Глава 4 Терпсихора, Полигимния и черепаховая лира

Таня задернула Черные Шторы, чтобы не видеть всей той бестолковой и радостной суеты, которая всегда почему-то предшествует началу драконбольного матча. Идти сейчас на стадион и снова видеть драконов и игроков, стремительными кометами мелькавших внутри купола, было для нее невыносимо. Таня пообещала себе, что никогда больше не будет смотреть драконбол – даже с трибун. Ваньке, Тарараху и Ягуну она наврала, что ей нужно написать на завтра доклад о мировом древе, а то Поклеп давно имеет на нее зуб.

– Это точно. Когда на тебя на каждом уроке натравливают всякую потусторонщину, защиту лучше не запускать. Недаром Поклеп хвалится, что его уроки не прогуливают. К нему даже переломщики на одной ноге из магпункта прыгают – а куда денешься? Духу, когда он будет вселяться, по барабану, освобожден ты от урока или нет! – ободряя ее, сказал Ванька Валялкин.

Но при этом он почему-то смотрел не на Таню, а чуть выше ее головы. Таня, хорошо изучившая Ваньку, поняла, что он ей не поверил. Еще бы – пропустить матч ради какого-то доклада, который можно написать и ночью! Такое сложно ожидать даже от Шурасика.

Зато теперь, когда все были на драконболе, Таня осталась одна – одна во всем огромном Тибидохсе, не считая привидений. В темнице за Жуткими Воротами, вздыхая, томился хаос. Стены школы для трудновоспитуемых юных магов подрагивали – мелко, но безостановочно. Таня энергично встряхнула головой.

– Ну все! Или писать доклад, или не писать! Чего ты тут расселась, Гроттерша? Марш работать! – подделываясь под голос своей московской сестрички Пипы, велела себе Таня.

Она решительно села за стол и, щелкнув пальцами, подозвала перо жар-птица. В отличие от лопухоидных ручек и обычных гусиных перьев это перо писало само – нужно было только диктовать.

В книге по уходу за магическими существами (III том, «Птицы и морские гады») ясно значится:

«Хвостовое перо жар-птицы будет верно служить тому, кто спас птицу от смерти».

Таня не спасала птица от смерти – она лишь кормила его некоторое время, пока Ванька лежал в магпункте. Но, учитывая прожорливость птенца, это, очевидно, зачлось как спасение его жизни.

МИРОВОЕ ДРЕВО

Мировое древо – универсальный мифологический образ. Три части мирового древа связаны со всем живым на земле: ветви и вершина – с птицами (сокол, соловей и птица Див), а также с солнцем и луной; ствол – с пчелами и зверями лесными и равнинными; корни – со змеями, ящерицами и бобрами. Все же древо в целом может сопоставляться с человеком – его ногами, туловищем, руками и головой…

Таня диктовала, заглядывая то в «Мистическую историю» под общ. ред. Графа Манова, то в «Справочник белого мага». Существующий в единственном экземпляре справочник ленился, то и дело превращаясь в «Тысячу советов молодой хозяйке». Каждые пять минут Тане приходилось подогревать его искрой и произносить: «Расслабонум!»

Сияющее перо жар-птица скользило по бумаге, изредка брезгливо окуная кончик в чернильницу. Внезапно без всякой видимой причины перо замерло и нетерпеливо заплясало над пергаментом. От пера во все стороны разлетались искристые брызги, точно от шумно открытой бутылки шампанского. Тусклая комната с задернутыми шторами разрослась до размеров помпейского цирка. Аскетически заурядная кровать Тани и перевернутый гроб любящей черный юмор Склеповой неуловимо обрели оттенок упаднической роскоши. Над ними ухитрился появиться плотный кремовый балдахин, в складках которого могли таиться верные камеристки вкупе с привязчивыми возлюбленными вроде шейха Спири.

Даже скучный скелет Паж предстал на краткий миг молодым и гибким мушкетером с зелеными глазами. Кое-кто из долгожителей – а в Тибидохсе таких было немало, – возможно, узнал бы воинственного Дырь Тонианно.

Таня некоторое время недоуменно озиралась, пока у нее не мелькнула мысль, что это могут оказаться глюки – относительно безобидные суетливые духи. Еще бы – вся школа, кроме, вероятно, ее одной, была на драконболе. Еще бы глюкам не порезвиться, пользуясь отсутствием преподавателей.

Дрыгус-брыгус! – произнесла Таня, вспомнив, что для глюков, если это они, вполне хватит и этого простенького заклинания.

Она угадала. Стоило сверкнуть зеленой искре, как во все стороны прыснули маленькие носатые человечки. Таня успела заметить, что глюков было никак не меньше дюжины. Штуки три расширяли пространство, один сидел на голове у Дырь Тонианно, а остальные бестолково, но радостно носились по комнате, гоняясь за брызгами света.

«Мировое древо моделирует тройную вертикальную структуру мира – три царства: небо, землю и преисподнюю. Широкие раскинувшиеся ветви указывают на север, запад, юг, восток. Увидеть древо во сне: зеленое, цветущее – к счастью, сухое – к болезни или смерти…» – собравшись с мыслями, продолжила диктовать малютка Гроттер.

Снаружи сквозь плотно задернутые шторы долетел восторженный рев болельщиков. Таня с ее немалым драконбольным опытом догадалась, что только что арбитры выпустили мячи.

«Не понимаю, чему тут радоваться? Подумаешь, какая гениальная находка: мячики, живые ворота, игроки на пылесосах! Фи! Забил мячик – получи несколько очков. Не успел удрать – торчи в желудке у дракона, пока о тебе не вспомнят (если вообще вспомнят). И как я могла убивать на это свое время?» – внушала она себе, боясь сознаться, что больше всего ей хочется сейчас оказаться на поле или хотя бы на трибунах.

Тане почти удалось уговорить себя, что драконбол – это ерунда и не стоит того, чтобы из-за него переживать, но тут под кроватью что-то застучало. Наклонившись, она увидела, что футляр из драконьей кожи подпрыгивает, и поняла, что это контрабас дрожит от нетерпения. И снова вся ее убежденность развеялась точно дым. Захотелось распахнуть окно и, вскочив на контрабас, помчаться туда, где шла игра.

Поспешно пролистав «Справочник Белого Мага», Таня обнаружила заклинание для усмирения взбудораженных музыкальных инструментов. Звучало оно как «Настройщикус криворукус». Стоило Тане произнести его, как контрабас успокоился и Таня смогла вернуться к порядком прискучившему ей мировому древу.

«Охраняет мировое древо Симорг. Материальная форма Симорга – хищная птица с лицом человека. В древности Симоргу поклонялись, как стражу одного дерева, рождающего семена всей растительности», – записало перо.

Таня выронила «Справочник Белого Мага». Она вдруг поняла, что только что продиктовала. Страж с телом хищной птицы и человеческим лицом!

За спиной у Тани кто-то расхохотался. Хохот был точно звук разбитого стекла. Девочка обернулась. Горбун с Пупырчатым Носом снова маячил в зеркале, щуря слезящиеся красные глазки, из которых бил пронзительный потусторонний свет. Безумный Стекольщик!

Продолжая трястись от смеха, Горбун поманил Таню к зеркалу. Девочка невольно подчинилась. Тем временем Горбун с Пупырчатым Носом повернулся и, с необычайной ловкостью перебирая тонкими руками, перебрался в правый верхний угол зеркала, где стекло было мутным и точно запотевшим изнутри.

Не понимая, чего хочет от нее Стекольщик, Таня осторожно приблизилась. Зеркало зарябило, дробя комнату и ее собственную фигуру. Горбун, словно уродливый паук, подтягивал к себе паутину с отражениями отдельных предметов, сминал их и, точно обертку, небрежно заталкивал за мутный край стекла. Наконец стекло было очищено от всего лишнего. Теперь оно было мертвенным и неподвижным, будто гладь пруда ночью.

Убедившись, что стекло ничего больше не отражает, Горбун довольно осклабился и махнул тонкой рукой. В тот же миг на поверхности зеркального озера возникли фигуры. Похоже было, что они двигаются по берегу, и происходит это не здесь, в Тибидохсе, а где-то далеко.

Первая фигура была на вороном, без единого белого пятнышка, коне. Конь всхрапывал, бил копытом и, казалось, сам боялся своего седока. Три лица всадника были под золотой вуалью, пылавшей так ослепительно, что Тане больно и жутко было смотреть на нее. Она вдруг остро осознала, что, если вуаль упадет, ничто не спасет ее от смерти. Она будет сожжена огнем куда более яростным, чем драконье пламя.

За всадником, несущим смерть, на огненной колеснице ехал другой – светлоликий, с серебряной головой и золотыми усами. Правой рукой он управлял белыми конями своей колесницы. В левой держал топор. Кроме топора, у него был еще метательный молот.

За огненной колесницей на некотором отдалении двигался третий, безоружный, – невысокий, плечистый, почти до звероподобия заросший бородой, начинавшейся от глаз. В отличие от двух первых третий был пеш. Шаг его был размерен и нетороплив. Казалось, он должен был безнадежно отстать от первых двух, но, напротив, это они оглядывались, словно смутно опасались, что он может опередить их. Рядом с третьим, изредка касаясь хозяина вздымавшимся от дыхания боком, двигался белый вол в пшеничном ярме.

Таня смотрела, потрясенная.

Внезапно что-то мелькнуло в стекле, замутив уже отраженные фигуры. Над зеркальным озером, перечеркнув его своей тенью, повисла темная птица с распростертыми крыльями. В первый миг Тане почудилось, что это Мертвый Гриф, но у Мертвого Грифа не было и не могло быть человеческого лица и такого пронзительного взгляда, словно видящего все наперед…

Сложив крылья, птица упала вниз. Человеческое лицо птицы оказалось против Таниного лица.

– Найди и верни то, что украдено у нас! Или гибель всем, правым и виноватым! Мы уже идем – и горе, если наш путь закончится скорее, чем мы получим то, что принадлежит нам по праву! Это говорю я, Симорг! – услышала она не то птичий, не то человечий крик.

В следующий миг Горбун с Пупырчатым Носом уже ползал по стеклу, стирая отражения. Быстро, точно паук, цепляясь за трещины стекла, он спустился вниз, почти под срез зеркала, и, выглянув из-за него, снова расхохотался. Его стеклянный смех брызнул осколками стакана, и все исчезло.

Очнувшись, Таня поняла, что стоит у шкафа и разглядывает в зеркале свое отражение.

* * *

Не успела Таня вернуться к докладу, как в склеповском шкафу ожил зудильник.

– Мамочка моя бабуся! Это я – всеми любимый Баб-Ягун… Матч длится уже почти четверть часа, а я помалкиваю себе в тряпочку! Думали, отделались от моей болтовни, наивные! Просто я плохо закрепил рупор, но сейчас джинны наконец обнаружили его в песке. Одного даже шарахнуло – бедняга не подозревал, что на рупоре стоит блокировка от нехороших слов! А что еще так мучительно хочется шепнуть в рупор, если ты ангарный джинн, ночующий в пустой водочной бутылке? Но вернемся к нашим музам… Да-да, наш сегодняшний матч именно с ними – с музами из сборной Греции! Они никогда не были в первой пятерке, но всегда играли стабильно, так что расслабляться не приходится. К тому же прошу заметить, что муз всего девять. Команда упорно играет в усеченном составе. Говорят, в прошлом году профессор Флянг из карьерных соображений пытался замаскироваться под десятую музу – музу доноса – и влиться в женский коллектив, но его выдали ослиные уши. К тому же он зачем-то подвязал себе крылышки…

В зудильнике что-то захрипело, послышалось шипение и тот особый, ни на что не похожий звук, который бывает, когда дракон выдыхает пламя. Кто-то из зрителей громко вскрикнул. Некоторое время Баб-Ягун молчал: слышно было лишь, как ревет двигатель его пылесоса, а сам играющий комментатор сломя голову мчится куда-то.

Прошло немало времени, прежде чем Таня вновь услышала его голос:

– Прошу прощения, я вынужден был вмешаться. Гоярын и дракон муз Пифон едва не разорвали друг друга на сотню маленьких дракончиков. Кажется, в лопухоидных милицейских протоколах это называется «взаимная неприязнь». Бр-р! Этот Пифон мне будет теперь по ночам сниться! Кто не видит: больше всего дракон муз похож на чудовищного удава с крыльями, шипами на морде и четырьмя расходящимися усами. Никогда не встречал дракона, так сильно смахивающего на крылатую змею! Вы видите, что его чешуя почти не блестит, а точно переливается? Даже отсюда видно, что она пропитана ядом! Коснешься такой чешуйки, и все – некролог в «Сплетнях и бреднях» обеспечен. Черная рамка и обалденный запах типографской краски за счет редакции… А уж зубки у Пифона, я зверею! Они полые внутри, как у гадюки, и тоже ядовитые. По слухам, если засеять этими зубами борозду – вырастут свирепые воины. А уж тяпнет – сразу пылесос отбросишь. Теперь я понимаю, почему Ягге давала вчера вечером всей команде какой-то вонючий вар! Это было противоядие… Мерси, бабуся! Жаль, что я вылил свою чашку под кровать…

– Что же ты, ирод, делаешь? – пытаясь прорваться на поле сквозь заслон циклопов, всполошилась перепуганная старушка.

– Ты что, бабуся, мне поверила? Да выпил я, выпил! Что я, совсем дурак? Это у меня маскировочное! Вроде как – хе-хе! – Ваньку Валялкина валять! – заметил Ягун.

Играющий комментатор пришпорил пылесос, перекинул трубу из одной руки в другую и взлетел к магическому куполу.

– Не завидую я тому, кто не присутствует сегодня на матче! – затарахтел он. – Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый… Далее по первоисточнику. Говоря совсем просто: Пифон обвил Гоярына своими кольцами и чуть не придушил. Хорошо, что у Гоярына сильные лапы, а яд на него не действует. Разнимали драконов все – и наша команда, и музы. И даже, кажется, арбитр, хотя его схрумкали почти сразу. Толстенький попался, аппетитный, кто ж откажется?.. Интересно, кому он достался – по-моему, все-таки Гоярыну. Наш старикан своего не упустит!.. Из муз отличились защитницы Полигимния и Терпсихора – первый и четвертый номера, – одна на лютне, другая на черепаховой лире. Обе здорово танцуют и гипнотизируют Пифона своими движениями. А из наших здорово проявила себя Катя Лоткова, которая ко всем прочим своим достоинствам еще и хорошенькая…

Лоткова слегка порозовела. Она обожала комплименты, особенно когда их слышали несколько тысяч зрителей. Однако у Ягуна рядом с бочкой меда всегда была наготове и ложка дегтя.

– Правда, некоторые утверждают, что в профиль Катя малость смахивает на утку. Но я думаю, это все врут… Лично мне, скромному и милому юноше, больше нравится ее левый глаз. Он добрее правого и не смотрит на сторону, – закончил язвительный внук Ягге. Он пользовался случаем сквитаться с Лотковой, которая вчера назло ему отправилась на свидание с Семь-Пень-Дыром.

Недовольная Катя, над которой укатывался теперь весь стадион, что-то шепнула Гоярыну, и тот метко послал в Ягуна огненный плевок. Играющему комментатору пришлось нырнуть под пылесос.

– Вы видели, какие бурные страсти! Меня чуть не поджарили! Тут никакая жилетка против сглаза не помогла бы! Образумьтесь, люди! Без пяти минут ноябрь на дворе и холод собачий! – завопил он. – Ого! Прошу прощения! Пока я болтал, на поле создалась критическая ситуация. Музы перешли во фронтальное наступление. Сейчас мяч у номера третьего, Эрато, покровительницы любовной поэзии и стихов имени себя… Кто-нибудь понял, что я сказал? Это был такой тонкий намек!.. Эрато шпорит кифару – да-да, она летит именно на семиструнной кифаре! – и перехватывает пламегасительный мяч из-под носа у Жоры Жикина. Жикин, разумеется, проморгал. Ему захотелось в очередной раз поправить челочку! Вдруг кто-то не заметит, какой он симпатяжка, и в него влюбится на полтонны девиц меньше?.. Но-но, не надо грязи! Согласись, это конструктивная критика!

Удрав от Жикина, чрезмерно разогнавшегося на швабре с пропеллером, Ягун вернулся к исполнению своих демагогических обязанностей:

– Эрато вырывается вперед… Отличный пас Евтерпе, номеру пятому! Между нами, как можно летать на такой крошечной флейте, особенно даме с такими античными формами! Да еще распевать лирические песни!.. А что делать: работа такая! Трудиться музой – это вам не защиту от духов преподавать!.. Евтерпа ловит пламегасительный мяч и уходит на флейте вниз, обыгрывая Риту Шито-Крыто… Тем временем номер второй, Урания – отличный пикирующий телескоп, да и сама очень даже ничего! – круто разворачивается и приближается к Гоярыну сверху, входя в мертвую зону. Пользуясь тем, что дракон ее не видит, она зависает там и ждет, пока ей принесут мячик на белом блюдечке с синей каемочкой… Чтобы не скучать в ожидании, Урания наклоняется и, поправив окуляр, разглядывает в телескоп отдаленные уголки поля… Удобно – и летаешь, и по сторонам смотришь! Прям полный сервис! Может, мне тоже к пылесосу что-нибудь полезное присобачить? Какое-нибудь зубное сверло для особенно настырных вроде Горьянова?.. Тузиков, чего ты в веник вцепился? Разворачивай Гоярына, стряхни ее! Устроили тут, понимаешь, планетарий у нашего дракона на лысине!

– ЯГУН! ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ РАЗ!.. ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! – сердито крикнул академик Сарданапал, сидевший рядом с тренером муз А. Поллони по прозвищу Мусагет.

В отличие от девочек из своей команды, предпочитавших в одежде античный стиль, покровитель муз был одет по-европейски и курил сигару. Рядом с господином Поллони с треножником под мышкой крутилась пифия, его секретарша-переводчица, успевшая уже поцапаться из-за какого-то пустяка с Великой Зуби. Сгоряча обе дамы едва не сглазили друг друга, и помирить их сумела лишь Медузия. Сам олимпиец в ссору не вмешивался, предпочитая оставаться в стороне. К тому же рядом с Великой Зуби мрачный, аки статуя командора, восседал Готфрид Бульонский – бывший Спящий Красавец, а ныне старший воевода Тибидохса, в обязанности которого входило следить, чтобы в потайные ходы не пробиралась нежить.

На гостевой трибуне коченели на ветру приехавшие на матч со своей командой болельщики муз, в основном нимфы: дриады, нереиды, наяды и ореады. Обитавшие в озерах наяды, а также морские нереиды, по примеру Поклеповой русалки, были все в бочках с пресной или морской водой, а живущие в кроне деревьев дриады кутались в накидки из опавшей листвы. Носы у всех нимф были красные, а во взгляде сквозило уныние. Кое-кто уже явно жалел, что потащился на такую холодину.

Не мерзли одни только ореады – горные нимфы. Они были привычны к любому климату и теперь отрывались на полную катушку.

– ЯГУН, если еще раз ТЫ! – продолжал грохотать Сарданапал.

– Миль пардон, академик!.. – спохватился Ягун. – Я забыл, что играющий комментатор не имеет права подсказывать!.. Это оговаривается пятым пунктом составленных вами вчера правил, которые вы почему-то написали почерком Поклепа на бумаге с его монограммой… Вы думаете, Кузя Тузиков меня услышал? Ничего похожего. Он чистит уши только каждое третье полнолуние, и то если год високосный, а месяц начинается на букву «а». Апрель там или август… Но вернемся к нашим баранам… К игрокам то есть. Пора состригать с них слова для моего репортажа и сплетать из них причудливую повествовательную ткань. Номер шестой, Каллиопа на салпинксе – это такая труба, если кому интересно! – пытается завладеть чихательным мячом, но ее пока оттесняет Лиза Зализина. Сегодня Лиза в ударе. Ее часы мелькают в самых разных уголках поля… Ах, мне подсказывают, что у нее просто кукушка улетела и она ее ловит! Но это не меняет сути дела! Какая отличная сегодня игра! Даже резкий ветер с океана не мешает!..

Таня бессильно пнула дверцу склеповского шкафа. Ей никак не удавалось его открыть и заткнуть зудильник. Подозрительная Гробыня наставила столько запирающих черномагических заклинаний, что не было никакой возможности извлечь зудильник и расправиться с ним. Приходилось слушать дальше. И это было тем досаднее, что матч уже начинал ее захватывать.

Таня уселась на пол рядом с упрямым шкафом, опустила подбородок на колени и стала слушать.

– Евтерпа делает полупетлю! Пас номеру седьмому, Талии. Та ловко набирает высоту и, обыграв Склепову, перехватывает пламегасительный мяч. Вы не смотрите, что Талия все время хихикает. Муза комедии все-таки. Зато ее двойной авлос разгоняется просто мамочка моя бабуся как! Как, вы не знаете, что такое авлос? Какая безграмотность! Не знать таких элементарных вещей! Авлос – это барабан, и пусть вам будет стыдно за вашу неосведомленность!

– Ягун, авлос – это свирель! – использовав усиливающее голос заклинание, назидательно произнесла с трибуны доцент Горгонова.

– Свирель? – спохватился Ягун. – Неужели? Надо же, действительно свирель! А то я гляжу, что на барабан она совсем не похожа, и внутренне смущаюсь! Просто я посмотрел на другую ладонь. Шпаргалки перепутал. С нами, великими, такое случается… Но вернемся к Талии. Забыл сказать: Талия – капитан команды муз. Или, правильнее сказать, капитанша? Но не будем придираться к словам. Из всех муз Талия самая молоденькая. Полигимния и Эрато, правда, тоже ничего. Особенно мне по вкусу Терпсихора – а что вы хотели, танцует с вечера и до утра! – как тут не держать фигуру? А вот Клио и Мельпомена – номера восьмой и девятый, одна на бубне, другая на горне – тетеньки ого-го! Не исключаю, что их держат для таранов, тем более что обе играют в полузащите. Из этих двоих я лично больше опасаюсь Мельпомены. Суровая дама! Лицо у нее такое, будто она только что вернулась с поминок и теперь поспешно соображает, не помер ли еще кто-нибудь, чтоб было где поужинать. Все-таки муза трагедии, моя бабуся уж три тыщи лет с ней знакома… Ого! Талия обыгрывает Тузикова, умело обходит Семь-Пень-Дыра и выходит на Катю Лоткову! Лоткова что-то шепчет Гоярыну, и тот выпускает длинную струю пламени, стараясь не подпустить Талию на дистанцию броска. Но у Талии, по-моему, другие планы. Она уклоняется и делает несколько дразнящих движений рукой, будто собирается метнуть мяч! Нечестно играть в собачку, особенно в таком музейном возрасте! Что за детские фокусы!

Талия обернулась и показала Ягуну язык. Прежде чем ошеломленный комментатор сумел переварить, что муза понимает по-русски, она набрала высоту и дала пас Урании. Та, не теряя времени, спикировала на телескопе к самой голове Гоярына, который в этот миг готовился к очередному огнеметанию, и ловко не то забросила, не то просто сунула мяч ему в пасть.

Погасший Гоярын окутался клубами дыма.

– Три – ноль. Музы делают нас, как младенцев. Одно утешение – идет только двадцатая минута матча! – уныло сказал Ягун.

Опростоволосившаяся Лоткова схватилась за голову и закричала на Кузю Тузикова, отлетевшего слишком далеко от дракона. Замерзшие нимфы радостно завопили. Особенно много бузили наяды и переиды, радуясь случаю согреться. Они колотили ладонями по воде и визжали, чем приводили в бешенство поклеповскую Милюлю, которая была убеждена, что только она одна имеет моральное право брызгаться и визжать. Дриады и ореады не отставали от нереид и наяд. Некоторые на радостях даже швыряли в тибидохских болельщиков запуками и пакетиками из-под орешков.

– Юные нимфетки трескают котлетки! – сердито задразнился играющий комментатор, о защитную жилетку которого с треском разбился запук. – Но-но, нимфетки! Рано радуетесь! Вот позову дядьку Набока, он вам устроит!

Нимфы притихли. Почему-то все нимфы до дрожи боятся дядьку Набока, хотя это всего лишь маг-отшельник, живущий, по слухам, где-то на Больших Американских Островах. Поговаривают, правда, что дядька Набок использует магию вуду, которая даже опаснее темной, а еще, что именно он злодейски усыпил клонированную овечку Долли. Впрочем, последнее до сих пор не доказано.

Неожиданно Ягун привстал на пылесосе и, козырьком приложив ладонь ко лбу, всмотрелся в какую-то точку.

– А это что еще там такое? Прошу прощения, у меня игровая пауза! – воскликнул он.

Таня, хотя и не могла ничего видеть, догадалась, что Ягун засек неподалеку мяч и попытается догнать его. Взревел двигатель, выплевывая из трубы русалочью чешую, к которой Ягун стал в последнее время добавлять селитру. В майонезе он разочаровался. Тот хлестал из всех щелей и из насадки хромированной трубы, и щеголеватый внук Ягге, обожавший хорошие кожаные комбинезоны, в конце игры становился похож на запеченную в духовке индейку. Особенно сходство усиливалось, когда приправленный майонезом Ягун цеплял на излете струю драконьего пламени.

Зудильник молчал. Некоторое время назад Таня именно этого и хотела, а теперь вдруг осознала, что умирает от любопытства.

– Ну же, Ягун! Ну! Что ты меня мучаешь, дубина ты стоеросовая? Скажи хоть что-нибудь! – крикнула она и в сердцах, не вставая с пола, толкнула ногой шкаф.

Гробынин шкаф, светившийся от черномагических заклинаний, как чаша Грааля, удрученно заскрипел. Он был оскорблен в лучших своих побуждениях. Хотят слушать – пинают, не хотят слушать – тоже пинают. Он-то тут при чем? От такой жизни скоро фальцетом запоешь!

– Эх! Чихательный мячик упустил! – пожаловался зудильник. – Нимфы из-под самого носа увели! А все эта Каллиопа на салпинксе! А еще серьезной притворяется! Эпос, то да се, я вас умоляю! А как подрезать и воздушным потоком сбивать – так первая!.. Но вообще-то я и сам виноват: не надо было селитры столько добавлять! Летишь вроде нормально, а потом как полыхнет, и ты как Мюнхгаузен на ядре… Швыряет непонятно куда! Лучше уж по старинке – на чешуе да на всяком дрязге. Тише едешь – дальше будешь!..

А. Поллони снисходительно улыбнулся, подмигнул пифии и незаметно потер ручки. Он уже давно сообразил, что его команда имеет на поле серьезный тактический перевес.

– Каллиопа… Пас Клио… Пас Талии – она уже у средней линии… Странно, что пас такой дальний… Семь-Пень-Дыр пытается перехватить мяч, но нарывается на заговоренный пас… Уверен, это был Фигус-зацапус! Кто бы мог подумать, что нимфы используют такие приемчики! Жаль! Хотя характер у Пня, между нами, сволочной, играет он здорово… Скучающие санитарные джинны тянут Пня в разные стороны, оспаривая, на чьи носилки положить. Пень вопит от боли, отбрыкивается и утверждает, что может идти сам. Все раненые почему-то так утверждают, впрочем, и здоровые тоже… Уф! Наконец-то моя бабуся наводит порядок! Лишние джинны отогнаны, и Пня уносят с поля. И в самое время, потому что им уже заинтересовался Пифон.

Шпоря пылесос, Ягун помчался спасать свои ворота, на лету отрывисто выкрикивая:

– Талия снимает заговор на мяч и передает пас Эрато… Наигранные тактические комбинации… Блеск… Еще один пас – Евтерпе… Зализина не решается перехватить мяч, подозревая, что он заговорен… Ничего подобного! Перестраховалась!.. Евтерпа! Прорыв к Гоярыну! Эх, если б не пламегасительная магия – он бы ей показал! Евтерпа размахивается – бросок!.. Признаться, отсюда я не вижу, был гол или нет, но, судя по тому, как ревут трибуны и беснуются нимфетки… Да, гол был! Только что сработало чихательное заклинание. Гоярын поневоле распахивает пасть, словно приглашая забросить в нее еще несколько мячей. Пять – ноль… Да, блестящая игра сборной Тибидохса! Что ты тут крутишься, Горьянов? Все равно никакого от тебя толку! Иди лучше на песочке порисуй палочкой!

Тарарах закрыл лицо руками. Огромный питекантроп всегда очень переживал неудачи команды.

– Эхма! Раньше хоть судьи против нас были! А теперь и судьи наши, и все наше, а толку что? Вот что самое скверное! – удрученно пробасил он.

Соловей О. Разбойник сидел мрачный как туча и все пытался понять, почему сборная Тибидохса, такая сыгранная на тренировках, недавно лишь по случайности не одолевшая невидимок, теперь играет так неубедительно. Хотя, если разобраться, он знал причину.

– Внимание, игра продолжается!.. Что это? Трибуны в ужасе замирают! Верка Попугаева, номер десятый, на реактивном пылесосе идет на таран Клио и Каллиопы! Какая отвага! Вот уж не думал, что в Верке живет дух камикадзе! Тетеньки музы от неожиданности расступаются, и Попугаева, визжа, залетает в распахнутую пасть Пифона! Тот глотает ее и облизывается, крайне довольный! Если бы Верка была хоть с мячом, но она, к сожалению, не догадалась его захватить… А, я понял! Бедняга просто перегазовала! Мощные пылесосы требуют умелого обращения. О чем, интересно, думал Соловей, когда посадил Верку на этого хромированного зверя? Метлы для нее, что ли, не нашлось? Пуппер Таньке недавно целую связку в подарок прислал!.. И ни одного совка. Эх, десятый номер, десятый номер! Подвел ты нас всех!

Таня вздрогнула. Она сообразила, что, говоря о десятом номере, Ягун в данном случае имел в виду не Попугаеву. Десятым номером всегда была она, Таня, и команду подвела она, а не Попугаева. Говоря откровенно, какой спрос может быть с Верки, которая помнит все сплетни за десять последних лет, видит, что лежит внутри закрытого стола, но при этом не в состоянии сообразить, что, кроме ускоряющего, существует и тормозящее заклинание!

Отдернув плотные шторы, Таня услышала далекий гул стадиона. Она ощущала, что буквально разрывается на части. Одна ее половина стремилась туда, на поле, другая же упорно заявляла, что не желает даже думать о драконболе. Чего может стоить игрок, усыпивший собственного дракона, да еще в финальном матче?!

Тем временем Ягун, у которого настроение менялось быстрее, чем рожки в автомате Калашникова, восторженно завопил:

– Вы это видели? Восьмой номер сборной Тибидохса перехватывает одурительный мяч! Какая техника! Какой блестящий и смелый игровой почерк! Он обходит Клио на бубне, обыгрывает Каллиопу и умело уходит от столкновения с Мельпоменой, которая, рыдая в предвкушении очередных поминок, несется ему навстречу на своем горне, явно намереваясь протаранить его! Да, восьмой номер – это высокий класс!

Шурасик, заносивший ход матча в свой блокнотик, внезапно перестал писать.

– Погоди-ка! Но восьмой номер – это сам Ягун! Он же про себя говорит! – недоуменно сказал он.

– Ну и что из того? Другого комментатора-то нет! Да, Ягунчик с одурительным мячом – это захватывает. Младенец с гранатой рядом с ним – вторая серия фильмов ужаса, – приятно млея, сказала Дуся Пупсикова.

С начала года она взяла Шурасика под свое покровительство и всегда садилась с ним рядом. Когда Шурасик ронял ластик или справочник бытовых сглазов, Дуся немедленно их поднимала. В любвеобильном сердце Дуси находилось место для всех – для Ягуна, Пуппера, Шурасика, для каждого там был свой особенный уголок. И всем там было хорошо и просторно.

– Теперь на пути у героического номера восьмого Эрато на кифаре! – самозабвенно восклицал Ягун. – Ого, мамочка моя бабуся! Эрато страстно облизывает губы и зовет почитать стишки имени себя, но мы хорошие мальчики и таких намеков не понимаем!.. Восьмой номер резко ныряет вниз, затем вновь набирает высоту, и Эрато остается позади… Теперь на его пути только защита! Ну берегись, Пифон!

Величественный А. Поллони задумчиво поднял бровь, поиграл ею, перемещая ее вверх-вниз, пожевал сигару и что-то негромко приказал пифии. Секретарша-теле… (так и хочется сказать «психо») …патка сосредоточилась, вцепилась в треножник и принялась что-то мысленно передавать Полигимнии и Терпсихоре. Некоторое время и та и другая не понимали, что от них хотят, но внезапно их лица просветлели. Пришпорив лютню и черепаховую лиру, номера первый и четвертый помчались к Пифону. Полигимния что-то напевала, а Терпсихора поспешно делала руками какие-то сложные движения.

Кольца громадного змея пришли в движение. Несколько секунд – и он свернулся в тугую пружину, состоящую, казалось, из одних только маслянисто поблескивающих колец.

– Ой, мамочка моя бабуся! А это что еще за вольная композиция на тему дракона? Куда здесь мячик-то забрасывать, спрашивается? Дырка-то для мячика где, а? Рассейте недоумение, граждане-товарищи! – озадачился Баб-Ягун, зависая над Пифоном на пылесосе.

Пока играющий комментатор озирался, пытаясь определить, где заканчиваются кольца и где находится голова чудища, тугая пружина Пифона внезапно развернулась. Дракон, словно выстрелившая из катапульты зубастая лента, устремился к внуку Ягге. Когда Баб-Ягун обнаружил это, было уже слишком поздно. Кошмарная пасть распахнулась прямо под пылесосом. Единственное, что героически сумел сделать комментатор, – не выпустить одурительный мяч. С ним вместе он и исчез в драконьей пасти. Пылесос с хромированной трубой, отплюнутый мало интересующимся техникой Пифоном, упал на песок…

Несколько секунд спустя магия, заключенная в мяче, сработала. Музы брызнули в разные стороны, спасаясь от погнавшегося за ними дракона. Эрато слегка замешкалась и была проглочена вместе с кифарой.

– Пять – один. Не ахти как хорошо, но все-таки не так печально! Ну и жара же здесь! Поверьте моему опыту, это самый тесный драконий желудок из всех, в которых мне доводилось бывать! – пожаловался Ягун.

Трибуны весело зашумели. Слушать голос комментатора, доносившийся из драконьей пасти и усиленный магическим рупором, было забавно. Казалось, будто это вещает сам Пифон.

– Эй, кто-нибудь, забросьте перцовый мячик! Неохота мне тут сидеть! А, народ, слабо? – попросил Ягун.

Никто, разумеется, не откликнулся на его зов. Так как вести репортаж из драконьего желудка, не видя ровным счетом ничего, было по меньшей мере глупо, играющий комментатор отколол рупор, расстегнул воротник и, обливаясь потом, уселся прямо на жаркое дно драконьего желудка.

Внезапно в темноте кто-то кашлянул, явно привлекая к себе внимание.

– Это ты, Попугаева? – насторожился Ягун.

– Да, Ягунчик, – томно откликнулась Верка.

– И-э-э, а я вот тут мячик забил! – не зная точно, о чем говорить с Попугаевой, заметил Ягун. – А тебя, бедную, проглотили, значит? Говорил я тебе на тренировке: не газуй так!

– Чего-чего? – недоуменно переспросила Верка.

– А того! Ты прямо как Танькина тетка Нинель. Мне Танька рассказывала, как она сдавала на права. Въехала в личную машину инспектора, а потом с перепугу подала назад и врезалась еще в одну машину. На нее стали кричать. А тут приехала Айседорка Котлеткина на танке поболеть за подругу, стала разворачиваться и проломила стену у самого пункта ГАИ. Тут тете Нинель сразу все поставили, выдали права и выпроводили ее поскорее вместе со всеми подружками… Вот и ты летаешь в том же духе.

– Ягун, не хами! Я, конечно, держусь в воздухе не супер, но тебя, между прочим, тоже проглотили! – возразила Попугаева.

– Я – другое дело. Можешь считать, что я пришел к тебе на выручку! Чтобы тебе не было так одиноко! – назидательно сказал Ягун.

Попугаева оживилась, точно римский легионер, услышавший призыв военного горна. Ягуну даже почудилось, что он увидел, как в темноте ее глаза вспыхнули страстным ведьминским огнем.

– В самом деле? – грудным голосом спросила она. – Так ты дал проглотить себя ради меня? Правда, Ягунчик?

– Само собой! Просто мамочка моя бабуся! – спасая свою репутацию, сказал Ягун.

Одновременно ему почему-то вдруг стало неуютно. Попугаева буквально бомбардировала его своими флюидами.

– Я не верю в случайные встречи! Мы тут вдвоем, ты и я, и никого вокруг!.. Мне страшно! – проворковала Верка, опуская голову на плечо Ягуну и буквально вдавливая его в тесную стенку драконьего желудка.

– Как это никого вокруг? Вокруг дракон! – поспешно возразил внук Ягге.

– Ну и что? Придвинься ко мне! Он нас не видит.

– Э-э… Зато я его вижу. И вообще с этими драконами ничего нельзя знать определенно… Особенно с греческими. Они, греческие, самые коварные! – заметил Ягун, прикидывая, как ему отделаться от Попугаевой, чтобы ее не обидеть.

– Ягунчик, ты такой напряженный! Просто комок нервов! Я тебя не узнаю! Или ты только на пылесосе смелый? – укоризненно сказала Верка.

– Э-э… При чем тут пылесос? Жарко тут. Сиди парься! Что-то не похоже, что собираются забрасывать перцовый мяч! – тоскливо заметил Ягун. Попугаева наваливалась на него все сильнее.

– Чего бы тебе хотелось, Ягунчик? – еще более томно спросила Верка.

– Чтоб сюда еще кто-то попал! – ляпнул внук Ягге.

Лучше бы Ягун помолчал, потому что мгновение спустя ему на голову свалилась Эрато, заплутавшая где-то в извивах Пифонова пищевода. Подобно всем музам, она была весьма античных форм.

– Есть тут кто? Привет, ребятки! Меня вот тоже проглотили – совсем Пифон ополоумел, своих хватает.

– Привет! – прохрипел Ягун, ощупывая, не сломана ли у него шея. Ответить на этот вопрос сразу было весьма проблематично.

– О, это наш разговорчивый комментатор! Жаль, я тебя не вижу, ну да ладно. Стишки почитать? – с ходу предложила Эрато.

– Не надо! Я скромный! Я не люблю стихи! Я люблю частушки! – поспешно отказался Ягун.

– Я и частушки умею! Правда, они немного того, не для малолеток, но вы же не обидитесь на взрослую тетю? – захихикала Эрато, перебирая струны кифары.

Ягун попытался отнестись ко всему с юмором. Перезрелая тетка Эрато, помешанная на стихах имени себя, и первая сплетница Тибидохса Верка… И он сам… Что ж, не самая плохая компания. Даже довольно забавно. Если бы только Попугаева не пыталась ущипнуть его в темноте…

«Ну и свинья же этот Пифон! Что он, не мог Лоткову проглотить и больше никого?.. Только меня и Катьку. Жаль, что нельзя заказывать, кого глотать, а кого нет», – тоскливо подумал Ягун.

* * *

После того как играющий комментатор временно приостановил исполнение своих должностных обязанностей в связи с исчезновением в пасти дракона, преподаватели задумались, на кого переложить его полномочия. Сарданапал, как главный судья, сам комментировать не мог. Медузия отказалась. Поклеп Поклепыч был склонен к бытовым и небытовым формам хамства. Соловей О. Разбойник, как тренер, был пристрастен, вдобавок сильно был недоволен своей командой. Великая Зуби мало что смыслила в драконболе и вообще была так близорука, что могла перепутать дракона с ближайшей тибидохской башней.

Малютка Клоппик… м-м… возможно, использовать его было бы неплохим решением, но он не дорос еще до таких ответственных поручений. К тому же в настоящий момент Клоппик был занят тем, что обучал циклопов плевательному заклинанию. После прохождения краткого курса циклопы попадали в цель на расстоянии двадцати метров, что крайне забавляло эти простые, но надежные умы.

– Быть тебе, отроче, главой темного отделения! Ты медленно, но надежно катишься к прежнему своему состоянию! – грустно сказал ему как-то Сарданапал.

Малютка Клоппик захихикал. Из своего прошлого он ровным счетом ничего не помнил, даже побаивался слегка собственных портретов, кое-где висевших еще на стенах. С них прежний суровый профессор Клопп с лицом, похожим на желтую редьку, сурово глядел на своего преемника, сдвигая клочковатые брови.

– Придется, Тарарах, тебе комментировать! Больше некому! Не подведи уж! – сказала Медузия, вручая питекантропу запасной рупор.

– Кххх… Раз, два, три… Слышно меня? Это я, Тарарах… – смущенно сказал питекантроп. – Ягуна проглотили, так что я теперь должен объяснять, как и чего… Я-то так болтать, как этот парень, не обучен, ну да попробую. Положение на поле неважнецкое. Теснят наших, чего тут еще скажешь? Просто глаза б мои не глядели. Ритка Шито-Крыто пытается поймать перцовый мяч, но ее жестко отсекают Евтерпа и Клио. Мельпомена на горне давно уже преследует обездвиживающий мяч – да только разве за ним угонишься? Тот уходит, резко меняя направление. Сглазили его, что ли? В драконболе всякое бывает… А это чего такое? Ни в какие ворота не лезет! Обездвиживающий мяч летит точно на Гробыню Склепову, только руку протяни, но Склепова смотрит совсем в другую сторону. Гробынюшке захотелось выяснить отношения с Жорой Жикиным. Оно конечно, до конца игры-то никак нельзя отложить. Пар сойдет – уж не так интересно друг на друга орать будет… Одна Лизка Зализина да Катя Лоткова еще как-то вытягивают, да где им? Да, без Таньки Гроттер игра не игра… Да только она и на матч сегодня не пришла. Не может бедный ребенок даже игру посмотреть! Сидит Поклепу про мировое древо доклад строчит. А то без нее Поклеп про древо ничего не знает, несчастный… Можно подумать, не из-за него тогда та история с древом вышла. Не уследил, а теперь детишки вон отдуваются.

Услышав свое имя, завуч Тибидохса зашевелился, словно филин, на которого направили луч света. Кто-то из недовольных болельщиков издали послал в него запук, но тотчас, позеленев, сам свалился под скамейку с сильнейшей чесоткой.

– Строгость – прежде всего! Это мой девиз! Я старшеклассников не распускаю! Сегодня им поблажку дашь, а завтра они тебя с супом съедят! – оправдываясь, сказал Поклеп Милюле.

Русалка, ударив хвостом, плеснула в него гнилой водой.

– Клепа, пупсик, не грузи, а то уплыву от тебя! – пригрозила она, заставив завуча мигом притихнуть.

Стоявшая рядом Великая Зуби отвернулась, пряча улыбку. Ее позабавило, что страшного Поклепа кто-то может называть Клепой-пупсиком да еще обращаться с ним так небрежно. Клепа и Милюля – чем не звездная пара? В своем роде ничуть не хуже, чем она сама с Готфридом Бульонским.

Таня, слушавшая Тарараха по зудильнику, обозвала себя лицемерной дрянью. Сама с собой она церемонилась куда меньше, чем даже с Пипой или Гробыней. Добрый, милый, простодушный Тарарах! Он-то в отличие от Ваньки и, не исключено, Ягуна поверил, что она пропускает матч из-за доклада. Возможно, сейчас нужно было хватать контрабас и мчаться на поле спасать почти потерянную игру, но она не могла. Во-первых, из-за упрямого Соловья, с которым была в ссоре. Но не только из-за Соловья. Внутри у нее, сжимая ее душу тонкими лапками, отвратительный, как Горбун с Пупырчатым Носом, сидел большой, черный, волосатый паук, которого она никак не могла раздавить, потому что этот паук был частью ее самой.

Девочка осталась сидеть на полу, стискивая виски. Только что ей почудилось, что звук зудильника заглушили иные, звучащие у нее внутри голоса.

«Ты тайно влюблена в Пуппера!» – вновь услышала она слова Шурасика. И тотчас другой, страшно знакомый, бесплотный голос прошелестел: «Тот, кого по-настоящему полюбит Таня Гроттер, предаст ее!»

– Я не люблю Пуппера! Я люблю Ваньку! Ясно вам? – убеждая непонятно кого, громко сказала Таня.

Безумный Стекольщик захихикал в зеркале. Черные Шторы язвительно зашевелились, высвечивая то Гуню Гломова в купальной шапочке, то Гурия в обнимку с василиском. В этой ненормальной магической школе нигде нельзя было побыть одной!

Тарарах, не привыкший тарахтеть целые часы напролет, как это с легкостью делал играющий комментатор, вскоре охрип. К тому же с трибун ему было видно не так хорошо, как Ягуну, который всегда был в гуще событий.

– Терпсихора ловит перцовый мяч… Передача Урании… Та шпорит пикирующий телескоп и мчится к Гоярыну. Тот выдыхает дым и пытается набрать высоту, да только делает это ужас как медленно. Вон, глядите, на хвост как заваливается!.. – Тарарах презрительно сплюнул в пространство, мало смущаясь, что прямо под его трибуной сидели А. Поллони с пифией и дюжина корреспондентов магвостей. – Да, лет сто-двести назад Гоярын был малость проворнее. Он и сейчас неплох, да только не дело это, когда драконам запрещают взбадривающую смесь перед матчем давать. Тут бы нитроглицеринчику, да пуда три горчицы, да ртути с красным перчиком, да не из ведра, а из свеженького следочка Стрефил-птицы… Во бы он как залетал! А сейчас чего: погода вон какая, промозгло, сыро, а драконы – существа капризные. Гоярын не сегодня-завтра в спячку впадет, а тут летать приходится. Вы уж не обижайтесь, академик, что я правду-матку режу!.. Оно конечно, не по правилам драконов опаивать, да только, когда они в воздухе засыпают, тоже не дело.

– ЯГУ… ТЬФУ ТЫ! ТАРАРАХ! ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО! – вскричал академик Сарданапал.

Главному судье катастрофически не везло с комментаторами. Первый был болтун, а второй попался обличитель.

– Да молчу я, молчу, если кого от правды моей коробит! Тогда я наперед скажу, что сейчас будет. Вон Урания Гоярына к куполу прижимает. Сейчас Гоярын разъярится и ударит ее хвостом, но промахнется – он, как ящерица, сонный. А как он пасть после разинет, тут Урания или пас даст, или сама атакует… Защитники вон наши суетятся, да только что толку? Им бы самим мяч поймать, да музы небось заговоренный пошлют… Они только с виду все такие поэтические, а на деле шустрые… Ну, что я говорил? Просто можно и не смотреть – и так все ясно! – с горьким удовлетворением произнес Тарарах.

Нереиды, наяды, дриады и ореады, собирательно окрещенные Ягуном нимфетками, радостно взревели. Как Тарарах и предсказывал, Гоярын попытался атаковать хвостом, промахнулся, разинул пасть – и получил перцовый мяч от хихикающей Талии. Урания была под невыгодным для броска углом и предпочла передать пас подруге.

Полыхнула белая слепящая вспышка. Гоярын, подчинясь магии, выплюнул двух ангарных джиннов и пухлого арбитра. Причем последний был в одном ботинке и с оторванным рукавом.

– Десять – один! Чудный счет! – ехидно заметил Тарарах. – Всего-то разницы, что в один нолик, а про него всегда можно сказать, что он ничего не значит.

– Мамочка моя бабуся! Не щекочите меня, дурищи! Я от щекотки с детства дурею! Уж лучше снова частушки! – вдруг громко, на весь стадион разнесся голос Ягуна.

Тарарах от неожиданности замолк. Даже разбуянившиеся нимфетки пораженно притихли.

– Рупор включился! В драконьем брюхе жара, вот магию и замкнуло, – пояснила Готфриду Зубодериха.

– Точно, алмаз короны моей! У нас теперь два комментатора – внутренний и внешний, – с обычной своей витиеватостью выразился господин Бульонский.

«Внутренний» комментатор между тем уже упорно брал верх над «внешним».

– А-а! Они мне в ухо дуют! Эй, отойдите от меня! Я психованный! Меня в детстве гарпии украли и с башни уронили! – вопил Ягун.

Пифон постепенно выходил из себя. Стоило ему открыть рот, как оттуда вместе с языками пламени вырывался то хохот Ягуна, то его истошные вопли. Это злило дракона. Пифон, озабоченный происходившим у него в желудке, несколько раз свернулся и развернулся, надеясь усмирить этим маневром навязчивого играющего комментатора. Но добился он строго противоположного. Перегревшийся, защекотанный да вдобавок еще и укачанный Ягун разбуянился и стал дурить.

Воспользовавшись тем, что Попугаева и муза во время одного из драконьих кувырков были отброшены в сторону, он приколол рупор на прежнее место и дикторским голосом произнес:

– Настройте свои зудильнички, проклятики мои! С вами Грызианчик Припятский и его новая передача «Потусторонний глас»… Тэк-с, что у нас сегодня? Распечатываю первое письмецо. В нем недавно сожранная драконом Верка Попугаева передает привет своей подруге Дусе Пупсиковой, желает ей душевного здоровья, долгих лет жизни и просит поставить для нее частушку музы Эрато: «У Маланьи есть милок…» Присоединяюсь к ее пожеланиям и с удовольствием выполняю просьбу! Эраточка, прошу вас!..

Слышно было, как Ягун и Эрато зашептались, а потом муза, наигрывая на кифаре, зачастила:

У Маланьи есть милок,

Неуклюжий, как телок.

Даром что хромой, горбатый,

Голова как котелок…

Загрузка...