Там, где живут боги

Глава 7.

Колесо времени

Деспина поймала себя на том, что уже несколько минут сидела на кровати и всем телом раскачивалась вперёд и назад. Её как будто выбило из привычной колеи сильным пинком, и она несётся сейчас в открытую бездну. Мимо пролетают кадры из прошлого: вот она маленькая на коленях у отца радуется огромной кукле в красивом платье, вот бабушка уговаривает её съесть шпинат с рисом, а она упрямо требует гамбургер с кока-колой, а вот снова отец… Теперь он уже лежит под белой простынёй, а шестнадцатилетняя Деспина смотрит в узкий проём двери, как мать устанавливает на штатив капельницу с длинной, прозрачной трубкой, заканчивающейся в изгибе локтя больного. Где-то вдалеке послышался щелчок двери. «Кто-то из детей вернулся», – немедленно промелькнула мысль, не затронув инстинктов. Это шаги Никоса, отчего-то сегодня слишком громкие и неритмичные. Сын прошёл сначала на кухню, потом в зал, а сейчас направляется в родительскую спальню.

– Мам?

«Мам?» – прозвучал в голове голос девочки-подростка. Деспина увидела свою мать, сидящую в кресле рядом с пустой кроватью и с медицинской энциклопедией на коленях. На тумбочке – наполненный морфином шприц.

– Мам, ты в порядке? Мам, ты меня слышишь?

Девочка подошла к матери и обняла её за шею. Та не шевельнулась, продолжая сидеть с ровной спиной, бледная, как статуя. Девочка забралась к ней на колени, как в детстве, только теперь её длинные ноги касались пола. Черноволосая головка прислонилась к материнскому острому плечу, и Деспина тихо заплакала, поглаживая мать по голове.

– Ты меня слышишь? – Никос повысил голос и слегка встряхнул мать за плечи. – Что это у тебя?

Он попытался выдернуть из сомкнутых пальцев листок бумаги с ярким логотипом известной клиники, но тот не поддавался. Деспина всё слышала и понимала, но отчего-то никак не могла среагировать на внешние раздражители. Она словно постоянно попадала в другую реальность, оказываясь в доме своего детства. Её тело как будто ей не принадлежало, а мозг метался во времени и пространстве. Никос выдернул-таки злополучный листок, оставив между большим и указательным пальцами матери рваный уголок с красным логотипом в виде креста на фоне сердца.

Он стал жадно читать длинный текст с непонятными медицинскими терминами:

«Пациент: Михалис Венетис, 1959 г. р.

…гепатоцитозный образец биопсии на предмет карциномы… гистологическое исследование… способом трепанбиопсии… диспластических изменений…

Заключение: гепатоцеллюлярная карцинома. Стадия II: T2N0M0…

Дата: 30.08.2015 г.».

Никос посмотрел на мать, которая продолжала раскачиваться, сжимая в побелевших пальцах уголок треклятого листка бумаги.

– Бог не оставит его, вот увидишь! Я вымолю у Него прощение, и благодать снизойдёт на отца, вот увидишь. Мамочка, ты слышишь меня? Чудо свершится, главное – верить!

Не глядя на сына, но обращаясь к нему, Деспина медленно произнесла:

– Мы должны просить Господа нашего не с требованием, но со смирением… Сказать, что мы верим в излечение, но оставить решение за Богом, чтобы осознать ценность Его желания… Не важно, согласны мы с Его волей или нет, нужно продолжать верить в любовь Всевышнего… Нужно молиться, как молился святой Макарий: «Господи, как ты знаешь, так и поступай!»

Никос слушал мать, и слёзы одна за другой катились по его щекам. Ресницы слиплись так, что он ничего не видел. Небрежно потерев глаза тыльной стороной ладони, парень сказал:

– Я принесу тебе воды, – и вышел из спальни.

А Деспина тихо продолжила:

– Господи, как Ты знаешь, так и поступай… И кто только придумал эти глупости? – И расхохоталась.

Она смеялась так долго и отчаянно, всхлипывая и заходясь икотой, то останавливаясь на пару секунд, то разражаясь хохотом с новой силой. Ей казалось, что она крутится в колесе десятилетий, пытаясь сосчитать круги. У Бога Своя мера, и ею Он отмеряет наше время. У Него Своё мнение на её счёт! Что ещё Ему надо? Она посвятила православию сорок лет жизни и научила верить и молиться своих детей. Она сама пришла к Господу, поверила в Него, вверила Ему своё будущее. Делала пожертвования, исправно и совершенно искренне молилась по нескольку раз в день. Её мать Елени верила в науку и никогда не посещала церковь. Разве Деспине не должна была быть уготовлена другая участь? Почему она оказалась на месте матери, словно вернувшись в исходную точку? Что она делала не так? Рождённая атеисткой, воспитанная бабушкой-язычницей, прошедшая через школу дикой природы, она пришла к Богу, который вернул всё на круги своя…

Деспину одолел сон. Это длилось всего какое-то мгновение, но она успела увидеть сновидение, дивное своей необычностью. Она плывёт по бескрайнему небу между миллиардами звёзд. Они повсюду, они вокруг её тела, они почти касаются кончиков её пальцев. Впереди самая яркая – Афродита, Венера. Её свет не слепит, он нежен и приятен. На него можно смотреть, не моргая, не раздражая рецепторов роговицы. Слёзы готовы скатиться, но не от света, а от счастья. «Ты вернулась! Вернулась! Как же я рада тебя видеть!» – «Ну конечно! А куда я денусь? Я здесь живу». – «Тогда хорошо, что я тебя нашла. Ты теперь всегда будешь со мной?» – «Пока я буду тебе нужна», – пообещала звезда. Они ещё о чем-то поговорили, после чего Деспине стало легко и спокойно. Как будто бы она вновь родилась, и нет больше тяжести проблем, грудами камней, прижимавших её к земле. Она была легка, свободна и сильна как никогда. Ей открылась тайна, и теперь она знала, что надо делать. Сколько времени прошло? Час? Два? Вечность? У Вселенной своя мера времени…

За кухонным столом сидели Никос, Касьяни и Ставрос. Перед каждым стояла чашечка с выпитым кофе. В сушилке для посуды около раковины сверкали чистотой три вымытые тарелки. «Уже поели», – подумала Деспина и села на свободный стул. На неё смотрели три пары бездонных, самых красивых и любимых глаз, в которых застыл один на всех вопрос. В центре стола лежал смятый листок бумаги с рваным уголком.

Деспина решила начать с конца:

– Я нашла его сегодня утром в папиной тумбочке у кровати, в обложке Нового Завета. Есть и более ранние анализы, годом раньше, ещё на первой стадии.

– Но я не понимаю… Почему папа молчал? Почему не лечился? Или лечился? Мам, объясни! – Голос Ставроса дрожал, а в глазах блестели слёзы, которые он изо всех сил старался сдержать.

– Не знаю. Мне кажется, что он не хотел нас беспокоить, поэтому скрывал. Скорее всего, никаких курсов терапии он не проходил, надеясь на Божье милосердие. Дети, я хочу вас кое о чём попросить. Позвольте сначала мне с ним поговорить. Уверена, папе сейчас намного трудней, чем нам.

– Только, по всей видимости, Господь его не услышал! – вскрикнула Кейси с заложенным от слёз носом и стукнула кулаком по столу.

– Кейси, не говори так! – Никос сидел с поджатыми коленями, обхватив их руками. В эту позу он садился с детства, словно прячась в невидимый панцирь. – Господь знает лучше нас…

– Господь безжалостен! Но… почему к отцу? Почему? Разве он не исполнял Его волю? Разве мы недостаточно верим и молимся? Ему всегда мало!

– Прекрати, Касьяни! – Ставрос заорал на сестру. – Не гневи Бога, будет хуже!

– Куда уже хуже! Отец умирает! Хуже только Ад!

– Дети, дети! Остановитесь! Ну о чём мы сейчас говорим? Как в Средневековье, правда! Давайте не будем ссориться, а подождём отца. Умоляю, ступайте к себе и займитесь делами. Или молитесь…

Кейси вскочила со стула и убежала в свою комнату, громко стуча пятками по паркету. Ставрос встал, поцеловал мать и со словами «Если тебе понадобится помощь, только позови» удалился. Никос смотрел на Деспину блестящими, безутешными глазами и молчал.

– Иди сынок, иди, со мной будет всё в порядке. Обещаю.

Он встал и поплёлся по коридору, низко опустив взлохмаченную голову на грудь.

«А ты останься, Афро, только не уходи, я без тебя не справлюсь…» – Деспина смотрела напротив себя и улыбалась краешком губ.

Михалис пришёл поздно. Он снял пальто и ботинки в прихожей и отправился прямиком в ванную. Пару минут он мыл руки и, казалось, даже умыл лицо. Он появился в дверном проёме кухни, высокий седовласый мужчина в синих джинсах и тёмно-вишнёвом пуловере, из-под которого выглядывал воротничок голубой рубашки. На спокойном уставшем лице застыла удивлённая улыбка. Стол был накрыт праздничной скатертью, фаршированные перцы и томаты, обсыпанные кедровыми орехами и изюмом, дымились, издавая приятный запах, белоснежный сыр фета, черные оливки, корзинка с ломтиками хлеба разных сортов – с кунжутом и семечками подсолнечника. Две тарелки с приборами и винные бокалы. В центре стола – бутылка красного вина.

– Дорогая?

– Милый!

– По какому случаю?

– А нам нужен случай?

– Нет, конечно, нет. Ты просто клад, я так устал!

Он наклонился и поцеловал жену. Потом сел за стол и сложил руки в короткой молитве. Потом перекрестился и стал очень быстро есть. Деспина смотрела на него с материнской нежностью.

Каким он был, когда она впервые его встретила, и какой он стал теперь! Она давно его так не разглядывала, иначе заметила бы, какими большими вдруг стали его глаза из-за впадин на висках. Она бы заметила выражение горечи вокруг губ.

Деспина разлила вино по бокалам. Михалис отложил вилку и сказал тост:

– За здоровье, слава Господу!

– За здоровье!

Когда на тарелках ничего не осталось, Деспина выставила десерт.

– Как продвигается строение метро?

– На станции «Венизелос» снова наткнулись на древние находки. Теперь нужно решить, каким самым экономичным и безопасным способом их сохранить. Одни предлагают сделать то же, что и на станции «Агии Софии»: оставить в том месте, где они были построены две с половиной тысячи лет назад. Археологи же настаивают на вывозе и дальнейшем размещении в музее.

Деспина знала, что работа над строительством метрополитена в Салониках была смыслом жизни Михалиса. Чтобы принять участие в планировании в рядах самых знаменитых архитекторов страны и Европы, он прошёл серьёзный отбор и преодолел сумасшедшую конкуренцию. Не обошлось и без старых связей отца и даже содействия знакомого архиепископа. Но строительство шло невыносимо медленно из-за скудного спонсирования и разногласий по вопросам археологических ценностей, найденных в процессе создания туннеля.

– Неужели снова отодвинут сроки?

– Город не вынесет новых отсрочек. У него нет больше времени для экспериментов, которые ведутся за счёт граждан. Пусть уже решают что-нибудь, строительство метро должно немедленно продолжиться. Центр Салоников выглядит убогим и заброшенным из-за бесконечных ограждений. Не таким этот город строил его отец!

– Да уж… – протянула Деспина, накалывая на вилку карамельную айву. – Доживём ли мы до того дня, когда сядем наконец в подземный поезд?

По лицу Михалиса пронеслась черная тень. Он опустил глаза, потом взял сразу два огромных куска айвы и запихнул их в рот.

Деспина продолжала:

– Но мы же не ради этого живём, ведь так, дорогой? Что такое метро по сравнению с Царствием Божьим? Разве не туда мы стремимся, избавив душу от грешного тела? Зачем нам вся эта мирская суета, если кто-то из нас совсем скоро увидит благодатный свет?

Михалис чуть не подавился десертом и залпом осушил остаток вина в бокале, упрямо не поднимая глаз на жену:

– Ладно, я понял. Ты нашла результаты анализов. И ты сердишься.

– Сержусь ли я? Может быть. Только не на решение, которое ты принял, а на то, что скрыл это от нас.

– Вы бы настояли на химиотерапии. Знаешь, во что бы я превратился, если бы начал лечение? В лысого, немощного старика с невыносимыми болями!

– Поверь, дорогой, я знаю.

– Извини, я не хотел тебе напоминать о твоём отце.

– Кто у тебя лечащий врач?

– Деспина, я тебя прошу!

– Я не буду ни на чем настаивать, Михалис. Просто скажи, кто делал биопсию? У меня остались кое-какие связи.

– Я не записал его имени. Меня это не интересует. Всё в руках Господа.

– Ты не логичен в своих действиях.

– Я не хочу следить за строением метро по Интернету и телевидению. А также я не позволю вам страдать, глядя на то, как я корчусь в бесконечных муках!

– Ты не понимаешь, о чем говоришь!

Деспине вдруг показалось, что это не она с Михалисом, это её родители, Элени и Алексис Папаниколау, спорят о методах лечения. Только сейчас отец говорит совершенно нелогичные вещи.

– Знаешь, медицина существует отдельно от религии, она возникла задолго до рождения Христа. Человек рождается, болеет и умирает – это закон природы. А Бог как не посылает болезни, так и не излечивает их. Тебе дано тело свыше, так не навреди ему.

Михалис смотрел на жену и лишь непонимающе моргал. Потом он сказал:

– Да, Деспина, конечно. Я буду лечиться.

– Поклянись Гиппократом.

– Кем?

– Поклянись!

– Клянусь Гиппократом, – неуверенно пообещал Михалис.

Деспина наклонилась и нежно поцеловала мужа. Потом встала, собрала со стола бокалы и тарелки, закрыла недопитую бутылку. Они встали и, взявшись за руки, отправились в спальню…

Глубокая тишина завладела домом. Тишина, сотворённая вечными, ещё более тихими, чем само молчание, голосами ночи. Тяжёлый день завершил свой этап, а новый, пугающий своей неизвестностью, ещё и не думал начинаться, когда лёгкий свежий ветерок колыхнул одеяло над Деспиной. Её веки дрогнули. Медленно ноги потянулись к краю кровати, высвобождаясь из тёплого одеяла. Стараясь не спугнуть сон мужа, она встала и босиком вышла из спальни. Несколько шагов по коридору, и Деспина уже стояла у двери, поворачивая ключ в замке. Небо было покрыто россыпью звёзд, небывалой для большого города. Круглая луна осветила прямую дорожку к морю. Женщина уверенно направилась к набережной. Солёные капли щекотали ноздри, она вдохнула полной грудью морской воздух и почувствовала вместо запаха моря аромат цветочного поля. «Я знала, что ты здесь. Но почему я тебя не вижу?» – «Видимое совсем не обязательно более реально, чем невидимое», – послышался совсем рядом тонкий голосок. Деспина присела на каменные ступеньки, ведущие к самой кромке Эгейского моря. Из плиточных щелей, расколотых волнами, торчали рыбацкие удочки. Рядом с ней, словно воздушное облако, приземлилась Богиня Любви. Некогда жгучая брюнетка, теперь покрытая снежным серебром, и блондинка с волосами цвета зимней луны слились в крепких объятиях. Афродита сняла с себя мягкую шаль и накинула на плечи подруге. «Я скучала по тебе», – сказала Деспина. «Знаю. И мне было нелегко пробиться сквозь потоки твоих христианских молитв». – «Я всегда знала, что это ты нас тогда спасла, но Михалис уверен… – Она умоляюще посмотрела в изумрудные глаза подруги. – Ты ведь спасёшь его и сейчас?» – «Мы бессмертны, но не всемогущи. Я дам ему силы продержаться ещё год, но ничто уже не остановит процесс уничтожения клеток». Они замолчали. Вдруг Деспина спохватилась: «А как Адонис?» – «Погиб. Большего я тебе сказать пока не могу». – «Соболезную». – «Спасибо». Они просидели так всю ночь, пока вдали за заливом Термаикос не стали проступать очертания Олимпа. Безмятежная синева моря и расцветающее яркими красками небо сбрасывали с себя черное покрывало ночи…

– Деспина! Деспина, вставай! Девять часов, слышишь?

Михалис легко тряс жену за плечо. Деспина открыла глаза. Муж стоял полностью одетый, готовый ехать на работу.

– Доброе утро, милый. Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо. Дети были какими-то странными перед уходом в университет.

– Не волнуйся, они уже не маленькие.

Она сладко потянулась. Никогда за всё время их брака Деспина не лежала в кровати до этого времени. Напротив, она просыпалась первой ни свет ни заря, готовила на всех завтрак, варила кофе, делала заготовки на обед. Потом провожала всю семью и до вечера крутилась как белка в колесе. Сегодня её как будто подменили. Это была другая Деспина.

Михалис поцеловал жену и вышел из дому. Она ещё немного решила понежиться в постели. Мать четверых детей, она не позволяла себе подобной роскоши уже много лет. В памяти стал смутно пробиваться сон. Или явь? Это было как будто и тем и другим. Произошло какое-то чудо, но где и как оно произошло? Деспина решила об этом не думать, ей и так было хорошо. Женщина прошла на кухню и засыпала в турку крепкий кофе. Рядом с плитой на мраморной столешнице стоял небольшой пузырёк с зеленоватым маслом.

«Что это?» – послышался в голове вопрос. «Миртовое масло», – тут же родился ответ. «Спасибо, Афро». – «Не благодари. Природа не знает сентиментальности. Это очень сильное противоядие. Только не переусердствуй: мирт может как исцелить, так и убить».– «Зачем ты это делаешь?» – «Люди не должны задавать вопросы Богам, они должны благодарно принимать их помощь». – «Ты Богиня?» – «Я – Любовь».

Деспина блаженно улыбалась, не прекращая помешивать ложечкой в кофейной турке…

*******************

– Ты снова рискуешь, любовь моя.

– На этот раз я доведу дело до конца, чего бы мне это ни стоило.

– Отец узнает, и пострадают не только эти смертные. Ты же знаешь, он не умеет рассчитывать свою силу.

– Эта семья спасёт нас, Грецию и, возможно, всё человечество. Разве риск не оправдан? Пифия видела рождение Никоса ещё сто лет назад. Это самый преданный православный христианин со времён апостола Павла. Он так же девствен и свято предан своей религии. И, как и его предшественник Саул апостол, очень скоро изменит ей, едва дойдя до пика в своей вере. А потом за ним пойдут толпы, которые восстановят наши храмы и обратятся к Зевсу. И он услышит их и простит.

– Ты пытаешься повернуть колесо истории вспять, дорогая Афродита, но возможно ли это?

– Всё повторится, мой милый Арес, всё вернётся, вот увидишь!