стоял возле судна этаким Тарзаном, в плавках и с мокрыми волосами. Он не утерпел, искупался в очередном н о в о м озере. Капитан удостоился страстных товарищеских поцелуев, и не только от Софи, но и от азартной Риты, чему Майер удивлялся, но рожу не кривил.

Проканителившись на берегу битый час, потребовавшийся для восстановления кондиции личного состава, они медленно поплыли вдоль озера на малых оборотах, осматривая живописные берега. Озеро было похоже на все остальные большие озера плато Путорана, только горы были пониже. Ландшафтно неоднородный и безлюдный Накомякен как бы делится на две части — горную в востоку и более пологую, холмистую к истоку реки Тонель.

Постепенно набирая скорость, они необычайно уютно поплыли по часовой стрелке, вглядываясь в берега. Волн от движения не возникало, а двигатель работал тихо.

Тихо было и на озере.

Ни избы, ни лодки, ни человека… Чувствовалось, что на Накомякене, кроме неожиданных искателей, никого нет. По мере того, как «Марс» двигался по кругу, Сержант опять стал заметно нервничать. На небольшом лесистом островке, куда они высадились для того, что бы размяться и «попудрить носик», он сразу же подошел к Лапину.

— Дальше-то что, Игорёк? Реального расхода топлива я не знаю, а конструктивно в наших баках хрен что замеришь. Надо сократить всю эту беготню, как бы нам не остаться на обратном пути без горючки, — тихо посетовал он.

— Что? А… Посмотрим, подумаем, — не без уклончивости сказал Лапин. — Может, паузу возьмем? Гольца с воды поблесним, по слухам он тут с крокодила размером.

— Ну, этого мало, — пожал плечами Майер. — Пора их пытать.

— Подожди, тут надо правильный момент выбрать…

Предложение всем вместе разместиться на бортах и покидать блесну на «крокодилов», прозвучавшее после того, как Лапин остановил СПВ посередине озера и заглушил двигатель, застало иностранцев врасплох. Немец и канадка явно обрадовались, Рите было «интересно». И только финн скучно заканючил романс про экологию и психологические травмы, наносимые рыбам блесной, пытаясь склонить «ведьму» в свою сторону. И это ему почти удалось! Рита слушала его, хмурилась и наконец заявила:

— А соответствующую лицензию на ловлю такой крупной и ценной рыбы вы в Департаменте охраны природы, или как это у вас называется, получили?

— Ка-анешна-а-а!!! — в унисон заголосили и на пиксель не покрасневшие сталкеры. — Много. Много лицензий. Давайте рыбачить.

Следующий конфликт вышел после того, как канадка — самый везучий рыболов группы — вытащила приличных размеров гольца Дрягина, сверкающего в солнечных лучах живым серебром. Красавец!

— Поцеловать первенца надо, — авторитетно заявил Майер, чуть не упустивший рыбину в момент подъема ее на борт телескопическим багориком.

Софи пожала плечами, но символически чмокнула «крокодила». И тут же нагнулась, что бы выпустить его обратно в стихию.

— Куда!!! — взревел Майер, перехватывая добычу. — Ты что! Это вам не европы! Сугудай делать будем.

Ну и поехало. Тут европейские привычки и проявились…

Единым фронтом иностранцы стали делать возмущенные мины и коллективно читать Сержанту с Лапиным лекцию об этических правилах цивилизованного рыболова. Дальше, если переводить диалог спорящих сторон образно, разговор происходил в таком ключе:

— На Аяне, помнится, хариуса жрали, — твердо оппонировал мистер Серж.

— А это не считова, хариус не редкость, — хитрили гуманисты.

— И суши, поди, любите, сволочи…

— Тех рыб японцы и корейцы ловят по квоте.

— Квоте на убийство? У них, что, есть два нуля от королевы Англии?

— Без порядка вы скоро всё выловите.

— А вот скандинавам вообще стыдно так говорить об обыденной рыбе! — искренне возмутился Майер.

— Мы всю свою рыбу сберегли и умножили, а вот вы всей страной убиваете. Скоро одни трубы будут торчать.

— Если у нас трубы не будут «торчать», вы первой же зимой загнетесь без нашего газа!

Это попахивало воинствующим провинциализмом. Но ведь правда же!

— Экология важней любого газа!

— Насчет этого утверждения я тебе, дамочка, в Ганновер в январе позвоню, переспрошу.

И так далее…

Разрубил гордиев узел Лапин.

Он выпустил уже отчаявшуюся дождаться приговора рыбину за борт, помахал ей рукой и сумрачно обратился ко всем:

— Теперь я, как повар-кок экспедиции, готов выслушать все ваши кулинарные предпочтения. Кто хочет высказаться по теме: «что мы будем сегодня есть»?

— Что вы хотите сказать, Игорь? — настороженно поинтересовалась биологичка, справедливо заподозрив подвох.

— А то, что никакой белковой пищи на борту «Марса» нет, — объявил Игорь. — Есть приправы, хлеб, крупы, напитки… Часть припасов мы выгрузили на островке в устье, чем заметно и, замечу, планово, весьма облегчали машину перед броском в дебри. На Накомякене навалом лососевой рыбы: зачем же нам нужно было тащить сюда консервы, непременно набитые химией?

Оппоненты Сержанта озабоченно притихли, лишь тихо урчали животы и капала слюна… Аппетит-то зверский накатывался после всех приключений!

— Можно лиственницу жрать, — ехидно буркнул Сержант, поигрывая багориком. — там тонкий изнаночный слой есть, вполне съедобный. Как картонка.

Через полчаса мерной езды по озерцу наниматели сдались. В качестве моральной компенсации Лапин предложил им считать всю пойманную рыбу аварийной едой, за которую они позже исправно заплатят по приезду в Норильск любой валютой…

После сытной и ароматной ухи, жареной рыбы и сугудая под водочку проводники решили, что удобный для ключевых вопросов момент уже настал, и не вполне дипломатично поинтересовались:

— Итак, шефы, где мы пристаем к берегу окончательно?

Заказчики переглянулись, Софи кивнула головой, финн улыбнулся, а Рита закашлялась. Слово взял немец и это слово оказалось неожиданным:

— Нигде. Озеро Накомякен нам больше не нужно. Наловим рыбы из расчета двух дней пути и возвращаемся назад тем же путем, но на определенном участке Нахты свернём в ее левый приток. Именно по нему и пойдем вверх по течению, сколько сможем, далее пешком, — и он, глядя на оторопевшие лица пилотов, успокаивающе добавил:

— Мы, кончено же, хотели посмотреть на это чудесное озеро. И еще больше хотели, что бы на нем побывали вы.

— И это всё, что вы можете пояснить? — отказался поверить услышанному все ещё не пришедший в себя Лапин.

— Нет, конечно же, не всё, господа… Есть еще и главный, определяющий элемент такого маневра, — медленно произнес немец, глядя ему в глаза. — Мы бы могли пойти и от озера Собачьего… Это была продуманная осторожность, конспирация. Зато теперь мы все твердо знаем, что за нами никто не следит, не так ли? Вы же сами говорили, что сюда ни на какой технике не пройдешь?

Шестиместный вертолет «Саванна» летел над тундрой.

Заполярную тундру невозможно описать так, как часто и образно описывают степь, избито употребляя слова: «колосились», «ковыль» и «полынь», сравнивая волны степной растительности с морскими волнами, что так же колышутся от ветра.

Хотя на первый взгляд что-то общее между тундрой и степью найти можно. Но это только на первый взгляд. Второй уже отмечает многоцветье, превращающееся к осени в цветовую мозаику, прелестную неровность рельефа и колоссальное количество озер, занимающих настоящую тундровую территорию настолько плотно, что становится непонятным, вода или суша тут хозяйствуют? Тундра холмиста, а истинно ровные, и потому какие-то нереальные, настораживающие опытного путника участки редки и имеют особое название — «лайда». Характерно, что именно с лайдами связано много мистических, таинственных и необъяснимых легенд и мифов. То исправно действующий эзотерический сторож-талисман там найдут, то старую ракетную шахту…

Это по степи можно скакать на верном конике, уныло или бодро напевая романтические тягучие песни про дивчину из соседнего села. Идеология знаменитых песен тундровых аборигенов «что вижу, то пою», на самом деле банально помогает им замечать и запоминать особенности местности… По тундре не то что не поскачешь — порой и шагом не пройдешь запросто! Поверхность покрыта предательскими мягкими кочками, болотцами, лишайниками, и во всем этом природном коварстве ваш резиновый сапог вязнет настолько, что километр, пройденный по тундре даже умелым человеком, легко приравнивается им к трем, а то и к пяти, оставленным за спиной на материковской суше.

Обилие озер, проток и ручьев, высоток и холмиков, никак, вследствие изменчивости вечной мерзлоты не подлежащих картографированию, заставляет вас идти зигзагами и восьмерками, матерясь, возвращаться и совершать глупые многокилометровые обходы, если только вы не сглупили и сразу не встали на тропу. Троп в тундре всегда много и новичку кажется, что это следы человеческих странствий. Это нет так. Почти все они натоптаны неутомимыми оленями, с молоком матери-оленихи уяснившими правила передвижения по тундре, а часто и запомнившими картинку местности получше любой генштабовской карты. Доверьтесь этому опытному животному, и вы существенно сэкономите свои силы, время, сбережете здоровье, а может быть и саму жизнь.

Настоящая тундра никогда не кажется безжизненной, есть такой феномен. Глядите, там перелетают уточки, а это уже гусь! Вот скачут кулички разных видов. Бесшумно пролетит прямо над вашей головой полярная сова или сыч, сердито сверкнув на вас диким глазом. Лемминги снуют по своим крошечным тропкам, по берегам ручьев гнездятся крачки. Парочка отставших от основного стада оленей пройдет совсем рядом с вами тогда, когда вы их совсем не ожидаете увидеть. Бурого медведя в тундре вы, скорее всего, не увидите, этот прячется в речных и ручьевых распадках и в редких приозерных лесках.

Одинокий волк барражирует так, что все живое прячется, он проходит вдалеке от вас по каким-то своим делам… Стремительный деловой зверь, чуткий и чрезвычайно умный. Услышав шум с холма, с которого вы наблюдаете за окрестностями в бинокль, он услышит шелест ткани вашей куртки с огромного расстояния. Остановится на мгновенье и вдруг резко обернется к вам всем телом, — так ему легче, чем вертеть, как собака, головой — мощные, почти сросшиеся кости позвоночника, нацеленные на всесокрушающий фронтальный удар-прыжок, не позволяют волку уподобиться какой-то там дворовой шавке. Не бойтесь его. Полярному волку вы не интересны, полярный волк предпочитает не связываться с людьми, он не бегает за санями с перепуганным ямщиком, кусая того за пятки, что бы вам про этого хищника не рассказывали… Увидев в первый раз летнего песца, вы даже не поймете, что это за зверь… Скорее всего, вы примете его за одинокую одичавшую собаку, тощую и напуганную до смерти, пока он нагло не стащит прямо из вашей палатки последнюю колбасу, пока вы спите. Это серьезный и опасный маленький хищник. Любая птица, умей она говорить, могла бы легко рассказать вам с десяток леденящих кровь историй о проделках и уловках этого невзрачного, но кровожадного, хитрого зверька.

Вся эта живность никуда не уходит, если вы оказались в их угодьях. Подождите, притаитесь, поживите денек-другой спокойно и тихо. Пусть обитатели тундры привыкнут к вашему присутствию, и вскоре вы увидите все перипетии тундровой жизни, как бесконечный спектакль, полный драматизма и комедии.

Отчего-то все вышесказанное чувствуешь сразу, и потому тундра и случайному наблюдателю никогда не покажется мертвой территорий, даже если никто не порхает над головой и не скачет в непосредственной близости.

В этом и есть её прелесть. В неповторимой жизненности.

Авиация — вещь в себе.

Думаешь, что прилетишь через полчаса в пункт А, прилетаешь через два часа… в пункт Б! Пассажиру неведомо, что через секунду насторожит пилотов и какая сила вмешается в течение полёта. Пока их вертолет обходил с востока грозовые засветки в черной низкой туче, Донцов, нацепив на нос очки для чтения, в третий раз потихоньку изучал содержимое довольно толстой синей папки.

Изучал и злился.

…По словам девушки, она сама была виновата в том, что с ней случилось тем памятным субботним вечером. Вот именно так и написала.

Пока группа талнахских туристов двигалась в среднем равнинном течении реки Валек на надувных лодках, часто выскакивая за борт и снимая суда с мелей, а то и проводя их на бечеве, фигурант — Елена — шла курсом, параллельным берегу, иногда пытаясь спрямить дорогу через поляны и рощицы. Как она поясняет, сильно увлеклась лесотундровым ландшафтом возле какого-то скального обнажения, похожего на менгир или дольмен, которые она на раз видела под Сочи, и отбилась от группы. Загляделась девушка. Просто отошла от берега, перестала следить за группой, а товарищи, сидевшие в лодках, не заметив ее среди кустарника, проплыли мимо — вниз по течению.

Отставшая девушка, надо отдать ей должное, не бросилась в панику и не закатывала напрасных истерик — была совершенно уверена, что, отправившись вниз по течению, она рано или поздно выйдет к реке Норилке. Мысль, что неподалеку могут быть избы, коих в нижнем течении Валька навалом, ей в голову не пришла — она не была туристом, в группе оказалась случайно. Надеялась и на то, что ребята спохватятся, вернутся за ней. Так и произошло, уже через несколько часов туристы вернулись в предполагаемый район пропажи. С большим трудом, кстати, вернулись, ведь на этот раз плохо управляемые резинки пришлось тащить против течения. Но поначалу никого они там не нашли, хотя и орали, как резаные.

Так что, ей все-таки пришлось провести две ночи одной в совершенно чуждой для тусовочной жительницы города Талнаха лесотундре.

На беду, девушка не курила, и поэтому ни спичек, ни зажигалки у нее с собой не было, а ночи становились холодней с каждым днем. Поэтому спала Елена своеобразно — на кривом стволе малорослой северной березы. «Устроилась, как в гамаке, — вспоминала она, — вполне сносно получилось, только всё тело затекло». Гнус особо не досаждал, в это время года он уже идет на убыль.

Слышала много звуков и не знала, птица это или зверь. Слышала течение реки неподалеку. Почему она сразу не сообразила выйти к Вальку, не понятно, но, по сбивчивым объяснениям можно было предположить, что у воды местность ей показалось «пострашней», чем возле этого «менгира».

Голодные медведи, как она утверждала, тоже бродили где-то вдали в тумане. И даже «свирепо рычали».

Чтобы не скучать, Елена во все горло распевала англоязычные хиты и шлягеры из последней «фабрики», да танцевала. Особенно ей удавался задорный рэп. Правда, потом веселье кончилось…

— Представляю это зрелище. Господи, ну что за курятник, читать невозможно без валидола… — поиграв морщинами, скривился Донцов, откладывая папку на сиденье ровно на то время, которого доставало прикурить сигарету. — Медведи у нее рычали… От рэпа? Какой леший несет этих красоток с танцпола прямо в тундру? И дружки хороши, бросили девку. Не по обкурке-ли? Проверял, лейтенант?

Он посмотрел в иллюминатор. Уже подлетаем, хорошо.

— Проверял, не торчки. Это еще что… Она, товарищ полковник, в поход в китайских «самоцветах» поехала, — жизнерадостно пояснил шефу Олег Астапов, сидевший напротив, — ну, знаете, такие супермодные «кроссовки» на толстой подошве со светодиодными полосами, что в такт святятся во время танцев.

— Ну и правильно, — кивнул головой Андрей, — в чем же еще… Ур-роды. Так, что там дальше…

Еще сутки она ходила совершенно бездумно. Цель у Леночки была проста — срезать углы и выйти на реку поближе к городу. Издали она визуально оценивала местность на «красивость» — это был основной критерий выбора траектории движения. Как оказалось вскоре, ходила она кругом и вышла все к тому же скальному выходу. Опять пристроилась ночевать на уже родной березке… Какого-либо НЗ, запаса конфет, пряника или шоколадки — любого «дежурного бутерброда» — у Елены не оказалось, поэтому она кое-как насобирала, пока было видно, ранней морошки, которой сейчас на берегах Валька хватает. Чистой воды тоже было вволю, рядом журчал ручеек. Так, так… Звуки… Шум какой-то… Мотор вдалеке гудел — это, конечно, с Норилки доносилось. Вертолет пролетел на восток… Выходит, к реке она так и не ходила! Ну дает девка!

Ночью ветерок стих, все звуки куда-то пропали, тут и началось.

С одного раза девушка не смогла приемлемо описать увиденного зверя, но Астапов аккуратно подшил и этот сумбурный первый рассказ, посчитав, что он пригодится для анализа. Во второй раз у Елены получилось уже лучше.

Она почувствовала какую-то странную лёгкую вибрацию, вокруг на какое-то время стало немного темней, а огромные камни скалы-«менгира» стали видны чуть резче, контрастней. В этот момент на сцене и появился «огромный черт с рогами на четырех толстых ногах, шерсть у него серебристая, длинная».

Зверь решительно не походил на все, виденное ранее девицей в зоопарках, стоять на месте не стал ни минуты, а бодро пробежался на толстых колоннообразных ногах вокруг скалы, почти бесшумно. Голова у чудовища удлиненная, на мощной вытянутой шее, рост — не меньше, чем у лошади. Рожки, как у бычка, непропорционально маленькие, сразу не разглядишь под шерстью. Оглядывался зверь странно и страшно, поворачивая совсем не скотскую голову почти на 180 градусов. Морда чем то похожа на павианью.

Потом существо заорало — глухо, низко и протяжно, вроде и негромко, но этого девице вполне хватило, что бы сверзится с березы и грохнуться в глубокий обморок…

— «Кентавр», — тоскливо вздохнул Донцов, — а я надеялся, что она бредит.

— Так точно, товарищ полковник, явный «кентавр». Все детали совпадают, — сказал лейтенант с самым довольным видом, но начальство оптимизма оперативника явно не разделяло.

— Астапов, а чему ты всё время радуешься? — ледяным тоном пророкотал Андрей. — Ты прикидываешь расстояние от м е с т а до Норильска? Ты понимаешь, что все это значит? Мне что, пора докладывать мэру, что надо объявлять чрезвычайное положение? Явиться к нему с томиком фэнтэзи в руках под названием «Драконы Таймыра»?

Тот сразу насупился и смолчал, от греха. Он недолго понаблюдал, как Андрей Донцов уже закончив листать «объективки» по конкретным случаям, молча дочитывает не такой уж и короткий меморандум, в котором спецгруппа Астапова отразила все не задокументированные, но подозрительные п р о ф и л ь н ы е события последних двух месяцев, и направился в кабину, якобы узнавать у пилотов о времени прибытия. На самом же деле, лейтенант просто не хотел в очередной раз попадать под горячую руку. Когда он вернулся, Донцов с подозрением смотрел на двух мирно сопящих практиканток — весь личный состав Астаповской группы, спрашивая взглядом: «Они не такие же, часом, как эта… Лена?»

Очнувшись на следующий день, претерпевшая немалый ужас девица собрала в кулак остатки разума и не просто тронулась в путь — рванула с места, как кабарга! Бежала, не разбирая дороги. На бегу чуть не выколола глаз, потеряла сумочку. Рассудок не потеряла, но англоязычных песен уже не пела и своих дружков-спасителей не ожидала. Потом она устала. Шла девушка, в общем-то, правильно, по правому берегу.

Через некоторое время из-за постоянной сырости (ведь ей пришлось брести по болотам и переходить вброд впадающие в реку Валек крошечные ручейки) и приличных нагрузок к чертям собачьим развалились моднючие китайские «самоцветы». К людям, а точнее к двум обалдевшим от увиденного рыбакам, собиравшимся отплыть на моторке от избушки, злосчастная Лена вышла босая и в разорванной одежде, можно сказать, что почти голая — ведь ей порой приходилось продираться сквозь сплошной кустарник.

Что характерно, опытных рыбаков нереальный рассказ беженки не только не удивил, а подстегнул, — сборы сократились до тридцати минут!

Вот и поспорь тут, верят люди в мистику или нет.

— Интересно, а серебряная цепочка у нее на шее была? — негромко хмыкнул Донцов, захлопывая папку.

Лодка продвигалась вдоль берега медленно, из-за наступившей темноты (вечером под глинистым береговым обрывом не видно ни зги) Квест греб очень осторожно, тщательно выбирая путь. И все равно довольно часто въезжал в кусты или упирался в топкий берег, тогда отталкивались специальным шестом. Они двигались по длинному и извилистому притоку Реки. Именно так называли, с большой буквы, ведь Квест, как ни вспоминал карту, так и не смог определить, как же эта Река называется по настоящему. Карта! «Нам нужна карта!» Вот чего им критически не хватало.

Они поплыли втроем: несмотря на риски вполне возможного водного происшествия, вместе было спокойней. После первого вторжения они практически заперлись в «особой зоне» радиусом, примерно равным расстоянию выстрела из гладкоствольного ружья. Или чуть больше. Ходили по кругу и внутри него. На реке было безопасней, отплывали смело.

День назад Димке стало полегче, он даже смог совершить десяток клоунских шагов без опостылевшего костыля. Квест сиял — наконец-то Мужчина сможет проявить себя, как Добытчик, настало его время! Но его предложение, прозвучавшее приказом — маме остаться с дочкой в избе, в то время, как он укатит на целый день — наткнулось на почти истерическую реакцию женской половины. Аленка тихо заплакала. Женщине мгновенно стало так страшно, что даже сочинский загар не мог скрыть, как она побледнела. Наташа сжала сухую тряпку-полотенце с такой силой, что Квесту показалось, из нее вот-вот побежит вода.

— Мы с дочкой пойдем с тобой. Одни здесь не останемся, — раздельно и решительно сказала она задрожавшим голосом.

Но Димка не сопротивлялся, уже понял, что так и ему спокойней будет. Вчера он ездил на разведку, задержавшись на несколько часов; извелся начисто, а по приезду увидел просто паническое ожидание на берегу…

Навязав связку старых сетевых поплавков на тонкую веревку, они изобретательно обмотали ими Аленку, соорудив примитивный спасательный жилет-кокон, и поутру тронулись в неспешный водный путь.

Радостный от открывающихся возможностей, Квест и за веслами ликовал.

— Ун-нак, та ила чомба! Ун-нак та ила чомба, — пел он противным голосом на два гребка «кафрскую дорожную песню», которую Сержант привез для коллективных пьянок из сафари-поездки на реку Замбези:

— Атука-тум-ле-ле, атука-тум-ле-ле!

Женщины хохотали.

Прибыв на место, целый день все вместе засели в засаду и ждали. Ждали необычайного, даже небывалого — вчера Квест обнаружил тут свежие следы лося! Да не одного. То, что это именно лосиные следы, Димка не сомневался, видел не раз. А вот с фактом, что этот зверь может появляться северней плато, не сталкивался никогда. Да… Меняется климат Заполярья, меняются ареалы и привычные пути миграций зверей!

Ждать лося устали, измучились.

Совершив геройский подвиг по обузданию внутренних пороков, Квест за день всего один раз отплывал чуть подальше, что бы покурить, вручив взведенный карабин Наташе. Как хорошо, что его никотиновая зависимость минимальна, по сравнению с муками того же Сержанта. Надо бы совсем бросить курить. Но не сейчас — пусть будет хоть какой-то наркотик для сглаживания нервов… Потом опять ждали дичь вместе, тщательно вглядываясь уставшими глазами в разбегающиеся по обе стороны притока тропки. А представьте себе, что это значит — постоянно держать малого ребенка в спокойном «некричащем» состоянии! Это уже педагогический подвиг.

И все-таки есть даже в самой непростой обыденности праздники!

Лось, как ему и положено, появился неожиданно. Похоже, что не слишком старый. Квест медленно поднял карабин — тут же предательски хрустнула ветка! Зверь замер, но остался на месте, возле обреза воды. Как по команде, одновременно чихнула Наташка и тут же не совсем тихо захихикала Аленка, старательно чихая в подражание матери. Ну и охота, мать твою… Но зверь все еще стоял! Он смотрел на Димку так, словно тот должен ему много денег.

Квест выстрелил и тяжелая девятимиллиметровая пуля с чмоком вошла куда-то в бок лося. Димке показалось, что он попал по месту, впрочем, иначе было бы уж совсем стыдно, на таком смешном расстоянии! Хороший ствол обязывал к успеху. Но что это? Удивительно, но крепкий на рану лосяра не упал, как подкошенный! «Наверное, пуля чего-то там не задела» — подумал Квест. Пока он торопливо выискивал ту самую таинственную «подлопатку», куда и надлежит стрелять дикого зверя во всех журнальных руководствах, зверь резво скакнул вперед и замер, оказавшись почти по пояс в воде. Этого только не хватало, упадет, потом его хрен достанешь с глубины! Недостаточно опытный при общении с «человеком с ружьём» бык привык забегать от волков в воду, поглубже, а драпани он в лес — был бы жив, и, кто его знает, может даже и оправился бы после такого ранения…

Охотник выстрелил еще, два раза подряд — в грудь, не особо разбираясь в анатомии, и вот тогда зверь медленно сделал два неуверенных шага, заваливаясь на бок. Какая красота, он лег почти у берега, в воде только копыта. Все! Вот он, вожделенный носитель ценного мяса! Коренной обитатель эвенкийской тайги, неведомо как забредший сюда для того, что бы стать спасителем для трех голодных аборигенов Хижины. Радости охотников не было предела, и не столько от азарта охотничьего действа, сколько от мгновенного решения продовольственной проблемы. Особенно, по вполне понятным причинам, радовался Квест: мужчина добыл еду женщине с ребёнком и теперь ему стыдиться нечего — вот он, красавец, у самых ног и ртов. Здоровый, гладкий и упитанный стандартный лось. Бык! Он мертв, лежит в воде, голова на берегу. Можно разделывать.

Всю тяжесть подобной работы Квест понял, когда американский «рэнделл» порезал палец третий раз подряд. Нож словно не хотел выполнять порученную работу, да еще и хозяина отгонял от столь трудоемкой и сложной затеи. Андрей цыкал зубом на когда-то тщательно отполированное лезвие, промывал очередную ранку спиртом из маленького бутылька и клеил коричневый пластырь из походной аптечки. Пластыри уже теснились на пораненном пальце, комары лениво слетались на запах разлитой крови, а Димка осторожничал, недоумевал и нехорошо хмурился.

— Вот дождешься, юсовец проклятый, поменяю я тебя на кухонник, а самого в рюкзак! Лентяй чертов…, неслух, — шептал страдалец, морщась от злого спирта. Внутрь что ли с устатку вкатить?

«Работай, дурачок! Потом вспоминать будешь! В этой туше, у этой Хижины ждут тебя твои последние шансы показать удаль и прыть, — потом попадешь в коллекцию и навсегда ляжешь на полку, такова уж судьба дорогих ножей»… Нож молчал, обиженно уткнувшись острием в тушу, лежащую на берегу ручья. Человек вздыхал и продолжал работать.

У женщины, прошу заметить, разделочные операции получались лучше, ибо работала древняя интуиция заготовщицы. По-настоящему хорошо дело пошло лишь тогда, когда они договорили не особо беречь шкуру, поняв, что все мясо взять все равно не смогут, оно просто не влезет в лодку. А получится ли на следующий день приехать сюда и забрать остатки — большой вопрос… В тундре вкусное долго не валяется. И все же, основное мясо они сняли, забрали голову, ноги и ливер. Порой дело доходило до откровенного хамства, когда Квест вырезал лучшие куски круговыми движениями.

Все, включая Аленку, измазались в крови по ногти на ногах, уже и не стараясь тщательно отмываться, — все едино, дома в баню надо будет идти. Работы было много, и управились они только к темноте.

Все-таки, жизнь не так уж и плоха!

Мясо есть, погода мирная, комары вылезают лишь на солнце, на вечернем холоде — ни одного. Да и днем оставшиеся комарики-одиночки какие-то сонные, ползают по полчаса, пока найдут где укусить. Мошка теряет агрессию, всё чаше стайно зависая над кустами в непонятном танце. Скоро и те и другие окончательно перейдут на растительный корм. Зато в прибрежных кустах было полно мокреца… Еще неизвестно, какое из зол хуже.

Наташе пару раз приходилось зажигать фонарь, тратя драгоценные батарейки, чтобы помочь ему выбраться из ветвей упавшего дерева. Димке безумно нравились эти мгновения, когда во мраке в отраженном свете вдруг вырисовывалось ее лицо, и дважды он без всякой надобности просил ее зажечь фонарь, просто чтобы полюбоваться.

Устье появилось неожиданно, лодку вынесло на большую воду и Квест почувствовал, что «резинка» вошла в основное течение. Крошечные деревца по берегам почти исчезли. Стало чуть светлее, и он понял, что сейчас надо следить внимательно, что бы не проскочить мимо хижины, хотя две возвышенности по обоим берегам Реки трудно было бы не заметить. Но лодка тяжелая, гружёная… Еще полчаса, и они дома. Над головами виднелось ясное сумеречное небо без облаков, а за бортом тихо катилась быстрая вода.

Женщина выпрямилась; он увидел блики неяркого звездного света в ее волосах. Разглядел он и гримасу на лице, когда она попробовала улыбнуться.

— Я из-за этого мяса повернуться не могу, — счастливо пожаловалась она, — левая нога совсем затекла. А на правой Аленка сидит.

— Уже подходим, потерпите, девочки, — ответил Квест, по дурацкой городской привычке взглянув на светящийся в темноте циферблат омеговских часов «Планета Океан». Что на них смотреть-то? Какая тут разница…

Они начали пристальней вглядываться в неровную линию левого берега и уже за следующим поворотом Реки увидели родной холм, рощицу оазиса и черное пятно избы. Скальный выход справа мрачно смотрел на путников с другого, неисследованного берега, как бы недовольный их возвращением к родным уже пенатам.

На позднее время скидки делать не стали. Быстренько замариновали выбранное в специях, накрошили дикого лука, которого всегда по берегам хватает и вскоре намяли на троих большую сковородку без эстетства приготовленных жаренных эскалопов. На завтрак сварили губы. Торжественный ужин проходил во дворе, при свете яркого большого костра и двух керосиновых ламп. Причудливые тени деревьев, безветрие и яркая россыпь звезд… Обжорство диким мясом и неспешные романтические разговоры — сама собой создалась имитация не только литературного стиля, но всей поэтики сказок «Тысячи и одной ночи» — с соблюдением самого духа арабского пиршества на выходе из поста.

Завтра нужно будет заняться сбережением мяса. «Вялильню» — деревянный ящик 1х1х2 метра, обтянутый сеткой — Димка нашел в кустах неподалеку, вполне в кондиции, только сетку чуток поправить надо.

Уже следуя сложившейся в «семье» традиции, любовно намазали губы идолу и положили немного мяса на специальную полочку у основания «садэи». А вот «медведю» ничего не дали…

Рядом с идолом на обрубленном дереве, всё еще стоявшим на корню, красовался крепко прилаженный череп огромного медведя. В первый день Дмитрий принял это за проделки современных охотников, а зря. Охотники такой трофейный череп непременно бы забрали. Но он никогда не интересовался этнографией, как Лапин или Майер и не мог знать старинных эвенкийских обычаев, связанных с захоронением медведя.

В кратком изложении древнейший обряд состоял в следующем.

По окончанию разделки убитого зверя, освобожденную от шкуры голову медведя эвенки хорошим ножом отделяли от туловища у третьего шейного позвонка — именно там. В раскрытую медвежью пасть вставляли оструганный деревянный колышек — распорку, а в ноздри — веточки пихты. Как поясняют они сами, делалось это для того, чтобы медведь «никого не поймал». Мол, колышек ему мешать будет, пасть не закроется — вот и человека он схватить не сможет. Запашистые веточки пихты предназначались для того, чтобы медведь не учуял охотника.

Подготовленную к такому необычному «захоронению» голову необходимо было отнести от места разделки добычи примерно на пятьдесят метров туда, откуда зверь пришел.

Закреплялась голова на пеньке срубленного дерева на высоте около полутора метров. Голова зверя ориентировалась в направлении обратного следа медведя и в этом же направлении, на стоящих друг за другом деревьях рубили затесы на высоте несколько больше человеческого роста — по числу прожитых медведем лет. Говорили: «Так Амака (медведь на языке эвенков) свою тропу видит, по ней уходит, снова живой делается, на эвенков не сердится»…

На праздник продолжался не вечно.

К вечеру тундра как-то замерла, если не вымерла, на реке стихли все звуки, и даже деревья не шелестели листвой, хотя еще с час назад поднялся легкий ветерок. Любой слабый звук случайно упавшей ветки звучал неожиданно громко и тревожно.

Квест напрягся, придвинув к себе поближе ствол карабина, приставленного к столу, с тревогой посмотрел на Наташу. Та сразу все поняла, торопливо похватала со столешницы остатки еды и, цыкнув на дочку, потащила ее за руку в избу…

Когда Квест вошел в дом и запер укрепленную им дверь на прочный засов, Аленка привычно сидела тихо и не заплакала, уже зная, что означают такие моменты.

Человек, живущий в тундре, тайге или любой другой дикой местности, гораздо лучше чувствует постоянное присутствие опасности, чем люди, живущие среди людей, где они постоянно ощущают локоть соседа. В дикой природе отнюдь на абстрактная смерть караулит человека в каждом болотце, в каждом топком ручье или на осыпающемся обрыве, подточенном таявшей вечной мерзлотой. Кто знает, когда вот эта наклонившаяся сухая лиственница упадет на вашу яркую палатку, убивая все, что попадет под него? Смерть караулит человека на озерах, поднимая страшный шторм, на перекатах и отмелях, куда по ошибке вылетает моторная лодка, на водопадах и под скалами. У смерти есть помощники — неутомимые полевые хищники, голодные до остервенения. Зимой смерть буквально прописывается в тундре — холод, пурга, темень полярной ночи и полыньи коварных речек. Смерть летит с арктическим ветром, прячется в морозный туман.

И человек со стажем проживания в таких условиях все это чувствует.

Все это — природные риски… Но в тундре бывают опасности иррациональные, мистические, про них сложно говорить и спорить, зато легко думать и верить. Нет такого отшельника-тундровика, который хоть раз не замечал присутствия чего-то ч у ж о г о. Он не рассказывает об этом корреспондентам, предпочитая не будить лихо. Он просто знает — что-то зловещее и страшное бродит рядом.

Это — самые страшные опасности. Их не понимаешь.

Мрачные предчувствия, прозвучавшие в голосе и словах Квеста еще вчера (при первом серьезном разговоре с Наташей, в котором они пытались подвести итоги и обобщить узнанное), словно окутали хижину на долгие дни, и теперь маленькая девочка с каждым днем все более остро ощущала пугающее приближение чегото таинственного и неотвратимого…

— Ничего я не понимаю, — устало проговорила Наташа, и Донцов понял, что она имеет в виду. Молодая женщина подошла к окну, тихо смотрела на все еще ярко горевший во дворе костер, щурилась, вглядываясь вдаль, затем продолжила, уже не глядя на Квеста: — Вроде мы вчера что-то говорили, долго обсуждали… Или просто нафантазировали? Дима, у меня это всё в голове не укладывается!

— Я тоже не понимаю, — признался он, неловко садясь на широкий чурбачок возле другого окна. — У нас критически мало данных. Что-то я от людей слышал, а сегодня ночью и еще кое-что вспомнил, Андрей Донцов как-то рассказывал, а он полковник КГБ, к слову. Да и наш Игорь Лапин этими случаями вроде бы интересуется… Но я думал, что всё это лишь гипотетика.

— Но должны же быть какие-то объяснения? Как говорят, стройные версии. А то мне кажется, что вчера мы какие-то книги ужасов вспоминали…

— Зачем они нам с е й ч а с нужны, версии? — вопросом на вопрос ответил он.

— Что-то еще придумаем.

— У нас нет другого выхода, как следовать уже выработанным правилам, Ната… Этого пока вполне достаточно, — Квест говорил и слегка раскачивался вместе с ружьем, словно заклинатель змей. — Признаки, расстояние, серебро, в конце концов…

Он помедлил, вслушиваясь в свои слова: ужас какой, бредятина!

— Ладно, полезли наверх, — он прислонил лестницу к люку, но перед тем, как встать на нижнюю перекладину, еще уточнил по этому вопросу:

— Мы же не собираемся что-либо проверить или доказывать! Ната, пойми, это не наше дело. Экспериментировать тоже не будем, собственного опыта уже…

Он не закончил фразу. Она подошла и погладила его по руке.

Квест грустно покачал головой.

— Ты здоров, Димочка?

— Прекрасно себя чувствую. Особенно после запомнившихся на всю жизнь мук последних дней моего коленопреклонённого состояния… Ты это, — он запнулся, — просто вычеркни из памяти всё, что я тебе наговорил вчера, хорошо?

— Хорошо, — шепнула она, нежно целуя его в щеку, — забуду напрочь.

Но сам-то он не мог ничего забыть!

В тот памятный день они долго разговаривали, было о чем.

Для начала пришедшая в себя Наталья коротко рассказала о встрече. Оленя не видела, вообще никого и ничего не было видно-слышно, а потом был какой-то шум, ветки слегка задрожали, и почти сразу же чуть сбоку возник этот силуэт, двигающийся столь бесшумно и страшно. По большому счету, слитно подать картинку она не смогла, хотя это и не требовалось. Рассказ лишь послужил катализатором к воспоминаниям, оживлению мутных слухов и легенд, с недавних времен пустивших метастазу по всему Таймыру.

О пропадающих людях, о таинственных встречах, о каких-то новых зверях, их рассказчики предпочитали называть «тварями». Слухов было не много, и почти никто не относился к ним без какого-либо почтения, списывая услышанное на водку и недостаток закуски в полевых условиях. Всё это было похоже на новую моду, вновь родившуюся «страшилку» из собрания тундровых легенд. Димка в свое время наслушался такого, что удивить новыми выдумками его было трудно. Да и прошлые приключения наглядно показывали, что отнюдь не мистическое порождает наибольшие опасности даже в самых невероятных приключениях. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Квесту придется лоб в лоб столкнуться с первоисточниками этой мифологизации?!

Самым серьезным в рассказе Натальи было даже не описание твари, а то, что она прицельно стреляла и была абсолютно уверена, что минимум два раза попала.

Хоть бы хны подлюге!

А этого не может быть. В то, что тяжелая экспансивная пуля, способная остановить медведя, не смогла причинить этому чудовищу, кем бы оно ни являлось, ощутимого вреда, верилось с трудом. Не бывает так! Хоть дернется, хоть дрогнет перед тем, как отправится умирать подальше от стрелка.

И вот тут Квест вспомнил «про серебро».

Всю ту полную дурь от наиболее отмороженных рассказчиков, после третьей рюмки несущих нелепицы вроде: «Говорят, что этих сволочей только серебряной пулей можно отогнать, они лишь серебра боятся». Словно на Таймырских просторах людям начала попадаться не просто неведомая никому живность — загадка для зоологов, а какая-то настоящая н е ч и с т ь, зловещие Порождения Зла, Исчадия Ада, столь безупречно выписанные современными «ужастиковыми» романистами и воссозданными талантливыми голливудскими кинорежиссерами! Он именно такое уже где-то слышал! С точностью до запятой, до нюанса, до эмоции… «Выстрелил Степан, а его пуля не берёт! А Стёпа у нас мимо не стреляет. Да и калибр был убойный».

Что вот тут думать одиноким жителям, оказавшимся в глухомани Затерянного Мира, как к такому относиться? Нет верить? Знаете, горожане… И перед телевизором сердце вздрагивает, что уж говорить об ауре заброшенной избёнки, находящейся даже не на границе, а далеко за пределами обитаемого мира… И, тем не менее, самопристыженный Квест целый час предпочитал говорить скупо, поддерживая какие-то абстрактные рассуждения и явно тупиковые линии разговора. На самом деле он параллельно размышлял обо всех этих дурацких слухах. Потом он сорвался, распсиховался, отчаявшись что-то предложить разумное, и сгоряча наорал на девушку так, будто она была в чем-то виновата… И, хотя его эмоциональные взрывы были лишь глупыми вопросами к кому-либо, выглядело всё так, что он банально срывает накопившуюся злость на обстоятельства.

Какое-то время они молчали.

Хорошо, что Наташкин характер позволил ей не ввязаться в бесполезную перепалку, неизвестно, чем бы все кончилось… Удивительно, но Алёнка не просыпалась, нервы детского организма требовали перезагрузки. Единственное, что они согласовали на этом этапе тяжелого разговора — чудовища появляются не просто так, этому предшествую некие природные признаки. Димка вспомнил про странный туман, отметили и дрожание воздуха, и пугающее затишье. Это было уже кое-что…

А когда, наконец, решился артикулировать невероятное и сказал Наташе про серебро, то сразу понял, что дело куда серьезней, чем он мог предположить.

Она мгновенно побледнела, засуетилась и полезла под скамью в стены, что-то оттуда доставая. Встревоженный Квест с трудом придвинулся к столу в тот момент, когда она с трудом выволокла и поставила на столешницу перевязанный мешочек. Тот, самый, с россыпной дробью. Он сразу всё понял.

— Серебряная? — вскинулся мужчина.

— Я ведь еще в первый день заподозрила… В юности полгода после школы работала в Железногорске на складах вторсырья, мы принимали среди прочего и серебряные контакты от списанной аппаратуры, без их сдачи списание оборудования не производилось. Потом пломбировали порциями в маленькие мешки. Очень похоже на серебро, — она еще раз попыталась приподнять мешок одной рукой.

И со страхом посмотрела на Димку, как бы извиняясь, что не сказала раньше.

— Тогда мне всё это казалось совершенно не важным, ты же помнишь все кошмары того дня! Я не могла бы предположить точно. Просто промелькнула мысль, но потом я решила, что это полная глупость, и забыла про него. Это же нелепица!

— Фантастика… — он покрутил головой.

— Как страшная детская сказка.

Веришь, не веришь, какая разница… Сожрут ведь!

Какая человеку разница, на лесном или заливном лугу срезана спасительная соломинка? Инстинкт самосохранения говорит одно: «Дурак, хватайся за любой рычаг, вставай на любую опору!» Серебро так серебро. Хоть ртуть.

Ох, права девушка… Квест тоже вспомнил этот мешок. Вот от чего этот пыльный арсенал показался ему удивительно, несоизмеримо тяжелым! Вскрыли, с трудом развязав непредусмотрительно затянутый после первого осмотра узел старого шнура. Ну точно, серебро!

Потускневший и покрытый темной патиной, металл дробинок при ближайшем рассмотрении не вызывал никаких сомнений, что перед ними вовсе не железо или свинец. Ната уже попыталась разрезать дробинку кухонным ножом — бесполезно. И никаких следов ржавчины! Да и откуда в старой таймырской избе возьмется новомодная в Европе экологически чистая стальная дробь? Промысловику экология пофиг, ему нужен соответствующий удельный вес и убойная сила дробового конуса.

Он, выхватывая из поясных ножен «рэнделл», с которым теперь не расставался и кинулся к средней полке, на которой стояли два старых патрона, и на это раз вскрыл пыжи. В патронах была та же самая серебряная дробь.

— Выходит, бывший хозяин нашей хижины отлично всё это знал? — тихо предположила она задрожавшим голосом.

— Знал, гад. Мало того, он, судя по всему, еще и немалую практику имел. Смотри, как на совесть всё тут сделано, стены толстые, рамы прочные, все дела… — обессилено произнес Квест, помотав головой так, будто хотел отогнать наваждение. — Хоть бы записку потомкам оставил, что ли.

В ту ночь они не спали, переоснащали патроны.

Как быть с нарезными боеприпасами, Квест еще не решил, но ничего, глядишь, позже что-нибудь придумается. А это важно, карабин даст ему возможность стрелять на принципиально другие дистанции. Винтовка — это как охотничье копье с широким наконечником по сравнению с ножом в древнем мире. Лишь такое оружие позволяет человеку надежно удержать нападающего на расстоянии, поражая его тогда, когда лютый зверь еще не может дотянуться до нежного живота…

Пока смертельно напуганные обитатели заново набивали дробью красочные немецкие гильзы, не особо тщательно соблюдая весовую норму; Квест вполне справедливо предположил, что у фирменного западного ствола должен быть изрядный запас прочности. За все время работы они лишь один раз прервались на быстрый перекус, что бы без малейшего аппетита поесть подсохших пресных лепешек и холодной рыбы, отваренной с вечера. Мясо среднеразмерного тайменя, случайно влетевшего в сеть и запутавшего ее в клубок, было ярким, красно-оранжевым внутри, как огонь.

Ни Димка, ни Наталья конечно не могли знать, что в этот страшный вечер они столкнулись с «относительно неагрессивным», как пока (предположительно) считалось в спецгруппе Астапова, «кентавром», а полковника Донцова, способного отчасти просветить друга, рядом не было.

Вечером второго дня, отметив низкую облачность и подозрительный туман на реке, они уже ожидали, выбравшись через люк на крышу избы. Карабин тоже решили прихватить. В восемь часов вечера по норильскому времени (Квест решил завести специальный журнал наблюдений для дальнейшего анализа) существо появилось на границе рощицы. И это существо выглядело по-другому. Точнее, никак оно не выглядело, перемешалась лишь серая мелькающая тень… Но эта тварь было пониже, поприземистей и, к ужасу наблюдателей, гораздо скоростней предыдущей твари.

— Да что же это такое!? — с натуральным удивлением воскликнул Димка, тыча пальцем в чащобу поверх прицельной планки и оптиковолоконной мушки.

Тварь прыгнула вперед. Женщина вскрикнула.

— Вот он!

— Вижу!

Серый силуэт замер за ближними кустами, и тут же Квест с яростным наслаждением мстителя с жутким грохотом выпалил сразу из двух стволов! Дробовые конусы даже не успели прилично разлететься, как угодили в цель.

Стекла маленьких окон избушки вздрогнули. На этот раз неуязвимый доселе зверь весомо подтвердил попадание — оглушительно взревел на странных высоких нотах, многоголосо, душераздирающе! Квесту захотелось зажать уши. Среди темной зелени блеснула длинная серая шерсть, потом последовал длиннющий прыжок вдаль и тварюга стремительно исчезла в сумраке за первым же овражком.

— Работает, сука! — жизнерадостно завопил Димка, потирая ушибленное отдачей плечо и забывая тут же перезарядить «беретту».

Наташка обняла бойца-защитника, рывком прижавшись к нему. Нет ничего весомее для мужика, чем такая вот похвала от любимой женщины.

Жить стало легче, жить стало веселей!

Наивность простительная сиюминутному победителю. Они, конечно, не знали, что низкий силуэт и меньшие размеры еще не есть признак слабости тварей. Они не знали, что у изобретательного лейтенанта КГБ Астапова для человечества припасены еще и другие названьица, порой мистически-экзотические, а порой реальные доисторические. Например, «махайрод».

А полковника Донцова, способного… Ну, вы помните.

Заполярная тундра не любит вторжений, резких перемен и панибратства.

Она всегда готова любыми способами выжить чужое со своей территории. Всегда готова нанести удар пришлому, вынудить его покинуть свои просторы. Но иногда и ей, гордячке, приходится приспосабливаться к новому. К радикально новому. Казалось, всё уже она, многострадальная, повидала, ко всему притерпелась. К возникновению и запустению поселков, к техногенным пятнам геологоразведки, к секретам крошечных воинских частей, к строительству и разрушению фабрик и портов.

Люди разных народов, дети разных исторических времен, представители самых необычных специальностей всегда пытались зацепиться на вымороженных землях, всяк со своими целями и ожиданиями.

Но вот такого мертвого «китайского зацепа» она еще не видела…

В этническом поселке Нанлинь, прилично разросшемся на берегу реки Агапы за последний год, тундровую жизненность и живость пейзажа обеспечивали не птички-рыбки, не олени или овцебыки, а самые настоящие континентальные китайцы, они до сих пор и на Таймыре называют себя «люди хань». Все происходило быстро, как в мультфильме. И трех лет не прошло, а в поселке уже имелась пагода, собственно жилой городок, фабрики и мастерские, грунтовая вертолетная площадка и даже крошечный речной порт — на берегу стояли две большие плоскодонные баржи специального проекта. С навесными косорасположенными водометами за кормой они были способны проходить почти по любым мелям. Рядом с баржами стоял красивый катерок, судя по всему, «командирский», с красной надписью «Меконг» на борту.

Аккуратно все, как на открытке.

Андрей Донцов ревниво усмехнулся. Обжились.

По другую сторону китайского поселка по-восточному мистически серебрилось огромное озеро. Вода начинала волноваться, покрываясь мелкой рябью. Вовремя они приземлились! Со стороны Норильска на поселок наползла огромная грозовая туча, уже обстреливавшая озеро короткими северными молниями. Ого! Летчикам — отпуск, сейчас стихия «закроет погоду» намертво.

Ну и ладно, быстро им тут все равно не управиться.

По всему Таймыру китайцы селились территориальными общинами, но частенько в одном поселке жили представители разных общин. Никто Донцову не мог сказать, какой тут работает принцип подбора соседей.

В «Нанлине на Агапе» работали выходцы из Синцзяна — крайней северозападной провинции Китая, с ними соседствовали представители Нинся-Хуйского автономного района Китая, которых (видимо, из-за странновато читаемого по-русски названия малой родины) никак не принимали в других заполярных местах, более близких к крупным населенным пунктам полуострова. Но начальниками в таких общинах почти сплошь были аборигены из Сычуани — родины главного идеолога «нового китайского пути» Дэн Сяопина. Там крестьянам впервые предоставили относительную свободу, и позднее именно новый сычуаньский миграционно-предпринимательский дух оказался весьма продуктивен. И на Таймыре тоже.

Встретили норильских чекистов почетно и как-то крикливо.

Китайцы — народ весьма шумный. Злопыхатели говорят, что китайский язык — единственный, на котором нельзя говорить шепотом. В общем-то, это подтвердилось, а детский галдеж закончился лишь тогда, когда к вертолетной площадке подбежал старший — начальник службы безопасности, с этим вопросом дело тут поставлено отлично.

Почти во всех китайских поселках гостей, прибывающих любым видом транспорта, встречает исключительно этот самый «товарищ Ли» — моложавый, подтянутый и спортивный молодец со строгим лицом «киногероя в кунфуистких тапках». Сычуанец, тут и думать нечего. Темный немнущийся костюм, оттопыренная подмышка, рация в одной руке и кожаная папка в другой. Полицай.

Если что заметит-решит, тут же моментально свистнет в подмогу банду юных головорезов, исправно несущих по совместительству службу по охране. Три-четыре молодых человечка всегда есть, и этого вполне хватает… У них уже имеется немалый опыт отражения наездов. Поначалу внешне благодушных и беспомощных китайцев попробовали теребить кавказские группировки, потом таджикские. Китайцы скинули улыбки и показали всю мыслимую восточную жестокость к напавшим. Через год уже никому не приходило в голову приходить в китайские поселения с войной, дураков, судя по всему, китайцы спрятали под мох, без всяких концов и утечек информации.

Так что беспокоили их редко.

Последние противостояния происходят уже не с криминальной «этникой», а с пантелеймоновцами, но в суть противоречий проникнуть очень сложно, молчат и те, и другие. Что Пантелеймон-то от китайцев хочет? Территориально их интересы вроде бы нигде не пересекаются, китайцам в принципе не нужны Путораны, они селятся лишь на севере, в тундре, по берегам богатых рек.

Местные племена оленеводов поначалу восприняли и встретили китайцев жестко, но потом привыкли — «люди хань» им частенько помогали в обыденности нелегкой жизни. Хитер Восток! Недавно зарегистрировали первые случаи смешанных браков, аборигенки выходили замуж за китайцев и уезжали в поселки, китайские. Норильские специалисты, как и все мировые этнографы с интересом смотрели на столь необычный этногенетический процесс.

Полицай был готов выслушать немедленные пожелания. Их пока не было. Как таких «полицаев» зовут на самом деле, не знает никто. Те из китайцев, коим часто приходится общаться с иностранцами, часто называются при знакомстве «товарищ Ли», потому что это почти единственное имя, легко произносимое правильно и сразу. Донцов показал главному охраннику свои специально подготовленные документы, моментально приведшие товарища Ли в исключительно доброжелательное расположение духа. Особенно впечатляли китайца написанные внизу иероглифы «начальник-командир» и слово ГКБ по-русски.

— Просу всех кусать! — любезно предложил «полицай».

Знают восточные люди толк в административной деятельности!

Наши деятели сначала погоняли бы сдуру злое и голодное начальство по объектам, а уж потом, получив люлей по самую маковку, ублажали бы их вкусностями и банями… Скрипя зубами, удивлялись бы на вдруг подобревших начальников, не понимая, что всё плохое уже найдено, а протоколы написаны. Азиаты хитрей. Сытый начальник поймет и простит многое.

Такой подход ожидался, ситуация была заранее инструктируема, и вся группа поплелась по деревянному тротуару к реке, сопровождаемая уже только группой самых маленьких и самых неугомонных темноголовых детишек, взрослые пошли работать. «Столовка», разместившаяся в миленькой фанзе (самой настоящей, канонической), выдавала себя за версту характерным острым и пряным запахом. Сычуаньская кухня — самая острая в мире. Члены спецгруппы закрутили носами. Китайцам хорошо, у них вкусовые рецепторы во рту с детства сожжены! А белому человеку обеденные эксперименты довольно опасны, если он голодный и не проинструктирован. Острые приправы в сычуаньской пище доминируют, удовольствие на любителя… В кафешке три молоденькие официантки в белых школьных фартучках уже выставляли на два столика большие общие тарелки с разными блюдами. Каждый столик имел в середине отверстие с плиткой внизу, из дыры возвышался постоянно кипящий котелок с каким-то «красным перцем с чем-то еще». В этот термоядерный отвар официантки опускали в специальных сеточках лапшу или рис — что закажут. Донцов предпочел взять лапшу, девчата — рис. Когда наполнитель пропитывался «перцем», китаянки его вынимали и поливали еще более острыми специями… Результат полагалось есть горячущим, закусывая шариками из черного перца и чеснока. Подали и разноцветную мясо-овощную смесь, и вскоре трое сопровождающих чиновника уже размеренно выбирали из нее палочками ароматные перчики и какие-то листья, а Донцов с девчатами — мясо оленя.

Астапова спасли только знаменитые сычуаньские мучные изделия — средней толщины лепешки с медом и пирожные с фруктовым соком. Ничего другого он есть не стал — в память о последнем отпуске… Два года назад Донцов добровольно-принудительно отослал подчиненного в Китай отдыхать и набираться опыта общения. В первый же день Олег потратил по тридцать юаней на каждого члена семьи для знакомства с кантонской кухней в местном ресторанчике. Отношение к китайской еде сформировалось у него сразу и на всю жизнь — как только Астаповское семейство воткнуло палочки в общее блюдо, оно вдруг стало расползаться по тарелке во все стороны, оказалось, что это какието малощетинковые черви типа мотыля. Олег тут же схитрил и всем тейпом удрал в Манчжурию. С тех пор Астапов даже если умирал от голода, то китайское не ел.

Поэтому за столиком он был относительно свободен. Этим воспользовался управляющий рыбозаготовочным производством, и стал неспешно пытать лейтенанта злободневными «разведчисткими» вопросами:

— Спикер Шва-ко хаобухао? (норильский глава Шваков хороший или плохой?)

— Хао, — важно ответствовал поднаторевший в Поднебесной Астапов. — Ничё себе.

— Ми-ли-ци Бель-Ко? (а начальник милиции Бельков?)

— Xао, — с ноткой нерешительности предположил Олег.

— Нови мэр Но-рил-ка хаобухао? — не унимался китаец.

— Бухао. Сильно бухао. Козёл он вообще-то.

Как видите, тут имелась бездна головокружительных смыслов.

Потом пошли работать.

Встречавшие вернулись к своим делам. Праздно шатающегося по бережку люда не наблюдалось, все были при деле. С открытыми ртами стайкой прошли мимо улыбающиеся дети в скромных белых рубашках — ученики местной школы. Улыбались и работники маленьких цехов, причем Донцов порой не мог понять, чем заняты люди. Но везде царил порядок и позитив. Как отмечают все, сила Китая таится в его неунывающем народе. А дела у неунывающих жителей поселка были многопрофильные, судя по грудам самого разнообразного сырья, лежащего на помостах возле производственных строений. Китайцы великолепно перерабатывали окружающую природу Таймыра — подчистую. Что не годилось для еды, шло на лекарства или сувениры.

Над Нанлинем шелестели огромные белые пропеллеры двух ветряков, из реки тянулись на берег кабеля переносных донных гидроэлектростанций. Электричество в немалых количествах требовалось для функционирования консервного цеха. Топорщилась ажурная вышка радиостанции, большая тарелка спутниковой антенны смотрела на экватор. Была тут и угольная котельная. «Может, они сюда скоро и газ проведут?» Из алюминиевых уличных ретрансляторов (эх, ностальгия-то какая!) тихо лилась нудная китайская пентатоника. Приземистые здания гаражей с вездеходами. А на пригорке — школа. Над школой легонько поскрипывал собственных ветряк, небольшой, из пропеллера старого аэроглиссера. Ржавый корпус разобранной машины стоял рядом.

Олег Астапов захохотал.

— Ох уж эти школьники… Малыш очень любил Карлсона, но его папе был нужен лодочный мотор!

Кругом радовали глаз чистота, ухоженные газончики вдоль рядом домиков-бараков и ровные деревянные тротуары. Вывески лавок с иероглифами… С ума сойти!

Куда ни глянь, везде у китайцев в хозяйстве царил порядок и упрямая целенаправленность сильной нации, рушащие сложившиеся стереотипы. «Легко можно представить, как реагируют на все это благолепие наши долгане и нганасане, — подумал Андрей. — Опасный для них складывается прецедент. Очень».

С председателем коммуны Нянлиня Андрею Донцову поговорить не получилось, тот еще утром на несколько дней улетел попутным геологическим бортом в Норильск, самолично сопровождая раненых — женщину и молодого пацана — в центральную больницу Таймыра, Оганерскую. Но это было не страшно, случай стоял на контроле лично у замов, и у товарища Ли, «особист» был полностью в теме, это его п р о ф и л ь. «А ведь коллега, ёлки-палки…»

Одну из практиканток Астапов отправил вместе с третьим сопровождающим, главбухом, фотографировать окрестности и снимать фотокопии со всех составленных обязательных актов, свидетельств и пояснений. Расшифровывать их астповцы будут уже в городе. Сам лейтенант, выслушав короткие указания Андрея и получив в свое распоряжение скоростной катер «Меконг», отправился на реку, к тому самому притоку, где и произошло нападение.

Опросить свидетелей лично и осмотреть недавно вернувшуюся баржу, а так же прояснить возможные а н а л о г и решил сам Донцов — он отправился в сопровождении сотрудницы группы, пусть записывает. Даже если встречаешь человека, знающего русский, почти всегда лучше общаться на бумаге. С собой он главного зама — экономиста общины — в качестве толмача и организатора разговора, ибо ни один поселковый китаец без разрешения начальства и слова не выронит по делу…

Астапов в который раз подумал, что его шеф максимально подходит для роли руководителя. Дает участникам максимальную свободу инициативы в рамках ролевой функции, является прекрасным учителем самовыживания, самодисциплины и собранности всех членов группы. Позволяя набивать собственные шишки на лбу, проявляет заботу об участниках только в ситуациях, мешающих работе группы в целом.

Так легко работать.

В этот раз нападение произошло из засады, и это был «варан».

Когда Астапов пришел к такому выводу, ему на мгновенье стало не по себе. Хуже некуда… А ведь еще после первого звонка о происшествии показалось, что будет именно так! Показалось, и все тут. Не ошибся.

Про «варана» они не знали практически ничего, все накопленные сведения исчерпывались одним мутным происшествием и парочкой весенних слухов о чудовище, способном плавать, подолгу находиться как на суше, так и в воде и атаковать жертву в обеих средах. Имелось всего одно описание, полученное от рыбаков с озера Половинного, и давшее возможность присвоить условное классификационное обозначение и этой твари.

«Меконг» домчал Олега до места событий за пятнадцать минут, он даже не успел полюбоваться на берега. Катер остановился у небольшого овражка, вдоль берега которого был выстелен свежий настил для подъема лодок и спуска груза к воде. Лаги же настила были совсем старые, но исправно держали вес по сей день. Ничего удивительного, лиственница практически вечна. Возле хлипкой летней хибары сидел «не совсем китаец» — житель Тибета, не понятно каким образом затесавшийся в компанию к элите Поднебесной… Он, сидя на берегу, словно сторожил место происшествия и попутно шелушил рыбу. Смелый чувак, однако! Об этом стороже товарищ Ли заранее сообщил Астапову. Лейтенант, немало удивившись, спросил, что тибетец делает тут, среди китайцев, чуть ли не врагов? «Его сослали» — коротко ответил сопровождающий.

Мужичок резво вскочил, бросил дешевый шведский ножик с красной ручкой и спустился по берегу к катеру для встречи. Лицо поселкового «особиста» тут же стало чем-то неуловимо походим на высокомерную рожу Муссолини. Но при этом вел себя товарищ Ли вполне вежливо. Нарочито. Дальнейший разговор пошел на упоительной смеси тибетского и китайского языков, и лейтенант разобрал лишь начало:

— Ташиделе, коре! (Здравстуй, товарищ!)

— Хао, тачичен (Все хорошо, спасибо)

Пока местные обменивались дежурными фразами, а после, судя по всему, последовал короткий инструктаж, Астапов фотографировал все и всех подряд.

Наконец, мужичок приступил к рассказу и показу.

Дело было так.

Каждая баржа с готовой продукцией, совершая долгий путь по Агапе до реки Пясины не плывет, как рыба на нерест, как можно быстрей стараясь добраться до порта Валек, а часто и много останавливается по берегам. У китайцев и летом, и зимой по речкам-озеркам радиальными направлениями далеко выставлены «кордоны». Там сидит один или два человека, заготавливают определенные растения и целебные мхи. Или покупают щуку у долган, энцев и нганасан; аборигены щуку за Рыбу не считают и кормят ей собак. Щуку китайцы каким-то особым образом окуривают и сушат, толкут в порошок. Позже, уже на Вальке всю эту алхимию собирает представитель общины. Что потом делают китайцы с толченой щукой, неизвестно. Лапин высказывал мнение, что тут все дело в зверофермах, которые начинают строить новые таймырцы. Копеечный порошок пойдет на корм песцам… Так что все рейсы максимально рациональны и экономически безупречны.

Баржа подошла к берегу по плану, на берег выскочили две женщины и матросик, молодой парнишка. Моторист остался на борту. Когда они подошли к «причалу» и поднялись к избе, то увидели, что от хозяина осталась немного… одна нога — откушенная и брошенная возле мусорной ямы!

— Ничего не понимаю, — озаботился Астапов, с изумлением глядя на ноги рассказчика.

— Не его нога, — скупо улыбнулся Ли. — Этот человек живет чуть ниже по течению, он приплыл сюда, услышав выстрелы.

Конечно, причалившие стали грешить на медведя, приготовили старенький дробовик, что имелся у матросика. Осмотрели избу, территорию вокруг, но тела не нашли. Посоветовавшись с рулевым баржи, в Нанлинь решили не возвращаться, производственный план превыше всего. Старшим являлся отнюдь не капитан, а одна из женщин.

На нее «варан» и набросился из кустов, когда они уже возвращались к барже.

Тварь, обликом и размерами похожая на толстого крокодила с удлиненными лапами, одним прыжком вымахнула на настил и одним движением челюстей перекусила старшую китаянку пополам. Не до конца перекусила, когда «варан» поворачивался к воде, верхняя половина туловища несчастной еще реагировала и хрипела через пузыри крови. Матросик выстрелил, причем один из стволов дал осечку. Тварь резко ударила хвостом, сбив наземь вторую женщину с переломами ребер, как позже выяснилось. Еще не чувствуя боли, та не стала дожидаться дальнейшего развития кошмарных событий и вмиг оказалась на борту. Матросик, крича от ужаса, просто упал с досок в воду, сильно ударившись головой о сваю.

На свою беду, в схватку решил вмешаться рулевой-моторист с большим топором в руках. Правда, поначалу он начал бой разумно, просто швырнув топор в голову чудовища со всего маху. И попал — обухом. Зверь тут же бросил нижнюю половину добычи и удрал бы, не приди в голову моториста мысль атаковать «варана» на берегу уже с багром. Но в ближнем бою у него шансов с таким оружием не было, «варан» двумя прыжками поменял диспозицию и подскочив, просто откусил мотористу голову… После чего, ухватив в огромные челюсти нижнюю часть начальницы, нырнул в воду.

Астапова чуть не стошнило булками и пирожными.

— Ли, но почему же все-таки баржа сразу не вернулась назад?

— Они все правильно сделали. Сами бы никуда не дошли. Через час встретились в нижнем течении с катером, идущим в поселок. Экипаж разделился и погнал баржу дальше. Работа есть работа…

Старик-тибетец приехал на моторке почти сразу и еще застал паренька в рассудке, услышал от него детали рассказа. Изрядно пострадавшая женщина-экспедитор видела гораздо меньше, с самого начала стараясь как можно быстрее спастись на борту, а на барже хлопнулась в обморок… Встречный катер, как и предполагалось, прошел точно по графику, его затормозили и отправили остатки и останки судовой бригады в Нанлинь. К этому времени матросик уже повредился умом и не мог более рассказать ничего связного.

— Ладно, давайте еще раз тут все осмотрим, но уже попристальней, — вздохнул Астапов понимая, что рассказ окончен.

Ли только головой кинул и достал из плечевой кобуры здоровенный шпалер. Олег машинально проверил свою пушку, заряженную как надо.

Улов оперативника был не велик. Одинокий, когда-то белый, а сейчас весь в бурых пятнах, женский тряпичный кед, валяющийся возле берегового настила, да большие пятна высохшей крови на досках. Все куски тел, конечно, китайцы собрали и увезли с собой. Что же, посмотрим на жилище погибшего отшельника… В избе был полный разгром… Неспешно фотографируя темное и тесное помещение, по которому словно Мамай прошел, Олег негромко окликнул тибетца:

— Вы тут что-нибудь брали? Вещи и предметы двигали?

— Нет, нет! — прижав руку к груди, скользкий старикан поклонился и тут же подозрительно умолк.

«Как же, знаю я вас, тундровых одиночек. Что-то притырил, конечно, и даже перевез в свою хибарку, где надежно припрятал, — тут же сообразил многоопытный лейтенант, — Ему всё на точке пригодится, хрен чего ценного бросит».

Он значительно взглянул на товарища Ли.

Тот лишь пожал худыми плечами, мол, что смотришь-то? Так у нас тут бывает. И тишина. И все. Цельный человек!

— Ладно, у меня к вам осталась еще пара вопросов, — продолжил свою дознавательскую деятельность Астапов, — уважаемый товарищ Ли, переведите мои слова как можно аккуратней, это весьма важно для расследования.

Тибетец, почтительно выслушав короткую тираду «особиста», еще раз поклонился, изображая беспредельное внимание.

— Скажите мне, это существо долго плыло по реке, они не заметили? Вам что-то рассказывали про это? Ведь наверняка кто-то же посмотрел ей вслед, — медленно, какой-то с тайной надеждой поинтересовался Астапов.

— Заметили! Они заметили! Чжун Чунмо сказал мне, что чудовище вылезло на другой берег примерно вон у того обрыва, где лед и летом не тает, — с готовностью сообщил старик, показывая грязным пальцем, каковым только что ковырял в ухе.

Олег с облегчением вздохнул. Уже лучше. Так оно и есть, точнее, так и было до последнего времени. Твари никогда не отходят далеко от места п р о я в л е н и я, хоть в этом мы стабильность имеем…

— Вы давно тут живете?

Дед кивнул.

— Хорошо. Скажите, нет ли на противоположном берегу поблизости какого-нибудь нагромождения камней или одинокой скалы?

Посмотрев сначала на «особиста», свидетель сообщил:

— Крупные камни там есть, но они почти все раскиданы и уложены почти по кругу, рядом с ними стоит деревянный идол. Этот старых людей работа.

«Старыми людьми» простые таймырские китайцы называли племена всех коренных аборигенов тундры, мол, «люди, давно живущие тут». Хорошо хоть так называли, в общем-то, уважительно, ведь до самого 1950 года в Китае для всех других национальностей использовалась приставка «хэ» — собака.

— Ладно, камни мы еще с вертолета снимем на местности, а сейчас приспустимся к тому берегу, — пробормотал Астапов, нанося на карту GPS-навигатора точные отметки. — Все, двигаемся назад. Этого дедушку эвакуируем, берем с собой.

— Зачем его забирать? А работа? — искренне удивился Ли, — После происшествия мы снабдили его хорошей полуавтоматической винтовкой.

— Винтовкой… Да затем, что… Калибр у нее не тот и патроны не годятся, пули не те! Тут другое оснащение нужно… Ли, вы поймите, его тут сожрут, как миску с лапшёй, просто поверьте. Все пояснения и рекомендации на итоговом совещании вам будут даны.

— Вы имеете в виду какое-то колдовство? — с интересом уточнил Ли.

…О, Великий Китай, мистическая страна с мистическими жителями! Все им привычно, ничего ни в диковинку. Страна Драконов. Что же, здесь все ясно, можно отчаливать. Когда экипаж «Меконга» уже были готов заводить двигатель и стартовать к Нанлиню, сторож-тибетец вдруг всполошился и чуть не сиганул в ледяную воду; переваливаясь через борт, он взволнованно показывал на берег и хлопал себя по лбу ладошкой настолько по-русски, что перевод не потребовался. Забыл что-то показать!

— Чего еще там? — устало спросил лейтенант.

— Там кровь, кровь чудовища! — быстро переводил Ли верещание сторожа, — Говорит, большая лужа в кустах. Механик ему голову поранил топором!

— Ох ты ж, ё…

«Большая лужа» хоть и оказалась крошечной лужицей, но ее содержимое было способно перевернуть многое. Кровь «варана» свертывалась медленно и первоначального вида почти не потеряла. Астапов только глянул, как сразу понял, почему так взволновался вспомнивший столь существенную деталь ландшафта старикан.

Кровь была светло-зеленого цвета!

Олег оглянулся на сопровождающего и в первый и последний раз увидел, как спокойный и сдержанный полицай растерянно хлопает карими глазами.

«Как дальше жить-то будем? — невесело вопросил себя Олег, чувствуя, как его сердце чекиста забилось на повышенной частоте. — Раньше в ходу были россказни про зеленых человечков из тарелочек, а теперь пойдут слухи про зеленых зверушек из кустов да речек».

Старик-тибетец уже убежал на берег и привязывал катер к прежнему месту.

— Любезный господин Ли… — распевно сказал почти успокоившийся Астапов, указывая на окошко хижины, — а несите-ка вы сюда какой-нибудь сосуд, банку… Пустую бутылку что ли… Будем, значится, анализы сдавать.

Все-таки интересно, насколько удивится Донцов?

Глава 7 Направление поисков

«Каждый год тысячи людей покидают свой дом всего на день, чтобы совершить небольшую прогулку, покататься на лыжах, поохотится или подышать свежим воздухом. Многие из этих нескольких тысяч получают травмы или погибают, будучи не подготовленными к встрече с возможной бедой. В любом случае добровольцы поисковых служб и сотрудники спасательных команд со всей страны самоотверженно ведут поиск, спасение и, к несчастью, очень часто обнаруживают уже останки пропавших людей, которых они даже не знали… Даже те, кто очень много времени проводит вне дома, часто становятся жертвой Матери Природы, но большинство этих жертв просто не подготовлены к встрече с трудностями внешнего мира».

(Майк Тьюттл. Президент Национальной Ассоциации по поиску и спасению. США).

«Дикая природа не за вас и не против вас, она просто существует, и приспособиться к ней это ваша обязанность как выживающего человека. Если вы обнаружите себя в угрожающей ситуации, постарайтесь успокоить себя, рассмотрите свои варианты и сделайте попытку. Ваша жизнь слишком дорога. До тех пор, пока вы на ощупь еще теплые и пока в ваших легких есть воздух, никогда не сдавайтесь и всегда помните «Смелей вперед».

(Коди Лундин. «36,6. Искусство оставаться в живых»).

«Иногда боишься того, что всосет тайга и не отпустит обратно…»

(Олег Куваев. «Здорово, толстые!»).

Впереди шла Софи.

Ни рюкзак, ни «таурас» в кобуре на поясе ей ничуть не мешали. Шла ровно, словно оленя загоняла. Порой умилительно пыхтела, порой смахивала пот со лба, но всё как-то легко, даже больше — гламурненько. Что же, по настоящему красивая женщина во всём красива. Лесная канадская фея столь привычно и уверенно ставила ногу большим пальцем внутрь (так до сих ходят по лесу ирокезы), столь грамотно и равномерно распределяла нагрузку на стопу, что скоро и Сержант спасовал. Кто бы мог подумать! Какая там фея — лосиха! Хотя нет… Посмотрел Сергей Майер, как девушка скользит меж веток, как она легко п р о с а ч и в а е т с я через препятствия, постоянно возникающие на старой заросшей тропе и понял, что не может с ней сравниться в этом бесконечном марше по кустарнику. Пусть лидирует… Уф!

Машину проводники оставили на галечной отмели, возле небольшого слива.

В принципе, «Марс» при определённых упражнениях драйвера в высшем пилотаже мог бы и запрыгнуть на эту ступеньку, был у Сержанта опыт… Смысла не было — сразу за сливом широкие полосы густого кустарника почти перегораживали эту безымянную речку. В сотый раз иноземцам пришлось удивляться на русские привычки… Перед уходом, пока Майер курил в сторонке, друзья посовещались и решили все-таки снять с машины аккумуляторы. Напрасно Софи сомневалась в необходимости такой атлетической операции, с содроганием глядя, как сталкеры таскают в заросли перекрученной ивы тяжеленные батареи. В ответ она услышала лишь непонятое ей с первого раза русское словцо «сопрут». Кто тут может что-либо «спереть», не пояснялось.

Конечная цель пешего перехода было озвучена немцем: дальнее десятиметровое озерцо — «блюдце», питающееся двумя небольшими водопадами, сулило им наслаждение прекрасным. И неведомым. На своей, как он считал, максимально подробной и проверенной карте никакого «озерца» Лапин в указанной точке не нашел, но Юргену поверил.

Справедливо рассудив, что опытным заполярным путешественникам не стоит кормить настырного мокреца в прибрежных зарослях, Сергей предложил спрямить путь — пойти вдоль сильно меандрирующего ручья по старой звериной тропе. Вот они и шли. Идти через заросли было непросто. Маршрут, как это всегда бывает в движении вдоль берега, был сложен и разнообразен препятствиями: то кочкарник, то болотинки, под ущельями — курумник, стланник и прочий прибрежный хлам. Любой тундровый зверь ниже человека, в движении приходиться часто подныривать и пригибать не сломанный ветки. Поменялся ветер и ноздри путников тревожно бередил легкий запах гари, через распадки наползало серое марево. Где-то далеко в Эвенкии горела тайга, что необычно в это время года, — это мерзкое явление типичнее для «великой суши» начала лета.

Последним в цепочке попеременно шли Лапин и немец, они дополнительно уставали, постоянно (но тактично) подгоняя господина Харью или же прямо помогая ему. Толстенький финн вымотался еще на первом километре нелёгкого пути. Походняк у эколога был совершенно упадочный, да и внешним видом он стал похож на матерого норильского бича, дней десять беспрерывно квасившего. Юха брал тяжелые метры лишь литрами пота, завидным упорством, настырностью физически слабого человека, бывает и так.

Да, крепнет тема привала…

Через десять минут они увидели одинокого волка — вольного свободного охотника, барражирующего, как истребитель в поисках цели. Рита мельком посмотрела с холма на тот берег и заметила, как что-то рыжее и большое рысью движется по обширной косе позади них. Правда, до него было довольно далеко, и рассмотреть в деталях хищника не удалось, а немец с биноклем еще не подтянулся, застряв с Юхой. Зверь был приличных размеров, как показалось Лапину, величиной со средне-азиатскую овчарку. Не худой волчара, как часто бывает летом! Значит, тут водятся лоси, что подтверждалось и следами на отмелях. Следов было много и под ногами: по тропе периодически проходила вся Большая Тройка этих мест — медведь, лось и олень. Пока Игорь, торопясь и чертыхаясь, доставал бинокль, хищник неспешно скрылся в зарослях.

Женщины, тут же вспомнив все интернациональные детские сказки, засуетились, легонько заверещали: волк, всё-таки! Пришлось сделать привал, на котором Майер, стараясь быстро развеять страхи публикума перед волками, образно расписывал им действительно реальные опасности. После краткого совещания проводники обрадовали всю группу, сообщив, что назад они пойдут уже по реке — так пусть и дольше, но все же легче. Воды в речке совсем немного, запросто можно переходить с берега на берег. А путь назад всегда короче, по определению.

На втором привале Юргену показалось, что он разглядел высоко на склоне снежного барана, о чем он немедленно сообщил Майеру, протянув ему бинокль. Немец был возбужден, как и положено трофейщику.

— Это вряд ли, господин Крауф, обычно они кочуют подальше к востоку. Хотя… всё может быть, — неопредёленно покачал головой Сержант.

— А вы пробовали мясо снежного барана, Серж? — поинтересовалась Рита.

Ого! Группа спаивается в постоянно голодный коллектив и потихоньку уже понимает, что в тяжелом походе порой приоритетна еда, а не нормы природопользования!

— Баран как баран… Вкусный. Может быть, чуть пожестче, чем киргизский, австралийский или шотландский. Но зато всегда свежий. Деликатес премиум-класса, особо хорош для жарки, — рассказывая про кулинарные особенности редкого зверя, Сержант был похож на опытного и потому сытого кота, дразнящего лопуховатый молодняк.

Путники хором вздохнули.

— Его филе имеет смысл положить на три часа в ледяную воду ручья, тогда при жарке самая мягкость получается. А еще охотничьи колбаски можно быстро сделать, как в Сербии готовят, да что бы с жирком, тщательно размятым… Можно немного мясца куропачьего в фарш, для «дикости вкуса». Из пары луковиц сок выдавить, а вот сам лук не стоит, что бы не нарушать консистенцию. Слепить колбаски, но не торопиться, слегка пропитать дымком, что бы внутрь проник… Черемшу покрошить, кислицы немного, перчику побольше, и обжарить быстро на гриле, — не унимался изверг.

Юрген украдкой вздохнул и быстро выразил готовность:

— У меня лицензия есть.

Сталкеры сглотнули, кивнули.

— Мы помним, Юрген, непременно стрелим! Нам бы только его увидеть…

Чёрт, а жрать-то как хочется! Сержант подумал, не прерваться ли им в поисках, не устроить ли реально охоту на снежного барана? Сейчас, с голоду, ему казалось, что немец был прав и наверху действительно маячил заманчивый серый силуэт…

За неимением ароматной бараньей шаурмы, чебуреков и сербских колбасок Лапин раздал всем по несколько подсоленных крекеров и они опять двинулись в путь.

Через час остановились капитально.

Первым в долинку с высокого холма, перевалив через который они срезали путь, вышел всё-таки Сергей Майер.

Озерцо действительно наличествовало, зеркало небольшого водоема поблескивало всего в километре от них. Как и положено, красивое, наверняка голубоватое вблизи, насыщенное цветом, а с высоты водопадов будет хорошо видно два пятна глубин. Два небольших водопада на этот сезон свою мощь почти исчерпали… Сейчас они не падали, а мирно текли по срезу скалы. Брызг — минимум, характерного шума нет. Перспективным это место могло быть и для рыболовов. Точно не скажешь, но в сентябре сюда может заходить нерестящийся голец, если тут есть его «детский сад».

Привал с горячим перекусом путники решили устроить на гладкой травянистой террасе правого берега. Смилостивившись над морально и физически уставшими женщинами, Игорь Лапин взялся за готовку единолично, отпустив их и финна с фотоаппаратами в неторопливую прогулку к водопадам, но в сопровождении Юргена, вооруженного винтовкой — все прекрасно помнили последнюю встречу в каньоне, здесь тоже могли быть неожиданности.

Вечером накануне выхода они еще на Нахте, сидя у костра-нодьи долго говорили на эту тему с Крауфом. Немец, всё более осваивающийся в новых условиях, отлично понимал все возможные опасности от незапланированных встреч. Договорились, что Майер на маршруте будет смотреть строго вперед, Лапин за группой в целом, а немец с биноклем возьмет на себя контроль по бокам от группы. Поэтому они с Сержантом не зачехляли стволы в течение всего времени движения.

Сами сталкеры к «открытке» (как они пренебрежительно называли подобные места при чужих людях) не пошли, мол, экая диковинка! Тут для них имелось кое-что куда как более интересное… Иностранцы отсутствовали с часок, а когда вернулись, возбужденные и восторженные, на расстеленном тенте их уже ожидали суп с тушенкой, кофе и бутерброды. Ели, нахваливали, рассказывали о походе. Но русские проводники слушали созерцателей горных красот весьма рассеянно.

«У неугомонных славян что-то созрело, — подумала Рита, — какой-то план». Прошептала что-то на ухо Софи, та присмотрелась — и точно! Всегда спокойный, Игорь Лапин действовал слишком торопливо, суетился, убирая освобождающуюся посуду, а «белобрысый» так вообще отвернулся от группы, постоянно поглядывая на берег.

— Вас что-то тревожит, Серж? — осторожно спросила канадка.

— Тревожит? Нет, Софи, скорее, возбуждает!

— Вот как? И что же?

Сержант помолчал, посмотрел на друга и наконец выдал:

— Золото. Это самый настоящий Каньон «Дель Оро».

Слушатели буквально оцепенели. Финн так и замер с чашкой кофе в руке, Рита переглянулась с подругой, а немец подошел к Майеру.

Встали все. Подождав, пока суета утихнет, Сергей начал пояснение.

— Мы с Игорем сразу приметили это место… Видите, изгиб реки? А вот эту косу напротив поворота? Да тут куча признаков, правда, Игорёк?

Тот молча кивнул.

— Самое главное — вот эта плита, — продолжил Сержант, показывая веткой налево.

Неподалеку от них, почти сразу после водопада широкая и слоистая скальная плита коренной породы под малым углом уходила в воду против течения реки.

— И о чем это говорит?

— А то говорит, что пока все сходится… Природа все необходимое сделала, остальное уже дело старательской удачи.

— И практики, — добавил Лапин, толкая его в бок, но загораясь и сам.

— И практики, — тихо согласился Сержант.

Слоистая плита действительно была главным фактором. Легче всего найти косовое золото на тех участках реки, где вода бежит непосредственно по коренным выходами горных пород. Вымываемое золото набивается в трещины, щели, оседает на выступах. Почти в каждом без исключения золото добывается по косам — то есть по отмелям и руслам рек. Добыча его несложна, но требует некоторого навыка и искусства. Что же касается вероятностей — не унывайте. Знающим людям хорошо известно, что золото можно мыть даже на Подмосковной речке Клязьме, просто там это занятие не рентабельно, слишком уж мала весовая доля. Золото есть практически везде.

А уж в этом месте сам Создатель велел п р о б о в а т ь!

По речным косам золото обычно оседает в местах, где быстрое течение сменяется медленным или же происходят завихрения водных струй. Эти «завихрения» мы, простые люди, называем водоворотами.

Такие участки в изобилии встречаются возле перекатов около крупных камней. «Косовое» золото всегда и в большом количестве находят возле камней, расположенных в верхней или части косы, в верхнем по течению конце отмели, так называемой «головке» косы. Иногда — в центре, реже — в «хвосте» косы. В тех местах, где на отмели нет крупных камней, на поверхности встречаются лишь ничтожные следы косового золота и вы, напрасно промаявшись весь день, плюясь и негодуя на отсутствие фарта, уйдете прочь, даже не заподозрив, что просто неправильно ищете. И как раз в таких местах по неопытности и берут пробы все «чечако», пропуская перспективные и очень богатые участки!

Речные косы лучше всего обследовать в период минимального уровня воды, перед самой осенью, когда сток уже максимально ослаб, а период дождей еще не начался. Существуют и другие признаки, указывающие, где надо брать песок на золотоносной косе. Наиболее богатыми всегда будут косы, расположенные напротив крутых поворотов реки ниже пот течению, но золотоносными из них будут лишь те, где со стороны берега нет канавообразных углублений. Величина косы в данном случае не играет никакой роли, но некоторые ортодоксальные золотоискатели считают (Сержант с Лапиным тоже), что коса меньших размеров гораздо богаче золотом, чем находящаяся рядом с ней длинная коса…

Здесь имелись все признаки. Все.

Слушатели внимали Сергею Майеру так, как будто он им вслух читал сочинения Бреда Гарта. Особенно убедили иностранцев увиденные через оптику два камня в головке небольшой косы, что белела перед крутым изгибом русла. По завершении скоротечной лекции Сержант внимательно посмотрел на собеседников — на немного сомневавшихся Риту с Юхой, на молчаливого охотника-германца, демонстрирующего Путоранам непреклонный саксонский профиль, на решительную Софи, вдыхавшую горный воздух весьма и весьма полной грудью, и как-то обыденно предложил:

— Предлагаю совместно обследовать территорию. Никто нас не гонит, мы дошли сюда раньше намеченного срока, поиски знака были намечены на утро… Но, вишь ли, — Сергей Майер замялся лишь на миг. — Дьявол меня забери, если тут кто-то ушлый уже не попробовал намывать «рыжье»! Кроме того, попутно будем искать и «маяк-указатель», как я понимаю, он находится где-то в километровой окружности?

Лапин о чём-то думал…

— По итогам разведки можно будет намыть немного золотишка… Как сувенир. Чисто для памяти! Ну как, господа? — предложил Сержант, обрадованный молчанием товарища.

Тишина повисла над рекой. Но ненадолго!

Минутное перешёптывание и… — возражений столь увлекательному плану азартных русских парней у заказчиков не нашлось! Эмоции слушателей ярко показали проводникам-провокаторам, что иностранцы говорят «за». И неудивительно. Тысячелетиями воспитанные на принципе достойного вознаграждения за риск, западники с охотой приняли участие в новом приключении.

Как на этот раз выглядит искомый «маяк со стрелкой» иностранцы достоверно не знали (что-то сплоховал их источник), но, с большой долей вероятности, это опять будет каменная плита. Вот что совершенно точно — указатель находится в этой долинке и на открытом воздухе, на этот раз карабкаться на осыпающийся горный склон или лезть в темноту пещеры-ловушки им не придется.

К выходу золотоискатели подготовились за полчаса. Перешнуровали обувь, подтянули ремни и лямки. Им стоило поторопиться и завершить поиски до того момента, пока солнце не начнёт касаться края окружающих гор Накомякен. Лапин настоял на том, что бы поисковики разбились на две группы: в одной он, Софи и финн, в другой — Сержант с немцем и Рита. И пусть поиски продлятся немного дольше, но зато боевая готовность троек будет выше, сохранится принцип «два ствола на группу».

— На что же нам надо обращать внимание прежде всего, уважаемый Серж? — поинтересовался финн.

— Прежде всего, на остатки лагеря. Кострище надо искать… А береговое оборудование, если оно тут есть, мы найдем быстро, если будем двигаться параллельно по обеим сторонам речки. Но помните, господа и дамы, сам лагерь вполне может быть спрятан подальше от реки, хорошо замаскирован и, скорее всего, из соображений безопасности имеет отличный кругозор, — так проинструктировал команды поисковиков Сержант, вспоминая собственный опыт.

Вроде все. Цель намечена, казалось, ничего их не отвлекает.

Но наблюдательная Рита Энквист заметила, как Лапин то и дело украдкой оглядывается, на секунду замирает и пристально что-то высматривает в стороне реки Нахты, откуда они и пришли… Что он там увидел? Что его беспокоит?

Агрегат был заслуженный, латанный-перелатанный. Старый подпольный работяга…

Они нашли его быстро, неизвестные старатели вовсе не собирались уходить далеко от воды, тем более, что именно близость и достаток воды есть ключевые факторы всего производственного процесса промывки золота. Сначала Сержант обнаружил узкий жестяной желоб, своеобразный самопальный водовод, идущий от бокового ручья к берегу реки. С этого момента все сомнения пропали, стало ясно, что промывочное устройство есть, и оно стоит почти на берегу.

Пред ними была «бутара». И не просто бутара, а бутара Неделяева. Стандартная бутара представляет собой трёхстенный ящик, сбитый из толстых досок, оснащено поперечными «плинтусами» — трафаретами. Само устройство похоже на большой сапог. Обычно на приемном отверстии бутары размещается металлический грохот, обычно стальная сетка, служащая для отделения крупной гальки. Все, что размером меньше ячеи, проваливается на рабочую поверхность бутары. Здесь сетки не было, скорее всего, бывшие хозяева устройства использовали лишь чистый песок. Потом — вода. Вода подводится к бутаре по желобу или по трубе. Пройдя через грохот, она стекает по плоскости бутары, унося с собой легкие частицы. Тяжелые минералы и частицы металла остаются на плоскости и у плинтусов (иногда их называют «рифлями») бутары, откуда их тщательно собирают после промывки пробы. Для более полного улавливания частиц золота, платины и других полезных компонентов россыпи (вдруг вы еще и изумруды ищете?) бутару устилают резиновыми, особой выделки, матами, а чаще — толстым войлоком или грубым сукном. В крайнем случае, пойдут и шкуры животных.

В этом устройстве рабочая поверхность бутары была увеличена за счет того, что в голенища «башмака» над «подошвой» с рифлями были косо прибиты напротив друг друга еще две дополнительные рабочие панели. Благодаря этому промывочное устройство имело всего полтора метра длины. Но главной характерной особенностью в бутаре Неделяева являются волнистые шлюзы. Волнистый шлюз — это пара «лесенок», накладывающихся одна на другую так, что более высокие ступеньки верхней лесенки ложатся между ступеньками нижней. Между лесенками выкладывается сукно, принимающего после прижима волнистую форму, способствующую улавливанию мелкого и даже плавучего золота. Вот благодаря особенностям такого устройства снос (смыв в отходы, потеря) золота на бутаре Неделяева значительно меньше, чем на обыкновенной бутаре.

В золотоносных районах планеты до сих пор встречаются простейшие промывочные устройства: «американки», похожие на длинные наклонные корыта и много раз виденные вами в кинофильмах, столы-«вашгерды», «шлюзы» разных видов и даже экзотические мексиканские «планиллы» с хитро выгнутой рабочей поверхностью и нарифлением. Но при нелегальной кустарной промывке именно бутары Неделяева позволят вам добиться максимального результата…

— Серьёзные люди основали этот прииск, вот что я вам скажу, господа и дамы… — протянул Лапин.

Золото любит физический труд… Это для тех романтических читателей, кто физического труда не любит. Стараться надо. Потому и «старатель». Теперь всем членам группы предстояла пахота. Песок, взятый с определенных мест на реке, выбранных сталкерами, нужно было аккуратно набирать в ведра, найденные рядом, и сносить к бутаре. Потом первично промывать его и тщательно выгребать оставшееся из бутары для получения так называемого шлиха. И только после этого можно было приступать к столь желанному «кинематографу» — медитативному покручиванию лотка над ручьем, прилагая все старание и умение для того, что бы как можно тщательней отделить от шлака крупинки золота.

Лотки тоже были.

Неподалеку от промывочного устройства под поваленным деревом лежали два изделия. Один из лотков был вполне традиционен для Заполярья и Сибири — деревянный, с плоским днищем, загнутым под большим углом по ребру жесткости. Такие делают из легкого и плотного дерева, лучше из тополя или липы. Реальная жизнь порой заставляет старателей применять любые подручные материалы, кроме лиственницы — эта тяжела. Второй лоток представлял собой совершенно другой тип устройства, это был плоский металлический сосуд, скрепленный по краям толстой железной проволокой и более всего похожий на обыкновенный бытовой тазик из нержавейки.

— Американский, — уважительно объявил Лапин, присев возле этого лотка.

— Я точно такие же выдела в музее Доусона, только те были сделаны из листовой меди, — сказала канадка тихо, присев рядом с ним и осторожно дотрагиваясь до слегка поцарапанной поверхности.

Действительно, именно такие металлические «тазы» широко применялись в американской старательской практике. На Таймыре подобные устройства были в редкость. Не иначе, владелец был законченным лондоновским романтиком.

— Два человека работали.

Лапин кивнул, соглашаясь с другом.

Сержант по соседству рассматривал более привычный телезрителю деревянный лоток, явно присматриваясь к практической стороне дела. Дерево не потрескалось, поверхность была еще довольно ровная, углы правильные. Судя по всему, изделие неведомого кустаря вполне пойдет для работы, еще послужит для погони за фартом. Он поднял лоток, перевернул его и сказал для зрителей:

— Представляете, если в Южной Америке на лотках до сих пор применяют металл, то вот у современного европейского и русского старателя лучшим материалом для деревянного лотка считается черное дерево, а еще — эбен и все палисандры, лучше африканские. Некоторые чокнутые любят дерево бубинго и кевазинго. Знавал я такого эстета, у него коллекционный лоток из полосатой древесины зебрано стоил чуть ли не дороже стоимости месячной намывки. Зато красивый.

Махнув рукой остальным, он начал спускаться к ручью, намереваясь продемонстрировать иностранцам простейшие приемы работы. Остальные гуськом потянулись за ним, влекомые вполне понятным любопытством. Да и азарт подгонял! А как же… Все мы люди, даже если современные гуманисты-иностранцы.

Золото, манит нас! Пока что почти всех.

Каждого человека своё гнетет. Перспективная половинка чайной ложки золотого песка (а это был максимально возможный результат при таких трудозатратах, если не повезет по настоящему) заботила проводника Игорь Лапина весьма мало. Точнее, сейчас совсем не заботила, не до того ему было. Он немного подурачился вместе с группой, поработал лопатой, посмотрел на весьма похвальные старания «чечако», и вскоре, наскоро обучив Юргена Крауфа пользоваться старой совковой лопатой, он оставил все промывочные инструменты возле ручья и быстро вернулся к заброшенному лагерю былых старателей — на небольшую, но просторную террасу с чудесным видом сразу на три ущелья.

Лапин ушел от коллег, потому что боялся. Боялся упустить неочевидное. По некоторым внешним признакам, в лагере золотоискателей что-то произошло. Что-то во всей этой истории было неладно.

В центре лагеря находился стол с поваленной скамейкой, некогда укрытой от непогоды под большим тентом; место тента вычислялось по зарубкам на деревьях и обрезкам верёвок — значит, его тут не один раз перетягивали. На земле лежала пара профильных алюминиевых колышков от палатки. А сама палатка где? Пожалуй, унесло ветрами. Ладно… Дощатый обеденный стол был сломан так, будто на него сдуру запрыгнул какой-то пьяный здоровяк. Обрезок толстенного ствола на корню, лежащий возле еще одной гигантской коряги, и некогда служившей основанием своеобразного большущего полевого табурета, находился слишком далеко от «сиденья», возле плоского округлого камня. Само «сиденье», как заметил Игорь, было какое-то странное — криво сколоченный «каркас» из толстых веток, как на такой конструкции можно сидеть? Всю задницу отобьешь на неровностях.

Кто-то отволок наверх большой старый готовочный котел (немытый), а ведь столь важный сосуд должен бы лежать возле кострища, где ему и положено быть. Или хотя бы у речки. И так далее.

Игорь осторожно подошел поближе, попутно высматривая возможные следы, способные пролить свет на произошедшее здесь. Кое-какой опыт у него был; следов, как быстро выяснилось, вполне хватало. Ровно деленный на пилораме серый брус, неизвестно как попавший сюда, вызывающе небрежно торчал (другого слова не подберешь) неподалеку от кострища, а в гладком правом боку этого полена торчала… сковородка! Она воткнулась не рукоятью, что может произойти при нетрезвых забавах, когда принявшие на грудь мужики начинают удалую вечернюю разминку с метания ножей, а потом в ход идет уже все железное — шампуры, вилки и прочий скарб. Сковорода со страшной силой была вбита в древесину толстым и тупым краем.

Это был еще один совершенно явный знак, и на этот раз Игорь, как ему показалось, смог угадать, что за стихия смогла бы так яростно, бездумно разорить стойбище, немного злясь на себя за то, что не смог «проинтуичить» ситуацию раньше… А ведь показалось — еще когда шли сюда по тропе!

Спустившись к тому месту, где они всей оравой торопливо поскидывали свои рюкзаки, не удосужившись даже развести ритуальный костерок — так все торопились начать осваивать тутошний «клондайк», — он первым делом достал из чехла «Сайгу-МК», быстро проверил магазин, дослал патрон в патронник и только тогда, немного успокоившись, вернулся в разрушенный лагерь. Обдумав по дороге план действий, он решил пока никого не звать, уж больно азартно «подручные рабочие» таскали песок в вёдрах от косы, где работал Майер с германцем, к бутаре. Да и самому сначала не помешает разобраться, прежде чем поднимать тревогу. Накинув на плечо «Сайгу», Лапин еще раз внимательно оглядев округу, после чего принялся методично обследовать всю территорию лагеря, классически двигаясь по часовой стрелке все увеличивающимся от костриша радиусом.

Напрасно он настраивался на долгие поиски, страшная находка была совсем рядом.

Лапин сразу же понял, что это такое, как и то, что всё случилось много дней назад; именно это обстоятельство помогло ему справиться с волнением, преодолеть волну страха, вдруг накатившего на взрослого опытного мужика.

Труп мужчины, скатившийся со склона на расстояние десяти метров от разрушенного стола, в общем-то, уже и трупом не был…

На половину мумия, на половину скелет.

В фатальной для него схватке неизвестный мужчина получил, как говорят тележурналистам врачи скорой помощи, «ранения, не совместимые с жизнью». Страшным ударом голова бедняги была почти оторвана от туловища и неестественно сильно склонилась в сторону… Старая куртка, цвет которой сейчас было определить почти невозможно, на груди была прорезана метким ударом чудовищных когтей — глубокие борозды пропороли ткань одежды и тело человека по всей ширине.

То, что труп позже полностью не уничтожили крупные хищники, могло показаться удивительным, но такое случалось — просторы огромны, «санитаров леса» на все квадратные километры просто не хватает. Не так уж редко даже возле Норильска, где одних только полудиких собачьих стай тьма, можно увидеть почти целый, но полусгнивший труп оленя с отпиленными рогами, результат дурной браконьерской деятельности. В дикой же местности все звери предпочитают ходить по тропам, не утруждая себя лазаньем через буреломы. Дополнительным фактором может быть и то, что в силу ряда причин местные обитатели просто боятся походить к определенным местам.

Какое-то время он сидел неподвижно, смотрел, слушал и думал. Потом продолжил осмотр земли вокруг трупа. Чуть в стороне валялось старинное одноствольное охотничье ружье-«фроловка». Ржавое. Патронник этой почти антикварной вещицы был пуст, жертва нападения успела выстрелить всего один раз, второго шанса ей дадено не было. А где напарник? Тут можно было только гадать.

«Еще нагадаемся, — невесело спрогнозировал Игорь, — как подопечные соберутся, так и начнется шалман. Или лучше не показывать всем? Ерунда, как это не показывать? Мы одна команда, да и захоронить погибшего надо по-человечески».

Что еще тут есть? Старая шапка-ушанка, свалившаяся либо сбитая с головы… Значит, дело было вечером, горный ветерок холодил мужику голову. Такие шапки по сей день многие берут с собой в тундру. И правильно делают, самое страшное в Путоранах летом-осенью — внезапно выпавший снег. Если нет привычки к современному снаряжению, шапка-ушанка лишней не будет даже летом. Это удобно, надвинул поглубже, уши опустил, и возись с едой или снастями, даже большой и жаркий костер не требуется.

…Карманы на куртке! Преодолев естественное отвращение, Игорь торопливо прохлопал карманы убитого: никаких документов или явных опознавательных меток не нашел. Один боковой карман был начисто оторван и Игорю показалось, что под ним что-то краснеет. Он секунду подумал, потом резко вздохнул, задержал дыхание и легко приподнял останки.

Под курткой краснел приличных размеров гриб — сыроежка. «Тьфу, дьявольщина! Чтоб я еще раз когда-нибудь этих сыроежек отведал, — тут же дал зарок Лапин, которого чудом не стошнило. — Дда ни в жизнь!» Бр-р-р-р! Но на место опустить труп Игорь не успел, заметив еще кое-что…

Рядом с сыроежкой на гладкой моховой поверхности, лежал золотой самородок. Оплавленный, причудливой неправильной формы, с одного боку чуть ноздреватый кусок желтого металла. Несмотря на практику старательства, он никогда не видел золотых самородков. Но сомнений у Лапина не было. Все, казалось бы, становилось на свои места. И место подходящее, и кровавая история присутствовала, им и положено сопровождать вынутые из земли ценности в их пути по миру. Порой совершенно иррационально отстраняющийся от излишних, как ему представлялось, материальных благ, Игорь, человек по-своему религиозный, воспринял находку не как «деньги в металле», а как некий памятный знак. Либо как «передаточный акт», дескать, получай-ка ты, странник, этот природный слиток вместе со всем, что здесь произошло… Разбирайся теперь, любезный.

Вот если бы такой самому найти такой на осыпи или под камнем! Тогда — фарт! Тогда — награда за труд, смело превращай его в деньги и живи сладко. Но в данном случае, как казалось Игорю, самородок можно было воспринимать лишь авансом за невмешательство, своеобразное предупреждение свыше: «Получил? Вот теперь сматывайся, не испытывай судьбу дальше!». Награда за сговорчивость, за понимание своей ненужности этому месту и отказ от грубого вмешательства в непонятные и мистические события?

В руке самородок упрямо тянул кисть вниз, обозначая вес граммов в двести. Интересно, а много это или мало для самородка? Бог его знает… Надо будет потом Майера спросить, а лучше Димку Квеста. Атеист Сержант его поймет, но наверняка предложит «крепко подумать», а вот сугубо капиталистически мыслящий Квест тут же предложит самородок двинуть. В любом случае, Лапин думал, что не продаст его, типа решил… Или он врал сам себе? Семья важней, чем память о приключениях…

Сколько он уже тут сидит? Старатели, поди, закончили первый этап, устали и жрать хотят, как волки. Кстати, и ему перерыв не помешает. Лапин встал, раскинул руки, разминая затекшие плечи, подошел к краю террасы. Ух… Давно уже ущелье обыкновенной горной речки не представало перед ним в такой красоте! Оранжевые краски начали проявляться среди зелени, желтые и белые косы контрастировали с пенными бурунами вокруг черных камней. Особая заполярная синева небес над красными скалами гор Накомякен. Последние ледовые поля стаяли, и лишь вдали на северных склонах белели мелкие пятна останцев — ледничков на плато. Насладись, путник! …И среди этой красоты лежал разодранный кем-то на части труп человека, последний свидетель страшной и необъяснимой истории. Последний ли? «А ведь ты знаешь… Не прячься. Ты знаешь, Лапин, что это такое и кто это сделал…, - сверлила голову тяжелая мысль. — И сам знаешь, и Донцов тебя предупреждал».

— Ну и кто тут очевидец случившегося? Свидетели есть? Живой или мертвый, выходи-говори, не бойся меня, я и сам местный! — это обращение мистика Лапина к кустам и деревьям было произнесено нарочито громко, может даже слишком.

И его услышали.

— Игорь! — отчаянно заголосил кто-то поблизости. — Игорёк!! И-га-а-арёня-я-я!!!

Сержантов голос… Друг орал сверху, из лагеря.

— Ты где?! Бросай всё, срочно беги сюда!!

Что еще могло там произойти?

Когда Лапин, до боли сжав в руках «Сайгу», пулей вылетел наверх, то увидел почти эпическую картинку маслом: вся группа старателей, стояла в ряд чуть подальше от кострища и смотрела на землю, неподвижная и молчаливо-скорбная, как на похоронах.

Издали спросив Майера взглядом, Лапин по его характерному скептическому кивку понял, что, слава богу, новых жертв пока не обнаружено; сам Сержант смотрел вниз хоть и грустно, но без настороженности или тревоги. Лишь плечами пожал, как бы извиняясь: «Видишь ли, тут у нас такая хрень вышла…» А вот на иностранцев было просто страшно смотреть!

Лапин подошел поближе.

С необычным для него, чрезвычайно раздраженным, даже злым выражением лица Юрген Крауф показывал ему на почти круглый плоский камень. Тот самый, отмеченный им еще при осмотре лагеря возле сиденья-каркаса. Тогда Игорь не уделил каменюге какого-либо отдельного внимания — мало ли камней валяется по горным речкам!

Теперь обратил. Камень был только что перевернут. «Немец перевернул» — понял Лапин. На камне была высечена длинная стрелка, точно такая же, как и на предыдущем указателе, найденном ими в каньоне.

— И что? — всё ещё тупя, бессмысленно молвил Лапин, не мог перезагрузиться после увиденного внизу.

— И то, мля! — рявкнул над ухом голос Сержанта. — Герр Юрген указатель нашел! Только хрен ли с него толку, если эти дятлы плиту где-то нашли, потом приволокли сюда и использовали камень чёрт знает сколько, — как поджопник!

«Вот почему у них был деревянный каркас! Они на него красивую плиту укладывали, придурки!» Немец не выдержал, громко и смачно двинул в эфир длиннющую фразу на родном языке. Надо понимать, от души ругался и на «дятлов», и на «строителей» знака. Рита неожиданно для всех попросила у Сержанта сигарету — на такое преступное издевательство над своим здоровьем никто не обратил внимания, даже Майер не осознал, машинально доставая пачку… Софи в чем-то убеждала финна, а тот отрицательно качал головой.

«Действительно, идиотизм какой, — подумал Игорь, — рубить стрелку на том, что так легко можно перенести с места на место! Да ее один человек легко упрёт! Даже если в пещере… А тут — на открытом воздухе. Нашли, сняли и припёрли, рассматривая находку, лишь как чей-то прикол, золото закрыло глаза на всё остальное».

Иностранцы бродили по поляне.

Кстати, ведь надо им будет п о д а т ь картинку… Объяснить, что же тут накопал Лапин.

Отозвав его в сторону и встав рядом, Сержант тихо, почти на ухо обрисовывал товарищу ситуацию:

— Сам видишь, тут у нас вышел полный облом. Первый раз вижу, что бы у наших «гансов» так настроение рухнуло. Они уже почти плюнули на конспирацию и сразу же сообщили о всех возможных перспективах. В общем, Игорёк, шанс остается всего один… Последний «маяк», о котором они что-то знают, стоит на севере от Пясино, на речке Половинке. Объект расположен возле озера Муксунах, точные координаты не сказали, да пока и не нужно. Я не сомневаюсь, что где-то внутри или вокруг плато и еще «стрелки» имеются, но поди их вычисли…

— Хм… Половинка? Знаменитые места, — многозначительно вставил Лапин, намекая на некогда найденные там археологом Хлобыстиным остатки древнейших на Таймыре бронзолитейных очагов.

— Показательно, да? — поддакнул Майер хмуро.

— Значит, у нас последняя попытка?

— Так точно. Если мы и там ничего не найдем, то всё, сливай воду, становись в гараж. Экспедиция будет закончена раньше срока.

Чувствуя, что ему неплохо бы включиться в общие страдания, как-то успокоить напарников, в чем-то помочь, Лапин подошел поближе к троице заказчиков, всё еще о чем-то беседующих возле плиты. А Юрген тем временем продолжал изучение общей картины, и по его виду Игорь понял, что и немец насторожился. Это хорошо, легче объяснять будет.

— Ребята, а если посадочное место этого камня найти? Совместить по выемкам… — робко предложил он.

— Боюсь, что это совершенно бесполезная трата времени, Игорь, — ответила ему Софи, по сути отмахиваясь от предложения Лапина. — Ваши соотечественники постарались и тщательно уничтожили все неровности.

— Варвары, — поправила её Рита и добавила: — Нам нужен Plan B.

— Ну хотя бы примерно определить-то можно, — неуверенно вставил Лапин.

— Здесь «примерно» никак не проканает, Игорёк. На таких дистанциях это будет не пеленг, а бред обкуренной гадалки, — Сержант звонко сплюнул, присел на корточки и перевернул плиту, положив её так, как она и лежала изначально. Показал пальцем, куда смотреть.

Игорь пригляделся…

На не менее гладкой, чем сторона со стрелкой, поверхности песчаника шаловливым ножом было вырезаны мелкие буквы извечной сакраментальной фразы. «Здесь был Вася». Старинный русский обычай.

Das ist alles…

— Ну что же, — решив, что теперь настало время и его рассказа, прервал затянувшуюся паузу Лапин, — пойдемте со мной, коллеги. Покажу вам этого самого… Васю. Кулаки можете не сжимать.

Слово «выживание» сверхпопулярно в современной России.

Речи матёрых политиков, изобличения журналистов, эпатирующие лозунги и заявления партий — всюду модный термин стал применим, везде занял свою нишу. Масса литературы на тему выживания «в городе», «на войне», «в дикой природе» появилась в продаже. Все закономерно. Политиками это термин был инфицирован в прессу, ну а далее в массы. Выжить хотят все! Как и заработать на столь продуктивной теме капитал, кто политический, а иные вполне материальный. Увы, немалое количество народа просто наживается на извечном русском «ожидании засады», перманентной нашей боязнью неизбежной беды. Беда-то грядёт, кто бы сомневался…

Литература зачастую абстрактна, а советы носят коммерческий характер.

Туристическая индустрия не могла избежать этого соблазна. Человек, мало-мальски «ожидающий засаду» и в меру своих скромных финансовых сил готовящийся к ней, крепко задумывается над сладкоголосым предложениями продавца растрясти кошелек для обретения специального «ножа для выживания». Большого, дивного обликом, и «проверенного МЧС и силами СпН». Он старается разжиться снаряжением, универсальным для любого случая, мол, вдруг я завтра пропаду?

Вот тут-то и кроется настоящая засада! Любимый вопрос юных пионеров к известному путешественнику: «А что вы будете делать, если вдруг окажетесь посреди пустыни в одних трусах?» Неопытный в общении с вредными следопытами покоритель диких просторов теряется и, судорожно заикаясь, на ходу изобретает бредовые методы строительства песчаной ветрозащитной стенки с помощью собственной мочи. Но опытный посетитель средних школ сразу поставит буйных воображением юных провокаторов в жизненные рамки, заявляя, что такая дикая ситуация невозможна в принципе, если не считать сюжетов фантастических книг.

Понимают это и сами дети, не допуская в этой нелепой загадке возможность нахождения объекта исследования в «спецтрусах для выживания»… Нет уж! Обыкновенные наденьте, товарищ путешественник, синенькие до колен.

Все дело в том, что аварийная ситуация, незапланированный выброс человека из привычной среды в зону выживания никогда не происходит по плану. Если по плану, то это нечто другое. Экстрим, групповой поход, автостоп, экспедиция, категория в зачет или маршрут на спор. Там не надо выживать. Там надо жить с заданными параметрами, предварительно их изучив, взвесив и хорошо подготовившись. Это не авария и не катастрофа, не внезапное исчезновение человека. Последние внезапны, тем и страшны. Хрен подготовишься.

Что тогда вам остается? Да только приспосабливать дикую среду под себя. Вы под нее не приспособитесь, вы уже давно потеряли навыки дикого зверя. Это не ваш путь. Тем более, что и такой ситуации вы не окажетесь голыми. Что-то материальное и вполне применимое всегда будет рядом с вами.

«Никогда не предполагал, читая по молодости книги Перумова и Алексеева, — размышлял Квест, приподнимая чугунную сковородку и осматривая результат, — что когда-нибудь борьба с мифологической нечистью превратится для меня в нудную обыденную работу».

Работы на сегодня оставалось немного, пара часов, и задача будет выполнена. С нарезными патронами калибра 308 Win, как он и предполагал, пришлось повозиться, поломать голову и руки, но методику апргейда Димка Квест все-таки придумал. Вышло дико, но креативно.

Неизвестный турист-охотник, огнестрельное наследство которого досталось в руки норильскому коммерсанту, не предполагал валить из серьезной винтовки банальных уточек-гусочек, выбрав для аутдора исключительно патроны с экспансивными пулями, рассчитанные на поражение крупного, стойкого на рану зверя. В головке каждой пули была выбрана довольно глубокая цилиндрическая полость, позволяющая ей при попадании в мишень разворачиваться в теле жертвы — тип боеприпаса «hollow point».

Поначалу рационализатор хотел каким-то образом вынимать пули из патронов, а вместо них вставлять убогое подобие из серебра, но почти сразу же отмел эту невыполнимую идею. Релодинг патрона без специальных приспособлений — обжимов и оправок, не сделаешь, это понял даже неопытный в таких делах Дмитрий. Другое дело — запихать серебро в полость, это вполне, как ему показалось, выполнимо. В нелегких полевых условиях, при отсутствии сборочного и измерительного инструмента, Квест выполнял эту задачу с помощью двух сковородок, раскатывая наиболее крупные дробинки типоразмера 000 — почти картечины — в тонкие цилиндрики, постоянно примеряя полуфабрикат к каждому патрону. Получив требуемый диаметр, он аккуратно вставлял «проволоку» в этот самый «hollow point», получая таким образом совершенно уникальный боеприпас для «нечистой силы». А как еще вы прикажете называть бегающие по тундре кошмары?

Правда, объемная доля серебра в таком «тандемном» боеприпасе была очень мала, но Квест уже понял, что количество благородного металла тут большой роли не играет. Если уж «тварь» не берет собственно экспансивная тяжелая пуля, а от одной крошечной дробинки из серебра любое чудовище ревет белугой и тут же обращается в бегство, как французы под Москвой, то определяющую роль играет отнюдь не доля, а сам факт наличия серебра в снаряде. Хрень какая-то… Оно что, травит их, слово сильный яд? Обжигает? Или супераллергия?

Расфантазировавшись во сне, вчера утром Квест вслух предположил, что современному страннику по Таймыру вскоре будет неплохо иметь с собой какие-нибудь недорогие соли серебра, их можно будет просто рассыпать в подозрительных или опасных местах, тем самым блокируя всю эту нечисть. Тут прослеживается даже немалая коммерческая составляющая… чувствуется, что подобный товар скоро станет ходовым.

Увы, но никакой соли, кроме поваренной, у них в наличии не имелось. Да и та — серая, большими мутными кристаллами, именно такую применяют для единственно правильной засолки рыбы. В крупной соли рыба не киснет в рассоле, а, сохраняя через сухую кожу доступ к кислороду, равномерно просаливается на всю глубину, то есть «насухо». Наташа научила Димку измельчать ее для кухонных нужд обухом топора, предварительно отсыпав порцию в небольшой тканый мешочек.

Выслушавшая «соляные» рассуждения Наташа тут же безмятежно предложила:

— В чем же дело? Давай накидаем серебряных дробин вокруг хижины!

— ???

Квест примолк. А что — это идея!

Правда, все устои и мировоззренческие императивы закоренелого бизнесмена пока что вяло протестовали против разбрасывания материальных ценностей, а, тем более, драгоценного металла, по грязям и ягелям!

— А хватит ли? Еще на дробовые патроны надо оставить, если перезаряжать латунные гильзы, — подозрительно насупился скептик.

— Кто же заставляет нас всё расходовать? Ты оставь столько, сколько пороху есть.

— Резонно, — вынужден был согласиться Квест.

В самом деле, не из рогатки же потом стрелять. Хватит. Дроби было с избытком, а вот пороха «Сокол» не густо, и капсюлей по счету. Но Димка все равно предложил свое. Мужская самость, как же без неё…

— Можно дробинки пополам резать.

Наталья вздохнула, понимая, какой степени нудности будет эта работа — дробинки ножом половинить, — но перечить мужчине не стала.

Шесть человеко-часов они вчера совместно потратили на нарезку дроби, а потом пошли на свежий воздух, определять границы или же, как сказал Квест, производить демаркацию. Надо ли говорить, что с ружьями хуторяне с некоторых пор не расставались. Женщина привыкала таскать на плече достаточно легкую «беретту», а командир гарнизона — винтовку CZ к коей прилагался десяток первых «серебряных» патронов. Граница включила в себя практически весь лесок оазиса, моховые кочкарники до оврага на востоке, прочертила полукруг и замкнула его по западному склону смотрового холма.

С колоссальным трудом поборов сопротивление «главного норильского скряги» (как она сказала дочери), который, чем более пустел заветный мешок, тем более трясся над каждой дробинкой, Наталья уговорила его рассыпать дорожку и по берегу реки, напротив избы. Женское чутье, знаете ли. Создав «волшебное минное поле», они занялись восстановлением сигнального костра.

Самолеты пролетали над хижиной каждый день, и не один раз — пассажирские «мегаджеты». Огромные «дримлайнеры» летели строго по расписанию: с юга на Анкоридж, а с запада на Сиэтл. Подавать им сигнал с земли совершенно бесполезно. Летящие на высотах более десяти тысяч метров пилоты авиалайнеров ничего не заметят, даже если запалить весь окружающий лес. Но ни одного спасательно-поисковаго вертолета или самолета они не увидели. Ни разу, что просто невероятно. Должны искать, и еще как! Квест отлично помнил всю суету, поднимающуюся после былых авиакатастроф, статьи в газетах и экспрессивные сообщения в электронных СМИ. Журналисты дотошно выясняли и оперативно доводили до зрителя-читателя всю информацию о том, сколько всего людей и самолетов поднято по тревоге, сколько прошло времени, как идут вездеходы и где находятся вероятные районы падения летательного аппарата. Ищут, не может быть иначе!

И только вчера Наталья, поднявшись на холм, наконец-то заметила далеко на западе, почти у самого горизонта чёрную точку беззвучно летевшего геликоптера. Винтокрылый аппарат скоро скрылся на севере, но вскоре снова вернулся, пролетев примерно тем же маршрутом. Это спасатели! Это за ними! Невольно Квест с Натальей в унисон заорали, отчаянно замахали руками…

Однако поисковики обследовали местность настолько далеко от места падения «Турболёта» (за вертушкой приходилось смотреть в бинокль), что сигнальный костёр они все-таки зажгли, хоть и без особо надежды. «Все-таки» не случилось, пилоты не среагировали на дымный столб. Мало ли чего в тундре горит… да и расстояние вряд ли позволило им отличить дымок от деталей рельефа.

Наталья заплакала, чего с ней не было уже давно. Пшик. Холостой выстрел. Костер сгорел напрасно, кавалерия не прискакала. А Квест, вспомнив, как еще задолго до падения самолет потянуло влево по курсу, смог предположить, как высока вероятность того, что во время вынужденного планирования летчики прилично отклонились от утвержденного маршрута.

И вот это было очень кисло.

Сегодня выдался спокойный день.

Заполучив «суперпатроны», Квест жаждал встретить «эту суку» и влепить ей пулю в бок с дальней дистанции, но после последней встречи с «тварью» другие чудовища больше им на глаза не появлялись. Странная зависимость наличия «тумана» на берегу и «тварями», выпрыгивающими из ниоткуда, как чёрт из табакерки, пока соблюдалась железно. Связь тут прослеживалась. Хоть это хорошо…

Сегодняшней ночью, похоже, уже перед самым утром (Квест допоздна читал забытый кем-то в избе томик Паустовского) ненадолго выполз туман и не успел засыпающий Димка толком подумать о том, что «тварь» может выйти на прогулку, как эта сволочь проявилась во всей красе, в очередной раз напугав Аленку до дрожи. Судя по всему, незваный агрессор наступил лапой на «минное поле», и это ему категорически не понравилось.

— В-о-о-оу-у-у!!! — глухо разнеслось над рекой.

— Да жри ты, падла, не благодари, — смачно и ехидно молвил Квест из-под одеяла, — Может быть, у вас хоть нормальный условный рефлекс вырабатывается. Ходи мимо. Как там Сержант говорит? «Трахома»…

Утром следующего дня над оазисом празднично и ярко светило солнце, глаз радовало безоблачное голубоватое небо, синий плащ которого постепенно выцветал к осени — просто красота! Все было спокойно на дворе и осмелевший боец с нечистью решил полюбопытствовать.

— Сиди в избе и жди, пока я схожу взглянуть, что там произошло.

— Не ходи, Дима, — попросила Наташа.

— Я не затягиваясь. Ты ведь меня из окошка прикроешь? Какие тут страхи? — нарочито бодро сказал Квест, взял «винт» и вышел на волю.

Зверь действительно нарвался, как неопытный «бача» в Афгане, вот и клочки шерсти висят на кустах — тут он резко рванул в сторону и назад. К шерсти «тварей» они на всякий случай не прикасались, в избу ее не носили.

— Ну что там?! — послышался от избы Наташкин голос.

— Папочка!! — почти сразу позвал его слабый детский голосок.

Квест вскинулся, заторопился.

Бесхитростная Аленка все чаще называла Димку папой. Девочка еще в первый день после катастрофы то и дело наивно спрашивала маму: «А это наш папа?» Устав от расспросов, Наталья всего один раз кивнула ребенку утвердительно, но этого было достаточно — Аленка запомнила. Нужно ли разубеждать девочку, инстинктивно искавшую надежную опору для себя и для мамы? Удивительно, но мужчине его новый социальный статус даже понравился, он всё чаще присматривался к день ото дня «теплеющим» взаимоотношениям с Натальей с другой стороны… С той, где уставший человек на берегу говорит сам себе: «Чего же тебе еще надо, собака?! Сколько ты еще будешь искать семейное счастье? Не пора ли бросить якорь?»

— Всё нормально! — прокричал он. — Доча, я щас приду!

Отлично просматривалась редкие заросли впереди, птички сидели на своих местах — ещё один индикатор благополучия на местности… Тщательно проследив цепочку следов-прыжков, ведущих к берегу, Димка увидел, где зверь вышел из воды, форсируя реку — удобное место выбрал, паразит. А раз так, то получи фашист гранату от советского бойца! Он вытащил из кармана щепотку резаных дробинок и тщательно усеял ими вражью переправу. Ешьте, гады.

Когда он возвращался по следам назад, направляясь к избе, то увидел вдоль цепочки слабых отпечатков (а «твари», как ему показалось, весили немного, ведь порой даже мох под ними почти не продавливался) еще одну цепочку — россыпь зеленых, довольно ярких капель странной маслянистой жидкости. Он присел возле следов и закурил «беломорину»: сизый дым заструился меж редких кустов низкорослой ивы.

«Сопли, что ли, с них такие текут? Или тварюга обоссалась с перепугу? — брезгливо подумал он. — Этого только не хватало, зальют еще этой гадостью всю округу… А если какая-то инфекция?» Увязать капли с попаданием лап зверя на «серебряные мины» он не смог…

…Откуда Квест мог знать, что на пока он является самым опытным специалистом на Таймыре по вопросам практического контакта с неведомым?

Быт в хижине налаживался.

Совсем по другому себя чувствуешь, когда твердо знаешь, что от основных напастей у тебя имеется эффективное проверенное средство! Наблюдай за природой, слушай среду. Носи с собой действенное оружие и имей план. Днем привычно проверили сеть, результат не порадовал — полотно было перекручено, влетела лишь пара маленьких сижков, причем один уже объеденный налимом. Отдыхали, собирали ягоду, Квест перебинтовывал заживающее колено, потом учился бриться старой опасной бритвой. Не обладая практикой и умением правки, он никак не мог довести лезвие до должной остроты, чуть не плача, скреб щетину, кряхтел и резался. Что бы сократить мучения, решил отрастить солидные усы! Но пока что пробились лишь маленькие гитлеровские усики.

После обеда Димка с засады на холме добыл оленя.

Это был триумф самомнения, бальзам для мужской самооценки! Вот как бывает… Просто решил в порядке разминки поднять на холм охапку сухих сучьев, а увидел бредущего по ближним ягельникам рогача. И добыл первым выстрелом.

Кроме радости от охотничьей удачи, Квест с удовлетворением отметил, что оптический прицел винтовки не сбит — он стрелял с упора, куда целил, туда практически и попал, может, чуть выше. Навел, выдохнул, потянул спуск… Гды-ынсь — чв-вак! Пуля влепила молодому здоровому быку в шею, тот крутнулся на месте один раз и сразу лег. Сдирали шкуру и потрошили оленя уже опытно — подвесив его за задние ноги к дереву, на том же самом месте, где подобные операции производил бывший хозяин. Мясо было чистое, в сале. Не гонный, без запаха. Высочайшего качества мясцо, ягодное, сочное, сладкое.

На многих далеких базах-кордонах, не говоря о городских квартирах, добытчики-мужчины ограничивают пользование ножом первичным белованием и буторением дичи, развалкой ее на удобные для транспортировки куски, да и все. Для гостей эту добычу готовят не они… Это другой труд. Видно, крепко запала в душу советским людям фраза из бессмертного фильма «Девчата»: «Такой детина у вас на кухне околачивается!» И они, сами знаете, там и не околачиваются, занятые интересными мужскими делами. Но ничего страшного не происходит.

Ведь далее на сцену выступают наши кормилицы — жены промысловиков. Вот уж кто действительно возюкается с мясом, чуть ли не каждый день в промысловый сезон кропотливо разбирая его по пакетикам-достоинствам, вырезая и обрезая притащенные на снегоходах и катерах кусищи. Моет быть, именно поэтому описатели охотницких сцен часто уходят от описания разделки, опуская детали? Опустим и мы.

Разделанные куски положили в ледник рядом с избой, по соседству с лосятиной.

На печке варилось многочасовое мясо. Еще дымящуюся оленью печенку Наташа пожарила сразу, она постоянно переживала за нехватку витаминов для дочери. Судя по тому, что моча после поедания свежей печени становилась янтарная, как после прием внутрь кучки драже-поливитаминок, их тут было. В этих тундровых созданиях есть все, что нужно организму, и оленьему, и человеческому. Витаминно-белковая диета, однако. Сегодня ночью Димке приснился первый запомнившийся хороший сон — с табунами голых женщин. Наверное, от свежего мяса.

Наталья готовила впрок еду — так понравившиеся всем большие пресные лепешки, подступалась к изготовлению самых настоящих купат! Тщательно промывала фиолетовые оленьи кишки от едва переваренной голубики, бережно выскабливала их обухом тяжелого американского ножа.

Нож… Квест понимал, что пока не найдутся какие-то лазейки в глухой стене, окружающей жизнь неведомого былого Хозяина этой хижины, они не получат новых данных, способных помочь им выбраться отсюда в цивилизацию. Димка никогда не ставил перед собой целью запоминать топографические карты, он не увлекался краеведением, не был охотником или рыболовом. Во всех его былых приключениях, когда ему пришлось пережить немало тяжелых и опасных моментов, Диме помогали и, по сути, вели под руку верные друзья — Донцов, Сержант и Лапин.

Чем только не довелось заниматься Квесту в течение его предпринимательской деятельности: аппаратурой, продуктами питания, тряпками… Но с некоторых пор в сферу его интересов попал и туристический бизнес, в котором он преуспел. Основанная им фирма «Искатели приключений» работала стабильно, дела шли ровно и предсказуемо. Теперь он обязан достаточно хорошо разбираться в снаряжении, материальном обеспечении тургрупп и, в какой-то мере, теории выживания. Он знал, какое оружие и снасти потребны, какие продукты удобней всего, — подписание договоров на поставку, закупки и списания к тому обязывали. Консультировали друзья, отчасти помогал и невольный личный опыт, критически перерабатываемый теперь… Скажем так: теорией он владел неплохо. Вот практики не хватало. Да и не хотелось.

Это был тот случай, когда на убеждениях начинает пагубно сказываться противоречивый набор весьма смутных представлений и, увы, банальное незнание простых полевых реалий, кои никак нельзя разобрать на подлежащие анализу части лишь сидя у монитора. Дело даже не в том, нужно ли склонному к анализу и обобщению специалисту по турбизнесу периодически идти «в поля». Вопрос в том, как, где и когда ему коммутировать с тем самым «знающим человеком», который и составляет подавляющую массу тундровых практиков и не опалён, как он, обжигающей (и часто затмевающей горизонты познания) любовью к наличным деньгам. Ну так, а Сержант с Лапиным на что? «Подскажут, помогут, научат». Таким же хреновым образом Квест представлял себе природные особенности и географию Путоран: всё только примерно, прикидочно. Что-то ему рассказывали друзья, что-то — хе-хе, выжившие клиенты…

Какие-то названия он помнил, какие-то направления представлял. Но вот так, что бы опытным глазом поглядев на берега и оценив ширину потока, прикинув маршрут движения «Турболета» и время, которое самолет пролетел до падения, определить, какая именно эта река, как далеко протекает от обжитых мест и каковы будут шансы на спасение, если рискнуть и поплыть по ней, он не мог. Но наступающая осень могла заставить плыть, не на зиму же здесь оставаться! Вот только в какую сторону? Тут не угадаешь. Вполне может быть, что, казалось бы, спасительный путь на запад приведет их в глухие отроги Путоран, одно из самых малопосещаемых к северу от плато мест. А гибельный, по первому разумению, водный путь на восток, где цивилизация практически кончается аж до Чукотки, приведет их к Хатанге, куда они и летели… Карту бы им! Но карты не было.

Но почему ее не было у Хозяина? В чём загадка его исчезновения? Ведь он смылся отсюда не планово — исчез как-то внезапно, пусть панически, пусть интуитивно… Может, его банально сожрали?

Много довольно ценных вещей было оставлено в Хижине. Оружия не нашлось, но вот старой одежды хватало. Изба не была законсервирована на долгий срок, так, Хозяин небрежно позаховал кое-что… в укромные места на полках, да за печкой. Серебро бросил, в конце концов! Целый мешок! Создавалось впечатление, что Хозяин ушел в долгий маршрут, но безусловно планировал вернуться назад…

И тут его осенило! Квест вскочил из-за дощатого стола во дворе, где он шелушил найденные грибы и, невзирая на сопротивляющееся колено, ринулся к избе.

— Наташка, тайник! — прокричал он сходу. Хорошо, сразу понял, что пугает своим криком женщин и, скорчив пренебрежительную рожу, торопливо махнул левой рукой от себя назад, мол, там всё спокойно, я о другом.

— Здесь должен быть тайник, точно тебе говорю!

И он быстро пересказал ей свои «аналитические» мысли, корректируя и дополняя себя по ходу изложения. Женщина поднялась, вытирая руки полотенцем.

— Похоже, ты прав! — Димкино волнение передалось и ей.

Закинув Аленку повыше, что бы та не крутилась под ногами, они энергично принялись за поиски тайника, фактически заново обследуя тесное жилое пространство вроде бы отлично изученной избы.

«Схрон» нашли через полчаса и один перекур «для совещания». И помогла им, как ни странно, Алёнка! Мама вспомнила, что девочка частенько сидит под столом что-то там ковыряет. Полезли смотреть и увидели, что в одном месте неровные и как попало отрезанные доски имеют более широкую щель, а с одной стороны есть заметная выемка, вырезанная так, что бы было удобней поддевать доску инструментом.

— Топор! — скомандовал Дмитрий, отгоняя одинокого кровососущего интервента. Нож он боялся сломать, больно уж место для работы неудобное.

Полуметровая широкая доска поднялась не сразу, один гвоздь все же был вколочен. Что-то пискнуло, свернули любопытные глазки. Это была северосибирская полёвка, но Квест принял их, как большинство обывателей, попавших в тундровое жильё, за обыкновенных городских мышей. «Мыши пришли! — обрадовался он. — Вернулись, милые! Не лемминги, не пищухи — нормальные домашние серые мышки. Как они чуют жилое и откуда приходят к обжитому человеческому жилью?

В темноте вскрытого подполья теснились какие-то непонятные металлические предметы и инструменты, но мужчина сразу же ухватился за то единственное, что могло быть надежным контейнером — большую «банку» из толстой пластмассы с завинчивающейся крышкой. В таких сосудах, пока их не упрёт персонал, на предприятиях хранятся всякие промышленные химикаты и порошки. Горловина широкая, удобная. Он торопливо открутил синюю крышку. Внутри лежала толстая пачка разнородных бумаг или документов, крепко перетянутых бечевой. Оно! Разрезав ножом бечевку, Квест начал быстро перебирать бумаги, стараясь обнаружить самое главное — карту! Не видать… Листы тонкой бумаги, страницы из тетради, какие-то газетные вырезки. А вот и более толстый картон.

Он развернул лист к окну, что бы лучше видеть написанное и замер…

— Что там, Дима?

Ох… Где он это видел? Чёрт побери!

По мере того, как Квест понимал, что же держит в руках, эти самые руки слабели.

Это была специальная листовка, которой правительство США заботливо снабжало всех своих военных летчиков, летавших над советской территорией. Верхнюю половину листа занимал красочный звездно-полосатый флаг. Чуть ниже него, крупными буквами лист перерезала надпись на русском — «Я американец».

Еще ниже, уже мелким шрифтом, излагалась суть документа: «Пожалуйста, сообщите сведения обо мне в американскую военную миссию в Москве». Для начала пользователю листовки по инструкции всегда полагалось разыграть роль союзника. Потом, по обстоятельствам и характеру встречи, пустить в ход пистолет. Или нож… Этот? Квест ошалело посмотрел на «рэнделл».

Вспомнил!

Он навсегда отложил в памяти те поиски и кровавые приключения… Сколько лет прошло, а детали событий дней былых встали перед ним, как наяву. Квест, держа на весу ветхую бумагу дрожащими руками, тут же вспомнил все.

Как они искали и нашли, прятались и воевали… Глупая конспиративность и нормальная осторожность… Памятные поиски и разборки в Норильске и в Сочи. Как же они тогда бились за о б ъ е к т, попавший на Таймыр по засекреченной ленд-лизовской ветке АЛСИБ-а! Сколько страха натерпелись, но и радостей было немало.

Удивительный объект!

Легкий истребитель-бомбардировщик, ночной разведчик «Москито-MK7». Это чудо техники, самолет компании Де Хэвилленд, бомбардировщик или разведывательный самолет, который может летать высоко и с большой скоростью. Силовая установка из двух двигателей «Роллс-Ройс Мерлин», цельнодеревянная конструкция…

А какова романтическая трагедия, вполне заслуживающая отдельного романа — перегон с Чукотки, аэродромы подскока, падение в каньоне реки Калтамы, нелепая смерть Пилота и самый настоящий клад в фюзеляже!

— Да что ты молчишь-то?! — напарница нетерпеливо потянула его за плечо.

— Долгая это история, — отмахнулся он. — Потом расскажу, Ната… Я словно побывал в других местах… и временах. Аж дыхание перехватило! Держи вот, почитай.

Что же это получается, а?

Найденная ими много тел назад п а м я т н а я американская листовка, созданная специальными службами США для авиаторов-неудачников из «клуба сбитых летчиков» никак не могла попасть сюда — она навеки осела в загородном доме Донцова!

А это значит…

Ничего другого это не могло означать, кроме того, что поблизости от них, где-то совсем рядом в пойме заполярной реки лежит еще один «Москито».

Снежного барана Юрген все же добыл. С горя.

Пока они втроём тупо пёрли в гору и лазили по скалам — изматерились, обливаясь потом. Наверное, поэтому снежные бараны — чубуки — и считаются завидным трофеем среди охотников, иностранных особенно. Вот только увидеть их настолько тяжело, что они остаются у них только в мечтах. Много раз обматерённый зверь.

Поднялись на 650 м, по данным GPS, выбрали точку для засады, и через час услышали грохот камней. Через оптику Лапин первым определил присутствие животных — по движению белых «салфеток» (задница у них более светлая). Бараны были на скальном ярусе, чуть пониже их — в оптику хорошо видно, глазами же еле различишь, и то, только при движении. Хотя расстояние было не больше пяти сотен. «А писали, что они черные, — подумал Игорь, в отличие от Майера увидевший баранов впервые, — знатоки хреновы». Может когда и черные, но сейчас их было невозможно отличить от камней, а лежащего не ухватишь и биноклем. Игорь медленно поднял одну руку чуть вверх — Сержант увидел. Надо спугнуть, погнать на немца. Лапин пронзительно свистнул, потом выстрелил пару раз поверху. Бараны отбежали по полке метров на сто и опять встали; дичь явно не знала выстрела и человеческого свиста, значит и голоса. Вскоре стрелки по-хамски начали переговариваться между собой. Звери на весь этот базар реагировали, лишь поворачивая свои бошки — то на Лапина, то в сторону Юргена с Сергеем. Потом стадо вдруг рвануло вдоль полки.

Ближнюю самку Майер стрелять не дал, как и следом бегущего барана — его средней величины рога еще не замкнули над головой ценную трофейную окружность. Немец ощутимо мандражировал — редкая дичь, штучная!

— Ближе, мартышки, ближе, — шептал Сержант, глядя на подходящего быка через прицел, — Юрген, ждем…

Здоровенный баран на секунду встал.

— Мочить надо, фойер! — скомандовал Майер.

Чвак! — рявкнул маузер немца. Есть! В шею! Еще раз — чбыньк! Зверь споткнулся на левую заднюю, поджал кровь. Всё, не уйдет. Лапин оторвался от оптики, глядя на всегда сдержанного немца, зашедшегося в каком-то древнем германском боевом кличе, — его, казалось, услышали даже женщины внизу. Хорошо взял, без подранка. Потом был съем со скалы, разделка, диагноз. Пока спускались, их чуть не сдуло порывом ветра в кулуар.

Отборное парное мясо на это раз жарила Софи — по рецепту чилкутов. Получился путорански-канадский шашлык. Рога упаковали, часть мяса понесли к «Марсу».

К вечеру вылезла радуга — ярчайшая на фоне гор и реки. Сильна она в Путоранах.

Возле водохранилища Донцов попросил водителя остановиться. Черный «Туарег» несколько раз вздохнул антиблокировочной системой и встал.

— Товарищ полковник, а перекусывать будем? И где? — поинтересовался водитель.

— Что предлагаешь, Степа?

— Шашлычная по дороге или новое кофе «Занзибар» на выезде из Талнаха. Ребята были, им понравилось. А в шашлычной перед мостом шашлыки из баранины ха-арошие подают…

И тут задачи… Ладно, это легко решим. Хотя, как всегда в таких случаях, почему-то хочется невыполнимого: уюта новой неизбалованной кафешки в сочетании с бараньим шашлычком. Донцов вытащил из кармана большую желтую монету в пятьдесят рублей, недавно появившуюся в обороте и подбросил ногтем в воздух. Дурная привычка — самопроверка — родом из наивной молодости, когда им еще тупо верилось в судьбу. Решка.

— Ехаем в твой «Занзибар». Ну и название придумали. Местных что ли нет?

— Зато оно для экзотики пользительно.

— Не торопись, давай постоим немного… Да вылези же ты из машины, Степан! Подыши воздухом, погляди на местность.

Своевременная пауза жизненно необходима трудоголику. Андрей всегда тут останавливался, еще с тех пор, когда в молодости с большим трудом купил первый мотоцикл, раритетный «Урал».

Ему казалось, что это место и руднику «Октябрьскому» и вообще для использования человеком было предопределено давным-давно. Хорошее место, благодатное, правильное.

Этот перекресток в хараелахских предгорьях был известен древним, именно здесь пролегала основная оленья тропа, ведущая с юга на север. За столетия ничего не изменилось, вот и в наши дни городские и приезжие охотники отлично знают, что такое угодья «Мокулай-Джангы». Даже когда речку Джангы называют по старинке Деньгой, как и называли ее первые затундренные крестьяне с 17-го века. И сейчас там, как и прежде, добывают северного оленя. Так было всегда. А выход к угодьям начинается с левого берега реки Хараелах, с того самого места, где позже встал рудник «Октябрьский». Это и есть дорога с юга к обширным Пясинским тундрам, к богатым местам.

Место тут ключевое. Здесь проходили караваны-аргиши тунгусов и тидирисов, а позже саха и долган. Западное русло Великой Трансэвенкийской тропы. Неутомимые странники, тунгусы возили на север товары для межплеменного обмена даже из континентального Китая. Встретившись на Хараелахе, разные племена становились стойбищами, устраивали «ярмарки», вместе праздновали встречу, вели примитивные коммерческие беседы. Кто его знает, может быть, они издавна подбирали красивые камешки медно-никелевой руды на берегу Хараелаха, которую позже первые русские называли Еловой. Возле Еловой горы караваны-аргиши после обмена расходились. Кто шел к озеру Пясина, кто возвращался на юг, а кто кочевал по ущелье реки, уходя на восток.

Бывал в этих местах и легендарный Нансен. Мало кто знает об этом, но великий путешественник не просто добрался с севера до наших краев, но и совершенно четко обозначил важность пясинских тундр в районе предгорий Хараелаха. Позже в своей книге он упирал на необходимость создания инфраструктуры в этом районе — будет способ природные богатства вывозить. Как в воду глядел неуемный странник…

Место тут красивое. С высоты открываются обзорные панорамы всей низменной долины реки Норилка — вплоть до пясинских разливов. Вдали просматривается ломаная ленточка норильских домов, высотное здание больницы посреди тундры указывает на место, где тихо живет спальный район Оганер, а дымы над далёкой возвышенностью — это заводы Надежды. Рядом с водохранилищем лесистые горы и раскидистая пойма реки Хараелах, в которой с некоторых пор опять обитает хариус. Здесь хожалые люди всегда с удовольствием останавливались на отдых, поправляли поклажу и снаряжение, запасались в путь отличными дровами. Оно и сейчас не испорчено, а после рекультивации земель просто расцвело. Ниже «Октябрьского» люди обустроили дачный поселок, а выше рудника на реке до сей поры проводят слеты туристов, в них каждый год участвуют и Сержант с Лапиным.

В 30-х годах на Хараелахе работали геологи, заложив базу первичных знаний о районе. Потом открыли Талнах, рудную столицу России, и вскоре стало ясно, что люди осядут тут надолго. Место нравилось и военным людям. Ещё до появления Талнаха ниже по течению реки Хараелах была поставлена военная точка… Основательное место — для основательных дел. Когда давным-давно президент России приезжал на рудник «Октябрьский», то он именно тут говорил о развитии нации и территориальном обустройстве страны. Интересный факт. Во время визита президента хотели попросить, чтобы он расписался на своем портрете, висящем в приемной. Не получилось, не положено по протоколу. Президент сделал по-другому, оставил автограф в книге регистрации почетных гостей. Может быть, и правильно. А первым человеком, оставившим примитивную запись в этой книге, был неведомый древний металлург, более пяти тысяч лет назад придумавший использовать хараелахскую и норильскую медь для получения знаменитой таймырской бронзы.

Донцов несколько минут погонял по лёгким чистый талнахский воздух, после чего, как всякий истовый курильщик, достал сигарету, чтобы нейтрализовать целебное воздействие дымной гадостью.

— Пожить бы в таких краях вольным отшельником, — мечтательно бросил он в никуда. — Избу соорудить дело нехитрое и внизу, но что бы вот так, с высоты… да что бы простор под ногами расстилался, да обзор великолепный…

Вышедший из машины водитель заметил:

— Эйнштейн считал лучшим вариантом работу смотрителем маяка.

С удивлением посмотрев на драйвера, Андрей не без ехидства отметил:

— Удивил, брат! Откуда познания?

— Так это же вам академик Самохин говорил, когда приезжал в прошлом году? Забыли, товарищ полковник? Ну, я вас тогда к катеру отвозил.

— А…

Самохин… Всё точно, в последний раз они тогда и встречались.

Вот ведь служба какова! В одном городе живем, участки рядом, но видимся всего лишь раз в год. А ведь это своевременная мысль! Надо бы в ближайшее время встретится с неординаром, старым приятелем и вечным соседом по заброшенной даче. Если с кем и советоваться, так это с ним. Самохин мыслит и действует нестандартно… В последнее время вообще невозможно сказать, академической наукой он занимается или же созданием новой религии — слухов и газетных публикаций скандального характера на эту тему хватало. Донцов, не откладывая дело в долгий ящик, отыскал на коммуникаторе телефон академика. Абонент недоступен. Тоже не озера смылся? Или в поездках? Да нет, без роуминга академик никуда не поедет.

«Все равно достанем, — уже решил Андрей, — у нас традиционно длинные руки». Он нужен, пора советоваться с наукой и религией.

— Ладно. Садимся, едем.

Спрятав окурок в карман, Андрей с неохотой повернулся к «туарегу».

Мимо аспидно-черного джипа проносились яркие машины с алчущими природных красот семьями норильчан. После того, как старый дачный поселок на реке Хараелах электрифицировали, а грунтовую дорогу к нему заасфальтировали, в выходные дни на дачной трассе стало не протолкнуться от машин. Много сегодня тут народу. Тем более хорошо, что всё обошлось…

Вызов оказался ложным.

Сегодня им везёт. Никаких тварей тут не было. Просто большая одичавшая собака, загнавшая стайку маленьких пацанов на трубы… Все-таки, сотовый телефон с навигатором — самое величайшее нововведение двадцать первого века! Любой родитель это знает.

«Бывают же радости в жизни» — уже на месте происшествия подумал Андрей, без всякого интереса разглядывая грязно-серый труп огромного пса. Явно что-то з н а ю щ и й молодой философствующий талнахский участковый по имени Эльдар, пристреливший этого взбесившегося хищника, заметил:

— Следствием встреч разумного человека с действительностью всегда является обвал мифов. Даже самых красивых. Я прав, товарищ полковник?

— Вы бы лучше протокол осмотра тщательней составляли, товарищ лейтенант. Да почаще фотоаппаратиком щелкали. А то будет у вас обвал… премии.

Тот даже сопеть не стал и плечами жать. Вальяжно ухмыльнулся, и все. Точно, философ.

«Зараза! Что-то уже бродит среди населения. И неудивительно, множественные факты не скроешь, рты не заткнешь». Но ничего полковник не сказал участковому в ответ, не было у него полномочий на раскрытие тайн. Пока не было. Он залез в «Туарег» и покатил назад, что бы остановиться у водохранилища. Что бы успокоится там и пофилософствовать.

На приличной скорости обгоняя оранжевые автобусы, они проехали громадину ТЭЦ и вскоре впереди показались высотные микрорайоны Талнаха, заблестел на солнце хрустально-алюминиевый купол нового Аквапарка, предмета законной гордости Города Горняков. Деревья побежали от трассы в стороны, асфальтовая полоса расширялась — природа начала замещаться цивилизацией, невольный скоротечный отдых заканчивался и остатки спокойствия полковника Донцова как рукой сдуло. Одна оперативная проблема сменилась другой и называлась она «Куда все делись?»

Он потерял из виду группу Майера.

Вчера новосибирские гидрологи забросили партию своих исследователей на озеро Накомякен. После высадки учёных в устье речки Тонель вертолетчики по просьбе полковника облетели на Ми-8 всё озеро, но судна на воздушной подушке не увидели. Его не было и на Нахте, не видать было и на Собачьем. Допустить, что экспедиция совершенно неожиданно кардинально изменила маршрут, Андрей не мог — сделать это им не позволяли ресурсы, количество взятого с собой топлива и прочие вполне учётные факторы. Спутниковый телефон в группе был только у немца, но номер аппарата Андрей Донцов не знал, за что чуть не порвал подчиненных на бахрому. Те срочно послали полуофициальный запрос провайдеру (для официального нужно было официально же соорудить д е л о), но надеяться, что транснациональная корпорация спутниковых связистов с большой охотой и всем тщанием откликнется на зов организации с приснопамятным страшным названием КГБ не было фактически никакой. Ответ-то они дадут, но вот когда…

У Димки Квеста спутниковый номер германца конечно же имелся, но всё дело было в том, что и самого Квеста уже второй день нигде не могли найти! Улетел коммерс куда-то. Настолько «куда-то», что даже секретарша в его офисе не смогла назвать Андрею точных координат места пребывания начальства. «Шеф обещал вернуться через несколько дней». Это Донцову тоже не нравилось.

Даже если Димка Квест засел в сонной летней Игарке, его сотовый должен исправно схватить коннект — благо, сейчас ретрансляторы уже по всем таймырским посёлкам стоят. Специально связь отключил? Типа устал… Тоже вариант, но что-то непохоже на старину Квеста, которого коммерческие дела «всегда зовут»: две группы на маршруте, причем одна иностранная, да еще и со сложным, порой непредсказуемым маршрутом.

Донцов приказал поднять и проанализировать сводки всех происшествий в тех краях: крушения или пропажи судов, ЧП с авиатехникой. Всё вокруг Игарки было спокойно, тьфу-тьфу…

Вообще-то этим летом в плане технических происшествий на южном Таймыре было относительно благостно, вплоть до последнего времени. Даже лодки не тонули, в МЧС радовались. Но так было не везде и не сейчас, авиаторы последней статистикой похвастаться не могли. Вот недавно с экранов радаров неожиданно исчез маленький пассажирский «Турболёт», идущий на Хатангу. Самолет частный, чартерный и к норильскому авиаотряду не имеющий никакого отношения. Летел из Сургута на Хатангу. Как часто бывает в наше наждачное время, страшному происшествию уделили толику информационного времени, попереживали, и не более. К тому же, ни одного норильчанина на борту не было. Поиски велись сургутянами и из Хатанги. Норильские группы, хоть и принимали в поисках участие, но… беда соседей, увы, всегда вторична.

Слава богу, потерянный Донцовым из поля зрения личный друг и известный предприниматель Дмитрий Квест в этом происшествии никак не мог быть участником, он сейчас совершенно других землях обретается. «Кстати, — запоздало придумал Андрей, — а может, и по Димке запрос провайдеру закинуть вдогон? Узнать, раз связи с ним нет, где в последний раз его телефон пеленговали? Надо поручить девчатам».

И усмехнулся. Паранойя?

Глава 8 Бросок на севера

«Каждый год тысячи людей покидают свой дом всего на день, чтобы совершить небольшую прогулку, покататься на лыжах, поохотится или подышать свежим воздухом. Многие из этих нескольких тысяч получают травмы или погибают, будучи не подготовленными к встрече с возможной бедой. В любом случае добровольцы поисковых служб и сотрудники спасательных команд со всей страны самоотверженно ведут поиск, спасение и, к несчастью, очень часто обнаруживают уже останки пропавших людей, которых они даже не знали… Даже те, кто очень много времени проводит вне дома, часто становятся жертвой Матери Природы, но большинство этих жертв просто не подготовлены к встрече с трудностями внешнего мира».

(Майк Тьюттл. Президент Национальной Ассоциации по поиску и спасению. США).

«— Тут, на эвакопункте, вы должны будете пробыть от пяти до десяти дней. Точнее этот срок будет определён нашим врачом, потому что вам предстоит тяжёлый, многодневный переход. Место, куда мы вас отведём, конечно, не рай. Там нужно работать. Каждую пядь земли наших поселений мы отвоёвываем у джунглей. Однако там вы будете свободны, сможете обзавестись семьёй и трудиться на собственное благо. Жилище на первое время вам подготовили те, кто прибыл туда раньше вас. Такая уж у нас традиция. А теперь я готов ответить на вопросы».

(Илья Варшавский. «Побег»).

К северу от Норильска в топонимике начинают доминировать другие языки.

Эвенкийские названия, которых так много в Путоранах и окружающей их предгорной тундре, здесь уступают, под давлением языков, по-настоящему «тундровых», названиям нганасанским, долганским и ненецким. Гидронимы последних на топографических картах для русского взгляда и уха выделяются некой особостью, какой-то едва уловимой пренебрежительностью. Названия тундровых рек и речек в тех местах часто заканчиваются на «яха». Мессояха, Варганяха, Амбадаяха, Сеяха, Тадибияха… На языке аборигенов «яха» — река. Согласно старой авиационной легенде, оказывается, была и такая речка — Хуяха.

Перегонные расстояния на северах огромные, речка эта от ближайшего аэродрома удалена верст на триста. При полетах на малых высотах диспетчер порой не слышит докладов пилотов малой авиации и в таких случаях просит все борта, находящиеся ближе к аэродрому и имеющие с пилотом связь, продублировать информацию.

В тот раз диспетчер не услышал самолет Ан-3. Никто из «дублеров» что-то не откликался… Наконец какой-то «высотник» — рейсовый пассажирский самолет — решил помочь бедолаге, и влип! «Высотники» не любят вникать в будни малой авиации, у них свои проблемы, контрольные точки, своя жизнь, заоблачная. Но этот сжалился, решил помочь. И вот такой у них состоялся диалог.

Высотник: — Давай информацию, чего хотел?

Маленький: — Передай, борт такой-то, работаю в пойме реки Хуяха на 300…

Высотник диспетчеру: — Тут вам борт передает, бортовой номер …, работает на 300 в пойме Ху… Ху… В общем, название вашей реки совершенно матерное!

Но, несмотря на кажущуюся экзотичность, часть названий в местной топонимике, и весьма немалая, — это искаженные аборигенами старорусские слова. Ибо русских людей тут хватало издревле. И еще неизвестно, как бы сложился облик этих мест, если бы тому не помешали геополитические, как сейчас бы сказали, обстоятельства.

Во всем был виноват, как водится, наш царь-батюшка.

Распространённая версия гласит, что напугали его клерки донесениями. Хоть достоверной информации о происходящем не было ни у кого, но слухи о том, что какие-то иноземные купцы бесконтрольно завозят товары на Крайний Север, насторожили правителя и напугали. И разозлили, судя по всему. Не повезло купцам.

Читая исторические материалы по освоению Таймыра, словно заглядываешь в другую эпоху — так порой образно и ярко описаны все исторические детали, но все-таки главное в таких записках — завораживающая приключенческая, порой детективная история, от которой буквально захватывает дух.

Гарнизон стрелецкий из Мангазеи к 1672 году по приказу царя Алексея Михайловича перебрался в Туруханское зимовье. Изрядно потрудившись, мангазейцы построили Новую Мангазею у стрелки рек Турухан и Енисей. Казалось им, что это временно, что царь опомнится, скоро все наладится и они вернутся в привычные места. И вот, на тебе…

Если представить знаковое официальное сообщение, но в трактовке «от наших дней», то получится что-то вот такое: «Опасаясь за целостность и неприкосновенность наших северных и сибирских границ, для предотвращения вторжения иноземцев, приказываю…» А приказывалось стрельцам и казакам открывать огонь на поражение без разбора и топить нещадно практически любое судно, появившееся в Ледовитом океане. И топили.

Непродуманное решение убило мангазейскую торговлю, заморозив и развитие Таймыра. Промыслы по реке Пясине и морскому всему таймырскому побережью, не имея рынка сбыта, постепенно сократились. Кроме того, назрел новый политический момент — гарнизоны стрельцов разгонялись по всей России, стрельцы стали опасны, а потому не нужны, их постепенно заменяли казачеством. Часть русского населения разъехалось, а часть стрельцов, и ранее охотно занимавшихся пушным промыслом и незаконным сбором ясака в свою пользу, окончательно ушли в это занятие. Многие русские ассимилировалось, внеся свою лепту в позднее формирование субэтноса долган. Как считал исследователь местных племен Б.О. Долгих, вот здесь, на зимних станках и на «летовках», складывались совместно живущие, кочующие и совместно ведущие хозяйство группы семей самого разного происхождения, но говорившие на одном языке и создавшие явственное единство материальной и духовной культуры. Вся эта зона была своеобразным реактором, в котором самое различное по происхождению население консолидировалось в единообразную массу долган…

Так или иначе, но Москва про нас забыла, и Таймыр опустел надолго. Во второй половине XVIII века про Таймыр вспомнили, и немалую часть затундряных крестьян насильственно переселили в верховья Енисея на безлюдную границу с Китаем. Уехали самые сильные, активные и трудоспособные. А что — Таймыр ведь бесперспективен! Правда, тогда это еще не называлось переселенческой (правильнее было бы назвать пораженческой) программой «Север-Юг»…

А ведь Россия еще с XVI-го века торговала норильской медью в той знаменитой Старой Мангазее, стоящей близ впадения реки Таз в Обскую губу. Там вообще настолько хорошо торговали, что еще в 1603 году Мангазея получила от Москвы статус города. Норильские земли вошли в состав Мангазейского воеводства и по Таймыру стали селится русские промысловики. В столичную для них Мангазею они ходили Северным морским путем на парусных кочах. От Мангазеи русские землепроходцы вышли к Енисею в устье реки Турухан, где в 1607 году и был поставлен Туруханский острог, куда позже остатки Мангазеи и переберутся. В 1667 году зимовье Дудино было превращено мангазейским пятидесятником Иваном Сорокиным в укрепленный пункт, а из Дудино потянулись зимние и летние тропы-маршруты к рекам Норилке и Рыбной — к Норильскому зимовью, где позже появился поселок Валек, к селу Введенскому на реке Пясине и к Часовне на реке Рыбной.

Но поздние исследователи Таймыра лишь отмечали по рекам и озерам удивительно большое (относительно, конечно) количество брошенного одиночного и группового жилья, постепенно пустеющего со времен закрытия Мангазеи и до той поры, когда затундряные русские крестьяне навеки ушли кочевать с эвенками и северо-западными племенами народа саха. Лишь искаженные названия рек, озер и урочищ остались.

Но и это еще далеко не настоящая древность принорильских земель. Просто еще почти ничего не раскопано. Нет, геологов-то хватало, а вот археологов…

Но кое-какие археологические исследования на Таймыре в свое время были проведены.

Река Норилка с самых древнейших времен была плотно обжита. По ней кочевали народы «саха» — якуты, и через нее же проходило западное ответвление Великой Трансэвенкийской тропы. Из Дудино шла дорога на Норильское зимовье (ныне поселок Валек), или на село Введенское, стоящее у истока озеро Пясина… Уходя в короткое лето на реку Пясину, проплывая с рыболовными целями в тех краях на моторке или катере, не поленитесь, притормозите! Ибо отсюда и пошла древнейшая история норильского металла. Ведь село Введенское и станок Курья русские поставили примерно в том районе, где, собственно, и начиналась, древняя металлургия.

Сначала бронзолитейные «следы» нашли геологи. В 50-ти км западней Усть-Половинки на северном склоне плато Хараелах прямо на поверхности геологами МКГРЭ было собрано руками 40 кг самородной меди. Находили и оплавленные куски меди.

Приехавший для исследования археолог Леонид Хлобыстин открыл «Таймырскую бронзолитейную провинцию» — Пясинский и Таймыро-Якутский бронзолитейные очаги. В древнем поселении Усть-Половинка в 100 км к северу от Норильска, названного так участниками раскопок Заполярной экспедиции Ленинградского отделения Института археологии, были найдены обломки тиглей и льячек, массивная отливка, застывшая в углублениях земляной формы. Состав примесей меди, использованной в Усть-Половинке, тождественен меди месторождения Норильск-1, а не хараелахской, что говорит об исключительно давних знаниях людей о наличии там руд — задолго до Сотникова и Урванцева. Первобытные металлурги не были технологическими примитивистами — на стоянке Усть-Половинка археологи нашли железный нож со сложной бронзовой рукоятью, то есть, люди умели конструктивно соединять несколько технологий, делать композитные изделия. Этот биметаллический нож, может статься, и есть самая ценная находка на Таймыре. Он самый древний из найденных по всему Северу и Сибири подобных изделий.

Бронза на реке Половинке плавилась прямо на местности, под открытым небом в тиглях. Надо учесть, что в те далекие века тут главенствовала не тундра — граница леса проходила на несколько сот километров северней нынешней. Первобытные металлурги были настоящими профессионалами, они не разменивались на охоту и рыбалку, всё нужное получали меновой торговлей — за хороший ножик много мяса можно отдать.

Норильская бронза была весьма характерна и необычна присадкой мышьяка, источником которого было Тарейское месторождение ртутно-сурьмяно-мышьяковистых руд. По примесям в бронзах никеля, платины и золота мышьяковистые таймырские бронзы легко опознаются среди всех других бронз. Они распространены в Южной Сибири (это карасукские, федоровские, тагарские и хуннские бронзы), в цивилизационных южно-среднеазиатских оазисах. К ним же относятся знаменитые волжско-камские мышьяковистые бронзы. Очень может статься, что и хараппские, шумерские и даже микенские бронзы имеют такой же уникальный состав. Проверить надо. Норильская бронза появлялась и в Мангазее.

Были у ученого недоброжелатели, как водится, имелись завистники-оппоненты. Однако вклад Л.П. Хлобыстина в таймырскую археологию невозможно переоценить.

С деятельностью Хлобыстина связано много старых и новых легенд. Говорят, что коллеги считали его «археологом от бога» — за постоянную и потрясающую успешность в проведении разведок. Леонид Хлобыстин более изучал именно средний и южный Таймыр: Тагенар, Мокоритто, Пясина, Хета, Хатанга. Мечтал изучить Тарею, берега Таймырского озера и Карского моря, но не успел. В подавляющем большинстве источников говорится, что ученый не интересовался районами южней озера Пясино, мол, «до нас не археологи дошли». Это неправда, дошли. Они обследовали и путоранские озера — на озере Дюпкун и Глубокое были найдены стоянки времен неолита.

По мистическим слухам-предположениям, в могилу его преждевременно свела именно мистика древних захоронений, мол, разбудил ученый лихо… в виде злых духов потревоженных могил, подхватил фатальную болезнь. Где случилась напасть? Называют полуостров Ямал, но чаще — место последних исследований, остров Вайгач с его знаменитыми захоронениями и ритуальными местами. Якобы, старейшины-ненцы предупреждали учёного о нежелательности раскопок.

Так что первые норильские металлурги — это не «комсомольцы» или заключённые, жертвы двадцатого века. Древние специалисты по выплавке бронз жили тут около несколько тысяч лет назад и пропали в неизвестном направлении. Нынешние местные народы никакого отношения к культуре древнейших металлургов Таймыра не имеют.

А вот что это был за народ и куда он делся — неизвестно. Вечная тайна. Пришёл с запада, ушёл неизвестно куда.

Домой, в родной уже Норильск, они вернулись с Нахты понурые и расстроенные. Вчера целый день в городе лил мелкий нудный дождь. Под его холодной моросью они и собирались в путь, готовились к новому маршруту. Рита с Софи, не выдержав уныния сборов, отпросились в город — поглазеть и вспомнить про цивилизацию. Прошлись под зонтом по Ленинскому проспекту, привычно улыбаясь каждому, посмотревшему на них, заглянули в пару шашлычных и тут же выскочили наружу, не выдержав громких матов и царящих там нравов Дикого Запада. Их потрясли голландские цветы на улице, баннер с хитро прищурившимся нганасаном на фоне дымящих заводских труб и чарующая настенная табличка на фоне осеннего газона с надписью «Осторожно, сосули!»

Но самое сильное впечатление от Норильска женщины получили в пригородном автобусе. Обычный белорусский автобус полз по трассе неторопливо, народу в него к вечеру набилось достаточно много — турбазы уже закрывались. Низкое солнце из-под уходящих на восток туч заглядывало в окна, перегар, запах костра и жареного шашлыка ел глаза. Атмосферу поездки определяла музыка из трех мобильников, выкрики кондуктора и неизбежная — герметизации-то никакой нет — пыль, висевшая в салоне. Оконтурили всё это громкие и веселые разговоры поддатых. Кто-то из пассажиров вышел на повороте у жилого района Оганер и счастливой Софи досталось сидячее место возле бодрой брюнетистой бабушки — учительницы английского, которая тщетно попыталась начать разведчисткий разговор на профильном языке, — мисс Пайе учительницу английского понимала плохо. А вот Рите пришлось стоически переносить всю поездку на ногах, нервно улыбаясь мутным взглядам соседей и интенсивно протирая лицо красным «мальборовским» носовым платком.

Следующий день был знаменательным.

Шведка с утра готовилась к войне против русских с применением оружия массового поражения — «балтийской салаки с душком», что значит «напрочь прокисшей и пахнущей черт знает чем». Шведы, особенно северные, считающие ее истинным лакомством, с нетерпением ждут «премьеры» салаки с душком, то есть того торжественного дня в августе, когда впервые можно открыть пузатые банки с серебристым содержанием, накрыть стол на улице, прикусывать молодой картошкой, мелко резаным луком и помидорами. А потом пить и петь до упада, распространяя ароматические и акустические миазмы в темную и теплую летнюю шведскую ночь. Этой тухлой салакой шведка хотели страшно удивить и даже напугать норильчан, ибо вся цивилизованная Европа приходит в ужас от этого варварского праздника. На пикник пригласили начальство аэродрома, пилотов и несколько норильских эзотериков, со многими из них Рита уже успела установить контакт.

Открыв специально приготовленные консервные банки (из-под крышки тут же брызнуло несколько специфических фонтанчиков) и выложив действительно густо пахнувшую рыбу на тарелку, шведка, победоносно поглядывая на компанию, вопросила: найдется ли тут смельчак, что решится испробовать сие блюдо?

Но агрессорша быстро пожалела о своем предложении, ибо «эти русские» тотчас же образовали очередь из желающих. А как ты думала? Нам всё любопытно! Дело было еще и в том, что в составе русской стороны главенствовали тертые северные калачи, и все они когда-либо да пробовали рыбу северного посола, то есть слегка прокисшую, а потом засоленную. Это почти то же самое, что и «шведское оружие». Да и остальные норильчане, годами посещающие ближайшие ларьки, не испугались этой дутой угрозы.

К ночи погода стала синусоидная: дождь — солнце — дождь — ветер. А сегодня погода — как на заказ, тихо, солнечно, просто мечта для странника. Хорошо бы вот так начинать спокойную долгую рыбалку в проверенной компании… Только давно замечено опытными людьми, что рыба лучше идет на снасть именно под мелкий дождь да под морозный утренний туман. Ну не загадка ли? Для поискового же мероприятия лучших условий просто не придумаешь.

Судно на воздушной подушке шло по необъятной пустынной глади озера Пясина, постепенно приближаясь к истоку одноименной реки. Низкие болотистые берега с середины озера были почти не различимы. Скучно…

Вскоре встретили сломавшийся посреди озера огроменный катерище-водомет Никелевого завода — дорогое серый монстр военизированного вида. Советская сборка! Но дикие деньги не помогли, бобик сдох, пикник накрылся… Пассажиры, норильские начальники высокого разбора в мятых белых штанах, пили горькую под полосатым тентом. Вид у пассажиров монстра был унылый. И двойственный, как всегда в России и происходит с состоятельными людьми, вынужденных корпоративно влачить полузападный облик по нашей азиатской действительности. Они всегда эклектичны по-гоголевски: «Да не стой ты, как истукан, тащи скорее бренди!» На озере Пясино всё это выглядело особо смешно.

Плавное усыпляющее движение скрашивали рассказы Сергея Майера о реальных и выдуманных историях, случившихся на этом знаменитом водоеме.

Сейчас он рассказывал про себя.

— Было это в конце прошлого века, ваш проводник, тогда начинающий доктор еще был молод, горяч и рисковал плавать на чем попало, — вещал Сержант, полуобернувшись в кресле рядом с рулевым Лапиным. — Я тогда еще только начинал работать в медицине, не успел обрасти обязанностями и мог срываться в путь прямо посреди недели, без всякого отпуска. Мой коллега по травмпункту был заядлым рыбаком, еще из старых фанатов… Игорь, ты Женьку Болотова помнишь?

Кормчий молча кивнул.

— Вот… Для рыбалки он самостоятельно сконструировал и собрал моторную лодку, которую оснастил двумя подвесными моторами. Страх! Однажды пригласил меня и еще пару мужиков на Пясино. В одну из суббот мы собрались в посёлке Валёк. Двое из нашей компании собиралась порыбачить на озере с недельку, а мы должны были вернуться к вечеру. Я тогда только учился и попросил хозяина лодки для практики уступить мне руль. Пока шли по реке, сбиться с курса было невозможно, но вот когда вошли сюда, в Пясино, изобилующее мысами и заливами, маршрут стал корректировать он, человек знающий и опытный. Наконец причалили к берегу, там старая охотничья изба. Перенесли вещи и провизию тех, кто собирался оставаться. Как водится, отметили прибытие. Я пить не стал, тогда еще боялся…

— Когда утром, оставив группу добытчиков, мы отошли от избы, то обнаружили, что на озеро упал плотный туман. Судно повёл хозяин — я этих мест вообще не знал и устроился на носу, спиной по движению лодки. И хотя из-за тумана ничего не было видно, всё равно вертел головой во все стороны. И вот… При очередном повороте головы вправо перед моими глазами вдруг возник коридор с удивительно чёткими, ровными краями, чистый без малейших признаков тумана. Через этот просвет я увидел заводские трубы Норильска и понял, что мы плывём в обратном направлении! Не из Пясино, а обратно, в Пясино! Я сразу же сказал об этом капитану и в доказательство показал рукой в сторону коридора, но просвет уже растворился в пелене тумана. Мне коллега категорически не поверил, резонно ответив, что ничего я не смог бы увидеть сквозь такую «вату»… Мне с великим трудом удалось уговорить его, даже в шутку пришлось пригрозить оружием и развернуть моторку на 180 градусов. И что вы думаете? Через час мы оказались в устье реки Норилки… Руль лодки был установлен неточно, и посудина незаметно для глаза развернулась. Но во всей этой истории меня до сих пор интересует случившийся «туманный» феномен… Хотелось бы узнать его природу. Рита, может вы что-то слышали или знаете?

Рита, пожалуй, единственный член экипажа, как слушал рассказ Сергея Майера с должным вниманием, откликнулась моментально:

— В фольклоре так называемых «мистиков Севера», я имею в виду европейский Север, принято считать, что подобные «игры тумана» предшествуют появлению мистических существ, — совершенно серьезно ответила основательница эзотерической школы «Уммо», машинально поглаживая шейный оберег.

— Мистических? — недоверчиво скривился Сержант.

— Отчего вы смеетесь, т о в а р и щ? Вы спросили и я вам ответила.

Она качнула стриженой головой, двинула брови вверх, как бы говоря: «Тут всё непросто, это для посвящённых», глотнула кофе из своей «кружки» — металлического колпачка термоса — и, поправив модные солнцезащитные очки, продолжила:

— Дорогой Серж, вам тоже необходимо завести себе защитный оберег. Вы можете попросить у местных долган, они отлично умеют их изготовлять. Не знали? — Это было сказано вроде бы миролюбиво, но уже таким автозаводным тоном, что на лице её сразу появилось выражение упрямства, а подбородок слегка выдвинулся вперед.

— Непременно попрошу… Знаете ли, у меня долган в больничном окружении — сотни, — театрально съязвил мужчина.

— Так и быть, я вам пришлю из Швеции. Вы мне еще кофе не нальете?

«Бред какой-то несет мадам Акула… мистики Севера… существа в тумане…», — подумал Сержант и потянулся за термосом. Себе, что ли, налить?

— А какие это существа?

— На Севере бывают самые необычные твари, и во сне не представить. Выходят из-под земли, иногда многоногие, иногда без рта, часто двухголовые, — безмятежно откликнулась Рита, добившись, однако, нужной реакции. Майер выразительно поежился в кресле.

— Здесь же долганы живут, верно? — уточнила она. — У них есть такая легенда… Именно тут, на реке Пясине у племени пропали домашние олени, ушли, присоединились к дикому стаду. Люди искали и не могли их найти, голодали, вымирали. Через три года один человек пришел к мысу на севере реки, там оленей было невероятно много. На краю стада лежит двухголовый олень — это был их Хозяин, обе головы повернуты на север. Человек попросил его повернуться к югу, тогда одна голова повернулась и сразу же часть оленей отделилась и вернулась к людям…

Удивлению Сержанта не было предела. Вот это знания!

— Мадам, вы просто отлично подготовились!

— Мифология моя работа, — нимало не смутилась Рита.

— Тогда нам просто повезло. А еще? — потребовал Майер.

В разговор неожиданно вмешался Лапин.

— Все верно, есть такие мифы, — подтвердил он. — У ненцев в сказке заблудившийся в пурге охотник приходит к железному чуму, в котором живет лесной великан вместе с двухголовой женой. Они кормят его, неизвестно за какие заслуги дают серебряный лук, кладут в рот статуэтку «каменного старика»…

— Это что бы помалкивал, да? — глумливо догадался Майер.

— Именно так, — серьезно сказал Лапин. — Потом они велят этому оболтусу не стрелять по дороге, если встретит, безголовых чудовищ. Охотник действительно встречает таковых на обратном пути, но не стреляет, и в награду быстро оказывается у родного чума да еще убивает по дороге много оленей.

Тут жуткое перечисление опять перехватила чрезвычайно довольная таким развитием беседы эзотеричка. Чувствовалось, что она была в своей стихии.

— Нганасаны изображение своего Хозяина Огня («койка») изготовляли из раздвоенного сучка в виде двухголовой женщины, а в семьях двухголовые деревянные фигурки «сатуо» — «горелая головешка» — передавались из поколения в поколение. Койка Хозяйки Жилища делался из раздвоенного сучка ивы в виде двуглавой женской фигурки.

Игорь с готовностью кивнул.

— К сказанному мистером Лапинам добавлю, что многоногие или многоголовые существа почти всегда появляются вечером, — Рита показала пальцем на панель бортового медиацентра, — поэтому после захода солнца нельзя шуметь. Учтите это, Майер… Вы имеете привычку включать по вечерам громкую музыку.

— Включаю, привык, знаете ли. Я вообще высоко ценю свои привычки и буду им следовать, не считая, две злобных головы выглянули из-за холма или три. Для меня мои привычки есть главный показатель того, что моя жизнь устойчива, — улыбнулся ей Сержант. — Ладно, мэм, все окей… А еще какие звери упоминаются в этом… эпосе?

— Как правило, у таких существ всегда имеется какое-либо уродство, патология, порой отвратительная. У якутов во многих мифах средством передвижения является восьминогий олень, легко догоняющий любых других животных. А тундровые ненцы рассказывают про великанов без ануса, которые нюхают пищу, после чего она превращается в кал. То есть, они питаются запахом.

На такой спич Лапин с Сержантом последовательно среагировали так:

— Инопланетный ужас…

— Это серьезный клинический случай, если жопа заросла — немедля надо резать!

— А может, все-таки инопланетяне?

— Точно! «Покорись, землянин!» У-ууу!!!

Рита последнего эвфемизма, произнесённого уже на русском, понять не смогла, но насмешку, естественно, прекрасно поняла; промолчала и только бросила на Сержанта испепеляющий взгляд.

Крауф не выдержал и гыгыкнул, добавив что-то по-немецки, Софи согласно прыснула.

— Особо заметны среди заполярных подземных существ ненецкие «сихиртя» — маленькие светлоглазые люди, — шведка, казалось, не обратила никакого внимание на все насмешки. — Они обитают в песчаных сопках, пасут «земляных оленей» — мамонтов, ездят на собаках, шьют одежду собачьими сухожилиями, слывут среди соседей-людей кузнецами и колдунами. Раньше сихиртя жили на земле и охотились на диких оленей, но по воле рока их чумы превратились в песчаные сопки… Входом в жилище служит торчащий из земли «рог» — бивень мамонта.

— И как же только они, бедные, вылезают из промерзшей земли? — спросил Сержант заботливо.

— Вот какой вариант предлагают эвенки, — не смутилась рассказчица. — У Хозяйки Земли есть муж, безымянный пастух при ее разнообразном зверином стаде. Хозяйка выпускает из-под земли то больше, то меньше зверей в виде шерстинок, их из-под земли приносит местный шаман в своем бубне и вытряхивает их на промысловые угодья. Хозяйка хранит шерстинки в «шингкэн» — кожаной сумочке у себя под мышками.

— Ну у нее и подмышки!

И Сергей Майер прямо в сиденье принял знаменитую позу солдатской «зимней стойки», разведя скрюченные руки в стороны. Рита хихикнула, Игорь Лапин открыл было рот, но передумал и упёрся взглядом в лобовое стекло.

На том мистико-научные изыскания и закончились.

На какое-то время стало тихо, только низко ворчал двигатель и шелестел толкающий винт. Да и вообще обстановка в салоне к долгим разговорам не располагала. Все они прилично устали на срочных сборах и комплектовке, торопились в путь, потому и не выспались. Финн спал, уткнувшись в суконное плечо немца. Тот молча дремал, уткнувшись в боковое окно. К старту он устал больше остальных, ибо поутру успел съездить на какое-то экологическое мероприятие. По дороге на сходку ему повезло! Он попал под «настоящую» пыль. Местная обогатительная фабрика сливает хвосты (хвост-это перемолотая в пыль первично отработанная горная порода, смешанная с водой) прямо на природный рельеф, и это жуткое место называется хвостохранилищем. Когда вода испаряется, а ветер дует на город со стороны хвостохранилища, можно представить, что творится на улицах… Все вокруг в пыли, она забивается везде, где только можно. Юха, как и женщины, тоже поехал в городском автобусе, еще и в самый час пик, и, вдобавок, ядовитая пыль густо висела в воздухе. Харью был поопытней, рейсовый автобус его не пугал, потому он достал портативный анализатор воздуха и, к удивлению и восхищению норильчан, начал производить анализ воздуха в салоне. После детальных наблюдений финн был в шоке.

Они были не одни на озере.

Кто это там справа? Приглядевшись, Сержант увидел вдали моторную лодку, скрытую легкой зыбью. В восьмикратном приближении бинокля был виден рыбак, ковыряющийся в моторе. Обводя биноклем горизонт дальше, Майер заметил в стороне большой белый катер. Казалось, он стоит на месте: вот она, обманчивая неподвижность глубокой перспективы! Был виден мыс, но земля за ним с трудом различалась в завесе птиц, круживших над многокилометровой песчаной косой — мёртвой, без кустика, исполосованная ветром и волнами. Вот и весь пейзаж.

Издавна здесь пролегал кратчайший путь на север, освоенный на деревянных судах и заброшенный с тех пор, как появились железная дорога до Дудинки. Меняющийся фарватер отныне системно не изучался, лоции пропали и сейчас плавать тут можно, полагаясь не столько на карту или локатор, сколько на опыт, удачу и на простое везение.

Лапин натянул на голову наушники и слушал радио, Софи, подключив ноутбук к бортовой сети, что-то неспешно писала.

Поглядев направо, Сержант опять оживился и ткнул друга в бок.

— Ага! Вот где-то тут мы зимой и встали колом, — радостно сообщил он, — в самый лютый мороз! Чуть не сдохли, трахома… Ну, я вам рассказывал про зимние испытания первого «Марса», приобретенного господином Квестом. Сидели, ждали спасателей, пили водку. Игорь всегда был нашим главным связистом, научил нас тогда от скуки «тосту радиста Кренкеля», тот говаривал за столом: «Связь есть или нет связи — все равно «ПРИЕМ!» И принимал. Игорек, помнишь?

Тот повернулся, согласно кивнул, полузакрыл глаза и тихо забубнил: «Па-аёт морзянка за стеной весёлым дискантом…»

— О! Так это произошло здесь? — неожиданно оживилась Софи Пайе, захлопывая крышку нетбука. — А точное место сможете показать?

— Как же его летом покажешь? Да и зимой тоже. Это же пустыня. Лед был кругом, заструги, темнота. GPS-навигатор был другой, отметка не сохранилась. А! Вот напротив этого мыса мы и встали.

Облачка расступились для солнца и в салоне стало жарко. Сержант скинул куртку и остался в линялой тельняшке, которая привлекла внимание. Обнаружив общественный интерес к морской форме, Майер доверительно сообщил Рите:

— Была у моей бабушки одна любовь на всю жизнь — моряки.

Так за разговорами они скользили по прямой линии к реке Пясине. Воздушная подушка услужливо позволяла водителю гнать судно, не разбираясь, где мели, а где судоходные каналы. Шли к Сметаниной губе. Старинное, чудесное, но ныне начисто забытое название северо-восточного залива озера Пясино, из которого берет начало река Пясина.

Если и есть на принорильской территории подлинно исторические места, то почти все они — на этой реке. Огромной протяженности артерия, перерезающая полуостров почти целиком с севера на юг — самая большая река Таймыра. Это самый эффективный выход в интереснейший высокоширотный район полуострова. На север от реки высятся черные хребты мрачных гор Бырранга и арктические пустыни, голые глинистые пространства. На зиму даже дикие олени, а за ними и волки покидают тундру, расположенную за этой рекой. «Пясина самой природой огорожена от посягательств человека», — так говорили исследователи в 20-х годах прошлого века. Только в 1936 году в Пясину с океана вошел первый настоящий караван речных судов с… паровозами и вагонами для строителей заполярного металлургического центра Норильска. Привел его прославленный енисейский капитан Мецайк, тот самый, что привез в 1915 году из Красноярска на Диксон первую в этом краю радиостанцию.

До этого времени легендарная река первоосвоителей Таймыра просто не знала серьезных судов. Преобразило ее строительство Норильска.

Она и сейчас пустынна. Авиация почти убила речной флот. Реку опять забросили, забыли. Сейчас она живет своей жизнью и, похоже, вполне довольна этим обстоятельством. И, знаете, еще что… На реке Пясине сегодня загадок не меньше, если даже не больше, чем их было в прошлом веке. Что ни станок — легенда, что ни изба — интрига, что ни могила — детектив. Вот так.

Первую остановку для кратковременного отдыха искатели изрисованных плит сделали на полпути между заброшенным станком Введенским, которому было не менее трехсот лет и нежилым поселком Курья. У Введенского останавливаться не стали, заметив там моторную лодку. На берегу никого не было видно, ни дыма, ни движения. Если там обосновались браконьеры «промыслового типа», то работают ночами — цедят воду неводом, солят, набивают бочки. А днем отсыпаются. Не самая контактная компания.

Замеченная Игорем старая рыбацкая избушка, даже избушечка, подопревшая, срубленная много лет тому назад, терпеливо ожидала визитеров-ремонтников, но попадались ей все больше транзитники… Разделочный стол, вешала, надворный очаг — все было в запустении, кроме мусорной кучи за избой, — там серебрилась груда свежих пустых бутылок. Юха тут же «включил эколога», начал все это безобразие собирать и зарывать, пользуясь найденной лопатой. Лопата оказалась поганая и он не поленился, сбегал на судно за штыковой, «фискаровской».

— Что это, мистер Лапин? — заинтересованно спросила у русских Софи, опасаясь поднять с земли лежащий на боку продолговатый чугунок.

— А разве в Канаде такого уже нет? Вы не встречали в походах? Странно… Это форма для выпечки хлеба. Ого, смотри-ка, чугунная! — Лапин поднял и уважительно осмотрел утварь. — Вроде бы вполне целая.

— Экзотика, — поджав в удивлении губы трубочкой, бросил Юрген, уже успевший обойти ближние окрестности и налить в кружку горячий кофе. — Не скрою, и мне было бы интересно попробовать настоящий древний русский хлеб… Отличный кофе! Интересно, почему не получается сварить столь же вкусный, сидя в собственном доме, в тепле и уюте? На охоте получается… У русских так же?

— Хлеб — это можно, больших сложностей не будет, — неожиданно заявил подошедший Сержант. — Мука у нас есть, быстрые дрожжи тоже, так что, когда остановимся надолго, так и быть, испеку вам самый настоящий тундровый формовой хлеб.

— Вы действительно умеете печь крестьянский хлеб!? — чуть ли не хором воскликнули западные женщины и переглянулись. Все же русские до сей поры дикари…

Если бы он умел это делать, Сергей Майер покраснел бы от смущения.

Но почему «крестьянский»?

— Раньше в тундре все промысловики подовый или формовой хлеб пекли. Ну, это в формочках таких чугунных, их специально с материка завозили. Дефицит, то есть редкость. Так что, кто в ведрах, кто на листах железа, но некоторые и формы добывали… Да и сейчас многие отшельники-одиночки практикуют выпечку хлеба. И я ведь научился в свое время из рациональных соображений, чисто как стратегический холостяк, — признался он.

После обеда все немного посидели у обрыва, на дорожку. Словно не желая в очередной раз выслушивать колкости (хотя плевать ему было, на самом-то деле), Майер отошел в сторонку, пристроился на берегу и с наслаждением закурил. Сидя на береговой террасе он буквально захлебнулся от самобытной красоты древних земель. Граница! Далее к северу тундра стремительно дичает. И хорошеет… Сержант не был человеком искусства и не умел красноречиво расписывать красоты родного края. Иногда он вообще следовал установке: «Культурным быть не вежливо». А вот сейчас захотелось научиться.

Он дымил да смотрел на реку. На знакомую с детства Пясину, которая кардинально изменилась за последние лет двадцать. Она словно обрела какой-то интеллект! Не он один заметил… Раз в два-три года река внезапно и необъяснимо поднималась, многие мели и перекаты почти исчезали, каналы-протоки углублялись. Казалось, что огромной протяжённости река пытается самоочиститься, уже не надеясь на помощь материнского озера, из которого она вытекала. Само озеро с момента постройки комбината превратилось в гигантский фильтр-отстойник, по берегам которого оседали все ядовитые составляющие промышленных стоков. Несчастное озеро старалось, жертвуя собой, сберечь свою реку, отдать ей воду, настолько чистую, что бы проходная рыба в ней не дохла… Долго этот фокус удавался, рыба в реке не перевелась. А вот в систему Норильских озер она уже почти не входила — никто из ныне живущих рыбаков не застал того времени, когда в Путоранских озерах можно было выловить нельму и осетра, коими когда-то славилось озеро Лама.

Озеро Пясино тоже когда-то было рыбацким, промысловым; ныне же только сумасшедший будет есть рыбу, выловленную ниже по течению от Норильска. Рыбточки умерли, берега окончательно заилились — фильтр, он и есть фильтр. Его списывают.

Но настало время, и уже сама река решила, казалось, взять судьбу в свои руки — такой вот антропоморфизм. В спорах с друзьями Лапин на полном серьёзе утверждал, что пришел предел терпения среды. Налицо окончательная усталость принорильской природы от экологического бремени — стоков и сбросов, сернистого и хлористого газа, бесцеремонных вездеходных троп, инспекторских дорог вдоль газопроводов и линий ЛЭП. И рванул какой-то природный взрыв, качественный сдвиг, скачок — так думал и считал Игорь, и чем дальше, тем больше Сержант соглашался с ним. Река оказалась ему живым существом, весьма адаптивным, способным на жёсткий, если не жестокий ответ.

Майер подумал, что ничуть не удивится, если река сама образует запруду и превратит равнинные тундровые земли к северу от Норильска в сплошной катастрофический затон, призванный смыть все нечистоты, накопленные «обществом экскаваторщиков»… Это когда мы роем землю, добываем руду, льём металл, делаем из него экскаваторы для того, что бы завтра рыть глубже, а добывать больше. И порождаем из этого металла еще более чудовищные экскаваторы. И так до бесконечности. И никто не может внятно объяснить «экскаваторщикам», зачем вообще весь этот экстенсивный цикл нужен?

— Видать, самая реальная тема для Заполярья — превратиться в ноздреватый сыр, — потушив докуренную до фильтра сигарету, резюмировал Майер, как бы подводя черту. Но мысль не отпускала.

Всё, что касается влияния деятельности человека на природу тундры — сложный вопрос. Тут весьма показательны космоснимки. Если бы инопланетяне увидели только кусок Земли с полярной шапкой и тундрой, а не расположенные южнее квадраты вырубленного леса, то никогда бы не сделали однозначного вывода о наличии разумной жизни. Нас могли бы выдать исключительно расплывчатые пятна в районе Никеля, Воркуты и Норильска да неясная природа больших площадей развеваемых песков в районе Нарьян-Мара. Остальные воздействия локальны, хотя интенсивны.

Нефте- и газодобытчики буровыми вышками и нефтепроводами теснят оленеводов, что приводит к истощению оставшихся пастбищ… Сильнейшее разрушения ландшафтов в Норильске, последствия заполярных ядерных испытаний… Встроиться в жизнь тундры, по большому счету, не всегда могут даже современные оленеводы и охотники, нарушая хрупкое равновесие перевыпасом и повышенным убоем зверя. И все-таки можно сказать, что, за исключением районов действительно неуютных заполярных поселков и мест локального нарушения ландшафта добычей полезных ископаемых, природа тундры еще мало изменена человеком, а уменьшение населения в Арктике и удорожание вертолетов и вездеходов — лишь благоприятные факторы для нее. Влияние же глобальных изменений (загрязнение атмосферы, потепление климата, радиация) на российскую тундру по существу только начинает изучаться.

Но не поздно ли? Чем дальше, тем больше выяснялось, что роковой «щелчок» уже произошел, причем давно, и назад экологическую ситуацию так просто уже не отыграешь. Надо вкладываться, а это сделать нелегко, денег жалко.

Северная природа обретала какой-то «разум», она научалась давать отпор. Так или иначе, Пясина шалила, и чем дальше, тем больше. Причин непредсказуемых подъемов пясинской воды, стремительно уносящей всю грязь в океан, никто не мог определить. Да никто особо и не старался. Крепко профинансированная и должно снаряженная экспедиция научников, наверное смогла бы объяснить процессы рационально. Хотя, кто его знает… Мир всегда был полон тайн, и многие из них так и остаются неразгаданными даже в эпоху извращённой посткомпьютеризации.

— Не понимаю, как соусом «Тысяча островов» можно поливать свиной шашлык, — не вытерпел Донцов, глядя на тарелку друга, заполненную горкой жареного на углях мяса, — Это не сочетается, на мой взгляд.

— Ты просто никогда не бывал на лазурном острове Таити, — пропыхтел Самохин, тщетно пытаясь поудобнее пристроить в пластмассовое кресло своё большое тулово. — А я вот бывал. Там обожают поливать свинину всякими сладкими, пряными и кислыми соусами, и получается вполне деликатесно. Кроме того, именно мясо жирного порося в тех весях контрасно готовят вместе с морепродуктами, ибо другого мяса на островах просто нет, свинина традиционна. Раньше еще человечина была, они её поливали… Может, и сейчас иногда поливают, для родных и близких… Это в тебе косность кулинарного мышления говорит. Ты костный, Донцов, — сделал вывод академик, в третий раз возвращая на место убегающий круглый столик. — Еще пивка возьмем?

— Ладно, не дуй щеки. Таити-маити… На Таити мы не бывали, но в подобных ярких краях доводилось попутешествовать, — хмуро отбился Андрей. А мебель действительно неудобная. Во всех летних кафе неудобная. Когда-то была гнутая железная, то ли дело! А сейчас везде тонкий хлипкий пластик, и традицию тому положила жена бывшего мэра Москвы.

— Как же, как же, наслышан, путешествовал ты… На ржавом тяжёлом крейсере.

— Не на ржавом, и не на крейсере… А на острова высаживаться приходилось.

— Вот и надо было пробовать деликатесные блюда, а не затвором лязгать. Пора уже приобщаться к мировой кухне, — беззлобно пожурил его Толик, протягивая Донцову для пробы кусок мяса, обильно политый спорным соусам. Тот с усмешкой покачал головой, кивнув на старую добрую аджику. Но сам снедать не торопился, — полковник был занят тем, что мысленно переваривал уже высказанное Анатолием по поводу нового феномена.

— Кстати, ты не первый, кто пришел ко мне с подобными вопросами. И даже не третий, — не переставая жевать, ошарашил Самохин Донцова.

— Да? И кто же в первых рядах запаренных? — Донцов быстро поднял на него глаза.

— Может быть, ты и удивишься, но это были простые обыватели, — легко выложил инфу Самохин. — Это наш сосед, например, что живет за протокой, Николай, фамилий не помню, ты его знаешь… Еще один мой знакомый, работник мерзлотной лаборатории, заядлый снегоходчик. Информация, она как настоящий башкирский мёд, продукт сладкий, липкий, имеющий высочайшую степень текучести. Ты удивлен?

— Не особенно, — признался Донцов, — мы обязаны этого ожидать.

— Ожидайте. Но тщательней скрывайте, а то сочится. Скрывайте, это нормально для ГеПеУ. В мире нет ни одной страны, где бы власть ни стремилась скрывать информацию, а взамен вешать лапшу на уши добропорядочным бюргерам.

Они уже полчаса сидели в кафе-шашлычной «Синильга» (что свидетельствовало о похвальной начитанности владельцев), раскинувшей полиуретановый шатёр напротив старого городского стадиона «Заполярник».

Заслуженный стадион — носитель уникального северного термина — накрыли уже вторым гигантским куполом, после того, как выяснилось, что американские проектанты напортачили с первым. Вначале горожане здесь были недовольны, здесь все-таки сохранился главный в городе хорологический ресурс (это когда вы смотрите на панорамы или пейзажи и отдыхаете душой). Люди не хотели, что бы куполом-ангаром портили кругозор. Но вскоре общественное мнение признало, что бесхозный стадион с просевшим полем и позорными трибунами, полностью оккупированный пивными группировками, засравшими (во всех смыслах) всю площадь — никакая не хорология и вообще есть большее из зол… Но мнение учли и второй купол сделали прозрачным. Появился хозяин, существенно облагородивший территорию, и затеявший пять лет назад массированные лесопосадки. Большинство невысоких деревцев прижилось, получился скромный, но милый северный городской парк.

Ломая голову все нелегкие последние дни, Донцов так и не смог выстроить цельный и обоснованный план действий. Ситуационных аналогов не было, подсмотреть не у кого… За все годы службы в КГБ он привык защищать заполярную Родину от самых разных напастей. От шпионажа и от терактов, от возможных диверсий или вторжений сил недружелюбных соседей, от разборок криминальных группировок, от опасных сект и ненормальных одиночек. От техногенных катастроф, наконец. И даже от океанских пиратов.

Но никогда Донцов не думал, что ему предстоит греть нейроны, разрабатывая противоядие от мифических чудовищ, столь чуждых и противоестественных этому миру, будто они были порождены каким-то бешеным неземным селекционером!

Инициатором сегодняшней встречи был сам Андрей, узнавший, что Самохин находится в городе. А за городом академика фиг достанешь — там он весь в делах. Можно сказать, уже бывшего академика, хотя высокого звания у Анатолия пока никто не отнимал. В последние два года Самохин окончательно отошёл от академической науки, основав какую-то свою «академию» с мистико-трансцендентальным уклоном. Таких мутных организаций немало, так вот и еще одна появилась.

Учёное сообщество давно уже воспринимало участившиеся склонения Самохина в сторону всевластия Всевышнего вполне традиционно — в мире классического познания излишне частые апелляции к Богу считаются прямым предательством Науки.

Процесс начался не сегодня: он тянулся еще с тех времён, когда Самохин на свои деньги построил неподалёку от особняка часовню и учредил воскресную школу для детей. Одни обыватели поступком восхищались, другие недоумевали, а то и фыркали, — это уж кто по какую сторону религиозного забора стоит.

Православной церкви помощи и подкрепления от этого не вышло, Самохин никакую традиционную мировую религию не признавал и не одобрял, громогласно заявляя, что вся его Академия занята поисками нового (сугубо научного!) подхода к некой Новой Религии XXI века. Не секту он создавал, а Веру нового типа. И тут, похоже, ему Эммануил Кант был куда ближе, чем библейские сказания. Академик Самохин, как говаривали едкие комментаторы, захотел стать единственным человеком на Земле, правильно ответившим на вопрос: «Что же в действительности кроется там — н а в е р х у?»

Друзья расценили всё случившееся по-разному. Достаточно смиренный адепт Русской православной церкви, Игорь Лапин расстроился, посчитал трансформацию ученого интеллектуальным злокачественным образованием мозга. Даже свечку ставил. Атеист Сержант временно объявил себя агностиком и плотно заинтересовался поисками Самохина. Чаще всего встречающийся с Анатолием для банальных загородных пьянок, Димка Квест главную проблему видел совсем в другом: слишком умный Самохин до сих пор не женат. Через что свободен, но чудит.

Плевать Донцову было на все эти перипетии! Сейчас Андрей мыслил сугубо как работник госбезопасности. Секта, религия, вера, наука… Главное для него было в другом: уникальный мозг физика-теоретика Анатолия Самохина с годами ничуть не ослаб, а в связи с новыми интеллектуально-духовными исканиями ныне являл собой универсальный аналитический центр, работающий без всяких шор и тормозов. Даже хорошо. Теперь можно задавать совсем уж глупые вопросы. Кто же еще, как не Самохин, мог проветрить особисту мозги относительно творящегося на Таймыре безобразия?

Разговор продолжался.

— Знаешь одну из наиболее распространённых киношных фраз голливудских фильмов? «Не знаю что это, но оно надвигается на нас!» Вот увидишь, пройдет совсем немного времени и ты эту фразу будешь слышать чуть ли не каждый день, по рации, по сотовому и по спутнику, — уже без улыбки заявил ему Самохин, открывая очередную бутылку темного пива и переливая его в кружку. — Дети эсэмэсками завалят.

— Фраза знатная, — недобро усмехнулся Донцов. — А еще в блокбастерах часто повторяется такая: «Соедините меня с президентом!»

— Не волнуйся, и эта пригодится, — невозмутимо заверил академик.

— Типун тебе на язык! — Донцов чуть не перекрестился.

Рядом на детской площадке возились несколько ребятишек, нарядных и разноцветных, как попугаи. Их родители, так же как и собеседники, сидели-гуляли в чреве жёлтого шатрового сооружения, тонкие стенки которого, казалось, чуть трепещут от низких частот музыкального центра. Родителям было вполне вольготно, детям тоже. И полковнику Донцову совершенно не улыбалось загнать всех этих хороших людей в унизительное положение скрывающихся за охранным периметром беженцев. Скрывающихся от какой-то бесовщины! Нелепо, но именно так и может быть. Еще немного, и вся эта выверенная культура повседневности нарушится. Если дело пойдет такими темпами.

— А пантелеймоновцы на тебя не выходили?

— О чём мне с неучами говорить? — искренне удивился Самохин. — Примитивисты. А ты их в чём-то подозреваешь?

— Возможно, — не стал врать полковник, — кстати, а как они тебе вообще? Ну там, цели, идеи…

— Забавная старина, патина. Трижды прожёванное, — коротко ответил Самохин.

— Осторожная оценка.

— А ты чего ожидал? Обычная шайка-секта, в которой теологических исканий столько же, сколько их есть в футбольном фан-клубе. Ничего экстраординарного, всё те же «дома солнца», амулеты, «вождь Пуп Земли», ньюхиппианство и, в то же время, серьезные материальные и финансовые взносы… а еще вялые обличения всей цивилизации. Главный прокол в этом деле — неумение излагать свои идеи по-настоящему публично в сочетании со слабой теоретической базой. Вот отсюда и проистекает типичная для подобных мафиозных образований закрытость. Ты когда-нибудь в СМИ их материалы читал?

— Было пару раз. Хрень типа лекарской рекламы.

— Почвенники они, — отрезал Анатолий. — К тому же, этот банальный культ самородного золота… Почему? Что им золото сдалось? Нет, ну действительно… — он замолчал, а чём-то подумав.

— А ведь им бы нужен культ серебра, согласись… Они ведь рядом. Нет, здесь скорей что-то другое, то, что действительно по твоей п р и в ы ч н о й части, — тут академик возмутился, или же просто разыграл возмущение, — Но для чего ты, скажи на милость, уводишь нашу чудесную импровизацию в сторону? Или Комитет, на самом деле, совершенно другое интересует?

— Что ты, Толик! И не думал, — торопливо поднял ладони Андрей, — я не докладчик, всё что мог, уже сказал. Я вообще сюда слушать пришел, если откровенно.

Лучше молчать.

Народ к вечеру прибывал, хорошо, что они заняли дальний столик на открытой площадке заранее. Люди шли после работы голодные и шашлыки уходили на ура. Позднее подтянется другая публика, не особо любимая официантами: на еду прижимистая, шашлыки им побоку, этим дай лишь дешевого пива, пепельницу и «посидеть до упора».

Музыка зазвучала громче.

А Самохин тем временем продолжал неспешно и последовательно отвечать на весь «список» актуальных вопросов, озвученный Андреем ещё в самом начале беседы. Некоторые из вопросов Донцов смог выговорить не без внутренних моральных усилий над собой, настолько диковато они прозвучали. Никогда еще матёрый оперативник полковник Донцов не чувствовал себя столь глупо. Молодой академик, однако, не высказал и тени насмешки и скоро включился в тему полностью. Хорошо, что за многие годы их общения Анатолий Самохин приучился в разговорах с обыкновенными людьми говорить просто и доходчиво, толковый словарь почти не требовался.

— Теперь так, Андрей… Это было вступление, а теперь по вопросу номер один, если только я правильно понял приоритеты. Запоминай, — он усмехнулся.

— Все возможные попытки объяснить происходящее рационально заранее обречены на провал. Более того, они контрпродуктивны. Сейчас для мало-мальски приемлемого анализа критически мало данных. Да их практически нет. Пока нет, не так ли? — Самохин замолчал, внимательно поглядывая на собеседника.

Тот тоже молчал.

— Вижу, что я прав… — радостно догадался Самохин, — сам я мало что слышал, но узнанного хватит, что бы сделать именно такой вывод. Да и твое зловещее ведомство, Андрей, судя по всему, знает весьма немного и имеет лишь минимум фактического материала, иначе бы вы продвигались традиционным апробированным путем — пересылкой всех накопленных материалов по служебной вертикали после их примитивной, и даже наивной, обработки на каждой стадии движения. Но тогда ты бы со мной не сидел, получив на язык штемпель «совсекретно».

— Чёрт… Ты, в общем-то прав, но лишь отчасти, — начал было Донцов.

— Да нет тут, Андрюша, никаких «но», — мягко перебил его академик. — Зачем тебе вообще нужно версифицирование на этой мутной стадии? Вероятность ошибки колоссальна, а что это даст?

— Начальство спросит, — честно ответил Андрей.

— Вот пусть столь любопытное начальство и выдвигает гипотезы, хотя до них никто и ничего не смог «выдвинуть», — ничуть не смутился академик, тыкая вилкой мясо, — шашлык-то уже остывает, надо бы еще заказать.

— Гипотезы появления чудовищ из-под земли? — поднял брови полковник.

— Совершенно верно. Ты уже понимаешь, насколько смешно строить версии! Ты слышал так называемые «хюнсэрэ дюрумэ» аборигенов Севера? Ну, их «старые предания»… Подобное наблюдалось и раньше. Очень редко, но вы там поройтесь в старой милицейской статистике, да и в своей тоже. Хотя у ментов статистика всегда врала… Нынешние появления, по твоим словам, территориально хоть и обозначены, но пока непредсказуемо дискретны. Пока что никто из очевидцев не смог задокументировать происходящее видеорядом или фотоснимком, никакие научные организации или даже единичные ученые к работе над темой не привлекались. Биологического материала у тебя имеются лишь крохи и они никак не привязаны надёжно к конкретному объекту.

— Я так не считаю! Есть у нас и документы, и протоколы, и схемы, — неискренне возмутился Донцов.

— И все это даёт тебе возможность… что там у вас? Начать привычное следствие, возбудить д е л о, всё, что там у вас, чекистов положено, я не силен в оперативной работе… Но пойми, всё это «богатство» — ваши бюрократические пасквили — ты на конференцию или симпозиум не вынесешь. А без строгого научного заключения никакие официальные органы и рубля тебе не выделят. А это главное. Это штаты и оборудование, а, значит, реальные действия… Образцов нет, отчётов о системных наблюдениях нет, генетики тоже нет. Ничего материального у вас нет!

И тут Самохин был прав. Видео и фото нет. Образцы? В Норильске подобную экспертизу провести невозможно, комитет по своим каналам отправил образцы тканей в Москву, но когда оттуда придет непредсказуемый результат — неизвестно… Если вожди не засекретят материал, что до сих пор творится по вопросу НЛО.

— Но ведь хоть какие-то версии должны же быть? — понимая, что это звучит, как дурацкое наивное мечтание, вопросил Андрей.

— Версии никому и ничего не должны, — Самохин нахмурил мохнатые брови, — их могут выдвигать торопливые дилетанты и отчаявшиеся кагэбэшники… Впрочем, выбирай любою, реферативного материала по этим темам предостаточно.

— Так какие, например? — быстро спросил его Донцов.

— А-а, почуял слабину! Вот ты откуда решил зайти! — усмехнулся Анатолий, умело парируя вопрос вопросом, — вижу, мы играем вариант: «Абстрактный разговор об актуальной проблеме»?

— Считай так, — безнадёжно махнул рукой Донцов. — Мне сейчас всё пригодится.

— Первым делом сетевые тексты расскажут тебе про межпланетную инвазию, — начал перечислять Толик, ничуть не смущаясь новой ролью просветителя по паранормальному. Ему этот разговор, в общем-то обывательский, явно нравился. Это было заметно.

Донцов думал.

«Полковник, ты всё правильно сделал? Глядишь, он еще использует тему в своих скандальных разработках, может, подписку о неразглашении у него взять? — прокручивал он в голове. — Ведь все яйцеголовые ненормальны, слишком глобально мыслят. Потому Самохин и не женат, ему быт мешает, семейные обязанности мешают… С Майером всё по-другому, тот просто старый невоспитуемый бабник».

Отвлекшись лишь на секунду, он продолжал внимательно слушать Толика, записывая всё услышанное в смартфон, невинно лежавший на столе.

— Безусловно, про параллельные миры надо вспомнить, — продолжал тот, — про эксперименты чокнутых учёных на задворках. Что еще? В старом стиле допотопной фантастики — про подземный мир со злобными реликтовыми жителями… Еще можно выдать на гора что-то действительно сильнодействующееое — про спавшую до сей поры первичную земную цивилизацию «истинных хозяев планеты», но этот посыл наиболее опасен для христианской веры, кстати.

— Почему?

— Потому, что сим напрочь опровергается основополагающий приоритет человека, как Венца Творения Божьего, — любезно пояснил рассказчик.

— Ага… Вот как?

— Ну, вот тебе и «ага», и «вот как», — довольно оглядев его, заключил этот неунывающий учёный бородач и продолжил:

— Попробуй, расскажи такое каноническим церковникам… И как им объясняться после такого «открытия» с народом, с паствой? Как религии объяснять, что задолго до появления человека на Земле уже существовала цивилизация? А в святых книгах ничего про это и нет! Это же конец христианства! Что, кстати, нельзя допускать ни в каком случае! Будет хаос.

Донцов тихо присвистнул.

— Теперь, как я вижу, друг мой Андрюша, тебе в ускоренном порядке становится понятна роль появления правильной современной религии в целях сохранения стабильности существующего мира.

— Да уж… Что еще? — Донцов не отвлекался и не терял хватки.

— Прямые религиозные мотивы: мол, настало время Великого Наказанья Господнего.

— Апокалипсис now?

— Что-то вроде того, — поморщился Анатолий. — Конечно, можно загнуть про испытание человечества неким Разумом, стоящим выше. Но это, как ты понимаешь, примитивизм, Мегаразум априори не мыслит по-человечески линейно, ему нет никакого дела до нравственных уравнений и слезливых «испытаний» таких недомерков, как мы. Слышь, камрад, ну так шашлык-то мы берем, или ты голодом решил меня уморить?

— Подожди ты… Хорошо, а сопутствующие, хотя бы сопутствующие причины? — чуть не умоляюще произнес Андрей.

— Причины нужны? — понял его Самохин. — Что же, иногда полезно наложить повязку, даже не зная истинных масштабов и последствий ранения.

— Не тяни!

— Допусти, что в грядущем нашествии «иных» виноваты мы сами, — не очень, но всё же театрально возгласил Самохин из тесного корсета потрескивающего кресла. Алкоголь, как известно, располагает к сценичности.

— Допусти, что замшелые и весьма общие разговоры об экологии принимают ныне совсем иной смысл и содержание. Сернистые газы над планетой — это ведь далеко не всё. Ты представляешь, каков объем, истинная суммарная протяжённость совокупных норильских подземных выработок?

— Десятки километров, наверное, — неуверенно предположил слушатель.

— А многие сотни не хочешь? — академик масштабно взмахнул рукой. — Некоторые выработки находятся на огромных глубинах, где всевластвует горное давление и непредсказуемая тектоника. А что творится на соседнем Ямале, на тюменском Севере, в васюганских болотах? Сколько там нефтяных и газовых полостей выбрано? Какого они объема? Чем они сейчас заполнены и заполнены ли вообще? Как они сообщаются между собой и чем это грозит? Вот и на Таймыре начали качать нефть и высасывать газ, и процесс необратим. Заметь, речь идет о среде, про которую мы знаем меньше, чем про дно Мирового океана, и, тем более, про ближний космос.

— Недосуг людям было…

— Вот именно, недосуг! — Анатолий хлопнул по белому пластику так, что пустые бутылки подпрыгнули. — Ничего, скоро будет «досуг».

— Но только ли это?

— Нет конечно, — моментально перехватил мяч Самохин. — Беспрерывно занимаясь упорядочиванием одного, человек разумный невольно увеличивает энтропию другого. К примеру, раньше полиметаллические месторождения, как их называют, лежали областно, конгломерировано, уж как разбросала их природа. Но мы всё это богатство ищем, выкапываем, перерабатываем в меру цивилизационного соображения и… потихоньку распределяем, а точнее — распыляем тонкой плёнкой по всей поверхности планеты Земля. Там жестяная банка рассыпалась, а там целый рельс. Ветер разнес, вода растащила. Пока все это проходит, как математически ничтожная величина, скачка не происходит. Но по мере распределения и увеличения этой «плёнки» неизбежно должно что-то произойти. Появятся новые магнитные аномалии, локальные, а затем и глобальные изменения общей картины напряжённости магнитного поля. А теперь всё это просуммируй, наложи на уже очевидное изменение климата, на чудовищную энергонасыщенность радиоэфира, на дырявый космос, на ежедневно сгорающие обломки спутников чёрт знает с какой начинкой, на радиационные отходы (а это еще одна плёнка). Кумулятивный эффект неизбежен.

— Ты страшные вещи рассказываешь.

— Успокойся, мы до этого итога уже дожили… Допусти, полковник следующее: всё, что ты мне рассказал, так или иначе разбужено, спровоцировано, — заявил Анатолий Самохин и вдруг без всякой паузы предложил:

— Слушай, Андрюха, а поехали сейчас же ко мне! Коньяк есть, уют тоже. Сами сделаем шашлыки, еще лучше, больше и жирней!

— Да подожди же ты! Коньяк… А может, это действительно инопланетяне какие-нибудь? — безнадежно пробубнил Донцов, чувствуя, что уже слегка захмелел от частых и нервных глотков из кружки. Хотя… Может, стоит поехать? В контору в таком кислом виде все равно не пойдешь.

— Ага! Тебе так хочется увидеть зелёных человечков? Абсурд, — отрезал академик. — Это менее всего похоже не первый контакт. Причины будем искать хоть и позже, но зато ближе. Насколько я понял из твоих сжатых объяснений, подобные явления описаны исторически и встречаются в древних сказаниях и повествованиях практически всех северных народов?

— Точно не могу сказать, но, похоже, так, — подтвердил Андрей. — Ребята делали такой анализ, копались в библиотеках и музейных фондах.

— Но в далёкие времена такие факты являлись чрезвычайной редкостью, потому и легендировалось. Если так, то всё дело в силе звонка будильника, — после короткой паузы заключил Самохин. На этот раз совершенно серьезно.

— И вот он зазвенел во всю силу? Полезли табунами? — довершил мысль Андрей.

— Можно допустить и такой причинный момент.

Минуты три, не меньше, понадобилось Донцову, что бы переварить услышанное. Наконец он очнулся и решил подойти сугубо практически.

— А как же серебро? В чём загадка его воздействия на тварей? Его-то свойства отлично изучены, — усомнился он.

— Изучены? Откуда взялась такая вводная? — искренне изумился, если не возмутился Самохин, — эти свойства, как и многое другое, изучены лишь в частичной мере, то есть, если говорить в рамках нашей необычной темы, изучены практики воздействия серебра на человека и весь микромир, его окружающий. На человека, Донцов! Что выяснится завтра, не может сказать никто и в этом прелесть науки! К примеру, еще недавно никто и не подумал бы тонкой редкоземельной пленкой покрывать стекла дорогой оптики, предохраняя ее от замерзания или просветляя прицелы. Мембранные технологии приносят сюрпризы в известных, казалось бы, областях — почти каждый день! В Европе недавно построили еще один гигантский ускоритель, исследования на котором способны перевернуть все базовые представления о традиционной атомной физике.

— У меня такой бинокль есть, — невпопад брякнул Андрей.

— Да ты просто форейтор прогресса! — расхохотался опальный академик. И тут же сделал нарочито серьёзное лицо. Приблизив свою черную «челленджеровскую» бороду через стол, он тихо сказал низким голосом:

— А ты помнишь, что серебро убивает всякий микроб? Офицерские кружки, святая вода в храмах и всё такое…

— Перестань, Тол-ик! — неравно икнув, взмолился Донцов. — Ты же не хочешь сказать, что эти чудища — огромные «микробы»?!

— В принципе…

— Брось!

— А надо? Ладно, бросаю. Но и тут какое-то рациональное зерно может иметь место… Я тебе еще кое-что не сказал.

— Не сомневаюсь, — вздохнул Андрей.

— Во всех этих случаях вполне может присутствовать целенаправленное либо спонтанное воздействие на психику оказавшегося поблизости человека, вследствие чего субъект якобы «видит», чуть ли не материально моделируя… да что угодно моделируя, — непринужденно сказал Самохин.

— Кому это угодно? — Донцов спросил резко, в нем сразу проснулся профессионал.

— Я снова напоминаю, пока что у тебя мало фактов, — с мягкой улыбкой отстранился консультант. — Конечно, тут будет нужен некий «излучатель», индуктор, или целая система их. Либо галлюцинацогенная методика, какой-то наркотик, нейролептик… Но «фактор серебра» это предположение вполне способно объяснить. Люди с малолетства привыкли слышать, читать и почитать именно «спасительное серебро», как надёжное средство от нечистой силы. Вот и моделируют панацею… В виде серебра! Помнишь, в детстве мамы бросали монетку в банку с водой, что бы настаивалась? — он взял паузу для нескольких больших глотков. Поставил пустую кружку на стол и заявил:

— И тебе этого опыта на данном этапе вполне достаточно. Церковники издревле применяли… Действует серебро? Действует. Ну так и практикуйте, применяйте по проверенной сказочной схеме!

— Мать его… Так может еще и чеснок попробовать? — глядя на кетчуп, Андрей решил, что теперь уже можно нести всё, теперь ему не возбраняется любую ненаучную чушь. Ибо академик кругом прав, сегодня и завтра стройная теория не родится, так что пока излишне заморачиваться рано, — А что! Запихать чесночную вытяжку в спецбаллоны, в газовые патроны, — ехидно спросил полковник как бы сам у себя, но искоса все же фиксируя реакцию Самохина.

— Не глупи, — опять скривился Толик, — осознай, в данном случае, первичность опыта по отношению к теории. Ты же пользуешься наручными часами, хотя никто не знает точную природу времени. У тебя «брейтлинги», смотрю, механические, то есть гравитационные. Автоподзавод есть? Исправно работают, точно идут. Так вот, никто не знает и всей сути гравитации. Но разве тебе это мешает использовать в быту часовую практику? Нет, мой не очень юный друг, вы не собираетесь снимать их с руки! Кстати, ты на зарплату взял такую роскошь или взятка? Ха-ха!

— А что потом? — не дрогнул Андрей, честно получивший такой дорогой подарок от Дудинского бизнесмена, которому практически спас бизнес.

— А потом твои хлопцы прекратят манкировать своими обязанностями и займутся прямым своим делом — изловят пару живых образцов или притащат тебе в кабинет их трупы. Кабинет-то большой имеете, гражданин начальник? Или надежно зафиксируют объективными методами контроля, — Самохин выдавал практически готовый план действий.

— Вот тогда будет материал. Твое дело сейчас простое: локализовать участки, выявить все признаки, основные и сопутствующие и обязательно провести пару стопроцентных экспериментов по убиению, обездвиживанию, изгнанию, растворению вовне — как хочешь назови! Чрезвычайно важно найти л а з. Очень! А уж потом развернуто докладывать наверх. Вот тогда подключится наука, все подряд религии и я на белом коне, как сочетатель того и другого! Я и сам не знаю, как себя поведу и рад этому, ибо, как говорил Оскар Уайльд: «Только неглубокие люди знают себя до самых глубин».

Поглядывая через голову Донцова в сторону буфета, Самохин закурил, пыхнул пару раз и закончил мысль так:

— Но ученый, философ или теолог придут к тебе не гадать, а разбираться со вполне конкретными фактами, в систематизации и доказательстве существования которых ты пока преуспеть не можешь.

— Какой-то ненаучный подход, не любопытствующий, — проворчал Донцов.

— Ну почему в этой стране всезнаек всяк неуч легко готов рассуждать о «научной сути»! — Самохин неожиданно резко вскочил с места. Донцов даже отодвинулся. Смотри, как взъерошился, просто лев!

— Да знаешь ли ты, что человечество в двадцать первом веке уже подошло к той критической стадии познания мира, когда мы полностью исчерпали возможность давать ответы на поставленные вопросы, используя для этого привычную нам материалистическую, то есть механистическую, методологию! Интеллектуалы, политики и весь по-настоящему ученый мир встал перед необходимостью обращения к такому мировоззрению и к такой методологии, которая могла бы дать целостное объяснение различных аспектов не только земного, но и вселенского существования!

— То есть, твое мировоззрение? — не выдержал Донцов.

— Но став на столь разумную позицию, — словно не услышав его, академик продолжал, правда, уже более спокойно, — было бы логичным признать и то, что человек, с его мозгом, работающим всего лишь на три процента от его и так ограниченных возможностей, не в состоянии дать целостное объяснение устройства мира и законов, действующих в нем. Человек в состоянии пытаться объяснить лишь то, что доступно его органам чувств, над чем он хоть в какой-то мере властен. А это есть лишь неизмеримо ничтожная часть беспредельного по размерам и качествам мироздания. И существование самого человека, являющегося частицей единого мира, как живого организма, без совершенного знания этих законов, превращается в ад. Так что, готовься к этому, чекист. К аду.

Так. Принимаем решение.

— Едем!

Покеда хватит.

Донцов внезапно осознал, что все-таки необходимо катить к Самохину и продолжать волнующие разговоры там, но уже с другой степенью глубины залегания вопросов. Только надо бы позвонить и предупредить Арину, а еще лучше взять её с собой, ведь она не видела Толика тысячу лет. Да и пусть жена отдохнет на свежем воздухе, благо, у академика есть где и как расслабиться усталому человеку. Заодно и свою заброшенную из-за бесконечной работы дачу можно будет проведать — уже месяца как два пора бы это сделать.

Глядя, как Самохин тщетно пытается дозваться официанта, Андрей взял смартфон.

— Такси зовёшь? — забеспокоился Толик. — Фирму хорошую дать?

— Не надо, сейчас жена с работы поедет, все вместе и двинем.

— Аринка сюда закатит? Отлично! А что у нее за машина, я туда влезу? — все еще волновался Самохин, никогда не отличавшийся терпимостью к автомобильным салонам, с его габаритами Анатолию удобнее всего было ездить в микроавтобусах.

— Тойота RAV-4 старенькая, 2007 года, но еще терпит. Не грейся, на заднее сидение вместишься со всем своим салом, — уверил его Донцов.

Теперь он еще больше уверился в правильности принятого решения. Хватит тут болтать, не та обстановка. Потеоретизировали, поглумились над материализмом и здравым смыслом, вот и славно. Будем считать, что прелюдия состоялась, непривычные всему жизненному опыту офицера Донцова дурацкие разговоры пока что закончились, теперь можно будет с помощью Самохина постараться выработать ту самую п р а к т и к у.

Андрей чувствовал, что академик еще многое чего рационального может подсказать спецслужбам. «Этот незаурядный человек знает и понимает так много, — подумал он, — что вполне может зарядить наши пушки».

Последним по делу, что они сказали друг другу в тот ответственный момент, когда академик, смачно поцеловав ухоженную миниатюрную женщину, осторожно загрузил пузо в серебристый кроссовер, было:

— Знаешь, что единственно хорошее есть во всём происходящем? Власти неизбежно поймут, что развивать базовые науки, труды которых и формируют представление общества о реальном мироустройстве, нужно «до», а не «после».

— То есть до того момента, покуда… — начал Андрей.

— Не раздастся крик «Я не знаю что это, но оно надвигается на нас!», — теперь почему-то уныло продолжил его мысль хмельной академик.

Он отставил винтовку в сторону и удивился, как легко выпустил из рук оружие.

Именно сейчас, стоя на этом месте, Квест вдруг осознал, что практически перестал бояться.

Когда Квест поднимался по склону, у него неожиданно затряслись колени — мелко и противно, Димка боялся, что женщины заметят его страх и начнется паника. Готовились, готовились… А здесь этот страх прошёл. Осталась опаска.

Что-то переключилось в голове. «Наверное потому, что ты адаптировался к ситуации, — подумалось ему. — Потому, что твёрдо уяснил порядок возможных действий, более или менее знаешь признаки и результаты своевременного выстрела». Осталась боевая настороженность, понимание опасности и готовность к отпору. А вот тот липкий, мелкий какой-то, но постоянный назойливый страх перед появлением чудовищ пропал. Квест помнил, как те орали после попадания в бочину серебряной пули. Но он ошибался, думая, что привык. Он просто приспособился.

Остался лишь страх за близких, главный подвижник ежедневной бытовой активности. Потому что твои близкие тоже перестали бояться, но так же переживают — за тебя. Люди начинают чувствовать друг друга остро и моментально, не дают совершать ошибки и вовремя замечают любую опасность. Вот так и появляется коллектив по-обыденному смелых людей, способных осваиваться на враждебных землях.

Если бы на месте Димки оказался Игорь Лапин, склонный к историческим параллелям-аналогиям, то он наверняка подумал бы, что точно так же исчезал обезоруживающий, парализующий волю к сопротивлению страх у многих людских поколений первопоселенцев и первоосвоителей, разбросанных по всем уголкам изведанной Ойкумены.

Этот феномен отлично знали буры Африки и трапперы Северной Америки, золотоискатели и жители сибирских фортов, южноафриканских кордонов и застав по рекам Оранжевой и Лимпопо, первые белые торговцы Соломоновых островов, обитатели енисейских и обских станков и острогов, воины-землепашцы из надтеречных станиц в предгорьях и семьи горцев вокруг высокогорных боевых башен Кавказа…

Все они могли выжить, лишь занимаясь привычной работой. Той самой «рутиной». В этом и был их гениальный способ выживания, в обыденной работе, а не в стоянии сутками у бойницы с мушкетом. И тогда окружающие тебя враждебные силы поймут, что ты сюда пришел всерьёз и надолго. Для того, что бы прокормить себя и свою семью, они должны были научится пахать, сеять, ремесленничать и охотиться, пасти стада и строить жильё, невзирая на ежедневную вероятность появления смертельной опасности — боевого отряда команчей или набеговой банды чеченцев-абреков, группы свирепых следопытов-хантов или вольных кочевников-якутов.

Первопоселенцы всегда интуитивно понимают и принимают всю сложность философии стоицизма Марка Аврелия. Жизнь делится на составляющие, которые никто не в состоянии контролировать (и здесь требуется все твое мужество), и составляющие, кои можно и нужно контролировать (а здесь требуется особая осмотрительность). Эта философия — часть их бытия. У поселившихся на диких землях людей просто нет другого выхода, как перестать пугаться и начать готовиться. Ибо от паники к удаче вас, уважаемый, ведёт простая и известная истина: «Vis pasem — para bellum» — «Хочешь мира — готовься к войне».

И горе не готовому.

Сегодня Димка решился на давно запланированную вылазку. Стоял чудесный день, почти безоблачный, чуть ветреный, немного прохладный для лета, но прекрасно подходящий для прогулок. Утром неподалеку от них через реку спокойно переправилось небольшое оленье стадо. Люди переправились в час дня.

В очередной раз Квест подумал, что где-то тут всё-таки должна быть обычная деревянная лодка или же, что более вероятней — «ветка», традиционной лёгкое судно огромного Енисейского края. На своём берегу он её пока не нашел.

Через полчаса они все втроём стояли возле скалистого выступа у северного склона большого оврага, поросшего густым ивняком. Еще одна груда камней, пониже и пожиже, находилась на соседнем холмике в ста пятидесяти метрах к востоку. Тот холм был некрасивый, да и низкий. А вот с этого холма-скалы в бинокль отлично просматривалась и вся река до поворотов, и свой берег с одинокой хижиной, над трубой которой еле заметно змеился дымок, брод-переправа и даже статуя деревянного идола. Гораздо лучше себя чувствуешь, если родной угол совсем рядом.

Скала была странной формы.

К ней путники подошли буквально крадучись, с опаской вглядываясь в длинные тени. Как бы расколотая пополам, она состояла из двух огромных, почти одинаковых половин, поставленных вертикально. Неплохое место для охотничьей засады, кстати… Это Квест приметил еще на подходе. Плоская каменная плита (напоминающая могильную), лежала на дне узкой щели в скале. У самого основания скалы стены «разлома» имели два природных отверстия, слово бойницы: одна через реку на юг, другая — на север, на бесконечную россыпь темных озер в тундровой долине.

Обзор отличный, а тебя не видно! Если тут засесть с винтовкой, то можно держать оборону эффективно и долго. Но желания делать в этом месте засидку, поджидая стадо оленей, у Димки почему-то не возникло. И даже не из-за могильной плиты. Он был совершенно уверен, что твари появляются именно отсюда! Из-под скалы, из-под плиты или из старого заросшего оврага. Чёрт его знает! Но откуда-то отсюда… Больше не откуда, вкруг этой возвышенности малопригодная для обустройства логова болотистая тундра, хаотично разбитая озерными оспинами. Где-то здесь у них «лаз». Во всяком случае, заходить внутрь Квест почему-то не стал, так, нагнулся посильней посмотрел, и будет.

Конечно, они снарядились: еда, аптечка, фляга. И ружье, и винтовка были заряжены серебряными патронами, стояли на предохранителях. Еще несколько штук поистине бесценных патронов — у каждого в карманах курток, наготове. Вообще само слово «патрон» постепенно превратилось для маленького коллектива в символ. Символ душевного спокойствия, удачи и сытости. Выходя из «хижины на перекрестке», Квест, еще раз похлопав себя по правому карману, значительно отметил, повторяя малоизвестные, но часто цитируемые Сержантом слова Николая Урванцева, сказанные геологом в его исторической экспедиции по Северной земле:

— В хороших руках патроны здесь все равно что продовольствие…

Но сейчас им было не до охоты, и в самом начале похода вся алертность группы была направлена лишь на возможное появление «зверей». Хотя никаких сопутствующих признаков не наблюдалось и не предвиделось — их опыта было уже достаточно, чтобы предусмотреть это. Постепенно успокоились.

— Дима! — громко позвала Наташа, — Посмотри, тут какие-то надписи на стене! Закопчены… Ой! Здесь очаг старый.

Он оглянулся.

— Что там? — моментально отозвался тот, приблизившись. — Ната, ну я же тебя тысячу раз просил, держи девочку рядом, не давай ей болтаться дальше метра… Алёнка, веревкой привяжу!

Женщина торопливо повернулась, цепко схватила и не думающего никуда убегать ребенка за руку. Вот так-то лучше, здесь стоит перестраховаться. Чужой это берег.

Квест посмотрел. Ну, насчёт «надписей» — это слишком громко сказано. Каракули на внешней стороне одной из скальных плит более были похожи на какие-то примитивные петроглифы, состоящие из странных сочетаний «стрелок», «косых» и «скобок», сориентированных, как показалось мужчине, совершенно произвольно.

— Ничего тут понять невозможно, — сварливо бросил Димка, — только мозг сушить..

Очаг находился не внутри укрытия, как можно было бы предположить, а снаружи, с западной стороны холма. Когда меж умело подогнанных камней в последний раз загорался упрямый тундровый огонь — и предположить невозможно, даже белесой зольной пыли не осталось меж аккуратных щелочек. Зато чуть в стороне от скалы имелось относительно современное кострище. Сооружено оно было на скорую руку, никаких «очагов», — тут пелись песни нашего века! Несколько коротких обгорелых поленьев и рядом с ними пара неиспользованных, заготовленных и привезенных явно с противоположного берега — возле этой скалы росли лишь три невысоких, изогнутых ветром лиственницы, старых, если не древних. Пеньков не было.

— Охотники? — предположил Квест. — Да нет… Зачем бы им понадобился костер в засаде? Вонища… Я не профи, но по-моему тут охотиться не продуктивно.

Пожалуй, он был прав. Охотится гораздо лучше на другом берегу, где много набитых троп, есть хоть какое-то редколесье и почти нет болот, Да и обычного в таких случаях мусора вокруг костерка не обнаружилось. Ни пустой банки, ни бутылочных осколков, ни стреляных пластиковых гильз.

— Давай ты меня подсадишь повыше, — любопытная Наташа опять что-то увидела.

— Что нашла?

— Мне кажется, что там наверху есть какая-то ниша.

Квест внимательно оглядевшись, подошёл, плотно прислонился спиной к стене, подставил руки и плечи. «Эх, плита сколькая, не завалиться бы нахрен, — опасливо подумал он, — но вот тут встать и опереться можно, есть под ногами какая-то шершавость». Ему не понравилось, что в этот момент он был беспомощен, как бабочка в руках ботаника. А где карабин?! Вот растяпа…

— Наташенька, а твое ружье где? — медленно спросил он.

— А у входа оставила! — спокойно донеслось сверху, но женщина тут же поняла ошибку и сконфуженно охнула.

Отлично, бляха… Спецназ в действии. Стоят тут оба на раскоряку, как циркачи, а стволы наружи! Алёнку попросить, чтобы подтянула? Он хмуро посмотрел в глаза девочки, стоящей напротив и внимательно наблюдающей за странными играми взрослых. Нет, нельзя доверять оружие такому малышу.

— Давай побыстрей, — по возможности спокойно предложил он.

— Не могу дотянуться, — сочувственно прошептала она. — Парочку сантиметриков… Ты не подпрыгнешь?

Квест громко заскрипел зубами. Как же хорошо, что Наташка легкая! Хотя… Так… Осторожно, родная, не топчись так по плечам… Ого! Да никакая она не лёгкая! Господи, что же она так топчется!

— Ну ты скоро?!

— Есть, нашла.

— Тянешь? — с трудом выдохнул Димка и тут же поднял голову. Мелькнуло что-то серое, круглое и ветхое. Света мало.

— Держись! — она спрыгнула вниз и Квест облегченно вздохнул.

Это был большой бубен. Старый шаманский бубен, оленья кожа-мембрана на котором почти вся сгнила, но добротный, клееный рыбьим клеем прочный обод с жестяными «звенелками» и солярными знаками был еще цел. Квест вынес свою находку наружу и прищурился.

Здесь ярко светило низкое солнце, которое, если верхний ветер не переменит направление, всего через пару часов наглухо закроет сизыми облаками, налетающими с запада. На самой реке и по пустынным её берегам пока всё было тихо, никакого подозрительного движения или настораживающего необычного шума. Птички летают, звуки сплошь местные, привычные… Поднявшийся полчаса назад и потянувший вдоль реки ветерок не давал собраться о п а с н о м у предвечернему туману.

Сидя у очага, они внимательно рассматривали свою находку. Антиквариат. Что тут еще поблизости имеется примечательного? Могила шамана на ветках? Антураж соответствовал. Ритуальное захоронение, место жертвенного заклания, кости на полянах — Квест ничему бы не удивился.

— Интере-е-есное тут местечко… — сказал он сквозь зубы, бросая взгляд на часы.

Интересное и очень странное.

Он рассчитывал в самом начале похода по быстрому осмотреть этот примечательный зловещий холм, на который так часто смотрел, сидя у избы, потом бегло скакнуть по окрестности и заняться тем главным, ради чего всё и было затеяно. Тем более, что Квест уже давно понял, где стоит искать…

Косматые чудовище в изыскательском плане его совершенно не интересовали, пусть с ними специалисты разбираются. Димка не был романтиком-бойцом, как Сержант или романтиком-искателем, как Игорь Лапин, поэтому всех этих существ он подсознательно хотел считать земными тварями, результатами коммерческих или генетических экспериментов. Сволочь какая-то выпустила в тундру, теперь расхлёбывай…

Все остальные предположения он старательно гнал прочь.

— Ну что, Наташа, в овраг полезем? — неуверенно молвил Квест, стараясь с помощью бинокля продраться взглядом через заросли.

— Поздно уже, Дим, вечереет, — умоляюще сказала та. — Ты же сам сто раз говорил, что спокойных часов у нас будет немного.

Молодец, запомнила. И правильно он говорил, пора рвать когти. «Она до сих пор думает, что я чертовский смелый мужчина. Знала бы, как она ошибается…».

На сегодня запас мужества, этот главный экспедиционный ресурс был исчерпан. Так что пусть искомый «Москито» еще немного полежит в овраге, хуже ему уже не будет. Если он там есть, конечно.

Уже когда разведчики причалили к «родному» берегу, Наташа, вытаскивая крепко заснувшего ребёнка из лодки, с запоздалой рассудительностью выдала:

— Знаешь, что я думаю? Надо бы нам было дроби набрать и разбросать вокруг этой скалы, возле самого «лаза». Вполне вероятно, что жили бы спокойно.

Округлив на неё глаза, Димка Квест витиевато выматерился, крепко хлопнул себя по лбу, сплюнул за борт и притих. Ну не подумал он, не подумал! Женщина хоть и поздно, но сообразила. А он-то, позорник…

Кстати, старая «ветка» нашлась. Приличного состояния кондовая деревянная лодка была неплохо запрятана в ивовых кустах, повыше берега, пониже холма. Один человек её утащить не мог. Интересно, почему же предыдущие визитеры не переправились на ней же обратно, к хижине? Куда они пропали?

Глава 9 Бронза, свинец, алюминий

«Днем, находясь на вражеской территории, взбираясь на возвышенность, разведчики часто имитировали волков. Эти животные были широко распространены на американских равнинах и по ночам близко подходили к индейским лагерям, порой даже отваживались проникать в них. Поэтому волчий вой или силуэт зверя на холме не вызывал у индейцев беспокойства. Учитывая, что человека можно заметить даже издалека, а на волка никто не обратит внимания, разведчик пауни набрасывал на себя волью шкуру, вставал на четвереньки и мелкой рысью бежал на вершину холма, превращаясь, таким образом, в необычный для данной местности объект. Там он садился и спокойно обозревал окрестности, зная, что если его кто-нибудь заметит, то не придаст этому значения».

(Юрий Стукалин. «Хороший день для смерти»).

«Со знаменитым летчиком И.П. Мазуруком в разгар холодной войны произошел такой случай. Сел он на одном из ледовых аэродромов у Новой Земли, а когда взлетел, забыл узнать переменный код. Уже в воздухе штурман говорит:

— Командир, ты код на автоответчик «свой-чужой» поставил?

— Забыл!

— Ну, поставь!

— А что ставить?

И у штурмана в журнале ничего не было записано. Они начали кружить над аэродромом и выклянчивать у диспетчера, что бы тот сказал секретный код. Мазурук, бедный, выворачивался и так, и сяк:

— Ну, что надо прибавить или убавить? Как хочешь намекни, я пойму!

А диспетчер ни в какую секретную в эфир не выдавал:

— Садись, и узнаешь код! Садись!

А Мазурук все кружится и кружится вокруг аэродрома, очень неохота ему было приземлятся. В это время и начался тот самый анекдот. В радиоэфире на всю Арктику вдруг раздался голос с американским акцентом:

— Госпотин Мосорук! Постафьте «тройку» — бутет прафильно!

Все, кто слышал, просто покатились от хохота: Мазуруку подсказывали американцы с соседнего ледового аэродрома! А он включил подсказанный потенциальным противником код и полетел дальше».

(Максим Свириденков. «Полковник Касаткин. «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!»).

В тундре не разбежишься. Тяжело ходить по кочковатым топким низинам. Провалиться не провалишься, но поверхностная вода, не способная проникнуть в грунт через броню мерзлоты, пропитывает всё вокруг и это сильно затрудняет передвижение. На высотах посуше, там ветерок, гнуса нет и глазам радостней. Но никуда не денешься, спустишься, — вся тундра так и «размечена»: озеро-низина-холм… Впереди был холм.

— Это может быть только нечто каменное. Типа гурия, насыпного холмика, вообще любого нагромождения крупных камней, булыжников, пусть и хаотичное на первый взгляд, — негромко размышлял вслух Майер, восстанавливая дыхание.

— И ничего другого? — недоверчиво пропыхтела Софии сбоку.

— И ничего другого. Тундра слишком живая… что ли. Она переменчива, здесь даже нет понятия «грунт, как основа», в его истинном, ну, материковском, скажем так, смысле. Реки и озера запросто меняют русла и очертания, холмы проседают или поднимаются вместе с мерзлотой. Видите карту? Это самая хорошая, которую только можно у нас добыть. И что мы наблюдаем? Этого озерца нет, это вообще не узнать. Так… А вот здесь, где должна быть лайда, похожая на банан, — озёра, в них мы уперлись и стоим. — Он спрятал карту в поясную сумку и поправил карабин, всем своим видом показывая, что пора двигаться дальше. — Проклятье, Софи, я вообще сильно удивлён, что у вас нет космоснимков этого района!

— А мы привыкли верить картам. Снимки из космоса, вопреки широко распространенному мнению, хороши лишь там, где требуется анализ известного. Часто они устаревшие, Google ленится. На незнакомой местности гораздо полезней классическая карта, где есть контраст восприятия, топонимика и множество другой полезной информации, — невозмутимо пропела мисс Пайе и сразу же с нескрываемым торжеством добавила вдогон:

— Кроме того, развитые страны мало-помалу попадают в зависимость от американской GPS, которая неуклонно заменяет традиционные методы картографии, чтения карт, топографической съемки, ориентирования и навигации на суше, море и в воздухе. В один прекрасный день мы можем обнаружить, что жизнь нашей страны можно полностью парализовать буквально за минуту, без единого выстрела. Карты надо иметь, уметь их читать и составлять. Кто же виноват в том, что русские топографы либо имеет плохую квалификацию или не умеют работать? Или же вместо трассировки и картографирования они в своих палатках, как это вы говорите… glushat vodku?

— Вот заладила… Говорю же вам, что тут хоть укартографируйся, — невесело забубнил Майер в оборонку. Увы, он, признавая ее правоту, и потому внутренне допускал такой косяк соотечественников.

— А дерево здесь не могли применить? — не отрывая глаз от бинокля, негромко предположил Юха Харью.

— Ха! — почти весело воскликнул Сержант, увидев шанс на реабилитацию. — Бесхозная деревянная постройка вскоре разрушится под ветром и морозами, а если не развалится сама, то её непременно спалят проезжие охотники или растащат на свои нужды промысловики. Уж поверьте, упрут обязательно. На топливо или на стройку. Это самое вероятное, любое дерево тут, сами видите, в дефиците.

— Серж, вы говорите «гурий», но имеете в виду одну из тех примитивных печей древних металлургов, о которых нам рассказывали?

— Ну да, что же еще? Как я понимаю, тут с тех давних пор никому больше в голову не пришло собирать камни, тащить их неведомо откуда и складывать в кучку посреди продуваемых просторов.

А в общем-то, спорить было не о чем. Весь диспут происходил у подножия пологого «лысого» холма, на вершине которого красовался (на самом деле он еле виднелся) тот самый «гурий». До него было с полкилометра по прямой линии… или чёрт знает сколько в обход. С того места, где стояла группа изыскателей, любому здравомыслящему человеку казалось, что тут надо только в обход. Два смыкающихся небольшой протокой озера перегораживали дальнейший путь, и протока была прямо перед ними, вот невезуха! Похоже, один Сержант думал по другому.

— Место определено совершенно точно, наш объект находится здесь, — подтвердил слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы немец, подойдя к беседующим. Он отстал, в очередной раз сверяясь с картой или схемой, или что там у него было. — Серж, вы предлагаете переправиться именно в этом месте?

— Стоим, смотрим, прикидываем. Обходить в любую сторону долго, там болотина, а кроме того, могут быть точно такие же протоки, ничуть не лучше, — сказал Лапин, выпуская из рук небольшую сумку с ремнём на одно плечо, на другом висел карабин. — Ради чего крюк гнать?

Женщины задумчиво смотрели на черную воду трехметровой протоки. Глубина непонятна, качество дна тоже. Да и вообще жутковато как-то. Если же вспомнить о температуре этой воды, то получалось вообще не в кайф. Дамам совершенно не улыбалось лезть в мерзлую пучину. Стойкий немец, похоже, промокнуть ничуть не боялся, но полной схемы переправы и он не представлял, вопросительно глядя на Майера. Тот лишь спустя две минуты понял, почему напарницы застряли с замороженными лицами и явно думают не о конечной цели похода, а о своих аппетитных задницах.

— Ага, испугались, героини? — улыбнулся он. — Не отчаивайтесь, с вами Россия. Сейчас вы увидите обычаи столь любимого европейцами ненормального русского медведя. Господа, готовьте камеры!

С этими словами, пугая женщин, он принялся стремительно стягивать с себя широкие штаны с карманами и вскоре остался босиком и с голыми ногами. Не оставляя публике времени ни на вздох, ни на реплику, Майер, гортанно закричав звериным рыком, быстро зашел в воду, погрузившись до пояса, и уже через несколько секунд был на том берегу, сбрасывая на землю два прихваченных рюкзака и карабин. Трусы в облипочку смотрелись чудовищно. Женщины коллективно охнули, а невозмутимый германец, внимательно следящий за водной процедурой, стал неторопливо раздеваться.

— Бабы, стоп! — выставив ладонь вперед, Майер, уже стоящий на то же берегу, что и группа, пресек потенциальную попутку разоблачения слабого пола, — Сегодня полный стриптиз отменяется. Рита, прошу ко мне на плечи. Лезь, родная…

К чести фрокен Энквист, она сориентировалась быстро и не стала напрасно манерничать. Но норовистая дамочка от задуманного не отступила, бодро стянула просторные штаны и довольно ловко запрыгнула на Сержанта, легонько зажав ему шею голыми бедрами. Чувствовался опыт.

— Еще моя бабушка на Вудстоке голой танцевала у палаток, — пояснила она.

Он спокойно перенес её на тот берег. Так же, как ранее и её шерпа, Рита пронзительно заорала, когда студеная вода коснулась ее икр.

Сержанту, пострадавшему от сексуального воздействия, такая роль амфибии даже понравилось.

— Рита, так что там насчет бабушкиного наследия, а?

— Может и я станцую, вам надо только дождаться нового Вудстока!

— А ты экстерном спляши!

Тем временем уже бесштанная канадка сняла еще и широкий ремень, повесив его вместе с кобурой, где лежал тяжёлый «Таурус», себе на шею. Немец спокойно перешел сам, не издав при этом ни звука. Тевтонец!

Перед тем, как Сержант виртуозно пополз меж камней у вершины, состоялся короткий разговор с личным составом.

— Один пойду. Всем оставаться здесь, длинные носы спрятать и до времени замереть. Огляжусь, оценю ситуацию, тогда всех позову.

— Вы боитесь наблюдения, Серж?

— Наблюдения… Вероятность того, что там нас никто не встретит, я оцениваю процентов в пятнадцать. Нет, даже десять, не больше.

— Всё так серьезно?

— Вы что, до сих пор ничего не поняли, воины? Против нас действует очень серьезный противник-невидимка, обладающий самой свежей, разносторонней информацией и немалым организационным и людским ресурсом! Конкурент. Цели его не понятны, поэтому любые встречи нежелательны. Проверьте оружие… Ладно, я пошел.

До вершины он добрался быстро, затем начал двигаться медленнее, технично пользуясь складками местности, а уж за вершину втянулся со скоростью ленивца, стараясь, что бы силуэт головы не возник на абрисе холма.

Перед ним расстилалась тундра во всей ее красе.

Горизонты улетели так далеко, что, казалось, километров в пятьдесят радиусом всё пространство видно! Бледно-голубое небо, ничуть не похожее на чашу, у земли рябило редкими тепловыми миражами. Чуть змеились призрачные смерчики сгруппировавшейся в семейства мошки, в конце сезона перешедших на растительный корм. Местность была слегка холмистая, покрытая чашами больших и малых озер и ни единого кустика. Вдали меж возвышенностями проблёскивало озеро Муксунах. Слева змеилась Половинка, а еще отсюда был виден белый силуэт катера у берега реки, где остались Лапин и Харью.

Утром финн помогал сталкивать «Марс» с травянистого берега, куда катер влетел при излишне резком повороте и подвернул себе голеностоп. Майер быстро осмотрел пострадавшего, замотал ногу эластичным бинтом, сунул в рот Юхе пару таблеток и вколол какой-то укол. Ничего страшного, но какое-то время ходить дальше тридцати метров финн не сможет. А Лапин наотрез отказался оставлять катер без надёжной охраны.

— Останусь я с машиной, что-то очко поджимает, не чувствуешь? Не может же нам везти бесконечно, так что будет лучше, если тут всё будет смазано к скоростному драпанью, — сказал он тихо Майеру на сборах перед высадкой, сам невесело покривившись от таких предположений, словно от легкой боли.

Тот понимающе кивнул, они с Игорем еще по дороге сюда отчего-то почувствовали нарастающее напряжение. Особенно им не понравился обшарпанный лёгкий геликоптер «Робинсон», пролетевший полднем вдалеке. Оранжево-белая «стрекоза» и не приближалась к ним вроде, а на сердце стало как-то неуютно.

Так что Сержант даже обрадовался: можно быть спокойным за тыл. Сейчас он методично, по часовой стрелке, оглядывал окрестности и вскоре обнаружил искомое. К западу на склоне чуть краснела (почти вся краска слезла) «букашка» — старенький снегоход «Буран», до него было метров восемьсот, не меньше, если не с километр. Рядом с ней в бинокль был ясно виден силуэт человечка, медленно закатывающего технику за складку склона. Майер старательней спрятался за большой камень, боясь бликануть оптикой. Прижавшись к морщинистой, замшевой от лишайника поверхности валуна, он только сейчас понял, что камешки те самые, искомые! Именно их и ищет Юрген на карте. Хорошо. Будем считать, что половина дела сделана и теперь им надо лишь избавиться от зрителей. Он осторожно спустился на «свою» сторону холма и молча позвал рукой Крауфа, призывая группу к тишине и осторожности.

Немец подполз профессионально и молча выслушал сжатый, но информативный шепот Сергея, после чего выдвинулся повыше. Внимательно, как и Сержант, оглядел округу, потом еще раз, уже более детально, и лишь затем уже начал присматриваться к приметному нагромождению камней, за коими прятался. Получив всю информацию, он опять отполз вниз, где его ждал Майер.

— Пока он там, нам ничего не светит, ничего не сделаем, — рассудительно резюмировал Сергей, — можно, конечно, понадеяться на миролюбивый характер нашего соседа, но что-то не хочется. Придется его провоцировать; если я прав, то он уже свою гусеничную рухлядь спрятал и сечёт за камешками во все глаза. Ладно, Юрген, сейчас я Игорю обскажу расклады и начнем.

С Лапиным он говорил минуты две, не меньше, прикрываясь рукой и убрав громкость до возможного предела. Военный совет с немцем был недолог:

— Слушай, я из «Сайги» его не смогу грамотно потревожить, не моя дистанция. Выскочу, разыграю сцену и упаду, расстояние довольно большое, времени что бы ему прицелиться, будет мало, так что вполне можно… После чего вступишь ты, пуганешь для начала. Сможешь сделать дальний выстрел?

Немец секунду подумал и утвердительно прошептал:

— Мне нужно несколько минут подготовки.

Всё это время Софии и Рита, не понимающие, что происходит наверху, разрывались от любопытства, но хвалёная западная корпоративная дисциплина брала свое.

Заметно озадаченный и всерьез озабоченный немец возился с оптикой, подкручивал щелчки, менял патроны на какие-то другие, снял тёплую верхнюю куртку, после чего еще раз разведал вершину, полностью прячась за камнями так, что бы наблюдатель в принципе не смог его увидеть. Юрген и сам его не видел, но сейчас ему требовалось другое, в бинокль он выглядывал восходящие потоки, привыкал к цветовой гамме и контрастности пейзажа. По завершении почти колдовских эволюций он напялил на нос стрелковые очки и замер, показывая Майеру, что готов полностью.

Дальнейшие события раскручивались стремительено, и сразу почти все карты были раскрыты. Сержант вольным гоголем выкатил на вершину и первым делом самым наглым образом пнул груду камней, расфокусировав взгляд так, что бы максимально обострить боковое зрение. Чисто лоховская мишень. Не может не сработать, если есть злой умысел.

Майер был готов, и, к как только увидел краем глаза вспышку, тут же упал. Как и положено для стандартного оружия, пуля прилетела раньше звука выстрела. Цвеньг! Рикошет, сильным ударом потревожив негодующе скрипнувший старинный камень, отослал изуродованную пулю в небеса. Всё-таки разозлившийся Сержант, как и договаривались, тут же выдал — не прицельно, а по направлению — бодрую серию одиночных из пяти патронов, после чего нарочито заметно отскочил и скатился вниз к женщинам, что бы накоротко объяснить и успокоить; еще пару секунд, и дамы побежали бы наверх, не выдержав груза всех этих непоняток. Там он сполна оценил стиснутые зубы Софи и горящие глаза Риты, — фурии буквально рвались в бой! Вот бабы дают, окрепли-то как!

Далее настал черёд Юргена.

Немец спокойно, как это он делал уже много лет на африканских охотах, приподнял меж камней ствол и замер без дыхания. Уловка сработала. Неизвестный стрелок встал во весь рост, не отрывая винтовку от глаз и через прицел контролировал абрис холма, ожидая появления кого-либо. Хорошо стреляет этот русский! Юрген классически задержал дыхание и уже не сомневаясь в поправках, потянул спуск. «Маузер» победно рявкнул, отсылая тяжёлую пулю из патрона ручной сборки в цель. У ноги противника брызнул отрезвляющий фонтанчик, русский присел, всё еще глядя в оптику, но позиции для точной стрельбы у него уже не было. Вторая пуля упала справа — классическая вилка.

И в это момент со стороны реки прогремела еще одна серия, тоже лишь по направлению — это Игорь Лапин стрелял согласно уговору, хотя и не видел ничего. Но вмешательства третье стороны было достаточно, что бы диверсант почувствовал угрозу реального окружения. Он выстрелил в ответ два раза, после чего запрыгнул в овражек, где стоял снегоход. Почти тут же пронзительно взревел бензиновый двигатель.

— Что за ствол у него, камрад? — озабоченно спросил появившийся Сержант.

— Мосинская винтовка, отлично пристрелянная, — тихо поделился немец, — но патрон у стрелка безобразный, фабричный, поэтому рассеивание очень большое.

Снегоход показался полностью и проскальзывая на скользком травяном склоне, медленно пополз вверх, стрелок тянул его сбоку, старательно приседая и прячась за корпусом.

И тут на стол игры легла еще одна карта.

Справа раздался звук еще одного мотора и внезапно появившийся второй снегоход, находящийся на более дальней дистанции, чем первый, понёсся к ним. Вражья подмога не хотела ждать и дала пару выстрелов прямо с борта, в движении, обозначая своё присутствие. Сержант оценил обстановку моментально:

— В руку!

Полсекунды понадобилось нервной системе немца — грохнуло, свистнуло, и первый противник резко схватился за правое плечо. Жаль далеко, мата не было слышно… Но как сажает фриц, это ж просто ас! Разглядев в оптику перекошенное лицо раненого, Сержант увидел, что выглядит тот как один из тех красномордых бугаев с повышенным кровяным давлением, что просыпаются уже злыми и остаются такими весь день. Что ж, Юрген решил эту проблему с гипертонией в один присест.

Не изменив выражения, Крауф плавно перевёл ствол вправо, выцеливая следующего, но ожидая команды, как на тренировке.

«А немчику-то наш, похоже, не впервой по человеку стрелять, — оценил итоги пальбы восхищённый Майер, — и не поморщился, подлец! А чё ему морщиться? Какой уже это русский на его родовом счету, начиная от Чудского озера?».

— Юрген, вправо по мотору дай!

Тут снайперу понадобилось целых три выстрела, после чего двигатель второго снегохода безнадёжно смолк, а водитель его беременным зайцем зателёпал к горизонту, похоже, уже навоевался. Первый нападавший вскарабкался на вершину, тяжело приподнял нос снегохода и переставил лыжу (и направление движения) вручную, — увы, так часто приходится делать летом, когда снегоход не имеет под собой привычной снежной опоры. Даже на таком расстоянии было видно, как человек ждёт последней пули в спину, не особо надеясь на удачу. Но эта роковая так и не пуля не прилетела. Генетически прирождённый вояка, немец бился, как отличный солдат: нет команды, нет выстрела.

— Уф! Готово, снимай шкуру, пока теплая, — Майер был доволен. — Что мы имеем… Там где-то стоит старая заброшенная база. Было ведь когда-то вполне приличное охотничье хозяйство… ездил я к ним пару раз по молодости… Потом владельцы, по слухам, иммигрировали то ли в Штаты, то ли в Израиль, короче, всё нафиг заглохло, — пояснил Сержант, прищурившись от света низкого солнца. Стоя в полный рост, он без бинокля оглядывал поле боя: — Думаю, что там они и обосновались, уроды.

Он протянул руку немцу и торжественно заявил.

— Товарищ немец Юрген, от лица русского командования выношу вам благодарность. Медаль «За взятие Муксунаха» будет вручена позже на торжественной пьянке. Давно я не видел такой отличной стрельбы! Дружище, нам пора вместе покорять мир!

После этих слов он переключился на рацию, подробно рассказывая Игорю Лапину ход боя и положение дел на эту минуту. Женщины поднялись вверх и с изумлением выслушивали короткие пояснения немногословного немца. Путь свободен?

Никаких сложностей не было.

Всего одни валун мужики откинули (тяжёлый, зараза!) и все увидели плоскую плиту со стрелой. Можно работать. Археологи заплакали бы навзрыд, увидев такое безобразие.

Тут надо бы пояснить и высказать свою точку зрения.

Автор умный и знает, что любительское занятие такой вот «археологией» мягко скажем, не приветствуется официальной наукой. Что всякому нашедшему надлежит в кратчайшие сроки сообщить «куда следует» и смиренно ждать, когда скоростные вертолёты не привезут к артефакту группу наукообразных бородачей, кои пожмут руку и займутся планомерными раскопками. Автору просто непонятно, почему в нашей стране декларация такого порядка вещей никак не совпадает с реальной практикой той же науки. Попробуйте найти что-то менее ценное, чем пара серебряных чаш и затем обратиться в музеи. В лучшем случае, вам напишут ответное письмо, мол, приняли к сведению. Это процентов пять. В остальных случаях ваша писанина останется без ответа, вертолет не зашумит, а очкариков-бородачей вы по-прежнему будете видеть только в кинофильмах про динозавров и мумий, да в заумных беседах на ТВ. Увы, практика именно такова. Никому ничего не надо. Наивные люди, сдающие в среднерусский музей очередную пригоршню мелких древнерусских монеток-«чешуек» не знают, что «чешуйками» в музейном подвале набиты уже десять ящиков, но экспозиции не будет никогда… Сгниёт вся эта «малоценка» при весеннем канализационном потопе или же продадут её за бесценок, как в Эрмитаже, — рано или поздно найдётся сволочь. Кто-то сомневается? Надёжно у нас сохраняется лишь то, что доступно зрителю, то есть, открыто общественному спросу и контролю.

А еще автор знает много примеров, когда бездействие и фатальная нерасторопность официальных историков, музейщиков и археологов приводила к тому, что от объекта (артефакта, раритета) оставались даже не «рожки да ножки», а лишь семейные слухи. Именно так была потеряна (и теряется) большая часть родной нашей истории.

Не потому ли, сидя долгими зимними вечерами за кружкой пива в ожидании поискового сезона, законопослушный автор частенько думает: «А не лучше ли будет, если некий энтузиаст, не обладая профессиональными знаниями, навыками и возможностями, хотя бы сфотографирует и опишет находку, зафиксирует факт и оставит, таким образом хоть какой-то след, способный помочь в будущем для понимания исторического эпизода? Или пусть всё гнет к чертям собачьим?» Может, нужны какие-то простые индивидуальные лицензии, регламент прав клубов и ассоциаций, какие-то новые правила? Иначе скоро сожгут на кострах все остатки форпостов, застав, заимок, острогов, старых городков и сталинских лагерей. И будем мы опять слушать небылицы.

В самых смелых своих мечтах автор видит лезвие Закона обоюдоострым. Наряду с порицанием и наказанием сугубо корыстного «чёрного археолога» обществу неплохо бы ввести еще и наказание должностных лиц за непринятие мер по предотвращению разрушения, не сохранение и несвоевременное обследование объектов исторической ценности, о существовании каковых было сообщено добровольными помощниками. При безусловном федеральном финансировании работ. Представляется, что только так мы сможем сберечь кирпичики истории, а их с каждым годом становится всё меньше и меньше. Даже если эта история локальна.

Сержант старался не отвлекаться и внимательно смотрел вокруг — вдруг и вражина имеет plan B? Юрген Крауф с Ритой брали пеленг, опять педантично устанавливая камеру на съемку, то есть делали самое важное. Софи Пайе обходила курган и фотографировала все подряд. Все вместе со здоровым поисковым интересом рассматривали то, что пять тысяч лет назад было важнейшим металлургическим объектом территории. Нагромождение камней, невзрачное с вершины, сбоку оказалось сооружением весьма приличного размера. Даже если ничего не знать об искусственном происхождении постройки, то вполне можно это заподозрить. Конечно, если ты достаточно любопытен и не озабочен одной лишь охотой да рыбалкой.

А таких людей, увы, очень мало.

— Тут на склонах вполне можно найти куски расплавленной бронзы, — Майер немудрёным способом добавил общественного интереса к объекту осмотра, — это отходы древнего литейного производства. Наверное, можно и вполне целое готовое изделие найти, если смотреть внимательно. Но лучше бы искать с дискриминирующим металлодетектором, видите, как всё заросло…

Поднимался прохладный ветерок.

— Я не могу понять, неужели им было комфортно строить и работать с примитивными «печами» на этой насквозь продуваемой равнине? — с любопытством поинтересовалась мнением присутствующих Рита, ходя кругами и внимательно глядя себе под ноги. Похоже, ту самую бронзу искала.

Сержант хмыкнул.

— Пять тысяч лет назад здесь были высокие непроходимые леса, — великодушно пояснил он, — печи стояли в чащобе, тут же неподалеку располагалось и поселение палеометаллургов. Деревья высокие, никаких ветров, никаких невзгод. Да и всех этих озер не было, они появились позже. Я так думаю, что здесь было очень даже уютненько. Поди, и антилопы какие бегали. Как в Африке.

Собрав оборудование, Юрген всем дал понять, что дело закончено и можно отправляться в путь. И лишней минуты задерживаться тут никому не хотелось, не то, что в Путоранах. Там ведь тоже стреляли, а поди ж ты… Мрачное здесь место, если честно.

Обратным старый путь не выбрали, решив выйти к Половинке более длинным, но «безводным» путём — не до раздеваний. Они с Крауфом шли в арьергарде, периодически оглядываясь и прислушиваясь. Одна важная мысль не давала покоя Майеру. Нет, не про дислокацию главного искомого объекта — это иностранцы и так покажут, ибо неотвратимо настаёт время полных ли, частичных ли, но истин… Нет. Наконец он решился.

— Скажите, дорогой Юрген… Я вот чего не понимаю, — он помедлил, глядя, как остановился немец, спокойно и прямо заглянувший в лицо Сергея, — это ведь у нас до сей поры был только один пеленг, второй-то был запорчен. А ведь у этих чертей, не знаю пока, кто это тут нас так упорно прессует, изначально были два маяка! И этого вполне достаточно, согласись, что бы протянуть две прямые и найти точку пересечения.

Немец молчал, ожидая продолжения, но уже начал хитро улыбаться. Эта, столь необычная для холодного фрица улыбка насторожила Майера, что-то промелькнуло в его мозгу, какое-то понимание или предположение, но он не поймал мысль и продолжил:

— Так почему же они сами не нашли ваш объект? Или искали и уже нашли? Но тогда на что вы надеетесь?

Расспрашиваемый решил не ставить в речь театральных пауз и эффектно тянуть мизансцену, Юрген ответит быстро и просто:

— Наши таинственные коллеги, кто бы это ни был, не знают самого главного и не могут найти ничего, как бы не старались. Все пеленги искусственно смещены ровно на семь градусов. Видишь, Серж, как всё просто.

И вот тут пауза всё-таки случилась.

— Эта, Алмазович…, - скулил голос в динамике радиостанции, чуть изменённый из-за работы скремблера-дешифратора.

— Да я уже устал тебя слушать! Что не поручи, всё проваливаешь. Я так думаю, Минай, что Пантелеймон Карлович просто решит тебя повесить, а я выпью за мудрое решение и сам выберу веревку — ну, скажи, зачем ты, такой олух, нужен этому миру? Вонь одна, — шеф безопасности давно так не злился, наверное, со времён памятной войны с кавказской рыбной мафией на Енисее.

— Алмазович…, - докладчик прямо в эфире захлёбывался слюной, но ничего внятного в своё оправдание сообщить не мог.

— С китайцами ты не смог, урод. Серебро транзитное напрасно профукал, в Волочанке всё провалил, что только мог, да еще и по морде получил так, что мы с ментами потом месяц всё утрясали.

— Алмазович… — подчинённый почти плакал от ужаса.

— Какой я тебе, нахер, «Алмазович», чмо! По имени — отечеству называй, сволочь! Что там с Гавриловым?

— Ранение у него, вроде не очень опасное, навылет прошло, но хорошо бы его переправить в больничку, если можно, — торопливо забубнил Минаев, отныне самый несчастный человек на всём Таймыре. Докладывать руководству свои соображения о том, что злосчастный боец Гаврилов, получивший в плечо тяжёлую пулю из «маузера» германца, скорее всего, сегодня же помрет, он не собирался.

— Ты просто сволочь. Слышишь меня? Сидите там по точкам, жрете сытно, бухаете спокойно, а сделать ничего не можете. Ты сволочь, тебя давно уже на перековку надо отправить к Герману Яковлевичу, он из тебя лишнее масло выжмет, а может, сразу укоротит на голову, — шеф перевел дыхание, в сотый раз понимая, что именно кадры решают всё.

— Я ведь тебе лучшего стрелка дал, я тебе два дня на подготовку дал, я тебе время их прибытия дал…

— Алмазович!

— Нет, я тебя зарою… Я тебе что только что говорил… Слушай, какого, скажи мне, мы тебя кормим, а?

Ответа не последовало, рация горестно молчала секунд пять.

— Ну? Ты там уже умер?

— Исправим, Закир Алмазович. Все исправим! — торопливо сказал подчинённый.

— Что ты там исправишь, а? Что ты исправишь, гад?! Они щас вот… на базу заявятся, и так тебе всё «исправят», что… Еще и расколешься, мразь.

— Ни в жиз-з-зь! Алмазович, да я костями лягу!

— Ляжешь, уж это точно, — шеф помолчал, взвешивая, стоит ли докладывать столь неутешительные итоги Пантелеймону немедленно или лучше подождать до полной ясности картины? Лучше все-таки подождать, решил он, может что и срастется.

— Тебе там надо было там лечь, схватить пулю вместо Гаврилова, опять поди, сука, отлёживался в стороне до последнего, — уже спокойно произнес Закир, приняв решение.

— Да я…

— В первых рядах был? Всё, заткнись и слушай сюда.

— Слушаю, я вас слушаю!

Шеф безопасности брезгливо поморщился и отодвинулся от микрофона: ему почудилось, что даже на расстоянии он почувствовал вонь из гниющего рта собеседника, годами безвылазно сидевшего в дикой тундре.

— Так. Кто я тебя еще на Половинке есть?

— Есть серьёзный человечек в устье, он на выселках, на испытании находится, караулит проходы, избёнка там.

— Избёнка у него… А рация там есть, или опять всё раком?

— Есть рация, Закир Алмазович! Есть и работает, я сегодня с ним связывался! Всё сделаем, остановим гадов!

— Идиот! Я еще ничего не приказал! Мне не нужно никого останавливать, ничего не изменилось, мне по-прежнему нужно, что бы ты подранил хоть одного из них! Любого! Не вздумайте кого-нибудь завалить наглухо!

Валить нельзя, напуганные иностранцы тут же оповестит власти, начнётся следствие, поисковые мероприятия и все радости, с этим связанные, а такие внешние факторы, как активные менты, в планы Пантелеймона не вписывались. А вот из-за раны экспедиционеры не разорутся, будут молчать, им же свою миссию заканчивать надо… Сердце предательски кольнуло. Закир Алмазович отчетливо почувствовал, что еще одна минута разговора с дебилом, и он получил второй инфаркт. Хотя в чём его винить… Хорошие кадры на выселках не сидят.

— Не дать им опомниться, очухаться, гнать их, как собак! Ты хочешь, что бы они собрали в городе пресс-конференцию и совещание в УВД? Тебе что Пантелеймон говорил: сделать всё так, что бы они действовали быстро и без лишних раздумий! А завалить и без тебя будет кому. Потом… Ты ответственный за северо-западный сектор, что, как я вижу, очень плохо для общины. И обещаю, что мы эту ошибку исправим в самое ближайшее время!

Он опомнился, и продолжил уже тихо:

— Проинструктируй подопечного хорошенько, скажи, что если он всё сделает правильно, испытания сниму и сразу поставлю его в первый ряд, понял? Мне нужно, что бы они срочно вернулись в город, только там оттуда мы сможем проследить их дальнейший путь, имбецил, — Закир Алмазович вытер губы платком, и завершил планёрку:

— Теперь так, на сладкое. Если он прошляпит и они всё-таки пойдут дальше на север, то лучше взрежь себе свою грязную глотку сам, не грузи своими воплями и смрадом добрых людей. Перевари. Всё на сегодня.

Первая остановка была по большей части вынужденная.

Сержанту не понравилось, что греется мотор. Он уже снизил скорость движения, и вскоре стало ясно, что до полной темноты им из Половинки в Пясину не выйти, хоть и не далеко было до места впадения. В темноте не пойдешь, вполне можно нарваться на топляк или упавшее поперек потока дерево. Тогда неприятностей не избежать. Умный убегающий должен тактически грамотно маневрировать.

Кроме того, всем банально хотелось жрать. Горячего! От места дислокации последнего «маяка» искатели приключений драпанули, не успев перекусить после ратных и изыскательских трудов; ожидать там новых неприятностей было бы идиотизмом. Неудачники безусловно свяжутся с начальством, а те, глядишь, посоветуют им что-нибудь умное, да еще и подмогу пришлют.

«Марс» воткнулся синим пластиком юбки в серый зыбучий песок на излучине, возле почти развалившейся избы без крыши, тут давным-давно никто не жил. Место неудобное и некрасивое, зато видно далеко, незаметно не подберёшься. Сержант не хотел глушить двигатель на высоких температурах, боялся фатальной поломки. Движок, остывая, тихо молотил на холостых, и под этот мерный рокот они начали обустраиваться. Сразу поставили маленькую сетку, через час вытащили — вполне достаточно для ухи. Временный лагерь мужчины охраняли по очереди. Остальные отдыхали, — сидели возле щедрого подкормленного сушняком костра, инстинктивно отжимаясь к центру лагеря, подальше от неуютной тундровой пустоты за спинами. Накрапывал первый за последние часы мелкий дождик, — на плечи падала почти взвесь. Поверьте, при такой унылой мелкотравчатой капели на любом заполярном берегу становится как-то грустно. Все вокруг было матовым, пастельным и блёклым. Лишь яркие чайки с черными пятнышками на кончиках белых крыльев — будто в тушь окунули — оживляли пейзаж. Чайкам поддакивали береговые крачки, пару раз пролетела болотная сова — редкая птица в пясинских землях. С запада наползали паскудные низкие тучи. Хорошая погода, похоже, кончилась, а вскоре она совсем испортится. Тоска… Только песни не хватало. Протяжной, унылой, а может быть и горестной.

И такая песня зазвучала.

После ужина за чаем в негромком разговоре иностранцы коснулись темы ГУЛАГа (не удивительно, ведь по каким землям-то путешествовали!) и культуры повседневности зэковского мира, — темы интересной до сих пор не только для наследников СССР, но и для Запада. К тому же выяснилось, что отец Юргена после войны честно отмотал три года в северных лагерях, работая на объектах народного хозяйства — в зонах знаменитой стройки 503. Сначала костыли бил на морозе с перспективой вскоре лечь в мерзлоту вслед за сослуживцами по артполку, потом повезло, остаток срока он играл в лагерном клубе на «Вельтмайстере».

За что «немецко-фашистский красноармеец» отсидел, всем было понятно без рассказа.

Именно тогда ставший отчего-то меланхоличным Сержант и затянул знаменитую лагерную песню (Игорь подпел бы, но он в это время стоял на фишке у развалин) в её самом первом каноническом варианте, пропевая лишь куплеты, настолько они ему нравились.

Это было весной,

В зеленеющем мае,

Когда тундра проснулась,

Развернулась ковром.

Мы бежали с тобою,

Замочив вертухая,

Мы бежали из зоны,

Покати нас шаром.

Лебединые стаи

Нам навстречу летели,

Нам на юг, им на север —

Каждый хочет в свой дом.

Эта тундра без края,

Эти редкие ели,

Этот день бесконечный —

Ног не чуя, идем.

В дохлом северном небе,

Ворон кружит и карчет,

Не бывать нам на воле,

Жизнь прожита зазря.

Мать-старушка узнает,

И тихонько заплачет,

У всех дети, как дети —

А её в лагерях,

Поздно ночью затихнет

Наш барак после шмона,

Мирно спит у параши

Доходяга-марксист.

Предо мной, как икона,

Та запретная зона,

А на вышке маячит

Очумелый чекист…

И вот тут немец уже не выдержал ностальгического гнета детских воспоминаний и неожиданно для всех подхватил долгожданный припев приятным терпким баритоном и, нещадно коверкая слова, подхватил батино:

— Па ту-унтре, па широкай тар-ро-о-о-ги, кте мчит кур-р-р-ерски Фаркута-Ленинкрат!

На костре почти в унисон певцу хрипел очередной чайник.

Напротив заброшенного зимовья, посреди осыпающихся глинистых берегов с язвами мерзлоты, неутомимо борясь с течением «плыл» по Половинке небольшой островок с густой карликовой рощицей лиственного леса, что почти диковинка в этих широтах.

Спать легли рано, женщины с финном в катере, мужчины на улице, в спальниках у костра. Дежуривший последним, Юрген разбудил всех в шесть утра и даже успел разогреть вчерашнюю уху и вскипятить к подъему чайник, заварив крепкую арабику. Наскоро позавтракав, погрели горло еще раз, но уже чаем. Вокруг избы обильно росла чуть сморщенная брусника, мелкая, зараза, но вполне вкусная, сплошной витамин С. Напоследок путешественники съели по горсточке «от простуды», как авторитетно сказал доктор, загрузились в катер и двинулись дальше.

«Марс» шёл бодро, двигатель работал ровно. Но Лапин, глядя на хмурую физиономию водителя, посмотрел на приборы и подтвердил опасение:

— Греется.

— Ну, хрен ли тут сделать… тогда надо постараться еще дальше уйти, — водитель дотянул сигарету и выкинул окурок в открытую левую дверь салона. Уставший Сержант уже перестал спрашивать разрешения у еще более вымотанных иностранцев. Тем, похоже, было плевать на вонь и завихрения табачного дыма.

— Будем периодически останавливаться, остывать. Выйдем в Пясину, встанем капитально и спокойно разберемся. Может ремень, может помпа.

Они еще не решили, что будут делать дальше. Заказчики не торопились обнародовать результаты, хотя Сержант вчера спросил их в лоб. Те метались, еще не договорились между собой. Майеру вся эта таинственность прилично надоела и с некоторых пор он, не стесняясь, прямо спрашивал иноземцев обо всём, что его интересовало. Зарубежники, похоже, к этому если и не привыкли, то смирились. Вчера ответствовали, что всё решат коллективно и вскоре, но на большой воде.

Пейзаж на многих тундровых реках малоинтересен для любителей зрелищ. Так и тут.

Деревьев по берегам практически не было. Что бы оценить всё величие равнинной тундры, вам надо смотреть на неё с верхних точек, а с равнинной реки не видно и малого. Нехватку растительности отчасти компенсировало обилие следов былой человеческой деятельности — тут и там догнивали остатки уродливых избушек, из песчаных дюн еще проступали остовы лодок. Возле мест, некогда обжитых отшельниками или семьями промысловиков, попадался покосившийся могильный крест хмуро приветствующий редкого путника.

Разговоров в салоне почти не было, не тот настрой; чувствовалось, что тяжёлый и нервный этап экспедиции всех прилично измотал, а глядя на Юху, можно было сказать: «а этого орла просто измочалил».

— Ты бы лучше по середине шел, — неожиданно предложил Лапин после очередного поворота, — спокойней будет.

— Допускаешь еще одну встречу? — мрачно спросил друг, поглядев на кожаный ремешок бинокля, Игорь теребил его постоянно. — Да ну тебя… паникёр. Что, у них столько людей, что бы на каждой речке посты ставить?

— Допускаю, — серьёзно ответит Лапин. — На середине безопасней. Скорость у нас пока есть, а так будет еще и хоть какое расстояние от берега.

— Игорь, ты перестраховщик! Мы и время, и топливо потеряем, если я тут начну зайцем петлять, — с ухмылкой пообещал Майер. — Смотри, как мы сейчас срезаем, треть маршрута экономим… Движок в непонятках, а ты предлагаешь еще час пути зарядить? Давай реально смотреть на вещи.

Катер с шипением летел над песчаной косой, действительно сокращая путь на крутом и длинном повороте реки. Позади на песке оставались лишь неглубокие полосы, похожие на след огромного пустынного насекомого. А вот и вода — из-под корпуса судна по сторонам брызнуло облако мелкой холодной пыли.

Лапин пожал плечами, с Сержантом всегда тяжело спорить. Поэтому сказал о другом:

— Они нас гонят, Серый… Неизвестный противник нас сначала выживал, а теперь торопит, ждет, когда выйдем на конечную точку…

Предстоящие к посещению интернациональной группой искателей приключений места ни в коей степени не напоминали чарующие предгорья Путоран, которые так любит восторженный обыватель. Там вас встречает ледяная, но ласковая и чистейшая вода, обжигающая и недоступная для тела, как и все красавицы; скалистые горы с вершинами, сглаженными древним ледником и яркое малиновое солнце над ущельем, дающее шикарный шлейф на зеркальной вечерней глади. Здесь же вниманию визитёра предстаёт другая красота — красота бескрайнего открытого простора. Здесь царит настоящая таймырская тундра, голая, как степь, холмистая и озерная, изрезанная причудливыми змейками речек и ручьев, бескрайняя и зовущая, в которой ты сразу же начинаешь чувствовать себя либо отшельником, либо кочевником; наверное, это зависит от внутренних установок, воспитания и каких-то генетических предрасположенностей.

Народу тут живет мало, но люди есть везде.

А сколько их, не знает никто. Как и вообще по всему Таймыру — нет точных данных о численности живущих. Нет… переписи изредка проводились… но они лишь мало-мальски сканировали относительно небольшие населённые пункты, где местечковая власть держит руку на пульсе и где от опросного листа отлынивать затруднительно. В крупных городах многие просто прятались, а многочисленные отшельники чистого поля не учитывались вовсе. С переписями вечная беда. Люди их побаиваются генетически. Еще приснопамятный Царь Давид попытался провести перепись евреев, но тут случилась эпидемия чумы, и с тех пор люди стали ассоциировать перепись с проявлениями Божьего гнева, что до сих пор старательно делают ортодоксальные христиане (из-за этого верующие считают перепись святотатством), а США вообще долгое время отказывались ее вводить… В двадцать первом веке наибольшую проблему в людской «неучтёнке» представляли поселения, официально не существующие (а таковых с каждым годом становилось всё больше и больше), и отшельники всех мастей.

Один из них сейчас был занят важным делом — выцеливал скоростной объект, катер на воздушной подушке, через кусты наводя спаренные стволы на быстро приближающееся белое пятно. На удачу стрелку, упрямый Сержант так и не послушал Игоря и повёл машину не по середине реки, а прижимом к берегам — там, где ему было удобней. Двигайся «Марс» посередине, и шансов на успех у стрелка практически не было бы, гладкий ствол не позволяет выстрелить прицельно дальше пятидесяти метров. Сидящий в засаде зарядил оба ствола самой мелкой дробью, помня категорический наказ о нежелательности смертоубийства. Хотя самому ему было на то наплевать. Но раз попросили (читай, приказали) хорошие люди, почти родня, сделать для них доброе дело, значит, он это сделает.

Иногда складывается так, что с годами жизненные тропки становятся не только всё более тесными, но и избыточно извилистыми. А дорога жизни приводит отнюдь не в светлое далёко, напротив — жизненный путь превращается в дорогу разочарований. Человек даёт мёртвую петлю. В тридцать три года или в сорок два этот широко известный кризис страшней всего — это уже вопрос к специалистам по психологии взрослых мужчин. Они, пожалуй, смогут высчитать процент успешно прошедших печальный порог, и процент неудачников, что не нашли сил для прыжка к счастью. Кризис среднего возраста разные мужики решают по-разному: кто-то грузится по обрез полулысины обрыдлой работой, кто-то ударяется в сомнительное, но спасительное творчество, а кто-то разводится, женится и заводит новых детей. Увы, немало и тех, кто начинает банально бухать, выбивая нейроны памяти, люто сжигая мозги и печень. Это, увы, всё еще привычно для России, где на вскипевшие от всегда тягостных раздумий славянские мозги легко накладывается лживая, но страшная, хотя и привычная сентенция: «А на Руси всегда бухали».

Недалеко от мыса, где река Половинка впадает в Пясину, почти напротив места проведения археологических раскопок палеологического села Усть-Половинка, на глинистом берегу в густом кустарнике сидел неприметный мужчина среднего возраста, принадлежащий именно к «неудачному проценту». Можно не сомневаться, что если уж какой человек попал на место долгожительства в забытый всеми богами уголок, то у него имеются для этого самые веские основания. Случайно в такой дыре не оказываются.

Звали его Константин Зырянин, и в пясинских краях он оказался настолько неожиданно для себя, что до сих пор не мог поверить в это. Как и в свое спасение.

Когда-то он был самодеятельным исследователем, увлечённым «отшельником с ясной целью». Снежного человека искал. Вот и все тут. Всю жизнь он его искал, а нашел или нет… Сам Костя был уверен, знал, что «давно и часто». Но шокирующих результатов его уникальных экспедиций, фотографий и отчетов никто не смотрел и не читал. И не увидит теперь уже никогда. После бурных памятных событий на берегах Карского моря что-то перемкнуло в отшельничьей голове. Сначала родилась зависть ко всем, кто умудрился завести семью, друзей и любимую работу, но находил время и силы для интересной, и, в то же время, открытой жизни в тундровых просторах.

Потом настала критическая оценка трудов собственных, переоценка важности самого объекта поиска. Вскоре Костя убедил себя, что некогда совершил фатальную ошибку, уйдя от людей. Жены и детей нет. Ощущения нужности людям — тоже. И он запил. Начал процесс в стремительно дичающем Диксоне, продолжил в Хатанге. Продав и пропив всё свое оборудование и снаряжение, он сумел на самом дешёвом пойле (если его можно назвать дешёвым в наценках Крайнего Севера) продержаться достаточно долго. Но закономерно подошло время агонии, и Костя Зырянин свернулся в трубочку. Он так и умер бы в барачных развалинах, их хватает по окраинам всех северных посёлков и городков, если бы не эмиссар «гиперборейцев», подобравший его по воле слепого случая. Человек Пантелеймона Ягельника, кочующий Прогрессор, что-то усмотрел в грязном и немытом биче… Почему Прогрессор изменил негласным правилам и решил заняться столь неблагодарным точечным миссионерством, в данном случае осталось загадкой. Но именно он откачал уже сине-жёлтого Константина Зырянина в местной клинике, прилично издержавшись на гемодезе и капельницах, и через две недели принялся за немудрёную идеологическую обработку. Больше всего Косте, смертельно уставшему от очевидной лжи и мерзости того дна, на котором он очутился, запомнилось вот это утверждение мудрого Прогрессора:

— В свое время, Костя, некий журналист и писатель Умберто Эко выдвинул тезис о скором наступлении на всей нашей планете Нового Средневековья. Частные армии и боевые дружины, удельные князья, противостояние религиозных систем, обширные пространства, населенные варварами, редкие очаги культуры в виде отдельных городов и университетов. Может быть, это и странно в первом прочтении, но это весьма точная и красивая концепция, которая дает нам всем удивительно позитивный посыл и повод к действию. Мы всей общиной идем именно таким путём, подготавливаясь и предвосхищая грядущую стихийность событий… Зарываться в землю, как делают некоторые группы умственно отсталых на материке, мы не будем, мы целенаправленно готовимся к новым временам…

Уже через день после первых задушевных бесед Зырянин с изумлением понял, что он еще может быть кому-то нужен, а уж в этой секте просто незаменим — Прогрессор внимательно и с пониманием выслушивал короткие Костины отчеты о последних годах неудавшейся жизни и как заправский психотерапевт что-то помечал в блокноте.

Вскоре его переправили вертолётом в базовый лагерь общины, где он удивлялся тамошней налаженности быта, обилию людей и дел, слаженности и собранности. Один раз встретился с самим Пантелеймоном, и два раза с шефом службы безопасности. Он уже не удивлялся разговорам о силе «мемополевого гиперразума» и рассуждениям об идеях превосходства этой новой религии над старыми традиционными верованиями.

В этом был какой-то великий смысл, посчитал он.

Если все прошлые религиозные идеологи так и не смогли заполнить северные районы страны если даже не своими ярыми адептами, то хотя бы просто живыми людьми, под призывами ипотечных кампаний с каждым годом всё более послушно бежавших к столицам, то пантелеймоновцы собирались сделать именно это — вернуть русское население на Север. Насколько методы и способы такого возврата необычны и насколько они допустимы, Костя не знал и знать не собирался. Ему понравилась сама цель, дальше он не вникал. Властям он не верил. Там хватает как образованных идиотов, так и просто сумасшедших, — их столько, что если они взлетят, то затмят солнце. Таким образом, некая эманация стукнула его в восточную сторону затылка, и воссиял Косте истинный образ Спасения Всеобщего.

Всё лето он жил на далёкой реке, находясь на ритуальном «последнем испытании», точной цели которого не представлял. Да и не хотелось, как не хотелось ему и пить. Как отшибло! Хотелось побыстрей отмотать положенный срок на точке, вернуться в общину, влиться, освоиться среди единомышленников и получить первое настоящее задание. Там он и отметится, там и покажет себя. Там и семью заведет, Костя видел в секте много счастливых семей, а еще больше слышал о них.

Этот чудом не спившийся человек-странник, самозабвенно работающий на свое и чужое жизнеобеспечение и одиноко живущий в «казённой» избенке секты, полностью соответствовал представляемому собирательному образу исследователя Севера. Все такие же, как и в молодости, крепкие руки работящего человека. Тонкая, но уже не раз перебитая в боях переносица. Поджатые губы. Короткая стрижка ежиком, а в чуть поблекших зеленых глазах космическое спокойствие и прежняя уверенность в себе. Только морщины вокруг усталых, не по возрасту старческих глаз. Линялая зелёная штормовка. Средней величины охотничий нож — копия того памятного, повидавшего не одну тысячу километров ножа работы кузнеца из народа кето, с резной ручкой из оленьего рога в составных деревянных ножнах — плотно прилип к широкому кожаному ремню.

Вот как вышло…

Костя сидел, и в полном соответствии с инструкцией от старшего ждал у кромки воды катер своих старых друзей-знакомых, что бы произвести по ним бортовой залп из обоих стволов обшарпанной «горизонталки».

Когда из пролетающих мимо кустов по катеру грохнул дуплет 12-го калибра, Сержант среагировал совершенно инстинктивно — пригнулся как можно ниже к рулю и круто завернул машину вправо, стараясь выйти из зоны обстрела, выскочив на стремнину. От резкого поворота машина крутанулась на воздушной подушке, но обвально снизившееся давление опустило катер вниз и он резко, ударно цапанул корпусом воду, внезапно ставшей твёрдой, как асфальт… Эффект от такого торможения был бешеный: всех бросило вперед, раздались крики и проклятия. Но Майер не выпустил штурвал, дал газ, нагнетая воздух под днище и на воздушные рули, — на малых оборотах подобная техника плохо слушается рулей, им не хватает плотности воздушного потока.

Стрелок целился в открытую левую дверь салона. Большая часть дробин срикошетировала от корпуса и стекол, покрыв одно из них паутиной мелких трещин.

Игорь Лапин сначала услышал треск выстрела, потом клёкот дробин по корпусу. И тут же ощутил сильный, но какой-то обжигающе мягкий удар по шее. Стреляя под углом через дверь, нападавший не мог задеть Майера. Потенциальными мишенями для него мог быть немец, сидевший позади у самой двери и Лапин, занимавший переднее правое сиденье. За минуту до выстрела Юрген, устав смотреть на однообразный пейзаж, откинулся на кожаную спинку и вышел из зоны поражения.

А вот Игорю досталось. Прижав руку к шее, он, медленно приходя в себя, молча смотрел, как Сержант, набирая скорость, разворачивает «Марс» по большой дуге, чуть не выскакивая на противоположный берег. Крауф уже расчехлил винтовку и высунул ствол в проём, Софи достала револьвер. Финн выпучил глаза, а Рита, стараясь перекрыть грохот двигателя, что-то громко говорила, убеждая мужчин. Сержант, с тревогой поглядывал на Лапина и матерился ей в ответ. Наконец Лапин разобрал, что она говорит.

— Не нужно больше ни в кого стрелять! Давайте просто уйдём отсюда!

Майер сделал вид, что сплюнул на пол и посмотрел на Юргена. Немец пожал плечами:

— Пожалуй, Рита права, Серж! Спешиваться не будем, вступать в лесной бой тоже. Надо смотреть, что с мистером Игорем. Но… я готов к выстрелу! Решайте.

— Едем, — произнёс Майер с самым непреклонным видом, — остановка через километр, за поворотом на Пясину, вдруг у них и нарезной ствол есть. Софи, осмотрите его. Игорь, ты как там?

— Да ерунда… Говорю же, не везёт мне в этом выходе. Дай оптику.

Не обращая внимание на лёгкие прикосновения холодных пальцев канадки, Лапин взял бинокль, и повернулся к немцу, не спускавшему глаз и ствол с вражеского берега. Игорь полез назад, к двери. Никого… Катер уходил, экипаж немного успокоился, а Лапин, не обращая внимание на грозные призывы Софи и Майера, продолжал стоять в правом проёме и внимательно смотреть назад. И дождался. Увидев, что катер бежит восвояси, стрелок встал во весь рост, поднимая оптику к лицу. Секунду они смотрели друг на друга, после чего Лапин отпрянул и молча сел на сиденье.

— У вас металл в спине! — заявила канадка, пытаясь выцепить ногтями комочек свинца, застрявший в толстой и твердой пластине из полиуретана, её Игорь вставил в жилет для защиты спины от холода. В таком и на землю ложиться можно.

— Достала!

Юрген внимательно посмотрел, усмехнулся, зачем-то передал серый шарик Юхе. Тот боязливо помял искорёженный металл в руках, потом понюхал, после чего удивлённо и возмущённо заявил:

— У вас до сих пор применяют «грязную» свинцовую дробь? Ваши охотники до сих пор засоряют природу ядовитым свинцом?

— Охереть, как сказанул… Софи, что там у него? — нетерпеливо спросил Майер, оставив вопрос финна без ответа.

— Порвало кожу, немного мышцу, неглубоко, по-моему. Как это называется? Снаряд? Он прошёл дальше.

— Берите аптечку, обрабатывайте, только сильно йодом не жгите, старайтесь по краям. Немного осталось, за тем поворотом будем искать место для остановки.

Игорь посмотрел внимательно, увидел слабую вмятину на стойке лобового стекла и тут же поморщился — канадка старательно обжигала ранку тампоном, щедро политым йодом.

Причалив к дальнему берегу доктор Майер уже сам осмотрел друга, по доброй традиции всадил тому укол антишока — любил Сержант подколоть ближнего. Совещание было коротким, и, как говорится, все проголосовали единогласно. Срочно едем в город.

Подозревая, что такое решение принимается не без учёта его ранения, Лапин сразу и категорично заявил, что чувствует себя не хуже, чем после ожога крапивой. Но его заверили, что причиной для возврата, на самом деле, был не он и даже не барахливший и уже починенный двигатель. Иностранцы предположили, что далее разумней будет следовать вертолётом, а на «Марсе» долго, да и далеко, несмотря на заранее оговоренную возможность дозаправки в посёлках.

Сергей и Игорю было о чем подумать после такой интриги! Выходило, что загадочная точка Х относительно доступна и для такого катера…

— Может, быть, пора раскрыть карты, господа? — осторожно предложил Игорь.

— Точно. Больше будем знать, лучше подготовимся, — решительно поддержал товарища второй сталкер.

Рита с Крауфом переглянулись. Софи чуть качнула головой. Отрицательно.

— Мы искренне приносим вам извинения за все возможные неудобства, — по-западному дипломатично начала канадка, — но вынуждены действовать сообразно первоначальному плану. Конечную задачу вы узнаете только на борту вертолёта, а, может быть, по прибытии на место. Так будет лучше для всех нас. А насчёт подготовки… Хотелось что бы она была самая экстремальная, так?

Спорить было бесполезно.

Отходя от пустынного берега реки Пясины, Сержант развернул катер через середину реки. За дальностью отсюда никак не возможно было увидеть те места, где наших странников предательски обстреляли.

— Игорь, кто там был? — тихо спросил внимательный немец.

— Да чёрт его знает, — спокойно пожал одним плечом Лапин.

Но на самом деле Игорю было тревожно. И непонятно. Глядя на устье Половинки, Лапин в третий раз вызвал из памяти увиденный образ и подумал, что этого просто не может быть.

Но как похож!

Еще ночью Костя, сплавившись в полной тишине, миновал стоянку гостей и встал ниже, у самого устья. Спрятал лодку в зарослях, поднялся на взгорье. Куда было зачуханным горожанам заметить передвижение тихого, как индеец, тундровика-следопыта с колоссальным опытом скрадывания. Им просто повезло, шефы почему-то назначили для выполнения атаки у Муксунаха не его, а идиотов-соседей. Теперь нужно было лишь убедиться в результативности содеянного. Сидя у остатков варварски уничтоженного створного знака и спокойно глядя с высотки на удаляющийся в сторону города катер пришельцев, Константин Зырянин с удовлетворением отметил, что с заданием он справился на все сто. Теперь можно докладывать об успехах. Наставники будут довольны.

Скорее всего, он тоже опознал некогда боевого приятеля Игоря Лапина, в тесной связке с которым Костя так успешно воевал на побережье у островов Гейберга. Однако осознания этого узнавания не произошло, стрелок подсознательно не позволил себе зафиксировать факт.

Но не будем предаваться иллюзиям. Даже если бы он был твёрдо уверен в точной идентификации образа человека, которого после выстрелов он видел всего лишь пару секунд, это ничего бы не изменило. Пальнул бы и второй раз, был бы приказ. Представители лицемерного «общества предателей первооснов» отныне Костю совершенно не интересовали. Их мелкие жизни и не стоили и копейки, как и собственные рефлексии.

Это секта, господа, секта.

«…Как следует из выводов комиссии, кроме нарушения множества пунктов наставления по производству полетов, что послужило причиной катастрофы, экипаж нарушил правила ведения осмотрительности. Эти правила важны настолько, что выведены в особую инструкцию, устанавливающую четкий порядок действия каждого члена экипажа в отведенном ему секторе на различных этапах полета. Осмотрительность и ориентировка занимают центральное место в визуальном полете. Экипаж должен знать, какие препятствия расположены на пути, должен прослушивать эфир и анализировать радиообмен, чтобы определить намерения близлетящих самолетов и принимать своевременные меры, предотвращающие столкновение.

Основным условием применения визуальной ориентировки (а экипаж Ананьина выполнял полет по правилам визуальных полетов) является наличие видимости земной поверхности, а вот этого как раз и не было в тот день — приземный туман. Безусловно, экипаж Ананьина, работая в таких сложных условиях, принимал все меры по осмотрительности, вел непрерывное счисление и прокладку (в уме) пройденного самолетом пути, но где-то произошел сбой, вернее, накладка одних негативных обстоятельств на другие. В тот день все негативы сошлись. В аэродромно-диспетчерском пункте и в штурманской было нервно, сказалась роль внезапно появившихся проверяющих, известно, что наличие проверяющего на борту равнозначно аварийной ситуации. Стоял сентябрь, завершение навигации для гидросамолетов. На Вальке уже ледостав, все гидросамолеты вытаскивают на сушу, летчики скучая, ждут зимы. Работа остается только на железной дороге, притом работы здесь много, заказчик торопится завезти стройматериалы, и сделать работу нужно именно в сентябре, а потом для экипажей самолетов Ан-3 наступит межсезонье — ни на лыжи, ни колеса. Поэтому летать в тот день лётчики были заинтересованы. Нужна была работа, а у экипажей работа связана с налетом часов, который влияет не только на заработок, нопорой определяет всю последующую судьбу летчика.

Уже потом на все это наложились предполагаемая неопытность штурмана, самоуверенность пилотов (мы здесь всё знаем), плохая погода. Аза несколько минут до катастрофы вполне могло случиться следующее: бортидёт на Фокина, а в это время с озера взлетает другой самолет. Как в этом случае должен был поступить экипаж Ананьина? Продолжать полет на точку, не зная точно своего места, но точно зная, что навстречу тебе в наборе высоты где-то в облаках идет другойсамолет? Ананьин и Гринько были опытными пилотами, они анализировали обстановку, вели радиообмен, поэтому не могли допустить подобного. Кому-то надо было уходить в сторону. Возможно, тот, кто шел встречным курсом, имел еще меньше возможности для маневра. Ведь где-то в это время находились третий и четвертый самолеты? Не исключено, что хотя бы один из них подходил со стороны озера Запас и уже заходил на посадку. Если бы полеты выполнялись визуально, то все было бы проще: самолеты, следующие встречными курсами, как того требует Наставление по производству полетов, отворачивают вправо, чтобы разойтись левыми бортами. Вправо самолет Ананьина уйти не мог — там, возможно, кто-то подходил к озеру. Вправо не мог уйти и тот самолет, который взлетел с озера — ему мешали горы. Да и не применимо в данном случае это правило расхождения самолетов левыми бортами, так как фактических условий для визуального полета не было.

Экипаж Ананьина, скорее всего, оказался в некой ловушке, он отвернул влево, к горам, может быть, даже сделал вираж, а потом опять, после расхождения со встречным бортом по высоте, взял курс на озеро. Но лётчики не были самоубийцами, они просто не знали, что их самолет к тому моменту оказался левее линии заданного пути на восемь километров».

— Что за допуски? К чему все эти «может быть», «скорее всего»… — проворчал Донцов, откидывая голову назад. В кои веки он забыл дома очки для чтения, а колхозного вида «кабинетные» при молодой подчинённой доставать не хотел.

«Им не хватило всего 15 метров, чтобы проскочить над этой высотой с отметкой 410…»

— Всё, так не пойдёт. Это долго, а времени у меня нет. Слушай, Екатерина, я уже устал, давай дальше своими словами, — бережно массируя левой рукой глаза, Донцов отложил просмотренную бумагу в левую стопку. Посмотрел на собранную и готовую к любым вопросам сотрудницу, точнее, на её короткую юбку и, наконец, решился:

— И вот что, родная… Давай я опять тебе скажу, когда работы невпроворот, может, хоть так поймешь. Хоть в такой обстановке. Катя… Ну перестань ты носить гиперсексуальные юбки! Глаза личному составу отвлекаешь. Ладно, я уже старый. А вот у нашего Астапова, например, при взгляде на твои ноги каждый раз нос бледнеет.

Олега в управлении не было, он срочно вылетел на очередной сигнал в район Левинских Песков. Если тенденция сохранится, то уже через пару месяцев им точно надо будет создавать отдельную оперативную группу «пожарников». А ведь это штаты, зарплата, это пояснения и обоснования. Что там академик говорил? Какая такая группа, спросят власти полуострова? Что это за нечисть вы развели под носом у электората?

Донцов нервно заворочался в скрипучем кресле. Вчера вечером они с Астаповым даже не успели перекинуться свежими новостями, единственное, что Донцов услышал от лейтенанта: группа иностранцев в живом и невредимом составе добралась на Муксунах, что и проверил экипаж геологического «Робинсона», пролетавшего рядом.

— Во что мне переодеться, не подскажете? Мы же не в банке работаем, товарищ полковник, это нормальная летняя женская одежда, весь город так ходит! — с озорным наслаждением возразила ему неробкая подчинённая, стройная русская девушка с замечательно приятной улыбкой. — Вы, наверное, хотите из меня мисс Марпл сделать.

— Не хочу. Этого еще не хватало… Где Марпл, там трупы, — буркнул Донцов, понимая, что его заманили в ловушку. Спрашивает она, нашла модельера… Подскажешь чего-нибудь не то по одежде и все женщины управления сразу запишут тебя в старые пердуны. Всё отделы будет судачить, еще и Арине донесут.

— Товарищ полковник, может быть здесь я кому-то слабохарактерному глаза и отвлекаю, а вот на улице всё нормально, — ворковала Катя. — К тому же, это вполне пригодно для оперативной работы. Ну надену джинсы, и что, вы думаете, Олегу легче станет? Не станет, он и под ватником разглядит всё, что ему надо… Я женщина красивая, целлюлитом не подёрнутая.

Донцов с ужасом представил, как Екатерина сейчас покажет ему образец кожи на голой ноге… И вот тут кто-нибудь непременно зайдет в кабинет.

— И что тогда делать? Вы мне прикажете по пять раз день ездить в заводскую столовую для поправки имиджа в отвратную сторону?

Вздохнув, Андрей энергично замотал головой, опять не находя слов. Лишь махнул ей рукой, мол, хватит, давай теперь о деле.

Сегодняшний день начался тем, что ему в кабинет принесли свежеиспечённый доклад аналитического отдела. По наводке Астапова девчата самостоятельно произвели какой-то поиск и накопали, как уверяет Степанова, «много интересного». К ужасу Андрея, «доклад» оказался отнюдь не тонкой папочкой со стопкой в десяток листов, а увесистым на половину уже сшитым делом, да что там, целым томищем! Аналитики проделали колоссальную и уникальную, в своем роде, работу. Девчата затребовали материалы по всем авиакатастрофам, произошедшим на полуострове Таймыр за последние двадцать лет, характер и причины которых оставались размытыми, либо не полностью разъяснёнными комиссиями по расследованию, а то и попросту непонятными. Все итоги этой работы, выявленные связи и сделанные выводы сейчас лежали в толстенном пластиковом томе на столе Донцова.

— Давай сжато, пока изложи только суть, — приказал полковник, хотя внутренне понимал, что так относиться к честной и трудоёмкой работе аналитиков нельзя. К тому же, давний опыт показал, что напрасных разработок у девчат не бывает.

— Хорошо. Итак, начнём. Были взяты, как единый массив данных, все авиакатастрофы неясного генезиса и сопоставлены… — тут Катерина не удержалась и взяла эффектную паузу, значительно и торжествующе глядя на Донцова.

Андрей должно оценил это начальственное «начнём». С перспективой девочка, в командиры выйдет со временем.

— Не тяни.

— Сопоставлены с местами зон дисклокаций или предполагаемых «выходов» известных нам феноменальных объектов, — торжествующе бухнула оперативница.

— И что нашли?

Уже интуитивно понимая, каков будет её ответ, Андрей Донцов, несмотря на то, что сидел в крепком кресле, явственно почувствовал, как под ним разверзается почва. Запахло порохом, валерианой и скандалом. Дурочка, чему она радуется… Очередному успеху креативного молодого поколения? А подумала она, доживет ли это поколение до седых волос…

— В семидесяти процентов случаев места совпадают.

Незаметно вытерев вспотевшие руки о наглаженные брюки, Донцов медленно встал и прошелся к зашторенному окну, чтобы подчинённая не видела его побледневшего лица, спокойно бросил за спину:

— Поясняй дальше.

— Возьмём, к примеру, тот показательный случай, что вы начали смотреть, это 2012 год. Комиссия по расследованию так и не пришла к определённым выводам, и всё, как у них водится, списали на ошибку пилота. Однако, побудительных мотивов или явных причин такой ошибки, как и её точного характера, не указано. Пилот отличный, опытный, здоровья под горлышко, самолет был новый, все регламенты пройдены… Объяснения откровенно натянуты. Тем не менее, именно у подножия возвышенности, которую задел самолёт, находится пока ещё плохо известная нам точка 22/3, это из новых.

— Почему именно этот случай взят вами для примера? — нетерпеливо спросил начальник.

— Потому что еще двадцать пять лет назад у подножия горы охотниками были обнаружены остатки старого военного самолёта, так что авария не единична. Отдельным запросом были выявлены еще три случая отказов на разных высотах в момент сближения с этой точкой. Кроме того, это ведь совсем рядом с новой станцией железной дороги, куда вы недавно выезжали, товарищ полковник… Места для вас знакомые.

Донцов было сглотнул, да горло пересохло. Он медленно налил себе воды из классического гранёного графина, вернулся за стол, хотя сидеть не хотелось.

— Что еще?

— Кстати, относительно недалеко оттуда, в пяти километрах от горы Кулгахтах, с конца 80-х годов прошлого века до сих пор лежат остатки Ан-2, фюзеляж почти целый, только крылья оторвало. Летел он из Снежногорска, всё шло штатно, потом пилот ни с того ни с чего снизился, самолёт зацепился в непогоде за склон и перевернулся. Жертв не было, всех эвакуировали. Командир до сих пор жив здоров, на пенсии в Белгороде, с ним наши девчата уже списались от лица «местного журналиста по аномальным явлениям», ждем более реальных пояснений.

Донцов хмыкнул, молодец, девка. Катерина продолжила:

— Мне представляется, что нам не плохо бы и эту местность проверить на аномальность, доступность вполне удовлетворительная. По вездеходной дороге это примерно 37 километров до самой горы, а потом еще километров пять по ручью до перевала. Пешком от силы часов 12 ходу.

— Не торопись, ещё проверим… Тут смотрю я, столько надо проверять, что хоть дивизию мотострелков заказывай. Дальше.

— Дальше уже можно и письменно пояснять. Девочки для удобства подготовили сводную таблицу, вот посмотрите…

Было от чего зашевелиться волосам!

С карты на него жирными точками смотрели немым укором разбившиеся одномоторные «Аннушки», самолёты посерьёзней, «газовики» и «вояки», а в последнее время добавилось и несколько небольших частных воздушных судов. Кроме самолётов тут были вертолёты разных типов и марок, включая совершенно неизвестные Донцову случаи — в былые времена аварии геликоптеров почему-то не поднимали такой волны общественного интереса, случись такое же с самолётами…

Даже реактивный красавец «Лир-джет» имелся в чёрном списке, занесло голландцев на Таймыр два года назад, памятный был случай. На бело-синей сигаре в город прилетели пионеры недавно появившегося и стремительно набирающего силу «промышленного туризма». Когда взрослые наиграются в PC-игры, набегаются виртуально по катакомбам и мрачным зданиям огромных цехов, ангаров и развалинам фабрик, то им захочется посмотреть на нечто подобное вживую. Тогда в техногенном Норильске, как и во многих российских городах, много и лениво судачили про этот «перспективный туристический жанр». Разбившийся «Лир-джет» был не просто летательным аппаратом для богатых — это был компьютер с крыльями, шедевр современного авиастроения. На эшелоне он шел по двум спутниковым системам, по точной топографической карте с учётом всех высот рельефа, как крылатая ракета последнего поколения. Надёжная дорогая машина, ничего с ним не могло произойти! Степень живучести не вызывает сомнения. И вдруг — неожиданное пикирование, падение, и всё. Бабах. Одни лохмотья остались.

Ох, и набили же люди авиатехники за все времена освоения Заполярья! Всё то, что в старых газетных номерах и выпусках телевизионных новостей подавалось населению, как итог фатального пожара на борту, внезапного разрушения корпуса, непогоды или ошибок экипажа (чаще всего), теперь приобретало совершенно другой, зловещий смысл. Более же всего Донцова поражало то, как много лётных происшествий осталось без чёткого и ясного ответа.

— Что же это выходит, а? Я думал, там всё железно расследовано! Вот тут, я вижу, жёлтым текстовыделителем… По-твоему получается, что и знаменитая авария Ан-12 в ущелье Талнашки…

— Это не по-моему выходит, так наши аналитики считают, товарищ полковник, — твёрдо ответила сотрудница. — Погрешность есть, конечно, но исполнители настаивают, что нам надо учитывать большую вероятность такой связи. Особенно в «маркерных» случаях, они отмечены. Как и с этим Ан-двенадцатым.

Многим норильским туристам известно «самолетное» ущелье» на правом берегу каньона речки Талнашки, возле рудника «Скалистый». Долгое время винт летательного аппарата стоял внизу водопада, заботливо поставленный туда очередным туристом, добравшимся до места катастрофы. Это был военный самолет Ан-12, зацепивший в тумане вершину горы при заходе к аэропорту. Донцов в детстве сам наведывался к нему, они вместе с Лапиным видели обломки фюзеляжа, поршневых двигателей и даже принесли домой изогнутый кусок обшивки, совершенно не понравившийся домочадцам. В катастрофе выжил лишь хвостовой стрелок, которого достаточно быстро спасли, но и тут версии спасения расходятся. Слухи об этом самолете всегда были роскошные. Чего только не фантазировали! Что сам первый пилот мало того, что остался жив, но «сбежал с выгодой»… Что самолет перевозил немалые деньги, и по нему вели огонь с земли (для чего и из чего бы это, а?). Что был самый настоящий захват. Что выживший стрелок-радист написал целую книгу об этом кошмарном случае, но вот найти ее категорически невозможно. Интерес к этой истории спадал до того момента, пока кто-либо не пустит очередной слух.

Главное же было вот в чём. В километре от места падения Ан-12 с бортовым номером 09011406 в горах находилась отлично известная им точка 1/1, нанесённая на совсекретную карту Донцова самой первой. Она же считалась пока самой ближней к постоянным местам обитания норильчан. Точку определили и зафиксировали два года назад, после трех косвенных сообщений и одного кошмарного и кровавого случая с туристом. Именно здесь служба Донцова произвела первый эксперимент по нейтрализации феномена: в прошлом году Олег Астахов с двумя бойцами вскарабкался на плато и, как он сам выразился, «затампонировал» странный базальтовый разлом серебряной пылью, получив после этого в управлении негласное прозвище Ghosts Buster. Наверное, из-за здоровенного ранцевого распылителя, его бойцы группы по очереди таскали на спинах. С тех пор за обработанным объектом системно наблюдали, но более проявлений «нечистой силы» не происходило. Пока.

Глядя в сводку, Донцов недоумевал, почему он сам не смог связать две событийных отметки? Хотя как свяжешь, у него и не получилось бы… Одна катастрофа ничего не покажет. Для этого нужен именно комплексный подход, анализ, желание и умение взглянуть на всю картину в целом. Что и сделали аналитики Комитета. Молодцы, что тут говорить, шоколадкой не откупишься… Но и проблем эти умники ему добавили.

— Как вообще это возможно, если смотреть технически? Их что, сбивает что-то или притягивает? Моторы глушит, приборы гасит? Или всё-таки просто редкостное совпадение? — раздумывая вслух, Андрей секунду посомневался и сразу себя опроверг:

— Чушь, этого быть не может при таком массиве данных.

— Для дополнительной проверки нужна адресная инспекция всех мест, — тихо сказала Катя и мягко пожала плечиками. — Но тогда нам придётся привлекать специалистов: летчиков, технарей, физиков, может даже зенитчиков.

— Ну да! И космонавтов. Ты и журналистов в список включи; не забудь правозащитников и прочие вымирающие народы, — язвительно бросил Донцов. — Можно в городских газетах объявление можно дать: «КГБ срочно набирает отставных спецов для поиска внеземных зенитных установок десятого поколения. Достойная зарплата, полный соцпакет, вся лафа, только чур, молчать». Какой еще есть материал?

— Итоговое заключение, я вам коротко пересказала его суть.

— Почитаю дома, — кивнул он.

— В папке собраны достаточно подробные анализы отчетов и заключений всех комиссий с комментариями.

— Это возьмешь на себя, — распорядился полковник.

— Вот еще карта в приложении, посмотрите.

Карта выглядела еще страшней сводной таблицы…

Разработчики не поленились и нанесли красным цветом все точки падений и совместили это с картой Астапова. Да… Целое созвездие. Больше всего пугали те точки на карте, рядом с которыми не было «соседских» отметок другого цвета. Надо полагать, что возле них рано или поздно появятся «соседи».

— Синие линии это маршруты авиации? Что за цифры под ними?

— Интенсивность использования, загруженность данной авиатрассы, все поясняющие сноски внизу. Как вы видите, авиатрасс, пролегающих непосредственно над объектами, пока мало, но они есть.

— Ничего не вижу… Что, нельзя было покрупней напечатать? Что за красный пунктир?

— Категорийные и просто популярные маршруты туристов.

— Зеленые линии?

— Зимники всех типов. Действующие и стихийные вездеходные тропы.

— А почему зелёным? Это же зимники, они зимой действуют.

— Ну, все-таки как бы по земле… — смутилась Катя. — По поверхности. Кое-где и летом проезжают.

Потерев виски и отложил разрушительные бумаги в сторону, Донцов не выдержал, привычно подошёл к спасительному окну, привычно стараясь таким образом разгрузить мозги от излишних эмоций. Где-то в высоте рокотал далёкий гул реактивного пассажирского самолёта. Часто летают. Но погода явно портилась, скоро аэропорты закроют.

Андрей подумал, что если все данные предоставить вниманию широкой общественности, то уже через несколько дней все полеты над Таймыром будут буквально парализованы. Авиаторы далеко не трусы — русские летчики, бывало, на колотые полярные льды садились и Берлин бомбили, прорываясь через сплошные завесы зенитного огня. Но ни один здравомыслящий человек, а других среди лётчиков и не бывает, не согласится летать, будучи подвержен странной, непонятной, непредсказуемой и совершенно неизученной опасности, против которой ему не смогут помочь ни привычные инструкции, ни наставления по безопасности полётов.

И тогда всё. «Только самолётом можно долететь». Не спасет и тысячу раз замороженная и размороженная ветка железной дороги, которую всё никак не могут довести до ума. Об этом раньше надо было думать. Проспали. Случилось то, чего он боялся. Можно считать, что скандал все-таки состоялся.

— Я к начальнику с докладом. На среду запланируй совещание по этой теме. На утро. Пригласи аналитиков, кого-то из технарей. Астапова обязательно. И вот что… — внутренне решив, Донцов, тем не менее, до последнего момента надеялся, что можно будет обойтись без этого. Нет, уже не обойтись. — Шифрограмму начальнику УВД отправь, релиз короткий, укажи только явное. Не напугай раньше времени… Нет! Подготовишь, лучше я сам вычитаю. Пусть пришлет на совещание кого-то из замов.

— Сделаем.

— Ну вот и началось, Катя. Черт возьми, как я не хочу хватать красную телефонную трубку в три часа ночи! — Андрей устало повернул к ней голову. — Ладно. Пока вот так и пока на таком уровне. Можешь выполнять.

— Есть, товарищ полковник, — по-военному чётко отбила оперативница.

— А лейтенанта Астапова ко мне в кабинет, как только появится в управлении. И что я еще хотел тебе сказать? Это… Ну сними же ты эту чёртову юбку! Хочешь, что бы и у меня нос бледнел?

На этом сюрпризы дня не кончились.

— Как прорвались? Я звонил, уже оба порта закрыты.

Уставший Астапов вернулся в Норильск лишь поздно вечером, но был пригнан в кабинет шефа незамедлительно, как только тот вернулся с доклада начальнику управления.

— Есть хочу. Пилоты по запаху лётной столовой садились…

— Поешь еще. Ну что же, охотник за привидениями, докладывай, что там на этот раз?

Однако его подчинённый отчего-то не торопился озвучивать итоги выезда и после непонятной паузы неожиданно тихо заявил:

— Товарищ полковник, разрешите, я всё-таки начну с более важного для вас.

Удивлённо вскинув глаза на лейтенанта, осмелившегося самостоятельно расставлять приоритеты интересов начальства, Андрей откинулся на спинку и, сделав вид, что внимательно изучает бумаги, усмешливо кивнул. Растёт парень.

— Что же, давай с важного.

— Когда мы уже возвращались с объекта, мои девчонки уже в воздухе получили ответ на мой запрос, — Астапов нехорошо помялся. Так нехорошо, что у Донцова под ложечкой засосало в тяжёлом предчувствии.

— Последняя точка идентификации коммуникатора Дмитрия Квеста провайдерами определена здесь, — Лейтенант подошёл к большой карте Таймыра и показал на месте. — За шесть минут перед этим был короткий вызов вот отсюда, — он опять ткнул ручкой в точку на карте. — Это линия движения, соответственно, можно определить и скорость перемещения.

Долгих семь секунд понадобилось Донцову, что бы осознать услышанное, но сам он не успел озвучить страшную версию.

— Это был реактивный пассажирский самолёт, — тяжело вздохнув, безжалостно продолжил Астапов. — Тот самый чартерный «Турболёт», его МЧС-овцы всё никак найти не могут…

Донцов громко и жёстко выматерился. Сердце предательски кольнула игла страха.

— Как он там оказался?! — проревел он. — Вы же проверяли списки пассажиров!

Лейтенант посмотрел на шефа, как на ребёнка, и хорошо, что Донцов не увидел этого.

— Товарищ полковник… Он же бизнесмен, делец. Открыл кошелёк, и тут же сел на борт. Без всяких списков.

— Так… Быстро узнавай, кто, где и как ищет! Сколько человек и какая техника участвует в поисках, — если до этого момента это лётное происшествие никак не интересовало Донцова, и своих забот хватает, то сейчас он был твёрдо намерен взять поиски под личный контроль. Димку Квеста найти не могут! Надо самому лететь, работа работой, но есть ценности незыблемые. Астапова оставить или взять с собой? Надо подумать.

Дьявольщина, аэропорт закрыт! И тем не менее… Донцов упрямо вдавил белую кнопку селектора.

— Екатерина, немедленно пробей наш вертолёт с Валька на ближайшее время, как только погода позволит. Литерный полёт, опергруппа.

— Это ещё не всё, — прервал его горячечные размышления лейтенант.

— Ты добить меня хочешь, Олег?

Это было сказано скорее для проформы. Донцов думал, что ничего важного ему сегодня уже не сообщат. Зря надеялся.

— При возвращении мы видели встречный вертолёт. Прямо в непогоду пёр. Сразу после приземления я прояснил, что это за орлы такие… — В другой ситуации и при другом контенте сообщения Астапов вдоволь насладился бы произведённым эффектом. Но не сейчас.

Донцов привстал.

— Этот борт втихую зафрахтовала группа иностранцев вместе с Лапиным и Майером. И они срочно, натурально полным ходом направились именно туда, в предполагаемый район падения Л-410-го… Товарищ полковник, может вам валидол дать!?

— В задницу! Дьявол, что же они все ищут!?

— Господа, извините, но мы хотим знать: Что. Вы. Ищете?

Вопрос Сержанта прозвучал а самое неподходящее время: экипаж вертолета торопил с выгрузкой, — таскать надо, а не спрашивать! Прозвучал так, что всем стало ясно: без ответа работы не будет, время загадок прошло. Экипаж нервно поглядывал на экспедиционеров, всем своим видом показывая, что долго ждать не намерен. Майер стоял, Лапин присел на зелёный пластиковый контейнер.

Можно было бы сказать, что на секунду наступила звенящая тишина, если бы не дежурный шум «аишки», вспомогательного вертолётного двигателя. Но иностранцы даже совещаться не стали, наверное, решение ими было принято еще в воздухе. Все почти сразу же продолжили стаскивать снаряжение к рампе и только немец подошел ближе к друзьям и обыденным тоном спокойно так огорошил:

— Мы ищем Золотую Бабу. А теперь за дело, друзья, каждая секунда работы русского вертолёта слишком дорого стоит. Ваши пилоты, надо полагать, самые богатые люди в мире.

Глава 10 Время покупать серебряные перстни

«Если была бы в мире сила, которая вернула бы всех, все они повторили бы эти годы. Не во имя денег, не во имя долга, не ради славы, а ради того непознанного, во имя чего проходит жизнь каждого человека… Чтобы можно было просто сказать «помнишь?» и углубиться в сладкую тяжесть воспоминаний, где смешаны реки, холмы, пот, холод, кровь, усталость, мечты и святое чувство нужной работы».

(Олег Куваев. «Территория»).

«Север по праву считается вашим, дорогие советские друзья, — и как я завидую, что вы владеете этим чудным богатством, и не только полюсом, а и теми северными областями, где люди живут и являются хозяевами».

(Рокуэлл Кент. Из ответа на юбилейную анкету газеты «Красный Север» (Салехард). Октябрь 1967 год).

На Севере есть феномен «вечного уезжальца» — грешен, люблю образные определения. Инерционно поддерживая в себе известное всем северянам намерение удрать с Северов и обосноваться на материке, человек большую часть жизни глупо борется с принципом «от добра добра не ищут». Ибо большинству, на самом деле, тут вполне хорошо. Зарплата нормальная, отпуск длинный и регулярный, преступности почти нет, все под боком и все родное… Здесь он гарантирует себе право на «минимальное процветание». А если у тебя чего-то там нет (огородика, например), значит, тебе это не нужно. Однако стереотип о необходимости заиметь на закате угол на материке очень живуч, он ломает мозг несчастному, заставляя его всю жизнь думать об уезде, но… но всю жизнь находить веские поводы этого пока не делать: «надо доработать до пенсии», «надо выучить детей», «надо помочь молодой семье» и т. д. Многие так и не уезжают, прожив жизнь в сборах. Не секрет, тому часто способствуют дети, например, заканчивающая школу дочка. Ты ей про Заполярье, она про питерские набережные, где её, гениальную, якобы ждет ее величество Счастливый случай. «Там уж точно лучше!». Так что она решает проблему оседлости в плаксивой манере девчонки из торгового центра: «Да ладно! Что вы мне тут рассказываете про романтику из книжек про Север? Я тогда еще даже не родилась! А тама перспективы!»

Но уезжая, северный человек подсознательно стремится увезти с собой часть привычного уюта, доступности, близости всех от всего, теплоты отношений и привычного уклада — качества жизни. Убывая из Норильска, типичный норильчанин со стажем в чаяниях своих едет не в конкретный Белгород, а (в идеале) в некое Сообщество Уехавших Друзей. В гипотетически дружную общину бывших норильчан — воображаемый идеальный «квартал северян» — и, соответственно, из всемирного списка норильчан себя не вычеркивает до самой смерти. Это раз и навсегда приобретенная идентичность. Воспоминания о «вечных уезжальцах» накатывают на меня каждый раз, когда я захожу на блоги бывших норильчан. Да…

Резюмируя эти размышления, годные, в самом лучшем случае, лишь как подстрочное примечание к чьей-то будущей кандидатской диссертации, можно сказать, что удачно и прочно устраивается на материке лишь тот, кто принцип «от добра добра не ищут» соблюдал. У кого на Севере, по тем или иным причинам, не было добра, большого, как якорь ледокола.

А другим этот же принцип дает простое понимание, что жить нужно здесь и сейчас, трудолюбиво исследуя земной шар в самых длинных, северных отпусках. Где родился и трудился, там влюбился и сгодился. Господи, да начните вы жить, наконец… Вам впечатлений не хватает? Вот Майеру, судя по всему, хватает.

Кстати, на природе жизни это же принцип работает безукоризненно. Подавляющее большинство заядлых тундровых отшельников живут среди ягельных лайд и болотин не потому, что им тундра нравится до фанатизма — просто они в городе добра не нашли. Комплексы и проблемы, неурядицы и собственный характер, неспособность коммутировать с миром приводят к у х о д у, что многим ошибочно покажется чистой романтикой. Но в религию с головой типичный отшельник окунаться не хочет, еще понимая, что какая-то мера должна быть… В данном раскладе упомянутый выше зуд потребительства утилизируется безудержной рыбалкой или всеистребляющей охотой. Человек на полном серьезе рассказывает, как это вкусно — всю жизнь питаться вареной олениной и соленым сигом. Но это безобидное вранье помогает ему не сойти с ума от одиночества. Он ведь как бы делом занят.

Даже талантливые поэты и художники, надолго и декларативно уезжающие якобы для просушки мозгов морозить сопли в тундровую глубинку, просто-напросто не имеют в этот период сил и способов приспособится к полноценной общественной жизни. А все разговоры о сверхплодотворном творчестве в уединенной глуши — наивный отмаз. Скажите мне, ну много ли великих произведений сваяно в скиту?

Ну да ладно, наши герои ждут развития событий.

Неотступно следующий принципу «от добра добра не ищут» Димка Квест всегда знал, что к народной мудрости надо прислушиваться не только в городе, но и в простом турпоходе, в экспедиции или долгой командировке на «точку». И всегда добавлял к постулату большую порцию собственного рационализма в стиле real politic. Поэтому и не дергался поначалу. Пока что было терпимо — при тепле и при еде… Как, скажите, пускаться в неизвестное странствие по тундре с больной ногой и не отошедшей от шока мамой с малым дитём? И куда? Дёрнуться на эмоциях?

Но ряд последних пугающих событий подталкивал их в дорогу. Как-то не с руки жить рядом с нечистью… и не верьте тем отшельникам, кто, по их словам, успешно живет рядом с лешими, снежными людьми и прочими лесными духами. С чертями под боком спокойно не заживешь. Помните такое: «В черном-черном лесу стоит черный-черный дом. В этом черном-черном доме стоит черный-черный гроб… (вот тут надо рявкнуть) — Отдай мое сердце!» Надеюсь, все оценили эти леденящие душу страшилки, воспроизводимые ночью у костра в пионерском детстве и изрядно щекотавшие нервы. На последней фразе девочки визжали…

Это раньше были такие страшилки. Сейчас, чтобы расшевелить обывателю нервишки, ужастики преобразились. Появился целый жанр — триллер. Потребителю этой продукции предлагается огромное разнообразие видов страха. Но мало кто, слава богу, сталкивается с таким триллером в жизни. Квест столкнулся и был им сыт по горло.

Вот и здесь… чистый триллер.

Если отбросить неоспоримые минусы — красиво, промыслом богато. Но все это накоротко. И хватит, чай не отшельники. Самолет спасателей так и не появился — тут полный облом и врали учебники по выживанию, мол, сиди на месте, МЧС найдет. Поначалу им хорошо было видно, как далеко от истинного места их ищут, летая над горизонтом, совсем в других секторах. Эти не помогут. Да и все остальное способствовало уезду. Нога зажила, потребности пришли в равновесие с реальностью, адаптация к полевой жизни случилась. Хватит бедовать, пора выбираться, людей искать.

Самое же главное: Квест нашел в «подпольном» тайнике карту и теперь смог определиться как с текущим местом действия, так и с будущим маршрутом. Он вообще много чего интересного там нашёл. Как выяснилось, они упали недалеко от большого поворота реки Хета, возле приметного мыса, обозначенного на карте «Через». К югу громоздилось плато Путорана, к северу — бескрайние авамские и волочанские тундры. На карте наслюнявленным фиолетовым чернильным карандашом была обозначена их изба в виде домика из детсадовских рисунков, а рядом ручей, в ущелье которого и свалился самолет. Жутковатое место на противоположном берегу, которое они посетили накануне, удостоилось особого значка: крестик и какой-то «пляшущий человечек» над ним. Исчезнувший хозяин, чувствовалось, хорошо знал (или всё ещё знает?) вопрос.

Путь не грозил особыми трудностями. Плыть предстояло по течению, повинуясь изгибам спокойной по осени реки. Первый населённый пункт, точнее его развалины, — печально знаменитый бывший поселок Камень. Эту историю Квест помнил хорошо, прочитав одну из краеведческих статей. Совхозный поселок выселили в одночасье, когда советские ядерные испытания на Новой Земле вышли за рамки трезвомыслия. Гигантские облака радиоактивного пара долгие годы летели на Таймыр, и траектория их, вполне возможно, проходила и над селеньями. Какое-то прогнозируемое радиоактивное облако своими размерами заставило власти просто-напросто выселить тундровых людей, волей судьбы оказавшихся на его предполагаемом пути. И посёлок Камень на Хете прекратил своё существование. По некоторым слухам, часть одного многочисленного семейства, отправленная на «передержку» в поселок Хантайское Озеро, до пункта назначения так и не дошла, таинственно пропав в Путоранах. Говорят, что они присоединились к таинственному племени «диких эвенков», кои и по сей день бродят по Таймыру, не доступные и не подвластные никому. Димка рассказал эту историю Наташе, стараясь не нагнетать лишнего напряжения.

Так что плыть им предстояло мимо угрюмых развалин с довольно мрачной историей. Однако Квест вполне обоснованно надеялся, что свято место пусто не бывает и на берегу окажется вполне жилая изба с промысловиком внутри. Если так, то всё, считай дело сделано. Если же нет, и цивилизация дальше, то им предстоит проплыть самостоятельно еще какое-то время, пока по левому берегу не окажется большой районный посёлок Волочанка, где есть аэропорт, гостиница и связь.

Ничего выдающегося в подобном водном путешествии не было. Имеющийся «флот» они связали тандемом, решив плыть на уже привычном надувном судне, а весьма неустойчивую с виду ветку взять на буксир, — Наталья наотрез отказалась усаживаться в неё, а тем более сажать Алёнку. Но для «баржи» сойдет, если правильно всё уложить, то центр тяжести будет расположен низко. Тронулись они в путь почти ранним утром, досыта напившись горячего кофе, плотно позавтракав и надежно законсервировав избу; ибо кто его знает, вдруг еще назад предстоит вернуться. Записку написали добрым людям, с предостережениями и предложениями по поведению в окрестностях…

У излучины в последний раз глянули на свой приют.

Тумана не было. Хотелось верить, что всё страшное осталось позади.

Версий её происхождения несколько. Одна точка зрения: «Баба» родом из древнего Рима. Другая гипотеза гласит, что Золотая Баба имеет восточное происхождение. Есть тибетская версия, якутская. Легенда о главном божестве обских угров гласит, что она была отлита из чистого золота, стояла на капище обнаженной и держала на руках ребенка. Русские волхвы с Ладоги передали святыню на сохранение языческим жрецам коми в непроходимых лесов Камы. Но туда стали добираться христианские миссионеры, началось поголовное крещение перми и зырян. Жрецы посчитали правильным передать статую язычникам манси, а те перенесли «Сорни Экву» на Урал. По легенде, митрополит Московского государства знал о богине и охотился за ней. Манси расселялись по левобережью Оби, а капище Золотой богини оказалось в устье реки. Позже, следуя указанию древнерусских волхвов, передали ее обским хантам. Разведка Ермака не спала, и в 1582 году к устью реки Демьянки Ермак отправил воеводу Брязгу. Тот осадил и взял Демьянский городок, но «Сорни Най» там не нашел. После ухода казаков шаманы переправили ее в систему рек Большого Югана и на несколько лет казаки потеряли Золотую богиню из виду. Но продвижение русских вверх по Оби и постройка Сургутского острога вновь заставила хранителей искать более спокойного места. Далее богиня кочевала оперативно — ханты несколько раз строили временные идолу жилища, но как только о месте узнавала русская администрация, «Сорни Най» перевозили по реке все выше и выше. Скоро кончилась земля сибирских угров, дальше шли владения кетов, а за Енисеем — эвенков.

Предания кетов и эвенков ничего не говорят о Золотой Бабе. Ни тот, ни другой народ не знает о золотом идоле. Но о нем знают верхнетазовские селькупы. После разгрома Пегой орды русскими казаками на территорию устремились обские ханты. Селькупы переселись на Таз. Но через два десятка лет после переселения, уже живя уже на Тазе, они, к своему ужасу, опять встретились с хантами… Сильный военный отряд, не замечая селькупов, быстро прошел в районе современного Красноселькупска и удалился в сторону Енисея. Этот отряд назад не вернулся. Через несколько лет селькупы от своих соседей кетов узнали, что на правобережье Енисея в одном из кетских родов поселились несколько десятков хантов. Ханты взяли себе в жены женщин кетов и стали последними хранителями золотой богини, которую им удалось укрыть где-то в горах Путорана.

Некоторые считают, что весь этот путь — не что иное, как хорошо продуманная и отлично выполненная операция. Постигая тайну Золотой богини, искатели обращаются к описаниям Гипербореи, оставленных в текстах и мифах, и сравнивают их с географией современного Таймыра. Тут вам и Полярная звезда, и море и горы. Согласно Авесты, в гимне «Хварно» указывается, что с тех гор берут начало множество рек, в коих живут Удрьи — выдры. По Плинию Старшему, Рифейские горы Гипербореи лежат в широтном направлении, как и горы Бырранга. Но главное даже не расположение гор и не свет Полярной звезды над северным островом прародины, а богатство недр легендарной северной страны, на что указывают античные мифы. Сказания древних греков говорят, что недра Гипербореи содержат прекрасную медь, в большом количестве серебро, золото, олово, свинец и другие металлы. А такое изобилие полезных ископаемых на сравнительно небольшой территории во всем Северном полушарии планеты известно только на Таймыре. В общем, многие современные исследователи отважно делают вывод, что авестийская прародина и греческая Гиперборея напоминают Таймыр. Согласно «Велесовой книге», 10000 до н. э. во время нового похолодания, с гористой земли, покрытой лесами, куда предков русского народа вытеснил с равнины какой-то родственный, но воинственный народ, русские племена двинулись на юг в поисках новой родины. Вот почему, говорят сторонники таких утверждений, золотую статую Богини любви Хранители упрямо несли к горам Путорана. К истокам, так сказать. Но это все лишь смелые, даже смелейшие гипотезы.

Есть неувязка. Если уж ханты исхитрились спрятать реликвию где-то в укромных уголках Путоран, то совершенно непонятно, более того, как им это удалось? В самом деле, как мог сугубо равнинный народ, понятия не имеющий об особенностях наших земель, проделать такой маршрут? Не имея ни горного опыта, не зная территории. Чужой, кстати… Здесь хозяйничали тунгусы. Такое можно было сделать только в тандеме. Лишь эвенки могли быть проводниками, помощниками и подсказчиками. Мало того, если описываемое событие состоялось, то именно эвенки дали какое-то разрешение, пропуск. Они же и подсказали место… Норильские исследователи вопроса, который тут отчасти табуирован, считают, что ныне именно эвенки, даже и не осознавая всей важности реликвии, в строжайшей тайне продолжают эстафету, охраняя святыню в самом сердце Таймыра. «Дикие» эвенки.

Как выяснилось, они ошибались. Ныне совершенно другое сообщество собиралась крышевать реликвию. И это сообщество «пантелеймоновцев» уже вряд ли можно было считать лишь сектой. Речь идёт о возникновении некого этнического сообщества с собственной идентичностью, скрепленной едиными задачами, взглядами и способами существования. И Золотая богиня — закрепленный в какой-то географической точке сакрализованный маркер «святого объединяющего пространства», критически важна для них. А если людям, владеющим хоть какой-то информацией, захочется посетить предполагаемые места, провоцируя, тем самым, дальнейшие экспедиции и поиск, то этот народ не станет спокойно смотреть на пришельцев, тем более иностранных, примет меры. Нужен ли турист с рюкзаком современным религиозным хранителям богини, если они настроены так же решительно, как и старые времена, какие последствия может повлечь за собой такая, пусть и случайная, встреча? Может быть, новым Хранителям спокойней будет визитеров «убрать их под мох»?

Но Пантелеймон сам не знал точного места расположения святыни. Его люди давно нашли некоторые из древних маяков, разбросанных по широкому пространству срединного Таймыра, но делу это не помогло, ибо в точке пересечения лучей ничего не нашлось.

И вот тут приехали иностранцы. Представители международного общества по поиску артефактов категории «супер». На ловца…

Быстро холодало. На небе появились яркие звёздочки. Вдали, из-за поворота на реку медленно наплывал редкими полосами не то туман, не то дым. Блеклые полосы обрывались посредине реки, но устойчиво висели в воздухе. Напротив избушки, на противоположном берегу из какой-то не большой щели между камнями также повалили валы тумана, но другого, вязкого и подвижного. Они быстро расплывались по всей поверхности воды, образуя необычные узоры и кружева, словно вязаная скатерть застилала зеркальную поверхность Хеты. Кружева оказались непрочны. Они почти мгновенно рвались лёгким, но исключительно холодным ветерком, а на их месте вновь и вновь возникали новые удивительные узоры.

…Возле избушки — старые обломанные кусты с нанизанными на них грибами. Осторожно, на цыпочках, Лапин подошел ближе. Не замечая его, вороватая белка старательно разгрызала гриб, стараясь снять его с прута. Разгрызла, бестия, взбежала с ним к себе на дерево и ловко засунула между сучьев… Прямо Затерянный Мир, даже «рапторы» под боком имеются. Усмехнувшись, Игорь присел, вытер руки о траву, поднялся и поглядел на дело рук своих — легкую конструкцию на растяжках. Открыл дверь, щурясь от яркого света двух электрических лампочек и шагнул через порог.

В избе все были заняты делом. В тепле и уюте аппетиты у экспедиционеров разыгрались, и ужин мгновенно исчезал в их желудках.

— Скоро полезут, гады, — мечтательно протянул сытый Сержант. Сидя у мутного окна, он неторопливо снаряжал очередной магазин патронами с посеребрёнными пулями.

— Вы что, финальную битву тут хотите устроить, Серж? Я заметила на ваших плечах голову и рассчитываю, что она будет занята правильным делом, — послышался ехидный голос Риты.

— Да вы не бойтесь, — поднял тот ладони. — Я просто принимаю необходимые меры самообороны. Дело серьезное. Квест недаром подходы серебром засеял, вероятность вылазки высока… Если он уже не отучил эту нечисть соваться к избе. А надо будет, так и постреляем немного. Широким веером.

Записка друга, покинувшего не успевшее остыть, судя по печке, жилище всего лишь несколько часов назад, лежала на столе, изученная вдоль и поперёк. Письменный рассказ был коротким, но ёмким. Узнали много нового.

Выложив на стол инструменты, Лапин неспешно подсоединял трансивер, коммутируя его с водружённой на крыше антенной и маленьким бензиновым генератором, уютно рокотавшим в сенцах. Весть об обнаружении пристанища Квеста нужно было срочно переправить в Норильск, а спутниковая связь опять не работала. Попытки Риты в очередной раз съязвить на тему «дикой России» были успешно пресечены, заявлением: «спутники висят ваши, провайдеры ваши, значит, это ваши косяки». Да и окрестности посканировать всегда полезно.

— Кстати, звук вертолёта никто не слышал?

— Что? — недоуменно обернулся Лапин, погруженный в свои дела и мысли. — Вряд ли вертолёт, скорее уж моторка, Сергей. Да и гром только что прошёл, послышалось тебе на фоне всеобщих мифологических разговоров. Итак…

— Ну уж нет! Старый индеец даже со спущенными штанами услышит ржанье кавалерийской лошади, — упрямо сказал Майер, ничуть не рисуясь. — В тундре звук далеко разносятся. Лёгкий вертолёт к юго-востоку от нас.

— Индеец… На юмористической открытке фразу прочитал? — поинтересовалась Рита.

Сержант взъерошился, став подобен тому здоровенному качку из кино про колледж, что нюхал воздух и говорил: «ботаники!», когда какой-нибудь чудик из математического класса попадал в зону его обоняния.

— Еще посмотрим, мисс крольчиха, как вы будете прятаться мне за спину, причитая: «спасите меня, милый Серж!», «я сделаю всё, что вы пожелаете, милый Серж!». Предупреждаю сразу, крепко не обнимать — неудобно доставать патроны… Впрочем, должен признать, всем страшно. Даже мне.

Рита насупилась, и что-то прошептала на ухо подруге, после чего обе как-то невесело рассмеялись.

— Да уймитесь, — не выдержал Лапин. — Лучше вернемся к рассказу, слушаем вас дальше, герр Крауф. Итак, вы долго собирали информацию…

Немец в очередной раз приложился к кружке с горячим чаем, аккуратно промокнул губы зеленым «вензельным» платком. Затем удовлетворённо кивнул и спокойно продолжил захватывающий рассказ, без предупреждения переходя на английский там, где по ходу повествования требовался больший словарный запас:

— Мы долго собирали информацию. Как вы знаете… Или не знаете. На Таймыре во все времена работали множество экспедиций из Европы и из Америки. Как группы, так и одиночки, работающие в рамках государственного финансирования или же в частном порядке. Почти все они, кроме основной работы, собирали сведения, скажем, не совсем по профилю. И со всеми была проведена определённая работа до и после экспедиций, озвучивалась просьба об оказании помощи, иногда за деньги. Понимаете, наше общество интересовали весьма специфичные сведения, не требующие особой квалификации. И данные к нам стали поступать, начиная с 1897 года.

— Я так и знал, — буркнул Сержант, громко защелкивая магазин. — Шпионов тут всегда было, как грязи. Все думают, что этот «ботан» изучает мамонтов или с сачком по лайдам бегает, а это вражина. — И продолжил с непонятным большинству людей наслаждением готовиться к грядущим баталиям, устанавливая на карабин коллиматорный прицел.

— Ну, не надо преувеличивать, — без тени обиды ответил немец, — никакого пошлого шпионажа, лишь тщательно изучение мифологии, опрос аборигенов и тщательная фиксация данных. Ваши ракеты и месторождения нас не интересовали. Замечу, что много сведений мы почерпнули из полностью открытых источников. Просто русских это почему-то не заинтересовало.

— Например? — настоял на уточнении Игорь.

— К примеру, данные о памятном всем нам гроте в районе Ягтали были опубликованы в виде отрывка из туристического отчета в вашей газете… «Заполярная новость», я правильно произношу? В 1969 году. Просто никто не обратил внимания на детали, очевидно, вам важнее спортивные итоги походов… Маяк на реке Половинке упоминался в телепередаче про промысловые хозяйства всего пять лет назад, позже она была показана на одном из федеральных каналов. Кто вам мешал пригласить специалистов или самим использовать эту информацию? — Юрген вопросительно поглядел на Майера.

— Продолжайте уж, — молвил тот хмуро. Крыть было нечем.

— Дело существенно осложнилось, когда нам стало достоверно известно: статуей Золотой Богини активно интересуется некое общество Северной Истины. И мы вынуждены были поторопиться, хотя и знали заранее, чем это чревато. Ваши сектанты — серьёзные ребята… Разрешите, я еще чаю налью?

— С вашего позволения, мужчины, и мы бы не отказались горячего, — мягко прервала беседу канадка. — Все-таки прохладно.

— Это правильно, — согласился Майер, — завтра нам предстоит непростой день, надо хорошо поесть и отдохнуть. Тем более, что нужно будет поставить «фишку».

— Что вы сказали? — не поняла Софи.

— «Фишку». Ну, часового, да… Охрану на ночь. Дежурить будем посменно, только мужчины… Игорь, помоги принести.

Лапин отложил в сторону инструменты и помог Сержанту перетащить поближе к дамам чай с оладьями и сгущёнку. За это угощение он проникся к Рите самой настоящей симпатией. Когда в избе обнаружили остатки муки, то фрокен Энквист сама вызвалась испечь настоящие норвежские оладьи, продемонстрировав лишний раз, что передовые женщины развитых европейских государств ничуть не утратили способность потчевать домочадцев вкуснятиной. Всё правильно и закономерно: прогресс не означает отрицания старого доброго. Отгрузив себе три солидные румяные лепешки и налив в блюдце немного сгущёнки, Игорь дождался удобного момента и продолжил ряд вопросов:

— А эти-то как прознали? Я имею в виду сектантов.

— Они, в отличие от многих, сидят в библиотеках и роются в архивах. Кроме того, у них развитая сеть среди местного населения, они привлекли на свою сторону много потомственных трапперов. Но не скрою, произошла утечка информации и с нашей стороны. На одной из международных конференций.

При этих словах Юргена обе женщины выразительно стрельнули глазами в сторону финна, прискорбно склонившего голову.

— Юрген, я прошу…

— Это было не критично, Юха, — немец успокаивающе похлопал товарища по плечу, пробираясь за стол с очередной горячей кружкой. Сколько же в него влезет?

— Постойте, постойте! Они и туда ездят, на ваши конференции? — удивился Майер.

— Бог мой, дорогой Майер, или, если вам так хочется, «милый Серж»! — со вздохом произнесла Софии. — Вы даже не представляете, сколько человек из северян и в каких сферах интересов общается с нами… Две ваши городские гадалки, что дают объявления в тощих деревенских таблоидах, учились в школе у нашей Риты. Как вы думаете, они нам помогут?

«Факт, помогут, — невесело подумал Лапин. — Не исключено, что и пилот вертолёта, к примеру, снимал порчу, или какой наговор-заговор в одной из таких школ…»

— О господи, — вздохнул Сержант. — И эти туда же.

— И заметьте, господа проводники, что мы не совершаем ничего противоправного! — резко вставила Рита.

— Ой ли? А весьма незаконная черная археология? А попытки контрабандного вывоза предметов культурной ценности за рубеж?

— Да бросьте, Серж! — неожиданно резко отрезал Юрген. — Какие ценности? Нет у вас пока этих ценностей! Это же всё мифология, это небыль, антинаучный бред! Скажите, у вас есть сообщество, подобное нашему? Нет? Вот и не делите следы ненайденного йети. И, к вашему сведенью, российские представители не пожелали вступить в нашу организацию. Для советской, а позже российской науки никакой Золотой Бабы просто не существует, как не существует подземного народа ненцев, не существует чудовищ тавгов и снежного человека, не существует UFO и этих новых гоблинов, всё чаще и чаще лезущих из-под вашей земли. Так что нечего и нарушать, если нет самого объекта преступления. В каких декларациях оговорен запрет на вывоз следов снежного человека или вывоз статуэтки, которая не только не числится в каталогах или отчетах, не упоминается документально и существование которой отрицается исторической наукой? Не так ли? А потом… Вы удивитесь. Или не поверите, — немец взволнованно встал и положил руки на стол.

— У нас и в мыслях не было похищать святыню, которую мы непременно найдем!

— И каковы же планы, если не секрет? — нехорошо усмехнулся Лапин. Он уже закончил работы и, устроив трансивер поудобней, включил его в режим сканирования, по давней привычке желая знать, что твориться в радио-окрестностях.

— Согласно ключевому положению нашего Устава, подобная святыня должна остаться там, где и должна находиться. То есть в России, — сказав это, незаметно подошедшая к нему Софи успокаивающе положила руку ему на плечо:

— Так что проблема не в этом.

— А в чём же…

И тут совершенно неожиданно подал голос финн, до сей поры предпочитавший прятаться в тени возле печки.

— В нашествии, парни. В нашествии этих тварей. Смотрите сюда, — он установил на стол нетбук и развернул монитор так, что бы его увидели проводники.

— Вот отметки об известных нам случаях появления. Их немного.

Красные точки на экране Таймыра засеивали площадь полуострова. Ничего себе «немного»!

— На самом деле, как вы понимаете, их гораздо больше. Уверен, что вы, Игорь, совместно с мистером Майером сможете добавить в эту копилку пару десятков пойнтов… Что-то происходит. Поэтому организацией было принято решение: прибыть сюда и непосредственно на месте провести предварительную оценку ситуации. То есть, у нас как бы две задачи. И мы не исключаем, что они как-то связаны между собой.

— А вот это что такое? — спросил Сержант, показывая на пару других красных точек.

— Это первые зафиксированные появления подобных «призраков» на севере Европы, в Норвегии. Там их так называют. Пока учтены единичные случаи и только по той информации, что нам доступна — их гораздо больше, это несомненно. Но теперь мы ожидаем их и на родине Софи, в Канаде… Я думаю, что это не мультизонный, а только циркумполярный феномен. Все еще предстоит обсуждать, собирать данные и выдвигать версии. К сожалению, власти опять проспали, и я сейчас не про ваши структуры говорю. Точнее, не только про ваши.

Стало тихо.

— Пойду я на воздух, — объявил Майер и, медленно встав из-за стола, тяжело поплыл к двери, держа за ствол свою «Сайгу-МК» с примкнутым длинным армейским магазином, запрещённым для гражданского пользования. — Напомнили про лешего… Гляну, проверю, может, пальну в кого, легче станет.

Он хлопнул дверью, впустив в натопленное помещение струю прохладного свежего воздуха с запахами осенней сырости и поздних грибов и выпустив в зловещий сумрак часть теплой комнатной ауры, дающей хоть какую-то уверенность в себе. Но не успели все перевести дух и собраться с мыслями для дальнейших бесед, как разведчик пулей влетел в избу, с порога оглушив всех новостью:

— Вертолет на подходе! И теперь идёт не тот маленький, а «восьмёрка», по звуку! Сюда идёт, уже прожектора включил. О, простите дамы, я вас не напугал?

И почти сразу же проснулся трансивер Лапина, прервав процесс сканирования и заполнив помещение чьими-то быстрыми переговорами, звучавшими на удивление хорошо, без шумов и помех. Друзья переглянулись, после чего Майер шепотом сказал: «опа-на». Было заметно, как напряглись иностранцы.

— Что предпримем, господа? — напряжённо и нервно спросил Юрген.

Немец нервничал, и это было непривычно — рука на винтовке, глаза блестят. Сергей подошёл к другу:

— Что замер? — подтолкнул его в плечо, — Давай, передавай.

— Да ничего, не гони, — спокойно ответил Игорь Лапин, оставаясь на месте. Он взял тангенту в руки, но прежде, чем произнести в микрофон первые слова, напрягся, несколько секунд послушал и сообщил напряжённо глядящему немцу:

— А ничего предпринимать и не надо, — и добавил:

— Это Донцов. Вычислил… Если так, то Андрей нам и скажет, что предпринимать, чёрт его и всех нас дери! Спокойные разговоры на сегодня закончены.

Он подошёл к двери и включил переносную лампу внешнего освещения, прикрученную снаружи избы.

— Секундочку! — Юрген хитро улыбался. — Будет справедливым теперь и нам поинтересоваться, а что ищут наши русские соратники? Мы давно решили, что у вас есть свой интерес. Будьте джентльменами, поделитесь с коллегами.

Игорь хотел было что-то сказать, но его отодвинул Майер.

Он тоже улыбался, — широкой открытой улыбкой совершенно честного человека, рубахи-парня:

— То что мы ищем, действительно где-то рядом, но не идёт ни в какое сравнение с Золотой Бабой, уверяю вас. Так, скука… Мы с другом ищем самолёт-разведчик «Москито» фирмы «Де Хэвиленд», переправленный нам в войну по ленд-лизу. Точнее, по его совершенно секретной ветке, проходящей над Таймыром и предназначенной для переброски секретных грузов для Берии, думаю, вам знаком этот исторический персонаж. В прошлый раз мы нашли на подобного «Москито» массу полезных и бесполезных предметов, некоторые из которых могли бы ввести уважаемого Юху и фрокен Энквист в состояние «грогги». На этом борту может быть что угодно, от кип секретных документов до мешочков с алмазами. Он разбился где-то здесь, это мы знаем точно. Тут, как вы заметили, что-то много самолётов падает…

Как видите, ничего особенного.

Через огромное сферическое лобовое стекло вертолета «Робинсон» всё было видно просто изумительно, вот что значит «сделано для людей». Не то что наши машины, всегда военно-конверсионные и всегда неудобные для пассажиров.

Красноватые хребты Путоран остались позади. Под машиной проносилась лесотундра с редкими островками деревьев вдоль рек, постепенно переходящая далеко к северу в плоскую бескрайнюю тундру, сливающаяся на горизонте с небом. Тут ощущение одиночества возникает, даже если летишь группой. Ты один среди бескрайних просторов, даже если рядом товарищи. Настолько они велики, что растворяют группу до одиночества каждого…

Всё среди таких просторов незначительно.

Пантелеймон сидел рядом с пилотом и напряженно глядел вперед и вниз. В небе никакого просвета. Все было сплошь затянуто низкими серыми тучами… И летели под тучами. Только что отгремевшая гроза отступала к востоку.

— По широкому кругу обходи, не надо что бы они нас услышали.

— Принял.

— Ты засёк место их посадки?

— Так точно, сели вот здесь, — личный пилот вождя протянул планшет с картой, указал на отметку. — Там старая изба отмечена, больше негде.

— Да и незачем, если есть изба, самое удобное место для базы, — согласился вождь, — Давай еще правей, не поджимайся близко. Будем начинать.

И он обернулся к сидящему позади Константину.

— Готов, сынок?

— Всегда готов, святой отец, — сразу же отозвался знакомый голос — спокойный, чуточку усталый, но полный решимости. Для усиления доказательности Костя бережно похлопал зеленый пластиковый футляр с винтовкой, лежащий рядом с объемным баулом.

— Посмотрим, — Пантелеймон одарил его тяжелым взглядом. — Ты, пока что, запомни одно: никакой отсебятины.

Вообще-то, вертеть головой в тесной кабине не было никакой необходимости, лётное переговорное устройство — глухие наушники и маленький микрофон на гнутой штанге — позволяли переговариваться, не напрягая связок и шеи. Но Пантелеймон любил смотреть в глаза собеседнику, тем более — подчиненному.

Костя тоже пристально смотрел на начальство. Подумать только, раньше глянул бы, и не заметил среди прочих. Лицо суховатое, чуть сморщенное, будто алкоголизированное, в посёлках однозначно сошел бы за бича… Хотя все знали, что святой отец не употребляет ничего крепче травяного чая. Однако взгляд шефа проявлял суть вождя. Сам Пантелеймон считал, что его взгляд обладает неким гипнотическим свойством. Что ж, порой в это можно было поверить.

— Ты теперь мой спецназ и наша надежда. Тебя долго готовили, проверяли и теперь ты выполнишь эту задачу. Но уточню! Даже если тебе не удастся завершить миссию, ты просто вернёшься назад. Ни наказаний, ни репрессий с моей стороны не будет. Потому что мои люди — самое дорогое, что есть у нашего общества. И этим мы отличаемся от бандитских группировок или государства, с готовностью жертвующими лучшими кадрами. Это ты понимаешь?

— Да, святой отец, — сказал Константин серьезно.

— Идёт битва! Битва не только за реликвию, способную сплотить многих и показать преемственность поколений хранителей истинных ценностей. Идёт битва за территорию, за будущие земли и за расклад в новом мире. Это будет славная битва, и она заслужит многих и многих пересказов, — произнес Пантелеймон еще громче. — И эта битва покажет поколениям мальчиков, чего именно от них ожидают, и как должны действовать честные воины.

На какое-то время Ягельник повернулся вперёд, что-то высматривая, и продолжил, уже сидя прямо:

— Эта битва делается не оружием, Костя… Не только оружием. Поэтому ты зря так уповаешь на свой «винт». Там тоже не пионеры.

Костя непроизвольно снял руку с футляра.

— Ты должен следить и слушать, запоминать и записывать. Когда они пойдут в Портал, а они обязательно пойдут туда, ты отправишься за ними. Реликвия там, я давно это понял, и она находиться где-то неподалёку от входа, что бы поколения Хранителей могли иногда доставлять ее в этот мир и убеждаться, что святыня с нами. Воплощение веры должно являться пред паствой. Всё понимаешь ли, Костя?

— Понимаю я, — отозвался тот глухо.

— Эту святую землю уже раздирают на части! Посмотри, сколько на Таймыре китайцев! На подходе другие южноазиаты. Государство всё чаще и чаще являет народу свою беспомощность и неумение осваивать такие пространства, — слышался кипящий возмущением голос. — А теперь еще твари из-под земли. Чудища другого мира решили, что им пора захватить эти территории!

— Может быть, мне все-таки придётся пострелять, так просто они не отдадут, — сам не понимая, почему, Костя всё же решился перебить постепенно впадающего в ярость проповедника.

— Что? А… — словно спохватился Ягельник, недовольно посмотрев на агента. Глянул на часы, потом на планшет с картой. — Может и придётся… Это уж ты сам определишь. Нужно, что бы ты понимал, что такое эта миссия. Она не закончится, пока Святыня не окажется в капище на Аякли. Эта тяжелая работа требует отречения. Не получится взять сразу, будешь идти за ними дальше. Главное, не дать им вывезти её с полуострова.

Великий человек, вождь, властитель отличается от обычных людей вовсе не тем, что очень любит власть и деньги. Власть любит даже милый домашний папа в тапочках. А деньги в наше время ценят и любят уже и трехлетние дети. Великий человек отличается тем, что постоянно и неизбежно придумывает некие Великие Цели. И ради этих целей он, на беду окружающим, всегда способен (и склонен) жертвовать. То есть отдавать на заклание нечто действительно ценное: жизни целых армий и психическое здоровье поколений, общественную мораль и территории. Тем он и страшен, в общем-то. А вся подлость в том, что именно и только Великая Цель способная людей добровольно взорвать мозг и слепо пойти за ней, ломая остатки того, что еще недавно было головой.

Частицей своего старого, еще не отформатированного сознания, Костя отмечал нелепицы в речах верховного, но даже не успевал осознать это — здравые ростки сомнений стремительно увядали, уступая место новым установкам и идеям. Раз уж есть цель, то он — оружие и средство. И он сделает всё что надо.

— Начинай снижение к точке выброски, — скомандовал Ягельник пилоту и посмотрел на него, показывая, что ждёт немедленной реакции.

Но тот, сосредоточенно придерживая наушники одной рукой, что-то напряжённо выслушал и вместо ожидаемого действия сообщил:

— На хвосте вертолёт госбезопасности. Вот, хозяин, послушайте, — он переключил какой-то тумблер и следующее сообщение услышали уже все в салоне «Робинсона».

— Вертолёт «Робинсон» к северу от нас! Прекратите движение и ждите дальнейших указаний! Здесь проводится спецоперация. Повторяю, прекратите движение!

Что знает подавляющее большинство жителей нашей страны о Таймырском полуострове XXI века? В основном немного и только штампы. Одни представляют себе стародавние жилища наивных кочевников и сонмища оленей, бредущих неведомо куда, другие — лес нефтяных и газовых вышек в бескрайней тундре. Третьи, путая все на свете, что-то слышали о «зеленом море тайги» и «длинном рубле», муксунах, бурундуках и белых медведях. Четвертые — начитанные — вспоминают о существовании где-то там поблизости златокипящей Мангазеи, знают, что тут есть великие могучие реки, на «тихом бреге» которого сидели когда-то казаки-первопроходцы, типа Ермака, «объятые думами», пятые — экономисты и финансисты, знают про существование медно-никелевого комбината-гиганта, завалившего едкими выбросами весь Таймыр. Конечно, все это в разной степени было или есть.

Но главное на Таймыре — его ландшафт, в том числе уникальный вид настоящей бескрайней тундры. Вы смотрите на неё, и у вас тут же появляется щемящее чувство ожидания путешествия, тревожное и волнующее предчувствие дороги. Вы понимаете, что слишком много времени проводите в насыщенном статическим электричеством кресле, что вашей психике надо забыть границы, очерченные обоями стен, глазам милей бесконечность простора, а ногам — длинный путь в неизвестность. Даже если никуда не пойдете, привычно отложив замыслы «на завтра», то томительные сны останутся, ведь в каждом из нас живет путешественник, как ни души его спасительными бытовыми отговорками. Если же вы, в отличие от большинства обывателей, представляете, сколько тайн и загадок таит заполярная тундра, то возвращение «в бетон» втройне тягостней. Ну… тогда хоть полюбуетесь вволю.

Таймырские тундры бесконечно разнообразны. В них есть огромное количество экологических ниш — мест обитания растений и животных. Они появились в результате множества причин: неодинакового геологического строения местности, различий в ветровом и температурном режиме, сдувании или навевании снега. Вечная мерзлота создаёт удивительные ландшафты, при взгляде с вертолета они напоминают то гигантские бородавки (остаточно-мерзлотные бугры «байджерахи»), то южно-азиатские рисовые чеки. Жизнь в заполярной тундре, следуя узору природных условий, создает собственный рисунок. Охотящиеся за леммингами совы и чайки выбирают самые высокие бугры для засидок и, унавоживая почву, помогают появлению высокой зеленой травы, сетка ярко-зеленых точек заметна с воздуха. Порою с вертолёта видно, как оленьи и лемминговые тропы меняют рисунок сети мерзлотных трещин. Тундра — особый мир, где земля, не прикрытая защитой леса, создает неповторимые по красоте узоры, а их подчеркивает приспосабливающаяся и меняющая их жизнь.

Донцов попытался разглядеть что-либо в бинокль, протиснувшись между пилотами, но безуспешно, освещение уже не позволяло. Тогда он откинулся назад и, продолжая жевать зубочистку, спросил у командира:

— Это точно «Робинсон»?

Тот еще раз посмотрел на монитор радара.

— Все характеристики сходятся, «Робинсон» Пантелеймона, никаких сомнений.

— Передай еще раз. И дай карту.

Карта была сложена так, чтобы весь район операции был на одной стороне. Андрей смотрел на неё рядом с «праваком» (летчик-штурман вертолета Ми-8), тихо выспрашивая какие-то подробности.

— Вертолёт «Робинсон» к северу от нас, с вами говорит командир вертолета Ми-8МТ Гречкин, госбезопасность Таймыра, на борту полковник Донцов. Здесь проводится спецоперация. Повторяю, прекратите движение, ждите указаний!

— Запроси, кто пилотирует, сам Пантелеймон, или как, — бросил полковник.

— «Робинсон», кто у штурвала? Что здесь делаете?

После небольшой паузы наушники сообщили:

— У штурвала летчик первого гласа Игнашёв. Выполняю чартерный рейс охота-рыбалка, курс на Волочанку.

Строго говоря, термина» вертолетчик» несуществует, слово это разговорное. Всех тех, кто поднимает летательные аппараты ввоздух, штатное расписание именует летчиками.

— Хорошо, Игнашёв, повисни и жди указаний.

— Принял.

Пилот вопросительно поглядел на Андрея:

— Будем тормозить? Товарищ полковник, он по кругу огибал точку.

— Это понятно. Ни в коем случае не тормозить, будем его работать… Ишь ты, хорошо Пантелеймон своим нукерам платит, если у него на «Робинсоне» летчик первого класса работает… Вы ты, Гречкин, сколько у нас получаешь? Ну, тихо-тихо… шучу.

Расслаивая прохладный воздух авамской тундры, Ми-8МТ силовиков всё ближе подлетал к «нарушителю спокойствия». Уже бортовые огни видно.

— Командир, он присаживается! Пресечь попытку?

Пресечь неподчинение или агрессию было чем, подвесные кассеты на пилонах геликоптера были укомплектованы по полной боевой, и НУРС-ы есть, и автоматическая пушка, только гайки полетят после залпа.

— Нет! Лейтенант Астапов, полная готовность. Он сбросит не более одного человека, большего грузоподъёмность не позволит… Хорошо, Олег, значит, будет этот вариант… Все помнишь?

— Так точно, товарищ полковник, — сказал Астапов, не раздумывая. Вид у него был залихватский и в то же время зловещий, совершенно спецназовский, оружием и боеприпасами увешан до головы, легкий бронежилет, «цифровой» камуфляж, на лбу ноктовизор, сиречь прибор ночного видения. Два волкодава позади него по комплекции и комплектации соответствовали лейтенанту.

— Группой из трех человек высаживаемся, ведём слежение, проводку, в определённый момент берем теплым, — коротко доложился он.

— Гречкин, выбирай, чтоб незаметно. Они нас видит?

— Никак нет, товарищ полковник… Есть место.

— Выполняй.

— Понял.

— В армии говорят: «Есть!».

— Есть мы будем после высадки…

— Не забывайтесь, товарищ офицер!

— Извините, товарищ полковник, привычка с Чечни…

— Ладно, проезжаем, — согласился Андрей. Нельзя прерывать творческий процесс. Сейчас любое предложение, лишний вопрос или эмоция могут стоить многого. На боевых выходах за ошибки платят самую дорогую цену — жизнь. Кто сказал, что это будет не твоя?

Летчики сами выбирают места, где можно высадить или имитировать высадку групп. Процесс творческий. Желательно, чтобы до цели пешей группы было расстояние не более пяти километров. Надо заставить противника потом гадать, носиться по окрестностям, определяя, где была высажена группа. Донцовским ребятам было проще, они место высадки знали. Но нет полной гарантии, что против них выступает одиночка… Да и Пантелеймон не дурак, не чайника на грунт скинул, наверняка, опытного следопыта, волчару, может из б ы в ш и х.

— Это… Олег, «теплым» — это не абсолют, учти. Если заметишь реальную опасность для экспедиции, подчёркиваю, именно для членов экспедиции, то вали его или их на хрен. От «своих» пуль уворачивайся сам, но не терпи. Ну, давай, с Богом! Береги себя и ребят!

— Не-а… К чёрту, полковник!

Дождавшись, пока тройка бойцов покинет борт и канет в темноту перелеска осенней лесотундры, Андрей вернулся в кабину и приказал:

— Микрофон мне включи… Эх, где тут что? Так. Командир «Робинсона», здесь полковник Донцов! …Вот что лётчик, вали-ка ты на всех парах на Валёк. Там встанешь и доложишься на КДП. Потом мы с тобой побеседуем об охоте-рыбалке… Всё понял?

— Понял, господин полковник… Выполняю, — коротко и зло прошипел в наушниках голос пилота «Робинсона» и машина Пантелеймона пошла на разворот с набором высоты.

Донцов снял наушники.

— Посмотрим, что ты там понял… Командир, ты знаешь что… давай подходить к объекту пожиже и пониже. Не могу сказать почему, но тут для авиации не самые лучшие места.

Когда его вертолёт прошел мимо «вертушки» госбезопасности, уже включившую поисковую фару и на малой высоте заторопившуюся к Хете, Ягельник удовлетворённо откинулся на спинку кресла и произнёс:

— Приободрись, лётчик первого класса. На Валёк мы не пойдем. Там сейчас что-нибудь сломается, зря, что ли мы в порту своих людей держим? После Авама идём на Аякли. Здесь мы Константину ничем не поможем, а мне надо бы кое с кем связаться, перетереть по этому Донцову, попробую его немного осадить.

По прибытии на место полковник не стал развивать бурной деятельности, хотя все ждали от именно этого. Уже стемнело и главная задача состояла в том, что бы обезопасить вертолёт, технику Андрей оставил в собственном распоряжении. После чего определили, как и когда он усилит собой «фишку» и вновь наступило время рассказов. На этот раз всё произошло быстрей, всякий знает, что по второму разу проигрывать сценарий всегда проще. Сам он ничего не стал сообщать группе, обнадежив разочарованных искателей приключений банальным «утро вечера мудреней» и «нам подумать надо».

Ночь прошла спокойно.

Никакая нечисть к избе не разу не попробовала подойти. Сквозное «минирование» местность серебром принесло свои плоды. Лишь один раз на том берегу послышалось негромкое ворчание, но сам тембр голоса «ворчуна» прозвучал пугающе.

Перед сном полковник провёл короткие переговоры с Норильском. Вертушка эмчеэсников с магнитоскопом на борту должна была прибыть завтра: пусть ищут упавший самолёт. Последним было заранее указано не подходить близко к избе по избежание инцидентов в столь неясной ситуации. Квеста должны были встречать в Волочанке, выслать навстречу моторку. Потом были разговоры с друзьями, и они решили тему «Москито» пока заморозить — никуда он не денется.

Утро было солнечным и поначалу жизнерадостным. Не прошло и двух часов, как успокоившиеся экспедиционеры позавтракали и начали было собираться в путь. Не стоит винить гостеприимных русских проводников за медлительность: нужно много времени, чтобы приготовить приличный завтрак для большой компании на железной «буржуйке», которая топится дровами. Контрактные обязанности никто не отменял. Но и «иностранец» стал уже не тот… Группа сплотилась. Все старались помочь, не увиливая от самой неблагодарной работы типа выгребания золы.

Но сразу после завтрака полковник, обдумавший за ночь расстановку сил, собрал всех обитателей избы на короткий прозвиздон. Речь его была строга и лаконична:

— По-хорошему, господа-товарищи, я должен всю вашу гоп-компанию арестовать немедленно. По крайней мере, задержать на неопределённое время для обстоятельного допроса. Налицо стрельба по людям, нарушения регламентов визового соглашения и, возможно, вторжение в сферу интересов государственно безопасности, — он взял паузу для солидности, после чего, заметив недовольные, если не возмущенные мины, спросил:

— Что-то не так?

На что Юрген Крауф степенно ответствовал:

— Знаете, в этих местах много чего «не так». Вообще всё не так, — и напомнил:

— Юрген Крауф, полковник Бундесвера в отставке.

Донцов усмехнулся, машинально дернул рукой вверх, имитируя воинское приветствие, и продолжил:

— Однако в силу ряда причин я не стану этого делать. Знаете почему?

— Мне кажется, я знаю, — неожиданно вызвался Юха. — Вы просто впервые столкнулись с таким проявлением реальности. В силу неизбежной специфики работы всех карающих и шпионских служб мира вы понятия не имеете, как грамотно донести свою точку зрения до необходимого по долгу службы количества людей…

— Ну, организация не «шпионская», — начал было Донцов, но тут же смолк, услышав дружные смешки иностранцев. Ага… Расскажи-ка западникам, полковник, про контору с названием КГБ, расскажи. И вынужден был дежурно бросить:

— Хорошо начали, продолжайте, я слушаю.

— У вас нет надлежащего оснащения, вам не с кем проконсультироваться, может, даже не с кем поговорить о проблеме за стойкой бара. Одним словом, у спецслужб просто нет соответствующего опыта. Но самое главное, у вас, кроме находящихся в этом «шале», нет единомышленников. И нет времени, что бы подготовить таковых.

— Не будь опрометчив, Юха, — привычно съязвила Рита, — вспомни, как лихо сотрудники ФБР орудуют в сериалах типа «Ангар-13»!

— Я не снимаюсь в сериалах, мисс, — уточнил Донцов, улыбаясь, но одновременно чувствуя нараставшее внутри раздражение. Никогда в жизни полковник не был вынужден признаваться, что не готов к какой-либо проблеме системно. Впрочем, он не собирался делать этого и сейчас и потому с неожиданным пафосом возвестил:

— Но я уверен, что в этом, по-прежнему материальном мире все по-прежнему решается действием, решением, разумом и желанием.

Юрген согласно кивнул, а Софи что-то вполголоса сказала Сержанту. Майер тоже шепнул в белое ушко, ощерился, показал другу большой палец: «Жгун, йопт!».

— Вы правы, мистер Харью. Эзотерического опыта у меня нет. Уж как умеем. Но именно поэтому я вынужден… Нет, не предложить вам сотрудничество. В связи с чрезвычайностью ситуации я намерен мобилизовать вас всех в мобильную оперативную группу, — властно заявил Андрей. — Международную, раз так вышло и военизированную, ибо так надо. Без малейших признаков демократии, предупреждаю, — строжайшее единоначалие. Думаю, что все с этим согласятся, потому что неудовлетворённых моим заявлением я просто эвакуирую из зоны проведения операции.

И добавил для друзей:

— Несогласный плывет лесом, я не шучу, Сергей, — переводи, если сможешь.

— А разве такие будут? — ответил доктор вопросом. — Господа, не забывайте подготовить все камеры, все аккумуляторы, фонари. И берите своё эзотерическое «оборудование», которого нет у «госбезопасности». Хотя я и не думаю, что оно нам поможет.

Все закивали головами.

И тогда полковник, чувствуя, что напряжение в группе спадает, — впереди у всех интересная работа при поддержке готовых на всё людей, — улыбнулся по-настоящему:

— Если иностранные гости пожелают, то после завершения операции, точнее, данного её этапа, я готов отправить официальные письма спецслужбам ваших стран для сведения. Они с вами свяжутся и… побеседуют.

— Нет уж, избавьте нас от таких знакомств! — ответили ему без особой радости.

— Отлично, начинаем работу, — констатировал Донцов. — Итак, принимаю решение: всем передислоцироваться на тот берег к группе камней, дальнейшие шаги будем обсуждать на месте. На сборы даю полчаса: умыться, оправиться, подготовить памперсы. Здесь на связи и для охраны останется сержант Аджиев.

Игорь с Лапиным не сговариваясь, первыми вышли наружу, выволакивая вещмешки.

— Подождите, Андрэ! Есть небольшая проблема.

Это была Рита. Юрген Крауф предусмотрительно встал в ожидании сбоку, держа свою винтовку в одной руке и патронташ с подсумками в другой — у него тоже появился какой-то неотложный вопрос. Все остальные уже вышли на улицу.

— Мы внимательно обследовали берег еще до вашего появления. Ваш друг, уезжая отсюда, забрал с собой единственное плавательное средство. Нам нужно поискать лодку!

— Я уже нашел. Летающую. Как будете готовы, выдвигайтесь к вертолёту, — и, заметив поднятый немцем патронташ, предварив вопрос:

— Действительно, у вас не самый распространённый в России калибр… Есть спецбоеприпасы на гладкоствольное. Дам вам помпу вторым стволом, так что отстреливаться будет чем — от всего возможного. Гут?

И заговорщески подмигнул Юргену. С военными, даже бывшими, всегда проще.

Вы когда-либо в жизни восхищались игрой пианиста или скрипача? Если да, то способны должно оценить и виртуозность работы борттехника перед взлётом. Каждое его движение, прикосновение, слово и дело отточены, как японские кухонные ножи и ювелирны, как «Prada». При запуске он выполняет десятки манипуляций. Арматура кабины вертолета — клавиатура маэстро, и здесь так же нельзя лажать, все точно, вовремя и без импровизаций. Иначе в мелодию постепенно оживающего вертолета ворвется диссонанс чуждых сценарию звуков, сообщающих, что «ласточка» — «девочка», так и не ожила, принц оплошал, волшебства не случилось… Огрубевшие пальцы совершают замысловатые движения, вырывая из оков сна то, что еще несколько секунд назад мёртво называлось «авиационной техникой». Всё, проснулась, любимица, качнулась из стороны в сторону, стряхивая остатки колдовского сна, на глазах превращаясь в живое существо… Лопасти тягового винта, вращаясь, постепенно сливаются в серебряный диск, демонстрирующий готовность и мощь летательного аппарата. И летчики не спят, включением тумблеров пробуждая все удивительные возможности этой чудо-машины — геликоптера. Итогом этой работы становится хоровое «зачитывание молитвы», или, если на официальном лётном языке: «выполнение контрольной карты». Всегда и везде, как бы не спешил экипаж и заказчик, это должно сделать, чтобы быть уверенным — все идет правильно.

Каждый раз Лапин восхищался этим действом, стараясь быть ближе к пилотской кабине, Вот и сейчас весь короткий перелёт простоял возле экипажа, заворожено наблюдая за его работой. А весь этот сверхкороткий перелёт, нелепый, но такой нужный перелёт полностью состоял из манипуляций экипажа, посмотреть было на что. Тем более, что площадку для посадки выбрали не сразу.

После приземления Донцов запретил всем выходить из машины, какое-то время внимательно разглядывая группу скальных осколков в бинокль. Что имеем? Скальный выступ у северного склона большого оврага, поросшего густым ивняком… Приличной высоты! Еще одна небольших груда камней на холме позади вертолёта. Скала, расколотая пополам, состояла из двух огромных половин, поставленных вертикально. Плоская каменная плита на дне узкой щели, два естественных продуха по бокам мегалита.

Твари лезут отсюда — здесь проход. Куда? А чёрт его знает.

Спрыгнув, Андрей с укороченным полицейским «ремингтоном» в руках быстро зашагал к скале, слыша, как торопятся остальные. Подойдя вплотную, он успел заметить рядом остатки очага, но тратить время на их изучение не стал. Многие еще не успели добежать, а те кто почти не отстал, не успели ничего произнести, как он вскинул помповик и методично увеличивая площадь рассеивания, всадил шесть дробовых зарядов по вертикальным скальным обломкам. Не успело затихнуть, разбегаясь по реке, эхо выстрелов, как он успел набить магазин новой порцией.

— Чё бежали-то, как олени? У меня патронов много. Майер, возьми створ на мушку. Рита, ко мне. Юха, мы же договорились, что вы с самого начала не будете выпускать из рук камеру! Что вы вцепились в Лапина? Выполняйте! Остальные — разгружать снаряжение, разбивать лагерь.

— Зачем стрелять? Вы не спецагент, вы гангстер! — прохрипела шокированная шведка, но подчинилась и подошла ближе, одновременно доставая хитрый прибор.

— Здесь?

— Секунду… Сейчас прогреется.

— И как вы это теперь называете? — скептически вопросил полковник. — «Там ходит-бродит неизвестный науке континуум»? «Невероятная сила энергетических полей»? Не торсионных ли? А то мы как-то сталкивались с такими сказками.

— Вы замшелый примитивист, когда-то напуганный жёлтыми газетами, — отмахнулась Рита, — Мыслите штампами из кинофильмов. Нам нет никакой необходимости что-то придумывать. Никаких полей, кроме уже известных науке, мы не признаём и не измышляем, разве что для разговора. А вот то обстоятельство, что науке практически ничего неизвестно про гравитационное поле, например… Полковник, подержите вот эту планку. Отлично! Еще намного.

Наконец она бережно положила прибор на серебристую перину разросшегося сфагнума и деловито потёрла руки.

— Это здесь, — и указала точно между осколков. — Кстати, мы предпочитаем говорить «напряжённость среды». Что за среда, мы не знаем. Так честнее, поскольку никто и ничего про аномальные сущности в научном аспекте не знает. Знаем следы проявления, иногда свойства, кое-что еще… Но и это — бесценный опыт, поверьте.

— Резюме?

— Напряжённость среды в створе между скал самая высокая, — резюмировала бакалавр эзотерических наук и основательница эзотерической школы «Уммо», — Очень высокая, просто огромная! Если это проход, то он точно перед нами… Ого! Да тут надписи на стене! И старый очаг.

— Отлично, приступаем ко второй фазе, Рита отойдите назад, — твёрдо объявил Донцов, — Майер!

— Что такое? — мгновенно очнулся Сержант, с напряжённым восторгом глядевший в сумрак расщелины.

— Бери серебряную соль и начинай посевную — засыпь все перед входом, что бы и дециметра необработанного не было. Соль в белом контейнере.

— Угум, — угрюмо отозвался Сержант и побежал к вертолёту.

Он оглянулся, посмотрел на друга и крикнул:

— Юрген, подойдите, пожалуйста.

— Что там? — моментально отозвался германец, торопливо приблизившись.

— Когда я закончу, простреляйте из винтовки глубину. Как интуиция подскажет. Нам надо крепко напугать гадов… и создать барьер.

— Что вы собираетесь делать? — с живым интересом спросила Рита.

Полковник посмотрел на неё с жалостью. То-то сейчас заголосит…

— Что и положено делать гангстеру, мисс. Стрелять. Уши заткните.

И вдарил беглой очередью из «ремингтона» еще раз, теперь посылая «серебряные» заряды за невидимую преграду, но соблюдая тот же принцип — добиваясь максимальной площади рассеивания, теперь поглубже.

— Это дикость! Что вы творите, офицер! — завопила подбежавшая Софи Пайе. — Разве можно бездумно стрелять в неведомое? — Вы понимаете, что можете убить живое существо, может, даже разумное?

Донцов резко повернулся к ней и с расстановкой произнес:

— Вот когда я буду полковником госбезопасности не этого, а т о г о мира, то непременно начну блюсти их интересы. Вы похожи на рыдающую хиппушку из Вудстока! Не мы к ним не полезли. И более всего меня беспокоит безопасность моих людей и моей земли! А на всю эту нечисть мне сейчас глубоко плевать!

Поверхность перехода была причудлива, как обязано быть причудлива любая дверь в иной мир. Не зеркальная — матовая, даже грязноватая. Не ровная — слегка волнистая и еле заметно подрагивающая. Сейчас из этой мембраны торчал здоровенный ивовый прут, даже ветка, в два пальца толщиной. Ветка тоже чуть-чуть подрагивала, но не из-за воздействия мембраны, просто на другом её конце был немного нервничающий Лапин.

— Ну что? — прошептал Донцов.

— Ничего не чувствую, никакого воздействия, — так же тихо ответил Игорь, уже уставший держать руку неподвижно.

— Вытаскивайте, но только медленно, — приказала Рита, неотрывно глядя на экран прибора. Рядом с ней топтался Юха, прилежно снимавший очередной эксперимент на видео. Первый заключался в забросе за преграду обмотанного полиэтиленом переносного трансивера во включённом на передачу режиме. Естественно, аппарат был привязан к репшнуру. Рацию обматывал лично Лапин, с трудом преодолевая внутренний протест: жалко технику. Эксперимент завершился неудачей — связи не было. Игорь менял частоты, но радиоволны не проходили по всему возможному для данной модели диапазону. Проверить другие полосы возможности не было за неимением оборудования. Потом попробовали камеру на длинной палке — на записи сначала было молоко, а потом камера уткнулась в самые обыкновенные серые камни… какая-то преграда, так не разведаешь. А робота не было.

— Тащу, — сообщил Лапин и потянул ветку, пока её конец не казался снаружи мембраны. К тонкому концу ветки нитками был бережно привязан здоровенный шмель. Насекомое спокойно перебирало лапками, отряхивая с них невидимую пыль иного мира.

— Хоть бы хрен ему! — радостно констатировал Донцов, осторожно перерезая путы испытателя. Шмель посидел на ветке, коротко жужанул на госбезопасника и неторопливо поднялся в воздух, направившись к ближайшим кустам.

— Да, — задумчиво молвил Майер вслед шмелю и погасил сигарету о подошву, — последний раз я этим занимался в школе, впихивая живого махаона в бабушкин томик Гоголя. Теперь вы, товарищи, называетесь «естествоиспытатели», хе-хе… Как Дарвин и Гумбольт. Или садист Попов.

Андрей предпочёл не реагировать на замечание друга, а спросил у Риты:

— Результат?

Шведка вынесла вердикт:

— При проходе предмета через эту… поверхность напряжённость среды не изменяется.

— Принято. Объявляю перерыв, надо перекусить.

— Можно, конечно, и лемминга поймать, но почему-то мне кажется, что это уже ничего не изменит, — не унимался Майер. — Но надо бы чё покруче… Наши насекомые любую среду выдержат, а вот что будет с человеческим телом?

Рита как-то странно посмотрела на него, передала прибор финну, после чего решительно шагнула к мембране и, не дожидаясь протестов, быстро сунула руку внутрь. Все остолбенели от такого самопожертвования и скорости, с коей оно было совершено. Замерли, с тревогой глядя в её напряженное лицо. Наконец Рита, как ни в чём не бывало, вытащила целую и невредимую руку назад и с каким-то злорадством протянула её исследователям.

— Что мы делаем… — только и произнес Лапин.

Донцов тяжело вздохнул.

Игорь сполоснул руки и отправился менять Юргена.

Немец прилежно стоял на фишке. Точнее, сидел с биноклем и винтовкой у колеса вертолёта, эпизодически поглядывая на экран тепловизора, широкий раструб которого был направлен в сторону ближайшего леска и долины реки. Серьёзность организации позволяло полковнику не скупиться на вкусности в вопросах охраны. Столь добротное техническое оснащение дополняли четыре датчика движения, расставленные Донцовым по периметру стоянки при помощи финна, тот не только быстро разобрался с подключениями, но и помог откалибровать приборы.

Многоопытные лётчики почти закончили готовить уху, сваренную (командир вертолёта говорил «собранную»), как это всегда у них, по какому-то особому «экипажному» рецепту. Запах от костра шёл провоцирующий.

Донцов полез за кружкой, но не успел согнуться над рюкзаком, как почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Рядом стоял Юха, уже почувствовавший после совместной работы с суровым полковником некую комплиментарную связь.

— Не поймите мое желание, как детское, — подал голос финн, — но мне, если вы позволите, коммандер, очень уж хотелось попробовать пострелять из «шотгана». Хочу понять, как это в реале, а не в on-line action.

Полковник удивлённо посмотрел на коротышку, но ломать мечту не стал, протянул ему помповик, предварительно заменив патроны обычными дробовыми.

— Держите, — сказал он, передавая «ремингтон» Юхе. Но тут же, заметив опасный блеск нестерпимого желания в глазах стрелка, Андрей затормозил процесс: — Стоп! Пойдемте вместе, я провожу вас к рубежу… подальше, а то ещё направите ствол не туда. И советую вам не стрелять сразу, потренируйтесь сначала вскидывать ствол, наводить на цель. Может, перекусите сначала? Ну ладно.

За обедом царили уже обычные в группе путешественников разговоры людей, достаточно притёршихся друг к другу. Андрей пока чувствовал себя в столь тесном круге чужим, потому пока помалкивал, с интересом прислушиваясь к диалогам на разных языках.

— А вы очень красивы, Софи. Почему вы не выходите замуж, а?

— Потому что мой кумир… он профессор, вы его не знаете, имел неосторожность родиться на тридцать лет раньше меня. Я могу обедать дальше?

— Как так вышло, что вы до сих пор не придумали подходящие названия, Рита? Чем вы вообще занимались все годы? Ну не Порталом же нам называть эту дыру!

— А что вы так смотрите на меня? Или только русским можно вытирать руки об штаны? Я тоже хочу попробовать.

— Мне горчицу не надо, Юрген, вы же знаете.

— Идите вы сами, девушка. Вас не поймешь — то я вас расстраиваю, то нет!

— Упс. Думала вы — интеллигентный собеседник. А вы просто потный redneck. Вам умыться надо.

— А полковник кого-то опасается, охрану выставил!

— Может, вы че-нить мужу посоветуете?

— Необходимо собрать генератор всего диапазона звуковых частот…

И тут всю эту уютную, можно сказать, семейную атмосферу загородного пикника в клочья разорвали оглушительные выстрелы из «шотгана», производимые с завидной скоростью. После чего над поляной прозвенел свирепый пионерский вопль:

— А-а-аааа!! Sita viela puuttul, naaraskoira!!!

Все вздрогнули, а Рита Энквист выпустила из рук бутерброд с грудинкой.

— Долго тренировался. Не поранился бы, — предостерег сообщество Майер.

— Интересно, попал в кого-нибудь? — деловито поинтересовался Крауф.

И только Донцов поинтересовался по существу. Не знал он еще финского языка.

— Кто-нибудь переведёт это клич?

— Он сказал примерно так: «Вот тебе, собака!» — спокойно сказала Софии Пайе, — Вы уже догадались, что милашка Юха Харью и есть наше тайное оружие. Но лучше не доставать его из кобуры.

Когда стемнело, идти стало тяжелей и на продвижение к реке ушло много времени. С рассветом дело пошло бодрей. Во многих местах местность была уже достаточно ровной, и Костя мог немного расслабиться, поглядеть на встречающуюся флору и фауну. Он не бежал, ведь даже волк в тундре не бегает. Труси спокойно, дальше уйдешь.

Чем выше на холм он забирался, тем бледнее становилась последняя зелень тундры, реже трава, меньше мошка. Но игра солнечного света, пробивающегося между разорванными ветром тучами, была все так же прекрасна. По мере приближения к реке становилось теплее. Осенний Таймыр — страна постоянно меняющейся погоды, низко летящих серых туч и солнечных бликов на тускнеющей зелени, разноцветных лайд в гамме золота и ветра, пахнущего дождем и листьями. Летнее солнце в Заполярье быстро становится обыденным и привычным. Даже надоедливым, его не ценишь. С самого раннего утра оно забирается на голубой небосклон и начинает сушить уже практически полностью обезвоженные болота и леса, призывая на помощь сухие ветра. Первое весеннее солнце, с удивлением смотрящее из-за гор на заполярный край, остывший после полярной ночи до состояния космоса, радует до морозных слез. Осеннее солнце приводит мелкие нудные дожди, рождает грусть и тревогу.

Предстояло форсировать реку, но лазутчика это заботило не более, чем вопрос разведения костра. Наличие лодки его не волновало, как и температура воды. Он разденется, уложит вещи в гермомешок, найдет любое бревно и спокойно переплывёт на другой берег… А теперь время остановиться, свериться с навигатором. Вокруг было тихо… Лишь один раз он услышал вдалеке слабый треск. Если это медведь, то он сможет отпугнуть его без шума. Если человек — его проблемы, пусть лучше сам уйдёт подальше.

Астапов не видел в своих целях выход на «тропу» диверсанта (или диверсантов), хотя и знал точное место высадки. Порочный способ, так ты всегда будешь догоняющим. Его же цель — перехват, а не погоня.

Еще в вертолёте определив вектор движения противника и определив точку его возможного выхода к Хете, Олег погнал группу прямо к реке, напролом, продвигаясь параллельным курсом. Им требовалось больше времени, что бы добраться до воды, но у них было существенное преимущество — ноктовизоры, приборы ночного видения. Поэтому спецы шли всю ночь, как лоси, перекинув автоматы «Вал» за спину. Они буквально ломились сквозь заросли, ничуть не пытаясь приглушить звук движения, не опасаясь ни зверей, ни людей.

Впереди переправа. Олег не знал точно, как противник, а это, скорее всего, одиночка, собирается переправиться через водную преграду. У него есть лёгкая надувная лодка, либо он будет переправляться в спасжилете. Всё-таки метров двести холодной воды, хоть и неглубокой да с отмелями. Сами они поступят именно так, предварительно надев легкие неопреновые костюмы. Несомненно одно, пересекая реку, он неизбежно будет снесен течением реки и, если Олег всё правильно сделает, приплывёт прямо в лапы к ним. Поэтому он торопился, не давая группе время для отдыха. Полностью уверенный в слаженности боевой тройки, лейтенант мало не заботился степенью опасности диверсанта и качеством его оснащения. От волкодавов отдела силовых операций никто не уйдёт, ибо вряд ли где-то на свете есть люди, имеющие столь высокий уровень боевой полготовки для проведения боевых операций в условиях Крайнего Севера.

Возле заброшенного посёлка Камень никого не было, ни души. На берегу, прямо напротив впадающего с юга Намакана стояла относительно свежая изба, судя по всему, жилая. Но даже собака не залаяла. Никого. Было время привала, поэтому они остановились. Поднялись к избе и сразу уперлись в блестящий навесной замок на входных дверях. Обломись, Дима, времена изменились… Тут не ждут неожиданных гостей. Немного посидели на солнышке, вглядываясь в долину реки. Квест развалился на старом раздолбанном стуле с тремя ножками, прислонив его к стене избы и ощущая неземное блаженство. Голые ноги отдыхали на сухой траве.

Может быть, хозяин на рыбалке? Тщетные надежды, по ряду признаков видно — жилец съехал. Он с раздражением пнул пяткой валяющийся контейнер от лапши быстрой запарки — ярко-красный, праздничный, но какой-то ядовитый. Чем-то заинтересовавшись, взял «доширак» в руки. Не «доширак» вовсе, эта китайская лапша была синтезирована для поглощения китайцами: по бокам ни одной надписи на русском или английском, только иероглифы.

Подошла Наташа, молча протянула записку, которую нашла в дверной щели так же намертво закрытого сарая. Димка развернул мятую бумажку — неровный обрывок какой-то упаковки: россыпь ничего не говорящих иероглифов. Всё ясно… И тут китайцы. Мы, значит, посёлки закрываем, бросаем, «железно» мотивируя переселение неперспективностью объекта, а китайцы теперь их осваивают. Ничем не мотивируют, фактически просто захватывают пустующие места, хорошие и удобные по определению. Стало грустно и обидно. Он с трудом спустился со склона, припадая на всё ещё страдающую ногу. Тронулись в обратный путь. Плохо, что не удалось отдохнуть в тепле, плохо, что не случился доступ к рации. Плыть предстояло еще долго.

Через три час состоялась долгожданная первая встреча. У Белого яра, сразу после первого островка они услышали рев подвесного мотора. И почти сразу же мимо них пролетает мужик на «Вихре». Чувак в меховой ушанке удостоил их мимолетным взглядом и просвистел дальше от урочища, даже рукой махнуть не успели. Как будто такие «прицепы» с женщинами и детьми плавают здесь пачками. Но стало как-то спокойней.

— Скажите, коллеги, а почему вы связали место пристанища столь искомой всеми Золотой Богини с этим вот… проходом, — Чёрт, ну действительно, как вы до сих пор не придумали корректных терминов? — полковник, похоже, боялся и слово произнести на языке фэнтэзи-романов.

Иностранное ядро экспедиции коротко зашушукало, после чего Рита объявила:

— Пусть Юха расскажет, это он была его идея.

Финн неуклюже вышел вперед. «Ремингтон» висел у него за плечом, выпросил таки, Донцов торжественно вручил ему ствол из запасов. Словно заправский лектор на презентации, Юха выложил свои соображения сжато, но ёмко:

— Ну, вы и сами, коммандер, уже произнесли все необходимые нам термины: «проход», «мембрана». Можно назвать и «Портал», но это действительно излишне кинематографично… Всё просто. Маяки указывают именно на это место. Сами маяки стоят в точках, где подобные этому проходы есть поблизости, — функционирующие или «замерзшие». Легенды говорят о таинственных пещерах на Таймыре, кои в Путоранах до сих пор не обнаружены, кроме пары коротких в глубину гротов, их пещерами нельзя назвать при всём желании. Прятать подобные святыни там неразумно. Кроме того, была учтена и проработана вся ненецкая мифология о подземном народе «сихиртя», сказания о нганасанских «баруси», постоянных хождениях шаманов в некий «подземный мир» и многое другое. Есть и почти прямые упоминания о том, как племенные амулеты прятались в «другом мире», правда не у вас, а в Норвегии… Тем не менее, пока не появились первые упоминания о принципиально новом феномене возникновения неизвестных существо по сути «из ниоткуда», как бы из-под земли, поводов для столь смелых отождествлений не было… Версия оформлялась постепенно, по мере накопления материала и оставалась версией, пока мы не прибыли сюда. Как видите, здесь, в точном месте пересечения линий всех маяков, ничего примечательного нет, кроме этого таинственного тоннеля или прохода. Мы можем предположить, что явление имеет древнюю историю, но тогда логично предположить: в давние времена «проходы» были столь единичны, что информацией о них владели лишь избранные. Надежней, чем там, просто невозможно спрятать реликвию…

— Что ж, как выясняется, это вполне правдоподобно, — согласился Андрей, понимая, что никто не заставил бы его произнести такие слова еще пару месяцев назад.

Зато теперь, полковник, хоть по полной оттянись в прикладной эзотерике, никто слова не скажет! Фаза созерцания закончилась. Они приступали к очередной, самой ожидаемой, но самой трудной и опасной части операции, которую можно охарактеризовать коротким лозунгом: «Лезем!»

Волновались и боялись все. И страх перед сюрпризами той неизвестности, в которую предстояло проникнуть, причудливо перемешивался с ожиданием: кто пойдет первым? Предстояло окончательное ранжирование и распределение ролей, чем уверенно занялся их командир:

— Попрошу меня не перебивать и не возражать. Идём двумя двойками. В первой двойке я и Юрген Крауф.

Немец тут же сделал шаг вперед и коротко кивнул на офицерский манер. Школа.

— Во второй паре — Игорь и Майер. Сержант, ты идешь последним, мне важно знать, что происходит позади нас.

Все замерли, казалось, что было слышно, как стучат сердца исследователей: пошел обратный отсчёт. Сержант чуть поднял верх руку: «принял». Финн по-прежнему снимал хронику событий, Рита нервно теребила амулет на груди.

— Время нахождения внутри — не более десяти минут, для первого сеанса достаточно. Игорь тянет за собой репшнур, не знаю, для чего, но пусть будет. Вполне может быть, что мы выскочим гораздо раньше, может быть, придем с погоней. Софи, вы должны быть у огневой позиции, постарайтесь не задеть нас, если что… Рита — ведёте непрерывную съемку на штативе, вы же держите репшнур в руке, не выпуская его ни на секунду. Господин Харью передает камеру, сам поступает в тактическое подчинение мисс Пайе.

Канадка спокойно кивнула головой, огладила кобуру «тауруса». Юза довольно проворно встал со стульчика и приосанился.

— А чё, он усилит… прикрытие, — не выдержал Сержант, нагло сидевший прямо на земле и жадно куривший всё это время, — видели, как он из «ремингтона» садит?

— Сергей, мля! — последовал было окрик, но тот уже заткнулся.

Донцов продолжил:

— Далее. Берите налобные фонари, неизвестно, что там со светом или временами суток, если они там есть… Камера — на плече у Игоря. Напоминаю, наша задача проста: примитивное обследование разведка пространства радиусом в 100 метров и рекогносцировка, если позволят обстоятельства. Затем беспрекословный отход… Сбор и анализ сведений. Я обязан вернуться с конкретными данными, а не с пустыми разговорами, только это позволит, наконец-то начать принимать реальные меры. И чем быстрей, тем лучше. Надеюсь, здесь все это понимают.

Он перевёл дыхание. Казалось, его внимательно слушают даже каменные исполины. «Чего уставились? Вам всё уже сказано, сейчас мы будем действовать, так что лучше не мешайте».

— Экипаж находится в вертолете и не покидает его, это наша «дорожка отхода». Рита, еще раз: две серии по три рывка: «нам нужна помощь, заходить можно». С предосторожностями, конечно. Серия постоянных рывков, может, беспорядочных: «не входить ни в коем случае»… Надеюсь, такого не случится. Более мудрить с сигналами не будем, шнур длинный, задач и так много. Если всё пойдет нормально, то сегодня там успеете побывать и вы все, по очереди На этом постановка задачи закончена… Выполняем!

Через пять минут все стояли возле мегалита.

Все были напряжены и смотрели на проход.

И только Игорь Лапин смотрел на реку и на далёкие вершины Путоран. Прекрасная земля глядела на него, а он на неё. И в этот момент Лапин почувствовал себя не членом донцовской группы, а посланником вот этой земли. И от этого становилось ещё страшнее.

Когда-то давно сюда пришли первые люди, постепенно обжив сосновые леса. Мы не знаем, кем они были, но они бросили Таймыр, когда леса стали отступать. Потом различные племена пытались зацепиться за мёрзлую тундру и искали способы жизни тут, постепенно совершенствуя свои практики. Они тоже сменялись — уходили одни, на их место приходили новые. В какой-то момент на земли Таймыра пришёл русский человек, и здесь всё изменилось, жизнь прочно зацепилась за эти края… Они были уверены, что всё это всерьёз и надолго. Но прошло время, и уже русские начали оставлять обжитые места. И тогда в былых «точках опоры» появились сначала другие народы: выходцы из Юго-восточной Азии, а затем и страшные существа из другого мира… А вот про них не знает никто, даже сам впервые растерявшийся Седой Таймыр.

И сейчас вот он, Игорь Лапин, должен просто сходить туда и просто узнать, в чём дело. Спросить: «Что вы, морды, делали в нашем мире? Зачем пришли… Теперь мы идём к вам, и знайте, мы не отдадим вам наши земли! Никогда».

— Начинаем движение, и да пребудет с нами Сила, — мёртвым голосом скомандовал полковник, вскинул ствол и пошёл вперёд. Юрген, как и было определено, отставал на три шага.

Двинулась и вторая пара. Сергей потушил сигарету, смахнул холодный пот со лба, глубоко вздохнул и молча шагнул вслед за другом, тот уже осторожно подходил к точке перехода. На секунду Игорь затормозил, отбрасывая ботинком какой-то камешек.

— Ну, лезь уж, — подтолкнул его Майер. — Чего корячишься?

И сам тут же шагнул вслед за Лапиным, который уже исчезал в этой непонятной странной субстанции, которую они назвали «мембрана».

Вот так просто. Взяли и ушли.

Репшнур, проскальзывая в руке шведки, змеился по земле и втягивался в неведомое, медленно разматывая виток за витком. Но не успели провожатые перевести дух и обменяться репликами, как мембрана взорвалась и из неё пулей выскочил Сержант!

— Сигареты забыл! — с весёлой виноватостью крикнул он.

Быстро схватил пачку «Лаки Страйк» с каменной плиты и развернулся к скале.

— Постой! Как там?! — вскрикнула Рита, чуть не плача от шока и нетерпения.

— Красиво!

Хлоп. Мембрана закрылась и он исчез.

За много километров от них Дмитрий Квест, сидя на носу лодки, смотрел на два катера, вылетающие из-за дальнего поворота реки Хеты. Они подворачивали, держа курс прямо на них. Передний, белый и большой, нёс на верхнем пилоне целую «люстру» мигающих фонарей разных цветов. «Ну, вот и за нами приехали», спокойно подумал он и в этот момент передний катер включил ревун.

— Спасатели едут! Это за нами, девчата, — он повернулся к радостно улыбнувшейся Наташе и в очередной раз больно ударился о твёрдый предмет. Зачем потащил эту тяжесть с собой? Чертыхнувшись, Димка достал из тряпок бронзовую женскую статую сантиметров в шестьдесят высотой. Ох и тяжёлая, зараза… хоть и тонкостенная. Надо было оставить её, где и лежала — в тайнике избы.

— Может, она всё-таки золотая, эта твоя «баба» страшная? — в очередной раз усомнилась подруга, перед пересадкой укутывающая дочку потеплей.

— Я тебя умоляю, Нат… — поморщился Квест. — Что я, золота не видел? Да я в свой бизнес перестроечный знаешь, как входил? Цепочки золотые перепродавал на рынке! Я его столько за свои годы купил-переносил… Ну и что, что тяжёлая. Может, это бериллиевая бронза, её, кто-то мне говорил, хрен поднимешь.

Он с большим сомнением посмотрел на статуэтку. Топорная работа, колхозная, Вся мутная, исцарапанная, никакого блеска. А формы! Как будто ребёнок младших классов лепил. Грубо всё, кустарно, — какой-то поселковый «умелец» решил создать себе комнатный уют, отлил чучело из ворованной бронзы, хотел чью-то копию сделать, Майоль местный… Ерунда, в общем, барахло. То ли дело развалившийся поблизости от избы наполовину распотрошенный «Москито»! Вот это сенсация…

— Дима, да прячь уже свою железяку, сейчас волной ударит!

Он торопливо затолкал тяжеленную бабу в грязный мешок.

Можно её Сержанту с Лапиным показать, они такие феньки любят, а можно что-нибудь наврать, потом поломаться, да и уступить за хороший ужин в ресторане. Ему найдется, чего рассказать друзьям после такого приключения. После такого аутдора он года три в тундру ни ногой! Хватит проверять себя, — он не suburban, он urban!

Квест подумал, и принял окончательное решение: «Нет уж, оставлю статуэтку себе, на память. Поставлю в кабинете, а лучше в маленькой комнате отдыха, — не придется под смешки объяснять, зачем пёр с собой этот позор прикладного искусства». Да, точно! Приятно будет спокойно посидеть в тиши с ароматной трубочкой, вспоминая былые дни.

Посоветоваться молча с этой «бабой» о текущих делах нелёгкого бизнеса, рассказать её о проблемах. А может, и она Димке что-нибудь расскажет.

Чего только не бывает в этой жизни, так ведь, читатель?

Вадим Денисов. Норильск 2010 год.