Танцор Января

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

— Доброе утро, арфистка, — ехидно здоровается человек со шрамами, когда с рассветом в бар заходят несколько отважных душ. Славобог по-прежнему стоит за стойкой и, судя по всему, так и не покидал свой пост — как и человек со шрамами, который вновь сидит в своей нише. Зал наполнен густым ароматом овсянки, яиц и даала.[38] — Надеюсь, ты хорошо выспалась, — продолжает человек со шрамами. — По прошествии некоторого времени ночной треск баллистических полетов может стать вполне успокаивающим, а утренний спуск груза сойдет за кукареканье петуха.

Арфистка смотрит на него мутным взглядом и просит у Славобога кружку чего-нибудь бодрящего. Она несет кофе к нише и медленно присаживается за стол. Тарелка человека со шрамами наполнена даалом и тушеной фасолью, яичницей, холодным жирным беконом и обжаренными грибами. Арфистка бросает на пиршество полный ужаса взгляд и замечает, что человек со шрамами, похоже, в хорошем настроении.

— Каждый день обещает что-то новое, — произносит он. — По сравнению со вчерашним ночным кошмаром сегодня нас ждет легкий путь.

— И какие кошмары посещали твой сон? — Вопрос праздный — она еще не совсем проснулась, — но его молчание стряхивает с девушки остатки сна.

Мужчина обмакивает кусочек наана в даал и отправляет в рот. В перевернутой впадине подбородка скапливается соус.

— Тебе они не понравятся, — отвечает он, прежде чем проглотить.

Тишина постепенно становится неловкой. Но неловкость постепенно уходит. Человек со шрамами ворчит:

— Есть такие сны, которые снятся днем. Временами мне кажется, что ты не совсем реальна и я просто говорю с частью своего разума. Я не уверен.

— Значит, ты не уверен в собственном разуме?

Игривый вопрос, заданный в шутку, заставляет человека со шрамами глубже вжаться в нишу.

— Нет, — шепчет он, — не уверен.

Теперь арфистке становится действительно неловко, она торопливо извиняется и отправляется к буфетной стойке. В баре осталось совсем немного посетителей, а завтракающих еще меньше, поэтому меню завтраков небогатое. Девушка смотрит на неаппетитные блюда. Бекон холодный, и в нем больше жира, чем мяса. Яичница остыла до такой степени, что больше напоминает резину. Наконец арфистка останавливает свой выбор на тарелке овсянки с нааном и стаканчике дынного сока. Забрав еду, она возвращается в нишу и слегка удивляется тому, что человек со шрамами до сих пор безмолвно смотрит на свою тарелку.

— Когда мы попрощались ночью, — напоминает арфистка, — Хью и Фудир скользили к Иегове вместе с курьером конфедератов.

Человек со шрамами молчит, и арфистка боится, что своими замечаниями осушила колодец его красноречия. Но затем он поднимает глаза и смотрит на нее.

— А какая у тебя история? Может, это тебе следует рассказывать?

— У каждого своя история. Но не все они одинаково интересны. Я пришла узнать о Танцоре. Мой рассказ не столь значим.

Арфистка не просит его поведать свою личную историю, хотя подозревает, что в ней таится голтрэй. Она не уверена, что хочет ее услышать, но невысказанный вопрос повисает в воздухе между ними.

Наконец человек со шрамами вздыхает и вновь начинает свой танец.

— Бан Бриджит, — говорит человек со шрамами, — прибыла на Узел Павлина…

…Мир ярких цветов, журчащих вод и беззаботных людей. Здесь от полюса до полюса тянутся тропики, а океанические течения восхитительно теплы и неторопливы. В этом мире мало что происходит, а то, что все же случается, происходит без лишней суеты. У местных жителей имеется подобие Шинейда: словоохотливые старики и старухи встречаются в амфитеатре во время засушливого сезона и никогда в пору дождей. Время от времени они могут принять какой-нибудь закон, но без особой спешки.

Вселенная находится в беспрестанном движении: планеты и звезды вращаются, галактики кружатся, звездные корабли скользят от одной звезды к другой по сверхсветовым каналам в ткани пространства. Нет оснований для того, чтобы какой-либо еще мир в такой Вселенной оставался столь же спокойным, как Узел Павлина.

И хотя на Узле Павлина совсем немного законов, он богат традициями, и традиции тут имеют куда большее значение, чем законы. Последние можно обжаловать, но от традиций никуда не скрыться. Когда Билли Кисилвандо в пьяном припадке убил приятеля, ему дали стодневную отсрочку. Он отправился в глушь Малавайо, имея при себе только рюкзак, посох и небольшого, но преданного терьера. Вернулся девяносто девять дней спустя без собаки и посоха, явился к главе округа, признался в содеянном и молил прощения у ману[39] приятеля, а затем повторял признание в Палате Покаяния перед каждым, кто приходил посмотреть на него. Такова была жестокая традиция.

По сравнению с огромными световыми шоссе, соединяющими миры возле Иеговы, Павлин едва заслуживает звания узла. Трасса-66 ответвляется от Великого шелкового пути и тянется к Гарпунному Тросу и Валентности, но и только. На заре колонизации считалось, что близость Сапфирового Поста к синему гиганту обеспечит Павлин огромным количеством путей; было приложено немало усилий для разведки подходов, но сейчас научная мысль развивается уже в другом направлении. Это и к лучшему, ибо ничто не искушает разномастных разбойников Спирального Рукава сильнее, нежели солнце с множеством трасс.

В космическом порту Шалмандаро находился главный склад КТК для дорог Павлина, и к этой изящной башне из оранжевого камня бан Бриджит привели поиски следов призрачного флота. Башня была инкрустирована золотом и украшена фресками пастельных тонов, изображавшими пейзажи Павлина и тех немногих ’линиан, которые когда-либо проявляли что-либо похожее на героизм. Из западного фасада здания лукообразный выступ взирал на далекую Полихромную гору и чайные плантации, покрывавшие ее склоны. Микроэлементы в местной почве и чудеса биоинженерии придавали чайным полям различные оттенки, которые и дали горе ее название.

Несмотря на важность здания, защитного экрана на входе не было. Бан Бриджит ничуть не удивилась — для апатичного мира это было абсолютно нормальным. Но она на мгновение замерла, шагнув внутрь и оказавшись перед подъемными капсулами в огромном многоэтажном атриуме. Вялость не всегда означала глупость. Наоборот, зачастую леность требовала хорошей смекалки. Поэтому бан Бриджит вернулась в вестибюль и, тщательно изучив стены, среди пестрых цветов и завитков, которыми ‘линиане украшали любую более-менее ровную поверхность, заметила вкрапления датчиков разных сенсоров. Она одобрительно кивнула глазку камеры, и ее мнение о ’линианах немного улучшилось.

Когда, следуя стандартно расплывчатым указаниям персонала, Бриджит отыскала кабинет директора, Конми Пулавайо в нем не оказалось. Комната не поразила ее особой официальностью. Кабинеты могли выглядеть функциональными: со столами, накопителями данных, документами и тому подобным. Они могли хотя бы иметь стены. В них не должно было быть журчащих водопадов и лужаек, которые бы стерегли разноцветные попугаи и сладкоголосые жаворонки. А попугай уж никак не мог сойти за секретаря, как и гамак — за офисное кресло.

— Так где, — спросила она у желто-зеленой птицы, — твой хозяин?

Попугай шевельнулся на жердочке, наклонил голову и пронзительно прокричал:

— Какой видок! Ну и видок!

Бан Бриджит хмыкнула, отвернулась и задалась вопросом, могло ли за столь легкомысленным фасадом скрываться что-либо серьезное. ’Линиане прославились на весь Спиральный Рукав благодаря мастерству бионерии. Возможно, попугай действительно был секретарем. Но если птица и являлась чем-то большим, чем просто птицей, то ничем этого не выдавала: череп не отличался крупными размерами, а внимание постоянно перескакивало с одного на другое. Попугай то и дело посматривал на незнакомку, но этого и следовало ожидать от полудикой птицы. Скорее всего, восклицание было не более чем приобретенным рефлексом.

И зачем учить птицу отвечать подобным образом на такой вопрос? Ответ напрашивался сам собой: директор проводит перерыв в обзорном зале, который она заметила еще снаружи. Бан Бриджит посмотрела на часы. Для перерыва было рановато — если только, как она подозревала, ’линиане не поменяли местами время для работы и отдыха.

Проходивший мимо техник, хрупкий и невыразительный, будто эльф, с обнаженным торсом и нацепленным поверх саронга[40] поясом с инструментами, сказал ей, что обзорный зал находится в самом конце Краснофруктовой тропы, и указал на растущие вдоль «коридора» кусты. Бан Бриджит поблагодарила его, и тот слабо кивнул, сорвав на ходу краснофрукт. Ей даже стало интересно, шел ли он что-то чинить и как долго поломке придется дожидаться его прихода.

Краснофрукты росли по всему семнадцатому этажу, иногда пересекаясь с извилистыми дорожками, отмеченными другими видами кустов. Здесь не было стен, но временами встречающиеся ряды кустарников или ручейки с переброшенными через них мостками, очевидно, обозначали границы «комнат». Но ровными эти границы не были. В здании вполне могло не оказаться ни одного прямого угла. Бан Бриджит видела людей, работающих у экранов и весело болтающих с голограммными изображениями. Это все ведь не могло быть личной деятельностью? Так или иначе, межзвездное и внутрисистемное движение в Узле контролировалось; каким-то образом лихтеры и грузовые боты поднимались и приземлялись. Кто-то же тут работал!

В конечном итоге любопытство — или голод — одержало верх, и бан Бриджит сорвала краснофрукт. Его кожура оказалась мягкой и нежной, а мякоть, когда она вгрызлась в нее, хрустящей. Вкус плода, сочный и сладкий, указывал на то, что его предками были яблоко с вишней. Бан Бриджит пришлось напомнить себе, что она находится в огромном здании, а рощи, через которые требовалось пробираться, выращены искусственно.

В зале все было прозрачным, даже пол и мебель. Казалось, что шагаешь по воздуху, и бан Бриджит видела далеко внизу под ногами дорожное движение. Только сами люди и несколько предметов, такие как яркие диваны и тому подобное, упорно оставались непрозрачными. Прямо впереди, между двумя высокими башнями, высилась искусно возведенная Полихромная гора — из-за чего она казалась крупнее и ближе, чем на самом деле. Гончей стало интересно, не построили ли ’линиане эти башни сугубо ради подобного эффекта.

На бан Бриджит был зеленый с золотом комбинезон с синей каймой и знаками Особой службы на воротнике. На левой груди красовались две из двенадцати наград, к которым ее представили: Большая Звезда и Символ Ночи. Свора называла это «свободной формой», но бан Бриджит считала себя самым одетым человеком в зале, а может, даже во всем здании. Кое-кто из виденных ею ’линиан довел небрежность в одежде до ее логического и окончательного финала.

Несколько вопросов в конечном итоге привели бан Бриджит к директору. Ей стало любопытно — мужчина или женщина этот Конми Пулавайо, но даже после знакомства тайна не раскрылась. Человеческая раса разделена на два пола, но бионеры Павлина довели результат своих изысканий до колоколообразной кривой, в которой большая часть местного населения скопилась у своего рода бесполой середины, тогда как меньшая часть — у мужского или женского начал. Пулавайо можно было принять за смазливого парня или девушку, похожую на мальчика. Огромные светлые глаза на андрогинном лице не давали подсказки. Узнать наверняка можно было только одним способом — и, судя по тому, что бан Бриджит уже успела увидеть, не таким уж бестактным, — но ее ошеломила мысль, что если приподнять саронг директора, то и это не развеет сомнений.

Про себя она обозначила Пулавайо как «ее» и постаралась запомнить это местоимение.

Директор заказала чай. На Павлине об ином и помыслить было нельзя. Разнообразные вкусы и ароматы уникального чая, выращенного на Полихромной горе, составляли главную статью планетарного экспорта, и питье этого напитка считалось актом патриотизма.

Чайной церемонии предшествовало едва слышное покашливание, по которому бан Бриджит поняла, что Пулавайо была «на связи» и кашлем активировала сеть. Пока они ждали чай, эльфийка, радостно улыбаясь, изучала бан Бриджит с явным интересом.

— Ита-ак, — протянула она, почти не разжимая губ, — чтоунастелаетгонч?

Павлинианский диалект смазывал слова и смягчал согласные звуки. По Лиге ходила шутка, что на Павлине за использование согласных светит штраф. «Ленивый говор для ленивых уст», — подумала бан Бриджит. Ее встроенный имплантат обострил фонемы до стандартного галактического произношения.

— Итак. Что у нас делает Гончая? — спросила директор.

В ответ бан Бриджит достала свое удостоверение — по древней традиции, золотой металлокерамический значок, светившийся, когда его держал законный владелец.

— Я расследую обстоятельства сражения, которое здесь недавно произошло.

Конечно, дело было не только в этом. Призрачный флот кое-что отнял у пиратов — артефакт предтеч большой ценности и, вероятно, еще большей силы. Но о подобных тайнах распространяться не стоило, чтобы не возбуждать в людях зависть и честолюбие.

Директор едва взглянула на значок.

— Ах, это! — произнесла она. — Не было никакого боя. Для боя нужны две стороны. Охотники шипами из засады обстреливали рампу выхода, решетя всех, кто появлялся из нее. Им посчастливилось перехватить пиратский флот с опущенными щитами и забитый трофеями. Какая досада!

— Да. Такое беззаконие…

Но директора совершенно не волновало беззаконие.

— Убираемся за ними, — пожаловалась она. — Чистильщики все еще там. Послали быстрочелны по Шелковому пути с предупреждением. Расставили маркерные буи. «Герцогиня Драгомар» получила повреждения, стартовав на следующий день. Не хотим, чтобы и другие корабли налетели на обломки. Плохо для туризма.

Конми Пулавайо словно бормотала про себя, что несказанно раздражало Гончую. Бан Бриджит старалась разобрать, что та говорит, но субвокализация была слишком слабой. Окончательно разозлившись, она спросила:

— Вы опознали стороны?

— Пираты были с Цинтии, эти варвары возвращались откуда-то…

— Из Нового Эрена. Мы знаем о них. Выжившие достигли Сапфирового Поста, когда я там была.

— Так. Груженные трофеями с этого Нового Эрена. Потеряли авангард на шипах. Остальные запаниковали. Два корабля сошли с гиперболической орбиты. Один затормозил по эллиптической. Мы видели сполохи Черенкова, значит, некоторые корабли достигли скорости света, но не попали в канал и угодили в трясину.

«А те, кто спаслись на Шелковом пути, были уничтожены пограничной эскадрой Фира Ли», — добавила про себя Гончая.

— А что с флотом тех, кто устроил засаду?

Директор вытянула руку.

— Секунду, — сказала она и закрыла глаза. — Нет, нет, нет, милочка. Переводи Атрей девять-один-семь на высокую орбиту ’лина. МТК три-два-девять-один на низкую ’лина. В порядке поступления, милочка. Не приземлять, повторяю, не приземлять лихтеры с «Хиттинадского путника»… потому что «Сердце дуба» до сих пор в обозначенном посадочном секторе, вот почему. Где, — и это было произнесено со смертоносной приторностью в голосе, — где буксиры? — (Пауза.) — Меня не волнует. «Король Петер» покидает активное поле. «Сердце дуба» все еще в нем. Я не могу посадить «Хиттинадского путника» в такой давке. — Пулавайо вздохнула, закатила глаза в безмолвной мольбе к невидимым созданиям и улыбнулась бан Бриджит. — Простите. Новый диспетчер. Продохнуть не дает. — Она закинула руки за голову и потянулась. — О, а вот и чай. Я заказала «Вендерфелл» — прекрасный сорт с пряным ароматом и гвоздичным послевкусием.

Официант, подавший чай на вычурно гравированном серебряном подносе, оказался приятно мускулистым и волосатым. Он разлил радужный чай в почти прозрачные фарфоровые чашечки, красочно расписанные охотничьей сценкой из древних времен: указывающий вдаль старик-проводник и четверо мужчин в высоких сапогах с ружьями наготове. На заднем плане в небо тянулась стая первобытных уток. На другой стороне чашки красовался рисунок летящей утки, выполненный в блеклых тонах. Она истекала кровью из десятка ран, и каким-то образом, хоть изображение птицы и было неподвижным, художнику удалось передать ее отчаяние. Вихрящийся и поблескивающий в просвечивающей керамике чай лишь усиливал иллюзию безнадежного полета.

Пулавайо передала Гончей чашку, при этом коснувшись ее руки. Бан Бриджит приняла чай и обождала, чтобы увидеть, что все это значило.

— Ты параперцептик, — догадалась она.

Похоже, такая реакция разочаровала директора.

— Ах, да. Но боюсь, всего лишь двойной. Половина моего мозга — логическая, вычислительная часть, я надеюсь, — Пулавайо хихикнула, — она руководит диспетчерами космического движения. Другая половина… Что ж, вот она я. Вам понравились чашечки?

Бан Бриджит сочла, что та часть разума Пулавайо, с которой она сейчас общалась, тоже не была лишена расчетливости, но решила не озвучивать свои мысли.

— Вы сами их разрисовывали? — предположила Гончая.

Пулавайо махнула рукой.

— Ерунда. Просто хобби. Вам бы стоило взглянуть на наши экспортируемые товары. Но я такая глупышка. Вы спрашивали о засаде. Они сравнялись курсом с одним из кораблей-сокровищниц — а разве на таком высоком-н это не чудо?

— Я знаю, что они сделали. Я пытаюсь узнать, кто они такие.

Беспечное пожатие плечами:

— Они не представились.

Подавив резкий ответ, бан Бриджит процедила сквозь зубы:

— Эт’ на’давшие н’роходили Сапфировый Пост, поэтому они, ’естимо, двинулись к Иегове или Гарпунному Тросу. Если ня знаете и’ родной мир, хотя б ’кажите, в какую сторону они ушли.

Директор замахала рукой.

— О, не стоит подозревать Гарпунный Трос или Иегову. Грабить пиратов совсем не в стиле Гарпунного Троса, а Иегова напоминает черепаху — так же не высовывает головы из панциря.

— Нет, конечно, — терпеливо продолжила объяснять Гончая, — но призрачный флот мог пройти мимо одного из них, в таком случае их КТК подскажут мне, куда он направился дальше. Я могу просто подбросить монетку, чтобы выбрать трассу, но, если угадаю неверно, потеряю две недели, бегая туда-обратно. Гарпунный Трос и Иегова — две самые загруженные развязки в здешней части Спирального Рукава, и мне придется просеять этот огромный стог сена в поисках иголки-флота. Если только, — язвительно добавила она, — охотники ня сражались у каждой развязки, чтобы привлечь к себе внимание.

Директор рассмеялась.

— Да, конечно. Какая я глупенькая! Но… мы не знаем, с какой рампы сошел флот. Видимо, они воспользовались оживленным трафиком и спрятались среди леса прибывающих кораблей. Сигнальных маяков не направляли. Прибывшие обязаны связаться с портом. На высоком-н не всегда их засекаешь. — Пулавайо заговорила рублеными фразами, по которым бан Бриджит догадалась, что ее паравосприятие было несовершенным. Когда директор разделяла сознание и субвокализировала — изъясняться сложными предложениями не получалось.

— Тогда в каком направлении они ушли? — с растущим раздражением спросила Гончая.

— Не знаю. Развернулись… — Пулавайо подняла руку, сказала: «Секунду», — и прервала параллельный разговор кратким — «Разбирайся сама, милочка». Затем ответила: — Они развернулись, цепляясь за пространство, как тот древний бог, Тарзан. Эфирные нити до сих пор вибрируют. Мы думали, флот собирается кружить у входов на Шелковый путь. Но он больше не показался. Там такое творилось!.. Вы представляете, сколько в небе было кораблей? И, прокравшись туда, они… — Пулавайо пожала плечами. — Мы их потеряли.

— Вы их потеряли, — повторила бан Бриджит. Она с легкостью могла поверить в небрежность ‘линиан, но это было уже запредельно. Как выразились бы терране, директор «врала напропалую». Бан Бриджит по долгу службы доводилось слушать отговорки настоящих мастеров своего дела, и она знала все признаки лжи. — Понятно. Такое часто случается в районе Узла?

— Нет, нет, нет, — пробормотала Пулавайо, — я не в сети. — Затем: — О чем вы?

— Потерять след транспорта на подъемниках. Такое часто случается?

Лицо директора окаменело настолько, насколько в принципе было способно окаменеть лицо эльфа.

— Иногда бывает.

— Уверена, вы наблюдали за боем. Значит, у вас есть кое-какие позиционные точки. По ним я смогла бы экстраполировать место отправления и курс кораблей.

— Пока мы отслеживали их, они трижды меняли вектор и могли изменить его еще сколько угодно раз, пока находились вне зоны видимости; не думаю, что наши точки смогут вам помочь.

Бан Бриджит заговорила с ней сухо, будто выстреливая словами:

— Я сама буду судить о том, что сможет мне помочь, а что нят. Мне нужно изучить ваши транзитные записи. — Она уже потянулась к мемостеку, когда директор покачала головой.

— О, милочка, боюсь, это невозможно.

Это были уже не просто отговорки, а самое настоящее препятствование расследованию. Но Гончая никак не могла взять в толк причину противодействия. Мог ли Павлин покрывать флот-призрак? Она начала подозревать, что если в ближайшее время не получит записи КТК, то уже не получит их никогда. По крайней мере, не оригинальные записи. Как сказали бы терране, директор «тянула время».

Бан Бриджит вновь сверкнула значком.

— Боюсь, у вас нят выбора. Законы Лиги. Я «требую и приказываю» предоставить информацию именем Талли О’Коннора, Ардри Верховной Тары и президента Лиги Периферии.

Возможно, официальная речь вернет ее в чувство.

Но директор лишь слабо улыбнулась.

— А я боюсь, что ваш верховный король не обладает здесь большой властью. Павлин не входит в состав государств — членов Лиги.

Бан Бриджит откинулась на спинку кресла.

— Как не входит? Глупость. — Но ее имплантат уже связался с библиотекой на борту корабля и подтвердил этот факт. Запись о соглашении отсутствовала в архивах. Неужели ее справочник мог быть неполным? — «Договор о мире и единых целях» был подписан сто пятьдесят метрических лет назад.

— Соглашение все еще обсуждается в Шинейде. А мы не торопим события. — Пулавайо помахала рукой. — Содействие Лиге — наша традиция. Но мы сотрудничаем не по принуждению. А делаем это, когда нас хорошенько попросят.

Бан Бриджит проглотила саркастическое замечание и сквозь улыбку выдавила «пожалуйста».

Пулавайо провела пальчиком по руке Гончей.

— Я сказала, хорошенько попросят.

Наконец бан Бриджит догадалась, чего хочет от нее директор в обмен на содействие. Ей не впервой приходилось давать взятки и даже использовать секс для достижения своих целей, но неожиданные непристойные предложения все еще приводили ее в замешательство. Когда она прибегала к интиму, фактор внезапности исключался. Все должно было быть полностью осознанно и тщательно спланировано.

Директор неверно истолковала паузу.

— Вы предпочитаете мужчин? — спросила она. — Если что, сегодня я встречаюсь со своим хирургом. К вечеру я буду вполне себе мужчиной.

Бан Бриджит встретила заявление директора ошеломленным молчанием. Она не могла представить этого… эльфа мужчиной даже самую малость. Один всплеск тестостерона, и Пулавайо попросту лопнет. Если на то пошло, все подлинно женское выйдет из нее, словно через полый тростник. Тот, кто занимается двумя вещами одновременно, рассудила Гончая, редко делает их хорошо.

Гарпунный Трос или Иегова? Она могла отправиться наугад, но Иегова находилась в десяти днях пути, а Гарпунный Трос приблизительно в двадцати. Лучше провести еще один день на Павлине, чтобы узнать наверняка, даже если это означало близость с Пулавайо. Но где гарантия, что после такой взятки директор согласится помочь? Бан Бриджит могла представить себе огромное множество разных поводов для задержек — неизменно сотрудничая, никогда открыто не отказывая, — пока с большой помпой, с заявлениями о содействии и продуманной ложью ей не передадут хорошо подчищенные записи.

Бан Бриджит стало любопытно, сумеют ли они отредактировать записи так, чтобы обмануть Гончую. Ходили слухи, что капитаны, перевозящие контрабанду, умели «стирать» свои перемещения через Узел Павлина, а также при необходимости исчезать с экранов радиолокаторов. Работа как раз для Гончей, и, хоть это никак не относилось к ее текущей задаче, Павлин можно было бы припугнуть.

Бан Бриджит оказалась предоставлена сама себе до самого вечера. Идеально солнечный день. Полихромополис, столица планеты, располагался в муссонном поясе, а сезон засухи только-только начинался. Снаружи царила жара — на уровне или немного выше температуры тела, и на улице часто попадались веера и зонтики. Несколько белесых следов от реактивных лайнеров и баллистических прыгунов, направлявшихся к противоположному полушарию, прочерчивали безоблачное небо. Недавно прошедшие дожди придавали пейзажу влажно-пастельные тона. Ярко-желтые, оранжевые и красные цветы украшали пешеходные дорожки под сенью широколиственных деревьев. Некоторые из них могли быть известны даже на Старой Земле — если считать, что мифы не лгали, — но остальные были неизвестными природе объектами: экзотические виды пальм, орхидей, роз и кедров, которые носили свои древние названия только из вежливости и благодаря наличию пары генов их прародителей.

Мимо Гончей по Эмбаркадеро — скользящему пути из порта к главному торговому району — проходили люди со всего Спирального Рукава. Она видела бледных приземистых югуртан с поразительно широкими приплюснутыми носами; хиттинадцев в клетчатых килтах и тюрбанах. Там были угрюмые подпоясанные иеговяне, неустанно перебиравшие четки, а также безвкусно разряженные капитаны-торговцы с Большой Ганзы, чьи драгоценные камни, кольца и пышные одеяния блестели в лучах утреннего солнца. Она слышала ухающий акцент Алабастера, невыразительный гнусавый говор Мегранома и почти неразборчивую трескотню терранских коробейников. Павлин был не настолько крупной развязкой, как Иегова, но многие путники останавливались здесь ради развлечений и отдыха. Это было самое популярное место для проведения отпуска в местной части Рукава.

От бан Бриджит не укрылось, что в ее сторону оборачивали головы и бросали взгляды. Гончая? Здесь? Зачем? Конечно, все дело в форме. Сама концепция формы была чуждой ’линианам и, возможно, привлекала их. Пулавайо не случайно попросила ее надеть форму этой ночью.

Она ступила на Эспланаду, скользящий переход, который пересекал главный торговый район порта, известный как Родьядарава. Местные магазины одежды не привлекали ее: скорее Разлом наполнится звездами, чем она напялит на себя саронг без верха по моде эльфов Павлина; и, судя по парочке прошествовавших мимо нее югуртанских женщин, кое-какие обрюзгшие туристки только выиграли бы, если бы разделяли ее мнение. Но тут она заметила чайный магазин на углу Кэйртнашрада и решила зайти внутрь, чтобы спастись от жары.

Едва бан Бриджит шагнула в магазин, ее атаковала смесь запахов: ваниль, легкий розовый привкус, безошибочно узнаваемый аромат абалонского холденблума. Корзины, стоявшие на полке у дальней стены, были наполнены чаями не только самых необычных цветов: черные, серые и охряные, но и более экзотических оттенков, которые природа даже и не думала создавать.

«А что, — подумала она с растущей тревогой, — если я просто хочу чашку чая?»

По всей комнате и на небольшой площадке снаружи были расставлены маленькие круглые столики. Некоторые были вровень с креслами, другие более высокими, так что люди стояли за ними, наслаждаясь напитками и общением. Сейчас почти половину мест занимала толпа человек в сорок-шестьдесят, как местных, так и туристов. Два хиттинадских торговца в схожих килтах и тюрбанах играли в настольную игру. Они зашептались друг с другом, когда бан Бриджит прошла мимо них.

— Ку, — поприветствовал ее из-за стойки торговец чаем. — Желаете отведать «Сосуд услады»? Наш самый знаменитый сорт.

Бан Бриджит оглядела чайные ряды.

— Я… не знаю.

Торговец чаем рассмеялся.

— Значит, нужно что-то более медитативное. У меня есть «Серые помыслы», частный сорт, который Консорциум создает для вашего коллеги, но, уверен, он не огорчится, если вы отведаете его.

Гончей стало интересно, откуда торговец прознал о форме обращения, которой Свора пользовалась в общении между собой. Еще она догадывалась относительно имени этого своего коллеги: Грейстрок нашел бы название сорта в равной степени забавным и прельщающим.

Торговец чаем исчез под лесенкой и появился вновь с гладкой металлической чайницей серого цвета. Он повернул коробочку и показал бан Бриджит тиснение: личный символ Грейстрока. С ее безмолвного одобрения он осторожно взял горстку листьев, наполнил небольшой шарик с прорезями и заварил напиток — при этом неустанно рассуждая о физических и химических процессах, задействованных в приготовлении. Бан Бриджит хотела лишь чего-нибудь выпить, но торговец чаем не отдал ей чашку до тех пор, пока не прошло положенное время заваривания.

— Понимаете, оно свое для каждого сорта.

Она не понимала и постаралась тут же все забыть, как только исходящая паром чашка оказалась у нее в руках.

Хиттинадцы играли в шаХматы, и партия была в самом разгаре. В некоторые версии этой игры нужно было играть в трех измерениях. В других версиях использовались компьютеры и сотни фигур с различными боевыми способностями. Другие вариации — под названием «Лила» — имитировали сверхсветовые складки Электрической авеню и позволяли фигурам стремительно передвигаться между обозначенными клетками. Но хиттинадцы играли в оригинальную игру, без прикрас, передвигая изящно вырезанные деревянные фигурки по 81-клеточной доске.

Красный, тюрбан которого представлял собой замысловатую шотландку из зеленых, желтых и красных клеток и полосок, проводил «предложение Ремура». Его император неподвижно стоял на центральной клетке родного ряда, пока миньоны двигались сложным строем взаимной поддержки. Ходящие по диагонали советники и ретивые гончие играли в связке с принцессой, а крепости еще стояли друг напротив друга. Принцесса находилась посреди игрового поля с неплохими шансами выйти замуж за принца противника. Если Белый допустит такое, его принц станет бессильным в любой атаке против Красного. Следовательно, он замыслил «отказ МакДевитта».

Шаткая расстановка, решила бан Бриджит. Сложность на сложности, и один неверный ход обратит все в хаос, победу в котором вырвать под силу лишь ловкому хитрецу. Белый принц сделал рокировку, отказываясь встречаться с принцессой противника.

Спустя некоторое время, за которое ничего не произошло, Белый взял чашку и отхлебнул. Снова поставил ее на место. И вновь ничего не случилось.

Затем, пожав плечами, он прыгнул белой гончей.

Ошибка! Бан Бриджит отпила «Серых помыслов» и чуть подалась вперед, чтобы увидеть ответный ход Красного.

Красный, похоже, не обратил внимания. Он передвинул принца на одну клетку вперед.

— Дурные времена, — прокомментировал он, смакуя напиток.

Тюрбан Белого — насыщенно-зеленый, расшитый охряными нитями и золотыми лентами — согласно закачался из стороны в сторону.

— МТК становится дерзкой и заносчивой. Прибавилось гонору.

По традиции хиттинадские купцы при посторонних говорили недомолвками.

— Вчера через перекрестье прошли три корабля Компании Шон, — произнес Красный. — Они не уплатили тех пошлин, которые приходится платить несчастным хиттинадцам. Так по пьяной лавочке сказал таможенный инспектор.

— Спиртное открывает истину.

— Мудрый муж воздержан.

— Если б только эта мудрость распространялась на ходы принцев. — Белый передвинул вторую гончую на другую сторону поля, угрожая принцу Красного.

— Долго живет та рыба, что не клюет на приманку, — заметил Красный, сдвинув своего миньона в сторону, чтобы забрать миньона Белого. — Почему кузены из Компании Шон такие самодовольные? Странные слова были сказаны. С помощью песка и металла они сделают Ардри своим миньоном. — Он оторвал глаза от доски и встретился взглядом с противником. — Горькие слова; и что же имел в виду тот, кто их произнес?

Белый пожал плечами.

— Такое негоже знать несчастным хиттинадским купцам. Они хотят лишь перевозить отличные товары по справедливым ценам. Прихоти верховных королей их не волнуют. Но что будет, если их соперники обретут такую власть над королями?

— Тогда беда нагрянет к несчастному хиттинадцу, к женам его и детям.

Бан Бриджит со слабым звоном поставила чашку на блюдце и сказала, ни к кому в частности не обращаясь:

— У Ардри уши повсюду, но он ня всегда понимает смысл того, что слышит.

Белый склонил голову, и на его губах заиграла едва заметная улыбка.

— Да возрастет тогда мудрость Ардри — или его «ушей».

Красный довольно хмыкнул.

— Ардри, — повторила бан Бриджит, — слуга Лиги и ее государств-членов.

Белый обхватил ладонью подбородок и внимательно посмотрел на доску.

— Пусть Ардри — слуга Лиги, но вряд ли он желает стать слугой Компании Шон. — Хиттинадец передвинул советника по диагонали.

Красный сложил пальцы в символ колеса и коснулся чакры.

— Да не допустит Буд сего.

Бан Бриджит вернулась в номер и начала готовиться к «свиданию» с Пулавайо. Она стянула с себя форму и смыла дневной пот. Затем перебрала привезенную одежду, в уме пересчитала вещи, которые остались на корабле, и разочарованно вздохнула. Пулавайо просила ее прийти в форме; но неужели директора действительно волновала обертка для конфеты, которую она так жаждала? (Он, поправила себя бан Бриджит. К этому времени операция уже должна была завершиться.)

Гончая могла не заботиться о соблазнительности наряда. Окончание вечера уже было молчаливо согласовано обеими сторонами. Поэтому самым важным сегодня были удобство, комфорт и простота. То, что она могла бы снять и надеть без особых усилий и что не выделяло бы ее в толпе.

И наряд этот все больше походил на саронг ярко-крикливой расцветки без верха.

Она подошла к сенсорному монитору на столике у стены, зашла в систему отеля, добавила досадную графу в итоговый счет и скользнула в информационный поток. Гончая набрала в поиске имя директора и поняла, что оно довольно распространено на этой планете, затем она настроила фильтры на поиск по должности и хобби.

Рисунки на чайных чашечках. Вот! Как она и думала, Пулавайо очень гордилась… гордился своим хобби — будь проклята эта глупая привычка менять пол! — бан Бриджит обнаружила информационный локус, где любой желающий мог посмотреть на образцы, одобрительно их откомментировать и даже заказать полный чайный сервиз. Ха! Один комментатор написал, что узоры безвкусны.

Что ж, существовало немало методов соблазнения. Если капитуляция тела была предрешенным исходом, то капитуляция разума — нет. А Гончей нужно было от директора никак не тело.

Она загрузила узор с чайной чашечки, виденный ею в башне КТК, и взяла расцветку утиных перьев. Потом ввела ее в программу для рисования и настроила на создание плавных абстрактных форм и длинных сглаженных линий.

Результатом стал рисунок, напоминавший оперение утки с чашечки, но при этом он был не более чем образом. Подражание — самая искренняя форма лести. Пулавайо мог не заметить этого сознательно, но обольщение и не должно быть сознательным. Никто и никогда еще не сделал из отца врага, восхваляя красоту его чада.

После того как образ загрузился, бан Бриджит долго штудировала «Социальный путеводитель по Спиральному Рукаву» Беннета, пока не нашла то, что подходило к саронгу: легкое пончо, которое носили кушканы на Бандонопе. Оно было коротким и сшитым из просвечивающей ткани. Гончая ввела свои размеры.

Затем она направилась к комоду, достала из него два привезенных с собой отреза всенаряда и, вставив нить данных в порт, загрузила в ткань дизайн и крой. Микроэлектромеханическая материя задрожала и превратилась… в саронг цвета утиного крыла и пончо ему под стать. Конечно, крикливый наряд не получил бы признания в домах моды Хэдли Прим, но здесь сойдет за неброскую одежку.

Дом директора находился в Нолапатадии, столичном районе, до которого без труда можно было добраться на маглеве[41] Пескотрубной ветки. Им оказалось овальное здание из резного черного дерева, окружавшее открытый небу внутренний дворик. Вычурные терракотовые контейнеры и резервуары подпитывали связанные каналами пруды. Клумбы, атриум и со вкусом расставленная мебель служили стенами, поэтому дом целиком просматривался из любой точки. Выдававшиеся карнизы и стоки не позволяли дождевой воде попасть в саму обитель.

Тем вечером Пулавайо сполна оправдал справедливо невысокие ожидания бан Бриджит. Она — теперь уже он — гордо выставлял напоказ результат операции, а также пыхтел, лапал, тискал и часто вскрикивал, что, похоже, символизировало мужскую благодарность и наслаждение. Бан Бриджит и сама пару раз застонала, но ее действия были спланированными ради определенной реакции директора. Она заранее приняла притупляющее лекарство, чтобы не отвлекаться на нежелательные ощущения в переломные моменты, но впоследствии поняла, что могла обойтись и без него.

Как-то Гончая услышала терранскую поговорку: «Повторенье — мать ученья». Но Пулавайо не проводил достаточно времени ни в мужском, ни в женском облике, чтобы отточить мастерство хотя бы одного из полов.

Ее немного уязвило, что директор не заметил тех стараний и усилий, которые она вложила в создание наряда. Этой хитрости и не следовало быть замеченной, но какой-нибудь комментарий лишним бы не был. Вместо этого директор обиделся, что она пришла не в форме, и Гончей стало любопытно, не замешана ли тут потребность в доминировании. Она взяла на себя роль активного партнера, говорила ему, что нужно делать, хвалила, когда он делал это правильно, и шлепала его, когда делал что-то не так. Ей невольно лезли в голову мысли о дрессировке щенка.

На бан Бриджит была кристаллическая подвеска производства Уоффорда и Бэйла с Нового Эрена, и, когда молодая женщина ритмично двигалась на Пулавайо, подвеска болталась туда-сюда, ловя отражение света из холла. Гончая тихо шептала директору, сначала используя простые слова ласки и услады, но через некоторое время сменила их выражениями сонливости и усталости. Ты утомился? Ты уже так устал. Ты едва ня засыпаешь…

Вскоре, чему помогла физическая разрядка, Пулавайо погрузился в дремотное, гипнотическое беспамятство на подушках и шелках, заменявших ’линианам кровати. Бан Бриджит осторожно слезла с него, подтянула к ложу шезлонг и приступила к работе.

Ей не потребовалось много времени, чтобы узнать расположение аппаратной кнопки и кодов доступа к базе данных КТК. Подозревая, что леность ’линиан означает немало телеционирования из дома, бан Бриджит опробовала коды и кнопку на домашнем интерфейсе Пулавайо и с удовлетворением обнаружила, что ее подозрения оправдались.

Через нить данных Гончая загрузила информацию в свою одежду. База данных была огромной, и в активной памяти всенаряда не осталось ничего, кроме кроя «утиного крыла». Рискованная затея. Один сбой системы — и она останется только в двух серых кусочках ткани на бедрах и груди.

Закончив, бан Бриджит очистила всю память и логи интерфейса. Она предусмотрительно надела наперстки, так что на клавиатуре не осталось генетических отпечатков, а насчет других генетических следов, которые можно было бы найти в иных местах, у нее имелась причина, которую с готовностью принял бы любой ‘линианин.

С постели донесся стон. Бан Бриджит нахмурилась, ведь Пулавайо не должен был очнуться от гипноза самостоятельно. Она метнулась через дворик, мимо прудов, между парой широких колонн, которые должны были напоминать древесные стволы, и добежала до вороха подушек и одеял, на которых возлежал директор. Пулавайо оставался в состоянии гипноза, но его рот вяло шевелился, пытаясь что-то сказать. «Говорит во сне, — подумала Гончая. — Должно быть, ему что-то снится».

Но ’линианский диалект создали ленивые уста и глотки, так что имплантат бан Бриджит принялся разбирать стоны, помогая ей услышать сказанное на гэлактическом.

— Куда ты ушла? — спрашивал Пулавайо. — Почему бросила меня?

Бан Бриджит склонилась над постелью, чтобы расслышать получше. Теперь она беспокойно выпрямилась, лихорадочно раздумывая. Он не мог выйти из гипноза.

— Нужно было воспользоваться удобствами, — на ходу придумала она. — Спи дальше.

— Он и так спит. Зачем ты просила у него коды доступа?

У него? Довольно странно общаться со спящим человеком.

Слышать, как он говорит о самом себе с подобной отстраненностью. Это напомнило бан Бриджит древние дибольдские сказки о «говорящих», которые могли вселяться в чужое тело. Каждый новогодний вечер она с другими дибольдскими детьми наряжалась в страшные и пугающие костюмы, притворяясь, будто одержима, и доверяясь профессиональной этике. Традиция воспринималась куда менее серьезно, нежели в Дни Заселения, но воспоминание оказалось таким неожиданным и ярким, что на мгновение она едва в страхе не выбежала из дома. Лишь благодаря железному самоконтролю она оставалась у кровати достаточно долго, чтобы понять, что случилось.

— Он собирался утром передать мне информацию, — сказала она. — Тише. Ты тоже сии. Няплохо мы порезвились. Должно быть, ты устал.

— Я не устал, но, ох, до чего ты была хороша. А твоя одежда — отличный выбор. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред.

— Мне никто ня навредит.

— Они будут поджидать снаружи, на улице, ведущей к маглеву. Он предложил это. Сказал, что секрет стоит риска.

— Какой секрет?

— О, я не знаю. Думаю, вспомню, когда он проснется.

Конечно. Паравосприятие. Во время бодрствования обе части могут общаться между собой. Сейчас она разговаривала с эмоционально-восприимчивой частью разума Пулавайо, но обычно доступ к голосовому центру получали оба полушария.

«Хозяйке на заметку: при допросе параперцептика убедись, что загипнотизировала все части его мозга».

Бан Бриджит нежно успокоила пробудившуюся половину разума директора. Затем, нашептывая в правое ухо, она сообщила другой половине Пулавайо, что ему приснился странный сон и он забудет его, как только проснется. Она описала их занятия любовью более страстными, нежели они были на самом деле, и сыграла на фантазиях директора, рассказав, что пришла на свидание в форме Гончей и они играли в разные доминирующие игры. В конце она упомянула, что ушла за час до текущего времени и что они поцеловались в дверях.

Вот так. Легче всего запоминается то, что мы хотим помнить. Если Пулавайо другой частью разума вспомнит, что Гончая оставляла ночью постель, то спишет это на женские потребности.

Затем, поддавшись импульсу, бан Бриджит оттянула правое веко директора.

Глаз закатился за глазницу, подергиваясь в неспешном ритме.

Она оттянула левое веко.

И глаз смотрел прямо на нее.

— Прощай, — прошептала она в левое ухо. — Ты был чудесен. Я никогда тебя ня забуду.

Ложь была совсем маленькой, а Гончая нуждалась в благодарности и содействии этой половины.

На город опустилась ночь, улица утопала во тьме, нарушаемой лишь озерцами света фонарей. Большинство домов казались темными блоками во мраке. В столь поздний час лишь в нескольких из них тускло светили лампы, скрытые за ставнями и занавесками. Вдалеке шипела река Хилливадди, стекая с Полихромной горы. Ветер, восхищенно нашептывая, раскачивал деревья.

Бан Бриджит почуяла их, когда свернула на улицу Олумакали, ведущую к остановке маглева.

Двое поджидали в тени между домами. Под деревом.

— Это она, — услышала их шепот Гончая.

— Она турист, верно?

— Говорили, что она будет в какой-то странной одежде. «Форме».

Бан Бриджит прошла мимо них, притворившись, будто ничего не слышит и не замечает. Она вспомнила тех мускулистых ‘линиан, которых видела накануне днем. Павлином правили традиции, а не законы. У них не было полицейских. Их заменяли силовики.

Ей вдруг стало интересно, знают ли они, на что способна Гончая? Их ведь всего двое.

Или больше?

Она продолжала прислушиваться, удаляясь.

— Это не она.

— Погоди. Она проходит под фонарем. Рассмотрим получше.

— Рыжие волосы. Точно она! Вызывай кериноматов и вели им собраться на улице. Пойдем за ней.

Они вышли из тени с поразительной для их габаритов бесшумностью. Она не оборачивалась, чтобы посмотреть на них. Четверо, предположила Гончая. Двое сзади, двое впереди. Расклад не в ее пользу. Но она не станет убивать их. Бан Бриджит прибыла на Узел Павлина, чтобы выследить флот-призрак, а не устраивать дипломатический инцидент между Павлином и Лигой. С другой стороны, если она позволит им напасть, каждый узнавший об этом Гончий отправится прямиком к Узлу и тут камня на камне не останется.

— Вот и кериноматы. Она наша…

— Эй! Куда она делась?

В неосвещенном промежутке между фонарями бан Бриджит отскочила в сторону, оставив сандалии на тротуаре — как будто попросту испарилась. Деревянные подошвы издавали бы стук во время бега, а бесшумность сейчас была на вес золота. Проворная, как гончая, она промчалась между двумя темными домами в подлесок позади них: деревца, пруды, несколько клумб пестрых цветов, сад камней. На бегу она подобрала саронг и стянула его к поясу. Теперь он стал короткой юбкой и больше не сковывал движения. Бан Бриджит перескочила пруд, пробежалась по лавке и — вверх! — через изгородь маслянистых растений с толстыми листьями.

Вниз, в следующий задний дворик, на который также выходило несколько домов. Она присела на корточки, кончиками пальцев касаясь травы, будто бегун в ожидании стартового сигнала, и прислушалась. Вдалеке прозвучал свист — возле дома, который она уже миновала ранее. Был ли этот мир из тех, где люди закрывали ставни, заслышав ночью подобный звук? Или же они сбегались к окнам и наблюдали, сжимая в руках комм-устройства?

Бесконечные часы в тренировочном зале оправдали себя сторицей. Бан Бриджит ринулась к следующей улице, остановилась, принюхалась, прислушалась, огляделась. Ничего. Затем перебежала через дорогу, вновь повторила последовательность действий и понеслась дальше. Получилось ли у нее двигаться достаточно быстро, чтобы успеть покинуть пределы предполагаемой области поиска? Как далеко находится следующая остановка маглева?

«Нят. Забудь. Они будут следить за остановками».

Она остановилась, чтобы отдышаться, и оглядела соседние дома.

Посередине вырисовывалось огромное здание, будто скала среди мыльных пузырей. Его стены были сделаны из грубого необработанного гранита, и на фасаде имелась колоннада, столпы которой выглядели слишком широкими и приземистыми. Эта постройка казалась более долговечной, нежели окружавшие ее хрупкие дома, и более серьезной, чем все, что могли построить легкомысленные ’линиане. Судя по массивному фасаду, строение воздвигли в раннюю эпоху планеты. Если другие подобные здания и тянулись когда-то приземисто вдоль улицы, то их уже давным-давно снесли и заменили.

Похоже на здание официального учреждения. Неосвещенное, и маловероятно, что в такое время там кто-то есть. Скорее всего, это библиотека или конференц-зал. Открыто ли оно? Заперто? Включена ли сигнализация?

Теперь бан Бриджит уже знали по описанию. В номере отеля ее будут ждать. Корабль возьмут под охрану. (Она надеялась, что никто не окажется настолько глупым, чтобы попробовать проникнуть внутрь. Интеллекту корабля подобные шалости вряд ли придутся по вкусу.) Они будут расширять периметр поисков, сектор за сектором.

Они уже сглупили, отправив для ее ареста всего четверых. Но ей не стоило рассчитывать, что так будет продолжаться и дальше. Если Пулавайо разбудили, скорее всего, он расскажет, что она покинула его дом час назад и была в форме Гончей, как того и ожидали. На некоторое время это собьет их со следа. Преследовали ли они именно ее или какую-то другую рыжеволосую туристку, оказавшуюся в этом районе по стечению обстоятельств?

В любом случае ее будут искать.

Гончая выбрала здание, где могла бы работать в темноте незамеченной, и подошла к черному входу. У нее было прекрасное ночное зрение, а также улучшенные обоняние и слух. Бан Бриджит изучила стены, но не увидела ни проводов, ни сенсоров. Она уделила особое внимание скрепленным известняковым раствором трещинам между крупными каменными глыбами. Если бы она хотела установить в стене камеру или монитор — лучшего места было бы не сыскать…

Ничего.

Вспомнив о вестибюле в башне КТК, она не пришла к какому-либо определенному заключению, коснулась двери и принюхалась. Дверь открывалась внутрь. На защелке. Бан Бриджит потянула за дверную ручку.

Сигнализации нет. Так далеко от туристических зон ’линиане не опасались несанкционированного вторжения. Традиции для них служили защитой более надежной, чем любые замки и охранные системы. Тот, кто не может вообразить сам факт взлома, представить себе нарушителей не сможет тем более. На секунду она задумалась, каково это — жить в обществе, которое не запирает двери на ночь.

Имплантат сообщил ей, что здания подобного рода назывались ремонстраториумами, или Палатами покаяния. Они одновременно были и судами, и храмами, но еще ни одному иномирянину не удалось побывать внутри, и то, какие там проводились ритуалы, было тайной за семью печатями.

Чудесно. Теперь к списку нарушений можно добавить святотатство.

Дверь бесшумно распахнулась, открыв за собой темный коридор. Молодая женщина шагнула внутрь, мягко прикрыв дверь, и оказалась в неком подобии подвала. Она присела на корточки, чтобы отдышаться после бега, и сделала несколько глубоких вдохов. В ноздри ударила резкая химическая вонь. За этой вонью мог скрываться запах человеческого существа: охранника или ночного сторожа. Но, прислушавшись, бан Бриджит не услышала ничего, кроме треска и скрипа самого здания. Оно было старым. Гончая ощущала возраст промозглого камня и ветхого дерева. Годы впитались и укоренились в них.

Древние строения священны в обществах, которыми правят традиции.

Не важно, священные потому, что древние, или древние потому, что священные. Но разве могла она оказаться в подобном здании и не исследовать его? Гончие по своей природе должны были все обнюхивать.

Бан Бриджит направилась к узкой вьющейся лесенке, в старых деревянных ступенях которой бесчисленные шаги за несчетные годы протерли ощутимые углубления. Девушка предположила, что здание построили еще до Воссоединения — во времена, когда некоторые миры Диаспоры заново учились скользить между звездами.

Назначение лестниц в том, чтобы по ним подниматься. Бан Бриджит так и поступила.

На первом этаже Гончая снова остановилась, чтобы принюхаться и прислушаться. Химический запах здесь был еще сильнее, но тишину по-прежнему ничего не нарушало. Тусклый свет просачивался между планками жалюзи. Должно быть, между окном и уличным фонарем росло дерево, поскольку, когда приятный ночной ветерок раскачивал ветви, свет начинал прерывисто колебаться.

Она двинулась мимо рядов стеллажей, достигавших потолка и тянувшихся от передней части зала до дальней стены. Строгость их расположения соответствовала архитектуре здания и сильно отличалась от просторных, лишенных стен интерьеров современных ’линиан.

«Библиотека, — подумала Гончая; — или, возможно, галерея искусств».

Подойдя ближе, она заметила прикрепленные к стенам предметы. Может, барельефы? Если так, они мало чем отличались друг от друга. Расположенные аккуратными рядами на равном расстоянии друг от друга, они все были примерно одинакового размера. Что ж, все сонеты — одинакового размера, но любой мог стать исключительным шедевром, поскольку величайшее искусство, как полагали дибольдцы, заключалось в ограниченных достижениях, подобно тому как спортивные свершения требовали барьеров, сетей и полос препятствий.

Шелестевшие прямо у окна листья впускали в темный зал краткие вспышки блеклого света. Бан Бриджит шагнула в коридор, чтобы поближе рассмотреть один из предметов.

И столкнулась лицом к лицу с большеглазым мрачногубым эльфом с копной нечесаных курчавых волос. Гончей потребовалась вся выдержка, чтобы не закричать.

Обнаружена! Здесь все же был сторож.

Но эльф ничего не промолвил. Глаза не моргнули. Рот не открылся. Из-за сшитых губ раздался отстраненный голос.

— Я — Билли Кисилвандо. Я в пьяном припадке убил приятеля…

И ужас от риска обнаружения уступил место ужасу от находки.

Это была висевшая на стене голова с вставленными вместо глаз стекляшками и зашитыми губами, тщательно сохраненная умением таксидермиста. Под ней находилась табличка с именем, описанием преступления и датой его совершения. Очевидно, если кто-то останавливался на какое-то время рядом с головой, интеллект проигрывал последние слова преступника.

Когда Билли Кисилвандо в пьяном припадке убил приятеля, ему дали стодневную отсрочку, чтобы уладить дела и привести мысли в порядок, чем он и занялся. Он отправился в глушь Малавайо с рюкзаком, походным посохом и небольшим, но преданным терьером. Вернулся девяносто девять дней спустя без собаки и посоха, явился к главе округа, признался в содеянном и молил прощения у ману приятеля. Затем ему отрубили голову, замумифицировали и повесили в Палате покаяния, где на нее взирали путники, попадавшие в район Нолапатадии. Впоследствии он повторял признание перед каждым, кто приходил посмотреть на него. Такова была жестокая традиция: и дело тут не в том, что человеку даровали отсрочку, дабы подумать о близящемся конце, а в том, что он чувствовал себя обязанным вернуться по истечении этой отсрочки.

Осмотрев голову Билли Кисилвандо, бан Бриджит изрекла вердикт:

— Вот это уже няобычно, — сказала она вслух.

Гончая зачарованно бродила по залу, обнаруживая все больше рядов превращенных в чучела и подвешенных голов. Панели возле входа были более новыми; те, что у дальней стены или в боковых залах, — более древними. Головы, закрепленные на них, обладали строгими лицами, классическими бородками и стрижками. На старых табличках стояли даты давно минувшей Эры Павлина. На тех, что поновее, красовались галактические даты, но с записанными ниже в скобках годами в павлинианском исчислении.

В боковых комнатах эльфов было меньше, а в одном, особенно пыльном зале находились только определенно мужские и женские головы. Эти самые древние чучела располагались тесно друг к другу, были изъедены молью и повреждены. Чем свежее были головы, тем более андрогинной внешностью они обладали.

На более новых стенах, окрашенных в яркие цвета современного Павлина, среди эльфов затесались и другие народы: бледные, плосколицые югуртане; золотые женщины с Валентности, узколикие алабастриане с коричнево-красной кожей. Была там даже голова цинтианского воина, украшенная драгоценными камнями, — жестоко высокомерная, варварски пышная, — вероятно, не просто было перерубить эту шею. На лицах иномирян сохранилось выражение безграничного удивления, словно они не могли взять в толк, что с ними делают, — кроме цинтианина, который каким-то образом умудрялся ухмыляться даже после смерти. Охваченная любопытством, бан Бриджит подождала, пока он не скажет свое последнее слово.

— Отсоси мой хрен, — прошептала голова, и краешки губ бан Бриджит тронула невольная улыбка. Одного у варваров с Хадрамоо нельзя было отнять: они умели умирать стильно.

Гончие умели творить чудеса буквально из ничего, и в ремонстраториуме бан Бриджит нашла все, что ей требовалось. Внизу, в комнате для препарирования, она отыскала краситель, с помощью которого придала своей золотистой коже коричневый оттенок — за исключением ладоней и ступней, — бан Бриджит знала, что таким образом некоторые меграномеры украшали себя. Найденным в той же комнате ножом она отрезала самые длинные пряди волос, а оставшиеся волосы стянула ремешком на макушке. Кусочек угля из механического цеха прибавил ей морщин и слегка состарил, а две маленькие монетки, найденные в ящике стола и засунутые в ноздри, изменили форму носа.

Наконец она повязала саронг вокруг бедер. Вероятно, силовики уже знали, как выглядит ее одежда. Но Гончая скользнула в сторону, находясь в темноте между фонарями, пока преследователи самодовольно шли позади, считая себя умными и незаметными. В лучшем случае они смогут вспомнить, что ее саронг был «разноцветным», что нисколько не сузит параметры поиска. Она не решилась изменить фасон, поскольку, после очистки временной памяти всенаряда, большую часть интеллекта ткани занимала база данных КТК. Поэтому бан Бриджит просто вывернула саронг наизнанку, чем изменила и немного приглушила ее цвет.

Но пончо не принадлежало культуре этого мира, его бы сразу заметили. Гончая не могла избавиться от него — ведь в нем находилась часть скопированной базы данных, поэтому она обмотала пончо вокруг головы — старинный стиль — и сшила края с помощью найденных в комнате для препарирования нитки с иголкой таким образом, что оно стало походить на хиттинадский тюрбан, который также пригодился для того, чтобы прикрыть ее рыжие волосы.

Бан Бриджит все еще походила на иномирянку, но уже могла сойти за пожилую хиттинадку или меграномерку, а не за юркую золотую Гончую в бегах.

— Йа и тхак опхаздхыфаю, — сказала она вслух, оттачивая меграномерский акцент с Восточных островов. Впрочем, лучше не переигрывать. Весь смысл заключался в неприметности.

Получится не очень хорошо, если иномирянина обнаружат поблизости от ремонстраториума. Поэтому, когда небо на востоке чуть посерело, Гончая пробралась через неподвижные и безмолвные сады к путям следования маглева. Там она нашла рощицу в общественном парке и затаилась. Уходящая ночь была прохладной, и ей пришлось обхватить себя руками, жалея, что пончо пришлось спрятать.

Утром, когда люди стали собираться у остановки маглева на улице Уасладонто для поездки в город, бан Бриджит заметила троих туристов. Она выскользнула из укрытия и пересекла дорожку таким образом, чтобы незаметно поравняться с ними. Как и ожидалось, они обрадовались появлению «еще одной настоящей женщины», особенно ей был рад единственный мужчина в группе. Родом с самой Верховной Тары, он был гордым обладателем клетчатого килта, окаймленного бахромой плаща и восхищенного взора. Шедшая подле него югуртанская женщина имела крепкое телосложение и зонтик, сходный по расцветке с ее саронгом. Она представила Гончей даму с Валентности, которую встретила в ресторане неподалеку.

Вместе с этой пестрой и болтливой компанией, походившей на путешествующих приятелей, бан Бриджит прошествовала мимо усталого стража порядка, стоявшего у входа в поезд с цифровым изображением в руке и мыслями о близящемся конце смены. Он высматривал в толпе более молодую и атлетически сложенную женщину, которая к тому же путешествовала в одиночестве.

Подняться на корабль оказалось несложно. С помощью имплантата бан Бриджит связалась с интеллектом, и охранники, оставленные стеречь корабль, лишились сознания от звукового импульса, сгенерированного системой защиты корабля. Затем бан Бриджит проскользнула на борт, заблокировалась и дала охранникам проснуться естественным образом. Потом она позвонила в отель и попросила прислать ее вещи на корабль, объяснив, что провела ночь на борту, «занимаясь делами Гончих». Если события прошлой ночи всплывут на поверхность, она прикинется, что ничего не знает. Да, она надевала свое «повседневное зеленое», потому что Пулавайо, видимо, привела в восторг ее форма. Да, она покинула Нолапатадию в весьма ранний час: они могли спросить у самого Пулавайо. Если повезет, силовики будут чувствовать себя глупо из-за того, что всю ночь прогонялись за каким-то рыжеволосым туристом, и не станут давать делу ход. Это лишь привлекло бы внимание Лиги и, что страшнее, других Гончих. Следов того, что она скопировала базу данных КТК, не осталось, а директор подтвердит основные детали.

Они могли задаться вопросом, что стало с той рыжеволосой девушкой, но никто не усомнился бы в истории, в которой все так ладно сходится.

Но данным, загруженным в ее всенаряд, лучше содержать чертовски важный секрет, чтобы оправдать всю авантюру. Зачем павлинианам так тщательно покрывать флот-призрак, что они даже осмелились напасть на Гончую?

Бан Бриджит сбросила саронг и тюрбан, затем подключила их к корабельному процессору, задала местное время засады на цинтиан и приказала отследить курс прибытия и отступления нападавшего флота. Затем она приняла душ, вернула себе прежний облик и распустила волосы. Когда бан Бриджит вернулась к процессору, анализ уже завершился.

Гончая изучила результаты. Затем она запросила маршруты всего трафика и удалила сперва внутрисистемные перемещения, затем движение по Шелковому пути и Трассе-66. Наконец она выделила точки появления и исчезновения флота.

Конечный результат заставил ее присвистнуть.

Небо пестрело червоточинами.

ОН КРАК

— Стоит признать, — говорит человек со шрамами, — что в этой истории есть доля фарса. Гончая прибыла с целью узнать один секрет, но совершенно случайно натолкнулась на два других.

Арфистка перебирает струны, настраивая инструмент. Ее голова наклонена, ухо касается кларсаха. Она дергает «ля», прислушивается, подкручивает колышек, чтобы натянуть струну.

— Так всегда случается с секретами, — отвечает она, не поднимая глаз. — Один ведет к другому. От секрета Танцора к секрету призрачного флота, а от него к секрету червоточин Павлина. Иногда мне кажется, что существует лишь один секрет, а все остальные тайны — просто его проявления, и если бы только мы узнали, в чем состоит этот единственный секрет, мы бы узнали все.

Человек со шрамами морщится.

— Слишком много мистики. Я предпочитаю иронию шанса определенности мифа. Это была удача, а не судьба. Когда внимание приковано к одному предмету, легко натолкнуться на другой.

Арфистка откладывает арфу.

— «Определенность» мифа?

— Конечно. Быть абсолютно уверенным в чем-либо возможно, только если не знать, что собой представляет это что-то.

— Действительно. — Арфистка задумывается о том, что вышесказанное может поведать о мироздании или, по крайней мере, о той его части, которую представляет собой рассказчик. — Я считала, что все ровно наоборот.

— Нет. — Человек со шрамами оживляется. Он подкрепляет свои слова жестами, размахивает руками, колотя, словно ножом, по столешнице и заставляя стаканы подскакивать. — Чем больше знаешь о чем-то, тем больше понимаешь, как оно может тебя подвести. Вот почему мы влюбляемся в незнакомцев — и отдаляемся от ближайших друзей. «Неведение порождает уверенность, — сказал однажды древний бог, — намного чаще, нежели знание».

Арфистка скалится.

— Похоже, ты уверен в этом.

Смех человека со шрамами похож на шорох давно опавших и иссохших листьев.

— Отлично. Давай оставим вопрос нерешенным и просто улыбнемся тому, что бан Бриджит попала прямиком в центр мишени, в которую даже не целилась.

Арфистка выводит глиссандо.

— Гончая хотя бы попала в цель. — Девушка подчеркивает свои слова высокой нотой, одиноко повисающей в воздухе между ними.

— Но позже, — предсказывает человек со шрамами, — она потеряет то, что любила, и трагедия заключается в том, что она даже не узнает об этом.

Улыбка арфистки гаснет, она снова берет в руки арфу и какое-то время бесцельно наигрывает мелодию.

— Почему ее пытались убить? — наконец спрашивает она.

Человек со шрамами разглядывает собеседницу. Его губы шевелятся, словно он что-то жует.

— Пять не отмеченных на картах трасс Электрической авеню. Неведомые реки пространства, ведущие… а куда? К новым мирам? Или указывающие короткие пути к старым? Этот секрет стоил того, чтобы убить за него.

— Конечно, если жертва не ты.

Он взмахивает рукой, уступая.

— Какая жертва по своей воле взойдет на алтарь? ’Линиане пришли в ужас. Если вести о таком трофее просочатся наружу, каждый уважающий себя разбойник в Стиральном Рукаве примчится, чтобы заполучить его. Возможно, даже старейшины Иеговы зашевелятся от мысли о столь близком сопернике. Жители Гарпунного Троса уж наверняка. ’Линиане умны, хитры и даже опасны в своей тихой изворотливости, но «крепкая десница» — не их роль, и разумный человек поставит на более крупный флот. Кто знает, сколько голов в Палатах покаяния проболтались насчет червоточин Павлина? Болтливые рты лучше зашить навеки.

— Для этого во всем Спиральном Рукаве не хватит ниток, — возражает арфистка. — Скольких контрабандистов они провели за все те годы через тайные каналы? И ни один из них не упомянул о хитроумном способе, благодаря которому они доставляют грузы?

Человек со шрамами пожимает плечами и оглядывает бар, в котором люди смеются, рассказывают истории и хранят секреты.

— По пьяной лавочке от капитанов можно многое услышать. Разных рассказов у них в избытке. Но нет, ’линиане занимались перевозками сами. Контрабандисты приходили к ним, передавали грузы, и им выкладывали «деньги на бочку», как говорят терране. Они могли подозревать о существовании тайных каналов — большинство капитанов слышали о некоторых из них, — но также им необходимо было знать течения, направления, локусы, рампы вхождения и все то, что нужно, чтобы найти и использовать эти проходы. Вот почему Павлин не мог позволить Гончей увидеть записи своего КТК — она бы узнала не только то, что трассы существуют, но и то, куда они ведут.

— Получается, они покрывали не призрачный флот.

— Не совсем. Подозреваю, они были удивлены — даже напуганы — тем, что чужаки проведали об одном из их тайных коротких путей. ’Линиане никому ничего не рассказывали, но при этом они позабыли, что у червоточин есть два конца.

— Но почему бы просто не солгать? Сказать ей, что флот вышел из Трассы-66 или из Дороги пряностей со стороны Иеговы. Тогда бы она ушла и… упс!

— Да. «Упс». Она бы добралась до Гарпунного Троса или Иеговы и узнала, что никакой флот там не проходил. Есть такие узлы, где движение между точками не отслеживается и пассажирский поток никем не контролируется, но только не у этих двух солнц. Гончая вернулась бы спустя две недели или месяц, и не в лучшем расположении духа.

— Но к тому дню они бы уже подготовили ложные записи.

— Но они ’линиане, и предвидение не их конек. Необходимости в «запасном комплекте книг» нет, пока положение не становится критическим. А, столкнувшись с Гончей, они засомневались, что сумеют перехитрить ее. Вполне обоснованное сомнение, — хмыкнув, добавляет человек со шрамами.

Арфистка наигрывает угрожающую мелодию с вариациями — жуткая череда отрубленных голов, тянущаяся с самой зари Эры Павлина. Их мир мог считаться раем, но рай существовал лишь благодаря суровым правилам, нарушение которых означало изгнание или смерть. Грозную мелодию сменяет разухабистый победный мотив, когда бан Бриджит несется по задворкам Нолапатадии.

— Итак, она покинула Узел Павлина и последовала за призрачным флотом через тайную червоточину. Но я думала…

— Что?

— Что она и Хью… и другие… в итоге… объединятся.

— Потому что тогда история станет лучше? — Человек со шрамами сжимает губы и указательным пальцем потирает нос. Он смотрит в сторону, словно изучает сцену, будто видит что-то внутренним взором. — В шаХматах есть такой ход, при котором вражеская принцесса блокируется и любой ее ответный ход плохо закончится. Попросив записи, бан Бриджит уже не могла просто сказать «забудьте» и уйти. Они бы знали, что Гончая раздобудет записи каким-нибудь иным способом, и планетарные оборонительные батареи уничтожили бы ее прежде, чем она добралась бы до низкой орбиты. Она была умной, а ее корабль быстрым, но бог Ньютон жесток, и судно изрешетили бы еще на взлете. Конечно, — жестоко добавляет он, — бан Бриджит не могла ждать слишком долго, иначе они бы стали удивляться такому ее терпению. Ее пригвоздили, будто бабочку, к пристани космического порта. Она не решалась улететь.

— Они осмелятся выступить против Гончей? Неужели паника одержала верх над здравомыслием?

Человек со шрамами разводит руками.

— Первого у них было в избытке, а вот последнего недоставало. Это был мир, в котором чувства довлели над логикой.

— Не важно, — говорит арфистка, выводя запутанную победную мелодию. — Она слишком умна для них. Она отыщет способ.

— Откуда такая уверенность? — усмехается он. — Двое наших игроков уже мертвы.

Но арфистка не отвечает. Человек со шрамами внимательно смотрит на нее. Его глаза суживаются, и на мгновение он удивляется… но его стакан с виски уже пуст, а гул в баре поднимается до привычного утреннего уровня.

— Тогда поразмысли о том, — говорит он, — что общего между ней и Павлином.

Вместо вопроса арфистка лишь приподнимает бровь.

— Они оба внешне прекрасны, а внутри смертоносны.