Талисман цесаревича

Глава 12

С утра у меня было превосходное настроение. Ещё бы! Я переделал кучу дел, решил уйму задач, раздал миллион ценнейших указаний подчинённым. Вчера я наконец запустил работу большой лаборатории по исследованию сталей и сплавов со штатом аж в тридцать человек. Оборудование лаборатории самое совершенное и обошлось мне в чудовищную сумму — девяносто семь тысяч рублей, правда, на ассигнации[50]. Хорошо ещё, что здание и зарплаты сотрудников легли на государственный кошт. Надо сказать, что военное ведомство, на балансе которого состоит эта лаборатория, вполне добросовестно выплачивает зарплаты сотрудников. Но что будет, когда пойдут совсем другие счета на оборудование, реактивы и прочее, что необходимо для научно-исследовательской работы, я, право, не представляю.

Выяснилось, что Россия — нищая страна. Почти весь государственный бюджет тратится на две статьи расходов: Военное ведомство и двор. Двор поглощает около тридцати процентов государственного бюджета, военные с моряками — ещё шестьдесят. Оставшаяся мелочь идёт на содержание чиновничества, причём по остаточному принципу. Оклады денежного и вещевого довольствия задерживают даже в армии, а уж чиновникам, особенно в провинции и вовсе почти постоянно. Невыплаты жалованья в полгода-год считаются нормой. Довольно часто задержки бывают в полтора-два года. Павел со своей новой командой сейчас бьётся за бюджет, и один из путей решения проблемы я ему подсказал ещё в первые дни: конфискация имущества екатерининских орлов. Разумеется, полезные деятели екатерининской эпохи не пострадали: Румянцев, Суворов, Безбородко… все они служат, как и служили, а вот Орловы, Потёмкин и прочие пошли под суд и полную конфискацию наворованного, причём не только у них, но и у многочисленных родственников и прихлебателей. Семьям екатерининских фаворитов и их родственников оставлялось имущества ровно столько, сколько было до вхождения в фавор. За полгода в казну вернулась чудовищная сумма: около шестнадцати миллионов рублей. Правда, большая часть баснословной суммы была почти неликвидной — земли, крепостные, здания в провинции, вдалеке от городов. Но почти три миллиона были в деньгах, драгоценностях и в золоте. Остальные четыре миллиона — это оценочная стоимость украшений, одежды, коней, оружия и прочего вполне ликвидного имущества. Реализовать всё это добро решили через верных людей в иностранных государствах, в основном восточных: Персия, Турция, Балканы. Богачи там щедрые, на блескучие наряды падкие. Ещё значительный рынок — Австро-Венгрия и Испания. Здесь тоже обитают зажиточные граждане. В скандинавские страны не предлагали ничего — нищеброды.

Но это временная мера. Какие бы миллионы ни пришли в страну, они непременно будут потрачены. Нужны источники постоянного притока средств, основанные на производстве — сельскохозяйственном, промышленном, торговом, научном. Главное, чтобы мы сами увеличивали своё богатство.

Очень дельное предложение внёс Румянцев. Он предложил переселить значительное количество крестьян, из числа конфискованных у временщиков, в южные районы, недавно освобождённые от татар. Делать это решили на принудительно-добровольной основе, впрочем, давая значительные льготы: бесплатное обеспечение тягловым и продуктивным скотом, сельскохозяйственными инструментами, семенами. И освобождением от налогов в течение трёх лет. То есть привилегии, которые в моей истории щедро давали иностранным переселенца, а русским не давали совсем, или давали, но крайне скупо.

Для обеспечения крестьян сельхозинвентарём решили построить несколько угольных шахт у реки Донец и три завода в Кривом Роге у реки Ингулец. В этих местностях имеются большие залежи превосходной железной руды и в достатке неглубоко лежащего каменного угля. Но пока строятся заводы, задачу изготовления плугов, борон и прочего, возложили на заводы в Туле — они ближе к местам, куда будут двигаться переселенцы.

Инспектировать строительство заводов поставили меня.

Для начала я встретился с инженерами и попросил показать мне планы строительства и перечень оборудования необходимого на новостроящихся предприятиях. Оказалось, что планов как таковых нет. В это время принято всё строить «по месту», и по ходу действия возводить необходимые здания и сооружения. Я объяснил, что нужно создать типовой план, учитывающий все потребности будущего производства, и потом применять его на месте. Такой подход даёт значительный выигрыш во времени и силах, хотя бы, потому что один инженер запросто сможет вести работы на двух-трёх стройках, поскольку все применяемые решения типовые, и все детали стандартизированы. Заботиться придётся лишь о каких-то местных особенностях, применяясь под них.

Собравшиеся инженеры со стажем сначала слушали меня снисходительно, но по ходу разговора согласились с полезностью такой тактики. Началась совместная работа по составлению перечня всего необходимого для строительства и дальнейшей работы, и планирования: где заказать необходимое оборудование, как доставить от места изготовления на строительную площадку.

Я же занялся проектированием воздушного конвертера и мартеновской печи. Кислородного конвертора мне не создать: негде взять кислорода. Придётся использовать воздух для продувки, а потом бороться с азотом.

И вот среди этой суеты я столкнулся с совершенно тупой проблемой — местная знать принялась меня травить. Где бы я ни появлялся, тут же за спиной начиналось какое-то дурацкое хихиканье, перемигивания, перешёптывания. Я старательно не обращал на происходящее внимания: рано или поздно кто-нибудь нарвётся, и уже не я стану инициатором скандала, а они.

Так и случилось. В Главном Артиллерийском управлении я решал текущие проблемы с постановкой на вооружение дивизионной пушки-гаубицы, и как раз в коридоре беседовал в коридоре с генерал-лейтенантом Кукориным и его офицерами, когда за спиной послышался диалог:

— Ваше высокоблагородие, не подскажете, где найти полковника Булгакова?

— Ах, сортирный полковник? Вон, беседует с генералом.

Ах вот как? Обращаюсь к генералу:

— Ваше превосходительство, разрешите поговорить с теми тремя субъектами?

— Да-да, голубчик.

Кукорин ещё не понял что происходит. А происходит немыслимое: трое балбесов оскорбляют старшего по чину в присутствии целого генерала!!!

Поворачиваюсь: в пяти метрах от меня стоит растерянный сержант Синего кирасирского полка и три пехотных капитана. Любопытно, что пехоте делать ГАУ? Офицерики нагло ухмыляются мне в лицо, мол, против троих у тебя кишка тонка.

— И кто тут сортирный полковник? — не меняя выражения лица, любопытствую я.

— Разве это не ясно? — ещё шире ухмыляется один из них.

— Совершенно неясно. Извольте оставить свои шарады и говорить прямо, как подобает офицеру. Я слушаю.

— Сортирный полковник это вы. — не стирая с лица наглой ухмылки отвечает капитан.

— Это ваше личное мнение, или его ещё кто-то разделяет? — спокойно интересуюсь я.

— Это общее мнение всего общества. — отвечает второй.

— Даже так? А вы, молчаливый господин, тоже придерживаетесь того же мнения? — поворачиваюсь я к третьему капитану.

— Совершенно придерживаюсь.

— Ну что же, господа наглецы, я вынужден вызвать вас на дуэль.

— Кого из нас?

— Всех трёх. Вы, как я вижу, на войне не бывали, откуда вам знать, что русский офицер бьётся с любым количеством врагов.

На мундирах капитанов действительно нет ни одной награды, значит, за все годы службы они ни разу не бывали не то что в бою, а и даже в зоне боевых действий. Ага, проняло. Рожи раскраснелись, ноздри раздулись. Боевые бычки, право слово!

Привлечённые шумом вокруг собрались офицеры ГАУ, причём зная меня как неплохого специалиста в области артиллерии, они на моей стороне, а трёх паркетных шаркунов они похоже видят впервые. Почему паркетных? Это видно по мундирам: обычно у офицеров, особенно пехотных полков, мундиры сшиты из дешёвого сукна посредственным портным, а то и на солдатской швальне[51]. Эти же капитаны одеты в явно очень дорогие мундиры тончайшего сукна, галуны, позументы и прочие блёсточки на них — самого высокого качества.

— Кто вы такие? Немедленно представьтесь! — вмешивается генерал Кукорин.

— Капитан князь Голконский Владимир Михайлович, командир третьей роты третьего батальона Кексгольмского полка. — рекомендуется главный в тройке.

— Капитан Пршебыславский Кшиштоф Лешкович, командир третьей роты второго батальона Кексгольмского полка — второй.

— Старший лейтенант Иванов Иван Сидорович, командир второй роты третьего батальона Кексгольмского полка.

— За какой надобностью вы оказались в Главном Артиллерийском управлении?

— Мы пришли навестить нашего друга.

— Назовите его имя и должность!

Молчание.

— Мне всё ясно, Юрий Сергеевич. Эти бретеры пришли спровоцировать Вас на дуэль и убить. Как старший по званию и возрасту я запрещаю эту дуэль и отдаю злодеев под стражу. Кроме того, Вы, Юрий Сергеевич, полковник гвардии, персона имеющая статус генерала армии. Дуэль с лицами ниже Вас чином просто невместна. — принимает решение Кукорин.

— Господин генерал-лейтенант, разрешите высказать свои соображения?

— Слушаю Вас, Юрий Сергеевич.

— Иван Давыдович, — я говорю спокойно, но мои слова отчётливо слышны всем присутствующим, такая вокруг царит тишина — Я уже давно обратил внимание на смешки и шепотки за моей спиной. Точно так же придворные лизоблюды травили Его императорское величество, в бытность его цесаревичем. Сейчас принялись травить меня, а если фокус получится, возьмутся за других людей, близких Его императорскому величеству. Как видите, это ещё не заговор, но весьма неприятная тенденция.

— Что же Вы предлагаете?

— Разрешите всё же провести дуэль: я один против троих этих. Те, кто их науськал, должны знать, что ответ будет жёстким. А следующие дурачки уже побоятся задирать человека способного дать отпор. Вы же видите, в одиночку эти шавки на человека не нападают. Обещаю, что после дуэли они будут иметь достаточно сил, чтобы ответить на вопросы следователей.

— Кого ты назвал шавками? — взрывается поляк.

— Вас троих. Можете продолжать тыкать — все убедились, что все вы невоспитанное быдло. И не трудитесь сорить словами, пусть нас рассудит оружие. Что вы выбираете? Шпаги?

— Не шпаги! Пистолеты!

— Видите, Ваше превосходительство, — поясняю я Кукорину — эти господа ещё и весьма осторожны. Знают, что я недурно владеют шпагой, вот и выбрали другое оружие.

— Но их трое!

— Ничего страшного, Ваше превосходительство. Их трое, значит у них три пистолета. Я один, пусть у меня тоже будет три пистолета. Справедливо?

— Нет! — вскрикивает князь Голконский — Всем известно, что у вас многозарядный пистолет.

— Ах да, я забыл сказать, что возьму три обычных офицерских однозарядных пистолета. Такой расклад устраивает?

— Да.

— Стреляться будем немедленно, в сквере, на берегу канала. Устраивает?

— Устраивает.

— У вас пистолеты имеются?

— Да.

— А вот у меня нет. Господа офицеры! — возвышаю я голос — Не одолжите ли мне три пистолета?

Минута, и пять пистолетов протянуты мне.

— Благодарю от всей души, господа, но пистолетов нужно только три. Прошу не обижаться тем, кому я откажу.

— Мой пистолет нарезной, бьёт очень далеко и очень точно. Пристрелян по центру. — шепчет мне подполковник с совершенно седой головой — У поручика Атрашкевича и штабс-капитана Логинова такие же пистолеты. Прошу Вас, выберите их.

Офицеры согласно кивают головами, а владельцы худших пистолетов просто убирают свои.

— Благодарю вас, товарищи!

Мои противники в это время проверяют зарядку своих пистолетов. Ко мне подходит генерал:

— Юрий Сергеевич, Вы уверены в своих возможностях?

— Абсолютно, Иван Давыдович. Я регулярно тренируюсь в стрельбе и стреляю вполне прилично.

Это правда. В той жизни я учился в Саратовском «Химдыме»[52]. Кроме всех остальных нагрузок, курсанты были обязаны не просто заниматься спортом, а получить спортивный разряд не ниже второго, а ещё лучше — звание мастера спорта по одному из выбранных видов спорта. Я выбрал пулевую стрельбу. Надо сказать, что в нашем училище к этому вопросу подходили с исключительно практической точки зрения: стрельба рассматривалась исключительно как прикладной вид подготовки, и мы стреляли только из боевых видов оружия: винтовки Мосина и Драгунова, карабина Симонова, пистолетов Стечкина, Макарова и Токарева. Была у нас и секция спортивной стрельбы, но я там не бывал. Я очень полюбил ПМ. Удобный, прикладистый, точный, надёжный. Никогда не слышал об отказах или поломках Макарыча. У пистолета очень мягкая отдача, высокая точность… Тут я, пожалуй, уточню: когда я говорю о высокой точности, то имею в виду сравнительную оценку среди пистолетов одного класса: массовое, относительно дешёвое личное оружие офицеров, ценных армейских специалистов и конечно же, сотрудников милиции, а сейчас — чинов полиции. В этой нише ПМ проявил себя с самой лучшей стороны. Есть пистолеты точнее, дальнобойней, мощнее? Разумеется, есть. Но, как правило, это либо более тяжёлые, либо более габаритные машинки. А те, что совпадают и по весу и по габаритам, стоят сильно дороже, иногда в несколько раз.

Это как сравнение СССР и России с другими странами: все привыкли сравнивать средний уровень жизни нашего населения с уровнем жизни привилегированных классов самых развитых стран мира. Разумеется, в этом случае превосходство отнюдь не на нашей стороне.

В училище я получил первый разряд, хотя мог бы добиться и звания мастера спорта, но не сложилось, причём по моей вине: когда возникала дилемма: ехать на соревнования или в отпуск, я неизменно выбирал отпуск.

Уже здесь я привык регулярно стрелять из пистолетов, и достиг очень неплохих результатов, что немудрено: я ведь владею методиками стрельбы, ушедшими вперёд на полторы сотни лет.

В общем, я решил поразить своих противников с дальней дистанции, на которой они просто не умеют стрелять.

— Остался последний вопрос. Кто хочет быть секундантом полковника Булгакова? — спрашивает генерал Кукорин.

Руки поднимают три офицера, предложивших мне оружие. Остальные, видя это, опускают руки. Похоже подполковник здесь в большом авторитете.

— Кто согласится стать секундантами господ Голконского, Пршебыславского и Иванова?

Молчание.

— Хорошо. Секундантом полковника Булгакова станет подполковник Терентьев, а секундантами Голконского, Пршебыславского и Иванова станут господа Атрашкевич, Логинов, и уж коли никто более не желает им ассистировать, то и я. Возражения имеются? Нет? Тогда выдвигаемся! — подводит итог генерал.

В сквере генерал остановил нас:

— Господа, мы не выяснили важный вопрос: по каким правилам будет происходить дуэль?

— Меня бы больше устроил вариант с приближением и остановкой[53]. — задумчиво проговорил Иванов, а его соратники молча кивнули.

— Ваше мнение, господин полковник?

— Мне безразлично. Раз мои противники выбрали такой вариант, я соглашаюсь. Я обещал передать следователям этих господ со слегка попорченной шкуркой, я выполню обещание.

— Сейчас в тебе будут три дырки! — снова взорвался поляк. Кстати, из этой троицы он кажется наиболее подготовленным, надо его валить наглухо и первым.

— Любопытно, из какой глуши выползла в Петербург эта неотёсанная деревенщина? — повернулся я к своему секунданту — Господин подполковник, напомните мне проверить, а дворянин ли этот невоспитанный мужик?

Поляк собирался что-то сказать, но его оборвал генерал:

— Извольте замолчать, господин Пршебыславский! Я тоже стал испытывать сомнения в вашем праве находиться в обществе благородных людей.

Поляк заткнулся.

Тем временем секунданты провели две линии на расстоянии пятнадцать шагов и ещё две линии на расстоянии десять шагов от первых линий.

— Господа, напоминаю, что вы становитесь на первой линии, на расстоянии тридцать пять шагов от противника. — объявил генерал — По сигналу «Сближаться» вы имеете право открывать огонь с места или приближаться к противнику прямо или зигзагом, но не далее второй линии. Если вам понятно, поднимите левую руку.

Мы дружно подняли левые руки, и наши секунданты отошли с линии огня.

— Сближаться! — скомандовал генерал.

Вот противники пошли мне навстречу, а я остался на месте. Поднимаю пистолет, выцеливаю поляка. Бах! Сквозь быстро рассеивающееся облачко дыма вижу, как поляк рухнул лицом вниз. Пистолет отлетел в сторону, а сам он, скрючиваясь в позу эмбриона, ухватился обеими руками за пах. Отбрасываю пистолет в сторону, выхватываю другой. Теперь я выцеливаю Иванова: он уже ловит меня стволом. Бах! Бах! С моей головы слетает кивер, хорошо, что я отстегнул подбородочный ремешок, иначе получил бы болезненный удар в горло. Между тем, Иванов хватается за правое плечо: я угодил куда целился, чуть ниже погона. Отбрасываю разряженный пистолет и вытягиваю из-за пояса третий… Чёрт, как растянулось время! Я не успеваю, категорически не успеваю!!! Князенька встав почти у линии, навёл на меня свою пушку. Бах! Я всё же оказался быстрее: Голконский роняет своё оружие и оседая на землю держится за неестественно изогнутую правую руку.

— Полковник Булгаков, вы обязаны оставаться на месте ещё минуту, дабы дать возможность противникам сделать ответный выстрел. — громко напоминает генерал.

Выпрямляюсь и картинно стою, глядя как мои противники корчатся передо мной. Спустя минуту, к раненым подходят офицеры и господин в характерном сюртуке: в таких здесь ходят лекари. Молодцы артиллеристы! Не забыли вызвать лекаря, и он вовремя успел на место событий. Поднимаю брошенные пистолеты, и меня окружают офицеры:

— Юрий Сергеевич, это феноменально! С такого расстояния, почти не целясь, Вы, поразили всех! Я уже не говорю о скорости, с которой Вы стреляли! — захлёбывается от восторга поручик Атрашкевич.

— Спасибо на добром слове, господин поручик, однако виноват, не знаю Вашего имени-отчества.

— Семён Семёнович!

— Благодарю, Семён Семёнович, примите ваши пистолеты, они спасли мне жизнь. А как там мои противники?

— Как Вы и обещали, все живы. Только непонятно что с Пршебыславским, лекарь как раз над ним хлопочет. Иванову Вы прострелили плечо с переломом ключицы, а Голконскому перебили кости правой руки выше локтя. Блестящий результат!

— Господа офицеры, — объявляю я — по случаю состоявшегося события приглашаю всех вас отметить его. Где здесь ближайшее приличное заведение? Ваше превосходительство приглашаю особо! — щёлкаю каблуками перед генералом и изображаю кивком короткий поклон.

— Принимаю приглашение, тем более что служебный день подошел к концу. — кивает генерал — Посыльного с сообщением о произошедшем я уже отправил, личный доклад начальнику Генерального штаба сделаю завтра с утра.

Мы уже двигались по Фонтанке, когда нас нагнал давешний сержант:

— Ваше превосходительство, разрешите обратиться к полковнику Булгакову! — закричал он заходя сбоку и пытаясь на ходу отдать честь.

— Обращайся. — остановился генерал.

— Ваше высокоблагородие! Сержант кирасирского Ея величества полка Рокотов. Я послан уведомить Вас, что офицерское собрание кирасирского Ея величества полка одобрила Вашу сюиту и просит назначить день и час, когда они смогут чествовать Вас. Что им передать?

— Благодарю за добрую весть, господин сержант, передайте командиру и офицерскому собранию, что в воскресенье, в час пополудни я буду у них.

Застолье с офицерами ГАУ удалось: все были свидетелями, как ссоры, так и её результатов.

— И всё же мне интересно, господа, каким образом совершенно посторонние люди беспрепятственно пришли в военное учреждение и по всей видимости собирались преспокойно уйти выполнив своё чёрное дело. — кипятился генерал Кукорин.

— Увы, Иван Давыдович, таковы современные нравы во всех армиях мира. Если не возражаете против доброго совета, то рекомендую Вам ввести в своём учреждении систему пропусков.

— В чём её смысл?

— У сотрудников постоянного состава должны быть постоянные пропуска в виде картонной карточки с текстом, который вы определите. Переменный состав, к коему отнесём прикомандированных и временных сотрудников, получают пропуск другого цвета, с другим текстом. И наконец, приходящие должны получать разовый пропуск. На входе и выходе пропуска должны неукоснительно регистрироваться в специальные журналы включая время прихода и ухода, а временные ещё и с указанием цели посещения и отметкой лица, которое посетили о времени окончания визита.

— Пожалуй, это стоит попробовать.

— И ещё деталь: вахтёрами назначайте самых подозрительных и неуступчивых из нижних чинов и унтер-офицеров, и ни в коем случае не наказывайте их по первой же жалобе обиженного посетителя. Обещайте таким что угодно, хоть повесить наглого стража, но на самом деле не одёргивайте их.

— Да, я понимаю.

Пока мы беседовали, половые накрыли сдвинутые столы, и все прекрасно разместились. Впрочем, и разместиться было легко: нас всего-то двадцать один человек, включая меня.

— Господа! — провозгласил первый тост генерал Кукорин — Я знаю господина полковника ещё с тех времён, когда он, будучи поручиком, выполнял работы по обустройству водоснабжения и канализации в императорских резиденциях. Разные бездельники могут говорить что угодно, но я хочу обратить ваше внимание на сложность и новизну чисто технической части работы, которая была проведена под руководством Юрия Сергеевича. Мы все здесь работаем со сложной техникой, нам привычны сложные расчёты, поэтому мы способны понять высоту полёта технической мысли. Да, тема неаппетитная, но я знаю, что моряки, проектирующие новые корабли очень заинтересовались результатами трудов Юрия Сергеевича. Итак господа, я хочу поднять тост за способность каждого из нас смело принять любой вызов, за решимость преодолеть стоящую перед нами техническую проблему какой бы она ни была, потому что именно в этом и заключается наше служение Отчизне.

Отлично сказано! Все встали, подняли бокалы и все чокнулись со мной. Я был тронут едва ли не до слёз. Пришлось говорить ответный тост:

— Иван Давыдович, господа. Я вовсе не желал произошедшего сегодня скандала, я огорчен тем, что мне пришлось стрелять в русских офицеров, но есть высшие соображения, которым мы обязаны подчиняться. Одно из таких соображений, а именно защита чести Его императорского величества, в которого сквозь меня целили эти несчастные, заставила меня применить силу. Я рад, что вы все единодушно и искренне поддержали меня. Я горжусь нашим товариществом, нашим братством. За вас мои дорогие товарищи!

Было много тостов, много добрых слов, и наконец на правах моего знакомца, ко мне с мандолиной подошел Атрашкевич:

— Дорогой Вы наш Юрий Сергеевич! Мы безмерно ценим Ваши таланты, однако не обессудьте, но есть с Вашей стороны упущение перед всей артиллерией.

— Помилуйте, Семён Семёнович, неужто проект пушки-гаубицы оказался негодным?

— Отнюдь! С артиллерией всё в порядке, а вот артиллеристов Вы забыли.

— Каким же это образом?

— Вы даже каким-то кирасирам написали целую сюиту, а своим товарищам, артиллеристам, не подарили ни одной песни! Нехорошо, Юрий Сергеевич! — с преувеличенной печалью, едва ли не роняя слезу говорит Атрашкевич. Офицеры улыбаются глядя на комедию, что мы перед ними разыгрываем.

— Коли так, позвольте мне срочно исправить досадное упущение! — киваю я и беру гитару — Слушайте марш артиллеристов:

Марш, что называется, зашел. Офицеры быстро переписали слова, разобрались по голосам и вскоре уже слаженно грохотали:

— Славная песня! — бросился пожимать мне руку генерал Кукорин — Никогда не слышал песни лучше! Клянусь спасением души, эту песню будут петь все русские пушкари на поле боя, в застолье с друзьями и дома для души! Ах какая славная песня! Выпьем за песню и её автора, господа!

Присутствующие дружно подняли бокалы. Кукорин, поставив пустой бокал на стол задумчиво добавил:

— Однако песня слишком хороша для одного лишь Главного Артиллерийского Управления. Согласитесь, господа, её будут распевать все артиллеристы России, а может и не только России. Юрий Сергеевич, нет ли у Вас другой песни, поскромнее, чтобы она стала только нашей?

Я задумался. Гениальная песня на эту тему только одна. Хороших много, но они либо жёстко привязаны к историческим датам, либо в них наличествуют анахронизмы вроде ракет и самолётов. Да, кажется есть. В нашей дивизии был артполк, и я частенько слышал через забор, как они чаще других пели на построениях строевую песню. Что же, спою её, совсем чуть-чуть изменив слова:

Песню оценили, и через короткое время слаженным многоголосьем выводили припев: