Таганай

Глава пятая. Утро на холме и ночной лес

Шакулин медленно всходил по ступеням управления, не спеша расставаться с ощущением летней утренней свежести, царившей на улице. Еще совсем неяркие почти прозрачные лучики солнышка приятно освещали ясное голубое небо.

Рядом с главным входом стояли какие-то два человека, оживленно обсуждавшие жутко актуальную для них тему. Шакулин еще подметил про себя, что никогда их здесь не видел, хотя мало ли людей бывает около здания конторы, он не обязательно должен всех знать. Бросив последний взгляд на улицу, лейтенант преодолел завершающую из восьми ступеней крыльца, и направился было к двери, когда сзади его окликнул Листровский.

– Сергей, скорее в машину! – капитан стоял рядом с черной «Волгой», всем видом показывая, что дело срочное.

– А что случилось, Евгений Палыч?

– Давайте в машину, я не могу здесь орать для всеобщего сведения о том, что случилось.

– Понял, иду! – откликнулся Шакулин и устремился к машине.

«Волга» тронулась, сходу набрав приличную скорость.

– О, ничего себе! – удивился вслух лейтенант. – Мы на таких парах можем случайно за пределы города вылететь.

– Нам как раз за пределы города и надо, – проговорил Листровский. – Утром в лесу нашли еще одно тело, по косвенным признакам, это наш клиент.

Шакулин в раз переменился в лице, все приятное, с чего начинался его сегодняшний день, тут же улетучилось. Немного поразмыслив, он пощелкал передними зубами и спросил:

– Где нашли?

– Да, тут, недалеко, на окраине.

– Почти у города?

– Я бы вам сказал, где именно, только мало соображаю в названиях местных районов, совсем чуть-чуть осталось.

Шакулин в нетерпении покачался на сиденье.

– А вы уже были на месте, Евгений Палыч?

– Был, – твердо и как-то почти бесстрастно ответил Листровский.

Машина остановилась на окраине частного сектора, которым заканчивался в северо-восточную сторону Златоуст. Буквально в двадцати метрах от деревянных домов протекал ручей, за ним начинался длинный подъем вверх на лесистый холм.

– Нам туда, – Листровский показал пальцем на небольшую группу людей, толпившихся где-то на середины подъема, прямо на грунтовой дороге, проделанной за многие годы взбиравшимися на холм грузовыми машинами.

Из ближайшего огорода пропел петух.

Лейтенант огляделся вокруг. Примерно восемь-девять домов в один ряд образовывали эту окраинную улицу. Рядом с одним из них на лавочке сидела пара старушек, видимо, растревоженных событиями, происходящими у них под носом. Сам холм был достаточно густо одет в пальто из высоких сосен, неподвижно стоявших ввиду полного отсутствия ветра. Каменистый ручей, шириной в два-три метра, протекавший прямо у подножия, образовывал как бы естественную границу между территорией, занятой людьми и территорией, где люди еще не могли чувствовать себя, как дома. Потому что, то была не их территория, то была территория, принадлежавшая лесу.

Шакулин снова взглянул на обозначенную Листровским минуту назад группку людей.

– Надо же, зверюга! Так близко подобрался! – еле слышно, для себя самого, проговорил он.

Капитан, расслышавший слова, только бросил на коллегу внимательный взгляд. Они зашагали наверх.

На небольшой полянке чуть в стороне от дороги, ведущей в подъем, лежало тело мужчины лет сорока. Точнее лежало то, что от него осталось. Вся область живота была буквально выедена, все внутренности перемешаны. Ноги и руки же – абсолютно целы, а вот на лице виднелись отчетливые глубокие ссадины и огромных размеров синяк с шишкой в районе виска.

Шакулин, видевший этот труп впервые, разглядывал его с каким-то человеческим сочувствием, чуть сморщив лицо, он стоял с непроизвольно сжатыми кулаками.

– Вы всегда так реагируете на трупы? – спросил Листровский.

Выдержав небольшую паузу, достаточную для того, чтобы Шакулин сообразил, как он сейчас выглядит со стороны, лейтенант ответил:

– Ну, все равно как-то… Неприятно, что ли. Я пока не научился не реагировать на подобные вещи.

– Не научились, значит, реагировать, – прокомментировал Листровский. Капитан покачал головой, скептически сжав губы. – Это хорошо, Сергей, что вы еще не научились. – Листровский немного помолчал и добавил: – Когда научитесь, уже поздно будет.

– В каком смысле? – резко повернулся к нему Шакулин. – Поздно для чего?

Их прервал подошедший откуда-то сзади человек, достаточно полный, но не настолько, чтобы считаться толстым, с небольшой лысиной на макушке, но не настолько, чтобы называться лысым.

– Прошу прощения, товарищи, – сказал он чуть виноватым тоном, намекая на то, что ему неудобно влезать в их разговор.

– А, Василий Борисович! – откликнулся Шакулин. – Вот, познакомьтесь, Евгений Палыч, это наш главный в городе судмедэксперт, Альшанин Василий Борисович.

– Мы уже знакомы, лейтенант, – совершенно без эмоций сказал Листровский. – Мы утром здесь встречались.

– Да? Ну, ладно, – чуть смутился Шакулин.

Листровский развернулся к доктору:

– Вы обнаружили что-то новое?

– Ну, не совсем, товарищ капитан. Просто теперь я могу примерно рассказать, как все происходило.

– Очень любопытно, – подстегнул его Листровский.

– По-видимому, жертву сначала оглушили. Вот смотрите, – Альшанин показал на лицо трупа. – Этот синяк и ссадины от удара об ствол сосны. Его сначала толкнули на ствол. Очень сильно толкнули.

– Может быть, швырнули? – вставил Шакулин.

Альшанин с легким недоверием посмотрел на лейтенанта:

– Ну, может быть, и швырнули, хотя, чтобы так швырнуть, нужна немалая сила.

– То-то и оно! – продолжил Шакулин. – Силы у этого, как бы его назвать, субъекта, предостаточно.

Листровский уловил, куда клонит коллега, и решил перебить его, пока разговор не перешел в плоскости сверхъестественных сил:

– Его точно толкнули именно на ствол, то есть не могли оглушить палкой или дубиной? – обратился он к медэксперту.

– Да, это точно, – Альшанин подошел к ближайшей сосне и похлопал по ее коре. – Вот здесь, – он указал пальцем область на стволе, – есть следы крови и фрагменты кожи.

Листровский согласно покивал головой и обвел взглядом поляну в поисках места, куда можно было бы присесть. Присаживаться было особенно некуда.

– Ясно, – уже как бы без интереса произнес он. – Значит, жертва двигалась по дороге вниз…

– Да, он спускался с холма, судя по следам, – поспешил добавить Альшанин.

– И тут наш, как его назвал Сергей, субъект накинулся на пострадавшего, так?

В этот момент, находившийся неподалеку незнакомый капитан милиции, по-видимому, слышавший, о чем говорят кгбэшники с судмедэкспертом, крикнул кому-то из стоявших на дороге:

– Эй, Андросов, сюда иди! Сейчас он вам расскажет, – обратился он уже к чекистам, – что и как тут было.

К незнакомцу подбежал молодой лейтенант милиции, и после жеста первого, иди мол, этим людям нужны твои данные, подскочил к Листровскому, признав в том главного.

– Лейтенант Андросов! – как-то излишне бойко отсалютовал он, так, что Листровский невольно отклонил голову назад при столь громких звуках.

– Это наш местный следопыт, – Альшанин решил взять инициативу на себя. – Мышь от тушканчика различит.

– Здесь есть тушканчики? – осведомился Листровский.

– Нет, здесь их нет, – все так же бойко выдал Андросов. – В Казахстане есть, я из Павлодара родом.

– Понятно, – холодно перебил его Листровский, которому уже начали надоедать молодые и ретивые лейтенанты этого города. – Что вы можете сказать о том, как здесь развивались события?

Андросов проследил взглядом весь путь движения жертвы от дороги к тому месту, где сейчас лежало тело, по крайней мере, так показалось Листровскому, после чего решил начать:

– Этот человек спускался по дороге, следы ведут вниз, причем почти с самой верхушки холма. Ветра ночью не было, так что пылевые отпечатки ног хорошо просматриваются. Затем его, видимо, напугал э-э-э… – Андросов не мог подобрать определения субъекту, который напугал жертву. – В общем, убийца.

Листровскому подумалось, что слово «убийца» здесь несколько утрированно, оно очеловечивало того, кто мог пойти на такое зверство, хотя сам факт того, что их неведомому субъекту подобрали новое определение, его немного развеселил. Еще один термин, который он сможет использовать при написании рапорта в Москве – «убийца».

Андросов продолжал:

– Пострадавший кинулся бежать влево по ходу своего движения, но нападавший его настиг и толкнул на ствол. – Андросов посмотрел на Альшанина, который утвердительно кивнул.

– Хорошо, а почему пострадавший побежал именно в левую сторону от дороги? – начал свой расспрос Листровский, мало удовлетворенный тем, что и так было очевидно. – Почему не вправо, не обратно наверх, не, наконец, вниз по склону, что более логично, к человеческому жилью?

– Видимо, убийца преградил ему путь, – ответил Андросов.

– Следы, – Листровский кивнул на дорогу. – Вы нашли там следы… нападавшего?

– Ну, трудно четко сказать, – слегка потупился Андросов. – Наверху холма – только отпечатки обуви пострадавшего, а здесь все затерто, много всяких ботинок.

– Звериные следы, вы находили? – решил вмешаться Шакулин.

Листровский снова посмотрел на своего партнера оценивающим взглядом, но тут же перевел глаза на Андросова, ему самому было любопытно, имелись ли отпечатки звериных следов на дороге.

– Да, нет, – поразмыслив, сказал Андросов. – Звериных лап не было.

– А каких-нибудь необычных следов, вы не заметили? – не унимался Шакулин.

– Хорошо, лейтенант, вы свободны, – вставил Листровский. – Можете идти.

Андросов, взяв под козырек, рысцой убежал к той группе, от которой двумя минутами ранее отделился.

Шакулин недовольно взглянул на спину капитана, уже успевшего от него отвернуться, показывая тем самым, что возражения по поводу принудительного окончания расспросов местного следопыта не принимаются.

– Так, как вы сказали, Василий Борисович, в четыре произошло убийство? – Листровский уже втянулся называть произошедшее здесь зверство – убийством, а сделавшего это – убийцей.

– Да, определенно, капитан, в четыре, ну может быть пол пятого утра, где-то в этот промежуток.

– Хорошо, вы тоже можете быть свободны. – Да, кстати, Василий Борисович, а что Вы думаете по этому поводу? У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы мог такое совершить?

– Ну-у-у…э, – замялся Альшанин.

– Это ведь уже восьмой труп, найденный здесь с начала года, при столь странных обстоятельствах. – Листровский как будто специально заглядывал прямо в глаза доктору, словно пытался там отыскать тайные сведения. – Предыдущие семь, тоже вы обследовали?

– Да, товарищ капитан, тоже я. – Альшанин как-то замялся, его рот готов был говорить что-то, что могло бы заинтересовать чекистов, но разум пока еще не определился, надо ли это делать, поэтому сам Альшанин сжал плотно губы и глядел на труп.

Наконец, желание поделиться чем-то сенсационным с другими людьми возобладало над судмедэкспертом, и в процессе легкого кивка головой, выйдя из своей позы, Альшанин заговорил:

– Здесь такое дело, капитан.

– Ну, ну? – Листровский внимательно следил все это время за внутренней борьбой Альшанина слегка прищуренными глазами.

– В общем, получается, что жертвы были убиты разными, как бы это точнее сказать… способами, что ли.

– Способами? – удивленно переспросил Листровский, ожидавший услышать нечто иное и более определенное. – Что вы имеете в виду?

Альшанин опасливо огляделся по сторонам.

– Товарищ капитан, подъезжайте ко мне завтра, в любое время.

Листровский, чуть наклонив голову к плечу, все также сосредоточенно смотрел в глаза судмедэксперту, не спеша с ответом. Так продолжалось еще секунд пять, которых хватило для того, чтобы Альшанин совсем перестал понимать, куда ему деваться под таким взглядом этого московского кгбэшника, после чего капитан, спокойнейшим тоном произнес короткое «хорошо».

– Да, можете забрать со своими людьми труп, – вдруг снова повернулся капитан к Альшанину, а тот, только расслабившись, аж вздрогнул. – И еще не забудьте снять размеры челюсти.

– Да, я постараюсь сделать это, – согласился Альшанин, рукой призывая к себе двух парней с носилками, куривших возле небольшого крытого грузовичка.

Листровский, пощипывая губу, последний раз внимательно посмотрел на изуродованное тело. Странным было соседство этого мертвого человека, с живой зеленой травкой, неказисто расползавшейся вокруг бугристым лесным ковром.

– В одном, вы правы, лейтенант, – обратился к Шакулину Листровский. – Если это был зверь или звери, он должен был оставить следы на дороге. Но на дороге никаких звериных следов не найдено.

Они вышли на грунтовую «магистраль», идущую по склону холма, и подозвали лейтенанта милиции Андросова, попросив его четко показать следы жертвы на пыли. Отпечатки сапог оказались уже изрядно затертыми. Все-таки многие из примчавшихся на место происшествия утром, успели здесь побродить. Однако было хорошо видно, как следы пострадавшего в два шага вдруг сворачивали со своего начального пути влево от дороги, под деревья.

Листровский измерил взглядом примерную ширину запыленной части спуска, где теоретически могли быть оставлены отпечатки обуви, так как на твердом покрове из давно опавших сосновых иголок и шишек, мелких сухих веточек и сучков, и весьма плотно растущей травы, что-то искать бесполезно.

– Ширина дороги, метра четыре, – огласил он результат своих вычислений.

– Да, где-то так: четыре – четыре с половиной, – подтвердил местный следопыт.

Шакулин, ради пущей точности, провел сверку своими шагами, после чего, заметил вслух:

– Он мог бы перепрыгнуть.

– Извиняюсь, кто мог бы перепрыгнуть? – отреагировал Андросов, не уловивший смысл слов лейтенанта КГБ.

Листровский понял, что ему нужно снова перехватывать инициативу и переводить разговор на другую тему:

– А нет ли на дороге свежих следов от человеческих ботинок или сапогов, которые пересекали ее или сворачивали в том же направлении, что и жертва?

Следопыт немного подумал, прежде чем отвечать:

– Нет, ничего такого не было замечено. Разве что вниз по склону, но там все затерли еще с утра.

– Ну, понятно, понятно, – капитан отряхнул брючину в области колена от прицепившейся хвойной иголки и жестом показал, что следопыт может быть свободен, теперь уже окончательно.

Шакулин как-то рассеянно продолжал разглядывать пыль под ногами. Грузовичок, куда погрузили труп, взвыв при зажигании двигателя, медленно поехал к ручью. Альшанин и еще какой-то не особо приметный человек в штатском сели на заднее сиденье «москвича» и двинулись вслед за грузовичком. На дороге остались только три милиционера: следопыт, тот самый майор, что его подозвал, и еще какой-то, трудно было рассмотреть его погоны на таком расстоянии, но вел он себя не особо броско, наверняка не самая важная фигура.

– Ну, и что вы теперь думаете, Сергей?

Шакулин вытер соринку, попавшую в глаз, не спеша ответить на вопрос капитана:

– Эту дорогу можно легко перепрыгнуть.

Он решил не встречаться лишний раз взглядом с Листровским. Шакулин за это утро отчетливо понял, что капитан не считает его версию об оборотне, хоть на йоту правдоподобной, да, и вообще, кажется, считает ее смешной. В глазах Листровского, лейтенант, твердивший одно и то же, начинал выглядеть очень глупо.

– Даже человек мог бы перескочить пыльную часть спуска, не оставив следов, – добавил лейтенант.

– Вот это вы правильно подметили, – произнес Листровский.

– Не говоря уже о сильном… животном.

– Лейтенант, давайте лучше взглянем на это с более приземленных позиций. Мне кажется, что, учитывая все обстоятельства, наиболее правдоподобным было бы наличие все же человеческого фактора.

Шакулин понял, что его уже точно принимают за помешанного болвана, так как Листровский стал говорить какими-то научными терминами.

– Именно человеческого, – продолжил капитан. – Кто-то испугал потерпевшего, после чего он побежал внутрь леса. Значит, скорее всего, кто-то стоял либо на самой дороге, прямо перед пострадавшим. Либо кто-то мог выскочить на дорогу на некотором расстоянии. Например, метрах в двадцати ниже по склону, то есть там, где все следы затерты нашими безалаберными друзьями из милиции. А непродолжительная погоня свидетельствует в пользу того, что в нужном месте жертву поджидал второй злоумышленник. Можно даже предположить, что все было спланировано, и, испугавшись, потерпевший побежал прямо на второго.

Шакулину доводы показались вполне резонными, если бы не одно «но», поэтому он сейчас смотрел на Листровского удивленными глазами, в которых можно было прочесть непонимание, отчего капитан все время забывает важнейшую деталь.

– Извините, товарищ капитан, – после некоторой паузы начал Шакулин. – Но как быть с выеденным животом потерпевшего? Это же явный звериный почерк.

– Послушайте, лейтенант, – буквально процедил сквозь зубы Листровский. – Я знаю одно, кто-то в этой местности пытается воскресить этого вашего оборотня, если он когда-нибудь существовал. Кто-то намеренно обставляет все дело так, чтобы люди думали, будто в лесу орудует некое невероятное существо, которое якобы совершало нечто подобное сорок лет назад. Но даже если сорок лет назад здесь и жила какая-то тварь, то ее убили, вы это сами видели на фотографиях. Эту тварь застрелили. А уж рассыпалась она в ту же секунду в кучку праха или не рассыпалась, того нам знать не дано. Второй кадр можно было легко сымитировать. Так что давайте искать реальных преступников, живущих сейчас, а не гоняться за привидениями. Я ясно выразился?

Шакулин немного помедлил с ответом, переваривая дозу эмоций, выплеснутую на него Листровским.

– Честно говоря, Евгений Палыч, я не до конца понимаю вашу позицию. Вернее, я вообще ее не понимаю. Даже, если вы отметаете версию «моего» оборотня, совершенно очевидно, что в лесах объявился какой-то зверь-людоед огромной силы и, видимо, размеров. О каких реальных преступниках мы ведем речь в таком случае? Я не представляю, как можно провернуть такую подставку? Не представляю! – Шакулин решительно резанул воздух рукой. – При всем уважении к вам.

Листровский недовольно зыркнул глазами.

– Хорошо, лейтенант, давайте дождемся завтрашних результатов от встречи с Альшаниным.

При этих словах он отошел в сторону, пошарил в кармане и вытянул рукой уже изрядно помятую пачку сигарет.

Стояла восхитительная погода, плюс двадцать, ясный августовский день, не прохладно и не жарко. Красивые ровные сосны, разместившиеся на этом склоне в относительно разряженной обстановке, не так, как в самом лесу, одна на одной, поигрывали на солнце своими сочными темно-зелеными нарядами из иголок. По одной из таких красавиц, шебурша отслаивающейся пленкой коры, как бы припрыгивая, пробирался поползень. В поисках личинок мелкая пичуга в черно-белую крапинку, цепляясь коготками за ствол, поднималась все выше и выше.

Листровский наблюдал за птичкой, изредка вуалируя ее силуэт облачками сизого сигаретного дыма.

– А все-таки хорошо тут у вас, на Урале, – проговорил он, продолжая следить за почти скрывшимся в кроне сосны поползнем.

Шакулин только согласно слегка покачал головой, даже не посмотрев на своего начальника. Он скептически глянул на окружавшую их природу и с недовольным выражением лица снова погрузился в собственные мысли.

– А что там? – вдруг спросил Листровский, махнув рукой как бы за вершину холма.

– Там, там Таганай, долина. Хотите подняться? – без энтузиазма спросил Шакулин.

– Да, пожалуй, это было бы интересно.

Лейтенант молча показал, что раз так, то нет ничего проще, и жестом пригласил капитана начать движение.

– Это что-то вроде спуска в долину, – Шакулин обвел рукой все пространство перед собой, когда они через десять минут пути оказались на самом верху.

Листровский, видавший виды в этой жизни, чуть выкатив нижнюю губу, рассматривал раскинувшийся перед ним простор Таганая с явным одобрением. На его почти всегда пасмурном и сосредоточенном лице сейчас появилось некое подобие задорной улыбки, и он поспешил поделиться ею со своим молодым коллегой, понимая, что тот нуждается в каком-то подобном ободрении духа. Шакулин, обменявшись взглядом с капитаном, и уловив его настроение, тоже слегка улыбнулся и, подхватив манеру Листровского, мимикой показал ему что-то вроде: «Да, есть у нас такие дали!»

– Значит, это и есть Таганай? – голос капитана был максимально приветливым, насколько он вообще мог быть у него приветливым.

Пасмурные тучи, клубившиеся в голове Шакулина, развеивались. Он тоже, почти забыв про все, поглощал немного грустными глазами синеву высокого неба, мягкие очертания горного хребта, поднимавшегося по левую сторону и гряды низкорослых гор по правую сторону, ну, и конечно саму долину, неровным, как бы волнующимся морем, преимущественно хвойных деревьев, растянувшуюся посередине.

– Это только начало, отсюда всю долину не видно. Она достаточно серьезную площадь занимает. Только с вертолета можно рассмотреть. Горы слева – это хребет Большой Таганай. Та вот, самая первая гора называется Двуглавой сопкой, за ней Откликной гребень, последняя – самая высокая – это Круглица. А те, что справа, Средний Таганай, еще правее, горы Малого Таганая. Они пониже будут.

– Река? – капитан пальцем показал на водную преграду, протекавшую метрах в ста от обрыва, которым проваливался в долину их холм.

– Да, это Тесьма. Как раз, где-то с обратной стороны Откликного гребня берет начало, – Шакулин махнул рукой влево. – Река достаточно меленькая. Сами видите. Но весной может разлиться.

Листровский, все еще с довольным видом рассматривая течение горной речки, немного переменился в лице и слегка прищурил глаза, остановив свой взгляд в одной точке, как будто что-то вспомнил.

Вечером, сидя в своей служебной квартире, капитан набрал московский номер.

– Да, – сухо ответили в трубке.

– Листровский.

– Что, Евгений Палыч, у тебя сегодня, я слышал, новый эпизод произошел?

– Да, утром нашли труп, почти на окраине города.

– Все ближе и ближе, значит, подходит.

Листровский сделал небольшую паузу перед тем, как решиться перейти к теме, которая его волновала в первую очередь.

– Я тут узнал кое-что, товарищ полковник.

– У тебя есть доказательства, что это наш парень, капитан? – голос насторожился.

– Нет, таких доказательств у меня пока нет.

– Тогда, что?

– Сегодня выяснилась одна любопытная подробность. По словам судмедэксперта, жертвы были убиты двумя разными, как он выразился, способами.

В трубке повисла некоторая пауза.

– Ты хочешь сказать, наших парней там двое?

– Не знаю. Пока не знаю. Во-первых, неясно, что подразумевалось под двумя способами. Во-вторых, надо для начала встретиться с этим медиком тет-а-тет. Он по каким-то причинам не стал говорить при большом скоплении лишних людей. Видимо, ему действительно есть что показать.

– Когда ты с ним встречаешься, капитан?

– Завтра.

– Тогда завтра я жду твоего звонка.

– Понял. До свидания.

В телефоне пошли монотонные прерывистые гудки. Листровский в задумчивости не спешил класть трубку обратно на аппарат и продолжал их слушать. Все лампы в его квартире были выключены, и только из окна лился тусклый серый свет, остающийся на улице перед полным заходом солнца за горизонт.

Колямбо уже в десятый раз за последние пять минут посмотрел на часы. Шесть двадцать вечера. А никаких намеков на приближение к лагерю не замечается.

Снег перестал падать, низкие облака убрались подальше от Таганая. Где-то справа от тропинки в дебрях сосняка светила слегка обглоданная луна. Работа этой естественной лампочки сделала обстановку в лесу несколько приятней, однако, Колямбо по-прежнему с большим трудом мог различать предметы, находившиеся хотя бы в пятнадцати метрах от него.

Неувязка со сроками прибытия к лагерю как-то сразу заставила позабыть обо всех возможных видах страха. Мысли сейчас работали только в одном направлении: «Почему я еще не вышел к лагерю?»

«Ладно, давай посчитаем еще раз. От лагеря до Трех братьев мы шли два часа двадцать минут. Это, точно».

Он немного подумал.

«Хотя нет, не точно. Момент выхода из лагеря я не засекал. Ну, впрочем, неважно. Пусть будет, что мы шли два с половиной часа. Да, и при этом еще пару раз останавливались на минуту, а потом еще у развилки стояли минуты две. По идее, все это надо отнять».

– Ух, блин, – Колямбо недовольно буркнул под нос, неаккуратно шагнув левой ногой мимо тропы, прямо в сугроб.

«Так, еще раз. Если от Трех братьев я вышел в половину пятого. – Он тут же вспомнил Димку, лежащего на спине с искривленным от боли лицом. – То, значит, должен прийти к лагерю, условно, через два с половиной часа. То есть в семь. – Колямбо инстинктивно отодвинул рукав пуховика и посмотрел на часы. Все это он проделал на каком-то автопилоте, поэтому, сколько показывали стрелки, он не запомнил. – Но ведь сейчас я иду намного быстрее, без остановок».

Его внимание вдруг привлекла лежащая рядом с тропой увесистая, но достаточно изящная сосновая палка. При всем богатстве выбора она смотрелась как идеальная палка-отмахалка. В смысле, если что, то ей можно отмахнуться. Да, так, что мало не покажется. Колямбо поднял палку, мельком оглядев ее по всей длине, и, недолго думая, приспособил в качестве тросточки для прогулок.

«А может, я где-нибудь не туда свернул?»

«Нет, я не мог свернуть не туда, потому что никаких раздвоений тропы мне не встречалось. В общем-то. И кстати, когда мы шли к Братьям, я тоже не заметил каких-либо развилок, что подтверждает предыдущее».

«Значит, я иду правильно».

«И вообще, с чего ты взял, что лагерь должен был показаться, где-то в начале седьмого? Он будет в семь или чуть позже».

«Вот и все, так что пошли дальше. Уже скоро».

Колямбо посмотрел на часы теперь уже осознанным взглядом. Двадцать пять минут седьмого. Он вгляделся в темноту впереди него, пытаясь отличить хоть малейший блик от костра, который уже наверняка развели Юлька с Сапрофеней.

– Да, не видно там ничего!

– Семь, – почти гробовым голосом произнес Колямбо.

Это значило слишком много, поэтому он даже не стал дальше ни о чем думать. А просто встал посреди тропы и внимательно глядел на свои командирские часы. В положении стрелок на циферблате сейчас лежал весь мир. Другого мира у Колямбо не было, как и других часов. Вверху шумели ветви могучих елей и сосен, раскачивавшихся в такт прибытия стремительного ветра, разогнавшего с неба всякие остатки дневных туч. Вокруг лежал темноватый от недостаточной освещенности снег. А перед ним в кургане придорожного сугроба торчала только что воткнутая палка-отмахалка. Колямбо как-то удрученно уставился на нее, размышляя:

«Сюда бы еще одну палочку чуть выше центра прикрепить, перпендикулярно, и получилась бы вполне милая снежная могила».

Наконец, Колямбо закрыл часы ладонью и бросил взгляд назад, туда, откуда он только что пришел, туда, где через примерно два часа пути стоят Три брата, туда, где точно есть его товарищи. Он захотел вдруг посмотреть теперь и в сторону, куда надо было идти. Но все не решался повернуть голову. Отчего-то стало жутковато глядеть в это зловещее никуда, в которое он углублялся все больше, рискуя уже не вернуться.

Колямбо замер посреди тропинки, не в силах решить, двигаться ли ему дальше, или, пока не поздно, повернуть назад к Трем братьям. Его желудок сдавил легкий спазм, и он непроизвольно положил руку на живот, смутно припомнив, что последний раз нормально ел только утром. Но эта проблема сейчас казалась настолько ничтожной, что тут же вылетела прочь из головы, освобождая место для чего-то другого. И что-то другое, гораздо более страшное, чем раннее чувство голода, принялось медленно заполнять освободившееся мозговое пространство.

Колямбо сосредоточенно смотрел в ту сторону, где возможно всего в десяти минутах ходьбы ему наконец-то откроется лагерь. Юлька наверняка уже готовит на костре ужин, помешивая содержимое гигантского чана и периодически с озабоченностью поглядывает на одну из больших елей у тропинки, из-под которой должны показаться ее друзья, ушедшие утром на Три брата. Сапрофеня, скорее всего, просто без дела крутится вокруг Юльки и уж он-то вряд ли бросает ждущие взгляды на тропу, возможно, он вообще не знает, сколько сейчас времени, и ему даже в мысли не может прийти, что отряд Зубарева по всем обычным прикидкам давно должен был возвратиться.

Колямбо глубоко вздохнул, стараясь сделать это не очень громко. Никакого отсвета от костра впереди он так и не приметил, а идти ли ему дальше или все-таки двинуться назад, так и не решил. Он гнал прочь мысли о том, что все-таки в темноте где-то перепутал дороги и потерялся. Да, и как-то чисто интуитивно ему казалось, что путь верен.

«Вот, только сроки не очень вяжутся». – Колямбо взглянул на часы, показывавшие почти безнадежные семь десять.

Если он все же идет правильно, то скоро с правой стороны лес должен поредеть, местами начнет проглядывать так хорошо знакомый курумник. Если же такого не произойдет, значит, он действительно заблудился, и нужно будет со всех ног мчаться назад, внимательно разглядывая окрестности, чтобы не пропустить ту самую роковую для него развилку. А ведь дальше будет все темнее и темнее.

«Ладно, идем!» – Он вытащил из сугроба свою палку-отмахалку, случайно нащупав на конце острый, но твердый сучок. И взяв ее таким образом, чтобы при ударе палка приземлилась на поверхность врага аккурат только что освоенной зазубреной, осторожными шагами пошел вперед.

Сейчас Колямбо чувствовал уверенность в том, что делает. Не важно, что глаза напряженно вглядываются в темень лесного пространства, а уши локаторами выхватывают малейшие звуки необычной тональности. Пока он управляет ситуацией, а не ситуация им, и пока что мозг работает в нормальном режиме, даже несмотря на то, что какой-то противный туман все больше и больше лезет в сознание.

Желудок снова пронзил спазматический приступ, но на этот раз Колямбо даже не дотронулся рукой до живота. Нет, сейчас он слишком занят, он слишком занят самым важным на свете мероприятием. Ведь если оно не увенчается успехом, разумом Колямбо сможет овладеть тот самый туман, клубы которого сделались на порядок темнее, а в их недрах стали прорезаться яркие линии электрических разрядов. Это нехорошо, это очень нехорошо. Если эта штука шарахнет, то наверняка услышат даже в пятке. Хотя нет. В пятке, кажется, всегда раньше других узнают последние известия. Недаром душа в периоды своего кризиса первым делом отправляется именно туда.