Сын помещика – 3

Глава 1

10 — 11 июля 1859 года

Не думал я, когда попал в прошлое, что мне хватит чуть меньше месяца, чтобы почувствовать себя достаточно уверенным в том, что я смогу не просто выжить здесь, но и вполне неплохо жить. Настолько уверенным стал, что сейчас из-за конфликта с отцом, который мне «достался в наследство» от прошлого владельца тела, готов отстаивать свое мнение до конца. Даже если это приведет к разрыву отношений.

— Я услышал вас, — тут я поочередно посмотрел на родителей и закончил мысль, — обоих. Мама, ты сейчас наверное думаешь, что все дело в девке. Не будет ее, то и конфликт исчезнет и все вернется в прежнее русло. Увы, не выйдет. Потому что дело не в Пелагее, а в поступке папы. То, что сделал он, для меня неприемлемо. Как мне теперь на тебя смотреть? — сказал я уже непосредственно отцу. — «Хотел защитить» меня? А разве ситуация дошла до такой степени, чтобы использовать такие гнусные методы? Или я до сих пор не заслуживаю твоего доверия, что ты не веришь моему слову? Я тебе сказал — глупостей совершать не буду и на служанке не женюсь, честь семьи не опозорю. Разве я давал тебе повод думать, что я способен нарушить свое слово?

Отец, недовольно хмурящийся и еле сдерживающий себя, чтобы не перебить мой монолог, отвел глаза. Крыть ему было нечем.

— Мама, почему ты думаешь, что с уходом Пелагеи все проблемы исчезнут? Я не забуду поступок отца. Да и ты тоже. А если нам придется нанимать новую служанку? Кто сказал, что она будет лучше Пелагеи? Может быть, она будет не такая красивая. Но у нее могут быть иные недостатки, из-за которых мы будем ссориться. Например — воровство. Или сознательные подставы, чтобы шантажировать потом кого-то из нас. Вон, судя по словам отца, у него в юности была такая особа под боком. И скажи мне честно, разве бы мы сейчас все это обсуждали, если бы не действия папы? Разве Пелагея его специально провоцировала? Соблазняла? Так почему ты пытаешься снять ответственность с отца и переложить ее на служанку, которая ни в чем по сути и не виновата? Из-за глупой женской ревности⁈

Мама поджала губы. Потом медленно вдохнула носом и глубоко выдохнула.

— Роман, прошу тебя не покидать нас. Хотя бы до окончания праздника, — начала она. — Давайте не портить этот светлый миг.

Тут она посмотрела на отца, на что тот сразу буркнул.

— Извиняться не буду. Я действовал на благо сына. За это не извиняются.

— Что еще ты в следующий раз выкинешь ради моего «блага»? — с сарказмом фыркнул я. — В доме запрешь? Насильно женишь на той же Уваровой? Или еще что-то придумаешь? И все — ради моего блага? Так вот — благими намерениями вымощена дорога в ад!

Глаза отца потемнели от гнева. Он резко развернулся и вышел из комнаты, хлопнув напоследок дверью.

— Дай мне время, — с глухой болью в голосе попросила мама.

Впервые за разговор она не держалась, как ледяная королева, а стала похожей на ту, кем и является — уже не молодую и уставшую женщину.

— До утра я подожду. Но пока я не вижу причин оставаться в доме дольше.

Мама с грустью на лице покинула меня, оставив одного. А я устало упал на кровать. Не так я представлял себе возвращение домой — ой не так!

Пелагея потерянно собирала свои вещи, но мысли ее были далеко не о тряпках. Девушка была напугана до ужаса.

— Что же теперь будет… ой, что же будет… — непрерывно шептала она.

Ее жизнь грозилась сделать вновь крутой поворот. И снова она пострадала из-за своей красоты!

Недавний разговор с Евдокией об отношении к ней Романа Сергеевича, придал девушке сил и оптимизма. Она уже представляла, как на празднике будет строить глазки парням. Как найдет себе мужа по вкусу — выбор и раньше был велик, а сейчас и подавно. И как, может быть уже этой осенью, она обвенчается да порадует мужа своей девичьей честью. Потом и детишек можно завести будет. Роман Сергеевич не обидит — приданое хорошее даст, да и дергать во время беременности не будет. И вдруг… все планы и мечты разлетелись на осколки.

Не ожидала Пелагея, что ее попытается снасильничать барин. Ой, совсем не ожидала! Гораздо больнее для нее стало бы, если бы такой поступок совершил ее господин — Роман Сергеевич. Но тот вступился. Вон, аж с родными из-за нее поругался да так, что готов отчий дом покинуть. И от этого было тоже тошно. Пелагея чувствовала вину перед господином. Словно если бы ее не было, то и проблем у того не случилось бы.

— Хоть в реку иди и топись, — горько заплакала девушка, перестав собирать вещи и усевшись на топчан Евдокии.

Она была одна в девичьей комнате. Марфа на кухне готовила ужин. Евдокия с детьми сидит, пока баре отношения выясняют. Корней с Митрофаном на женскую половину не заходят. Вот и сидела она одна. И такая тоска на нее накатила, что горькие слезы сами застили ее лицо, напрочь смазывая все перед глазами.

Она даже не услышала и не заметила, как дверь в комнату открылась и внутрь кто-то зашел. Лишь когда рядом на топчан кто-то уселся, она рукавом размазала слезы по лицу и посмотрела на вошедшего. После чего тут же в испуге вскочила на ноги.

— Барыня, извините, я…

— Сядь, — глухо приказала ей Ольга Алексеевна.

Пелагея не посмела ослушаться и вернулась на место. Женщина молчала, смотря в одну точку. Повисло неловкое молчание. Сама девушка не осмеливалась его прервать и просто ждала, что скажет госпожа. Не зря же она пришла к ней?

— Ты должна уговорить Романа остаться, — наконец сказала Ольга Алексеевна. — Тебя больше никто не тронет, если сама не начнешь воду мутить. Это я тебе твердо обещаю. Но Роман не должен покинуть дом. Хоть что делай для этого, хоть сама к нему в койку ложись. Однако если ты не сумеешь его уговорить, то не сомневайся — я найду способ даже издалека сделать твою жизнь невыносимой.

Сказав все, что хотела, женщина встала и покинула комнату. Немного приведя мысли в порядок, Пелагея подскочила и бросилась на улицу — привести себя в порядок. В угрозу госпожи она поверила сразу и безоговорочно. Да и ей самой не хотелось, чтобы Роман Сергеевич страдал из-за нее. А потому — стоит выполнить этот приказ.

На душе у меня было тоскливо. Мысли были не о новом начинании во благо поместья и рода, или о какой-либо бытовой мелочи, а о бренности бытия и непредсказуемости жизненных поворотов. Под действием настроения даже вспомнилась одна песня из будущего, которая частично подходила под мою текущую ситуацию. И уж точно ее мотив полностью соответствовал моему душевному состоянию. Настолько, что я тихонько стал напевать себе под нос:

— Я шел вперед каждый миг

Мне казалось: не зря

Я свой маршрут размечал

Чередою побед,

Но с каждым шагом

Все дальше был сам от себя

И вот, похоже, назад пути нет.

Да, примерно так и я сейчас ощущаю себя. Почти каждое мое начинание, даже если еще не принесло своих плодов, но уже работает. А есть и те, что дали мне славу, деньги и некоторую репутацию.

Что это, явь или сон?

Всё не то и не так

Во тьме бездонной мои

Изменились черты

Но вдруг иначе нельзя?

И я спустился во мрак

Узнать себя, здесь, на краю пустоты.

Похоже мне теперь и придется «спуститься во мрак» — выйти из тени отца и начать самостоятельное плавание. И реально, я ведь до сих пор иногда думаю, что мое попадание — это какой-то чересчур затянувшийся сон. Как в фильме «Начало», когда герои могли прожить годы и даже десятилетия в своем подсознании.

Шаг в темноту

За горизонты бытия

Путь во тьму,

Где плещет вечный океан

Я умру

Для мира времени уйду

В пустоту.

Шаг в темноту

И закрывается одна

Дверь, но ту

Что предназначена лишь мне

Я найду

Открою и переступлю

За черту

На счастье или на свою беду*.

* — Павел Пламенев «Шаг в темноту»

«Похоже, эта дверь как раз для меня закрывается, — продолжил я размышлять. — Откроется ли другая?»

И словно отвечая на мой вопрос, открылась дверь в мою собственную комнату, после чего внутрь прошмыгнула Пелагея.

— Не помешала, господин? — тихо спросила она, с тревогой посмотрев на меня.

— Заходи, — махнул я рукой. — Собралась?

— Не до конца, господин, — прошептала девушка. — Ваша матушка просила, чтобы я вас уговорила остаться. И я сама бы не хотела, чтобы вы ссорились из-за меня со своими родителями. Нет никого ближе родных. Только они — поддержка и опора в этом мире.

— Рад, что в твоей семье так, — улыбнулся я. — И спасибо за честность.

Та лишь робко улыбнулась в ответ.

— Так вы останетесь?

— А стоит ли?

— Барыня пообещала, что меня больше никто не тронет в этом доме.

— Отец мне обещал то же самое, — глухо заметил я. — И в итоге — как мне теперь верить его слову?

На это Пелагея не нашлась, что сказать. И она просто подсела рядом, да положила ободряюще руку мне на колено. Весьма смело с ее стороны, учитывая нашу разницу в статусе, о которой девушка не забывала ни на миг. Я оценил и благодарно посмотрел на нее.

— Прошу, постарайтесь хотя бы.

— Только если отец признает свою ошибку, я готов подумать над этим. Если мама просила тебя меня уговорить, то передай ей мои слова.

Пелагея молча кивнула. А затем порывисто обняла меня, прошептала на ухо «спасибо» и ушла. К ужину я решил не выходить. Так и завалился спать голодным.

Утро встретило меня бурчащим животом и желанием отлить. В углу комнаты стоял привезенный мной унитаз. Жалко, пока не работающий. Пришлось все делать по старинке. Выходить из комнаты не было особого желания из-за понимания, что снова увижу отца. Но это — малодушие, которое я безжалостно задавил. И чтобы взбодриться, пошел на свою обычную тренировку. Пелагея была даже рада, что я вышел, и ей необходимо было выполнить свои привычные обязанности — полить мне воду на спину, да потом придержать ноги во время пресса. Затем и в комнату мою побежала убираться, стараясь не выдавать своих чувств. Словно и не было ничего.

Под конец тренировки, когда я заканчивал упражнение на брусьях, на задний двор вышел отец. Лицо у него было помятое, видно выпил вчера перед сном изрядно. Дойдя до бани, возле которой стояла бочка с водой, он наскоро умылся и даже не поленился засунуть в бочку голову, чтобы прийти в себя. После чего, отфыркиваясь словно кот, двинулся ко мне.

Он остановился в метре от меня, молча наблюдая, как я отжимаюсь на брусьях. Постоял в молчании, после чего все же выдавил из себя:

— Признаю, был неправ. Ради справедливости, чтобы не думал, будто я чудовище какое — если бы она начала вырываться, я не стал бы применять силу.

Я молча кивнул, принимая его слова и такие неуклюжие извинения. Не дождавшись от меня поддержания разговора, отец развернулся и ушел. И завтрак проходил впервые в полном молчании. Лишь молитву прочитали, да потом кроме стука ложек ничего и не слышно было.

Разорвала эту гнетущую тишину мама:

— Роман, какие у тебя планы? Ты… не передумал? — с запинкой задала она самый важный вопрос.

Я покосился на отца. Скольких трудов ему стоило даже такое вот признание своей неправоты? И это в нынешнем-то обществе, где глава семьи — всегда прав?

— Пока — да, — решил я дать ему второй шанс.

Как бы ни противен был мне его поступок, но стоит не забывать, что он — дитя текущей эпохи. В его глазах, да и не только в его, если честно признаться, ничего предосудительного он не сделал. А уйти я смогу в любой момент. К тому же за ночь и после тренировки эмоции угасли. Того накала уже не было ни у меня, ни у родителей. Лишь младшие дети смотрели на нас, не понимая, что именно произошло между нами. Но чуйка у них была хорошая, а потому сегодня даже не пытались играться за столом или как-то иначе привлекать внимание, чтобы не попасть под горячую руку.

— Кстати, — посмотрел я на отца, — Георгий Викторович говорит, что готов отгрузить кирпич в любой момент и ждет лишь оплаты, да указания — куда ему доставлять материал.

Папа вздохнул тяжко, да скривился от головной боли. Все-таки пил он вчера после нашей ссоры. Сильно пил.

— Потом ему сам напишу, — проворчал он, закрывая вопрос.

Что делать после завтрака, я не знал. Слуги готовили дом к празднику — Пелагея, например, продолжила пересаживать цветы в горшки, да расставляла их по дому. Люда пошла учить с мамой новый романс, чтобы продемонстрировать его исполнение завтра при гостях. Корней занимался площадкой под мои тренировки. Ему еще полосу препятствий построить нужно было. Евдокия намывала дом, протирая во всех углах пыль. Отец ушел в кабинет и там заперся. Уж не знаю, чем он решил заняться. В итоге не у дел оказался лишь я, да близнецы. Но те носились по дому, играя в салочки. Чем мне-то заняться?

— Иван, Игорь, — наблюдая за пацанами, мне все же пришла одна идея в голову. — А не хотите научиться одной интересной вещи?

Братья тут же бросили свое занятие и подошли ко мне. Еще бы! Не часто я их балую своим вниманием. Точнее — вообще впервые за все время своего приезда в поместье.

— Идите за мной, — двинулся я в свою комнату.

Те с любопытством пошли следом, пока не задавая вопросов. А хотел я показать им, как делаются цветы из бумаги — оригами. Все-таки на праздник Петра и Павла принято украшать дом цветами. Вон, Пелагея не просто так этим занимается. Так почему бы и мальчишкам не внести свой посильный вклад? Уверен, они и сами будут не против, да и похвастаться завтра перед Уваровыми своими поделками захотят. А уж как родители будут рады и горды — и словами не передать. Для меня же сейчас это был просто способ отвлечься, да заняться хоть чем-то.

Как и думал, складывание цветов из бумаги мальцам понравилось. А потом они еще и раскрашивать их стали. Из оригами я кроме тюльпанов умел складывать еще кораблики, коробочку и лягушку. Ну и самолетики. Кстати, вот их-то и решил сделать, когда братья закончат с раскрашиванием цветов. Запускать самолетики — такая забава им точно придется по вкусу!

В возне с братьями я сам не заметил, как мое настроение из тоскливого и хмурого вернулось к прежнему — оптимистично-веселому. Еще бы это было не так! Эти два «моторчика» одинаковых с лица так смешно корчили рожицы друг другу, когда заляпали краской лица, что удержаться от улыбки просто невозможно. В итоге все чистые тетради у меня извели, но радости было — полные штаны. Их смех на весь дом звучал. Даже мама заглядывала посмотреть, чем мы занимаемся. Но близнецы быстро ее выпроводили, попросив не портить сюрприз. Зато потом с гордостью преподнесли ей два букета бумажных раскрашенных во все цвета тюльпанов!

— Какая красота! — неподдельно восхитилась она, посмотрев на меня новым взглядом. Словно я сделал что-то, чего она от меня не ожидала.

— Мам, а у тебя тетради еще есть? А то мы у Романа все использовали, а он нам еще фигурки обещал из бумаги показать! — с горящими глазами спросил Иван.

Да, я их за время обучения складывания оригами успел научиться различать. У Ивана была небольшая родинка возле уха, а у Игоря ее не было. Вот и все отличие. Может, есть и еще, но я пока не нашел.

— Пойду, спрошу у вашего отца, — встала из кресла в зале мама.

Спустя пять минут близнецы сосредоточенно внимали моим словам, словно я им откровение какое рассказывал. Чтобы вскоре убежать на улицу, проверяя — у кого самолетик дальше улетит.

— Я рада, что ты нашел с ними общий язык, — с улыбкой сказала мама, когда я с облегчением уселся на диван в зале. — Боялась, что вы из-за разницы в возрасте и вовсе потеряете братскую связь. Не спрашиваю, откуда ты узнал о таких поделках. Но идея — замечательная.

— Из бумаги много чего можно сделать, — махнул я рукой. — Было бы желание, да фантазия.

— И ты этим не обделен, — польстила она мне. — Знаешь, я, пожалуй, благодарна богу, что он лишил тебя памяти. С тех пор ты сильно изменился. Я уж боялась, что к худу это все. Что проклятие на тебе какое. А оказалось — наоборот, благословение. Раньше ты с братьями не знал чем заняться. Сторонился их. И никогда бы не подпустил к себе после большой обиды. И придумки все эти… воспоминания о твоей жизни в столице или божья милость — мне все равно.

Я был удивлен откровениям мамы. И ведь действительно — далеко не факт, что некоторые вещи мне удастся списать на вернувшиеся воспоминания. Вот то же оригами — известно ли оно сейчас в Петербурге? А если известно, то почему Роман об этом раньше не писал? Даже если в последний год учебы о таком искусстве узнал, мог бы и черкнуть пару строк. В общем, надо бы быть осторожнее в своих порывах. Но контролировать каждый свой шаг — настоящая мука. Так и свихнуться недолго. Вот и проскальзывает у меня всякое, что для нынешних времен не характерно. Мои родные уже в чем-то привыкли и принимают как должное. Да и «объяснение» у них есть. А вот как посторонние отнесутся — непонятно. Вон, Повелецкая при виде картины с оптической иллюзией вообще посчитала, будто я душу дьяволу мог продать.

— Может, еще что придумать или вспомнить? — шутливо ответил я, стремясь сменить тему. Да и неловко мне стало от ее слов.

— И что же? — весело хмыкнула мама.

— Ну… — протянул я. — Например, торт.

— Ты же уже вспомнил его? — рассмеялась она.

— А сейчас — придумаю! И это будет необычный торт! — поднял я важно палец вверх.

— Ну давай, удиви меня, — приняла она мой шутливый тон и настроение.

— Желаете сами посмотреть и поучаствовать, или же будете ждать готового результата?

— А знаешь… — задумалась мама. — Желаю поучаствовать! Идем, потесним Марфу на кухне.

— Ох, жизнь наша тяжкая, — проворчал Сергей Александрович, борясь с головной болью.

Перебрал он вчера с хмельным, вот и мается. А как не перебрать-то? Ольга ему весь вечер на уши приседала, когда сын к ужину не явился. Да он потом и баню пропустил, чего отродясь не бывало! Так супруга еще и ультиматум поставила — или он извиняется перед Романом, или лишится не только сына, но и жены. Вот это чуть не добило мужчину. Променять собственного мужа на отпрыска? Да где это видано? Всегда жена за мужем шла, что бы он ни творил. И даже если с детьми ссора какая была — жена должна на стороне мужа быть. Так богом завещано им. О том и в церкви всегда говорится. А тут…

Вот и пил вчера Сергей Александрович, да думал, как быть. И все же решил переступить через свою гордость. Поднялся утром и к Роману пошел. Тот хоть и встретил прохладно, но все же извинения принял. Однако смотреть на него помещик не хотел. А то еще сорвется, глядя на сына и его невозмутимое, полное высокомерного признания собственной правоты, лицо. Вот и заперся он у себя в кабинете.

Так он и сидел сычом, пока не услышал детских смех своих младшеньких. Вот они — его отрада. И не перечат, и голос не поднимают. Хотя… ведь Рома таким же был, пока память не потерял. Ох и за что ему бог такое испытание послал?

В какой-то момент рассол, который ему принесла Евдокия, закончился, а боль хоть и отступила, но не до конца. Нужно было продолжить «лечение». Вот только кричать и звать служанку не хотелось — в голове все еще звенело от любого громкого звука. Пришлось подниматься и выходить наружу. В зале никого не оказалось. Тяжко вздохнув, Сергей Александрович побрел на кухню, где застал удивительную картину — Роман с Ольгой что-то готовили, оттеснив в сторону Марфу!