Таран и Недобитый Скальд

Часть третья. КНЯГИНЯ

… И я со свистом влетела во что-то мягкое. Не веря своей, пардон, заднице, я пошарила вокруг себя руками и обнаружила, что лежу на мягкой перине. Я осторожно открыла глаза и огляделась. Вот это да! Исполнилась моя мечта — я приземлилась на высокую кровать с балдахином, стоящую в шикарной комнате. Повсюду музейная мебель, гобелены на стенах, дорогие ковры на полу, — в общем, в этой жизни поживу как человек. Я довольно запрыгала на кровати. Да тут перин двадцать наложено, не меньше! Вот это жизнь!!!

Ула высветился рядом с какой-то картиной, изображавшей мрачного мужика в кафтане с длиннющими усами. Личико его было печально. Я сразу насторожилась и спросила:

— Что это ты глядишь так грустно?

Ула вздохнул:

— Радоваться нечему. Здесь тебя поджидает такая страшная опасность, что я не уверен, что мы выживем.

— Да ладно! — беспечно ответила я. — Если мы королеву Худа перебороли, то на всех остальных нам просто наплевать.

Помощничек, однако, замрачнел еще больше.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — укорил он меня. — Вероятно, мне придется действовать по экстренному плану помощи.

— Что за план? — заинтересовалась я. До сих пор Ула не проявлял особой активности в охранении моей скромной особы, а тут вдруг посерьезнел как перед экзаменом. Небось навставляли ему наверху как следует, вот он и старается. Не подумайте, что я обвиняю Улу в чем-то, но на настоящего Помощника он раньше тянул с трудом и, как правило, начинал шевелиться в самый последний момент, когда из меня хотели вырезать аппликацию тупым ножиком или зажарить меня целиком.

Ула сделал вид, что не расслышал моего вопроса, и с деловым видом уткнулся в свою амбарную книгу. Я решила не настаивать. По опыту знаю, за время пребывания здесь успею еще раз десять испугаться до полусмерти, а уж удивиться!…

— Ну не хочешь говорить — не надо! — жизнерадостно произнесла я. — Тогда посвяти меня в интригующие подробности моей нынешней жизни. И рассказывай все до мелочей. Ведь, насколько я понимаю, это именно та жизнь, которую мы так долго искали. С замком, пожаром, в общем, всем джентльменским набором приключений…

— Да, да, — рассеянно пробормотал Ула и зашуршал страницами. — Ага, вот где это… Итак, сейчас восемнадцатый век, 1768 год. Мы находимся в… Австро-Венгрии. Территориальное устройство этой державы крайне сложное из-за постоянных переделов и местных стычек, так что буду объяснять все, пользуясь современными тебе понятиями.

— Я вся внимание!

— Ты находишься в замке Басор, это на территории современной Венгрии, на самой границе с современной же Румынией, а точнее… — Рыжий выдержал значительную театральную паузу и драматически вы-шептал: — А точнее на границе с местностью, называемой венграми Эрдили, румынами Ардеал, а всеми остальными… Трансильванией!

Я реагировала надлежаще бурно:

— Драный валенок мне в зад! Я могу рассчитывать на знакомство с реальным вампиром?

Ула недовольно покачал кудряшками:

— Все шутишь! Насмотрелась этих дурацких фильмов про вампиров, где в конце полный идиот с незавершенным детсадовским образованием вдруг одним махом мочалит стаю вампиров. Да любой вампир сильнее обычного человека в несколько раз! Когда я видел вампира, а было это только раз, я хватанул своего подопечного за воротник и утащил его куда подальше от гадкого места! Так что будь серьезнее!

— Буду, буду! — поспешно пообещала я. — Так что там дальше? Кто я теперь?

— Ты княгиня Павла де Сабеле, — сообщил Ула. — Единственная наследница княжеского титула и громадного состояния. Родители твои умерли несколько лет назад, и ты живешь у своего опекуна и дальнего родственника графа Басора.

Я восхитилась:

— В кои-то веки я — и аристократка! Причем настоящая, пробу ставить негде! Значит, я княгиня Павла… Су-упер! Давай дальше!

— Граф Басор поселил тебя в своем замке с тонким расчетом. У графа два сына-близнеца, Шандор и Золтан. Он хочет женить тебя на ком-то их них, чтобы не упустить из рук твое громадное состояние.

Я хмыкнула:

— Не на ту напал, папаша! Да через два дня моего пребывания здесь этот граф будет мечтать о другой невесте для своего сына. Уж я-то их удивлю! Еще что-нибудь интересное есть? Кто еще живет в замке?

— Из господ больше никого.

— Это что же получается? — нахмурилась я. — В здоровенном замке живут всего четыре человека?! А общество тут есть какое-нибудь?

— В основном местные помещики, да и тех немного. Замок стоит в очень уединенном месте. Вокруг сплошной дремучий лес, болота, ну и пара деревень, принадлежащих графу.

— Невесело! — подытожила я. — Кстати, совсем забыла спросить про жену графа! Она умерла?

— Исчезла, — кратко ответил Ула.

Я заинтересовалась и слезла с кровати.

— Ну-ка, ну-ка, поподробнее!

— А подробностей-то и нет! — порадовал меня Ула. — Графиня Жужа Басор бесследно исчезла четыре года назад прямо перед твоим приездом. Точнее, в ночь твоего приезда. По слухам, она сбежала с цыганским табором, останавливавшимся здесь в ту ночь. Но это только слухи…

— И реальных сведений о ее исчезновении у тебя конечно же нет? — сказала догадливая я.

— Нету! — ничуть не смутился Ула. — Да и не надо. Потому что тебе предстоит это выяснить.

— Что выяснить?

— Всю правду об исчезновении графини! — Ула ловко отлетел в угол, прикрываясь гроссбухом как щитом.

Я произнесла с угрозой:

— МНЕ?

— Тебе, тебе, — пропищал малыш из своего окопа. — И не сердись. Тебе эти сведения ой как нужны! Могу только сказать, если ты узнаешь, что случилось с графиней, то узнаешь, что случилось в этой жизни с тобой, а если ты узнаешь, что случилось в этой жизни с тобой, то…

— Вернусь домой, знаю! — горестно вздохнула я, давя на жалость. Ула сочувственно скрючил личико, но пальцем не шевельнул, поганец, чтоб облегчить мои страдания и хоть намекнуть, где следовало искать саму графиню или ее хладный труп.

Чтобы развеяться, я прошлась по комнате, придирчиво ощупывая мебель и гобелены. На стене, кроме уже упомянутого дядьки с бычьей мордой, висела еще какая-то бледная девица, то есть портрет ее висел, а не она сама, слава богу! Открыв дверь в соседнюю комнатку, я обнаружила там гардеробную с кучей шикарных платьев. Ур-ра, дурацкие воротники отменили! Теперь все как-то легче, воздушнее, много кружев, шелка. Ой, а это что за гадость?! Фу, напудренный парик! Ну так и знала, полного и совершенного кайфа не бывает. Ну уж нет, это гнездо для вшей я на себя не напялю. Я княгиня или нет?!

Ула с интересом наблюдал за моими манипуляциями с париком. Наконец я выкинула дурацкую нашлепку в окно и повернулась к Помощнику:

— Ладно, ради возможности перемерить все эти платья, пожалуй, поищу эту графиню, как ее там… Пчелку?

— Жужу! — постно промямлил Ула.

— Такое имя не делает чести ее предкам, — отрезала я. — Они бы ее еще Сосипатрой назвали! Вообще, родители редко думают, когда детям имя выбирают. Все в честь бабушки, дедушки, двоюродной тети… А то, что на эту двоюродную тетю все пионеры пальцами показывали в ее босоногое детство, мало кто и вспомнит!

Ула покивал с понтом дела:

— Один мой знакомый опекает женщину, которую зовут Ватерпещенко.

— Как зовут?! — не поверила я ушам.

— Ватерпещенко, — повторил Ула. — Ее угораздило родиться в век космонавтики. Родители — весьма тяжелый случай — назвали девочку соответственно в честь любимой космонавтки.

— Что-то я не припомню космонавтку с таким именем!

— А это сокращение! — просветил меня Ула. — Означает “Валентина Терешкова — первая женщина-космонавт”. Как тебе это нравится?

— Никак не нравится! Бедная женщина, — посочувствовала я жертве родительской фантазии.

В дверь внезапно постучали. Ула погас и влип в картинную раму. Я крикнула:

— Войдите!

Вплыла служанка с готовой улыбкой на личике:

— Доброе утро, госпожа княгиня! Я принесла вам завтрак и воду для умывания!

Ну что тут скажешь — молодец девка! Интересно, как Павла встречала утром слуг — швырялась тумбочками или мирно сидела в углу и ждала, пока ее обслужат? Судя по благостной физиономии служанки, Павла вовсе не была Салтычихой. Ну что ж, аборигенов придется брать миром и хорошими манерами. Поэтому я сумрачно буркнула:

— Поставь все куда надо!

Девица плюхнула поднос на стол, а кувшин около умывальника и спросила:

— Одеваться сразу изволите или после завтрака?

Последний раз я ела в прошлой жизни, при этом в меня впихнули слоновью дозу снотворного на радость всем обитателям усадьбы Маленберг. Наверное, уже пора проголодаться, и я чопорно сказала:

— После.

— Что это вы сегодня в хорошем настроении! — радостно заметила девица.

Я ловко прихватила начавшую падать челюсть и спросила:

— С чего это ты взяла?

— Так как же, госпожа княгиня! — малость опешила девица. — Вы ж обычно каждое утро в меня пудреницей кидать изволили, “деревней тупорылой” называли, а сегодня вы добренькая такая!

Вот такие нефиговые пироги! Значит, я все-таки буйная! Блин, не угадаешь ничего с этими аристократами!

— Это все ты! — попыталась я перевести стрелку. — Если я злюсь, чего тогда улыбаешься?

Девица прибалдела окончательно:

— Так вы ж сами мне улыбаться велели! Сказали, что если еще раз увидите мою кислую зареванную рожу, то изобьете сапогом!

Господи, кем я была! Надо было срочно спасать положение, и я милостиво кивнула:

— Можешь считать, что на меня снизошло озарение. Пока живи.

Девица порадовалась и принялась убирать постель. Я молча жевала свой завтрак, размышляя о том, какой же все-таки поганкой была Павла. Не удивлюсь, если меня считают местной мамой Бульдог. Впредь надо быть поосторожней. Но как мне вести себя с графом и потенциальными женихами? Выскочить из-за угла, хлопнуть графа по загривку так, что у него глаза на лоб полезут, и проорать: “Здорово, старый хрен! Еще не сдох, кобель припадочный?!” Ну нет, это как-то не по-аристократски. К тому же, если рассуждать логически, буйная со слугами Павла с господами должна вести себя мирно и пришибленно. Ладно, по первости разведу сюси-пуси, а там посмотрим кто кого…

— Какое платьице изволите надеть? — пропела служанка. Блин, а как ее звать-то? Не спрашивать же у нее имя, в самом деле. А то эта идиотка понесется по замку с воплями, что я с катушек съехала.

— Все равно какое, — ответила я. — Можно то миленькое с фиолетовыми лентами.

Глаза у девицы уже навсегда прописались на лбу:

— Но вы же ненавидите это платье!

Да что ж это такое! И шагу нельзя сделать, чтобы не ошибиться! Похоже, эта Павла не только была мелкой тиранкой и пакостницей, но и со вкусом у нее была напряженка. Надо было как-то выкручиваться, поэтому я капризно затопала ногами и заныла:

— А сегодня я его люблю!!! Подать мне фиолетовое платье! Немедленно!

— Сейчас, сейчас, госпожа, — заторопилась служанка и пробормотала почти осчастливленно: — Вот узнаю мою госпожу!

Дурдом!!! Я тайком утерла пот со лба. Раньше мне, как правило, приходилось попадать в незнакомое окружение, так что я могла плести все, что вздумается. Здесь же мою… гм… предыдущую реинкарнацию знали как облупленную, так что мне придется постоянно следить за собой. Надо будет расспросить Улу насчет моих привычек поподробнее, а то, не дай бог, упекут меня под замок как опаснопомешанную еще до финиша.

Мобильная горничная тем временем резво притащила платье, кучу белья, зеркало и набор разных коробочек.

— Вот только паричок ваш сыскать никак не могу, — озабоченно произнесла она, оглядывая тумбочку. — Куда ж это он запропастился?

— Я его в окно выкинула, надоел! — беззаботно ответила я. — Нам только вшей культивировать не хватало для полного счастья!

Девица издала такой звук, будто она подавилась целым персиком:

— А-а… у-у… Дык господин граф его специально для вас аж в самой Франции заказывал! Огромные деньги платил…

Я уже устала мысленно материться. Ну откуда же я могла знать, что этот накрахмаленный инкубатор для всяких веселых насекомых может чего-нибудь стоить?!

— Ну и ладно, что платил, — надула я губы. — У меня от него голова потеет. И вообще, что ты мне постоянно противоречишь?

— Ой, молчу, молчу… Оно и хорошо, что выкинули… — Горничная оказалась легко обучаемой и покладистой.

Она сноровисто натянула на меня ворох нижних юбок, фижмы там всякие, панталончики, сверху симпатичное платьице. Тут проблем вроде не возникло. Начались они, когда девица вытащила на свет божий кучу коробочек и баночек с краской, при виде которой любой индеец прыгал бы до небес от радости. Я же к таковым себя не причисляла и подозрительно уставилась на горничную:

— Что это за боевая раскраска?

— Дак мирная вроде, — опешила девка. — Это белила да притирания, всегда я вам на личико намазываю…

Не удивлюсь, если под таким слоем замазки мое личико покроется прыщами в три слоя. Я ринулась к зеркалу. Ну так и есть! Ну не совсем так, но зрелище все равно удручающее. Я похватала со стола все коробочки и метко покидала их в окно с воем:

— Завшивела, опрыщавела! Чтоб я этой гадости больше не видела!!! Тут не Париж!

Дрожащая девка натренированно укрылась за тумбочкой и испуганно голосила оттуда:

— Ой, госпожа, граф меня убьет! Он за эти белила во Франции столько денег отдал! Ой, бедная я, бедная!

Я разъяренно запустила в нее пуховкой:

— Не вой! А графу скажи, что я сама ему всю морду в белилах обваляю, если возникать будет!

— Будет, будет! — закивала служанка, собирая с пола остатки замазки и пряча их в карман. — Вы уж, если что, будьте добреньки, скажите, что я ни при чем. Мне ведь все равно достанется… Так что ж вы, краситься совсем не будете?

— Не буду! — отрезала я. — Лучше приготовь мне огуречный лосьон на спирту…

Девица пришибленно закивала и приступила к моей прическе. Безжалостно дергая мои кудри, она тихо всхлипывала, давя на жалость, я же рассматривала свое новое личико в зеркале. М-да, белила и замазка впрок не пошли. И вообще с таким авангардным личиком я могла стать музой разве что Малевичу. Бледная, худая, с резкими чертами лица и кожей, попорченной подрывной деятельностью французской побелки. Представляю, на что Павла была похожа, когда полностью замазывалась и надевала парик. Господи, ее в темноте-то не пугались? Вообще-то и сейчас я выглядела не лучше. Но все равно по замку надо будет ходить поосторожнее — обойдемся без лишних жертв. Хотя так хочется повыскакивать из-за угла!

Девица в темпе закончила дергать мои кудри (тоже ничего особенного — похоже на жесткую черную проволоку, причем лежалую). Я со страхом взглянула на прическу — нагромождение локонов под потолок, для верности закрепленное хлебными корками и палками. Жуть! Стивен Кинг поседел бы от ужаса! Ну вы себе представьте — девица с рожей, похожей на “Черный квадрат” Малевича, расцвеченный прыщами и с огромной проволочной байдой на голове, смахивающей одновременно на кучу компоста и неоготический замок! С башенками!!!

Я уже открыла рот, чтобы взвыть пьяной сиреной, как сообразила, что это такая мода. Ну вообще-то, если быть оптимисткой и мыслить позитивно, вполне, вполне… Жан Поль Готье слезами и соплями счастья улился бы, если бы увидел это… произведение готического искусства. Ведь правду сказал какой-то ботаник эпохи просвещения: “Женщина была бы в отчаянии, если бы природа создала ее такой, какой ее делает мода”. Только сейчас я осознала всю правдивость этих слов… Я решительно отвернулась от зеркала, почесала нос и спросила девицу:

— Что господин граф?

— С утра уехали охотиться.

— А женихи мои хреновы? Ой, любезные, я хотела сказать…

— Вы изволите говорить о молодых господах? — переспросила она.

— А что, в доме есть еще мои женихи? Да тут просто какое-то торжество полиандрии! — в кои-то веки я употребила это слово правильно.

— Чаво?

— Слово такое умное, — пояснила я, — можешь на кухне использовать, разрешаю. Означает парадоксальную ситуацию, когда много-много мужиков хотят жениться на одной бабе. Естественно, встает вопрос, а чем так хороша эта самая баба. Ответ: а) деньгами, б) деньгами и в) она еще и готовить умеет.

Сомневаюсь, что служанка поняла что-то из моей прочувствованной тирады, но она послушно записала слово куском угля для чернения бровей на переднике и сказала:

— Господин Шандор завтракает, а господин Золтан уже позавтракал и уехал на верховую прогулку.

Понятно, путь свободен. Я отпустила бедную служанку, ей, пожалуй, хватит впечатлений, и еще раз с омерзением погляделась в зеркало. Представляю, сколько у меня денег, чтобы кто-то захотел на мне жениться, да еще и в таких количествах. Ула не замедлил появиться сзади и съязвил:

— Богиня, да и только! Слава богу, что вшей не успели развести…

— Не сыпь мне соль на раны, — пробурчала я. — А не то я тебе покажу кузькину мать, бабушку и сестру!

Ула послушно перевел разговор на другое:

— Послушай, некоторое время меня не будет… Срочное дело, понимаешь. В общем, я вернусь завтра, будь тут поосторожнее. Желательно, чтобы ты окопалась в комнате и сказалась больной…

— Что?! — завопила я. — Ты же сам говорил, что любая мелкая нечисть тут только и мечтает, чтобы съесть или завязать меня узлом! И ты бросаешь меня в такой опасности, перебежчик, дезертир, предатель мотыльковый! Ну все — я тебе отомщу! Уйду в монастырь, вот будешь всю жизнь вместе со мной псалмы распевать!!!

Ула, этот поганец, и ухом не повел, и кудряшкой не пошевелил в ответ на мои угрозы. Нет, он у меня точно дождется — уйду в монастырь! Пока что я запустила в него подушкой, от которой он ловко увернулся. Научился лавировать, гад. Надо менять стратегию борьбы.

Ула повторил заунывно:

— Ну так я вернусь завтра. Подождешь?

— Подождем! — угрюмо ответила я. А что мне еще оставалось делать. Этого бесплотного ведь руками не удержишь, подвязкой не удушишь. Я подперла щеку кулачком и молчаливо наблюдала, как мой Помощник тает в воздухе, как пары застоявшегося ацетона. Наконец он полностью растворился, а я решила развеяться.

Самым лучшим способом развеяться я сочла осмотр замка. Мало ли, может, пакость какую-то совершить можно будет. Надо же имидж поддерживать, к тому же всякие мелкие пакости здорово поднимают настроение. Поэтому я решительно прошагала к двери, открыла ее и осторожно выползла в коридор, опасаясь зацепиться прической за дверной косяк. То-то смеху будет, если я повисну на гвозде!

Коридор оказался длинным и унылым. С одной стороны ряд дверей, с другой — стена весьма некстати украшена как будто проковырянными в толстой кладке узкими окошками. Я посмотрела по сторонам. Куда ни глянь — конца не видно. Я для начала свернула налево, дошла до самого конца коридора и обнаружила лестницу, ведущую вниз. Лестница — это хорошо, это всегда пригодится. Прежде чем спуститься вниз, я посмотрела по сторонам и вдруг заметила весьма странную дверь. Все двери в коридоре были чистенькие, вообще все вокруг блестело и сияло, а эта дверь, мало того, что была покрыта толстым слоем вековой грязи, так еще сверху на эту грязь был привешен ржавый амбарный замок. Видно, тетя Ася слишком рано уехала… А может, ее тут и замуровали? Хорошо бы!…

Я заинтересовалась и подошла ближе. Как следует осмотрела замок и дверь, подергала проржавевшую ручку. Оставив бесплодные попытки проникнуть в тайну двери, я вытерла руки об веер из перьев, который тут же пришел в негодность и скукожился.

Воодушевленная тем, что нашла загадку на свою голову, я бодро спустилась по лестнице и вошла в длинный мрачный зал, увешанный, как положено, портретами угрюмых мужиков в кафтанах и бледных баб. Мебель в зале была тяжеловесная и резная под стать общему дизайну. На стенах кроме портретов — гобелены с изображением сцен охоты, на полу тканые ковры. У дальней стены был камин, над ним висела традиционная рогатая голова, уныло глядящая в пол. Над ней не хватало только вывески: “Возвращается как-то муж из командировки…”

Я грустно толкнула первую попавшуюся дверь. Вид рогов, висящих безо всякого практического применения, как я уже упоминала выше, наводил на меня грусть и меланхолию. Оказалось, что в поисках избавления от печали я попала в библиотеку. Книг там было много, и все дорогие. Представляю, сколько бы они стоили в нашем времени. Я побродила по библиотеке, полистала кой-какие книжки. Особенно меня привлекла одна подборочка книг на немецком и французском языках. Этих языков я не знала, но по отдельным понятным словам и живописным картинкам поняла, что книги посвящены черной магии, каббалистике и прочим сходным темам. Порывшись на полке, я вытащила тоненькую книжку, написанную на венгерском. Вертя ее в руках, я внезапно подумала о том, что не знаю этого языка, как ранее не знала и шведского. Однако и тогда и сейчас я прекрасно говорила на них и понимала эти языки. Что ж это раньше мне в голову такая мысль не приходила? Наверное, знание языка было единственным, что я получала от своего очередного воплощения. И, впрочем, тут же забывала. Сейчас я не могла вспомнить ничего по-шведски, кроме одного ругательства, которое на облагороженный русский переводилось примерно так: “Сам дурак!”, не говоря уж об английском, который я знала в школьном объеме (к слову, школьный объем — это счет до десяти и три матерных слова). С венгерским, наверное, будет то же самое, если я вернусь в Россию полноценным человеком, а не идиоткой, которая “в инвалидной коляске сидит, глазом единственным в небо глядит, чешет беспалою ручкой протез, мучит красотку болезнь диатез”…

Я поспешно раскрыла книгу, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Жутковатое сочинение оказалось целиком и полностью посвящено вампирам, их определению, ловле и нейтрализации. Приводились различные случаи, когда вампир нападал на человека, множество легенд, а также горячая десятка способов борьбы с кровососами. Из таковых были: традиционный чеснок, крест, святая вода, белые розы и колючки от них в волосах, серебряная пуля, порядком поднадоевшая мне в прошлой жизни, осиновый кол, а также вбивание железного гвоздя в череп предполагаемого вампира или закапывание его лицом вниз, чтобы он не смог выбраться из могилы. Самым действенным способом определения вампиров автор посчитал следующий:

“Пусть на чистокровную молодую кобылку посадят невинного мальчика и оную пару отведут на кладбище, где захоронен предполагаемый кровопийца. Лошадь с сидящим на ней мальчиком следует медленно вести между могилами, и у коей могилы лошадь споткнется, либо шарахнется назад, в той и находится вампир”.

Весело! Вдруг лошадь просто так споткнется. Ну, из чистой вредности, или ребенок ей наподдаст. И что тогда? Разроют трупачок какого-нибудь невинного крестьянина, утыкают его гвоздями, осиновыми колами, перевернут личиком вниз, обложат чесноком — и спи спокойно, дорогой товарищ?! Лежи и нюхай дары природы до дня Страшного суда.

Я пролистала еще несколько страниц. Было видно, что книга пользовалась спросом — все страницы засалены и потрепаны, ага, а вот и крошки от пирожного намертво склеили две последние страницы. Я попыталась разодрать их, но безуспешно…

— Я вижу, моя дорогая княгиня, вы тоже заинтересовались? — раздался сзади сладенький тонкий голосок.

Я аж подпрыгнула на месте и выронила из рук злосчастную книжицу. Чья-то унизанная кольцами наманикюренная ручка галантно подняла вампирское чтиво с пола и протянула мне. Я почему-то уставилась в пол и некоторое время восхищенно созерцала элегантные белые чулочки, обтягивавшие до колена худые кривоватые ножки. “Не повезло девке!” — мелькнуло у меня в голове, и только потом я сообразила, что в те времена такова была мужская мода… Я медленно подняла голову и чуть не прыснула со смеху. Передо мной стоял изящный парнишка в камзольчике и шелковых панталончиках, с личиком, присыпанным мукой и несвежими мушками, подведенными бровями, накрашенными губками и в парике, видавшем лучшие дни. Его темные сахарные глазки придирчиво осмотрели меня, и он заметил с легким оттенком меланхолии в голосе:

— Вижу, моя дорогая княгиня, вы сегодня пренебрегли модой.

— Что? А, вы о парике и пудре? — сообразила я. — Да просто надоело, что штукатурка вечно с лица обваливается и череп потеет.

— Хи-хи-хи! — колокольчиком залился шалун в камзольчике. — Да вы проказница, моя дорогая!

— Ну что вы, мой противный! — не осталась я в долгу. — Вы явно мне льстите.

Я все никак не могла сообразить, то ли такое поведение и внешний облик являлись основополагающими для мужчин той эпохи, то ли передо мной стоял один из поклонников голубой луны.

— Вы уже завтракали, моя дорогая? — осведомился этот зайчик в муке.

Я рассеянно кивнула, раздумывая о том, как же мне узнать его имя? Спрашивать как-то неудобно. Что же делать? Придется ждать подходящего случая, ведь Ула куда-то, извиняйте за невольный каламбур, улетучился. Ох, чувствую, и трудный денек у меня сегодня будет! Но ничего, главное продержаться до вечера, а там прилетит моя рыжая бабочка и, надеюсь, трезвая. А то эти его частые отлучки что-то подозрительны…

Пуся в чулочках плюхнулся в кресло у камина, поболтал ножками и пожаловался мне:

— Такая скукотища! Никакого общества, папенька всегда в разъездах, а братец разлюбезный завел привычку ездить по утрам на прогулки…

Я с трудом удержалась от того, чтобы звучно хлопнуть себя по лбу. Согласна, умственными способностями я никогда не блистала, но чтобы отупеть до такой степени! Ведь служанка сама мне сказала, что из господ в замке остался только Шандор, а граф с Золтаном уехали. Значит, эта прелесть в муке — Шандор, женишок мой предполагаемый. Мамочки! На что же похож Золтан?! Нет, нет, решено, если Золтан такой же “молодец противный”, ни о какой свадьбе и речи быть не может. А то священник, не дай бог, перепутает, кто из нас невеста…

— У вас рука в чем-то испачкана, дорогая Павла, — наманикюренный пальчик Шандора уперся в небольшое темное пятнышко на тыльной стороне моей ладони.

— Ах, это… — я потерла руку, — знаете, я испачкалась об эту ужасную грязную дверь. Ну неужели нельзя хотя бы вымыть ее!

— Да, да, — грустно покивал Шандор. — Я тоже считаю, что дверь выглядит крайне неэстетично. Со стороны папа довольно мелодраматично такое отношение к памяти пропавшей жены. По нашей маменьке он так не убивался…

Я нахмурилась и потерла виски. Постойте-ка, при чем здесь маменька? Разве графиня Жужа не мать Шандора и Золтана? Я убью Улу, как только он появится. Почему этот поганец не прояснил ситуацию до конца?!

Шандор тем временем продолжал:

— Ах, дорогая Павла, я ведь уже говорил вам, как жутко были мы огорчены, когда папенька собрался жениться во второй раз, к тому же на девушке во много раз моложе себя!

— О да, — кивнула я, — но прошу, расскажите мне все еще раз, мы ведь не часто говорим об этом. К тому же вы так интересно рассказываете, дорогой Шандор.

Парнишка зарделся и замахал платочком:

— Ах, что вы, что вы… Но вы правы, папа редко говорит о том, что произошло, а мы с вами беседовали об этом очень давно… Вы ведь не видели Жужу, не так ли? Ах да, вы же приехали в ту ночь, когда она исчезла. Сказать по правде, мы тоже ее редко видели, да и прожила она в замке всего полгода. Все сидела в своей комнате или гуляла по окрестностям… А потом эта ужасная ночь! — Шандор поморщился и вздохнул. — Ах, какая сильная была гроза — немудрено, что церковь загорелась. И эти ужасные крики из цыганского табора, ржание лошадей… Я думал, что не усну в ту ночь… А на следующее утро мы узнали, что Жужа исчезла, предположительно сбежала вместе с цыганами. Отец пытался разыскать ее, но поиски ничего не дали. Тут вокруг леса и болота — легко сгинуть навсегда. Да, сгинуть… — Шандор замолчал и задумался.

Я сидела тихо-тихо, пытаясь разобраться в сказанном. Итак, все считают, что Жужа сбежала с цыганами. Но зачем ей это? И что там еще Шандор говорил про сгоревшую церковь? Она, мол, загорелась из-за грозы. Вот он, тот самый пожар, который я все время видела при погружении в транс! Только как я могла оказаться в горящей церкви? Неужели, проезжая мимо, я захотела полюбоваться пожаром поближе? Я еще раз вздохнула и еще раз обругала Улу. Похоже, здесь столько всего наворочено, что самой мне разбираться хватит на всю жизнь. Ну и разберемся, подумаешь! Кто не спрятался, я не виновата! Один замок я уже почти сожгла, так что за дело!

— Меня удивило то, что отец приказал навсегда запереть комнату Жужи и никогда не приближаться даже к ее двери, — продолжил свое повествование Шандор, уныло теребя в ручках кружевной платок. — Эта дверь такая грязная, такая неэстетичная, фуй!

— И вправду гадость! — бодро согласилась я. — Граф, кажется, и ключи все от нее повыбрасывал…

— Ключи? — Шандор обмахнул платочком замазку на личике. — Ну нет, я так не думаю. Наверняка все до единого ключи хранятся у этой жуткой Фанни.

Жуткая Фанни? Это что еще за персонаж местного фольклора? Домоправительница или ключница, скорее всего, но почему “жуткая”?

— Знаете, я так ее боюсь, — пожаловался мне малыш. — Когда вижу ее, прямо мурашки по коже бегут. Она всегда так смотрит… неприветливо. И этот крест у нее на груди весит, наверное, несколько пудов. Ах, милая Павла, уверен, вы испытываете то же самое?

Я только кивнула. Опять баба с крестом. Ну неужели за двести с лишним лет люди не могли придумать более оригинального способа защиты от вампиров?! Воображение опять меня не подвело и живенько изобразило бабищу необъятных размеров в черном платье с купольным крестом на груди, Библией под мышкой и проблемами в личной жизни. Вот именно такие бабы больше всего любят меня почему-то в расчлененном состоянии. Как сейчас помню, моя учительница литературы и русского языка, теперь, слава богу, уже бывшая, методично “зарезала” все мои сочинения и доклады в период обострения у нее шизофренических весенне-осенних припадков. А все оттого, что наш учитель английского (первый парень в школе с неизменным женским разведенным составом) предпочел ей миниатюрную англичанку. И осталась бедная баба одна наедине со своей шизофренией и нашими сочинениями. Было от чего озвереть… Интересно, а кто же бросил жуткую Фанни? Я так увлеклась придумыванием любовной биографии графской экономки, что не услышала, как в комнату кто-то вошел.

— Братец! — вежливо пропищал Шандор, размахивая платочком.

Я вздрогнула, подняла глаза на вошедшего и, как положено, испытала легкий шок. Затем подозрительно посмотрела на Шандора. Дело в том, что брат Шандора, Золтан, оказался вполне нормальным по внешнему виду. Никакого парика и килограммов пудры на лице, одежда тоже стандартно мужская, а не из сценического гардероба Шуры. Да и на личико Золтан казался гораздо симпатичнее брата — темноволосый, темноглазый, а кожа не испорченная замазкой. А ведь они с Шандором близнецы! Все-таки я не сторонница мужской косметики…

Золтан послушно облобызал мою ручку и потаращился на мое незагримированное личико, достойное рекламы “Клерасила”. Я решила не пугать мальчишку и скромно опустила глазки долу. Что ж, по крайней мере, второй предполагаемый жених оказался поприличнее. Только вот на его лице я не заметила особого желания в дальнейшем лицезреть мое сногсшибательное личико по утрам за завтраком. Согласна, аппетит оно отбивает, и достаточно резко. Все мои надежды были теперь на огуречный лосьон и свежий воздух. Кстати, не сходить ли и мне прогуляться? А то в библиотеке воцарилось какое-то напряженное молчание. Шандор уныло перечитывал излюбленные места из книги про ловлю вампиров, а Золтан, ошарашенный встречей со мной, подавленно молчал.

Я осторожно поднялась и тихо, стараясь не привлекать внимания, смылась из библиотеки. Оказавшись в зале с рогатой головой, я осмотрелась, пытаясь прикинуть, где тут может быть выход. Я насчитала не менее четырех коридоров и восьми дверей, которые могли привести меня неизвестно куда, когда за моей спиной послышались шаркающие шаги. Я поспешно оглянулась и увидела внимательно созерцающую меня сухонькую тетку с цепким колючим взглядом. Одета она была в темное платье, передник и чепец, а на груди у нее висел церетелевских размеров крест, весивший, наверное, с добрый десяток килограмм. Я не сразу догадалась, что это и есть жуткая Фанни — настолько свыклась с образом мощной бабы с неустроенной личной жизнью. Интересно, эта девушка марксовского возраста специально тренировалась, чтобы выжимать этот “миниатюрный крестик”?

Тетка-культуристка покашляла и спросила неприветливо:

— Ищете чего, госпожа княгиня?

— Да вот посеяла тут разумное, доброе, вечное. Вы не находили?.. — попыталась пошутить я, но видя, что у жуткой Фанни напряженка с сатирой и юмором, смешалась и пробормотала: — Нет? Ну я так и думала…

Зацементированное личико Фанни осталось неподвижным. Она только злобно зыркнула на меня и усеменила в библиотеку. Наверное, Шандора пугать…

Я не стала ждать избиения младенцев и ломанулась куда глаза глядят. Прав был милый Шандор, когда говорил, что Фанни не воодушевляет. Ох, ее бы к Тарантино на главные роли! Она хорошо бы смотрелась на броневике с автоматом…

От испуга я сразу выбежала куда надо. В громадном холле маялся лакей в парике и ливрее с позументами. В данный момент он был занят тем, что откусывал от пирожка с мясом и старался не закапать жиром штаны. С каждым укусом он воровато оглядывался и вздрагивал при каждом шорохе. Не удивлюсь, если к вечеру у него будет несварение желудка. Я скромно подождала в уголке, чтобы бедный малый мог спокойно дозавтракать, и только затем явила миру свою неописуемую красу…

Хорошо, что парень уже успел доесть свой пирожок, иначе он точно бы подавился от напора такого количества авангардной прелести. Он безропотно сунул мне плащ и шляпку (издевательство для моей прически) и также, не выходя из состояния столбняка, открыл мне дверь.

Я выпорхнула наружу, боязливо огляделась и запихала дурацкую шляпку в ближайшие кусты. Сдалась она мне с таким буйством растительности на голове! Покончив со шляпкой, я огляделась. Ну, скажу я вам, это, конечно, не Версаль и даже не прогулочный дворик городской психушки номер восемь для тихих пациентов! Графский двор представлял собой весьма печальное декоративное зрелище в стиле запущенного шизофренизма. Слева, можно сказать, сразу от замковых стен, начинался темный непрореженный лес. Справа виднелся тонкий намек на сад, которому срочно требовался десяток хороших садовников, газонокосилка, экскаватор, бензопила “Дружба” и нянечка из детсада “Светлое будущее”, чтобы руководить процессом.

Я все же предпочла сад и ступила на узенькую тропинку почти у самой стены замка. Обойдя замок с восточной стороны, я была вознаграждена переменой ландшафта, правда, несколько в сюрреалистическом стиле жуткого детского фольклора. Мне сразу вспомнилась одна история про то, как приехали дети в пионерлагерь, а пионерлагерь этот находился рядом с деревенским кладбищем… Не знаю, слышали ли строители замка эту историю, да и замок пионерлагерем трудно было назвать, но вот кладбище в общий архитектурный план они все-таки вставили. Вот и сияло это кладбище крестиками-ноликами и обгорелыми руинами церкви посередке.

Я добавила прическе эпатажа, вздохнула и решительно потопала напролом. Надо же мне чем-то себя занять до прилета Улы. Вот я всегда хотела стать археологом — во мне пропадал инстинкт крота-землеройки. Поэтому я и пошагала прямо к церкви. Может, отрою какой-нибудь сувенирчик.

Церковь представляла собой четыре обгорелые стены, увенчанные дырявыми остатками крыши, которые, в свою очередь, были увиты сорной зеленью по самое не балуйся. Я взошла на крыльцо и осторожно заглянула внутрь. Ничего особенного — сгнившие обломки скамей, разбросанные камни и закопченные плитки…

— Чтой-то вы тут ищете, госпожа? — раздался сзади скрипучий голосок из разряда тех, которыми в кино озвучивают сумасшедших кенаров и титры программы “Про это”.

Я уже привычно задрожала и подпрыгнула. Да что это у них всех такая привычка — подкрадываться сзади и вопить что-то на ухо?! Других шуток, что ли, не знают?

Я обернулась, горя жаждой мщения. Передо мной стоял засаленный дед, с бородой, давно просившей “Жиллета”, и берданкой времен ледового побоища. Лысый череп его венчала щегольская дырявая шапочка с пером, до недавнего времени явно гулявшим в хвосте местной курицы.

— Здорово, дедуля! — перешла я в наступление. — Жив еще, старый перец?!

— Живу, госпожа, — поморгал дед. — А вы тут бы поаккуратнее ходили. Не ровен час платьице запачкаете.

— Ничего, все пучком, старичок! — приободрила я местного блюстителя чистоты. — А ты чего ходишь тут? Разбойников ищешь?

— Да разве вы не знаете, госпожа? — вроде бы удивился дедок. — Я поставлен тут самим господином графом охранять эту церковь.

— Не знаю! — отрезала я. — Что, я все здесь должна знать? Только, скажи мне на милость, что здесь охранять? Три кирпича и горелые доски?

— Именно, именно, — важно покивал дед. — А то крестьяне эти паскудные давно бы все графское добро растащили бы по камешку. А я их сюда не подпускаю.

Дедуля важно приосанился и поправил музейную берданку на плече. Ишь ты, какой он гордый возложенной на него миссией! Так, значит, это местная охрана. Интересно, чем заряжена его берданка — солью или горохом?

— Граф лучше бы новую церковь поставил, чем эти развалины охранять! — проворчала я, не подозревая, что подняла наболевшую тему.

Дед сразу оживился и замолол языком:

— Истинную правду говорите, госпожа! Уж сколько мы ни просили графа восстановить церковь, как ни упрашивали, а он ни в какую! Не хочет ставить новую церковь на старом месте, говорит, что опять молния попадет!

— Ну так и поставили бы на другом месте, — зевнула я, — какая разница-то?

Дед аж побагровел:

— Да как это, госпожа! Ведь место это освящено самим… — он невнятно выбормотал какой-то высокий религиозный чин и значительно поднял вверх крючковатый палец.

Я перевела взгляд на развалины. Интересно, зачем графу нужно, чтобы никто не приближался к старым руинам? И почему он не хочет строить церковь на старом месте? Только ли из-за молнии? Вообще, эта молния была какая-то избирательная — аккуратно обойдя рядок отдельно стоящих деревьев, она прокралась по стеночке и тюкнула церковь в самую маковку. Видно, общий дизайн ей чем-то не приглянулся.

Я решила непременно как-нибудь исследовать развалины. Надо было только как-то отвадить деда и подыскать наряд непрактичнее. Не лезть же мне туда в кружевах и с зонтиком…

Откуда-то неожиданно раздался громкий булькающий вопль. Я уже устала вздрагивать от неожиданности. Да что ж это такое? Сговорились все, что ли, меня пугать? Я посмотрела на деда. Тот стоял как ни в чем не бывало.

— Что это было? — дрожащим голосом спросила я.

Дед зевнул так, что попеременно захрустели все кости его дряхлого скелета, и только потом ответил:

— Дык Рудя-цыган это. Неужто госпожа не слышала ни разу, как он орет? Дурачок он, что с него возьмешь. Ходит вечно пьяный и орет все что-то про пожар и горящую женщину. Придурок приблудный…

— Приблудный? — заинтересовалась я. — Откуда ж он приблудился?

— А из табора, — охотно ответил дед. — Аккурат в ту ночь, когда церковь горела. Он, видно, тогда и тронулся умом. Цыгане отчего-то вдруг с места снялись да ночью и уехали, как будто бесы за ними гнались. А Рудю забыли. Он две ночи в лесу прятался, потом проголодался и к нам вышел. Бабы местные его жалеют, подкармливают. Он когда совсем пьяный, погоду предсказывать может. Уж не знаю, как это у него получается, но ни разу не ошибся.

Дедок закончил свое повествование и откланялся. Мол, ему обход надо делать. Рудя громко заорал из-за какого-то надгробия:

— Пожар!

Я нервно вздрогнула. Нет, пожалуй, на сегодня с меня хватит прогулок. Неизвестно, сколько таких Рудиков здесь водится. А то я могу вообще заикой остаться. Кто мне тогда будет жениха искать? Общество социальной защиты малолетних идиоток? Маловероятно.

Я резво повернула обратно. Сейчас мне на неприятности лучше не нарываться. Хоть Ула и Помощник никакой, но все-таки это лучше, чем ничего. А с Рудей я еще успею познакомиться. Времени у меня много…

Уныло топая обратно, я размышляла о том, что смогла узнать. Итак, четыре года назад в одну и ту же ночь пропала вторая жена графа Басора, сгорела местная церковь (скорее всего от поджога… молнией), съехал с катушек Рудя-цыган, и Павла появилась в этом богом забытом месте. Впечатляющая подборка событий. Воображение весело нарисовало мне картинку из немого фильма ужасов: гром гремит, сверкает молния, пьяный Рудя в кустах трезвеет от непонятного ужаса, церковь горит ясным пламенем, белое платье графини мелькает на фоне угрюмых замковых стен, и я еду себе в карете. Что говорить, судьбоносная ночь! Темные силы действовали крайне мобильно и продуктивно. За одну ночь наворотили столько, что никто так и не решился расхлебывать. Зато меня вот прислали… Ну что ж, как нередко говаривала наша завуч по воспитательной работе: “Если эта дура ничего не сломает и не изуродует, то можно ждать какого-нибудь результата”. Вообще, сказано это было не про меня, но в данном случае, думаю, это эпохальное выражение превосходно подходило к ситуации.

Позади послышалось усталое конское топотание. Я обернулась. Прямо на меня ехала свора зашуганных мужиков с ружьями и обморочными куропатками у седел. Возглавляла сию малоприятную компанию мужская особь на черном жеребце, декоративно замотанная в черный же плащ. Ну, скажу я вам, перцы и ватрушки, я реально протащилась, когда разглядела всю его красу!!! Представьте себе сплав графа Дракулы в исполнении Смоктуновского, бритой Синей Бороды и Отелло в роли недоделанного брата Майкла Джексона! Если бы здесь присутствовал какой-нибудь пошлый американский режиссер, он бы слезами счастья улился бы и тут же замутил какой-нибудь кассовый боевичок с графом в главной роли.

Но тут была только я. И, глядя на графа, я все больше понимала, что боевичок придется мутить настоящий. Такие, как граф Басор, не раскалываются от приставленной к носу серебряной вилки. Тут нужно по меньшей мере танковое орудие и наша бывшая техничка по прозвищу Мегафон. От ее рева гнулись колонны и лопались стекла, а пятиклассницы, втихаря курившие в туалете, давились окурками.

Граф деликатно застучал копытами рядом со мной, привлекая внимание (то есть конь его застучал, хотя у меня так и чесались руки проверить наличие копыт у самого графа). Я подняла на графа свое неземной привлекательности личико и в который раз убедилась, что красота — это страшная сила. Граф побагровел, затем позеленел и встопорщил усы и зубы:

— С… с ума с-сошла! — заикаясь, выкрикнул он и добавил уже тише: — Без парика и пудры!

— А вы что, прикажете мне сходить с ума только в них? — деловито осведомилась я. — Ну уж нет, хватит и того, что у меня из-за этой замазки чуть с лица не сошла вся кожа!

Граф нервно сглотнул и прошептал:

— Тебе же нельзя без них показываться!

— Ну-у, это уже ни в какие ворота не лезет! — обиделась я. — Могли бы и притвориться по-джентльменски, что счастливы лицезреть мою природную красу. Я вот, между прочим, все равно люблю природу, несмотря на то, что она со мной сделала.

Граф не решился дослушать мой импровизированный бред и столбнячно потрюхал к воротам. Две его охотничьи борзые жутковато-гадкой наружности (до пластической операции, сто пудов, крокодилами были! Дворняжка Баскервилей отдыхает!) испуганно обнюхали меня, но тявкнуть не решились и сделали вид, что меня не заметили.

Я немножко обиделась. Ишь ты, все меня игнорируют или вздрагивают от одного моего вида! Я это так не оставлю! Мой изощренный ум, натасканный на совершение всяких пакостей и гадостей, резво заработал, покрутил там и сям пару колесиков и в мгновение ока придумал превосходную мерзейшую месть графу!

Жуткую Фанни я разыскала в малой гостиной на первом этаже. Она, насупившись, старательно выравнивала всякие фигнюшки на каминной полке. Я недоученной кошкой подкралась сзади и медоточиво вякнула прямо бабе на ушко:

— Фанни!

Тетка подпрыгнула и довольно резво для своего почтенного возраста отскочила в сторону, при этом побелев, как свежая известка. (Наверняка упражнения с пудовым крестом поддерживают ее в хорошей форме). Я садистски улыбнулась. Ну не все же мне прыгать и вздрагивать!

Фанни тем временем отдышалась и перешла в наступление:

— Как вы меня напугали! У меня аж сердце зашлось!

— Ой, правда?! — наивно удивилась я. — А я-то думала, здесь так принято общаться! Ничего, привыкнете!

Фанни глянула на меня как Ленин на мировую буржуазию, разгладила передник и пробурчала:

— Что изволите?

— Изволю! — обрадовалась я. — Ой как я сейчас изволю!… Вот что, ты пошли-ка кого-нибудь вымыть эту идиотскую грязную дверь на втором этаже в восточном крыле. Я уже испортила об нее несколько платьев, и она не удовлетворяет моему эстетическому восприятию…

Фанни вновь мобильно побелела, подавилась собственными мыслями, выкатила на меня паучьи глазки и просипела недоверчиво:

— Дверь в комнату госпожи Жужи?! Но граф…

— Плевать на графа! — бодро ответила я. — Я тут тоже почти хозяйка! Пусть эту дверь наконец вымоют, иначе отсюда вымоют тебя!

До Фанни явно не доходило. Она уставилась в пол и бубнила как заводной паровозик:

— Господин граф не велел даже приближаться к этой двери… Я обязана слушаться господина графа… Я не буду мыть эту дверь…

— Аутотренинг не поможет! — порадовала я чувиху. — В крайнем случае, можешь помыть дверь, а потом внушать себе под нос: “Это не я! Это не я!”. Ну так ты собираешься чистить эту гадость?

— Господин граф не велел… Он рассердится… Я не осмелюсь… — Бабу будто заело.

Я разозлилась, затопала ногами и тонко завизжала:

— Слушай меня ты, лысая, безмозглая самка бабуина! Если к вечеру эта паскудная дверь не будет вымыта до блеска…

Этого хватило. Бабка моментально исчезла из комнаты. Самым дорогим клянусь, пошла стучать графу. Ну да ладно, хорошо смеется тот, кто застрахован. А уж со мной графу будет трудно совладать. На одном графе я уже опробовала технику метания чугунных подсвечников, так что же мне мешает повторить удачный опыт?

Но опыты опытами, а мне еще предстояло воплотить в жизнь вторую часть моей мерзейшей мести. За эту самую вторую часть я беспокоилась больше всего. У меня не было никаких гарантий, что все получится как надо, но все же я решила попробовать.

Ориентируясь в основном по звукам и запахам, я набрела на крыло, где располагались помещения для слуг. Успешно миновав кухню, я прошла по темному коридорчику, который заканчивался открытой дверью. По-видимому, фортуне надоело демонстрировать мне свой зад, и она ненадолго ощерилась на меня всеми тридцатью двумя зубами. Открытая дверь вела в комнату Фанни. Это я поняла по небольшому шкафчику, стоявшему напротив кровати графской экономки. За стеклянными дверцами была вывешена впечатляющая коллекция всевозможных ключей. Разумеется, такую громадную связку невозможно было таскать на поясе, тут было не менее двух сотен ключей. Хотя, глядя на успехи Фанни в перетаскивании креста, можно был предположить, что в скором времени жуткая Фанни выжмет и этот вес.

Голодной гиеной я ринулась к шкафчику. Все ключи были снабжены специальными ярлычками с указанием комнаты, которую они отпирали. Я внимательно проглядела все ряды, но не нашла ни одного ключа с надписью “Комната графини”. Зато я обнаружила один проржавевший ключик, скромно висевший в уголке безо всякого ярлычка. Скорее всего, это и был нужный мне ключ, но только я, воровато оглядываясь, потянула ручонку, чтобы снять его, как фортуна, скрипя всеми своими тазобедренными костями, вертанулась ко мне привычной частью тела… В коридоре послышались неспешные семенящие шаги, похожие на переваливание с лапы на лапу беременной сороконожки. Фанни возвращалась! Я заметалась по комнате вздрюченной кошкой, которую разъяренная хозяйка накрыла в собственном холодильнике за пожиранием сосисок.

От страха проснулся мой спящий мозг, в обычном состоянии имеющий только одну извилину — след от кепки. В комнате Фанни было открыто окно — видно, баба закалялась всерьез… Фанни была уже на подступах к комнате, когда я жирной ласточкой всеми своими кружевами и нижними юбками перелетела через подоконник и раскаталась в кустах сирени необычным дополнением к пейзажу. Ну на дикий экзотический цветок я явно не тянула, так что пришлось притвориться мутировавшей ромашкой, слегка расплющенной.

С соседнего подоконника за моими барахтаниями в кустах с интересом наблюдал толстопузый рыжий котяра. Ишь ты, пригрелся на солнышке, дармоед шерстяной, и таращится на мои амебоподобные перемещения, как на вторую серию “Эммануэли”! Я же совсем некстати завязла в кустах по самое декольте, а моя авангардная прическа прочно подружилась с ветками. А кот все пялился на меня с неослабевающим интересом и даже не думал уходить. А тут еще мой расшалившийся мозг не ко времени подсунул мне строчки из народного творчества:

Долго смеялись собачки и кошки,

Как шевелились глаза у лепешки…

Я окончательно разъярилась и рванулась из сирени. Прическа отдала концы, и мою макушку обстучал дождь из хлебных корок и подпорок, закреплявших на моей голове чудо модного авангардизма восемнадцатого века. Я чуть не взвыла от ярости. И кот с этого момента оживился и восторженно забарабанил лапами по подоконнику.

— Рано аплодируешь, зараза! — прошипела я, медленно, но верно выцарапывая себя из объятий сирени. — Вот как накочегарю тебе в усы, будешь знать!

Я уже почти высвободила свой тонкий стан в корсете, как чья-то замечательная рука схватила кота за шкирку и выкинула на свежий воздух. Кот пролетел мимо меня рыжим самолетиком, уцепился за ветку злосчастной сирени и заорал дурным голосом. Я торжествующе показала ему язык и уже собиралась ползти дальше к цивилизации, как в комнате послышались голоса. Я притихла и замерла под окном лохматым столбиком, как суслик в пустыне, или где они там водятся.

— Проклятый кот! — послышался раздраженный женский голос. Видно, не мне одной он полюбился до посинения. — Вечно шляется на кухне и таскает что плохо лежит! Была б моя воля, собственноручно из него бы коврик сделала. Для вытирания ног!

— Из него сделаешь! — хмыкнула вторая женщина. — А потом тебя Фанни сама со свету сживет. Она ж в этой скотине души не чает, как с дитем с ним сюсюкается.

Я навострила ушки. Так, значит, это любимый котик нашей жуткой бабы с замашками бодибилдингерши. То-то я смотрю, эта рыжая животина мне кого-то напомнила. Ему бы крест на шею, и прямо одно лицо.

Вторая баба тем временем продолжила разговор, но уже трагическим полушепотом. Я под окном вся превратилась в одно большое ухо.

— Фанни послала меня… вот ни за что не угадаешь! Послала меня вымыть дверь комнаты графини Жужи!

Вторая баба так удивилась, что я явственно услышала, как ее челюсть стукнулась о подоконник:

— Комнату госпожи Жужи? Да ведь к ее двери никто не приближался вот уже четыре года!

— Вот именно! Я бы не поверила, если бы своими ушами не слышала, как госпожа княгиня распекала Фанни. Это ведь она приказала Фанни отмыть дверь, потому что ей надоело пачкать об нее свои платья. А еще госпожа княгиня обозвала Фанни лысой и безмозглой коровой! — послышалось довольное хихиканье.

И вовсе не коровой, а самкой бабуина! Это разные вещи! Я уже хотела громко возмутиться, но вспомнила, где сижу, и притихла, слушая, что бабы еще скажут. А они, похоже, надолго зацепились языками:

— Бедняжка госпожа Жужа! — вздохнула вторая баба. — Все эти разговоры про то, что она сбежала с цыганами, — полная чушь! Скорее всего, ее уже нет в живых!

— Почему это ты так думаешь? — заинтересовалась первая.

— Да вот знаю… — загадочно ответила вторая и, выдержав эффектную паузу, продолжила: — Я-то никому об этом не говорила, но тебе скажу. В ту ночь…

Как водится, на самом интересном бабу прервали. Послышались уже знакомые шаги беременного тарантула, и запоминающийся тошный голосок просипел:

— Тамила! Все сплетничаешь, дура деревенская! Немедленно иди мыть дверь!!!

Судя по всему, Фанни пребывала не в лучшем расположении духа. Наверное, телегу на меня графу накатить не удалось! Я так и знала, что под напором красоты ничто не устоит! Довольная результатами подрывной деятельности, я мирно поползла дальше, размышляя об услышанном. Похоже, выполнить задачу Улы, то есть узнать, что случилось с Жужей, будет проще, чем я думала. Надо расспросить эту самую Тамилу про события той ночи.

Кое-как я добралась до своей комнаты, с большим трудом разобралась в хитросплетении нижних юбок и фижм, переменила платье, которое теперь можно было отдавать в музей чернорабочих и землекопателей, если такой есть, конечно, и обессиленно плюхнулась перед зеркалом, уставившись на свое нестандартное личико. Распущенные волосы больше подходили к моей “бледной красе”, чем имитация хиппующего стога сена. Я закрутила волосы в узел и сколола шпильками. (Ну, я не совсем уверена, что это были именно шпильки, но эти фигаюшки из дерева тоже неплохо держали).

В дверь постучали. Не оборачиваясь, я крикнула:

— Войдите!

Кто-то вошел, и тут же раздался истошный визг. Я испуганно обернулась. К стене прислонилась уже знакомая мне девица, побелевшая до посинения. Увидев мое лицо, она облегченно вздохнула и перекрестилась:

— Ох, простите, госпожа княгиня! Померещилось мне…

— Что померещилось? — спросила я.

— Ох, да глупость, ерунда, — закокетничала эта глупая гусыня, но со мной этот номер не прошел. Я грозно выпрямилась и уперла руки в боки:

— Говори, что привиделось! Чего ты разоралась тут как недорезанная утка?!

— Ой, госпожа, не сердитесь, — запричитала деваха. — Вот как вошла я, а вы спиной ко мне сидели. Ну и показалось мне, будто это графиня Жужа сидит. Она уж очень любила так волосы закалывать… вот.

Я вздохнула и потрепала девицу по плечу:

— Ничего, ничего. Ты только впредь закусывай, и все пройдет.

Девица послушно кивнула и вытащила из кармана передника небольшую бутылочку.

— Вот, госпожа, лосьон ваш огуречный. На спирту, как и приказывали. Только не серчайте, что так мало. Рудя-цыган залез на кухню и высосал половину. На спирту же… А ему понравилось, видно…

Я с грустью повертела бутылочку. Да это Павле на один прыщ. Ну и поганец этот Рудя. Не мог что-нибудь другое высосать. Неужто на кухне, кроме моего лосьона, больше ничего не было? Уксуса или самогонки, например.

— Не беспокойтесь, я завтра еще сделаю, — успокоила меня девица. — Все равно Рудю с этого лосьона сливовицей отпаивали… Да, госпожа, граф велел передать вам, что ожидает вас у себя в кабинете.

Ух ты! Прямо как к директору вызывают! Ну я-то за время учебы к директору без стука входила уже на втором году, а к концу школы учителя решили меня там прописать, так что вызовов на ковер я не боялась. В частности, во время моего последнего посещения директорша на минутку отлучилась в медпункт за ведром валерьянки и заветными ста граммами. Я воспользовалась ситуацией и заразила директорский компьютер простеньким вирусом, который, натренировавшись, можно было состряпать за минуту. Этому нехитрому фокусу меня научил Вася-хакер, местная жертва Билла Гейтса. Вирус был моей местью училке программирования, которая четвертый год подряд учила нас составлять алгоритмы и рисовать снеговичка в “Бейсике”… Я с трудом оторвалась от сладостных воспоминаний и спросила служанку:

— А что граф? Уже роет землю копытами? (Ух, не давали мне покоя эти копыта!)

— Свирепствует! — вздохнула девка. Я выпятила вперед то, что Павла наверняка гордо именовала грудью, и поперла прямиком на баррикады.

По наитию я отыскала кабинет графа и предстала пред его неясными, налитыми кровью очами.

— Ч-что это за фокусы с дверью? — грозно вопросил граф.

— Ловкость рук, только и всего! — не задумываясь, ответила я. — Ну и пара ведер воды, полагаю.

Волосы графа начали медленно приподниматься над черепом. Я всерьез обеспокоилась их явным намерением взлететь в небо и сменить место обитания, поэтому поспешила оправдаться:

— Дверь слишком привлекает к себе внимание. К тому же грязь от нее уже отделяется хлопьями. Но если вы стоите за принцип: “Меньше сантиметра не грязь, а больше сама отвалится”, то…

Граф прикрыл лицо руками и натурально замычал. Получилось нечто вроде лебединой песни коровы в климаксе. Я с интересом прослушала нестандартное выражение душевных чувств и переживаний бедного аристократа. Наконец граф закончил шокировать общественность новыми формами самовыражения и с опаской глянул на меня:

— Возможно, ты и права, — простонал он. — Но зачем так сразу? И эта прическа… Лицо без пудры… Чего ты добиваешься?

Я капризно надула губки:

— Фу, какой вы невоспитанный! Лицо вам мое не нравится! Я же молчу про то, что такие лица, как ваше, обычно вывешивают на стенде “Их разыскивает милиция”… То есть, кто у нас тут главный?

Графа уже не держали ноги. Он плюхнулся в кресло и уставился на меня тяжелым взглядом собаки Павлова (напомню, ей там чего-то отрезали и долго издевались над бедным животным, кормя через трубочку). Я сидела, невинно помаргивая глазками, и ожидала продолжения избиения младенцев (разумеется, я выступала в роли истязателя). Граф отдышался-таки, пригладил волосы, сменил цвет лица и с упорством камикадзе вновь решил испытать судьбу:

— Ладно, оставим это… — смирился он. — Лучше скажи мне, ты уже решила, за кого из моих сыновей ты выйдешь замуж?

Ух, какие мы прыткие! Так я и сказала. Хотя, в принципе, выбор-то невелик. Из мужчин в замке граф да Золтан… А вдруг, а вдруг Павла хотела выйти за Шандора? Кто ее знает? Играла бы с ним по ночам в карты. В покер там, в очко или в дурочку… Я крепко задумалась. Что же делать? И Улы-то под боком нету, чтобы сказать мне, кого Павла хотела бить скалкой всю оставшуюся жизнь!

— Ну так что же? — торопил меня граф. Неужели даже после всего, что я натворила, он хочет видеть меня своей невесткой?! Кошмар! Где-то я прокололась, надо было действовать жестче.

— Я еще не знаю… — промямлила я. — Вот Золтан вроде ничего… Нет, я еще не решила!

— Ты уже четыре года решаешь! — взвился граф. — И потом, почему Золтан, а не Шандор? Было бы лучше, если бы ты вышла за Шандора…

— Позвольте! — перебила я новоявленного свата. — Это мне решать, за кого замуж выходить! А вот теперь, когда вы так дипломатично впариваете мне Шандора, то, мамой клянусь, выйду за Золтана!

Я гордо встала и замаршировала к двери. Граф разозленно завопил:

— Но почему не за Шандора?

— Голубая луна всему вино-ой, все в округе гово-ри-или, — завыла я страшно. — Из-за странной любви мы получку пропи-или!

И, оставив графа в разобранном состоянии размышлять над моей импровизацией, я весело поскакала искать других приключений.

Одно из таких приключений в шелковых чулках тихо сидело в библиотеке, кушало пирожные с кремом и листало книжку про черную магию. Я умилилась, глядя на женишка. Может, и вправду за него выйти? Он вроде тихий, ишь вон как зачитался, даже крем со щек не слизывает. Ну что ж, поздороваемся. Я павой подплыла к Шандору и тявкнула ему на ушко:

— Добрый день!

Малыш потрясение завяз зубами в одном из пирожных и на некоторое время превратился в закаменевший памятник мировой кулинарии. Я мило улыбнулась и уселась напротив, ожидая, когда новоиспеченная статуя выйдет из ступора. Наконец Шандор жалко подавился кремом, прокашлялся и закивал мне паричком. Мне стало стыдно. Здоровая дылда обижает малютку. Что это со мной?

— Интересуетесь каббалистикой? — спросила я как ни в чем не бывало.

Прожевав-таки злосчастное пирожное, Шандор опять кивнул и сказал:

— Помнится мне, вы не всегда разделяли это мое увлечение. И все же вы не правы, это действительно очень интересно. Открываются двери в другие миры, в тайны сознания…

А вот этого мне не надо. Нагулялась я уже в собственном сознании и других мирах! Домой хочу, в нормальное тело! Но всего этого я, конечно, Шандору не сказала, а, напротив, согласилась с ним с умильной улыбочкой:

— Думаю, что вы все-таки правы. Это весьма захватывающее чтение. Но каково практическое применение? Неужели вы хотите заняться черной магией? Зелья и привороты?

Глазки Шандора восторженно заблестели:

— Нет, вовсе нет, дорогая княгиня! Берите выше! — тут он наклонился ко мне и заговорщицки прошептал: — Я хочу вызвать духа!

— Пушкина? — ляпнула я по привычке. (Ну так уж повелось, что во всех пионерлагерях во время спиритических сеансов с блюдцем и заветной бутылкой пива на весь отряд сначала вызывают дух Пушкина или какого-нибудь другого классика. Вот, помню, мы вызвали дух Толстого и вставили ему как следует за “Войну и мир”…)

— Что? — озадаченно переспросил Шандор. Счастливец: его-то не заставляли учить наизусть письмо Онегина к Татьяне, чтобы потом у доски выбубнить его на четверочку.

— Ох, — спохватилась я. — Простите, я хотела сказать “плюшка”. У вас плюшка падает. Так дух кого вы хотите вызвать?

Шандор озадаченно повертел в руках корзиночку с кремом, которую с большой скидкой на кондитерскую неграмотность и стопроцентную слепоту можно было назвать плюшкой, и ответил:

— Графини Жужи…

— Что-что? — заинтересовалась я. — Но почему именно ее?

— Видите ли, меня давно интересует ее загадочное исчезновение. Я убежден, что она не сбежала с цыганами, а умерла, — тут Шандор загадочно понизил голос, — или, того хуже, стала жертвой вампира!

— О! — Я немножко растерялась от такой детской наивности. — Вы верите в вампиров?

Шандор снисходительно улыбнулся:

— Здесь все в них верят, милая Павла. А ведь графиня Жужа была родом из Трансильвании.

Вот тебе трансвестит и Восьмое марта! Какие интересные подробности о графине я узнаю! Ну-ка, ну-ка, может, Шандор и еще чего интересного скажет. Я придвинула свое кресло ближе к шелковым чулочкам:

— Я не знала об этом. Как это неожиданно! Значит, вы действительно верите, что можно вызвать дух графини?

— Разумеется! — возрадовался Шандор тому, что нашел хоть одного слушателя своей паранормальной ахинеи. — Это довольно простой обряд, необходимо только точно следовать ритуалу…

Я попыталась направить разговор в нужное мне русло:

— Но скажите, дорогой Шандор, почему вы считаете, что графиня Жужа умерла, а не сбежала с цыганами?

— Логика, милая Павла, логика! — Шандор значительно задрал вверх наманикюренный пальчик, предварительно слизав с него крем. — Тем вечером цыгане только приехали в наши края. Они раскинули табор на лесной опушке и намеревались пробыть здесь не менее месяца. С чего бы им сбегать вместе с Жужей в ту же ночь? У нее не было столько денег, чтобы заплатить цыганам. Мы проверяли, из замка ничего не пропало. Никаких ценностей или денег.

Я срочно выдала глупейшее предположение, чтобы расколоть Шандора на дальнейшие дедуктивные выводы:

— А может, цыгане специально приезжали за Жужей? Вдруг она смогла заранее договориться с ними?

Шандор снисходительно улыбнулся:

— Тогда логичней было бы обставить все не так… театрально, что ли. У Жужи была сотня подходящих случаев, чтобы сбежать. Зачем непременно делать это в такую ужасную ночь, да еще вызывать на помощь целый табор цыган. Проще было бы договориться с одним человеком. И потом, что общего может быть у графини с цыганами? Зачем ей вообще бежать именно с ними?

— Романтика? — неуверенно предположила я, все более восхищаясь содержимым Шандоровой черепушки. А с первого взгляда и не подумаешь, что малыш так здорово соображает.

— Романтика! — воскликнул Шандор. — Ха! Сразу видно, вы не знали Жужу. Больше всего на свете она ценила комфорт и удобства. А жить в грязных цыганских шатрах, спать чуть ли не на голой земле — это не для нее. Даже если бы она вдруг воспылала страстью к цыганскому барону, она не променяла бы роскошный замок на цыганский табор.

Я уже обожала Шандора. Выполнить задание Улы казалось мне все легче и легче. Кто бы мог подумать, что под обсыпанным мукой париком скрывается такой аналитический ум? Да Шандор для меня просто находка, поэтому я продолжила выведывательную операцию, ввернув пару комплиментов:

— Вы великолепно все разъяснили. Ваша способность логически мыслить выше всяких похвал… Но скажите мне, почему, в таком случае, вы считаете, что графиня умерла?

Шандор зарделся под слоем замазки и кокетливо прикрылся платочком:

— Ой, вы мне льстите, милая княгиня. Право, я этого не заслуживаю. К тому же я совсем не уверен, что графиня умерла. Это явилось естественным предположением, после того как я исключил возможность побега. И вот здесь возникает слишком много вопросов. Почему не нашли ее тело, если она умерла? Отчего вообще она могла умереть? И вот тут-то мы подходим к версии о вампирах…

О нет! Я попыталась вернуть разговор в прежнее дедуктивно-логическое русло, но куда там! Любимый конек Шандора погнал вперед без остановки, как дикторша на национальном радио, которая всегда таким садистски-похоронным тоном заявляла: “Прослушайте отрывок из классического произведения… Лев Толстой “Живой труп”. Я тоже благополучно прослушала вампирические изыски Шандора, рассматривая в это время бантики на его камзоле (их было ровно шестнадцать штук). Очнулась я, только когда пуся залепетал что-то про способы определения местонахождения вампиров:

— У каждого вампира есть могила, — поучительно вещал Шандор. — Я собираюсь найти могилу Жужи и освятить ее. Поэтому я хочу воспользоваться способом обнаружения могилы вампира, описанным Йозефом Каштальви на странице тридцать семь его произведения об истории вампиров.

Я наконец пришла в себя и поспешила усиленно противоречить этому охотнику за вампирами:

— Но, милый Шандор, почему вы так уверены, что Жужа — вампир? Ведь, насколько я понимаю, за прошедшее время не было ни одного случая, когда бы вампир напал на человека? — Я, конечно, ляпнула это наугад, но Шандор неожиданно закивал:

— Именно, именно. Видите ли, дорогая Павла, вы в плену у распространенного предубеждения, что жертва вампира сама тотчас же становится вампиром.

— А разве это не так? — удивилась я.

— Конечно нет! По теории Каштальви, укушенному вампиром требуется много времени, чтобы превратиться в вампира. Иногда проходит несколько десятков лет, прежде чем укушенный встает из могилы и сам начинает пить кровь живых людей, — радостно пояснил Шандор. — Поэтому-то я и хочу найти могилу Жужи, пока не стало слишком поздно.

Я подумала и выдала контраргумент:

— А где тогда другой вампир?

— Какой? — не понял Шандор.

— Ну тот, который укусил Жужу. Почему он тогда не перекусал и всю округу заодно?

Шандор задумался, потом снял парик, явив миру неожиданно красивые угольно-черные локоны. И далась ему эта дурацкая нашлепка?

— Не знаю, — растерянно протянул он. — Может, он… просто решил не задерживаться здесь?

— Такой… залетный вампир? — предположила я.

— Ага, — кивнул Шандор.

Итак, по теории о залетном вампире нам следовало срочно разыскать и нейтрализовать могилу Жужи, пока она сама не стала такой залетной бабочкой с кровососными наклонностями. Кстати, как вы думаете, Шандор собирался искать Жужину могилку? С помощью все того же пацанчика на белой кобыле. Я решила поддерживать Шандора во всех начинаниях, потому что мне, за неимением своих, позарез были нужны его мозги. Ну хочется ему таскаться по всей округе за мальчиком на белой лошади, пусть таскается. Заодно туземцам развлечение. Мамой клянусь, во время этого крестового похода за вампирами местные блюстители чистоты крови раскопают не менее десяти могил, у которых лошадка вздумает почесаться.

Глазки Шандора блестели. Раньше, видно, папа с благоразумным братцем давали ему по ушам каждый раз, когда он заикался о вампирах и вызывании духа Жужи. Да и сама Павла, наверное, не отставала от родственничков. А теперь вдруг малыш нашел благодарного слушателя и возрадовался безмерно. Он тут же принялся строить планы по организации поисков могилы Жужи или того места, куда она сама закопалась, чтобы отлежаться до полного и окончательного превращения в вампирку. Я тихонько свалила из библиотеки, когда Шандор начал продумывать соответствующий наряд для малявки на лошади: “Ну вы же понимаете, дорогая Павла, ничего вызывающего… В то же время это должно выглядеть торжественно, соответственно случаю… Белый шелк, я думаю, подойдет… Или атлас? Что вы скажете по поводу атласа? Белый чистый атлас, ниспадающий длинными складками?” Я заверила его, что белый атлас — это верняк, и испарилась. В Шандоре явно пропадал модельер, и, как всех людей искусства, слушать его более часа было невозможно. Начинали появляться стойкие ассоциации с токующим глухарем, причем перенесшим операцию по законопачиванию барабанных перепонок.

До вечера, слава богу, все было тихо. Я спокойно перенесла обед и ужин в обществе графа Басора и его неординарных сынуль, причем Золтан выглядел все мрачнее и мрачнее. Видно, хмыристый папа уже накапал хмыренку, что я жажду видеть его своим мужем. Все-таки интересно, сколько у меня денег, что Золтан даже слова против сказать не смеет? А за ужином у парня вообще пропал аппетит, и он (Золтан, а не аппетит) угрюмо строил в тарелке башенки из гусиной печенки. Наверное, это оттого, что я оживленно уничтожала свою порцию деликатеса как раз напротив него.

Вообще-то мне только и оставалось, что есть и потихоньку издеваться над предполагаемыми женихами. Без Улы я не осмеливалась предпринимать какие бы то ни было решительные шаги. Хватило утренних приключений. Хотя мне ой как не терпелось нанести второй визит в комнату Фанни, достать тот ключ и посмотреть, что такого страшного скрывалось в наглухо запертой спальне Жужи.

За ужином это желание все крепло и крепло. Слабенький внутренний голос, видно оставленный мне Улой на всякий случай, оперативно затухал. Его увещевания о том, что надо бы дождаться Улу, что я могу капитально влипнуть и некому будет меня вытаскивать из неприятностей, пользы не принесли. То есть они приносили пользу весь день, а потом плюнули на меня и самоустранились. Поэтому к концу ужина мое скромное желание хотя бы одну ночь провести в своей постели, спокойно сопя и рассматривая сны, уступило место стремлению похитить заветный ключ из комнаты Фанни. Мозг тоже подсуетился и выдал план — пальчики оближешь, если, конечно, жива останусь.

После ужина я с постной миной и на радость всему аристократическому контингенту женихов уединилась в своей комнате, обдумывая детали предстоящей террористической операции. Внутренний голос окончательно подал в отставку и угрюмо молчал где-то в потемках моей души. На отладку плана и приготовления ушло несколько часов, но ровно к полуночи все было готово. То есть я, конечно, специально не подгадывала так, чтобы закончить все к этому времени, но так уж вышло.

Когда какие-то часы в замке отвратительно громко прокуковали двенадцать ночи, я невольно поежилась. Прямо как в дешевом американском фильме — героиня, полная дура по законам жанра, весь день не пойми чем занимавшаяся, с наступлением ночи резко активизируется и с отвагой недолеченной шизофренички ползет аккурат в логово врага. Я наступила на горло буйному воображению, которое вдруг решило нарисовать мне картину того, что меня ждет, если я попадусь, и еще раз придирчиво осмотрела свой наряд. Для осуществления теракта я оделась попроще. Надела ночную рубашку и пеньюар, как вещи с наименьшим количеством оборок, кружев и подолов. На ноги, чтобы не топать как дикая лошадь на раздолье прерий, я натянула какие-то валенки (ну не совсем валенки, но что-то очень похожее на них). Волосы тщательно заколола на затылке. Закончив приготовления, я посмотрелась в зеркало. В неверном свете единственной свечи я увидела нечто, похожее на плохой оттиск знаменитой картинки “Помогите голодающим Поволжья!”, только в валенках и без бороды. Я вздохнула, списала эффект изображения на отвратное освещение и вылезла навстречу приключениям.

Большую часть пути до кухни я проделала на ощупь, постоянно вздрагивая и озираясь. Воображение мое неожиданно активизировалось и постоянно выдавало на-гора видения реальных призраков и страшилищ в темных углах. Хотя сейчас я думаю, что довела бы любого призрака до седых волос и икоты одним своим видом.

Наконец я добралась до кухни. Там было тихо и темно, откуда-то несся мощный храп, сравнимый только со звуками заводящегося совхозного трактора. Я понадеялась, что эти звуки издает Фанни и, следовательно, ее не мучает бессонница.

Я пошарила в кладовке и нашла кем-то заботливо припрятанный жирненький кусок окорока. С куском свинины в руках я зашлепала по кухне, пришептывая:

— Кысь, кысь, кыся!

Долго обжору звать не пришлось. Уже через несколько секунд моих пританцовываний с окороком на кухонный стол плюхнулась толстая тень, алчно мяукая и пуская слюни. Я злорадно усмехнулась, продолжая нежно звать:

— Кисуля, иди-ка сюда, обормот блохастый!

Кот плелся за окороком как завороженный, не забывая мяукать и давить на жалость. Шаг за шагом мы приближались к месту теракта — большой кадушке с солидной деревянной крышкой. Я осторожно наклонила крышку так, чтобы при малейшем нажатии она перевернулась, и призывно замахала мясом:

— Иди сюда, киса!

Котяра, видно забыл, где бывает бесплатный сыр, и купился на мои сладкие увещевания. В порыве разгула аппетита шерстяная тушка ломанулась вперед и приземлилась прямиком на крышку. Та заскрипела и перевернулась, увлекая кота в глубины кадушки. Я кинула окорок туда же, чтоб сначала котяре было не так скучно, рысцой потрусила в коридорчик, где находилась комната Фанни, и притаилась в темном уголке. Мои расчеты оправдались.

Сначала кот вел себя тихо, так как рот его был занят окороком, но вскоре халява закончилась, и глупое животное обнаружило себя в малоприятных условиях… Дикие кошачьи вопли разнеслись по всему замку. Я заткнула уши и влипла в стену. Неужели я прокололась и сейчас на кухню сбежится весь замок с дрекольем и старинными алебардами наперевес? Как бы не так! Кот продолжал громко жаловаться на жизнь, а в замке даже ничего не пошевелилось. Только в комнате Фанни громко заскрипела кровать. Я затаила дыхание…

— Иду, иду, мой голубчик! — неожиданно ласково запричитала Фанни. Наверное, точно так же самка тарантула сюсюкает со своими детками.

Фанни открыла дверь и прошлепала мимо меня. Как только ее розовенькая ночная рубашенция скрылась за поворотом, я ринулась в комнату. Найти и снять ключ оказалось секундным делом. Я выбежала из комнаты, пролетела коридор и резко затормозила перед дверью на кухню. Все дело было в том, что Фанни решила подкормить блохастого иждивенца и застряла на кухне, разливая в блюдце молоко.

Я застыла у входа в кухню как парализованная. Вот тебе, ворюга, и день открытых дверей! На шум валенок Фанни обернулась и… Страшный вопль затряс стены замка. Фанни грузно приземлилась на пол, не закрывая рта. Мои барабанные перепонки завибрировали мелкой дрожью. Фанни звучала как взрывная смесь милицейских сирен, школьного звонка и автомобильной сигнализации. Отовсюду тоже послышались вопли. Одна баба, видимо, решила переорать мощную побудку в исполнении графской экономки.

Трясясь всем телом на негнущихся ногах от обилия впечатлений, я выползла в коридор побольше и спряталась за статуей, точнее не статуей, а рыцарскими доспехами, культурно составленными в полный рост у стены. В голове непрерывно вертелась одна фраза, которую любила повторять моя школьная знакомая, получив пару: “Ну что, задница, сходила за булочками?” Додумать до конца я не успела, к Фанни начала сбегаться сочувствующая прислуга с ведрами сливовицы и мятными каплями.

Я прислушалась. Фанни наконец прекратила голосовые экзерсисы и шумно хлебала сливовицу вкупе с мятными каплями. Бабы еще бы молока ей принесли с огурцами, и бедная тетка всю ночь бы из нужника не вылезала… Я отогнала несвоевременные мысли и прислушалась по новой. Вот Фанни открывает рот и:

— Привидение!!!

Тут же мобильно последовала вторая волна вселенского рева. По кругу пошло второе ведро сливовицы. Я заинтересовалась и немножко вылезла из-за рыцаря, так чтобы мне была видна кухня. Фанни сидела на полу, прижав к груди бутыль с мятными каплями, и истерично голосила:

— Привидение! Без головы! В валенках! В крови!

Я удивилась. Ну ладно, валенки мои, но у меня и голова на месте. Вроде бы… Я еще раз пощупала свою тыкву и успокоилась, сообразив, что Фанни не увидела моей головы, потому что она (голова) была в тени. То-то баба напугалась! Но вот насчет крови, позвольте! Это у нее уже от испуга глаза кровью налились.

Фанни все завывала про кровавое и безголовое привидение в валенках. Какая-то баба настырно интересовалась фасоном и окраской валенок, заявляя, что это было вовсе не привидение, а деревенская дура Марушка, которая еще по зиме сперла у нее пару валенок, а теперь пришла их отдавать. А что она без головы… так зачем дуре голова? Вот валенки — дело другое. Вторая баба, явно глухая и страдающая ассоциативной шизофренией, лезла ко всем с вопросами о том, зачем Марушке красить валенки в красный цвет, если она все равно ни фига не видит, так как посеяла где-то голову. Какой-то пенек из лакеев спрашивал о том, зачем вообще привидениям валенки, и что если на том свете еще и обувь бесплатно выдают, то он прямо сейчас готов туда отправиться…

Я почувствовала, что голова моя идет кругом с зигзагами. После третьего ведра сливовицы бабы и активизировавшиеся при виде сливовицы мужики начали всерьез решать, почему Марушка надела себе на голову красные валенки, если голова у нее все равно плохо держится. Я решила, что пора покидать зрительный зал, чтобы сохранить остатки рассудка. Им-то легко рассуждать вместе со сливовицей… Как обычно, неповоротливой каракатицей я начала вылезать из-за рыцаря и не удержала голову. Рыцарскую, конечно, своя-то у меня чисто номинально… Жалобно звякая, железная байда покатилась по красной ковровой дорожке, а я, спасаясь позорным бегством, еще успела услышать пьяный рев: “А вот и голова!” — и подумать, что вряд ли рыцарскому железному чепцу когда-либо оказывали такой теплый прием.

До своей спальни я добралась с трудом, по пути потеряв один валенок. По идее, всю оставшуюся ночь я должна была мучиться угрызениями совести по поводу совершенного воровства, но, как любил выражаться один мой интеллигентствующий друг, всю совесть я еще в третьем классе променяла на булочки. Следовательно, я рухнула на кровать и тут же заснула без задних ног, мгновенно выкинув из головы Марушку, красные валенки и плохо закрепленный рыцарский шлем, который теперь, вероятно, стал гвоздем программы на кухне.

Наутро я проснулась отвратительно свежая и с внезапно оживившимися угрызениями совести. До прихода служанки они уже успели задолбать меня по полной программе, так что я даже почти обдумала план возвращения ключа, разумеется, такой же гениальный, как и план похищения.

От второй массовой операции с привлечением гигантской массовки и бочек сливовицы меня спасла служанка, деликатно просунувшаяся в дверь. Увидев, что я уже проснулась и не встречаю ее традиционным приветствием: “Жива еще, чучмечка?” или бросанием сапога в цель, девица оживленно впорхнула в комнату, таща в одной руке завтрак, а в другой кувшин с водой для умывания.

Поскольку в этот момент я вертела в руках спертый ключ, то его, естественно, надо было спрятать. Чисто женским рефлекторным движением я попыталась засунуть ключ в вырез ночной рубашки, но тут же опомнилась: прятать ключ на теле было негде, поэтому я запихнула его где-то между вторым десятком перин…

Пока я пожирала завтрак с аппетитом оголодавшей гиены (стрессы почему-то сильно влияют на мой аппетит), девица взволнованно торчала рядом, и по дергающемуся кончику ее носа я поняла, что она жаждет поделиться со мной ночными новостями. Наконец она разродилась робким вопросом:

— Госпожа ночью ничего не слышала?

— Нет, спала как дохлая селедка, — художественно соврала я, — а что?

— Ой, тут такое было! — девица выкатила глаза, предвкушая уже, наверное, сотое смакование сплетни. — Представляете, Фанни увидела привидение и так закричала! Неужто вы не слышали? А с нашей кухаркой случился припадок истерики, и она тоже громко кричала!

Так это кухаркин вой конкурировал с сигнально-пожарными воплями Фанни! Поздравляю! С такими голосовыми данными она запросто могла бы устроиться в объединенный хор МВД, например, или на какой-нибудь вокзал продавщицей в белом халате, зазывно воющей: “Беляши горя-ачие!… Горя-ачие беляши!!!”

Служанка тем временем воодушевленно продолжала:

— Фанни говорит, что привидение было без головы и в валенках!

— Наверное, какого-нибудь полярника, — ляпнула я. — А шапки-ушанки не наблюдалось?

— Так оно же без головы было! — радостно напомнила девица. — Зато все в крови! — тут она понизила голос и прошептала: — Анна, вторая посудомойка, говорит, что не иначе как сама госпожа Жужа явилась Фанни!

— А что госпоже Жуже, то есть ее призраку, делать больше нечего, кроме как Фанни до инфаркта доводить? — поинтересовалась я, слизывая с рук варенье.

— Конечно! — закивала служанка, и я от неожиданности чуть не подавилась булкой. — Ведь Фанни всегда недолюбливала госпожу Жужу, называла ее выскочкой и распускала про нее грязные слухи.

Я представила себе Фанни, распускающую грязные слухи, и поежилась. Не очень-то приятная вышла картинка.

— А что Фанни? — спросила я. — Что она сейчас делает?

— Заперлась в своей комнате и не встает, — проинформировала меня служанка. — Только охает. И еще велела принести ей мокрое полотенце.

Все понятно, баба вчера слишком близко пообщалась с одними птичками. Перепела называются. Некоторые, правда, пишут их через “и” — перепила, но это сути не меняет.

— Подозреваю, что кухарке тоже плохо, — глубокомысленно пробормотала я. — И что, это все новости?

— Ну-у почти, — ответила девица.

— Почти?

— Вчера в деревенской гостинице остановился один молодой граф, — заговорщицки сообщила девка. — Иностранец, очень красивый и богатый. Он дал трактирщику на чай столько, сколько тот за всю свою жизнь не заработал.

— Надо же, — зевнула я, не проявив к новости должного внимания. — Ну хоть этот приехал сюда явно не для того, чтобы на мне жениться. Своих денег хватает, — на этой жизнеутверждающей ноте я закончила свой завтрак.

Девица оперативно напялила на меня кучу одежды, закрутила волосы и ни разу не заикнулась о побелке. Обучаемость и дрессировка на высшем уровне. Через час я была готова к активному ведению светской и свинской жизни.

В коридоре я полюбовалась дочиста выдраенной дверью в комнату Жужи и в самом благодушном расположении духа спустилась в гостиную. Там уже сидел Шандор в новом парике и белоснежных чулочках, сияя замазанным личиком и свежеприлепленными мушками. Увидев меня, он радостно замахал платочком.

— Дражайшая Павла!

— Шандор, кроличек! — Я плюхнулась напротив него одной сплошной улыбкой.

— Слышали новость? — Шандор, видно, тоже горел желанием поделиться со мной историей ночной попойки с привлечением привидения в качестве малявы.

— Это вы про то, как слуги ночью отмечали приход привидения? — осведомилась я для проформы и была поражена, когда Шандор ответил:

— Нет, вовсе нет! Это я про приезд таинственного незнакомца в наши богом забытые края!

Несколько секунд мне потребовалось, чтоб отождествить таинственного незнакомца с богатым и молодым графом, остановившимся в деревенской гостинице. Я растерянно замолкла. Что такого интересного Шандор здесь увидел? Я взглянула на мальчишку и заметила, что его глазки горят странным огоньком.

— Он такой красивый! — распинался Шандор. — Такой загадочный, такой… такой…

— Такой небесно-голубой красоты? — помогла я захлебнувшемуся слюнями Шандору. — А вы что, его видели?

— Я-то нет, — потупился Шандор, — но вот мой братец, возвращаясь с ежедневной прогулки, познакомился с ним и даже пригласил его отобедать с нами. Золтан подробно описал его мужественную красоту.

Я вздохнула. Шандор уже явно горел желанием наложить лапку на прелести бедного туриста. Все-таки в восемнадцатом веке у мужчин было какое-то неправильное воспитание, не с тем уклоном. Все эти мушки, штанишки по колено, бантики и ленточки до добра не доводили. Вот и Шандор вместо того, чтобы смотреть на деву, сидящую перед ним, вздыхал о каком-то графе. Хотя тут я его понимаю. На деву, сидящую перед ним, можно было смотреть, только предварительно употребив большое количество водки.

Шандор тем временем увлекся словесным портретом прекрасного графа. Пока он блаженно бубнил что-то о синих глазах и рыжих кудрях, к нашему милому кружку присоединился Золтан. Шандор тут же вцепился в брата и потребовал повторного описания этого покорителя мужских сердец. В просьбе было отказано в резкой и категоричной форме. Шандор надулся и опять забубнил что-то себе под нос о кудрях, глазах и прочих прелестях. Золтан повернулся ко мне и смело глянул мне в лицо, уже не вздрагивая и не опуская руку, тянувшуюся осенить высокий лоб крестным знамением.

— Вы слышали о ночном переполохе? — наконец спросил Золтан, чтобы завязать вежливый разговор.

— Да, что-то про привидение… — поддержала я благородную попытку.

— С такими синими глазами, совсем как небо… — бубнил Шандор.

— Насколько я понимаю, оно было без головы! — нахмурился Золтан, приняв влюбленный бред Шандора за активное участие в нашем разговоре.

— И такие дивные-дивные рыжие кудри, — немедленно среагировал Шандор. — И одет со вкусом, достойным истинного аристократа!

— Ты считаешь деревенские валенки проявлением вкуса? — удивился Золтан. Я с любопытством наблюдала за их диалогом, предвкушая драматичную развязку.

— Mon cher, при чем здесь валенки? — удивился Шандор. — Это, конечно, экзотично, но не совсем comme il faut.

Золтан пожал плечами:

— Что поделать, если на нем были валенки.

— Валенки?! — вскричал Шандор. — Но ты же говорил про изящные охотничьи сапоги?

— Я говорил про сапоги? Валенки, mon ami, валенки! Оно было в валенках.

— Оно? — радостно вскричал Шандор. — Братец, ты уверен?

— Да, — кивнул Золтан немножко растерянно, — я же не знаю точно, какого пола привидение.

— Привидение? — побелел Шандор под слоем замазки. — Так прекрасный граф всего лишь призрак? — он закатил глазки и приготовился падать в обморок.

Золтан непонимающе вытаращился на него, а затем перевел изумленный взгляд на меня. Я ответила на его немой вопрос:

— Похоже, вы с Шандором говорите о разных еещах. Он явно имел в виду небесной красоты молодого графа, который посетил наши края.

— Да, — простонал Шандор из глубин кресла, куда он с комфортом упал в обморок, — а он оказался всего лишь призраком в пошлых валенках!

Золтан кинулся успокаивать Шандора:

— Но я говорил вовсе не о графе. Я рассуждал о привидении, которое сегодня ночью видели слуги.

— Правда? — оживился Шандор. — Значит, граф действительно придет сегодня к нам на обед? Как прелестно!

— Придет, придет, — успокоил разбушевавшегося проказника Золтан.

Вошел граф Басор, как всегда с выражением несварения желудка на личике. Увидев меня, он привычно перекосился, но тут же спрятал свою нелюбовь в карман. Видно, вспомнил про размер моего наследства. Деньги всегда придавали мне неотразимости. Граф кисло пожелал всем доброго утра и обратился к Золтану:

— Говорят, ты сегодня разговаривал с приезжим аристократом?

— Да, папа, — послушно ответил Золтан, — и я пригласил его к нам на обед. Граф показался мне очень приятным и открытым молодым человеком.

— Ты поступил правильно, — кивнул граф. — Я даже подумываю о том, чтобы пригласить его остановиться у нас. Положение обязывает, ведь он человек нашего круга…

Шандор в кресле тихо не верил своему счастью. Я тоже оживилась, предвкушая развлечение. Буйное воображение опять подсунуло мне развеселую картинку: по замку в мыле носится бедный гость, а за ним Шандор, пытаясь поймать несчастного за полу и объясниться в любви.

— Кстати, откуда он приехал? — спросил граф Золтана, пока Шандор восстанавливал утраченный от счастья дар речи.

Золтан нахмурил брови:

— Я точно не понял, откуда-то из Скандинавии…

— Из Скандинавии! — восторженным эхом отозвался малыш Шандор.

Ох везет мне на скандинавов! Никак не хотят горячие северные парни оставить меня в покое. Кстати, о северных парнях — я вспомнила, что Ула обещал сегодня вернуться, однако время близилось к обеду, а я так и не имела счастья лицезреть рыжие кудряшки и эпатажные штанишки. Неужели небесная полиция нравов посчитала мое влияние на неиспорченную душу Помощника губительным и отняла у меня единственную мишень для метания тяжелых подручных предметов, по совокупности призванную меня еще и охранять. Ну нет, так дело не пойдет! Не дай бог, дадут мне какого-нибудь воинствующего домостроевца вместо бездарного, но покладистого скальда, что я тогда буду делать?

Я уже всерьез начала обдумывать возможности культурной диверсии, как в гостиную чинно промаршировал лакей в парике с лицом, напоминавшим картину “Перепела прилетели”, и, с трудом открыв рот, выговорил, стараясь задействовать при этом как можно меньше лицевых мускулов:

— Грф… Ингре-м-м-л… — Конец фамилии так и не смог слезть с языка бедного малого.

Граф заинтересованно приподнял брови, Шандор в своем кресле уже томно закатил глазки и принял живописную позу, чтобы произвести на графа Ингр… как его там… убойное впечатление, Золтан приосанился.

Стараясь не охать, лакей церемонно распахнул двери, и в гостиную вошел высокий молодой парень. Я на некоторое время превратилась в памятник безмерному удивлению или, лучше сказать, обалдению. С графом Басором безмятежно раскланивался одетый в изящный дорожный костюм… Ула!

Чуть-чуть придя в себя, я порадовалась тому, что сижу, иначе уже валялась бы кучей кружев на полу. Затем я тщательно протерла глаза и снова уставилась на приезжего графа. Сомнений не было — с графом и Золтаном церемонно ручкался и подпрыгивал Ула, собственной персоной. Шандор уже тянул к нему ручки, расплываясь в улыбке обожания, а я все не могла отклеиться от кресла. Наконец Ула проскакал в моем направлении, отодрал мою обездвиженную руку от подлокотника кресла, галантно ее обчмокал и произнес громко:

— Граф Улоф Ингерманланде к вашим услугам! — и тихо: — Убери глаза со лба, тебе не идет!

Тут я окончательно уверилась, что не страдаю галлюцинациями, а передо мной стоит самый настоящий Ула, только в телесном воплощении. Поэтому я довольно сносно проворочала языком свое имя:

— Княгиня Павла де Сабеле… В натуре, взаимно… О-ой, то есть… не могу выразить, как я счастлива с вами познакомиться… ну и все такое!

Ула еще раз помотал напудренными рыжими кудрями возле моей руки и повернулся к графу. Замутилась какая-то вежливая светская беседа, в ходе которой Уле было сделано предложение (нет, не от Шандора, но великосветский пуся был уже морально готов к этому) переехать в замок в качестве гостя. Ула, этот халявщик, тотчас же согласился. Даже не поломался для приличия, хрюн невоспитанный.

Шандор уже вплотную притиснулся к Уле и, как бы невзначай касаясь его обтянутой чулком коленкой, пропел сладким голоском:

— Ингерманланде, какая странная фамилия… Кажется, это название какой-то местности?

Я похолодела. И точно, этот упырь, ничего не смыслящий в географии, взял себе в погонялово название местности, в прошлом служившей причиной постоянных территориальных разборок между Швецией и Россией. Кажется, эта злополучная зона находилась где-то на берегах Невы… Ула тем временем вдохновенно навешивал лапшу на уши графу и сыновьям:

— Вы правы, моя фамилия происходит от названия местности, которой многие годы владели мои предки… но сейчас эта территория принадлежит России, поэтому я живу в Швеции и владею скромным замком и несколькими тысячами десятин земли…

Вот заливает! Я невольно восхитилась. И хоть бы покраснел раз — куда там! Вранье лилось мощным потоком, поэтому я даже вынуждена была предупреждающе закашляться, чтобы Ула хоть на минуту заткнул фонтан. Ула наконец сообразил, что хватил лишку, и примолк.

Последовавший обед я запомнила как образец кошмара для интеллигента. Мне постоянно приходилось толкать Улу ногами под столом, чтобы тот следил за своими манерами. Где-то тысячу лет сидевший на диете Святого Антония (один из первых святых, объявивших голодовку), Ула скромно нажирался на следующие тысячелетия, а у меня от одного вида оголодавшего недоангела пропал аппетит. Правда, к восьмой перемене блюд Ула вспомнил, что заделался под аристократа, и мужественно отказался от какой-то фигни, культурно уложенной в соусе на серебряных блюдечках. Но в принципе Ула мог хоть руками есть — никто бы, кроме меня, не заметил. Шандор влюбленно растекся по стульчику и шалыми затуманенными глазками обозревал пространство. Золтан опять занимался архитектурным строительством в собственной тарелке, а папа граф, всегда отличавшийся хорошим аппетитом, за весь обед ни разу не поднял глаз от своей тарелки, чавкая не хуже Улы.

Наконец все закончилось. Я с трудом уползла в свою комнату и выпала там в осадок. Пуся Шандор взялся показывать Уле замок, при этом прицепившись к парню как нестандартно ориентированный клещ. Слава богу, Золтан вызвался их сопровождать.

Замок Ула посмотрел подозрительно быстро. Не прошло и часа, как дверь моей гардеробной отворилась, и оттуда выплыл немножко ошарашенный Ула. Я уже ничему не удивлялась, но для порядка спросила:

— Как ты сюда попал?

— Куда именно? — уточнил Ула. — К тебе в комнату или вообще в Венгрию?

— Начни с простого, — устало посоветовала я.

— Меня поселили в соседней комнате, — просветил меня этот образец жизнерадостности и веселья. — По-видимому, раньше это были смежные спальни, так что наши гардеробные соединяются дверью. Пришлось, правда, сломать замок…

Я пробурчала:

— Ты поаккуратней там, ломальщик… Что люди подумают, если узнают, что ты двери с петель сносишь, чтобы пробраться ко мне в спальню?! А тут, между прочим, живут два моих жениха и предполагаемый свекор, чтоб ему десять таких невесток, как я, заполучить! А теперь колись, где ты себе тело взял?!

Ула шумно плюхнулся рядом со мной на кровать и попытался обстоятельно объяснить:

— Помнишь, я говорил тебе об экстренном плане защиты?

Я порылась в скудном содержимом своей тыквы и припомнила, что Ула лепетал нечто подобное в день нашего сюда залета. Господи, это же было только вчера, а кажется, целый месяц прошел!

— Ну помню, — проворчала я. — И что, этот план состоит в том, чтобы твоя бессмертная душа обросла жирком и стала видной?

— Точно! — восхитился Ула моей сообразительностью. — Видишь ли, в самом крайнем случае, если подопечному угрожает серьезная, но незапланированная опасность, его Помощнику выдают тело, чтобы… э-э… обеспечить надлежащую охрану.

— Под расписку выдают? — почему-то спросила я.

— Не без этого, — вздохнул Ула. — Но, как правило, мы редко возвращаем тела в надлежащем виде. Дело в том, что в критический момент телом обычно закрывают подопечного. Ну, от пули там или ножа…

Я поучительно произнесла:

— В критический момент закрывают не от пули… И уж тем более не телом. А что ты, кстати, там болтал про незапланированную опасность? Что, бывает еще и спланированная?

— Конечно, — кивнул Ула. — Тогда Помощник не имеет права вмешиваться, потому что так предопределено. В мои времена говорили “полотно уже соткано”, то есть чему быть…

— Того и наливать, — ввернула я. — Все с вами ясно. Ну ладно, надеюсь, ты все-таки вернешь свою новую тушку целой и невредимой. Я вовсе не хочу, чтобы меня закрывали от ножа или обреза. Хотя все к тому идет. Кстати, как тебе понравился малыш Шандор? Он уже предложил тебе свое горячее любящее сердце и потную ручку?

При упоминании о Шандоре Ула вздрогнул и невольно перекрестился:

— Знал бы, что здесь водятся такие голубые фламинго, попросил бы сделать себя женщиной. Хотя с женскими телами у нас напряженка.

— Почему? — заинтересовалась я. — Технология утеряна? По античным статуям бабу особо не сваяешь.

— Нет, вовсе нет. Просто женщины чаще склонны бросаться на баррикады, — неумно съязвил Ула.

— Зато некоторые мужчины в это время прячутся на женской груди, — отпарировала я. Ула завял и сменил тему разговора:

— Я был приятно удивлен, когда, вернувшись, обнаружил замок в первозданном состоянии, а всех его обитателей живыми и невредимыми. Что случилось? Неужели ты и вправду решила последовать моему совету и сидела тихо?!

— Ну-у почти, — заскромничала праведная я. — Вот только…

Далее последовал живописный рассказ об огуречном лосьоне, о грязной двери, дедуле с берданкой, Руде в кустах, полетах в окно с приземлением в сирень, подслушивании под окнами, об обещании помочь Шандору вызвать духа Жужи… Всю эту красоту увенчал мой артистичный пересказ в лицах о походе за ключом с наглядной демонстрацией единственного уцелевшего валенка и ключа.. С каждым моим новым приключением Уле становилось все хуже и хуже. Когда я описывала, как засадила кота в кадушку, мой Помощник зашарил безумными вращающимися глазенками по комнате.

— Сливовицы нет, — предвосхитила я его естественное желание. — Вот, правда, огуречный лосьон неплохо идет… Так вот, потом я ломанулась обратно и в кухне наткнулась на эту упыриху Фанни с ее мерзким котом в обнимку. А эта слабонервная как завизжит: “Привидение! Привидение!” На себя бы позырила, кошмариха ночная!…

— Стой! — выдавил Ула. — Подожди, дай мне соскрести мозги со стенок черепа… Господи, почему я не прочитал гороскоп, когда мне дали эту везучую динамитную шашку в подопечные? Охранять ее то же самое, что сидеть на активированной мине в мокрых трусах!

Я недовольно заметила:

— Что это тебя все на какие-то минометные изыски тянет. И при чем здесь гороскоп? Ты что, его читаешь? Каким образом?

Ула охотно пояснил, отвлекаясь от перечисления боеприпасов, на которые я была похожа. Хорошо, что хоть только внутренне…

— Видишь ли, у нас несколько парней охраняют астрологов. Ну и тырят у них гороскопы с прогнозом на день. Весьма занимательное чтение…

— Дурдом! — среагировала я и продолжила описание своих приключений.

Ула мужественно дожил до конца. Наконец он окончательно встряхнулся, выражение его личика стало более осмысленным, а руки перестали дрожать мелкой дрожью.

— Кошмар! — выдохнул он. — Ну и что же нам теперь делать?

— Как что? — удивилась я. — Открывать комнату Жужи. Этим и займемся после ужина. Ты на стреме постоишь…

Ула нервно сглотнул и поправил кружевное жабо на вспотевшей шейке:

— Может, не надо?

— Надо! — строго сказала я. — Сам велел мне расчухать, что с этой Жужой стряслось. Вот погоди, мы с Шандором еще тут спиритический сеанс замутим! Он так страстно ухватит тебя за ручку и будет томно вздыхать, изображая медиума…

Лучше бы я этого не говорила. Ула прислонился к столбику, подпиравшему балдахин, и на некоторое время изобразил издыхающего рыжего лебедя. Так артистично шейку выгнул, подлец! Я сбегала за лосьоном и как следует обрызгала моего обморочного. От запаха спирта Ула пробудился и изъявил понятное желание ознакомиться с содержимым флакона поближе. Я не дала. Рудю после этой взрывоопасной смеси отпаивали самогоном, а я чем буду освежать этого рыжего невротика? Французскими духами? Нет уж, увольте!

Нанюхавшись лосьона, Ула смирился с необходимостью обшарить комнаты Жужи на предмет обнаружения там компрометирующих фенек и орудий убийства. Я лично не сомневалась, что найду там набор окровавленных ножей или пулеметную установку, на худой конец. А может, там лежит мумифицированное тельце самой Жужи. Вот было бы здорово — я бы на настоящую мумию потаращилась бы! А то Ула, этот бюрократ и перестраховщик, крепко-накрепко запретил мне выезжать куда-либо из России, и в частности в Египет. Ему, видите ли, хочется, чтобы последующие поколения людей любовались нормальными целыми пирамидками и стильными мумиями, а не разнесенными развалинами и обрывками бинтов! У парня мания, ей-богу!

До ужина Ула еле дожил. При одной мысли, что ему, благополучному недобитому сыну Торбьерна Мохнолапа (или как его там), придется как пошлой воровской шестерке дрожать на шухере, рыжик чувствовал тошноту и головокружение… В общем, малыш не выдержал и не ко времени изъявил активное желание поучаствовать во взломе с проникновением. Ох, не вовремя ему приспичило изображать благородного тушканчика. По его вине мы и вляпались… Но обо всем подробнее. После ужина я выудила заветный ключик из-под перины и отправилась в конец коридора. Ула наконец отбился от рукастых лапок Шандора и, сославшись на головную боль, сбежал от пусика. Нервно оглядываясь (Ула заразил!), я трясущимися руками ковыряла ключом в замке. С десятой попытки замок поддался, и мы с превеликим трудом отодрали дверь от проема на несколько сантиметров. Я поглядела на бледнеющего Улу и решительно протиснулась в щель. Малыш пролез за мной, кажется, шепча молитву.

Сказать по правде, я чувствовала себя не лучше. Последний раз я совершала кражу со взломом в классе этак шестом, когда мы с одной боевой подругой проникли в учительскую, сперли оттуда классный журнал и устроили его ритуальное сожжение на местной помойке. Да нет, что я говорю! Последний раз я лазила через окно в кабинет учителя ОБЖ за припрятанной в противогазной сумке заветной порцией сивухи. И было это на выпускном вечере. Вы не думайте, я не для себя лазила. Просто сам учитель ОБЖ уже лыка не вязал и никак не мог попасть в замочную скважину ключом. В результате ключ заглох и сломался прямо в замочной скважине. А похмелитъся страсть как хотелось! Поэтому ОБЖшник безошибочно определил меня как самую трезвую и соответственно одетую (на свой выпускной я заявилась в потертых джинсах и майке с надписью “Пиплы, коцайте тикеты!”) лезть в окно за вожделенной бутылкой. Зато пока я торчала задницей в окне, обозревая кабинет в поисках означенной сумки, местное телевидение засняло мой задний фасад на камеру и опубликовало снимок в местной газетке с подписью: “Так развлекается молодежь!” Слава богу, что я еще в десятом классе выиграла неформальный конкурс, проходивший под лозунгом “Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!”, а то стыда не обобралась бы!

От сладостных воспоминаний меня отвлек поскуливающий Ула:

— Че делать-то будем? — ныл он. — Че ты застыла и глупо улыбаешься?

— ОБЖшника вспоминаю, — честно ответила я. — Мировой мужик. Из всех учителей я его больше всех любила. Бывало, скинемся на водяру, и нету контрольной… А уж как мы противогазы мерили!…

— Знаю, знаю, — поморщился Ула. — И как вы директоршу этими противогазами в темном коридоре пугали, тоже знаю. Давай лучше приступим к делу. Обыщем комнату и свалим побыстрее!

Мы принялись за дело прямо-таки с комсомольским пылом и вдохновением. Но, старательно обшарив всю комнату, не нашли даже самого завалящего окровавленного ножика, не говоря уж о мумии или лысом черепе! Только в пыли извозились по самые уши. А уж нашли-то всего ничего — кучу Жужиных шмоток, ночные туфли, облюбованные мышами, набор всяких притираний и замазок, пару французских любовных романов и еще много подобной фигни.

Мы разочарованно плюхнулись на кровать. Ула сердито сопел и бубнил себе под нос что-то крамольное. Мол, нечего было лезть, если, кроме мышиной свадьбы, тут ничего интересного нет. Я популярно объяснила парню, что не обладаю даром предвидения, так как мой Помощник не потрудился, как в прошлый раз, запастись пузырьком с волшебной настоечкой, пробуждающей всякие сверхъестественные способности. Ула вообще обиделся и заявил, что ему и за тот пузырь так вставили, что мало не показалось!

Вот так мы переругивались, пока Улу не осенила счастливая мысль заглянуть под кровать. Я, как обычно, съехидничала и поинтересовалась, не желает ли он там понаблюдать продолжение мышиной свадьбы. Ула стойко молчал и мужественно рылся под кроватью. Внезапно он издал победный вопль, похожий на приветственное кукареканье петуха при ознакомлении с новым гаремом, и вытащил из-под кровати кучу грязных тряпок.

Я невоспитанным сарычем налетела на тряпки, оказавшиеся скомканным платьем, до ужаса грязным и запыленным. Ула заинтересованно пыхтел рядом и тоже всюду совал руки. В результате общих усилий мы размотали платье, чуть не порвав его при этом. Оттуда выпала изящная тетрадочка в сафьяновом переплете, исписанная мелким почерком с завитушками и росчерками. Ясен пень, сперва мы вцепились в тетрадку, но скоро поняли, что скорее порвем ее на две части, чем уступим друг другу. Поэтому тетрадку пришлось отложить и переключить внимание на платье, благо там предоставлялась более широкая возможность за что-то уцепиться.

Платье было нежно-голубенького цвета с кучей кружев и оборок. Но не это было главное. Сбылись мои мечты — почти весь подол платья был залит кровью. Не было сомнений в том, что засохшее бурое пятно, сплошняком украшавшее подол, когда-то текло по чьим-то венам бурным алым потоком (о, как я завернула!).

— Точно, ее убили, — вынесла я авторитетное суждение. — Глянь, сколько кровищи вытекло.

— Странно как-то, — сомневался Ула. — Посмотри, на платье нет никаких разрезов или дырок. Как же ее убили?

— А… коварный удар был нанесен выше линии декольте! — нашлась умная я.

— А почему тогда запачкан только подол? — подловил меня Ула. — Как это, интересно, у нее брызнула кровь? Минуя рюшки выреза и лиф, она старательно обляпала подол, так, что ли?

Я схватила платье. И в самом деле, лиф платья был безукоризненно чист, что совсем не сочеталось с теорией удара выше декольте. Я еще раз напрягла свой мозг и выдала почти правильную догадку:

— Такое впечатление, что на нее брызнула чья-то кровь… Ты уверен, что на платье нет порезов? — Я в который раз придирчиво ощупала подол, но платье было, как назло, целехоньким. — Как же это могло получиться? И чья это может быть кровь?

Ула только открыл рот, чтобы сказать что-то умное, как в коридоре послышались шаги. Я вздрогнула и застыла на месте. Ула действовал мобильнее. Он ухватил меня за руку, и в следующий момент мы уже сидели в гардеробной Жужи за кучей пыльных платьев. Я все так же потрясенно прижимала к пузу платье и тетрадку.

— Может, он не зайдет сюда? — прошептала я, но тотчас же примолкла и постаралась стать похожей на старое платье, потому что мы явственно услышали скрип отворяемой двери. Несвоевременный посетитель медленно обошел всю комнату, и с каждым его шагом мы все больше и больше влипали в стенку гардеробной. Я поглядела на Улу. По его абсолютно белому личику, выгодно контрастировавшему с грязной стеной, было видно, что сейчас он как никогда хотел стать бестелесным облачком. Сама я, наверное, выглядела не лучше, потому что при взгляде на меня Ула начинал дрожать сильнее.

А третий лишний все топал по комнате, действовал на нервы. Наконец он, кажется, собрался уходить. Шаги потихоньку удалились, мы услышали стон закрываемой двери, и — о ужас! — скрежет ключа в замке.

— Ты оставила ключ там? — в ужасе прошептал Ула.

— А что я могла сделать? — яростно прошептала я. — Выползти из гардеробной, сказать: “Ой, мы ключик забыли! Выйдите и войдите еще раз?!” И вообще, все ты виноват! Почему ты отказался стоять на шухере? Сейчас бы не вляпались!

Ула покраснел, низко опустил голову и засопел покаянно:

— Я немножко испугался. Вдвоем все-таки не так боязно…

Вот так всегда! Что ж, против чистосердечного признания не попрешь, поэтому я погладила Улу по голове и поползла к замочной скважине с целью выяснения обстановки.

Чуть не оставив глаза в дырке для ключа и интенсивно ползая вокруг нее на карачках, чтобы добиться наиболее выгодного ракурса, я наконец убедилась, что комната пуста. Тогда мы с Улой выскочили из гардеробной и ломанулись к двери. К сожалению, мы не страдали слуховыми галлюцинациями, и дверь действительно оказалась заперта.

Мы с Улой сползли на пол и принялись дружно шевелить мозгами и всяким другим содержимым наших тыковок в поисках спасения. Но сегодня серое вещество явно объявило забастовку и категорически отказалось не только шевелиться, но и даже подавать признаки своего существования.

Ула только вздыхал от разочарования и испуга да мотал головой. Наконец он немного пришел в себя и попытался перейти к решительным действиям. Встав на стул, он принялся деловито уродовать оконные ставни.

— Продолжаешь акт вандализма? — спросила я заинтересованно. — Понимаю, уж если выпало нам тут сидеть, так почему бы не сломать еще что-нибудь. Выбор большой… Ой, слушай, я тогда забиваю себе вон тот гадкий столик в стиле депрессивного психоза. И почему все так западают на антикварную мебель? Такой вот столик хорошо бы смотрелся только разве что в моей бывшей школе, хорошо бы сочетался с общим психологическим настроем…

Ула пыхтел и продолжал выламывать оконную раму. Вот он закончил издеваться над графским имуществом и распахнул окно. Но даже без рамы дырка в стене, гордо именуемая окном, была, как мне казалось, слишком мала для мощной тушки Улы. Как я уже говорила, даже в свою бытность духом, Ула являлся мне в объеме двухметрового шведского холодильника, вскормленного исключительно рыбой и пивом. А уж когда ему выдали тело!…

Ула просунул голову и большую часть туловища в оконце. Я испугалась, что сейчас он разворотит каменную стену, и на всякий случай отошла подальше. В комнате сразу потемнело, так как Ула заткнул собой единственный источник света.

— Ну что там? — крикнула я с безопасного расстояния.

— Ничего особенного… Какой-то старый пер… пожилой мужчина пенсионного возраста со странной байдой на плече и бутылкой в руке отмечает что-то в кустах.

— Это местный сторож, — просветила я парня. — Ты не мотайся там во все стороны, а то он тебе засветит солью промеж глаз. Эта музейная байда — дедова берданка. Он тут знаешь как всех блюдет!

Вот не знаю, как спереди, а сзади было очень заметно, что Ула испугался. Он рванулся обратно, но…

— Ты застрял! — потрясение завопила я.

— П-похоже на то!

Я застыла в неожиданном припадке столбняка. Вот это ситуация! Мы теперь замурованы с двух сторон. Дверь запер неизвестный доброжелатель, а единственное окно было накрепко заткнуто задницей Улы. Не спорю, попка Улы в средневековой раздолбанной раме смотрелась очень экзотично, но сейчас я бы предпочла вид из окна. И желательно, чтобы окно это было…

Додумать я не успела. Ула активно задрыгал ногами и задвигал вышеозначенной частью тела, пытаясь пропихнуть себя хоть в какую-нибудь сторону. Попытки его почти увенчались успехом, но несколько в другом направлении. Мой Помощничек начал медленно, но верно вываливаться из окна. Я наконец-то пришла в себя и кинулась спасать Улу. Ухватив его за дергающуюся ногу, я бормотала:

— Не умеешь ты с телами обращаться. Тебе его только выдали, а ты его уже застрял в окне, — от перепуга я начала неправильно строить предложения. — Чем ты будешь заслонять меня от бандитской пули? Да не пихай свои боты мне в нос! В это время еще не придумали пластических операций… Блин, какой ты тяжелый… Одни ноги по пуду каждая… — Я немного ослабила хватку, чтобы перевести дух.

Ула испуганно заверещал, когда я попыталась переложить поудобнее его копыта и немножко не удержала равновесие. Ничего не поделаешь, я покорно взгромоздила его конечности себе на плечи и присела на пуфик в ожидании развития действия. А никакого развития не наблюдалось. Я глупо пошутила:

— Еще немного и придется вводить почасовую оплату… за выжимание тяжестей, ох! Ладно, что делать будем? Я долго тебя не продержу… Не знаю, чем ваши тела откармливают, но явно не растворимыми супами из пакетиков.

Ула невнятно замычал и еще раз попытал счастья. Вырваться из страстных объятий оконной рамы бедняжке не удалось, только рубашка на пузе подозрительно затрещала.

— Лучше не крутись, — посоветовала я. — Иначе будешь торчать здесь в обнаженном варианте, а это щекотно в твоем положении.

— Что же мне делать? — простонал Ула.

Я ободряюще хлопнула его по заду и предложила:

— Слушай, а может мне Шандора позвать? Уверена, он будет счастлив подержаться за твою ножку…

— Замолкни! — взвыл Ула.

Сзади раздалось хриплое хихиканье. Я испуганно обернулась, чуть не уронив с себя ноги Улы. Передо мной в воздухе висела Мэри Джейн с неизменной дубинкой через плечо и папиросой в углу рта. Она восхищенно воззрилась на меня:

— Ну, подруга, ты и крута… Боевая девка! Я еще не додумалась мужиками окна затыкать!

— Это он сам… — растерянно пролепетала я. У Мэри Джейн вывалилась папироса изо рта:

— Вот это да! Ваще… Ну понимаю, от меня мужики на стенку лезли, но вот чтобы в окна! Как тебе это удается?! Вот это, я понимаю, жесткий диалог!

— Ты не поняла, — попыталась объяснить я. — Он там сам по себе застрял… Я тут ни при чем.

— Тоже мне экстремал! — фыркнула Мэри Джейн. — Хотя, в принципе, картинка вышла очень красивая. Знаешь, с этой стороны он мне даже нравится… Может, оставим его так торчать? Я ему еду носить буду, так и быть. Самцов надо кормить.

Все время, пока мы с Мэри Джейн беседовали, Ула нервно крутился в оконном проеме. Наконец он не выдержал и дрожащим голосом вопросил:

— С кем ты там разговариваешь? Надеюсь, сама с собой…

— Мэри Джейн пришла тебя проведать, — елейно пропела я.

Ула задрожал всем телом. Не удивлюсь, если он поседел от ужаса, но с этого ракурса я не могла лицезреть его голову. Мне досталась лучшая часть…

— Что она здесь делает? — завопил Ула. — Феминюга, зараза! Мужеубийца!

— Поосторожней, у нее дубинка! — предупредила я.

— Рад тебя видеть, Мэри Джейн, — у Улы сработал инстинкт самосохранения.

Мэри Джейн, к счастью, не расслышала или сделала вид, что не расслышала красочных эпитетов, которыми ее наградил Ула, и с ухмылкой кивнула его заднице.

— Я взяла отпуск на пару часов, — сообщила она. — После того, как Лорел вышел из несознанки, его родственнички взялись беречь парня как тухлую торбу…

— Писаную, — поправила я.

— А что, писаная не тухлая? — уставилась на меня прогрессивная девушка и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Мама теперь сама кормит Джеральда и дежурит под дверью нужника, когда он туда ходит. Его невеста спешно переехала к нему в дом и готовится к свадьбе, потому что считает, что Джеральд специально впал в кому, чтоб на ней не жениться. В общем, теперь Джеральда охраняют по полной программе, и я решила навестить вас. Вижу, что появилась вовремя — ты опять влипла. Это немудрено, когда Помощник — мужчина. По статистике…

Ула начал дрожать. Уж не знаю, от ярости или от страха, но Мэри Джейн своевременно сменила тему:

— Могу вам помочь, если хотите, — прямо передо мной шлепнулся ключ от комнаты. Я изумленно открыла рот, а Мэри Джейн скромно сказала. — По-моему, это должно помочь.

— Вот спасибо! — радостно заорала я. — Ула, Мэри Джейн сперла для нас ключик! Кстати, у кого?

— Не имею права говорить, — покачала головой Мэри Джейн. — Меня здесь вообще нет. У тебя галлюцинации, ясно?

Я кивнула головой и поправила Улу в окне. Мэри Джейн задумчиво произнесла, глядя на мои упражнения с его ногами:

— Как же его вытащить?.. По-моему, у вас, русских, есть какая-то сказка про такой… национальный овощ, который сидел в тюрьме… Нет, я что-то путаю. Что-то посадили и потом вытаскивали за хвост. Нет, не за хвост, как это по-русски?

— Ботва! — просветила я. — Ты имеешь в виду сказку про репку. Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, жучка за внучку, кошка за жучку, мышка за кошку… и хвостик в розетку. Вот и вытащили репку… А что, это идея! Сейчас, упрусь ногами во что-нибудь и потяну Улу за ноги. Может, вытащу.

Я пододвинула ближе тот самый пошлый столик, что подлежал немедленному уничтожению, уперла в него ноги и как следует потянула на себя Улу. Раздался страшный треск, и Ула пробкой вылетел из окна почти в первозданном состоянии, оставив в окне большую часть костюмчика.

— И всего-то, — презрительно сплюнула Мэри Джейн. — А сколько пафоса, трагедии!

Ула придержал спадающие остатки штанов и, набычившись, попер на Мэри Джейн. Зрелище было, конечно, не для слабонервных. Представьте себе, как здоровенный мужик с всклокоченными рыжими кудрями, в живописно спадающем располосованном тряпье, с безумными, налитыми кровью глазами, молчаливо и угрожающе, как неисправный комбайн, ломит по направлению к висящей в воздухе девушке с явным намерением оставить от нее рожки да ножки.

Мэри Джейн оказалась сообразительной. Быстро попрощавшись, она моментально растворилась в воздухе, прямо перед носом у Улы, оставив бедного парня яростно клацать зубами и тыкать кулаками в воздух. Я попыталась успокоить своего Помощника:

— Да ладно, не злись. Все-таки местами она очень хорошая. Вот даже ключик нам принесла… А что она тебя обижает, так это ей, суфражистке, по штату положено. Планида у них такая.

Ула популярно объяснил мне, куда бы он засунул всех суфражисток и иже с ними, если б на то была его воля.

— Все там не поместятся, — резонно заметила я. — И вообще, хватит изображать в лицах избиение феминисток. Нужно валить отсюда и по-быстрому. А не то нас еще раз сто успеют запереть и даже замок привесить сверху.

Ула послушался меня, и мы в рекордно короткие сроки покинули злополучную комнату. Я тотчас же отправила Улу переодеваться, а сама завладела заветной тетрадкой и предвкушала интересное чтение на сон грядущий.

Тетрадь оказалась Жужиным дневником. Много страниц было вырвано или запачкано кровью, так что разобрать мне удалось немногое. В основном уцелевшие страницы были посвящены описанию достоинств некоего кавалера, мол, какой он красивый, образованный, добрый, предупредительный. Имя не указывалось, но я сообразила, что это может быть кто угодно, но только не граф Басор. Если он добрый, воспитанный красавец, то я вообще юная чаровница. Значит, Жужа кого-то привечала тайком от муженька. Или не тайком? Одна из последних записей содержала подробный отчет о том, как вышеозначенный молодец просил Жужиной руки, сердца и приданого. Значит, Жужа в это время еще не была замужем. Но почему тогда она вышла за Басора, а не за милого ее сердцу кавалера? Последняя запись, как мне показалось, многое прояснила:

“17 июля 1764 года.

Я ненавижу этого ужасного человека. У него змеиные глаза и отвратительный шипящий голос. Сегодня я переезжаю в его замок. Я не вынесу этого! Как ужасно, что мне придется жить там!”

Это была последняя запись. Скорее всего, она была сделана перед самым отъездом — буквы разъезжались в разные стороны, было видно, что Жужа очень спешила, когда писала эти строки. Значит, ее выдали замуж против воли. Обычное явление в те времена. Несомненно, человеком-змеей, так красочно описанным Жужей, был граф Басор. Сходство графа с упомянутым земноводным или пресмыкающимся (не сильна в зоологии) было просто-таки родственным, а если подумать, то и наследственным.

Дверь моей гардеробной открылась, и вошел Ула в новом костюмчике, старательно расправляя кружева на рукавах сорочки.

— Есть что-то интересное? — кивнул он в сторону тетрадки.

— А то! — порадовала его я. — Похоже, у Жужи был хахаль, который незадолго до ее свадьбы с Басором сам намеревался стать ее мужем. Больше мне разобрать не удалось — тетрадь в жутком состоянии.

Ула пролистал тетрадь, пытаясь прочитать хоть какие-нибудь слова на испачканных страницах.

— Смотри, — сказал он, тыкая пальцем в предпоследнюю страницу, густо измазанную кровью. — Здесь, кажется, слово “венчание”.

Я пригляделась. Точно “венчание”!

— Значит, они обвенчались и уехали сюда, в замок Басор, — сделала я умное заключение. — Вопрос в том, мог ли Жужин возлюбленный последовать за ними? А вдруг они тайно встречались и граф об этом узнал? И Жужа убежала вовсе не с цыганами, а с поклонником своим?

— Вполне вероятно, — задумчиво покивал Ула, — но как-то слишком мелодраматично. И потом, ты сама говорила, что возможность побега исключена.

— Не я, а Шандор. Но он говорил, что Жужа не могла убежать с цыганами, потому что любила комфорт, а с поклонником это вполне возможно.

— Что возможно? Комфорт? — удивился Ула. — Какой же это комфорт — жить где-то под чужим именем, скрываться ото всех и к тому же не иметь возможности пожениться?

Я приуныла. Действительно, сбежать Жужа могла только в результате сильного и буйного помешательства на любовной почве, а такое, по рассказам, на нее похоже не было.

— И при чем здесь тогда это спрятанное платье и дневник? — гнул свою линию Ула. — Чья на них кровь? И почему их спрятали, а не уничтожили? Платье вообще можно было постирать…

— Может, думали, что пригодится, — предположила я. — Вон, Моника Левински два года платье не стирала, и пригодилось ведь!

— С тобой невозможно серьезно разговаривать! — Ула театрально воздел к небу руки. — Ты можешь рассуждать нормально?

— Не могу, — честно призналась я. — Меня еще в школе за это из класса выгоняли.

Ула только горестно вздохнул. Видно, тогда ему пришлось попотеть, чтобы уладить все с директорским Помощником. Я благоразумно сменила тему:

— Тут есть одна горничная. Ее зовут Тамила. Так вот, она знает, что случилось с Жужей, и на сто процентов уверена, что ее нет в живых. Надо бы ее расспросить об этом, но я не знаю, с какой стороны к ней подступиться. Не могу же я вот так промаршировать к ней и как ни в чем не бывало спросить, что она делала одной темной ночью четыре года назад.

— А ты все-таки попробуй, — посоветовал Ула. — Вдруг она просто жаждет с кем-то поделиться своими переживаниями. Вчера вот, например, была ночь проводов привидения, все были очень откровенны друг с другом. Вдруг она там начала делиться со всеми описанием своей встречи со сверхъестественным…

Я некультурно зевнула. Мы проторчали в комнате Жужи достаточно много времени, так что сейчас была уже глубокая ночь. Ула понял намек и удалился, прихватив с собой тетрадь.

Я подумала и дернула за шнурок колокольчика. В конце концов, лакеев все равно в семнадцатом году отменили, так что сейчас еще можно попользоваться. На шум явилась заспанная служанка, имя которой я до сих пор не удосужилась узнать. Выдергиваясь из платья, я спросила девицу:

— Как себя чувствует Фанни?

— Ей уже лучше, — охотно ответила девица, — правда, она еще немного нервная.

— Ну, будешь тут нервной, — заметила я. — Небось, вчера каждый вспомнил какую-нибудь жуткую историю.

— Ваша правда, — оживилась девица. — Вот кухарка рассказывала…

— А неужели Тамила ничего не рассказывала? Она ж у вас славится своим знанием страшных историй.

— Господь с вами, — уставилась на меня девица. — Вы, верно, перепутали ее с Маркой.

— Почтовой? — спросила я.

— Не, свинячьей.

— Какой? — с ужасом спросила я.

— Ну она дочь местного свинопаса, — пояснила горничная, расправляя мое платье. — Вот она-то всегда и рассказывает всякие страшные истории. И про черта в церкви, и про попа, который летал по ночам, и про заколдованный кабак… А Тамила никаких историй не знает, правда, все время намекает, что видела нечто такое, что и рядом не стоит со всеми страшными историями.

Я подскочила на кровати:

— Что же это она видела? Ты знаешь?

Служанка покачала головой и зевнула:

— Нет, госпожа княгиня, не знаю. Вот только вчера она вдруг разговорилась и стала рассказывать что-то про то, как видела какую-то женщину в церкви поздно ночью несколько лет назад, но тут Марка начала историю про заколдованный кабак, и мы перестали ее слушать.

Я отпустила горничную, сердито задула свечу и приготовилась в кои-то веки провести ночь как обычный нормальный человек в своей постели.

Не тут-то было. Где-то заскрипела дверь. Через несколько секунд я сообразила, что это скрипит дверь моей гардеробной, и подскочила на кровати. Из гардеробной высунулся насмерть перепуганный Ула в ночной рубашке и со свечой в трясущейся руке. Аккуратно прилепив свечу на мой столик, он ринулся к моей кровати и попытался заползти под нее. Поскольку расстояние от кровати до пола было максимум десять-пятнадцать сантиметров, я некоторое время с интересом наблюдала, как Ула изображает из себя перекормленного ужа, а затем спросила:

— Тебе понравилось застревать или то, как я тебя выдергиваю?

Ула поднял на меня перепуганные глазки и пролепетал:

— Кто-то ломится в мою комнату!

— Вампир! — обрадовалась я. — Пошли, позырим!

Ула побледнел еще сильнее и возобновил свои попытки пролезть под мою кровать, приговаривая:

— Я еще жить хочу… В кои-то веки мне тело дали, и все норовят его попортить.

Я решительно слезла с кровати и отправилась в комнату Улы, чтобы проверить, кто там к нему ломится. Лично у меня были свои подозрения на этот счет.

И правда, в дверь комнаты кто-то скребся. Мягко так, деликатно, ненавязчиво. Я поборола сильнейшее желание открыть дверь и посмотреть на ночного гостя и вернулась к себе. Ула уже успел заползти где-то между первой и второй перинами и тихо стучал зубами от страха. Я присела в кресло и сообщила:

— Если это и вампир, то очень воспитанный. Он не делает попыток взломать дверь, не зовет тебя замогильным голосом, а просто намекает на возможность более тесного контакта.

Ула всхлипнул от ужаса. Я пригорюнилась, подперла щеку ладошкой и жалобно уставилась на своего Помощника. И как это я забыла, что он немного трусоват? Вообще-то глядеть, как двухметровый мужик корчится от ужаса у тебя под матрасом, было довольно занятно с точки зрения сюрреалистического экспрессионизма. Кафка, наверное, от счастья сразу бы настрочил что-нибудь с расчетом на Нобелевскую премию. Причем ему бы дали столько денег, сколько бы он смог унести, только бы он больше не писал ничего подобного. Но Кафка Кафкой, амне наблюдать за Улой было не так весело. Если твой Помощник постоянно прячется то в кустах, то у тебя на груди или под твоим матрасом, это наводит на неприятные мысли. Как говорили древние викинги, Ула мало мухоморов ел. И правда, еще в первый день нашего визуального знакомства Ула признался мне, что никакие мухоморы не смогли вывести у него желания уползать куда подальше всякий раз, когда его воинственные сородичи начинали похваляться остротой своих боевых топоров на соседских черепушках.

Ула немножко угрелся под периной, осмелел и подал голос:

— Может, он ушел?

Я прислушалась. Нет, в коридоре до сих пор раздавалось тоскливое царапанье в дверь. Я подумала, взяла свечу, отворила свою дверь и выглянула в коридор.

Перед комнатой Улы сидел Шандор в небесной красоты ночной рубашке, розовом халате и колпачке с кисточкой. В одной руке он держал небольшую книжицу, а другой скребся в дверь.

— Шандор, кисуля, что вы здесь делаете? — спросила я.

Парнишка перевел на меня невозмутимый взгляд и застенчиво ответил:

— Такая луна. Я подумал, может быть граф Ингерманланде захочет насладиться прекрасной любовной лирикой в загадочном мистичном свете.

Мои нервы не выдержали. Я прислонилась к косяку и захохотала, как стадо бешеных гиен. Шандор непонимающе моргал, Ула трясся под матрасом, а я смеялась так, что начала икать.

— Идите спать, милый… ик! Шандор! — попыталась я воззвать к рассудку моего теоретического жениха. — Наверное, сегодня граф не хочет любоваться луной и слушать стихи… ик!

Шандор настырно раскрыл свою книжонку и решил взять Улу штурмом. Громко и заунывно он забубнил, прижав губки к замочной скважине:

Моя любовь, не описать словами,

Как мне приятно любоваться вами…

— Особенно, когда в натуре являетесь вы мне, влюбленной дуре! — громко закончила я поэтические изыскания Шандора. — Идите спать, мой милый. Право, вам не стоит тревожить графа. Скорее всего он… ик, крепко спит. И не сидите на холодном полу — застудите попу и все… ик! остальное, если оно вам, конечно, нужно.

Шандор насупился и завздыхал подобно потревоженному самцу лося в период обрастания рогами, но подчинился моему суровому приказу и встал с пола, прижимая к сердцу заветную книжку.

— Спокойной ночи, милая Павла! — грустно сказал он. — Быть может, в другой раз…

— Спокойной ночи, Шандор, лапушка! — откликнулась я. — Не унывайте.

Проводив взглядом розовый халатик и поникшую голову Шандора, я захлопнула дверь и вернулась к Уле, который уже осмелел настолько, что робко высовывал голову из-под перин.

— Отбой! — обрадовала его я. — Это всего лишь Шандор. Он хотел почитать тебе стихи про любовь, а ты не оценил его поэтического порыва.

— О-ох! — облегченно вздохнул Ула. — А я — то думал…

— Что ты думал? Что все местные вампиры развернули целую кампанию под лозунгом “Лучшая кровь — скандинавского разлива”? — поинтересовалась я, залезая на кровать и попирая Улу, торчавшего снизу. — Кстати, ты что, надумал всерьез окопаться под периной? А ну брысь отсюда! Я, конечно, не принцесса, но и ты не горошинка. Еще осанку испорчу.

Ула покорно вылез из перин, одернул рубашку, завернулся в какой-то плед и залез с ногами в большое кресло. Я уже закрыла глаза и приготовилась заснуть, но, видя, что Ула не уходит, приоткрыла один глаз и недовольно спросила:

— Ты что, ночевать тут собрался?

Ула виновато глянул на меня и выдохнул:

— Я боюсь… А вдруг он снова придет?

— Кто, вампир? — спросила я полусонно. — Ну зови меня, я ему клыки бантиком завяжу…

— Да нет — Шандор! — Ула потупился.

Я открыла второй глаз и удивленно вылупилась на рыжего двухметрового парня, скрючившегося в моем кресле:

— Ты что, боишься этого безобидного парнишку?! Да малыша Шандора при желании плевком перешибить можно… К тому же он вполне безобиден. Стихи читает, о прекрасном рассуждает… Что ж ему еще делать, если из красивых баб здесь только я да портрет какой-то девы на стене рядом с рогами? А твоя красота сразу произвела на него неизгладимое впечатление…

Ула глянул на меня как-то диковато, внезапно вскочил с кресла и с воплем: “Эврика!” — убежал к себе в комнату. Последней моей мыслью, перед тем как я заснула, было решение непременно найти хорошего психиатра.

Наутро я проснулась в гадком настроении. Оно не улучшилось даже после того, как горничная сообщила мне, что малыш Шандор после завтрака собирается учинить прилюдно розыск могилы Жужи. Выглянув в окно, я убедилась, что зрители уже начали собираться. У кладбища торчало не менее трех десятков решительно настроенных мужиков и баб, вооруженных на всякий пожарный топорами, метлами и пучками чеснока. Вдалеке одиноко топталась белая лошадка, по одному виду которой можно было с уверенностью сказать, что нас сегодня ждет бо-ольшой цирк. Даже стоя на месте, это животное умудрялось цеплять само себя копытами. Что же будет, когда ей на хребет взгромоздят какого-нибудь деревенского живчика? Хотя живчиков до такого дела не допустят, выберут самого блаженненького.

Нет, несмотря ни на какое настроение, такую потеху упустить было нельзя. Я быстро позавтракала, неменее быстро облачилась в соответствующее случаю темное немаркое платье и привела в порядок лицо и волосы. Горничная, помогавшая мне, тоже очень спешила, из чего я заключила, что на представление соберется и вся прислуга. Интересно, кто-нибудь додумался продавать билеты? Озолотиться ведь можно на этом деле…

Шандора я нашла в библиотеке, где он мужественно отражал нападки благоразумных папы и брата. Граф Басор выглядел еще зеленее, чем обычно, и вопил, театрально хватая себя за парик и другие части тела:

— Ты с ума сошел! Зачем тебе надо устраивать этот спектакль и потакать суевериям местных неграмотных крестьян!

Золтан вторил папе:

— Шандор, одумайся. Что о нас скажет местное общество?!

Шандор обмахнулся платочком и неожиданно ясным и звонким голосом, не похожим на его обычное мурлыканье, заявил:

— Плевать я хотел на местное общество, папа! — Граф побледнел и, кажется, надолго отключился от земной суеты в ближайшем кресле. — Развлекаюсь я так, понятно?

Золтан ломанулся ко мне и призвал повлиять на Шандора. Я изобразила общую недоразвитость, закатила глазки и ответила, как подобает приличной девушке восемнадцатого века:

— Да забей ты на все… Ой, то есть, как я могу что-то приказывать взрослому самостоятельному мужчине?

Золтан скис. Шандор победно замахал платочком и старательно облобызал мою ручку:

— Милая Павла, я знал, что вы меня поддержите!

— Шандор, пуся, не стоит благодарностей!

Тут в библиотеку вошел позевывающийУла. Золтан кинулся к нему и так вцепился в полу его камзола, что я испугалась, что и второй костюмчик моего Помощника прикажет долго жить.

— О, граф, вы как раз вовремя! — взвыл Золтан, впервые изменив своей традиционной сдержанности. Ула, который с трудом выносил Шандора, изумленно воззрился на Золтана и попытался выдрать свою полу изего цепких рук. Не тут-то было. Пока Ула с вытаращенными глазами и застывшей светской улыбкой выцарапывал злосчастный кафтанчик, Золтан умолял его вразумить глупого брата и не позволить свершиться великому позору рода Басоров.

Ула проявил недостойное аристократа малодушие и заявил, что жаждет полюбоваться старинным венгерским обычаем, так сказать, на практике. Мол, он ради этого и приехал. Золтан, видя, что его инициативу не поддержали, аккуратно впал в ступор рядом с отцом.

Шандор скромно поторжествовал победу, помахал платочком над поверженными противниками и отправился к ждущей развлечения толпе. Мы с Улой последовали за ним, однако на улице постарались держаться в стороне.

Шандор же развлекался вовсю и уж, конечно, не намерен был скромно стоять в сторонке. Первым делом, он залез на какой-то холмик и оттуда обратился к народу с прочувствованным спичем о необходимости и важности ежегодного перетряхивания могил с целью обнаружения кровососущих диверсантов, маскирующихся под мирных покойников. Толпа согласно поревела, подкрепляя свое краткое и эмоциональное выступление демонстрацией топоров и связок чеснока. Тут же вертелся и церковный сторож с неизменной берданкой на плече. (Наконец-то я узнала, что его зовут Миклош.) Так вот, этот самый Миклош принародно заявил, что по такому случаю зарядил свой музейный обрез серебряной пуговицей и что ежели какой вампир только высунется из могилы, то получит серебряной пулей в… ну, куда попадет, туда и получит.

Немножко в стороне я заметила насупленную группу местных аборигенов, вооруженную чуть ли не до зубов. Не хватало только пулеметной установки. Возглавляла эту группу мрачная баба с вилами наперевес и топором у пояса, за ней маячил тихий мужик с косой и штук восемь разнокалиберных дев в возрасте от восьми до восьмидесяти, все с серпами и молотами.

Мне стало интересно, почему это бандформирование окопалось в углу, и я спросила свою горничную, которая торчала неподалеку:

— А почему вон те люди стоят в стороне?

Горничная зыркнула глазами в их сторону и доложила:

— Так это Йожкова баба с детьми, кумом и свекрухой своей полоумной. В прошлом году лошадь споткнулась на могиле старого Йожкова, но тогда свекруха сама его могилу отстояла. Как начала косой махать и выть — все и разбежались. Вместо Йожкова разрыли старую Вандиху и успокоились.

— А почему в этом году свекруха привела подкрепление? — заинтересовалась я местными разборками. — Сдает старушка, силы уже не те?

Горничная кивнула:

— Почти, но дело не в этом. Дочь старой Вандихи поклялась с косой в руках отстоять честное имя матери и вырыть в этом году старого Йожкова, чего бы ей это ни стоило, и желательно закопать вместе с ним всех остальных Йожковых. Вот поэтому и народу-то так много собралось. Всем охота посмотреть, как молодая Вандиха Йожкову охаживать будет. Хозяин деревенской гостиницы даже ставки принимает…

— Ух ты! — восхитилась я. — И че? Кто котируется выше?

— Вообще все ставят на Йожкову, — доверительно сообщила мне горничная. — Уж больно она хорошо с вилами управляется, а топор с размаху всаживает до половины в толстенный пень. Но и Вандиха не промах. Ей под косу лучше не попадаться… Да вон она и сама стоит.

И вправду, в другом углу грозно торчала вторая могучая баба с косой и набором вооруженных родственников за спиной. По ее виду можно было с уверенностью сказать, что баба настроена биться до последнего Йожкова. Я оживилась: похоже, представление будет с размахом, главное, ничего не упустить.

Шандор наконец закончил свое выступление, которое считал произведением ораторского искусства, и скромно откланялся. Из толпы выдвинули зареванного ребенка в белом балахоне, нежный возраст которого тщательно скрывал его пол. Группировка Вандихи тут же начала качать права и заявила, что дите — ставленник Йожковых и к тому же, прости Господи, девка. Йожковы привычно обиделись и посоветовали Вандюкам разуть зенки. Ребенка зажали в толпе, проверили на наличие необходимого пола и популярно доказали его родственные связи. Убедившись, что Йожковых там не было и в десятом колене, Вандюки разрешили усадить пацана на лошадь и пустить по кладбищу.

Дальше была просто потеха. Лошадка, которая, видно, выполняла этот маршрут уже раз десять, привычно протрюхала к могиле Йожкова и старательно там споткнулась, непрозрачно намекая на то, что там лежит что-то интересное. Вандюки, как стая безработных могильщиков, кинулись к могиле с лопатами, но натолкнулись на стену из Йожковых. Свекруха оседлала могильную плиту дорогого мужа и заявила, размахивая косой, что если какая-нибудь зараза из Вандюков только копнет лопатой в районе могилы ее любимого муженька, то получит в рыло без всяких базаров. Вандиха подняла в воздух свою косу и произнесла заготовленный манифест, весь смысл которого сводился к тому, что она и сама, абсолютно без всяких базаров может налупить старой Йожковой в пятак, так что мало не покажется. За козла, как говорится, пришлось отвечать…

Зрители разделились на два лагеря и стали активно болеть. Хозяин деревенской гостиницы исправно выполнял роль рефери и принимал последние ставки. Тем временем в районе могилы старого Йожкова поднялась пыль столбом, слышался только визг и сопение дерущихся, да иногда в стороны летели волосы и клочья одежды.

Поскольку зрители не обращали на то, что творится вокруг, никакого внимания, Шандор тихонько взял под уздцы лошадку и повел ее дальше. Мы с Улой с трудом оторвались от увлекательного зрелища, где Йожкова наматывала на вилы юбку Вандихи, и последовали за ним, с сожалением оставляя поле боя. Шандор, правда, заверил нас, что это мочилово будет продолжаться еще долго. Хорошая драка в этих краях — единственное развлечение.

Лошадка покорно обошла все кладбище, но более нигде не споткнулась. Тогда Шандор, воровато оглядевшись по сторонам, повел лошадку дальше в лес. Малец на лошади начал было возмущаться, но, получив горсть конфет, благополучно заткнул себе ими рот.

— Шандор, вы что, хотите искать могилу Жужи в лесу? — поинтересовалась я, бросая последний взгляд на свекруху Йожкову, окучивающую кого-то из Вандюков подручным инвентарем.

— Разумеется, моя дорогая, — кивнул Шандор. — Нельзя было ожидать, что Жужу похоронят на кладбище. Скорее всего, ее зарыли где-нибудь в лесу.

Зарытую в лесу Жужу мы искали долго. При этом дитя на лошади нажралось сладостей на всю оставшуюся жизнь. Хитрый маленький вымогатель начинал реветь, как только пережевывал очередную порцию сладостей. Приходилось срочно пихать ему в рот новую.

Между прочим, не только мы с Улой плелись за Шандором и белой лошадкой с пацаном на холке. От кладбища за нами увязались диковатого вида мужичок в красных шароварах под цвет носа и приплясывающая дева в длинной рубахе и валенках.

— Кто это? — тихо спросила я у Шандора. Шандор оглянулся, увидел сладкую парочку, кинул им пару грошей на опохмелку и ответил:

— Да это дурачки местные. Рудя-цыган и Марушка. Рудя, кстати, отстал от цыганского табора в ту самую ночь, когда исчезла Жужа. Я думал, что Рудя увидел нечто жуткое, отчего его разум помутился, и пытался поговорить с ним, но он постоянно бормочет что-то о пожаре. Я не смог добиться от него ничего, что навело бы меня на след Жужи.

Я вдруг вспомнила про огуречный лосьон. Интересно, а это поможет разговорить Рудю? Надо проверить.

Лошадка послушно обошла все окрестные кусты, но ни разу не споткнулась и даже не заржала. Шандор сник. Я попыталась его утешить:

— Не переживайте, Шандор, зайка. Наверное, могила находится подальше отсюда.

— Вся надежда теперь на спиритический сеанс, — вздохнул малыш. — Милая Павла, я знаю, вы придете. Могу ли я рассчитывать и на вас, граф?

Ула неожиданно бодренько согласился. Пообвык, видно, парнишка, притерся. Уже не вздрагивает от томных взглядов Шандора.

Мы добрели до разрушенной церкви. Поскольку Миклош со своей берданкой, заряженной серебряной пулей, рубился в самой гуще сражения на могиле старого Йожкова, все подходы к церкви были свободны. Я очень хотела плюнуть на приличия и исследовать руины изнутри, но прекрасно понимала, что за последние два дня уже так заплевала и опустила свою (то есть не свою, а Павлы) репутацию. Лучше залезть в эту археологическую мечту без свидетелей. Ула, наверное, подумал о чем-то сходном, но на всякий случай предостерегающе ухватил меня сзади за подол.

Кроме деревенских дурачков за нами увязались еще и все деревенские собаки. Радостные оттого, что грозный сторож далеко, они с визгом и лаем носились вокруг. Две самые активные дворняжки решили пометить развалины как свою территорию и залезли на обгорелый кирпичный столбик. Внезапно одна из них застыла с поднятой задней лапой и удивленным выражением на морде. Вторая собака тоже начала проявлять признаки беспокойства. Дворняжки старательно обнюхали кирпичи и затем, как по команде, подняли головы и протяжно завыли.

Шандор тоже замер, почти полностью копируя поведение собак. Личико его осветилось блаженством озарения. Еще немного и он кинулся бы, повизгивая, на эти развалины, распихав там всех собак, но хорошее воспитание взяло верх. Шандор обрадованно заявил:

— Как же я раньше не догадался! Вот где лежит труп Жужи!

— Прямо здесь? — не поверила я. — Быть такого не может. Слишком близко к замку.

— Жужа не могла найти места идеальнее, — настаивал Шандор. — Здесь она могла спокойно отлежаться, пока не придет ее время.

— Какое время? — наивно влез Ула.

— Время превращаться в вампира, — спокойно ответил Шандор.

Ула поперхнулся и закашлялся. Я с трудом удержалась, чтобы не постучать ему по спине. Да и Шандор, судя по всему, тоже. Откашлявшись, Ула выдавил:

— Вы уверены? — Тут он вспомнил, что не должен знать о перипетиях судьбы несчастной Жужи, и исправился: — О каких вампирах вы говорите?

Шандор с удовольствием посвятил его в свои эзотерические изыскания, а также в планы по поимке ходячего или лежачего трупа Жужи, который где-то зарылся и потихоньку вампиреет. Ула верил в вампиров, поэтому сильно побледнел и заоглядывался по сторонам.

— Я должен исследовать развалины! — решительно заявил Шандор.

— Я с вами! — тут же примазалась я. — И граф Ингерманланде, уверена, только и мечтает об этом.

Ула нервно сглотнул и изобразил согласие, хотя ему явно не улыбалось лезть в какие-то развалины и кликать там трупачок с замашками вампира.

— Но как же мы туда полезем? — деловито спросила я. — Ведь измажемся по самые пятачки, вам так не кажется, Шандор?

Шандор озадаченно почесал вспотевшую под париком голову:

— Qu'est — се que c'est “пятачок”?

У Улы задергалась рука, с явным желанием закатать мне в пресловутый пятачок. Пришлось поспешно пояснять:

— Ой, извините, милый Шандор, это такое новое выражение, только входящее в моду… Я хотела сказать, что мы сильно испачкаемся, если полезем туда.

— Ах, вы об этом! Но ведь есть подземный ход, — обрадовал меня Шандор. — Правда, им давно не пользовались, и он ведет не в саму церковь, а в наш семейный склеп…

— Какая прелесть! — бурно возрадовалась я. — Всегда мечтала поглядеть на настоящий склеп. Скорее бы попасть туда! Бутербродиков наделаем, байки потравим…

Ула пренеприятно пнул меня. Слава богу, Шандор не расслышал мой бедный бред, увлеченно обдумывая вслух план проникновения в руины:

— Веревочная лестница, кажется, не понадобится… Какая жалость! Это так романтично… но там вполне крепкие каменные ступеньки. Еще надо взять свечей побольше.

— Все это прекрасно, — вмешалась я, — но, Шандор, вы забываете о самом главном — вряд ли ваш папа одобрит вашу затею. Настучит вам по попе без лишнего базара и в угол засунет…

При упоминании о папе Шандор скис и нахмурился:

— Вы, как всегда, правы, милая Павла. Я совсем забыл об отношении моего отца к этим развалинам и вообще ко всей моей затее. Да, я думаю, он сильно рассердится…

— Рассердится — не то слово! — кровожадно уверила я малыша. — Он окобелеет, то есть придет в ярость.

Шандор крепко призадумался. Видно, папа во гневе был страшен. Но, как я говорила раньше, мозгами Шандор не был обделен и поэтому быстро придумал выход:

— А мы… а мы ему ничего не скажем! Вот просто пойдем и залезем… потихоньку. Ночью! Ой, точно, ночью! Это так романтично!

Блин, я что, опять не высплюсь?! Ну, так и знала, понятия “спокойный сон” и “своя постель” не для меня! Ох, знать бы, кому из родственников я обязана такими экстремальными генами! Вроде все предки в моей родословной спокойные мирные крестьяне, ну интеллигентов пара штук… Хотя была одна ветвь, моя двоюродная прапрапрабабка… Помнится, после раскопок в местном архиве выяснилось, что она принадлежала к революционно-народнической организации под названием “Народный отстрел” и собственноручно набила морду одному жандарму, за что и была арестована во второй раз. В первый раз ее арестовали за распевание антиправительственных матерных частушек и выпустили из тюряги только через месяц. Наверное, после того, как все выучили эти частушки… Точно, это все она! Ее гены! Ох, попасть бы мне в ту эпоху!… Ну и что бы я сделала? Вставила бы бабуле? Да нет, скорее бы вместе с ней распевала эти самые матерные частушки. Против генов (или ген?) не попрешь…

Вот и Шандор окончательно решил не переть против папенькиных генов и обтяпать все за его спиной. И правильно, нечего родителей попусту волновать. Они и так нервные, большей частью.

Ула радовался меньше. Точнее, вообще не радовался, а куксился. Еще бы ему не кукситься! Лезть в склеп и проведывать покойничков на ночь глядя — это вам не Пиковую Даму в лагере вызывать!

— Итак, решено, сегодня ночью мы лезем в церковь, — торжественно заявил Шандор. Я вновь поспешила умерить его прыть:

— Вы опять упустили кое-что из виду, дорогой Шандор. Ну ладно, папу вашего мы проведем, а как быть со сторожем? Его никто не отменял, а, насколько мне известно, он делает обход даже ночью.

Шандор только отмахнулся:

— Что-нибудь придумаем!

На это только и оставалось надеяться.

Внезапно со стороны могилы старого Йожкова послышались какие-то странные вопли. Нет, крики и раньше оттуда доносились. А тут на пару секунд воцарилось полное молчание, тотчас же сменившееся всеобщим завыванием, на манер того, какое я слышала на кухне в ночь явления народу привидения в валенках. Вообще, с тех пор как мелкая стычка переросла в крупный вооруженный конфликт типа “стенка на стенку”, всего можно было ожидать. Неужели кого-то все-таки раскатали вилами по земле или порубили на капусту? Мы вместе с лошадкой заинтересованно кинулись к месту боя.

Помятые бойцы с поломанными вилами и топорами сгрудились вокруг злополучной могилы и дружно пялились на что-то. Бабы при этом завывали слаженным сводным хором испорченных пионерских горнов, мужики крестились серпами, боясь выпустить оружие из рук. Свекруха с косой готова была даже упасть в красивый обморок. Вдруг какая-то солистка выделилась из общего хора или, точнее, ора и провыла:

— Старый Йожков наружу лезет!

Свекруха окончательно очнулась и выступила в защиту мужа:

— Че ты говоришь, дура бесноватая? Ну че ты мелешь, свинья паскудная? Куда лезет? Мы яво где закапывали? Аккурат под крестом, а этот за версту от креста лежит!

— Да что тут случилось? — нетерпеливо спросил Шандор, проталкиваясь через толпу. — Кто куда лезет?

Туземцы наконец расступились, и мы увидели, что из-под земли торчит угол какого-то основательно сгнившего деревянного предмета, похожего на ящик или что-то в этом роде. Шандор слегка побледнел и спросил дрожащим голосом:

— Что это?

— Как што? — воинственно ответила заметно шепелявящая Вандиха. — Вампир ентот, штарый Йошков, наверх поднимается! Аспид!

— Молчи, нелюдь! — окоротила ее Йожкова, потрясая вилами. — Где это видано, чтоб мертвец вместе с гробом поднимался, да еще и в версте от своей могилы? Охота было папаше так стараться! Небось, вы своими лопатами какую старую могилу раскопали, шакалы позорные!

Вандюки насупились и потребовали продолжения драки. Народ явно был “за”, но тут вмешалась я:

— Спокойно, граждане! Прибить друг друга вы еще успеете! Лучше расскажите подробно, как вы это обнаружили.

На фоне исправлений и дополнений кое-как удалось восстановить общую картину. Итак, как я уже упоминала, все Вандюки были вооружены в числе прочего сельскохозяйственного инвентаря лопатами. Как только они отбивали пару миллиметров земли у Йожковых, этими-то лопатами и начинали орудовать. И вот в самом разгаре сражения, когда свекруха Йожкова возила носом по земле Вандюкову сватью, та уперлась лбом во что-то, торчащее из земли, разглядела, что это нечто похожее на гроб, и, не будь дурой, всех об этом оповестила.

Я приняла, как мне кажется, единственно верное решение:

— Это надо раскопать до конца. Тогда и увидим, что это такое.

Вандюки обрадованно ломанулись к ящику, но не успели даже начать копать, как со стороны замка послышался конский топот и к нам подлетел на вороном жеребце разъяренный граф Басор. И такой он был злой, что у него чуть пар из ноздрей не шел. Он так зыркнул на Вандюков, что те предпочли спрятать лопаты за спины и сделать вид, что они тут вообще ни при чем.

— Что это такое?! — заорал граф. — Что вы тут делаете?

Поскольку все опустили глазки долу и начали потихоньку расползаться и маскироваться под окружающую растительность, отвечать пришлось мне:

— Да так… копаемся потихоньку, землю рыхлим… Граф побагровел и выкатил глаза:

— Немедленно прекратить!!! Возвращайтесь в замок! Шандор, мне стыдно за тебя! Ты позоришь нашу семью перед благородным гостем! — Ула закатил глазки и предпочел не вмешиваться. Вмешалась я:

— Ну а че такого-то? Подумаешь, развлеклись немного… Граф, со всей ответственностью заявляю, вы — старорежимная бука!

От такой характеристики граф чуть стремена не отбросил. Еще немного, и он погнался бы за мной по всему кладбищу, размахивая оброненной кем-то косой, но сдержался и постарался всего лишь испепелить меня выкаченными на лоб зенками. Все-таки светское воспитание — великая вещь! Если бы не оно, я бы здесь не стояла с наглым видом, а мирно лежала бы где-нибудь, разобранная на части для пущей надежности.

Ула, этот тихий трус и сторонник бескровного разрешения конфликтов, решил подать хороший пример и первым навострил лыжи для красивого отступления. К тому же приближалось время обеда. Шандор зачарованно подтянулся за Улой, а я, чтобы не оставаться наедине со вздрюченным графом, тоже отступила к замку, стараясь не поворачиваться к графу спиной. Воспитание воспитанием, но предосторожность не помешает…

Разумеется, даже после того, как граф чуть не стоптал меня копытами (и своими и лошадиными), у меня не пропало желание и дальше всюду лезть. Поэтому сразу после обеда я поднялась к себе в комнату и принялась придирчиво рассматривать емкость с огуречным лосьоном. Хватит этого развязать язык Руде или нет? Надо ведь и себе оставить, а то слуга подумают, что я в нем купаюсь. Или, еще хуже, потягиваю втихаря.

Пока я деловито переливала лосьон в бутылку, в мою комнату пробрался Ула. Наблюдая за мной, он жалобно поинтересовался:

— Надеюсь, это не мне предназначается?

— Да ты что, старичок! — бодро ответила я. — Хочу вот Рудю подпоить и потрепаться с ним за жизнь. Может, узнаю что и о той треклятой ночи. Забойный план, верно?

Ула нюхнул пузырь с лосьоном и поморщился:

— Да уж, эта гадость кого угодно забьет!

Я отобрала у малыша заветный бутылек и глянула на его сиятельство с сожалением:

— Эх, парень! Не рубишь ты ничего в колбасных обрезках… Это пойло — Рудина отрада и голубая мечта!

— Куда уж мне, с одним легким! — привычно отозвался Ула и вдруг, напустив на себя серьезный вид, заявил: — Кстати, мне надо с тобой поговорить об очень важных вещах. Я хочу надеяться, что мои слова дойдут до твоего бедного рассудка…

Я пропустила “бедный рассудок” мимо ушей, так как нанюхалась лосьона и заметно присмирела. Ула, этот истинный сын Адама, тотчас же этим воспользовался и начал:

— Ты совсем не следишь за своим языком! Да нет, не за той лопатой, которую ты сейчас так старательно высовываешь изо рта! Я имел в виду твою речь, э… лексический запас. Я терпел, когда ты “в натуре перетирала о всякой фигне” с аристократами в Англии и Швеции, но последнее время ты переходишь все границы. И эти пятачки! — от возмущения Ула чуть не хрюкнул, но сдержался и продолжил: — Ты должна следить за своей речью! Чему тебя в школе учили? Нет, я, конечно, знаю, что ничему, просто это весьма распространенная риторическая фигура, придающая необходимый тон выступлению. Вспомни классиков! Хотя бы Достоевского или “Войну и мир” на худой конец! Ой, ну знаю, знаю, что это великое произведение Толстого как раз вызывает у тебя только нецензурные слова, самые приемлемые из которых — предлоги и союзы. Я ведь тоже читал твое сочинение “Какой диагноз я бы поставила Наташе Ростовой”. Кстати, в чем ты ее там обвиняла?

— Не помню, — ответила я, немножко прибитая такой страстной тирадой.

Ула предпочел не углубляться в литературные дебри и продолжал долдонить о своем:

— Так вот, ты должна быть внимательнее и более не допускать в своей речи досадных промахов наподобие сегодняшних пятачков. Пообещай, нет, поклянись мне, что будешь следить за чистотой своего лексического запаса, хотя бы в условиях восемнадцатого века.

Я поаплодировала такому спичу, достойному какого-нибудь бакалавра, и успокоила разволновавшегося блюстителя чистоты моего лексического запаса:

— Ну, клясться я тебе ни в чем не буду — нечем. Меня даже в пионеры не принимали, а октябрятскую звездочку я на следующий же день обменяла у Жорика Пенькова на батарейку с лампочкой и рогатку. Жорик потом эту звездочку какому-то коллекционеру спихнул за большое бабло. Он уже тогда был предпринимателем, наш Жорик! Сейчас он открыл пункт приема цветных металлов, упер для этого бронзового Ленина из городского парка. Раньше на него, на памятник, я имею в виду, только птички гадили, а вот, пригодился-таки…

Ула прервал мои ностальгические воспоминания странным горловым воплем, очень походившим на рев испуганного бекаса:

— При чем тут Жорик?! При чем тут Ленин?! Ты обещаешь или нет следить за своей речью?

— Ой, ну что ты так взъелся?! Ну, обещаю, обещаю. Постараюсь, по крайней мере, — неохотно проговорила я.

— По чесноку? — серьезно спросил Ула.

— Чо? А, по-честному, по-честному…

Ула облегченно вздохнул:

— Ну, перетерли, в натуре… Тьфу ты! Это, оказывается, заразно!

Я повалилась на пол в припадке гомерического хохота. Ула, жалобно помаргивая рыжими ресницами, долго смотрел, как я катаюсь по полу, прижав к пузу бутыль с плещущейся в ней настойкой. Потом он заявил:

— Не вижу ничего смешного! Посмотри, до чего я докатился, тебя охраняя. Не сплю, не ем, издергался весь, чуть не поседел, а два раза вообще мог заикой остаться!

— Это когда? — заинтересовалась я.

— Первый раз, когда ты поспорила с Васей-хакером, что разберешь и соберешь компьютер, не выключая его из розетки!

— Ну, было дело! — скромно согласилась я. — Но ведь разобрала же! И осталась живой.

— А ты знаешь, что все то время, пока ты в нем ковырялась, я задницей провода затыкал, чтоб не закоротило! — взвился Ула.

— О-о, бедный ты мой! — потрясение завыла я. — По чесноку, больше так не буду!

Ула хмыкнул:

— Да Вася тебе больше и не даст свой компьютер портить. А во второй раз я чуть с катушек не сорвался, когда ты на выпускном вечере чуть не устроила драку со своей учительницей литературы и русского языка.

— Ну и никакого кайфа! — обиженно заявила я. — Кто же знал, что у нее парик?! Я цапнула ее за космы, и они остались у меня в руках. Я сначала обрадовалась, думала скальп сняла…

Ула вздохнул и закатил глаза:

— О, наивная дева! А знаешь ли ты, что Ферапонтовна (это не кличка, а отчество этой моей учительницы) после две машины ментов вызвала?! Я раненой белкой по парку носился, пока они к вам в школу ехали! “Помогите!” орал, чтоб их с пути сбить!

Я восхищенно уставилась на него:

— Так это из-за тебя две милицейские машины исчезли на два дня около ларька со спиртным в парке?

— А куда, ты думаешь, я их вел? — скромно похвастался этот хулиган.

Вот это пенки я о себе узнаю! Вот это я! Господи, а что же пережил Ула, когда я в пятилетнем возрасте посеяла ключи от квартиры и лезла в дом по водосточной трубе?! Нет, я не хочу потерять Улу так рано. Я клятвенно пообещала:

— Улик, пуся, зуб даю, я больше так не буду! Самым дорогим клянусь — материнской платой с расширением памяти!

Ула хитро сощурился:

— Я бы поверил тебе, если б ты сидела такой милой старушкой в инвалидном кресле и в полном параличе. Но ведь у тебя, козы мичуринской, вся жизнь впереди!…

— Я тут абсолютно ни при чем! — заверила я парня. — А ты знаешь, что моя двоюродная прапрапра-бабка…

— Била жандармов по морде и материлась, как извозчик? Конечно, знаю! Еще бы…

Речь Улы оборвалась на полуслове. С кладбища донесся знакомый вой:

— Пожар!

Я оживилась и подбежала к окну:

— Рудя вылез из кустов! — информировала я Улу. — Ой, какой он помятый! Ну, верняк, опохмелиться ищет. А тут появляюсь я как добрая фея в роли продавщицы ликеро-водочных изделий. Точнее, спиртово-огуречных, но это уже мелочи.

— Мне идти? — робко поинтересовался Ула. — А то граф после обеда ждал меня в библиотеке…

— Иди, иди, отвлекай добропорядочное семейство, — успокоила я парня. — Только особо не завирайся. А то выйдет как с Ингерманландией — всю лапшу не обтрясем с графских ушей.

Ула обрадованно испарился. Наверное, испугался, что я могу передумать и утянуть его с собой спаивать Рудю. Вообще, никогда не думала, что всякие там аристократы прошлых веков жили в таком дурдоме. Пропавшие жены, полоумные цыгане, кладбищенские разборки с косами и топорами. А Маленберги из Швеции?! Это вообще семья маньяков, начиная с мамы Бульдог и кончая очень похожей на нее дочуркой, которую местное население приварило на костре. И куда только мне, бедной и честной девушке, не приходилось попадать! Что и кого я только не пережила!

Еще раз пожалев себя для храбрости, я отправилась на новое задание, которое сама себе и поставила.

Задание торчало под кустом в очень плохом состоянии, слава богу, далеком от белой горячки, но близком к смерти от жажды. Увидев бутылек в моих руках, Рудя засучил ножками, задвигал ручками и ясно дал понять, что хочет проверить, что там такое налито. Я побулькала лосьончиком и приветливо сказала:

— Хреново, да?

— Пожар! — уныло откликнулся Рудя, прилепив глазки к блестящему бутылочному боку.

— Твое будет! — пообещала я ласково. — Только скажи, о каком пожаре ты говоришь.

Рудя задумался, жадно поглядывая на пузырь. Я мирно взбалтывала мутное пойло и терпеливо ждала, когда он разродится воспоминаниями. Вообще, добыча информации с помощью бутылки — верное дело.

— Пожар… — задумчивый голосок Руди вывел меня из ностальгического настроения. — Церковь горела… Рудя испугался и кричал. Рудя полез в церковь, а там пожар. Рудя громко кричал.

Я вспомнила чьи-то пронзительные крики, которые слышала еще во время погружения в транс при эксперименте в НИИЧе. Скорее всего, это вопил Рудя. Как же он оказался в церкви? Наверняка полез чего-нибудь украсть, а там его не ждали.

— А что Рудя видел в церкви? — спросила я, придвигая ему бутылку.

— Пожар! — с готовностью ответил Рудя. — И женщину. Женщина тоже кричала вместе с Руд ей. Красивая женщина. Богатая. В большом платье.

Большое платье, скорее всего, значит пышное платье. Итак, там была еще женщина в богатом красивом платье. Жужа? Очень возможно. Но тогда как там я оказалась?

— А кого Рудя еще видел? — я водила бутылкой перед самым Рудиным носом.

— Рудя не помнит, — потупился дурачок. — Рудя закричал и вылез в окно. Потом долго сидел в лесу, в яме и боялся, что за ним придут.

— Кто придет?

— Они! — выдохнул Рудя. — Они зажгли церковь, они спалили женщину. Карета, большая карета приехала! Черная карета! Рудя знает, карета его искала! Женщина кричала… Женщина видела! — речь его становилась все более бессвязной, мужичок бледнел и просительно таращился на бутылку.

Я не стала больше испытывать его терпение и протянула ему ее. Рудя тут же уполз с ней в кусты.

Что ж, ситуация немного прояснилась. Какую-то женщину, скорее всего Жужу, сожгли в церкви. Еще у нас есть непонятные “они”, черная карета и женщина, которая что-то видела. Что же все-таки там случилось? Они подожгли церковь вместе с Жужей, потом приехала черная карета. Единственная карета, которая могла приехать в ту ночь, была каретой Павлы. Могла ли Павла быть той женщиной, которая “видела” что-то? Сомнительно, ведь я, то есть она, до сих пор жива. Но ведь как-то Павла оказалась в церкви, значит, что-то видела. “Они” могли и не узнать об этом.

Я затрясла головой. Чушь какая-то! Представляю, едет себе Павла в карете кромешной ночью, вдруг видит полыхающую церковь и говорит кучеру так небрежно: “Останови, милок, полюбопытствовать хочу! Вот в жизни пожаров не видела”. И потом, почему я, то есть Павла, не позвала на помощь, не заорала: “Горим?!” Нет, тут точно без шоколадного мороженого не разобраться. Кому вообще понадобилось сжигать Жужу в церкви?

Воображение мое опять заработало. Неподалеку завелись маньяки-пироманы! Жужа устроила ритуальное самосожжение! Графиня Маленберг выжила и творит свои черные дела в местной глубинке! Вот сколько всяких интересных вариантов выдал мой поднапрягшийся мозг. К сожалению, среди них не было ни одного более или менее реального. Вечно так. Мне бы сценарии писать для фильмов ужасов — цены б мне не было. На большее-то моя голова не тянет.

Я обнаружила, что уже несколько минут неподвижно стою напротив замкового окна, уставясь на него, как папуас на телевизор. А между тем в окне что-то активно шевелилось, привлекая мое внимание. Я присмотрелась. В окошке маячил очень веселый малыш Шандор, размахивая неизменным платочком.

Когда я сообразила, что это способ обратить на себя внимание, то наконец задвигалась и подгребла к окошку. Шандор тотчас же высунулся оттуда и радостно сообщил:

— Папенька изволили отъехать!

— С концами? — перепугалась я.

— Нет, один. — Шандор в задумчивости наморщил лобик. — Папа уехал по какому-то срочному делу в город. Вернется не скоро. Путь свободен!

Я облегченно вздохнула. После моего поведения на кладбище граф вряд ли все еще хочет видеть меня своей невесткой. Скорее всего, он вообще не хочет меня видеть, поэтому и уехал куда подальше, оставив родовой замок на волю Провидения и на милость разорителя. Ох я разойдусь!

Шандор настырно замахал платочком у меня перед носом:

— Милая Павла, а что насчет сеанса? Вы еще не передумали?

— Все путем! — заверила я пусю. — То есть, конечно, я с радостью присоединюсь к вам. Но как же ваш братец? Он вряд ли стерпит такое.

Шандор хихикнул:

— У него мигрень. Он заперся в спальне, опустил шторы и приложил к вискам платок, смоченный одеколоном. Это надолго, насколько я знаю моего братца. Ну-с, милая Павла, через час я жду вас в зеленой гостиной. Сеанс будет проводиться там.

— Великолепно! — немедленно отреагировала я. — Непременно изволю быть.

Шандор откланялся, насколько этому позволяли масштабы окна, и исчез. Наверняка помчался создавать надлежащую обстановку для сеанса. Свечи, черный бархат… Надеюсь только, что сам Шандор не решится изображать супермедиума с томностью во взгляде, рубином на лбу, браслетами на ногах и вдобавок эротично завернутого в индийское сари. Нет, я-то у нас в городе и не такое видела, особенно на своем выпускном вечере, когда одна девица, решив поразить общественность, пришла туда всего лишь в некотором подобии нижнего белья, а другая была так завернута в шелк и парчу, что едва ноги переставляла. Но боюсь, что Ула не вынесет мало чем прикрытой красы Шандора и опять попытается залезть куда-нибудь под диван.

Улу я отыскала в малой гостиной. Он грустно сидел под рогатой башкой, перелистывая какой-то роман. Я с грохотом опустилась на диванчик напротив и спокойно поинтересовалась:

— Скучаем?

Ула осторожно ответил:

— Только не в твоем присутствии.

— Что это граф так стремительно отъехал? — спросила я. — Ты же должен был развлекать его изо всех сил. Небось опять наврал, что твой папа незаконнорожденный сын двадцать восьмой фаворитки французского короля.

— Вовсе нет, — обиделся Ула. — Я только тонко намекнул на свою принадлежность к одной королевской династии…

Я потешно воздела к потолку руки, затем шлепнула ими себя по щекам, в общем, изобразила все стадии комического ужаса:

— Ох, Улик, ты б ему лучше сразу навешал бы, что ты внук президента, и дело с концом! А то у меня такое нехорошее предчувствие, что через несколько дней ты провозгласишь себя троюродным племянником китайского императора. У тебя, часом, не мания величия?

Ула надулся:

— Вечно ты меня оскорбляешь! Вот перестану тебя охранять, возьму отпуск…

— Не надо! Прости засранку!

— Вот то-то же! — назидательно произнес Ула и, сочтя тему исчерпанной, перевел разговор на другое. — Ну что там с Рудей? Узнала, что хотела?

— Не совсем, но кое-что прояснилось… — и я пересказала Уле свой разговор с Рудей, подкрепив изображение этого диалога в лицах своими умозаключениями.

Ула оживился и поаплодировал:

— Браво! Твой огуречный лосьон и в самом деле великая вещь. Что ты теперь думаешь делать?

— Непременно нужно залезть в церковь сегодня ночью, — ответила я. — И графа как раз нет дома. Золтан к тому же изображает, что у него мигрень…

— Лично я не одобряю сегодняшнего похода в церковь. Это какое-то ребячество, не знаю, как тебе, а мне вовсе не хочется очутиться ночью среди покойников.

Я удивилась:

— А на небе ты что, среди живых летаешь? Там тоже сплошные покойники.

— Это другое, — уперся Ула. — Мне придется полезть в этот склеп только потому, что я тебя охраняю и должен всюду следовать за тобой, но мне не нравится эта ваша затея! Не нравится, и все тут!

Я пожала плечами:

— Ничего не поделаешь, лезть туда все равно придется. Как иначе я узнаю, что случилось с Жужей. Хотя, что там в церкви произошло, мне в принципе понятно. Какой-то слепошарый садист перепутал бедняжку с шашлыком. Но вот зачем ему это было нужно? Я спрашивала Шандора, не оставила ли Жужа наследства, но выяснилось, что оставлять ей было нечего. Дева была бедна как наш шахтер. У нее даже с титулом была напряженка. Никто не знает, откуда граф ее выкопал и с чего ему вдруг захотелось на ней жениться. Ни бабок, ни титула, ни земель — крайне невыгодная невеста. Разве что граф воспылал к ней неземной страстью? Маловероятно. При одном взгляде на трупно-улыбчивое личико графа возникают мысли разве что о некрофилии, но никак не о высоком чувстве. Вот только если Жужа знала какую-нибудь тайну… Как ты думаешь, могла она разнюхать ну хоть самую плохонькую, самую хреновенькую тайну? Такой… секретик.

— Отчего ж не могла, — покладисто согласился Ула. — Вы, женщины, вообще все можете, все умеете. Кстати, помнишь, ты мне рассказывала о какой-то горничной, которая будто бы что-то знает об исчезновении Жужи?

— Да, ее зовут Тамила. Ты что, говорил с ней?

— Опоздал! — порадовал меня Ула. — Твою Тамилу сегодня рано утром куда-то отправили.

— Как это отправили?

— А вот так. Дали ей денег немножко, посадили в телегу и сказали: “Давай отсюда, милая!” — веселился Ула.

Я хотела было закатать Уле в лоб или куда достану, но передумала и всего лишь повысила голос:

— Ула Недобитый Скальд! Ты можешь толком объяснить мне, что случилось, а не изображать тут Весельчака У!

— Ой, могу, могу! В общем, дело было так. Кто-то начал тырить ложки и вилки из графского сервиза. Милашка Фанни собрала всех слуг, оглядела их упыриным взглядом, ткнула пальцем в Тамилу и сказала: “Это ты!” Тамила, конечно, попыталась доказать, что она не верблюд, не клептоманка, а местами даже очень честная девушка, да кто ж ее слушал! Поскольку она не из крепостных, то ее не размазали по стенке, а просто отправили туда, откуда она приехала. А приехала она…

Я со злости наподдала ногой кресло. Хотела еще раскроить рогатую голову, но вовремя опомнилась. Ула сжался в углу дивана и на всякий случай прикрыл все самое ценное руками и подушками. Когда я закончила уродовать графский инвентарь, Ула робко пискнул:

— Меня бить будешь?

— А можно? — деловито спросила я, но, видя, что малыш на грани обморока, сменила гнев на жалость. — Ладно, живи. Ты мне еще пригодишься. Но как же я упустила Тамилу! Надо было поговорить с ней прямо в тот же день, когда я услышала ее откровения под окном, а не ждать второго морковкиного заговенья. Что же нам теперь делать? Неизвестно, сколько мы здесь еще проторчим.

Ула робко покивал, затем вытащил из кармана часы и со вздохом объявил:

— Кстати, скоро идти на спиритический сеанс. Как ты думаешь, я смогу его избежать, если скажу, например, что у меня… хотя бы понос? А?

— И не мечтай, — отрезала я. — Тогда Шандор устроит сеанс в нужнике. Понимаешь, ты вызываешь у него прилив вдохновения и космической энергии. Без тебя он не сможет сосредоточиться и захандрит. И потом, что это за сеанс всего с двумя участниками. Слухи поползут всякие… В общем, уважь малыша и не отлынивай.

Дверь тихонько открылась, и на пороге появился чинный лакей и почему-то растерянно произнес:

— Граф Шандор просят вас пожаловать в зеленую гостиную!

— Уже? — испугался Ула.

— Да-с.

В коридоре я шепнула Уле:

— Ох, чувствую, пуся Шандор начудил там. Видал, какое лицо у слуги? Как будто пережил сердечный приступ без отрыва от производства. Небось Шандор выскочил к нему в розовом сари, расшитом черепами и звездочками, забряцал браслетиками…

Ула вздрогнул и с надеждой предположил:

— Может, ты преувеличиваешь, и все еще обойдется? Я совсем не хочу, чтобы Шандор звенел браслетами и устраивал танец живота в розовом сари. Я думал, мы просто посидим, мирно пообщаемся с духами…

Договорить он не успел. Дверь зеленой гостиной со страшным скрипом сама собой раскрылась перед нами. Спецэффекты на высшем уровне! Представляю, что Шандор устроил внутри. Я впихнула застывшего от удивления Улу в комнату и протиснулась туда сама.

Новый дизайн помещения не снился никакому клубу поклонников черной, белой и серо-буро-малиновой магии. Все утыкано свечами, задрапировано черным бархатом, разрисовано пентаграммами и другими соответствующими случаю символами. Посреди всего этого сомнительного великолепия на резном стульчике восседал Шандор. Относительно стиля его одежды я оказалась права почти во всем. Браслеты, рубины и другие драгоценности, наверняка втихаря притыренные из мамашиной шкатулки, украшали мальчишку. Ошиблась я только в расцветке и оформлении сари, подозрительно напоминавшем зеленое сукно с ломберного стола из игровой комнаты. Да, точно, вон и бахромульки внизу…

Ула ошарашенно застыл в дверях, создав живую пробку. Шандор повел ручкой:

— Прошу вас занять свои места. Дорогой граф, ну что же вы стоите в дверях! Проходите и займите место рядом со мной.

— Да, может, я тут, на полу, как-нибудь посижу… — хотел отвертеться хитрый псевдограф.-Я так стесняюсь…

— А не нужно, не нужно стесняться! — Шандор вцепился в руки Улы и принялся тянуть его к столу, приговаривая: — Сейчас вы поймете, как это увлекательно…

Видя, что Ула уже на грани обморока и не может более скрывать дрожь в коленях, я кинулась на помощь моему трусу. Усадив его за стол, подальше от Шандора, я прошептала:

— Сделай, пожалуйста, приветливое лицо, расслабься… Нет, я просила приветливое лицо, а не посмертную маску Джека-Потрошителя. Что ты трясешь веками, как паралитичный бассет-хаунд? Ах, у тебя нервный тик… Тряси, пожалуйста чем-нибудь другим, чтоб не так заметно было, а то Шандор подумает, что ты ему глазки строишь!

Ула замер, боясь пошевелить даже одним лицевым мускулом. Я перевела дух и плюхнулась на соседнее кресло. Шандор, который все время косился в нашу сторону, ревниво спросил:

— Дорогая Павла, о чем вы разговаривали с милым графом?

— О вас, конечно, милый Шандор! — успокоила я зайку. — Мы восхищены вашей экстравагантностью.

Шандор потупился и сказал:

— Я польщен… Кстати, мы уже можем начать наш сеанс.

Я бросила взгляд на стол. Для вызова духов Шандор использовал нечто вроде знаменитого подноса “Ойуа” — ведьминской доски. Для тех, кто не знает, поясню — на написанный алфавит кладется доска или плотный кусок картона с дыркой посередине. На доску затем все кладут свои руки. Немножко сосредоточенности или ловкости, и доска начинает двигаться, показывая ответы духов. Вообще, я слышала, что такая доска одна из самых опасных в спиритуализме. С ее помощью действительно можно нарваться на такого духа, которого потом непросто будет запихнуть обратно. У нас в России новые русские так приобретали себе полтергейст. Для понта. Хвалиться машинами, дачами, любовницами уже немодно, а вот полтергейстом… В нашем городе одна хваткая баба целый бизнес на этом сделала, заведение даже открыла “Барабашкина контора”. При местной психушке, правда, но это уже издержки производства. Ей просто больше нигде помещения в аренду не давали.

Шандор деликатно попросил меня к столу. Я с неохотой покинула уютное большое кресло и пересела на резной стульчик. Шандор закатил глаза и попросил всех положить руки на доску. Мы повиновались. Шандор скромно пристроил и свои бархатные лапки. Затем с подвыванием он начал что-то бормотать, кажется, по-латыни. Вдруг доска начала медленно двигаться. Я этому не удивилась. Наверное, Ула отошел от шока и решил немножко развлечься. Доска тем временем медленно ползала по алфавиту безо всякой определенной цели. Шандор с замиранием сердца пискнул:

— Есть тут кто?

Я с трудом задавила желание прошептать загробным голосомг “Дед Пихто!” Доска зато оживилась и приползла на букву П, затем на А, В, Л и опять на А. В общем, Ула написал мое здешнее имя. Ничего умнее придумать не мог! Зато уж как Шандор обрадовался!

— Павла, милая, духи обращаются к вам! — зашептал он. — Спросите у них что-нибудь!

Я растерялась. Что мне спросить у Улы, усердно изображавшего духов? Про курс доллара? Нет, это нельзя… А тогда о чем? Наконец я вякнула:

— А в чем, собственно, дело?

Доска это явно знала, потому что активно зашевелилась и выдала новое сообщение: У, Б, И, Й, С, Т, В, О. Шандор чуть не описался от радости и вскрикнул:

— А я что говорил!

Я неодобрительно покосилась на Улу. Поганец сидел с самым невозмутимым видом, разглядывал доску и вроде бы даже не шевелил руками. Наловчился, наверное, за девятьсот-то лет! А доска все двигалась. И вот что они с Улой нам выдали: “Обернись и посмотри в дальний угол!”. Пока я из-за природной лени раздумывала, стоит ли подыгрывать Уле и поворачиваться, рыжик сам себе подыграл и развернулся на стуле. Шандор перегнулся через стол и тоже уставился в означенный угол. На Улу я особо не смотрела, зато личико Шандора было прямо передо мной. И вот вдруг это самое личико красиво побледнело, выпучило глаза и со всего размаху приложилось об стол. Я посмотрела на Улу. Этот же изображал памятник вселенскому столбняку, закаменев с приоткрытым ртом. Я заинтересовалась и наконец-то сама развернулась, чтобы посмотреть, что же такого ребята увидели в углу.

Да ничего особенного. В углу скромно торчало самое обыкновенное привидение. Все в белом, как и положено. Ручки ко мне тянет тоже по сценарию Вроде бывшая женщина. Ну, я слабыми нервами никогда не отличалась, поэтому даже обрадовалась. До этого я видела привидение только один раз, да и то не настоящее. В пионерлагере вожатая Людка после того, как мы вызывали дух Льва Толстого, решила нас напугать и показать нам этого самого Толстого. Но после того, как она запуталась в простынях, а вожатый Вова, вечный стоп-кран, придавил ее дверью, Людка тянула разве что на привидение Анны Карениной после столкновения с поездом. Поэтому-то я жизнерадостно произнесла:

— Здорово, кошелка! А цепями бренчать будешь? Ну-ка изобрази мне что-нибудь из Мусоргского!

Привидение, кажется, обиделось и, продолжая тихо подвывать, поплыло ко мне. Ой, как это я забыла, что привидения не исполняют музыкальные заявки. Тем временем бывшая дева подлетела ко мне и колоратурно проскрипела:

— Убийство! Убийство! Где ты, моя душа?

— Я-то откуда знаю! — удивилась я. — Нечего душами-то разбрасываться. Небось постирала и забыла на веревочке.

Дева удивилась, но упорно продолжила:

— Где моя душа? Где моя душа?

— А в холодильнике смотрела? — деловито спросила я. — Вот моя мама говорит, что, была бы ее воля, я б в холодильнике жила…

Дева насупилась и тему не поддержала. Я попыталась ее расшевелить:

— Ну хоть звать-то тебя как?

Привидение задумалось. Я участливо продолжила

— Имя, сестра, имя! Ну хоть кличку какую тогда.. Что, не догоняешь, что ли?

Привидение явно отказывалось идти на конструктивный диалог и опять затянуло свое.

— Ничего не помню. Павла… Где моя душа?

— Да старовенгерским языком тебе сказано, не знаю! — рассердилась я. — Хочешь Жужей быть? Все не Ватерпещенко…

Не знаю, что я такого сказала, но дева обиделась, да как сильно! Взлетела к потолку с горящими глазами, заорала как придавленная кошка, прошла сквозь потолок и исчезла. Я покрутила пальцем у виска и повернулась кребятам. Ула потихоньку отходил от столбняка. Шандор по-прежнему лежал лицом на доске в глубоком обмороке. Я немножко повозила его за косичку об эту самую доску, но парень, похоже, был в полной несознанке.

— Кошмар! — выдавил наконец Ула.

— Еще бы! — согласилась я. — Как нам теперь его оживлять? А то папа-граф как привалит нам по возвращении за порчу ребенка.

Ула отупело уставился на затылок Шандора:

— При чем здесь это?

Теперь я вытаращилась на Улу:

— Как при чем? Это вовсе не это, а Шандор.

Ула тут окончательно пришел в себя и постучал себя по лбу, при этом выразительно глядя на меня.

— Ничем не могу помочь! — тут же отреагировала я. — Мозги напрокат не выдаю. Самой мало.

Ула взвыл:

— Ну что ты несешь! Какой Шандор, какие мозги?! Я тебе про привидение это талдычу…

— Про девушку-то психованную? А что с ней такого? Ну, подумаешь, прилетела себя показать, на людей посмотреть. Небось в загробном мире тоже несладко, вот она и устроила себе экскурсию..

По лицу Улы было ясно видно, что он обо мне думает, и он уже приготовился все это высказать, как тут на столе застонал Шандор. Мы кинулись к нему и перетащили страдальца на диван. Страдалец же очень удобно пристроился на коленках Улы и, кажется, раздумал приходить в себя. Еще бы! Коленки Улы мне самой нравились…

Мой Помощник попытался привести пусю Шандора в чувство, слегка похлопывая его по щечкам. Шандор тихо млел и даже не думал открывать глаза. Пацан уже в нирване… Чтобы еще больше порадовать его, я посоветовала Уле:

— Наверное, надо сделать ему искусственное дыхание…

Ула шумно засопел, при этом очень напомнив своих скандинавских предков. Он довольно бесцеремонно свалил Шандора в угол дивана, вытащил цветы из стоявшей на окне вазы и обильно полил водичкой юного графа. Теперь Шандор предпочел очнуться. Невозмутимо стряхнув с себя остатки цветочков, он восхищенно простонал:

— Ах, я видел настоящее привидение! Уверен, это была Жужа. Как жаль, что мы не расспросили ее обо всем подробнее! Она явно желала контакта.

Памяти она желала, а не контакта! Неразговорчивая была девушка, да еще и со склерозом! Но всего этого я Шандору не сказала, а с постным личиком согласилась с его доводами. Шандор продолжал упоенно вещать, не забыв при этом живописно разложиться на диванчике:

— Это было неописуемо!

Верно подмечено! Памперсы вроде никому менять не пришлось…

— Я уверен, Жужа хотела нам что-то сообщиты Мы непременно должны побывать сегодня в склепе и церкви. Она хочет освободиться, она не желает становиться вампиром, она призывает нас!

Умненький-благоразумненький Ула попытался воззвать к остаткам нашего с Шандором здравого смысла:

— Я считаю, что лезть в склеп не стоит… По-моему, мы уже узнали все, что хотели.

— Ах, милый граф! — вскинулся Шандор. — Ну как же так?! Наше благородное дело еще не завершено. Мы ведь должны найти труп Жужи, вбить ей в сердце осиновый кол, засунуть в рот чеснок, перевернуть лицом вниз…

— А у нас за издевательство над трупами и особо изощренный вандализм сажают, — пробормотала я тихонько.

— Вы что-то сказали, милая Павла?

— Ню-ню!

Шандор нервно затеребил складочки импровизированного сари и произнес:

— Конечно, я понимаю, дражайший граф, что вы человек здесь новый и можете счесть все происходящее безумством…

Шандор явно хотел разродиться большой речугой, поэтому Ула испуганно перебил малыша:

— Вовсе нет, но позволительно ли то, что мы собираемся совершить, с моральной точки зрения?

— Еще как! Мы же освободим страждущую и томящуюся душу! Ах, граф, ну неужели у вас не увлажняются глаза при мысли об этой несчастной девушке? — патетично вопросил Шандор.

— Еще как! — в тон ему ответил Ула — И не только глаза…

Шандор нашарил в вазе яблоко и принялся аппетитно его хрумкать, приговаривая:

— И все же это чрезвычайно романтично!

В общем, Улу мы уломали (простите за невольный каламбур). Гораздо труднее было найти подходящий наряд для нашего освободительно-археологического похода. Я обнаружила это, когда вернулась к себе в комнату. У Павлы было всего одно темное платье, но с очень широкой юбкой и дурацкими розочками по всему лифу. Для соблазнения вампира оно еще бы сгодилось, но для путешествий под землей явно предназначено не было.

С кучей тряпья в руках я уселась на кровать. Что же надеть? У этой идиотки даже самых завалящих китайских джинсов нету. Можно, конечно, испортить еще одно платье… Например, вот это в дурацкую желтую полоску и с декольте до пупка. Нет, по идее, декольте на этом платье должно было быть там, где ему и положено, просто на Павле оно обвисало как раз до пупка. И эти дурацкие ленточки сзади!

Я уже твердо решила испортить это платье, как в дверь постучали. Я открыла. На пороге топтался Золтан со смущенным выражением на красивом личике В руках у него был какой-то сверток.

— Добрый вечер, Золтан! — вежливо поздоровалась я. — А разве у вас не мигрень?

Золтан мелодично захихикал и сказал голосом Шандора:

— Милая Павла, вы перепутали меня с моим братцем!

Тут до меня дошло, что Шандор просто-напросто смыл с себя всю пудру, снял парик и надел штаны нормальной длины.

— Оу! — растерянно произнесла я, вспомнив при этом Джеральда Лорела. — Проходите, Шандор…

Язык не повернулся назвать его пусей или еще как-нибудь. Шандор чинно прошел в комнату, уселся в мое любимое кресло и объявил:

— Я просто подыскал себе наряд, наиболее подходящий для нашего маленького предприятия. Вижу, княгиня, вы были заняты тем же самым… Нашли что-то?

— Увы! — созналась я. — Мои платья хороши только для балов.

— Я подумал об этом. — Шандор развернул свой сверток и вытащил оттуда мужской наряд. — Вот мой костюм. Я подыскал самый маленький. Примерьте, милая княгиня.

Опять переоблачаться в мужское платье! Поистине, это становится дурной привычкой. Но лучше испортить костюм Шандора, чем свое платье, пусть даже и с декольте до пупка. Я поблагодарила заботливого братца и взяла костюм. Шандор вежливо откланялся и напомнил, что с наступлением темноты ждет нас с Улой у церкви.

Я придирчиво оглядела принесенный костюм. Шандор все-таки гораздо выше меня, даже если и постоянно сидит на диете. Я кое-как натянула штаны, подвернув их чуть ли не вдвое. С рубашкой дело обстояло хуже. Закатать кружевные рукава оказалось непосильной задачей. Они упорно разворачивались обратно и нагло свисали по бокам.

Посмотрев на себя в зеркало, я задумчиво почесала нос. Там отражался этакий Пьеро в постановке авангардного театра геев-альбиносов. А точнее, бесполое существо в некотором подобии смирительной рубашки и турецких шароварах европейского покроя. М-да, глазомер у Шандора никакой! Наверняка малыш думал об Уле, когда подбирал костюмчик.

Стоило мне только подумать об Уле, как он вылез из моей гардеробной со скорбно-строгим личиком. Не успела я и рта раскрыть, как этот недоангел напустился на меня:

— Что, умней развлечения не могла придумать?

Я нащупала тяжелый подсвечник на столике и приветливо осведомилась:

— О чем это ты говоришь, милый? О моем наряде или о нашем маленьком предприятии, как это называет Шандор?

— О том, что ты устроила на спиритическом сеансе! Это же надо додуматься — двигать доску! Зачем ты написала “Убийство”?

— Я написала?! Я вообще сидела аки овечка кротка, я думала, это ты двигал доску!

Ула удивленно воззрился на меня:

— Я ничего не делал! Я был уверен, что доску двигаешь ты!

— Ага, и привидение тоже я вызвала! — огрызнулась я.

— Привидение — это совсем другое, — отмахнулся Ула. — Значит, ты точно не двигала доску?

— Мамой клянусь!

— Тогда кто же мог это делать? Неужели Шандор? — Ула плюхнулся на мою кровать и глуповато уставился на меня.

— Да Шандору-то это зачем? Уж если б он и писал чье имя, так скорее твое, чем мое! Просто барабашки порезвились или девушка эта склеротичная адресом ошиблась. Искала бюро находок — попала к нам, — на полном серьезе предположила я. — Кстати, о Шандоре. Видишь, какой он принес мне костюмчик? На вырост прямо.

Ула покивал головой, рассматривая рубашку и закатанные штаны.

— Ну, в общем, ничего, — наконец лицемерно сказал он. — Бывает и хуже.

— Понимал бы ты что! — немножко обиделась я. — Зато тепло и места много. Главное, не наступить себе на рукав и не запутаться пяткой в ширинке.. А дел нам предстоит много! Надо, кстати, захватить лопату

— Что ты еще придумала? — с тревогой спросил Ула.

— Как что? — удивилась я. — Продолжим благородное дело Вандюков на могиле старого Йожкова и откопаем до конца то, что они сегодня немножко отрыли. Это явно не гроб, скорее всего какой-нибудь ящик или сундук… Слушай, а может, там клад?! Вот было бы здорово! И с государством делиться не придется! Все себе захапаем.

Ула принялся покачивать головой как испорченный китайский болванчик. Такое же движение я часто наблюдала у школьного психолога, в чей кабинет меня водили, пожалуй, чаще, чем к директору. Наконец он патетично произнес:

— Теперь ты еще и все кладбище перекопать хочешь!

— Почему я? Копать-то вы с Шандором будете! — порадовала я своего Помощника. — Благо, у тебя теперь ручки вполне действующие, лопатку держать смогут. Ну не мне же, хрупкой девушке, с садовым инвентарем в потемках надрываться!

Я думаю, что сейчас Уле больше всего на свете хотелось стать слепым, глухим и немым паралитиком с прогрессирующим энурезом вдобавок. Другого способа отвертеться от своих прямых обязанностей у него не было. Что ж поделать, если именно ему досталось меня охранять. Хотя по сравнению с Ваней Безбашенным я просто-таки мечта в розовых бантиках Наверное, Уле это тоже пришло в голову, поэтому он покорно сказал:

— Хорошо, я подчиняюсь грубой силе.

— Ой, ой, ой! Кто бы говорил про грубую силу! — завопила я. — Я вот сейчас Мэри Джейн позову с ее дубиной народной феминистической войны!

Продолжать пламенную речь не понадобилось. От одного упоминания о Мэри Джейн Уле стало плохо. Он привычно нырнул под перины и оттуда жалобно простонал:

— Пощади! Все, что хочешь, сделаю, только не зови эту… эту… маньячку психованную, эту пиратскую копию Клары Цеткин, эту дуболомную бабищу!

— Будешь меня слушаться? — грозно спросила я.

— Ой, буду, буду! Уже побежал за лопаткой! — Ула в один момент испарился из моей комнаты, оставив меня размышлять о том, почему во все времена мужчины не любили и не любят феминисток. Уж, кажется, такие милые девушки, а вот поди ж ты!

Под моим окном раздался странный звук. Я заинтересовалась, какое живое существо может издавать такие звуки, и высунулась в окно. Оказалось, что это просто Шандор, пытающийся запихать себе в рот сразу все пальцы и при этом заговорщицки посвистеть. Похоже, бедный парень уже давно маялся на кладбище, возбуждая вполне оправданные подозрения у Миклоша, который вместе со своей берданкой засел в кустах и внимательно наблюдал за Шандором. Да, судя по всему, дед решительно настроен налупить нам полные ягодицы соли. Оставалась, правда, маленькая надежда, что вместе с дедом в кустах скромно засела и бутыль сливовицы…

Я помахала Шандору и принялась усердно тыкать пальцами и всем, чем можно, в направлении затаившегося в кустах Миклоша. Шандор обернулся, приметил деда и тут же, сделав невинное личико, принялся изображать праздно гуляющего светского повесу. Но старого кагэбэшника (опять нечаянно вырвалось) не обманешь! Ни один листик не шелохнулся — дед решил сидеть до упора! Шандор, насвистывая какую-то песенку, переполз в ближайший лесок и исчез там.

Я затворила окно. Если дед так и собирается торчать в зарослях бузины, то мы вряд ли сможем беспрепятственно шарить по кладбищу. С другой стороны, дедушка может сидеть в кустах и по своим, сугубо личным причинам, и тогда мы можем на кладбище хоть в толкинистов играть, дед не покинет убежища. В любом случае надо быть осторожными и при первом случае отправить старого ветерана охранной службы на заслуженный покой.

Я медленно пробиралась вдоль замковой стены по направлению к лесочку, в котором окопался Шандор. Ага, вон и они, голубчики! Ула с лопатой и Шандор с фонарем. Я приветственно замахала им рукавами, и тут случилось что-то непонятное. Ребята побросали все, что у них было в руках, и как две перепуганные самки кенгуру ломанулись в разные стороны. Я остановилась и помахала им опять, при этом еще и подпрыгнув. Шандор упал в обморок, зато Ула свесился с векового дуба, куда он забрался за считанные секунды, и дрожащим голосом спросил:

— Кто ты?

— Нюрочка, дурочка с переулочка! — разозлилась я. — Долго я вас по кустам собирать буду?

Ула свалился с ветки и с радостью выпалил:

— А, это ты! А нам показалось, что это привидение!

— Чье? Невинно умерщвленного Пьеро? Головой надо думать! Здесь других привидений, кроме меня, отродясь не бывало!

— А та девушка? — настырно напомнил Ула. — О ней ты забыла?

— Да сколько тебе раз повторять — склероз у нее! Она к нам один раз прилетела и тут же адрес забыла. Конечно, если ты, случаем, не заныкал ее души… Ладно, пойдем соберем Шандора, а то пацан, кажется, надолго отключился.

Шандор ухитрился в полуобморочном состоянии залезть в огромное дупло большого бука и там замаскироваться под трухлявую древесину. Мы бы вовек его не нашли, если бы он сам не очнулся и не начал тихонько попискивать. Вытащив импровизированного дятла из дупла, мы прислонили его к дереву, а сами тем временем собрали разбросанные свечи, нашли лопатку и стеклянный колпак фонаря.

Шандор немножко пришел в себя, нашарил в кармане яблочко и принялся деловито его хрупать, наблюдая за тем, как мы ползаем по окрестностям.

— И вот там еще свечечка… Да-да, под тем кустом! Ах, милая Павла, как вы нас напугали! Но теперь все в порядке и нам надобно разыскать вход в подземелье и склеп.

Ула поднял голову от лопатки и удивленно спросил

— А вы что, не знаете, где это?

— Не-а! — беззаботно откликнулся Шандор, но видя, как угрожающе Ула сжимает в руках лопатку поправился: — Ну, то есть, я не знаю его точного местонахождения, но он где-то в этой части леса.

Что было дальше, вы, конечно, догадываетесь Мы расползлись по всему лесочку и принялись внимательно оглядывать землю и всякие подозрительные дупла в поисках этого самого входа. Минут двадцать мы как полупьяные кроты в поисках заветной норки только что не тыкались носами в землю. Наконец мы столкнулись носами на небольшом лысом пятачке в глубине леса и с грустью констатировали, что ничего не нашли. Шандор расстроился:

— Но ведь этот вход где-то неподалеку! — он топнул ногой. — Где-то зде-е-е-есь!… — и Шандор с воплем по уши ушел под землю. Ула с истинно скандинавской неторопливостью и меланхоличностью поправил покривившийся фонарь и спокойно произнес:

— А вот и вход.

— Шандор, лапушка, вы не ушиблись? — обеспокоенно спросила я, пытаясь нащупать в темноте хоть какую-нибудь часть его тела.

Шандор с сияющим личиком, перемазанным землей, высунулся из дыры и объявил:

— Со мной все в порядке! Прошу вас проследовать за мной, здесь очень удобные каменные ступени. И очень холодные, — добавил он грустно. — Я на них сижу.

— И куда это вы собрались? — вдруг поинтересовался кто-то из темноты гадким голосом.

— А у нас фиеста! — ляпнула я, после того как мое сердце вылезло у меня откуда-то из слепой кишки.

Ула застыл с фонарем как памятник жертвам французской революции. Шандор прищурился, вглядываясь в того, кто нас застукал:

— Золтан, братец! — заныл он. — Ну что тебе здесь надо? У тебя же мигрень.

— Нет у меня никакой мигрени! — огрызнулся Золтан. — Я специально больным притворился, чтобы вы подумали, что я вам не помешаю. Ох, Шандор, что ты еще хочешь натворить?

— Я всего лишь хотел показать нашему гостю и милой Павле семейный склеп, — надулся Шандор. — Что в этом плохого? Что ты меня преследуешь?

Золтан внезапно пробормотал:

— А я… может быть, с вами хочу…

Опаньки! Вот это Золтан! Наш человек! Шандор расплылся в улыбке:

— Брат! О чем речь! Лезь в дыру!

Упрашивать Золтана не пришлось, и он весьма ловко исчез под землей. Шандор галантно подал мне ручку и затем как бы невзначай протянул ее и Уле. Рыжик предпочел притвориться слепым и шумно пролез мимо Шандора, значительно расширив отверстие в земле.

Ощупью мы спустились на несколько ступенек вниз, и тут Ула зажег первую свечу, аккуратно поместив ее в стеклянный фонарь. Мы находились в длинном коридоре с высокими каменными стенами, конца и края которому видно не было. Ну, скажу я вам, антураж на уровне! Режиссеры ужастиков такие вот подземелья за большие денежки снимают в почасовую аренду. Когда я представила, какие бабки на этом можно было слупить, мне стало плохо. Такое богатство пропадает! Ведь даже в нашем городе старые катакомбы пятнадцатого века, находящиеся в состоянии тихого обвала, умудрились сдать в аренду американцам за такие деньги, что потом хватило на новые машины всем городским начальникам, и еще на ремонт всех городских дорог осталось.

— Павла, милая, вы побледнели, — раздался над ухом встревоженный голосок Шандора. — Вам плохо?

Я пришла в себя и ответила:

— Почти. Скорее идемте вперед!

Коридор, слава богу, никуда не сворачивал и не раздваивался, а тянулся однообразной прямой линией. Очень скоро стали попадаться разные двери. Каждую из них Шандор открывал ключом из большой связки, висевшей у него на поясе (неужели Фанни опять пострадала?!), и комментировал:

— Здесь замурована первая жена моего троюродного прадеда, воеводы Басора…

— Вторая жена моего троюродного прадеда…

— Третья жена…

— Четвертая… Ах нет, это первая теща моего троюродного прадеда. Он отличался горячим нравом!

Я шепнула Уле:

— Какой оригинальный способ развода! Золтан страдающе произнес:

— Шандор, ну неужели ты обязательно должен рассказывать нашему гостю об этих варварах!

— Кому варвары, а кому и предки! — парировал Шандор и продолжил: — Пыточная камера… Ой, какой миленький стульчик, утыканный иголочками! Золтан, может, подарим его Фанни? Вместе вот с тем скелетом, который на нем сидит. Как ты думаешь?

Я представила себе лицо Фанни, когда Шандор с невозмутимым видом преподнесет ей этот подарок, и фыркнула.

— Решено! — кивнул Шандор. — Захватим на обратном пути… Ой, вы только посмотрите, какая прелесть — мой троюродный прадед, точнее то, что от него осталось. Замурован здесь пятой женой.

Наконец мы вышли к тяжелой, окованной железом двери, которой коридор и закончился. Шандор покопался в связке ключей, вытащил громадный ключ, которому обзавидовался бы не только Карабас-Барабас, но и Буратино, и поковырялся им в амбарном замке.

За дверью оказался еще один длинный коридор, аккуратно уставленный саркофагами и гробиками вдоль стен. Запах там был какой-то аптекарский. Шандор сказал, что это от мышьяка.

— Их что, всех травили? — испугалась я.

— Нет, что вы! Просто мышьяк издавна используется при бальзамировании. Правда, некоторых наших предков и в самом деле бальзамировали еще при жизни…

Мы медленно пошли по коридору, разглядывая гробы и читая таблички. Вот это экскурсия! Не для слабонервных, конечно, потому что иногда крышки у гробов делались стеклянными, и мы лицезрели лысоватых, стеснительно улыбающихся мумий.

Шандор с Золтаном хвастались перед Улой титулованными трупами:

— Вот это княгиня Басорка — основательница династии…

— Какое милое личико!

— Ходили слухи, что она была колдуньей. Ведь “басоркань” по-венгерски означает “ведьма”.

— А это граф де Сабеле, ваш прапрапра… в общем, дед, Павла. Он женился на княгине Басорке…

— Придурочный воевода Басор! Злые языки говорят, что жена била его по голове стульями, но это же только слухи!

— А вот и его жена, графиня Урсула… Надо же, как злобно смотрит… Нет, эта вполне могла и топором избить! Золтан, ты не знаешь, придурочный воевода умер своей смертью?

— Конечно! Он споткнулся и упал на старинный кинжал. Восемнадцать раз падал, — беззаботно откликнулся Золтан.

— Княгиня Эмилия! Это не та, что сбросила мужа с северной башни?

— Нет, это та, которая на пари повесилась на ежегодном городском балу в ратуше…

— А вот и баронесса Фредерика! Она была австрийкой…

— Что это торчит у нее из груди?

— Серебряный лом… Подозревали, что она была вампиршей, но на самом деле у нее был неправильный прикус.

— Бабуля Басор! Золтан, помнишь ее? Она умерла, когда мы были детьми. Меня она научила готовить великолепный освежающий настой из волчьей ягоды и бузины.

— Дедуля Басор! Совсем лысый… Он очень любил бабушкин настой.

Да, такими предками можно только гордиться!

Мы опять вышли к лестнице, на этот раз ведущей вверх.

— А вот и вход в церковь! — сказал Шандор. — Точнее в церковный подвал. Идемте скорей!

Подвал оказался местом крайне запущенным. Повсюду грязь, мусор, сгнившие куски дерева, плесневелые сундуки. Шандор открыл один из них и поморщился:

— Ой, церковное серебро… В каком ужасном состоянии.

А мы не гордые, оттереть можем! Я уже потянула ручки к лежащему сверху кубку, как Ула заметил мои поползновения и шлепнул меня по руке.

— Салага! Куда ты его спрячешь? Дай лучше мне…

Я обиделась, отняла кубок и с грохотом положила его наместо. Шандор, который забрал фонарь у Улы, осветил им дальний угол и разочарованно объявил:

— О, выход в церковь завален камнями и гнилым деревом! Мы не сможем попасть туда. Придется как-то отвлекать Миклоша и лезть сверху. Как обидно!

Мы подошли ближе и с грустью убедились, что выход завален намертво. Подпирал камни и бревна большой закопченный сундук. Углядев его, Шандор оживился и предположил:

— Может, если оттащить сундук, можно будет пролезть?

Ребята тотчас же принялись за дело и весьма резво. Но все напрасно! Сундук отвалили, а камни даже не шелохнулись.

— Какая жалость! — протянул Шандор, размазывая копоть по лицу. — Ну, давайте хоть посмотрим, что в сундуке. Где-то я здесь видел лом…

— В груди баронессы Фредерики! — услужливо напомнила я. — Хотите выковырять?

Шандор поморщился:

— Ну не лишать же бедную женщину последнего украшения! Поищем тут…

После недолгих поисков мы обнаружили притаившуюся в углу железную загогулину, прямое назначение которой определить было крайне затруднительно. Наконец сошлись на том, что это не что иное, как костыль предпоследнего ксендза.

Наконец-то Шандор отрыл крышку сундука и отбросил ее подальше:

— Ничего не видно! Посвети, братец! А-А-А-А! — в третий раз за этот день Шандор грохнулся в обморок.

Дрожащий свет фонаря осветил то, что находилось в сундуке. К чести Золтана, он держался мужественно. Сперва поставил фонарь на пол и только потом аккуратно упал рядом. Я подняла фонарь и внимательно осмотрела лежащий в сундуке обгорелый скрюченный скелет с остатками длинных темных волос на черепе.

— Вот к чему приводит курение в постели… — вздохнула я. — Минздрав уже заколебался предупреждать. Ула, ты жив там?

Послышалось согласное кряхтение, и Ула подполз к сундуку.

— А вот и Жужа! — я ткнула пальцем в скелет. — Неплохо сохранилась девушка, а?

— О-о-о! — застонал Ула. — Как ты можешь так спокойно говорить об этом?! Тебе бы патологоанатомом быть…

Я кивнула:

— Я вот и собиралась… Трупам-то ведь уже все равно, кто там рядом с ними. Они не седеют, не потеют, жалоб не пишут… Самая для меня работка!

Ула задрожал и нервно сглотнул. Признаюсь, от меня можно было сойти с ума, похожие прецеденты имели место. Но что поделать, если я была неординарной личностью!

Ула прикрыл сундук крышкой и привалился к его боку почти в невменяемом состоянии.

Шандор зашевелился на полу и подал голос. Тотчас же очнулся Золтан и отполз подальше от сундука.

— О боже! — застонали они в унисон. — Это было ужасно! Какой кошмар!

— Кто эта бедная женщина? — Это уже Золтан.

Шандор тут же радостно посвятил его в вампирскую теорию. Золтан недоверчиво поглядел в сторону сундука:

— Неужели ты считаешь, что этот обугленный скелет может стать вампиром? По-моему, у него и зубов-то мало осталось…

— Кто знает, кто знает! — Шандор был непреклонен. — Я считаю, мы все-таки должны провести обряд очищения могилы.

Он деловито вытащил из небольшого мешочка рабочий набор инструментов охотника за вампкрами. Чесночок, осиновый кол, увядшую белую розу с колючками, серебряную ложку… Всем этим богатством он живописно украсил скелет: чеснок поделил на дольки и навтыкал между зубов, кол осторожно вогнал между ребер, розы — в остатки волос, серебряную ложку вложил в плечевой сустав. В общем, расцвела девушка, хоть на конкурс красоты посылай!

Ула, до этого скромно торчавший в сторонке, внезапно зашевелился и спросил:

— Граф, а вы не захватили крестик?

— Оу! — Шандор растерянно замер с долькой чеснока в руке. — Какже я не догадался захватить крестик! Какой же я растяпа!

Ула выглядел очень взволнованным. Я даже подивилась тому, как малыш заботится о спасении чужой души…

Пришлось обойтись без крестика. Вообще, всем уже не терпелось уйти отсюда. Церковный подвал явно не вызывал прилива вдохновения и творческих сил.

Обратно мы добрались гораздо быстрей — не было необходимости рассматривать трупики почивших родственников Шандора и Золтана. Мы только на минутку задержались в пыточной камере, откуда заботливый Шандор выволок подарочек для жуткой Фанни. Вместе со скелетом на стуле мы вылезли на свежий воздух и принялись обдумывать планы по устранению Миклоша и раскопкам на кладбище. Вот что у нас получилось:

Золтан — культурно подойти к дедушке и вежливо попросить его на некоторое время оставить свой пост.

Шандор — отвлечь внимание дедушки великолепным видом луны и в это время стырить берданку, или выставить стульчик из пыточной камеры на видное место и ждать, пока дед на него не сядет.

Ула — прислонить к стене скелет так, чтобы на него падали лунные лучи, и ждать, пока Миклоша не хватит кондратий и ему потребуется лечение сливовицей.

Я — завести деда в лес и защекотать там до смерти.

Наконец мы решили скелетом и стулом не жертвовать, а обойтись малым. То есть послать меня еще раз изобразить призрак авангардного Пьеро. Я послушно выбежала на полянку перед замком, взмахнула рукавами, потрясла штанами, повыла для надежности и выжидательно уставилась на кусты бузины. Они даже не шевелились. Если дед до сих пор сидел там, то, скорее всего, так и умер от страха на корточках.

Я осмелела и приблизилась к кустам. Оттуда раздавался странный звук, который вполне мог сойти за предсмертные хрипы. Я осторожно раздвинула ветки бузины, ожидая увидеть там по меньшей мере седой хладный труп… Но нет, в этот раз мое актерское искусство осталось незамеченным. Предсмертные хрипы оказались пьяным храпом. Дед мирно почивал в кустах, обняв свою берданку. Рядом валялась пустая бутылка, распространявшая аромат сливовицы. Я осторожно отпинала бутыль подальше в кусты — не дай бог, кто на запах приползет, и помахала притаившимся в кустах высокородным персонам.

— Дед в отрубе… отдыхать изволят! — сообщила я шепотом.

Все по очереди заглянули в кусты и убедились, что путь на кладбище свободен. Миклош сейчас дрых крепче Ленина в мавзолее. Но на всякий случай Шандор прицепил к кустам скелета из пыточной камеры. Если бы дедушка вдруг проснулся, то увидел бы над собой кокетливо улыбающийся череп, задумчиво подпирающий свою челюсть ручкой. Мы очень надеялись, что Миклош все-таки не проснется. Хотелось обойтись без жертв…

Загадочный деревянный ящик, оказавшийся большим деревянным сундуком, а не гробом старого Йожкова, как надеялась группировка Вандихи, мы откопали достаточно быстро. Мы перетащили сундук на ровное место и сгрудились вокруг, выдавая различные предположения по поводу того, что там может находиться.

— Клад, мамой клянусь!

— Еще один труп, а я нюхательные соли дома забыл!

— Может, не надо?…

— Что скажет папа? Конечно, если тут деньги, то он ничего не скажет!

— А если нет?

— Тогда я скажу, что это ты все придумал!

— А может, не надо?…

В конце концов любопытство пересилило, и мы лопатой сбили замок у сундука и приподняли крышку:

— Фуфло! Ой, я хотела сказать, не все то золото, что глубоко закопано.

— Merde!

— Что это?

— И из-за этого я испортил маникюр на левой руке?!

В сундуке лежала куча основательно сгнивших платьев, шляпок, белья и прочих женских принадлежностей, вплоть до прокисших румян и слипшихся мушек. Я осторожно поворошила ворох платьев. Все было безумно дорогое, сплошной атлас, шелк, тонкий батист, точнее то, что от всего этого осталось. И такую кучу денег вот так просто зарыли в землю?! Странно.

— Чьи это вещи? — спросил Золтан, удивленно оглядывая гнилье. — Это могло принадлежать только очень богатой женщине. Неужели это платья Жужи?

— Ах нет, братец, ты же забываешь, что из ее комнаты ничего не пропало!

— А не исчезала ли в округе какая-нибудь женщина? — это с умным видом спросил Ула, наш местный майор Пронин.

Братцы отрицательно замотали головами. Вдруг Шандор, на высоком челе которого уже давно бродила какая-то неоформившаяся мысль, замахал неизменным платочком:

— А я знаю! А я знаю! Эти вещи Жужа припрятала для себя! Она, видно, и в самом деле намеревалась бежать и заранее закопала здесь свои вещи.

— Шандор, ты же сам сказал, что из комнаты Жужи ничего не пропало! — напомнил ему Золтан.

— Да, но я совсем забыл про ее новый гардероб! — победно объявил Шандор.

— Какой гардероб? — в один голос спросили мы с Улой.

— Я раньше не придавал этому значения, но незадолго до своего исчезновения Жужа решила полностью обновить свой гардероб и послала за самыми дорогими портными. Но она исчезла еще до того, как гардероб был готов… То есть мы так думали… А вдруг все-таки работа была сделана полностью и Жужа припрятала свои новые платья, чтобы сбить всех с толку.

— Вы хотите сказать, что Жужа заказала себе новый гардероб, закопала его на кладбище с тем, чтобы потом его вырыть и бежать во всем новом? — уточнила я. — Чтобы все подумали, что с ней что-то случилось, так как из ее комнаты ничего не пропало?

Шандор кивнул:

— Именно. Но ее план не удался — она погибла и поэтому не смогла достать платья из тайника.

— Но почему ей понадобилось закапывать платья на кладбище? — спросил Ула. — Неужели она не могла найти места получше? Я лично не могу себе представить ее с лопатой.

Шандор отмахнулся:

— Могла и попросить кого-то из слуг. Есть очень много возможностей. А на кладбище, во-первых, никто не догадается искать, и, во-вторых, взрыхленная земля не привлечет ничьего внимания, особенно если копать рядом со свежей могилой.

— Значит, Жужа все-таки собиралась бежать, — вздохнул Золтан. — Боже, какой позор для семьи! Но почему она хотела это сделать? Неужели она с кем-то сговорилась? И почему она погибла? Что вообще случилось в церкви?

Ответов на эти вопросы ни у кого не было. Шандор, правда, попытался объяснить все теорией о залетном вампире, но теперь это звучало особенно неубедительно. Ни один вампир не стал бы сжигать своего преемника и рисковать его зубами. А то, что осталось от Жужи, в первую очередь нуждалось в хорошем дантисте и вставной челюсти.

Мы еще раз перелопатили весь сундук, но там ничего больше не было, кроме одежды, притираний и прочей чепухи. Убедившись, что от сундука нет никакой пользы, мы закопали его обратно и, вытащив скелет из кустов, двинули к замку. По дороге мы обсуждали варианты того, что могло случиться с Жужей.

— Если она так основательно готовилась к побегу, то скорее всего решила бежать не одна, — предположила я и спросила Шандора: — Не появлялся ли в округе в то время кто-то чужой? Какой-нибудь незнакомец?

— Нет, милая Павла, — покачал головой Шандор. — Никто не появлялся здесь до исчезновения Жужи, да и после тоже. Кроме того человека, что пытался добиться встречи с вами сразу после вашего приезда, помните?

Ничего я не помнила! Что делать, как выкручиваться? Я умоляюще поглядела на Улу, но тот так увлекся знакомством со скелетом, что прямо-таки не отводил от него глаз. Наконец я промямлила:

— Совсем не помню. Какой человек?

— Ах, милая Павла, ну как же вы могли забыть? — поразился Шандор. — Он ведь так настаивал на встрече с вами, говорил, что ему непременно нужно повидать вас, а вы даже не вышли к нему, только прислали записку о том, что не хотите его видеть…

— А, припоминаю что-то, — покивала я. — Но я совсем забыла этого мужчину, даже не помню, как его звали…

— Князь Эмиль Колгар, — откликнулся Золтан. — Мне показалось, что он был поражен, когда вы отказались даже выйти к нему. Я хорошо помню, как он побледнел и поспешно ушел.

Вот это новости! Значит, я сразу после приезда отправила восвояси какого-то князя? И даже отказалась лично встретиться с ним. Почему? Я продолжила выспрашивать у братьев подробности, симулируя внезапный провал в памяти.

— Верно, это был кто-то незнакомый… — протянула я. — Поэтому я совсем не могу его вспомнить.

— Он, напротив, уверял, что вы хорошо знакомы и он был представлен вам в вашем родовом замке, — сказал Шандор.

Ого, у меня еще и родовой замок есть! Интересно, а что же я тогда тут делаю? Да, граф Басор крепко вцепился в меня и мое наследство… Я с трудом удержалась от того, чтобы вцепиться в Шандора и выспросить у него все про размер моего наследства и то, сколько я смогу с этого состричь, и вернулась к настырному князю:

— Вот как? Значит, он утверждал, что мы знакомы. Странно, я его совсем не помню… Он был молод?

— Да, ему было примерно столько лет, как нам с братом сейчас, — ответил Золтан. — Но, скорее всего, этот человек не имеет никакого отношения к Жуже, ведь он появился уже после ее исчезновения.

Я решила не привлекать внимания своим внезапным склерозом и не расспрашивать больше о молодом князе Колгаре. Но все-таки чего же он хотел от Павлы? Почему так возжелал личной встречи? Надо будет как следует обыскать собственную комнату, вдруг Павла тоже вела дневник. Хотя вряд ли такая малообразованная вредная поганка, кидавшаяся табуретками в слуг, утруждала себя ведением каких-либо записей. Небось еще в детстве швыряла во всех учителей чернильницами…

Вернувшись в замок, мы собрались в комнате у Шандора, чтобы обсудить результаты похода. Я ужасно хотела спать, но Шандор пообещал накормить всех пирожными из неприкосновенного запаса и собственноручно сварить горячий шоколад, так что я одной из первых сидела за столом в его комнате.

Комната Шандора была очень уютной. Если не обращать внимание на обилие розового цвета в обстановке и всяких там кружев и рюшечек на окнах, то здесь можно было очень хорошо расслабиться и отдохнуть. Скелет на игольчатом стуле тоже пришелся к месту. Шандор заботливо прислонил его к пылающему камину, чтобы тот, вероятно, погрел старые кости.

Скелет грел исколотый таз и тупо глядел в пол пустыми глазницами. Золтан, позевывая, развалился на кровати брата. Я сидела за столом и ненавязчиво постукивала ложкой по столешнице. Ула скромно сидел на диванчике в углу и жадными глазами смотрел на шоколад, который Шандор невозмутимо варил на некоем подобии спиртовки, то и дело проверяя степень готовности.

— Я теперь склоняюсь к мысли о том, что всему виной цыгане, — объявил Шандор. — Может, они хотели ограбить Жужу и нечаянно убили ее, а затем, чтобы скрыть свое преступление, подожгли церковь и спрятали труп там. Поэтому-то они так поспешно снялись с места на следующий день.

Золтан согласился с ним. Что ж, версия Шандора казалась вполне обоснованной. Итак, Жужа, юная прелестница, торчит ночью в грозу на кладбище, ожидая поклонника, с которым намеревалась убежать. Цыгане, видя, что девушка скучает в одиночестве, решают развеселить ее и заодно отнять самое ценное — деньги и драгоценности. При этом Жужа, ну скажем, получает по голове и отключается. Цыгане затаскивают ее в церковь, поджигают здание, при этом слабонервный Рудя бьется в истерике и сходит с ума… Нет, это звучит как-то надуманно. Откуда цыгане могли знать, что у Жужи были с собой деньги или ценности? Зачем они вообще затеяли это убийство с ограблением, если намеревались спокойно прожить здесь все лето?

Я тотчас же высказала свои сомнения. Шандор спокойно согласился с ними, но заметил, что другой теории у нас на данный момент нет. Вообще, с этого момента он потерял всяческий интерес к делу. Жужа — саблезубая вампирка, тихо дремлющая в ожидании своего часа, — вот это интересно! А Жужа — банально убитая цыганами с целью ограбления — это фуй, это не для него!

— Надо бы сообщить папа о результатах нашего расследования, — безразлично заметил Шандор, — и похоронить эту бедную женщину по-христиански.

Ула, до этого тихо сидевший в своем углу, опять озаботился спасением чужой души и сказал:

— Да-да, это необходимо. Нельзя оставлять труп лежать там… вот так. Нужно непременно похоронить его.

Шандор принялся восхищаться его добрым сердцем и участливым характером. После того, как этот пуся лишился основного увлечения, а именно возможности обезвредить настоящего вампира, он опять начал обожать моего Помощника.

Я разозлилась. Нет, здесь явно даже не пахнет никакими конструктивными решениями. Золтан тихо похрапывал лицом в шоколаде, Ула потягивал шоколад, а сам Шандор опять настырно бубнил стихи. Ох, как мне все это надоело! Домой хочу из этого дурдома! Там, конечно, тоже дурдом, но зато свой, родной, советский, а не этот феодально-замковый. Тут вообще, похоже, ни одного нормального человека за последние лет пятьсот не рождалось. Посещение фамильного склепа это наглядно доказало. Одна баронесса эта, с ломом, чего стоит!

… Все дни ее жизни еще впереди,

Коль вытащит девушка лом из груди.

Вот с такими мрачными мыслями я отправилась в свою комнату, наивно надеясь спокойно поспать хотя бы несколько часов. Ну ведь знала же, что слова “тихий, мирный, глубокий сон” придуманы не для меня. Стоило только мне задремать, как вдруг сквозь сон мне послышались какие-то странные вопли. Я открыла один глаз и навострила одно ухо, все еще надеясь, что это всего-навсего рядовая глюка. Но нет! Из комнаты Улы упорно доносились писклявые вопли и крики, а также странные возгласы типа: “На, получи, извращенец! Убью козла кудрявого! Ах, ты еще и прятаться?!”

Меня слегка подбросило на кровати. Улу бьют! Гос-споди ты боже мой! Я засуетилась, накинула халат и, не попав ногами в тапки, через гардеробную ринулась спасать моего несчастного Помощника. Ох, неужели пуся Шандор разошелся и буянит? На садиста он не похож вроде…

С выкаченными на лоб глазами, растрепанными волосами и тяжелым подсвечником в руках я ворвалась в комнату Улы с криком: “Наших бьют! Посторонись-стопчу!” — и… застыла на месте. По всей комнате носилась вздрюченная до жути Мэри Джейн с дубиной наперевес, а на занавесках висел Ула и орал дурным голосом:

— Ой, пощади!

— Что?! — Дубинка резво припечатала Улу прямо в область пухленькой ягодичной мышцы. — Ты, маньяк, теперь пощады просишь? Ах ты, извращенец недобитый! Ну-ка слезай с портьеры и дерись!

— Да выслушай ты…

— Да лучше я оглохну! Ах, маньяк, кобелина паршивый, кавалер припадочный! — и Мэри Джейн с удвоенной силой принялась охаживать Улика дубиной. Бывший викинг ловко, как корабельная мартышка, переполз выше и укрылся в оконных ламбрекенах.

Я наконец-то пришла в себя и кинулась Уле на помощь. Загородив его от дубины, я взвыла:

— Да ты че делаешь?! Окстись, баба! Ты ж его убьешь!

Увидев меня, Мэри Джейн опустила дубинку:

— Да его мало просто убить! Его колесовать надо!

Ула заплакал, вися на шторах. Я успокаивающе погладила его ногу и спросила Мэри Джейн:

— Да что он такого сделал-то? Чего ты его лупишь? Вишь, до слез довела… — Ула жалобно сопливился и потирал пострадавшую часть тела.

Мэри Джейн и самой стало немножко совестно. Она положила дубинку, опустила глаза и пробормотала:

— А чего он пристает к честной девушке с непристойными предложениями? Я девушка приличная…

— Он приставал к тебе с непристойными предложениями? — не поверила я своим ушам. — Да ты че, в натуре? Он что, потребовал себя избить жестоко, до крови? Или чего поинтересней?

— Если бы! — опять взвилась Мэри Джейн. — Я ж говорю, извращенец он! Порножурнал с меня требует!

Я задергала Улу за ногу:

— Эй, парень, а зачем тебе порножурнал? Не видел, что ли, ни разу? Их вон у Васи-хакера дома полным-полно. Под журналами “Наука и жизнь” захованы. Тогда бы мог позырить…

— Извращенец, ей-ей! — опять завела свое Мэри Джейн. — Вот так и дала дубиной бы!

— Тихо, тихо! — остановила я разбушевавшуюся суфражистку. — Ты уже и так надавала сверх программы! У бедного парня в штанах живого места, наверное, не осталось! А ему, между прочим, за тело отчитываться придется!

Ула прохныкал со своего насеста:

— Да выслушайте же вы меня… Я все объясню, если больше бить не будут.

— Не будут! — твердо пообещала я. — Мы ж не звери какие… Слезай.

Стараясь не вилять пострадавшими мышцами, Ула тихо, по стеночке, сполз на пол и окопался за тумбочкой. Я отняла у Мэри Джейн дубину, взвесила ее на руке и повернулась к Уле:

— Ну? Отвечай, зачем тебе порножурнал понадобился?

— Да я не для себя! — пуще прежнего заревел Ула.

— Ух, за друзей страдаем! — восхитилась я и почесала дубиной за ухом.

Ула громко высморкался в занавеску (ну никак не отучу от дурной привычки!) и продолжил, всхлипывая:

— Это я для Шандора… Думал, так он отстанет. Ты, помнишь, сказала, что Шандор такой… ну, такой противный, потому что он настоящих девушек не видел. Вот я и придумал показать ему девушек… Как человека ее хотел попросить, чтоб достала мне журнал, а она как даст мне дубиной промеж… ну, в общем не скажу куда, как заорет: “Кобель приблудный! Извращенец!”

Я села на пол и захохотала, восторженно долбя дубиной по полу. Мэри Джейн растерянно сопела и старалась стать похожей на занавеску. Наконец я смогла членораздельно изъясняться и пробулькала:

— Это уже не просто дурдом! Это массовый психоз на фоне смены обстановки! Ох, чудо мое рыжее, и как же это ты дотумкал до этого?

— А чего он пристает? — обиделся Ула. — Я приличный дух, хоть и в чине маленьком, но понятия имею. Я помочь хотел…

Мне оставалось только вздыхать и разводить руками. Все происходящее настолько походило на бред или ночной кошмар, что я даже тайком стукнула себя дубинкой, чтобы проверить, сплю я или нет. Вроде не спала, но кто меня знает…

Мэри Джейн все это время подавленно шмыгала носом. На ее лице отражалось самое натуральное раскаяние. Вообще, без своей вечной дубины она и выглядела как-то человечнее. Наконец она решила извиниться:

— Прости, ошибочка вышла… — хрипло созналась она и выплюнула папиросу. — Гадиной была. Хочешь, на попку подую, чтоб зажило быстрее? Или компресс там какой поставлю?

— Изыди! — выдавил Ула из своего укрытия. — Нет, сперва достань журнал, а потом изыди!

Мэри Джейн кивнула и испарилась. Я вытащила пострадавшего за убеждения Улу из-за тумбочки, при этом клятвенно уверив парня, что феминистка действительно улетела, а не спряталась под кроватью. Переложив его на кровать, я уселась рядом. Ула немножко покапризничал (то попить ему принеси, то подушки взбей, то компресс на попу наложи), но после того, как я будто бы невзначай, пододвинула к себе поближе дубинку Мэри Джейн, мой Помощник притих.

— И неужели ты, дипломат хренов, вот так прямо промаршировал к этой бедной темпераментной девушке и попросил у нее этот злосчастный журнал? — укоризненно вопросила я, наливая побитому вина.

Ула шумно высосал вино и ответил обиженно:

— Нет, конечно! За кого ты меня принимаешь? Я начал издалека… Сначала спросил ее, не может ли она оказать мне одну деликатную услугу? Она вроде обрадовалась, дубинку убрала и говорит: “Могу!”. Ну я замялся, но потом смотрю, она так… нормально выглядит, не ругается, пена изо рта у нее не капает, ну и попросил… журнал. А она как даст! Ой-ей-ей! — Ула шумно завздыхал и заворочался на кровати.

Примчалась взмыленная Мэри Джейн и кинула на кровать кучу порножурналов, один другого краше.

— Выбирайте! — выдохнула она. — Да побыстрее, мне остатки на место вернуть надо. Прямо из редакции сперла…

Мы склонились над журналами. Робкое предложение Улы о том, чтобы оставить все журналы, поддержки не получило. Он и не настаивал (дубинка лежала рядом!).

— Мэри Джейн, это порножурнал или медицинский справочник по анатомии? Одни скелеты…

— Я не виновата, что они все такие… шнурково-макаронные! — огрызнулась феминистка. — Хотя костей и вправду многовато…

— Какие ребра! А это что за прыщи? Ах, это грудь… Ну-ну!…

— Нет, нет, это никуда не годится! — Ула широким жестом отшвырнул больше половины журналов. — Я сам-то испугался, глядя на эту коллекцию берцовых костей, а уж Шандор и подавно поседеет. Ой, может вот эту? Гляньте, все при ней…

— Кроме мозгов! — Мэри Джейн разъяренно отняла журнал. — Чего уставился-то? Выбрал, и дело с концом!

— Вот, и эта тоже ничего! — Ула обрадованно тыкал пальчиком в толстую девицу, занимавшую целый разворот.

Этот журнал отняла я с ворчанием:

— Гигантоман! Мудрая Гудрун тебе покоя не дает! У этой девицы кулаки по пуду, а наш Шандор — хрупкий, утонченный… Вот Мэри Джейн под юбкой прячет самый приличный журнальчик. Маша, отдай ему этот журнал. Нет, лучше мне, сама его Шандору подсуну…

Я встала и пошла к двери, намереваясь сделать то, что сказала. Мне и самой стало любопытно, что будет дальше. Уже выходя, я услышала яростный шепот и пыхтение Мэри Джейн:

— Отдай журнал… Какой? Который ты под подушкой запрятал… Вот не посмотрю, что контуженный, как дам в мозг! То-то же…

Журнал я безо всякого труда подсунула Шандору под дверь и тотчас же смылась. Вернувшись в комнату, я обнаружила, что Мэри Джейн сосредоточенно пересчитывает изрядно помятые журналы, а Ула, поскуливая, меняет себе компресс.

Неизвестно отчего Мэри Джейн хрипло хохотнула, собрала журналы в стопку и стала прощаться:

— Ну, в общем, всем пока! Когда свидимся — не знаю. Джеральд надумал восстанавливаться в Оксфорде, теперь за ним нужен глаз да в глаз… Интересно мне с вами было, прямо как в кино! — Мэри Джейн вздохнула, прижимая к груди пачку журналов и дубинку. — Кстати, совсем забыла спросить… Этот-то жить будет? — она кивнула в сторону Улы.

— Будет! — уверила я ее. — Бездетным холостяком.

Мэри Джейн сосредоточенно погрызла ноготь, но так и не придумала, что еще сказать. Помахав всем дубинкой, она грустно растаяла в воздухе.

Ула облегченно икнул и поправил компресс:

— Вот и ладушки! Хорошо-то как стало! Посвежело, посветлело…

— Рассвет на дворе! — огрызнулась я. — Всю ночь колобродили… и спать не хочется, как назло. Может, опять пойти в барабашек поиграть?

— Лучше не надо!

Я поудобнее устроилась в кресле, обмоталась теплым пледом и буркнула:

— Да это я так, шуткую… Ты вот лучше скажи мне, когда я отсюда выберусь? У меня эта Жужа вместе со своими склепами и могилами уже в кишках сидит… Кстати, ты тоже думаешь, что ее убили цыгане?

— Нет, мне так не кажется… — Ула нахмурил брови. — Это было бы слишком просто…

Я принялась рассуждать вслух:

— Тогда кто мог ее убить? Граф, наверное, больше некому…

— За что? — заинтересованно спросил Ула.

— Интересный ты… Знал бы за что, вообще расчленил бы и гвоздями к забору прибил. С графа станется. Может, она ему изменяла? Ну с тем, про которого дифирамбы строчила в своем дневнике…

— Дифирамбы поют! — поправил меня мой начитанный.

— А ей медведь на ухо наступил, и она строчила! Не перебивай, пожалуйста. В самом деле, кто кроме графа мог убить Жужу. Ну не Шандор же от нечего делать порубил мачеху на шашлык. И не Золтан… Так что если скинуть со счетов внешние типично романные факторы вроде внезапного наследства, тайно утопленного младенца и ревнивого воздыхателя, то остается только граф ну и цыгане, пожалуй. Ой, а вдруг это и в самом деле несчастный случай?! Собралась Жужа бежать, а тут дождик! Некомфортно, никакой сухости! Она р-раз — в церковь, молния — хрясь! прямо в маковку, Жужа — бац! и в обморок! Ула покачал головой, глядя, как выразительно я изображаю пожар в церкви и предсмертное хрипение Жужи.

— Почему тогда граф приказал охранять развалины и не хочет отстроить церковь заново? — напомнил он. — Нет, граф явно замешан в этом деле.

— Точно! — обрадовалась я. — Ты у меня прямо мозговой центр! Может, еще чего-нибудь умное скажешь? Хотя бы почему граф вздумал укокошить бедную Жужу?

— А с чего ты взяла, что это именно Жужа? — огорошил меня Ула. — На скелете бирки с именем не висело…

Такая мысль мне как-то в голову не приходила. Я растерянно зачесала макушку и жалобно произнесла:

— Нет, это обязательно Жужа… Кроме нее женщины ведь не пропадали. И вообще, если это какая-то другая женщина, то вся наша версия об убийстве Жужи уползает собаке под хвост. Нам только лишнего трупа не хватает! Нет, нет, это точно Жужа, больше некому.

Ула только многозначительно хмыкнул. Я завздыхала и заворочалась в кресле. Все происходящее уже не лезло ни в какие рамки! Мало того, что я с превеликим трудом, в силу ограниченности мозгового запаса черепной коробки, кое-как сляпала примерную версию исчезновения этой припадочной Жужи, так теперь и эта версия так и норовит улететь в окошко, злобно помахивая крылышками на прощанье. Надо еще раз как следует все обдумать. Что мы имеем из голых фактов? Какая-то женщина четыре года назад сгорела в местной церкви, и в эту же ночь пропала графиня Жужа. Может ли сгоревшая женщина быть Жужей? Степень вероятности большая, почти сто процентов… В это же время кто-то закопал на кладбище сундук с полным набором женской одежды, а Жужа заказала себе новый гардероб. Может ли тряпье в сундуке быть тем самым гардеробом? Опять же степень вероятности очень большая… Что еще? А, у нас еще есть непонятно каким образом окровавленное платье и улитый кровью интимный дневник. Кому могли принадлежать все эти вещи, если не Жуже? Больше ведь никто не пропадал…

Ула грустно зашелестел страницами вышеупомянутого дневника, уже в который раз пытаясь разобрать хоть что-нибудь. Внезапно он оживился и сунул мне под нос побуревший листик:

— Смотри! Вот здесь, рядом со словом “венчание”…

Я присмотрелась и различила буквы “ц” и “р”, а также обрывки каких-то слов вроде “Св…” и “Воскр…”

— Ну и что это может значить? — спросила я.

— А ты подумай! Что могут обозначать буквы “ц” и “р”?

— Центр! — не задумываясь, ответила я. — Царь, цирк…

Ула застонал и постучал себя по лбу:

— Ну думай, думай… Что у тебя ассоциируется со словом венчание?

— Денежки! — опять быстро среагировала я. — Платье купи, машину закажи, попу дай на богоугодные дела… ну что ты делаешь глаза, как у больного попугая? Что я опять не то сказала?

— Где венчаются?! — простонал Ула, уже доведенный моей тупостью.

— В церкви… А-а, ты думаешь, что буквы “ц” и “р” остались от слова “церковь”? — наконец-то догадалась я. — А что тогда такое “Св…” и “Воскр…”? Свет отключили в воскресенье?

— Свихнусь и Воскресну! — разозлился Ула. — Это название церкви! Церковь Святого Воскресения, понятно?

Я примирительно похлопала Улу по компрессу. Помощник взвыл и попытался отползти подальше.

— Как это ты здорово рассуждаешь! — промурлыкала я. — А ну-ка, объясни темной необразованной девушке, что нам даст название церкви, где наш припадочный граф окольцевал Жужу?

— Может, и ничего, — простонал Ула. — Это я просто так приметил…

— Ух ты приметливый мой! — Я с силой хлопнула Улу по заду. — А скажи-ка мне лучше, когда я отсюда отчалю? За то время, пока я здесь, можно было организовать сто переходов. Джеральда вы вон как быстро отправили…

Ула все-таки отполз подальше, обложился подушками и принялся разъяснять:

— Как же ты не поймешь, что только сама можешь отправить себя отсюда. Здесь, в этой твоей жизни, в привычном ходе вещей произошел какой-то сбой, и это влияло на все твои последующие жизни… Ты должна определить, что именно случилось, и только тогда вернешься домой.

Я уточнила:

— То есть небесным силам опять лень наводить порядок в моей многострадальной жизни, и они решили, что лучше мне выбираться самой?

— Ты утрируешь, но в общем… — промямлил Ула. — Просто ты должна сама расставить все по местам. Помнишь, тебе говорили, что если в одной из твоих прошлых жизней случилось несчастье или катастрофа, то ее последствия распространятся и на следующие жизни. Хочешь, приведу примеры?

Ула ловко перевернулся на спину, подложил под избитое место подушку, хлопнул по одеялу рукой, и в воздухе повисла знакомая амбарная книга. Ула полистал ее и принялся рассказывать:

— Вот слушай… После этой жизни ты была участницей правительственного заговора в России и участвовала в покушении на императора Александра Второго. Тебя повесили, между прочим. Затем очень быстро после смерти (где-то через двадцать лет, а не через семьдесят, как положено) ты переродилась в англичанина Дина Робинсона, который сошел с ума во время Первой мировой войны, убил свою невесту, и был растерзан толпой. И вот теперь твое очередное воплощение, Полина Кузнецова, милый, но буйный ребенок. Может пострадать от злобной тени трагедии, случившейся с ее душой в этой жизни! — патетично закончил Ула.

Я поежилась, глядя на опечаленного Улу:

— Ой, как нехорошо… А почему же меня охраняешь ты, а не какая-нибудь чернявая жучка из не менее черного департамента? Ты же сам говорил, что стоит только душе совершить какой-нибудь более или менее страшный грех, как она переходит в ведение красоток в черном?

— Ну, положим, особо страшных грехов ты не совершала. В организации покушения участвовала только из-за своего любовника, Димы Каракозова, а невесту Дин убил в припадке безумия, а припадочных за грешников не считают, — успокоил меня Ула. — Маньяки — другое дело… Но если и в твоей жизни в качестве Полины Кузнецовой случится что-то нехорошее, то, боюсь, я уже ничем не смогу тебе помочь…

— То есть как это? — испугалась я. — Оставишь меня делать пакости?

Ула кивнул и грустно пояснил:

— Меня у тебя заберут, а взамен дадут…

— Меня! — раздался сзади вкрадчивый голосок.

Ула немножко побелел, а я проворно обернулась. На ковре перед камином стоял резвый брюнетистый парень в черном костюмчике с белым галстуком. Черные кудряшки были старательно напомажены и уложены надо лбом, однако они не скрывали одного несимметрично торчащего слева маленького рога. Вообще с левой стороны парень был весь какой-то… чертанутый. Ногти на левой руке были длиннее и претенциозно выкрашены в черный цвет. Из-под левой штанины скромно выглядывало копытце. Однорогий брюнет призывно подмигивал мне черным левым глазом и щурил правый, невинно-голубой.

— Это еще что за мутант? — спросила я Улу. — Или у него жена ходит только налево?

— Карл Полубес, — вздохнул Ула. — В прошлом жиголо и мошенник. Правой стороной, точнее. Полубесы опекают не до конца испорченных людей. Воров, мелких жуликов, хулиганов… Ну ты понимаешь?

— Ни хрена я не понимаю! — обиделась я. — Меня что же, эта жертва небесной генетики охранять будет, если я не распутаю, что случилось с Жужей?

— Ну, в общем, да… — признался Ула. Полубес раскланялся и зашептал медоточиво:

— А что ж вы так расстроились-то, Полина Ивановна?

— Пошел вон! — резво отреагировала я. — Шиш ты меня получишь! Рог обобьешь, непарнокопытное!

Карл обиделся:

— Я, между прочим, при исполнении. Обеими половинами. Прошу учесть, Полина Ивановна!

— А я тебе в обе половины и накатаю! — пообещала я. — Вон хоть той симпатичной мандолиной, которая на стенке висит. Ула, дай-ка мне…

Договорить я не успела. Полубеса как ветром сдуло.

— То-то! — назидательно произнесла я. — Ишь, намылился, индюк однорогий. Я ему вобью рог обратно в череп, а копыто в тазобедренный сустав! Но, Улик, солнце мое, попой скорбное, я совсем не хочу, чтобы этот… единорог с белым галстуком меня охранял! А если я буду очень-очень, ну до тошноты хорошей?!

— Не получится! — вздохнул Ула. — Какая-то трагедия, произошедшая в этой жизни, влияет чересчур сильно. Ты можешь совершить плохой поступок неосознанно, под влиянием минуты…

Я прижала руки к Павлиным ребрам и клятвенно пообещала:

— Гадиной буду, если все не узнаю про эту Жужу! Уж больно я к тебе привыкла!

— Вот и умничка! — порадовался Ула. — Мне тоже не хочется с тобой расставаться. Я же говорил, ты очень хорошая, только буйная…

Даже несмотря на частичное признание Улой моих добродетелей, спать я отправилась немножко расстроенная. Не хочу я, чтоб меня всякие однорогие полубесы охраняли! Только этого мне не хватало! Ох, ну что же такого сделала эта поганка Павла, что я все так долго расхлебываю? Внезапно я замерла с подушкой в руках. А не она ли убила Жужу? Ведь была же, по словам Руди, какая-то женщина, которая видела все происходившее в церкви. А что если Павла, эта малолетняя гадючка, видела, как Жужа загорает в церкви, и из-за врожденной подлости и вредности не стала звать на помощь? Свои какие-то цели преследовала, поганка бледная, чушка прыщавая, страшилка запудренная!

Вот с такими, не совсем приятными мыслями я и заснула. А проснулась от деликатного кряхтения служанки над ухом. Эта коза уже успела растопырить все шторки, так что солнце было повсюду… Я с трудом разлепила ресницы и разъяренно глянула на деву. Та быстро окопалась за спинкой кровати и оттуда объявила:

— Уже за полдень, госпожа! Вставать изволите?

— Сейчас я встану, и ты ляжешь, — неласково пообещала я. Но горничная свое дело знала — из-за кроватной спинки даже волоска не торчало. Для того, чтобы совершить справедливый суд, мне нужно было действительно встать.

Охая, я выползла из-под груды перин, умылась и села за завтрак, злющая, как хохлушка на диете. Девица, напротив, радостно улыбалась и прямо-таки сияла от счастья.

— Ты чего веселая-то такая? — хмуро осведомилась я, запихивая в рот булочку. — Неужто жуткую Фанни кондрашка хватила?

— Ах, совсем нет, госпожа! Просто сегодня утром я была у цыган, и одна гадалка мне сказала, что еще до конца года я выйду замуж за стройного жгучего красавца!

— Ну жди, Рики Мартин с концертом приедет! — хмыкнула я. — Постой, какие цыгане? Что, Рудя из запоя вышел?

— Нет-нет, Рудя здесь ни при чем. Просто сегодня рано утром у замка расположился цыганский табор. Господин Золтан разрешил им остаться здесь на месяц…

Я оживилась и резво сжевала еще одну булочку:

— Ой, а может, и мне туда сходить? А то скучно что-то… Послушай, а это те цыгане, которые были здесь четыре года назад?

— Нет, госпожа. Они приехали в первый раз. Правда, я слышала, что есть там одна старая цыганка, которая прежде бывала здесь…

— Одеваться!!!

Табор расположился на опушке, сразу за кладбищем. Я храбро подвалила к пестрым фургончикам и была встречена толпой цыганят, весьма артистично просивших денежку. Я дала самому резвому в лоб, и они отстали.

— Чего изволите, госпожа? — прямо передо мной очутилась молодая цыганка с хитрыми глазами. — Дайте ручку, погадаю вам, все как есть расскажу.

— Притормози, девуля! — посоветовала я ей. — Знаю, что ты нагадаешь. Жгучий брюнет, страстная слюнявая любовь, восемь детей, белый мерс, мерин то есть… Я хочу, чтобы мне свой человек погадал. Есть тут у вас одна бабушка, она уже была у нас…

— Вы о полоумной Изе говорите? — удивилась девица. — Да она уж и говорит-то плохо, а умом совсем тронулась. Как узнала, что мы сюда едем, кричать начала, нашему барону в ноги кидалась, умоляла, чтоб мы и не думали сюда приезжать.

— Чего это вдруг? — заинтересовалась я.

— А позолоти ручку, скажу… — заюлила девчонка. Я выкатила ей кукиш под нос:

— Тихо, подруга! Я тут главная, стоит мне только накашлять графу, и вас здесь не будет!

Девица оказалась понятливая и больше не клянчила. Я, в общем-то, была не жадная, только золота у меня было аккурат на бабку, а одаривание всяких предприимчивых девиц в мои планы не входило.

— Старая Иза говорит, что видела здесь вампира! Но это было четыре года назад, Иза была уже старая, мало ли что померещиться может… К тому же место здесь больно хорошее, а от вампиров мы средства знаем. Так что если вам нужна Иза, то она в той, дальней повозке под полосатой крышей.

Я потрусила к указанной арбе. Оттуда раздавалось какое-то кряхтение и бульканье. Я откинула полог и заглянула внутрь. В углу сидела засаленная бабка в красном колпаке и телогрейке и активно лечилась сливовицей. Увидев меня, она поперхнулась, выпучила глаза и побелела.

— Изыди, нечисть! — бабка резво заползла в кучу тряпья и выставила оттуда изгрызенную чесночину, в лучшие дни, видимо, служившую ей закуской.

Я выразительно покрутила пальцем у виска. Постучала себя по лбу. Бесполезно. Бабка упорно показывала мне чесночину.

— Э-э, здрасьте, бабушка… я тут к вам по делу забежала. Могу вас уверить, что вполне нормальна и с зубами у меня все в порядке. Клыки не мутировали…

Бабуля по-прежнему сопела в тряпье, для удобства пристроив чесночину на собственную фигу и подтянув к себе бутылку. Я попробовала по-другому:

— Здорово, клюшка трухлявая! Что, еще гремишь костями, кошелка понторылая? А я, между прочим, не ля-ля травить прибежала…

Никакого результата. Бабка нагрузилась сливовицы и храбро отвечала:

— Пошла вон, вампирка! Я уже старая и невкусная как сопливый носок…

Я прибегла к последнему средству. Вытащила кое-какую мелочовку и демонстративно ею побренчала. Подействовало моментально. Бабка заинтересованно приподняла голову и деловито осведомилась:

— Деньги?

Я кивнула. Бабка мгновенно выползла из укрытия и слямзила денежки у меня с ладони.

— Вижу, хороший ты человек… Обозналась, за другую тебя приняла. Проходи, красавица, хлюпнем по маленькой, всю судьбу тебе твою расскажу…

— Спасибо, я не пью! — вежливо отказалась я. — Я к вам, вообще-то, по делу зашла… Вы ведь уже были здесь, четыре года назад?

Бабка задрожала и одним махом выплеснула в себя остатки сливовицы. Привычно перекосив глаза к носу, она созналась:

— Была, черти принесли… Уж такого страху натерпелась. Я тогда тут была с другим табором, тех цыган кого поубивали, кого посадили…

Я поспешно перебила бабулю, готовую предаться невеселым воспоминаниям:

— Да-да, все это очень печально, но я бы хотела поговорить с вами о другом. Что случилось здесь четыре года назад, в ту ночь, когда вы приехали?

Пьяная бабка задумчиво разгрызла чесночину и покосилась на меня:

— А что мне за это будет?

Нет, мне решительно не везет с пенсионерами! Сверхъестественные способности мои улетучились вместе с телом Рёд, так что устроить здесь метание тяжелых предметов по живым мишеням не удастся. И денег больше нет. Эта наглая хиромантка конкретно развозит меня на бабки!

— Живой останетесь… — неуверенно пообещала я. — Хотите, молиться за вас буду? Могу домашние тапочки крючком вывязать…

— А как насчет маленькой кругленькой монетки? — настырно поинтересовалась пожилая вымогательница.

— А как насчет светящегося синего фингальчика? — перешла я к запрещенным методам ведения допроса. — Ну нету у меня больше денег!

— Ну нету и нету! — неожиданно согласилась старушка. — Так расскажу… Вот слушай. В ту ночь была страшная гроза, но она началась, когда все уже спали. Только я не спала — старая Иза боится грозы. Я тихо сидела в углу шатра и молилась. Вдруг я услышала конское ржание, совсем рядом с моим шатром. Тогда старая Иза ничего не боялась, поэтому я выглянула наружу и увидела…

Бабка заглохла на середине как испорченный телевизор и принялась рыться в куче тряпья. Вытащив еще одну бутылку из неприкосновенного запаса, она прижала ее для храбрости к сердцу и продолжила:

— И вижу я, один из коней наших ржет и бьет копытами, а рядом с ним кто-то стоит. Тогда старая Иза видела как орлица. Это была женщина с длинными черными волосами, в светлом платье, забрызганном кровью, и руки ее были в крови, и лицо тоже.

— Какая-то кровавая Мэри, — хмыкнула я. — И что, она была вампиршей?

— Истинно, истинно так! Когда все цыгане, разбуженные лошадиным ржанием, сбежались к коню, то увидели, что один бок его был порван и оттуда вытекло много крови. Она пила кровь коня! — выпалила бабка и любовно погладила заветную бутыль.

Я задумалась. Женщина в светлом платье… Уж не это ли платье мы с Улой нашли в комнате Жужи? Тогда понятно, откуда взялась кровь. Это кровь коня. Она брызнула Жуже на подол… Но зачем Жуже калечить бедное животное? Уж не была ли она и вправду вампиром?

— Это все? — спросила я. — А куда делась эта женщина?

— Убежала, — ответствовала бабуся, со вздохом откупоривая-таки бутылку. — Куда-то по направлению к церкви… буль! А п-том, п-том старая И-иза ничего не видел-ла! Она спр… спряталась, и ее не н-нашли!

— Кто не нашел?

— М-мужчина в ч-черном… Он там б-был. — Вторая бутылка сливовицы подействовала на бабулю как короткое замыкание на розетку. Она (бабка, а не розетка), дожевывая чеснок, заползла обратно в свои тряпки и оттуда забубнила что-то несуразное, вроде: — Кони… К-карета… Черный ч-человек, он наз-з-з… наз-звал имя… Ж-жуж-жа! — И бабуля мирно зажужжала, потихоньку отключаясь в своем углу.

Все, бабушка теперь проспится только к завтрашнему утру. И чего это она так испугалась, что выхлебала столько сливовицы, сколько нормальному алкоголику хватило бы на полдня? Ведь все произошло четыре года назад… Хотя неизвестно, что чувствовала бы я, если увидела вдруг, как непонятная баба потрошит моего личного коняшку с явно вампирскими намерениями. Вот блин, неужели Жужа все-таки была вампиром?! Тогда теория Шандора о залетном вампире требует некоторой корректировки…

Пока я добрела до замка, моя новая версия об убийстве Жужи выглядела следующим образом, а именно: девушка, родом из Трансильвании, действительно была вампиром (или вампиршей, вампиркой, вампирюгой, не знаю, как точно образовать женский род!). Что ж, вампиры действительно водились, Ула-то видел одного. Правда, не знаю, было ли это до того, как он пристрастился к кагору, или после… Ну так вот, любила наша Жужа кровь пить вместо томатного сока, но была еще по малолетству совестливой (Шандор упоминал, что Жуже было около шестнадцати, когда она вышла за графа). Человеческую кровь ей пить было стыдно, а вот кровь животных — пожалуйста! И когда Жужа в очередной раз выползла ночью из дома, чтобы вдоволь нахлебаться крови какого-нибудь животного, ее застукал муж. Представляю себе картинку: Жужа мирно ковыряет ножиком лошадку, а в кустах граф клацает зубами от праведного гнева и точит нож, чтобы порешить саму Жужу. Потом с воплем: “Умри, несчастная!” — выскакивает из засады, вырубает кроволюбивую женушку и тащит ее в церковь, то есть на святую землю, где и сжигает, подстраховавшись таким образом дважды. У любимого автора Шандора сжигание вампира называлось одним из самых действенных способов уничтожения кровососа.

Я остановилась, перевела дух и фыркнула. Ну и сценарий вышел! Прямо для постановки оперы палатой номер шесть тихих шизофреников городской психушки. Но ничего другого у меня на данный момент не было… То есть почти не было. После вчерашнего разговора с Улой в моей не особенно богатой мыслями голове вдруг зашевелилась мутная и неясная версия происшедшего здесь четыре года назад. Версия эта была еще невероятнее предыдущей, но зато прекрасно объясняла все недомолвки и неувязки… Оставалось только прояснить некоторые детали, и именно этим я и собиралась заняться.

— Где была? — голос Улы раздался у меня прямо над ухом, и я вздрогнула от неожиданности.

Мой Помощник стоял прямо передо мной, охая и держась за поясницу. Кроме этого, я отметила признаки надвигающегося посинения мощной скандинавской скулы. Вообще, Мэри Джейн хорошо поработала своей дубиной, профессионально… При дневном освещении Ула был похож на старшеклассника из моей школы, которого избила объединенная группировка малышей в бойне за взятие школьной столовой. Чистая правда, я сама в столовой без рогатки не появлялась!

— Ну что молчишь-то? — Ула осторожно ощупывал свое лицо. — Вот зараза эта Мэри Джейн! Ну надо же так меня отделать! Что я наверху-то скажу?! Ну уж в благородство играть не стану! Все как есть выложу… так мол и так: избит жестоко агрессивно настроенной шизофреничкой, вообразившей себя Кларой Цеткин!

Я мрачно подтвердила:

— Да уж, боюсь, что когда придет время закрывать меня от вражеского обреза, от твоего тела мало что останется. И окна ты им затыкал, и били его нещадно… Что дальше-то?

Ула только вздыхал. Я решила отвлечь парня от грустных мыслей и пересказала ему, как всегда очень артистично, мой поход в цыганский табор, а также новую версию убийства Жужи. Помощник покривил избитое личико:

— Как-то мелодраматично! Значит, по-твоему, граф убил Жужу из-за того, что она была вампиршей?

— Конечно, чтоб не мучилась! — кивнула я. — Да и из соображений безопасности. Маленькая Жужа довольствовалась кровью коней и баранов, а вдруг со временем она перешла бы на человеческую? Жена женой, но думаю, что своя жизнь графу все-таки была дороже брачного кодекса.

Ула открыл рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу моей версии, но тотчас же его закрыл. К нам приближался слуга в ливрее и помятом парике.

— Господин Шандор просит вас пожаловать в малую гостиную! — произнес парень, и выражение у него на личике было опять такое, будто он увидел привидение, откалывающее танго на кухонном столе.

Мы с Улой переглянулись. Что еще придумал наш любитель экстравагантных выходок? Тут я вспомнила про порножурнал и ночные приключения и захихикала. Ула, наоборот, побледнел и прошептал:

— Может, спрячемся? Пока не поздно…

— И не узнаем, что случилось?! — возмутилась я. — Да ты что! Неужели ты пострадал от дубины Мэри Джейн напрасно? Неужели мы никогда не узнаем, во имя чего ты вернешь небесной канцелярии тело, годное разве что для солиста итальянской оперы?!

— Ох! — Только и вздохнул Ула. Наверное, у парня вычтут из зарплаты…

В малой гостиной сидели два Золтана и неизменный скелет на стульчике. Я опять запоздало припомнила, что Золтан и Шандор — близнецы, и еще раз подивилась их потрясающему сходству. Так, стоп! А почему это Шандор не в своем обычном парике и штанишках до колена? И пудры ни на грамм… Ур-ра! Неужели наш нетрадиционный метод подействовал?!

— Ой, милая Павла! — Шандор протянул ко мне ручки. — Как вы сегодня прекрасны!

Я принюхалась. Спиртным вроде не пахло, а чтобы назвать Павлу красивой, надо быть в умат пьяным алкашом с бельмами на обоих глазах. Неужто наше средство подействовало слишком сильно?..

Меж тем Шандор принялся рьяно за мной ухаживать. И стульчик пододвинул, и яблочко в руки сунул, и сам сел рядом, глядя на меня влюбленными глазами. Ула гадко хихикал в уголке, Золтан с тревогой смотрел на брата, а я гадала, что ж такого Шандор мог увидеть в порноржурнале, что вдруг возлюбил меня так пылко. Мы ж ему не комиксы давали…

Нашу идиллию нарушила возникшая в дверях Фанни. Возникать она начала с самого порога:

— Господин Шандор! — начала она не предвещающим ничего доброго голосом, поглядывая одновременно на Золтана и Шандора. — Это вы взяли из моей комнаты сорок восемь ключей на железном кольце, включая один, бронзовый, от двери фамильного склепа семьи Басор?

Шандор неохотно отвлекся от созерцания моего перекошенного в безмерном удивлении личика и сообщил:

— Совершенно верно. Если хотите их забрать, то они лежат… кажется, я оставил их в кастрюле из-под шоколада. В общем, ищите, и дано будет вам!

Фанни побелела, потом позеленела и переспросила шипящим голосом:

— Что?!

— Так вы еще и глухая? — Деланно удивился Шандор. — Сказал же, в шоколаде ваши ключи мокнут. Ничего с ними не случилось…

Фанни уперла руки в боки:

— Между прочим, господин граф поставил меня здесь экономкой, когда вас еще на свете не было! Господин граф строго-настрого запретил мне давать вам какие-либо ключи! Господину графу не понравится то, что случилось!

— А это уже ваши проблемы! — неожиданно выкрутился Шандор. — Это вы будете объяснять папа, почему я воспользовался ключами, несмотря на его запрет. И потом, что вы все заладили: господин граф, господин граф! А я тут кто? Мышкин хвост?!

Фанни тихо кончалась. Ее лицо скукожилось в куриную попку, а руки подозрительно задвигались под фартуком будто бы в поисках тяжелого предмета. Видя, что Фанни уже готова залаять, Шандор решил смягчить удар и пододвинул ей стульчик. Тот самый, из пыточной камеры…

— Не на-а… — одновременно начали мы с Золтаном и Улой, но Фанни со всего размаху плюхнулась на стул и…

И ничего! Закаленная культуристка влепилась в пыточный стульчак с иголками вместо обивки как типичный среднестатистический муж в кресло перед телевизором, немножко поерзала и выдала Шандору по первое число:

— Господин граф оставил меня приглядывать за замком! Я не намерена терпеть оскорбления! Я буду вынуждена доложить господину графу о вашем недостойном поведении!

— О-о… а-а… — Отвисшая челюсть Шандора мешала парню нормально разговаривать.

Меж тем Фанни окончательно разошлась и вспомнила Шандору все его прегрешения вплоть до младенческого возраста и пообещала как следует стукануть на несознательного сынка мрачноватому папаше. А уж папа-то должен был по меньшей мере поставить гадкого сына коленками на мелкую дробь в темный угол и каждые полчаса жестоко избивать. Подробно объяснив Шандору, что с ним сделает папаша-граф, когда Фанни в красках распишет его поведение, тетка гордо встала. Стул ненавязчиво встал вместе с ней. Тут Фанни врубилась, что выкаченные на лоб глаза Шандора вовсе не являются результатом ее пламенного спича… Тетка медленно огляделась и… обнаружила прислоненного к шкафу, застенчиво улыбающегося ей скелета.

— А-а-а-а! — бедная старуха не выдержала и грузно рухнула на пол, погребя под собой заветный стул.

Тут Золтан немножко очухался и кинулся к лежащей на полу экономке, приговаривая:

— Дошутился, братец! Что мы будем делать, если ее удар хватит?

— Отпразднуем… — с трудом пошевелил языком Шандор. — Она меня с младенчества не любила… Но как же так? Этот стул…

С большим трудом мы отцепили Фанни от стула и положили ее на диван. Мужская часть начала выдвигать различные планы оживления обморочной. Я молчала, так как меньше всего хотела, чтобы Фанни очнулась. Именно сейчас обморок Фанни играл мне на руку. Дело было в том, что я собиралась немножко пошарить по сусекам и заныкам в графском кабинете, чтобы отыскать кой-какие подтверждения своей теории. Фанни же со времени отъезда старшего Басора почла своим долгом переквалифицироваться в сторожевую овчарку и с грозным видом окопалась возле двери этого самого кабинета, облаивая каждого подходящего. Такое внимание экономки к охране кабинета меня насторожило. В общем, я собралась проверить, что же такого интересного и секретного хранится в этой комнате. Не зря же Фанни так парилась, чтобы ни один ключик не пропал из заветной килограммовой связки. Не иначе как граф сам приказал Фанни не допускать никого в хату. Что ж, проверим…

Пока мужчины очумелой толпой толпились возле неподвижного тела Фанни и пищали что-то про нюхательные соли и свежий воздух, я тихо и организованно отступила к дверям, прихватив с собой ключик, выпавший из потной Фанниной ручки.

Ключик, конечно же, оказался от кабинета. Посмотрим, посмотрим, что ж тут спрятано…

Кабинет графа был отделан в мрачном стиле, который позже получил название “директорский”. Один раз я уже была тут, но тогда все мое внимание было приковано к бледнеющей и краснеющей персоне графа, у которого не хватало эмоций, чтобы высказать все, что он думает по поводу моего безобразного поведения. Теперь я была здесь одна и могла оглядеться. М-да… круче дизайн я видала только в клубе сатанистов и кабинете нашей директрисы. Все вокруг выдержано в черном цвете, даже занавески и те были черные.

Так, где обычно прячут всякие секретные документы? В кино их засовывают в сейф… Сейфа тут нет, уже хорошо. А то на этот сейф мне потребуются три сапера, два ворошиловских стрелка и Жан-Клод Ван Дамм на заднем плане для красоты. В приключенческих книжках обычно находится клочок бумаги с кровавой надписью типа: “Три шага вперед и вверх… Парашют не забудь, дура!”. Я осмотрелась — похожего клочка нигде не валялось. Тоже хорошо.

Я откинула крышку небольшого орехового бюро, скромно стоявшего в углу. Ничего интересного… Счета, хозяйственные бумаги, деловая переписка. От бюро я перешла к письменному столу. Там-то, в самом нижнем ящике я и нашла одну очень интересную бумажку. Это было что-то вроде свидетельства об оформлении опекунства надо мной, родимой. То есть над Павлой, поганкой грызолапой. Документик был составлен очень интересно. Оказывается, граф мог свободно распоряжаться моими денежками до достижения мной двадцати одного года. Если же вышеозначенная девица Павла вдруг намылилась бы окольцеваться с кем-нибудь до двадцати одного года, то в этом случае деньги сразу бы отвалились к ней целым куском и безо всяких претензий со стороны прыткого опекуна. Теперь понятно, почему граф так хотел выдать Павлу за кого-то из своих отпрысков… Когда я взглянула на общую сумму, в которую было оценено имущество князей де Сабеле, мне стало плохо. Цифирь была с таким количеством нулей, какое и не снилось даже Международному валютному фонду. Чтобы было яснее, скажу вам, что по сравнению с Павлой Билл Гейтс так… делец средней руки.

Я еще раз перечитала контракт, чтобы получше запомнить его содержание, и положила драгоценную бумажку на место. Больше ничего интересного в письменном столе я не нашла. Глупо, конечно, было надеяться, что граф ведет дневник, начинающийся фразой типа: “Сегодня я зарезал свою жену… Я не виноват, она сама начала кусаться!” Зато я обнаружила краткую запись о венчании Жужи и графа, сделанную, вероятно, самим графом Басором. С педантичной точностью там сообщалось, что…

Дверь заскрипела. Я под столом превратилась в предмет обстановки, но углядев, что вошедшие ноги принадлежали Уле, расслабилась и высунулась из укрытия.

— Здорово, битый молодец! Как ты догадался, что я здесь?

— Подумал! — огрызнулся мой рыженький. — Ты лучше скажи мне, отчего у тебя такая страсть ко взломам с проникновением? Это ведь аморально… ты воспользовалась невменяемым состоянием бедной больной женщины…

— Ничего себе наезды! — возмутилась я. — Я тут тружусь, как бобер в пустыне, как вошь на лысине, потею изо всех сил, чтобы разузнать всю правду об этой Жуже, лопату ей в бок и электричку навстречу, а всякие моралисты тут правозащитные сопли разводят! Да я… да ты… как врежу вот тебе, узнаешь, откуда волосы растут!

Ула понял, что не вовремя вылез со своей справедливостью, и заюлил:

— Ой, Полиночка, да ты что, золотко?! Да я ни в жизнь, вот зуб даю! Да разве я что против имею? Я ж хотел сказать: баба с возу, кобыле легче…

— Это ты кого кобылой назвал, мерин рыжий? — грозно выпрямилась я.

Ула понял, что ляпнул что-то лишнее, и опытно отступил в район бюро, прикрывая избитые части тела и испуганно бормоча:

— Да я это… В смысле того… Только не бей! За одного битого двум небитым дают… На сердитых понты кидают… Не имей сто рублей, а забей сто друзей…

От страха перед моей грозной расправой у рыжего что-то отскочило в покалеченной голове, и он вывалил на меня кучу русских пословиц в народной обработке вместо апелляции. Ну что ж, мы тоже не из пробирки, вспомним детство золотое. Поэтому напрягла память, поднатужилась и выдала:

— Блудливой чушке — полено на шею! Будет спина, найдется и вина! Будет волку на холку!

Ула икнул и привычно засопливился, долбя на жалость. Смотреть, как двухметровый швед исходит мокротами прямо у меня на глазах, было невыносимо. Я вообще жалостливая, особенно к убогим и болезным… недобитикам, поэтому, вытащив кружевной платок, кинулась утирать слезы бывшему скальду. Тут-то нас и застукал вздрюченный донельзя Шандор.

Вообще, ситуация, конечно, вышла двусмысленная по меркам того времени. Ну представьте себе: почти окольцованная девица вытирает своим платочком личико абсолютно левому графу, приговаривая при этом нечто вроде: “Ах ты мой зайчик скорбный… Ай, синячок больно? Бедняжечка… А ну-ка, сейчас высморкаемся… Вот умничка, вытрем носик… Бесхребетинка ты моя перебитая… Лебеденок ощипанный…”

Шандор сперва захлебнулся собственным возмущением, да так, что я испугалась, не придется ли откачивать парня. Затем он возопил тонким голосом:

— Это моя невеста, граф! Уберите руки с ее плеч!

Пацан, видно, хотел сказать — с плечевого сустава. Определить, где у Павлы, этой жертвы диетологов, кончаются кости и начинается все остальное, не смог бы даже самый опытный патологоанатом. Но это я так, к слову…

Шандор, сегодняшний потуг на героя-любовника, храбро промаршировал к прибалдевшему Уле и вякнул ему прямо в лицо:

— Как вы посмели! Я вызываю вас на дуэль! Смойте кровью это оскорбление! — и парень судорожно зашарил по карманам в поисках перчатки.

Внезапно в Уле взыграла кровь предков. Он выкатил глаза, как бешеный бык, засопел и вдруг взревел:

— Дуэль?! Ах ты, утирок сопливый! Да я тебя на спиннинг перемотаю, клянусь серной пробкой в волосатом ухе Одина! Да я тебе твои спички в нос загоню и гопак плясать заставлю! Утыкаю ребрами внутренние органы, упырь малахольный!

Я испугалась, как бы мой разрезвившийся Помощник и в самом деле не переработал Шандора на сервелат, поэтому мобильно прикрыла все еще роющегося по карманам женишка своими костями:

— Ай, граф не убивайте мальчика, он еще так молод! Я согласна, согласна уехать с вами при условии скорого венчания и подписания брачного контракта… Шандор, лапушка, не тыкайте мне в ребра, порежетесь ненароком!

Шандор так и не нашел перчатку и решил воспользоваться носовым платком не первой свежести. Храбро высунувшись из-за моего плеча, он завопил:

— Я требую удовлетворения! — и пульнул платком прямо Улику в лицо.

Ула ловко принял подачу и отпасовал Шандору точно в лоб.

— Поломаю козла! Порву как Тузик грелку!

Шандор понял, что сейчас ему и безо всякой дуэли налупят в череп, и предпочел сбежать по-тихому, не забыв вякнуть на прощание:

— Через час у северной башни!

Расходившийся Ула со стулом в руках попытался его догнать и избить, но я не позволила. Перекрыв дверь телом, я грозно вопросила роющего паркет Улу:

— Это еще что за обдолбанный берсеркер? Ну-ка превратись обратно в трусливого интеллигента! Нам еще тут избиения младенцев не хватало!

Ула послушно затих, сел на стульчик, сложил руки на коленях и захныкал:

— Я не нарочно… Что же нам теперь делать? Через час этот ханурик влепит мне свинца между глаз и мое тело будет основательно испорчено. Я совсем не умею стрелять из пистолета…

— А все из-за тебя! — поддела я парня. — Не совал бы ты ему порножурнал, до сих пор бы пацан по тебе вздыхал. Ишь ты, не нравились ему ухаживания бедного мальчика! Вот получишь пулю в глаз, понравится! И вообще, с чего ты так расходился?

Ула гордо распрямился:

— Во мне заговорила кровь предков!

— Моча их тебе в голову стукнула! — хмыкнула я. — Ты ж парня до энуреза довел! А теперь на дуэли лупиться придется… Что делать-то будем, горячий шведский бузила? На дуэль тебе идти нельзя — за дырявое тело тебя наверху по кудряшкам не погладят… Бежать тебе надобно, вот! Спрячешься в лесу, а я тебе передачки носить буду!

Такая перспектива рыжего не обрадовала. Он заерзал на стуле, засопел и задумался. Я не мешала ему. Пусть пацан подумает, пораскинет чем можно… Ох, ну это же надо — схлопотать вызов на дуэль! Как будто у нас и так проблем мало…

В дверь деликатно постучали. Вошел уже знакомый перекореженный слуга и, понизив голос, сказал мне:

— Госпожа княгиня, вас спрашивает какой-то человек.

— Какой человек?

— Из благородных будет, — сообщил слуга. — Похоже, он уж был тут… лет пять назад или меньше. Точно не припомню.

— Как его имя?

— Князь Эмиль Колгар.

Ничего себе, да это же тот самый аристократ, которого Павла даже не захотела видеть четыре года назад! Про него мне говорили Шандор и Золтан… Обязательно надо с ним пообщаться. Я сказала слуге:

— Передай, что сейчас буду. Где он?

— В большой гостиной, — слуга поклонился и вышел.

Я посмотрела на Улу, ожидая его реакции на столь внезапное и очень своевременное появление князя Колгара в этой глуши. Но Помощничек сделал вид, что будто бы и не слышал того, что сказал слуга, и продолжал морщить личико в умственных потугах. Я решила не отрывать бедолагу от мыслительного процесса и потихоньку покинула библиотеку.

Князь Эмиль Колгар неловко топтался под очередной рогатой головой, когда я хиппующей павой впльша в комнату, немножко не вписавшись в поворот и задев костями дверной косяк. На шум князь испуганно обернулся, и я увидела, что аристократ молод, смазлив и до обморока застенчив.

— Д-добрый день, — пролепетал он, трясясь всем телом. Я уже привыкла к тому, что мой вид вызывает подобную реакцию, и милостиво кивнула.

— Я хотел бы повидать княгиню Павлу, если это возможно… — князь Эмиль не сводил с меня перепуганных глаз.

— Я — княгиня Павла де Сабеле, — я шумно шлепнулась в кресло. — Что вам угодно?

Парнишка открыл рот и уставился на меня так, будто бы я сказала ему, что перед ним крокодилица, сделавшая пластическую операцию.

— Но этого… не может быть! — наконец воскликнул он. — Ты… вы не Павла!

Этого истеричного вопля обиженной души мне хватило, чтобы расставить все по местам в моей последней сумасшедшей версии о том, что же все-таки произошло в этом дурацком замке четыре года назад. Словно кто-то сверху сжалился над бедной идиоткой и наплевал мне в черепушку немножко разума. Но Ула! Ах он холодильник размороженный, лосось тухлый, скальд недобитый! Ведь, уверена, этот все знал, но молчал… Почему, интересно? Задание сверху?

Поскольку бедный мальчик все еще пребывал в состоянии, близком к шоку, я поспешила не допустить нервного срыва и, рассмеявшись как голодная гиена, отчего гость пошел пятнами, мило произнесла:

— Ну конечно же, это шутка… Я вовсе не княгиня де Сабеле. Мое имя… — Я помедлила, но с уверенностью произнесла: — Графиня Жужа Басор. Боюсь, однако, что вы не сможете поговорить с княгиней. Она… умерла четыре года назад.

Эмиль все-таки грохнулся в обморок, изрядно попортив паркетное покрытие шпорами сапог. Я резво перетащила парня на диван и облила несчастного водичкой из графина, стоявшего на столике возле дивана. Открыв глаза, парнишка простонал:

— Как это случилось?

— Извините, я вас облила водой, — созналась я. — Вы изволили немножко отъехать…

— Как умерла Павла? — взвыл несчастный.

— А, вы об этом… — Я потупилась, чувствуя себя по меньшей мере гадко. Ведь моя роль во всем этом теперь выглядела очень неблаговидно. Я решила не травмировать князя еще больше и сказала: — несчастный случай.

— Нет, я уверен, она покончила с собой! — истерично выкрикнул князь и разрыдался. — Это все из-за меня! Я виноват в ее смерти! Из-за моего малодушия она наложила на себя руки! О, не скрывайте от меня причин ее смерти! Это все я, я! Я отказался предать гласности наш брак, и она… О-о-о!!!

Трусливый Эмиль, из-за которого на самом-то деле все и началось, забился в красивой истерике на диване. Я немножко потрясла его за плечо и спросила:

— Вы тайно обвенчались с Павлой незадолго до ее приезда сюда?

— Да, — проревел тот. — Но мои родители… понимаете, я был помолвлен с другой, я не мог вот так сразу рассказать всем о нашем браке. Случился бы скандал.

— Вы венчались в церкви Святого Воскресения? — задала я последний вопрос.

— Да.

Я мрачно кивнула. Все совпадало с какой-то сверхъестественной точностью. Вообще, эта историйка была очень простой, надо быть такой дурой, как я, чтобы не увидеть того, что лежит прямо на поверхности и тычет тебе в нос разгадками и уликами. Во многом, конечно, виноват этот горячий скандинавский бобер Ула, который сразу направил меня по ложному следу. Ну сейчас я ему покажу!

Оставив князя плакать на диванчике, я активированной миной метнулась обратно в библиотеку. Рыжий все еще был там, сидел на стульчике, паршивец, поэтому я с ходу перекосоротила мощную шведскую скулу. Но когда мой Помощник забился под кресло, я опомнилась, сменила гнев на милость и спросила:

— Это что, такая задумка была, чтоб я тут пахала в поисках разгадки как Пинкертон на экскаваторе, в то время как ты все знал и надо мной издевался?

— Я не издевался! — Ула осторожно утер нос рюшками моего декольте. — Мне так велено было, а я дух подневольный. Ты сама должна была найти разгадку…

— Да уж, — фыркнула я, — а разгадка-то проще некуда. Исчезновение бедной дурочки Жужи, равно как и ее смерть, не были выгодны никому. Зато смерть Павлы приносила графу ощутимую выгоду в размере ее баснословного наследства. Подозреваю, что дело было так: граф решил перетащить Павлу к себе в замок с тем, чтобы женить ее на ком-то из своих сыновей. Но девушка оказалась проворнее и выкатила жадному графу большой кукиш, то есть обрадовала его своим сообщением о браке с этим трусоватым Эмилем. Помнишь, в документе о передаче опекунских прав графу было написано, что если Павла выйдет замуж до двадцати одного года, то денежки переходят к ней безо всякого базара. Ну она и вышла… Я б, конечно, тоже ее за такой выбор по голове бы не погладила, а граф так вообще взбеленился… И тут-то изощренный басорский мозжечок выродил потрясающий своей наглостью и оригинальностью план. Где-то этот моральный урод откопал бедную девицу Жужу, скорее всего простолюдинку, и сделал из нее графиню Жужу Басор. Ведь Фанни болтала что-то такое, называя Жужу, то есть меня, выскочкой. Теперь перейдем ко второму акту представления. Граф делает вид, что одобрил брак этой идиотки Павлы, но все равно настаивает на переезде в его замок. Дальше я, правда, плохо себе представляю, что случилось. Возможно, что граф с Жужей как-то заманили Павлу в церковь, заперли ее там и подожгли. Перед этим им надо было как-то отвлечь внимание некстати появившихся цыган, поэтому Жужа устроила финт с лошадью, а табор резко снялся с места. Ну что, пока все правильно?

— Идеально, балалаечка моя! — Улик даже прослезился. — Мне так нравятся проблески твоего ума!

— Не ерничай, сын мохнолапа! Третья часть плана является самой спорной и самой дерзкой. Надо было сделать так, чтобы Павлы никто не хватился, поэтому они с Жужей меняются местами. Все в принципе просто: во-первых, Жужа в замке редко кому показывалась на глаза, Шандор упоминал, что она или сидела в своей комнате, или гуляла. Во-вторых, девица находилась в таком нежном возрасте, что ее личико еще вполне могло измениться, а для этого весьма пригодились парик и пудра, изуродовавшие ее так, что ее и куча родственников не признала бы. Итак, тихая, скромная Жужа исчезает, а вместо нее появляется капризная девица по уши в замазке. Полагаю также, что в замке сменилась часть слуг, особенно горничных, чтобы никто не опознал в Павле Жужу, скажем так, в те моменты, когда замазкой она не пользовалась. Когда-то ведь она мылась, я надеюсь…

Ула сосредоточенно кивал рыжей башкой. Его лицо выражало прямо-таки умиление моими умственными способностями.

— Слушай дальше! Граф решил теперь женить новоявленную Павлу, то есть Жужу, на своем сынке Шандоре и таким образом официально заграбастать себе ее денежки. Почему на Шандоре? Вероятно, папа заметил, что сынишка у него… молодец противный, а я подозреваю, что граф Басор, несмотря на свои людоедские наклонности, все-таки питал какие-то чувства к Жуже. В принципе, чтобы любить такую красавицу, надо и впрямь быть извращенцем. Ну что? Как тебе моя версия? Сойдет для отчета?

— Есть пара вопросов! — Ула насупился и как экзаменатор принялся меня допрашивать. — Как ты догадалась обо всем? Ну не спустилось же на тебя с небес озарение?

— Почти, — скромно потупилась я. — Но если тебе нужны факты… Во-первых, граф чуть с катушек не съехал, когда меня увидел без парика и пудры. Это же означало провал всей конспирации… Хотя все эти замазки уже успели сделать свое черное дело. Во-вторых, то, как он со мной общался, ясно говорило о том, что нас связывают более близкие отношения. В-третьих, все эти разговоры про цыган, про побег Жужи выглядели так надуманно, так театрально. Ну не было этой дуре смысла бежать! Абсолютно никакого! И дневник. Он принадлежал Павле, а не Жуже, так же как и вещи, найденные нами на кладбище. Подозреваю, что Жужа побрезговала надевать вещи убитой, а может, они ей по размеру не подходили, поэтому-то и был заказан новый гардероб. И эта путаница с церквями… В кабинете графа я нашла запись о его венчании с Жужей в церкви Святой Мученицы Урсулы, так что церковь Святого Воскресения была в общем-то и ни при чем… Вообще, в плане есть только один прокол, и этот прокол сейчас валяется на диване в большой гостиной. Для верности графу надо было устранить и мужа Павлы, ведь если обнаружилось бы, что Павла уже была замужем, ее брак с Шандором был бы признан недействительным. Но они ограничились тем, что на четыре года отправили пацана куда подальше… Интересно, где он был все это время?

Ула выпрямился и поаплодировал:

— Молодец, браво! Вижу, ты делаешь успехи в освоении неподнятой целины своего мозгового пространства! Как это ты все ловко разложила! Все-таки чтение Агаты Кристи оказывает весьма благотворное влияние…

— Стоп, стоп, стоп! — перебила я рыжего славо-слова. — Давай конкретно обкашляем все детали! Теперь мне можно домой или нет?

С личика моего помощника быстро уползла улыбочка.

— Нет, потому что теперь-то и начинается все самое главное…

— Что? — не поверила я своим ушкам. — Какое еще главное?! Я домой хочу! Я раскопала, что случилось, и теперь имею право свалить домой! Хочу домой! Свободу Анжеле Дэвис! — и я затрясла кулаками прямо под носом у Улы.

— Да ты послушай! — взвыл Ула, испуганно косясь на мои кулаки. — Дело в том, что я тебя немножко, обманул. Ай, ай! Не надо трогать мои волосы, мне их сегодня завили! А там уже живого места нет!… Ай, да послушай ты! Нет, не надо кусать у-ухо! Оно грязное!

Я приостановилась и избитый Ула запищал:

— Ну, пожалуйста, не бей, а дослушай… Дело в том, что все те разговоры о том, что это происшествие будет влиять на твою последующую жизнь, не отражали истинной сути произошедшего. И до Карла Полубеса тебе еще было далеко… Ай, ухо, ухо! Просто я не мог тогда сказать тебе всю правду… Видишь ли… Ты помнишь то привидение, которое мы видели на сеансе?

— Девушку-то склеротичную? Помню, помню, — покивала я, медленно приходя в себя и опять начиная жалеть Улу. И чего это я такая жалостливая уродилась? Вон, Мэри Джейн избила моего рыжика до посинения и ничего, живет себе. Ох, а что же там с бедным Джеральдом-то творится?!

Ула забубнил опять:

— Ну вот, а девушка та чего искала?

— Душу свою, — припомнила я. — Как-то странно выходит, она ж вроде и есть сама себе душа.

— Сие не душа, сие энергетическая субстанция! — Ула со значением задрал вверх палец. — И субстанции этой для полного покоя не хватает души. А душа ее перекочевала в твое тело, то есть Жужино, и как-то забыла оттуда вылезти. От этого непорядок всякий случился.

Я почувствовала, как всякие проржавевшие винтики и гаечки в моей голове кучкой металлолома падают на дно черепной коробки Все, приехали! Мало того, что я себе присвоила чужое имя, деньги и двух женихов, так еще и душу чью-то зажилила! О, жадоба!

Ула сочувственно посмотрел на мое перекошенное в безмерном удивлении лицо и продолжил:

— Понимаю, сразу разобраться трудно… Я сейчас все объясню.

Объяснять пришлось позже. В комнату ворвался накрученный и вздрюченный до посинения Шандор с громадным пистолетом в руке. Раньше это произведение древнего оружейного искусства мирно висело на стене рядом с топорами и алебардами. Ну хорошо, пацан хоть пику не взял, а то бы сейчас закрутил Уле уши кольцами. Грозно потрясая своей допотопной “катюшей”, Шандор провизжал:

— Я убью вас!

— А вот этого не надо! — я резво прикрыла Улу подолом. — Мы, конечно, дико извиняемся, но давайте лучше обойдемся без вооруженной конфронтации и сядем за стол переговоров…

Ба-бах! Пуля срезала рюшку с моего подола и рыжий завиток с головы несчастного скальда.

— Ну иди под стол… — Мы с Улой выставили вперед кресло наподобие противотанкового ежа и окопались за тумбочкой. То есть окопалась только я, а Ула ловко схватил со стены топор и приготовился к обороне, вероятно, вспомнив уроки своих воинственных родственничков. С боевым топором наперевес и прореженными рыжими кудрями Ула страсть как напоминал картинку из учебника по всемирной истории. Этакий грозный берсеркер, у которого мухоморы уже из ушей лезут. И до того он хорошо смотрелся, что Шандор даже опустил пистолетик и зачарованно уставился на Улу. Впрочем, в пистолете надобность в любом случае отпала — как и все тогдашнее оружие он был однозарядным. Так что теперь преимущество было на стороне рыжего…

Ула грозно выставил вперед нижнюю челюсть, почесал обухом топора за ухом и невнятно промямлил:

— Ну че делать будем?

— Драться… —неуверенно произнес Шандор, поглядывая на топор и бочком по стеночке пробираясь к алебарде, висевшей над графским камином вместо традиционной утыканной рогами головы.

— Куды прешь? — вскинулся Ула, поигрывая топором. — Не балуй у меня!

Шандор покорно затих, поглядывая на моего Помощника подозрительно влажными глазами. Ула тоже нерешительно переминался на месте, не зная, что сказать. Да, боевой запал недобитого скальда улетучивался прямо на глазах. Я напряженно ворочала заплесневевшими остатками серого вещества в черепушке. Как же выпутаться из этой ситуации? Ах, как некстати эта дурацкая разборка с Шандором! Ула только перешел к самому интересному… Ну что же делать? Не вырубишь же в самом деле бедного мальчика топором, это как-то… неприлично, мы ж не Раскольниковы какие! И конструктивного диалога тут не слупишь, потому как помутнение рассудка у малыша налицо. Ох, ну что же такого было в этом дурацком журнале, что Шандор так возненавидел мужчин?! А ведь был таким тихим, скромным мальчиком, стихи читал…

Шандор вдруг метнулся к камину, хватанул оттуда алебарду и выставил ее перед собой. Выражение лица парня не предвещало ничего хорошего. Алебарда была раза в полтора больше топора и вроде даже заточена… Ула затряс коленками, представив, как Шандор педантично раскладывает его по жестянкам с надписью “Паштет по-скандинавски”.

— Э-э, ваше сиятельство, может, все-таки договоримся? — заюлил Ула, осторожно пробуя лезвие своего топорика. По вытянувшемуся его лицу я поняла, что на лезвии можно было хоть трепака плясать, даже пятки щекотать не будет.

— Ни за что! — всхлипнул Шандор и примерил алебарду для броска.

Бумс! Сверху прямо из воздуха на аристократическую макушку опустилась уже знакомая дубина. Шандор закатил глаза и изящно сполз по стеночке. Из портрета мрачной бабы в пудре высунулась Мэри Джейн:

— Здорово, братва! — прохрипела она, размахивая дубиной. — Рано мы с вами распрощались! Ну че вылупились-то, пятки в руки, подолы в зубы и давайте отсюда! Ща пацан очнется, не хотелось бы второй раз охаживать, хлипкий больно!

Ула первым внял совету дружественной суфражистки и пулей вылетел из кабинета. Я вежливо поблагодарила девушку и последовала за ним. Ула спринтером летел по коридору, пыхтя и бормоча молитвы. Я догнала его, схватила за полу и просипела, отдуваясь:

— Да погоди ты, бегун хренов! Куда несешься ты, Швеция-тройка? Не дает ответа…

— Это она меня избить прилетала! Она маньячка, я знаю! — провыл Ула и прибавил ходу.

Я неслась за ним, боясь выпустить из рук его костюмчик и отлететь к какой-нибудь стене. Наконец на втором этаже мне удалось на полном ходу втолкнуть Улу в какую-то раскрытую дверь. Парень по инерции пролетел еще пару метров, но, со звоном врубившись в стену, понял, что что-то не так, и остановился.

Пока Ула осторожно отцеплял кудри от кирпичной кладки и прикидывал, какого цвета теперь его личико, я огляделась. Ба! По странному совпадению мы попали в комнату Шандора! Ну теперь-то я узнаю, что такого было в этом дурацком журнале, что Шандор стал похож на мою бывшую учительницу математики, от воплей которой полкласса выносили с сердечным приступом.

Я принялась шарить по периметру, отыскивая заветный журнальчик. Перед этим я предусмотрительно подперла дверь стулом. Ула же причитал:

— Почему я? Господи, ну почему-у?! Мало того, что моя собственная подопечная приняла мои уши за аккордеон и растянула их как меха, мало того, что она посадила мне фонарь под глаз… два фонаря, учти, Господи, так меня еще и преследует какая-то извращенка, хуже сказать, феминистка с комплексом Клары Цеткин и дубиной как у Ильи Муромца! Ох я несчастный, непонятый, недобитый!!!

Я с интересом прослушала жалобы на жизнь в исполнении бывшего скальда. Вот елки, а что ж тогда мне говорить? Мало того, что мужчины мне попадаются все какие-то хлипкие, истеричные, так они еще гаснут с первого удара! Где справедливость? Вон в углу сидит мой Помощник, ревет как институтка, у которой отняли сумочку с завернутым в платок двугривенным, да еще и манией преследования страдает. Эх, видно, хорошо Мэри Джейн его приложила… Опа! А вот и журнальчик! Блин, вот невезуха, на французском написано…

— Эй, рева-корова… Ну быком тебя сейчас назвать сложно… Переведи-ка мне, что тут написано! По-французски-то размовляешь? Парле франсе, в смысле?

Ула послушно взял журнал, пошмыгал носом и старательно перевел:

— Слава чистой нации!

— Хайль Гитлер! — машинально отозвалась я. — Чего?!!!

— Журнал так называется, — пояснил Ула. — Явно неонацистской ориентации…

— А разве это не жесткое порно?

— По ходу дела нет… — Ула пошелестел страницами и вдруг замер, вылупившись на какую-то статейку. Лицо его стало цвета непереработанной клубники со сливками…

— Э-э, ты чего! — забеспокоилась я, подумав, что парня сейчас хватит удар. — Дыши, дыши, это главное!

Ула шумно засопел и вдруг выдал на-гора целую кучу древнескандинавских ругательств. Да таких самобытных, что я заслушалась. Чего стоило, например, одно это выражение: “тухлый лосось, намотавший кишки на ноготь Хель” или “хрен лысый, напяливший бабскую юбку, смеется весь род над тобой, жена и подавно!”

— Это вольное цитирование? — осведомилась я и, покопавшись в памяти, добавила умное слово: — Кеннинг?

Ула с отвращением потыкал пальцем в статью:

— Это я про козла, вот эту чушь состряпавшего! — и Ула, задыхаясь и плюясь от переполнявшей его ярости, пересказал мне содержание статьи.

Выходило не очень весело. Какой-то моральный урод из фашистов в своей писанине наглядно доказывал, что все веселые парнишки уроды, извращенцы и растлители и что для блага нации топить их надо стадами и закапывать в землю вниз головами. Всех остальных типа продвинутых арийцев автор призывал любить красивых баб (туповатых голубоглазых блондинок) и с целью более популярного освещения материала поместил картинку той самой бабы, которую мы сообща сочли самой нормальной в череде голых шнурков и скелетов.

Я разревелась:

— Бедный пуся Шандор! Что же мы наделали-и! Мы же пацана до психоза довели-и! А все ты, лосось истеричный! Мало тебя Мэри Джейн лупила!

Ула как всегда вздрогнул при упоминании имени мстительницы с дубиной, но возникать не стал. Затея с журналом точно была его. Он по привычке вздохнул:

— Да, наделали делов.. Все одно, придется прошлое исправлять.

— Чего ты сказал, экспериментатор? — вцепилась я в Улу. — Чего ты опять исправить хочешь? Я те вот как дам!

— Да я ведь начал тебе объяснять, когда в комнату ворвался этот безумный! — возмутился Ула.

— Ни фига ты не начал! Ты все про девушку склеротичную чего-то мне впаривал, мол я ее душу притырила! — напомнила я.

— Да в этом-то все и дело! Ну зачем тебе две души? Одну надо вернуть, — начал наставлять меня на путь истинный Улик. — Вот поэтому-то тебе надо вернуться в ту ночь, когда убили Павлу, вернуть ей душу. Заодно и себя спасешь!

— Постой, постой! — нахмурилась я — Ты что, хочешь сказать, что та девушка в глубоком маразме — Павла?!

Ула картинно всплеснул руками:

— Нет, сторожиха краеведческого музея! Конечно, Павла! Ее душа вылетела из невинно убиенного тела и вселилась в тело Жужи, потому что та ее сильно жалела. Думаю, Павла надеялась таким образом добиться справедливости…

Информация нуждалась в обработке и обдумывании. Значит, какая-то наглая душонка вперлась в мое тело, теперь сидит там, не платит за аренду помещения да еще мне пакости делает! Выгнать ее, и дело с концом! Я подскочила на месте с диким воплем:

— Пошла вон из меня!!!

— Молодец, правильно размышляешь! — покивал довольный Ула. — Только так просто это не делается. Надо вернуться на четыре года назад и предотвратить убийство Павлы. А не то она тебе так и будет являться!

— Слушай, ты, юный толстовец, а почему мы сразу не могли вернуться в ту ночь, по-быстренькому спасти эту дурынду и отвалить? — задала я резонный вопрос. — Зачем столько проблем? Ох, чувствую я, ты опять темнишь..

Ула промолчал, но глазки долу опустил. Значит, темнит, подлюк мотыльковый. Я принялась сама докапываться до причин умолчания.

— Значит так! Сперва была Жужа, душа — одна штука, тело — одна штука. Потом в нее подвалила Павла и стало итого душ — две штуки, тело — одна штука. А потом еще и мое ментальное тело туда вперлось?! Что ж это получается? Теперь в этом хлипком скелете душ — две штуки плюс еще одно ментальное тело?! Тебе самому-то не стыдно такую чушь выдумывать?!

Ула наконец решился открыть мне все карты и жарко зашептал на ухо, предварительно перекрестившись:

— Ну не знаем мы, не знаем, где эта Павлина душа! Запарочка была, одну душу посеяли. Ты, между прочим, не знаешь, что такое на регистрации вновь прибывших стоять! Все так и норовят без очереди пролезть! В общем, когда мы хватились, а души-то одной — тю-тю! Ну мы по своим каналам выяснили, что, вполне возможно, душа эта так и осталась на месте преступления. Может, там крутится, орет, прохожих путает, может, залетела…

— Так по акушеркам пройтись надо! — перебила Улу сообразительная я.

— Какие акушерки?! Сойду я с ума от тебя! Короче, было одно предположение, что душа эта пригрелась в чьем-то теле, а когда Павла, то есть то, что от нее осталось, подкатила к тебе с расспросами о своей душе, мы и решили…

— Ах, они решили! — фыркнула я. — Все у вас не как у людей! Неужели нет более простого решения? Почему именно я должна спасать какую-то там гулящую душу?!

— Все зачтется, не боись! — порадовал меня Помощничек. — А простое решение было да сплыло! Помнишь, когда мы отыскали скелет Павлы, я все просил крестик ей в сундук положить?

— Ну!

Ула вдруг насторожился и прислушался. Откуда-то все явственнее доносился глухой шум, похожий на рев самца бизона в период водопоя. Недобитый Скальд быстро зачастил:

— Так вот, если бы этот великосветский дебил догадался положить в этот сундук крестик, душа Павлы успокоилась бы сама по себе и прямиком к нам бы отправилась. Ну ей этот крестик навроде билета в небеса, въезжаешь?

Я для виду покивала головой. На самом деле я уже давно перестала разбираться в бюрократических хитросплетениях небесной канцелярии. Ладно, тут уж, видно, ничего не поделаешь, придется опять куда-то тащиться, кого-то спасать… И чего у меня такая планида хреновая?

Снаружи в дверь кто-то с шумом врубился. Послышалось яростное пыхтение, и солидная дубовая обшивка закряхтела под ударами топора. Раздавались также жалобные вопли: “Шандор, брат, одумайся! Что папа скажет?! Ай, ну зачем так злиться? Хочешь, я буду всегда-всегда отдавать тебе свой десерт? Ну, кроме малинового суфле… Ой, ой, и малиновое суфле тоже!”

Из стены высунулась развеселая Мэри Джейн с уже изрядно обломанной дубиной.

— Ой, бабы, тут… такое творится! — задыхаясь, выкрикнула она. — Че вы с пацаном-то сделали? Это ж сохатый в сибирском раздолье! Ой, гляньте, алебарда сломалась, ща головой начнет стучать! Ну точно, сохатый… КРУТОЙ БИЗОН! Нет, мое дело, конечно, сторона, но мотать вам отсюда надо, и по-быстрому! Она, она! Как он работает головой, какая экспрессия, какой трудовой подъем! Ого, уже и дверная ручка отлетела! Да что же вы тут сидите с открытыми ртами, как туристы в Гайд-парке! Ты, рыжий альбатрос-романтик, бери деву под белы руки… Ого-го, какой мощный удар! Да быстрее шевелитесь, пока у него голова застряла в замочной скважине!

Ула наконец сориентировался, ухватил меня в охапку и прокричал:

— Сваливаем по экстренному плану отхода!

— Это как? — еще успела спросить я, но через секунду сама поняла, что такое экстренный план спасения.

Ула распахнул окно, выволок меня на подоконник и проорал, перекрывая мычание и сопение Шандора вкупе с хриплым: “оле! оле!” Мэри Джейн:

— Главное, ничего не бойся и за меня держись!

В тот момент, когда дверь все-таки переломилась под натиском мощного басорского черепа, мы с Улой ухнули вниз…

Но, вопреки моим мрачным ожиданиям, мы вовсе не размазались черно-рыже-кудрявой массой по венгерской земле, а мягко приземлились в какие-то кусты. Я первой пришла в себя и высунула свой лохматый череп из зарослей крапивы. Пейзаж был почти знакомый. Мы сидели в кустах рядом с дорогой, ведущей к замку Басоров. На дворе, то есть в лесу, была уже глубокая ночь. Небо было темным и насупленным, никаких тебе звездочек или луны! К тому же то и дело раздавалось невнятное грохотанье, весьма напоминающее раскаты грома. Ну я, конечно, не Росгидрометцентр, но и не настолько валенок, чтобы не сообразить, что в скором времени здесь начнется такая поливаловка с молнией! Мало не покажется! Во, да мы же попали в ту ночь, когда прибили Павлу! Так, спасаем дуру — и домой. Мать моя, наверное, уже волнуется.

Я попихала Улу во все части тела. Пацан застонал и понял, что лучше ему очнуться. Высунув наружу рыжую голову, увенчанную раздавленной бузиной, и приоткрыв заплывший правый глаз, Ула сообщил:

— О, как это мы сразу попали куда надо! Все по плану — ночь, гроза… Ну, теперь тебе карты в руки. Сейчас тут проедет карета Павлы, ее надо остановить и популярно объяснить девушке, что она в большой опасности.

Как это у него все просто выходит! Легко сказать — останови карету! А как это делается? В каком-то фильме главный герой, этакий средневековый качок тормозил кареты, на всем скаку останавливая лошадей. Я, конечно, тоже могу это попробовать, но мне совсем не улыбается перспектива во цвете лет стать тонким раскатанным рулончиком из костей и кружев с навеки застывшей улыбкой на личике. А может, выйти на дорогу и задрать вверх большой палец? Ну типа: “Дядя, подвези! Денег нету, бабушка больная, младшая сестра обкурилась, старшая из дома сбежала, еду к папе, который бросил нас еще до рождения!” Нет, это вряд ли пройдет. Лошади — это тебе не машина, просто так не тормознешь. Пока разберутся, что к чему… Нет, перспектива у меня одна — тонкий рулончик.

Я повернулась было к Уле, чтоб спросить у парня совета, но тот исчез, как бы деликатно намекнув на то, что я должна все сделать сама. Ох, лучше бы я не связывалась со всей этой замковой эпопеей! Посидела бы месяц в Англии, Ула бы мне путевку обратно оформил… Может, и пораньше б удалось улететь! Хитрые они, эти небесные работнички. Душу посеяли, а я ее искать нанималась, что ли? Еще не факт, что она сидит во мне, то есть в Жуже. Устроили, блин, общежитие какое-то из ее скелета, а я отвечай!

Я еще немножко помитинговала, тоскливо торча на обочине дороги. Как же все-таки тормознуть эту карету? Надо как-то привлечь внимание кучера, чтобы он остановил лошадок раньше, чем они изроют меня копытами. О! А вот, кажется, и идея посетила мою пустующую черепушку. Точно, точно прилетела, крылышками машет, ох, как хорошо машет! Все, план готов!

Я огляделась и резво стащила с себя нижнюю юбку, намотала ее как флаг на здоровенную палку и обрадованно замахала этим импровизированным знаменем. Получилось здорово! Батист горделиво реял на ветру, хлопая кружевами, а я мельком подумала, что лучшей рекламы французскому белью просто невозможно придумать. Итак, я стояла, сжимая в руках кол с собственным бельем, ожидала эту распроклятую карету и грозно хмурила лоб.

Наконец вдалеке послышался неспешный топот копыт, и почти одновременно сверху меня описало дождичком. Я разъяренно замахала юбкой, стараясь и прикрыться ею как зонтиком, привлечь внимание кучера. Кучер очень даже привлекся, остановил коней в полуметре от меня и вытаращился так, будто в жизни не видел женского белья или экстремальной бабы. Но я даже и слова ему не сказала, а сразу кинулась к карете. Забарабанив в окошко, я провыла:

— Пожалуйста, пустите меня!

Дверца резко открылась наружу, а у меня с реакцией было хуже, поэтому голову я отдернуть не успела и воткнулась вверх тормашками в уже начавшую размокать дорожную грязь… Когда я вылезла из гостеприимных объятий матушки-земли и громко высказала по-русски все, что я думаю о том, кто делал эту карету, а также о его родителях и ближайших родственниках, то увидела, что из кареты торчит перепуганная аристократическая рожица совсем молоденькой девицы.

— Ой! — сказала она и неуверенно хихикнула. — Так неловко вышло…

У меня постепенно пропадало желание спасать эту придурковатую смешливую прелестницу. Нет, ну почему вечно я и вечно в грязи по уши?! Но я сдержалась, размазала землицу по лицу и мрачно представилась:

— Графиня Жужа Басор! До замка не подкинете?

— Ой! — опять сказала эта идиотка. — Вы жена графа? Садитесь, пожалуйста.

Я шумно лезла в карету и тут заметила еще одного персонажа этой веселой истории, тихо притаившегося в уголке и злобно зыркавшего маленькими глазками оттуда. Жуткая Фанни! Так вот кто вместе с графом обтяпывал это убийство! Выражение “старый преданный слуга” приобретало несколько иной сюрреалистичный смысл…

Я вежливо поздоровалась. Времени у меня было мало, через несколько минут мы должны были подъехать к церкви… Я повернулась к Павле и опять же очень вежливо произнесла:

— Извините, я на минутку!

Затем я опять развернулась к подозрительно глядящей Фанни и, зажмурившись, вкатила ей палкой куда-то промеж глаз. Та тихо поникла в уголке. Павла попыталась покричать, но я приложила свою мозолистую лопатку к ее губам, и она послушно замолкла.

— Значит так, красотуля! — не меняя вежливого тона, сказала я. — Вели деду тормозить карету! Базар есть… То есть поговорить надо!

— Ой! — Только и сказала Павла и послушно прокричала. — Янош, стой!

Карета остановилась, и заинтересованное личико Яноша показалось в окошке. Я оперлась на палку, наморщила лобик в недетски серьезных размышлениях и сказала тихо фонареющему кучеру:

— Значит так, товарищ солдат! Беги в деревню и зови людей на подмогу — враги церковь хотят запалить. Особо напирай на то, чтоб позвали бабу Йожкову, свекруху ее полоумную и Вандюков со всем сельхозинвентарем! Чую, битва будет великая! Об этом, кстати, тоже упомяни!

— А… что? Зачем? — кучер попытался было раскрыть рот и что-то возразить, но я рыкнула:

— Быстро, а не то запорю!

Янош исчез. Павла тихо всхлипнула, уже не ойкая:

— Что происходит?

— Молодец! — похвалила я ее. — От слов-паразитов надо избавляться! А в общем, пока что ничего не происходит. На Шипке все спокойно! Но скоро тебя могут прибить и зажарить, так что это спокойствие относительное.

— Чего? — Павла широко открыла большие глаза.

— Убить тебя хотят, вот чего! — огрызнулась я. — Граф, вот эта увядшая девушка в углу да я. Но я сейчас отошла от дел, не практикую, а хочу доброе дело сделать — тебя вот спасти. Понятно? — объясняя, я энергично раздирала на куски бывшую нижнюю юбку и обматывала получившимися тряпками обмякшую тушку Фанни, чтоб та вдруг не вздумала геройствовать.

Павла громко сопела, обдумывая сказанное. М-да, проблесков ума что-то незаметно… Как это она еще замуж умудрилась выскочить?! Ну тут-то большого ума не надо, наоборот, чем его меньше, тем больше вероятности прожить в браке долго и счастливо.

— Вы хотите меня спасти? — наконец переспросила девуля. — А раньше хотели меня убить? Почему?

— Злая была, озверин принимала! А теперь на валерьянке сижу! Да какая разница, — пропыхтела я, пристраивая Фанни кляп в ротик, чтобы предотвратить вполне естественные вопли после пробуждения. — Значит, ситуация такая — я заманиваю тебя в церковь, а граф с Фанни ее поджигают. Поэтому тебе надо быстренько отсюда удалиться.

— Куда? — озадаченно переспросила девица. Я чуть не начала плеваться:

— На сайт ве-ве-ве, кудыкина гора, точка ру, понятно?

По лицу Павлы я ясно поняла, что ей непонятно.

— Ну что у тебя места жительства нету, прописки? Бомжуешь, что ли? Разворачивайся и чеши в свой родовой замок! Я вот скажу графу пару ласковых и тоже отвалю на постоянное место жительства — в город Семипендюринск Зареченского района… А, ну ты ж в России не была!

Павла заревела, размазывая слезы по припудренным щекам:

— Как же я поеду обратно? Мой замок в трех днях пути отсюда, а кучера ты прогнала, а мне так страшно! — она вдруг вцепилась в мои руки. — Я вижу, ты добрая! Пожалуйста, не оставляй меня!

Мука и слезы на лице Павлы соединились в некоторое подобие клейстера и теперь активно засыхали такими симпатичными авангардными барельефчиками. Я вытерла ей нос остатками юбки и успокоила:

— Да сейчас вернется твой кучер и отвезет тебя куда надо! Ты посиди тут пока, а я пойду с графом разберусь!

— Ни за что! — Павла клещом уцепилась за мою юбку. — Я боюсь! Этот ужасный человек найдет меня тут и убьет! Это все из-за наследства, да?

Я кивнула, растерянно потирая нос. Что же делать с этой идиоткой? Тут оставить — страшно, с собой брать — тоже невесело. А тут еще Фанни, перевязанная как рождественская колбаса, очнулась и начала активно мычать и шевелиться, выкатывая на перекошенный лобик горящие жаждой мести глаза. Зрелище, конечно, не для слабонервных, поэтому я немножко, что называется, растаращилась. Тащить с собой эту Павлу или нет? Может, спрятать ее в каких-нибудь кустах? Или замаскировать под глухонемую дурочку? Или…

Додумать я не успела. Фанни издала мычание, похожее на коровий гимн торжества, и даже попыталась злобно рассмеяться, но подавилась кляпом. Дверь кареты распахнулась, и в проем втиснулся сам граф Басор, как обычно, в стильно-черной цветовой гамме и с лицом обкуренного динозавра.

— Мерзкая предательница! — прошипел он патетично.

— Это ты мне, муравьед припадочный? — начала было я хвалиться красочностью и богатством лексикона, но, приметив скромно торчащего позади графа кучера, взвыла и хлопнула себя по лбу. И как это я не догадалась, что кучер тоже в сговоре с этим маньяком! Иначе и быть не могло!

Павла начала тихо подвывать и попыталась стать похожей на обивку кареты. Лицо графа, перекошенное от чрезмерной “любви” к жене и племяннице, никак не настраивало на мажорный лад. Меж тем Фанни освободилась из узорчатого плена моей юбки и зло запыхтела, как распаявшийся чайник:

— Эта нищенка ударила меня по лбу палкой!

— Поделом тебе, не ябедничай! — вставила я.

— Господин граф, у меня на лбу теперь шишка!

— Может, третий глаз откроется?

— А можно я ее тоже ударю?

— А можно я ей второй шишак для симметрии влеплю?!

— МОЛЧАТЬ!!! — не выдержал граф. — Сейчас никто никого бить не будет… Вяжите этих двоих и тащите в церковь!

Фанни ринулась ко мне, дымясь от жажды мщения. Ну нет! Семипендюринские девчата так просто не сдаются! Я увернулась от грозной девушки и ловко ухватила ее пальцами за нос. (Для сведения, этот прием называется “гадкий утенок”). Пока Фанни крякала недобитой уткой, я пихнула в живот остолбеневшего от такой прыти графа. Тот скорчился и тихо завалился головой на пол кареты. Павла перекрестилась и очень деликатно наплевала ему на лысину. Вообще, вся наша драчка очень напоминала какой-нибудь менуэт или старинный танец! А где размах, где экспрессия, где расквашенные носы и выбитые зубы? Я уже безо всякого удовольствия поставила Фанни, пытавшейся откусить мне ухо, второй синяк и беззлобно укорила ее:

— А где воспитание, дочь моя? В конце концов, хотя бы христианское миролюбие и всепрощение?

Фанни гнусаво взвыла и умудрилась пихнуть меня в бок. Тут очнулся граф и хватанул за волосы мгновенно закатившую глаза Павлу. Ну надо же, эта слабонервная умудрилась вырубиться на самом интересном месте! Я неосмотрительно выпустила из рук Фанни, и эта подлая баба этим воспользовалась! Как закатит мне в лоб со всей дури! Не быть мне проповедником, никакой силы внушения!

Тут наконец-то активизировался немножко заторможенный кучер, и вдвоем с Фанни они меня повязали, пока я блаженно рассматривала звездочки и искорки, сыпавшиеся из моих ясных очей.

Меня и отключившуюся Павлу затащили в церковь. Как водится, сомлевшую дурочку дотащили с комфортом, меня с приобретениями — я приобрела два фингала. Пока нас наглухо прикручивали к церковным скамьям, Фанни со свирепым видом носилась вокруг, размахивая рогатиной. По-видимому, эта бандитка со стажем предвкушала сладкую месть.

Да что же это такое?! Уже второй раз подряд какие-то сомнительные личности хотят сделать из меня люля-кебаб в естественных условиях. Ишь, как старательно готовятся! Ой, а дров-то навалили, как будто кабана-гиганта жарить собрались! Такое впечатление, что кто-то просто отпустил в свободный полет где-нибудь в Уссурийской тайге заведенную бензопилу “Дружба”… Опа, опа, граф-то как нервничает! Слабак, небось, крови-то еще не нюхал, чушок недоделанный! О, сейчас будет речь толкать. Для самоутверждения. И вправду, граф приосанился и начал:

— Жужа, что побудило тебя пойти против меня?

— Сама побудилась! — гордо ответила я.

— Я ведь вытащил тебя из грязи, дал свое имя, спас твоего отца от долговой тюрьмы! — скромно перечислил граф свои заслуги.

— Тоже мне мать Тереза! — фыркнула я и грозно посверкала глазами. — А может, мне нравилось там, в грязи?! Свинья я по гороскопу, врубаешься? И вообще, ты мне не нравишься! Ковыряешься в зубах после обеда, рыгаешь как медведь, страдающий несварением желудка, и не можешь отличить вазу династии Мин от ночного горшка! Вот.

Граф призадумался. Видно, с этой точки зрения он себя еще не рассматривал. Тут яростным бэк-вокалом включилась Фанни, отбивая ритм рогатиной на моих ребрах:

— Да что с ней разговаривать! Сжечь их, и дело с концом!

— А-у-у! — взвыла я. — Дура, я ж не барабанная установка! Эй, ты ж мне ребро сломаешь! Я буду защищаться! Ну ладно, я тебя предупреждала!

Мощным ударом ноги я сшибла Фанни с ног. Она ахнула и отлетела куда-то к органу, очень ловко изобразив костями хаус-вариацию церковного гимна “Падем ниц в молитвенном исступлении!” Так, прыткую злодейку нейтрализовали. Я мрачно ухмыльнулась. Все-таки не зря братец научил меня так мощно драться. А говорил, что девушке это незачем. Ну обычной девушке-то, может, и незачем… Но мне, похоже, придется научиться всему, если, конечно, я доживу хоть до какого-нибудь будущего… А кстати, где Ула?! Где этот трусливый викинг, обязанный прикрыть меня новоприобретенным телом? Где этот рыжий слюнтяй, отмороженный холодильник, обморочная белка гигантских размеров, граф липовый?!

— Ула-а! — заорала я. Слава богу, рот мне пока не заткнули.

От моего вопля очнулась Павла и тут же начала хныкать. Граф подозрительно на меня покосился и собственноручно запихал мне в рот вышитый кружевной платочек.

— Посиди тихо! — посоветовал он мне, садистски улыбаясь.

Платочек я выплюнула секунд через пять. Помню, как-то летом, когда я была еще совсем маленькая, братец брал меня с собой играть в войну. То есть играл-то мой братец с кучей таких же оболтусов, как он, а я изображала военнопленных и часами просиживала под деревом, перевязанная как посылка и с обязательной затычкой во рту. Так сказать для создания колорита и большей правдоподобности. Тогда-то я и научилась выплевывать кляп и потихоньку выпутываться из веревок. Но одно дело — выпутаться из разлохматившейся бельевой веревочки совкового производства, и совсем другое — размочалить добротную пеньку.

Павла тихо выла рядом:

— Ах, зачем я поссорилась с Эмилем и не позволила ему ехать со мной в карете? Ах, зачем я вообще согласилась ехать в этот замок? Я не хочу умирать молодой!

Я бестактно вклинилась в погребальную песнь девы:

— Эй, эй, подруга, а что муженек твой с тобой не поехал?

— Он сопровождал нашу карету, — всхлипнула Павла, — но его лошадь захромала…

— Так он тут неподалеку?! — оживилась я. — Может, придет на подмогу?

— Щас! — коротко и психологично выразилась Павла. — Надо признать, что Эмиль трусоват. Просто я думаю, что граф не напал бы на меня при Эмиле.

Я мрачно гоготнула, ну точь-в-точь как сумасшедшая сова пенсионного возраста. А девуля-то, оказывается, не совсем в розовых облачках ползает! Ишь как четко муженька охарактеризовала! Но вот насчет графа она явно ошибается. Я поспешила разуверить Павлу:

— Они с Фанни тебя в любом случае разделали бы под кокос. Будь тут хоть Эмиль, хоть стадо женихов, все равно.

— Что же делать? — опять завыла дева.

Определенного ответа на этот вопрос у меня не было. Надо держать оборону до последнего, а там посмотрим… Я повертела головой. Так, а куда это делся граф? Кости Фанни на месте, под органом, а графского стильного плащика на горизонте что-то не виднеется… И кучера нету! Эй, они что, хотят нас поджечь снаружи? А как же Фанни, на растопку, что ли, оставили? Интересно будет послушать, как она будет материться, когда очнется и обнаружит, что ее перепутали с горюче-воспламеняющимся материалом.

Я резвым коконом вскочила со скамьи и запрыгала по периметру церкви. Есть тут пожарный выход какой-нибудь? В окна лезть нечего и пытаться — одни витражи да муляжи, а практического применения — шиш! О, надо найти тот подземный ход, через который мы пытались пролезть в церковь четырьмя годами спустя. Кажется, он начинается где-то в ризнице…

Я пропрыгала к ревущей Павле и ошарашила ее вопросом:

— Ты у зубного давно была?

— Чего?

— Ну как у тебя с зубами? — нетерпеливо пояснила я. — Все ли на месте, не шатаются, не болят, не протезы, случаем?

Вместо ответа Павла широко раззявила рот и даже услужливо высунула язык. Я наклонилась и оглядела аристократическую полость рта.

— Хм, ну я, конечно, не стоматолог… Так, ну с зубами у тебя вроде все в порядке, штук тридцать наберется, а нам больше и не надо.

Я повернулась к Павле задом и сунула ей под нос связанные руки:

— Грызи!

— Pardon?!

Я прямо-таки почувствовала на себе удивленный взгляд Павлы и принялась объяснять:

— Сейчас ты должна очень быстро перегрызть веревки у меня на запястьях. Времени у нас в обрез, так что торопись.

— Но как? — проблеяла девица.

— Ушами об косяк и каком кверху! — разозлилась я. — Представь, что жуешь рябчика-пенсионера!

Павла вздохнула, но послушно замусолила веревки. Поскольку аристократы к благородному делу перегрызания веревок не приучены, дело у нас продвигалось крайне медленно. Эх, сюда бы мамашу Маленберг! Она б не только веревки, но и меня б перекусила, даже не облизнувшись.

Стоило мне подумать о славной бабуле, как весьма миленький витражик слева от меня, изображавший картину Страшного суда, рассыпался под натиском рыжей кудрявой башки размером с хороший арбуз.

— Иду, иду! — пыхтел Ула, пропихивая свои жиры, белки и углеводы через малюсенькое окошко, явно не рассчитанное на теплый прием шведских холодильников.

— Э-э! — От беспокойства я потеряла дар речи и всего лишь смогла блеять, как провинциальная овца при виде модернизированного хлева. А ведь от меня требовалось только сказать назидательным тоном: “Ула, отойди от окошка, иначе ты опять застрянешь, а я не могу тебя вытащить, потому что руки у меня связаны!”. Но, разумеется, когда дар речи вернулся ко мне, было уже поздно: Ула намертво влип в оконную раму многострадальной задницей. Опять.

Я не знала, плакать ли мне, смеяться или цитировать классиков. Ула, тихо подвывая, пытался изобразить в стене памятник бессмертному творению Чернышевского “Что делать?” На этот раз положение Улы было даже серьезнее, чем когда он застрял в комнате Жужи. Теперь самая интересная и лучшая часть Улы незащищенно торчала наружу. Господи, и почему это с появлением моего Помощника проблем у меня всегда прибавляется?

— Дерни меня! — пропыхтел Улик.

— Чем, зубами? — огрызнулась я. — Ты, что ли, мне потом на металлокерамику заработаешь?

Ула барахтался в окошке и чуть не плакал. Павла с его появлением стала жевать веревки еще медленнее, пытаясь хоть одним глазком посмотреть на застрявшего в окне мужика. Я засопела. Нет, пора переходить к решительным действиям, пока нас тут не поджарил мой прыткий муженек. И угораздило же меня, то есть Жужу выскочить за этого несостоявшегося графа Дракулу!

Я выдрала веревки у Павлы изо рта и промаршировала к Уле с тем же призывом:

— Грызи!

Ну в этом-то деле Ула был спецом. Так вцепился в мои путы, будто это колбаса. Изжевал моментально, одни ниточки остались. Я разодрала остатки и мгновенно развязала остальные веревки. Потом распутала Павлу, которая очень некстати принялась кокетничать с Улой.

Я заметалась по церкви. Вот блин, дверь в ризницу заперта! Я с размаху попыталась высадить ее ногой, но ничего не добилась, только взвыла и запрыгала от боли. Да, а в школе я двери одним толчком выламывала! Но то в школе, там строители эту дверь соплями и водкой приколачивали, а здесь явно делали на совесть (было когда-то такое понятие).

Что же делать? Все выходы заперты, один даже закупорен живым щитом. Скоро граф подожжет церковь… Я присела на лежавшую на боку в уголке бочку.

Сейчас бы нам пригодилась физическая мощь Улы, если б этот предприимчивый экспериментатор повторно не застрял в окошке.

В бочке что-то плескалось, потревоженное мной. Я нагнулась и прочитала аккуратную надпись на боку бочки “Кагор. Выдержанный”.

— Эй, скальд, тут твой любимый напиток плещется!

— Что?! — вскинулся Ула. — Дай сюда!

Я взвилась:

— Не хватало того, чтоб ты еще напился! Мало того, что твоя задница богохульственно торчит из окна церкви всем на обозрение, так ты еще хочешь, чтоб с другого края торчала твоя пьяная рожица?!

— Да подожди ты, выслушай меня! — взвыл Ула. — Помнишь, что стало со мной, когда я напился кагора? Ну тогда, в Швеции…

Я попыталась вспомнить:

— Это когда ты стал похож на плотный туман из алкогольных паров?

— Точно! Церковное вино меняет состояние моего тела. Если я сейчас хлебну немножко — стану воздушнее и просочусь в эту дурацкую раму, кактус в задницу тому, кто ее проектировал!

Я засмеялась и погрозила Уле пальчиком:

— Шалишь, кучерявенький! Врать ты у нас горазд… Скажи честно, нахрюкаться хочешь и откосить от выполнения прямых обязанностей! Начальству потом наврешь, что тебя связали и жестоко пытали, вливая вино в рот через трубочку…

— Да не вру я! — заныл рыжий. — Дай хоть глоток, сама увидишь, как меня разжижит…

— Ты хотел сказать — развезет?

— Разжижит! — взвизгнул Ула. — Дай скорее вина! Там кто-то ходит! Сзади! Я боюсь!

— Наверное, Шандор, — предположила я, наливая Уле кагору. (Все-таки вдруг поможет?!) — Ходит там, любуется на твою ломтистую задницу…

Ула побелел до цвета первого снега. Я продолжала фантазировать:

— Или граф ищет, куда фитилек вставить…

— Отрекусь! — завизжал Ула. — Дай сюда стакан!

Выхлебал кагор Ула со скоростью, достойной алкаша со стажем. Если раньше все происходящее напоминало дешевую американскую комедию в стиле черного юмора, то теперь это действо плавно переползло в плановую постановку драмкружка психбо-льницы. Что ж дальше-то? Нет, если в ближайшее время я не вернусь домой, то у меня будут все шансы прописаться в этом вышеупомянутом заведении…

Кажется, кагор и вправду подействовал. Ула икнул и желеобразной массой перетек на пол. Прямо под заветный бочонок…

— Ну и что мне теперь делать? — завелась я. — Лопаткой тебя с пола соскребать? Тьфу ты! Пей дальше! Облачком будешь — сам полетишь!

Сзади раздался интеллигентный вопль, и Павла рухнула на пол кучей кружева и пудры. Блин, а про эту виновницу торжества мы забыли! Конечно, тут нужны крепкие нервы, когда здоровенный мужик в одночасье становится похож на перебродившее варенье и размазывается по полу.

Я чуть не плача заметалась по церкви. Что ж делать-то?! Вот это я попала! Две бабы лежат на полу в глубоком обмороке, причем одну желательно в нем бы и оставить до конца дней ее, а вторую надо как-то оживить. Мой Помощник красивой кучкой растекся по полу и надирается до состояния болотного тумана, а вокруг церкви бродит чокнутый граф, мечтая прикурить от моих дымящихся косточек. Ой-ей!

— Выломай дверь в ризницу… ик! — посоветовал Ула из-под бочки. — Затем хватай эту слабонервную в охапку и беги через подземный ход!

— Легко сказать: выломай! — фыркнула я. — Да и как я смогу выбраться наружу? Там же склеп дверью перегорожен покруче той, за которой у нас золотой запас лежит!

— Ключи у Фанни… ик! — донеслось с пола. — Я за вами побегу… потеку то есть…

Я оживилась и подскочила к Фанни. Эта ревностная хозяюшка, даже идя на мокрое дело, не забыла любовно привесить килограммовую связку ключей к поясу. Вот и ключик от склепа! Я его запомнила, уж больно он размерами выделяется… Выдрав ключ, я покосилась на обморочное личико Фанни. Синевата, конечно…

Но об этом я подумала мельком, поливая Павлу остатками кагора. Девушка фыркнула и заплевалась, приходя в себя. Открыв глаза, она недоуменно уставилась на меня и вежливо спросила:

— Что случилось?

Башку ей, что ли, снесло?!

— Вставай, подымайся, рабочий народ! — заорала я. — Щас дверь ломать будем!

— Какую дверь?

— Надеюсь, не бронированную! — я рывком поставила девицу на ноги и сунула ей в руки конец скамейки. — Как скажу: “Раз, два, наддали!” — долбанешь по двери. Понятно?

Вы никогда не ломали двери на пару с девицей аристократического происхождения? Вы много потеряли…

— А что такое “долбануть”?

— Ударить как следует!

— Что и куда?

— Скамейку в дверь! В дверь, а не мне по ногам!!!

— Извините!

— Навались!!! Я сказала — навались, а не дави… скамейкой мне по животу!!!

— Извините!

— Раз, два, наддали! И еще, и еще… Скамейку желательно держать двумя руками, а не двумя пальчиками!

— Да-а?

— Представь себе! Лупи в замок, лупи в замок! Я сказала — лупи, а не стучись деликатно! Ох, Господи, грехи наши тяжкие! А-у-у!!! Ну зачем креститься-то, я ж не священник!

— Извините!

— Не извиню, успокойся!

Наконец дверь затрещала и перекосилась. Последним мощным ударом мы выбили замок, поставили скамейку на пол и принялись усиленно дергать дверь. Вдруг Павла наморщила нос:

— Чем это так гадко пахнет?

Я тоже принюхалась и взвыла, дергая дверь с утроенной силой:

— Церковь подожгли!!! Да шевелись ты, иначе скоро мы так пахнуть будем!

На полу закашляла Фанни:

— Что происходит?

Еще одна! Интересно, все бабы в прошлом были такими наивными или просто умело прикидывались?! У меня не было никакой охоты объяснять Фанни, что граф ее отлично продинамил, и теперь она может рассчитывать разве на пышные похороны… с предварительной кремацией. Поэтому, пока Фанни двигала своими старыми костями и кашляла, пытаясь разобраться в сложившемся маразме (заранее гиблое дело!), я ухватила Павлу за руку и втиснула ее в щель, образовавшуюся в результате наших упражнений со скамейкой. Затем, обласканная изощренным набором ругательств из уст контуженной мной Фанни, сама пролезла вслед за Павлой.

До двери, ведущей в склеп, мы добежали очень быстро. До Павлы, кажется, дошло, что ее и в самом деле могут превратить в обгорелый скелетик, и поэтому она довольно резво двигала конечностями. Я пыхтела следом, цепляясь юбкой за все, что можно.

Проблемы начались уже в склепе. Я отворила тяжеленную дверь, пропустила Павлу вперед и принялась ковыряться ключом в замочной скважине, пытаясь снова запереть это дубовое творение местных плотников и таким образом хоть на какое-то время задержать стартовавшую чуть позже Фанни. В том, что эта первая женщина-культуристка проломит и две таких двери, я не сомневалась, но все-таки это хоть какое-то препятствие…

Бумс! Шлеп! Павла с тихим воплем раскаталась по полу. Я недоуменно поглядела на нее. Чего это она вдруг? Вроде вокруг такая хорошая компания, покойнички такие улыбчивые смирно в гробиках лежат… Ой, кажется она их-то и испугалась! Аристократка слабонервная! Чего их бояться-то?! Вон баронесса Фредерика лежит себе тихо с ломом в груди, никого не трогает…

Я попинала Павлу, но девушка решительно отказывалась приходить в себя. Вздохнув, я взвалила дворянскую тушку себе на плечи и, кряхтя, протащила ее пару метров. Нет, это невозможно! Вообще-то все барышни тогда были худенькие, постоянно сидели на диетах, но от всех этих корсетов, париков, килограммов нижних юбок весили не меньше тонны. Такую тяжесть я точно не выжму… Я еще раз пнула Павлу. Нет, в глубокой отключке дева. А что, если попробовать волоком?

Я оживилась, поудобнее перехватила Павлу под мышками и поволокла ее на выход. Ну по полу-то она проехалась комфортно, но когда ее голова застучала о каменные ступеньки, девушка предпочла очнуться.

— Что со мной? — вопросила припадочная слабым голоском.

— Обморок, как обычно… — пожала я плечами. — Вот ты скажи, вас этому специально учат? Список, наверное, какой-нибудь дают… “Сто сорок случаев, когда благовоспитанной девушке надлежит упасть в обморок”. Тебе самой-то не надоело? Так и покалечиться недолго.

Павла смущенно потупилась:

— Но они там все такие страшные… эти черепа. Б-р-р!

— Да по сравнению с некоторыми моими учителями они просто образцы доброго нрава и хорошего настроения! — утешила я девушку. — Я тебе рассказывала страшную историю про мою учительницу математики и окровавленную линейку? А про черные лыжи и выбитый зуб?

Павла задрожала.

Внезапно я вспомнила про пыхтевшую где-то сзади Фанни и вскочила со ступенек. Нет, моя миссия еще не выполнена. Вот сдам девушку на руки законному мужу и буду тогда травить байки. Я схватила Павлу за руку и опять потащила за собой, благо идти оставалось недалеко…

Наружу мы выбрались без приключений. Разрезвившаяся природа обильно полила нас дождичком и пару раз шарахнула молнией в нескольких метрах от наших скрюченных фигурок. Павла опять принялась ныть:

— Что же мы теперь будем делать? Где Эмиль?

К нам робкой трусливой иноходью приближалась лошадка с дрожащим мелкой дрожью всадником. Я вспомнила, как гордо Карл Юхан мчался мне на выручку, и сентиментально вздохнула. Определенно, век рыцарей прошел…

— П-павла? — неуверенно вякнули с коня.

— Я! — рявкнула девушка. — Где тебя носит? Почему ты меня не спасаешь? Если б не эта храбрая девушка (это я-то?!), я бы погибла!

Эмиль скатился с лошади и принялся клясться Павле в вечной любви и сваливать все на роковые обстоятельства. Я сурово прервала завравшегося юношу:

— Значит так, молодой человек! Хватайте вашу жену в охапку и везите куда подальше! Если с ней что-то случится — я вас из-под земли достану и вывеску вам без наркоза переделаю! Понятно?

Эмиль понял, что со мной лучше не связываться, и посадил Павлу на коня.

— Прощайте, милая Жужа! — хлюпнула носом девица. — Вы спасли мне жизнь! Я не знаю, как вас благодарить!

— Да что вы, не стоит! — заскромничала я. — Это уже становится моей профессией…

Эмиль пришпорил лошадку, и она резво потрюхала в сторону леса, увозя Павлу подальше от замка Басор. Надеюсь, навсегда… Я не буду вскакивать посреди ночи, чтобы еще раз спасти эту идиотку.

Кстати, насчет спасения! Я свое дело сделала, девицу спасла, а кто доставит меня обратно домой? Где этот разжиженный денатурат, рыжий мутаген, Помощничек мой, Скальд Недобитый?!

Из-под земли, неподалеку от того места, где я стояла, вдруг начал валить пар. Из пара осторожно материализовался пьяный в дым Ула.

— Здорово, подруга! — икнул он. — Че, с-спрова-дила девушку? Ща, домой полетим… Вот, отойду немножко… и полетим.

Позитивность этой заявы радовала и бодрила. Вопрос был только в том, когда этот летун отойдет и буду ли я к этому времени жива. Ведь граф, насколько я помнила, все еще топтал копытами венгерскую землю, а значит все еще желал моей смерти, да и смерти Павлы тоже. Но мое дело — сторона, один раз я ее спасла, а больше не подряжалась…

Кстати, пока я одиноко стояла в тени деревьев, мокрая как черепаха-утопленница, вокруг полыхавшей церкви наблюдалась какая-то возня. Я пригляделась. Да там настоящее побоище! Я рванула туда. Хоть какое-то развлечение!

Оказывается, у церкви билась чуть ли не вся деревня в полном боевом вооружении. Особенно отличалась Йожкова свекруха, ретиво махавшая косой как ниндзя нунчаками. Значит, кто-то все-таки позвал народ на помощь… Это радовало. Народ бился против кучки графских слуг, вставших на сторону хозяина. Граф руководил побоищем с крыльца церкви. Пока что крестьяне теснили слуг, но я помнила, что где-то там под землей роется и бьется Жуткая Фанни, и если она вылезет…

Пока что аборигены работали сельхозинвентарем — любо-дорого посмотреть. Вандюкова баба сноровисто метала топоры, метя ими в графский лоб. Миклош влепил промеж глаз солью Йожковой свекрухе, а та в отместку срезала косой ствол его берданки. Юное дарование, судя по всему из рода Йожковых, кидало серп на манер бумеранга, а поскольку ростом дитя было не выше пенька, все мужчины явно жалели, что не запаслись бронированными трусами.

Постепенно побоище приобретало все больший размах. Вообще-то я первый раз видела, чтобы люди дрались с таким увлечением. Двое деревенских мужиков уже сцепились промеж собой, припоминая друг другу сломанную лопату и захромавшую лошадь. Масла в огонь подливала дура Марушка, которая восторженно вертелась вокруг дерущихся и выла что-то воодушевляющее на манер группы поддержки. От такой поддержки мужики сатанели и еще яростней лупили друг друга.

Пара глубоких инвалидов, ветеранов побоища, наконец вспомнили, что церковь как полыхала, так и полыхает, и сама собой не потухнет. Поэтому инвалиды, не способные ни на что, кроме переползаний на короткие расстояния, организовали слаженную подачу воды в ведрах из графского колодца, не забывая подбадривать остающихся в строю…

Некоторое время я просто наблюдала за всем действом, открыв рот. Еще бы, не каждый день видишь, как человека окучивают тяпкой на манер сорняка… Но досмотреть это мочилово до конца мне не удалось Дело в том, что граф, приметив, что разъяренная толпа крестьян все ближе и ближе подбирается к его драгоценной персоне, устилая дорожку частями тел его преданных слуг, решил навострить лыжи от греха подальше. Воспользовавшись тем, что Йожкова свекруха перестала махать косой у него над париком и отвлеклась на то, чтобы пересчитать этой же косой Миклошу зубы, граф тихонько начал отступать в глубь леса…

“Уйдет ведь, аспид!” — с отчаянием подумала я и огляделась в поисках поддержки. Но все были увлечены дракой. Только Ула пьяным облачком колыхался рядом, наводя суеверный ужас на мирно ползавших инвалидов. Что мне оставалось делать? Я подобрала оброненные кем-то вилы и ломанулась за графом.

— Эй, ты! — завывала я, несясь с вилами наперевес вслед за улепетывающим мужем. — Это… разговор есть!

Граф притормозил и боязливо оглянулся. Увидев, что его преследую только я и облачко пара, он приободрился и вякнул:

— Неблагодарная тварь!

— У меня вилы! — предупредила я разрезвившегося супруга. — Как ими зубы вправляют, я уже видела…

Басор мгновенно примолк и, сморщив трупного цвета личико, принялся оценивать сложившуюся ситуацию. Я стояла, опершись на вилы, грозная, как Кутузов перед Бородинским сражением, и тоже раздумывала о том, что делать дальше. По всем правилам хорошего тона и согласно конвенции ООН, графа следовало замочить, не отходя от кассы, но… Своими руками я еще никого не убивала. Нет, оглушить графа я, пожалуй, смогу, но что делать дальше?

Пока я шевелила скудным содержимым черепа, к графу пришло подкрепление. По направлению к нам ломила Фанни, вся в опилках, земле и вздрюченная до невозможности. Еще бы! Нельзя сохранить хорошее расположение духа, если приходится ломать головой дубовую дверь, которую какая-то поганка заперла прямо перед твоим носом. На лице у Фанни было ясно и очень доходчиво написано, что она собиралась сделать со мной.

Я ощутимо побледнела. Ула болотным туманом налип мне на платье. Я так и не поняла, то ли он хотел по старой привычке спрятаться у меня на груди, то ли с опозданием вспомнил, что должен был прикрыть меня своим телом. Остатки здравого смысла подсказывали мне, что, пока не стало совсем поздно, надо разворачиваться и мотать отсюда на первой космической скорости. Я уже начала потихоньку перетекать в сторону церкви, как Фанни, приметив мои маневр, отрезала мне пути к отступлению. Мало того, она еще и поперла на меня, размахивая топором и громко угрожая:

— Убью! Изничтожу! Порублю на части!

— Порву. Закусаю. Язык на зубы намотаю и заставлю рэп читать, — не осталась и я в долгу, но вышло все как-то вяло. Моему маленькому спичу явно не хватало живости исполнения.

Фанни со свистом махала топором:

— Ты заплатишь мне за все!

Вот чего я не люблю, так это штампов! “Ты заплатишь мне за все!”, “Кошелек или жизнь?”, “Я спляшу на твоей могиле!”, “Родителей в школу немедленно!”… Я поморщилась и укорила Фанни:

— Следите за чистотой речи! А насчет оплаты моих услуг… Предъявите товарный чек, тогда и обкашляем все конкретно! Да шутка это… — заторопилась я с объяснениями, видя, что Фанни поудобнее перехватила топорик, а граф прямо-таки зашелся в гаденьком хихиканье. — Вы, мадам, лучше спросили бы у этого нервно смеющегося джентльмена, почему он надумал поджигать церковь, не вытащив предварительно оттуда ваши кости…

Граф подавился собственным смехом и испуганно вытаращился на Фанни. Разъяренная экономка задумчиво чесала топорищем свои изрядно прореженные кудри. Видно, такая мысль ей раньше не приходила в голову. Наконец сообразив, что граф и вправду решил оставить ее в церкви в качестве горюче-смазочного материала, Фанни отвлеклась от моей скромной персоны и поперла на графа. Я порадовалась тому, что вовремя перевела стрелки на седеющего с рекордной скоростью аристократа. Ишь, как Фанни завелась! Сейчас она покромсает графа как колбасу для окрошки… А пока она будет занята этим благородным делом, мне надо бежать отсюда побыстрее.

Я уже начала тихонько отступать по направлению к кустам, как слепошарая тетка с громким именем Фортуна опять повернулась к нам с Помощником не самой лучшей своей частью. Черное дело Фанни и графа решили продолжить… их Помощнички!

Как водится, были они страшные, чумазые и гадкие. Как только я намылилась опробовать близлежащие кусты на предмет маскировки, из-за спин отчаянно ругавшихся Фанни и графа материализовались двое чернявых мстителей. Во-первых, рогатая и хвостатая жертва людской нелюбви с раскаленными вилами в руках и не менее грозным взглядом красных выкаченных на рога глазенок. Это графский опекун. Определенно, сходство с подопечным просто потрясающее. Ну а во-вторых, чумазая красноглазая обольстительница, внешнему облику которой необыкновенную пикантность придавали два злобно растопыренных уха. Это, конечно, Фаннина Помощница. Даже мощный крест на груди не спас неприветливую экономку от ненавязчивого внимания черного департамента…

Ладно, шуточки в сторону. Сейчас эти козлы узнают, каковы семипендюринские девчата во гневе…

Продумать тактику наступления я не успела. Рогатый ловко запузырил раскаленные вилы прямо мне в грудь. Зубцы запутались в желеобразных ребрах Улы, и мой Помощник, икнув в последний раз, тихо сполз к моим ногам…

Я взвыла, швырнула в рогатого своими вилами. Это ему не понравилось. Добротное крестьянское орудие ловко укоротило ему рога. Ну хоть мигрень гаду обеспечена…

Ушастая хотела вступиться за друга, но тут Фортуна опять заинтересованно развернулась ко мне лицом. От разгневанной красноглазой девушки меня заслонили Мэри Джейн с обломанной дубиной и… Карл Полубес с молитвенником в одной руке и раскаленной вилкой в другой. Эту вилку Карл весьма сноровисто вогнал рогатому… в общем, чуть ниже хвоста, а между глаз приложил невезучего парня молитвенником. Рогатик так и истаял дымным перегаром, оставив после себя черную лужицу, отчаянно вонявшую жженой резиной. Мэри Джейн тем временем тыкала дубиной в ушастую морду, приговаривая:

— Ты на кого копыто подняла, недоучка малахольная? Вот тебе, вот…

Карл меланхолично шлепнул Ушастую молитвенником по макушке, и та, поняв, что спокойной старости ей не видать, тоже откинула копыта, правда весьма неохотно, но ее мнения по этому поводу никто не спрашивал…

Я, громко завывая, теребила постепенно принимающее прежние формы тело Улы. Вилы торчали из его ребер, а личико у парня было такое умиротворенное…

— Улик! — рыдала я над телом. — Ты чего это, а? Вставай, я больше не буду драться. Я опять добрая… Уличек, ну пожа-алуйста!

— Помянем раба божьего? — Мне под нос ловко сунули стаканчик с кагором. — Налегай, а то какие-то козлы уже полбочки высосали… А ведь только на минутку отлучился…

Я долила в кагор слез и послушно тяпнула полстакана. Затем осторожно скосила глаза в сторону, чтобы посмотреть, кто это такой услужливый. Над собственным трупом, задумчиво подпирая щеку ладошкой, в воздухе висел Ула. Стакан в моих руках дрогнул и накренился…

— Эй, эй! — заволновалось привидение Улы. — Держать не можешь — дай сюда! Я, можно сказать, эти сто грамм от сердца оторвал…

— Ты жив! — радостно сообразила я на пару с парами алкоголя, вольготно забродившими в моей пустой черепушке.

— Ну это теософский вопрос… — задумчиво протянул Ула. — Вообще-то, я умер девятьсот лет назад, и мое тело Мудрая Гудрун собственноручно воткнула вверх тормашками в могильный курган своих преждевременно почивших родственников…

— А как же это? — я не совсем уверенной рукой ткнула в благообразный трупик с вилами в груди.

Ула махнул рукой и нагло допил остатки кагора из моего стакана:

— Да это ж заготовка… Я ее своей душой оживлял, как мог, а когда этот рогатый стрелок по тарелочкам запустил в меня вилами, я просто оттуда вылетел. Смекаешь?

Я смекнула. Выходит, Ула просто деликатно отошел в сторону, оставив свое недавно приобретенное тело на манер бронежилета или, точнее сказать, бронежеле. И пока Карл с Мэри Джейн мочили чернявых паразитов, Ула смотался за кагором и со всеми удобствами досмотрел, как двое лохов делают за него его работу.

— И тебе не стыдно так меня пугать?! — возмутилась я. — Тебе кагор меня дороже! Предупредить не мог, что ли?

Ула самодовольно улыбнулся:

— С таким парнем, как я, ты не пропадешь! Будешь жить вечно! А кагор… Он, понимаешь, приходит и уходит… надо ловить момент.

Я засопела, не решаясь высказать Уле все, что я о нем думаю. Как-то неловко было, сама же над его трупом клялась, что не буду драться… Чтобы отвлечься, я огляделась.

Вокруг было по-прежнему весело. Граф и Фанни самозабвенно лупили друг друга, обнявшись крепче пары садомазохистов, встретивших друг друга после долгих лет разлуки. Карл сосредоточенно и деловито соскребал вилочкой в пакетик остатки рогатого, Мэри Джейн перевязывала как колбасу дохлую тушку ушастой.

— Что это они делают? — спросила я у Улы.

— Трофеи собирают, — пояснил рыжик. — Им зачтется… Да не пыхти ты так обиженно. Скоро домой полетишь, вот только тело освидетельствуем…

— Чего? — переспросила я.

— Бери этого, с вилами в груди, под мышки и тащи вон в тот симпатичный овражек! — распорядился Ула. — А то местные жители, кажется, хватились основного виновника торжества и с минуты на минуту будут здесь.

И вправду, дерущаяся толпа плавно, но уверенно перетекала от полупотушенной церкви в нашу сторону. Я поняла, что мне лучше удалиться и переждать кровавую развязку в присоветованном Улой овражке.

Я благополучно перекатила бывшее тело Улы в овраг и свалилась в него сама. В скором времени туда подвалили: Карл с булькающими останками рогатого в пакетике, Мэри Джейн с вечной своей дубиной и скатанной в рулон тушкой ушастой и Ула, нежно прижимающий к сердцу остатки кагора в дубовой бочке. Полубес опять принялся галантно раскланиваться передо мной:

— Ну что, Полина Ивановна, теперь я вам больше нравлюсь?

Я снова вспомнила, что эта однорогая прелесть могла стать моим Помощником вместо веселого рыжего алкаша, и ответила хмуро:

— Моя любовь к тебе, как и любовь среднестатистического зятя к среднестатистической теще, измеряется километрами. Понятно? Но сейчас я тебя люблю, потому что ты здорово приложил этого рогатика…

Полубес кротко просиял правой половиной и злобно ухмыльнулся левой. Вперед вылезла Мэри Джейн:

— А здорово мы их! Как я ей в пятак наваляла, она и прочихаться не успела! Знай наших! Эх, я так не веселилась с двадцать девятого года, когда мы с подругами устроили классную потасовку в лондонском мужском клубе “Тощий пеликан”! Мужики все в дорогих костюмчиках, носках под цвет усов, серьезные такие… сначала были. А потом не знали, куда залезть! А мы их яйцами, яйцами!

Ностальгирующую Мэри Джейн перебил невесть откуда появившийся заспанный дух в белых шмотках, которые Ула называл официальным нарядом:

— Чего так поздно неотложку вызываете? — зевнул дух. — Поспать не дадут… Ну чего тут у вас? Ладно, сам вижу… заготовку освидетельствовать надо.

Ула кивнул и услужливо пододвинул бывшее тело к духу. Тот меланхолично почесался, вытащил из-за уха карандаш, а из воздуха пачку бланков, завис над заготовкой и забубнил:

— Поверхностный осмотр… Лицо… Сильное посинение девяноста процентов кожи, четыре гематомы, подбиты оба глаза, один заплыл совсем… Шишка на лбу… Как она по-медицински-то будет? Не знаете? Ну и хрен с ней… Теперь уши… Ушные раковины необычно увеличены, предполагаю издевательство и насилие. — Я покраснела и виновато опустила глазки долу. — Так, переходим к торсу… В целом сохранился неплохо. Особая примета — в третьем ребре слева застряли вилы, адский инвентарь, размер два на ноль пять… Спускаемся ниже… Сильная деформация и посинение ягодичной мышцы.. Гениталии — прочерк… Восстановлению не подлежат.. Ноги целы, на месте.. Это уже радует! — новоявленный патологоанатом перевел дух и забубнил опять: — Заключение медицинской комиссии: заготовка икс бэ ноль сорок девять, код Ула, находится в относительно хорошем состоянии, правда, в силу специфических особенностей строения рекомендую дальнейшее использование при работе в странах Ближнего Востока, в заведениях типа “гарем”, на должности типа “евнух”. Освидетельствовал… Принял… Распишись! — дух сунул Уле бланк и тот послушно нацарапал свое имя.

— Нужен свидетель! — дух огляделся и, игнорируя подавшуюся вперед Мэри Джейн, протянул бумажки мне. — Черкани там, где галочка…

Я подумала и поставила крестик рядом с древнескандинавскими рунами. Дух забрал бланк, выкатил из воздуха тележку на колесиках, погрузил на нее заготовку, аккуратно положил рядом вилы, поручкался с Улой, кивнул всем остальным и испарился

— Быстро сработал! — восхитился Полубес — Но мне тоже пора прощаться, как ни печально оставлять драгоценную Полину Ивановну.. Дела, дела! Нужно зарегистрировать эти бренные вонючие останки, а там все такие бюрократы, сразу развопятся: “Лицо полубесовской национальности! Где ваш пропуск?” В общем, оревуар, гудбай, до побачення!

Карл тоже испарился, унося с собой запах жженой резины. Я не была особо опечалена его отлетом. Хоть он и спас мне жизнь, но лучше, когда вот такие половинчатые жертвы селекции держатся от тебя подальше. Мне как-то ближе вон тот трусливый толстозадик, обнимающий бочку с кагором, и лохматая девица с дубиной. Кстати, о девицах! Мэри Джейн тоже принялась прощаться:

— Ну теперь-то мы уж точно не скоро встретимся! А жаль… Там, где вы, всегда такое веселье, такая мочиловка!

— Чему радуешься, садистка? — пробурчал расхрабрившийся Ула. — Понравилось, что ли, из мужиков евнухов делать?

Мэри Джейн притворилась, что ей очень стыдно, но по секрету шепнула мне, что дело всей жизни настоящей суфражистки — сделать хоть одного мужика евнухом и хоть одного евнуха мужиком. Я тоже шепотом пожелала ей успеха в этом трудноосуществимом начинании.

— Ну, прощайте, что ли… — Мэри Джейн даже чуточку прослезилась.

— Не прощайся! — завопил Ула. — Ты всякий раз прощаешься и каждый раз возвращаешься! А я хочу дожить до седин и внуков понянчить!

Ну насчет внуков рыжий, конечно, загнул. Какие могут быть внуки у бесплотного духа? Так, дымовушки какие-нибудь…

Пока я размышляла о высоких материях, Мэри Джейн и Ула продолжали препираться:

— А вот и не попрощаюсь! Нужен ты мне очень! Ты… ты… рыжий, гадкий и невежественный!

— Это я-то невежественный?! Да я… да в нашей деревне я единственный мог написать свое имя без ошибок!

— Подумаешь, имя! Три буквы…

— Нет! — влезла я. — У него после имени родственников на три строчки наберется! Ула Недобитый Скальд, сын Эрика Рогатого Мухомора, братан Ларса Толстобрюха, внук дедушки Свейна Огненная Отрыжка…

От такого обилия скандинавской экзотики Мэри Джейн растерянно замолчала. Ула педантично поправил меня:

— Если быть точным, то мое полное имя звучит так: Ула Недобитый Скальд, сын Храфна Мохнатые Пятки, сына Торбьерна Скупердяя, брата Одда Толстого Лосося, сына Вестейна Пережравшего Мухоморов В Битве За Поруганную Честь Бабушки Брунгильды!

В общем, Мэри Джейн мы уели. Она тихо посопела еще немножко и вспомнила, что по национальному английскому обычаю можно уйти, не прощаясь. Так она и сделала, обиженно растаяв в ночной мгле.

— Отметим? — веселый Ула опять совал мне под нос стаканчик с кагором.

— Фиг! — ясно и коротко выразилась я. — И ты завязывай с выпивкой, а то не за горами состояние, когда маленькие коричневые слоники нападают стаями…

Ула представил себе целую толпу маленьких коричневых слоников и грустно икнул. Бросив прощальный взгляд на бочку с кагором, он довольно бесцеремонно выдернул меня из тела Жужи, и мы самолетиками воспарили над горящей церковью.

— Все, летим домой! — порадовал меня бывший викинг. — Коридор тебе скоро откроют…

— Вот так просто! — начала капризничать я. — Я ведь даже не успела сказать последнее прощай!

— К.ому? — хмыкнул Ула. — Графским останкам? Хочешь испытать, каково это — плясать на могиле безвременно почившего мужа? Сама же все кричала: “Домой! Домой!” Вот мы и летим домой…

Мне в голову начали лезть дурные мысли, и я не переминула их высказать:

— А ты уверен, что дома меня ждут? А то я здесь уже так долго, что в России меня спокойно могли зарыть, оплакать… раз десять.

— Успокойся, все устроено на высшем уровне… — бормотнул Ула.

— Что на высшем уровне? — переполошилась я. — Мои похороны?!

— Да ты что! Я не намерен так скоро становиться безработным, — успокоил меня заботливый Ула. — Я имел в виду твое возвращение. Все будет в порядке.

Мы медленно проплыли над замком. Я вспомнила о близнецах и поинтересовалась у Улы:

— А что будет с Шандором и Золтаном?

— Да все как обычно. Женятся, наплодят кучу детей и будут до старости делить папашин замок…

— И Шандор женится?!

— Все мы там будем, — неохотно ответил Ула. Он вдруг помрачнел, из чего я заключила, что разговоры о женитьбе вызывают у него плохие воспоминания… Интересно, о ком? Уж не о Мудрой ли Гудрун? Тогда рыжему действительно лучше было умереть…

— Ой, чуть не забыл! — вдруг воскликнул Ула. — Мне надо сказать тебе кое-что очень важное!

— Да ну?! Хочешь признаться, что я — девушка твоей мечты?

Ула побледнел и перекрестился. Хлюпик, он и есть хлюпик…

— Ну и шутки у тебя! — Недобитый Скальд вытер пот со лба. — Я хотел сказать совсем другое. Видишь ли, я не все время нахожусь рядом с тобой, а только в том случае, если тебе действительно необходима моя помощь. Раньше я всегда знал, что с тобой может случиться, и поэтому вовремя оказывался на месте.

— Ты и про этот дурацкий эксперимент знал?

— Конечно! Как ты думаешь, почему не сработал будильник, почему твои нервный братец дрых в это утро как сурок? Это все моя работа! Но тебя черт дернул проснуться и потопать в этот НИИЧ!

Я покаянно засопела. И в самом деле, обычно я верила в приметы и предопределения. Стоило мне только чуть-чуть пораскинуть мозгами, и я бы ни за что не потащилась бы на это тестирование. Но теперь об этом поздно говорить.

— Так вот, — продолжил Ула. — Теперь же, из-за этого происшествия, внимание всяких темных сил к тебе более чем повышенное. Если выражаться яснее, то красноглазые черномазики вполне могут попытаться тебе напакостить еще раз…

Я возмутилась:

— Всего этого можно было бы избежать! Если бы ты явился мне тогда утром…

— Да не могу я тебе явиться!!! — взвыл Ула. — Даже если б я кукурузником реял над твоей кроватью, ты меня бы не увидела. Ну не дано тебе это в обычной жизни!

— Почему?

— По кочану и ананасу! Ты можешь меня выслушать? Так вот, если вдруг ты почувствуешь, что тебе грозит опасность, а я вроде бы как и не чешусь тебя спасать, то ты можешь сама меня вызвать.

— Как это?

Ула огляделся по сторонам и зашептал мне на ухо:

— Одна твоя подруга — ведьма. Она может нас видеть. Попроси ее связаться со мной, она обязательно поможет…

— Какая подруга? — вытаращила я глаза. — Знаешь, определение “ведьма” подойдет ко всем моим подругам. Все они мечтают превратить меня в немую лягушку, чтоб не квакала до конца дней!

Ула продолжал нашептывать:

— Я серьезно. Одна твоя подруга в совершенстве владеет магией, она то, что называется потомственная ведьма. Седьмая в седьмом поколении… Обращайся к ней, если вдруг тебе надо будет срочно поговорить со мной.

— Да кто она? — затеребила я Улу. — Не буду же я у каждой спрашивать: “А ты, случаем, не ведьма?.. Нет? Извини, а так похожа!”

Ула не ответил. Ну прямо как моя бабуля! Та как начнет рассказывать семейные тайны и всегда замолкает на самом интересном!

— Кто она?! — завопила я.

Вместо ответа этот рыжий хитрюга начал запихивать меня в услужливо открывшийся коридорчик. Розовенький такой, в форме облачка… Я упиралась и пыхтела:

— Скажи, кто она! Вот как в лоб дам! Ну что тебя жаба давит сказать, что ли?!

— Ты должна догадаться сама! Это легко, ты сразу все поймешь, надо просто подумать!

Он еще и издевается! От такой наглости я остолбенела, а Недобитый Скальд этим нагло воспользовался и мощным пинком отправил меня обратно в цивилизацию…

Я ожидала очнуться по меньшей мере на больничной кровати, в окружении рыдающих родственников и толпы врачей в белых халатах. Но нет! Судьба-индейка в лице Улы и его дружбанов из высших сфер распорядилась иначе.

Я очутилась прямо перед входом в НИИЧ. Двери злосчастного института были широко распахнуты, над ними, как и в день тестирования, висел здоровенный плакат “Добро пожаловать на иссследования по реинкарнации!” Я хмыкнула. Интересно, сколько времени прошло со дня начала этих исследований?

Я по старой привычке задумчиво поскребла череп. Ощутив под рукой знакомую бритую лысину вместо припудренных волос, я вздрогнула. Во, да я опять в своем родном теле! Я принялась радостно себя ощупывать — все ли на месте, мало ли, вдруг чего не доложили? Но все вроде было при мне: ноги от ушей и выше, задница от бедра и ниже… “Цела!” — довольно заключила я.

За моими манипуляциями заинтересованно наблюдало грязное дитя неопределенно-школьного возраста, но определенно мужского пола.

— Эй ты, жертва манной каши! — окликнула я пацана. — Какое сегодня число?

— Тринадцатое августа! — прошмыгал ребенок.

— По чесноку?!

— Че, думаешь, я тебе лажу парю? — обиделся малец.

Тринадцатого августа я неслась через весь город, чтобы успеть на тестирование. Так вот как Ула все обставил! Вернул меня обратно в прошлое!

Я покосилась на плакат: “Добро пожаловать на исследования по реинкарнации!” Медленно и со вкусом сложив свой мощный кулак в красивую фигу, я показала ее НИИЧу.

— Вот тебе, а не добро пожаловать!!! Пацан выразительно крутанул грязным пальцем у виска. Никаких манер у подрастающего поколения! Я хотела было объяснить ребенку, кто его родители, если их сын такой невежливый поросенок, но передумала и сохранила парню жизнь и здравый рассудок.

Удаляясь от НИИЧа на второй космической скорости, я не переставала думать о том, что сказал Ула перед тем, как запихнуть меня в коридор. Итак, какая-то из моих подружек — ведьма, и не просто ведьма, а наследственная. Или потомственная? Ну нет, хватит с меня всей этой чертовщины! Будь она даже потомком Калиостро и внучкой Кашпировского, я от души надеялась, что мне никогда не придется к ней обращаться…

И, как всегда, я накаркала! Но это уже совсем другая история…