Лучи заходящего солнца окончательно спрятались за деревьями, и на смену дневному свету пришли сумерки с прохладой и туманом, повисшим в воздухе.
Дежурство подошло к концу. Я рассеянно наводила порядок в ординаторской, мыслями то и дело возвращаясь к Егору.
Истории болезни собрать в стопку и отнести на медицинский пост.
Сделано.
Почему я не почувствовала ни одной эмоции от лаборанта?
Собрать чашки, блюдца и вымыть.
Звяканье фарфора и мое громыхание каблуками нарушало звенящую тишину отделения. И какой умник придумал отвести под моечную комнатенку в самом дальнем конце коридора?
Впрочем, я отвлеклась… Возвращаюсь к нашим бар…. к лаборанту!
Так почему я не почувствовала эмоций Егора? У него их не было? Не верю! Эмоции есть всегда. Тем более, ему было нехорошо. В такие моменты особенно сильно чувствуются малейшие перепады настроения.
А может, Егор психопат? Психопаты как раз наличием чувств не обременены… Тошнота подкатила к горлу, и больше на эту тему думать не хотелось. Нет, он не психопат. И точка! Нужно другое объяснение!
Схватила вафельное полотенце и принялась натирать блюдце, другое. Потом чашку, другую. Громкое чмоканье дверцей серванта, и все следы чаепития подчищены.
Так все же, что не так с лаборантом? Уверенность, что с ним что-то не так, увеличивалась с каждой минутой. Задумчиво бросая взгляд по сторонам, проверяя все ли в порядке, еще раз прошлась по ординаторской. Нож! Ну вот! Забыла вымыть и спрятать.
А если лаборант умеет прятать эмоции от посторонних? Эта мысль мне не понравилась. Потому что вызывала еще больше вопросов, ответы на которые я или не знала, или они мне не нравились.
И что все это значит?
Загруженная мыслями, машинально схватила салфетку, завернула в нее колюще-режущий предмет и снова направилась в моечную.
Белая ослепляющая вспышка, треск и запах подпаленной изоленты. Коридор накрыла темнота. Позлорадствовав, что наконец-то бесящая и трескучая лампочка над постом медицинской сестры отправилась в свой ламповый рай, я продолжила путь. Теперь Егора точно придется позвать. Если уж взялся замещать электрика, то это только его проблемы!
Приоткрыла дверь в моечную и щелкнула выключателем. Тусклый свет вырвал из мрака громоздкие сушильные шкафы, ведра с моющим средством, умывальник с мойкой.
Шипение воды с грохотом обрушилось в раковину. Как громко шумит кран, когда нет фонового шума!
Я вымыла нож, выключила воду и направилась обратно в ординаторскую. Медицинский пост уныло отсвечивал пустым стулом, на который падал свет луны. Медсестры на посту все еще не было.
Ниша, где располагался пост, уже скрылась из глаз, как до меня дошло. Свет луны? Что? Здесь нет окон!
Разворот. Несколько шагов назад.
Сердце взорвалось в груди раненой птицей. Ни призраки на кладбище, ни странные фотографии, показанные машинистом, ни Петрович с Василием не вызвали такого ужаса, как безобидный струящийся свет, не имеющий источника.
Резко замерев на месте, я смотрела на струящуюся золотисто-розовую энергию и не могла пошевелиться.
Прикосновение теплой ладони к плечу вывело меня из ступора и вогнало в панику. Так громко я еще не кричала никогда в жизни.
— Василина Андреевна, все в порядке? — сонные глаза уже знакомой медсестры Анны встревоженно смотрели на меня. Бейджа на ней не было, как и белого халата. Она так и вышла в тапках на босу ногу и в ночной рубашке.
Ну вот, перепугала человека своим воплем… Мне хотелось извиниться, но слова замерли на языке, словно груда камней. Вытаращив глаза, я продолжала смотреть на угасающий свет и показывать рукой в его сторону.
— Ох! — выдохнула Анна. — И вы это видели!
Я с немым вопросом в глазах уставилась на медсестру. Что значит, и я это видела? Но слова опять произнести не получилось. Как оказалось, это было лишним. Анна поняла без слов.
— Бывают у сотрудников странные видения, — и потом бодро сменила тему. — Но никто не пострадал! Просто место такое. Способствует галлюцинациям, — слегка обняв, она направила меня в сторону ординаторской.
Едва за спиной захлопнулась дверь, как наваждение схлынуло, и я заметила, что до сих пор крепко сжимаю в руке тот самый тупой нож.
Спрятав его в щель в серванте, спешно закинув электрошокер в карман, я схватила сумку и направилась прочь из отделения. Об этом всем нужно как следует подумать. Но не сейчас. Не сейчас.
Я попрощалась с Анной, остававшейся работать в ночь. Спать сегодня она точно не сможет, вздохнула я, и снова неловкость залила щеки невидимым румянцем. Не мешкая, я направилась к метро: не хотелось пропустить последний поезд.
В дороге голова освежилась ночным прохладным воздухом. Я шла и лениво придумывала правдоподобные объяснения событиям прошедшего дня. Но, как ни напрягала фантазию, вписать аномалию в реальность не могла.
Даже если отбросить Егора и Яна Игнатьевича, то как объяснить весь этот эмоциональный поток, свалившийся на меня сегодня?
Или вот, например, свет, без источника льющийся сквозь пространство? Что это вообще было? Прочь, прочь. Не хочу сейчас еще и про это думать! Порадовавшись, что хотя бы Анну я не разозлила своим воплем, поспешила к станции.
Песчаная тропинка, по которой я шла, извивалась между деревьями, подводя к метро сквозь заброшенный пустырь. Последние деревья остались за спиной. Первый раз идти ночью страшно. Очень страшно. Я замерла и осмотрелась по сторонам. Тишина. Только высокий бурьян, отбрасывая зловещие тени, колеблется на ветру. И провода прямо над головой играют в порывах ветра только им известную партию, нагнетая ощущение жути до состояния замирания сердца.
Если в лесу видимости хватало метров на десять вперед, то, что происходит в бурьяне даже на расстоянии вытянутой руки, было непонятно. Слишком густой он.
Сжав в кармане маленький прохладный электрошокер, заставила себя успокоиться и порадоваться: спасибо Егору за предусмотрительность. Как хорошо, что впопыхах не забыла его туда положить. Вряд ли здесь сильно опасно, но все равно, имея средство защиты, шагалось спокойнее.
Вдохнув свежий, почти загородный воздух, я решительно продолжила путь.
— Огонька не найдется? — я думала, что уже миновала самый темный и закрытый участок пустыря, как широкая тень вдали перегородила дорогу.
Слишком громкий, слишком хамоватый окрик заставил подпрыгнуть на месте. В голове мгновенно завертелись рассказы знакомых, как их грабанули и все начиналось вот с такого безобидного вопроса. Или это случайный прохожий? Слишком далеко он вынырнул для нападения. Еще не поздно убежать, — мелькнула лихорадочная мысль, но я оставалась стоять на месте. Отсюда ближе к метро и людям, чем из леса, в который, вопреки здравому смыслу, как раз и хотелось рвануть изо всех сил.
И, сделав лицо насколько возможно безмятежным, посмотрела в упор на вопрошающего.
— Да, — изображая рассеянность, открыла сумку, заодно обернув ее шлейку вокруг левой руки. Загремели ключи, зеркальце, мелкие детали. — Ой, куда же я ее дела? — растерянно похлопала себя по карманам. — А вот! — еще мгновение, и в моей свободной руке материализовался электрошокер.
— Вот сука! — тень резко приблизилась, на меня дохнуло перегаром, смешанным с остатками табака и блевотины. — Сумку сюда гони! Быстро!
Хорошо, что не побежала. На это и был его расчет. Догнал бы в три прыжка!
Я молча, скорее для вида, отступала назад и гопник, совсем потеряв терпение, двинулся в мою сторону.
— Сумку! Быстро! — просипел он, выплескивая в пространство неповторимое амбре.
Молниеносно коснуться незащищенной кожи грабителя и дернуть крючок. Или дернуть крючок и прикоснуться? Я лихорадочно вспоминала, как правильно обращаться с электрошокером. Но память отказывалась вспоминать те пару минут, когда нас инструктировали премудростям усмирения буйных пациентов в полевых условиях. Егор тоже ничего не объяснил. Видимо, считал само собой разумеющимся умение пользоваться этим гаджетом.
Шаг назад…
Другой…
Гопник, сверля взглядом мою левую руку — я так и чувствовала, как скребут кожу волны нетерпения, — тоже сделал пару шагов ко мне. А я — полшага назад.
Нога попала в углубление, и не упала я только потому, что резкий толчок тряханул и потянул в другую сторону. Моя сумка уплывала из рук, и я изо все сил вцепилась в шлейку.
Теперь волны нетерпения стали гуще, а незнакомец с мощью трактора тащил сумку и меня, упирающуюся каблуками в землю, в свою сторону.
Позже я так и не смогла объяснить себе, зачем я уцепилась в этот ободравшийся кусок кожи, считавшийся сумкой. Почему было не отдать ее? Написала бы после заявление в полицию и делов-то. В сумке ведь ничего ценного не было.
Но эти мысли пришли потом, когда рациональное взяло верх. А сейчас же я, как кошка, удерживающая добычу, цеплялась и не отпускала.
Лицо гопника раскраснелось. Глаза засверкали в неистовстве, облако нетерпения превратилось в яростный шквал. Расстояние между нами неумолимо сокращалось, и до меня стал долетать запах нечищенных зубов.
Нет, это уже перебор! Я на мгновение остановилась и, поймав взгляд противника, полный ярости и нетерпения, как можно увереннее выдохнула:
— А ну ушел, и я тебя не видела! — сбиваясь с ровного дыхания, все еще не сдаваясь и удерживая сумочку.
Пальцы вспотели и начинали затекать. Онемение ползло выше и выше. Кожаная шлейка от пота противно поскрипывала на руке. Того и гляди соскользнет в лапы грабителя.
Незнакомец в ответ только оскалился. Он тоже знал, что время играет в его пользу. При дневном свете я наверняка бы увидела желтые прокуренные зубы. Но света было мало, и до меня очередной раз долетел протухший запах нечищенных зубов.
— Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому, — с максимальной яростью в голосе выдохнула я и изо всех сил рванула сумку на себя. Треск эхом разнесся по пустырю. Не успев осознать его источник, я обрушила всю ненависть на нападавшего. Этого было мало, ведь мысли не убивают. Сумка перешла почти под полный контроль незнакомца, а шлейка волочилась по траве.
Вот он, удобный момент! Противник почти победил и теряет бдительность.
Приговаривая, как мантру, под нос «сейчас я дотянусь до тебя, алкаш поганый» — делаю рывок вперед. И, едва удерживаясь вертикально — каблуки на редкость плохая обувь для борьбы, — выбрасываю руку с электрошокером. Не понимаю, крючок нажат или нет. Неважно.
Адреналин электрическим разрядом пробежался по телу, поднимая каждый волосок вверх.
Сумка неожиданно оказывается в моих руках. Чудом удерживая равновесие, непонимающе смотрю на нее. Отвлекает только грохот падения тела на землю.
Замереть или бежать? Хочется второе. Невыносимо стоять на месте. Но я заставляю себя не спешить. Я ни в чем не виновата, это самооборона.
Сердце, несколько часов захлебывающееся в адреналине, больше не реагирует на мои выверты. И так бьется на пределе возможностей. Но до сознания медленно, слишком медленно доползает простая и страшная мысль — такого со мной еще не случалось. Не валила я живого человека вот так, на раз-два. И жар, цунами обрушивается на тело. Соленые капли неприятно щекочут кожу…
Бежать. Как можно скорее бежать. И ноги, не дожидаясь одобрения мозга, срываются с места.
Последнее, что вижу краем глаза, — скрюченную в позе эмбриона фигуру на земле.