Та сторона мира

* * *

Колдобин на тротуаре было относительно мало, намного меньше, чем на не ремонтировавшейся много лет мостовой. Я быстро шел, надеясь, что тошнота пройдет, как только я окажусь достаточно далеко от подвала и всего того, что там произошло. На перекрестке я свернул налево, перешел через улицу, поймав себя на том, что машинально смотрю по сторонам, хотя уже много месяцев, а может быть, и лет колесо автомобиля не касалось здесь поблекшего и покрытого вмятинами асфальта. Пройдя еще триста метров, я свернул в широкие ворота и оказался во дворе. Дойдя до замшелой кирпичной стены, наверное еще середины двадцатого века, я протиснулся между ней и кузовом моего «бастаада». Я приложил большой палец к пластинке сенсора замка, дверца с шипением открылась; достав из кармана фонарь и пистолет, я бросил их на правое сиденье и уселся за руль. Вынув из бардачка бутылку «клуба» 1999 года, я сделал несколько глотков, смывая отвратительный осадок с десен и языка. Сделав еще глоток, я закурил первую за час сигарету и устроился поудобнее в кресле. Я чувствовал себя так, как могла бы чувствовать себя консервная банка, брошенная изголодавшемуся псу — пустым и дочиста вылизанным, лишенным всяческого содержимого. Посидев так с четверть часа, я закрыл дверь и положил палец на замок зажигания. Медленно выехав со двора, я прибавил скорости, потом, по мере приближения к центру и улучшающегося состояния мостовой, поехал все быстрее и быстрее. На перекрестке Семнадцатой и Сто двадцать третьей я вышел, купил пачку жевательной резинки и пластиковый стаканчик, после чего вернулся в машину, жуя резинку. Проехав еще немного, я остановился у телефонной будки и со стаканчиком в руке вошел в кабину. Вынув изо рта жвачку, я заклеил ею объектив под потолком, а затем, продырявив пальцем дно стаканчика, напялил его на микрофон. Бросив два цента в щель рядом с клавиатурой, я нажал клавишу с надписью «Полиция». На экране появился дежурный, бросил взгляд на свой экран и увидел, что он пуст. Когда едва заметным движением пальца он нажал кнопку вызова ближайшего патруля, я сказал:

— Не торопись, парень. Здесь им делать нечего, пусть едут к халупе под номером семьдесят четыре на бывшей Шестьдесят четвертой и спустятся в подвал. С врачом, — добавил я, все время внимательно наблюдая за ним, и, когда его левая рука дрогнула, быстро ударил в дверь ногой. Заблокироваться она не успела, так что я, не скрывая иронии, закончил: — Если вы и в самом деле хотите запирать своих собеседников в будках, то измените расположение кнопок или делайте загородку повыше. Каждый дурак в городе знает, что означают все эти ваши манипуляции.

Едва я вышел из кабины, послышался щелчок замка и сразу же следом — вой сирены. Кабина послушно заблокировала дверь, приведя в действие звуковой сигнал и желтый пульсирующий фонарь на крыше. Однако она была не настолько совершенна, чтобы знать, что внутри нее остался запертым лишь не очень свежий воздух. Я отъехал, не слишком торопясь, и через пятнадцать минут езды по сонным утренним улицам добрался до Уэст-Сулима. Свернув на Арнольд-авеню, я остановился на подъездной дорожке к гаражу возле виллы под номером сорок семь. Через газон, поросший слишком высокой для этой ухоженной улицы травой, я подошел к входной двери и поднес руку к домофону — возможно, чересчур резко, поскольку дверь открылась сама, словно от дуновения ветра.

Я вошел внутрь и услышал:

— Оуэн! Заходите.

Достав сигарету из пачки и держа ее в пальцах, я направился на голос. Миллерман сидел в кресле, на столике перед ним стоял стакан — пустой, но со свежими потеками на внутренних стенках. Рядом лежал плоский пульт голосового управления от телевизора.

— У меня в баре «девяносто девятый», — сказал Миллерман.

В голосе я не уловил никаких чувств, какие мог бы ожидать: ни облегчения, ни радости, ни даже усталости. Я подошел к бару и, достав бутылку и два стакана, вернулся к столу и сел напротив хозяина. Второй раз за этот день а откупорил бутылку самого дорогого в мире виски. Налив себе и Миллерману, я подвинул один стакан ему. Он взял его, но даже не поднес ко рту и посмотрел на меня. Глаза его глубоко запали, вокруг них образовались темные круги, взгляд был тяжелым и безразличным. Казалось, жизнь полностью его покинула.

— Я только что видел спецвыпуск, — тихо сказал он.

— Быстро работают, — согласился я, словно не знал, что дежурные репортеры Службы новостей не даром едят свой хлеб.

Джордж пригубил виски, глядя на темный экран телевизора, словно все еще мысленно смотрел спецвыпуск новостей о поимке Кинальи, убийцы девятнадцати человек, похитителя детей, садиста. Я был уверен, что он не заметил бы даже жирафа в собственной комнате.

Сделав большой глоток, я поставил стакан на стол и, наклонившись, сказал:

— Джордж, я знаю, что тебе это уже ни к чему. Ты считаешь, что это обычная месть. Но это не так, его необходимо было обезвредить. Если бы ты даже отменил свое поручение, точно такие же были у меня еще от троих, причем с еще более конкретной формулировкой. Впрочем, его преследовала полиция всей страны и куча любителей. Рано или поздно его схватили бы или убили, но кто знает, сколько еще раз до этого ему удалось бы поизмываться над своими жертвами. Это нужно было сделать. Понимаешь?

— Понимаю. — Он осушил стакан и подвинул его ко мне. — И поэтому я все же рад, что ты в конце концов его поймал. Это… — Он показал пальцем на стакан. Я наполнил оба, он взял свой и закончил, поднеся стакан ко рту, словно пытаясь замаскировать любопытство в голосе: — Полицейские его подстрелили?

Я покачал головой:

— Он бросился на меня. — Помолчав, я добавил: — Но, пожалуй, я его спровоцировал. И, честно говоря, не могу избавиться от угрызений совести.

— Не буду говорить тебе, что он тоже не давал никаких шансов своим… — Он прикусил губу. — В конце концов…

— Успокойся, — прервал я его. — Может быть, когда-нибудь я пожалею об этом, может быть, будь этот мир немного другим, я жалел бы уже сейчас, но сейчас в твоем сочувствии я не нуждаюсь. Лучше… — Я замолчал и взялся за стакан, чтобы получить пару секунд на поиск подходящего завершения фразы.

— Лучше перейдем к делу, ладно? — Он улыбнулся одними губами.

Я кивнул, хотя те слова, которыми собирался закончить фразу я сам: «…займись собой, а то плохо выглядишь», казались мне в данном случае более подходящими. Миллерман встал, подошел к телевизору и, сунув руку под аппарат, достал обычный желтый конверт и встряхнул им.

— Запылился немного, — сказал он и неожиданно покраснел. — Прошу прощения…

— Не придуривайся, — махнул я рукой и добавил: — Ты мне должен двенадцать тысяч. Столько стоило мне добраться до информации и получить наводку.

— Мы договаривались иначе. — Он положил конверт на столик передо мной.

Я взял его и открыл. Внутри было несколько десятков банкнот наименьшего из возможных четырехзначных номиналов; я вынул двенадцать, а остальные положил обратно в конверт и бросил его на стол. Он упал на пол, но никому из нас не пришло в голову двинуться с места, чтобы его поднять.

— Я вышел из дела, — сказал Джордж. — Продал свою долю. И делать мне совершенно нечего. — Он смотрел на меня, а я деловито взбалтывал виски. — Вот думаю. Полгода назад, когда Киналья убил Мойру, когда мы остались без дочери, я был в отчаянии. Лина покончила с собой, и я возжелал мести. Теперь же я не способен ни на что, кроме как размышлять. Иногда мне кажется, что я не слишком любил дочь и жену, раз столь быстро перестал страдать из-за их смерти. Я не ощущаю радости от известия о поимке убийцы, я пуст. И до сих пор думаю, зачем он это делал. Ведь он даже не всегда забирал выкуп…

— Это зверь. Он убивает ради удовольствия. Нет, не зверь — они не убивают для удовольствия, — быстро поправился я. — Он просто человек. Люди хотят славы, величия, богатства, могущества. Иногда любой ценой. Так я думаю. — Я встал и убрал в карман деньги, сигареты и зажигалку. — Я пошел.

На полпути к двери я остановился и сказал через плечо:

— Уезжай куда-нибудь. Займись чем-нибудь. Я позвоню через несколько дней. — И я вышел.

Когда я закрывал за собой дверь, по улице проехал желтый в черную полоску автомобиль Службы новостей. Мне подумалось, что подобное стремление вырваться из серой трясины, желание славы и аплодисментов, всего того, о чем я только что говорил, слишком хорошо мне известно по собственному опыту.

Я сел в машину, включил двигатель и тронулся с места. Несколько поперечных улиц я проехал машинально, словно на автопилоте, никуда не направляясь — просто отъезжал подальше от дома, где жила двадцатая жертва Кинальи. Лишь свернув на Рузвельт-авеню, я решился. Проехав еще полкилометра, я остановился перед магазином Эллиса и, преодолев воздушную завесу при входе, погрузился в его прохладное, чистое и светлое нутро. Кусочки и куски мяса различной величины почти полностью закрывали выкрашенные в желтый цвет стены. Под потолком вращались четыре больших рифленых диска вентиляторов; если бы они столкнулись, грохот был бы еще тот. Я подошел к прилавку, за которым стоял Эллис, делая вид, что не замечает полных восхищения взглядов двух клиенток: в левой руке он держал большой окорок, а в правой — тяжелый нож, которым взмахивал, словно судья, отсчитывавший секунды до нокаута. Каждый взмах сопровождался свистом ножа и смачным шлепком падающего на ровную стопку пласта мяса. Искоса бросив на меня взгляд, он отложил окорок и нож.

— Слушаю, — вежливо склонился он перед дамами.

— Мы хотели бы немного английской колбасы, — улыбнулась та, что помоложе.

— К сожалению, копченостями не торгуем. За исключением ветчины. — Эллис поднял брови и слегка развел руками.

— Ах, жаль, жаль, — защебетала старшая. — В таком случае идем, Айрис.

Они повернулись и вышли из магазина. Эллис вздохнул и покачал головой:

— Та, пожилая, постоянно приводит сюда знакомых посмотреть и никогда ничего не покупает. Только ветчину зря переводишь.

— Ну, тогда я ее возьму, — улыбнулся я.

— Да вы, наверное, шутите! Ведь в ней рассечены волокна, это нарезка. Придется продать ее за полцены. Сейчас принесу вам. — Он успокаивающе поднял руку. — Что-нибудь еще?

— Да.

Он кивнул, повернулся и вышел. Его не было минуты две. Затем он вернулся, таща телячью ногу в большом прозрачном пакете и пакет поменьше с нарезанной пластами ветчиной.

— Шесть тридцать, — сказал он.

Я достал из кармана десятку и положил на прилавок. Рука Эллиса смела купюру в кассу.

Я подвинул пакеты к себе и сделал два шага в его сторону.

— Слышали в новостях, поймали того садиста? — Он отсчитывал сдачу, не глядя на меня.

— Да, уже знаю, — бесстрастно ответил я.

— Вас опередили? — Он протянул руку с купюрами и монетами.

— Похоже, что так.

— Похоже или в самом деле так? — Он слегка улыбнулся.

— Похоже, что похоже, — усмехнулся я в ответ и махнул рукой на прощание.

Ворота номер пять находились метрах в четырехстах от магазина, я въехал на тротуар и выключил двигатель. С мясом в руках я прошел десятка полтора шагов, отделявших меня от входа, бросил в автомат монету и толкнул вертушку. Автомат мелодично звякнул и выбросил цветную наклейку-билет. Я прилепил ее к пакету с телятиной.

От юго-западных ворот до мутантов было неполных сто метров, по дороге я никого не встретил — может быть, время было неподходящее. Я сразу же направился к длинной клетке Груки. Он ходил по правой ее части, от стены к стене; левую часть, вернее, ее фрагмент, подвижную клетку в клетке, занимал Карл. Он чистил пол скребком, в углу стояла метла, рядом с ней на полу лежал свернутый шланг. Я подошел ближе и остановился перед половиной клетки, которую занимал зверь.

Черный тигр Груки, мутант, единственный и наверняка последний экземпляр на Земле, остановился и посмотрел на меня. На аппетитно пахнувший пакет он не обратил никакого внимания; я знал, что с его точки зрения я куда более лакомая закуска, поскольку живой, а Груки ничего так не обожал, как убивать, именно этим отличаясь от всех остальных известных животных. Поэтому у него не было ни братьев, ни сестер — любой другой зоопарк не имел как желания, так и возможности кормить живым мясом тигра, даже если он стоил три миллиона. Не совершая ежедневного убийства, черные тигры умирали, словно для самого их существования необходима была некая таинственная субстанция, которую они извлекали из живых существ. Груки изучил меня со всех сторон, но не отрывал от меня взгляда, рассматривая меня снова и снова, словно одно это доставляло ему немалое удовольствие.

— Если бы он мог, то расплавил бы решетку взглядом, но и тогда, я уверен, он особенно не торопился бы тебя прикончить. Я сотни раз видел, как он убивает свои жертвы, — он наслаждается их страхом, смакует его как можно дольше, стараясь, чтобы они умерли не слишком быстро. Он прекрасно чувствует, жив ли еще обреченный, и вытягивает из него весь возможный страх, прежде чем убить. — Карл стоял, глядя на меня, держа скребок в правой руке, со стороны клетки Груки. — Это самое страшное чудовище, какое я только видел за свою жизнь. После знакомства с ним я не боюсь встречи с дьяволом. Впрочем, многие считают, что, будучи близким знакомым этого зверя, я могу не бояться ада.

— Привет. — Я оторвался от тигра и подошел к Карлу. — Помочь?

— Как хочешь. — Он пожал плечами и ткнул большим пальцем в сторону двери сзади.

Я обошел клетку, прошел за ее заднюю каменную стенку и нашел дверь, ведущую в подвижную клетку на рельсах. Дверь была вся покрыта предупреждающими надписями. Самая большая гласила: «Подумай! Твоим детям будет плохо без тебя». Я толкнул дверь и вошел в узкий коридор с рядом окон по всей длине. Каждые несколько метров монотонная стена перемежалась узкими дверцами. Я отыскал ту, что вела в клетку с Карлом, оставил мясо в коридоре и вошел. Карл обернулся, и на лице его появилась улыбка. Мы обменялись рукопожатием, и Карл сразу же снова переложил скребок в правую руку, ту, что была со стороны тигра. Я сделал вид, что этого не замечаю, и спросил:

— Можно подметать?

— Ясное дело, только стой позади меня.

— Угу. — Я схватил метлу и начал ею махать. Минут пятнадцать мы трудились молча, Карл чистил пол, а я подметал, потом Карл снимал стопор и передвигал клетку в сторону Груки, оставляя ему все меньше места. При этом он всегда вставал так, чтобы быть между ним и мной. В какой-то момент, возясь с блокировкой рельсов, он что-то пробормотал.

— Ты мне? — спросил я.

— Не-ет… Шплинт сломался, черт бы его побрал! — Он вытер испачканную в смазке руку о штанину. — Пойду за новым.

— Будешь возвращаться, возьми телятину из коридора. Может, котик согласится скушать. — Я открыл кран и начал окатывать водой очищенный кусок пола, узкая струя с шумом ударялась о бетон, и, лишь сняв палец с клапана, я услышал какой-то странный звук, донесшийся со стороны Груки. Я удивленно обернулся, держа шланг в руках. Тигр стоял недалеко от разделявшей нас решетки и пел. Из его горла вырывался тонкий пронзительный вой, начинаясь на очень высокой ноте, а затем каскадами опускаясь все ниже и ниже.

— Что с тобой… — Я не договорил, увидев поразительную перемену в его обычно бледно-желтых, с тонкой вертикальной полоской зрачка глазах. Теперь они были полностью черными. Мне никогда не приходилось слышать от Карла, чтобы он хоть раз замечал нечто подобное.

Я подошел ближе. Груки запел очередной куплет своей песни, на этот раз завершившийся долгим горловым мурлыканьем. Невероятно расширенные зрачки притягивали, словно два туннеля. Я сделал еще шаг, загипнотизированный жуткой мелодией и бездонными черными кругами глаз. Мурлыканье Груки внезапно оборвалось, и в то же мгновение я услышал откуда-то сзади:

— Берегись!

Я слабо дернулся, в глазах тигра мелькнул желтый блеск, и Груки метнулся ко мне. Вновь вернувшись к реальности, я осознал, что это вовсе не был бездумный прыжок на решетку. Груки ударил в прутья плечом, клетка сдвинулась, не заблокированная сломанным шплинтом, стенка ее приблизилась ко мне, и тогда Груки ударил еще раз, просунув между прутьями лапы с могучими когтями, рассекавшими пространство передо мной. За секунду до этого я начал отскакивать назад, полностью осознавая, насколько медленно я двигаюсь; мы существовали словно в разных временах, я и Груки, он был, наверное, раза в три меня быстрее, лапы с пятнадцатисантиметровыми когтями приближались с ужасающей скоростью, в то время как я лишь сгибал ноги в коленях и начал, отклоняясь назад, вытягивать вперед руки. Я машинально сжал пальцы на горловине шланга, и в шею тигра ударила мощная струя воды. Застигнутый врасплох, он дернулся, извернулся всем телом и промахнулся. В то же мгновение клетка наткнулась на очередной выступ и остановилась, я же согнул ноги уже настолько, что мог их выпрямить, что и сделал. Я все больше отклонялся от прутьев клетки, уже осознанно направляя струю воды в морду зверя. Сзади послышался топот ног Карла, и я почувствовал сильный рывок за плечо. Я едва устоял после этого, уже, собственно, ненужного вмешательства, но даже не обернулся. Сняв палец с клапана, я ошеломленно смотрел на Груки.

Бешенство и ярость, охватившие его, не поддавались никакому контролю — он извивался и метался по клетке столь быстро и столь резко менял направление прыжков, что казался скорее молнией, чем двухсоткилограммовым зверем. Все стены, потолок и, похоже, даже бетонный пол стонали под ударами когтей, непрерывный вопль на одной, очень высокой ноте сверлил уши, словно скрежет острого ножа по стеклу. Внезапно он перестал метаться, встал мордой к нам, и впервые его действия стали результатом слепой, бессмысленной ярости — он прыгнул на разделявшую нас решетку и начал ее дергать и грызть. Толстые прутья скрежетали в зубах и издавали слабый звон под ударами лап.

— Он вне себя. Ничего себе зрелище, да? — Голос Карла дрожал, руки его тряслись. — Он вынес тебе приговор и едва его не исполнил. Я не знаю никого, кто был бы столь близок к смерти — и выжил.

— Действительно, — пробормотал я.

Я подумал, что выбрал слишком трудное слово, надо было просто сказать: «А!» Может, получилось бы лучше. Я откашлялся и повернулся к Карлу.

— Дадим ему телятины? — спросил я.

— Знаешь, что он с ней сделает? — Он поморщился и покачал головой. — Я знаю. Он воспримет это как нашу месть, как издевательство над его неудачей. Он к ней и когтем не притронется. Как-то раз он точно так же попытался напасть на меня, после чего ему подали на обед козу, которая прожила в его клетке четыре дня; в конце концов мне стало ее жаль, и я вытащил ее оттуда. Он мне не помешал. А коза сдохла через несколько минут в вольере. Идем.

Мы вышли из клетки, забрав с собой метлу, скребок и шланг. Я держал его в руке, пока Карл включал механизм, передвигавший нашу клетку в другой конец. Мы видели, как обезумевший тигр проезжает мимо нас, судорожно цепляясь за прутья. Я чувствовал, как постепенно тает лед в желудке и исчезает тягостное ощущение внутри.

Мы вышли в теплый и солнечный день, часы показывали половину третьего, автоответчик на рабочем телефоне сообщал о трех звонках. Весь газон за зданием-клеткой был заполнен кроликами.

— Несколько из них обязаны тебе жизнью, по крайней мере одним-двумя днями жизни. — Карл махнул рукой в сторону вольера. — Выпьешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я и так уже сегодня немало выпил, и мне кажется, что каким-то странным образом я от этого слабею. — Я глубоко вдохнул странный воздух города и парка, смесь запаха выхлопных газов и каких-то цветущих неподалеку кустов. — Пойду. Поцелуй котика, когда успокоится.

Я поднял на прощание указательный палец и пошел вдоль вольера с кроликами к выходу. Возвращался я другим путем, чтобы не проходить перед клеткой с черной бестией. По широкой аллее, пиная какой-то камешек, я добрался до машины и, резко взяв с места и не снижая скорости, направился домой. Первый раз я затормозил лишь на платформе перед гаражом, спрятал в лежавший на заднем сиденье пакет «элефант», виски и ветчину, включил сигнализацию и, выкарабкавшись из «бастаада», набрал на настенной клавиатуре код парковки. Дверь поднялась, платформа с «бастаадом» двинулась вперед и скрылась за поворотом в глубине, дверь снова опустилась. Поймав себя на том, что бездумно таращусь на ее желтую поверхность, я пошевелил бровями, стряхивая оцепенение. Дверь в мою квартиру приветствовала меня еще одним сенсором. Я послушно приложил к нему большой палец, а потом вставил в старомодную скважину ключ и повернул три раза.

Воздух в квартире был сухим и затхлым, несмотря на кондиционер. Не раздеваясь, я зажег в комнате несколько ароматических палочек и лишь затем распаковал пакет, сбросил куртку и пошел на кухню. Включив кофеварку, я бросил в самый большой стакан четверть кило льда и залил виски. По дороге в ванную я остановился возле стола и велел автоответчику переписать на домашний телефон разговоры из конторы, но их прослушивание оставил на потом.

Еще до того, как я разделся, ванна была уже полна, и сильный запах хвои распространился по всей квартире. Почти на час я отключился от окружавшей меня действительности.

Телефон защебетал в пять часов, когда я допивал вторую чашку кофе, сидя в толстом халате перед телевизором. Я протянул руку к пульту и ткнул пальцем в овальную клавишу в его нижней части. На экране появилось лицо Джеймса Вуди. Он смотрел мне прямо в глаза.

— Привет, — первым начал он.

Я поднял чашку из тончайшего фарфора, мой единственный «блюуотер», за который отдал когда-то семь сотен у Митцвольда, и глотнул кофе.

— Послушай… — медленно проговорил он.

— Нет, это ты послушай! — прервал я его. — Не знаю, известно ли тебе, что мне платят не за то, что я просто хожу на работу, как тебе, а за вполне конкретные усилия. Сегодня ты мне устроил ту еще работенку, хорошо еще, клиент не пытался меня обмануть. Иначе твоя дальнейшая карьера стала бы не более реальной, чем ночной полет на батарее отопления до Испании и обратно.

Я знал, что поступаю несправедливо, что Джеймс хочет сказать мне нечто важное, что должны были возникнуть невероятные обстоятельства, чтобы Вуди присвоил себе мой успех. До сих пор мы всегда как минимум делили его пополам, поражения же я брал на себя. Но сегодняшний день не был обычным днем даже для такого непробиваемого типа, как я. Мне просто нужно было на ком-то отыграться.

— Знаю. Зайди завтра ко мне. Я все тебе объясню. Проверь, есть ли у тебя на счете место для моей благодарности. — Он улыбнулся и подмигнул.

Экран погас. Несколько минут я сидел неподвижно, словно ожидая, что Джеймс появится на нем снова, затем ткнул клавишу «Новости» и кнопку выбора. Автомат нашел канал с новостями, и я увидел на экране крышку люка, по которой несколько часов назад прыгал. Диктор спокойным голосом сообщал о том, что Киналья, несмотря на тяжелую рану, полученную после первого обмена выстрелами, и сильную потерю крови, отстреливался, не давая себя схватить на месте. Лишь сброшенная в подвал шашка с одурманивающим газом обезвредила многократного убийцу. Я вспомнил, что сам же и оставил пистолет на полу подвала. Потом на экране мелькнула карета «скорой», кто-то толкал оператора, картинка плясала так, что голова кружилась, но все равно я заметил, что полицейские уложили на носилки оторванную пулей из «элефанта» ногу и под окровавленной простыней Киналья выглядел так, словно обе конечности у него на месте. Следы затирались сразу же. Следы моей работы. Я успел еще увидеть заднюю часть «скорой», с ревом сирены и всеми возможными сигналами уносившейся прочь. Затем экран заполнило лицо Вуди, пробор посреди головы мог служить образцом прямой линии, но галстук был слегка сбит набок — эта крошечная деталь ненавязчиво давала понять, что капитан только что завершил опасным финальным аккордом почти двухлетнюю погоню за самым жестоким убийцей нашего века. Подобное должно было внушать симпатию. И чувство благодарности. Я задумался о том, не знаю ли я, случайно, что, собственно, нужно Вуди. Потом достал из сейфа пачку листов, лежавших там уже три года, мельком просмотрел их и пошел спать. Какое-то время я лежал, пытаясь вспомнить некую увиденную на экране подробность, внезапно показавшуюся мне странной, но чем дальше я задумывался, тем больше путались у меня в голове экраны — экран видеофона и экран с новостями. В конце концов я заснул.

Проснувшись около восьми, я полежал еще минут пятнадцать в постели, хотя обычно этого не делаю, и закурил натощак сигарету, хотя подобного также избегаю. Будь у меня на расстоянии вытянутой руки бутылка молока или пива — я бы выпил, поскольку это также выходило за пределы ежедневного ритуала, но для этого мне пришлось бы встать, а вставать сразу же после пробуждения как раз являлось моей привычкой. Так что я лежал и курил, не затягиваясь, потом, держа сигарету вертикально, чтобы не стряхнуть трехсантиметровый столбик пепла, встал и, держа под сигаретой ладонь, дошел до пепельницы. Я окинул взглядом комнату в поисках чего-то, хотя не только не знал, чего именно, но даже не пытался отдать себе отчет в том, что, собственно, ищу. Бросив в пустоту несколько слов, за которые явно не удостоился бы премии Североамериканской комиссии по чистоте языка и культуре общения, я направился в ванную.

Тщательно смыв под сильной струей воды все впечатления вчерашнего дня и сегодняшнего до отвращения фальшивого утра, я побрился и нагишом двинулся на кухню. Включив старую запись «Каштанового ручья» Сая Хойта, я поставил на конфорку сковородку, выдавил на нее из тюбика несколько капель жира, сменил фильтр в кофеварке и поставил вариться кофе, а затем пошел в комнату и оделся в чистое. Первую чашку кофе я выпил натощак, затем съел яичницу с ветчиной. Вторая чашка кофе, уже без сливок, и вторая честно выкуренная сигарета симпатичным образом завершили завтрак. Я еще немного послушал Хойта, а потом выключил плеер и, не убирая посуду, вышел из квартиры с папкой, в которую сунул вынутые вчера из сейфа бумаги и вырезки.

У ворот гаража я ждал почти минуту — видимо, компьютер не прогнозировал сегодняшнего использования «бастаада» и запихал его куда-то за другие машины. Зато автомобиль был начищен до блеска, баки полны бензидола, и так далее — я не стал просматривать до конца довольно длинную распечатку с кодами выполненных за ночь услуг. Бросив папку на заднее сиденье, я сел за руль и тронулся с места. Проехав первые сто метров, я убрал крышу и ехал дальше, откинувшись на спинку сиденья, положив локоть левой руки на борт и с выражением полнейшего равнодушия на физиономии. Впрочем, с тем же успехом я мог бы ехать вверх ногами, никто не обращал на меня ни малейшего внимания — такой город. Такие времена, такие люди.

Здание городского полицейского управления находилось к юго-востоку от моего дома; я миновал довольно свободный в это время центр и начал подниматься на холмы, на которых расположился Динни Хилл, район юристов. На полпути к самой высокой точке города находилось управление, ничем не примечательное здание, о назначении которого говорили лишь несколько десятков антенн на крыше и неестественно блестящие стекла, которые невозможно было пробить даже крупнокалиберной пулей. Естественно, окна никогда не открывались, казалось даже, будто стекла вросли прямо в стены.

Я въехал на стоянку, непонятно отчего миновав въезд на площадку, где я обычно парковался, и из-за этого мне пришлось минуты полторы лавировать между рядами автомобилей, словно шарику в мультифлиппере. В конце концов я нашел свободное место и, стараясь не утратить расположения духа, направился к оказавшимся теперь в трехстах метрах воротам.

Я подверг свое хорошее настроение еще одному испытанию, с наивным видом подойдя к дежурному и спросив, на месте ли капитан Вуди. Он удивленно посмотрел на меня:

— Мне сперва показалось, будто это не вы, а ваш двойник. Уже года три мне не приходилось слышать, чтобы вы спрашивали о капитане. Обычно вы просто заходите, и все. Что-то случилось, мистер Йитс?

— Да нет. Я просто слегка загримировался, и мне было интересно, узнаете ли вы меня, сержант. Иду наверх. — Я повернулся и ушел. Тихий щелчок клавиши за спиной подтвердил, что сержант и впрямь потрясен моим поведением. Я надеялся, что Джеймс прочувствует это столь же глубоко.

На втором этаже я подошел к двери с табличкой с его именем и два раза постучал по мягкой обивке. В третий раз палец ударил в пустоту. Кто-то изнутри рванул дверь на себя.

Не окажись я вчера свидетелем настоящей звериной ярости, я бы подумал, глядя на стоящего на пороге Вуди, что столь взбешенного существа я еще ни разу в жизни не видел.

— Заходи, и хватит устраивать цирк, — сказал он, хотя слово «сказал» было наименее подходящим для этой смеси шипения и рыка.

— Добрый день. — Я поклонился и вошел.

Сев в кресло и внимательнее присмотревшись к Вуди, я решил прекратить придуриваться. Джеймс склонился над микрофоном интеркома и ударил по клавише:

— Я в городе, Гарднер, и не соединяй со мной даже президента. — Он выключил микрофон и быстро закурил. Я с удивлением понял, что это вовсе не сцена, разыгранная специально для меня, и достал пачку «Ред дромадера» и зажигалку. Несколько секунд мы деловито раскуривали свои сигареты. Потом я причмокнул сквозь зубы.

— Ну ладно, твои аргументы меня убедили. И закончим на этом, — сказал я.

— Нет-нет! — Он описал указательным пальцем круг в воздухе. — Я не собираюсь изворачиваться, только не знаю, с чего начать. Э-э-э… — Он подошел к столику, возле которого я сидел, и упал в кресло. Сильно затянувшись, он тут же начал говорить. Маленькие облачка дыма вырывались вместе со словами из его рта. Тембр его голоса несколько изменился. — Я женюсь. На дочери Иэна Огдена, Одри. — Он говорил быстро, без пауз между фразами, хотя они так и напрашивались. — Ты знаешь, кто такой Огден. Я должен занимать высокое положение в его глазах, очень высокое. Собственно, у меня нет шансов на то, чтобы полностью его в этом смысле удовлетворить. Этот этап для меня, к счастью, уже пройден, он дает мне Одри как бы авансом. Но мне приходится теперь пахать за двоих. Понимаешь?

— Понимаю, а как же, — кивнул я. — Но я тебе уже говорил, что в объяснениях не нуждаюсь. Итак…

— Погоди, — перебил он, сминая сигарету в пепельнице. — Я знаю, какова ситуация, — ты накрыл этого сукина сына, а я его у тебя подобрал. Так не делается, и я никогда бы так не сделал, по крайней мере раньше. — Он поморщился и сжал левый кулак так, что хрустнули суставы. — Я ее люблю. Дело не в миллионах ее папаши или в его положении, я никогда не подставил бы тебя ради этих дерьмовых денег. Но деньги эти все-таки ее, и, поскольку того, что мы друг друга любим, недостаточно, мне приходится за нее бороться. И получается так: деньги Огдену не нужны, так что…

— Так что тебе придется подумать о повышении, — подхватил я. — А выборы вот-вот. Ли может освободить свой пост и пойти выше, твой тесть ему поможет, но тебе нужно заработать на его должность. Поздравляю, комиссар Вуди.

— Не добивай меня. Я чувствую себя просто дерьмом… — Он взял со столика пачку и закурил.

— Я тебе третий раз говорю — закончим с этим. Я мог тебе раньше сказать, что он у меня на крючке, и вообще проблемы бы не было. У меня к тебе другое…

— Да погоди же! — снова перебил он меня. Пожалуй, мы с ним никогда еще так не разговаривали. — У меня в самом деле нет выхода, мне пришлось это сделать. Естественно, все расходы я возмещаю. — Он как будто немного успокоился.

— Расходов нет. Клиент все возместил, — махнул я рукой.

— Как это? — Он вскочил. — Ты сказал ему, что это ты поймал Киналью?

— Да, но проблем с этим нет. Для него ничего уже не важно, от него осталась горстка пепла.

— Кто это? Можешь сказать?

Я отрицательно покачал головой:

— Зачем тебе? Он ничего никому не скажет, можешь быть спокоен.

— Дело даже не в этом, только… У меня на столе рапорт. — Он встал и пошел к столу. В горле у меня словно застрял разбухший комок. — О… Миллерман! Киналья два года назад растерзал его дочь. Сегодня ночью он покончил с собой, знаешь? — Я не ответил. — А его жена сделала то же самое несколькими месяцами раньше. Он оставил письмо. — Вуди поднял со стола какой-то листок и тут же снова его бросил.

Я достал из пачки сигарету, бездумно вертя ее в пальцах и думая, что вчера ошибся, назвав Джорджа двадцатой жертвой Кинальи. Это его жена была двадцатой, он же — двадцать первой.

— Это не он? — достиг моих ушей вопрос Вуди.

Я покачал головой, сам не зная почему, — может быть, я настроился на то, чтобы скрывать фамилию Миллермана, и все еще действовал в соответствии с этой программой, как автомат, которому не сменили поставленную задачу.

— Неважно. — Джеймс уселся за стол. — Ты говорил, у тебя ко мне какое-то дело?

Я смотрел на его супермодный галстук из тонких колечек и думал, могу ли я еще иметь какое-то дело к этому человеку. Видимо, он понял, о чем я думаю, поскольку вздохнул:

— Я бы не хотел, чтобы между нами что-то изменилось. То, что я в этот раз подложил тебе свинью, не означает, что таким я теперь и останусь. Ты даже понятия не имеешь, как я тебе благодарен. В конце концов, ты меня знаешь, я на уши встану, но тебя отблагодарю. У тебя еще впереди куча дел, в которых знакомый коп очень бы тебе пригодился, разве нет?

— Ясное дело. — Я постарался искренне улыбнуться. — У тебя есть еще немного времени?

— Давай. Что там у тебя? — Он был готов сидеть со мной до следующего утра, и я почувствовал, что меня перестает волновать вся эта афера с Кинальей. Я протянул руку к папке, но не стал сразу ее открывать, лишь положил на колени.

— Помнишь Ивонну?

Вуди дернул головой и удивленно посмотрел на меня:

— Почему… Ну, помню вроде, но…

— Погоди. — Я постучал пальцами по папке. — Знаю, что помнишь, просто надо было как-то начать. Это была моя сестра-близнец. Мы много говорили о ее смерти. Ты знаешь, что кое-что в этой истории для меня не сходилось, у тебя, впрочем, тоже имелись сомнения. Ты знал ее достаточно хорошо, может быть, не так, как я, но тебе было известно, что она в жизни не брала в рот джина, скорее предпочла бы выпить царской водки. А вскрытие показало, что перед автокатастрофой, в которой она погибла, она выпила немного можжевеловой настойки — немного, но выпила. Кроме того, в ее сумочке был какой-то ключ, которого у нее никогда прежде не было, и помада «Хеннеси». Эти три вещи выглядели совершенно неуместными, и хотя все совпадало — отпечатки пальцев, зубы, шрам после удаления аппендикса и другие признаки, так что возможность какого-либо двойника была исключена — меня до сих пор не покидает уверенность в том, что это была не она. Да и ты сомневался…

— Оуэн, — он наклонился и положил руку мне на колено, — тогда… я немного солгал, ты был пришиблен и подавлен. Я хотел как-то… Может, я и плохо поступил, может быть, надо было сразу выбить у тебя из башки глупые подозрения, но мне казалось, что тебе нужно подтверждение, что не стоит тебя излишне раздражать сомнениями. Впрочем, в первый момент меня действительно удивил этот ключ, но, в конце концов, она провела три недели в Бразилии. Откуда ты знаешь, не познакомилась ли она там с кем-нибудь, не влюбилась ли, не начала ли пить джин из-за того, что его пил тот парень? Он вполне мог дать ей ключ от своей квартиры и подарить помаду, которую она терпеть не могла. Он вовсе не обязан был настолько хорошо быть с ней знакомым, чтобы знать, что она не терпит самой дорогой косметики, согласен?

— Я не нашел никакого парня, — отчетливо проговорил я. То же самое я сказал ему два с лишним года назад, вернувшись после месяца лихорадочных поисков из Бразилии.

— Но ведь это не исключает его существования?

— Почти исключает. — Я упрямо покачал головой.

— «Почти»! В том-то и дело. Он могло разным причинам не давать о себе знать. Достаточно того, чтобы он был женат или просто уехал, а Ивонна не дала ему своего адреса…

— Ладно, хватит об этом, речь идет не о том, чтобы возобновить расследование, а кое о чем другом. После этого несчастного случая… — я невольно подчеркнул слова «несчастный случай», Джеймс поморщился и покачал головой, глядя на меня как на упрямого ребенка, — я еще несколько раз сталкивался с делами, которые в конце концов начал связывать между собой. Во всех них речь идет о внезапной перемене в поведении и сущности людей, столь внезапной и радикальной, что меня это удивило. Они неожиданно становились совершенно другими людьми, с другими привычками, характером, поведением, интересами. За эти два года у меня набралось пять, а если считать Ивонну — шесть таких странных случаев.

— Черт побери, я пока ничего не понимаю. Но, наверное, ты еще что-нибудь добавишь? — Вуди встал и, подойдя к интеркому, наклонился к микрофону:

— Бэбис? Принеси мне из буфета два кофе.

Он вернулся к своему креслу и сел, выжидательно глядя на меня.

Я открыл папку и подал ему первую страницу. Это была подборка из нескольких статей в прессе.

Художественный руководитель Нью-Йоркской Государственной оперы, дал журналисту «Вокал Артс Мэгэзин» интервью, в котором сообщает, что в наступающем сезоне в его опере выступит артист, голос и талант которого потрясут слушателей и удовлетворят самых привередливых критиков. Пока что он не назвал никаких имен. По слухам, циркулирующим среди сотрудников оперы, открыт новый талант, у которого есть шанс войти в историю мирового вокала и затмить такие имена, как Карузо, Шаляпин, Хольдт, Биркенбах или Санин.

Дебют двадцатичетырехлетнего Александра Робинса в самой технически сложной опере всех времен «Мала Фидес» Патрика Истона открыл ему путь на сцены выдающихся театров мира! Еще полгода назад — автомеханик, никому не говоривший о своем увлечении музыкой, сегодня он стал магнитом, притягивающим толпы в Государственную оперу. Критики единогласно заявили, что исполнение мужской, партии, а фактически двух — Биаса и Оссо, несмотря на некоторые упущения с точки зрения интерпретации образа, технически абсолютно совершенно. «Оно холодно, но вместе с тем прекрасно, подобно мрамору!» — сказала Диана Ривз. Сам Робинс утверждает, что у него было слишком мало времени, чтобы вжиться в атмосферу абстракционистского произведения, но он обещает, что через полгода невозможно будет сказать ни об одной из сторон его мастерства хуже чем: «Абсолютное совершенство».

Ирвинг Сандерс: Говорят, ты можешь петь без репетиций? Просто взять в руки самую сложную партитуру и записывать диск или выступать на концерте?

Александр Робинс: Да. Я чувствую ноты и музыку. Когда я пою, я словно знаю, ощущаю, что будет несколькими тактами дальше. Я не могу этого объяснить, но это так.

И. С.:Но к «Мала Фидес» ты готовился полгода?

А. Р.: Конечно, но это потому, что я очень боялся, был слишком напряжен и скован. Я боялся какой-нибудь фальши. Все-таки — дебют!

И. С.: Как случилось, что никто не знал о твоем таланте?

А. Р.: Ну, это не совсем так. Родители знали, но их уже несколько лет как нет в живых, а хвастаться перед знакомыми и коллегами по работе не имело смысла. Они предпочитают легкую музыку, впрочем, я им и так не подхожу, друзей у меня никогда не было.

АЛЕКС РОБИНС МЕРТВ! Встревоженный молчанием телефона и отсутствием на репетиции, менеджер и директор по оргвопросам Гарольд Нельсон приезжает на роскошную виллу звезды и обнаруживает, что его череп разнесен вдребезги выстрелом из одноствольного «стартсана». В оставленном письме Робинс пишет: «С меня хватит. Это тоже, как оказалось, не то. Нет смысла скучать дальше. Мир не может дать мне ничего интересного. И потому я от него отказываюсь».

В последний год Алекс Робинс стал центральной фигурой нескольких громких скандалов — наркотики, мальчики и древние старухи попеременно, дюжина опасных автомобильных аварий (одна из жертв погибла). Тяжелые запои.

Вуди откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня. Слегка прищурив глаза, он переваривал мои выписки из полутора десятков разных, более или менее популярных, журналов и газет.

— Неприметный, никому не известный парень становится в один прекрасный день звездой. Никогда прежде не проявлял никаких музыкальных способностей, а тут вдруг величайший талант всех времен! То, что он всегда увлекался музыкой — неправда. Один из журналюг откопал его свидетельства из школы, разговаривал с его учителями. Полнейшее отсутствие слуха, не глухой, но и только. И на тебе! За не знаю какое время, но наверняка недолгое, он становится звездой серьезной музыки, даже не эстрады — там можно выплыть и без особого таланта. Что-то тут не так. — Я хлопнул ладонью по крышке стола. — Я не верю в чудеса. Может, это и был Алекс Робинс, но другой. Я не успел добраться до него и попросить совета насчет переделки двигателя, а никому не пришло в голову проэкзаменовать его по механике.

— Да ты бредишь! — Джеймс с серьезным видом посмотрел на меня. — Старик! Разве ты никогда не слышал о молниеносных карьерах — люди это просто обожают? Ведь вся биография Робинса могла быть сфабрикована, парень мог быть выпускником нескольких консерваторий, включая парижскую и петербургскую!

— Не был он им! Проверено.

— Оуэн, не сходи с ума. Бери чемоданы и вали в отпуск, а то…

— Да заткнись ты, придурок! — рявкнул я.

— Что?

— Ничего! Сначала прочитай до конца, а потом начинай умничать. Набрался уже дурных привычек от тестя, чтоб тебя! Или… поцелуй меня в…! — Я протянул руку к папке и оперся о подлокотник кресла, собираясь встать. Вуди подался вперед и ударил меня в плечо, я снова упал в кресло.

— Сиди. Давай остальное. Ничего больше говорить не буду. — Он протянул руку.

Я что-то буркнул и вытащил наугад следующий лист. Текст занимал неполных полстраницы. Речь шла о Генри Луппо.

Мелкий карманник Генри Луппо перерезал горло восьми проституткам. Тела убитых он затем изуродовал бритвой, изрезав груди, бедра, животы и половые органы. После четырехмесячных поисков полиция, в свою очередь, обнаружила его тело в переулке между Пятьдесят первой и Домонте, с единственной пулей между глаз. Полиция считает, что это была работа кого-то из сутенеров, поскольку Луппо стал причиной паники среди девушек всех категорий. Возможно также, что его попросту убрала какая-то из местных банд, которой не была на руку оживившаяся деятельность полиции. Убийца не обнаружен.

Листок упал на стол, я вытащил следующий и подал Вуди.

ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ЖУРНАЛИСТА ПИТЕРА ГОРДЕНИУСА

Вчера на территории серпентария в Попот Кэл погиб от укуса ядовитой пустынной змеи известный журналист Питер Гордениус, прибывший туда в связи с серией репортажей о работе герпетологов и предполагавшейся на июнь поездкой по крупнейшим пустыням мира. За месяц до смерти Гордениус прошел полный курс прививок против змеиных укусов. Директор центра в Попот Кэл сообщил, что имел место невероятно редкий случай однократного отсутствия иммунитета организма к яду. Укус змеи привел к впрыскиванию второй (после сыворотки) порции яда, которая убила Гордениуса. Таким образом, иммунитет Питера Гордениуса был мнимым. За исключением этого, состояние здоровья его было безупречным, год назад он провел два месяца в Сильвер-Сити на Луне.

Я держал следующий листок в руке и, как только Вуди закончил читать, подал его ему, предварительно бросив взгляд на начало. Отрывок из биографии Лиретты Ней. Наиболее примечательный случай.

Лиретта Ней, двадцать семь лет. В течение трех последних лет — кинозвезда. Исполнительница главных ролей в одиннадцати фильмах. Шесть «Оскаров» и один так называемый Платиновый «Оскар», учрежденный специально для нее за роль в «Осенних детях» Илфорда. Год назад — нервный срыв, два скандала, замятых студией. Радикальная перемена характера. Два фильма — «Месси» и «Жарарака» — радикально отличаются от ее прежних работ. Она безапелляционна, жестока, холодна. Некоторую часть зрителей старшего возраста она потеряла, но снискала признание широких масс молодых циников и нигилистов. До этого скромная и приятная в общении, теперь она стала хищным вампиром.

Я ждал реакции Джеймса, но, видимо, он действительно решил воздержаться от комментариев, пока не прочтет все до конца. Я подал ему последний лист.

Уильям Кэмпион. Шестнадцать лет. Двадцать четвертого декабря, в канун Рождества, выехал с приятелем на машине отца на старую Вторую Южную автостраду. Когда их машину обогнал автомобиль двадцатилетней Мэйлин Тан Ли, Уильям помахал ей рукой. Девушка ответила ему тем же. Тогда Кэмпион прострелил ей ладонь из ружья для подводной охоты и крикнул, чтобы она ехала за ними. Девушка, с вонзившимся в ладонь гарпуном, соединенным леской с автомобилем Кэмпиона и его приятеля, вынуждена была прибавить скорость и следовать за все быстрее ехавшими парнями. Билл Кэмпион следил, чтобы леска была все время натянута, и подгонял приятеля. В конце концов, когда они свернули на шоссе в сторону Фалькона, ей удалось поравняться с автомобилем Кэмпиона, слегка ослабить леску и обмотать ее вокруг зеркала, а затем ударить своей машиной их автомобиль. Кэмпион и второй парень, Кейт Баркер, налетели на дерево и погибли на месте.

— Уффф! — Вуди отложил последний лист и открыл было рот, но тут звякнул звонок, и дверь в кабинет распахнулась. Сперва появился поднос с чашками, а за ним Бэбис. Войдя, он пнул дверь пяткой.

— Неужели это тот кофе, что я заказывал вчера? — добродушно спросил Вуди. Мне показалось, что он чрезвычайно рад этой паузе в разговоре со мной.

— Шеф, ведь это не я кофе делаю. Пока у нас были в баре девушки, всегда можно было шепнуть: «Это для шефа!» — и кофе был лучше и быстрее. Теперь там автомат, для него все равны, и к тому же я вечно забываю заранее купить жетоны. Ну и вот, собственно… — Он пожал плечами и поставил поднос на столик, а затем, словно опасаясь реакции начальства, быстро повернулся и вышел. Вуди налил кофе, подвинул мне сливки и сахар. Я насыпал одну ложку и размешал.

— Ну так слушай. Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Всех этих людей объединяет одно — внезапное изменение личности, ты сам это только что сказал. Может быть, за исключением Гордениуса, но это ты мне сейчас объяснишь. Впрочем, — он потер нос, — что касается той актрисы, то ведь в такой перемене стиля нет ничего нового. Она просто начала надоедать зрителям, так что спецы по психологии придумали ей новое лицо — и снова вокруг девицы бурлят страсти, люди толпой валят на фильмы, карусель крутится, деньги текут как вода в Ниагарском водопаде. Все просто. Теперь этот… Кэмпион. Оба были пьяны. Ну, стукнул алкоголь ребятам в башку, тоже не вижу ничего странного, особенно если вспомнить Киналью. Собственно, почему ты не включил его в этот свой архив?

— Он всегда был таким. Будь он до этого добропорядочным продавцом мороженого с семьей из пяти человек, то шел бы под номером первым в моем досье.

— А-а… Ну ладно. А тот певец?

— Вижу, что ты ничего не понял. — Я одним глотком допил кофе, собрав листы, аккуратно сложил их, постучав краями о стол, и убрал в папку. Я ждал, что Джеймс что-нибудь скажет, прервет меня, но он молчал. — Знаешь, что их всех объединяет? — Я встал с кресла и посмотрел на него сверху. — Все эти странные перемены прекрасно объяснила бы замена одних людей другими. За-ме-на! Послушного мальчика на распоясавшегося садиста, неуязвимого для змеиных укусов журналиста на не привитого от них дублера, экранного ангелочка на женщину-вамп…

— Девушки, которая терпеть не может джина, на его любительницу? — закончил он за меня.

— Именно так. И черт его знает, о скольких случаях мне неизвестно. Но это невозможно, не может существовать столько абсолютных двойников, с одинаковыми отпечатками пальцев и так далее.

— Ты сам себе противоречишь, Оуэн.

— Это только кажется. Я просто еще не знаю, что есть что, кто есть кто, где есть где и как все это связать вместе.

— Будешь с этим разбираться?

— Не знаю. Я думал…

— Я не могу. Слишком безумно все это выглядит, а кроме того, по-моему, ты на этот раз ошибаешься. Повторяю, хороший отпуск тебе бы не помешал.

— Может, ты и прав. — Я протянул руку. — Передай от меня привет невесте. Пока! — Он продолжал держать меня за руку, но я высвободил ее и вышел из кабинета.

Не дожидаясь лифта, я сбежал по лестнице и направился к выходу на служебную парковку. Лишь в дверях я сообразил, что сегодня припарковался в другом месте, щелкнул пальцами и повернулся кругом. Со стороны холла приближался Андерсен; увидев меня, он широко улыбнулся. Зубы его явно оставляли желать лучшего, особенно для негра.

— Давно вы у нас не появлялись, — сказал он, протягивая узкую длинную ладонь.

— Да была кое-какая работа, у вас, впрочем, тоже. — Я крепко пожал руку лучшему водителю в этой части штата.

— Э-э! — Он махнул рукой. — Шеф дает прикурить. Носимся как сумасшедшие. Что хуже, — он понизил голос, — редко когда по служебным делам. Уже полгода, после той погони за Черным Чулком, капитан вечно не в себе. Теперь еще эта куколка… Что-то с ним не то. Все время на нервах, из-за любого пустяка выходит из себя и начинает орать. Меня это пока никак не затрагивает, но остальные прямо-таки на цыпочках ходят. Недавно были на смотре, так когда какой-то лейтенант крикнул «Смирно!», капитан аж подпрыгнул. Крыша у него едет, что ли… — Он снова махнул рукой.

— Ничего с ним не случится. Скоро все устаканится. — Я хлопнул Андерсена по плечу и шагнул вперед, огибая его.

— Будем надеяться.

Мы разошлись каждый в свою сторону; машину, вопреки опасениям, я нашел сразу, сел и двинулся в сторону своей конторы на Уэст-Роуд. Припарковавшись на широком тротуаре, я вошел в ворота, миновав с правой стороны серую табличку с надписью: «Оуэн Йитс. Уголовные дела». Когда-то, вешая ее, я считал, что это звучит лучше, чем «Частный детектив». Я ошибался.

Приложив палец к сенсору, я открыл дверь, вошел и снял с нее почтовый ящик. Время от времени я обнаруживал в нем, кроме телексов, факсов и прочих разновидностей реальной и виртуальной почты, какую-нибудь открытку, автор которой полагал, впрочем справедливо, что так его будет труднее найти, чем с помощью нескольких нажатий на соответствующие клавиши компа. С папкой под мышкой и кассетой в руке я пошел к столу. Меня встретил недельный слой пыли и запах тухлятины, вполне подходивший для склада гробов. Я несколько раз пытался избавиться от этого запаха, но новые полы и свежие краски самое позднее через полгода пропитывались старой вонью. Повернув до упора регулятор кондиционера, я стер бумажным полотенцем пыль со стола и включил пылесос. Когда он медленно двинулся по комнате, оставляя за собой отчетливый светлый след на полу, я сел в кресло и начал просматривать почту. В ней я нашел чек на тридцать долларов — последний взнос одной старушки, которой я год назад отыскал сыночка среди местных подонков. В коротком письме она извещала меня, что парень образумился, работает и нежно заботится о матери. Ну и хорошо. Затем я выковырял из конвертов два счета за аренду и электроэнергию. Выписав чек на недостающие сорок долларов, оба счета и чек я сунул в щель компа. Получив секунду спустя подтверждение перевода, я спокойно просмотрел остальную почту. Рекламные листовки, предложения и письмо без адреса. Разорвав конверт и бросив взгляд на подпись, я увидел большое «Джи» и четкие, остроконечные буквы, складывавшиеся в слово «Миллерман». Осторожно набрав в грудь воздуха, я начал читать.

Объявляю тебя своим единственным наследником. Адвокат выплатит тебе всю сумму за вычетом расходов на похороны и поддержание могил какое-то время в порядке. Можешь делать с этими деньгами что хочешь, хотя я предпочел бы, чтобы ты не тратил их на какие-нибудь банальные благотворительные цели, но просто работал бы так же, как и до сих пор. Может быть, благодаря этим деньгам — чуть более независимо и успешно. Если тебе удастся хотя бы немного исправить этот мир, это будет стоить намного больших денег, чем те, которые я тебе оставляю. Не сердись на меня.

Дж. Миллерман

Я смотрел на ровные ряды слов; их было не более восьмидесяти, каждое само по себе невинное или по крайней мере нейтральное, но в таком сочетании, в такой роковой последовательности — холодное и гнетущее. Я положил листок на стол и, протянув руку к ящику, достал своего огромного «Доктора Макса» и банку «Дюк оф Этернити». Набив трубку, я раскурил ее, смел на пол ладонью крошки табака со стола и пинком развернул пылесос. Тот проглотил мусор и вернулся на свою трассу. Клубы дыма волнами плыли над столом, опускались ниже и, вытягиваясь в узкие струйки, исчезали в щели вытяжки. Я погрузился в некоего рода оцепенение или транс. Звонок в дверь показался мне приглушенным и каким-то бесцветным. Встав, я отодвинул висевший на двери календарь и заглянул в глазок. За дверью стоял почтальон. Среди моих знакомых не было никого, кто предпочитал бы живого письмоносца молниеносной почте. На всякий случай сунув руку в пустой карман, я открыл дверь.

— Экспресс, сэр, — сказал парень и протянул руку с маленьким конвертом.

Я взял его и подписал квитанцию. Почтальон повернулся и исчез из поля зрения. Я вернулся в контору, разорвал конверт и посмотрел на отпечатанный на диктофоне текст.

Уважаемый мистер Йитс.

Три дня назад я Вам звонила. Я хотела бы нанять Вас для расследования обстоятельств смерти моего мужа Питера. Вы наверняка знаете об этом из прессы, мне необходимо выяснить все до конца. Позвоните мне, пожалуйста. Я весь день буду дома.

Внизу стояла подпись матово-серебристыми чернилами — Пима Гордениус. Склонившись над компом, я вызвал из памяти телефонные разговоры. Первый, трехдневной давности, был именно тем, о котором говорилось в письме.

— Говорит Пима Гордениус. Пожалуйста, свяжитесь со мной как можно быстрее. У меня к вам очень важное дело. Цена не играет роли. До свидания.

Я выключил комп и задумался. Если бы Пима позвонила сегодня, стечение обстоятельств было бы как минимум удивительным. К счастью, она звонила три дня назад, то есть тогда, когда никто не мог знать, что я извлеку на свет свое досье. Я вставил письмо Пимы с узкой магнитной полоской наверху в щель телефона. После третьего гудка кто-то поднял трубку.

— Это Оуэн Йитс, — сказал я. — Вы хотели со мной поговорить?

— Да. Можете приехать ко мне? Естественно, все расходы с этого момента я беру на себя.

— Не уверен, что возьмусь за это дело, — медленно проговорил я. Часто, когда я лгу, я говорю медленно.

— Вы заняты? — Меня тронуло разочарование в ее голосе.

— Нет, но считаю, что заслужил право самому выбирать себе дела.

— Это дело не для кого попало, — услышал я в трубке.

На какое-то мгновение у меня возникло желание предложить ей включить видеофоны. Таковой у нее наверняка имелся, раз у нее была автоматическая пишущая машинка, но в конце концов я не стал ничего говорить.

— Ваш выбор мне льстит. Буду через двадцать минут.

— Жду.

Несколько секунд я вслушивался в тихие гудки, затем положил трубку на место. Еще раз проверив дату и время первого звонка Пимы Гордениус, я убрал письмо Джорджа в ящик и вышел из конторы.

Пришлось очистить стекла машины от пачки реклам, засунутых за оба стеклоочистителя, я выбросил их, не читая, хотя они пищали и заигрывали со мной, предлагая многоголосым хором отличные возможности приобретения дешевых товаров, и поехал в сторону Западных Ворот, через которые вела дорога на Корриетто. Такой путь проложил навигатор, в который я вставил письмо Пимы с адресной полосой. Естественно, автомат выбирал кратчайший маршрут, что не всегда соответствует истине; я застрял в нескольких пробках в центре и провел полчаса в тени офисных небоскребов. Едкий запах бензидола вынудил меня закрыть крышу и включить воздушные фильтры, я сидел, словно ценная живая рыба в герметичном аквариуме, видя, как по тротуарам пробегают немногочисленные пешеходы, прижимая платки к носам и ртам. Продавец в киоске быстро надел респиратор и вывел на экран на крыше призывную надпись. Десятка полтора прохожих воспользовались предоставленной возможностью и удалились с желтым тампоном на лице. Я вспомнил Карла, приходившего в неистовство при виде огромных пилонов, покрытых хромированной оболочкой, наэлектризованная поверхность которых притягивала пыль и грязь. Он считал, что нужно просто беречь воздух, а не загаживать его сперва до грани возможного, а потом очищать. Он не мог понять, что установка фильтров — дело предпринимателя, а чистый воздух — дело граждан, то есть государства. Поэтому города нашпигованы гигантскими серебристыми колоннами, по которым туда и обратно ездят кольца отсосов. Подобным же образом дело обстояло и с бензидолом, заменившим бензин. Он не должен был загрязнять воздух, что я сейчас ощущал на собственной шкуре. В конце концов несколько полицейских патрульных машин и вертолет разгрузили Миддл-стрит, и я, выехав на Девятнадцатую, через несколько минут был уже на мосту, именовавшемся Западными Воротами. Притормозив у шлагбаума, я бросил полдоллара в щель автомата и выехал на шоссе, ведущее в сторону Корриетто.

Кроме меня, на дороге не было никого, и я вдавил педаль газа, с удовольствием вдыхая намного более приятный воздух. Справа и слева тянулись самые большие, какие я только видел в жизни, кукурузные поля, которые каждые несколько сот метров пересекали дороги. Один раз, почти на горизонте, мелькнула силосная башня, а вскоре над шоссе пролетел вертолет. Пилот не выключил распылитель, и мне пришлось затормозить и закрыть окна; я въехал в легкий туман и включил стеклоочистители. Увидев по правой стороне станцию техобслуживания, я на всякий случай свернул в ответвление и проехал через туннель мойки. Черт его знает, чем удобряют кукурузу, если каждый початок весит по килограмму.

Прошел час со времени разговора с Пимой Гордениус, прежде чем я добрался до обширного фешенебельного района и нашел ее дом на пересечении двух улочек, поросших густыми кустами серпии. Когда я вышел из машины, она уже стояла на небольшом крыльце и ждала, положив руку на дверную ручку. Я остановился перед ступеньками. Несколько секунд мы разглядывали друг друга — ее стройные длинные ноги были просто великолепны, и остальное не слишком меня занимало. Ей, видимо, хорошо была видна моя лысинка на макушке, так что мы предстали друг перед другом совершенно с разных точек зрения. Видимо, моя внешность ее устроила, поскольку она сказала:

— Может, войдем?

Она двинулась вперед, благодаря чему я мог еще раз рассмотреть ее фигуру, на этот раз сзади, и снова признать, что Создатель отменно справился со своей работой. Мы вошли в большую гостиную с огромным телевизором во всю стену. Полукруглый диван со столиком посредине и несколько легких стульев, расставленных тут и там, дополняли обстановку. Одной стены не было, через нее можно было выйти в цветущий сад, может быть, чересчур пестрый на мой вкус, но я бы не отказался созерцать подобный вид, лежа на диване. Миссис Гордениус, все так же молча, показала рукой на диван, а сама вышла. Когда она вернулась, на ней было другое платье, однотонное и более длинное. Проходя мимо телевизора, она взяла пульт и, сев напротив меня, нажала две клавиши. Сад скрылся за блестящим стеклом, а с другой стороны, видимо из кухни, вкатился солидных размеров бар и остановился возле Пимы. На раме садового стекла были установлены несколько мини-генераторов импульсов, исключавших подслушивание лазером, а бар мог бы обслужить прием для всех желающих в Парке Наполеона. Похоже было на то, что журналисты зарабатывают у нас побольше детективов. Я открыл рот, но не успел издать ни звука.

— Это все Питер. Мы богаты, так что он покупал каждую игрушку, какая только появлялась в продаже. У нас дом, в котором все двигается и облегчает жизнь, и будь он жив, он продолжал бы покупать все новые и новые приспособления. Наверняка он провел бы час возле вашей машины. — Она протянула руку к нижней части буфета и достала два высоких бокала.

— Может быть, даже дольше. У меня в машине есть парочка интересных штучек, в моей работе это необходимо, — деликатно напомнил я ей о цели своего визита.

— Понятное дело. Мартини? — Она подняла бутылку и вопросительно посмотрела на меня.

— И пару капель рома, спасибо. — Я остановил ее, ибо лила она без всякой меры. Себе она налила на две трети «кампари» и добавила до краев водки. Я мысленно застонал.

— Я хочу, чтобы вы выяснили обстоятельства смерти Питера, — сказала она и неожиданно поставила бокал на стол.

— А что в них неясного? — Я протянул руку к термосу со льдом и два раза нажал на кнопку. Четыре маленьких кубика льда выскочили из щели в упали в подставленный бокал.

— Все. Не верю я в этот однократный иммунитет! — решительно сказала она, хотя мне показалось, что слово «иммунитет» она произнесла с некоторым трудом. Впрочем, у меня тоже немеют губы после хорошей выпивки.

— По мнению специалистов, такое вполне возможно, — медленно сказал я.

— Может быть. Но я знаю, что Питер был осторожен и что перед очередными прививками он проходил анализы. Не знаю в точности, какие именно, Питер не рассказывал мне обо всех своих делах. Ни к чему себя обманывать — наши чувства давно уже отцвели и поблекли, но я знаю, что он несколько раз ездил в город именно затем, чтобы пройти всестороннее обследование.

— А кому и зачем понадобилось бы его убивать? Можно? — Я достал сигареты.

Она кивнула:

— Угостите и меня.

Я протянул ей пачку и подал зажигалку. Затем закурил сам и стал ждать ответа.

— Питер напал на след какой-то аферы, связанной с Дональдом Инглхардтом.

Я причмокнул губами.

— Бумажная промышленность, переработка целлюлозы, пара десятков буровых платформ. В сумме полмиллиарда долларов.

— Да, примерно столько подсчитал и Питер. За месяц до смерти, как раз во время тех прививок, он сказал, что, если бы он захотел, Инглхардт отдал бы ему не моргнув глазом треть своего состояния. Но при этом добавил, что так легко отделаться он этой сволочи не позволит. Наверняка он его шантажировал, а Инглхардт почуял неладное и подослал Питеру убийцу.

— Ваш муж говорил об этом кому-нибудь, кроме вас?

— Не думаю. Мне он тоже ничего бы не сказал, но он плохо себя чувствовал после прививки и слишком много выпил; вообще он пил мало, поскольку был слаб на голову, а тут дал себе поблажку. Но я знаю, что он был несколько раз у Инглхардта, делал вид, что берет интервью, а сам что-то разнюхивал. И… — Она не договорила. — Нет… Это потом. Сначала вы начните, а потом я вам кое-что покажу. Пока это неважно, но через несколько дней может пригодиться. Хорошо?

— Предпочел бы увидеть это нечто прямо сейчас, — сказал я, глядя ей прямо в глаза.

— Его тут сейчас нет. Может быть, завтра. Но это на самом деле не так уж важно, просто доказательство того, что у Питера было кое-что против Инглхардта. Ведь сегодня вы можете временно принять это за аксиому?

— Могу. Ладно. — Я встал с дивана и забрал со столика зажигалку, оставив сигареты Пиме. — Что-нибудь еще? — Она отрицательно покачала головой. — Мой гонорар составляет пятьдесят в день…

— Я дам больше, — быстро перебила она.

— …и пятьдесят процентов премии со всей суммы в случае успешного завершения дела. Если же удастся доказать, что ваш муж погиб случайно, я буду это также считать успешным завершением — вам понятно?

— Да. Согласна. Когда вы начнете?

— Я уже начал, выехав к вам из своей конторы. В моем компе уже щелкает счетчик на вашу фамилию.

Она тряхнула головой и впервые улыбнулась мне. Потом встала и взялась правой рукой за левый локоть.

— А вы не филантроп, — сказала она, продолжая улыбаться.

— О нет! Я не верю в филантропию, подобное могут позволить себе только богачи, а поскольку их немного — ибо в богатстве никто не признается — то и польза от этого невелика. Скорее уж я предпочел бы быть Робин Гудом. — Она наморщила лоб, и мне пришлось добавить: — Это такой благородный разбойник, грабил богатых и раздавал награбленное бедным. Результаты вроде как были неплохими. Иногда он еще решал всякие криминальные загадки. — Я чуть подмигнул, но Пима словно вдруг вспомнила, что она вдова и наняла детектива именно для того, чтобы он нашел убийц ее мужа. Она посерьезнела и на мое подмигивание прореагировала словно каменная стена, то есть никак.

Я направился к выходу первым, хотя довольно долго ждал ее, желая еще раз проверить, не ошибся ли я в оценке ее форм.

— Позвоню завтра, — сказал я, открывая дверь. — У вас «цербер»? — Я показал на маленький столбик у стены. Так чаще всего, к радости воров, маскировали охранные автоматы. Гордениус, похоже, тоже не отличался особой изобретательностью.

— Да, но я сама его боюсь. Включаю только на ночь и прячусь в спальне.

— Ага. До свидания. — Я спустился с крыльца.

Хлопка двери я не слышал, но, когда вышел за калитку, щелкнул замок. Я сел в машину, не спеша завел двигатель, подождал пару секунд и, более не видя никаких причин не ехать, направился в сторону города.

Южный парк — самый старый в городе. По площади он вдвое меньше Парка Наполеона, но тот, разбитый тридцать лет назад на месте бывших негритянских трущоб, представлял собой всего лишь огромный неуютный сквер с быстрорастущими тополями и преднамеренно неровно подстриженными газонами; в Южном же действительно властвовала природа, хоть это и было заслугой вовсе не изысканного вкуса садовников, а всего лишь худой городской казны.

Я поколебался, думая, где припарковать машину — на краю парка, и совершить небольшую прогулку, или же проехать дальше и побыстрее решить дело. В конце концов победили взгляды эстетически-оздоровительного плана, и я прошел почти километр пешком, прежде чем оказался возле небольшого озерца в западной части парка.

Я сел на скамейку и закинул руки за ее спинку. Аллея была совершенно пуста, впрочем, здесь всегда было пустовато: утром матери и няньки с детьми держались поближе к автостоянкам, вечером же никто в здравом уме не забирался в глубь парка, а днем он был пуст просто потому, что никому не приходило в голову заглянуть сюда в это время. Я посидел немного, потом встал и, пройдя до перекрестка, свернул направо. Сделав несколько шагов, я прыгнул в густые кусты рядом с дорожкой и припал к земле. Несколько секунд спустя за углом послышались быстрые мягкие шаги, ритм которых существенно замедлился у самого поворота. Я увидел сквозь густые ветви узкие серые штанины в мелкую клетку и ботинки на толстой подошве. Ноги через несколько шагов скрылись впереди, я немного подождал и, особо не скрываясь, вылез из кустов. Я вернулся к перекрестку, откуда пришел, и свернул направо. Здесь аллея вела вдоль берега небольшой бухточки; я посмотрел на другой берег, где худой тип, которого я уже заметил в городе, повернулся и быстро пошел назад. Я тоже развернулся, нащупал в кармане ключ от квартиры, сжал его в руке и медленно пошел навстречу «прилипале». Мы встретились на «моей» аллейке, тощий субъект с усеянным угрями лицом с безразличным видом прошел мимо, уставившись на поверхность воды. В полушаге за ним я развернулся и ударил его концом ключа в позвоночник, а когда он застонал и обеими руками схватился за ушибленное место, изогнувшись именно так, как я себе и представлял, я левой ногой подставил ему подножку и толкнул вперед. Он рухнул на асфальт аллеи даже лучше, чем я ожидал, треснулся рожей и застыл неподвижно. Я снова повернул назад и на этот раз уже беспрепятственно добрался до небольшой площадки на берегу озера. Свернув к киоску с майкорном, я сложил в несколько раз пятидесятку и, обернув однодолларовой купюрой, подал продавцу.

— Двойную, — сказал я.

Он кивнул и подал мне большой пакет с кормом для лебедей. Я взял его и, грызя набухшие сладковатые зерна кукурузы, пошел по дорожке, ведшей вокруг бухточки. Скамейки стояли у самой воды, и на одной из них, третьей с краю, сидел человек, наклонившись к воде и бросая корм причалившим к берегу пяти лебедям. Я сел на другой конец скамейки и тоже щедро сыпанул из пакета.

Два ближайших лебедя подплыли и не спеша попробовали моей кукурузы. Они плыли бесшумно, и лишь потому я услышал тихое:

— Привет. Что нужно?

Я огляделся по сторонам и бросил взгляд на редкие кустики метрах в пятидесяти позади нас.

— Дональд Инглхардт. Что у него может дурно пахнуть. Питер Гордениус, журналист. Умер недавно от укуса какой-то змеи. И что эти двое могут иметь между собой общего.

Я насыпал лебедям еще майкорна и подвинул пакет с маленьким конвертом на дне в сторону Лэнга.

— Одной порции хватит? — спросил я, вставая со скамейки.

— Да, — прошептал он. — Мне уже много не надо.

— Ты все так же не хочешь лечиться?

— Оставь, Оуэн. Это давно уже не имеет никакого значения. Пока. — Он бросил в воду несколько белых шариков, но лебеди, видимо, уже насытились, поскольку степенно уплывали прочь, не замечая новой порции лакомства.

Я не стал его больше уговаривать — мне самому хорошо было известно, что единственное, что может ему сейчас повредить — это отсутствие наркотика. Я возвращался той же аллеей; прыщавый уже пришел в себя и исчез, а может быть, кто-то ему помог — во всяком случае, аллея была пуста. Беспрепятственно вернувшись к машине, я поехал в центр, где пообедал в баре «Все за доллар», отличной ловушке для наивных, где действительно можно было съесть отличный стейк за доллар, что обычно приводило любого клиента в прекрасное настроение, но, поскольку действительно все — телефон, пиво и туалет — стоило столько же, сколько и стейк, почти никому не удавалось уйти, не оставив в кассе семи-восьми баксов. То есть столько же, сколько стоил обед в ресторане среднего класса.

Выйдя из бара с зубочисткой в зубах, я некоторое время размышлял, опершись о крышу автомобиля. Затем я сменил зубочистку на сигарету и, докурив ее до середины, решил навестить Дональда Инглхардта. Сев в «бастаад», я связался со своим компом. Дождавшись через полминуты ответа, я дал команду на поиск адреса Дональда Инглхардта и снова стал ждать. Внезапно до меня дошло, что благодаря Джорджу я относительно богат, так что смело могу войти в федеральную сеть и мгновенно получить адрес. Впрочем, меня это как-то не особо обрадовало. Я продолжал терпеливо ждать, пока на экран не выползла строчка желтых букв: «Дональд Инглхардт, Улиточный ручей, Массенис». Одновременно навигатор сообщил мне кратчайший маршрут до Массениса и владений Инглхардта.

— Ну да, конечно! Сам поезжай, — сказал я, склонился над экраном и выбрал другой вариант. Потом из любопытства потребовал сообщить маршрут длиннее кратчайшего на тридцать процентов, и он оказался вполне неплохим; восстановив некоторое доверие к навигатору, я двинулся через путаницу боковых узких улочек, чтобы выбраться наконец на самую старую выездную дорогу из города. Это не означало, что она была в плохом состоянии, нет, покрытие было идеальным, полосы с разными скоростями были выложены разноцветной массой. Я выскочил на желтую и помчался по дороге миллионеров в Массенис.

Владения Инглхардта я нашел без труда — подобные вещи обладают тем приятным свойством, что находятся на довольно большом расстоянии друг от друга, дома не соприкасаются с другими, взгляд простирается далеко, а резиденция Инглхардта к тому же лежала в долине, так что, едва въехав на какой-то холм, я увидел внизу ручей, действительно на некотором отрезке извивавшийся спиралью, словно раковина улитки. Дом более короткой своей стороной выходил на ручей, а размерами, как мне с этого расстояния казалось, он походил на футбольное поле. Сзади я увидел ряд гаражей, в которых поместились бы, наверное, все модели мировых фирм этого года. Спереди был лишь газон и, конечно, бассейн. Размеры обоих соответствовали размерам дома: переплыв бассейн, я вряд ли уже был бы в силах преодолеть газон, и, наоборот, перебежав через газон, я наверняка бы утонул. Несколько сидевших на берегу фигур не выглядели, однако, столь же измученными жизнью, как я. Я выключил двигатель и на холостом ходу съехал с холма. Остановившись перед воротами, я достал из ящичка новую пачку сигарет, закурил и вышел. Хотя ворота и ограда своим видом не внушали уважения, у меня по спине пробежали мурашки при мысли о том, что могли бы скрывать в себе столь легкие столбики и тоненькая сетка, натянутая между ними. Я подошел к воротам и нажал клавишу вызова.

— Улиточный ручей, слушаю? — послышался милый девичий голос.

— Оуэн Йитс. Я хотел бы поговорить с мистером Дональдом Инглхардтом. По личному делу. Коротко, — добавил я, поскольку голос молчал, словно чего-то ожидая.

— Минутку.

Я заметил, как один из сидевших у бассейна, тип с самой пышной серебристой шевелюрой, какую я только видел в жизни, поднес что-то к уху, а затем снова положил на столик.

— Входите, пожалуйста, — вежливо чирикнул голосок, и левая створка ворот открылась.

Я с безразличным видом миновал усеивавшие стойку ворот датчики и анализаторы и ступил на газон. Никакой тропинки не было, лишь дорога для автомобилей, и я шагал прямо по траве, думая о том, как им удается избежать ее вытаптывания. Лишь у самого бассейна я сообразил, что достаточно время от времени передвигать ворота в сторону, а затем до меня дошла и иная разгадка — никто не входил сюда пешком. По крайней мере, именно такое впечатление производило общество у бассейна. Седоволосый встал и сделал два шага в мою сторону, на один шаг больше совершил низенький японец, сидевший на солнце чуть дальше и единственный среди всех одетый.

— Инглхардт, — сказал седой и протянул мне руку.

— Оуэн Йитс. — Я пожал ладонь, стоившую пятьсот с небольшим миллионов. — Я хотел бы с вами поговорить, — добавил я, бросая многозначительный взгляд на дом.

— Хорошо. Разрешите мне представить вам… — Он обвел рукой остальных. — Моя правая рука в делах и друг дома Перси Фаррел. — Крепкий тип с лицом цвета бронзы чуть кивнул, не поднимаясь с кресла. — Моя дочь Милдред. — Он посмотрел назад; она как раз выходила из бассейна, и я почувствовал себя грязным, вонючим и старым. Воплощение невинности, молодости, красоты и очарования махнуло мне рукой, после чего прыгнуло в бассейн. Прыжок, к счастью, был не слишком удачным, что позволило мне прийти в себя. — И моя жена Анджела. — Из-за цветастой ширмы вышла женщина, которая наверняка не давала отдыха целой армии косметологов, педи— и маникюрщиков, хирургов и массажистов. На лице ее не было ни единой морщины, пышный бюст походил на две скалы, впрочем, скорее всего, заполненные силиконом или физиологическим раствором, небрежно всклокоченные волосы наверняка стоили парикмахеру нескольких часов тяжкого труда, а ее мужу — нескольких сотен. Хуже выглядели ноги: кожа на них, правда, была столь же натянутой и гладкой, но лишь загар маскировал искусство хирургов. В свою очередь, ультрафиолет иссушал кожу, делая ее хрупкой; впрочем, подобные обстоятельства Анджелу, похоже, не слишком волновали. Подняв правую руку, в которой держала очки от солнца, она два раза помахала мне. Я слегка поклонился. — А это Химару Ясэ. — Я повернулся к японцу и сказал:

— Самый дорогой частный учитель карате-мацу, дзюдо и нескольких иных способов молниеносно выводить противника из строя. Надеюсь, я вам понравился. — Я улыбнулся ему. Секунду спустя его губы чуть дрогнули в ответ.

— А вы… Минутку! — Инглхардт поднес к уху небольшую трубку и некоторое время слушал. — Частный детектив, — сообщил он достаточно громко, убирая трубку, — сотрудничающий, что весьма странно, с нашей полицией. Возможно, потому, что хорошо знает капитана Вуди. Пока все. — Он показал рукой на кресло и сам опустился на свое.

Я чуть подвинулся, чтобы оказаться в тени, и заметил:

— Вам незачем было связываться с компьютером. Я бы и сам это сказал.

— А с чего вы взяли, что с компьютером? Я отказался от него несколько лет назад. Человека ничто не заменит, компьютер не умеет сопоставлять, если только у него не чудовищная память. Я не говорю, что вообще им не пользуюсь, но именно эти данные помнит моя секретарша, лишь остальное она получит из банка данных. Но к делу…

— Я хотел бы поговорить с вами наедине. — Я смотрел на Милдред, рассекавшую гибким телом воду, и никак не мог сосредоточиться.

— Пожалуйста. — Он встал и первым пошел в сторону дома.

Я поспешил за ним, слегка поклонившись остальным и отдельно — Химару. Через несколько шагов я догнал хозяина, и дальше мы шли вместе; не люблю идти за кем-то, даже если при этом меня овевает явный запах долларов. Мы вошли в огромный пустой холл, Инглхардт свернул налево, я за ним. Он толкнул одну из дверей, и я увидел кабинет, размеры и вид которого меня приятно удивили. Я ожидал чего-то вроде небольшого зала для бадминтона, моему же взгляду предстала уютная комната со стеклянными шкафами вдоль всех стен. За стеклами стояли несколько тысяч фигурок, изготовленных, похоже, из всех возможных материалов.

— Я слушаю. — Инглхардт уселся в кресло, которому было, наверное, лет двести, показав пальцем на стоявшее рядом, столь же старое. Я сел.

— Вы знаете Питера Гордениуса? — спросил я.

— Знал. Он был у меня раза три. Его уже почти год как нет в живых. Впрочем, вам, похоже, об этом известно, — спокойно ответил он.

— Да. Я веду следствие по делу его смерти. — Я не стал объяснять собственную оговорку, хотя в его словах слышалось явственное раздражение.

— Ведь он умер от укуса змеи. — Он поднял бровь.

— Не все в это поверили.

Я нашарил в кармане сигареты, но не стал их доставать.

— О чем вы разговаривали с Гордениусом? — спросил я.

— Обо всем. — Он пожал плечами. — О моих финансах, о взглядах на политику, об искусстве. В своем цикле статей он хотел показать людей, которые, как он говорил, того стоят. Не знаю, почему именно меня он оценил столь высоко. Но я с удовольствием это купил.

— Он утверждал, что Дональд — единственный известный ему честный бизнесмен, и к тому же не испытывающий склонности к политике, — сказал кто-то от дверей.

Я обернулся и увидел Фаррела. Как он вошел, я не слышал, и мне подумалось, не стоял ли он там и раньше, чтобы в соответствующий момент подкинуть вопрос Инглхардту.

— Этого действительно хватило бы, чтобы в нашей стране поставить вам памятник. Сколько раз Гордениус был у вас?

Он задумался.

— Кажется, три… Один раз на малом приеме, это в последний раз, и, кажется, два раза до этого. Конечно, я могу сообщить точные данные. — Он показал на стол с компьютерным терминалом.

— А в последний раз?

— Где-то за месяц до смерти. Было несколько знакомых и семья. Потом он сказал, что получил еще кое-какую информацию по мелочам, и теперь мой портрет приобрел ту «искорку», которая оживляет любую картину.

— Но материал не пошел?

— Видимо, нет — я не читал и не слышал, чтобы его где-то напечатали. И я отнюдь не собираюсь звонить в редакцию со скандалом. — Он начал постукивать пальцами по подлокотнику кресла.

— Ясно, — я встал. — Спасибо.

Повернувшись, я направился к выходу, но остановился перед одной из витрин. На полке стояла небольшая фигурка сидящего на корточках существа с искаженным от ярости лицом. Длинный пенис свисал у него почти до пят. В правой руке существо держало тонкий стилет.

— О господи! Это кошачий глаз? — изумленно спросил я.

— Да, — ответил Инглхардт и подошел ко мне, приятно удивленный моим интересом.

— Наверное, самый большой кусок кошачьего глаза, какой только удавалось найти до сих пор. — Я покачал головой.

— Видимо, так. Это воин шевиатов, так, по крайней мере, утверждает Перси. Именно он нашел и купил для меня эту фигурку. Я очень ценю его подарок.

Я посмотрел на Фаррела. В его голубых глазах мелькнула неприязнь, он явно был зол на меня — я только не знал почему.

— Воин шевиатов? Ну-ну. Грозно выглядит. — Я повернулся к хозяину и протянул ему руку: — Спасибо за беседу, до свидания.

— Я вас провожу, — неожиданно сказал он и снова пошел впереди. Я кивнул Фаррелу, который тоже двинулся за нами, и мы строем прошли через холл к двери. По обеим ее сторонам торчали замаскированные «церберы». У меня вдруг возникло желание разозлить Инглхардта.

— Вы в это верите? — Я небрежно кивнул в сторону толстых цилиндров с цветочными горшками наверху.

— У меня нет причин не верить. Пока что…

— Включите, — прервал я его.

— Фас! — крикнул он, секунду поколебавшись.

Когда цилиндры прыгнули в мою сторону, я не пошевелился, продолжая стоять как прежде, положив руку на пряжку ремня. «Церберы» замерли, проехав по полу метра два.

— Черт побери! — послышался сзади голос Инглхардта.

Когда я обернулся, он изумленно глядел на меня, а Фаррел хмурил брови.

— До свидания, господа. — Я поклонился обоим и вышел, пройдя между неподвижными стражами.

Уже на газоне меня догнал Инглхардт — он действительно был не таким, как все миллионеры. Он побежал за мной сам, вместо того чтобы послать хотя бы Фаррела.

— Мистер Йитс, как вы это сделали? Черт побери, вы меня добили! Покупаю.

— Не продается, — покачал я головой, торжествуя в душе.

— Да чтоб вас! Я должен это иметь! Даю сто тысяч! — Он схватил меня за руку и остановил.

— И речи быть не может, — улыбнулся я ему в лицо. К моему удивлению, он тоже улыбнулся:

— Эта игрушка лишит меня сна. Рано или поздно я все равно буду ее иметь, но хочу уже сейчас.

Я продолжал улыбаться. Инглхардт громко рассмеялся.

— Вы надо мной издеваетесь — почему? Ха-ха! Черт возьми, да я стою тут как щенок перед продавцом мороженого! Зачем вы мне это показывали?

— Потому что не люблю, когда из меня делают идиота, — бросил я и пошел к воротам.

Он снова меня догнал:

— Минутку. На этот раз вы уже переборщили. В чем дело?

Я мгновение поколебался, но в конце концов сказал:

— Шевиаты никогда не вырезали из камня фигурок мужчин. Только животных и женщин. Они боялись, что в фигурке может оказаться заклятой душа воина. — Я обошел его и уже беспрепятственно подошел к воротам. Пока я садился в машину, он все еще стоял и смотрел мне вслед. С трудом согнав с лица издевательскую ухмылку, я поехал домой.

Входя в квартиру, я услышал телефонный звонок. Звонил адвокат Миллермана, чтобы спросить, знаю ли я, что завтра похороны Джорджа. Я вежливо выслушал, поблагодарил за высказанную готовность заняться от моего имени наследством, положил трубку и пошел в комнату, но сразу же вернулся и набрал номер Пимы. Никто не отвечал, так что я принял душ, а затем настроил телефон так, чтобы он звонил ей каждые пятнадцать минут, и уселся с банкой пива над вырезками, из которых позаимствовал представленные Вуди отрывки. Основательно проглядев их, я отбросил всяческие эмоции и обдумал еще раз все с самого начала, но никаких новых мыслей у меня так и не появилось.

После третьей банки я включил телевизор и сменил настройку телефона. Теперь он звонил в квартире Пимы каждые пять минут. Прождав десять таких звонков, я достал из ящика плоский, как бумажник, восьмизарядный «биффакс-33» и вышел.

На этот раз поездка действительно заняла у меня двадцать пять минут, я проехал мимо дома Пимы и остановился сразу за углом первой поперечной улицы. Не доходя до сада перед ее домом, я перепрыгнул через низкий забор соседнего дома и лишь оттуда, возле стеклянной стены между гостиной и садом, перебрался на ее участок. Комнату не слишком ярко освещали несколько ламп. Телевизор был включен, но без звука, а стеклянная плоскость убрана в стену. Я вошел и посмотрел на «цербера». Он стоял неподвижно, так что я отпустил пряжку и огляделся по сторонам. Кроме почти полного стакана и пустой пачки от «Плеерсов», ничто не нарушало идеального порядка в помещении, словно здесь никто не жил, а лишь заходил выпить. Я заглянул на кухню — там царила точно такая же идеальная чистота — и пошел наверх. Из-под одной двери виднелась тонкая полоска света, я подошел и приложил к ней ухо. Не услышав ни единого звука, я толкнул дверь и вошел.

Это была спальня Пимы, и там уже не было такого порядка, как в гостиной и кухне, а причиной тому была сама хозяйка. Она лежала на кровати, совершенно голая, разбросав руки, чуть подогнув левую ногу и касаясь маленькой ступней колена другой ноги. Казалось, будто она напилась до потери сознания и заснула, и мне очень бы хотелось, чтобы именно так и было, но целое ведро крови, разлитой по полу и кровати, и висевшая на волоске голова не оставляли никакого сомнения относительно состояния Пимы Гордениус. Я подошел ближе, стараясь не вляпаться в какую-нибудь из луж, и дотронулся до тела. Рука была холодной, но еще не окоченела. Я обвел взглядом комнату, а потом, больше ни на что уже не глядя, вышел.

Я бегло осмотрел гостиную и кухню. У меня не было никаких иллюзий относительно того, что я найду то, что должна была показать мне Пима; идеальный порядок означал, что она либо не успела это спрятать, или же этого вообще не было у нее дома, так что искать было нечего. Я подошел к входной двери, локтем ударил по выключателю, взялся через платок за ручку, отпустил ее и, шагнув назад, постучал ногой, по корпусу «цербера», а потом толкнул его плечом. Это была пустая труба непонятного назначения, может быть, подставка для цветов, но никоим образом не охранный автомат. Я присел на корточки и немного подумал, потом встал и открыл дверь. Снаружи было темно и тихо; я быстро пробежал в калитку. Улица была пуста, но я не выпускал рукоятки «биффакса», пока не сел в машину. Когда я ехал в сторону города, в наступающих сумерках мне показалось, будто что-то мчится перед моим автомобилем.

Это не могло быть не чем иным, как обгоняющей меня смертью.

У первого указателя с надписью «Мотобар-Комнаты-Отдых» я свернул и, проехав еще несколько метров, остановился у небольшого отеля. Выпив в баре подряд четыре «фиты», я снял комнату и, велев разбудить меня через два часа, сразу же провалился в сон, словно в густой туман. Проснулся я легко и, лишь стоя под горячим душем, вспомнил дом на узкой цветущей улочке и его хозяйку. Вытершись бумажным полотенцем, я спустился вниз, расплатился за комнату и еще раз зашел в бар. С трудом проглотив предлагавшиеся в качестве завтрака два безвкусных, как марля, сандвича и кофе, цветом и вкусом напоминавший помои из старой, ржавой цистерны, я вышел на стоянку. Мой «бастаад» был там единственным автомобилем. Чувствуя себя мишенью, я быстро вскочил внутрь, выехал со стоянки и сразу же за поворотом остановился. Никто, однако, за мной не ехал, я заблокировал двери и связался с компом. Тот реагировал странно медленно, словно я его разбудил, в конце концов я вошел в федеральную сеть и сразу же получил адрес матери Питера Гордениуса. Других родственников Питера и Пимы компьютер не нашел.

До Фоксфилда было пятьсот километров с лишним, я выехал на нужное шоссе и достал из-под кресла тонкий стержень, который позволял мне включиться в движение по самой быстрой полосе, зарезервированной только для автомобилей спецслужб. Вставив отмычку в гнездо навигатора, я стал ждать подтверждения. Какое-то время мне еще пришлось вести машину самому, пока не зажегся желтый сигнал, и я убрал руки с руля. Нажав на педаль газа, на скорости сто в час я вдавил клавишу фиксатора.

Я откинулся на спинку кресла. Меня мучило ощущение потраченных впустую двух часов, но тогда я еще понятия не имел, с какой стороны подойти к делу Гордениуса. Впрочем, и теперь я не мог пожаловаться на избыток идей. Я думал об этом достаточно долго, пока тихий шум двигателя и шелест наматывающегося на колеса шоссе не усыпили меня, и лишь сигнал навигатора прервал неглубокий сон.

Я выключил навигатор, когда на дорожном указателе мелькнули буквы, сложившиеся в надпись: «Фоксфилд 38», и свернул на плавный съезд с автострады. Было четыре утра. До дома миссис Гордениус я доехал в половине пятого.

Небольшой двухэтажный домик был темен, как и все дома на улице. Я собирался подождать до рассвета, но выскочил из машины значительно раньше. В ночной тишине раздался телефонный звонок и звенел довольно долго, пока в одном из окон наверху не вспыхнул свет. Я быстро выскользнул из машины и, перепрыгнув через низкую ажурную ограду, на бегу сунул в ухо маленький, но мощный микрофон. Впрочем, может, и зря, так как окно спальни миссис Гордениус было открыто.

— Алло? — услышал я высокий старческий голос. — Кто? Пима? — У меня по спине пробежали мурашки. — Что мне делать?.. Я вовсе не кричу… Хорошо… — Она долго слушала, не прерывая собеседника. Я внимательно огляделся по сторонам, сжимая рукоятку «биффакса». Становилось все более очевидным, что кто-то намеревается стереть фамилию Гордениус из списка живых граждан Соединенных Штатов. — Боже… Дитя мое, что же ты будешь теперь… да, понимаю, конечно… Но почему… Хорошо… Но… Подожди, сейчас запишу… Как это не записывать? Не запомню, дитя мое, с моей-то памятью… Бож-же… да… да… да… Так… Хорошо… Осторожнее… — Я услышал звук положенной трубки и рыдания и, спрятав пистолет, позвонил в дверь. Десять секунд спустя послышались тихие шаги; я отступил так, чтобы меня было видно в глазок.

— Меня зовут Оуэн Йитс, я частный детектив и веду расследование по делу смерти вашего сына. Мне необходимо с вами поговорить. — Я достал закатанную в пластик лицензию и показал. — Я брошу вам в щель мою лицензию. Можете связаться с компьютером и проверить. Я подожду. — Наклонившись, я сунул карточку в дверную щель. Я услышал, как она упала на пол, и секунд через пятнадцать дверь открылась. Мать Питера стояла в дверях, уже одетая в темное платье и светло-бежевый свитер с обширными рукавами, в которых она прятала руки, вместе с моей лицензией. Глаза у нее были чуть покрасневшие. Я шагнул вперед и оказался в доме. Не спрашивая разрешения, я закрыл за собой дверь и сказал:

— Мы не могли бы пойти куда-нибудь, где мало окон? Может, наверх?

— Хорошо, — сказала она, показывая на лестницу. Миссис Гордениус явно предпочитала не поворачиваться спиной к какому-то подозрительному детективу. Я пошел первым, а оказавшись наверху, открыл вторую с краю дверь, более узкую, чем остальные, полагая, что это ванная — и не ошибся. Обернувшись, я сказал:

— Здесь будет лучше, чем в комнате. Можно?

Несколько мгновений она боролась со страхом, вероятно, насмотрелась по телевизору на утопленных в собственных ваннах одиноких женщин, но вошла за мной. Я присел на край ванны, оставив ей ящик у стены. Однако она встала рядом с ним, видимо предпочитая быть поближе к двери.

— К сожалению, у меня плохие известия. Ваша невестка наняла меня, чтобы я расследовал подозрительные, по ее мнению, обстоятельства смерти Питера Гордениуса. Она должна была мне что-то показать, но не успела. Шесть часов назад я обнаружил ее убитой в собственной спальне.

Старушка застыла неподвижно, лишь шире раскрыла глаза. Ей явно нельзя было отказать в хладнокровии, а может быть, она не слишком любила невестку. Я продолжал:

— Похоже, что в смерти вашего сына действительно кроется какая-то тайна. Если так, то вам тоже может грозить опасность. Вам нужно как можно быстрее уехать, не оставляя никому адреса. — Я ждал ее реакции, но она молчала. — Кроме того, я хотел бы с вами поговорить о вашем сыне. Может быть, вы знаете что-то, что поможет найти убийцу.

— Как была убита Пима? — вдруг спросила она.

— Вы обязательно хотите знать? — Я задумался, как лучше об этом рассказать. Она решительно кивнула. — Ей перерезали горло, бритвой или чем-то столь же острым.

К моему удивлению, она снова кивнула. И не более того. Я решил пойти ва-банк.

— Я ждал возле вашего дома, пока вы проснетесь, и слышал ваш разговор. Полагаю, убийцы хотят как можно быстрее добраться до вас, и потому…

— Пима жива, не утруждайте себя, — неожиданно прервала она меня. Она явно все время ждала какой-то ошибки с моей стороны и теперь решила меня ошеломить. Ей это полностью удалось. Я несколько раз подвигал челюстью и издал некое подобие стона.

— Мне кажется, вы и в самом деле детектив. — Старушка уселась на ящик, как будто слегка расслабившись. — Видимо, кто-то ввел вас в заблуждение.

— Вы уверены? Это она звонила?

Она немного поколебалась, но ответила: — Да.

— Вы уверены? Голос можно подделать, тем более в трубке… — пробормотал я.

— У меня нет никаких сомнений, — отрезала она.

— Не дадите мне ее действительный адрес? Я должен выяснить, почему кто-то изображал передо мной ее.

— Нет!

— Ведь ей сейчас грозит смертельная опасность! Неужели вы не понимаете? Им нужно убить ее и избавиться от тела так, чтобы тот, другой, труп до самого конца считался трупом настоящей Пимы Гордениус!

Какое-то время она обдумывала мои слова, и я почувствовал, что обретаю надежду.

— То, что ты говоришь, парень… — неожиданно перешла она на более доверительный тон, — звучит логично. Но я не могу рисковать.

— Вы обрекаете ее на смерть, — сказал я. — Они уже доказали, что не отступят ни перед чем. Они выбьют из вас адрес Пимы или найдут ее сами. Я еще не знаю в точности, в чем дело, но мне хорошо известно, что если уж кто-то решается на первое убийство, то обычно считает второе или третье самым что ни на есть обычным делом. — Я достал сигареты и протянул пачку миссис Гордениус. Она взяла одну, и мы закурили.

— Где вас можно найти? — спросила она.

— Как когда, — ответил я. — Дома, в конторе, в автомобиле, — я пожал плечами.

— Могу вам обещать, что свяжусь с невесткой как только смогу и сообщу вам, что она решила. — Она встала.

Я тоже поднялся, и мы вышли в коридор. Идя за ней, я достал из бумажника визитку и подал миссис Гордениус уже внизу.

— Звоните на номер телефона в машине. Я буду не спеша возвращаться домой, так что, если Пима где-то тут недалеко, поторопитесь, чтобы я не терял времени на обратный путь. До свида… — Я хлопнул себя по карману. — Зажигалка! — крикнул я и, перепрыгивая через три ступеньки, взбежал наверх.

Спальня должна была быть сразу с краю, так выходило по расположению окон. Тихо открыв дверь, я проскользнул в комнату. Телефон стоял сразу у двери, рядом лежал блокнот. Бумага есть бумага… Первая страница была пуста, я вырвал ее и положил в карман. Выбравшись из спальни, я, преднамеренно громко топая, вернулся на лестницу. Миссис Гордениус уже шла наверх. Я похлопал по карману с сигаретами и улыбнулся. По ее глазам видно было, что она, похоже, не дала себя обмануть, но знала, что страничка где-то спрятана.

— Ага! Моя лицензия, она у вас. — Я протянул руку. Она подошла к дивану и, вынув из-за подушки пластиковый прямоугольник, молча отдала его мне.

— Поторопитесь. Счет идет на минуты. — Я повернулся и вышел.

Демонстративно хлопнув дверцей машины, я тронулся с места. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что именно так вел бы себя, чтобы усыпить ее бдительность и вернуться. Свернув несколько раз в какие-то улочки, я остановил машину и, достав страничку из блокнота миссис Гордениус, поднес ее к лампочкам на приборной доске. Писала она, может быть, и шариковой ручкой, но номер не отпечатался так, как мне бы того хотелось. Сунув страничку в сканер, я уже без труда прочитал номер. Быстро соединившись с федеральной сетью, я проверил его. Мотель «Пальмовая роща», десять километров отсюда. Я стартовал как на гонках «Формулы-ноль», оставляя на поворотах по несколько миллиметров протектора. Ночь близилась к концу, но все вокруг спали, и никто не видел моих подвигов на шоссе. Большую часть дороги мне приходилось то тормозить, то прибавлять газу, лишь последние три мили я мчался по шоссе, где мог в полной мере воспользоваться мощностью своего двигателя. Перед мотелем я замедлил ход, внимательно глядя по сторонам, осмотрел большую часть стоянки, проехал еще несколько десятков метров и остановился. Выскочив из машины, я быстро вернулся к мотелю. Там стояли только два автомобиля с остывшими двигателями; я с облегчением вздохнул и вошел в мотель. Стойка с надписью «Комнаты» была пуста, в холле чувствовался затхлый запах. Пальма, стоявшая в углу, явно не имела никакого отношения к названию мотеля: покрытая пылью, она была столь уныла и безнадежна, как будто другие пальмы приговорили ее к пребыванию в этой халупе за какое-то особо опасное пальмовое преступление. Я несколько раз пнул стойку, потом еще раз, увидев какого-то высунувшегося из-за угла типа, который вышел на открытое пространство и засеменил в мою сторону.

— Слушай, приятель, — я сверкнул ему в глаза значком, отчеканенным по случаю третьего съезда Друзей Карибских Островов, — я ищу одну довольно молодую блондинку, она приехала сегодня, пару часов назад. Недавно она отсюда звонила. Где она? Быстро! — Я схватил его за засаленный галстук и постарался сделать вид, что еще немного, и дерну со всей силы.

— Клиентка только одна, но шатенка. Номер восемь, — зашлепал губами портье.

— Иду наверх. Если кто-то будет спрашивать о той же женщине, скажешь, что она в девятом. Понял?

Он послушно кивнул. Я не сомневался, что он этого не сделает, но и выбора у меня тоже не было. Я взбежал по лестнице наверх, достал пистолет и, прислушавшись у дверей, нажал на ручку. Она была заблокирована. Я полез в карман и вытащил стальную отмычку. Замок поддался сразу же, и я осторожно приоткрыл дверь. Комната была пуста, а из ванной доносился плеск воды. Я проскользнул внутрь и закрыл дверь. На кровати я увидел открытый чемодан, рядом лежал парик. Шум душа не прекращался, я спрятался за открытой дверцей шкафа, убрав пистолет в карман. Вскоре кто-то вышел из ванной; через щель я увидел блондинку в халате, которая подошла к чемодану и начала вынимать из него какие-то вещи. Она и та, в доме, были очень друг на друга похожи, и я до сих пор не знал, кто из них кто. Я прождал за шкафом все десять минут, которые она потратила на то, чтобы одеться. Так что можно сказать, что обеих Пим я видел во всей красе, и не мог решить, у какой из них лучше формы, хотя значение для меня теперь имела только одна — живая. Когда она полностью оделась и повернулась ко мне спиной, я тихо вышел из-за шкафа и закрыл ей ладонью рот. Она вздрогнула и свалилась мне на руки. Я уложил ее на кровать, а сам помчался в ванную. Вернувшись с двумя мокрыми полотенцами, я приложил их ко лбу и шее. Веки ее задрожали. Я слегка отодвинулся, ожидая дальнейшего, но она все так же лежала неподвижно.

— Знаешь телефон миссис Гордениус? — спросил я. Веки снова дрогнули, я подошел ближе и слегка похлопал ее по щеке.

— Быстро звони ей. Если ты настоящая Пима Гордениус, то нам нужно отсюда сматываться. Если ты ее двойник, тоже надо сматываться, но уже не столь спешно. Перед этим мы еще поговорим. Так что решайся.

Она открыла глаза и села. В синих глазах читался страх. Это выглядело убедительно, но и та Пима тоже не выглядела фальшиво. Люди — не стодолларовые банкноты, они умеют отлично притворяться.

— Ну? — поторопил я.

— Кто вы?

— Оуэн Йитс, частный детектив. Вчера Пима Гордениус поручила мне выяснить обстоятельства смерти своего мужа, и вчера же она была убита. И появилась ты, вторая Пима. Мне срочно нужно знать, которая из вас настоящая, и предпринять соответствующие шаги. Поторопись.

Она встала и подошла к телефону, у меня сильнее забилось сердце. Набрав номер, она ждала ответа; я подошел ближе, и, когда она набрала в грудь воздуха, чтобы начать говорить, я взял трубку из ее руки и приложил к уху.

— Алло… Алло! Кто говорит? — узнал я голос миссис Гордениус.

— Это Оуэн Йитс. Послушайте меня: у вас в доме одна ванная?

— Это вы? О чем вы? Почему вы спрашиваете про ванную?

— Я нашел женщину, выдающую себя за Пиму Гордениус. Поскольку одна такая меня уже обманула, я хочу проверить, настоящая ли эта. Ответьте, пожалуйста.

— Две. Внизу и рядом со спальней. Там, где мы разговаривали, но…

Я отодвинул трубку от уха и спросил Пиму — наверное, Пиму:

— Сколько там ванных комнат?

— Две. Рядом с кухней внизу и одна возле спальни свекрови на втором этаже.

Я достал из кармана лицензию и, подав ее ей, сказал в трубку:

— Спокойно, миссис Гордениус. Даю вам Пиму. Сейчас мы уезжаем отсюда, и какое-то время у вас не будет с ней связи. Я должен ее как следует спрятать. А вы проверьте меня и успокойтесь. И сразу уезжайте.

— Я спокойна, — послышалось в трубке. — Уже проверила.

Я кивнул и передал трубку Пиме.

Пока они обменивались какими-то сумбурными указаниями, я бросил в чемодан все ее вещи, пошел в ванную и собрал косметику. Потом сел в кресло и закурил две сигареты. Одну я подал Пиме, другой затянулся сам. Вскоре она закончила разговор и посмотрела на меня.

— Готова? — спросил я.

Она кивнула, я встал и неожиданно застыл как вкопанный, услышав отчетливый скрип гравия на стоянке.

— Свет! — Я ткнул пальцем в сторону выключателя у двери, а сам придвинулся к окну. Когда в комнате наступила темнота, я выглянул наружу. У входа стоял большой темный «бьюик». — Идем, — я схватил чемодан Пимы. Она послушно двинулась следом за мной. У дверей я остановился и сказал: — Еще одно. По мнению тех приятелей внизу, вы должны погибнуть, а я лишь вынужден. Вам придется довериться мне и делать все, что я скажу. Это, — я полез в карман и подал ей ключ от моей машины, — ключ от белого «бастаада», он стоит на шоссе сразу за мотелем. Если со мной что-то случится, немедленно сматывайтесь, ясно?

Она что-то пробормотала, я схватил ее за плечо и сжал.

— Ясно? — прошипел я.

— Д-да!.. — простонала она.

Я отпустил ее и открыл дверь в коридор. Там пока никого не было; я вышел из комнаты и закрыл дверь за Пимой. Мы побежали на цыпочках в сторону другого, противоположного лестнице конца коридора. Там должна была быть пожарная лестница, и она действительно оказалась на месте. Пропустив Пиму вперед, я вышел за ней, закрыв за собой окно. Спуск не занял много времени, холодные перекладины лестницы, как оказалось, не слишком ее пугали. Едва спустившись на землю, мы наткнулись на большой «коммодор». После нескольких секунд лихорадочных размышлений я потянул Пиму за Руку.

— Ключ! Поедем на этом, мою машину они уже знают. Она подала мне ключ, стоивший мне немалых денег, но крайне необходимый как раз в подобных случаях. Замок «коммодора» поддался без малейшего сопротивления; я втолкнул внутрь Пиму и бросил на широкое заднее сиденье чемодан. Тихо закрыв дверь, я слегка опустил окно. Вокруг все еще царила тишина; я вставил ключ в замок зажигания и, когда вспыхнули огоньки на приборной доске, увидел в их свете маленькую серебристую буковку «ф».

— Нам повезло, — прошептал я Пиме. — Мы сидим в «коммодоре-форте». Теперь они могут нас преследовать хоть до самой смерти.

Двигателя мы не слышали, нас мог выдать лишь тихий шелест гравия под колесами. Проезжая мимо мусорных баков, я заметил просвет между деревьями — там была дорога. Я медленно поехал в ту сторону. Проехав несколько десятков метров, я свернул налево, а затем, выехав на дорогу уже за моим «бастаадом», вдавил газ до упора. Я включил фары, и мы помчались вперед, пока без каких-либо планов и цели. Свернув на второй съезд, ведущий на юг, я после получаса езды остановился и, включив свет, сказал Пиме:

— Если у вас ко мне какие-то вопросы, то у нас есть время поговорить. Мне нужно сориентироваться на местности.

— Не знаю, о чем вначале спрашивать. Это один сплошной кошмар… — Она покачала головой.

— Ага. Ладно. Сейчас поедем, и я все вам расскажу. — Я улыбнулся и включил навигатор.

Сориентировавшись в окружающей обстановке, я тронулся с места. Темнота начала рассеиваться; мы мчались, время от времени сворачивая в объезды и боковые дороги. И все это время я говорил. Я начал с фальшивой Пимы и на ней же хотел завершить, но, сам не зная почему, рассказал о разговоре с Вуди, о моих подозрениях в отношении той шестерки «подмененных» и выговорился, наверное, как никогда. Прошло часа два, прежде чем я закончил. Мы ехали еще часа два, после чего я свернул на дорогу к лесу, и еще через десять минут мы добрались до большой деревянной хижины. Я купил ее полтора года назад в одном агентстве, потребовав сохранить имя владельца в тайне и велев обставить как обычный дом. У меня там были комп, телефон, огромный погреб и сауна. Денег мне на нее не хватало, но я все же ее купил и теперь радовался этому глупому поступку. Я завел машину в гараж, и мы прошли через внутреннюю дверь в дом. Я попросил Пиму сыграть роль хозяйки, а сам вышел через дверь гаража наружу и вернулся пешком до главной дороги. Срезав с сосны две большие ветки и таща их за собой по следам колес, я причесал траву так, что только собака или анализатор могли бы обнаружить наш след. Заняло это у меня часа два. Когда я вернулся, Пима в светлых брюках суетилась на кухне, опустив шторы на окнах, прежде чем включить свет. Что-то одобрительно буркнув, я направился в ванную и рухнул в почти кипящую воду. Час спустя, красный как рак, я вышел в столовую и застал там пиршество, о каком мечтал все свои холостяцкие годы. Я набил брюхо картошкой, фаршированной грибами, рыбным салатом, половинкой цыпленка и закончил огурцами с ананасом в желе. Кофе был именно таким, каким и должен быть — тяжелым, словно паром на Потомаке, и черным, как Груки. Мы пили молча, добавляя себе приятные ощущения сигаретным дымом.

— Этот твой Вуди неправ, — неожиданно сказала Пима. Я с удовольствием воспринял переход на «ты».

— Почему ты так считаешь? — спросил я лишь оттого, что мне приятно было с ней говорить.

— Питер сразу же после тех прививок страшно изменился. Стал подозрительным, все время кричал, что я за ним шпионю, хотя у меня такого и в мыслях не было. Он все время наталкивался на разные проблемы, с которыми не мог справиться, и злился, когда я хотела ему помочь. Пытался меня изнасиловать, хотя пару месяцев назад сам предложил спокойно разойтись до начала официального дела о разводе. И если бы это действительно был не Питер, а его двойник — хотя это невозможно — то такая подмена все бы объясняла. Но это не был двойник, это был Питер, лишь страшно переменившийся.

Она держала чашку в ладонях, грея их о ее стенки, хотя температура в помещении уже пришла в норму. Я набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул.

— Это весьма странное дело. — Я сам удивился тому, насколько оригинально прозвучало мое утверждение. — А Дональд Инглхардт?

Она скривилась, опустив уголки губ, и тряхнула головой. Волосы выскользнули из-под тонкой повязки.

— Эта фамилия говорит мне не больше, чем рядовому жителю нашего штата. Богач. Ничего больше не знаю.

— Но Питер с ним разговаривал. Инглхардт это подтвердил.

— Ничего не знаю. Может быть. Но мне он ничего не говорил о скандале, связанном с Инглхардтом. Ничего, — повторила она и посмотрела на меня.

— Все ясно, то есть ничего не ясно. Кто-то хочет направить меня к Дональду Инглхардту, и ему это удается. Сразу же после этого кто-то, может быть тот же самый, убивает нанятого специально для того, чтобы сыграть передо мной твою роль, двойника. Или кто-то совсем другой. Честно говоря, не вижу в этом особого смысла. В одном только я уверен — что та Пима не покончила с собой. Тебя тоже искали… А! Кстати! Где ты была?

— Я взяла отпуск и поехала к подруге на озеро Эри, но по дороге передумала и просидела в каком-то отеле у Северной автострады. Потом вернулась домой… и нашла ее…

— Вот почему тебя не могли найти. Подставили ту, другую, и одновременно искали. Если бы ты оставалась в отеле… — Я замолчал, но, видимо, слишком поздно. — Идем спать? — быстро спросил я.

Она кивнула, уставившись в чашку. Я пошел наверх и приготовил постель, а потом из шкафа внизу достал мягкий спальный мешок и подушку. Принеся из холла куртку, я положил ее на кресло, не желая при Пиме вынимать из нее оружие и по-киношному прятать под подушку. Пима отнесла посуду в кухню. На лестнице она обернулась и сказала:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил я и проводил ее взглядом до самого верха, пока она, не оборачиваясь, не исчезла за углом.

Я разделся и влез в спальник. Лежа в темноте, я курил и размышлял. Я выкурил четыре или пять сигарет, ничего особо интересного так и не придумал и в конце концов пошел наверх. Мы встретились на лестничной площадке, а когда я взял ее на руки и понес в комнату, она прошептала мне на ухо:

— Если бы я не видела тебя сегодня в деле, подумала бы, что у тебя нет никаких шансов распутать это дело — слишком уж медленно ты соображаешь…

Я проснулся, как только Пима выскочила из постели и начала одеваться. Не открывая глаз, я пытался догадаться по шороху отдельных предметов гардероба, что именно она сейчас надевает. Встал я, лишь услышав из кухни звон посуды и шипение кофеварки. Побрившись и приняв душ, я вошел в кухню, чувствуя, что уверенности в себе мне явно не хватает. Пима стояла ко мне спиной, расставляя на столе чашки, и чувствовала себя, похоже, точно так же. Я мягко поцеловал ее в шею и сел за стол. Она села напротив, но не произнесла ни слова. Все так же молча мы позавтракали.

— Знаешь что? — неожиданно спросила она. Я фыркнул и облился кофе.

— Вопрос «знаешь что?» занимает в моем личном перечне второе место, — выдавил я, закашлявшись.

— Перечне чего?

— Перечне… э… не слишком умных вопросов, придуманных человечеством.

— У-умник. — Она надула губы и сделала паузу, после чего все же не выдержала: — А первое место?

— Ты уже спишь? — спросил я.

— Что?

— Вопрос «ты уже спишь?» — вершина человеческих возможностей. Он всегда приводит меня в бешенство, особенно когда меня таким образом будят.

Пима встала и начала собирать посуду, какое-то время мне казалось, что она все же обиделась. Поставив чашки и тарелки в посудомоечную машину, она повернулась ко мне.

— Знаешь что? — с серьезным видом спросила она. — Я тебя таким образом будить не буду.

Я встал из-за стола и подошел к ней:

— Тебе незачем меня будить, я и так в твоем присутствии не сплю. М-м-м…

— Подожди. — Она высвободилась из объятий. — Я должна тебе кое-что сказать.

— Ну, если нужно… — Я снова сел за стол.

— Все, что ты мне до сих пор рассказывал, столь запутанно, что, скорее всего, это лишь небольшой фрагмент какой-то одной крупной аферы. Собственно, возможностей две. Внешне. Первая — несколько дел, случайно связанных друг с другом, но эта связь слишком явная и слишком сильная. И вторая — что это гигантская афера, начало которой все прозевали, а конец будет ужасен. И при всем при этом что-либо пытаться делать может быть уже поздно.

Я почувствовал, как по спине начинают маршировать несколько батальонов ледяных мурашек, и прижался к спинке кресла, надеясь раздавить хоть какую-то их часть. К счастью, Пима замолчала, перестав добивать меня повторением моих же собственных выводов.

— Я не вполне с тобой согласен, — я слегка нахмурился, что должно было придать моему лицу уверенное и, естественно, умное выражение, — но это уже мои проблемы. Я не привык вести расследование вдвоем. Всегда делал это в одиночку, и, по крайней мере, мне некого было обвинить в совершении ошибок. Признайся, было бы несерьезно, если бы я когда-нибудь явился к тебе с претензиями, что ты направила меня на неверный путь. Согласна?

Она несколько мгновений задумчиво смотрела на меня, а потом я увидел, как ее глаза светлеют.

— Ты почти так же глуп, как и все остальные особи твоего пола, — сказала она совершенно серьезно, не отдавая себе отчета в том, что по глазам ее давно видно: она вот-вот рассмеется; после чего повернулась и вышла из кухни.

Я достал из холодильника пиво и, не садясь, залпом выпил. Достав еще банку, я пошел с ней в комнату и сел рядом с Пимой на диван.

— Сейчас я уйду, — тихо сказал я. — Я просто должен уйти, — добавил я, злясь на самого себя. — Отсюда звонить нельзя. Однако время от времени я буду стараться звонить тебе. Не отвечай сразу ни на какие звонки. Когда перестанет записывать автоответчик, включи его и прослушай запись; отвечай лишь на второй звонок через минуту после первого, и только при условии, что пароль будет совпадать. — Я вскрыл банку и глотнул пива. — Я буду называть заглавия книг, которые стоят здесь на полке. При первом разговоре автор будет на А, при втором на В, при третьем на С и так далее. Понимаешь? — Она кивнула, не глядя на меня. — Впрочем, звонить часто я не смогу, мы не можем рисковать. Тебе же нельзя… — я выставил сжатый кулак и начал отгибать пальцы, — во-первых: выходить из дома, открывать кому-либо дверь, если только он не бросит через щель… — Я поколебался. — Что бросить?

— Пачку от «Ред дромадера».

— Отлично. Кроме того, не слишком шуми, следи за шторами. Если же кто-то начнет ломиться, иди на чердак и запрись там, естественно, перед этим включи телефон. — Я встал и вставил в щель аппарата свою визитку с закодированными номерами обоих телефонов. — Люк на чердак не сломать, кроме того, я оставлю тебе кое-какое оружие… умеешь стрелять?

— Смотря из чего. — Она пожала плечами.

— Найду что-нибудь подходящее. Это моя болезнь — собирать оружие. Наверное, я еще ребенок.

— Оуэн, не тяни. Езжай, ладно? — Она подошла и положила руки мне на плечи.

Я кивнул. Пима тоже кивнула, и какое-то время мы понимающе кивали друг другу. Потом я показал ей свой арсенал и перенес на чердак немного еды и воды. И оружия. Я бросил взгляд на книжную полку, и мы попрощались. Перед тем как ехать, я срубил две двухметровые сосенки, связал их вместе и привязал веревками к наружным ручкам дверей машины. Закрыв гараж и разбросав на бетонной площадке немного листьев и несколько палочек, я завел двигатель и тронулся с места. В зеркале видно было, как отлично работает «метла» за автомобилем. После меня не оставалось никакой колеи. Доехав так до дороги и проехав по асфальту несколько сот метров, я перерезал веревку с левой стороны. Связанные бревна отлетели вправо и покатились по обочине. Проехав еще немного, я перерезал вторую веревку. В соответствии с планом вся конструкция упала в кювет, и с шоссе ее не было видно, что мне и требовалось. Я прибавил газу.

Около часа дня я добрался до «Пальмовой рощи». Так же как и вчера, я медленно проехал мимо того места, где припарковал «бастаад», и свернул на проселочную дорогу, по которой мы выехали на автостраду. На задах отеля я быстро выскочил из машины и запер ее на ключ. Оглядевшись по сторонам и не увидев ничего заслуживающего внимания, я взобрался по лесенке на второй этаж. Окно было закрыто, но его можно было открыть чуть ли не пальцем, и я проник в коридор.

Я ожидал полной тишины, но ошибся. Халупа была настолько старой, что процесс ее разрушения был не только видимым, но и слышимым. Шум издавала чуть ли не каждая частичка пыли, а можно было предположить, что ее тут целые тонны. Я медленно двигался в сторону лестницы, останавливаясь возле каждой двери. От стен и дверей веяло столь безнадежной мертвенностью, что если даже кто-то за ними и прятался, то, наверное, как минимум уже лет сорок и теперь его мумия опиралась одним ухом о дверь, застыв в искривленной, неудобной позе.

Я дошел почти до самой лестницы, когда снизу послышался какой-то звук, похожий на короткий смешок или кашель. Не прибавляя шага, я прислушался к происходящему за дверями в номера восьмой, девятый, пятнадцатый и шестнадцатый и лишь затем осторожно выглянул в холл.

Там было пусто, по крайней мере, так мне в первое мгновение показалось. Лишь потом я краем глаза заметил, как дрогнула ветвь пальмы, убрал голову и достал «биффакс». Подождав немного, я выглянул снова. Теперь покачивалось уже несколько ветвей; я снова отступил назад и, опустившись на колени, высунул голову, слегка прикрываясь стойками перил. Угол зрения несколько изменился, и я увидел группу под пальмой.

На узком стульчике сидела крашеная блондинка, держа на коленях коротышку-портье. Коротышка правой рукой мял грудь блондинки, одновременно с помощью другой ее груди пытаясь совершить самоубийство, глубоко воткнув нос в мягкий, переливающийся, подрагивающий, словно порция телячьего заливного, мешок. Я не видел ее лица, но мне почему-то показалось, что она столь же аппетитна и свежа, как та пальма, под которой они сидели.

Я снова убрал голову и огляделся. Ближайший светильник находился в четырех шагах от меня. Я подошел к нему и через платок вывернул лампочку. Парочка внизу никак не реагировала, тогда я оторвал от сигаретной пачки полоску фольги, обернул цоколь лампочки и вкрутил ее на место. После второго оборота из-под пальцев с треском вырвалась искра, и отель погрузился во мрак. На цыпочках я возвратился к лестнице. Некоторое время было все еще тихо, затем послышался чуть хриплый женский голос:

— Мак, предохранители вылетели. Мак!

— Ну и что? — буркнул коротышка. — Тебе мешает? Ведь тут все равно никого нет. — Донесшийся снизу чмокающий звук свидетельствовал о продолжении прерванных ласк.

— Не дурачься! Иди сделай что-нибудь. Ну же! — Похоже было, что она спихнула его с колен.

Мысленно проклиная себя за глупость, я снова подошел к светильнику, вывернул лампочку и, положив ее на пол, вернулся к лестнице, как раз вовремя, чтобы увидеть, как коротышка и его пассия закуривают, а затем он уходит с зажигалкой в руке. Я бесшумно спустился по лестнице и направился в сторону стойки. Без труда отыскав ее, я обошел вокруг и присел за ней, так чтобы меня не было сразу видно. Через некоторое время загорелся свет. Нельзя было сказать, что очень ярко — лампочки начали светить словно с неохотой, как будто на побудке в доме престарелых. Я услышал шаги и голос:

— Все! Чертова проводка… Чего ты оделась? Эй! Ну что такое?

Я встал и сказал:

— Может, с нее уже хватит? Ты же любую девицу за несколько минут раскладываешь, так что не удивляйся, Мак.

Он высоко подпрыгнул, развернувшись в воздухе, блондинка лишь повернула голову. Мак уже снова стоял на полу, искоса поглядывал в сторону коридора, из которого вышел.

— Хочешь — попробуй, — спокойно сказал я. — Правда, я хотел с тобой поговорить, но если тебе надоело жить… — Я развел руками, как бы забыв, что правая весьма убедительно сжимает «биффакс».

— Чего тебе надо? — прохрипел недавний ухажер.

— Чей это «коммодор»? — Я показал большим пальцем на заднюю стену отеля.

Он открыл рот, но я услышал не его голос.

— Мой! Вы на нем вернулись? — Блондинка сидела чуть дальше под пальмой, опершись головой о стену.

— Да. Прошу прощения за доставленные неудобства, у меня не было выбора. — Не знаю отчего, но я ощутил нечто вроде уважения к этой женщине. Может быть, потому, что будь у меня столь же измученная физиономия, я не раздумывая ни мгновения бросился бы головой вниз с ближайшего моста над железнодорожными путями. — Баки полны, в «бардачке» лежат двести долларов. Еще раз прошу прощения. — Я слегка поклонился в ее сторону, но никакой реакции не дождался и вернулся к коротышке. — Что было надо тем типам в «бьюике»?

Он хитро прищурил глазки, явно пытаясь сообразить, что окажется для него более выгодным.

— Каким?

— Тем, которые сказали, что сделают с этой халупой и с тобой, если не покажешь им, в каком номере девушка. Ну? И помни, что я могу сделать то же самое, и даже лучше. Я их учитель.

— Ну-у… Спрашивали про девушку… Я назвал им номер девять, так, как вы хотели…

— Отлично, весьма тебе признателен. — Я сделал вид, будто верю в то, что он говорит. — Хорошо. А что стало с белым «бастаадом» на дороге?

Он слегка выпятил нижнюю губу и зыркнул в сторону телефона. Я прошел мимо телефона, оборвав по пути провод, и встал прямо перед коротышкой. Мы стояли так несколько секунд, а потом я топнул ногой, угодив каблуком ему по пальцам, и быстро подставил кулак под его внезапно начавшую клониться вниз голову. Он ударился носом о костяшки моих пальцев и застонал. Я театрально вздохнул.

— В… га-араже… — простонал он, держась обеими руками за нос.

— Пошли туда. — Я слегка подтолкнул его. — Вам тоже, к сожалению, придется пойти с нами, — повернулся я к блондинке.

Она сразу же встала и вышла из-под пальмы. Свет отнюдь не прибавил ей красоты. Я толкнул парня к выходу и пошел за ним, женщина возглавляла шествие. Остановившись на секунду на лестнице, я взглянул на подъездную дорожку. Она была пуста, но это приходилось принимать на веру, поскольку под деревьями и кустами могли расположиться два взвода танков. Я шел следом за парочкой, все время вертя головой, словно перископом на боевой позиции, и так мы дошли до темной будки в углу двора. Я подтолкнул парня к двери и спросил женщину:

— Кто его туда поставил?

Она повернулась ко мне:

— Они сказали, что это ваша машина и что берут ее в залог. Они сами ее туда поставили. Мак так сказал, я не видела. Меня заперли в подвале.

Мак уже открывал двери; я подошел ближе и взял его сзади за воротник.

— Включи свет, — сказал я.

Он сделал в темноте два шага и протянул руку к стене. Я ударил его по пальцам пистолетом, так что он аж взвыл. Проведя рукой по стене, я нашел округлую выпуклость и нажал. Вспыхнули квадратные плафоны под потолком. Рядом с выключателем на стене висел изящный топорик. Я громко причмокнул.

— Думал, что если стукнешь, то у меня звезды из глаз посыплются и ты сэкономишь на электричестве? Скупердяй ты, однако. — Я положил руку ему на плечо и слегка сжал пальцы. Он зашипел и присел. — Это была твоя последняя шутка на сегодня, по крайней мере, я теперь буду реагировать всерьез. Ясно? — Я толкнул его в сторону автомобиля. — Сядешь, опустишь все стекла и выведешь машину из гаража. И не забудь о внутреннем освещении. Быстро!

Он сделал шаг и повернулся:

— Я не знаю этой машины, слишком много автоматики. Еще что-нибудь сломаю…

— Те тоже этой машины не знали, но как-то же доехали. Ничего сложного, только попробуй. Ну-у-у… Мак? — Я слегка приподнял пистолет.

Он отчаянно завертел головой. На нижней губе выступили капельки пота, веки дрожали.

— Куда они это засунули? — спросил я.

— Точно не знаю. Спускались в яму, под машину. Там окурки, — тихо сказал он.

Мне стало его жаль: разорившийся владелец отеля, втянутый помимо своей воли в игру, где его положение было далеко не лучшим.

— Разбираешься в автомобилях? — спросил я.

— Я был механиком, пока не связался с этим проклятым отелем. Тип, который мне его продал, знал, что планируется объезд и новое ответвление автострады. Я купил это дерьмо и через год потерял всех клиентов, — неожиданно разговорился он.

— Быстро вынь то, что они там установили, вряд ли это так сложно. Они ведь не слишком долго тут сидели? — Он отрицательно покачал головой. — Сделай это побыстрее, и не пожалеешь.

— Что вы к нему пристали? — отозвалась от дверей блондинка. — Что бы он ни сделал, он об этом пожалеет. Те обещали вернуться. Думаете, они нас похвалят за сотрудничество с вами? — Она достала из кармана юбки пачку сигарет и спички. Когда она прикуривала, по-мужски прикрывая пламя ладонями, я прочитал на спичках надпись «Пальмовая роща». Видимо, еще остались запасы с недолгих хороших времен.

— Вы правы. Сделаем так. Даю две тысячи за быстрое и окончательное решение проблемы. — Я показал рукой на автомобиль. Пистолет я уже до этого спрятал в карман. — А вы собирайте манатки и убирайтесь в своем великолепном «коммодоре» как можно дальше отсюда. Вас не будут особо искать, вы не так уж им нужны, и ничего особо важного тут не произошло. Они не дураки. Ну так как? — Я повернулся к парню.

— Две тысячи? — пробормотал он и посмотрел на блондинку. — Милли?

— Пожалуй, ничего более интересного нам уже не попадется, — медленно сказала она.

Мак щелкнул пальцами, обошел автомобиль сзади и скрылся в яме. Я выкурил целую сигарету, когда услышал из-под машины торжествующее:

— Е-е-есть!

И мгновение спустя:

— Ага… здесь… туда, и что? Все? Ясно. Ну так.

Мы услышали быстрые шаги под машиной, и Мак появился из-за задней части «бастаада», держа в руке тонкий цилиндр с несколькими перерезанными проводами.

— Примитивно, но у них было мало времени! — Парень выглядел теперь куда веселее, чем двадцать минут назад. — Посмотрю еще в двигателе. — Он открыл капот и наклонился. Я заглянул ему через плечо, но на первый взгляд не заметил ничего интересного, а мои познания по устройству двигателя на этом заканчивались. — Похоже, ничего нет. Надо попробовать. — Он хлопнул крышкой капота и направился в сторону дверцы автомобиля.

Я быстро шагнул следом и схватил его за плечо.

— Ладно, это я уже сам, — я полез в карман, где лежали деньги Миллермана, и, отсчитав две банкноты, подал их Маку, — ты свое дело уже сделал. — Я шагнул вперед, но он продолжал стоять на том же месте, держа деньги, словно опасался, что они улетят, будто воздушный шарик, и не двигался. В конце концов он посмотрел на меня и сказал:

— Я отвечаю за работу.

Я снова схватил его за плечо, но он вдруг поднял глаза к небу и начал прислушиваться. Отпустив его, я метнулся к двери. Ударив по выключателю, я вытолкнул из гаража Милли и с «биффаксом» в руке выскользнул за дверь. Я сделал несколько шагов, прислушиваясь и глядя по сторонам, и тут послышался тихий щелчок дверцы «бастаада», а секунду спустя, когда я бежал обратно, тихое урчание двигателя. Когда я встал в дверях, зажглись фары, машина спокойно выползла из гаража и остановилась. Я рванул за ручку:

— Идиот! В героя играешь?

Мак, улыбаясь, вылез из машины. Наклонившись, он снова открыл капот и, властным жестом отодвинув меня в сторону, сунул руку куда-то в двигатель. До меня дошло, что он завел машину без ключа.

— Мак не такой уж плохой. Мы просто очень устали и расстроены. Все у нас развалилось, может, теперь будет по-другому, — сказала Милли и протянула мне свою пачку «Кента».

Я взял сигарету и закурил.

— Хватит вам часа на сборы? — Я сильно затянулся. — Столько я могу подождать.

Они переглянулись, потом повернулись ко мне и хором сказали:

— Ясное дело.

— Конечно.

— Ну тогда идите, а я немного подышу свежим воздухом.

Когда они вошли в отель, я закатил машину в гараж, а сам спрятался в кустах, прислушиваясь. Сзади, где стоял «коммодор», доносился какой-то шум, что-то стукнуло, иногда скрипел гравий под подошвой. Сорок минут спустя из-за угла высунулся Мак и крикнул:

— Мы готовы, приглашаем выпить с нами на прощание.

На всякий случай не отзываясь, я через кусты добрался до него. Я помнил, что он видел остальные деньги.

— Собрались?

Он снова подпрыгнул, как час назад, но ничего не сказал, только кивнул и первым пошел к двери. Я вошел следом за ним. В угрюмой темной кухне мы молча выпили по стаканчику. От второго я вежливо отказался, пожелал удачи и вышел.

В гараже я сел в «бастаад», завел двигатель и подождал еще немного, пока «коммодор» с прицепом сзади не выедет из-за здания. Я выехал следом, остановился у ворот и пропустил их вперед, затем поехал в противоположную сторону, в душе желая им удачи, но совершенно в это не веря. Просто у того, кто видит, что у другого набиты деньгами карманы, и не дает ему взлететь на воздух, чтобы потом спокойно собрать, может быть, и окровавленные, но вполне пригодные деньги, нет никаких шансов удержаться на плаву. А по собственному опыту я знал, что, в свою очередь, на дне места для таких, как он, даже чересчур много.

Около восьми я снова был возле своей конторы. Машину я припарковал двумя улицами раньше и прошелся пешком, наблюдая за воротами и стоявшими рядом автомобилями. Никого подозрительного я не заметил, но не строил иллюзий относительно своих противников: у них в распоряжении были почти сутки на организацию чего-нибудь получше, чем тот кровавый и издевательский инцидент с Пимой. Достаточно было поставить где-нибудь камеру — в автомобиле, на крыше, в окне напротив. Я отметил несколько машин, которых никогда раньше не видел, но это ничего не значило. Я пришел сюда лишь затем, чтобы меня можно было обнаружить. Пока что мне приходилось ждать хода противника. Снова сев в машину и выехав на Дип-ривер, я поехал на запад. Несколько раз я менял направление — мне хотелось еще какое-то время побыть одному. «Хвоста» я не заметил, так что остановился возле бара «Подвал», вошел и направился к туалету. Там были отличные широкие окна, и через минуту я был уже в замусоренном переулке, вбежав в ворота, я оказался во дворе дома, где жил Картер.

Медленно поднявшись на третий этаж, я подошел к двери и нажал кнопку звонка. Звука его я не слышал, но после недолгого ожидания покрытая потрескавшейся краской дверь дрогнула, приоткрылась, и на пороге появился Картер. Выражение его лица было не слишком дружелюбным.

— Не узнаешь? — спросил я.

— Узнаю. Хочешь зайти? — ответил он без особой радости в голосе.

Я кивнул. Он отодвинулся, пропуская меня. Я быстро пошел к двери слева, услышав позади удивленное покашливание, открыл дверь и вошел. В комнате было темно, но расположение обстановки в ней я знал, впрочем, немного света падало сзади; я добрался до кресла и сел, доставая сигареты. Картер включил свет и сел в другое кресло.

— Ничего не знаю и знать не собираюсь, — сказал он, наклоняясь ко мне и беря без приглашения сигарету. Закуривая от моей зажигалки, он уважительно покачал головой, внимательно осмотрел ее и зажег еще несколько раз.

— Мне нужно проверить несколько имен. — Я выпустил дым под потолок.

Он покачал головой и положил зажигалку.

— Я же сказал — ничего не знаю. И точка. Я вышел из игры. Времена все более опасные, и я предпочитаю голодать еще несколько лет, чем сдохнуть сразу.

— Ты всегда так говорил. — Я стряхнул пепел в пепельницу. — Последний раз, — добавил я.

— Нет. На этот раз — действительно все, Йитс. Стало холодно. Как на кладбище.

— Уезжаешь? — спросил я.

Он кивнул и затушил сигарету, затем встал, ожидая меня.

— Ты уже отключил телевизор? — Я продолжал сидеть, нацелив палец в большой экран на стене между окнами.

Его кадык резко дернулся вверх и вернулся на место, но уже намного медленнее. Он сел и, сплетя пальцы рук, обхватил ими колено, ничего не ответив.

— В комнате чисто? — тихо спросил я. Он не отвечал, и я продолжал: — Вуди чертовски обрадует известие о том, что бывший полицейский подключился к архиву полиции и за пару десяток может получить из него любую информацию.

Руки его дрогнули, но он прекрасно понимал, что неосмотрительно принял весьма неудобную позу, и продолжал сидеть неподвижно. Он смотрел мне в глаза, и только один раз его взгляд упал на мою левую руку в кармане куртки.

— Мне нужна информация о нескольких людях, и на этом наше знакомство будет закончено. Я никогда больше не вспомню твоего имени. Ты ведь, кажется, знаешь, что я держу слово, — несколько смягчил я предыдущую угрозу.

Какое-то время мы сидели молча. Я размышлял о том, случайно ли решение Картера, похоже и впрямь искреннее, совпало с моим делом, или же на эту тему в заинтересованных кругах ходят какие-то негромкие сплетни.

— Хорошо, — сказал Картер. — Последний раз. Впрочем, я и так сматываюсь…

— Что-то случилось? — как бы между делом спросил я.

— Ничего конкретного. Предчувствие. А поскольку у меня никогда раньше не было таких… — он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, — видений, я решил довериться интуиции. Если бы ты пришел завтра… — Он мечтательно поднял глаза к потолку, демонстрируя, как здорово бы было, если бы я пришел завтра.

— Ну, значит, мне повезло. Послушай… — Я перечислил шесть фамилий людей, о чьей нетипичной судьбе рассказывал вчера Вуди, и положил на столик стодолларовую банкноту. — Если хоть что-то найдешь, это меня вполне устроит. Ага, еще Дональд Инглхардт, — вспомнил я в последний момент.

— Завтра? — Я встал.

— Конечно, — он продолжал сидеть, — я же говорю — мне приходится спешить. Позвоню тебе утром.

Я помахал в воздухе указательным пальцем и, выйдя из квартиры Картера, вернулся той же дорогой в «Подвал»; вряд ли кто-то, кто, возможно, следил за мной, сидел там и ждал меня. Скорее он обеспокоенно носился по окрестностям или требовал новых указаний у шефа, а мне было бы весьма на руку волнение в рядах противников. Я вернулся в бар и заказал пиво; в двух кружках, видимо, содержалось достаточно калорий, поскольку я почувствовал, что судороги в животе прекратились. Заплатив, я вышел из бара. Никто не ждал меня на тротуаре, я беспрепятственно сел в машину и поехал в сторону дома. Никого не было и возле дома, на лестничной клетке и в коридоре. Я осторожно вошел в квартиру, подождал немного у вешалки и двинулся в комнату. Это было ошибкой, поскольку уже на пороге я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной, я попытался развернуться и тут же убедился, что снова совершил ошибку — неизвестный стоял отнюдь не неподвижно. В лицо мне ударило облако пиктозина, я задержал дыхание и рухнул на пол.

Я вдохнул мизерное количество парализатора, почти ничего, но этого хватило, чтобы я на какое-то время потерял сознание. Когда я очнулся, до меня донесся какой-то шум из ванной. Лежа неподвижно и притворяясь бесчувственным, я чуть приоткрыл левый глаз, оказавшийся ближе к полу. Свет был выключен — видимо, они неплохо знали расположение комнат. Я не шевелился, не будучи уверенным, что «химик» один. Мне было интересно, что он ищет в моей ванной, очень интересно, однако не настолько, чтобы чем-либо рисковать.

Я осторожно открыл другой глаз. Темно. Что-то зашуршало в ванной, затем тихий шелест раздался в коридоре. Внезапно щелкнул замок, в квартиру упал луч света и почти сразу же снова исчез. Дверь бесшумно закрылась, и меня окутала тишина. Полежав еще немного, я начал подниматься, стараясь оказаться сразу у стены — мне как-то перестало нравиться открытое пространство за спиной. Постояв секунду, я включил свет и сел в кресло. Минут через десять я зажег лампу и пошел в ванную. Долго искать не пришлось. Под ванной лежал складной нож с тонким, как папиросная бумага, лезвием. Он был вытерт, но не слишком тщательно; я бросил его на стол в комнате и пошел в кухню. В холодильнике стояла запечатанная бутылка пшеничной водки. Достав из шкафчика два стакана, я пошел в комнату, открыл бутылку, налил себе на два пальца, выпил и набрал номер полицейского управления. Когда на экране появился гладко выбритый рыжий парень, я медленно сказал:

— Меня зовут Оуэн Йитс. Соедините меня с капитаном Вуди.

На его лице возникло удивленное выражение. Он имел право удивляться, ибо не был телефонным коммутатором, но удивился он по другой причине.

— Э-э… Я… Капитан Вуди?.. — Он лихорадочно размышлял, наконец выпалил: — Он вернется через пять минут, он сейчас у комиссара.

— Ага… — я понимающе кивнул. — Ладно, позвоню позже. Спасибо.

Я нажал клавишу отбоя и свалился в кресло. Звонок раздался минуты через три. Я пошел открыть.

В дверях стоял Вуди, за ним вырисовывались еще два силуэта. Я отступил к стене и показал рукой на квартиру.

— Прошу.

— Я официально, Оуэн, — медленно проговорил Вуди.

— Ну так заходи официально. — Я направился в комнату, но меня остановил его окрик:

— Стой! Поедем в управление.

Я повернулся к нему. Какой-то незнакомый полицейский в форме сделал шаг вперед. Второй, Филипс, продолжал стоять неподвижно.

— Кто-то тебя водит за нос, капитан. Если хочешь, чтобы это ему удалось… — Я полез в карман и, вынув «биффакс», подал его Вуди рукояткой вперед.

Он стоял неподвижно, глядя мне в глаза. Неожиданно он повернулся к полицейским и сказал:

— Подождите меня. — Он сделал два шага вперед и закрыл дверь. Я пожал плечами, повернулся и пошел в комнату. Положив пистолет на стол, я взял бутылку, налил себе и сел.

— Только что кто-то хотел меня подставить. Спрятал под ванной вот это… — Я кивнул в сторону ножа. — Тебе звонили, так?

— Думаю, именно этим ножом перерезали горло Пиме Гордениус, — сказал я и влил в себя водку. Она была холодной и крепкой, я втянул носом воздух. Так научил меня Карл, которого, в свою очередь, наставлял какой-то славянин.

— А что ты об этом знаешь? — Джеймс наконец сел и налил себе четверть стакана. Выпив, он несколько раз кашлянул. — У тебя нет ничего другого? — спросил он, завершая официальную часть встречи.

— Есть. Но не знаю, не подстроил ли мой гость мне какую-нибудь шутку. А что касается Пимы… — я отставил стакан, — то она наняла меня позавчера. Утверждала, что кто-то убил ее мужа. Можешь проверить в моем компе, я открыл счет, разговаривал с ней один раз, а несколько часов спустя кто-то отрезал ей голову.

— Это была не жена Гордениуса.

Я посмотрел на него, стараясь, чтобы в моем взгляде он прочитал удивление и замешательство.

— В таком случае я не очень понимаю… — я наморщил лоб, тупо глядя перед собой, — зачем… Погоди! А настоящая Пима?

Он показал пальцем на бутылку и повертел им в воздухе. Я налил на треть. Он взял свой стакан и выпил; на этот раз обошлось без кашля.

— Нет ее! Уехала в отпуск и исчезла. Мать ее мужа утверждает, что не разговаривала с ней уже месяц. — Он угостил меня сигаретой.

Я выпустил облачко дыма и сказал:

— Может, сначала убили ее, а потом напустили на меня ту, другую?

— Вполне возможно. Но уверенности у нас пока нет.

— А кто она такая? Та, убитая?

— Нора Дент. Какая-то актрисочка. Режиссеры за нее не дрались. Кто-то ее нанял, чтобы она сыграла небольшую роль. Но зачем? Какие-нибудь мысли есть?

— Откуда? — Я затушил сигарету в пепельнице. — Я никаких дел не веду, разве что кто-то хочет мне отомстить, но это не имеет никакого смысла. Если бы я просто получил по башке, то ты знал бы, что искать, но столь изощренная интрига? И притом совершенно по-дурацки организованная. — Я покачал головой.

Вуди достал платок и, взяв нож, бегло осмотрел его.

— На нем наверняка есть мои отпечатки. Какое-то время я действительно был без сознания. А потом вытащил его из-под ванны… И не думаю, чтобы на нем было что-то еще.

— Наверняка нет, но на всякий случай… — Он спрятал нож в карман и встал. — Послушай, через несколько дней мы организуем небольшой прием. Одри и я хотели бы, чтобы наши друзья взаимно познакомились. Собственно, с моей стороны речь идет только о тебе. Придешь?

— Конечно. — Я тоже встал. — Прежде всего хотел бы познакомиться с твоей избранницей. Судя по фотографиям… — Я уважительно замолчал.

— Она еще лучше. Сам убедишься. Ну… до свидания. — Он направился к двери, но, взявшись за ручку, обернулся.

— Будь осторожен, — серьезно сказал он. — Что-то мне тут не нравится.

Я кивнул:

— Мне тоже.

— Если что, то знаешь, где меня искать, так? — спросил он.

Он часто так спрашивал. Особенно с тех пор, как получил ВЧ-телефон. Я всегда отвечал ему, что найду номер в телефонной книге.

— Знаю. Поищу в телефонной книге, — сказал я. Он вышел.

Я вернулся в комнату, забрал бутылку и спрятал в холодильник. Вынув из него все продукты, не находившиеся в герметично закрытых упаковках, я, в душе смеясь над самим собой, выбросил их в мусоропровод. Составив список покупок, я переслал его по электронной почте в магазин, сделал себе крепкого кофе и вернулся в кресло.

Мне удалось отключиться. Я сидел расслабившись, мысленно повторяя детский стишок: «Сидела птичка на лугу, подкралась к ней корова… Ухватила за ногу, птичка, будь здорова…» В пятый раз, когда я уже начал ритмично барабанить по подлокотнику кресла, звякнул телефон. Я вскочил, налетев на стол. Несколько капель кофе брызнули на блюдце. Я поднял трубку.

— У меня нет времени, — услышал я голос Картера. — Если тебя прослушивают… Говорить?

Я стиснул кулаки.

— Мы не можем встретиться? — спросил я, зная ответ.

— Не успеешь. Говорить? — раздраженно повторил он.

— Да.

— Огайо-стрит, двенадцать. Кегельбан. Спросишь швейцара насчет Дуду. Это ближайший приятель Луппо. Вот и все, что я могу тебе сказать.

— Что случилось? — спросил я.

— Чудо. Вскоре после твоего ухода зазвонил телефон. Никто не отвечал. Я бросил трубку и вышел в киоск за сигаретами. Едва я успел выйти из ворот, как мой этаж исчез с лица земли. Понимаешь? Я сваливаю из этой страны. Пока!

В трубке раздались короткие гудки. Я положил ее и вздохнул. Потом сунул в карман «биффакс» и вышел из квартиры. Прежде чем закрыть дверь, я воткнул в щель полоску фольги от пачки «дромадера». Спустившись вниз, я вызвал из гаража автомобиль, а когда тот выехал, сел и помчался на полной скорости. Вскоре я заметил сзади свет фар неотрывно следующего за мной автомобиля. Прибавив еще газу, я промчался через перекресток на красный свет, пронесся по двум односторонним улицам против движения и в итоге целым и невредимым оторвался от «хвоста». Припарковав «бастаад», я пешком дошел до старого вишневого «гурона», стоявшего около цветочного магазина «Ямайка», и, открыв дверцу, сел за руль. Улица все еще была пуста. Я проверил состояние счетчика, количество топлива и включил зажигание. Машина завелась уже с третьего раза, хотя последний раз я пользовался ею семь месяцев назад.

Когда-то делали хорошие автомобили.

Терминала в нем не было, так что я связался по телефону с городской справочной и выяснил, кто является владельцем кегельбана на Огайо-стрит. Фамилия ничего мне не говорила. Я доехал туда минут за шесть или семь, все это время молясь, чтобы швейцар не удивился при виде меня.

Он не удивился. Беззастенчиво рассмотрев под светом фонаря пятидолларовую купюру, он бросил мне листок бумаги, на котором деловито накорябал: «Дрискол-стрит, отель „Палас"». Я поколебался, не расспросить ли его о других приятелях Луппо, но отказался от этой идеи. Выйдя на улицу, я сел за руль «гурона», но сразу за перекрестком вляпался в пробку по случаю какой-то аварии. Неведомо откуда за мной появились еще и другие автомобили. Я торчал на месте, как идиот, зажатый со всех сторон, и лишь через полчаса, вырвавшись из пробки, помчался на Дрискол-стрит. Мне пришлось дважды проехать по темной улочке, прежде чем я отыскал «Палас». Дверь была заперта, и я долго в нее колотил, пока наконец не послышались быстрые шаги, и дверь приоткрылась. На пороге стояла молодая девушка, курносое лицо которой покрывал толстый слой пудры, губной помады и крема, не обязательно наложенный именно сегодня. Заморгав густо подкрашенными ресницами, она спросила:

— Комнату?

— С тобой в придачу, сестричка, — брякнул я и сразу же пожалел. Девушка нахмурилась. — Да, конечно, — поспешно сказал я.

Неожиданно она отступила назад и бросила:

— Мест нет! — одновременно попытавшись закрыть дверь. В последний момент я успел сунуть в щель ботинок, толкнул дверь и вошел в холл.

— Я ищу одного типа по имени Дуду. Мне нужно отдать ему долг, — пояснил я.

На лице у нее было явно написано: «Так я тебе и поверила!», но она лишь повернулась и пошла вперед. У лестницы она остановилась и сказала через плечо:

— Четвертый этаж, номер тридцать четыре.

Лестница была широкой и старой. Она страшно скрипела под ногами, так что я едва услышал звонок. Я побежал, перепрыгивая через три ступеньки. Дверь с номером 34 была заперта, я постучал и приложил ухо к замочной скважине. Услышав явный шум с улицы, я толкнул дверь, которая со скрипом подалась.

В глаза сразу же бросилось открытое окно. Под высоким подоконником шел узкий карниз из металлических прутьев. Он доходил до угла и сворачивал, наверняка заканчиваясь пожарной лестницей. Я вернулся вниз и направился к сидевшей в кресле девушке. Она спокойно курила, не обращая на меня внимания. Отважная.

— Зря он смылся, — с сожалением сказал я. — Я хочу получить от него кое-какие сведения, это никому не повредит, а он может заработать полсотни. — Я достал из кармана деньги и протянул девушке пятерку: — Это вам, а это отдайте ему и скажите, что для него приготовлены еще две такие же. — Я добавил двадцатку и вышел.

Сев в машину, я свернул в первую улицу и остановился. Несколько секунд спустя я снова был возле отеля и втиснулся в углубление в стене, прижавшись к ней спиной. Минут через десять я увидел высокую худую тень, скользившую вдоль стены отеля. Я высунул голову и пригляделся к незнакомцу. Он делал несколько шагов и останавливался, оглядываясь и прислушиваясь; казалось, я будто чувствую исходившие от него страх и неуверенность. Вертя головой во все стороны, он остановился напротив входа в отель, еще раз тщательно огляделся и двинулся дальше. Я вышел из своего укрытия, а когда он дошел до дверей, сказал:

— Дуду! Я хочу с тобой поговорить.

Незнакомец дернулся и повернулся ко мне лицом.

Справа и слева от него были перила, за ним глубокий спуск в подвал, а спереди путь к бегству перекрывал я. Его свободно свисавшая правая рука начала совершать какие-то змееподобные движения. Я выдвинул вперед левую руку, все еще лежавшую в кармане, который недвусмысленно оттопыривало дуло пистолета.

— Оставь нож в покое, — сказал я. — У девушки есть для тебя двадцать долларов, а я тебе дам еще дважды столько за минутный разговор. Мне нужна информация о Луппо. — Он наклонил голову, словно успокоившись, видимо, он опасался чего-то другого. — Это никому не повредит, — добавил я.

Он отклеился от двери и спустился на две ступеньки ниже.

— Деньги вперед! — решительно сказал он, но голос его дрожал. Решимость его стоила три цента, и те до реформы. Я кивнул и, достав пачку банкнот, отыскал две двадцатки и протянул ему. Он жадно схватил их и сунул в карман, но все делал левой рукой. — Идем отсюда, — бросил он.

Мы не доверяли друг другу и потому шли как бы вместе, но разделенные всей шириной тротуара. За углом мы протиснулись в щель между отелем и следующим домом. Через несколько метров щель расширилась, образуя небольшую площадку, метра два на три. Мы остановились.

— Ну? — спросил Дуду.

Если бы я только что не видел, как он крался, то подумал бы, что это он меня сюда привел.

— Генри Луппо, — сказал я. — Все, что знаешь.

— Закурить есть?

Меня раздражал его решительный, почти угрожающий тон.

— Если не перестанешь на меня орать, то я так тебя тресну, что у тебя зубы вылетят через задницу!

Однако я все же достал сигареты и протянул ему пачку. Какое-то время я держал ее у него перед носом, прежде чем он справился с собственным страхом и решился взять сигареты, но зато взял сразу две. Забавный тип. Мы закурили.

— Я с ним познакомился два года назад. Я сидел за взлом, он за сумочку. В сумочке сработали наручники и включилась сирена. Вскоре он был уже за решеткой. Я вышел первый, он — через два месяца и сразу явился ко мне. Я обрадовался. — Он сильно затянулся. — Я жил один, он был парень что надо. Какое-то время мы даже честно работали, ездили на грузовике, но потом фирма ликвидировала рейс в Канаду, и мы остались на улице. Пытались что-то комбинировать, но все честно, почти полгода. Потом меня соблазнило открытое окно. Я получил три месяца срока. Генри регулярно меня навещал, потом на две недели исчез, а когда вернулся, сказал, что болел воспалением легких. Он действительно изменился, был весь какой-то почерневший и нервный. Все время подскакивал, косился по сторонам. И все время облизывал губы, словно его постоянно мучила жажда. Через несколько дней после этого свидания он убил первую девушку — я узнал об этом из газеты. Он мне, конечно, ничего не сказал. Лишь выйдя из тюрьмы, кажется, после его пятого убийства, я застал Генри за отмыванием бритвы. Мне чуть плохо не стало. — Он сплюнул под ноги и по широкой дуге отшвырнул окурок. Красный огонек описал плавную кривую и, ударившись о стену, рассыпался на множество искорок. — Генри сказал мне, чем он занимается. Я перепугался. У него был такой взгляд, он так уверенно держал бритву… Он сказал, что найдет меня где угодно и чтобы я не пытался сбежать или трепать языком. Я и не пытался. По после восьмого убийства я позвонил в полицию. Впрочем, толку от этого все равно не было, потому что кто-то его прикончил. На следующий день нашли тело. — Он достал из кармана вторую сигарету и закурил.

— Слушай, ты говоришь, он изменился. Пока ты сидел. А это точно был он? — Я выбросил свой окурок и закурил новую сигарету.

— Ясное дело. Он помнил все, чем мы до этого занимались.

— И ничего в нем не изменилось? Он ел все то же самое? Пил? Одевался? Ходил в кино на те же фильмы, что и до болезни?

— Ничего не изменилось, — кивнул он.

— Кроме отношения к шлюхам, — пробормотал я. — А как до этого было с девочками?

— Нормально. Когда у нас было немного денег, мы снимали одну, иногда двух. Но не таких, как потом Генри… — Он быстро провел пальцем по горлу.

— Слу-ушай… — медленно сказал я. — Если бы я тебе сказал, что это был не Генри Луппо, а кто-то очень на него похожий? Ты мог бы с этим согласиться?

Он удивленно смотрел на меня, нахмурив лоб. Даже в царившем вокруг полумраке я видел на его лице напряженную работу мысли. Наконец он поднял голову:

— Вряд ли… У него был шрам на спине, и у него не хватало мизинца на правой ноге, он говорил, что таким родился. Все совпадало — нет, не может быть.

Я вздохнул и отступил назад.

— Ладно. Это все. Иди вперед. — Я кивнул в сторону выхода на улицу.

Он поколебался, но пошел — причем сразу же сделал несколько быстрых длинных шагов и опередил меня, так что, если бы даже я захотел, не смог бы дотянуться до него руками. Он шел, все время чуть повернув голову назад, а перед самым выходом метнулся вперед и исчез за углом. Когда я вышел, его даже уже не было видно. Я побрел к машине.

Два темных пятна, прилепившихся к стене, я заметил, когда начал переходить улицу. Свернув, я пошел по проезжей части. Тени отделились от стены и побежали в мою сторону. Повернувшись, я внимательнее присмотрелся к нападающим и увидел, что руки у них пусты. Сердце забилось сильнее, словно я услышал, что на мой билет выпал главный — или один из главных — выигрыш. Пятясь, я сделал два шага в сторону. Первый, как я и хотел, заслонил меня от своего товарища; я повернулся к нему боком и ударил каблуком правой ноги в грудь. Что-то хрустнуло, тип схватился за грудную клетку и рухнул на асфальт. Второй замедлил шаг, полез в карман и вытащил нечто, щелкнувшее и блеснувшее длинным острием. Обычный пружинный нож, так что я вынул руку без пистолета и встал к нему лицом. Он шел медленно, боком, вертя рукой с ножом. Его товарищ пытался подняться на ноги, стеная и отплевываясь.

— Прибей его… — прохрипел он.

— Сейчас… — прошипел тип с ножом, намереваясь прыгнуть вперед.

Когда он выставил вперед ногу, я в прыжке подсек ее. Он взмахнул руками и свалился метрах в двух от своего дружка. Я пинком выбил из его руки нож и, убедившись, что тот отлетел достаточно далеко, стал ждать, чуть отойдя от парочки. Так быстро заканчивать развлечение я не собирался. Оба поднялись почти одновременно, я позволил им встать на ноги и радостно бросился к стоявшему слева. Когда оба отшатнулись, я сменил направление и сперва врезал в брюхо первому, и лишь потом мой кулак соприкоснулся с носом второго. Первый протяжно застонал, второй же просто взвыл и присел, прижимая ладони к лицу и всхлипывая, как ребенок, его приятель шатался, согнувшись и прижав локти к животу. Халтурщики. Я глубоко вздохнул.

— Парни, это только в кино убивают быстро и приятно, — назидательно произнес я. — В жизни же не всегда… — Я замолчал, поскольку бывший владелец ножа выпрямился и сделал шаг в мою сторону. Одновременно я заметил какое-то движение справа.

Я слегка повернулся, чтобы иметь обоих в поле зрения. Нападающий смотрел только на меня и не видел, что слева к нему приближается какой-то незнакомец. В его облике не было ничего угрожающего, он шел медленно, но решительно. Неожиданно он метнулся вперед и ударил носком ботинка в пах нападавшему. Тот удивленно вытаращил глаза и со стоном рухнул лицом вниз. Мой союзник посмотрел на второго, который все еще стоял на коленях, закрыв лицо руками. Делать было уже больше нечего. Новый участник схватки шагнул ко мне и улыбнулся.

— Я немного опоздал. Но не всегда все столь хорошо выходит. Эти скоты редко получают такой урок, как сегодня. Чаще всего им попадается какой-нибудь недотепа, у которого они все отбирают и в придачу бьют для забавы.

— Вряд ли это те, они вообще ничего не умеют. — Я кивнул в сторону обоих корчившихся на земле дружков. — А вы тут часто помогаете прохожим?

— Довольно часто. Я… — Он полез в карман и, достав что-то блестящее, протянул мне ладонь с каким-то значком. Я наклонился, и тут он, извернувшись, ударил ногой мне в лицо. Движение оказалось для меня слишком быстрым. Пятка угодила в подбородок, лязгнули зубы, а из глаз посыпались искры. Я успел еще подумать, что у этого типа чертовски твердая пятка, он мог бы ею шлифовать алмазы. А потом я потерял сознание.

Сперва мне показалось, будто кто-то удалил мозг из моего черепа. Ощущение было такое, будто одинокие мысли мечутся по пустой черепной коробке, ударяются о кость и тут же гаснут, уступая место новым. Так продолжалось довольно долго, прежде чем появилась первая разумная мысль: раз я думаю, значит, мозг у меня есть. Я мыслю, следовательно, существую. В ушах у меня гудело, глаза под веками жгло. Многовато для обычного пинка в черепушку.

Я слегка повращал глазами и приоткрыл веки: передо мной, покачиваясь, поплыла какая-то серая плоскость, но вскоре она застыла неподвижно, и я увидел бетонную стену. В то же мгновение я ощутил рывок, и перед глазами у меня снова все закружилось. Я уже знал, что сижу привязанный к стулу — опустив голову, я увидел веревку, опоясывавшую бедра. Я поднял голову, хотя это движение вызвало очередную волну грохота в ушах, и огляделся.

Передо мной стоял тот самый маленький и худой самозванец-помощник с улицы, глядя на меня с безразличным видом. Позади него находилась стена с какими-то трубами и большим краном. Потолок был поделен на несколько квадратов решеткой из натриевых ламп. Пол был тоже бетонным. Подвал. Где-то сзади должна была быть дверь. Еще раз взглянув вверх, я увидел кроме ламп несколько тонких трубок, торчавших из стыка стены и потолка. Я снова перевел взгляд на охранника. Тот поднял бровь и улыбнулся. Улыбка у него была липкая и скользкая.

— Не надо было лезть куда не надо, рыбка, — сказал он.

— И долго ты над этим думал? — Я говорил несколько неразборчиво — челюсть чертовски болела.

— Шутник, — заметил он. — Ничего так не люблю, как дать в рожу какому-нибудь шутнику. — Он прикусил губу, словно размышляя, как получше нанести удар.

Я пошевелил руками за спиной. Кто-то сплел их друг с другом и связал веревкой, ногами я не двигал, пока этот тип стоял надо мной. Я опустил голову и зашипел — не слишком громко, но так, чтобы дошло до охранника. В ответ я услышал фырканье и короткий смешок.

— Думаю… — услышал я и стиснул зубы, чтобы хотя бы немного смягчить удар. Охранник шагнул ко мне, я увидел его ноги, как вдруг сзади раздался короткий скрежет. Я поднял голову. Алмазная Пятка смотрел на что-то за моей спиной. Это продолжалось некоторое время — видимо, кто-то сзади что-то показывал ему жестами. Охранник кивнул и сказал: — Хорошо. Если можно, скажите, чтобы мне принесли что-нибудь от зубной боли.

Снова раздался тот же скрежет. Алмазная Пятка отошел к стене и схватился за щеку. Я снова опустил голову и попробовал пошевелить ногами. Веревки на бедрах перекрывали кровообращение, ниже колен я ничего не чувствовал. Я начал напрягать лодыжки и осторожно шевелить пальцами ног. Прошло несколько минут, прежде чем я почувствовал, что уже могу двигать ногами, по крайней мере от колен и ниже. Когда охранник на мгновение отвернулся, я быстро пошевелил ногами и сразу же замер. Потом сказал:

— Ты не мог бы дать мне сигарету? Они у меня в кармане. После того пинка у меня дрянной вкус во рту.

— Что ты говоришь? — притворно удивился он. Потом подошел ко мне, полез в карман, достал сигареты и отошел.

— Дай одну, — попросил я.

— Курить вредно, — сказал он, снова улыбаясь так, что мухи приклеились бы к его улыбке не хуже, чем к липучке. Он встал передо мной и, сунув сигарету в рот, медленно, словно наслаждаясь выражением моего лица, поднес к ней зажигалку и нажал на кнопку. Закурив, он выпустил длинный шлейф дыма в мою сторону, затем снова поднес руку ко рту, и тут один из огнетушителей наконец среагировал. Тонкая мощная струя противопожарной смеси ударила его прямо в лицо. Он заорал и, схватившись за физиономию, шагнул ко мне; я рванулся вверх всем телом, оттолкнулся ногами от пола и, падая назад, со всей силы ударил его каблуками в нижние ребра. В следующее мгновение я грохнулся спиной о пол и перевалился на бок. Я не видел, как он летел к стене, увидел лишь, как он осел на пол, ударившись затылком о торчавший из труб кран. Как можно быстрее доковыляв до него, я на всякий случай со всей силы пнул его пяткой в шею. Потом поднял, поерзав по полу, свою зажигалку и принялся пережигать веревки на запястьях. Я очень спешил, помня о втором охраннике и о нескольких еще действующих огнетушителях, но лишь через пятнадцать минут сумел освободить руки и встать с пола. Обыскав карманы трупа, я нашел все, что он забрал из моих, то есть деньги и «биффакс». Больше при нем ничего не было. Проверив обойму, я подошел к двери и, прислушавшись, открыл. Я увидел коридор и кого-то, кто выстрелил, едва я успел поднять руку с оружием. Я тоже выстрелил, но промахнулся, во всяком случае, фигура скрылась за поворотом, за которым находился следующий отрезок коридора, завершавшийся дверью; когда я добежал до нее и, оглядываясь по сторонам, открыл, двор был уже совершенно пуст. Пройдя вдоль стены, я нашел выход на какую-то улочку.

Аптеку я отыскал метрах в ста за углом. В большом, чистом и прохладном помещении ощущался характерный запах. Я был единственным пациентом. Свернув к стене, где стояли в ряд санитарные кабины, я вошел в первую и нажал на клавишу.

— Чем могу помочь? — раздался глубокий женский голос.

— Ожог предплечий, обезболивание и перевязка.

— Пожалуйста, вставьте руки в отверстия. — Одновременно на высоте моих плеч открылись две заслонки.

Я подвернул рукава и вставил обе руки глубоко в дыры. Какое-то время ничего не происходило, а потом на экране погасла надпись, информировавшая о завершении обследования, и я ощутил приятный холод на обожженных руках. Боль полностью утихла, я почувствовал облегчение.

— Пожалуйста, согните руки так, как показано на экране, — услышал я и бросил взгляд на экран. На нем появилось изображение мужчины с выставленными вперед локтями. Кисти его были вывернуты наружу, кулаки сжаты.

Я сделал то же самое и почувствовал, что на кожу наносится перевязочный материал. Прошло еще секунд пятнадцать, прежде чем компьютер сжалился.

— Повязка наложена.

Я осторожно вытащил руки и осмотрел их. Внутренняя часть предплечий была покрыта слоем молочно-белой пленки. Я потер ее пальцами, слегка похлопал.

— С вас восемь долларов шестнадцать центов, — вежливо известил компьютер, одновременно зажигая зеленую стрелку, указывающую на щель для чека. — Возможная оплата сверх указанной суммы будет использована на благотворительные цели, — сладким голосом добавил он.

Я выписал чек на десять баксов и сунул этому вымогателю в брюхо. Дверь вежливо отошла в сторону, и я вышел из кабины. Купив в автомате упаковку перевязочного материала, я повернулся, чтобы уйти. В трех шагах от дверей висел телефон. Я постоял немного, разглядывая его, словно видел нечто подобное первый раз в жизни, потом, облокотившись на прилавок, выписал еще один чек, без указания суммы, и подошел к телефону. Вставив чек, я набрал четыре цифры кода округа, дождался длинного сигнала и набрал еще шесть цифр. Услышав голос автоответчика, я сказал:

— Антуан. «Слова», — и нажал клавишу отбоя.

Подождав минуту, я повторил ту же операцию. На середине первого гудка Пима схватила трубку. Прежде чем я успел набрать в грудь воздуха, я услышал:

— Почему ты раньше не позвонил? Я тут… — Она расплакалась.

Прикрыв микрофон рукой, я несколько раз кашлянул и сглотнул слюну.

— Я не могу звонить слишком часто. За мной могут следить, — мягко сказал я.

Послышалось короткое всхлипывание.

— Прости… Я переволновалась. Я все понимаю. Все в порядке. Что у тебя?

— Ничего особенного, — небрежно ответил я. — Ничего не происходит. А я страдаю от отсутствия идей, хотя куда больше мне досаждает отсутствие рядом тебя. — Второе полностью соответствовало действительности.

— У тебя проблемы?

— Минимальные. — Я лихорадочно размышлял, что сказать. В конце концов я решился на частичную правду, сомневаясь, что она поверила бы в рассказ о том, как я спокойно сижу дома. — Вчера какие-то двое любителей хотели у меня отобрать бумажник. Полные дилетанты, к тому же они не имеют ничего общего с нашими знакомыми, — с сожалением закончил я.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Это, наверное, плохо, как ты считаешь?

— С одной стороны, плохо, с другой — хорошо, — уклончиво ответил я.

— Мы можем еще немного поговорить? — вдруг спросила она.

— Конечно. Расскажи, что у тебя?

— Целый день смотрю телевизор. Читаю. И толстею, — несколько неискренне рассмеялась она. — От скуки готовлю тонны жратвы и только часть выбрасываю.

— Очень хорошо…

— Почему?

— Хорошо, что много готовишь, потому что кто знает, когда я заявлюсь. А мне бы хотелось съесть чего-нибудь хорошего. Ясное дело, плохо, что ты толстеешь. Создатель может разозлиться, что ты портишь одно из лучших его творений. — Я услышал шум и хлопок двери. В аптеку вошла какая-то женщина. — В общем, слушай, старик. Договорились на завтра, хорошо? — сказал я.

— Что случилось? Не можешь говорить? — Она сразу же сообразила, в чем дело.

— Именно. Ну так что? Пока?

— До свидания. Будь осторожен. Обещаешь?

— Конечно. Привет! — Я нажал на клавишу. За стеклом появился мой чек с отпечатанной компьютером суммой. Я еще раз нажал на клавишу, выражая согласие на снятие с банковского счета оплаты за разговор, и вышел из аптеки.

Я прошел чуть дальше в поисках газетного киоска. Пришлось перейти через улицу, я огляделся по сторонам и быстрым шагом преодолел десяток метров. Вытащив из стойки «Дневные новости», я бросил двадцать центов в кассу и, открыв предпоследнюю страницу, просмотрел объявления, а потом выбросил газету. Мимо очень удачно проезжало такси, и я остановил его. Видимо, у моих противников не было времени на то, чтобы в очередной раз что-то предпринять, а если даже и так, то мне все равно больше ничего не оставалось, кроме как подставлять себя под выстрел, надеясь, что они в очередной раз промахнутся.

Назвав адрес своего дома, я удобно развалился на широком диване, наблюдая за водителем. Несколько раз я поймал его взгляд в зеркале заднего вида. До дома я доехал довольно быстро, вошел в ворота и сразу же отскочил за дверь. Я немного подождал, но ничего не происходило; затем вышел и окинул взглядом улицу. Все так же ничего не происходило, никто не отпрыгнул за стену, никто не спрятался в воротах, несколько стоявших на улице автомобилей не вызывали никаких подозрений. Несколько мгновений я развлекал себя мыслью о том, что смешно бы было, если бы «те» просто перестали мной интересоваться. Через две недели я дошел бы до полного нервного истощения, и они могли бы успокоиться. Я мог лишь надеяться, что они не знают, что их главным козырем является Пима.

Поднявшись по лестнице, я присел возле двери. Невидимая полоска целлофана торчала между дверью и косяком. Она была нетронута, в том же самом месте, на сантиметр ниже маленькой царапины на лакированной двери. Осторожно войдя в квартиру, я осмотрел комнату, кухню и ванную, прошел в спальню, заглянул в шкаф… Пусто. Вернувшись к двери, я запер ее, опустил пуленепробиваемые шторы и лишь после этого включил свет. Какое-то время я еще кружил по квартире с пистолетом в руке, потом положил его на стол в кухне и принял душ. Вернувшись в халате на кухню, я обдумал все «за» и «против», после чего достал из холодильника консервы. Лишь бросив на сковородку странного цвета массу, я сообразил, что обертка уже в мусорном ведре и я даже не знаю, что разогреваю. Вкус массы тоже не вызывал никаких ассоциаций, я кое-как впихнул ее в себя и закурил. Потом снова открыл холодильник, но пива там не было. Я вспомнил, что вчера сделал солидные покупки и пакет давно лежит в моем товарном ящике внизу, но от похода на первый этаж отказался. Заварив крепкий чай, я добавил несколько капель экстракта коки и сел на стул, перед этим переставив его так, чтобы видеть входную дверь. Отхлебнув из чашки, я поставил ее на блюдце.

Было тихо. Относительно тихо. В кухню всегда доносился тихий шум с улицы; дом был старый, и звукоизоляция оставляла желать лучшего, а то, что сейчас я не слышал ничего, означало, что я подсознательно перестал воспринимать все несущественное, то есть нормальные, обыденные звуки — шум труб, кондиционера, звук слишком громко играющего телевизора у соседей за стеной. Значение имели лишь подозрительные звуки, их я и ожидал, но никто мной не интересовался. Я снова глотнул чаю.

Было тихо. Я взял пистолет и тщательно его осмотрел, но не нашел в нем ничего интересного, по крайней мере такого, чего бы не знал. Я встал и, не выпуская его из руки, пошел в комнату. Достав из сейфа все бумаги, я отнес их в кухню. Стоя у стола, я рассортировал их и все малозначительное — чеки, полисы, счета — отнес обратно в сейф. Остальное я скомкал, бросил в раковину и поджег. Лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что должна сработать противопожарная сигнализация, но она не сработала. Повернув до упора регулятор кондиционера, я сел на стул и стал ждать. Мне пришло в голову, что подобную сцену я не раз видел в кино, и никогда прежде у меня не возникало мыслей, что она может быть взята из жизни. Пламя уменьшилось, зашипело, натыкаясь на капли воды на дне раковины. Подождав еще немного, я встал и пустил на пепел воду, смял мокрые черные пласты и запихнул через решетку в сливную трубу, затем тщательно вымыл раковину и руки. Снова сев на стул, я закрыл глаза и мысленно проглядел всю библиотечку в доме, куда отвез Пиму. Все указывало на то, что я мог бы звонить ей четыре раза в день как минимум в течение трех месяцев. Я почувствовал, что могу гордиться собой. В конце концов, я нашел нечто положительное во всей этой истории. Я откинулся на спинку стула, устраиваясь поудобнее, и совершенно неожиданно заснул.

Проснулся я около пяти. Все еще было тихо, даже еще тише, чем несколько часов назад. Я пошел в ванную, чтобы нанести на руку новый слой перевязки, потом побрился и вернулся в комнату. Полчаса пришлось потратить на полный комплекс упражнений мато-соэ, зато я снова почувствовал себя бодрым и молодым; последнее было особенно приятно, так что я не стал смотреть в зеркало, чтобы не подвергать сомнениям гимнастику Тьен Вана. Одевшись, я спустился по пустой лестнице, открыл товарный ящик и отнес наверх три больших пакета. Сделав несколько гренок с сыром «волонтер» и сварив кофе, я поел, выпил две чашки крепкого кофе и подумал о баночке пива, но потом от подобной идеи отказался — смесь этих двух жидкостей действует на меня как лучшее мочегонное средство. Подключив на несколько минут зажигалку к заряднику, я сунул в карман упаковку бензодрина, сигареты и пистолет. Остальное находилось в автомобиле, стоявшем в гараже. Выходя, я проверил автоответчик на телефоне, но, похоже, мир попросту забыл о моем существовании. Я осторожно вышел из квартиры, но и тут никто меня не подстерегал, так что я быстро сбежал по лестнице, чувствуя себя вполне уверенно. Может быть, потому, что надел рубашку из угольного волокна, в которой можно спокойно подставить грудь под пулю среднего калибра, а может быть, просто предчувствовал, что впереди у меня удачный день. Когда-нибудь, в конце концов, он должен был наступить. Свежее утро, казалось, подтрунивало надо мной — хорошо все будет сегодня или нет? Я поставил на первый вариант. Когда гараж выпустил из своего нутра «бастаад» и я сел за руль, мое возбуждение словно передалось ему — он вел себя просто великолепно. Казалось, он, как всегда, реагировал чуть ли не на мои мысли, но как-то иначе, мы с ним быстрее обычного проносились по улицам, оставляя позади солидные «рамблеры» и «кадиллаки», плавных очертаний «форды» и быстрые «статлеи». Мы были хозяевами улиц, и остальные водители и автомобили как будто это чувствовали. Мы покатались по городу полчаса, я дождался семи и направился на север. Через десять минут я был возле станции техобслуживания сети «Шелл». Въехав на площадку, я вышел, спокойно и с достоинством огляделся. Все боксы были пусты. Время, правда, было раннее, но все равно тут должно было быть больше клиентов. Похоже, домашние гаражи скоро положат конец большим станциям техобслуживания, как лет пятнадцать назад уже случилось с мелкими частными автомастерскими.

Я направился в сторону ближайшего бокса, и тут из другого, чуть левее, высунулся толстяк в идеально чистом комбинезоне с большой желтой раковиной на груди. Он не походил на обычного механика, но как раз именно такой был мне для начала и нужен.

— Добрый день! — крикнул он. — Даже верить не хочется, что это чудо техники отказало. — Он доброжелательно улыбнулся.

Я видел, как у него под черепом клубятся приятные мысли, вращающиеся вокруг старого как мир словосочетания «немалые деньги».

— И вы правы. — Я постарался, чтобы мои слова прозвучали как комплимент типа: «А вы, однако, разбираетесь в машинах!» — Как говорилось в рекламе: «Если тебе кажется, что твой „бастаад" отказал, это значит лишь, что тебе снится дурной сон!» Я по другому делу. — Я чуть понизил голос, чтобы его ушей достиг шелест банкнот в моем кармане.

— Может, зайдем в контору? — Я не ошибся: у него был хороший слух, чувствительный к звяканью инструментов в смотровой яме и шороху мятых денежек. — Никто нам там не помешает. — Он ткнул большим пальцем в сторону дверей в начале зала.

Мы вошли в просторное помещение, оборудованное средствами связи не хуже, чем средний комиссариат полиции. Оборудование было, может быть, и устаревшим, но явно свидетельствовало о том, что на этот раз «Шелл» не предвидела краха в авторемонтной отрасли и с размахом инвестировала средства в свои мастерские. Толстяк открыл холодильник и спросил:

— Чего-нибудь холодненького?

— Нет, спасибо, — махнул я рукой. Утро, на мой взгляд, было достаточно свежим, и у меня, в отличие от моего собеседника, не было никаких причин потеть при мысли о неожиданном заработке.

Толстяк сорвал кольцо с банки с ананасовым соком, выпил половину и утер губы тыльной стороной руки.

— Слушаю. — Он сел за стол и показал мне на широкое пластиковое кресло напротив.

Я осторожно сел, предвидя, что кресло окажется скользким, как льды Антарктиды. Достав сигареты, я протянул ему пачку. Он взял одну и закурил, не предложив мне огня.

— Помните Алекса Робинса? — спросил я, поднося зажигалку к сигарете.

Он поморщился и выпустил облако дыма.

— Г-господи, ну ясное дело! Было время, я просто работать не мог, постоянно только твердил, какой это замечательный парень, как мы все его любим и им восхищаемся, и как мы за него переживаем, и как ему желаем всего самого наилучшего. Мне пришлось два раза сходить в оперу, я едва умом не тронулся.

— Меня интересует в первую очередь Алекс в период, предшествовавший случившейся с ним перемене. Что это был за человек?

— А вы кто? — Он прищурился и смерил меня взглядом, с его точки зрения — проницательным и сверлящим, но на самом деле лишь хитрым и любопытным.

— Дело весьма деликатное. — Я наклонился к нему. — Робинс оставил после себя сына, а его мать считает, что его отец ее обманул, и теперь намерена вытянуть у адвокатов несколько больше денег, чем дал ей Алекс. А я должен ей в этом помочь. Не стоит, наверное, добавлять, что если эта девушка получит то, что ей причитается, она наверняка не забудет о том, кто помог ей в тяжелую минуту. — Я достал из кармана двадцатку и щелчком послал в сторону развалившегося в кресле толстяка. На его физиономии было написано понимание и сочувствие, он не отрывал от меня взгляда, но купюра исчезла со стола невероятно быстро и незаметно. — Надеюсь, вы меня понимаете?

— Конеч-чно! — ответил он. — Я не совсем, правда, понимаю, что вас интересует… — Он сунул мизинец в ухо и сосредоточенно покрутил. Взглянув на результат этой операции и удовлетворившись им, он вытер палец о брюки, которые теперь уже не были столь идеально чисты.

— Расскажите о Робинсе как можно более откровенно и без всех этих выдумок для журналистов.

— Неплохой работник, да, неплохой, — кивнул он. — Вежливый, тихий, иногда я думал, что он просто дурак, но ведь потом он так прославился по телевидению…

— Погодите, погодите! Сначала про Робинса до той перемены, постарайтесь не смешивать, хорошо? — Мне пришлось его прервать, чтобы он не создал образ третьего Робинса — до и после перемены сразу.

— Ну… гм… Делал, что положено, вот, собственно, и все. — Он допил сок и швырнул банку в корзину. — Потом уехал рыбачить в Швецию, черт его знает зачем. Вы ведь не станете говорить, будто у нас тут рыбы нет?

Патриот.

— Он дружил с кем-нибудь?

— Нет. Здесь тогда были старые специалисты и молодые подмастерья. Он не подходил ни тем, ни другим.

— А из тех, молодых, тут еще кто-нибудь работает?

— Да… — Он кивнул. — Один еще остался.

— Ну хорошо, и что с тем его отпуском?

— Ну, значит, полетел в Швецию на две недели, но вернулся через девять дней и хотел взять еще две недели отпуска. Однако момент он выбрал неудачный, поскольку как раз тогда начали увольнять работников, и вскоре получил уведомление и он. Правда, его это совершенно не взволновало. Это было очень странно, но вел он себя именно так. Теперь-то мне кажется, что он уже знал, чем будет заниматься, и на фирму ему было глубоко наплевать. А потом началась вся эта комедия — улыбки, цветы от коллег и так далее, и тому подобное. Приходили какие-то деятели из рекламы, раздали немного денег, сказали, что говорить, обещали еще кое-чего, но больше не появились. Да и зачем, собственно? Алекс Робинс сошел с первых полос газет и перешел на страницы серьезных изданий, а там уже никого не волновало, чем он когда-то занимался.

Я стряхнул пепел в фарфоровую раковину, герб фирмы. Толстяк протянул руку и потушил свою сигарету.

— Вы с ним потом разговаривали?

— Нормально — уже нет. Раз или два, но это были примерно такие сценки: «Алекс, старик! Как дела?» — «Эрнест! У меня все о'кей, да ты, наверное, и так знаешь?» Словно треп перед камерой. — Он поморщился, отчего его глазки скрылись в складках жира. — Так продолжалось два месяца, а потом — тишина. Лишь когда он застрелился, снова началось вторжение журналистов; мы говорили все то же, что и раньше, хотя каждый из них хотел чего-то особенного. Впрочем, честно говоря, мы ничего о нем и не знали.

— Хорошо. — Я поднялся со скользкого сиденья. — А с тем, молодым, я мог бы поговорить?

— Сейчас. — Оттолкнувшись ногой от стола, он развернулся в кресле и нажал две клавиши. Несколько секунд спустя в динамике что-то захрипело. Аппаратура была явно старой.

— Пусть ко мне зайдет Космонавт, — бросил толстяк в микрофон и вернулся в прежнюю позицию. — Этот парень, Боб Невилл, хотел стать астронавтом, но у него не получилось. Кто-то у него в семье оказался из красных.

— Ну что ж, спасибо вам. До свидания.

Я вышел, прежде чем он успел что-либо сказать. В паре метров от дверей я увидел крепкого мужчину лет тридцати. Я подождал, пока он подойдет ближе.

— Боб Невилл? — спросил я.

Он остановился, внимательно окинул меня взглядом и кивнул.

— Это я хотел с вами поговорить. Две минуты, шеф знает.

— Коп? — спросил он. Голос у него был низкий и чуть хриплый.

— Частный детектив. — Чувствуя, что он мне не верит, я достал лицензию и махнул у него перед глазами.

— Можно посмотреть? — спокойно спросил он. Я сунул лицензию ему под нос.

— И что?

— Я хотел узнать, дружил ли с кем-нибудь Алекс Робинс.

— Нет, — немного подумав, ответил он, вовсе не удивившись вопросу.

— Девушка? — подладился я под его лаконичную манеру.

— Эдна Энсель. Работает в итальянском ресторане, тут за углом. — Он ткнул в сторону длинным пальцем.

— Что-нибудь между ними было?

— Они были близки несколько раз. Потом, когда Робинс стал известной персоной, он пришел к ней, забрать какие-то мелочи. Вел себя совершенно по-хамски.

— А как так получилось, что о ней ничего не было в прессе?

Он пожал плечами.

— Что-нибудь еще? — бросил он и начал поворачиваться ко мне спиной.

— Вы прекрасно информированы, — сказал я уже его спине. — Такие подробности интимного свойства… Спасибо!

— Это моя жена, — буркнул он.

Меня перестало удивлять отсутствие информации об Эдне Энсель. Я тоже по крайней мере задумался бы, если бы он запретил мне о ней говорить. Но он не стал ничего запрещать. Сев в машину, я выехал на улицу. Сразу же за углом, так, как и сказал Боб «Космонавт» Невилл, я увидел плоский цветной экран с бегущей надписью «Корсо». Я остановился у края тротуара и вышел из машины.

— Добро пожаловать! — защебетала дверь, которую я толкнул.

Я вошел и огляделся по сторонам. Было удивительно чисто и опрятно. Столики, накрытые клетчатыми скатертями, стены, почти полностью скрывающиеся под огромными связками каких-то трав и полками с неисчислимым множеством порошков и листиков. Из кухни доносился слабый, но чертовски аппетитный запах мяса. Я почувствовал, как мой рот наполнился слюной. Проглотив ее, я сел за столик возле окна и вздрогнул, услышав позади голос:

— Что желаете?

Рядом со мной стояла пышная блондинка с блокнотом в руке. У нее был слегка вздернутый нос и пухлые щеки. Следов косметики на ее лице я не заметил. Она мне сразу понравилась, и очень захотелось, чтобы это и была та Эдна Энсель, которую я искал.

— А что у вас есть?

— Вы пришли немного рано, большого выбора нет, но, например, из закусок: оливки по-сицилийски, пьемонтский салат; из горячих блюд: итальянский плов, римский шницель с сыром, — она перевернула страницу и пробежала ее взглядом, — равиоли…

— О! — Я поднял палец и кивнул. — Салат и равиоли. И какого-нибудь белого вина, хорошо?

— Конечно. Равиоли предпочитаете чуть более поджаристые?

— Средне, — улыбнулся я. — Не знаю, говорит ли это вам что-нибудь.

— Я тоже люблю средне, — серьезно сказала она и ушла.

Я выкурил треть сигареты, когда она вернулась с салатом. Я проглотил его молниеносно, хотя картошка была порезана чуть слишком толсто. Зато трюфели были свежие и ароматные. Едва я отставил тарелку, появилась гора равиоли, накрытых слоем расплавленного сыра. В первое мгновение мне показалось, что я смогу съесть самое большее треть порции, но по мере того, как я ел, планка поднималась все выше. В конце концов тарелка опустела. Я глубоко вздохнул и прополоскал рот вином.

— Можно вас? — позвал я.

Она вышла из-за стены и подошла ко мне со счетом в руке. Пять двадцать. Первое, что могло мне тут не понравиться.

— Я ищу Эдну Энсель, — сказал я, протягивая ей шесть долларов.

— Это я. — Она сунула купюры в карман и полезла в другой, за монетами. Я остановил ее руку.

— Вы не могли бы со мной немного поговорить? Ваш муж против этого не возражает.

— Можно. — Она села на стул рядом.

Она владела собой не хуже, чем ее муж. Видимо, они были идеальной парой.

— Речь идет об Алексе Робинсе. Ваш муж сказал, что вы были его девушкой.

— Была. Он приходил сюда одно время, заказывал самые дешевые блюда и смотрел на меня. Шеф говорил, что раз Алекс пожирает меня взглядом, то нужно ему это прибавлять к счету. Это не самое дешевое заведение, мне стало его жаль, и как-то так… в общем, однажды я с ним заговорила. Потом мы встречались, даже несколько раз переспали, собственно, это я ему предложила. Он был такой… неловкий, все время стеснялся. По нам было не так уж плохо. Потом… — она вздохнула, но как-то легко, без сожаления, — у него появилась идея провести отпуск в Швеции. Он уговаривал меня, но отпуска мне не дали. Тогда он поехал один, а вернулся совсем другим. Между нами все изменилось, а через два месяца он зашел забрать какие-то свои вещи. Прямо с порога он заявил, будто я ему навязывала свое общество и чего-то от него хотела, и вообще вел себя очень неприятно. Боб едва его не побил, я уже тогда была с ним, — без малейшего смущения добавила она. — Ну и, собственно, все. Боб попросил коллег на работе, чтобы они не говорили журналистам обо мне и Алексе, так что никто ко мне не цеплялся.

Я представил себе «Космонавта», просящего коллег не болтать лишнего, и невольно улыбнулся. Быстро стерев улыбку с лица, я спросил:

— Это точно был Алекс Робинс?

Впервые на ее лице появилось нечто вроде удивления. Она на мгновение задумалась.

— Пожалуй, да. Внешне… точно да. Он изменился психически. Даже в постели он вел себя иначе, а меня это как раз не устраивало.

Я потер нос, почесал под глазом и едва подавил желание поскрести живот, попросту не зная, куда девать руки.

— А! — вспомнил я, закуривая. — Где он был в Швеции? Может, писал что-нибудь?

— Да, прислал открытку. Две! — сразу же поправилась она. — Одну из Стокгольма, прямо из аэропорта, а вторую послал, кажется, дня через три. Сейчас я ее вам покажу. — Она встала и вышла из зала. Вернувшись через минуту, она протянула мне обычную цветную фотографию. Берег какого-то озера, а по углам виды маленьких зданий, видимо, отелей. Я перевернул открытку и посмотрел на Эдну.

— Можно прочитать?

Она кивнула.

Дорогая! Я на берегу озера Веттерн в маленьком поселке Хаммар. Пока еще особо не рыбачил, идет дождь, так что лежу в кровати. Отель хоть и маленький, но очень хороший. Иногда только еда попадается странная (например, сладкая колбаса, представляешь?). Жаль, что тебя здесь нет. Целую, Алекс.

Я вернул ей открытку, она взяла ее и положила на столик.

— Вы сохранили ее на память?

— С чего бы это? — Она пожала плечами. — Вы понять не можете, что нас с Алексом никогда не связывали глубокие чувства, да и вообще чувств, честно говоря, никаких не было. Мне просто было его жаль, я была одна, так что как-то так… А когда он выбился в люди, я ему не завидовала и ни о чем не жалела. Он был мне чужим. Это все шеф. — Она кивнула головой куда-то назад. — Иногда он показывает гостям, что знаменитый Алекс Робинс заходил сюда поесть. Естественно, он не говорит, что ел он чаще всего овощной салат с хлебом.

Несколько секунд мы сидели молча. Потом двери что-то приятно прощебетали, и вошел какой-то парень, оглядывая зал. Эдна встала.

— Если вы хотите еще что-то узнать, то я сейчас вернусь. У меня клиент.

— Нет, спасибо, это все, что я хотел знать. До свидания.

Она кивнула и отошла. Я проводил взглядом самую нелюбопытную женщину в мире — она даже не спросила, почему я интересуюсь Алексом. Скала, гранит. Я встал и вышел. Дверь попыталась испортить мне настроение, щебеча: «Приходите еще. Другие блюда еще лучше!»

Застонав, я сел в машину, устроился поудобнее и подождал, пока набитый желудок примирится с неудобной позицией. Доехав до площади Линкольна, я свернул налево и нашел тихую улочку с маленькими домиками; нашел и дом номер пятнадцать. Выбравшись из машины — честно говоря, с некоторым трудом — я нажал стертую клавишу на столбике у калитки. Подождав немного, я нажал еще раз.

— Их сейчас дома нет! — послышался сзади квакающий голос. Я обернулся, вовсе не удивившись. В таких местах всегда найдется какая-нибудь бабка, которая от скуки наблюдает за соседями. В моей профессии подобные просто незаменимы. Я оскалился.

— Добрый день! — весело крикнул я. — Я ищу Кэмпионов, это здесь?

Худая старуха махнула мне рукой, явно не желая, чтобы другие профессионалки на улице слышали наш разговор. Я послушно подошел.

— Они в церкви. Но может быть, я могу вам помочь? Я знаю их двадцать лет… — Она замолчала.

Я поглотил приманку.

— Я могу к вам зайти? Не хотелось бы, чтобы вся улица… — Я повел пальцем направо и налево.

— Пожалуйста, пожалуйста! — Ей тоже не хотелось, чтобы вся улица…

Дверь открылась бесшумно — незаменимое свойство при подобном хобби хозяйки. Я вошел в комнату и повернулся к отзывчивой соседке:

— Я второй секретарь Общества по борьбе с молодежной преступностью. И я хотел бы…

— Билл Кэмпион! — сказала она и крепко сжала губы.

— Откуда вы знаете? — Брови у меня полезли на лоб.

— А зачем еще вам приходить к Кэмпионам? У них был только один сын, Билл. И он как раз подходит для вашего общества! — прошамкала она, наслаждаясь видом моей глупой физиономии.

Сделав над собой усилие, я стер изумление с лица; с ролью туповатого амбала я всегда справлялся превосходно. А тут мне вовсе незачем было опасаться, что я переиграю — эта старая карга принимала за чистую монету все что угодно.

— Ну да, — сказал я и откашлялся. — Меня действительно интересует Билл Кэмпион. Мы проводим исследования на тему влияния семьи на развитие криминогенных черт. Вы для меня даже более ценный источник информации, чем родители, которые могут отнестись к делу тенденциозно. Я скорее рассчитываю на вашу помощь. В нашей работе любая помощь незаменима, но… Если бы так всегда… — Я с грустью покачал головой.

Она снова что-то прошамкала и показала мне на кресло. Мы сели.

— Ну-у… Если говорить про Билла и его воспитание, то должна признать, оно было безукоризненным, — с сожалением сказала она. — Родители — люди очень религиозные, простые и тихие. Они дали этому неблагодарному созданию все, что могли. А это был просто дьявол! — Она подняла вверх палец, ожидая моего ответа.

— Что вы говорите! Почему вы так считаете? — поспешил я с вопросом.

— Шестнадцать лет он маскировался, притворялся агнцем, вежливый, спокойный, отзывчивый. Но его дьявольская натура все же из него вылезла. Однажды он не пришел ночевать, явился весь окровавленный, в порванной одежде и шатался! Два месяца он безумствовал, пока его не настигла кара, которую он заслужил! — прохрипела она.

— Он так сильно изменился за один день?

— Почти за один. Он исчез на пять дней, Кэмпионы с ума сходили. Полиция его искала, а он вернулся сам. Говорил, что сбежал из дома. Две недели лежал в постели, якобы больной, но врачи ничего не могли найти, а потом встал и… — Она махнула рукой, показывая, как он рухнул в объятия греха.

— Когда это было? Его бегство? — Я наклонился к собеседнице, но быстро отодвинулся, почувствовав, что салат в моем желудке еще не переварился до конца.

— Как-то на каникулах, кажется, в августе… — Она наморщила лоб. — Да, в начале августа. А в конце октября он начал буйствовать. И в декабре дождался.

Я встал с кресла, в котором и так едва-едва сидел.

— Большое вам спасибо. Я постараюсь, правда, добраться еще до родителей Билла, но общую картину я себе уже составил. Еще раз спасибо, и… — я чуть нахмурился, — очень прошу не распространяться. Вы понимаете?

— Конечно, конечно, — быстро затарахтела она. — Вы могли мне этого и не говорить. — Она подскочила к двери и открыла ее передо мной.

Она спешила к телефону — я видел на столике у окна одну из новейших моделей. Видимо, она любила работать с комфортом.

Я вышел и, оглядевшись по сторонам, решил отъехать от дома и подождать немного в сквере посреди площади. Оказавшись там уже через три минуты, я спокойно плюхнулся на первую свободную скамейку в тени. В моем поле зрения был конец улицы, на которой жили Кэмпионы, так что у меня был шанс заметить их, если они будут возвращаться с той стороны. Я вытянул ноги и осмотрелся.

Это был старый шестиугольный сквер с бетонированной детской площадкой посередине, расходящимися лучами аллеями и несколькими росшими по краям стройными тополями. Я повернулся к группе мальчишек, пытавшихся бросить мяч в большую воронку, похожую на граммофонную трубу, но взгляд мой следил за всеми улицами, выходившими на площадь с этой стороны. Потом я небрежно развалился на скамейке, закинув руки за ее спинку и следя за полетом какой-то птицы в небе. Заодно я окинул взглядом пространство у себя за спиной. Ничего подозрительного я не заметил — либо я потерял «хвост», либо терять было просто нечего. У меня были все основания считать, что противники теперь уже не будут совершать ошибок, то есть возьмутся за меня спокойнее и рассудительнее. Я очень надеялся, что мне удастся нарушить их спокойствие и снова заставить нервничать.

Кто-то из мальчиков наконец попал мячом в отверстие, раздался звонок, почти заглушенный ревом дюжины глоток, и сверху из длинной толстой трубы в подставленные ладони выпал новенький желтый мяч. После короткой борьбы им завладел парнишка в клетчатой рубашке и, держа его под мышкой, бросился бежать. Остальные погнались за ним, не столько преследуя, сколько имитируя погоню, от самой лишь радости жизни. Несмотря на науку Тьен Вана, учившего людей чувствовать себя молодыми и счастливыми, меня внезапно охватило ощущение собственной старости, проявлением чего наверняка была мысль о превосходстве моего собственного детства, когда новый мяч покупался на сэкономленные деньги или обнаруживался под новогодней елкой. Нам не давали их автоматы, задачей которых было привлекать детей к спортивным играм и развлечениям.

Я вздохнул и снова огляделся по сторонам. К интересующей меня улице приближалась пожилая пара. Я никогда не видел людей, столь сильно привязанных друг к другу — казалось, будто один не в состоянии вздохнуть без поддержки другого. У меня не было никаких сомнений, что это Кэмпионы. Я встал и пошел за ними, не особо спеша — мне хотелось поговорить с ними в доме, я боялся, что они не выдержат беседы на улице. Я перешел мостовую, остановился на углу, подождал, не попадаясь на глаза любопытной старухе, пока они войдут в дом, и направился в его сторону. По пути я бросил взгляд на дом напротив, но ничто в окне не указывало на то, что моя осведомительница еще жива. Возможно, она захлебнулась слюной, передавая дальше свои откровения.

Я нажал кнопку звонка. Так же как и до этого, никакого звука я не слышал, но через несколько мгновений дверь открылась и на пороге появилась мать Уильяма Кэмпиона.

— Здравствуйте! — крикнул я. — Меня зовут Оуэн Йитс, я хотел бы немного поговорить с вами и с вашим мужем. Можно войти?

Она кивнула и положила руку на дверной косяк. Калитка звякнула и со скрежетом открылась. Миссис Кэмпион молча отодвинулась, впуская меня в дом. Сделав два шага, я остановился, полез в карман и, достав свою лицензию, протянул ее женщине, но мне пришлось немного подержать ее в воздухе, прежде чем она вытянула руку и взяла ее у меня.

— Проходите, — сказала она. — При этом свете без очков я все равно ничего не прочитаю.

Она обошла меня и пошла вперед. Я вошел следом за ней в комнату, как я и ожидал, чистенькую и старомодную. Большой громоздкий телевизор с кинескопом, старше, наверное, экспонатов в Музее техники, смешная мебель из пластика с большими подушками, может быть, даже с губкой внутри, но покрывала свежие и идеально чистые. Миссис Кэмпион положила мою лицензию на столик и села на диван, показав мне на кресло напротив. Она даже не взглянула на карточку, подтверждающую мою профессию.

— Миссис Кэмпион, — тихо сказал я. — Я по поводу вашего сына… — Я замолчал, ожидая ее реакции.

Она судорожно вздохнула и, схватившись за грудь, пошевелила губами. Я наклонился к ней, но она вытянула вторую руку, останавливая меня.

— Вы нашли его? — прохрипела она.

Я молчал, не зная, что сказать, и почувствовал, что тоже шевелю губами, словно подбирая подходящий ответ. Откуда-то сверху послышался голос:

— Кто там, Маргарет?

Мы оба молчали. Ритм шагов изменился — Сэмюэль Кэмпион спускался по лестнице. Несколько секунд спустя он уже стоял в дверях.

— Кто вы? — спокойно спросил он, хотя я видел, что он посмотрел на жену и заметил ее спазматическое дыхание.

— Я детектив. Вот моя лицензия. — Я показал на столик.

Он подошел, взял ее, внимательно рассмотрел и подал мне.

— Что вам нужно? — Он все еще стоял, словно стараясь убедить меня, что ему вовсе не так плохо, как на то указывает поведение жены.

— Я веду одно дело, — сказал я. — Весьма нетипичное. И кое-какие следы привели меня к вам.

— Наш сын мертв. Ничего плохого он уже никому не сделает, — твердо сказал он.

— Сэм… — миссис Кэмпион перевела дыхание. — Сэм, прошу тебя…

— Маргарет! Оставь нас вдвоем. Ненадолго, хорошо? — Он склонился над женой и обнял ее за плечи.

Она послушно встала и вышла. Мы смотрели, как она семенит к двери — я никогда еще не видел столь отчаянно напряженной спины. Мне показалось, будто язык у меня приклеился к нёбу. Кэмпион показал мне на кресло и подождал, пока я сяду.

— Слушаю, — сказал он, глядя на ковер.

— Меня интересует перемена, произошедшая в поведении Билла, — с трудом проговорил я.

— В него вселился дьявол! — прошептал Сэмюэль. Это был самый громкий шепот, какой я только слышал в жизни. — Вселился, а мы этого не заметили. Мы убеждали себя, что это неправда. Мы ничего не сделали, чтобы ему помочь. Ничего, — добавил он громче и сунул руки под мышки, желая либо согреться, либо скрыть дрожь.

— Как это случилось? — наклонился я к нему, инстинктивно понизив голос. — Внезапно?

— Он исчез из дома на несколько дней. А когда вернулся, был уже во власти сатаны. Ни разу, до самой смерти, он не пошел в церковь!

— А раньше ходил?

— Мы ходили вместе. Всегда. Всегда…

— Кроме этой перемены к худшему в его характере, других изменений не было?

Он побагровел и вытянул палец в мою сторону. Если бы это было дуло пистолета, я впервые в жизни смотрел бы в него без страха — палец дергался так, что не попал бы в стену позади меня.

— А какие еще могут быть изменения? Разве этого мало? — Капельки слюны брызгали у него изо рта, а в уголках губ собралась пена. — Он изменился так, что его мать утверждает, будто это был кто-то другой. Что кто-то подменил нам сына, что это был чужой человек, а Билл когда-нибудь к нам вернется! Вы все еще хотите знать, что это была за перемена?

Я почувствовал, что мне начинает не хватать воздуха, потянулся к пуговице рубашки и лишь мгновение спустя сообразил, что вообще ее не застегивал.

— Мистер Кэмпион, — сказал я, — у меня есть основания полагать, что это действительно так.

Он вытаращил глаза и застыл неподвижно. Его приоткрытые губы соединяла тонкая ниточка слюны.

— У меня нет доказательств, — продолжал я, сам не зная почему, — но я убежден, что в последнее время кто-то меняет людей, и всегда в худшую сторону. Или заменяет их на внешне идентичных двойников. Никто мне не верит, лишь ваша жена со мной согласна. Я хочу узнать, кто, зачем и как это делает. Потому я здесь, и потому я хотел бы поговорить с вашей женой. Это один из немногих следов, которыми я располагаю.

— Чушь. — Он покачал головой. — Этого не может быть. Я знал своего сына. Это был он. Только в душе его… — глаза его вспыхнули, — сидел сатана!

Я облизнул губы и едва сдержался, чтобы не вытереть лоб, на который попала капля слюны из его рта, когда он прошипел: «Сатана!»

— Я могу поговорить с вашей женой? — спросил я, хотя предвидел ответ.

— Нет! — Он внезапно остыл, став деловитым и спокойным. — Ни в коем случае. Вы поддержите в ней веру в возвращение Билла. Нет… — Он встал.

Я тоже поднялся.

— Могу я хотя бы увидеть комнату Билла?

Он смотрел на меня и думал. Потом кивнул и пошел вперед. Я шел следом, размышляя над тем, как обмануть его бдительность и поговорить с матерью младшего Кэмпиона. У меня не было сомнений, что теперь он будет всячески оберегать ее от встречи со мной. Сегодня был мой последний шанс. Я поднялся за ним наверх и подошел к последней двери в конце короткого коридора. В замке торчал ключ, Кэмпион взял его и повернул, но дверь не открыл. Обернувшись, он сказал:

— Пойду к жене. Здесь, — он показал на дверь, — все осталось нетронутым. Но поторопитесь. — Он почти оттолкнул меня и быстро начал спускаться по лестнице.

Я повернул ручку и вошел. Комната была небольшая, напротив двери двустворчатое окно, слева застекленный шкаф. Все полки заставлены книгами, за прозрачными дверцами — в идеальном порядке уложенная одежда. На одной из полок неплохой стереоблок и сотня дисков. Стены покрашены в белый цвет, две репродукции одна рядом с другой, остальное пространство пусто. Я подошел к полке и взял в руки последнее, что читал Билл.

На красной как кровь обложке самой толстой книги была надпись: «Капут». Малапарте. Тонкие черные буквы. Издание почти сорокалетней давности. Книгу много раз читали, не обязательно сам младший Кэмпион. Я взвесил ее в руке и положил на полку. Две остальные — «Жемчужные владения» Кенуга и «Вид со скалы» Лоренса Норриса. Они оказались куда интереснее, поскольку под обложками классиков скрывались два порнографических романа. Обе книги были новые, но носили следы торопливого и многократного чтения. Положив их на место, я еще раз окинул взглядом комнату. Потом сел на диван, пытаясь найти еще какой-либо обман, вроде тех двух книг. Опустившись на колени, я бегло просмотрел диски. Обычные молодежные записи, несколько так называемых современных адаптации классиков. Я надеялся найти здесь диски Алекса Робинса, хотя это все равно ничего бы не объясняло, но надежды, как и следовало ожидать, не оправдались. Вернув диски в стойку, я осмотрел полку с аппаратурой, хотя там тоже ничего особенного в глаза не бросалось. Взяв черную коробочку с комплектом для склеивания магнитофонной ленты, я открыл ее. Там было несколько рулончиков металлизированной ленты и другой, цветной, а также маленький резак и кисточка с клеем. Что-то блеснуло на дне, я вытряхнул содержимое и увидел брошку из тонких проволочек; бросив остальные мелочи в коробочку, я поставил ее на место и внимательно рассмотрел находку. Это были как бы два лука, пересекавшиеся изогнутыми частями. На довольно толстой шпильке в месте соединения со скрещенными луками имелось небольшое утолщение. Осмотрев брошку, я взялся за это утолщение. На шпильке выдвинулись маленькие крючочки, удерживавшие пристегнутую брошку на материи. Сделано было довольно хитро, я немного поиграл с брошкой, потом спрятал ее в карман и вышел из комнаты. Сэмюэль ждал меня у лестницы, явно намереваясь не допустить меня к жене. Я прошел мимо него и начал спускаться. Примерно на третьей ступеньке он схватил меня за плечо.

— Если вы… — он уже успел прийти в себя за время моего пребывания в комнате Уильяма, — что-нибудь узнаете…

— То дам вам знать, — сказал я как можно более серьезно. — Обещаю. До свидания.

Я открыл входную дверь, прежде чем он успел меня догнать, и вышел. Окна напротив были все так же мертвы, но я особо не присматривался. Выйдя по улице на площадь, я окинул ее взглядом, забрался в машину и быстро отъехал; однако поездка заняла не много времени, я затормозил через несколько улиц, чтобы связаться с федеральной сетью. Нарисовав на планшетке сканера форму найденного у Билла значка, я попросил идентифицировать организацию, которой он мог бы принадлежать, и источник происхождения такой формы. Ответ я получил сразу же, и на оба вопроса он был одинаков — нет данных. Я держал в руке нечто незнакомое государственному компьютеру! Я спросил, выпускались ли украшения такой формы, хотя компьютер сам бы мне ответил, и снова на экране появилась та же надпись. Либо кто-то сделал один или несколько таких значков, либо…

Я пристегнул серебристую безделушку к обивке, прикрыл это место пластиковой папкой с картой штата и выехал на проезжую часть.

Медленно двигаясь в потоке автомобилей, я на перекрестке, когда нас остановил красный свет, еще раз связался с компьютером и просмотрел расписание полетов на сегодняшние день и вечер. Я успел всерьез заскучать, пока добросовестный компьютер не вывел на экран список всех авиарейсов в алфавитном порядке. Я мог, конечно, запросить конкретную информацию, но не исключал слежки и не хотел сообщать всему миру, куда именно отправляюсь. Выключив терминал, я набрал номер Вуди.

— Джеймс, я уезжаю на несколько дней на запад. Если через три дня не позвоню, можешь объявлять розыск, — сказал я, делая вид, что не замечаю его слегка недовольной физиономии.

— Больше ничего не можешь сказать?

— Могу, но не скажу. — Я вывернул руль, чтобы не врезаться в какого-то козла на оранжевой «гамма диа». — Когда устраиваешь свою вечеринку?

— Через четыре дня.

— Ну так в самый раз, пока! — Я отключился и свернул налево, потом еще несколько раз сворачивал в разные улицы, пока не выбрался на широкое шоссе, ведущее в аэропорт. Через пятнадцать минут я уже был там. На стоянке я подключил машину к охранной сети, потребовал максимального контроля и внес оплату за неделю. Побродил по огромному залу, постоял немного перед витриной цветочного магазина. Найдя место у стены, позволявшее непосредственно наблюдать почти за всем внутренним пространством, я провел в кресле десять минут, пялясь на каждого, кто приближался меньше чем на пятнадцать метров. Многие, видимо, рассказывали в этот день, что встретили в аэропорту настоящего психа, таращившегося на всех подряд. Уже будучи уверен, что меня увидели все, кто хотел, а также все остальные, я встал и подошел к кассе. В очереди я все время оглядывался по сторонам, а потом согнулся над стойкой за спиной маленькой девочки, стоявшей передо мной.

— Один до Денвера, — я понизил голос до шепота и еще раз огляделся вокруг. Нервно выдернув из бумажника сотню, я подал ее кассирше, сгреб сдачу вместе с билетом, который поспешно сунул в карман, и быстро отбежал от кассы. Возле телефонов-автоматов пришлось немного подождать, пока освободится специальная кабина. Войдя в нее, я бросил монету в щель. Кабина мягко задрожала и тряслась так какое-то время, на стеклянные стенки опустились толстые шторы. Предполагалось, что теперь я защищен от подслушивания — лазерного, обычного и любого иного. Хорошо. Несмотря на то что до вылета оставалось меньше часа, с местом проблем не было. Я пообещал забрать билет через двадцать минут и отключился. Секунду спустя шторы поднялись, а кабина словно с облегчением вздохнула и выключила вибратор. Я направился в зал, где видел ячейки камеры хранения, завернул в купленную по дороге газету пистолет и сунул в отверстие. Закрыв дверцу, я набрал код — номер телефона Вуди. Пятнадцать минут я провел в парикмахерской, выпил пива в баре и, заказывая еще одно, наклонился к бармену-мексиканцу, вытиравшему кружки бумажным полотенцем:

— Слушай, друг, у тебя в кармане не найдется места для пяти долларов одной бумажкой?

— Если бы даже и не нашлось, суну в носок. Ноги я каждый день мою, — не моргнув глазом, ответил он. Количество сообразительных барменов растет в нашей стране с пугающей быстротой. Вот только почему все шутники — иностранцы? Американцы, что с вами происходит?!

— Я хочу смыться от жены, но за мной все время таскается один тип, видимо, следит. Получишь за меня билет?

— Номер заказа и чек. Отойдите к столику, а я ненадолго исчезну.

Я отошел от стойки и сел за столик. На месте моего локтя остался чек, выписанный на кассу. Бармен спокойно протирал кружки, хотя я мог бы поклясться, что чек давно уже находится у него в кармане. Потом зазвонил телефон, бармен немного поговорил и ушел за стену с напитками. Вернувшись через две минуты, он спокойно достал из мойки очередной стакан и среагировал лишь на мою третью попытку махнуть ему рукой.

— Пиво! — крикнул я.

Он кивнул, подтверждая заказ, налил в кружку пива и принес ее мне за столик. Наклоняясь, он совершил какое-то магическое движение рукой над столом, и я увидел, как мне на колени падает билет, кружка ставится на стол, а третья рука протирает его крышку. Естественно, сложенная в несколько раз пятидолларовая бумажка исчезла вместе с пылью. Одновременно. Теперь у меня был билет, и при этом никто посторонний об этом не знал. Возможно, за подобную операцию я и не получил бы повышения до лейтенанта, но, по крайней мере, она могла бы усложнить точную расшифровку моих намерений. Чтобы быть последовательным, я выпил пиво и вышел из бара. Две минуты спустя я услышал из громкоговорителя призыв к пассажирам, вылетающим в Денвер, направить свои стопы к выходу номер семнадцать. Еще через несколько секунд тот же голос пригласил к выходу номер два других путешественников, собиравшихся, как и я, лететь в столицу Швеции. Я направился к семнадцатому. Протиснувшись в начало длинной очереди пассажиров, я протянул билет мулатке в форме.

— Спасибо, идите прямо, — улыбнулась она и отдала мне билет.

Я оглянулся. Вход был плотно забит толпой стремящихся в Колорадо. Я двинулся вперед, а потом метнулся в сторону и помчался по внутреннему проходу, закрытому матовыми стеклами от взглядов наблюдателей из зала. Все это было, конечно, глупо: стоило лишь, чтобы кто-нибудь летел следом за мной в Денвер, и в лучшем случае я мог бы неплохо развлечь моих противников. С другой стороны — не помешает, если они будут считать меня дурачком. Беспрепятственно добравшись до нужного выхода, я появился из-за спины очередной служащей, на этот раз огненной брюнетки.

— Пожалуйста, вот мой билет. Я перепутал выходы, — улыбнулся я, протягивая билет.

Она окинула меня спокойным взглядом и вставила билет в щель на стене рядом со мной. Секунду спустя он выскочил обратно.

— Пожалуйста. — Она вернула билет. — Таможня прямо.

Я быстро прошел туда и подошел к первому свободному таможеннику.

— Что декларируете? — задал он стандартный вопрос.

— Я лечу на несколько часов. — Я поднял вверх обе руки. — У меня даже зубной щетки нет.

Он понимающе улыбнулся и нажал на кнопку. Мне показалось, что заслонка камеры позади него открылась шире.

— Взаимное недоверие в конце концов погубит эту страну, — сказал я, придавая лицу мрачное выражение.

Он нажал на кнопку еще несколько раз, я почувствовал сзади дуновение воздуха и услышал:

— Вы не могли бы пройти с нами?

— Могу, могу, — сказал я и, не оглядываясь, пошел вперед.

Войдя первым в узкую дверь в конце коридора, я повернулся и увидел троих. Один стоял прямо передо мной, двое остались чуть сзади и сбоку.

— В чем дело? Нельзя путешествовать без багажа?

— Можно, при условии, что у пассажира на самом деле нет багажа. Раздевайтесь, пожалуйста. — Первый показал на вешалку на стене.

Я не спешил — мне хотелось подняться на борт перед самым отлетом, уже после вылета самолета на Денвер. Я надеялся, что сейчас идут лихорадочные поиски по всему аэропорту и никто не заметит меня, когда я буду садиться в «джамбо» компании «КЛМ». Некоторое время я сидел голый, грея задницей холодное пластиковое сиденье, а двое экспертов по угонам обнюхивали мои тряпки. Третий стоял неподвижно, не спуская с меня глаз. Мне было интересно, сколько стволов было направлено на меня через венецианские зеркала, из которых состояла стена позади него.

— Ложная тревога, приносим наши извинения, но это было необходимо, — сказал один из спецов, возвращая одежду. Второй бормотал что-то в микрофон.

Я спокойно оделся и в сопровождении двоих сотрудников снова вышел в таможенный зал. Здесь мы расстались, не прощаясь. Я направился к выходу и встал на ленту транспортера, доставлявшего пассажиров к самолету. Несколько минут спустя я миновал его дверь и нашел свое место в ряду из семи кресел с левой стороны. Я сел, и кресло сразу же окружило меня мягкими боковинами. Несколько мгновений автомат словно размышлял, примериваясь ко мне, а затем решительно усилил давление. Ожили громкоговорители, передающие стандартную информацию и слащавые пожелания командира экипажа; я закрыл глаза и еще до того, как гигант вырулил на взлетную полосу, уснул.

Дорога вся была испещрена заплатками, старыми и новыми; старые высохли, съежились и провалились, а колеса, попадая в них, отвратительно дребезжали, новые же выпирали над поверхностью дороги. Легкие удары передавались кузову, несмотря на хорошие амортизаторы. Я заметил, что левая полоса менее всего разрушена, так что, бросив взгляд в зеркало и увидев, что дорога позади меня, так же, впрочем, как и передо мной, пуста, плавно повернул руль влево — на асфальте лежал неприятно блестящий слой воды — и, съехав на полосу максимальной скорости, мягко прибавил газу, но не превышая ста тридцати. Трясти стало несколько меньше, но я не ослаблял внимания, предвидя, что могу угодить на места, где дыры еще не были залатаны. Я протянул руку, чтобы включить какую-нибудь музыку — заглушить монотонный шелест колес по асфальту, и тут, неведомо откуда, на дороге появилась толпа разноцветно одетых детишек. Я рванул руль и вдавил педаль тормоза. Машина не среагировала на мои усилия и врезалась в плотную толпу. Я дернул на себя рычаг ручного тормоза, вывернул руль, но машина продолжала ехать прямо. Малыши отлетали от кузова с отвратительным приглушенным чавканьем, проносились над крышей и с обоих боков, те, что спереди, оборачивались за секунду до того, как машина врезалась в их тела, и смотрели на меня с укоризной. Потом их расширенные глаза исчезали где-то позади, и очередные жертвы смотрели мне в лицо. Толпа детей, казалось, не имела конца, я мчался вперед, давя вповалку маленьких человечков. Я заскрежетал зубами и впился ногтями в рулевое колесо. Внезапно автомобиль дернулся, потом еще и еще раз. Амплитуда рывков увеличилась, я пытался удержать машину, чтобы ее не занесло, снял ногу с тормоза и снова вдавил его что есть силы. Что-то толкнуло меня в плечо, и я проснулся.

Судорожно вздохнув, я посмотрел в лицо склонившейся надо мной стюардессы.

— Вам что-то приснилось, — улыбнулась она. Улыбка ее была столь широка, что там мог бы развернуться автобус компании «Грейхаунд».

Я сглотнул комок в горле и почувствовал, что могу говорить.

— Да. У меня тормоза отказали.

— Это было заметно, — услышал я сбоку.

Я повернулся и увидел молодого типа с внешностью ученого, так, по крайней мере, общество представляет себе гигантов мысли — растрепанные волосы, небритая несколько дней щетина, мешковатый свитер в заплатках.

— Вы тянули кресло на себя с такой силой, что я думал, вы его вырвете из пола. И при этом слегка стонали, — серьезно проговорил он.

— Спасибо. — Я отвернулся от стюардессы. Не люблю типов, которые развлекаются, наблюдая бесплатно за другими.

Она еще раз улыбнулась и ушла, прежде чем я успел спросить, когда мы сядем, но сразу же, как по заказу, на узком экране над выходом появилась предупреждающая надпись, кресло дало мне несколько секунд на то, чтобы принять удобное положение, и снова заключило меня в объятия. Я проспал весь полет в Европу.

Мы приземлились гладко, подкатились к кишке и снова выслушали свою порцию пожеланий и информации. Я перевел часы еще до того, как вышел из самолета и ступил на движущуюся ленту, которая понесла нас в сторону помещений аэропорта. Шведские таможенники оказались менее подозрительными, или же их известили коллеги с той стороны океана, во всяком случае, никто ко мне не цеплялся. Я нашел транспортер, доставлявший пассажиров в зону обслуживания, встал на него и соскочил, увидев надпись: «Местная информация». Я подошел к стойке, и мне любезно улыбнулась высокая стройная блондинка. Видимо, шведы считали, что их гости уже с порога должны видеть самое лучшее, что может предложить их родина.

— Я бы хотел попасть в Хаммар. — Я облокотился на стойку, чтобы казалось, будто девушка выше меня лишь потому, что стоит, а я торчу, согнувшись пополам, что не соответствовало действительности.

— На озеро Веттерн, так? — Не ожидая подтверждения, она задала второй вопрос: — Каким транспортом?

— Автомобилем.

— Минуточку.

Она склонилась над клавиатурой, набрала несколько десятков букв и секунду спустя выдернула из принтера лист бумаги.

— Здесь адреса прокатных контор, а также фирм, предлагающих автомобили с водителями. Там вы получите карту страны и правила пользования нашими дорогами, они несколько отличаются от ваших, — пояснила она.

— Как-нибудь справлюсь. Какая из этих фирм ближе всего к аэропорту? — Я подвинул к ней листок.

— Вот эта… — она подчеркнула красным маркером позицию номер три, — а потом эта. Доехать можно зеленым автобусом от главного входа. Выйдете на седьмой остановке, и там сразу будет гараж. Впрочем, вы можете спросить кого-нибудь, у нас все говорят по-английски, — с гордостью добавила она.

— У нас тоже. Спасибо. — Я сложил распечатку и пошел в сторону выхода.

Я прошел мимо длинного экрана на стене, по которому бежала надпись: «Иностранец! Не загрязняй Швецию!» Чувствуя себя облеванным и завшивленным, я закурил сигарету и заодно обнаружил, что некуда выбросить спичку; у меня, правда, была зажигалка, но я благодаря этому сформулировал великую истину — шведы не производят мусора и потому не загрязняют, как другие, свою прекрасную и гостеприимную страну! Стряхнув пепел на пол, я остановился в ожидании сирен и вмешательства спецподразделений, однако, поскольку ничего такого не произошло, понял, что система защиты от грязи и мусора еще далека от идеала. Я пошел дальше, мысленно представляя себе глобальные перестановки в правительстве из-за моего пепла в аэропорту.

Площадь перед главным входом соответствовала впечатлению обо всей стране, которое я уже успел себе составить — идеально чистая, холодная, приведенная в порядок. Тихая. Несколько огромных разноцветных шаров торчало на мачтах над автобусными остановками. Я направился к зеленому.

На столбе виднелся небольшой экран и билетный автомат. Я протер экран пальцем, но не заметил даже полоски: его смело можно было бы лизнуть, и хуже от этого было бы ему, не мне. Проигнорировав билетный автомат, я сел в автобус. О, чудо — никто не проверил, купил ли я билет; что за страна?! Автобус почти сразу же тронулся с места.

Поездка заняла почти сорок минут, я чувствовал себя так, словно ехал по огромной операционной или по городу гигантских кукол. Чистота и порядок, доведенные до совершенства. Если бы кому-то здесь вдруг захотелось ходить в грязной одежде, ему пришлось бы сперва привезти немного грязи из какого-нибудь более богатого и цивилизованного государства. Меня охватило уныние при мысли, что я наверняка не встречу никого из своих коллег по профессии. Принимая во внимание то, что я уже увидел, у меня были все основания полагать, что все преступления здесь совершают двое-трое пенсионеров с рогатками в задних карманах.

Я вышел на седьмой остановке, не проверяя на знание языка никого из оставшихся пассажиров, и направился в сторону невысокого здания с английско-шведской рекламой наверху. Из дверей появился высокий худой блондин, показав в улыбке зубы, которыми мог бы обрабатывать детали из титана.

— Хей! — радостно сказал он.

Я понял, что он говорит по-шведски, и быстро спросил его, что он думает насчет английского. Улыбка его стала еще шире, и он спросил:

— Чем могу служить?

— Небольшой танк и два батальона пехоты или какое-нибудь другое средство передвижения на несколько дней.

— У нас осталось несколько коммандос и бронетранспортеров. Сезон отпусков, так что сами понимаете…

Меня умилила его готовность тратить впустую время, но я не мог себе позволить, чтобы он в убыток фирме подшучивал над каким-то гринго, и перешел к деталям.

— Можно уже садиться?

— Конечно! — Он показал пальцем на угол здания. — Идемте туда.

— Ведите. — Я уступил ему дорогу и пошел следом. На площадке я выбрал двухместный «вольво», хотя там были и американские машины. Формальности заняли не больше семнадцати секунд.

— Смотрите. — Блондин разложил на капоте автомобиля большую карту. — Вам нужно в… — Он замолчал.

— Хаммар. — Я попытался показать пальцем, но он оказался быстрее.

— Значит, так: выедете на Е-три. — Он ткнул карандашом в выезд из города. — Здесь на себя берет управление государственный компьютер, оплата на ходу, сами увидите — нужно бросить в щель… — он поднял глаза, подсчитывая сумму, — в вашем случае шестнадцать крон, или пять долларов. Доедете по этой дороге до Абиторпа и там возьмете управление на себя примерно на полчаса. И все. Если будете съезжать с дороги раньше, не используя оплаты полностью, можете получить разницу в любом почтовом отделении или вернувшись в аэропорт. Можете также оставить эту сумму в шведском банке, он ничем не хуже швейцарских или люксембургских. Вам не нужно ничего делать, с этого момента ваш счет приписан к автомобилю, и наоборот. — Он снова оскалился, а уголки губ поднялись к ушным раковинам.

Я ответил тем же самым, но в меньшей степени, и пожал ему руку. При этой сделке он не слишком перетрудился, так пусть по крайней мере помочит лапу в дезинфицирующем растворе.

Я немного поблуждал, прежде чем выскочить на ЕЗ, но в конце концов мне удалось выбраться из отвратительно спланированного центра. Добравшись до начала автострады, я прицепился к какому-то «фиату» и так же, как и он, замедлил ход, когда мы доехали до широких желобов с левой стороны. Водитель «фиата» высунул в окно руку и бросил какую-то бумажку в широкую воронку, я достал пятерку и тоже бросил ее туда же, куда и он. В то же мгновение на крышу его машины упала какая-то коробочка; проехав полтора десятка метров, я услышал легкий стук — меня тоже пометили. Я набрал на клавиатуре название местности, куда направлялся, и получил подтверждение фиксации маршрута. Еще мгновение, и автомат сообщил, что берет на себя управление; я рванул руль, но тот вел себя так же, как и тогда во сне на борту самолета. Я увидел, что водитель «фиата» раскладывает кресло и ложится. К сожалению, я уже выспался.

На протяжении двух часов я смотрел на окружавший дорогу парк. Иначе это нельзя было назвать — сплошные деревья, леса, озера, скалы, деревья, леса… Ясное небо, похожее на отстиранные джинсы из рекламы, кажущаяся ненастоящей зелень и прозрачные озера. И никакой рекламы, разве лишь тогда, когда автострада касалась какого-нибудь города. Жаль было смотреть на целые километры вертикальных скалистых стен, которые так и напрашивались, чтобы их покрыли надписями аэрозольной краской: «Только CDS!» или «Лучше, чем DEDE, ничего нет!» В конце концов, можно было бы восхвалять хотя бы «Вольво» или гигиену. А так они рекламировали лишь собственную лень и неэффективность. Страшное дело. Я сидел, приклеившись к окну, не в силах оторвать взгляда от проносившегося мимо вида. Через два часа мимо пронеслась табличка с надписью «Кумла», но самого города я не видел; еще через два километра включился компьютер, сообщив, что после населенного пункта под названием Абиторп я съезжаю с автострады и с этого момента сам несу ответственность за автомобиль и его содержимое.

Совершив весьма странный маневр на развязке, я вел машину еще пятьдесят километров. Добравшись до Хаммара, я запросил у компьютера информацию о гостиницах. Он выдал три названия в алфавитном порядке. Я выбрал первое, «Брунн», поскольку считал, что так же поступил и Робинс. Заезжать далеко в город не потребовалось, так как этот отель находился при въезде, у берега одного из заливов озера Веттерн. К зданию я особо не приглядывался, низкое четырехэтажное сооружение не особо ласкало глаз, хотя три огромных окна под готическими арками на верхних этажах приятно оттеняли аскетические очертания отеля. Я подъехал ко входу и выключил двигатель. «Бастаад» был тише, теперь я это понял. Я едва не упал, увидев в углу длинного безупречно чистого холла пальму, такую же, как и в «Пальмовой роще», только эта выглядела не как кающаяся грешница, но как страж, бдительный наблюдатель, идеально ухоженный, накормленный и проинструктированный.

— Хей!

Я отвернулся от пальмы, и моим глазам предстал все тот же образец шведской улыбки. Я вздохнул.

— Хей-хей! — Я решил превзойти портье в вежливости и удивить его. — Do you speak American?

— Yes, I do, — охотно ответил он. Лишь позже я понял, что меня мог выдать автомобиль.

— Я бы хотел комнату на день-два. И немного поговорить.

— С первым проблем нет, что касается второго — приглашаю выпить холодной фанты. — Он показал на дверь бара и пошел впереди. Мне он сразу понравился; меня всегда приводили в бешенство хозяева, пропускавшие гостя вперед, из-за чего несчастный вынужден каждые несколько шагов останавливаться и выслушивать указания насчет следующих трех шагов.

— Вы знали оперного певца Александра Робинса? — спросил я и глотнул ледяного напитка. — Может, показать вам фотографию? — Я вытер губы, чувствуя, как ломит зубы. Фанта, или что там вместо нее, имела температуру космического вакуума.

— Нет, не нужно, я его помню. Он жил у нас десять дней. Тогда никто еще его не знал, лишь полгода спустя мы о нем услышали. Сын откопал несколько стандартных фотоснимков, которые мы делали для гостей, сообщил журналистам, и мы получили немного бесплатной рекламы. Паломничества сюда, правда, не было, но наш отель время от времени упоминали в прессе и по телевидению.

— Ну, значит, я попал куда надо. Я приехал как раз для того, чтобы поговорить с кем-то, кто его тогда видел. Можете что-нибудь о нем рассказать? Встречался ли он с кем-нибудь, что делал, может, вел себя как-то… странно или что-то в этом роде?

— Надо подумать, это было почти три года назад. Гм… — Он потер подбородок. — Знаете что? У меня сейчас есть кое-какие дела, может, встретимся позже, хорошо?

Выбора у меня не было, и я пошел в комнату, купив кое-каких мелочей в гостиничном киоске. Мне предстояло здесь немного пожить, прежде чем я сумею собрать какую-то информацию. Я залез в ванну со стаканом, в котором было лишь немного воды, которую я разбавил несколько опасаясь шведской чистоты, солидным количеством водки «Собеский». Насколько я помню, Собеский был какой-то исторической личностью, жившей полтысячи лет назад, и он действительно заслужил себе место в истории, если придумал или, по крайней мере, любил этот напиток.

Выпивка меня основательно взбодрила, я выбрался из ванны без посторонней помощи и натянул одежду. Почти час я гулял по окрестностям и вернулся в отель лишь к обеду. Чувствуя себя уже совсем хорошо, я пошел в бар, где велел поискать хозяина, а сам, чтобы не тратить зря время, заказал два бурбона. Не успел я сделать и двух глотков, как владелец отеля сам меня нашел. Я показал ему на его бокал, а потом на место рядом с собой.

— Я поговорил с сыном, сейчас он придет. — Он смочил губы в алкоголе, то есть как бы смочил, поскольку втянул в себя почти полпорции. — Он кое-что вспомнил. О! Уже идет. — Он показал на молодого рослого блондина, направлявшегося в нашу сторону. Что он окажется именно таким, я знал намного раньше. Так же как и знал, с чего он начнет разговор.

— Хей! — Он сел рядом с нами и посмотрел на меня. — Вы хотите что-то узнать об Александре Робинсе? А вы кто?

Молодой, энергичный, красуется перед старым. Я достал лицензию и сунул ее в протянутую руку. Он прочитал и вернул.

— Он приехал к нам семнадцатого июня, уехал двадцать шестого. Три первых дня провел в отеле, непрерывно шел дождь, потом он исчез на четыре дня, то есть позвонил и сказал, что познакомился здесь с какими-то людьми и проведет у них уик-энд, но комнату оставляет за собой. Его не было чуть дольше, чем он предупреждал, но, в конце концов, это его дело. После этого он особо никуда не выходил. Когда я спросил, почему он не рыбачит, он что-то пробормотал и через час отправился на мол. Поймал несколько плотвичек, — он показал не слишком широко расставленными пальцами размер, — и вернулся. Больше он уже рыбу не ловил. Прожил у нас еще два дня и уехал. — Он посмотрел на бокал с бурбоном отца.

— Минутку, у меня еще вопрос. — Я встал из-за столика и принес из бара очередную выпивку для всех. Как и подобает настоящим шведам, никто из них не повел себя невежливо. Мы дружно подняли бокалы.

— Никто его тут не навещал?

— Вот это-то как раз немного странно. — Парень поставил бокал и нацелил на меня палец. — Сначала он говорил, что никого тут не знает, а потом к нему пришли двое, и именно вместе с ними он ушел. Потом звонил, что он у друзей. Вернувшись, буркнул что-то насчет старых знакомых, которых тут встретил. Может, это и правда, поскольку это наверняка были не шведы. — Он снова глотнул из бокала. Я не стал спрашивать, откуда он знал, что это не шведы. Наверняка он почувствовал, что они не мылись по крайней мере уже минут двадцать.

— Как они выглядели, помните?

— Лассе. Меня зовут Лассе. — Он протянул мне руку. Похоже, он был уже пьян, поскольку даже не вытер ее после того, как мы обменялись рукопожатиями и он повторил мое имя. Отец в представлении не участвовал. — Как выглядели? Никак. Нормально. Не шведы. Почти одного роста, больше ничего не могу сказать. — Он развел руками и улыбнулся.

Мы еще немного поговорили, затем хозяева поняли, что халява кончилась, и ушли, сославшись на массу дел. Я расплатился и вышел из отеля. Прогулявшись по берегу и обойдя несколько карликовых рощиц и примерно столько же каменистых бухточек, я вспомнил, чем занимаются одинокие детективы на таких прогулках, и пустил по воде несколько камешков. Получилось, на мой взгляд, убедительно, но никто не бросился ко мне с предложением сыграть в новом суперфильме, так что я вернулся в отель. Добытую информацию я отметил остатками «Собеского», и этот вождь или политик во второй раз привел меня в отличное настроение. Великий человек!

Я бросил таблетку в рот, но пришлось запить ее целой бутылкой пепси. Отдав пустую емкость стюардессе, я попросил еще одну. Теперь я начинал понимать, почему этот Собеский совершал деяния мирового масштаба. Хорошо, что он вообще мог что-то после этой водки совершать. Такого похмелья у меня еще в жизни не было, и я пообещал себе, что больше и не будет. Я посмотрел на сумку, в которой вез подарок для Вуди, и злорадно усмехнулся, несмотря на то что каждое движение отдавалось в голове могучим эхом.

Три таблетки и восемь бутылок напитков. Я бы принял внутрь и больше, но самолет приземлился, и пришлось поднять двухтонное тело и пройти полтора десятка шагов до транспортера. Мне удалось это совершить, более того, я дотащился до медицинского кабинета. Витамины, калий, известь, сахар… И все такое прочее. Примерно минут через пятнадцать я вышел на площадь перед аэропортом и направился к стоянке, но что-то вдруг меня остановило. Вызвав компьютер, я велел доставить автомобиль к воротам, иронизируя над собой и своей свежеприобретенной в Швеции подозрительностью, но если это могло предохранить меня от бомбы… Добросовестно обыскав машину и ничего не найдя, я сел в нее и поехал. На воздух я не взлетел.

Езда, несмотря на пустые улицы, не доставляла мне удовольствия, но счастливое ее завершение привело меня в хорошее настроение. Отправив машину в гараж, я огляделся по сторонам и пошел к воротам. Видимо, чутье мое основательно притупилось, поскольку лишь у самых дверей квартиры я услышал какой-то шорох внизу. Я полез в карман и застыл, покрывшись ледяным потом. «Биффакс» остался в аэропорту; мне казалось, что я явственно вижу гостей в своей собственной квартире, а доносившийся снизу шорох окончательно лишал меня каких-либо сомнений. Я снял ботинки и осторожно переместился вдоль стены к лестнице, ведущей наверх, затем на цыпочках взбежал на этаж выше и достал ключ. К счастью, замок люка не оказывал сопротивления, я немного приподнял крышку, и та беспрепятственно пошла вверх. Я замер. Недавно я уже принимал участие в подобной сцене, только тогда я был наверху. Бросив взгляд по сторонам и низко опустив голову, я выбрался на крышу.

Пусто, но так могло продолжаться самое большее минуту-две. Когда находившиеся внизу свяжутся в конце концов с теми, кто был наверху, когда они установят, что я вошел в ворота, но в квартире не появился, рано или поздно кому-то из них придет в голову поискать меня на крыше. Я закрыл крышку, надел ботинки и, подойдя к краю, посмотрел на улицу. Перед воротами стояли двое, четверо стерегли улицу с обоих концов. Я перешел на другую сторону и посмотрел назад. Там стоял только один, опершись о стену — я видел только плоскую шляпу и плечи; с этой высоты и с этого ракурса он не выглядел опасным, но стоял он в самом удачном месте — под его наблюдением находились задний выход, пожарная лестница, широкие ворота, ряды кустов и площадка под пилоном. Я слегка отодвинулся и еще раз осмотрелся. Вспышки реклам освещали крышу, и это было нехорошо — в их свете я не мог спуститься на землю. Высунувшись еще раз, я оценил высоту, затем переместился под прикрытием крыши на несколько дюймов, так чтобы оказаться прямо над стражем, и вытер влажные ладони. Внезапно что-то коснулось моих ног, едва не столкнув меня вниз. Я медленно обернулся и едва не выругался от злости. Возле моего правого ботинка сидел небольшой серо-бурый кот. Он встал и потерся о мою ногу, явно намереваясь замяукать от блаженства. Я схватил его на руки и быстро погладил. Потом поднялся, прикусив губу, посмотрел в сторону пожарной лестницы, выглянул из-за свеса крыши и вытянул руки. Кот начал меня царапать, явно чувствуя недоброе. Я отпустил его и побежал к лестнице. По моим подсчетам, кот должен был падать примерно две с половиной секунды, прежде чем приземлится на голову стража и вызовет тем самым замешательство, которое даст мне шанс на спасение. Кот падал бесшумно, но уже через секунду я услышал глухой треск и сразу же после — мягкий удар пули о тело. Я был уже возле лестницы. Высунувшись из-за края крыши, я посмотрел вниз. Страж стоял, держа в руке пистолет и глядя на крышу в ожидании малейшего движения, теперь я уже знал, что он стреляет быстрее и лучше, чем кто-либо из известных мне людей. Оглядевшись по сторонам, он направился в сторону заднего выхода из дома. Ему явно что-то не нравилось. Я соскользнул на лестницу и, почти не касаясь ногами перекладин, спустился на землю и, не ожидая очередной возможности, метнулся к кустам. Первые несколько шагов я бежал так быстро, как только мог, набирая скорость, потом прыгнул чуть в сторону и затормозил. Сжавшись и дергаясь во все стороны, я приближался к кустам, а в голове все сильнее билось воспоминание о коте, который на несколько секунд отвлек от меня внимание. Первая пуля пролетела у меня перед самым носом. Когда до меня дошло, что стрелок вовсе не обеспокоен моими усилиями и целит в голову, я сжался в комок и почти остановился.

Две пули, одна за другой, ушли куда-то вперед, я прыгнул туда же — до кустов оставалось всего несколько шагов, — потом снова затормозил и свернул чуть влево; стрелок уже наверняка предвидел место, где я прыгну в кусты, и целился туда. Я снова чуть свернул и метнулся среди ветвей. Одна из них ударила меня над коленом, но я уже падал на землю. Сквозь треск ломающихся веток я услышал крик сзади. Снайпер, видимо, решил, что на этот раз жертва избежала его пуль, и звал коллег. Я прополз несколько метров, присел и, скорчившись в позе эмбриона, переместился вперед. Ряды кустов заканчивались прямо передо мной. Я посмотрел направо и налево — и побежал. Через полтора десятка шагов я почувствовал боль в ноге, там, где меня зацепило веткой. Я не останавливался, кость должна была быть цела, поверхностная царапина, но это ставило под вопрос возможность бега на более длинную дистанцию. Я пробежал возле пилона, в нос ударила сконцентрированная вонь оседавшей на нем городской грязи. Вбежав в его тень, я свернул в сторону. Кольцо платформы уже возвращалось наверх в своем монотонном путешествии по огромному столбу. Я подпрыгнул и вцепился в колено толстой трубы. Повиснув, я подтянулся, перевалился через низкий барьер на платформу из металлических полос и немного прополз, чтобы оказаться как можно ближе к наконечнику отсоса, где толстый слой пыли забивал перекладины барьера и где нельзя было увидеть меня снизу. Смрад был невыносимый, вдобавок слабые разряды перескакивали с наэлектризованной поверхности пилона на конец трубы. Я ощупал ногу, оцарапанную кожу обожгло болью. Очистив кусок решетки от пыли, я приложил к дыре глаз и посмотрел вниз. Ничего не происходило, но когда я слегка высунулся, чтобы присмотреться получше, то увидел два темных силуэта, идущие вдоль кустов. Я не видел их в деталях, они шли в полосе тени, но мне казалось, что у них неестественно длинные правые руки, и к тому же они держали их перед собой. Я перевернулся на бок и посмотрел назад. Двигателя я не слышал — платформа скрипела и пищали какие-то трущиеся части — но я увидел фары сначала одного, а сразу же после еще двух автомобилей. Включив все огни, они медленно кружили, разрезая мрак лучами рефлекторов. Видимо, они стояли там уже раньше, по крайней мере один, и мне наверняка было бы не прорваться; я все больше убеждался, что пилон был единственным шансом, другое дело, что через три часа платформа начнет вращаться. Через шесть она окажется внизу и тщательно очистит свою поверхность. Тогда я буду прекрасно виден, словно вареный омар на блюде под майонезом. Но это только через шесть часов. Сейчас самое главным было — заинтересуются ли участники облавы пилоном.

Они прочесывали кусты во второй раз, как раз в том самом месте, где я через них проходил. Я ждал, что они обнаружат следы моей крови, но они их не заметили, лишь ходили туда и обратно, а один из них даже спрятал оружие. Они явно теряли надежду. Я был уже намного выше, и мне пришлось немного высунуться, чтобы посмотреть на автомобили, которые стояли на месте, рядом друг с другом. Так продолжалось некоторое время, потом один из преследователей двинулся вперед и встал прямо напротив пилона. Я быстро переполз на другой край трубы. Расширяющийся на конце сноп белого света ударил в мою сторону. Под платформой, там, где поверхность хромированного столба была очищена, луч отразился и вернулся вниз. Я отчетливо видел полоску собственных следов на запыленном газоне, но управлявшие прожектором смотрели под другим углом, к тому же они сразу подняли луч выше, направив его на платформу. Только теперь я увидел, что платформа поднимает вокруг себя большую тучу пыли, свет зажигал искорки на отдельных пылинках, отражался от перекладин платформы и труб отсосов. Снизу, судя по всему, была видна какая-то гигантская мешанина теней и света, вызванных отражениями от очищенной поверхности. Секунд через пятнадцать прожектор погас.

Я оперся на локоть и смотрел вниз еще час. Именно столько времени продолжались поиски. Потом, видимо, они примирились с неудачей, поскольку все сели в машины и уехали. Я не знал, не остался ли кто в кустах, но своего укрытия покинуть в любом случае пока не мог. Перевернувшись на спину, я подтянул штанину. Ничего опасного, несколько царапин и ушиб. Перевязав ногу платком, я улегся, закинув руки за голову. Какое-то время я размышлял над возможностью пожара на платформе, но, поскольку здесь все время сыпались искры и ничего не загоралось, я достал из кармана сигареты и закурил, прикрывшись пиджаком. Однако от смрада и пыли, смешанных с дымом, у меня тотчас же начало першить в горле, и пришлось загасить и выбросить сигарету. Я отвернул голову от столба, пытаясь вдохнуть чуть более свежего воздуха, и все оставшееся время так и лежал, глядя в небо. Только в небо.

Земля начинала меня раздражать.

Пять часов спустя, когда платформа еще опускалась вниз, я спрыгнул на траву, присел на фоне снова ставшего черным столба и пошел, согнувшись, в сторону ближайшего дома. До него я добрался беспрепятственно и, найдя на стене гидрант, отвернул кран. Потекла тонкая струйка воды. Я не стал ждать, пока она станет достаточно чистой, спустил лишь ржавую и вонючую, затем прополоскал рот и вымыл лицо и руки. Сняв брюки, я отряхнул их, как мог, от толстого слоя густой грязи. Вынув все из пиджака, я запихал его в канал под гидрантом. Потом пригладил волосы и вышел на улицу.

Она была еще пуста, но времени у меня оставалось самое большее минут десять. Быстро спустившись в подземный переход, я купил в автомате желтый пластиковый комбинезон, натянул его на себя и вышел наружу.

Мне удалось продержаться до открытия магазинов. Я сразу же купил комплект одежды и пошел в аптеку. Там я принял душ, сделал перевязку и анестезирующий укол. Затем переоделся в новую одежду и, уже чувствуя себя вполне нормальным человеком, в ближайшем киоске купил «Морнинг». Просмотрев объявления, я тут же выбросил газету в ближайшую урну, что как бы стало сигналом для такси, которое я и остановил. До отеля было недалеко, но я несколько устал, а кроме того, в «Пизарро» не слишком любят гостей, приходящих пешком и без багажа, а я жаждал дружелюбного к себе отношения. Водитель прервал мою короткую дремоту, я расплатился и вошел в холл отеля. Наверное, вид у меня был все же нездоровый: обслуживающий персонал все время подозрительно меня разглядывал, но и на улицу никто вышвырнуть не пытался. В магазине при гостинице я, не моргнув глазом, отдал за полтора десятка всяких мелочей две сотни, затем велел доставить их в номер, а сам потащился к лифту. Закрыв дверь номера на ключ, я позвонил администратору и попросил поставить защиту на мой телефонный номер, что означало, что в случае возможной попытки засечь звонок поиски приведут к какой-нибудь будке в центре города. Кроме того, я попросил закодировать мое имя в компьютере. Какое-то время меня не найдут. Услышав стук в дверь, я заглянул в глазок и, увидев парнишку из магазина, открыл.

— Ваши покупки. — Он стоял, выпрямившись и держа пакет в вытянутых руках.

— Оставь там, на столе. — Я встал и дал ему доллар. Он отказался и вышел, гордясь своей неподкупностью.

Я набрал номер телефона Джеймса и лег на кровать, положив трубку рядом с собой на подушку. Он отозвался после восьмого гудка.

— Привет. Это Оуэн, — сказал я.

— А! Уже вернулся?

— Да. У меня к тебе просьба. Я бы хотел, чтобы ты направил ко мне домой какого-нибудь специалиста. Мне кажется, что там меня могут ждать разные сюрпризы.

— Понятно, — медленно проговорил он. — Как ты и предполагал, да?

— Да.

— У тебя были гости?

— Множество. Из-за них мне не нашлось места в собственном доме и пришлось ночевать на свежем воздухе.

— А где ты сейчас? — спросил он.

— У знакомого. В центре, — добавил я, чтобы заставить его поволноваться.

— Мои ребята следили за твоей машиной в аэропорту, — вдруг сказал он. — Ты ведь не был в Денвере, верно?

— Ясное дело, что нет. Но мог бы и не напрягаться, я бы сам тебе сказал. Позже, конечно.

— Ну вот именно, а я хотел знать сразу. — Он засмеялся.

— Если бы мне хотелось скрываться от твоих соколов, то я сделал бы все немного иначе. И наверняка бы мне это удалось, будь спокоен.

— Я спокоен, — преувеличенно вежливо ответил он, но я знал его достаточно хорошо и достаточно долго для того, чтобы не заметить, что он кипит, как котел с сосисками в приюте для собак на Хоттл-стрит. Мне стало его жаль.

— Джеймс, — сказал я, — я знаю, что ты у нас самый любопытный из копов, но подожди немного. Сейчас мне самому ничего не известно…

— Но что это за история? Ведь что-то я должен знать! — заорал он.

— Не должен, и именно поэтому…

— Я могу вызвать тебя к себе! — сердито прервал он меня. — И обвинить в сокрытии…

— Вот журналисты обрадуются, — тоже прервал я его. — Без пяти минут комиссар вызывает на допрос своего коллегу по учебе, бывшего начальника по курсам для спецподразделений и в данное время близкого знакомого! Разве человек, не ценящий дружбу, может быть комиссаром?

Он громко рассмеялся.

— Ну ладно. — Он снова фыркнул. — Пусть будет так. Но скажи, двойники тебя все еще мучают?

— Конечно! Я не изменил своего мнения, но те ночные гости не имеют с этим ничего общего… — поколебавшись, сказал я.

— А что-нибудь удалось выяснить?

— Э-э-э… Я был у родителей того гарпунщика. Там явно что-то не то. Сам еще не знаю, в чем дело.

Несколько секунд мы оба слушали шорох в трубках.

— Когда тот Праздник Братания?

— А! Хорошо, что напомнил. Завтра в семь. У меня, конечно.

— Почему «конечно»?

— Отстань, — буркнул он. — Еще что-нибудь?

— У меня для тебя подарок. Завтра получишь. Пока.

Я положил трубку и вытянулся поудобнее. Мне в голову пришла некая мысль, а это означало, что нужно ее обработать, так что пришлось встать и подойти к телевизору. Я перенес на кровать клавиатуру терминала, включил компьютер и начал диалог. Сперва я ввел слова «двойник» и «близнец». Ответ был не слишком интересным: двойник, по мнению компьютера, был литературным вымыслом, а у близнецов различались папиллярные линии. Я ввел запрос о возможности искусственного создания дубликатов человека. Только клонирование. Хорошо, пусть будет клонирование. Буквы сменили цвет на красный и сложились в текст: «Любые попытки клонирования человека находятся под запретом». Надпись светилась полминуты, хотя я нажал клавишу отмены. Лишь затем пошли более подробные данные. Из них следовало, что даже клоны не решают проблему, особенно учитывая, что уже несколько десятков лет под угрозой санкций со стороны всего цивилизованного мира ученые воздерживались от клонирования человека. Другое дело — сколько и чего в этом роде наделали в тайных лабораториях Кореи, Китая или Грузии. Я потратил еще несколько минут, глядя на экран, но ничего нового больше не узнал. Я вспомнил, что говорил Инглхардт о превосходстве человека над компьютером, и признал его правоту. Отменив задачу, я запросил адрес Лиретты Ней. Данные закрыты. Ну что ж, поступим иначе — я набрал номер Хая Мэйсона, подождал минуту, пока его не нашли, и в конце концов услышал его голос.

— Мэйсон! Быстро, в чем дело?

— Привет, говорит Оуэн. Слушай, мне нужен адрес Лиретты Ней.

— Я буду с этого что-то иметь?

— Вряд ли, но если вообще хоть что-нибудь выйдет, то ты первый. Как всегда.

— Пиши. — Я нажал клавишу диктофона. — Клэринг-Сайд, пятнадцать, телефон… сейчас… четырнадцать — семьдесят восемь — двенадцать — тридцать один. Если нужно что-нибудь еще, позвони после обеда.

Он бросил трубку. После нескольких минут размышлений я позвонил администратору и попросил автомобиль. Мне сказали, что я прямо сейчас могу спускаться. Я воспользовался предложением, получил ключ и сел в голубой «дайхацу». Сперва я съездил в аэропорт и забрал из ячейки пистолет, а потом поехал домой. У ворот я увидел Уилла ван дер Керкоффа из отдела покушений. Он улыбнулся и поднял руку.

— Добрый день. Подождите немного, ребята еще не спустились.

— Нашли что-нибудь? — Я угостил его сигаретой.

— Где там! — махнул он рукой и закурил. — Похоже, ничего нет, но у вас, вне всякого сомнения, побывали визитеры.

Мы немного постояли, оглядывая улицу, пока не раздался звонок в кармане Уилла. Я пошел наверх. Дверь в квартиру была открыта, на пороге стоял Болдуин. Он кивнул мне и отступил, пропуская меня в комнату. В креслах сидели еще двое, мне незнакомые.

— Никаких следов, — сказал Болдуин. — Если бы не ваш микрофон… — Он пожал плечами.

Я подошел к большому катушечному «Харатей», внутри которого был спрятан маленький «Сетч», а подключенный к нему микрофон, размером с арбуз, записывал каждый шорох в квартире после моего ухода. Мало кому пришло бы в голову, что внутри отключенного от сети древнего магнитофона скрывается его меньший собрат. Я отодвинул переднюю панель и включил «Сетч».

— Жаль времени, — послышалось сзади. — Ничего там нет, они не издали ни единого звука. Только шорохи, свидетельствующие об их присутствии. Ни слова.

Я выключил магнитофон.

— Ничего не подбросили? — спросил я.

— Ничего. Видимо, ждали вас и не видели в этом необходимости. — Один из сидевших подошел ко мне.

Я кивнул. Незнакомец встал напротив, пристально глядя мне в глаза и раскачиваясь на пятках; мне показалось, что он убежден в могуществе своего взгляда и не сомневается в том, что от его взора у меня распрямляются мозговые извилины. Я беспомощно опустил глаза. Он в это поверил.

— Что тут происходит? Говорите! — резко бросил он. Я вздохнул.

— Ведь именно потому я и сообщил в полицию, — тихо сказал я. Краем глаза я заметил, что Болдуин повернулся к нам спиной и отошел в сторону окна.

— Кого вы подозреваете? — не унимался незнакомец.

— А вы кто? — Я сел в кресло и посмотрел на него снизу.

— Инспектор Харольд Истон. Особый отдел, расшифровке не подлежит, — с гордостью произнес он.

— Насколько я знаю, подобный отдел должен обладать полномочиями, чтобы допрашивать граждан. Как там, Болдуин? — Я повернулся к окну.

— Это не допрос. — Инспектор Харольд Истон заложил руки за спину и снова покачнулся.

— Это обычная беседа, и мы только что ее закончили. Спасибо, Болдуин. До свидания.

Я откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Прошло примерно полминуты, прежде чем я услышал шаги, а затем щелчок замка. Еще немного спустя я встал, достал из ящика «элефант», сменил рубашку, на свежую надел портупею с кобурой, а сверху пиджак и вышел из квартиры. Я не сменил даже дверной код — это было бы столь же бессмысленно, как тыкать носорога вилкой. Проверив телефон, я обнаружил, что, похоже, уже четвертая сеть упала от перегрузки, а я был одной из миллиона тому причин; так или иначе, нужно было или найти другого оператора, или пользоваться другими телефонами. Отъехав от дома, я остановился у первой телефонной будки. Горничная Лиретты Ней ответила лишь через минуту.

— Я бы хотел поговорить с мисс Ней. Моя фамилия Йитс.

— Не знаю… Мисс Ней сейчас занята. Подождите. — Она исчезла с экрана.

Я прождал минуты три, прежде чем она вернулась.

— Полчаса между двенадцатью и половиной первого, если вас это устраивает.

— Уже еду, — заверил я девушку и отключился.

Пешком я дошел до ближайшей аптеки, но там телефон был занят, тогда я пошел дальше, пока не увидел желтую кабину. Войдя внутрь, я бросил в автомат несколько монет. Кабина дернулась и затряслась. Похоже, все ее системы были в полном расстройстве, ее шатало так, будто подо мной была Марианская впадина, а не твердый асфальт Мунлайт-бульвара. Вместо мягкой вибрации стен, делавшей невозможным подслушивание с помощью лазера, кабина доводила меня до икоты. К счастью, шторы опустились, так что я оперся спиной о стену и набрал номер Пимы. Разъединившись после второго гудка, я повторил операцию. Она ответила почти сразу же.

— Это я, — сказал я. — Бабель, «Закат», — добавил я и вдруг вспомнил, что мы не так договаривались. — Почему, черт побери, ты взяла трубку? Ведь в первом звонке не было пароля?

— Я знала, что это ты, — услышал я в ответ. — Не волнуйся. У меня все в порядке.

— В порядке, как же, в порядке! Ничего не в порядке! А если бы это не был я?

— Но ведь это ты? Давай не будем ссориться. Лучше скажи, как дела?

— Никак. Ничего не происходит, — пожаловался я. — Уже сам не знаю, что делать. Может, я все-таки не прав? — Мы немного помолчали. — Тебе хватает еды? — попытался я сменить тему.

— Более чем. Не ври, я тебе не верю, я же чувствую, что-то происходит. Но ты же все равно ничего мне не скажешь…

— Вот и неправда. Я был в Швеции, прекрасная страна, чисто, как в послеродовом отделении, и повсюду большие невинные и наивные дети. Меня так и подмывало уговорить кого-нибудь из них сыграть партию в покер. Вернулся бы с целым состоянием.

— Узнал что-нибудь?

— Немного. Похоже, что именно там Робинс обзавелся своим талантом. Может, наглотался свежего шведского воздуха?

— Хватит дурачиться, у тебя слабое чувство юмора! — сварливо проговорила она, но я почувствовал, что мне удалось ее слегка развеселить. Самый подходящий момент, чтобы попрощаться.

— Послушай, мне пора. У меня встреча. Постараюсь позвонить завтра, и уже безо всяких сюрпризов, хорошо?

— Хорошо, хорошо! Зануда ты. Жду звонка! — Она первой бросила трубку. Я положил свою и добавил еще несколько монет, иначе кабина меня бы не выпустила. Часы показывали двенадцать с минутами, я быстро вернулся к машине и направился в сторону эксклюзивного района Санта Тереза, где жила Лиретта. Когда я наконец добрался до ворот с номером пятнадцать, я опаздывал на пять минут. Охранник в старомодном мундире и фуражке с золотым околышем с достоинством вышел из будки и приблизился к моей машине:

— С кем имею честь?

— Моя фамилия Йитс.

— Спасибо. — Он повернулся и пошел назад. Информацию он проверял не с помощью терминала, а по телефону, явно гордясь подобной архаикой. Разговор продолжался минуты три, хотя я дал бы голову на отсечение, что большую ее часть заняли ритуальные выражения взаимной вежливости. Наконец он вернулся:

— Мисс Ней вас ждет.

Я медленно подошел у воротам и начал открывать их вручную, будучи готовым к тому, что они заскрипят, но столь пронзительный скрежет застал меня врасплох. Однако я протиснулся в щель и побежал по усыпанной гравием — а как же иначе! — дорожке к большому зданию, видневшемуся сквозь ветви деревьев и усыпанные желтыми колокольчиками кусты. Пришлось еще немного подождать у дверей, прежде чем мне открыла горничная, та самая, с которой я разговаривал. Она провела меня в салон и испарилась. Я предположил, что сейчас еще немного подожду и все закончится без свидания с Лиреттой, но почти одновременно с уходом горничной открылась другая дверь и вошла хозяйка. Она была скромно одета — светлые брюки и широкая блуза из какого-то тонкого материала. Слегка вьющиеся волосы были перевязаны лентой под цвет брюк. Что бы я ни имел против нее, я вынужден был признать, что она весьма симпатичная.

— Здравствуйте. Прошу прощения за этот церемониал у ворот. Мой импресарио считает, что я должна быть недоступна. Он сам подбирает обслуживающий персонал и сам их дрессирует.

Она протянула мне маленькую руку, но рукопожатие ее оказалось неожиданно крепким. Она смотрела мне прямо в глаза. Я удивился, как мог не замечать в кино жесткого блеска на дне ее больших серых глаз. Впрочем, она быстро опустила веки и повернулась, показывая на длинный, фантастическим образом изогнутый диван, сама же подошла к домофону и шепнула что-то в микрофон, а затем села напротив меня, закинув ногу на ногу и обхватив колени руками. Я почувствовал, что от нее исходит нечто неуловимое. Она молчала, ожидая, пока я скажу, с чем пришел.

— Меня зовут Оуэн Йитс…

— «И я частный детектив», — закончила она за меня. — Ведь я это проверила, прежде чем согласиться на визит. Я даже когда-то о вас читала. Умираю от любопытства. — Она улыбнулась.

— Несколько дней назад покончил с собой один парень. Он был в вас влюблен. Родители не верят в самоубийство и наняли меня, чтобы я всесторонне все расследовал. Сперва я исключил возможность убийства, теперь пытаюсь доказать самоубийство. Вам что-нибудь говорит фамилия Верни?

Она ненадолго задумалась, прежде чем ответить.

— Знаете… Фамилия мне знакома, но идет ли речь именно о нем… — она пожала плечами, — не знаю. Я могла бы проверить в компьютере, хотите?

— Конечно, прошу вас. Это могло бы мне помочь. — Я старался, чтобы она мне поверила, но не был уверен, не играем ли мы оба. В таком случае мои акции стоили не слишком высоко. Она была профессионалом, и притом высшего класса.

Лиретта встала и, подойдя к терминалу, ввела фамилию. Несколько секунд спустя она включила принтер и, вынув из него лист бумаги, подошла ко мне.

— Есть три человека с такой фамилией, которые мне писали. В ответ они получили стандартный текст, записанный на диске с моей фотографией. У меня таких, — она махнула рукой, — несколько тысяч. Это кто-то из них?

— Нет, — я отдал ей листок, — его звали Уильям. — Я смотрел ей в глаза.

— В таком случае мне он вообще незнаком. Я и тех-то троих, — она показала подбородком на лежащий на столике листок, — можно сказать, не знаю, а уж Уильяма — точно нет. Хотите травяного чая? — Она показала пальцем куда-то мне за спину. Я обернулся и увидел открытую дверь и горничную с подносом. В воздухе почувствовался своеобразный запах трав. Я повернулся к Лиретте и кивнул:

— С удовольствием. Но у меня больше нет к вам вопросов. Если вы хотели увидеть детектива за работой — что ж, не вышло. Впрочем, я вовсе и не надеялся, что что-то у вас выясню. Я вынужден был прийти просто для очистки совести.

— Скажем просто, что вы в меня влюблены, хорошо? Мне будет приятно, а вам эта роль, надеюсь, понравится, — улыбнулась она.

Она вела себя неискренне. Да, есть такой тип фальшивых насквозь девиц, которые говорят тебе в глаза: «Я знаю, что ты в меня влюблен!» — и ждут, что ты станешь делать. Если подтвердишь, то она права, а если возразишь, значит, маскируешься. И все это говорится таким непринужденным, небрежным тоном, что хочется выскочить в ванную и прополоскать желудок проточной водой. Но Лиретта не была такой глупышкой, какую играла.

— Я уже в том возрасте, когда тщательно выбирают предметы своих чувств, что означает, что мне уже не до вздохов и серенад под балконом. Я должен действовать быстро и безошибочно. В вас я бы не влюбился. Слишком велика вероятность потерпеть неудачу. — Я встал и пошел за ней к столику, на котором горничная уже расставляла чашки и несколько маленьких чайников.

— Это очень хорошо. — Лиретта повернулась ко мне и посмотрела на меня совсем иначе, чем прежде. — Глубокие вздохи портят мне прическу, а серенады не доходят сквозь стекла.

Горничная бесшумно исчезла из комнаты. Лиретта стояла в полушаге от меня, расположившись именно так, чтобы не дать мне испортить всю сцену. Я должен был прыгнуть и заключить ее в объятия. Впиться ей в губы в страстном поцелуе, а потом сорвать с нее блузку и потащить на диван. Изогнутые формы мебели гарантировали непередаваемые ощущения.

Немая сцена затягивалась. В конце концов я двинулся к столику, опасаясь, что Лиретта перехватит инициативу и сама потащит меня на диван. Это уже не был тот невинный ребенок, игра которого заставляла слезы зрителей потоками изливаться из кинозалов.

— У вас есть мята? — Я показал на стоявшие на столике чайники.

Она посмотрела на меня и спокойно сказала:

— Вали отсюда.

Почувствовав себя несколько увереннее, я плеснул немного жидкости из ближайшего чайника в чашку и, сделав глоток, поставил ее на столик.

— Пока. Похоже, вам приходит конец. Нервы, — пояснил я. — А нервы — это значит алкоголь, наркотики… И в могилу.

Повернувшись, я направился к выходу. Я думал, она швырнет в меня чайником, но она сдержалась, хотя я чувствовал, что пиджак у меня на спине начинает тлеть под ее взглядом. Выйдя из дома, я глубоко вздохнул и сел в машину. Охранник, видимо, уже успел получить соответствующие инструкции, поскольку открыл ворота быстро и без лишних церемоний.

Доехав до ближайшей будки, я заперся в ней. Она была в значительно лучшем состоянии, чем та, из которой я звонил утром. Услышав голос автоответчика, я сказал:

— Колдуэлл. «Акр Господа Бога», — и повесил трубку. Подождав минуту, я снова набрал тот же номер. Как и в прошлый раз, Пима ответила, не дав дослушать первого гудка.

— Что случилось? — крикнула она.

— Ничего, не волнуйся. Я забыл тебя спросить, как звали врача Джорджа.

— Скинни. Тоже Джордж. Он живет на Хот-Холм. Сошлись на меня. — В ее голосе слышались колеблющиеся нотки. Я обещал себе быстро об этом забыть.

— А где он работает? Или только частная практика?

— В третьей городской. Должен быть на работе. Что-то сдвинулось с места?

— Кое-что, — уклончиво сказал я.

Она немного помолчала, а потом спросила:

— Ты не мог бы приехать?

— Сейчас нет. У меня напряженный график. Но уже скоро должно что-то проясниться. В самом деле! — Самое смешное, что я и действительно так чувствовал.

— Ну ладно. Знаешь, у меня было желание тебе позвонить… — Она замолчала, ожидая моей реакции. Я содрогнулся, словно с потолка потекла ледяная вода.

— Не делай этого. Во-первых, я не живу дома. Мне пришлось уехать. Во-вторых, так ты наверняка выдашь свое убежище. Очень тебя прошу. Учти, что я уже стар и у меня нет времени искать себе другую, такую как ты.

— Хи-хи! — прощебетала она. — Верю, верю. Впрочем, ты же крутишься среди двойников, может, найдешь там… — внезапно это перестало быть смешным, и Пима это почувствовала, — еще одного… Ох, извини! Глупая я. Одиночество просто уже действует мне на мозг, больше не буду. Знаешь, что я сейчас делаю?

Я немного подумал — мне очень хотелось отгадать, я даже скривился от умственных усилий.

— Читаешь Бабеля?

Трубка молчала.

— Пима! Пи…

— Не кричи, я здесь. Ты меня просто ошеломил. Откуда ты знал?

— Все просто. Тебе скучно, и из любопытства ты берешь с полки книги, которые я называю. Наверное, я бы на твоем месте тоже так делал.

— Ты неподражаем, — серьезно сказала она. — С нетерпением жду очередного разговора, ибо он будет на букву «Д». Может, Дефо? А?

— Может быть. Ну так что? До завтра?

— Раз уж надо — значит, до утра.

Мы оба чего-то ждали, в конце концов, я первым положил трубку. Пришлось выписать чек, поскольку у меня не хватило мелочи; автомат, как обычно, попросил взнос в пользу нуждающихся, я поддался и добавил несколько центов. Несколько мгновений я колебался, не позвонить ли Скинни и договориться, но решил поехать и побеседовать с ним без предупреждения.

Развернувшись, я еще раз проехал мимо ворот владений Лиретты. Тип в будке бросил на меня мрачный взгляд, я прицелился в него средним пальцем правой руки и с огромным удовлетворением увидел, что его аж подбросило на стуле. Выехав на внутреннюю объездную трассу, я объехал часть города, чтобы снова нырнуть в него, но уже с юго-запада. Из автомата возле ворот больницы я позвонил на коммутатор и попросил соединить с доктором Скинни. Доктор, однако, не отвечал. Я снова соединился с коммутатором и велел позвать к телефону кого-нибудь из администрации. На этот раз пошло лучше. Ответила медсестра.

— Добрый день, сестра. Вы не видели доктора Скинни?

— Насколько я знаю, он взял отпуск. Сейчас проверю. — Она на несколько мгновений замолчала. — Да, вчера утром он взял две недели отпуска. Что-нибудь ему передать?

— Нет, это сугубо личный вопрос. Он уехал или?..

— Не знаю. Подождите. — Она снова отложила трубку, на этот раз на более долгое время. — Алло? Он уехал, вернется через двенадцать дней. Адреса не оставил. Что-нибудь еще?

— Не-ет… Большое спасибо. До свидания. — Я попрощался уже только с телефоном, поскольку сестра молниеносно отключилась.

Вернувшись к автомобилю, я включил терминал и запросил данные о директоре серпентария в Попот-Кэл.

Данные были закрыты. Я выкурил сигарету, потом еще одну. Они не пришлись мне по вкусу, я подождал немного и закурил третью. Она была такой же, как и предыдущие. Близнец. Двойник. Вокруг сплошные дубликаты. Я снова включил терминал и проверил, вышла ли уже дневная газета — в отличие от утренних и вечерних выпусков, ее можно было прочитать с терминала. Пришлось подождать пятнадцать минут, прежде чем она появилась на экране, я просмотрел объявления и, не найдя ничего интересного, завел двигатель.

Я ехал без цели, словно просто хотел осмотреть город, по существу неинтересный и ничего из себя не представляющий. Я вел машину словно автомат, сворачивая в соответствии со знаками, тормозя на красный свет, обгоняя чересчур медлительных и давая себя обгонять более нетерпеливым и решительным. Я не знал, что с собой делать, подобное бывало со мной редко, и у меня не хватало опыта в этой области. В конце концов я остановился у бистро и зашел выпить кофе. К счастью, он оказался достаточно хорошим, я взял еще один и, попросив телефон за столик, соединился с редакцией «Дневных новостей». Мэйсон ответил лишь через несколько минут.

— Мэйсон!

— Это снова Оуэн. Слушай, расскажи мне что-нибудь про Лиретту.

— Да ты, похоже, совсем спятил! Не знаешь, что через три часа газета должна быть в киосках? Самый последний дурак немного пошевелил бы мозгами, прежде чем морочить мне задницу в такой момент. Вот уж не думал…

— Так я к тебе приеду? — Он мог болтать целый час, тратя впустую якобы столь ценное время.

— Ладно. — Он бросил трубку.

Я спокойно выпил кофе, хотя знал, что секретарша Мэйсона делает его намного лучше, лучше всех городе, лучше, наверное, даже, чем Пима. Выйдя из бистро, я нашел магазин и купил бутылку «Олд Тома», а в галантерее рядом — маленькую брезентовую сумку. Потом сел за руль и включился в возросший к тому времени поток машин. Мне удалось доехать до здания редакции за восемь минут, что было очень хорошим результатом, тем более что даже самый дотошный коп не смог бы придраться к моей езде. Я отыскал место в плотном ряду автомобилей и втиснулся между ними, хотя парковка была зарезервирована только для сотрудников редакции. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, я вошел в приемную.

— Добрый день, — сказал я Саре. — Знаю, что он занят, но он разрешил мне прийти. — Все это я говорил, шагая к двери Мэйсона. Сара могла не допустить встречи, если полагала, что это повредит ее обожаемому шефу. Я часто задумывался, откуда у нее эти черты, присущие скорее старому церберу-секретарю, а она ведь была молодой девушкой, которую никто в здравом уме не выкинул бы из постели, а многие не захотели бы выкинуть даже и из своей жизни.

— Чего ты так боишься? — рассмеялась она. — Нет, я просто умру со смеху! Не спеши так, под ноги я тебе кидаться не стану. Хай сдал номер, можешь войти. Ну и физиономия у тебя!..

Я улыбнулся ей и открыл дверь в кабинет Мэйсона. При виде меня, хотя скорее следовало бы сказать, при виде моей сумки, он раздвинул губы, что в данном случае означало улыбку. Я сел и положил сумку на стол. Хай наклонился и достал из стола два бокала. Он терпеть не мог пить виски из картонных или пластиковых стаканчиков, что было весьма распространенным обычаем в конторах, и с этим обычаем он боролся как только мог. А мог он многое, вследствие чего в редакции «Дневных новостей» пили с изяществом. Хай нажал кнопку интеркома и сказал:

— Сара, я…

— Занят, знаю. Ведь я видела новую сумку Оуэна, — прервала она его.

Мэйсон отключился и подмигнул мне.

— Она просто феноменальна, — сказал он, и слова его были совершенно искренни. — Без нее мне давно бы пришел конец. Если бы она вдруг захотела уйти, я был бы готов дать ей жалование выше своего, поскольку она нужнее здесь, чем я. Я скорее женюсь на ней, но не отпущу.

— Она об этом знает? — спросил я, наливая в его бокал.

— Конечно.

— Тогда почему она не пытается уйти?

— Честно говоря, не знаю. Какая-то загадка женской души. Ну! — Он поднял бокал.

Мы оба сделали по большому глотку. Хай больше всего ценил первый глоток, последующие уже не столь приходились ему по вкусу. Когда-то я этого не понимал, потом, какое-то время спустя, вынужден был признать, что во многом он прав.

— Ну?

Я поднял бокал и посмотрел сквозь золотистую жидкость на окно. Свет завяз в сосуде, но подрагивал, пытаясь освободиться.

— Лиретта Ней. Меня интересует то, чего я могу о ней не знать.

— Aга! Ну что ж… Это тоже женщина, душа которой полна тайн. Тебя интересует вся ее биография? — Хай смочил губы в бокале, а потом, словно желая быстрее с этим покончить, залпом выпил остальное.

— Пусть будет так…

Он ненадолго задумался.

— Двадцать шесть лет. Родилась на юге. Родители разведены, воспитывал отец, директор приюта. Когда-то говорили, что пребывание вместе с теми детьми наложило отпечаток на Лиретту и ее игру, что якобы из-за этого она столь мягкая, пронзительная. Не знаю… в приюте была самодеятельность и все такое… Ну, ты понимаешь…

Я кивнул, допил свой виски и схватился за бутылку. Хай покачал головой и полез в стол. Достав точно такую же бутылку, он откупорил ее, налил и с удовольствием отпил глоток.

— Потом ее встретил некий Хикс и сунул в фильм Дента «Страшный полдень». Тут и открылся ее талант, и Хикс продал ее Гибсону. Он до сих пор ходит оплеванный, а Гибсон вообще перестал работать и занимается только своей звездой, но должен признать, что получается это у него превосходно. Каждый ее фильм приятно отягощает их карманы.

— А что насчет той внезапно случившейся с ней перемены?

— Где-то тринадцать месяцев назад она исчезла. Гибсон поднял шум, поставил на ноги полицию по всей стране. Сперва мы думали, что он решил с помощью шума в прессе сдуть пыль со звезды — это никогда не помешает — но оказалось, что она и в самом деле пропала. Публике мы скармливали что могли — будто какой-то поклонник похитил ее и держит где-то в деревне, потом греческий миллионер, потом разные варианты мести бог знает за что. Меня от всего этого тошнило, но приходилось печатать, поскольку другие тоже не отставали. Через две недели ее нашли в летнем домике в Маннаха-Бич.

— Домик, конечно, до этого проверяли?

— Ясное дело! Она сказала, что ничего не помнит, оказалась в больнице на обследовании, у нее взяли столько анализов, что, кажется, даже пришлось делать переливание, чтобы восполнить потерю крови, и ничего не вышло. Она вернулась домой и сразу же уехала в длительный отпуск. Гибсон постарел на десять лет, боясь, что ему придется вернуться к обычной работе, истерия публики закончилась, уже зажигались новые звезды, а Лиретта отказывалась выйти на съемочную площадку. Потом она вернулась и сразу же стала причиной скандала — это ты, наверное, помнишь?

— Гм… помню, но каждый рассказывал по-своему, так что я так и не знаю, что там было на самом деле.

— Пытки! Садизм. Вот что было на самом деле. — Мэйсон поудобнее развалился в кресле, ожидая должного эффекта. Я должен был по крайней мере присвистнуть. Так я и сделал, хотя мне мешала сигарета, которую я только что сунул в рот.

— Она обустроила такой подвальчик, что сам Торквемада бы ей позавидовал. Она и еще две куколки обработали там полтора десятка человек, прежде чем дело начало дурно пахнуть. Платила она щедро, но, когда они сделали одной из клиенток клизму из бочки с электролитом и та сыграла в ящик, кто-то проболтался. Но проболтался столь аккуратно, что шум действительно был, но неизвестно, по какому поводу. Впрочем, никто бы не поверил, что нежная мисс Ней — садистка самого тяжелого калибра. Едва все немного утихло, она сделала это еще раз; жертва, к счастью, осталась жива, и скандал был не столь громким.

— Погоди, погоди! А что полиция? Где это было?

— В Юте. Полиция — ничего, поскольку те две взяли вину на себя. Им еще осталось по семь лет за решеткой.

Мэйсон покачивался в кресле, гордый собой. Я выпустил в потолок длинную струю дыма, превращавшуюся в большое облако у самой лампы. Хай перестал раскачиваться и оперся локтями о стол.

— Что-нибудь еще?

— А есть еще что-нибудь? — ответил я вопросом на вопрос.

— Собственно, ничего. На экране она стала другой — это ты знаешь. Она перестала быть невинной добродетелью, начала быть собой. Но это тоже понравилось зрителям, они и дальше толпами идут на каждый ее фильм, хотя не всегда те же самые. Впрочем, это не беспокоит ни ее, ни ее импресарио — зритель это зритель, лишь бы у него были баксы.

— Какие-нибудь сплетни?

Он слегка поморщился и задумался. Постучал ногтем по пустому бокалу, но, когда я хотел налить, остановил меня жестом руки.

— Она уволила свою старую горничную. Симпатичная старушка, но от интервью отказалась. Видимо, она все еще любит свою хозяйку и не хочет причинять ей вреда. Мы оставили ее в покое.

— Я хотел бы с ней побеседовать, дай адрес.

Он наклонился к большому терминалу, встроенному в правую сторону стола, постучал по клавишам и, распечатав текст, смял листок и небрежно бросил его в мою сторону. Я поймал его и, не разворачивая, спрятал в карман. Зная, что сейчас он меня не отпустит, я снова закурил и стал ждать. Молчание несколько затянулось, но наконец он безразличным тоном спросил:

— Скажи, зачем тебе это?

— Еще сам не знаю. В самом деле.

— Так я тебе и поверил. Стал бы ты так просто покупать «Тома»! — Он фыркнул и посмотрел на меня взглядом, не оставлявшим сомнений.

— Ты же знаешь — если бы у меня что-то было, оно было бы и у тебя. В наших отношениях ничего не поменялось. — Я встал и потянулся до хруста в суставах. — Пока!

Я повернулся и вышел, подняв вверх палец. В приемной я немного поколебался, но, в конце концов, это нужно было сделать.

Я остановился рядом с Сарой. Она удивленно посмотрела на меня.

— Можно тебя кое о чем попросить? Это для меня очень важно.

— Говори, — спокойно сказала она, вовсе не удивившись. У меня мелькнула мысль, что все вокруг прекрасно владеют собой и здраво рассуждают, лишь я один дурной, как козел.

— Я бы хотел, чтобы ты позвонила по одному номеру через несколько дней и занялась человеком, который там находится. Хорошо?

— Конечно. Какой номер? — Она запустила органайзер.

— В том-то и дело, что сейчас я тебе этого сказать не могу. Знаешь… Только если я не позвоню через четыре дня, тогда позвонишь ты.

Она встала из-за стола и отошла от окна. Склонившись над клавиатурой, я ввел номер телефона в лесном домике, велел назвать «Маски» Гармонта, и запрограммировал звонок через сто часов. Потом отошел от стола и поблагодарил Сару. Она хотела что-то сказать, но не успела — я вышел и направился к лифту. В автомобиле я развернул бумажный комок. Эльза Кинг жила рядом со мной, и я поехал слегка кружной дорогой, чтобы миновать свою улицу. Остановившись на парковке перед супермаркетом, я вошел внутрь и смешался с толпой вокруг маленькой сцены, на которой полуодетая мулаточка выла что-то о превосходном кофе, то и дело швыряя пакетики в толпу. Я протолкался на другую сторону, петляя, добрался до противоположного выхода и вышел почти напротив дома, номер которого сообщил мне терминал Мэйсона. Миссис Кинг жила на самом верху, над офисом маленькой компании «Ли Квинтон», что свидетельствовало о том, что Лиретта Ней не была чересчур щедрой. Или миссис Кинг была исключительно скупой. Второе оказалось неправдой. Как только она открыла дверь, окинув меня внимательным взглядом и слегка наморщив от удивления лоб, я отбросил все подозрения относительно ее бережливости. Это каждой мелочью подтверждала ее квартира, маленькая и чистенькая, хотя слегка неубранная.

— Прошу прощения за беспорядок, но я послезавтра уезжаю и постепенно собираюсь. Я нашла работу недалеко от города, где живет моя дочь. Наверное, переберусь туда насовсем, но сначала хочу посмотреть, что и как. Но у вас ко мне какое-то дело, даже я знаю, что детективы не ходят просто так по домам… — Она смотрела на меня с нескрываемым любопытством, словно не до конца разглядела еще в дверях.

— Вы работали у мисс Ней, верно?

Она вздрогнула, словно от испуга, стиснула кулаки и воинственно задрала подбородок.

— Ничего не скажу! Не позволю повредить девочке! — пискнула она.

— Вы меня неправильно поняли. — Я состроил обиженную гримасу. — Я вовсе не хочу причинить ей какой-либо вред. У меня есть основания считать, что нехорошие люди каким-то образом принуждают мисс Ней совершать поступки, которых она никогда в жизни бы себе не позволила. Не знаю, как они это делают, может быть, шантаж…

Она смотрела на меня с все возрастающим доверием и в конце концов не выдержала:

— Наверняка все так, как вы говорите! Ведь она бы и мухи не обидела! Она чистый ангел, а журналисты такое о ней пишут, что даже читать страшно. Наверняка с ней что-то сделали. — Она заломила руки. — Пожалуйста, защитите ее!

— Потому я и здесь, миссис Кинг. Но я слишком мало знаю, у меня только разные подозрения. Вы можете мне помочь. — Я доверительно наклонился к ней: — Кто-то может ее шантажировать?

— Упаси Господи! Чем?

— Вы ее давно знаете?

— Почти с рождения. Я нянчила ее с двухлетнего возраста. Потом вела хозяйство у мистера Нея, когда Лири выросла. А когда приехала сюда и у нее хорошо пошли дела, она взяла меня к себе, и с тех пор я всегда была с ней. Она всегда была… такая… — Она начала всхлипывать, оглядываясь в поисках платка. Я пошел в ванную и принес ей несколько.

— А что насчет того исчезновения? Может, ее похитили?

— Не знаю… Лири говорила, что потеряла память, что ничего не знает и не помнит. Будто она неожиданно очнулась в своем домике и потом ее нашел какой-то мужчина.

— А потом она изменилась, да? — Я пытался вытянуть из нее как можно больше, опасаясь, что ей вдруг станет жаль свою принцессу и она замолкнет.

— Она была больна, — убежденно ответила старушка. — Она очень переживала. Сначала больница, потом она отдыхала дома, но что это за отдых? Все время кто-то приходил, журналисты бродили вокруг дома и снимали. В конце концов мистер Гибсон отправил нас в отпуск. Но Лири постоянно нервничала, у нее все из рук валилось, она всего боялась. Так продолжалось месяца два, а потом стало получше, только… — Она прижала платок к лицу. Я немного подождал и спросил:

— Может, кто-то у нее побывал, и с этого все началось?

— Откуда?.. Она никого не принимала, не отвечала на телефонные звонки. Только однажды сказала, что устала и хочет, чтобы я ушла. Заплатила мне за год вперед, и все… Я себя плохо почувствовала и была там еще один день, и Лири страшно на меня из-за этого разозлилась. Я ее понимаю… — Она скривила губы, словно маленькая девочка. Я понял, что она не скажет мне ничего, что, по ее мнению, могло бы повредить Лиретте.

— Она выбросила своего любимого мишку на помойку… — пробормотала Эльза Кинг.

— Откуда вы знаете?

— Я нашла его там и забрала. Хочу его как-нибудь при случае отдать, наверняка она по нему скучает.

Не мог же я сказать несчастной, что ее солнышко теперь любит потрошить живых куколок. Я встал.

— А может, вы ей его отдадите? Вы с ней увидитесь?

— Ну… да. Конечно, могу отдать.

Она засеменила в другую комнату и вскоре вернулась с солидных размеров медведем-коалой, каких тысячи в Австралии и Гонконге.

— Я его немного почистила. Отдадите?

— Обязательно. Спасибо за беседу. — Я вынул медведя из ее руки, видя, что она начинает колебаться.

— Я буду молиться, чтобы вам все удалось.

Не открывая больше рта, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, я поклонился и быстро вышел. В лифте я поднял с пола надорванный пластиковый пакет и сунул туда мишку. Выйдя, я купил в киоске газету и в который уже раз просмотрел объявления. Снова ничего. Бросив газету в урну, я пошел к машине. Несмотря на все усилия, я не мог отыскать в голове никаких идей на сегодня. Поехав куда глаза глядят, я добрался до открытого кинотеатра, заплатил за въезд, включил звукоусилитель и откинул спинку кресла. Устроившись поудобнее, я ткнул в кнопку вентилятора, чтобы дым не мешал смотреть, и, закурив, стал ждать конца фильма, начала которого не видел, поглядывая по сторонам. Машин было не слишком много, да и те, стоявшие тут и там, выглядели пустыми. Какая-то тень промелькнула позади моей машины; не меняя позы, я сунул руку в щель между креслами и сжал рукоятку «биффакса». Кто-то постучал в боковое стекло, я повернулся.

— Тебе не холодно, котик? — Отвратительно размалеванная рыжеволосая девица наклонилась к окну, демонстрируя обширный бюст. Я отрицательно покачал головой. — Дай хотя бы сигарету, — не унималась рыжая.

Я достал пачку, опустил стекло и, подавая ей сигареты, спросил:

— Что сегодня идет?

Рыжая прикурила от моей зажигалки и выпустила дым над крышей. Она вела себя очень культурно, этого я не мог не признать.

— Старые комедии, Лорел и Харди, Чаплин, Китон, Меник, братья Маркс, Кодисил и Рэмбо. Мне нравится.

Она отошла на несколько шагов и встала на цыпочки, пытаясь найти какую-нибудь машину, владелец которой был бы занят только созерцанием экрана. Свет фар сзади падал ей на плечи; она быстро сорвалась с места и поспешила к новому клиенту. Девочки с хорошим киношным вкусом. Работа формирует интересы. Обернувшись, я увидел, что в той машине отопление, видимо, работает похуже моего, поскольку она почти сразу же села в нее, а затем снова устремил свой взгляд на экран.

Когда я подъехал к гостинице, было двадцать минут девятого. Под предлогом, что мне нужно поставить машину на парковку, я вошел в холл через задний вход и, стоя в дверях, огляделся по сторонам, хотя это и не имело особого смысла. Субъект, с каблуком которого я имел счастье близко познакомиться, завалил всю работу, и приятели наверняка отправили его на дно океана с ведром бетона на ногах. Однако я все же решил не пренебрегать разумной осторожностью.

Стараясь не слишком бросаться в глаза, я прошел через холл и вошел в ресторан, где быстро поужинал, после чего переместился в бар. Втиснувшись в угол между колонной и стеной, я позвал бармена и заказал мартини с двойным лимоном. Присев на табурет, я сделал глоток из высокого стакана.

— Ну и везет же мне! — послышалось сзади.

Несколько секунд я сидел неподвижно, надеясь, что эти слова обращены к кому-то другому. К сожалению, повезло в данном случае не мне. Почувствовав легкое прикосновение к плечу, я обернулся.

Лиретта Ней, лауреат платинового «Оскара», садистка и неблагодарная душа, наверняка была великой актрисой. Тот, кто в состоянии был забыть разыгравшуюся несколько часов назад сцену и стоять с невинной миной, искренне радуясь встрече, заслуживал подобного определения — или я не Оуэн Йитс, частный детектив, охотник за двойниками.

— О! — удивился я. Я полагал, что сыграл неплохо, но Лиретта быстро развеяла мое заблуждение.

— Не притворяйся. Ты на меня злишься, и ты прав… Слипинг! — бросила она бармену, и тот невозмутимо отошел, но я столь же невозмутимым оставаться не мог. Она посмотрела на меня и рассмеялась. — Сейчас ты, по крайней мере, ведешь себя искренне… Я могу тебя называть по имени? Можешь звать меня Ли, или Лир, или как хочешь. — Она не глядя взяла поставленный перед ней барменом низкий широкий хрустальный бокал со светло-желтой жидкостью и слегка смочила в ней губы. — Я вела себя ужасно, я знаю, но ты, пожалуй, еще хуже.

Я чувствовал, как моя броня плавится и стекает на пол под взглядом серых глаз. Сосредоточившись на коктейле, я допил его и кивнул бармену.

— Не о чем говорить, — медленно сказал я, ничего не уточняя.

— Может, и так. Я только хотела тебе объяснить, что я не такая же, как на экране — это я, наверное, могу? А все ожидают, что я именно такая, как Эйли из «Детей осени».

— Что ты не такая, я уже знаю, — буркнул я, наблюдая за приближающимся барменом.

— Я и не извращенная садистка, как пишут в газетах, — совершенно спокойно ответила она.

— Ясное дело. — Я затушил сигарету и взял стакан. — Скажи это той, которой ты сожгла внутренности. И тем двум, которые смотрят сейчас на небо в крупную клетку.

— Все это чушь, но я не могу ничего доказать. — Она сказала это так, что если бы я не знал, кто она по профессии, то тут же отмел бы всяческие подозрения и немедленно извинился бы за минутную слабость. Я не смотрел на нее, сосредоточившись на ее словах. Легче почувствовать фальшь в голосе, чем во взгляде, впрочем, большинство лжецов выдает выражение лица. А она либо говорила правду, либо была исключительной лгуньей, и я склонялся ко второму. — Я окружена ложью и чаще всего говорю и делаю то, чего от меня ожидают. Твоя глупая история… Я в нее вовсе не поверила и подумала, что у тебя какая-то другая цель. А поскольку ты мне понравился, я решила, что мы могли бы провести какое-то время вместе. Может быть, я неверно тебя оценила… Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями, — спокойно закончила она.

Я посмотрел на нее. Она наверняка была не глупа, и потому все это не было похоже на шитую белыми нитками ложь, скорее… Скорее, черт побери, на правду! Она явно почувствовала, что я начинаю поддаваться, поскольку добавила:

— Ничего больше сказать не могу, мне нечем оправдаться.

Она несколько перестаралась, но была столь обрадована успехом, что даже не заметила выражения моего лица. А оно явно изменилось, ибо меня давно уже никто так не гипнотизировал… Нет! Недавно! Груки! Неплохой дуэт… Я позвал бармена и спросил, не найдется ли у него пачки «Дромадера». Вскоре он принес сигареты, я открыл пачку и предложил сигарету Лиретте. Она отказалась, все еще грустная, непонятая, обиженная, предающаяся воспоминаниям о сыплющихся на нее несчастьях.

— Не знаю, что обо всем этом думать, — задумчиво сказал я.

— Понимаю. — Она посмотрела на меня так, что три четверти мужского населения — впрочем, как и я сам пять минут назад — пали бы перед ней ниц, умоляя позволить им поцеловать краешек ее платья.

— Сомневаюсь. Ты должна была бы быть мужчиной. — Я кивнул бармену и попросил бутылку «Клуб 1999» в номер триста пятьдесят два. — Но допустим, что между нами мир, что означает ровно то, что означает. Роман кинозвезды и посредственного детектива может случиться только на экране. До свидания. — Я слез с табурета и направился к выходу.

В холле я ускорил шаг и почти подбежал к стойке портье.

— В машине, на которой я сегодня ездил, осталась сумка. Пожалуйста, отнесите ее ко мне в номер и положите содержимое на кресло. Очень прошу, побыстрее.

Портье наклонился к микрофону и повторил мою просьбу. Я поблагодарил и направился к киоску, где купил целую пачку журналов и газет, потом спустился на этаж ниже в медпункт и сменил повязку. Заодно я показал руки врачу, тот смыл пленку, осмотрел и наложил новую.

— Заживает прекрасно, мне тут делать нечего. Два дня, и вы об этом забудете. — Он был весьма деликатен и лишен любопытства. «Видимо, зарабатывает столько, что может позволить себе такую роскошь», — подумал я и, поблагодарив, вышел из кабинета. Решив дать мисс Ней еще несколько минут, я выкурил внизу сигарету. Если мои предположения были верными, она должна была с кем-то связаться — либо с шантажистом, либо с кем-то из приятелей — и посоветоваться относительно дальнейших шагов. Так я рассуждал, а поскольку чувствовал, что мой мозг работает словно правительственный компьютер, полностью ему доверился. Через десять минут я поднялся на лифте на свой четвертый этаж и вошел в номер. В кресле сидел медведь-коала. Я взял его в руки, оглядываясь в поисках более подходящего места, и в конце концов поместил его между столиком и кроватью. Сняв пиджак, я отстегнул кобуру, вынул из пистолета патроны, вставил обратно обойму и повесил кобуру на спинку кресла. «Элефант» я положил на окне, за жалюзи. Сев в кресло, я включил магнитофон, нашел какую-то спокойную музыку и откупорил виски. Налив дюжину капель на дно бокала, я развернул газету и закурил.

Через полчаса я начал от скуки просматривать прессу по-настоящему, а в бутылке несколько поубавилось содержимое. Я выключил магнитофон и сбросил ботинки.

В пакете с покупками я нашел мягкие тапочки, при виде которых у меня почему-то возникла мысль о том, чтобы принять душ. И когда я уже стоял в дверях ванной, звякнул дверной звонок. Я медленно подошел к двери и посмотрел в глазок.

Она стояла перед дверью, с сумочкой через плечо. Облизнув губы, я открыл. Мы стояли друг напротив друга, но недолго — Лиретта сделала два шага и ловко прошла между мной и дверным косяком. Я закрыл дверь и пошел следом. Она остановилась перед столиком и взяла бутылку.

— Ты меня не дождался, — сказала она с претензией в голосе.

Подойдя к бару, она достала бокал, вернулась и встала передо мной:

— Мне самой себя обслуживать?

Я откашлялся и вынул бокал из ее руки. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись, в это могло бы продолжаться и дольше, если бы зависело только от нее. Но я не собирался облегчать задачу. Налив ей и себе, я подал ей бокал и показал на кресла; она уселась на то, что ближе.

Я сидел, взбалтывая напиток в бокале. Темная, коричневая, как дубовая кора, жидкость омывала стенки, оставляя на них тонкий слой, который, прежде чем стечь на дно, восполнялся очередной плывущей по стенке волной. Я покачивал рукой то быстрее, то медленнее, волны, соответственно, поднимались выше или ниже; так я забавлялся минуты две, не глядя на Лиретту. Какое-то время она терпела, но, видимо, ее не увлекало так, как меня, преобразование поступательного движения во вращательное; поставив свой бокал, она наклонилась надо мной, положив руки мне на плечи, и какое-то время стояла, касаясь лбом моего лба. Потом забрала у меня бокал и присела, взяв меня за руки.

— Почему ты меня не любишь? Зачем ты стараешься как можно сильнее меня унизить, вынуждаешь меня вести себя подобно проститутке?

— Потому что ты проститутка и есть. — Я погладил ее по голове. — И мне хочется, чтобы ты была собой, такой, какая ты на самом деле, — улыбнулся я.

Я держал улыбку на лице довольно долго, ожидая, что она заедет мне в физиономию, а при напряженных мышцах это не так больно.

— Наверное, я должна была бы тебя ударить. — Она не изменила позы, не прикрыла колени юбкой, не дрогнула. — Видимо, так, по твоему мнению, должна вести себя оскорбленная невинность, да? Я не невинная.

Я слегка дернул плечом в знак согласия.

— Никто тебя в этом не обвиняет. Всякая глупость имеет свои границы. — Мои пальцы соскользнули с ее головы и вплелись в волосы на шее.

Поглаживая кожу на ее шее, я ощутил под пальцами какую-то гладкую цепочку, намотал ее на палец и потянул к себе, желая разглядеть подвеску. Меня охватила уверенность, что это нечто важное — такие предчувствия слишком редко меня подводили, чтобы я мог ими пренебрегать. Я потянул цепочку еще выше, но она за что-то зацепилась. Все это время мы продолжали смотреть друг другу в глаза. Мой взгляд — надеюсь — ничего не выражал, ее же — молниеносно менялся, от сожаления и грусти до обещания, которого я не мог понять.

— Если уж ты начал меня раздевать, то лучше начни с чего-нибудь другого. Цепочку я сниму последней, — медленно сказала она.

Вопреки собственной воле и тому, что я о ней знал, в полном противоречии с принципами, которых я придерживался всю жизнь, мне вдруг страстно захотелось швырнуть ее на кровать, разодрать на ней одежду и целовать так, чтобы после каждого поцелуя оставался кровоподтек. И я все больше был убежден, что должен быстро поддаться желанию, поскольку поддамся ему все равно, может быть, только в большей или меньшей степени превратившись в безвольную тряпку. И еще в одном я был уверен: она прекрасно знает, какая внутренняя борьба происходит сейчас во мне, я не был лишь уверен, радует это ее или беспокоит. В исходе же происходившей внутри меня борьбы между совестью и желанием она наверняка не сомневалась, поскольку медленно встала, повернулась и направилась к кровати. Ей нужно было пройти четыре или пять шагов, но за это время она успела полностью избавиться от одежды. Однако я не видел, когда она сняла цепочку и где ее спрятала. Склонившись над Лиреттой, я сразу заметил отсутствие цепочки, но поиски ее решил отложить на потом.

Очередную сигарету я закурил лишь два с половиной часа спустя. Лиретта, что мне понравилось, закурила другую, а не стала — как это часто любят делать любовницы в фильмах — вынимать ее у меня изо рта. Я сел, свесив ноги на пол и уставившись в окно, и передвинул сигарету языком, чтобы дым не попадал в глаз. Позади меня висела тишина.

Я обернулся и посмотрел на Лиретту.

Она лежала на спине, впервые за два часа, подложив руку под голову и с сигаретой во рту, как и я. Глаза ее были закрыты, волосы, остававшиеся пушистыми и мягкими, несмотря на слегка вспотевший лоб, разметались по подушке. Соски, еще несколько минут назад бывшие острыми и твердыми, разгладились, грудь мягко двигалась в ритме дыхания, гипнотизируя меня. Я с трудом отвел от нее взгляд и встал.

— Что ты делаешь?

Она повернулась ко мне, вынув сигарету изо рта и держа ее в пальцах руки, лежавшей на идеальной формы бедре. Похоже, все в ней было идеальным. Я вспомнил другую женщину — несколько дней назад ее фигура казалась мне столь же прекрасной.

— Ты ведь меня тут не оставишь? — Она протянула мне сигарету.

Я вынул ее из пальцев девушки и бросил в пепельницу. Затем наклонился и поднял с пола мишку.

— Я в ванную. Держи. — Я подал ей медвежонка. — Чтобы тебе не было скучно.

Она взяла его, не глядя. Я пошел в ванную и, встав перед зеркалом, посмотрел на собственное лицо. Лицо посмотрело на меня, я читал по его глазам. Глаза были слегка прищурены, словно мое отражение хотело выразить свое презрение к второразрядному детективу, который забавляется в постели с подозреваемой, мотивируя это необходимостью получить от нее информацию. Потом лицо посмотрело иначе, может быть, даже с легкой завистью — все-таки мне удалось! Сейчас я был вполне уверен, что та прекрасная самочка в постели — не Лиретта, или уже не Лиретта.

Я наклонился и плеснул в лицо водой, затем причесался и, вернувшись в комнату, оделся, закурил и сел в кресло. Протянув руку назад, я нащупал выключатель магнитофона. Из углов комнаты полилась тихая музыка. Она была единственным, что пребывало в движении, все остальное замерло в неподвижности.

Лиретта, прекрасная Лиретта, лежала с закрытыми глазами, детектив Йитс сидел, наблюдая за ней и обдумывая дальнейшие шаги, «биффакс» висел пустой, а «элефант» лежал на подоконнике и ждал. Другие, самые важные в этой статичной системе предметы были также неподвижны — одежда Лиретты, в которой она спрятала цепочку, и мишка, вид которого должен был быть ей небезразличен. Я встал, поднял платье и все остальное, разбросанное на трассе кресло — кровать. Цепочка нашлась в полушарии бюстгальтера. Я вытащил ее и сжал в левой руке. Па подвеску я не смотрел, но ее форму узнал без труда. Лиретта открыла глаза.

— Мне одеться и убираться вон? — спокойно спросила она.

— Вовсе нет! Тебе нравится мишка? — Я показал пальцем на игрушку.

— Умеренно. — Она села, взяла медвежонка в руки и, осмотрев его, начала раскачивать, держа за ноги. — Зачем он тебе?

Я вернулся в кресло, достал из пепельницы сигарету и затянулся. Нужно было ее затушить — она почти вся сгорела.

— Не узнаешь?

Она ответила почти мгновенно:

— Такой же, как мой. То есть у меня был когда-то такой, потом я его выкинула. Я выросла. — Она встала и подошла к кучке своих вещей. Когда она начала одеваться, я раскрыл ладонь и посмотрел на подвеску. Два натянутых скрещенных лука без стрел. Я положил цепочку в карман.

— Это мое! — Лиретта тряхнула головой, чтобы уложить волосы. — Зачем ты взял? — Она села на край кровати, надела туфли и протянула руку за своими сигаретами.

— Кто ты такая? — спросил я, когда она выпрямилась и затянулась дымом.

— Не понимаю. — Она удивленно посмотрела на меня.

— Не ври, редко можно встретить столь хорошо понимающих друг друга людей, как мы сейчас. Ты не Лиретта Ней. Ты ее только заменяешь. Неплохо, но это не то же самое.

Она слушала спокойно, с легким удивлением в глазах. Потом пожала плечами:

— Я сумасшедшая, раз сюда пришла, но не знаю, когда и почему свихнулся ты. Не знаю, что ты имеешь в виду, не понимаю, о чем ты говоришь, и не могу тебе даже дать адреса хорошего психиатра. Похоже, что здесь мне больше нечего делать. — Она встала и, подойдя ко мне, протянула руку: — Цепочку!

— Повторяю: ты не Ней. И я хочу знать, как это произошло. Сядь. — Я показал на кресло, на спинке которого висела кобура с «биффаксом». — Побеседуем.

Она молча вернулась к кровати, окинула взглядом пол, а потом комнату. Взяв сумочку, она открыла ее и достала гребень. Я сидел, думая, почему она не воспользовалась «биффаксом» и что это может значить; я смотрел на Лиретту, но мысли мои были заняты другим. Может, именно поэтому, лишь когда она полезла в сумочку во второй раз, я почувствовал, что тут что-то не так.

— Цепочку! — снова сказала она.

Я полез в карман и достал цепочку. На меня смотрело дуло револьвера. Я улыбнулся.

— Может, это ты для меня оставил тот, незаряженный? — Она кивнула в сторону кресла рядом со мной. — Если так, то надо было хотя бы за мной следить или не улыбаться в зеркало, а наблюдать за комнатой. Брось мне цепочку. — Она протянула вторую руку, чтобы ее поймать.

— Я ее тебе отдам, а потом все равно заберу, сэкономишь на ненужных манипуляциях…

— Не думаю, что для тебя будет какое-то «потом». Жертва изнасилования застрелит напавшего. — Я внимательно вслушивался в ее голос, но не ощущал в нем хоть какого-то колебания. — Ты сам виноват, не такой конец забавы я предполагала. Что ж, жаль. Брось цепочку.

Я поднял вверх руку с цепочкой, слегка ее раскачав, заложил ногу на ногу и перебросил левую руку через спинку. Она вглядывалась в раскачивающуюся подвеску, и поэтому у меня не было никаких проблем с тем, чтобы нащупать кнопку, открывавшую дверь номера. Двери бесшумно раздвинулись у нее за спиной, открыв пустой коридор. Я нажал еще одну кнопку — у меня не было времени ждать, пока там появится случайный гость.

— У меня есть еще одна такая, — сказал я, глядя на раскачивающуюся подвеску. — Так что эта даже не столь важна. — Я повернулся к Лиретте. Она выставила подбородок и прикусила нижнюю губу. — И в данной ситуации ты ничего не можешь мне сделать, поскольку не знаешь, что с той второй подвеской. Я добавил к комплекту несколько страниц записей и отправил в одно место, где работают чрезвычайно дотошные люди. Они наверняка не выкинут ее в корзину. — В открытых дверях появился официант и вытаращил глаза. Я улыбнулся Лиретте. — Позади тебя стоит парень из обслуги этого отеля, так что номер с изнасилованием не пройдет. Разве что он тебя тоже изнасилует. Как твоя фамилия, парень? — Я посмотрел на перепуганного официанта. Лиретта даже не дрогнула, видимо подозревая, что я ее обманываю.

— Биркин… — Он запнулся и откашлялся. У него тряслись руки, и ему явно хотелось сбежать отсюда подальше.

Я встал и подошел к Лиретте. Она не шевелилась, пока я приближался к ней, не сопротивлялась, когда я вынимал оружие из ее руки — лишь затем она повернулась и быстро вышла. Парень поспешно уступил ей дорогу. Я достал из кармана двадцать долларов и протянул ему. Наверняка моя жизнь стоила больше, но ему об этом незачем было знать. Поблагодарив его, я закрыл дверь. В комнате снова стало тихо, я посмотрел на небольшой револьвер, который держал в руке, и бросил его на смятую постель. Потом подошел к кровати и, переложив его на столик, лег и закрыл глаза Я решил подождать два часа. За это время она должна была успеть поговорить с кем надо, после чего я ожидал какого-либо предложения — или пули.

Меня разбудил удар по ноге, я продолжал лежать неподвижно, не открывая глаз, лишь слушая.

— Мистер Йитс! Подъем! — сообщил мне о завершении моего отдыха мужской голос с расстояния двух метров.

Я открыл глаза. Один стоял, опираясь о подоконник, с моим «элефантом» в руке. Я обернулся к двери: как я и предполагал, там стоял второй. Я бросил взгляд на столик. Револьвер Лиретты все еще лежал там, но я даже не попытался до него дотянуться. Сам не столь давно устроил подобную ловушку.

— Идем. — Тот, что стоял у окна, подошел ближе и бросил мне «элефант».

Я поймал его, сделав вид, что ничто меня не удивляет, и проверил обойму — все патроны были на месте. Я проверил револьвер — он тоже был заряжен.

— Этот тоже заряжен. — Тип, стоявший у двери, сделал несколько шагов и подал мне кобуру с «биффаксом».

— Не слишком ли у меня много оружия против вас двоих? — спросил я, кладя на кровать револьвер и пистолет, которые держал в руках. Надев сбрую, я облачился в пиджак и сунул обе пушки в карман, потом по очереди посмотрел на каждого из незнакомцев.

— Я готов. Что будем штурмовать?

Они направились к двери, первый остановился и посмотрел на меня.

— Чтобы не было недоразумений — мы не из тех гостей, которых ждут. Прошу. — Он сунул руку в карман и достал значок. Это явно не был юбилейный знак Клуба любителей настоящего бри. Я кашлянул и пошел к двери.

Одновременно с нашей машиной с места тронулись еще две, что наверняка не было случайностью. Проехав несколько улиц, мы въехали в подземный гараж под зданием общества «Тет и Симмонс» и после нескольких поворотов оказались в большом боксе. Вспыхнул свет, и двери закрылись. Передняя стена отодвинулась в сторону, и нашим глазам предстал широкий коридор, по которому мы ехали минуты четыре. Потом водитель остановил машину, мы вышли, прошли сто метров, отделявших нас от лифта, и поднялись, как мне показалось, этажей на восемь. Один из провожатых остался у лифта, второй пошел вперед. Нашей целью оказалась комната в конце коридора.

— Подождите, пожалуйста. — Незнакомец, показавший мне значок ЦБР, исчез за очередной дверью, но вернулся через пять секунд. — Если бы вы были так любезны оставить здесь свою артиллерию… — Он замолчал.

— Мне всегда недоставало хороших манер, — дружески улыбнулся я.

Незнакомец пожал плечами, и меня вдруг перестало интересовать, что они могут мне сделать. Достав «биффакс», револьвер и «элефант», я положил их на пустой стол, затем толкнул указанную мне дверь и вошел.

Комната напоминала компьютерную лабораторию — две стены больших экранных мониторов, несколько копировальных аппаратов, по крайней мере пять терминалов. Пульт телефона мог бы обслужить небольшой городок, а трубка была снабжена потенциометром. Видимо, шеф любил порой рявкнуть в микрофон так, что его голос сметал волосы с головы собеседника. Мне это, впрочем, показалось преувеличением, поскольку сидевший за столом человек мог как никто другой нагнать страху самым тихим шепотом. Но следовало признать, что в этом ему весьма помогала его внешность. Люди чаще всего боятся бульдогов, а Эзра М. Парсон выглядел именно как творение безумного ученого — морда бульдога на человеческом туловище.

— Садитесь, — буркнул он, когда счел, что я уже достаточно насмотрелся.

Я сел, достал сигареты, закурил и огляделся в поисках пепельницы.

— Здесь не курят! — рявкнул бульдог за столом, а когда я не ответил, нажал какую-то клавишу. — Пепельницу.

Секунду спустя открылась дверь, и уже знакомый мне тип вкатил солидных размеров ведро с автономным сжигателем на дне.

— Мистер Йитс, мне кое-что о вас известно. Вы изображаете из себя независимого, неподкупного детектива без комплексов, впрочем, может быть, вы даже и не играете, это ваше дело. Но предупреждаю: если вы хоть что-нибудь ляпнете о том, о чем сейчас пойдет разговор, вы кончите как уборщик бункеров на какой-нибудь из баз. В лучшем случае! Ясно?

— Ясно. А сколько там платят? — Я заложил ногу за ногу и оперся о подлокотник.

— Речь идет о деле, которое вы сейчас ведете, — проигнорировал он мой вопрос. — О дубликатах или двойниках. Теперь ясно? — Его щеки забавно пошевелились.

Я бросил половинку сигареты в пепельницу и молча сглотнул слюну.

— Мы многое о тебе знаем. Ты случайно вступил на нашу тропу. — Он перешел на «ты». Я вспомнил, что такие обвислые губы у бульдогов называются «брылы». Ну да, брылы. — У тебя уже, кажется, есть какие-то результаты?

Я не шевелился, наблюдая за движениями его брыл. И думал.

— Ладно, пусть ты не хочешь делиться. Пока что я с этим примирюсь. У меня предложение: будешь заниматься тем же, что и прежде, и мы — тоже. Тебе не нужно ни о чем нас информировать, мы не будем вмешиваться, мы хотим лишь обеспечить тебе помощь в любой момент и в любом виде. Вот и все.

— По вашему мнению… — выговорить «по твоему мнению» я не смог, — я на ложном пути и таким образом успокою этих… копировщиков, чтобы ребята из ЦБР могли им устроить хорошую жизнь?

— Нет, ты на верном пути, видимо… Мои тоже до этого дошли, но ни ты, ни мы не добрались еще не то что до высшего руководства, даже до среднего персонала этой копировальной фабрики. Ты сможешь делать все что захочешь, только получишь в придачу такую помощь, о какой даже не мечтал.

— Я всегда мечтал, чтобы никто не лез ко мне со своей помощью, может быть, именно поэтому я еще жив.

— Я не дам тебе никакой информации просто потому, что у нас ее намного меньше, чем у тебя. — Он совершенно не слушал, что я ему говорю, вопрос, по его мнению, был решен. — Собственно, именно та сцена в отеле — первый наш успех.

— Вы ведь должны были что-то знать, чтобы наблюдать за Лиреттой или мной. К чему это все?

— Лиретта Ней, или как ее там на самом деле, и Билл Кэмпион были в нашем поле зрения. Когда ты побывал по очереди у обоих… — Он тряхнул брылами и поднял вверх обе руки. Подержав их так немного, он с силой ударил ими о стол, словно утомленный подобным усилием. — Кое-что я тебе все-таки покажу… — Он нажал какую-то кнопку на пульте, словно позаимствованном из космического центра управления.

С края стола поднялась большая пластина из толстого стекла. Вся ее внутренность была пронизана таинственной сетью из тоненьких серебряных проволочек. Заинтригованный, я наклонился, чтобы посмотреть поближе, как вдруг пластина моргнула, проволочки внутри исчезли, и вся ее поверхность оказалась одним большим экраном. Иллюзия трехмерности была превосходной, разрешение и цвета не могли быть более идеальными. Я мог утверждать это со всей ответственностью, поскольку изображение на экране ничем не отличалось от реальности, то есть от гостиничного номера. Я отлично видел кровать и торчавшую высоко над ней Лиретту, она изгибалась и раскачивалась, словно пальма под порывами урагана.

— Не могли бы вы не прерывать демонстрации? Мне страшно интересно, как это выглядит сбоку, — сказал я, не отрывая взгляда от экрана.

Экран тотчас же погас. Чавкнули брылы, я посмотрел на Э. М. П. и вздохнул.

— Твои пожелания? — как бы безразлично буркнул он.

— Хочу такой телевизор!

— Выполнено. Что-нибудь еще?

— Одного хорошего стрелка, умного и готового пожертвовать собой. На несколько дней. Красивым ему быть не обязательно, — добавил я с многозначительной гримасой.

Бульдог наклонился ко мне. Маленькие глазки на дне коротких туннелей мутно блеснули.

— Он должен охранять Пиму Гордениус?

Я остолбенел настолько, насколько это было возможно. Жена Лота по сравнению со мной выглядела бы звездой балета. Чтобы открыть рот, мне пришлось приложить усилий не меньше, чем для того, чтобы раздвинуть челюстями стены каньона Колорадо. Я набрал полную грудь воздуха, показавшегося мне плотным, как свинец.

— Он должен делать то, что я скажу. И уметь хранить тайну. — Я был настолько потрясен, что даже не удивился, услышав собственный голос.

Он что-то коротко рявкнул и положил руку на пульт. Почти в то же самое мгновение открылась дверь позади меня. Э. М. П. посмотрел куда-то над моей головой и четко произнес:

— Саркисяна ко мне.

Сзади донеслось нечто похожее на стук каблуков, дверь зашипела, закрываясь, и почти тотчас же открылась снова. Местный персонал, похоже, ходил как быстрые албанские часы.

Я обернулся. Возле двери, не отрывая взгляда от шефа, стоял худой блондин с темными усиками, примерно моего роста.

— Этот господин хочет знать, насколько ты проворен, — прорычал Парсон.

Блондин пожал плечами и выпрямил правую руку. Прежде чем до меня дошло, что он держит в ней короткий полицейский «боксер», я мог бы уже три раза умереть.

— Подойдет, — повернулся я к Парсону. — Только почему блондин с армянской фамилией?

Он щелкнул пальцами, сзади послышался звук закрывающейся двери.

— Пойдешь на наш склад и выберешь себе, что понравится. У выхода будет ждать Саркисян. Он тебя выведет отсюда, а потом — удачи.

Я встал и, не прощаясь, вышел. Все тот же тип проводил меня на этаж выше и открыл какую-то дверь. Я вошел, а он остался в коридоре. Из-за стены появился коренастый и коротконогий мужичок лет сорока, окинул меня взглядом, словно оценивал размер доспехов, и спросил, растягивая гласные:

— Ну-у так что-о да-ать?

— Собственно, я сам еще точно не знаю…

— Здесь есть все. — Он начал говорить быстро и не растягивая слова. — Парики, оружие разных видов, пуленепробиваемая одежда, медицинские наборы для извлечения и блокировки информации, средства связи, и так далее, и тому подобное. Можем ампутировать палец и на его место вставить маленький пистолет. Надежность гарантирована! — Он облизнулся.

— Мой палец пока что тоже достаточно надежен, а лучшее — враг хорошего. Я хотел бы просто посмотреть. — Я ткнул пальцем в сторону склада, но быстро его убрал, опасаясь, как бы моему собеседнику не пришло в голову сразу его отрезать. — Может, что-нибудь выберу.

Я провел на складе час, потом забрал Саркисяна, и мы на моей машине поехали к Пиме. Из сообщений сопровождавшего нас автомобиля следовало, что никто за нами не едет, нас не подслушивают и никто не тратит зря энергию, чтобы следить за нами радаром с самолета. Весь путь прошел в полном молчании. Когда мы доехали до лесной дороги, я дал Саркисяну пустую пачку от «Дромадера». Он вытащил из багажника какую-то солидных размеров коробку.

— Что это? — не выдержал я.

— Телевизор. От шефа. — Ему удалось сверкнуть глазами, хотя, клянусь, я никогда не видел, чтобы кому-то удавалось это сделать, имея голубые глаза. Видимо, дело было в его армянском происхождении.

В город я вернулся на рассвете. Сняв комнату на два часа в пригородном мотеле, я вздремнул, выпил две чашки кофе, проглотил таблетку фортенина и с юго-запада въехал в город.

Остановившись у ближайшего газетного автомата, я раскрыл утреннюю газету на предпоследней странице и почти сразу же увидел объявление, обрамленное большим восклицательными знаками:

Сандра! Вернись! Не перечеркивай того, что мы уже пережили вместе. Жду звонка по телефону 134-8788-5710. Фил Т. Т.

Самым важным было последнее число. До десяти оставалось еще несколько часов, и я совершенно не знал, что делать. Я чувствовал, что начало происходить нечто действительно важное, и пытался защититься от этого предчувствия, боялся сделать что-то не так, а может, к тому же несколько опасался, что дело чересчур серьезное для ничем не выдающегося и притом уже не очень молодого детектива. Два из четырех часов я провел в машине на стоянке. Стекла в машине были двойные, я затемнил их и, невидимый снаружи, курил и думал. Я курил все быстрее, думал все медленнее, но эти действия никак друг от друга не зависели — когда я начал курить медленно и спокойно, мои мыслительные способности отнюдь не улучшились. Мозг работал тяжело и со скрежетом, словно механизм старых часов на башне в Тотомаке. Хорошо еще, что он не отбивал часы.

Потом я позвонил Карлу, но разговор не клеился. Карл был расстроен и сказал мне, что узнал о смерти профессора Огдена, «отца» Груки. Я понял, что Карл все это время в глубине души верил, что у его питомца будет подруга. Его постигло разочарование. Слишком мрачные были у нас обоих чувства, чтобы мы могли хоть как-то договориться.

Я позвонил Пиме. Очередная неудача. Она забросала меня вопросами, на которые я или не мог, или не хотел ответить. Повесив трубку, я подозвал торговый автомат и забрал у него весь запас сигарет и пива. В благодарность он угостил меня кофе, но вкус оказался обратно пропорциональным доброжелательности автомата. Вылив кофе на асфальт, я выпил три бутылки пива и медленно двинулся в сторону парка. Я объехал весь город, но времени оставалось еще много. Обогнув парк, я вышел из машины на стоянке в ста метрах от пруда. Цветной зонтик над тележкой с корном медленно вращался, из расположенного под прилавком динамика доносилась веселая музыка. Подготовив пять десятидолларовых бумажек, я подошел к продавцу.

— Добрый день, — с улыбкой приветствовал я его. — Два пакета. — Я подтолкнул к нему плотно свернутые банкноты.

Он не протянул руку, не ответил улыбкой.

— Дик умер, — сказал он и, взяв пачку пакетов, ударил ими о прилавок, чтобы разошлись края. Громкий треск завяз в воздухе и в моих ушах и медленно возвращался, равномерно ударяя в барабанные перепонки. Лишь несколько мгновений спустя я понял, что это мой пульс.

— Что случилось? — Я бросил деньги на груду пакетов.

— Утонул в этой луже! Сердце. — Он все время возился со своим оборудованием, не глядя мне в глаза.

— Он был… под дозой?

— Нет. После вашего визита он ничего не принимал.

— Вчера… — тихо сказал я. Значит, это случилось вчера, если он успел дать объявление в сегодняшнюю газету.

— У меня кое-что есть. — Он наконец поднял глаза и посмотрел на меня. Сунув левую руку куда-то под прилавок, он протянул мне небольшую табличку. На ней были выгравированы четыре цифры. — Прибавь к ним год, в котором познакомился с Лэнгом. Западный вокзал.

Я положил табличку в карман и собрался уже уходить, но что-то меня остановило.

— Ты что-нибудь видел?

— Ничего конкретного. Но в этом городе можно без особых хлопот найти специалистов по сердечным приступам.

— Можно, — согласился я. — Я их поищу, — пообещал я продавцу, сам не зная почему.

Он снова посмотрел на меня, на этот раз прямо в глаза.

— Надеюсь, — сказал он. — Это твое дело прикончило Лэнга. Ты отобрал у него месяца три жизни.

Я вернулся к машине, по дороге выбросив табличку в сточную канаву. До вокзала я доехал целым и невредимым, хотя в этом не было моей заслуги — я жил в городе прирожденных водителей. Найдя ячейку с номером, указанным на табличке, я прибавил 2027 и открыл. На дне лежал тонкий конверт. Вынув его, я захлопнул дверцу, бегло окинул взглядом огромный ангар, в котором находился, и пошел в аптеку. Даже там было не слишком пусто, пришлось подождать, пока освободится какая-нибудь кабина; я вскочил в нее и разорвал конверт. Нужно было еще каким-то образом заткнуть автомат, я дунул в трубку анализатора и велел найти что-нибудь от кашля. Наконец, я достал письмо Дика.

Дональд Инглхардт. Никакого компромата в его биографии или деятельности я найти не смог. А поскольку это уже последняя моя услуга, я очень старался. Контакты Инглхардт — Гордениус: ноль. Гордениуса с Инглхардтом ничто не связывает. Единственная не вполне понятная фигура в этом наборе — друг и отчасти компаньон Инглхардта, Фаррел. У меня на него ничего нет, но он слишком богат, обладает слишком большой властью и к тому же слишком уверен в себе. Три года назад он купил большой участок земли на побережье, недалеко от Корка. До этого там была лаборатория некоего одиночки, Алана Уэста. Физик-экспериментатор. Случившийся взрыв его полностью разорил, он продал землю и испарился. Фаррел вновь отстроил здания, а его владения охраняются не хуже Форт-Нокса II. И еще одно: что-то нехорошее начало твориться вокруг меня, когда я зацепил Фаррела. Будь очень, очень осторожен. Привет.

Я едва не задохнулся воздухом, состоявшим на восемьдесят процентов из мяты. Мне удалось перевести дух, лишь оплатив счет за ингаляцию и выскочив в холл. Письмо я сразу же бросил в ближайшую пепельницу и выбежал на стоянку. Выехав на автостраду и убедившись, что могу спокойно мчаться со скоростью почти двести в час, я проглотил еще одну таблетку фортенина и почистил оба ствола. Этим я занимался полтора часа, всю дорогу до Корка. В пригороде, уже съехав с автострады, я остановился у желтой телефонной будки и набрал номер, который на прощание дал мне провожатый по королевству ЦБР.

— Говорит Йитс. Соедините меня с кем-нибудь осведомленным, — сказал я, услышав какое-то бурчание в трубке.

— Да? — ответил кто-то несколько секунд спустя.

— Мне нужна связь с кем-то от вас в Корке. Быстро. — Я постукивал пальцами по корпусу телефона, отбивая ногой ритм на полу.

— Пасифик Роуд, восемьдесят шесть. Флора Кеннеди, ответит на пароль «Бабатча». Что-нибудь еще?

— А мужчины у вас нет?

— Поблизости нет. Но и так недалеко от тебя только информаторы. Если тебе нужна помощь, придется немного подождать.

— Посмотрим. — Я бросил трубку и вышел из будки.

Проехав еще немного, я купил в автомате план Корка и нашел большие частные владения у берега океана. Видимо, я попал по адресу, поскольку данные в компьютере были закрыты, а другие частные участки земли имели намного меньшую площадь, и потому их можно было не учитывать. Я отказался от услуг агента Флоры Кеннеди, хотя в другой ситуации мне было бы интересно увидеть, как под воздействием пароля она из обычной домохозяйки становится штатным сотрудником ЦБР. Выехав на дорогу номер 227, я направился на юг. Замедлив ход у стены, окружавшей владения Фаррела, хотя сама по себе она не представляла из себя ничего выдающегося, я съехал с дороги, когда появилось узкое ответвление, ведущее на невысокий холм. Доехав до половины склона, я обшарил машину и с биноклем взобрался на вершину, чтобы залечь в траве. Бинокль мало чем мне помог, разве что я обнаружил присутствие собак, автоматов и кучи охранников. Напротив ворот располагалось низкое желтое строение, большое и почти без окон. По крыше непрерывно кружили трое охранников. Довольно далеко от здания из земли торчали крышки топливных цистерн. Если они были полны, то могли обслуживать весь Корк в течение недели, к тому же сразу за цистернами начиналось целое поле, выложенное фотосинтезирующей пленкой. Я разглядывал владения почти час, потом спустился к машине и поехал вперед. Минут через семь я добрался до пляжа с комплексом из нескольких домиков и маленькой пристанью. Причал был столь старым и рассохшимся, что скорее глайдеры и моторки удерживали его на месте, чем наоборот. Я подъехал к самому маленькому бунгало, единственному с открытым окном.

— Эй! Есть кто живой? — Я высунул голову в окно и ждал целую минуту, прежде чем дверь дрогнула и медленно открылась.

Прошло еще секунд пятнадцать, и в дверях появился заспанный мужчина. Он выглядел так, словно сошел с экрана, на котором демонстрировался фильм о Диком Западе девятнадцатого века. Подтяжки свисали ниже бедер, брюки держались на животе с помощью куска нейлоновой веревки, а майка была грязнее, чем мостовая на турецком базаре. Владелец майки стоял и молчал. Я вышел из машины.

— Я хотел бы нанять снаряжение на вечер. Лодку, удочки, гарпун, акваланг. Можно?

— Да.

Не похоже было, чтобы он собирался продолжать со мной разговор. Я кивнул и, вернувшись к машине, сел и снова высунулся в окно.

— Я буду здесь около пяти.

Выехав на шоссе, я направился в Амосе, небольшую дыру, как две капли воды похожую на Корк. Там я купил брюки, белье, носки и рубашку, потом заглянул на пляж, где добросовестно купался и загорал несколько часов. Потом надел новые вещи, бросил грязные после ползания по траве в урну и пошел в сторону центра. У автомата моментальной лотереи я остановился. Ближайший розыгрыш должен был состояться через четыре минуты. Я набрал пять комбинаций из семи цифр, оплатил ставки и ввел свою фамилию. Прождав еще минуту, я узнал, что мои два доллара пополнили счет, предназначенный на выигрыши, что были лишь две угаданных комбинации по семьдесят тысяч с мелочью и в связи с крупным пулом ставки выросли с сорока до сорока пяти центов за розыгрыш. Я потерял еще четыре с половиной доллара, прежде чем вспомнил, что это невероятно глупая игра, и ушел. Найдя телефонную кабину, я еще раз позвонил Пиме, велел Саркисяну ждать до моего завтрашнего звонка, а если не позвоню — сматываться оттуда. Из будки я вышел полный злости, ничем не обоснованной. В половине пятого я сел в машину и, не торопясь, вернулся за заказанным снаряжением.

У самого въезда на пляж, вдруг почувствовав, как между лопатками побежали мурашки, я притормозил и огляделся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, я подъехал к домикам, вышел из машины и постучал в дверь. Чувство опасности исчезло столь же быстро, как и появилось, и, может быть, поэтому я вошел чуть быстрее, чем следовало. Остановился я лишь за порогом, и то потому, что ощутил прикосновение чего-то твердого к шее. В противоположность тысячу раз описанным холодным стволам на затылке этот как раз таким не был. Видимо, его владелец достаточно долго согревал его в руках.

Я стоял не шевелясь и пытался, вытаращив глаза, заглянуть себе за спину. Не знаю, может быть, я уже слишком стар для таких трюков, во всяком случае, ничего из этого не вышло. Впрочем, почти сразу же из-за другой двери появился громадный детина, за ним еще один, существенно меньших размеров, а потом еще один, занимавший промежуточное положение между первым и вторым. Считая того, что сзади, — четверо. Гигант подошел ко мне и ловко выковырял из меня «биффакс». Я почувствовал руку стоявшего сзади у себя на ягодицах.

— Эй, не столь резво, может, сначала поцелуемся? — Язык сам двигался во рту, без какого-либо участия сознания. А жаль. Гигант так врезал мне в живот, что, падая, я старался не удариться спиной о пол, будучи уверен, что от удара его кулака у меня появился горб. Я свернулся в клубок, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но, видимо, уже использовал весь свой лимит, и в легкие ничего не попадало. Я дернулся несколько раз, и, когда уже почти терял сознание, сильный пинок в позвоночник распрямил меня, и воздух с хрипом прорвался в легкие. Я начал с трудом подниматься, хотя видел огромные ботинки, приближавшиеся ко мне сбоку.

— Оставь его, Сони!

Я уже стоял на ногах, все еще казавшихся мне чужими. Посмотрел на Сони, ожидая увидеть разочарование на его лице, но нет — он спокойно отошел к стене. Тот, кто вошел третьим, средних размеров, показал мне большим пальцем на дверь. Я пошатнулся и двинулся в указанном направлении, несколько раз споткнувшись.

— Табби, он притворяется, — сказал Сони.

— Вижу. Сделай что-нибудь, — ответил Табби.

Прежде чем я успел среагировать, Сони схватил меня за волосы и ударил головой о стену. Я начал его ненавидеть, как, впрочем, и стену, и себя за глупое притворство. Но ненависть эту я ощутил лишь после того, как холодная вода из ведра привела меня в чувство. Я снова поднялся и оперся спиной о дверной косяк.

— Шеф вам, случайно, не велел меня беречь? — спросил я и хотел улыбнуться, но мышцы лица не слушались, я чувствовал себя так, словно с моего лица содрали кожу, или наоборот — как будто натянули новую, на два размера меньше.

— Верно. — Табби подошел ближе. — Но ведь мы ничего еще тебе не сделали. Идем.

Он с безразличным видом обошел меня и вышел первым. Он мог себе такое позволить — остальные трое только и ждали любого моего подозрительного движения, причем у двоих из них были только стволы, а у третьего — кулаки, которыми он мог бы сминать танковую броню. Я повернулся и тоже вышел. Табби шел в сторону причала. Я двинулся следом, постепенно ускоряя шаг. Не переставая идти, он обернулся ко мне и оскалился.

— Сони обожает драться в воде. Если не веришь — прыгай!

Он продолжал смотреть мне в глаза. На моем лице отразилось разочарование. Что я должен был ему сказать? Что не верил в другую возможность пробраться в цитадель и ждал именно такого приглашения? Что лишь слепой не заметил бы перископа, торчавшего с крыши, и только слепой не обнаружил бы меня, лежавшего на холме и пялившегося в бинокль? Что направленная антенна над бунгало на пляже выглядела совершенно неуместной и к тому же была нацелена в точности на владения Фаррела?

Замедлив шаг, я ступил на доски причала и огляделся. Сони и остальные были в двух шагах позади меня.

Я споткнулся и, имитируя падение, ласточкой прыгнул в воду. Еще не успев замочить руки, я почувствовал, как мою лодыжку словно стиснули клещи, и, завопив от боли в вывернутой ступне, с открытым ртом свалился в воду. Я пытался что-то сделать, но двухтонный Сони обрушился на меня, словно небо на Геракла. Вдавив мое лицо в песок на дне, он придержал меня и извлек на поверхность лишь тогда, когда я уже полностью уверился, что буду иметь именно такую посмертную маску — в песке. Затем он швырнул меня на доски причала, где тот из них, что был меньше всех, проверил на моем туловище качество своей обуви. Табби даже не дрогнул. Я поднялся как можно быстрее, выгреб языком песок изо рта и сплюнул. Песок был прекрасного розового цвета, словно с Копакабаны или Залива Трех Сосен. Табби отодвинулся и показал на большую лодку, слегка покачивавшуюся у причала. Я посмотрел на нее и, резко развернувшись, выпрямил левую руку, с удовлетворением ощутив, как мой кулак сокрушает его тонкий нос. Он полетел по изящной дуге в воду, с плеском рухнул в нее и долго не появлялся на поверхности. Я смотрел на место его падения, несмотря на то что гигантская рука Сони обхватила мою шею, почти полностью отрезав доступ воздуха к моим органам дыхания. Я ждал удара в почки или печень, как можно сильнее напрягая мышцы. В поле зрения появился тот, кто приставил мне в комнате к голове нагретый пистолет, и, улыбнувшись, врезал мне кулаком в живот.

— Это тебе ничем не поможет, — убежденно заявил он. Лицо у него было совершенно обычное и ничем не примечательное, и улыбался он тоже совершенно обычно. — У Сони такой кулак, что пробьет любой корсет из мышц, даже если бы ты провел десять лет в Шаолине. Не буду говорить «в любом доступном месте», поскольку для него доступны все.

Достав из кармана сигарету, он сунул ее в рот и обернулся, услышав бульканье, плеск и кашель. Из воды вынырнул Табби. Он стоял погрузившись по грудь, держась одной рукой за борт лодки, а другой утирая лицо. На меня он не смотрел. Я почувствовал, что совершил ошибку, — нужно было проделать то же самое с Сони. Он наверняка прикончил бы меня быстро, этот же постарается, чтобы я хорошо запомнил собственную смерть — если такое вообще возможно. Мускулистая рука толкнула меня в спину, я прыгнул в лодку и сел на носу. Не оборачиваясь, я ощутил, как лодка дважды покачнулась, когда в нее усаживались низенький и средний, потом качка и плеск усилились — в лодку забирался Табби, наконец, она мягко осела в воде на несколько сантиметров — влез Сони. Тихо загудел двигатель, мощный японский «наасай», без каких-либо усилий увлекая вперед нагруженную лодку. Мы рассекали воду словно нож — в этом была своя красота, и даже жаль, что я мог никогда больше не насладиться такой поездкой. Я обернулся. Оружие было в руках лишь у моего недавнего собеседника, Табби доставал из кармана какие-то бумаги, Сони держал руль, хотя не знаю зачем — опустив в воду палец, он мог бы остановить лодку и уж наверняка — ею управлять. Низенький, специалист по пинкам, курил и с интересом смотрел на меня. Идиллия.

Мы плыли на расстоянии в полкилометра от берега, к которому я на всякий случай приглядывался, стараясь, однако, этого не показывать. Так продолжалось пятнадцать минут, потом Сони слегка повернул руль, моторка мягко свернула и помчалась к большой пристани, совершенно не похожей на ту, от которой мы не так давно отчалили. Собственно, это был небольшой порт с двумя кранами, наклонным пандусом и большим бараком со стеклянными стенами. Целый флот лодок, парусников, глиссеров закачался на воде, когда мы подплыли ближе и до них добралась волна, расходившаяся от носа лодки. Два больших катера тоже покачнулись пару раз. Судя по количеству встречающих, а на специально приглашенных похожи они не были, захват местного укрепления превосходил возможности десантной роты. Я вынужден был в душе признать, что выбрал, похоже, единственный возможный способ сюда попасть. Молодец.

Не дожидаясь, пока меня поторопят, я выскочил на берег, едва лишь нос лодки коснулся обитого резиной края причала. Сразу же следом за мной выскочили остальные. Сони оттащил лодку немного в сторону, прицепил магнитный карабин на конце тонкого провода к замысловатому гнезду на носу и оттолкнул лодку от пристани. Видимо, она должна была стать на якорь в точно определенном месте и приплыть лишь по получении некоего сигнала. Пришлось отбросить всякую возможность воспользоваться ею для того, чтобы выбраться отсюда.

Табби прошел мимо, не глядя на меня, низенький пошел за ним, средний, все так же с пистолетом в руке, показал подбородком направление. Я повернулся и пошел за первыми двумя. Нужно было подняться по дюжине ступенек, ведущих мимо погрузочного пандуса и узкой транспортной дороги; лестница, так же как и пандус с дорогой, заканчивалась еще до вершины полукруглыми входами в туннели. Они были выкопаны в земле, на глубине метра в два, и потому я не видел с холма никакой дороги от дома до берега. Хозяину не требовалась реклама его деятельности. В туннеле дул приятный ветерок, я снял пиджак и с удовольствием почувствовал, как рубашка начинает на глазах высыхать. Я бросил взгляд на шедшего сзади с сигаретой во рту, он понял мой взгляд, чуть ускорил шаг и протянул мне пачку «Морриса» и спички, после чего сразу же снова пошел медленнее. Я спрятал курево в карман. Мы приближались к концу туннеля, перед массивной дверью стоял тип в свободной рубахе с массой карманов. Длинная тонкая трубка в его руках покоилась в наиболее удобном положении. В мгновение ока он мог усеять коридор тысячами тонких стальных иголок, пронзавших человека с той же легкостью, что и рентгеновские лучи. Отличная штука, особенно если не хочется целиться. Табби буркнул что-то охраннику и прошел мимо него не останавливаясь. Дверь ушла в стену, приведенная в действие нажатием педали, и мы оказались в большой кабине лифта. Двумя этажами выше мы вышли в коридор. Табби остановился перед первой дверью справа и достал пистолет. Остальные двое пошли дальше, к ним присоединился четвертый из-за моей спины. Мы остались одни.

— Никаких фокусов! Я все равно тебя сразу не убью. — Он вонзил в меня взгляд своих землистых глаз. Если бы не они, он выглядел бы довольно смешно с распухшим носом.

Я молчал. Он положил руку на круглый сенсор и произнес в пустоту:

— Табби с гостем.

Дверь начала медленно открываться, уходя в стену. Я подождал полсекунды и сказал:

— Я тебе сочувствую. — Он остановился в дверях и удивленно посмотрел на меня. — После того купания насморк тебе обеспечен, а сейчас ты скорее обосрешься, чем высморкаешься, — закончил я и сделал два шага в его сторону.

Он машинально попятился. Рука с пистолетом дрогнула и начала подниматься. Я почти увидел, как пуля, дрожа от нетерпения, выходит из патронника, спеша на встречу с моим животом.

— Табби! — Тихий голос из глубины помещения остановил руку Табби на полпути, а с моего лица стер улыбку.

Я вошел в комнату, обойдя неподвижно стоявшего на пороге Табби, и подошел к столу. Он был как раз настолько высоким и большим, чтобы исключить прыжок через его крышку. Я пожалел, что не совершил чего-то подобного раньше, когда это имело шансы на успех, а именно когда Вуди сидел за своим столом в управлении. Я сел на стул напротив.

— Хочешь, чтобы я восхитился твоей выдержкой? — Вуди поудобнее откинулся на спинку кресла. Голос у него был чуть хриплый, тени под глазами свидетельствовали, что он не настолько расслаблен, как хотел бы казаться.

— Я знал, что ты один из них. Уже давно. — Я показал пальцем на пачку сигарет на столе. Он кивнул. Я достал одну и закурил. — Вы копались в моем компе, чтобы впихнуть туда разговор с фальшивой Пимой, но вам не удалось найти настоящую. Халтурщики. Вы даже не почистили как следует квартиру Кэмпиона. — Он слегка поднял бровь. — Там остался такой маленький значок. Такой же, как ты сам когда-то приколол к галстуку, а Лиретта носила бы его до сих пор, если бы я у нее его не отобрал. Вы убили Лэнга, и кто знает, может быть, и Миллермана тоже? А делали вы все в спешке, исправляя старые ошибки, совершали новые…

— Не пугай, родной, и не таких крутых видали, — медленно процедил он.

— Вижу, любимые словечки Джеймса ты знаешь. Вот только не всегда употребляешь их в подходящий момент.

— Я это чувствовал, — неожиданно согласился он. — Когда мы его считывали, данные временами шли неровно и несвязно. Кто знает, не намеренно ли, хотя спецы исключают подобное в состоянии глубокого наркоза.

— Вуди жив? — Я глубоко затянулся.

— Да-а… — Он слегка наморщил лоб. — Физически — да. Вне всякого сомнения. Но сначала объясни до конца, когда ты начал меня подозревать и почему. Потом я отвечу на твои вопросы. Сегодня мы поговорим откровенно.

— Это мелочи. Ты вроде как много о нас знаешь, сыплешь словечками, реагируешь на намеки, но он был моим другом, и в конце концов я перестал относить твои ошибки на счет того, что ты просто перетрудился. А дело Кинальи окончательно развеяло мои сомнения. Джеймс никогда бы не подложил мне такую свинью. Когда я дал тебе просмотреть те вырезки, меня интересовала только твоя реакция. Не слишком сложный тест. С положительным результатом. Надо было по-быстрому меня убить, а не играть в запутанную игру, которой не способствует спешка. Хотя бы тот идиотизм с ножом у меня под ванной…

— Я не хотел тебя убивать.

— Ну конечно, я мог тебе пригодиться.

— Само собой, ну и к тому же мы не знали, не спрятал ли ты где-нибудь случайно копии тех бумаг.

— Вот именно. Джеймс знал, что обычно я такого не делаю.

— А теперь? — Он наклонился ко мне.

— Минута откровенности закончилась, — сказал я и поскреб макушку. — Впрочем, что я все время болтаю? Может, теперь ты ответишь на мои вопросы? Например — что с Джеймсом? И Ивонной? И всеми остальными?

Громко вздохнув, он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Я обернулся. Табби стоял у дверей, испепеляя меня взглядом.

— Ты не мог бы вышвырнуть отсюда этого придурка? Он страшно сопит, это меня нервирует, — сказал я лже-Вуди.

Он посмотрел на Табби и на меня, затем снова сел за стол.

— Жаль, приятель, что ты не с нами, — сказал он.

— Чтобы мне приходилось ежедневно видеть эту рожу? — Я мотнул головой назад. — Это свыше моих сил.

— Табби! — Лже-Вуди вскочил из-за стола.

Мне как-то было не слишком интересно, что его так взволновало. Интерес следовало сохранить при себе для другого. Мнимый Вуди сел, но не спускал глаз с подчиненного.

— Позови Ника и больше сюда не возвращайся.

— Он может выкинуть какой-нибудь номер, — донесся сзади до меня комплимент.

— Знаю. Поэтому поторопись. — Он взял пистолет и отошел к окну.

Мне нечем было в него швырнуть, не было возможности прыгнуть, не из чего было стрелять. Впрочем, всего этого мне не особо хотелось. У меня было желание кое-что выяснить.

— Когда я узнаю, что здесь происходит? После того как приедет Фаррел? — спросил я.

Он не удивился, услышав фамилию Фаррела, но не ответил.

— Кто убил Лэнга? — спросил я. Молчание.

— Зачем вы зарезали фальшивую Пиму Гордениус? — задал я еще один вопрос, и мне сразу стало холодно.

Он вздрогнул.

— А кстати! Где она сама? — Он потер левой рукой висок.

— Хо-хо! Далеко, — широко улыбнулся я. — Это был мой первый успех в данном деле. Есть пара мест на этой планете, куда вам будет нелегко добраться.

— Врешь, но это неважно. Мы все узнаем, и уже скоро. Не думай, что сумеешь ее спасти. Жаль ее, но что поделаешь… Нужно вычистить все, к чему ты притронулся. — В его голосе я не слышал ни чрезмерного любопытства, ни колебания. Он просто меня информировал.

Я открыл рот, но он внезапно отвел взгляд в сторону.

— Забирай его и хорошенько скуй. И будь осторожен — мне кажется, он может что-то еще натворить. — Он направил на меня пистолет и показал дулом, что я должен встать.

Я обернулся. Средний из приветственной делегации вышел первым в коридор, нацелив пистолет мне в живот. Я вышел с ним, и мы спустились на лифте на этаж ниже. Где-то на середине коридора мой охранник сказал:

— Эй, куда несешься?

Он открыл какую-то дверь и жестом пригласил меня внутрь. Я вошел в пустую темную комнату без окон и обстановки. Монотонность гладких стен нарушал лишь большой крюк с длинной цепью, заканчивавшейся наручниками.

— Застегни, — сказал охранник и подтвердил просьбу движением ствола.

Я надел наручники и защелкнул замки.

— Подойди ко мне, так чтобы цепь натянулась, — велел он.

Я выполнил поручение, после чего он положил оружие у порога и, достав из кармана тонкую цепочку, обошел меня по большой дуге и связал ею мои ноги. Конец он пристегнул к крюку и сунул ключ в карман.

— Я ведь мог дать тебе пинка, — буркнул я. — Так не подходят…

— Отсюда ты никуда не сбежишь, приятель. — Он поднял пистолет, поставил на предохранитель и спрятал в кобуру. — Разве что на ту сторону.

Он повернулся и шагнул вперед, потом остановился и снова повернулся ко мне.

— Дам тебе хороший совет, — тихо сказал он. — Цепь достаточно длинная — повесься. Это лучшее, что ты можешь для себя сделать.

— Э-э… Знаешь, как бывает с хорошими советами — никто им обычно и не думает следовать, — весело ответил я.

Я продолжал улыбаться, когда он закрывал дверь, и потом еще немного после, пока не осознал, что, возможно сам того не желая, он снабдил меня кое-какой существенной информацией. Впрочем, это все равно нужно было проверить. Я тщательно осмотрел стены и потолок, а потом, не видя никаких объективов, обмотал шею цепью и подогнул ноги. Дернув несколько раз головой, я поскреб пятками по полу и, полузадушенный, повис на цепи. Я провисел так минуты две или три, но никто не появлялся. Решив, что, если бы здесь за мной как-то подсматривали, кто-то уже наверняка бы пришел, я встал, освободил шею и, несколько раз глубоко вздохнув, сел у стены и опустил голову на руки.

Я застыл в классической, хорошо всем известной позе, полной отчаяния и безнадежности. Лишь язык размеренно двигался во рту. Я водил им по нижней десне с левой стороны до тех пор, пока из дырки от удаленного вчера коренного зуба не выскользнула маленькая капсула. Интендант из ЦБР не сумел убедить меня в ампутации пальца, но зубом я пожертвовал. Я повернул капсулу несколько раз языком, пока не убедился, что держу ее между зубами нужным концом вперед. Раздвинув губы в широкой улыбке, я сдавил капсулу зубами. Что-то слегка треснуло, капсула стала несколько мягче, и из маленького сопла ударила тоненькая струйка кислоты. Несколько секунд спустя цепочка, соединявшая браслеты наручников, распалась; я поспешно пережег цепь, соединявшую меня со стеной, и, наконец, тонкую цепочку, спутывавшую ноги. Встав, я выплюнул капсулу в угол, положил куски цепочки на ботинки, так чтобы она казалась целой и одновременно ее можно было бы легко отбросить ногой, и взял в руки концы цепочки наручников. Внешне все выглядело так, будто я все еще скован по рукам и ногам. Все могла испортить лишь какая-нибудь камера слежения, но, как известно, не всегда все удается. Я терпеливо простоял час и восемь минут, пока не послышались шаги в коридоре. Кто-то остановился у двери, прислушиваясь или оглядываясь. Или наблюдая за мной. Я тоже смотрел на дверь, чуть наклонив голову. Щелкнул замок, и в полосе света появился Табби.

Быстро войдя внутрь, он зажег свет, посмотрел на меня и, закрыв дверь, оперся о стену, скрестив руки на груди. Оружия у него не было, по крайней мере, я его не видел, и это меня слегка обеспокоило.

— Вуди не хочет портить тебе рожу, — тихо сказал он. — Фаррел тоже. Но об остальном разговора не было. Почки тебе, например, на той стороне не понадобятся. — Он слегка раздвинул сжатые губы. — Детей ты тоже больше делать не будешь, — добавил он, упиваясь собственными словами. — Я тебя кастрирую.

Он начал проявлять самостоятельность, и это мне не понравилось. В любой момент сюда мог за мной кто-то прийти. Я с сожалением посмотрел на него.

— Зато ты можешь делать детей носом. Видел я как-то раз хрен столетнего индейца. Совсем как твой шнобель. Ну просто и-ден-тичный! — оскалился я.

Он прикусил нижнюю губу, но не набросился на меня.

— Нос-с-с… — прошипел он. — Да я тебе оба твоих яйца в ноздри засуну. Будешь задыхаться…

— Хватит выделываться, гнида. — Я сплюнул в его сторону сквозь зубы. — Х-ха! Знал я таких чудаков — становились вечерами у плаката с Шварценеггером и дрочили до потери пульса…

Он стиснул челюсти и сделал шаг в мою сторону. Потом бросил взгляд на цепь и остановился.

— Не тяни лапы, дерьмо собачье! — рявкнул я.

Он прыгнул вперед, оттолкнувшись от пола правой ногой. Когда он начал совершать пинок, нацеленный мне в пах, я отодвинулся вправо, держа конец цепи в правой руке. Второй конец вырвался из кольца и со свистом описал дугу. У Табби не было никаких шансов. Несколько последних звеньев угодили ему в висок, размозжив кость с отвратительным хрустом. Он ударился всем телом о стену, у которой я только что стоял, и упал, скорее всего, уже мертвым. Быстро обшарив его, я вытащил свой «биффакс» и его пистолет с запасной обоймой. Потом подошел к двери и прислушался. Найдя капсулу с остатками кислоты, я выдавил по капле в замки наручников и, сбросив браслеты, сунул пистолеты в карман. Сжав в руке обрывок тонкой цепочки с ног, я снова прислушался. Тишина. Я вышел в коридор и быстро направился к лифту. Вовсе не обязательно весь персонал должен был сразу же распознать во мне чужого. Нажав кнопку вызова, я небрежно оперся о стену, обхватив пальцами правой руки рукоятку «биффакса» в кармане. Тихо звякнул сигнал, двери открылись. Кабина была пуста, я вошел и нажал на кнопку с единицей. Я был спокоен, даже руки у меня не вспотели; именно поэтому, когда двери открылись и я увидел перед собой любителя давать хорошие советы, Ника, я не дал ему никаких шансов, выставив вперед карман пиджака.

— Веди к Фаррелу. Быстро.

Он открыл рот и с шумом втянул воздух. Потом повернулся и пошел по коридору. Я ждал какого-нибудь подвоха, но он шел совершенно спокойно. Он еще мог привести меня в комнату, полную своих приятелей, или выкинуть сотню других фокусов, но пока что он шагал чуть ли не с охотой и остановился у последней двери в коридоре. Пока вроде бы все сходилось — у шефа была угловая комната с хорошим видом на окрестности. Я прижался к стене и кивнул.

Он окинул меня внимательным взглядом, словно оценивая мои шансы и состояние, а потом коснулся ладонью сенсора.

— Шеф! Это Ник. У меня срочное дело, — спокойно сказал он.

Дверь отодвинулась в сторону, я втолкнул Ника в комнату и ввалился следом, стараясь увидеть сразу все. Впрочем, смотреть было особо не на что. Шкафы, тяжелый сейф, письменный стол. И Фаррел. Он стоял возле шкафа с какой-то папкой в руках. Увидев меня, он застыл неподвижно. Впрочем, не совсем — у него отвалилась челюсть.

— Стой так и даже не пытайся закрыть рот, — бросил я.

Я нацелил «биффакс» на Ника.

— Достань пушку, двумя пальцами и медленно! — сказал я.

Он выполнил требуемое и бросил пистолет мне под ноги. Я поднял его и сунул в карман.

— К стене!

Я обыскал его и отодвинул в сторону.

— Теперь шеф. То же самое и точно так же. Вперед.

Фаррел распахнул полы пиджака и уткнулся лицом в стену. Оружия у него не было.

— Сядьте там! У стены на пол. Ник, теперь у меня для тебя есть хороший совет. Догадываешься?

Он кивнул и сел на пол, скрестив ноги. Демонстрация послушания. Фаррел присел, а потом, когда я приподнял брови, уселся на задницу, бросив взгляд на Ника. Видимо, он надеялся, что его сотрудник подставит собственную башку под мои пули и даст шефу шанс сбежать. Я прошел за стол и открыл шкаф. Под какими-то бумагами обнаружился превосходный «кольт» двадцатого века с доработанным глушителем.

— Работает? — Я посмотрел на Фаррела.

Он криво усмехнулся и не ответил. Я оттянул курок и, прицелившись ему в голову, пошевелил пальцем на спусковом крючке.

— Прекрати! — прохрипел он.

Я слегка приподнял ствол и нажал на спуск. Из стены над головой Фаррела разлетелись мелкие крошки бетона. Звук был не громче, чем от падения книги на пол.

— Ага! — сказал я себе под нос. — Это может пригодиться.

Я положил «кольт» на стол и сел в кресло.

— Где камеры и микрофоны? — спросил я Фаррела.

— Здесь их нет. В самом деле, — быстро заверил он.

— Неважно. Всегда успею тебя прикончить. А теперь к делу. Выкладывай! Можно курить, — добавил я, глядя на Ника, и сам закурил.

— Не понимаю. — Фаррел сглотнул слюну. Его рука потянулась к воротнику рубашки и, не в силах справиться с застежкой, дернула так, что аж что-то треснуло.

— Рассказывай быстро и все об этой фабрике двойников. И лучше не морочь мне голову. Надо полагать, ты понимаешь, что ты жив, пока жив. А если умрешь, то что тебе толку от того, что ты меня одурачил? Ну?

— Не понимаю, — повторил он. — Это частная собственность, я здесь работаю в свободное время…

— А время это столь редко и ценно, что тебя вынуждена охранять целая команда крепких ребят вроде Табби, вечная ему память. Второй раз повторяю: ну? Третьего ты уже не услышишь.

— Что ты хочешь знать?

— Все. Что вы делаете с людьми, из-за чего они так меняются. Зачем? Как? Кто этим руководит?

Он заморгал и быстро, словно змея, провел языком по губам. Я знал, что он будет лгать.

— Это… лаборатория… Кгхм… Мы проводим специальные лечебные процедуры…

Он не заметил, что я взял в руку «кольт», лишь удивился, почувствовав удар в бедро. Только потом наступила настоящая боль и появилась кровь. Он схватился за ногу и свалился набок. Я быстро встал.

— Получишь пулю в позвоночник, если сейчас же не сядешь!

Он завыл и сел, сжимая ногу обеими руками.

— Это лаборатория, но людей здесь не лечат, — неожиданно сказал Ник. Я повернулся к нему. — Их заменяют на точно таких же, по крайней мере внешне.

Краем глаза я заметил, что Фаррел слегка переместился в сторону.

— Фаррел, общественное мнение будет мне благодарно, если я приведу приговор в исполнение уже сейчас. Заодно сэкономишь и на адвокатах. — Фаррел перестал ползти. Я повернулся к Нику: — Как это делается?

— Точно не знаю. — Он пожал плечами. — Говорят, что берут двойников с той стороны, а там оставляют наших. Что это в точности значит — понятия не имею.

— Почему ты мне все это говоришь?

— Я уже сыт по горло этим дерьмом. Я видел, как страдают люди во время считывания, и видел тех. Я не святой, но те — просто извращенцы и выродки. Иногда мне кажется, что Гитлер тоже прибегал к услугам с той стороны. — Он затушил окурок о пол.

— Что за считывание?

— Ну-у… Им нужно снабдить копию всей информацией о данном человеке. Его подключают к аппаратуре, и несколько дней идет такое считывание. После этого человек становится дебилом, большими слюнявым младенцем.

Я посмотрел на Фаррела. Лицо его было похоже на маску, искаженное не от боли, но от ярости.

— Встань и иди сюда, — быстро сказал я Нику. Он поднялся и подошел ко мне.

— Это шеф? — Я направил ствол на Фаррела. — Да.

— Кто тут еще есть из главных?

— Видимо, никого, — сразу же ответил он. — Десять минут назад уехал тот, к кому привел тебя Табби. Эти двое заправляют здесь всеми делами. Есть еще ученый, который все это придумал, не знаю, как его зовут.

— Уэст здесь? — повернулся я к Фаррелу.

Он вонзил в меня взгляд почти белых, сверкающих ненавистью глаз. Еще немного, и извлечь из него ничего не удастся. Я шагнул к нему, он оперся спиной о стену, ощерив мелкие острые зубы. Я прицелился и пнул его в рану на бедре. Он напрягся и взвыл, я ударил его дулом по оскаленным зубам. Он перевернулся на живот и заскулил, уткнувшись в ковер. Я отступил на шаг.

— Вставай, вставай! — процедил я сквозь зубы. Я вовсе не был разъярен, иногда мне удавалось овладеть собой и изобразить неподдельный гнев, полностью себя контролируя. Это давало лучшие результаты, чем настоящая ярость. Фаррел, похоже, поверил. Он всхлипнул и встал, согнувшись и опираясь всем весом на левую ногу. Обеими руками он держался за нижнюю часть лица. Несколько капель крови упали с подбородка на рубашку и галстук.

— Сейчас ты позовешь сюда Уэста. Ты ведь будешь хорошо себя вести, правда? Разве что тебе хочется первым перенестись на ту сторону. Только без считывания. — Я повернулся к Нику: — Ты знаешь… — В лицо мне вдруг ударила волна холодного воздуха, перехватив дыхание. Мой пленник стоял возле стола, и «биффакс» находился в нескольких сантиметрах от его руки. Он стоял там минуты три, во время всего моего выступления перед Фаррелом. В течение трех минут можно умереть бесчисленное множество раз. Я со свистом выдохнул. Ник посмотрел на стол и «биффакс», потом поднял взгляд на меня. — …Как работает этот пульт? — закончил я.

— Нет. Я тут был только два раза. Но, наверное, ничего особенного там нет. Они были чертовски уверены в себе.

Я обошел стол с другой стороны и, не дотрагиваясь до «биффакса», склонился над пультом.

— Подойди сюда! — бросил я Фаррелу.

Он послушно подковылял к столу. Мы стояли, разделенные мебелью.

— Какой код Уэста?

— Десять, — быстро ответил он. Я с удовольствием услышал, как он шепелявит.

Я наклонился и врезал ему дулом в глаз. Он завопил и шагнул назад, раненая нога подломилась, и он рухнул на спину. Я нагнулся через стол.

— Еще раз, — спокойно сказал я.

— Три нуля.

— Ну вот видишь. Теперь подойди сюда. Шевелись. Он поднялся и встал передо мной, закрывая левый глаз рукой.

— Соединись с Уэстом. Скажешь ему, чтобы пришел сюда. Немедленно и без каких-либо дискуссий. Я держу руку на кнопке отбоя, ничего не успеешь ни сделать, ни сказать, — предупредил я. Набрав три нуля, я нажал клавишу соединения. Несколько секунд спустя послышался голос:

— Уэст!

— Алан. Быстро приходи сюда. У меня к тебе дело, — поспешно сказал Фаррел, не сводя глаз с дула «кольта».

Вернее, глаза, поскольку я целился в правый.

— Погоди! У меня ведь куча дел. Сеанс же завтра, верно?

Я постарался, чтобы мой палец заметно дрогнул на спусковом крючке.

— Без разговоров. Быстро!

Я отключил телефон и посмотрел на Ника:

— А с тобой что делать?

— Что хочешь. — Он пожал плечами. — Я перешел в другую команду. Тебе решать.

Мне чертовски хотелось играть вместе с ним, и вместе с тем я боялся. В этом сумасшедшем доме я утратил большую часть своей веры в людей.

— Дай мне «биффакс» без обоймы, — сказал он, подталкивая указательным пальцем пистолет в мою сторону.

— Возьми, — ответил я, чтобы не мучить себя раздумьями. — А ты встань у шкафа спиной к комнате, — сказал я Фаррелу. — И не оборачивайся, пока я не скажу.

Я подождал, пока он встанет там, где я сказал, и подошел к стене, в которой находилась дверь. Мой затылок, казалось, заледенел: осознание того, что «биффакс» находится в чужих руках, действовало как местный наркоз перед трепанацией черепа. Я встал спиной к стене.

— Впустишь Уэста, — сказал я Нику. Он кивнул. «Биффакс» исчез со стола.

Мы прождали три минуты, прежде чем раздался сигнал. Я кивнул. Ник ткнул пальцем в клавишу на пульте. Дверь с шипением открылась, и в комнату вошел худой человек в светлых брюках и свитере, с длинными темными взъерошенными волосами. В правой руке он держал сигарету. Резкий запах молниеносно разошелся по комнате.

— Что случилось? — Он направился в сторону неподвижно стоящего Фаррела.

— Стой, Уэст!

Он удивленно повернулся ко мне. Я дважды махнул стволом, и он поднял руки вверх. Более ошеломленной физиономии я не видел. Кадык несколько раз переместился вверх-вниз. Когда Ник подошел и провел рукой по его телу, он вздрогнул.

— В чем дело? — простонал Уэст.

Я обошел стол и сел в кресло Фаррела. Ник передвинул стул и сел у стены с дверью, так чтобы иметь под контролем всю комнату и дверь, оставаясь при этом невидимым для входящих. Мне не пришлось ему ничего говорить. Когда-то мы так работали с Вуди. Когда-то.

— Оба к стене, подальше друг от друга.

Уэст сделал несколько шагов и, встав у стены, бросил взгляд на Фаррела, ковылявшего в его сторону. Получилось очень удачно — удивленное выражение на его лице исчезло, смытое волной страха. Превосходно.

— Что такое «та сторона», Уэст? — Я достал из пачки последнюю сигарету и закурил.

Он молчал. Взгляд его ушел вправо и вниз, где свалился на пол Фаррел.

— Послушайте, ребята. Даю вам пять минут на краткое изложение. Потом мы пойдем на прогулку, которая закончится в полицейском участке в каком-нибудь большом городе. Тогда я умываю руки. — Я сделал короткую паузу, чтобы Фаррел и Уэст вспомнили, как это потом бывает — адвокаты, залог, задержки, апелляция, волокита, словом — шанс! — Если до этого времени вы не закончите свой рассказ… — я повертел «кольт» на пальце, — у меня тут еще четыре патрона. Время пошло!

Несколько секунд они еще молчали. Потом Уэст посмотрел на Фаррела — и раскололся.

— Это он! — взвизгнул он. — Это он все придумал, хотел получать прибыль, а потом придумал еще одно. Он хочет властвовать над миром! Он! Я ученый, я только занимался многомерностью вселенной! Меня это вообще не интересовало. Он меня заставил.

Уэст стиснул кулак, забыв о сигарете, которую держал. Судорожно бросив ее на пол, он всхлипнул, как ребенок. Ник встал и поднял окурок. Меня несколько удивила его педантичность, но он подошел ко мне, положил смятый окурок в пепельницу и, показав на него глазами, вернулся на свое место. Я стряхнул пепел со своей сигареты и присмотрелся внимательнее к окурку Уэста. Вокруг тлеющего конца бумага имела характерный голубоватый оттенок.

— Медленнее.Сначала.Когда это началось? — Я вспомнил о пачке сигарет в ящике стола Фаррела, достал ее и, покачав головой, бросил Уэсту. — Он на этом тебя держит?

— Да, да! Скотина. — Он лихорадочно разорвал упаковку и закурил. Терпкий запах горящего нетеина распространился по комнате. — Пять лет назад все это было моим. Мне приходилось тяжко трудиться, я бросил работу в институте, был без гроша, но мне повезло. Я нашел путь в другой мир рядом с нами, — пояснил он, явно успокоившись после нескольких затяжек. — Я не знал, что с этим делать, пленку можно было пробить лишь на несколько сотых секунды. Я был уверен, что, если бы только у меня были деньги, я мог бы открыть эту калитку даже на несколько минут. И тогда я наткнулся на эту сволочь. Он дал мне денег и ничего не требовал взамен. А потом, когда у меня все получилось, он обосновался здесь со своей бандой, и мне уже нечего было сказать. Пришлось продать ему лабораторию и сделать вид, что я уехал. Он заставлял меня работать, а когда я освоил разрыв пленки почти в любое время, он занялся организацией переброски этих людей. Мне уже нечего было сказать. — Он жадно затянулся.

— Что за пленка?

— Ха! — Он забыл, что у меня в руке револьвер. Глаза его заблестели, видимо, он страшно страдал, не имея возможности поделиться своим открытием. — Несколько лет назад говорилось о теоретической возможности существования рядом друг с другом бесконечного количества миров. Мне удалось это доказать — я прорвался в параллельный мир, пока только в один. А отделяет нас от него нечто вроде поля… ну, такая пленка между мирами. Я назвал ее межразмерной пленкой, может, когда-нибудь она будет называться пленкой Уэста? — размечтался он. Я терпеливо ждал. — Ну вот. А потом появился этот… — он показал подбородком, — каналья… и начал претворять в жизнь свой великий план. Он хотел завоевать весь мир, по сути, завладеть им.

— Каким образом? С помощью этих двойников? — осенило меня.

— Да. Именно так. Этот мир… тот мир, — пояснил он, — параллелен нашему, идентичен ему. То есть… иначе — там идентичные люди. Как если бы все дети рождались в двух измерениях, один здесь, другой там. Или наоборот. — Он пожал плечами. Для него это представляло чисто научный интерес. — Потом судьбы этих людей становятся разными — здесь шахтер, там президент, там сумасшедший, здесь — гениальный ученый…

— Здесь автомеханик, там певец? — быстро добавил я.

— Именно, был такой случай. Этот… как его там… — Он поднял глаза к потолку, вспоминая фамилию.

— А те столь охотно сюда приходят?

— Даже очень. Тот мир, он… все же несколько отличается от нашего. Жизнь трудна и опасна. Они постоянно воюют, всеобщая милитаризация, дисциплина, постоянная неуверенность. Любой из них предпочел бы жить у нас, здесь намного спокойнее, комфорт по сравнению с тем, что творится у них. Кстати, тот певец чувствовал, что его арестуют. Он совершил какой-то проступок и в последний момент сбежал к нам.

— А вам здесь нужно только найти соответствующего двойника и убедить его, чтобы он облегчил жизнь своему дубликату?

— А это уже не я! — Он вытянул ко мне руку с сигаретой и покачал ею. — Это организовал Фаррел.

— А там? Ведь не открыли же вы агентство с вывеской?

— Там тоже есть такие, как он. Им одновременно пришла идея завладеть нашим миром. Они должны были перетащить оттуда целую кучу народу и усадить их на все более высокие посты, включая президента. И тогда уже никто бы им не угрожал. Так они планировали. Не все шло как надо, иногда не удавалось найти двойника у нас, тогда нам… им приходилось отказывать. Подозреваю, что те ликвидировали клиента, чтобы он их в отместку не заложил.

Он беззаботно усмехнулся и окинул взглядом комнату. Аплодисментов не было, лишь Фаррел поднял голову и повернулся к Уэсту.

— Ах ты засранец! — спокойно сказал он. — Думаешь откупиться своей болтовней? Мы подменили его сестру. И друга. Думаешь, он потащит нас в суд?

Уэст растерянно посмотрел на меня. Ему трудно было сосредоточиться под влиянием нетеина, и он не в силах был отойти от темы, занимавшей его мысли последние несколько минут.

— А что насчет этого… считывания?

Уэст опустил голову, словно засыпая, тряхнул ею и уставился мутным взглядом на меня.

— Мы считываем все с мозга донора и под гипнозом закачиваем в того… — Он перестал говорить «он», «они» и начал говорить «мы».

Я слегка приподнял руки над столом и посмотрел на них. Они не дрожали. Потом с сожалением взглянул на истлевшую почти без моего участия сигарету.

— Сигареты есть? — спросил я у Ника.

Он поднялся и подошел ко мне с пачкой в руке. Я закурил, отодвинулся от стола вместе с креслом и обшарил все ящики. В одном из них обнаружилась треугольная бутылка без этикетки.

— Что это? — Я поднял бутылку и посмотрел на Фаррела.

— Коньяк. Оттуда, — буркнул он.

Я поставил бутылку на место, встал с кресла и окинул взглядом комнату. Уэст стоял, опираясь о стену, и, опустив голову, вертел ею, словно хотел, чтобы некая защелка наконец встала на место. Ник сидел, выпрямившись на стуле, Фаррел пристально смотрел на меня.

— У нас остался только один вопрос, после чего мы покинем этот кабинет и прогуляемся. Пока что, Фаррел, от тебя требуется список всех переброшенных сюда людей. Это, правда, не столь уж важно, но я хотел бы его иметь. Где он у тебя?

— Нет такого списка. — Он предчувствовал мой вопрос и все заранее обдумал. — В нем просто нет необходимости.

— Ты меня утомил. Раздевайся.

Я подошел к шкафу и, достав две первые попавшиеся папки, вынул из них пачку листов и свернул их в плотный короткий жгут.

Он начал смущенно подниматься.

— Р-раздевайся! — процедил я и подошел ближе.

— Зачем? — Он сгреб полы пиджака и крепко вцепился в них, словно я уже начал сдирать с него одежду.

— Засуну тебе это в задницу и подожгу. Быстро!

— Ты этого не сделаешь! Я все скажу. — Он захлебнулся слюной. — Напишу!

— У меня нет времени. — Я махнул револьвером. — Тебе помочь?

— Нет, нет… — забормотал он и рухнул на колени. — Нет, умоляю! Список у меня в сейфе, в городе, здесь ничего нет. Мне просто не было нужно. Нет!

Я сделал шаг и слегка пнул его в ступню. Ботинок свалился и отлетел в сторону Ника.

— Второй ботинок, брюки и так далее. — Я прищурился.

— Скажу, скажу! Открой сейф — два, два, два, семь, девять, пять. Там список. Возьми его, только меня оставь в покое!

Я подошел к сейфу и набрал шифр, после чего поманил Фаррела пальцем:

— Иди, откроешь.

— Я не могу ходить, ты же видишь, — застонал он. Ник медленно встал и, подойдя сзади к стоящему на коленях Фаррелу, размахнулся и пнул его в зад. Фаррел рухнул лицом вниз, захныкал и, поднявшись, подскакал на одной ноге к сейфу.

— Самоубийство было бы в некотором смысле достойным выходом, но тебе это не нужно. Открывай, гнида! — прорычал я.

Он быстро сбросил предыдущий шифр и, набрав новый, дернул за ручку. Дверь зашипела и начала открываться. Я быстро подскочил к сейфу и оттолкнул Фаррела. Действительно, на самом верху лежал «кольт». Я достал его, проверил, заряжен ли, и бросил Нику.

— Где список? Я не буду искать целый час! — рявкнул я.

— В самом низу, — всхлипнул он. Похоже, он полностью утратил присутствие духа.

Плоская папка из тонкого сафьяна без каких-либо украшений и надписей лежала на самой нижней полке. Я достал ее и открыл. Там были четыре листа несгораемой бумаги, заполненные колонками цифр. На последней странице находился ключ к шифру. Я сунул папку за ремень на спине и одернул пиджак.

— Как думаешь? — Я посмотрел на Ника. — Что-нибудь еще?

В конце концов, он кое-что знал о здешних местах. Немного подумав, он отрицательно покачал головой.

— Лаборатория?

— Да. Стоило бы туда сходить. Завтра должен был быть сеанс, ты же слышал.

Я слышал. Даже догадывался, для кого. Но я хотел знать точно.

— Завтра должны были перебросить моего двойника? Фаррел не стал ждать, когда его поторопят, и послушно кивнул.

— Приведи его в чувство, Ник. — Я показал на Уэста.

Я подошел к большому шкафу в углу. В нем висело десятка полтора костюмов, на полки я не заглядывал, но там тоже должно было быть достаточно товара. Я достал костюм, похожий на тот, который был на Фарреле.

— Переодевайся.

Он снял пиджак и спустил брюки. Рана уже подсохла, и кровь больше не текла. Фаррел оделся и поправил галстук. Уэст, после растирания ушей и пары пощечин, почти пришел в себя. Ник посмотрел на меня и, не видя одобрения, подошел и еще несколько раз ударил Уэста по лицу. Взгляд ученого приобрел осмысленное выражение. Я удовлетворенно кивнул.

— Кто в лаборатории?

— Никто. Я работал один, — быстро ответил он.

— Позвони туда. — Я подошел к столу и набрал три нуля. — Если кто-нибудь есть, вышвырни его. — Я снова положил руку на клавишу, но никто не ответил.

— Идем. Впереди Ник, за ним вы двое, занятые беседой. Я сзади. Запомните фамилию Кольт. Вперед!

Ник открыл дверь и вышел первым, Уэст и Фаррел за ним. Я вышел последним. Ник шагал быстро, Фаррел сильно хромал, я подошел ближе и тихо сказал:

— Перестань хромать, или я испорчу тебе и вторую ногу.

Он пошел ровнее. На этот раз мы спустились на четыре этажа глубоко под землю. Охранник за дверью хотел что-то сказать Нику, но увидел Фаррела и Уэста и заткнулся. Хреновый охранник. Мы прошли мимо без каких-либо инцидентов, затем свернули налево и наткнулись на второго охранника, который нацелил дуло своей трубки в живот Ника и дернул предохранитель. Я чувствовал, что, будь у него другое оружие, Фаррел бы рискнул. Но из этой штуки, стрелявшей тучей снарядов, получили бы мы все.

— Все в порядке, — сказал он. — Пароль: Люси.

Охранник опустил дуло и отошел к стене. Я прошел мимо, не глядя на него и надеясь, что его не было на пристани во время моего прибытия. Впрочем, он все равно не мог знать, что я пленник, а не гость. Мы подошли к дверям лаборатории. Ник отступил в сторону, Уэст без лишних напоминаний набрал три цифры и хотел войти первым. Ник остановил его рукой и шагнул внутрь. Я толкнул следом Фаррела, Уэст двинулся за ним сам. Я вошел последним и заблокировал дверь.

Я ожидал увидеть огромный зал, уставленный замысловатой аппаратурой, бурлящие пробирки и реторты, какие-нибудь спирали, заполненные разноцветной жидкостью. Примерно так это выглядело в фантастических фильмах. Здесь было немного иначе. Огромный полукруглый пульт с двумя табуретами на колесиках. Масса индикаторов, шкал, указателей всевозможных видов, четыре гигантских экрана, один сбоку и три в центре.

— Жду объяснений. — Я схватил Уэста за руку и развернул к себе.

Он пожал плечами и окинул взглядом пульт.

— Это так просто не объяснить — раз-два и готово. Это центр управления, эпицентр генерируемого поля в другом месте. Там никого не может быть во время сеанса. Лишь потом у нас появляется четыре с половиной минуты на то, чтобы сделать все необходимое. И минута резерва. Потом давление пленки возрастает, и пока что я с этим справиться не могу.

Я снова посмотрел на гигантский пульт. Словно по заказу, вспыхнул какой-то индикатор. Зеленый.

— Что это? — Я показал Уэсту на салатный прямоугольник.

— Запас энергии достиг максимума. Можно было бы стартовать.

— Выключи все. Я хочу туда пойти.

— Рубильник там. — Он показал рукой.

— Мы все туда пойдем, — предупредил я, подходя к большому желтому рубильнику.

— Сам увидишь, — сказал он, словно мое поведение действовало ему на нервы.

Я перевел рубильник в крайнее положение. Почти все индикаторы медленно погасли. Звякнул сигнал, на экране появилась надпись: «Питание отключено. Зона открыта».

— Веди! — Я отошел от пульта. — Ник за Уэстом. Потом ты. — Я показал Фаррелу на спину Ника.

Мы двинулись по широкому коридору, мимо двери, потом еще одной, намного толще. Потом еще одна — настоящий молох, заполненный, похоже, смесью бетона и свинца, толщиной в метр. Наконец, мы вошли в большой зал. Потолка, который подпирали в нескольких местах толстые колонны изоляторов, не было видно за сплетением мощных кабелей толщиной в руку. На полу была отмечена желтой краской дорожка, ведущая к большому прямоугольнику, тоже желтому, на стене. Прямоугольник был окаймлен толстой блестящей рамой, усеянной изнутри тремя рядами линз. Уэст остановился в четырех метрах от стены, я опередил всех троих и встал первым.

Я смотрел на ворота, через которые вывезли «на ту сторону» мою сестру, моего лучшего друга и, наверное, сотню других людей. Вывезли, вынесли тела с пустыми мозгами, обреченные на растительное существование в чужом, мрачном мире. Может быть, их сразу же ликвидировали. Может быть, эвтаназия там — вполне обычное дело. Я чувствовал, что меня охватывает столбняк, словно после укола термицида. Воздух был сухим и стерильным, но, несмотря на это, я ощущал в нем запах слез и отчаяния. Чушь. Не было слез, не было грусти. Были лишь вытаращенные глаза, слюнявые рты, перепачканная испражнениями одежда.

Я повернулся к остальным. Рука сама собой потянулась за пистолетом. Один из троих неподвижно застывших людей быстро шагнул ко мне и взял меня за руку:

— Спокойно. Если ты их убьешь, то никогда в жизни отсюда не выйдешь. Вернется Вуди и станет новым хозяином фирмы. Ты должен отсюда выйти. А насчет приговора не беспокойся — на этот раз даже наш суд глупостей делать не станет.

Я глубоко вздохнул и хлопнул его по плечу, надеясь, что он привык к подобным выражениям благодарности. Пока что иначе я ее выразить был не в состоянии.

— Возвращаемся, — прохрипел я.

Я обогнул Уэста и Фаррела и пошел первым. Когда они пришли следом за мной в центр управления, я сидел на табурете, успев уже обшарить карманы в поисках сигарет.

— Дай закурить! — прошипел я Нику.

Я закурил и несколько раз сильно затянулся. Дерьмо! Я все еще ощущал запах сухого подземелья. Хуже всего, что я решил еще раз погрузиться в этот смрад.

— У тех тоже есть такая лаборатория?

— Нет, еще нет, — быстро сказал Уэст. Видимо, несколько минут назад он ясно увидел собственную смерть. — Мы лишь постепенно доставляем им аппаратуру. Это уникальные вещи, и мы не можем их производить сразу в большом количестве. А там есть не все.

— А как вы с ними общаетесь?

— Только во время сеанса. Короткий разговор, записи, письма, фотографии.

— Кто-то был на той стороне?

Я продолжал смотреть в пол, боясь, что их лица подтолкнут меня к чему-нибудь омерзительному.

— Я был. Там маленький бункер с персоналом из нескольких человек. Лес.

— Если завтра должен быть транспорт, то сегодня там есть кто-нибудь из руководства?

— О-о! Уже со вчерашнего дня. Всегда за сутки до срока. И сутки после, если вдруг что-нибудь не получится.

Я сильно затянулся и затушил окурок на полу. Потом поднял голову и посмотрел на Уэста:

— Сколько продолжается зарядка всех этих батарей? Какой самый короткий промежуток между сеансами?

— Пять-семь часов. Если все пойдет хорошо. Но это теоретически, мы никогда так не делали. Наши приборы не выдерживают больших нагрузок. После каждого сеанса всегда приходится что-то ремонтировать.

— Послушай… — начал Ник.

Я поднял руку, и он замолчал. Отличный парень. Жаль, что мы встретились именно здесь. Ведь у нас не было никаких шансов отсюда выйти.

— Уэст! — Я облокотился о пульт. — Включишь аппаратуру. Выпустишь меня отсюда и сразу закроешь калитку. Я посмотрю, что там, а ты за это время подготовишь все для моего возвращения. Через пять часов буду ждать там, чтобы вернуться.

Он вытаращил глаза и открыл рот. Фаррел вздрогнул и сверкнул глазами в мою сторону.

— Ты напишешь письмецо своему приятелю с той стороны. Что я твой личный инспектор и должен выполнить некую важную и не терпящую отлагательства работу. Все возможные приоритеты и помощь. Снимешь для нее все запреты. Давай! — Я полез в карман и подал ему ручку. Вырвав из зажима на пульте несколько листов бумаги, я бросил их ему. — Если начну подозревать, что ты что-то замышляешь, пойдешь туда со мной, — добавил я. Я встал, подошел к Нику и наклонился к его уху — он был чуть-чуть пониже меня.

— Ждешь семь часов. Ни минуты дольше. Если что-то не выйдет, берешь обоих и уходишь. Позвонишь по телефону тридцать два — семьдесят четыре и три-три— три-три-пять-пять-пять-пять. Назовешь мою фамилию. Остальное пусть тебя не волнует. Тогда есть шанс, что ребята по этому номеру придут и запустят всю эту карусель еще раз для меня. Ясно?

Он едва заметно кивнул.

— Еще одно очень важное дело. Пытайся дозвониться до Вуди. Как только он вернется, заведи его вниз и убей. Иначе у вас нет шансов. Кроме того, он официальный полицейский. Он не позволит вам сбежать и связаться с моими знакомыми. И снова начнет свой бизнес, только постарается сделать так, чтобы никто больше никогда не обнаружил эту фабрику двойников.

Он снова кивнул, я отошел от него и посмотрел на Уэста:

— Ну? Включай!

Он на негнущихся ногах подошел к пульту и, секунду поколебавшись, дернул желтый рубильник вниз. Я перестал на него смотреть — в любом случае он мог совершить сотни запретных ходов. Я посмотрел на Фаррела. Он что-то сосредоточенно писал; я перехватил его короткий взгляд на носки моих ботинок, выше он смотреть боялся. Я с нетерпением ждал, когда он закончит.

— Выброси это, или идем вместе, — сказал я, когда он поднял голову и сложил листок.

— Ну, значит, пойду, — отчетливо проговорил он.

Я был у него в руках, и он об этом знал. Я старался владеть собой, хотя чувствовал, что весь дрожу от возбуждения. Письмо наверняка было соответствующим образом подготовлено, а брать его с собой на ту сторону было для меня не менее, если не еще более, опасно.

— Я с ним пойду! — неожиданно предложил Ник.

— Не может быть и речи, — сказал я и встал, чтобы подойти к Фаррелу.

Мне пришла в голову одна идея, и я хотел ее испробовать, но, когда я приблизился к табурету и Фаррел начал подниматься, послышался крик Уэста:

— Что-то не так!

Я успел еще заметить радость в глазах Фаррела, быстро повернулся и бросился к пульту. Уэст стоял, уставившись на несколько больших индикаторов около центрального экрана. Они были мертвы.

— В чем дело? Быстро! — Я рванул его за плечо.

— Не знаю. Энергия уходит туда и исчезает без какого-либо эффекта. Может быть взрыв!

Я сделал шаг в сторону Фаррела. Второй. Третий. Он сжал правую руку в кулак, и тут дрогнули двери, ведущие в коридор и зал. Прежде чем я разжал стиснутые пальцы и полез в карман, прежде чем Ник нацелил в ту сторону свой «кольт», на пол упал брошенный в щель маленький кубик с закругленными вершинами. Он завертелся и лопнул с легким хлопком. Перед глазами у меня все закружилось, и наступила темнота.

Я почувствовал боль — болело лицо и горели уши. Потом стало холодно, я пришел в себя и открыл глаза.

Я сидел у стены, на моем плече лежала голова Ника. Фаррел и Уэст лежали в углу. Я поднял голову.

Их было восемь, одетых в очень темные, почти черные комбинезоны, тонкие и эластичные, и высокие сапоги до колен с карманами для двух стилетов. На поясах висели кубики, такие же, как недавно брошенный к нам, и какие-то яйцеобразные предметы. Сбоку болтались тяжелые, видимо резиновые, дубинки. На руках были тонкие перчатки с утолщениями на костяшках пальцев. Я невольно представил себе подобный кулак, опускающийся на челюсть противника. Тонкие шлемы со щелями в ушах и зеркальными забралами вполне логично дополняли снаряжение.

Я пошевелил руками. Никто из них не дрогнул. Я смотрел в зеркало стоявшего в середине группы — главари охотно становятся посередине — видя свое слегка искаженное отражение и отражение Ника.

— Вы с той стороны, — сказал я. — Очень хорошо. Как раз туда я и собирался, и попутчиков мне очень не хватало.

Фигура с левого фланга шевельнулась и сделала два шага в мою сторону. Меня это сперва несколько удивило, а потом я понял — у командира посередине слишком много шансов получить первую пулю, я сам бы стрелял в первую очередь в центрального. Профессионалы. Фигура протянула руку к забралу и подняла его.

Лицом он чем-то напоминал героя скучного фильма о первых днях Америки. Искренний взгляд, орлиный профиль, твердый подбородок и резко очерченные губы. Титан.

— Кто ты? — спросил он.

— Разговора не будет, если я не смогу рассчитывать на взаимопонимание.

— Я бы не был в этом столь уверен, — бросил тот.

— Вы знаете, кто вы и где находитесь. Я знаю только второе. Этого слишком мало.

— Камендор Притч, — быстро сказал он.

— И как это можно было бы проверить?

— Здесь никак. Хорошо, я начну первым. Я и моя команда получили приказ ликвидировать межпараллельный проход. Сейчас мы этим займемся. А ты?

Я поднялся с пола, полез в карман и обнаружил там пустоту.

— Детектив Оуэн Йитс. Я поставил себе точно такую же задачу. В армии я был капитаном, это выше или ниже, чем камендор?

— Выше. — Он хотел что-то еще сказать, но замолчал. Внезапно он слегка усмехнулся. Даже не слегка — минимально. Меньше было уже невозможно. Но все же. — Я дал себя поймать, — сказал он. — Мне говорить первому, да? Хорошо. Обо всем этом я знаю немного. Ваши сделали этот проход и начали от нас забирать разного рода штуковины. Это продолжалось довольно долго, и лишь через год нас начала удивлять распространяющаяся эпидемия потери памяти. Мы подозревали вирус, саботаж, разные другие причины, пока не напали на след. Вот вкратце и все. Только я понятия не имею, зачем те люди им. — Он кивнул в сторону Фаррела и Уэста.

— Они хотели установить с помощью двойников господство над нашей… нашим миром, — поправился я. — Я напал на их след случайно, и мне повезло, даже очень повезло. Похоже, я исчерпал весь свой лимит везения. И поэтому сначала они планировали отправить к вам мою оболочку, а потом мне самому пришла та же мысль, только с другой целью.

— Это тебя спасло, — сказал он и добавил, увидев, что я поморщился: — Там, у нас, мы нашли на их базе твоего двойника, и я подумал, что парень, которого должны перебросить к нам, может быть нашим союзником. Только поэтому все здесь еще живы.

Не оборачиваясь, он махнул рукой. Один из солдат подошел и подал мне оружие и содержимое моих карманов в тонком пластиковом пакете.

— С минуты на минуту здесь все взлетит на воздух, — сказал Притч.

— С минуты на минуту — это когда? Я хотел бы, по крайней мере, попытаться отсюда выйти. И еще этот парень. — Я показал на Ника. — Он чертовски мне помог.

Притч снова махнул рукой. Другой солдат склонился над Ником и прыснул ему чем-то в лицо. Потом положил рядом с ним такой же пакет, как тот, что я все еще держал в руке, и «кольт». Я сунул свой пакет в карман.

— Двое моих людей пойдут с вами. Они выведут вас отсюда. Дальше уже ваше дело.

— Погоди! А что будет с теми, которых перебросили? Ты забрал у меня список тех из ваших, что находятся у нас, и ничего не говоришь о тех наших, что у вас.

— Что касается первых — они уже не имеют значения. У них нет связи друг с другом, после уничтожения этого центра они либо сами на чем-нибудь попадутся, либо как-нибудь выживут. А те, другие… — взгляд его стал суровым, — это уже не люди. Кроме того, часть из них ликвидировали. Не мы! Остальные окружены заботой государства.

— Отдайте их нам! Мы тоже…

— Исключено! Мы ликвидируем проход и любые его следы. Исследования в этой области физики уже запрещены. Конец.

— Послушай, камендор! Там моя сестра и настоящий капитан Вуди. Двое самых близких мне людей. Я могу хотя бы…

— Это не от меня зависит. Ничего не могу сделать. Это приказ, понимаешь? И кроме того, как раз с этими людьми произошли так называемые несчастные случаи. Подобное весьма охотно использовалось, — добавил он и повернулся назад. — Привести их в чувство, — бросил он.

Я подошел к Нику и помог ему встать, поднял пакет и «кольт». Мы оба смотрели на приходящих в себя Уэста и Фаррела. Солдаты Притча поставили их на ноги и отошли. Лишь теперь я пригляделся к их оружию. У всех было одно и то же, нечто вроде пистолетов с толстой, массивной рукояткой и тонким дулом. Как и «элефант», оружие было экономичным и без мушки. Притч повернулся к Фаррелу и Уэсту:

— Вам вынесен смертный приговор. Без права на обжалование. Приводится в исполнение немедленно. — Он отступил на шаг назад. Одновременно двое солдат шагнули вперед и встали рядом с Притчем, подняв оружие. Я увидел окаменевшие маски на месте лиц обоих приговоренных и рванулся было вперед, но Ник схватил меня за волосы и остановил на полушаге. Из обоих стволов одновременно ударил резкий оранжевый свет, мы услышали «ву-па-онг!», нечто вроде хлопка, увидели пар, вырвавшийся из тел Фаррела и Уэста. Когда клубы серого тумана рассеялись, в том месте уже не было ничего. Не было крови, тел, одежды. Лишь на побелевшей стене в гротескном танце застыли две темных тени, повыше и пониже. Я почувствовал, как Ник отпустил мои волосы, и шагнул вперед. Притч повернулся ко мне.

— Что? Может, внесешь протест? В конце концов, ты ведь за этим собирался к нам? Нет? — Он повернулся и буркнул что-то солдатам. Двое вышли вперед. — Идите. Сразу же по возвращении моих людей мы уходим. Если не вернутся — ждем пятнадцать минут. Держите! — Он бросил мне мешочек с патронами для «кольта», что-то еще раз буркнул солдатам и вышел первым. Я смотрел ему вслед, заряжая револьвер; остальные патроны я бросил Нику.

— Не чуди, Йитс. — Ник встал передо мной. — Он во всем прав. А нам еще надо кое-что сделать. Ты сам говорил.

Я кивнул и сказал солдатам:

— Идем?

Стоявший слева кивнул в ответ. Я подошел к двери и, разблокировав ее, снял оружие с предохранителя и нажал на кнопку. Меня сильно толкнули в плечо, один из солдат выскочил в коридор и почти сразу же привел в действие свой лучемет. Мы выскочили за ним. Второй охранник, у лифта, испарился, прежде чем я успел что-либо увидеть. Мы поднялись на два этажа вверх. Первым снова выскочил солдат Притча и превратил в пар двоих людей Фаррела. Я бежал за ним, словно автомат, мне даже удалось один раз выстрелить, но пуля пролетела уже только через облако горячего пара, оставшегося от одного из охранников. Я остановился на выходе из туннеля.

— Дальше мы справимся сами. Возвращайтесь, а то не успеете, — тяжело дыша, проговорил я.

Лица их были невидимы под зеркальными забралами, но я готов был дать голову на отсечение, что мои слова их удивили. Видимо, в их мире и в самом деле нелегко жилось. Один из них покачнулся, словно собираясь сделать шаг вперед. Второй жестом остановил его.

— Возвращаемся, — сказал он. В его голосе не чувствовалось никаких признаков усталости.

— Эй, ты! — крикнул вдруг Ник. Оба обернулись. — С кем вы там воюете? С красными?

Секунду они стояли неподвижно. Потом один медленно проговорил:

— Да. С красными. Вместе. У нас вторжение из космоса. — Он повернулся и побежал вперед. Его товарищ не опоздал ни на четверть секунды. Мы побежали в противоположную сторону. Когда впереди замерцал свет, бежавший рядом со мной Ник сказал, тяжело дыша:

— Когда выскочим на лестницу, ори что-нибудь, будто авария.

Я что-то выдавил в знак того, что понял. На лестнице я скорее стонал и лишь размахивал руками. Зато Ник надрывался, словно с него сдирали кожу:

— Бегите! Авария! Взрыв! Сматывайтесь!

Мы бежали в сторону причала. Из стеклянной будки выскочили несколько человек, растерянно глядя, как мы мчимся по набережной. Лишь когда мы вскочили на борт катера и Ник выстрелил в первого, преградившего нам путь, с берега ударили пули. Я спрятался за шлюпкой, время от времени стреляя в ответ и беспокоясь лишь о том, чтобы хватило патронов. Послышалось гудение стартера, двигатель завелся сразу; прячась за бортом, я добежал до носа и сбросил причальный конец. Ник сделал то же самое с кормовым концом и кинулся в рубку. Мы начали быстро удаляться от берега.

— Иди сюда! — услышал я крик Ника.

Пригнувшись, я обежал рубку и вошел внутрь. Ник стоял прямо, что-то ударило в стекло. Я тоже выпрямился.

— Чудо, да? — Ник повернулся ко мне, улыбаясь до ушей.

— Угу. Мы не имели права так просто отсюда уйти. Больше, чем чудо. — Я взял лежавшую на полке пачку «Малуаза» и, закурив две сигареты, дал одну Нику. — Есть смысл искать тут что-нибудь в каютах?

— Здесь должно что-то быть. — Он показал на маленький шкафчик возле моей ноги.

Действительно — было, хотя и немного, полбутылки. Мы выпили быстро, с удовольствием. Потом закурили. Вдоль левого борта медленно двигался берег, очертания которого я хотел несколько часов назад запомнить. Сейчас я не помнил ничего.

— До самого берега мы не доплывем, придется… — Его прервал раскатистый грохот позади. Мы оглянулись, а потом выскочили на палубу. Над деревьями, с того места, где находились владения Фаррела, к небу поднимался огромный клуб дыма. Мы услышали еще два взрыва, потише. Потом еще раз грохнуло, и, казалось, под облака ударил огненный столб. — Цистерны, — пробормотал Ник. — Придется плыть на шлюпке, — закончил он начатую две минуты назад фразу.

Я подошел к шлюпке и свесил ее за борт. Прошло еще сорок минут, прежде чем в поле зрения появились здания и замшелый причал. Еще мгновение, и дно катера заскрежетало о песок. Ник заглушил двигатель, и мы, не заботясь о якоре, спустили шлюпку на воду. Еще через пятнадцать минут мы были на берегу.

Мой автомобиль стоял нетронутый. Чуть дальше стоял огромный зеленый «баггер». Мы вошли в контору. Пусто. Я подошел к телефону.

— Сейчас самое главное — Вуди. Позвонишь ему и скажешь, что я сбежал. Не вдавайся в подробности, просто скажи, что Фаррел велел тебе ему позвонить. Договорись о встрече где-нибудь по дороге, на автостраде.

Я набрал код и номер закрытого телефона Вуди. Мы прождали пятнадцать гудков, прежде чем я махнул рукой. Вспомнив, что сегодня вечеринка, на которую пригласил меня мой друг Вуди, я набрал его домашний номер. На этот раз ответила какая-то девушка.

— Алло-о? — прочирикала она.

— Добрый день. Я бы хотел поговорить с капитаном Вуди. — Ник придал своему голосу чрезвычайно симпатичное звучание.

— А-а-а… его нет. Гости развлекаются. У него какое-то важное дело. Он обещал скоро вернуться. Что-нибудь передать?

Ник положил трубку и посмотрел на меня.

— Не вышло. — Он выпятил нижнюю губу и дважды причмокнул.

Сменив его у телефона, я набрал номер управления и нашел Андерсена. Спросив его, где Вуди, а потом — на чем он уехал, я соединился с номером ЦБР и потребовал быстро выследить машину Вуди.

— Шоссе номер сто двадцать девять, — вскоре услышал я ответ.

— Мне это ничего не говорит. Где это? — рявкнул я в трубку.

— Точно на север от города.

— Отправьте за ним погоню! Я еду из Корка. Все.

Я бросил трубку, но тут же снова схватил ее и набрал номер своего домика. Когда ответил автоответчик, я не мог вспомнить, какая сегодня действует буква, но в конце концов крикнул:

— Дефо. «Робинзон Крузо»!

Я снова бросил трубку и снова ее поднял. Со стоянки донесся звук включаемого двигателя. Я набрал номер Пимы. Трубку поднял Саркисян.

— Послушай. Это Йитс. Скорее всего, к вам едет некий капитан Вуди. Полицейский, один из той шайки, что я разрабатываю. Он едет, чтобы убить Пиму. Лучше всего сразу его прикончи. Позвони своему шефу, он тебе это подтвердит. Иначе будет немалый шум. Посмотри его фотографию, чтобы не ошибиться. Слышишь?

— К чему столько болтать? Пока! — Он бросил трубку, я сделал то же самое и, выскочив на стоянку, прыгнул в машину, Ник вдавил газ и вывернул руль. Машина развернулась на тесной площадке и выехала на местное шоссе.

— На автостраду. У нас приоритет. И на север. Я спрятал там одну девушку, а этот сукин сын, похоже, вспомнил, что у меня там домик. Она вроде как под охраной, но я предпочитаю сам быть на месте.

Когда мы выехали на автостраду, я воткнул отмычку в гнездо на панели, Ник прибавил газу; я удивился, что машина способна развивать такую скорость. Дорожный компьютер послал нам предупреждающее сообщение, а потом замолчал, словно умывая руки. Мы мчались как сумасшедшие. Какой-нибудь заяц на дороге или камешек под колесом превратили бы нас в кашу, в которой уже невозможно было бы разобрать, кто есть кто. Полтора часа. Всевозможные указатели атаковали нас предупреждениями и сигналами тревоги, но, к счастью, ни один из них не вмешивался в работу двигателя.

— Съезд влево, — сказал я, когда до цели оставалось полтора десятка километров.

Ник снял ногу с газа. С писком шин мы вписались в поворот и столь же шумно вырвались на шоссе штата. Через пять минут я полез в «бардачок», не веря в успех, но, к моему удивлению, «элефант» лежал там. Ник сунул руку в карман и протянул мне свой «кольт», в котором недоставало трех патронов. Я добавил два из своего и спрятал револьвер во внутренний карман пиджака.

— Закрой окно и сбавь скорость, — сказал я. Какое-то время мы ехали на скорости сто в час, я уже привык к более быстрой езде, и эта казалась мне чрезмерно медленной, но я молчал. Лишь когда Ник свернул в лес, следуя моему жесту, и вокруг замелькали деревья, я оценил искусство своего водителя.

— Никто здесь сегодня не ехал, — пробормотал Ник.

— Но мог пройти. — Я вглядывался в стену деревьев с моей стороны, хотя это не имело ни малейшего смысла. — Подъезжай к гаражу, — сказал я, когда за плавным поворотом показался дом.

Он был темен и неподвижен. Внутри у меня будто что-то оборвалось. Выглядел я, видимо, неважно, поскольку Ник наклонился ко мне и сказал:

— Ведь они знают, кто приехал, так? Что им, на дорогу с цветами выходить? Вылезай. — Он толкнул меня в плечо.

Машину он поставил так, что, выйдя из нее, я оказался перед дверями гаража, под прикрытием пуленепробиваемого кузова. Сам он вышел с другой стороны и с «кольтом» в руке оглядывался вокруг. Я вытащил из кармана пакет со своими вещами и достал из него ключ. Вставив его в замок, я вынул «элефант». Когда двери начали открываться, я слегка отодвинулся в сторону. Гараж был пуст. Я махнул рукой Нику и остановился в дверях, вертя головой, как журавль, пока не вошел внутрь. Заперев двери, я включил свет и направился в сторону двери, ведшей в дом. Когда я потянулся к ручке, дверь открылась и на пороге появился Саркисян.

— Если бы Вуди уже был в доме, он прикончил бы вас в два счета.

— Ведь дом охранял ты. — Я отодвинул его с прохода. — Познакомьтесь — Саркисян, — я показал на снайпера, — не знаю, как его по имени, а это Ник, не знаю, как его фамилия. Разберитесь сами. — Я вошел в дом.

Пима сидела на диване. Увидев меня, она словно не знала, что делать с собственными руками, наконец оттолкнулась ими от подушек и, вскочив, повисла у меня на шее. Я же, вместо того чтобы упасть от усталости, вдруг вновь обрел силы и, подхватив ее на руки, закружил в воздухе.

— Осторожно, телевизор! — послышалось сзади. Я обернулся. Саркисян стоял рядом с Ником, показывая куда-то пальцем. Я посмотрел в сторону. Там стоял телевизор, такой же, как у Э. М. П. — Шеф сказал, что второго тебе уже не даст. Впрочем, больше у него пока и нет.

— Еще скажи, что он отдал мне свой! — рассмеялся я, чувствуя себя словно после нескольких добрых порций мартини в весенний вечер без хлопот и забот.

— Угу. Именно так и было. Ты должен это оценить, — улыбнулся он.

Все улыбались, было невероятно весело и радостно. И потому голос Вуди донесся до меня словно сквозь туман.

— Не двигаться!

По взглядам Ника и Саркисяна я сориентировался, где он стоит.

Видимо, он вошел через входную дверь. Мы стояли неподвижно. Я был зол на себя за то, что собрал в одном месте как раз тех, кто был ему нужен — Пиму, Ника, себя. Кретин.

— Оуэн! Повернись, медленно!

Я отодвинулся от Пимы и медленно повернулся. В обеих руках он держал по пистолету, но не они были страшны. У него были глаза, которых испугался бы Груки — белые пятна, горящие жутким блеском, совершенно безжалостные.

— Вуди, ты проиграл. Тебя преследует ЦБР. Фаррел и Уэст мертвы. Фабрики больше не существует. Игра окончена. Незачем было к нам лезть, — выдавил я.

— А что мне было делать, идти в Тахайский корпус? Умереть за мать Землю? — фыркнул он.

Я поклялся, что если у меня не найдется иной причины, то я убью его из одного лишь презрения к подобному ничтожеству.

— Другие там умирают, — спокойно сказал я.

— Ну и хорошо. Может, у нас общий рай, вот с ними и побеседуешь. У меня нет времени.

— Тебе некуда спешить. Я же сказал — бал окончен. Я говорил с камендором Притчем, — добавил я.

Он на мгновение замер, а потом подошел ко мне и врезал дулом пистолета по лицу, потом еще раз. Я упал. Бросив взгляд в сторону Ника и Саркисяна, я заметил, как слегка дрогнул носок ботинка армянина, и поднял лицо к Вуди.

— Ну, убивай, дрянь! Чего мучаешь? — заорал я что было сил.

Он прищурился и наклонил оба пистолета. В ту же секунду он понял свою ошибку и лишь ее усугубил — вместо того чтобы выстрелить в меня, он начал поднимать оружие вверх. Я извернулся и ударил его ногами в голень, он пошатнулся и дважды выстрелил. У меня в руке уже был «элефант», и я нажал на спуск сразу же, лишь только ствол оказался приблизительно нацелен на безумца. Пуля попала в пистолет, который он держал в левой руке, пистолет не представлял опасности, так как Вуди, падая, поднял его вверх. Его правый пистолет выстрелил еще раз, и тогда раздались выстрелы откуда-то сзади. Одна пуля попала Вуди в нос, вторая в шею, и сразу же после этого послышался грохот «элефанта». Вуди согнулся и рухнул на пол, что-то большое и яркое пролетело над ним и ударилось о диван. Я вскочил на ноги и бросился к Пиме. Она падала на пол, я едва успел ее подхватить и смягчить падение. Оглянувшись, я увидел бегущего к дивану Ника. Вуди лежал почти разорванный надвое, с размозженным лицом. Саркисян с трудом поднимался с пола, с помощью Ника. Страшно воняло порохом. И кровью.

Я помог Нику поднять с пола Саркисяна. Он тяжело дышал, пятно на груди увеличивалось, но не слишком быстро; я содрал рубашку и принес из ванной бинт. Стерев кровь с его груди, я наложил на пенящуюся рану тампон, а потом крепко ее забинтовал. Он все время улыбался. Эта его улыбка едва меня не доконала.

— Чего скалишься? — выдавил я.

— Рад… что… телевизор… уцелел, — простонал он, продолжая улыбаться.

— Если ради этого дерьма ты совершил такой прыжок, то хотел бы я видеть, как ты себя поведешь в настоящем деле, — сказал сзади Ник.

— Ничего бы ты… не… увидел. Я быстрее… света…

Я отошел к окну. Мне не хотелось, чтобы они видели, какие у меня глаза. Словно в тумане, я увидел тормозящие перед домом три автомобиля и выходящих из них людей. Я открыл окно и махнул рукой. Из одной машины выкатился Э. М. П. с тростью в руке. Его люди бежали в сторону дома. Мы с ним долго смотрели друг на друга.