Святыня

Глава 15

— Боже милостивый, вы нездоровы, Эндрю?

Епископ Кейнс смотрел на священника, потрясенный переменой в нем Хэган выглядел больным, еще когда епископ разговаривал с ним несколько недель назад, но теперь его вид ухудшился самым тревожным образом. Епископ Кейнс поспешил вперед и, взяв священника за руку, указал ему на кресло у стола, потом вопросительно посмотрел на монсеньера Делгарда, но лицо того ничего не выражало.

— Думаю, немного бренди вам не повредит.

— Нет-нет, я здоров, — запротестовал отец Хэган.

— Чепуха! Только чтобы улучшить цвет лица Питер, и вам тоже?

Делгард покачал головой.

— Может быть, чаю? — сказал он, глядя на секретаршу епископа, которая провела их в кабинет.

— Да, конечно, — проговорил епископ Кейнс, возвращаясь к своему креслу за столом. — Мне, пожалуйста, и то и другое, Джудит. На всякий случай.

Он улыбнулся секретарше, и она вышла, но как только за ней закрылась дверь, улыбка епископа погасла.

— Я крайне встревожен, джентльмены. Я бы предпочел, чтобы вы пришли ко мне вчера.

Монсеньер Делгард прошел к освинцованному окну кабинета, выходящему на уединенный садик. Тусклое позднефевральское солнце светило на дальнюю часть опрятной, частично затененной лужайки, не в состоянии высушить сверкающую росу. Всю ночь и предыдущие полдня шел сильный дождь, и выглянувшее солнце словно еще не оправилось от сырости. Делгард повернулся к тучному епископу.

— Боюсь, это было невозможно. — Он говорил негромко, но слова наполнили обшитый темным деревом кабинет. — Мы не могли покинуть церковь, епископ, после того, что случилось. Слишком велика была истерия.

Епископ Кейнс ничего не ответил. Он поручил монсеньеру Делгарду присмотреть за младшим по рангу священником и его церковью, чтобы в случае чего взять ситуацию под контроль, если возникнет что-либо в связи с девочкой и ее видениями. Ему поручалось наблюдать, влиять и докладывать. Питер Делгард не раз сталкивался с якобы аномальными или сверхъестественными явлениями и имел репутацию человека, не теряющего способности здраво мыслить в самых экстраординарных ситуациях. Этого спокойного человека с холодной головой, иногда пугающего своей неколебимостью, знали, впрочем, и как человека сердобольного, способного переживать муки других словно свои собственные. Его властное спокойствие не помогало в полной мере постичь эту сторону его натуры, но сострадание присутствовало в его ауре так же явственно, как, должно быть, оно присутствовало в ауре самого Христа. Епископ доверял монсеньеру Делгарду, ценил его суждения, уважал его мудрость в вопросах, зачастую слишком необычных для восприятия его собственным рассудком И побаивался этого высокого человека.

Делгард опять посмотрел в окно.

— Я также подумал, что отцу Хэгану надо немного отдохнуть, — сказал он.

Епископ Кейнс рассматривал сидящего в кресле священника. Да, это видно: отец Хэган выглядел так, словно потрясение было для него слишком сильным Его кожа стала еще более серой, чем в прошлый раз, а глаза потускнели, и в них виделась подавленность.

— Вы выглядите опустошенным, святой отец. Это из-за того, что произошло вчера? — спросил епископ.

— Не знаю, епископ, — почти что шепотом ответил Хэган. — Я не слишком хорошо спал последние недели. А прошлой ночью вообще не сомкнул глаз.

— Не удивительно. Но нет нужды так волноваться. На самом деле это может оказаться торжеством.

Епископ понял, что Делгард смотрит на него.

— Вы не согласны, Питер?

Возникла пауза.

— Пока что слишком рано решать. — Сутулость монсеньера словно усилилась, когда он медленно отошел от окна и сел в свободное кресло. Делгард смотрел на епископа Кейнса глазами, видящими слишком многое. — То, что произошло, совершенно необъяснимо, это затмевает все виденное мною раньше. Пять человек исцелились, епископ, четверо из них дети. Пока что рановато говорить, насколько необратимо их исцеление, но через два часа, когда я осмотрел их всех, следов болезни не обнаружилось.

— Конечно, мы не можем признать эти исцеления чудом, пока медицинские авторитеты не проведут тщательное обследование всех людей, — сказал епископ Кейнс, и в его тоне слышалось старательно подавляемое нетерпение.

— Пройдет немало времени, прежде чем церковь признает это хотя бы исцелением, не говоря уж о «чудесным», — ответил Делгард. — Процедура будет весьма длительной, если не сказать большего.

— Совершенно верно, — согласился епископ. — Так и должно быть. — Взгляд Делгарда смутил его. — Вчера вечером, после вашего звонка мне удалось связаться с кардиналом-архиепископом. Он разделяет мое убеждение, что нужно соблюдать осторожность — ему не хочется, чтобы Римско-католическая церковь в Англии выставила себя в глупом виде. Ему нужен полный доклад о произошедшем, прежде чем что-либо появится в прессе, и все заявления должны исходить непосредственно от его имени.

Хэган покачал головой.

— Боюсь, это уже вышло из-под нашего контроля, епископ. Этот репортер, Джерри Фенн, вчера снова был там. Мы еще не видели утренний выпуск «Курьера», но, будьте уверены, событие получило там полное освещение.

— Он был в церкви? Боже милостивый, у него невероятная интуиция!

— Думаю, дело не в этом, — вставил Делгард. — Очевидно, слухи о том, что Алиса готовится к новому «посещению», распространились по Бенфилду задолго до воскресенья.

— Я запретил ее матери приводить девочку, — сказал Хэган.

В это время дверь отворилась и вошла Джудит с подносом.

— Думаю, это было неразумно. — Епископ Кейнс кивнул секретарше, чтобы она оставила поднос на столике у стены, затем подождал, пока она выйдет, и продолжил; — Очень неразумно. Нельзя запрещать людям ходить в церковь, святой отец.

— Мне подумалось, что Алисе лучше всего было бы на время воздержаться от посещений.

— Лучше всего для кого?

— Для Алисы, конечно же.

Делгард прокашлялся.

— Думаю, отца Хэгана беспокоило, что девочку могут травмировать ее навязчивые видения.

— Да, это одна из причин. А другая состоит в том, что я не хотел, чтобы церковь Святого Иосифа превратилась в ярмарочный балаган! — Его голос возвысился чуть ли не до визга, и двое коллег посмотрели на священника с удивлением, а Делгард и с беспокойством.

Епископ Кейнс с громким вздохом встал, подошел к подносу и протянул бренди бледному священнику.

— Знаю, рановато для напитков такого рода, но это пойдет вам на пользу, Эндрю. — Заметив дрожь в руках Хэгана, когда тот брал стакан, он бросил быстрый взгляд на Делгарда. Лицо монсеньера ничего не выражало, хотя он тоже наблюдал за отцом Хэганом.

Епископ снова повернулся к столику у стены.

— Вам без сахара, Питер? Да, я помню. — Он протянул чашку Делгарду, а свой чай и бренди поставил на письменный стол — Расскажите мне еще про этого репортера, — сказал епископ, снова садясь на свое место. — Как много он видел?

Хэган пригубил бренди; вкус показался ему отвратительным.

— Он видел все. Он был там с самого начала.

— Что ж, не важно. Слухи все равно вскоре разошлись бы. Что нам нужно обдумать — это как он будет действовать. Где эта девочка, Алиса Пэджетт?

— Я подумал, что ей с матерью лучше несколько дней побыть в монастыре в том же поселке. Там их не побеспокоит пресса.

— Мать согласилась?

— Она ревностная католичка и охотно следует нашему руководству. Но, боюсь, ее муж не таков. Сомневаюсь, что он позволит нам долго держать там Алису.

— Он не католик?

Отец Хэган сумел улыбнуться:

— Определенно нет. Он атеист.

— Хм-м-м, жаль.

Делгард не понял, что скрывалось за последним замечанием епископа: жаль, что тот человек не верит в Бога, или что он не католик, и церкви будет не так легко им манипулировать? Делгард сам был не рад тому, что в его душе зародились подобные подозрения насчет мотивов епископа Кейнса, он знал амбиции этого человека. Что ж, даже священнослужители не лишены подобного недостатка.

— Мне, возможно, придется повидать девочку и ее мать, — сказал епископ, задумчиво потягивая бренди. — Если Алиса в самом деле получила благословение, то это может повлечь определенные последствия для Католической церкви в Англии.

— Прилив религиозного рвения? — напрямик спросил Делгард.

— Возвращение тысяч к истинной вере, — ответил епископ.

Отец Хэган быстро перевел взгляд с одною на другого.

— Вы хотите сказать, что церковь Святого Иосифа может превратиться в святилище?

— Вы, конечно, и сами понимаете? — проговорил епископ. — Если девочке действительно явилась Пресвятая Дева, то на место пришествия со всего мира потянутся паломники. Это будет чудесно.

— Да, чудесно, — согласился Делгард. — Но, как я уже говорил, существует длительная и крайне дотошная процедура, которую нужно пройти, прежде чем делать какие-либо заявления.

— Мне это прекрасно известно, Питер. Первое, что я должен сделать, — созвать Конференцию епископов и изложить им всю имеющуюся у нас информацию. Я попрошу о присутствии апостольских делегатов[21], чтобы дело незамедлительно дошло до внимания Папы и, возможно, было обсуждено на следующем заседании Синода в Риме.

— При всем уважении, епископ, я чувствую, что мы, слишком торопимся, — проговорил Хэган, крепко сжав в руке стакан. — У нас нет доказательств, что Алиса действительно видела Богоматерь или что исцеления были чудесными.

— Вот в этом и нужно убедиться, — быстро ответил епископ. — Нравится нам это или нет, слухи быстро распространятся. Страшно подумать, какую сенсацию раздует этот репортер, Фенн. Пять исцелений, Эндрю, пять. Даже шесть, если считать саму Алису Пэджетт. Разве вы не понимаете, какое волнение это вызовет не только среди католиков, но и в сердцах всех, кто верит в Божественную Силу? Будет или нет церковь Святого Иосифа объявлена святыней, совершенно не важно — люди все равно тысячами начнут стекаться — из простого любопытства Вот почему Католическая церковь должна с самого начала взять ситуацию под контроль.

Отец Хэган словно сжался, но епископ был неумолим.

— Существует множество прецедентов, — продолжал он, — самый знаменитый из которых — Лурд Церковные власти никак не желали признать, что Бернадетта Субиру действительно видела Пресвятую Деву, и на окончательное суждение повлияло не только ошеломительное свидетельство чудесных исцелений и очевидное излечение Бернадетты: повлияло само общественное мнение. Церковь не могла не обращать внимания на ситуацию, так как люди — и не только местные жители — не позволили бы. Вы понимаете, сколько народу стекается каждый год в Эйлсфорд? А ведь нет никакого свидетельства, что Дева Мария в самом деле являлась туда. В действительности церковные власти и не предполагают ничего подобного. Но ежегодно туда со всего мира стекаются паломники. То же самое можно сказать про святилище в Уолсингеме. Если людям хочется верить во что-то, никакой эдикт церкви не убедит их в обратном.

— Вы хотите сказать, что мы должны признать Алисину историю? — спросил Хэган.

— Вовсе нет. Все дело тщательно рассмотрят, прежде чем будет вынесено какое-то официальное суждение. Я хочу лишь сказать, что мы должны действовать быстро, чтобы справиться со всем, что еще случится в церкви Святого Иосифа. Вы не согласны, Питер? — Епископ посмотрел на высокого священника, который потупил взор.

Медленно, взвешивая слова, Делгард проговорил:

— Я согласен, что ситуация будет развиваться сама собой. Мы уже испытали это, когда вчера в церкви собралась огромная толпа Даже сегодня утром, в рабочий день, когда новость еще не попала в прессу, собралось много народу. В известном смысле даже лучше, что мы сейчас на некотором расстоянии от этих людей. И тем не менее я чувствую, что пока мы не должны их воодушевлять.

— Нет-нет, конечно не должны.

— Прежде всего мы должны поговорить с каждым, кто вчера очевидно исцелился. Нужно также обратиться к их личным врачам, чтобы получить разрешение ознакомиться с их историей болезни. Думаю, от самих пациентов мы легко получим разрешение, так что врачи не должны возражать. Я предлагаю немедленно создать медицинскую комиссию, независимую от Католической церкви, чтобы эта комиссия полностью исследовала истории болезни шестерых счастливчиков — конечно, включая Алису. При огромном интересе, вызванном вчерашним зрелищем… — Он смущенно улыбнулся — Я не вижу с этим никаких трудностей. Действительно, я уверен, что специалисты не откажутся провести это исследование.

Епископ Кейнс кивнул, избегая смотреть прямо в пронзительные глаза монсеньера.

— К тому же, — продолжал Делгард, — если нам суждено повторить пример Лурда, я чувствую, мы должны обдумать организацию собственного медицинского комитета на святом месте.

Епископ Кейнс больше не смог сдерживать нетерпение.

— Да, это будет разумно. Столько чудес было впоследствии разоблачено, а все из-за того, что в нужное время не провели тщательных исследований.

— Мы должны четко понимать, епископ, что здесь кроется опасность для самой церкви. Все это может поставить нас в смешное положение, если происшедшему найдутся логичные и здравые причины. В настоящую минуту одно из величайших таинств Католической церкви вполне может быть объяснено наукой, и от этого может поколебаться вера миллионов.

— Вы имеете в виду плащаницу?

— Да, Туринскую плащаницу. Термографическое исследование, инфракрасная спектроскопия, радиография, исследование под электронным микроскопом, химический анализ — все эти средства применялись, чтобы доказать или опровергнуть, что образ на холстине, найденной в тысяча триста пятьдесят шестом году, принадлежит Иисусу Христу. Но пока эти исследования ни к чему не привели. Излишне говорить, что церковь вызывает подозрения, препятствуя дальнейшим крайне необходимым, по мнению ученых, исследованиям Я имею в виду датировку по радиоуглероду.

— Но для этого потребовалось бы уничтожить значительную часть холстины, — возразил епископ Кейнс. — Мы никогда этого не допустим.

— С тех пор как последний раз просили разрешения, методы тестирования значительно усовершенствовались. Понадобилось бы не более двадцати пяти миллиграммов материи. И все же мы говорим «нет», и люди задумываются, чего же мы боимся.

— Тем более мы не должны отказываться от исследований по данному вопросу. Думаю, нам нечего бояться, хотя я совершенно согласен: нужно соблюдать крайнюю осторожность.

— Я… я думаю, мы совершаем трагическую ошибку.

Два священнослужителя обернулись к отцу Хэгану. Он подался вперед в своем кресле и крепко сцепил руки.

Епископа Кейнса обеспокоило и смутило выражение его лица.

— Почему вы так говорите, Эндрю? Что вас так встревожило?

Священник потер рукой висок.

— Просто ощущение, епископ. Не знаю, почему оно возникло, но я чувствую, все это неправедно. Вокруг церкви какая-то атмосфера…

— А вы ее чувствуете… эту атмосферу, Питер? — спросил епископ.

Делгард ответил не сразу.

— Нет, кажется, нет. По крайней мере, не так, как говорит отец Хэган. Вчера в воздухе было напряжение, почти осязаемое, но его создавала сама толпа. Я и раньше бывал свидетелем массовой истерии, но не могу с уверенностью сказать, что здесь было то же самое. Несомненно, ученые будут строить теории о массовом гипнозе, коллективной истерии и вполне могут оказаться правы. Но я знаю, что упал на колени в благоговении пред тем, что открылось моим глазам.

— Перед девочкой?

— Перед тем, что она представляла. Или казалось, что представляет.

— Так вы ощутили ее святость?

— Не уверен. Я просто не могу вспомнить свои ощущения, помню лишь непонятную слабость. И кажется, она охватила не только меня, но и всю толпу. Возможно, это явление мог бы объяснить психолог. Или парапсихолог.

— Я имел в виду атмосферу в церкви, — тихо проговорил отец Хэган. — Стало так холодно!

Епископ слегка усмехнулся.

— Зима, сами понимаете. В церкви и должно быть холодно.

— Нет, это не просто физический холод. И он собрался не только в самой церкви — он в прилегающих землях, у меня в доме.

— Когда мы виделись в последний раз, я ощутил в вас какое-то напряжение, — не без участия проговорил епископ Кейнс. — Это одна из причин, почему я попросил монсеньера Делгарда помочь вам — а также из-за его опыта в таких необычных делах. По правде говоря, ваше здоровье, кажется, сильно ухудшилось с нашей последней встречи. Вы уверены, что эти странные ощущения не связаны с вашим общим состоянием?

— Уверен. Признаю, в последнее время мое здоровье оставляет желать лучшего, но мне кажется, это как раз и может вызываться данными обстоятельствами.

— Не вижу, каким образом, разве что известность так повлияла на вас. В этом случае…

— Нет!

Епископ удивленно заморгал.

— Простите, епископ, — извинился священник — Я не собирался повышать голос. Пожалуйста, извините меня. Но есть кое-что еще, чего я не могу понять.

— Нам это известно, святой отец, — сказал епископ Кейнс, сдерживая раздражение.

— Я имею в виду не только Алису Пэджетт. Есть кое-что еще.

— Да-да, вы уже говорили об этом. Не могли бы вы объяснить поточнее, что имеете в виду?

Священник сгорбился в кресле и закрыл глаза.

— Хотел бы я знать, — проговорил он через минуту.

— Тогда, я думаю, лучше всего… — Кейнса перебил легкий стук; в дверь. — Да, Джудит? — сказал епископ.

Секретарша появилась в дверях.

— Звонят из Лондона, епископ. По-моему, из «Дейли мэйл». Говорят, они бы хотели услышать ваше заявление относительно вчерашних событий в церкви Святого Иосифа в Бенфилде.

— Ну, джентльмены, — проговорил епископ, — кажется, история приобрела общенациональную известность. Соедините меня, дорогая, а потом, когда я закончу, свяжитесь с его преосвященством.

Он взял трубку, и Делгард не понял, выражает его улыбка смирение или предвкушение. Когда епископ начал говорить, монсеньер заметил, что руки отца Хэгана вцепились в подлокотники. Так крепко, что под бледной кожей побелели костяшки.

Глава 16

Вторник, утро.

Саутворт улыбался, наливая себе шерри. Он наполнил стакан почти до краев, хотя нормой считал полстакана — утренняя доза, которую он позволял себе. Однако сегодня было что отпраздновать.

Чрезвычайное собрание приходского совета накануне вечером было созвано из-за «Бенфилдских чудес», удивительных исцелений, случившихся в воскресенье в церкви Святого Иосифа. И не только исцелений: многие утверждали, что видели, как Алиса Пэджетт поднималась в воздух. Саутворт, тоже присутствовавший там, не был уверен в этом, потому что ему загораживали видимость, но после захватывающих дух исцелений он был готов поверить почти во все. Левитация девочки могла и померещиться, таков был накал чувств собравшейся толпы, но исцеление конкретных людей померещиться не могло. Даже теперь, увидев это собственными глазами, Саутворт не мог до конца поверить.

К счастью, о мошенничестве речи не шло. Пятеро исцелились от действительных недугов, это подтвердили их собственные доктора и записи в медицинских картах из врачебных заведений, где эти пятеро лечились. От недугов и немощей не осталось и следа во всех случаях, кроме двух: мужчина, страдавший катарактой, так и не обрел полной ясности зрения, хотя утром сообщалось, что его зрение и дальше улучшается; а мальчик с парализованными ногами так и не мог свободно ходить без посторонней помощи, но иначе и быть не могло, ведь ножные мышцы ослабли за годы бездействия — ожидалось, что его состояние улучшится, когда мышцы окрепнут.

Попивая сухое шерри, Саутворт просматривал лежащую перед ним на столе газету. История уже получила мировую известность. Бенфилд буквально кишел журналистами. Пресса, телевидение, журналы — все хотели что-либо узнать. Поселок заполнила суета, которой раньше никто и предвидеть не мог. Местные жители были ошеломлены, но мир узнал об их существовании! И они, местные жители, откликались на внезапное внимание. Не просто откликались — они купались в нем. Конечно, попадались и такие, кому не нравилась известность, кто предпочитал уютное, затхлое уединение, но их было меньшинство. Всеобщее возбуждение в Бенфилде передалось и совету, на заседании в понедельник. Никогда еще Саутворт не видел своих товарищей такими деятельными! И с какой готовностью они выслушивали планы по расширению дел!

После вечерних радиопередач и утренних заголовков не оставалось сомнений, что церковь Святого Иосифа станет святыней, даже если католическая власть откажется провозгласить ее таковой. Одна только известность несомненно привлечет тысячи паломников, туристов и любителей острых ощущений (одного из членов совета, управляющего одного из двух Бенфилдских банков, так увлекла эта идея, что он уже считал миллионы, чем вызвал хохот у коллег по совету, хотя втайне они тоже не отвергали такого варианта). Саутворт предположил, что церковь будет вынуждена брать плату за посещение, и это могло бы даже придать пикантность ситуации. Чего еще может желать любая религия для увековечения веры, кроме современного чуда? Саутворт лично знал главу епархии, епископа Кейнса, и предложил устроить встречу с ним, чтобы обсудить недавние события. Он смог бы также затронуть вопрос, как им объединить силы, чтобы встретить наплыв людей, который, несомненно, должен случиться в данном районе.

Поговорив с епископом в то утро, Саутворт удивился его благожелательному согласию с предложениями приходского совета. Да, он вполне понимает, как необходимо сотрудничество совета с церковью в грядущие месяцы, и он попытается всемерно содействовать планам совета при условии, что они не повлекут за собой профанации и не будут иметь отношения к какой-либо деятельности, нарушающей достоинство собственно Католической церкви. Такое заявление, хотя и несколько напыщенное, более чем удовлетворило Саутворта, и он заверил епископа Кейнса, что совет не имеет ни малейших намерений наживаться на святом чуде. Епископ решительно предупредил его, что пока что о чуде говорить рано, и, возможно, церковь никогда не признает таковым случившееся. В самом деле, происшедшее требует длительного исследования, чтобы все могли убедиться в истинности видений Алисы Пэджетт и последовавших исцелений с точки зрения религии. Его преосвященство кардинал-архиепископ выразил свою озабоченность и призывал к осторожности.

Епископ Кейнс по-прежнему был уверен, что встреча между членами совета, монсеньером Делгардом, которому епископ поручил надзирать за церковью Святого Иосифа, и отцом Хэганом может на этой ранней стадии принести плоды. Ему будут докладывать обо всем, а он, в свою очередь, доложит Конференции епископов.

Саутворту это показалось превосходной идеей. Фактически он организует два собрания: одно неформальное, только с двумя священнослужителями, где воздаст должное их позиции (и, возможно, пригласит туда этого репортера, Фенна), а второе большое, с привлечением остальных членов совета. Таким образом он сможет несколько сгладить впечатление, ибо некоторые коллеги в местном совете чересчур открыто излагают свои замыслы. Как; и Родни Таккер, не являясь католиками, они склонны забыть, насколько впечатлительны люди религиозные. Большинство членов совета принадлежали семьям с древней историей, как и он сам, их корни восходили к основанию самого поселка где-то в четырнадцатом веке. Поселок тогда назывался Бейнфелд, и общину образовали беженцы, спасавшиеся от ужасов чумы — бича густонаселенных городов. Те первые поселенцы процветали на богатых сельскохозяйственных землях этого района и остались здесь, довольные, что можно не обращать внимания на изменяющееся лицо Англии. Ничего потрясающего мир в Бенфилде никогда не случалось — может быть, лишь несколько незначительных преступлений, не повлекших за собой серьезных последствий. Но теперь появилась возможность выйти из мрака, возник шанс спастись от забвения, в которое поселок медленно, но верно погружался. И члены совета понимали это — понимали даже старые твердолобые консерваторы, боящиеся выглянуть за порог своего дома Эти древние фамилии в сочетании с бенфилдским бесславным, бедным на события прошлым увидели шанс не просто оживить разлагающийся труп, но влить в него жизнь куда более блестящую, чем он когда-либо знал, и таким образом стать творцами своей новой истории.

И всех манило процветание, которое мог принести этот драматический и потрясающий случай.

Саутворт снова улыбнулся. Было трудно не улыбнуться.

Среда, ранний вечер.

Натянув одеяло до подбородка, она глядела в потолок, дожидаясь, когда Родни вернется из ванной. Чистоплотность была одним из его достоинств. Он всегда мылся до и после. Его душа не отличалась чистотой, но это не слишком беспокоило Полу: ее собственные мысли были столь же похотливы.

Она провела руками по животу с чувственным ощущением, словно ее плоти касался чужой палец. Пола, по-прежнему незамужняя, прекрасно знала прелести собственного тела. Она посмотрела на соски, проверяя, выпрямились ли они, желая предстать пред своим нанимателем в наиболее соблазнительном виде, и для верности пощипала их. В туалете зашумело, и Пола ощутила раздражение затянувшимся ритуалом «Успокойся, — сказала она себе, — сегодня не стоит его сердить. Сегодня ночь развития отношений». Она и так доставила ему немало неприятностей в прошлые недели, а теперь нужно немного милости, немного нежности, немного уступчивости. Это хороший баланс — держать его в беспокойстве и заинтересованности.

Родни был в приподнятом настроении, дела шли хорошо. Поселок зашевелился, наконец-то за своими патриархальными ставнями проснулся для большого мира Все пришло в движение, и Таккер тоже.

Пальцы Полы опустились ниже, скользнув по жестким черным волосам, как змеи по траве; средний палец нашел углубление. Она раздвинула ноги, зная, что Родни любит, когда она ожидает его увлажненной, и задержала дыхание от удовольствия. Было что-то низкое и в то же время привлекательное в занятиях любовью в этом мотеле, что-то от самоунижения, приходившею с самомучением, и Пола пристрастилась к тому и другому. Она бы предпочла ужин вдвоем при свечах, а потом ночь любви в плюшевых апартаментах, чтобы энергия и фантазия поддерживались ледяным ведерком с «Дон Периньон» (она умела делать некоторые вещи с завернутым в льняное полотенце льдом). Но это не получилось, получился мотель и джин с тоником — хотя бы так.

Она услышала плеск воды в раковине и более усердно взялась за себя, слишком хорошо зная, что ее наниматель не самый выносливый из любовников. Не раз она пропускала его оргазм и теперь всегда начинала раньше. Еле слышно застонав, Пола закрыла глаза.

Таккер подглядывал за ней из-за приоткрытой двери, наслаждаясь зрелищем. Он любил, когда она делала это сама, оставляя ему самый лакомый кусочек. Это избавляло его от изрядной части предварительной работы.

Пола вызывала в нем замешательство, ее настроение словно изменялось день ото дня. И это тревожило: в самые плохие дни в ее действиях проглядывалась явная истерия. Крича на него, Пола словно не заботилась о том, что кто-то может услышать, и дважды намекнула, что в конечном итоге было бы лучше, если бы Марция узнала об их отношениях. Ей обрыдло обращение с ней как со шлюхой. А Таккер не понимал, как же еще, черт возьми, обращаться со шлюхой.

Но сегодня и вчера она была сама сладость и свет и искренне восторгалась его личной удачей (или предстоящей удачей). Может быть, она просто уловила царящую в поселке праздничную атмосферу. А может быть, хотела участвовать в его новых планах.

Только что вымытый член Таккера проявлял свое нетерпение, не умещаясь в трусах. Будучи не из тех, кто заставляет близкую подружку ждать, Таккер бросился к постели, где движения Полы становились все безумнее. Она открыла глаза и похотливо улыбнулась ему, не замедлив движения руки.

— Наслаждаешься сама по себе? — сказал. Таккер, расстегнув рубашку и аккуратно складывая ее поверх висевших на спинке стула брюк. Жесткие волосы на его обвисшей груди торчали сквозь майку, как пружины из старого дивана.

— Просто жду тебя, дорогой, — ответила она и медленно стянула с себя одеяло.

Она позволила ему пощекотать свое голое тело взглядом, потом сбросила одеяло на пол.

— Сними майку, милый, — проговорила Пола, пока Таккер пристраивался к ней. Ей не нравилось, когда на груди и животе оставался отпечаток ткани.

Таккер сел в постели и попытался стянуть майку, шаря по вздувшемуся пузу в поисках ее края. «Боже, — подумала Пола, — ну и кит!»

Выключив бра со своей стороны кровати, но оставив гореть со стороны Полы, он залез под одеяло. Без всякого вступления холодная рука обхватила ее правую грудь, как металлическую клешню игрового автомата.

— Погоди, Род, — умоляюще прошептала Пола, — спешить некуда — Она извивалась под ним, чтобы он понял, что в ее словах нет упрека или отказа. — И потом… — Она хихикнула. — У меня есть для тебя одна штучка.

Таккер насторожился. Штучки Полы обычно стоили того, чтобы помедлить.

Ее рука шарила по его груди, по животу, потом прошла по жирной спине. Нежные пальцы погладили наросшее сало и нырнули под резинку трусов, лаская ягодицы. Он благодарно погладил ее по шее.

Пола что-то прошептала, и он переспросил:

— Что?

— Я говорю: ты сегодня утром виделся с Саутвортом?

Ее зубы сжали его сосок.

Таккер что-то буркнул, и она приняла это за утвердительный ответ. Но, не услышав ничего больше, отпрянула и посмотрела ему в лицо.

— Ну и? — сказала она.

— Что «ну и»?

— Что случилось на сегодняшнем собрании? Что решили?

— К черту! Я не хочу говорить об этом сейчас. — Он вскрикнул, когда она пустила в ход свои длинные ногти.

— Ты знаешь, я интересуюсь твоими делами, Родни.

— Мои дела — это ты, дорогая.

Он снова вскрикнул.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сварливо проговорила она — У тебя есть идеи, Род. Ты мог бы ворочать делами в этом городишке.

— Да, это так. Во всяком случае, я думаю, все устроилось. — Он перевернулся на спину, на время забыв о похоти, амбициозные планы отодвинули физическую потребность.

— Они открыли путь еще для одного магазина?

— Нет-нет, не все так скоро. Но теперь они слушают Саутворта, он заставил их оторвать задницу от стула И все идет так, дорогая, что может привести не просто еще к одному магазину. Это может привести к настоящему большому супермаркету, больше того, что у меня уже есть. — Он хихикнул, и она присоединилась.

— Так что я, вероятно, понадоблюсь тебе, чтобы управлять им, а ты будешь все организовывать, — проговорила она лукаво.

— Хм. Ну да… Думаю, что так. Впрочем, еще рано об этом говорить, куколка Знаешь, все может случиться.

Ей не были видны его нахмуренные брови.

«Еще как может», — подумала Пола. Если с этим святилищем дело выгорит, городишко захлестнут туристы и можно будет делать большие деньги. Она достаточно хорошо знала Таккера и понимала, что он окажется среди первых в очереди к получению прибылей. И она собиралась оказаться рядом, с Марцией Таккер или без Марции Таккер.

При воспоминании о встрече с Саутвортом он не смог сдержать улыбку. Владелец гостиницы был не из тех, кто чересчур выказывает эмоции, но даже он не смог скрыть свой восторг. Планы развития будут предложены совету Хорсгэмского округа в ближайшие месяцы, с неосмотрительной быстротой, чего раньше никогда не позволялось. Расширение — быстрое расширение — необходимо. Поселок уже наводнили любопытствующие, и, даже если больше никакого «чуда» не произойдет, легенда уже родилась. Об этом позаботились мировые средства информации.

Он снова хихикнул Содержатель мотеля знал, что Таккеру не понадобится номер на всю ночь, и только потому приберег для него комнату. Мотель был забит, почти все номера занимали журналисты, а остальные — туристы, и ему с Полой нужно убраться до десяти, чтобы освободить помещение для съемочной группы из Голландии.

— Ты над чем смеешься? — спросила Пола, тоже хихикнув.

— Просто подумал о грядущей славе, моя прелесть. Бенфилд и не поймет, чего удостоился.

Было не холодно, но Пола поежилась, словно от ледяного прикосновения. Она отмахнулась от необычного ощущения.

— Ты будешь слишком занят, чтобы нам видеться, Род? — Ее голос снова стал вкрадчивым, и рука теребила его трусы.

— С тобой, дорогая? Ни в коем Случае. Для тебя я всегда найду время. — Он застонал, когда она сдернула с него трусы и приподняла его жирное гузно. Физическая потребность снова вернулась. — Эй, а где «одна штучка»?

Пола села, ее выпирающие груди сдвинулись от резкого движения. Когда она отвернулась от него и наклонилась к чему-то рядом с кроватью, Таккер не удержался, чтобы не ущипнуть ее за ягодицы. Она чуть взвизгнула и дернулась. Таккер поцеловал ее в ягодицы, гадая, что же она достанет.

Пола достала завернутую в бумагу бутылку, и он тут же догадался, что там. Таккер не переставал улыбаться, пока Пола разворачивала мятный ликер.

— Ты снова прошлась по складу? — спросил он беззлобно.

— Я знаю, ты не возражаешь, если я таким образом помогаю себе, Родни. Когда это к твоей же выгоде.

Она открутила крышку и сделала большой глоток ликера, прополоскала им рот и горло. Она проглотила, потом выпила еще, и ее язык загорелся, ощутив холодную, жалящую жидкость. Она поставила бутылку на полочку у кровати, ее глаза соблазнительно прикрылись, и Таккер загорелся от предвкушения.

Член, короткий, но коренастый, уже дергался, но Таккер знал, что это совсем не то подергивание, которое он ощутит, когда член обхватят ее губы.

Он снова заулыбался, когда она склонила голову к его телу. В конечном итоге это был хороший денек.

Четверг, раннее утро.

Алиса в ночной рубашке стояла у окна. Солнечные лучи слепили ей глаза, хотя несли мало тепла. Монашеская постель за спиной была измята, как будто девочка металась во сне. Пока в монастыре не слышалось никаких звуков, так как солнце еще только взошло. Но скоро монахини соберутся в помещении часовни на молитву, и мать Алисы будет среди них благодарить Бога за честь, оказанную ей и ее дочери.

Лицо Алисы ничего не выражало.

В монастыре жили всего двенадцать монахинь, это был просто большой дом, купленный десять лет назад у театрального актера, уехавшего за границу, в более солнечный климат. Стены дома были выкрашены в кремовый цвет, а двери и рамы — в белый. Уединение монахинь оберегала высокая кирпичная стена с тяжелыми черными воротами. За ней располагался просторный двор, где монахини держали свой «Моррис-110» и микроавтобус. Микроавтобус использовался по будним дням, чтобы собирать местных ребятишек, посещавших католическую школу в четырех милях от поселка, в которой монахини преподавали.

Накрепко запертые высокие ворота и окружающая монастырь стена служили надежной защитой от орд репортеров, нахлынувших на Бенфилд в последнюю неделю: они вскоре узнали, что маленькая Алиса Пэджетт содержится в монастыре ради ее же покоя.

Монастырь располагался на южной окраине поселка, рядом с крутым поворотом, где шоссе сворачивало к Брайтону и оттуда другая, меньшая, дорога шла прямо на Даунс. На повороте стоял гараж, и монахини знали, что владелец сдает его съемочным группам и фоторепортерам, чтобы те могли заглянуть за монастырскую стену. Обитательницам монастыря не оставалось ничего другого, кроме как молиться, чтобы это навязчивое внимание не повредило Алисиной душе.

Спартанская комната Алисы выходила на двор перед монастырем. Кроме маленькой койки в комнате были только стул, соломенная циновка и умывальник в углу. На стене висело простое деревянное распятие. Ночью с Алисой спали две ее любимые куклы, но каждое утро мать находила их в дальнем углу комнаты.

Молли Пэджетт спала в соседней комнате, и большинство ночей после переезда в монастырь проводила, лежа без сна, бормоча молитвы и прислушиваясь к любому шуму в Алисиной комнате. С тех пор как произошло чудо, ее глаза были постоянно красными от недосыпания, а судя по лицу и осанке, она словно постарела на десять лет. Эта женщина всегда была преданна церкви, а теперь вера стала у нее наваждением.

Алиса как будто не ощущала холода, стоя у окна, и порхавшие во дворе птицы не вызывали у нее интереса.

Она ненавидела этот монастырь, ненавидела его холодность, недостаток уюта. Ей не нравилась унылая серость монахинь. Ее путали врачи, осматривавшие ее, бравшие анализы и задававшие вопросы. И она устала от вопросов священников, монахинь… и всех прочих, кто разговаривал с ней.

Ей хотелось уйти отсюда.

Хотелось вернуться в церковь.

Хотелось увидеть дерево.

Ее внимание привлекло какое-то движение внизу. С высокой стены на пустую клумбу во дворе спрыгнула кошка. Птицы уже улетели, и она лениво прошлась по сырому булыжнику. Остановилась. Взглянула наверх. Увидела наблюдающую за ней фигурку в белом.

Кошка села и стала смотреть наверх.

Впервые за эти дни Алиса улыбнулась. Ее рука бессознательно коснулась бока и потерла маленький бугорок в шести дюймах ниже сердца. Врачи проявили огромный интерес к странной припухлости, и мать объяснила им, что крохотная опухоль была всегда и местный врач говорил, что она не должна вызывать беспокойства. Все согласились, что беспокоиться не о чем, и больше не настаивали на исследовании этой странности.

Но теперь бугорок чесался и увеличился, хотя и ненамного. Алиса потерла его, глядя на кошку, и ее улыбка не походила на улыбку одиннадцатилетней девочки.

Глава 17

— Эй, Сью, открой!

Фенн прижал ухо к двери и прислушался. Он знал, что это должна быть она, потому что звонил из автомата на углу всего несколько минут назад и повесил трубку, как только она ответила. Дважды на этой неделе Сью вешала трубку при звуке его голоса, и дважды ее не было, когда он заходил к ней. Ему не принесло удовлетворения тоже повесить трубку при звуке ее голоса и еще больше захотелось ее увидеть. Пора кончать с этим хождением вокруг да около. Если Сью в самом деле хочет положить конец их отношениям — что ж, прекрасно; но пусть скажет об этом ему в лицо.

Это была тяжелая и прекрасная неделя. «Курьер» продал его статью о Бенфилдском чуде в большинство национальных газет как в Британии, так и за рубежом, а журналы, периодические издания и телевизионные компании предлагали солидные суммы за последующие статьи и интервью. Всего за четыре дня он стал важной персоной в масс-медиа, и феномен Алисы Пэджетт неизменно связывали с его именем, поскольку это он написал репортаж с места обоих чрезвычайных событий: первого видения Алисы Пэджетт и происшедшего с ней чуда, а также был свидетелем пяти чудесных исцелений, случившихся в следующее воскресенье, — что привлекло внимание миллионов во всем мире. Фенн взлетел высоко и наслаждался этим.

Внутри послышалось движение.

— Это я, Сью.

Тишина.

— Открой, Сью, я хочу только поговорить.

Звякнула дверная цепочка, щелкнул замок. В шестидюймовом просвете показалась Сью.

— Нам не о чем говорить, Джерри.

— Да ну? Это твое обдуманное решение?

— Ты выпил?

— Конечно.

Казалось, она сейчас закроет дверь, и Фенн просунул в щель руку.

— Сью, давай просто немного поговорим. Обещаю, что через десять минут я уйду, если ты этого захочешь.

На мгновение она заколебалась, и он приподнял брови в молчаливом «пожалуйста!». Сью скрылась, и Фенн с облегчением открыл дверь. Вслед за Сью он прошел через маленькую прихожую в комнату. Как всегда, там было тщательно прибрано и свет от маленькой лампы отбрасывал уютные тени. Фенн увидел, что Сью в халате.

— Так рано ложишься? — спросил он. — Всею начало одиннадцатого.

— Уже поздно наносить визиты, — ответила она, садясь в кресло.

Фенн понял, что она намеренно избегает дивана. Он собрался пристроиться на подлокотнике, но Сью покачала головой и указала на диван напротив. Пришлось со вздохом подчиниться.

Несколько мгновений они молчали, потом Сью проговорила:

— Ты делаешь себе имя.

Фенн прокашлялся; он терпеть не мог неловких сцен.

— Мне посчастливилось оказаться в нужное время в нужном месте. Это мечта репортера.

— Рада, что ты пожал урожай.

— Мы уже обсуждали это, Сью. Это моя работа.

— Я говорю без всякого сарказма, Джерри. Я действительно рада за тебя. И мне понравилось, как ты описываешь подробности: только факты, без лакировки, без преувеличений. Не как в первой статье.

— В преувеличении не было нужды. Правда сама по себе достаточно эффектна. — Он наклонился, преодолевая желание встать перед ней на колени. — Так в чем же дело, Сью? Почему ты не хочешь видеть меня, говорить со мной? Черт возьми, что я такого сделал?

Она смотрела на свои руки.

— Не знаю, в тебе тут дело или во мне самой. Я вновь обрела веру, Джерри, и у меня не хватает времени ни на что другое.

— Ты хочешь сказать, что католическая вера исключает любовь к кому-либо?

— Конечно нет. Просто я думаю, что ты не тот, кто мне нужен.

— Ужасно. Извини меня за мою греховность, но мы, кажется, неплохо ладили, пока ты не взялась за эти церковные дела.

— Вот именно! Я переменилась. А ты — нет.

— А какого черта мне меняться? Я не какой-нибудь католик!

— Ты стал свидетелем одного из самых поразительных чудес, какие бывали на земле. Почему это ничего не значит для тебя?

— Откуда ты знаешь? Ты не видела меня целую неделю. Сегодня вторник. С воскресенья я мог подать заявку о моем обращении!

— Брось шутить, Джерри. Я читала твои статьи. И вижу, что ничего не изменилось.

— Ты сказала, что они тебе понравились.

— Да, и сказала, что в них излагались только факты. Холодные факты — репортаж постороннего наблюдателя.

— А ты чего ожидала?

— Я ожидала, что тебя тронет увиденное! Я ожидала, что это заденет твою душу!

Фенн удивленно вытаращил глаза и покачал головой.

— Не понимаю.

Ее голос смягчился.

— И дело не только в этом. Ты действительно не понимаешь?

Он промолчал.

— Все остальные присутствовавшие перенесли в тот день глубокое эмоциональное потрясение. Я знаю, я со многими говорила. Они верят, что видели чудесное деяние Бога, чудесные исцеления, что несомненно доказало его существование, и от этого их жизнь приобрела новый смысл. Но ты ничего не почувствовал. Ты не можешь отрицать происшедшее, но это никак на тебя не повлияло. Что в тебе не так, Джерри? Что делает тебя таким… бесчувственным?

— Не сказал бы, что ты права. В последние дни у меня не было возможности добраться до отца Хэгана — он избегает всяких контактов с прессой, — но и он выглядит не слишком счастливым.

— Разве ты не видишь, что бедняга ошеломлен всем этим? Шесть чудесных исцелений! Левитация девочки, видевшей Пресвятую Деву. В его приходе! Понимаешь ли ты хоть чуть-чуть все величие происшедшего? Отец Хэган все еще пребывает в шоке, а собственная сдержанность не позволяет ему выплескивать эмоции. Так что не сравнивай свою реакцию с его, потому что с твоей стороны вообще нет никакой реакции, не считая того, что ты ухватился за возможность сделать себе на этом имя.

— Это не совсем так.

— Знаю. И не упрекаю тебя. Я просто хочу, чтобы было что-то еще, хоть какой-то признак того, что твой цинизм если и не сокрушен, то хотя бы немного поколебался.

Она заплакала, закрыв лицо руками, и Фенн ощутил непонятный прилив вины.

Он подошел к Сью, опустился на колени, нежно взял ее за запястья и отвел ладони от лица. Она посмотрела на него, и в глазах ее виделось глубочайшее страдание.

— Ох, Джерри… — сказала Сью и, вся дрожа, оказалась в его объятиях, уткнулась лицом ему в грудь.

У него сжало горло, в груди застыла тяжесть. Что-то в женском плаче вызывало в нем холод, отчего все внутри немело, — и потому его обвиняли в бесчувствии. Это обвинение часто бывало справедливым, но только в отношении конкретной женщины и конкретной ситуации. Фенн научился отстраняться, чтобы защищать свои чувства от чужих посягательств, пропускать мимо себя оскорбления и отказы; возможно, они забывались, но следы их оставались неизгладимыми. А от Сью и такой защиты не было. Он обнял ее крепче, сам чуть не плача.

— Извини, — вот и все, что он мог сказать… или подумать.

— В этом нет твоей вины, Джерри, — тихо проговорила она. — Ты такой, и с этим ничего не поделаешь. Может быть, я не права, ожидая от тебя чего-то другого.

— Я люблю тебя, Сью.

— Я знаю, а хотелось бы, чтобы не любил.

— Это невозможно.

— А ты пытался?

— Все время. Но без толку. Меня зацепило.

Она легонько отстранилась.

— Джерри, я уже не уверена в своих чувствах к тебе.

Больно. Боже, как больно. Он снова прижал ее к себе.

— Это все из-за того происшествия. Все изменяется слишком быстро, и это сбивает с толку. Только не делай из меня Антихриста, а?

— Верно, я вижу тебя по-другому. О, я знаю твои недостатки…

— Недостатки? Мои?

— Я знала их и старалась не обращать внимания. А теперь мы, кажется, поссорились…

— Но не я с тобой, малышка.

— Тогда почему ты не чувствуешь того же, что я? Почему для тебя это только стартовая площадка твоей карьеры, способ заработать?

На этот раз отстранился Фенн.

— Позволь мне кое-что сказать, — проговорил он. — Да, я воспользовался этой фантастической историей, которая сама свалилась мне в руки. Любой репортер, не зря жующий свой хлеб, поступил бы на моем месте так же. Но есть и другие, кто пользуется Бенфилдскими чудесами в своих интересах. Знаешь, после того как Алисе явилось первое видение и я написал статью, со мной связался человек по фамилии Саутворт. Это член местного совета, владелец бенфилдской гостиницы «Корона» и, насколько я смог узнать, вообще крупный собственник в этой области. Он и некто по фамилии Таккер — еще один бенфилдский жирный кот — хотели нанять меня, чтобы раскрутить ситуацию серией статей, привлечь внимание к этому местечку и возбудить больше интереса, чем ситуация вызывала в тот момент. Конечно, их предложение было выражено более тонко, но в этом и заключалась его сила! Они хотели устроить праздник прямо тогда — Он сел на пятки. — Тебе бы понравилось, как я их отшил.

— Это ничего не значит. Два человека, не совсем…

— Ты была в последнее время в поселке?

— Конечно. Я ходила в церковь Святого Иосифа.

— Нет, не в церкви. В самом поселке. Все торговцы только и говорят, что о деньгах, которые вот-вот на них польются. Многие собственники планируют получить разрешение преобразовать свои постройки в сувенирные лавки, чайные, рестораны, меблированные комнаты — во все, что поможет выкачать деньги из туристов, которые уже там пасутся.

— Теперь ты преувеличиваешь.

— Преувеличиваю? Да ты присмотрись поближе! Бенфилд охватило какое-то безумие, и легко понять почему. Впервые в истории поселок оказался в центре общественного внимания. Может быть, это оттого, что всех нас уже тошнит от сообщений о несчастьях, войнах и разврате, оттого, что, когда случается что-то хорошее, возрождающее веру в само добро, мы впадаем в раж. Все любят чудеса, потому что они выходят за рамки прогнившего, вонючего мира, в котором мы живем. Не забывай, что нынче век науки, где все находит объяснение. Религия — ничто, просто слащавые истории для масс, любовь — химические процессы в теле, искусство — сочетание условных рефлексов. А теперь мы получили что-то действительно необъяснимое. Сегодня, в наше-то время!

— Но ты говоришь, в деревне хотят только сделать на этом деньги.

— Да, хотят. Но это не значит, что они не верят в чудеса.

— Но не все могут думать таким образом.

— Выражать все в денежных знаках? Нет, конечно нет. Много таких, кому происшедшее нравится само по себе, кто ощущает гордость за то, что Бенфилд оказался избранным для встречи с Мадонной.

Сью пыталась уловить нотку сарказма в его голосе, но так и не услышала ее.

— Да, они счастливы, и они не просто в благоговейном трепете. Ошеломлены — и полны благодарности! Найдутся некоторые, кто не захочет иметь ничего общего со всем этим; может быть, кое-кто уедет, но их будет меньшинство. Остальные, я полагаю, будут купаться в славе.

— В этом нет ничего плохого.

Фенн покачал головой.

— Нет. Но подожди — и увидишь, как все начнут соревноваться, кто расскажет журналистам, собственную историю. Что знали Алису Пэджетт с детства, что раз в неделю она приходила к ним в лавку покупать сласти, что они доводятся ей троюродными братьями и внучатыми племянниками, как их неприятности моментально улетучивались, когда они проходили мимо церкви Святого Иосифа, как у них исчезала мигрень, когда Алиса им улыбалась. Ты думаешь, чековая книжка журнализма — это отточенная фраза, но подожди — и увидишь, как много личных рассказов о бенфилдских чудесах продадут газетам И погоди, ты узнаешь, сколько у семейства Пэджеттов окажется «близких» друзей, и все будет сдобрено интимными подробностями их частной жизни. Весь облик поселка изменится, Сью, как и его характер.

Она смотрела на него, впервые осознав коммерческий аспект загадочного события. Для человека, чья профессия — журнализм, она казалась удивительно наивной — или, возможно, духовно все слишком усложняла.

Фенну совершенно не хотелось и дальше развеивать ее иллюзии, но он продолжал, стремясь оправдать свои мотивы:

— Довольно скоро ты не сможешь подойти к церкви, чтобы тебя не забросали религиозным хламом. Всевозможные Мадонны… Мадонны с лампочкой внутри, куклы Синди-мадонны, четки, открытки, крестики, медальоны… Продолжи сама. Все будет на продажу.

— Церковь не допустит этого…

— Ха! Церковь примет, участие.

— Неправда!

— Неужели ты думаешь, что Католическая церковь с ее постоянной убылью последователей и всеобщим разочарованием среди верующих позволит себе упустить такой случай? Молодые священники уходят, некоторые женятся, женщины требуют позволения принять сан. Даже Ватикан критикуют за накопление огромных богатств и нежелание потратить их на помощь голодающим, неимущим, за то, что он не проклял со всей суровостью насилие в Северной Ирландии. Над Ватиканом открыто глумятся за его устаревшие взгляды на контролирование рождаемости и множество других, словно оторванных от сегодняшней действительности. Черт возьми, чтобы выжить, Церкви нужны чудеса!

Сью передернуло, и Фенн сдержал свой гнев.

— Посмотри, когда в восемьдесят первом году в Папу Иоанна Павла стреляли — шесть выстрелов, учти, старик нашпигован пулями, — миллионы католиков вернулись к своей вере. Даже неверующие ощутили скорбь. Когда он выжил, когда он чудесным образом выздоровел, все — все, кто не безумен или просто не явно злобен, — обрели новое почтение к папству. Миру напомнили о неизбежном триумфе добра. А теперь Церковь получила нечто еще более грандиозное: шесть исцелений, все при свидетелях, да еще, возможно, левитация и явление Богоматери. Этим невозможно не воспользоваться.

— Отец Хэган не позволит, чтобы на этом спекулировали.

— Над отцом Хэганом есть начальство. Я плохо знаю епископа Кейнса, главу епархии, но по той информации, что мне удалось собрать, можно догадаться, что он не лишен честолюбия. О да, среди церковных иерархов есть такие люди, ты сама знаешь. Очевидно, он уже запросил санкцию на приобретение луга рядом с церковью, и фермер, владеющий им, готов его продать. Кажется, недавно фермера постигло несчастье.

— В самом деле, лужайку, где Алису посетило видение, имеет смысл сделать частью церковной земли.

— Да, явный смысл. Когда лужайка станет собственностью церкви, там можно будет разместить паломников, которые скоро наводнят поселок. Держу пари, когда дело разрастется как снежный ком, епископ предпримет и другие шаги. Он уже назначил на завтра пресс-конференцию.

— Учитывая общественный интерес, в этом нет ничего удивительного.

— Что ж, подождем — и увидим, как он ее проведет. Насколько будет опровергать, насколько уклоняться от утверждений, а насколько разжигать интерес. Это о многом скажет.

— Ты пойдешь туда?

— А что, мне следует ее пропустить?

Сью вздохнула и откинулась в кресле, тыльной стороной руки вытирая лицо. Фенн встал и склонился над ней, ощущая возле паха ее колени.

— Извини за обличительную речь, малышка, но мне хотелось, чтобы ты поняла: я не единственный пассажир в этом особом вагоне.

Она приложила руку к его щеке.

— Я по-прежнему тебе не верю, Джерри.

Фенн застонал.

— Возможно, чудеса изменили нас, — сказала Сью. — В некоторых они выявили худшее, в некоторых — лучшее.

— Возможно, одни доверчивее других.

Ее рука застыла на его щеке.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он пожал плечами.

— Возможно, некоторые захвачены феноменом, не имеющим под собой ничего таинственного.

— Опять теория о «могуществе человеческого разума»?

— Может быть. Кто может возразить?

— Твои десять минут истекли.

— Ты упрямо не хочешь выслушивать чужие аргументы. Неужели все случившееся вдруг превратило меня во врага, Сью, в дитя сатаны, которого тебе приходится выслушивать? Ради Бога, когда-то мы долго и разумно спорили. А с этим глубоким религиозным чувством, что тебя постигло, неужели ты больше меня не любишь?

Сью не ответила.

— Хорошо, давай пока забудем все другие возможности и поверим, что эти так называемые «чудеса» имеют религиозный контекст. Мне кажется, Иисус Христос нанял двенадцать неплохих парней для связи с общественностью, чтобы нести Слово, и четверо из них написали по мировому бестселлеру. Его биографию. Пожалуй, меня не назовешь современным последователем, но разве в Библии не сказано об использовании самых подходящих доступных инструментов? Может быть, я один из них. — Он приподнял брови.

Сью нахмурилась, но Фенн понял, что попал в точку. Чуть погодя Сью прижала его голову к себе, и он улыбнулся ей в грудь.

— Я запуталась, Джерри, и по-прежнему не могу разобраться. Но может быть, я просто прячу голову в песок? Может быть, наши верования больше нельзя оскорблять или подвергать анализу? — Она поцеловала его в волосы. — Твой цинизм может быть здоровым — кто знает? Он облегчает жизнь.

Фенн придержал язык, не желая все испортить неуместной репликой, и, подняв голову, чтобы заглянуть Сью в глаза, сказал лишь:

— Я прошу одного: не бросай меня. Ты можешь не одобрять мой подход к этому делу или мой взгляд на него, но можешь быть уверена в моей честности. Думаю, это достойно хотя бы уважения. — Он поцеловал ее в подбородок. — Ладно?

Она кивнула, потом поцеловала его в губы, и он остро почувствовал, что воздержание вызвало в ней неутолимый голод.

За задвинутыми шторами было темно.

Фенн лежал и несколько секунд не мог ничего понять. Где он, черт возьми? Потом с облегчением сообразил. Он улыбнулся в темноте, вспомнив любовные ласки. Боже, Сью чуть не напугала его своей неистовостью. Ее физическая потребность в нем словно удивила ее саму. Впрочем, он не жаловался, хотя и был в полном изнеможении. Рядом на кровати послышался шорох.

Встревожило ли его ее беспокойство? Он придвинулся к ней, коснулся ее спины, и его встревожил жар. Фенн придвинулся ближе и, проведя рукой вдоль всего ее тела, ощутил липкую влагу. Сью дернулась, и ее голова повернулась на подушке.

— Сью? — прошептал Фенн.

Она что-то пробормотала, но не проснулась. Ее руки и ноги тряслись.

Он легонько потряс ее за плечо, стараясь пробудить от кошмара, но не желая пугать.

Сью повернулась к нему, по-прежнему во сне, ее дыхание было частым и неглубоким.

— Это не… — пробормотала она.

— Сью, проснись!

Фенн ощупал ее лицо, шею, грудь. Они были мокрые.

Он быстро перегнулся через нее и включил настольную лампу. Сью отвернулась от света, все еще что-то бормоча. Слова были еле слышны, но Фенн все же смог кое-что разобрать:

— Это не… она… не… она…

— Сью, проснись! — Он потряс ее сильнее, и вдруг ее глаза широко раскрылись. И уставились на него.

Ужас в них испугал Фенна.

Вдруг их словно заволокло, и Сью несколько раз моргнула. Она узнала его.

— Что случилось, Джерри?

Он с облегчением вздохнул.

— Ничего, малышка. Просто тебе приснилось что-то страшное.

Фенн выключил свет и снова улегся, обняв ее. Сью почти сразу уснула.

Но он еще некоторое время не спал.

Глава 18

«Дейли мэйл». Есть ли у Ватикана официальное заявление относительно Бенфилдского чуда?

Епископ Кейнс. На данной стадии мы можем сделать лишь одно официальное заявление: Римско-католическая церковь признает, что на территории церкви Святого Иосифа произошел ряд явлений, которые лучше описывать как «необычайные исцеления»…

«Дейли мэйл». Извините, что перебиваю вас, епископ, но вы только что сказали про территорию церкви Святого Иосифа. Но ведь это произошло на прилегающей к церкви лужайке?

Епископ Кейнс. Совершенно верно, но в такой близости, что это можно рассматривать как территорию церкви. Наверное, следует проинформировать вас, что уже достигнута договоренность о приобретении этого участка церковью и в ближайшие день-два будут подписаны все необходимые документы. Однако вернемся к вашему первоначальному вопросу. Шесть необычайных исцелений — пока что следует с осторожностью называть их исцелениями, — случившихся на территории церкви Святого Иосифа, будут скрупулезно исследованы специально образованным медицинским бюро, и результаты его работы будут переданы Международному медицинскому комитету. Никаких объявлений, заявлений, утверждений не будет, пока Международный комитет удовлетворительным образом не проанализирует все аспекты этих шести отдельных случаев.

«Рейтер». Будет ли Международный комитет, о котором вы упомянули, тем же самым, что исследовал исцеления в Лурде?

Епископ Кейнс. Да.

«Католик гералд». Но комитет может лишь рекомендовать считать эти исцеления чудесными.

Епископ Кейнс. Совершенно верно. Как глава епархии, в которой произошли эти исцеления, принять окончательное решение, считать или нет их чудесными, могу только я.

«Таймс». У вас уже есть мнение?

Епископ Кейнс. Нет.

«Таймс». Совсем никакого? Даже после разговора с Алисой Пэджетт и другими тесно вовлеченными в это, — например, с вашим собственным приходским священником?

Епископ Кейнс. Меня заинтриговали эти события, если не сказать большего, но на данной стадии я не могу выносить никаких суждений.

«Вашингтон пост». Скажите, епископ Кейнс, что представляет собой чудо в глазах Церкви?

Епископ Кейнс. Исцеление, необъяснимое с точки зрения современной медицинской науки.

«Дейли экспресс». Когда будет организовано медицинское бюро?

Епископ Кейнс. Оно уже организуется.

«Дейли экспресс». И как оно будет работать?

Епископ Кейнс. Ну, в него войдут не менее двенадцати специалистов…

«Журналъ де Женева». Все — католики?

Епископ Кейнс. Нет, конечно же нет.

«Дейли экспресс». Но будет ли этот орган независимым?

Епископ Кейнс. Совершенно независимым, хотя директор бюро и несколько членов будут назначены Церковью. Остальные будут подобраны из заинтересованных медицинских и научно-исследовательских организаций. Будут исследованы медицинские карты всех исцеленных и проведены консультации с их лечащими врачами и больницами, где они проходили лечение. Сами исцеленные, естественно, подвергнутся всестороннему медицинскому обследованию, и будет составлено досье. Все материалы в конечном итоге поступят в Международный комитет, который вынесет окончательную рекомендацию.

Ассошиэйтед Пресс. И что послужит критерием? Я хочу сказать, для признания чуда.

Епископ Кейнс. Возможно, на этот вопрос захочет ответить монсеньер Делгард?

Монсеньер Делгард. Думаю, следует со всей ясностью заявить: медицинское бюро и Международный комитет коснутся лишь одного: объяснимы или нет эти исцеления. А не являются ли они чудом.

Ассошиэйтед Пресс. А в этом есть какая-либо разница?

Монсеньер Делгард. Епископ Кейнс уже сказал, что исцеление может быть необъяснимо с точки зрения современной медицинской науки. Комитет решит этот аспект, а не то, имели ли исцеления религиозный или мистический оттенок. То, что для медицины необъяснимо сегодня, может совершенно логично объясниться через несколько лет. А епископ и его советники должны исследовать духовные аспекты исцелений и решить, послужило ли их причиной божественное вмешательство.

Бюро и Международный комитет должны ограничиться конкретными вопросами.

Было ли исцеление внезапным, неожиданным, и действительно ли привело к выздоровлению?

Было ли исцеление полным?

Длительно ли оно? Это означает, леди и джентльмены, что, прежде чем выздоровление может быть подтверждено, должно пройти определенное время — скажем, три-четыре года.

Насколько серьезным было заболевание?

Не вызвано ли оно особым недугом? Например, немощь, вызванная умственным расстройством, отвергнет все предположения о чудесном исцелении.

Было ли заболевание объективно установлено тестами — рентгеновскими лучами или биопсией?

Причастно ли к исцелению каким-либо образом, хотя бы частично, предыдущее лечение?

Таковы критерии, которыми будут руководствоваться медицинское бюро и Международный комитет. Есть и другие, более специальные, но, думаю, те, что я перечислил, дали вам общее представление.

«Психик ньюс». Не могли бы вы сказать, монсеньер Делгард, каково ваше участие во всем этом?

Епископ Кейнс. Пожалуй, на этот вопрос отвечу я. Первое исцеление — когда Алиса Пэджетт фактически вновь обрела способность слышать и говорить после нескольких лет глухоты и немоты — вызвало в обществе огромный интерес И я почувствовал, что отцу Хэгану, чтобы совладать с толпой, которая неизбежно соберется в церкви Святого Иосифа, понадобится поддержка и руководство.

«Психик ньюс». Но в прошлом вы уже сталкивались с определенными случаями необычных явлений, монсеньер Делгард?

Монсеньер Делгард. Да, это так.

«Психик ньюс». Вы бы могли назвать их аномальными?

Монсеньер Делгард. (Пауза.) Полагаю, их можно так назвать.

«Психик ньюс». Изгоняли ли вы на практике нечистую силу?

Монсеньер Делгард. Да.

«Психик ньюс». Заподозрили ли вы и подозреваете ли сейчас, что в Алису Пэджетт вселилась нечистая сила?

(Смех.)

Монсеньер Делгард. То есть дьявол?

(Смех.)

«Психик ньюс». Или злые духи.

Монсеньер Делгард. Я бы сказал, что это маловероятно. Девочка казалась мне вполне уравновешенной.

«Психик ньюс». Тогда почему же…

Епископ Кейнс. Я уже объяснил, почему временно послал монсеньера Делгарда в церковь Святого Иосифа. Можно сказать, не погрешив против истины, что на протяжении многих лет монсеньер Делгард исследовал для Церкви многие странные инциденты и изучал психические феномены, и роль его сводилась к тому, чтобы подвергать все сомнению.

(Смёх.)

Видите ли, Католической церкви часто приходится подвергать необычные инциденты исследованию силами замешанных в них прихожан и священнослужителей. Понимаете, мы живем в особом мире, где человеческая логика не всегда применима к определенным событиям Монсеньер Делгард рассматривает оба аспекта таких происшествий — естественный и неестественный, — и обычно ему удается обеспечить верный баланс. В церкви Святого Иосифа мы столкнулись, несомненно, с неестественными обстоятельствами, так; что имело смысл попросить помощи и совета у кого-то, кто может оказать серьезное содействие в том, что касается общественных интересов. А факт, что монсеньер Делгард занимался изгнанием нечистой силы, не имеет к данному случаю никакого отношения. Еще вопросы?

«Дейли телеграф». Ходит слух, что заболевание Алисы Пэджетт могло быть психосоматическим. Это правда?

Епископ Кейнс. Это решат бюро и медицинские авторитеты. Но, конечно, сомнительно, чтобы все остальные пять заболеваний имели психосоматический характер.

«Монд». Какова точка зрения Католической церкви на исцеление верой?

Епископ Кейнс. Иисус Христос был величайшим исцелителем верой всех времен.

(Смех.)

«Газетт» (Кент). У меня вопрос к отцу Хэгану. Несколько лет назад вы были священником-ассистентом близ Мейдстона.

Отец Хэган (Пауза.) Да, в местечке под названием Холлингбурн.

«Газетт» (Кент). Вы пробыли там недолго, не так ли, святой отец?

Отец Хэган. Кажется, около шести месяцев.

«Газетт» (Кент). И покинули его довольно внезапно. Могу я спросить, по какой причине?

Отец Хэган. (Пауза.) Как помощник священника я перешел туда, где во мне больше всего нуждались. Часто нужда бывает весьма настоятельной, и переход из одного прихода в другой может быть внезапным.

«Газетт» (Кент). Значит, не было никакой другой причины для вашего отъезда из Холлингбурна, кроме той, что вы понадобились где-то в другом месте?

Отец Хэган. Насколько я помню, приходский священник церкви Святого Марка в Льюисе заболел и ему очень понадобился помощник.

«Газетт» (Кент). И не было никаких других причин?

Епископ Кейнс. Отец Хэган ответил на ваш вопрос. Можно перейти к следующему?

«Дейли телеграф». Может ли все это дело с чудесами оказаться мистификацией?

Епископ Кейнс. Очень искусной, вам не кажется? И с какой целью?

«Дейли телеграф». Разве Бенфилд не рассчитывает получить большие доходы от туризма?

Епископ Кейнс. Да, это возможно. Поселок уже оказался в центре мирового внимания, и я полагаю, любопытствующие заполнят церковь Святого Иосифа еще до того, как станут известны результаты расследования. Но если вы не считаете, что все эти дети и один взрослый — лжецы или великолепные актеры…

(Смех.)

…то не думаю, что ваше предположение имеет какую-то ценность. И, конечно, тогда в розыгрыше должны принять участие родители детей и лечащие врачи.

«Ль’Адиж». Алиса Пэджетт утверждает, что видела образ Мадонны. Не могли бы вы прокомментировать это?

Епископ Кейнс. Пока что нет.

«Нью-Йорк таймс». Кто-либо еще видел что-нибудь? Отец Хэган, вы присутствовали при двух случаях, когда девочка якобы видела Деву Марию. А сами вы ничего не видели?

Отец Хэган. Я… нет… Нет, не могу утверждать, что видел.

«Нью-Йорк таймс». Но вы ощутили, что происходит что-то странное?

Отец Хэган. Да, определенно в атмосфере что-то было, какая-то сильная напряженность, но я не могу это объяснить.

«Обзервер». Конечно же, это было как-то связано с настроением толпы, не правда ли?

Отец Хэган. Да, полагаю, что так.

«Обзервер». Простите, святой отец, я вас не понял.

Отец Хэган. Я сказал., что, полагаю, так оно и было. В последнем случае — определенно. Несколько других присутствовавших детей словно впали в транс, как и Алиса, но когда я позже расспрашивал их, они ничего не помнили.

«Дейли миррор». Какие шаги предпринимает Церковь, чтобы ситуацией никто не воспользовался?

Епископ Кейнс. Не воспользовался?

«Дейли миррор». В корыстных целях.

Епископ Кейнс. Мне кажется, мы коснулись этого в предыдущих вопросах. Церковь мало что может сделать, чтобы не позволить местным торговцам и бизнесменам, скажем так, извлечь максимальную выгоду из создавшейся ситуации. Но это вряд ли относится к нашей компетенции, и мы можем только выразить надежду на проявление должной сдержанности и деликатности.

«Морнинг стар». Но не воспользуется ли ситуацией сама Католическая церковь?

Епископ Кейнс. С какой же стати?

«Морнинг стар». Для собственной рекламы.

Епископ Кейнс. Не думаю, что Бог нуждается в рекламе.

(Смех.)

«Стандард». Но реклама не повредила бы Церкви.

Епископ Кейнс. Напротив, такая реклама оказалась бы губительной. Многие верующие могут утратить свои иллюзии, если то, что они увидели в церкви Святого Иосифа и сочли истинным чудом, медицинские авторитеты впоследствии признают чем-то совсем иным. Это одна из причин, почему Католическая церковь крайне осторожна в подобного рода делах.

Ассошиэйтед Пресс. До такой степени, что доказать чудо церкви труднее, чем мирянам?

Епископ Кейнс. Да, в большинстве случаев так оно и есть. Фактически медицинское бюро в Лурде признало почти все лурдские исцеления не имеющими отношения к чудесному. Кажется, с тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года официально признано только шестьдесят чудесных исцелений.

«Обзервер». Многие утверждают, что видели в прошлое воскресенье, как Алиса парила в воздухе. Хотелось бы спросить у отца Хэгана и монсеньера Делгарда: действительно ли это имело место?

Монсеньер Делгард. Не могу сказать с уверенностью. Я был не так близко от Алисы, как некоторые другие. Если быть абсолютно честным, я не совсем четко помню.

«Обзервер». А вы, отец Хэган?

(Молчание.)

Монсеньер Делгард. Отец Хэган и я стояли вместе, так что видели одно и то же. Я не…

Отец Хэган. Мне кажется, Алиса действительно парила в воздухе.

(Беспорядочные вопросы.)

«Эко де ла Бурс». Вы действительно засвидетельствовали это?

Отец Хэган. Я лишь говорю, что мне кажется, будто это действительно было. Трава в поле высокая — возможно, Алиса просто привстала на цыпочки. Я не могу сказать точно.

«Обзервер». Но другие свидетели говорят, что ее ноги в самом деле оторвались от земли.

Отец Хэган. Возможно. Впрочем, я не уверен.

«Стандард». Если будет доказано, что исцеления были чудесными и Алиса Пэджетт действительно видела… м-м-м… Деву Марию, будет ли девочка признана святой?

Епископ Кейнс. Как вы докажете, что она видела? И прежде чем канонизировать человека, должно пройти какое-то время после его смерти.

(Смех.)

«Брайтон ивнинг курьер». Почему Алису прячут?

Епископ Кейнс. Ах, это мистер Фенн, не так ли? Ну, Алису Пэджетт не «прячут», как вы выразились. Судя по огромному числу журналистов, окруживших монастырь Богоматери Сионской в Бенфилде, я бы определенно не сказал, что ее местопребывание является для кого-то тайной.

Алиса отдыхает. Она испытала необычные переживания, как сами можете представить, и полностью истощена психически и эмоционально. Ей нужны тишина и покой — ее личный доктор очень тверд в этом предписании. И, конечно, она пребывает там с полного согласия ее родителей. Алиса — хрупкий ребенок и до недавнего времени считалась инвалидом Она требует очень осторожного обращения.

«Брайтон ивнинг курьер». Она подверглась медицинскому обследованию?

Епископ Кейнс. Да, и очень доскональному.

«Брайтон ивнинг курьер». И допросу со стороны церковных иерархов?

Епископ Кейнс. Допрос — слишком сильное слово. Очевидно, ей задавали вопросы, но; уверяю вас, никакого давления не оказывалось. Думаю, единственную опасность для нее в данный момент представляет избыток ласки.

(Смех.)

«Брайтон ивнинг курьер». Как долго Алису продержат в монастыре?

Епископ Кейнс. Она не под арестом, мистер Фенн. Она совершенно свободна и вольна покинуть монастырь, когда этого захотят ее родители и ее доктор сочтет, что это в ее собственных интересах.

«Католик гералд». У Алисы были еще какие-нибудь видения с прошлого воскресенья?

Епископ Кейнс. Она ничего не говорила о каких-либо новых видениях.

«Дейли мэйл». Она будет на мессе в это воскресенье? Я имею в виду церковь Святого Иосифа.

Монсеньер Делгард. (Пауза.) Алиса выразила такое желание. Однако мы должны обдумать возможные последствия такого шага. Нас несколько тревожит, что из-за всей этой шумихи, вызванной имевшими место… м-м-м… инцидентами, церковь Святого Иосифа будет переполнена любопытствующими и, очевидно, журналистами. Как только что сказал епископ Кейнс, Алиса — хрупкий ребенок, и длительное возбуждение может оказаться для нее чрезмерным Ее нужно оградить от этого.

«Интернешнл гералд трибъюн». Но рано или поздно ей придется встретиться с общественностью.

Епископ Кейнс. Это верно, но я думаю, что на данном этапе занимающаяся ею группа медиков, ее личный врач и Церковь предпочли бы, чтобы это случилось попозже. Однако в отношении ближайшего воскресенья еще ничего не решено.

«Брайтон ивнинг курьер». Но Алиса хочет пойти на мессу в это воскресенье?

Епископ Кейнс. В данный момент Алиса сама не понимает, чего хочет. Думаю, это вполне понятно.

«Брайтон ивнинг курьер». Но она хочет пойти.

Епископ Кейнс. Как сказал монсеньер, она выразила такое желание.

«Брайтон ивнинг курьер». Значит, это вполне вероятно?

Епископ Кейнс. Полагаю, я уже ответил на этот вопрос.

(Беспорядочные вопросы.)

Епископ Кейнс. Боюсь, нам пора заканчивать эту пресс-конференцию, джентльмены. Спасибо за ваши вопросы. Надеюсь, мы смогли кое-что прояснить. У нас плотное расписание, и теперь пора дать интервью для радио и телевидения. Спасибо, что уделили нам время, леди и джентльмены.

(Пресс-конференция закончилась.)

Уилкс

Он не мог заснуть.

Голова гудела, простыни на узкой койке казались грязными и заскорузлыми. Ему не хотелось ни есть, ни пить, и он определенно не устал. Это по своей собственной воле он почти весь день провалялся в постели. Надо бы сходить в центр трудоустройства — да что толку? Снова предложат такую же вонючую работу: убирать посуду, как в прошлый раз, или копать ямы на дорогах, или стоять у машины на фабрике. Или, хуже того, общественные работы! Так их растак! Придется завтра опять клянчить у старухи. Боже, как: не хочется туда возвращаться! «Посмотри на себя! Почему ты не подстрижешься? Так ты никогда не найдешь приличной работы! И посмотри, как ты одет! Когда ты последний раз гладил эту рубашку? И разве нельзя хотя бы почистить ботинки!»

И хуже всего: «Когда ты в последний раз ходил в церковь? Что бы сказал твой бедный отец, будь он жив?»

Дерьмо! Если бы не голод, он бы не вернулся!

Уилкс повернулся на койке Складка на куртке терла кожу. Он посмотрел в темноту за окном Боже, хоть бы какую-нибудь морковку заманить! Это бы его согрело. Впрочем, они знать ничего не хотят. Если у тебя нет денег, ты им неинтересен. Если ты никто, значит, ты и есть паршивый никто! Он снова повернулся и кулаком злобно ткнул в комья подушки. Он уже однажды привел сюда парня, но в этом не оказалось ничего хорошего. Само дрочение было еще ничего, но от поцелуев хотелось блевать.

Он уставился в потолок и натянул на голый живот одеяло. Ты вляпался, и эти ублюдки не дадут тебе выкарабкаться. Будешь ходить и ходить в дерьме круг за кругом, пока не придется жрать его, чтобы не утонуть. А потом нахлебаешься и все равно подохнешь!

Но ведь они-то выкарабкались! Эти трое глотнули дерьма и плюнули им прямо в морды смотрящих. Да, они нашли способ, и больше ничего не потребовалось.

Он улыбнулся в темноту. Да, они нашли способ.

Уилкс откинул одеяло и в носках прошлепал к шкафу, затем привстал на цыпочки и нащупал наверху маленький ящичек. Сняв его, он достал ключик из кармана куртки, висевшей на единственном стуле.

Забравшись обратно в постель, он вставил ключ, откинул крышку, достал из ящика маленький черный предмет и, улыбаясь в темноте, прижал его к щеке. Потом поставил ящик на пол и укрылся одеялом.

Лежа в темноте, Уилкс засунул предмет под одеяло, так что холодный металл оказался между бедер. Потом вздохнул и ощутил, как весь твердеет.

Глава 19

Фенн зевнул и посмотрел на часы. 7.45. Боже, значит, вот как выглядит рассвет.

По встречной полосе приближалась машина, и он устало махнул водителю рукой, словно они были членами одного клуба для избранных. Тот посмотрел на него как на сумасшедшего. Фенн что-то немелодично напевал себе под нос, и только полное отсутствие слуха помогало ему самому выносить этот звук.

Он взглянул на Саут-Даунс слева, там сгустились тучи, их мягкие шерстяные днища скребли по вершинам холмов. Начинался еще один холодный, облачный день, из тех, что гасят величайший оптимизм, заглушают самый кипучий энтузиазм. Из тех дней, когда хочется оставаться в постели, пока добротный ночной мрак не сменит эти унылые сумерки.

Дома по сторонам дороги стояли редко, далеко один от другого, в большинстве своем они были большие, и их отгораживали друг от друга высокие ограды или стены, оберегая от назойливого внимания. Обычно дорога бывала забита, поскольку являлась главной магистралью от побережья к более крупным суссекским городам Она прорезала поселки, как проволока сыр, но холодным, сырым воскресным утром — да еще в такую рань — чаще попадались на глаза птицы и кролики, чем автомобилисты.

Фенн прекратил пение, увидев впереди окраины Бенфилда, и остатки усталости улетучились, словно их высосало из головы пылесосом. Репортер улыбнулся, готовый насладиться обретенной особой привилегией и забыть только что покинутую теплую постель. Жаль, что в этой постели не было обнаженного тела Сью (хотя тогда вылезать было бы еще тяжелее), но они уже не были столь пылкими любовниками, как когда-то. Когда они спали вместе всего три ночи назад, Фенну представилось, что их отношения вернутся в то же состояние, но наутро он с разочарованием обнаружил, что ее новая отчужденность лишь слегка поколебалась. Хотя и не такая холодная, как раньше, и определенно не такая высокомерная, Сью ясно дала понять, что ей нужно побольше времени, чтобы все обдумать. Она любила его, в этом не оставалось сомнений, но еще не разобралась в самой себе, и любовные ласки не помогали ей в этом. Ладно, тебе решать, Сью. Ты знаешь мой номер.

Фенн был рассержен и расстроен переменой в ее настроении, — особенно когда он был в гуще событий, когда не должен был ни на что отвлекаться. Он ругал себя за то, что не мог выбросить Сью из головы. Боже, он чуть ли не купил билет на Флит-стрит, а она держится так, будто он подделал банковский чек! Приглашение в это воскресное утро служило мерилом того, как возрос его престиж всего за несколько коротких недель. Привилегию разделили с ним лишь пять других журналистов, его коллег, выбранных из элиты мира журналистики. Может быть, он немного преувеличивал свою значимость, но его нынешняя позиция была неплоха.

Въехав в зону ограничения скорости, Фенн чуть отпустил акселератор. Дорога резко свернула вправо и влилась в другую, поменьше; слиянию помогал (или мешал) плавный, еле заметный подъем Монастырь Богоматери Сионской был почти напротив, чуть левее, и Фенн, убедившись, что поблизости никого нет, затормозил. С этого места ему были видны верхние окна большого здания, выкрашенного в кремовый цвет, и на одно мгновение репортеру показалось, что оттуда на него смотрит бледное личико. Оно тут же исчезло, и Фенн не был уверен, не померещилось ли это ему.

У ворот маячил одинокий полисмен, на обочине поодаль стояла его патрульная машина. В стороне с отсыревшим и жалким видом собралась группа репортеров. Они подозрительно смотрели на малолитражку Фенна, когда он разворачивался на дороге. Фенн зарулил во дворик у стоявшего рядом гаража и заглушил мотор. Гараж был закрыт, и репортер догадался, что, по случаю воскресенья, он и не откроется. Выйдя из машины, Фенн направился обратно к монастырю.

Журналисты и операторы с опухшими лицами, ссутулившись, притопывая ногами по тротуару, приготовились принять его в свою среду: новичок хотя бы нарушил монотонность их зябкого бдения.

— Доброе утро, писаки, — сказал Фенн с улыбкой, приблизившись к ним, и подмигнул. Не обращая внимания на ответное бормотание, он прошел к воротам. Полисмен поднял руку.

— Я Фенн, из «Брайтон курьер».

Человек в униформе достал из кармана листок бумаги и сверился со списком.

— Все в порядке, проходите.

Полисмен открыл одну створку ворот ровно настолько, чтобы Фенн мог проскользнуть внутрь. Тот хмыкнул, услышав негодующие крики остальных репортеров.

На другой стороне двора за тремя широкими ступенями виднелась распахнутая дверь, за которой зияла неприветливая чернота. Фенн пересек двор и перескочил через две нижние ступени. Когда он вошел в темный вестибюль, из тени показалась фигура в капюшоне.

— Мистер?.. — спросила монахиня.

— Джерри Фенн, — ответил он. Его сердце забилось чаще — то ли от прыжка через ступеньки, то ли от внезапного появления монахини. — «Брайтон ивнинг курьер».

— Ах да. Мистер Фенн. Позвольте ваше пальто.

Фенн скинул пальто и протянул монахине.

— Денег в карманах нет, — сказал он.

Женщина удивленно взглянула на него, но улыбка тут же вернулась на ее лицо.

— Если изволите пройти, то увидите, что уже почти все собрались.

Она указала на дверь в конце вестибюля.

Фенн поблагодарил и пошел через зал, стуча каблуками по голым половицам. Помещение за дверью оказалось большим, и в солнечный день здесь было бы светло и просторно, но теперь природная яркость казалась тусклой. Комнату заполняли негромко разговаривающие люди.

— Мистер Фенн, рад, что вы приехали.

Он обернулся и увидел направляющегося к нему Джорджа Саутворта.

— Рад, что меня пригласили, — ответил Фенн.

— Остальные ваши коллеги уже здесь.

— Вот как?

— Небольшая группа известных журналистов. Вы шестой.

Фенну было приятно оказаться причисленным к элите.

— Ассошиэйтед Пресс, «Вашингтон пост», «Таймс» — и прочие в этом роде. Уверен, вы всех их знаете.

— Да, конечно. — Фенн покачал головой. — Я в замешательстве, мистер Саутворт. Почему я?

Саутворт обезоруживающе улыбнулся и потрепал Фенна по руке.

— Не надо так скромничать, мистер Фенн. Вы освещаете эту историю с самого начала. Более того, это вы привлекли к ней внимание всего мира Мы не могли вас не пригласить.

— Пожалуй.

— Никак не могли. Не хотите ли чаю?

— Спасибо, нет.

— Уверен, вы поймете наше нежелание позволить юной Алисе присутствовать на мессе в церкви Святого Иосифа в это…

— Ваше нежелание?

— Ну, если честно, то нежелание епископа Кейнса. И, конечно, врачей: они считают, что вся эта кутерьма может ей повредить. Фоторепортеры, телевидение, толпа желающих оказаться рядом с ней, дотронуться до нее — все такое.

Фенн кивнул.

— И вы решили устроить службу приватно, без шума.

— Совершенно верно.

— Многие будут разочарованы.

— Несомненно. Честно сказать, будь моя воля, я бы позволил Алисе пойти сегодня в церковь, раз она так хочет. Но ее здоровье должно быть превыше всего.

— Она хотела пойти в церковь Святого Иосифа?

— Конечно. — Саутворт понизил голос. — Я слышал, она очень расстроилась, когда мать-настоятельница запретила. И все же, уверен, это для ее блага.

— Значит, вы просто пригласили сюда определенных членов… м-м-м… — Фенн осмотрел комнату. — Общества и средств массовой информации.

— Да. В действительности это моя идея. И епископ согласился. Видите ли, мы понимаем: публика должна знать, что происходит. Это ее право. А таким образом все увидят, что об Алисе должным образом заботятся.

— И узнают, что Католическая церковь не держит ее взаперти и не подвергает современным видам инквизиции.

Саутворт усмехнулся.

— Очень остроумно с вашей стороны, мистер Фенн. Фактически это и был мой аргумент для церковных служителей. А посредством немногих избранных представителей народных масс и, так; сказать, сливок мировых средств массовой информации общественный интерес будет удовлетворен без ненужного, но неизбежного столпотворения.

И с максимумом рекламы, догадался Фенн. Казалось, что Саутворту (и Фенн не сомневался в причастности других местных бизнесменов) приходилось балансировать на натянутом канате между извлечением прибыли (а также сопутствующим риском навлечь порицание за это) и гарантией, что Алиса Пэджетт будет укрыта от чужих глаз (а также гарантией, что все увидят их усилия в этом направлении). Он, Фенн, был тут необходим не как блестящий журналист, а как первооткрыватель всей этой истории, его репортажи следовали непосредственно за событиями, выгодно отличаясь от всех остальных. К тому же он был «местным» и поэтому, возможно, лучше улавливал здешние настроения. Ладно, не ерепенься, Фенн. Дело имеет смысл. И сегодня оно требует тебя.

— Сейчас я представлю вас некоторым людям, — говорил Саутворт. — Ваши коллеги уже познакомились с ними, но, уверен, они захотят поговорить с вами, как с человеком, который был «на месте происшествия». Месса начнется в половине девятого, так что у вас… — Он посмотрел на часы. — Около получаса для интервью.

— Я смогу поговорить с Алисой?

— Мы планируем короткую встречу после мессы. Боюсь, что всего двадцать минут, и только если Алиса почувствует себя готовой к этому. Уверен, она согласится. — Он придвинулся к Фенну и заговорщицки прошептал: — Я бы хотел пригласить вас завтра вечером на ужин. Думаю, вам было бы очень интересно поприсутствовать там.

Фенн приподнял брови.

— Я не забыл нашу небольшую беседу, когда все это только начиналось, мистер Фенн. Кстати, вас зовут Джерри, верно? Не возражаете, если я буду звать вас по имени? Это не так официально. Кажется, тогда вы говорили, что история, вероятно, скоро заглохнет.

Фенн криво улыбнулся.

— Кое-кто так же говорил о Ленноне и Маккартни.

— Думаю, ваше мнение было вполне справедливо. Но вы помните мое предложение? Да, видимо, у вас тогда возникли подозрения насчет моих мотивов. Но теперь вы видите, что рекламная машина сама по себе пришла в движение и не требуется никакого вмешательства с моей стороны или со стороны местного совета. Тем не менее может понадобиться некоторое управление изнутри, и, мне кажется, вы могли бы оказаться тут полезны.

— Не понимаю.

— Прочитав все ваши статьи в «Курьере», мы сочли, что вам можно доверять, и предлагаем вам написать полную историю Бенфилдских чудес.

— В моей газете?

— В любой, в какой захотите. Или в книге. Мы допустим вас на все заседания совета и ко всем другим решениям, дискуссиям и планам, касающимся этого дела.

У Фенна разгорелись глаза. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Официальный хроникер Бенфилдских чудес! Любой газетный редактор запрыгает, добиваясь прав на публикацию, а любой издатель за право издать книгу отдаст свою правую руку (или правую руку менеджера по маркетингу). Здесь должна быть своя ложка дегтя.

— Почему мне? — спросил Фенн.

— Кажется, вы уже задавали этот вопрос. Или схожий. Ответ прост: потому что вы были там с самого начала Касательно этого дела в вас больше внутреннего понимания, чем в ком-либо еще, не считая священников. Но даже они — отец Хэган и монсеньер Делгард — не были там с самого начала.

— И они согласятся?

— Я уже поставил этот вопрос перед епископом Кейнсом. Он заинтересовался, но с опаской.

— Вот как?

— Он прагматик и понимает, что история принадлежит почти исключительно вам. Однако он не совсем уверен в том, что, как говаривали в старину, «ваши намерения благородны».

— Не совсем?

— Простите?

— Ладно, не важно.

— И по этой причине я приглашаю вас завтра на ужин.

— Там будет епископ Кейнс?

— Да, вместе с отцом Хэганом и монсеньером Делгардом. Сначала мы обсудим обустройство места поклонения в церкви Святого Иосифа и участие в этом Бенфилда. Епископ Кейнс настаивает на необходимости полного взаимодействия между местным советом и Церковью.

— Они реагируют довольно быстро для духовенства, не правда ли? Я думал, пройдут годы, прежде чем Церковь официально позволит учредить святыню.

— В обычных обстоятельствах так бы оно и было. Но, к счастью или к несчастью, как ни следи за этим, паломники уже хлынули туда, и их ничем не остановишь. Епископ хочет быть готовым Официально нельзя объявить церковь Святою Иосифа святым местом, но это не мешает людям считать ее таковым.

— А те два священника знают, что я приглашен?

— Да. Епископ Кейнс сам сказал им.

— И они согласились?

— Неохотно. Наверное, епископ не оставил им выбора. Надеюсь, после всего этого вы заинтересовались?

— А как вы думаете? Когда и где?

— В моей гостинице в половине девятого.

— Я приду.

— Прекрасно. А теперь позвольте мне представить вас кое-кому.

Следующие двадцать минут Фенн провел, разговаривая с разнообразными «гостями»; среди них оказались местный депутат парламента от партии Тори, который сам не был католиком, но проявлял глубокий интерес ко всем религиям, несколько духовных лиц, чьи титулы Фенн тут же забыл, некоторые видные члены местного общества, мать-настоятельница монастыря и, самый интересный из всех, апостольский делегат в Великобритании и Гибралтаре. Насколько Фенн понял, он являлся официальным «посредником» между Католической церковью в Британии и Ватиканом. Скромный человек с тихим голосом, он, казалось, был искренне рад познакомиться с Фенном и тихонько отвел его в сторону, чтобы расспросить о репортажах, которые тот уже написал, а также о том, что он видел своими глазами. Вскоре репортер почувствовал, что его самого интервьюируют, но ему нравились прямые вопросы священнослужителя и то внимание, с каким он выслушивал ответы.

Когда Фенн ощутил, что аудиенция закончилась, он осознал., что сам не задавал, вопросов. Его удивил акцент священника, и одна из облаченных в серое монахинь, предлагавшая гостям чай и кофе, объяснила эту странность: преподобный Пьер Мельсак родом из Бельгии. Фенн взял предложенный сестрой кофе и пожалел, что не отказался от имбирного печенья, которое сопротивлялось любым попыткам откусить кусочек. Он оставил печенье на блюдце, поморщившись от того, что заныли зубы, и стал потягивать тепловатый кофе, когда за спиной раздался хриплый голос:

— Привет.

Фенн обернулся и увидел темноволосую женщину, улыбнувшуюся ему. По крайней мере, улыбались ее губы — глаза были слишком сосредоточенны для легкомысленного веселья.

— Шелбек, «Вашингтон пост», — представилась она.

— Да, кто-то уже показывал мне вас. Как Вудвард?

— Редфорд был лучше. Вы Джерри Фенн, не так ли?.

Он кивнул.

— Мне понравилась ваша статья. Может быть, мы встретимся позже?

— Это было бы неплохо. С какой целью?

— Сравним заметки? — Ее голос звучал с явным нью-йоркским, акцентом.

— Отличная идея.

— Тем более что вы можете извлечь из этого выгоду.

— В каком смысле?

— В финансовом — каком же еще? — Улыбка наконец коснулась ее глаз.

— Хорошо…

Раздвижные двери, заменявшие одну стену, отъехали в сторону, и гул беседы затих. За ними открылась другая комната с белыми стенами и низким потолком. Фенн догадался, что когда-то здесь был двойной гараж, примыкавший к зданию, которое сестры из монастыря Богоматери Сионской преобразовали в маленькую молельню. Алтарь был прост: всего лишь покрытый белой скатертью четырехугольный стол, на котором стояло распятие. Рядом располагались скамеечки — в достаточном количестве, чтобы на них уместились жившие в монастыре монахини.

— Соблаговолите занять места, — обратился епископ Кейнс к группе избранных. — Сейчас начнется месса. Боюсь, не всем хватит места сесть, хотя наши добрые сестры вызвались стоять всю службу, так: что прошу журналистов-мужчин встать в глубине.

Люди начали передвигаться в соседнее помещение, и Шелбек подмигнула Фенну.

— Поговорим после представления, — прошептала она. — Кстати, меня зовут Нэнси.

Он смотрел, как она протолкалась в молельню, направляясь к первым рядам Ей можно было запросто дать как тридцать, так и сорок лет, но Фенн догадался, что, видимо, она все же ближе к последнему: где-нибудь тридцать шесть или тридцать семь. На Нэнси был скромный серый твидовый костюм — из тех, которым коренные нью-йоркцы умудряются придать деловой и в то же время привлекательный вид. Фигура у нее была стройной, и ноги при взгляде сзади (а это настоящая проверка ногам) удовлетворили бы любого критика. При первой оценке американка казалась шершавой, колючей и хитрой — из той породы женщин, что способны устрашить пугливых представителей мужской породы (то есть большинство из них). Нэнси Шелбек могла вызвать интерес.

— М-м-м, нельзя ли освободить первый ряд для меня, матери-настоятельницы, Алисы, а также мистера и миссис Пэджетт? — сияя улыбкой, проговорил епископ Кейнс. — Монсеньер Мельсак, вы не присоединитесь к нам?

Маленький бельгиец так и сделал, и епископ снова обратил внимание на остальных собравшихся.

— Алиса сейчас будет здесь. После недолгой службы девочка первой подойдет к причастию. Можно попросить наших друзей из средств информации воздержаться от вопросов к девочке, когда она войдет? Обещаю, у вас будет возможность задать ей вопросы сразу после мессы. Конечно, всего двадцать минут, но вы должны помнить: девочка испытывает большое напряжение. — Он попытался обезоруживающе улыбнуться. — Вряд ли нужно говорить, что не позволяются никакие съемки, и прошу господ журналистов это понять. Так что если кто-то из вас прячет на себе фотоаппарат, то прошу так его и держать — не вытаскивать и не пользоваться.

Последнее его замечание было встречено тихими смешками, лишь двое из журналистов смущенно заулыбались.

Вскоре все устроились, и Фенн оказался сбоку в задних рядах. Он стоял выше остальных, поскольку из главного зала в молельню вели вниз три ступеньки. Ему подумалось, что будет неплохо прислониться к раздвижной двери, если служба окажется не такой короткой, как обещал епископ. В воздухе чувствовалось ожидание — такое же возбуждение, что присутствовало в предыдущее воскресенье в церкви Святого Иосифа. Монахини, склонив головы и перебирая четки, преклонили колени у стены. Казалось, политики и некоторые другие важные персоны испытали неловкость, не зная порядка церемонии и боясь совершить какую-нибудь бестактность. Фенн поймал взгляд Нэнси Шелбек, когда она повернула голову, чтобы осмотреть и, несомненно, описать окружающих. Шепот стих, и все застыли в неловкой тишине.

Фенн обернулся к открывшейся у него за спиной двери. Неуклюже вошел какой-то мужчина, и репортер тут же узнал в нем Лена Пэджетта, отца Алисы. На нем был плохо сидящий, видавший лучшие времена костюм, и недавняя химчистка придала ему недолговременную нарядность. Лен Пэджетт, озираясь, прошел в молельню, и Фенн заметил в его глазах обиду и негодование. Репортер отодвинулся от двери, ища маленькую фигурку Алисы. Она появилась из темноты зала — нервное, напоминающее пугливого зверька создание. Лицо казалось бледным, широко раскрытые глаза бегали. На ней было светло-голубое платье, а белокурые волосы стягивал белый ободок. Отец что-то буркнул, и девочка пошла быстрее. Ее взгляд тут же устремился к широким окнам веранды, выходящим на монастырский садик, и Фенну она показалась молодым зверьком в клетке, тоскующим по воле, стремящимся вырваться из удушающей ласки плена.

Следом вышла Молли Пэджетт и с неопределенной улыбкой на лице повела Алису к алтарю. Последней появилась какая-то монахиня; она обернулась закрыть за собой дверь и встала на пороге — как часовой.

Все головы повернулись к Алисе, которая подходила к ступенькам. Девочка на мгновение задержалась, обозревая открывшееся зрелище. Она казалась моложе своих одиннадцати лет, но в ее нежном лице произошла какая-то перемена, отчего Алиса уже не выглядела ребенком. Фенн не мог уловить, в чем заключалась эта перемена. Может быть, что-то в глазах…

Девочка повернулась к нему, словно почувствовав, что он наблюдает за ней. На короткое мгновение репортеру почему-то стало холодно. Потом это прошло — и он вновь смотрел в лицо маленького, робкого ребенка. Впрочем, какое-то неясное чувство осталось, но Фенн не мог понять, какое именно.

Алиса спустилась в помещение для богослужений, и епископ Кейнс поманил ее вперед. Она преклонила колени перед алтарем, после чего исчезла из виду, сев вместе с родителями на переднюю скамью.

Дверь за спиной Фенна снова открылась; когда повернулась ручка, монахиня, стоявшая перед входом, отступила в сторону. Вошел отец Хэган в ярком одеянии для мессы. За ним следовал монсеньер Делгард, как обычно, в черном. Первый священник пересек помещение, держа в руках укрытый кубок и опустив глаза Монсеньер Делгард, проходя мимо Фенна, кивнул.

Оба прошли к алтарю и встали позади него, лицом к собравшимся. Фенн заключил, что Делгард в отсутствие ассистента будет прислуживать отцу Хэгану. И снова выражение лица последнего встревожило репортера Хэган выглядел донельзя изможденным и нездоровым. Он поставил кубок на алтарь, и даже с того места, где Фенн стоял, была заметна неуверенность в его движениях. Священник, наклонившись над алтарем, не отрывал глаз от кого-то сидящего перед ним. Фенн знал, что отец Хэган смотрит в лицо Алисы Пэджетт.

Несколько секунд Хэган не двигался, потом словно вспомнил, где находится, и служба началась.

К тому времени Фенн уже стал привыкать к мессам и с облегчением понял, что эта будет короткой. Но как ни коротка она была, он вскоре начал озираться по сторонам, совершенно не тронутый самой службой. Дневной свет этого утра, серый и унылый, лился в молельню через широкое окно в крыше, проделанное, вероятно, при перестройке гаража. Стены из грубого кирпича были покрашены глянцевой белой краской, а пол покрывали узорчатые плитки. В молельне не было окон, и только массивная дверь вела в монастырский двор. Собравшиеся, направляемые монахинями и присутствующими служителями церкви, отвечали на обращения священника, а Фенн старался отслеживать процедуру по книжке молитв, оставленной ему монахиней, которая разносила кофе. Несколько раз он сбивался и в конце концов оставил свои попытки. Было трудно понять, чем этот еженедельный ритуал привлекал таких, как: Сью, которая была уравновешенной, чувственной и волевой женщиной, к тому же довольно остроумной и совсем не глупой. Что же могло зацепить ее во всем этом?

Что-то привлекло его взгляд. Внезапное движение наверху. Фенн посмотрел на стеклянную крышу и улыбнулся. По наклонному запотевшему стеклу пробиралась кошка. Она остановилась, и силуэт головы стал больше: кошка старалась заглянуть через мутное стекло. Она поставила передние лапы на плоскость и помотала головой. На какое-то время ее тело словно застыло, потом она спустилась по наклонному стеклу и села, так что в поле зрения осталась лишь ее верхняя часть.

Фенн и другие репортеры вместе с остальными опустились на колени и замерли в напряженном внимании, а когда сидящие встали, все вместе для приличия присоединились к хору. Как понял Фенн, это делалось не из почтения к службе, а ради хорошеньких монахинь, которые могли обидеться, если присутствующие не придерживались установленного ритуала. Раздался звон колокольчика, и все склонили головы. Фенн, ощущая неудобство от стояния на коленях, понял, что пришло время для причащения, и приподнялся, уверенный, что в данный торжественный момент никто этого не заметит. Тишина в помещении смущала. В церкви гулкое эхо, шум движений в толпе, голоса детей и покашливание нарушали истинную тишину, но в маленькой молельне ничто не заглушало даже урчания в желудке.

Отец Хэган встал перед алтарем, держа в руках кубок и другие атрибуты причастия. Глаза его были почти закрыты.

Фенн видел, как епископ Кейнс нагнулся и что-то прошептал Алисе. На мгновение она замерла, и ему пришлось шепнуть снова. Девочка встала, ее белокурые волосы отсвечивали золотом, а белый ободок представлялся бабочкой в пшенице. Алиса казалась хрупкой, совсем маленькой, и Фенн ощутил волнение за нее. Она столько пережила, бедняжка, и он удивился, как она сумела сохранить такое спокойствие.

Девочка, по-прежнему не двигаясь, смотрела на священника.

Мать тронула дочь за руку, но Алиса не обратила на нее внимания. В конце концов встала мать-настоятельница и подвела девочку к отцу Хэгану. Священник посмотрел сверху вниз на маленькую фигурку, и его глаза расширились. Рука его, протягивающая облатку, заметно дрожала.

Фенн нахмурился, заметив, как напряжен священник. «Боже, — подумал репортер, — да он же боится! Что так могло его напугать?».

Алисина голова чуть отклонилась назад, и девочка открыла рот. Священник поколебался, потом словно решился на что-то и положил облатку Алисе на язык.

Ее голова склонилась, и на мгновение оба, девочка и священник, замерли.

Потом по ее маленькому тельцу прошла дрожь. Алиса упала на колени и издала натужный звук. Рвота хлынула на пол. На туфли священника. На его белые одежды.

Глава 20

— Святой отец, вы почти не притронулись к супу. В нем чего-то не хватает?

Священник вздрогнул и посмотрел на Саутворта.

— Я? Гм… нет, конечно нет. Просто я не очень проголодался.

Саутворт с очевидным облегчением вздохнул.

Епископ Кейнс добродушно рассмеялся:

— Клянусь, вы таете прямо на глазах, Эндрю. Давайте, давайте, поешьте, нужно есть, если хотите одолеть грядущие месяцы.

Отец Хэган снова взял ложку и опустил ее в грибной суп, его движения были медленны, рассеянны. Епископ Кейнс и монсеньер Делгард обменялись беспокойными взглядами.

— Вы все еще нездоровы? — тихо спросил Делгард.

Другие за столом с интересом смотрели на священника Его здоровье в последние недели резко ухудшалось, но перемена в последнюю ночь была особенно явственна.

Отец Хэган поднес ложку к губам.

— Наверное, просто холодно, — проговорил он неубедительно.

— Может быть, отвезти вас домой?

— Нет. Наша сегодняшняя дискуссия очень важна.

Епископ Кейнс вытер салфеткой губы.

— Не настолько, чтобы не позволить вам лечь в теплую постель. Думаю, так вам было бы лучше, Эндрю.

— Я лучше останусь.

— Что ж, ладно. Но я настаиваю, чтобы завтра же вы непременно обратились к доктору.

— В этом нет нужды…

— Непременно, — повторил епископ.

Отец Хэган кивнул и положил ложку. Он откинулся на спинку, ощущая странную удаленность от остальных. Порой казалось, что он смотрит в телескоп с другой стороны. Даже голоса, казалось, доносились откуда-то издалека.

Он взглянул на репортера, сидящего на другой стороне круглого стола, между владельцем гостиницы и епископом Кейнсом, и снова спросил себя: зачем они связались с этим человеком? Фенн не был католиком и с виду не проявлял ни малейшего сочувствия к религии. Ради объективности, сказал епископ Кейнс. Им нужен кто-то вроде этою Фенна, агностик, чтобы объективна написать о Бенфилдских чудесах, кто-то без предубеждений, вызывающий вследствие этого больше доверия. В конце концов, он опишет чистые факты — вот и все, больше ничего не нужно, поскольку сами факты могут убедить и, возможно, обратить в веру.

Прислушается ли к нему этот молодой репортер? Захочет ли услышать? И что он, Хэган, может сказать ему? Чего он испугался? Испугался ребенка? Испугался… чего? Ничего. Бояться было нечего. Совершенно нечего…

—..Алиса чувствует себя хорошо, — говорил епископ Кейнс. — Боюсь, все эти вчерашние волнения оказались для нее чрезмерными. Ее личный врач провел всеобъемлющий осмотр и заверил, что беспокоиться не о чем. У нее слегка поднялась температура, и все. Что ей сейчас нужно — это несколько дней тишины и покоя.

— Рад это слышать, — сказал Саутворт. — Вчера она заставила нас всех поволноваться. Хорошо еще, что все это не произошло в церкви Святого Иосифа, на виду у всех. С вашей стороны было мудро, если можно так выразиться, епископ, — поместить девочку в монастырь.

— Да, мне кажется, при всей потребности людей увидеть Алису, в первую очередь следует учитывать ее собственные интересы.

— Означает ли это, что вы вообще не позволите ей бывать в церкви? — спросил Фенн.

— О нет. Нет. Было бы совершенно неправильно не пускать девочку в ее любимую церковь Святого Иосифа. Она знает эту церковь всю свою недолгую жизнь, мистер Фенн, это для нее второй дом. Фактически можно сказать, что она родилась там.

— Вы хотите сказать, что она там крестилась?..

— Думаю, было бы разумно совсем не пускать Алису в церковь Святого Иосифа.

Неожиданная фраза удивила всех сидящих за столом. Епископ Кейнс с явным неудовольствием уставился на приходского священника.

— Вы понимаете, Эндрю, что теперь это невозможно. Мать-настоятельница говорила мне, что видела, как девочка плачет из-за того, что так долго не была в церкви. Мы не можем долго держать ее взаперти. — Он быстро взглянул на Фенна. — Не то чтобы взаперти, вы понимаете. Алиса свободно может уйти отсюда, как только этого пожелают ее родители.

— Но сама она хочет уйти, — заметил Фенн.

— Конечно, девочке невесело жить в монастыре, мистер Фенн. Естественно, ей хочется видеться со своими друзьями, играть с ними, продолжать обычные детские занятия. И все это она получит, скоро.

— Не позволяйте ей возвращаться в церковь. Пока.

— Эндрю, мне непонятна ваша позиция в этом вопросе. — Спокойное дружелюбие покинуло епископа, хотя слова его звучали по-прежнему тихо. — Что именно беспокоит вас в девочке?

Фенн подался вперед и положил локти на стол, чтобы лучше расслышать ответ священника.

Отец Хэган неуверенно обвел глазами сидящих за столом.

— Я… сам не совсем понимаю. Просто… не надо…

— Расскажите, святой отец, — проговорил епископ Кейнс. — Думаю, настало время поделиться с нами вашим нежеланием принять эти довольно-таки удивительные события. Пусть вас не беспокоит присутствие мистера Фенна — у нас нет секретов от прессы. Если у вас есть какие-то сомнения, огласите их, чтобы мы могли это обсудить.

Открылась дверь, и бесшумно появился старший официант. Он быстро осмотрел стол и кивнул кому-то за дверью. Тут же вошла женщина, чтобы убрать пустые тарелки.

— О, прошу прощения, святой отец, — сказала она, когда уже собралась взять его тарелку.

— Ничего, все в порядке, я закончил.

Тарелку убрали. Никто не продолжал разговора, пока официантка не вышла и старший официант не закрыл дверь, тем самым отрезав зал от шума из ресторана и бара внизу. Саутворт счел разумным устроить ужин в отдельном банкетном зале на втором этаже, подальше от посетителей, из которых на этой неделе большинство составляли журналисты.

— Так в чем дело, Эндрю? — продолжил разговор епископ.

— Это трудно объяснить, — тихо сказал священник.

— Простите?

— Трудно выразить мои ощущения словами.

— Попытайтесь. — Просьба прозвучала мягко.

— Что-то… что-то здесь не так. Не могу сказать, что именно, но ощущается, будто что-то неправильно. Церковь. Святого Иосифа., кажется какой-то., пустой.

— Пустой? Не понимаю.

— Кажется, я понял, что имеет в виду отец Хэган, — вмешался монсеньер Делгард. Все взгляды обратились к нему. — Меня тоже в последние дни обеспокоила атмосфера в церкви.

— Тогда, может быть, вы просветите нас, — проговорил епископ Кейнс.

— Мне кажется, что церковь духовно пуста.

— Вы меня удивляете, монсеньер, — холодно сказал епископ. — Это замечание может быть воспринято как кощунство. Храм Божий не может быть духовно пуст — это невозможно. Такое заявление противоречит всем нашим верованиям.

— Церковь — это всего лишь здание из камня, епископ, — спокойно ответил монсеньер.

Лицо епископа Кейнса покраснело, и Фенн скрыл улыбку за бокалом вина.

— Может быть, лучше ограничить нашу сегодняшнюю дискуссию более… м-м-м… «материальными» аспектами сложившейся ситуации? — вмешался Саутворт. — Вы не согласны, Джерри?

— Пожалуй, нет. Я…

— Да, вы абсолютно правы, — ответил епископ Кейнс, не желая устраивать теологические дебаты перед репортером, который легко мог все истолковать по-своему. — Об этом мы можем поговорить в дальнейшем. — Он многозначительно посмотрел на двоих священнослужителей.

— Как хотите, — сухо согласился Делгард.

Отец Хэган открыл было рот, намереваясь сказать что-то еще, но, увидев строгое выражение на лице епископа, передумал.

Это разочаровало Фенна.

Саутворт не давал передышки.

— Один вопрос, который, я уверен, представители средств информации хотели бы задать, епископ: каково состояние здоровья Алисы в настоящий момент?

— Разве я еще не сказал об этом? — Кейнс по-прежнему смотрел на двоих священнослужителей, но повернул голову к Саутворту, чтобы послать ему теплую улыбку.

— Да, но я имел в виду состояние здоровья вообще. Вчерашний день — исключение.

— Да, именно так. Кульминация событий, если хотите. Рано или поздно они настигли бы ребенка. У монсеньера есть последняя информация от коллектива врачей.

— Медицинские заключения, как правило, держатся в секрете от посторонних, — сказал Делгард. Он кивнул Фенну. — Зачем бы это публиковать в прессе?

— Мы достигли взаимопонимания с мистером Фенном, — проговорил Саутворт.

Репортер удивленно посмотрел на него.

— Минутку. Единственное, в чем мы достигли взаимопонимания, это что я буду писать правду… Так я понял, — добавил он.

— Разумеется, мистер Фенн, — заверил его епископ Кейнс. — Мы не ожидаем ничего другого. Однако нам хотелось бы рассчитывать… м-м-м… на благоразумную журналистику.

— О, я умею быть благоразумным. Но хранить секреты не умею.

Он уловил взгляд, которым обменялись епископ и Саутворт.

— Хорошо, — проговорил Фенн, поднимая руки. — Я понимаю вашу дилемму. Вы хотите, чтобы история была рассказана без прикрас, без преувеличений и правдиво. Хорошо, я и сам хочу этого. С другой стороны, вы хотите уважения к личной жизни и чтобы все, способное вызвать ненужные волнения, было приглажено, если не вообще вымарано. — Он замолк, чтобы набрать в грудь воздуха. — В первом я с вами согласен. Никаких преувеличений, никаких спекуляций. Что касается личной жизни, боюсь, она закончилась для Алисы, когда ей явилось первое видение. И не только для нее. Для вас тоже. И для всего Бенфилда. И третье — насчет того, что может вызвать ненужные волнения… Что ж, это вам придется оставить на мою ответственность.

— Не уверен, что это хорошо, — сказал епископ.

— У вас нет выбора, — улыбнулся Фенн. — Послушайте, я знаю, что отец Алисы — старый отупевший пьяница, но на данном этапе не считаю, что это существенно для всей истории. Это не государственная тайна, но я не собираюсь упирать на это. Благоразумно, не правда ли?

— Да, мистер Фенн, но это не большая уступка с вашей стороны.

— Верно. Но больше я ничего предложить не могу.

Ситуацию спас Саутворт:

— Почему бы нам не положиться на старую добрую уловку для журналистов — «не для печати»? Таким образом вы можете быть посвящены в ситуацию в целом, но профессионально ограничены в публикации подробностей.

«Или так, или убирайся вообще», — подумал Фенн и сказал:

— Ладно, если будет не слишком много «не для печати».

— Вы согласны, епископ?

Епископ Кейнс задумался.

— Вы понимаете, мистер Фенн, что мы не хотим ничего скрывать. Это не в обычаях церкви.

«Да ну?» — подумал Фенн. Готов ли Папа рассказать о третьей тайне Фатимы?[23] Или открыть все церковные финансовые источники, перечислить все компании и собственность, куда вкладываются средства? И есть много других секретов, которые заинтересовали бы общественность, но которые Католическая церковь держит в тайне.

— Мы хотим, чтобы публиковалась только правда, — продолжал епископ Кейнс, — но мы не хотим, чтобы она кому-либо повредила. Если вы согласны с нашей точкой зрения, я уверен, между нами не возникнет никаких трений. Уверен, найдется много журналистов, которые будут рады понять нас.

«Старый хитрый ублюдок. Ты знаешь, что я не могу отказаться».

— Ладно. Но одно условие: если я пойму, что вы скрываете что-то, о чем следовало бы сказать, если я сочту, что скрывать это аморально, то я об этом напишу.

— Вы подозреваете нас во лжи?

— Вовсе нет. Но вы можете скрыть информацию, которая не устроит Церковь, так как способна повредить ее образу в глазах людей.

— Тогда мы позволим вам быть нашей совестью, мистер Фенн.

— Хорошо.

Саутворт с облегчением вздохнул, когда епископ Кейнс и репортер откинулись на спинки стульев.

— Вы хотели сообщить нам, что обнаружила медицинская комиссия, — напомнил он монсеньеру.

— Их отчет очень подробен и местами изобилует специальными терминами, и потому я попытаюсь изложить его как можно более сжато и понятно. Если вам потребуется полный текст, мистер Фенн, я могу предоставить копию. — Делгард пригубил вино и отставил бокал, в сторону. — Сначала позвольте мне обратиться к предыдущему недугу Алисы. В ее ушах и горле не было обнаружено никаких патологических изменений, что соответствует давнему мнению о психологической природе ее недуга Не было обнаружено ни повреждений слуховых нервов, ни расстройства косточек, ушных улиток или барабанных перепонок в обоих ушах. Семь лет назад вполне могла быть занесена какая-то инфекция, повлекшая за собой болезнь, но нет никаких признаков необратимых последствий — никаких затвердений или костных образований в среднем ухе, никакого воспаления перепонок. Мастоидиты, отиты — воспаление среднего уха — уже давно не замечались. Что касается голосовых связок, никаких повреждений или заболеваний гортани не обнаружено. Состояние девочки всегда считали результатом истерии.

— Вы говорите, все эти годы Алиса страдала просто от устойчивой истерии? — недоверчиво переспросил Фенн.

— Все не так просто, но и не так необычно, как подразумевает ваш тон. Вполне могли присутствовать другие инфекции, не выявленные лечащим врачом, когда Алиса в четырехлетием возрасте перенесла свинку, и эти инфекции могли привести ее к такому состоянию. Врач счел это обычной детской болезнью и на ранних стадиях не искал ничего большего. Обследование было предпринято потом, когда проявились последствия. Следует добавить, что в медицинском отчете нет никаких оценок действий терапевта — в настоящий момент мы имеем дело только с предположениями.

— Семейный лечащий врач видел этот отчет? — спросил Фенн.

— Нет. И, конечно же, он будет отрицать всякие намеки на свои упущения. Но мне бы очень не хотелось, чтобы вы сделали из этого самые неблагоприятные выводы. Сейчас пытаются найти теоретические обоснования предложить какое-то объяснение.

— Позвольте мне напомнить о недавней дискуссии, — проговорил епископ Кейнс, прямо посмотрев на репортера — Кажется, вашим излюбленным словом было «благоразумие».

— Не беспокойтесь, я не собираюсь затевать судебный процесс против обиженного терапевта-практика, обвиняя его в том, что по прошествии стольких лет все равно не может быть доказано. И к тому же медицинская комиссия может оказаться совершенно не права.

— Да, вполне, — согласился монсеньер Делгард — Однако главное, что она хотела выяснить: мог ли шок, не позволяющий Алисе слышать и говорить, психологически сохраняться в ее сознании? Чем больше она боялась своего недуга, тем крепче становилась психологическая блокировка. В медицинских записях полно схожих случаев: страх перерастает в фобию, фобия — в физическую неспособность. Подсознание имеет собственную логику. Потребовался другой шок, чтобы разрушить психологический барьер, который Алиса сама воздвигла в своем сознании. Видение — воображаемое или реальное — освободило ее от вызванной ею же самой болезни.

— Вы говорите категорично. Стало быть, в исцелении Алисы нет ничего чудесного? — спросил Фенн.

— После семи лет глухоты и немоты она может слышать, может говорить. Была ли ее неспособность вызвана психическим или физическим расстройством, результат один…

«…Церковь… церковь… все случившееся с Алисой сконцентрировалось вокруг церкви…»

Отец Хэган, успокаивая себя, приложил руку к виску, надавил, погладил. Голоса снова зазвучали — отдаленно, как-то глухо, словно из глубин обширной пещеры. Или в церкви… в большой, темной церкви. Он начинал ненавидеть… эту церковь.

«Нет! Церковь — это храм Божий! Ее нельзя ненавидеть! А особенно священнику…»

— Общее состояние здоровья? — спросил епископ Кейнс. — Каково оно сейчас?

— Его можно описать очень просто и без всякого медицинского жаргона, — ответил Делгард. — Алиса — совершенно нормальный, здоровый ребенок. Возможно, она немного переутомлена, несколько замкнута, но после всего, что она перенесла, этого и следовало ожидать. Впрочем, есть одна ненормальность, но, по словам лечащего врача, это было у нее с самого раннего детства.

— И что же это? — спросил Фенн, не донеся до губ бокал вина.

Делгард поколебался, с опаской глядя на репортера.

— Это не для печати. Это не так важно, но может вызвать у ребенка некоторые личные беспокойства. Уверяю вас, это не имеет никакого отношения к исцелению.

Фенн задумался не более чем на секунду.

— Я не собираюсь ранить ребенка.

— Прекрасно. У Алисы на теле небольшая опухоль. С левой стороны, в нескольких дюймах ниже сердца.

— Опухоль? Боже милостивый!.. — воскликнул епископ Кейнс.

— Не волнуйтесь, ничего серьезного, — успокоил его Делгард. — Это известно медицине как лишний сосок…

«…Лишний сосок… третий сосок… я кое-что знаю об этом, где-то что-то читал… Господи, что же?..»

— …Беспокоиться не о чем. Он немного увеличился в размерах, с тех пор как врач последний раз осматривал девочку, но ее тело естественным образом растет. Нет никаких оснований полагать, что опухоль будет увеличиваться и дальше. — Монсеньер Делгард снова пригубил вино. — Так обстоят дела. Алиса Пэджетт выглядит совершенно здоровой, не считая этого легкого… м-м-м… дефекта.

— Это действительно очень хорошая весть, — объявил епископ Кейнс. — Благодарю вас за ясный доклад, монсеньер. У вас есть какие-либо вопросы, мистер Фенн?

В это время дверь отворилась и вошли две официантки с тарелками.

— Ах, главное блюдо! — проговорил Саутворт. — Сегодня гостиница заполнена, джентльмены, поэтому вышла небольшая задержка. Предвестие грядущих месяцев, полагаю, — добавил он, сияя счастьем, и подумал: «А также грядущих лет».

Пока сервировали стол, присутствующие обменивались банальными фразами, и Фенн поймал себя на том, что вглядывается в потускневшие глаза отца Хэгана, Священник отвел взгляд, и Фенн остался в замешательстве. Хэган был очевидно нездоров: на его изможденном лице выступила испарина, а взор был помрачен; в движениях длинных тонких пальцев сквозила нервность. Епископ Кейнс должен бы дать священнику отдохнуть. Что они затеяли? Уединение — вот что ему нужно, полное удаление от всего этого. А когда закрутится машина рекламы, будет еще хуже. Это, как Фенн понял из разговора с Саутвортом этим вечером, станет следующим пунктом повестки дня. Репортер улыбнулся при виде кружков телятины в соусе из зелени и отхлебнул вина, ожидая, когда подадут овощи.

Он слушал, как Саутворт, будучи хозяином гостиницы, прощупывает тему рекламы.

— Уверен, теперь все мы поняли, епископ, что столкнулись с ситуацией, из которой частные предприниматели со всей страны постараются извлечь доход. Я действительно считаю, что нам пора серьезно обдумать, как устроить официальное освещение…

— …Несколько преждевременно…

— …Нет, нисколько. Мы должны разработать план…

— …Лурд не лучший образец для подражания, Джордж.

«…Я не могу есть. Епископ не должен был настаивать…»

— …Снятый для визита Папы в Англию в восемьдесят втором..

— …Но боже мой, организация этого съест около двадцати процентов прибыли…

— …Каждое пенни окупится…

«…С каждой ночью ощущение все тяжелее… Даже когда рядом монсеньер… Чувство одиночества-пустоты…»

— …Статуи, футболки, съемки службы…

— Эндрю, вам стоит попытаться поесть. Это пойдет вам на пользу.

— Что? Да, епископ…

— Антрекот «Рокфор» — одно из наших фирменных блюд, святой отец. Уверен, вам понравится.

— Конечно…

— …Нас не должны видеть…

— …Мне понятны ваши чувства, епископ, но церковь должна, не смыкая глаз, бдительно следить за миром бизнеса… как это всегда было в прошлом.

«…Ее глаза… Почему она так смотрела на меня?.. Почему она не смогла принять причастие?..»

— …Исследования Института религиозных трудов, сам Ватикан, епископ…

— …Не думаю…

— …Сам банк… Не сомневаюсь, они примут скромное вспомоществование от Римско-католической церкви… Я уже говорил с управляющим… он член приходского совета…

«…Мясо… никакого вкуса., нужно поесть, епископ говорит, нужно поесть… Ее глаза… она знала… О чем они говорят?.. Нужно прервать их…»

— …Проект центральной части, нечто вроде подготовленного для визита Папы в парк Феникс в Ирландии… Ошеломительная простота…

«…Не могу проглотить… мясо… не могу проглотить… О, Боже!., оно разрастается… мясо растет… у меня… в…»

— Святой отец!

Делгард встал со своего места, его стул со стуком упал на пол. Монсеньер устремился к задыхающемуся священнику, встревоженный синеватой краснотой его лица и сдавленными звуками из разинутого рта.

Фенн бросился вокруг стола.

— Он задыхается! — крикнул он. — Ради бога, он чем-то подавился!

«…Заполняет меня… не дает дышать… растет, растет!..»

Отец Хэган судорожно бился на стуле, хватаясь руками за горло. Он пытался что-то сказать, пытался крикнуть, но слова сдерживал разбухший в глотке кусок мяса. Священник упал на стол, опрокинув бокал с вином, ножи и вилки подскочили от удара. Тарелка слетела на пол, когда Хэган выпрямился и, свалившись на спинку стула, издал страшный хрип в попытке глотнуть воздуха.

— У него сердечный приступ! — крикнул епископ Кейнс. — У него слабое сердце. Быстро! У кого есть таблетки?

— Нет, он подавился! — настаивал Фенн. — Наклоните его, и я стукну его по спине!

Делгард схватил судорожно корчащегося священника, и Фенн кулаком ударил его промеж лопаток. Отец Хэган неистово дернулся и издал рыгающий звук. Фенн ударил его снова.

— Бесполезно, оно застряло! — сказал Делгард.

— Я вызову скорую! — Саутворт выбежал из зала, радуясь, что избавился от зрелища агонии.

— Говорю вам, это сердечный приступ! — сказал епископ Кейнс.

— Ладно, положим его на спину и откроем ему рот. — Приложив руку ко лбу Хэгана, Фенн откинул священника на спинку стула. Монсеньер Делгард взялся рукой за подбородок и еще шире открыл коллеге рот. Священник попытался вырваться; мука, стремление наполнить горящие легкие воздухом, были невыносимы.

Фенн заглянул в открытый рот, в самую темноту горла.

— Там что-то есть, я вижу!

Он засунул пальцы в горло священнику, нащупывая, но не в силах достать застрявший предмет. Делгарду пришлось напрячь все свои силы, чтобы не дать Хэгану скатиться на пол.

— Мне не достать! Боже, мне не достать!

«…Руки… Руки на мне… не могу… не вдохнуть… Помоги мне, Господи!.. Глаза, ее глаза…»

Мышцы его горла судорожно сокращались, но кусок мяса не выходил, а только застревал глубже. И становился все больше.

Тело священника изогнулось в пароксизме страха, боли, удушья. Он упал на пол, схватившись за двоих людей, которые пытались спасти ему жизнь.

— Опустите ему голову! Может быть, так мы вытряхнем его…

«…Бесполезно… Слишком поздно… О Боже, какая боль!., в груди… в руках… О Господи, нужно им сказать!..»

— Я понял, понял! Держите его, я могу…

Священник закричал, но этот звук был просто мучительным хрипом, сдавленным воплем смертельного страха. Его тело дико сотрясалось, лицо посинело…

«…В руки Твои…»

…В его глазах отразился страх приближающейся смерти…

«…Предаю…»

Из горла продолжали вырываться булькающие хрипы…

«…Дух мой…»

…Которые затихли через несколько секунд после того, как Хэган умер…

«…Помилуй меня…»

Глава 21

Холодно. Черт, как холодно, аж задница стынет!

Фенн запер дверь машины и поплотнее запахнул куртку. Пока он вставлял ключ в замок, от пара изо рта на боковом стекле возникло мутное пятно. Фенн выпрямился и посмотрел на церковь.

На этот раз при входе в церковный двор не толпились журналисты. Вероятно, прошедшие накануне похороны временно уняли их аппетит.

Фенн поплелся к воротам Давно никем не топтанная обочина заросла жесткой, колючей травой. Под ногами хрустел щебень с острыми зазубренными краями. Одинокая фигура настороженно наблюдала за приближением Фенна.

— С холодным утром, — поздоровался он.

Человек кивнул.

— Я Фенн, из «Брайтон ивнинг курьер», — сказал репортер, подойдя к воротам.

— Я вас знаю, — ответил мужчина, добровольно прислуживавший в церкви Святого Иосифа, — но лучше все же увидеть ваше журналистское удостоверение.

Фенн полез за бумажником, пальцы успели окоченеть от холода. Он раскрыл бумажник и показал удостоверение. Человек удовлетворенно хмыкнул.

— Я к монсеньеру Делгарду.

Человек отворил ворота.

— Да, он говорил.

Фенн шагнул внутрь.

— Утро нынче не очень хлопотное.

Человек тщательно запер ворота и посмотрел на репортера.

— Толпа появится позже. Большинство отправились в монастырь. — Он достал носовой платок и высморкался.

— Я проезжал мимо, там кое-кто собрался, но совсем немного.

— Наверное, насосались вчера Пиявки. — Служитель посмотрел на Фенна без всякого выражения.

— Вы хорошо знали отца Хэгана? — спросил тот, не обращая внимания на грубость.

— Добрый был человек. Хороший человек, труженик. Наверное, это его и доконало, с его-то слабым сердцем Нам его не хватает.

Фенн двинулся дальше, а мужчина у ворот все качал головой и сморкался.

Репортер подошел к дому священника, и дверь ему открыл молодой монах, которого он раньше или не видел, или не замечал. Теперь в церкви Святого Иосифа таких было несколько — они работали клерками, секретарями, просто присматривали за приходящими.

Монах улыбнулся и проговорил с мягким ирландским акцентом:

— Мистер Фенн? Монсеньер Делгард в церкви. Позвать его?

— Ничего, я пройду сам.

Фенн повернулся и пошел к церкви, а молодой человек несколько мгновений смотрел ему вслед, прежде чем закрыть дверь.

Репортер поежился. На фоне старых стен отчетливо было видно, как мгла вихрится вокруг разбитых, позеленевших надгробий. Фенн знал, что на другой стороне, в уединенном месте кладбища, рядом с внешней стеной появилась свежая могила, и ему совершенно не хотелось ее видеть. Зрелище того, как гроб с телом отца Хэгана опускают в яму, взволновало его так же, как во время похорон родителей, которые оба умерли в течение одной недели: мать от рака, а отец, как и священник, от сердечного приступа Когда могилу закапывали, Фенн ощутил, будто земля действительно окончательно поглотила жизнь, а момент смерти был лишь первой фазой этого. Репортер знал и других, кого постигла преждевременная кончина (впрочем, смерть всегда кажется преждевременной, даже когда настигает стариков — не многие постоянно готовы к этому), но никогда она не влияла на него таким образом. С отцом и матерью это еще можно было понять, поскольку они умерли, когда он был еще подростком, и взаимная привязанность между родителями и сыном не успела дать трещину; но священник был почти совсем незнакомым, он как будто даже недолюбливал Фенна. Возможно, утрата казалась такой большой оттого, что репортер пытался спасти Хэгану жизнь и это не удалось. Но все равно поделать было ничего нельзя, так как посмертное вскрытие показало, что отец Хэган умер от сердечного приступа Кусок мяса, которым он подавился, возможно, послужил причиной для паники, но он был не таким большим, чтобы вызвать удушье. Так почему же к чувству утраты примешивалось и чувство вины? Фенн не мог ответить себе на этот вопрос.

Двери церкви были закрыты, и он повернул тяжелое железное кольцо на одной створке, чтобы открыть ее. Стоял жестокий холод, но внутри было еще холоднее. Закрыв за собой дверь, Фенн направился к алтарю, к сидящей перед ним черной фигуре.

Когда репортер подошел, монсеньер Делгард не обернулся, его глаза были устремлены на витражное окно над алтарем, но взор обращен внутрь себя.

Фенн сел рядом со священником.

— Монсеньер Делгард?

Священник продолжал неотрывно смотреть на окно.

— Что здесь происходит? — проговорил он, и слова предназначались не репортеру.

— Простите?

Священник заморгал и посмотрел на пришедшего:

— Я не понимаю, что происходит в этой церкви, мистер Фенн. Я не понимаю, почему умер отец Хэган, почему он так чего-то боялся.

— Он боялся?

— Да. Он был смертельно напуган.

— Он был болен.

— Да, он был болен. Но дело не только в болезни. Что-то еще отнимало у него силы.

— Я не понимаю вас.

Священник вздохнул и опустил лицо к полу. Потом повернулся к репортеру.

— Вы верите в Бога, мистер Фенн?

Вопрос удивил Фенна и привел в некоторое замешательство.

— Думаю, что да Не уверен. Наверное, я не слишком много задумывался об этом.

— Все задумываются об этом, мистер Фенн. Вы боитесь обидеть меня, потому что я священник?

— Нет, дело не в этом Я действительно не уверен, вот и все. Я не могу поверить в какую-то великую фигуру Отца на небе, если вы это имеете в виду.

— Верить в это нет нужды. Было бы довольно наивно представлять Его таким образом. Тогда позвольте спросить вас: а вам не страшно не верить?

— Я полагаю, большинство людей не верят.

— Но вы?

— Считайте меня одним из толпы.

— Вы боитесь смерти из-за своих прошлых прегрешений?

— Нет. Я просто надеюсь, что, когда попаду туда, Он примет мои извинения. Послушайте, а какое отношение имеет это все к отцу Хэгану?

Взгляд монсеньера снова обратился на алтарь.

— Он был верующим, священником, поистине добрым человеком; и все же он боялся смерти.

— Возможно, он хранил в душе тайны, о которых вы не знали.

— Да, у всех у нас есть постыдные тайны. Обычно они тривиальны; важны — и постыдны — не они, а мы сами. Странно, накануне его смерти я слышал его исповедь и знаю, что ему было нечего бояться.

Фенн пожал плечами.

— Достаточно самой смерти. Это большой прыжок, и нет никакой гарантии, что мягко приземлишься. И что вообще приземлишься. Не важно, как сильно веришь. Сколь ни глубока твоя вера, никаких гарантий быть не может, верно?

— Это не совсем так, мистер Фенн, но я понял вашу мысль.

— Так что когда дело дошло до этого, отец Хэган был таким же, как и все мы: он боялся муки и опасался Великого Момента Истины.

— Отец Хэган боялся того, что оставит здесь.

Фенн в замешательстве посмотрел на Делгарда.

— Он боялся того, что происходило в этой церкви. — Высокий священник снова повернул лицо к репортеру, опершись локтем на спинку скамьи и сцепив длинные пальцы. — Знаете, после первого так называемого чуда он почти не спал. Почему-то он больше не чувствовал себя в безопасности на территории собственной церкви.

— Я замечал, что с каждой следующей нашей встречей он выглядел все хуже и хуже. Но я отнес это на счет обычного заболевания.

— Впервые вы встретились с ним, когда обнаружили девочку в поле, так?

— Да. И тогда он уже не представлял собой образец здоровья. Но, как я уже сказал, с каждым разом он выглядел все хуже. Я решил, что это результат оказываемого на него давления.

— Боюсь, еще до того он испытывал тяжелый душевный стресс. Пока я жил здесь, мы вели долгие споры о церкви Святого Иосифа, о девочке, Алисе Пэджетт, и ее видениях. И о самом отце Хэгане. Он был несчастным человеком.

— И его… м-м-м… назначение в Холлингбурн имело какое-то отношение к его несчастью?

Черты Делгарда заострились.

— Кто сказал вам это?

— Никто. Я просто вспомнил неловкое молчание на пресс-конференции, когда местный репортер спросил его об этом. Что там случилось? Или это страшная тайна?

Священник вздохнул.

— С вашей настырностью вы все равно рано или поздно это выясните. Все в прошлом, да и на самом деле это не так уж важно.

— В таком случае расскажите.

— Понятно, все должно остаться между нами.

— Разумеется.

Делгарда это удовлетворило. Если бы он отказался рассказать, Фенн заинтересовался бы еще больше, стал копаться и что-нибудь разузнал бы, а так он будет все держать в секрете — согласно заключенному несколько дней назад соглашению насчет информации «не для печати».

— Отец Хэган был молодым, новичком, когда его послали в Холлингбурн, — начал Делгард — Он сомневался в себе, но усердно трудился, стремясь научиться. И он был очень раним, восприимчив. — Делгард замолчал, и нетерпение Фенна возросло.

— Вы хотите сказать, что у него был роман с одной из прихожанок?

— Не совсем так. Не совсем роман, и не с одной из прихожанок. — Делгард печально покачал головой. — Он… он привязался к своему старшему священнику.

— О Господи!..

— Позвольте прояснить: это не включало никаких сексуальных контактов. Иначе оба они не остались бы священниками.

— Тогда почему?..

— Распространились слухи. Это было маленькое местечко, где всё замечают. Привязанность — глубокую привязанность — нельзя не заметить. Это привлекло внимание епископа той епархии, и он быстро вмешался, к счастью, пока ситуация не зашла слишком далеко.

— Простите за вопрос, но откуда вы знаете, что не зашла?

— Если бы это произошло, оба священника признались бы на исповеди.

— Вы очень высокого мнения о человеческой натуре.

— Они бы не солгали.

— И в результате отца Хэгана послали в другое место.

— Да. Другой священник — его имя не важно — покинул приход чуть позже. Я знаю, что случившееся мучило отца Хэгана на протяжении всей его духовной карьеры; мне также известно, что он больше не поддавался подобному искушению. Он с головой ушел в труды и молитвы.

— Но вина осталась с ним?

— Он был чувствительным человеком Я не верю, что он снял с себя вину.

— Ваша религия особенно любит такие вещи, не правда ли? — Фенн не смог скрыть злобу в голосе.

— Недоброе замечание, мистер Фенн, и несправедливое. Однако споры о теологических идеалах Римско-католической церкви в данный момент довольно неуместны. Давайте ограничимся темой об отце Хэгане и его страхе перед этой церковью.

— Этого-то я и не могу понять с того вечера, когда он умер. Он сказал, что в церкви Святого Иосифа что-то не так, и вы как будто согласились.

— Посмотрите вокруг, мистер Фенн. Вам не кажется, что тут очень мрачно?

— М-м-м… да. Но снаружи туман, освещение скупое.

— Теперь закройте глаза и скажите, что вы ощущаете.

Фенн закрыл глаза.

— Что вы чувствуете?

— Чувствую себя идиотом.

— Не над о. Просто подумайте об этой церкви, о том месте, где находитесь.

Ему не хотелось. Не хотелось закрывать глаза в этой церкви.

— Нет!

Глаза сами раскрылись, и Фенн удивленно посмотрел на священника.

— Извините, — сказал репортер. — Не знаю, почему я закричал. — Он поежился. — Я… не понимаю, что случилось.

— Вы ощутили атмосферу? — осторожно прощупывал его Делгард.

— Нет, я ничего не ощутил — Фенн нахмурился. — Боже, что это было? Я ничего не ощущал. Здесь пусто. Я хочу сказать не то, что никого нет… а то, что вы говорили в тот вечер. Будто церковь духовно покинута…

— Именно так я и сказал. Вы тоже это почувствовали…

— Я… я не знаю. Холодно, и жутко — скажем прямо. Но в пустых церквах всегда жутко.

— Не для духовного лица. Священник находит в пустой церкви только успокоение, место для молитвы, для медитации. Здесь такого нет, а только чувство безысходности. — Делгард изменил положение, передвинулся к краю скамьи и положил сомкнутые кисти рук на спинку перед собой. Фенн смотрел на его профиль, нос с высокой переносицей, твердый подбородок, глубокие борозды морщин над бровями. С этой точки был виден только один глаз с тяжелым веком, и во взгляде чувствовались печаль и глубокая усталость. Когда священник заговорил снова, его голос звучал твердо, уверенно, но в нем сквозила и грусть.

— Если у Алисы в самом деле было, видение, то ощущалось бы присутствие Святого Духа.

— Вы сами говорили, что церковь — это всего лишь здание из камня, — сказал Фенн.

— Я имел в виду, что это физический сосуд, который может быть наполнен или опустошен точно так же, как и любой другой сосуд. Епископ Кейнс должен был это понять. Эта церковь опустошена.

— Я не понял Как вы можете это утверждать?

— Это можно только ощутить. Как вы сами ощутили только что. Отец Хэган получал эту травму в течение нескольких недель, но его восприятие было острее, ощущения сильнее. Вы сами наблюдали, как он изменялся физически, как жизнь вытекала из него.

— Он был болен. Сердце…

— Нет. Жизненная сила вытекала из него, как иссякала духовная сущность этой церкви. Я раньше должен был понять, что происходит, когда он рассказал мне о своих сомнениях. Он не верил, что исцеления были чудесными, мистер Фенн. И не верил, что Алиса видела Пресвятую Деву. Сначала он был не уверен. Алиса всегда была такой доброй девочкой, такой невинной. Ничто она так не любила, как помогать матери в церкви. Он знал ее с раннего детства…

— Еще до того, как она стала глухонемой?

— Да. Отец Хэган приехал в этот приход незадолго до ее рождения. Он видел, как она росла, дал ей первое причастие, поощрял ее играть с другими детьми, несмотря на недуг. И все же к концу… эти последние недели… он боялся ее.

— Боялся одиннадцатилетнего ребенка?

— Вы были в монастыре в прошлое воскресенье?

— Конечно, Когда ее стошнило.

— До того. Вы видели, как отец Хэган смотрел на нее?

— Вы правы, он был напуган. После всего, что случилось, я забыл. Он был в ужасе. — Фенн в задумчивости побарабанил пальцами по скамье. — Но он был болен. Извините, монсеньер Делгард, я не хочу отзываться о нем неуважительно. Но вы сами знаете, его суставы ослабли и он еле стоял.

— Да, возможно, но на то были причины. Стресс, в котором он находился, мог оказаться чрезмерным для любого.

— Вы хотите сказать, что известность…

— Я не имел в виду ничего подобного. Это была только часть всего. Я говорю о душевном страдании, которое он перенес, узнав, что его церковь подвергается поруганию, поняв, что ребенок используется для…

— Погодите-ка. Это все несколько притянуто за уши, вам не кажется?

Священник улыбнулся, но улыбка получилась неестественной.

— Да, мистер Фенн. Да, вам могло так показаться, и не могу вас упрекнуть в этом Вы прирожденный циник, а вероятно, циники меньше других страдают в этом мире. — Он посмотрел на репортера глазами, в которых читалась жалость. — А может быть, они страдают больше — кто знает?

Фенн повернулся лицом к алтарю, чтобы не встречаться глазами со священником.

— Именно ваш цинизм может помочь в этом деле, мистер Фенн, — услышал он голос Делгарда.

Репортер медленно повернул голову и снова посмотрел на священника.

— Вас не так легко заставить поверить во что-либо, верно? — сказал Делгард. — У вас нет глубоких религиозных верований, нет семьи, нет жены…

— С чего вы взяли? Вы ничего не знаете обо мне.

— О нет, вы ошибаетесь. Знаю. Видите ли, я долго беседовал о вас с мисс Гейтс.

— Со Сью? Она бы не стала… — Он запнулся, когда священник кивнул.

— Сьюзен теперь регулярно посещает церковь. Боюсь, сейчас она еще не пришла к решению относительно вас, мистер Фенн.

— Да, я заметил это. Но с чего бы ей говорить с вами обо мне?

— Дело в том, что я сам спросил ее. — Делгард оживился. — Мне нужна ваша помощь. Я разузнал о вас все, что мог, — во-первых, из-за вашей нынешней связи с церковью согласно эдикту епископа Кейнса, а во-вторых, потому, что, думаю, вы могли бы помочь нам другим образом.

— Вы снова ошиблись во мне.

— Ваш наниматель говорит, что вы хороший журналист. С вами многовато хлопот, но в основном на вас можно положиться. Очевидно, у вас пытливый ум или, как называет это редактор, хороший нюх. К сожалению, он не очень лестно отзывался о других сторонах вашего характера, но это не очень меня заинтересовало.

— Представляю, что он сказал.

— Хорошо. Значит, мы оба знаем о ваших грехах.

— Я не знал…

— Это Сьюзен рассказала мне о вашем непредубежденном, свободном отношении к большинству вещей, особенно где дело касается вашей работы. Должен признать, прочитав ваш первый репортаж об Алисе и церкви Святого Иосифа, я подумал, что вы слишком эмоциональны и вряд ли хоть сколько-нибудь объективны. Но Сьюзен объяснила мне, фактически дала понять, как объективны вы можете быть. Для меня это неприемлемо, но, наверное, мне следует с уважением отнестись к вашему образу мыслей, вашей манере. Вы сами не верили в то, что написали, но хотели, чтобы читатели поверили. Вы очень ловко устроили из случая сенсацию, не особенно веря происшедшему. Только прочитав статью второй раз и кое-что зная об авторе, можно выявить в ваших утверждениях сознательные двусмысленности. Такова ваша объективность — вы написали громкую, искреннюю с виду статейку, преследуя свои интересы. Иными словами, вы хотели сорвать куш. И, несомненно, вы его сорвали.

— Возможно, вы доверяете мне больше, чем я того заслуживаю. То есть если доверяете… Я немного запутался.

— У вас острый ум, мистер Фенн. И это то, что мне нужно. И также мне нужна ваша объективность.

— Вы можете объяснить, к чему ведете?

— Ваше циничное отношение к Церкви может означать, что вы так же цинично относитесь и к совершенно другим вещам. Это может дать вам преимущество.

— Перед чем?

— Перед окружающим нас ныне злом.

Фенн усмехнулся.

— Вот как?

— Видите ли, если вы не верите, вам будет не так страшно. Зло — это паразит, размножающийся на беспочвенных верованиях. Но ваше неверие не является такого рода невежеством. Вы поверите в нечто, если это будет убедительно доказано, и, кроме того, вы будете искать доказательств. Невежда не стал бы их искать. Этого-то я и хочу от вас, мистер Фенн. Я хочу, чтобы вы искали.

Фенн засунул руки в карманы куртки. То ли от беседы, то ли от атмосферы в самой церкви ему стало холодно.

— Однако что же именно мне искать, монсеньер Делгард?

— Я хочу, чтобы вы выяснили кое-что об этой церкви.

Фенн удивленно посмотрел на него.

— По-моему, это легче сделать вам.

— Объективность, мистер Фенн, и практичность. В следующие несколько месяцев я буду очень занят обустройством самой церкви Святого Иосифа, подготовкой к приему паломников, надзором за строительными работами, которые нужно произвести. Что касается объективности, то я слишком погружен в страшную атмосферу этого места, слишком вовлечен в трагедию отца Хэгана, чтобы видеть все в ясном, объективном освещении. Кроме того, я хочу, чтобы вы разобрались в этом поселке. Здесь нужен глаз следователя, человека, способного копать вглубь и находить ответы. Вы уже достигли соглашения с епископом Кейнсом и Джорджем Саутвортом, и это будет лишь частью той работы. Я прошу всего лишь заняться поисками того, что могло случиться здесь в прошлом.

— Какого рода?

— Не знаю. Это предстоит выяснить вам.

Фенн пожал плечами.

— Ладно. Как вы сказали, это все равно часть моей работы.

— И еще одно: я хочу, чтобы вы разузнали побольше об Алисе Пэджетт. И ее родителях. Я чувствую, что может обнаружиться нечто интересное, хотя и не знаю, что именно. Уверен лишь, что мы должны это выяснить.

— Думаю, у вас у самого начинают пошаливать нервы, монсеньер.

Делгард несколько мгновений холодно рассматривал его, потом сказал:

— Хорошо. Думайте так. Но прежде, чем вы уйдете, я хочу вам кое-что показать.

Он встал со скамьи, и Фенн быстро отступил в сторону, чтобы священник мог пройти.

Делгард преклонил колени перед алтарем, потом прошел в правую часть церкви. Встав у статуи Богоматери, он обернулся к Фенну.

— Вы бы не подошли, если вас не затруднит?

Фенн, по-прежнему засунув руки в карманы, подошел и с любопытством посмотрел на высокого священника, который кивком головы указал ему на статую.

— Отец Хэган говорил мне, что Алиса любила эту статую, что она проводила много времени, сидя перед ней. Можно сказать, это было ее наваждение. Если ее видения были всего лишь галлюцинациями возбужденного ума, вполне логично, что они приняли форму чего-то, что ее очаровало. Присмотритесь к этой статуе.

Репортер вспомнил, что рассматривал эту фигуру всего две недели назад, в день чудес. Тогда он заметил маленькую трещинку, бегущую из-под подбородка к боковой части шеи.

Теперь статуя вся была испещрена паутиной черных линий, словно поверхность белого мрамора покрыла сеть искривленных вен. Трещины шли от уголков губ Мадонны, как будто изогнувшихся в нелепой похотливой ухмылке. Даже ее невидящие глаза покрылись трещинами.

Вместо прекрасного сострадательного образа Мадонны на двоих мужчин смотрела сморщенная старая греховодница, ее поврежденные ладони глумливо подражали молитвенному жесту.

Фенн отступил назад, словно испугавшись, что каменная фигура сейчас коснется его.

Глава 22

Он шел к воротам по посыпанной гравием дорожке. Над головой смыкались голые ветви деревьев, образуя словно балдахин из паутины. Тонкие, по-зимнему колючие сучки стучали друг о друга под нагонявшим туман ветром. Шаги раздавались неестественно громко, как в церкви, но тут хотя бы не было эха, и гулкие звуки не отражали пустоту святилища. Но темно под деревьями было почти так же, как в церкви.

Все это дело казалось совершенным безумием! Полный идиотизм! В чем Делгард пытался обвинить девочку? Ради Бога, ей всего одиннадцать лет! Каким образом, черт возьми, она могла принести кому-либо вред? Да и зачем? Он намекал, что она каким-то образом причастна к смерти отца Хэгана? Да Алисы там даже не было!

Фенн на мгновение остановился, тяжело дыша.

Делгард становится невротиком — параноиком — как отец Хэган! Он просто не мог говорить серьезно! А он-то, репортер, чуть было не поверил! Боже, он и сам чуть было не свихнулся, как те двое!

Засунув руки в карманы, Фенн пошел дальше.

Но статуя! Что за дребедень случилась со статуей? Внутренние дефекты в камне? Ха! Это что-то новое! Трещины разбежались, как спущенные петли на колготках. Может быть, кто-то потихоньку колотил ее? Нет, невозможно. Тогда откололись бы куски. Статуя пугала В ней было что-то… отвратительное! Боже, и все из-за Делгарда. Это он взвинтил нервы.

Фенн подпрыгнул, когда кто-то вышел из темноты.

— Все закончено, мистер Фенн?

— Боже… Вы меня напугали.

Человек хохотнул, открывая дверь перед репортером.

— Извините. Я просто прятался от ветра. Холодновато.

— Да.

Фенн шагнул за ворота, радуясь, что покинул территорию церкви.

— Эй, Фенн! — послышался знакомый сипловатый голос.

Он обернулся и увидел журналистку из «Вашингтон пост».

— Как добыча? — спросила она — Ты бледный как привидение.

— Погода, — ответил Фенн, направляясь к своей машине.

— Забавно. А у меня обычно краснеет нос. — Она не отставала.

У дороги ошивались два фоторепортера, но они утратили интерес, увидев всего лишь двух коллег-журналистов, шедших от церкви Святого Иосифа.

— Я видела, как ты проехал мимо по поселку, — сказала женщина, идя рядом, — и догадалась, что направляешься сюда. Как насчет того, чтобы продолжить разговор в гостинице?

Он открыл дверь машины и выпрямился.

— Нэнси — правильно?

— Да. Шелбек. Мы встречались в воскресенье.

Он кивнул.

— Залезай.

Без лишних разговоров она обежала машину с другой стороны, а Фенн залез внутрь и отпер ей дверь. Нэнси села и благодарно улыбнулась.

— Верно, — сказал он. — У тебя покраснел нос. — И завел двигатель.

Нэнси подождала, пока они выехали на дорогу, развернулись и покатили в сторону поселка, и только тогда спросила:

— Как это ты пробрался в церковь, когда никто больше не может?

— Туда можно пробраться через поле рядом.

— Спорим — нельзя. Они поставили там для охраны двоих священников.

Фенн быстро взглянул на нее. Даже с действительно покрасневшим носом, это была привлекательная женщина. Он заметил, что у нее зеленые глаза.

— Ты что-то собирался сказать мне? — спросила Нэнси.

— Что сказать?

— Почему тебе позволили войти.

— Римский Папа — мой дядя.

— Ладно, Фенн, перестань.

— Можно сказать, что я на службе у Папы. Мне официально поручено написать историю церкви Святого Иосифа и святых чудес.

— Черт, как тебе это удалось?

— Они сразу распознали аса, как только увидели.

— Извини, но ты, кажется, не очень счастлив. Маловато платят?

Он невесело рассмеялся.

— Знаешь, про деньги я забыл спросить.

— Какая небрежность! Впрочем, не сомневаюсь, ты сможешь добыть их другим путем.

— Уж постараюсь.

— По сути дела, об этом я и собиралась с тобой поговорить. Помнишь, я упоминала об этом в воскресенье.

— Ты говорила что-то о сравнении записей.

— Угу. Слушай, почему бы нам не остановиться и не выпить?

— В это время, утром?

— Уже одиннадцатый час. Почти пол-одиннадцатого. В вашей стране пабы рано открываются. Судя по твоему виду, тебе нужно взбодриться.

— Ты сама не представляешь, насколько права, — ответил он, качая головой.

Они уже подъехали к тому месту на окраине Бенфилда, где были открыты сразу две пивные. Фенн включил сигнал левого поворота и подрулил к площадке. В этот ранний час там уже было припарковано несколько автомобилей, но репортер знал, что местные жители по утрам ходят в паб как в кофейню. Он видел, что они также заходили и в гостиницу «Корона», что стояла дальше по главной улице.

«Белый олень» представлял собой просто Г-образную стойку; полированная бронза и мощные балки под низким потолком придавали интерьеру ощущение древней солидности. В камине пылал, только что разожженный огонь. За стойкой сидело не более дюжины посетителей. Некоторые Фенну показались смутно знакомыми, и он счел их за журналистов.

— Что желаете выпить? — спросил Фенн у журналистки из «Вашингтон пост».

— Нет, позволь заказать мне. Это я тебя пригласила.

Он неохотно согласился.

— Мне шотландское виски без льда и без воды.

Пока Нэнси заказывала у высокого бородатого бармена в очках, Фенн нашел свободное местечко у окна и с тихим вздохом уселся там Боже, ноги ослабели. Эта статуя… Было трудно прогнать из головы ее отвратительный образ. Как могло такое случиться? Конечно, камень может потрескаться за годы — за долгие годы, — но прийти в такое состояние за две недели? Невозможно! А на что намекал Делгард? Что было в…

— Я взяла тебе двойное. Чтобы не заказывать снова.

Он бессмысленно уставился на женщину, потом на стакан.

— Спасибо. — Фенн взял виски и одним глотком отпил половину.

— Я была права, — заключила она, села рядом и стала потягивать напиток из своего стакана.

— Пиво? — удивленно спросил Фенн.

— Да. Хочу попробовать ваше пиво. Не хочешь рассказать, что у тебя на уме?

Фенн внимательно посмотрел на нее и заметил больше, чем сумел рассмотреть при первой встрече. Ее темные волосы имели рыжеватый оттенок — естественный, а не результат применения оттеночного шампуня (по крайней мере, так казалось). По-прежнему было трудно определить ее возраст, поскольку Нэнси была из тех женщин, которые выглядят то ли старше, то ли моложе своих лет, и никогда этого не угадаешь. Ее глаза — внимательные, настороженные — говорили, что она старше, может быть, к сорока, но кожа, белая и гладкая, и губы, не пухлые, но хорошей формы, говорили, что моложе. Ее нос был слишком прямым, чтобы делать ее хорошенькой, но придавал ей какое-то особое очарование. Американка сняла куртку, и ее фигура в свитере с закатанными рукавами и в прямых брюках казалась стройной, если не сказать подчеркнуто пропорциональной. Фенн заметил, что ботинки на высоких каблуках, которые были на ней и раньше, сделаны из тонкой бордовой кожи и модно скроены.

— Я чувствую себя как под микроскопом, — сказала Нэнси.

— Я просто задумался, — ответил он. — Ты совпадаешь с образом.

— М-м-м?

— Непреклонная нью-йоркская женщина-репортер.

— Спасибо. Ты умеешь обращаться с женщинами.

Фенн рассмеялся.

— Извини, я не думал, что это звучит так безобразно. По сути дела, это был комплимент.

— Да? Мне бы не хотелось выслушивать твои насмешки. — Она снова отхлебнула пива и полезла в сумочку за сигаретами. Покачав головой, он отказался от предложения. Нэнси прикурила от изящной зажигалки с эмблемой «Данхилл». — В чем дело, Фенн? — спросила она, пустив вдоль стойки голубой дымок.

— Меня зовут Джерри, — сказал он спокойно.

Нэнси улыбнулась.

— Мне больше нравится Фенн.

Он улыбнулся в ответ, ему начинало нравиться ее общество.

— Пожалуй, мне тоже.

— Что, смерть священника, этого отца Хэгана, так тебя взволновала? Я понимаю, ты был там, когда случился этот сердечный приступ.

Фенн кивнул.

— Патологоанатом сказал, что это был сердечный приступ, но я уверен, что бедняга подавился. Я пытался спасти его. — Он сделал еще один большой глоток виски. — Я точно видел кусок мяса у него в горле. Боже, я даже пытался вытащить его!

— Но коронер определил бы, если бы смерть наступила от удушья.

— Может быть, она наступила от того и другого, не знаю. Может быть, Хэгану просто показалось, что он задыхается. Под конец священник был просто в истерическом состоянии.

— Будешь тут, когда сердце прихватит.

— Нет, я имел в виду не то. Он еще за несколько недель до этого был взвинчен.

Нэнси на мгновение задумалась.

— Я заметила, что в то воскресенье в монастыре с ним было что-то неладное. Так ты говоришь, что он был, мягко выражаясь, с приветом?

— Нет, ну… просто невротик. Его расстроило происходящее в церкви.

— Ну, для священника в этом нет ничего сверхъестественного. Он действительно сам стал свидетелем чуда. Но что ему не понравилось? Освещение в прессе?

Фенн понял, что слишком много болтает. Он сам репортер, и ему следует знать больше. И поспешил сменить тему:

— Ты хотела предложить мне сделку?

Нэнси приподняла брови.

— Где твоя британская сдержанность? Ладно, к делу. Как бы тебе понравилось сотрудничество со мной в этом маленьком предприятии? Мы работаем вместе: ты собираешь информацию, а я пишу статьи для моей газеты и плачу тебе солидные гонорары. И твое имя будет рядом с моим.

— Ты шутишь? На кой черт ты мне нужна?

— Я лучше пишу.

Он поставил свой пустой стакан.

— Мне нужно еще выпить.

— В этот час, утром? Эй, погоди, не дуйся. Послушай, ты хорошо пишешь, но — мне не хочется это говорить — ты провинциал. Постой, не вставай, просто послушай. У тебя еще нет опыта работы в национальных средствах информации. Я знаю, проверяла. У тебя нет опыта работы с хорошим редактором — я имею в виду, с таким, который шпынял бы тебя, пока ты все не выправишь, который показывал бы тебе, что не так…

— Меня шпыняли тысячу раз, — сказал Фенн, слабо защищаясь.

— Да, но шпынять можно по-разному. Я говорю лишь, что у тебя не было хорошего руководства. Конечно, у тебя высокий уровень, и, понятно, скоро ты получишь много предложений, но я могу распорядиться всем этим лучше. Поверь, много, много лучше. А если ты хочешь Перейти к суммам…

Фенн больше не слушал. Он смотрел на только что открывшуюся дверь. Там стоял человек, оглядывая паб, как будто разыскивал кого-то. Какие-то двое сразу встали и поспешили от стойки к нему.

— Это Лен Пэджетт, — сказал Фенн, скорее себе, чем женщине.

— Пэджетт? Ах да, отец Алисы.

Фенн уже быстро пробирался к троим мужчинам, которые обменивались рукопожатиями. Нэнси последовала за ним.

— Мистер Пэджетт? — сказал Фенн, неуклюже присоединившись к группе и протягивая руку. — Мы уже встречались. Я Джерри Фенн, «Брайтон ивнинг курьер».

Один из двоих мужчин быстро встал между Пэджеттом и Фенном.

— Не суйся, Фенн, — прорычал он, — Мистер Пэджетт наш. Мы с ним договорились.

— Кто вы? — спросил Фенн, но уже и сам догадался. Теперь он узнал в мужчине репортера одного из популярных изданий.

— Он собирается подписать эксклюзивный контракт с «Экспресс», — сказал другой так же воинственно. — И это значит, что он не разговаривает ни с какими другими газетами.

— Не прикидывайтесь дураками. Вы не можете…

— Отвали. — Его оттолкнули, и первый из двоих взял Пэджетта под руку. — Пройдемте куда-нибудь, где потише, мистер Пэджетт, где можно поговорить. Договор ждет вашей подписи.

Пэджетт пребывал в нерешительности.

— Можно мне сначала выпить?

— Там, куда мы поедем, выпивки предостаточно, — заверил его первый репортер. — Это недалеко. — И повел к двери.

Несколько других журналистов в баре, собравшиеся для принятия утренней дозы (просто чтобы прогнать холод после ночного бдения перед церковью и монастырем), забеспокоились.

— В чем дело, Фенн? — спросила подошедшая Нэнси.

— Эти ублюдки заключили сделку с Алисиным отцом. И не дадут ему ни с кем говорить.

Второй репортер «Экспресс» встал в дверях.

— Все правильно. Теперь он принадлежит нам.

— Минутку, — проговорила американка. — Он уже подписал какое-нибудь соглашение?

— Не твое дело.

Фенн хищно улыбнулся.

— Я слышал, что договор ждет подписи. Это значит, он еще не подписан.

Репортер «Экспресс» не стал тратить время на слова, а распахнул дверь, выскочил и захлопнул ее за собой.

— В чем дело? — Высокий бородатый бармен захлопал глазами за стеклами очков, когда толпа бросилась в погоню. Он приветствовал их бизнес, но не одобрял буйного нрава журналистов.

Снаружи на стоянке серебристо-серый «форд-капри» заводил двигатель, и к автомобилю бежал репортер «Экспресс». Он открыл боковую дверь и прыгнул внутрь, когда машина уже тронулась.

Фенну и остальным преследователям пришлось отступить, чтобы не быть сбитыми.

— Куда они повезли Пэджетта? — крикнула Нэнси Шелбек.

— Наверное, в какую-нибудь гостиницу по соседству. Они на несколько дней запрут его там, где никто не найдет.

— Это не может быть законно.

— Законно, если он согласен. — Фенн бросился к своей малолитражке и заскочил внутрь, радуясь, что не запер дверь. Через ветровое стекло он видел, как другие журналисты спешат к своим автомобилям. «Капри» уже скрывался вдали на главной улице. Пока Фенн заводил двигатель, боковая дверь открылась.

— Смешно, — сказала Нэнси и расхохоталась. — Прямо кейстонские полицейские![24]

У Фенна не было времени оценить ее юмор, как и велеть убраться из машины. Он включил первую скорость, с ревом проехал через стоянку и вырулил на главную улицу, едва взглянув, свободен ли путь. Ему повезло: «капри» с Пэджеттом и двумя журналистами пришлось остановиться у пешеходного перехода, по которому двигались, поглощенные беседой, две престарелые леди.

Фенн, торжествуя, похлопал по баранке.

— Попались, голубчики! Теперь не уйдут!

Нэнси громко рассмеялась.

— Не верю!

Покрышки пробуксовали по покрытию — и «капри» ринулся дальше. Головы внутри повернулись к Фенну, когда он нажал на педаль и помчался в погоню.

— Полегче, Фенн. Ради этого не стоит жертвовать жизнью!

Две машины с ревом мчались по главной улице, в то время как другие, с более медлительными журналистами, только выруливали со стоянки. С обеих сторон дороги стояли автомобили, превращая путь в узкий туннель и заставляя две машины притормаживать, когда появлялись встречные. Фенн знал, что, когда они выедут из поселка на шоссе, за «капри» будет труднее удержаться. Но у него было преимущество: он знал здешние дороги. Он догадался, что журналисты направляются в Брайтон, чтобы воспользоваться одним из тамошних отелей как тайником, и выругал их (хотя в душе и не мог упрекнуть) за авантюризм Из-за своего участия во всем этом Фенн чувствовал себя некоторым образом собственником здешней истории и считал других газетчиков вторгшимися на его территорию. Из-за того, что узнал о Лене Пэджетте, и вследствие собственных умозаключений он не удивился, что тот купился на’«чековую книжку журналистики». Чтобы делать деньги на изложении своей истории, рядом не должно быть больше никакой знаменитой личности; репортерам просто нужно выявить и устранить таковую.

«Капри» находился в пятидесяти ярдах впереди, приближаясь к концу поселка Фенн видел вдали перекресток, небольшой изгиб, за ним — гараж, монастырь. Здесь не было машин, и он увеличил скорость в отчаянном стремлении догнать «капри», понимая, что тот повернет на шоссе, а не поедет прямо по проселочной дороге. Главная улица была забита спешащими за покупками жителями, многие из которых неодобрительно качали головами, глядя на устроившие гонки машины. Возможно, они уже смирились с симптомами того, что грядет в некогда тихое местечко.

Нэнси Шелбек рядом с Фенном закусила губу, забавляясь гонкой и одновременно тревожась.

Они были уже у поворота. Из бакалейной лавки выходили покупатели с полными кошелками и не такими полными кошельками. Справа перед гаражом стояла огромная желто-зеленая цистерна, выкачивая содержимое в подземные баки. В витрине сбоку от эстакады сверкал девственно свежий автомобиль. Зеленый одноэтажный автобус, направляясь в поселок, преодолел еле заметный поворот и переехал через покрашенный в белое порожек на дороге. Когда автобус выехал на прямой участок, водитель нажал на акселератор.

«Капри», въехав на поворот, даже не притормозил.

Фенн, сам не зная почему, взглянул на кремовую стену монастыря впереди: что-то непреодолимо притягивало его взор.

Он увидел в окне маленькое белое личико на фоне черноты, отчего оно казалось отчетливее. Фенн инстинктивно понял, что это Алиса. Смотрящая на улицу. На автомобили.

Слишком поздно он заметил виляющую из стороны в сторону машину, словно водитель потерял над ней контроль. Они неслись прямо на нее. Фенн попытался выкрутить руль, чтобы не врезаться в виляющий «капри», но руль не влиял на движение, машина, двигалась по своему усмотрению.

Фенн нажал на тормоз, но от паники слишком сильно. Колеса замерли — и машину занесло.

Зеленый автобус g искаженными от ужаса лицами в окнах, похожими на горошины в раскрывшемся стручке, отвернул от бешено вертящегося «капри», но было лишь одно направление, куда водитель мог направить его. На площадку перед гаражом Где бензовоз выкачивал в баки свое содержимое.

«Капри» врезался в передний угол автобуса, его капот тут же смялся, двигатель поднялся вверх и прошел через ветровое стекло — прямо в лица сидящих внутри. Водителя автобуса после столкновения швырнуло вперед, и он влетел прямо под цистерну за долю секунды до того, как в нее врезался автобус. Водителю повезло: он умер, не успев понять, что произошло.

Длинная кишка, через которую бензин тек в подземные баки, порвалась, а от скрежещущего металла во все стороны полетели искры, попав на разлившуюся жидкость.

Увидев столкновение, Фенн закричал. Его собственная машина врезалась в витрину. Он лишь смутно запомнил ослепительную вспышку и оглушительный гром от взрыва цистерны.

Глава 23

Кто-то тряс его. Фенн застонал, но усилие, чтобы открыть глаза, было для него неодолимым Щека прижималась к чему-то твердому.

Сквозь какофонию звуков, гремевших то ли в голове, то ли снаружи, пробился один голос. Фенн застонал. Боже, как болит голова!

Он попробовал открыть глаза. Это потребовало напряжения всех сил, как когда вырываешься из кошмара. Рядом было чье-то лицо, женское, и Фенн смутно припомнил его.

— Фенн, ты цел?

Он пока не мог ответить.

Чьи-то руки взяли его за плечи, оторвали от руля и прислонили к спинке сиденья. Фенн ощутил, как его челюсти сжались, а голова затряслась. Он снова открыл глаза, на этот раз почти без усилия. В лице Нэнси что-то было не так, но он не сразу смог понять, что именно. Оно было замазано красным, словно густым вишневым соком, словно темно-красными чернилами. Нет, кровью. Лицо было окровавлено. Фенн попытался сесть прямо.

— Слава Богу! — проговорила Нэнси.

— Что случилось? — сумел выдавить он, и, прежде чем Нэнси ответила, все всплыло в голове. Несущийся «капри», зеленый автобус, цистерна с бензином… О Боже, все эти люди!

Ветровое стекло малолитражки покрылось серебристой паутиной трещин, но сквозь боковое окно виднелось блестящее крыло новенького автомобиля. Однако снаружи было темно, и это вызывало недоумение, пока Фенн не понял, что там клубится черный дым Фенн повернулся к женщине рядом.

— Ты цела? Твое лицо…

— Это ничего. Я ударилась в стекло, когда мы врезались в витрину. — Она приложила руку ко лбу, и рука покрылась кровью. — Это не рана. Наверное, просто ссадина. — Она окала ему руку выше локтя. — Надо выбираться отсюда, Фенн. Бензовоз… он взорвался. Сейчас все вспыхнет…

Фенн открыл дверцу, и тут же на него пахнуло жаром, хотя машину отчасти загораживала боковая стена Дым с каждой секундой валил все гуще, и Фенн закашлялся от едких клубов, попадавших в горло и нос.

— Вылезай, скорее! — крикнул он Нэнси.

— Мою дверцу заклинило!

Фенн, насколько мог, распахнул дверцу со своей стороны, ободрав крыло новенького «лендровера», стоящего рядом с разбитой малолитражкой. Нэнси бросилась из машины, едва не вывалившись на землю. Фенн удержал ее и быстро осмотрелся.

От витрины, через которую он проехал, почти ничего не осталось. Сверху, как прозрачные сталактиты, свисали огромные, ужасного вида осколки стекла. В зияющий проем валил дым, наполняя все удушающей густотой, а сквозь него уже рвался огонь. Пламя бушевало за стеклянной дверью сбоку от витрины и вдруг ворвалось внутрь, принеся с собой жар. Фенн понял, что горящий бензин, видимо, залил площадку перед гаражом и пожирает все, что может гореть.

Он оттащил Нэнси назад, захлопнул дверцу, и они протиснулись мимо машин в заднюю часть здания.

— Пригнись! — крикнул Фенн. — Старайся держаться ниже дыма!

В самом конце выставочного зала была отделенная стеклянной перегородкой конторка, и он быстро убедился, что там нет выхода наружу. В конторке никого не было. Нэнси согнулась вдвое, ее тело сотрясалось от кашля.

Крепко прижав ее к себе для поддержки, Фенн осмотрелся в поисках выхода И мысленно поблагодарил Бога, увидев слева дверь.

Нэнси еле волочила ноги, когда он потащил ее туда. Фенн на несколько мгновений отпустил ее и упал, рядом на колени, ожидая, что приступ кашля пройдет. Глаза Нэнси заливали слезы, и лицо превратилось в красную маску засыхающей крови.

— Там выход, вон там! — крикнул Фенн, перекрывая шум пламени, треск горящего дерева и звон лопающегося стекла.

— Да, — выдохнула Нэнси, наконец овладев собой. — Все в порядке, только дай мне выбраться отсюда!

Фенн поставил ее на ноги. Женщина прижалась к нему, и они устремились прочь. Они так спешили, что прямо-таки врезались в дверь, и Фенн вытянул руку, чтобы смягчить столкновение. И тут же отдернул, обжегшись.

Он увлек Нэнси в сторону, прижавшись спиной к стене рядом с дверью. Нэнси вопросительно взглянула на него, но он лишь крикнул:

— Назад!

Присев на корточки, Фенн потянулся к дверной ручке. Она тоже раскалилась, и, превозмогая боль, он повернул ее и распахнул дверь.

Нэнси завизжала, когда внутрь ринулось пламя; оно ворвалось в помещение, как из пасти дракона. Оба упали на спину, чтобы избежать страшного жара, и, еле дыша, лежали на полу, пока огонь не отступил, облизывая края дверного проема. Через несколько секунд дверь сама загорелась.

Фенн и Нэнси поднялись и, шатаясь, рухнули на капот какого-то лимузина Оба кашляли, глаза от едкого дыма заливало слезами. Фенн сорвал с себя куртку и натянул себе и Нэнси на голову.

— Придется выйти спереди — через витрину! — крикнул он.

— Там слишком жарко! Ничего не получится!

— У нас нет выбора! Другого выхода нет!

Но к этому времени не стало никакого выхода.

Они оторвали лица от куртки и, не веря глазам, уставились на окна витрины. Разбитое машиной Фенна окно все было охвачено красно-желтым огнем, языки пламени пробрались внутрь и лизали потолок. Мощная бетонная колонна отделяла их от соседнего окна, где стекло уже начало лопаться от жара. Огонь охватил почти половину его поверхности, земля снаружи превратилась в огненную жижу от залившего всю площадку горящего бензина.

— О Боже, мы в западне! — простонала Нэнси.

Фенн судорожно осматривался вокруг. Должен быть другой выход! Потолок, стеклянная крыша Через клубы дыма было видно, что потолок капитальный, и Фенн догадался, что наверху не крыша, а офис. Значит, должна быть лестница наверх. Но лестницы нет. Она, наверное, за дверью, которая теперь стала дверью в топку. Огонь наступал, жадно пожирая полихлорвиниловые плитки на полу выставочного зала и создавая дым более едкий и ядовитый, чем наверху.

Единственным выходом оставались витрины.

Фенн поставил Нэнси на ноги и склонился к ее уху.

— Нужно пройти через передние витрины!

Она покачала головой.

— Ничего не выйдет!

Фенн вытер рукавом глаза, достал носовой платок и завязал себе рот и нос, потом поднял воротник свитера Нэнси, так что тот укрыл ей нижнюю часть лица. Сдернув Нэнси с капота и держа куртку впереди, как щит, Фенн ковыляющей трусцой повел американку к передней витрине. Он оставил ее на корточках между своей малолитражкой и стоящим рядом «лендровером» и бросился к уцелевшей витрине. Когда на стекле появилась длинная изломанная трещина и, как выстрел, раздался треск, Фенн пригнулся. На одно долгое, жуткое мгновение показалось, что стекло сейчас обвалится и кинжальными осколками изрежет его тело на куски, но огромное стекло удержалось. Он снова двинулся вперед, одной рукой держа перед собой куртку для защиты от жара Витрины были сделаны так, что стекла отодвигались, находили одно на другое, в зависимости от того, какую машину продавец хотел выкатить наружу, и Фенн прошел к самому дальнему от пылающего огня углу. Только теперь снаружи все было охвачено пламенем.

Он потянул ручку и закричал от боли: раскалившийся докрасна металл обжег пальцы. Обернув руку курткой, Фенн попытался снова, но безрезультатно: или окно было заперто, или металлическая рама расширилась от жара, и ее заклинило. Он выругался, и это был скорее крик отчаяния, чем проклятье.

Жар и страх, что стекло сейчас рухнет, заставили его отойти назад. Фенн вернулся к Нэнси, которая прислонилась к дверце «лендровера».

— Не получается! Окно не открыть!

Она испуганно посмотрела на него и крикнула:

— Дерьмо! — Потом схватила Фенна за лацкан и притянула к себе. — А ты не можешь разбить это чертово стекло?

— Даже если смогу, огонь снаружи изжарит… — Фенн запнулся. — Идиот! — обругал он себя.

Оторвав Нэнси от двери машины, он распахнул ее и застонал от разочарования, поняв, что там нет ключей зажигания. Но тут же перекатился через капот «лендровера» к стоящей рядом «марине». Распахнув дверь, он убедился, что ключей нет и там Фенн вернулся к Нэнси и опустился рядом.

— Ключи могут быть в конторке! — крикнул он. — Подожди здесь!

Он побежал к задней стене. Низко пригнувшись за машинами, когда миновал дверной проход с бушующим в нем пламенем, Фенн заметил, что пол вокруг уже горит. Кашляя и отплевываясь сквозь носовой платок, он добрался до конторки и стал торопливо выдвигать ящики, вываливая их содержимое на пол Ключей нет, нет, нигде нет этих чертовых ключей! Фенн в отчаянии лихорадочно осмотрел помещение. Где эти долбаные ключи?.. Он громко застонал, заметив на стене пробковую доску с крючками; на каждом крючке висел промаркированный ключ. Фенн устремился к ним, проверил маркировку, нашел два с пометкой «лендровер» и, схватив оба, устремился обратно.

Его снова встретил удушающий жар, и Фенн понял, что скоро все здесь запылает. Он с трудом дышал короткими, резкими вздохами. Кислород пожирался пламенем, а остатки смешивались с дымом Добравшись до Нэнси, Фенн шатался.

Он забрался в «лендровер», Нэнси нырнула в открытую дверь рядом.

— В баке нет бензина) — крикнула она.

— Есть, черт его дери! Как, ты думаешь, они отсюда выезжают? — Он вставил первый ключ, молясь, чтобы тот подошел. Мотор взревел.

— Прыгай назад и держись, — крикнул Фенн, перекрывая шум.

Не заставляя себя упрашивать, Нэнси открыла заднюю дверцу и упала на сиденье. Она еле успела втянуть ноги, когда «лендровер» рванул, и дверь захлопнулась.

Фенн нажал на акселератор, и покрышки пробуксовали по пластиковому полу. Машина понеслась в окно, и Фенн поднял руку, прикрывая лицо, в надежде, что за пламенем не наткнется на что-то твердое.

Нэнси завизжала, когда «лендровер» пробил огромную витрину.

На ветровое стекло посыпались осколки, но оно выдержало. Машина въехала в море огня, и Фенн вовсю давил на педаль и держал руль прямо, ожидая каждое мгновение, что автомобиль взорвется.

Прошло чуть более двух секунд, когда они вырвались из огня, но обоим казалось, что прошла вечность. Запах, жар — и ужас — заслонили все остальное, а вид ослепительного бушующего вокруг пламени остался незабываемым кошмаром. Только инстинкт самосохранения, а не хладнокровие, заставлял Фенна давить на педаль.

Он издал торжествующий вопль, когда они вырвались из преисподней, но этот вопль перешел в панический крик при виде стоящей прямо на пути машины. Фенн резко вывернул руль вправо, «лендровер» занесло, и он боком врезался в стоящий автомобиль. Фенна отбросило влево, на пассажирское сиденье. Раздался лязг металла, и мотор заглох. Одной рукой Фенн вцепился в баранку, сумел приподняться и, не думая, выключил зажигание.

Он глубоко вздохнул, вонь пожара по-прежнему чувствовалась, но уже не так сильно. Однако, увидев зрелище перед собой, Фенн от ужаса выпучил глаза.

В дымное небо поднимались огненные шары, и сама их яркость, не говоря о жаре, резала глаза Цистерна была объята огнем, и за пламенем виднелись только ее колеблющиеся очертания. Большая часть площадки перед гаражом тоже была в огне, горящая жидкость продолжала распространяться и жадно пожирать все на своем пути. Автомобильный салон полностью скрылся за стеной пламени, верхняя часть здания, где находился офис, уже почернела. В открытых окнах виднелись искаженные ужасом лица, люди кричали, их глаза искали внизу кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь… На помощь, ради Бога, на помощь!

Сама земля дрожала от жары, по ней ползли люди, спасаясь от огня. Зеленый автобус застрял в бензовозе, наполовину охваченный пламенем. Большинство окон разбились, а внутри еще оставались пассажиры, и те, кто не сгорел сразу же и кто еще мог двигаться после первого взрыва, пытались выбраться и раздирали тела осколками стекла; раны тут же запекались от все возрастающего жара. Серебристо-серый «капри» стоял в нескольких ярдах от пылающего автобуса. Он как будто бы уцелел после столкновения, но пламя вокруг лизало его металлическое тело, расплавляя стекла в окнах.

Во все стороны, спасаясь от катастрофы, бежали люди, но один-два двигались навстречу, словно зачарованные опасностью, разрушением. Те, кого парализовал страх, припали к земле у стен или прятались за машинами.

Вдруг рядом Фенн увидел чье-то лицо, исцарапанное, залитое кровью, и, потрясенный, не сразу его узнал.

— Тебе удалось, Фенн! — крикнула Нэнси, ее голос звучал хрипло, как рыдание. Она обняла его за шею и прижалась щекой к нему так, что Фенн зажмурился. Это также помогло ему прийти в себя. Он высвободился и потянулся к ручке двери.

— Нужно убираться отсюда! — крикнул он Нэнси. — Под землей должны быть другие баки, до которых огонь еще не добрался! А когда доберется… — Он не договорил, но Нэнси поняла, что тогда будет.

Когда они вылезли из машины, на них, как из топки, пахнуло сухим горячим воздухом, и оба подняли руки, закрывая лицо. От заполнившей атмосферу копоти было трудно дышать. Фенн инстинктивно отвернулся от зрелища перед собой и тут же пожалел об этом.

Слева стояла бакалейная лавка, ее огромные окна рухнули внутрь, и там среди разгрома лежали тела женщин, которых взрывом бросило в окна, а вокруг, как обвалившаяся кладка, были раскиданы банки и пакеты. Некоторые женщины лежали неподвижно, другие бились в агонии. Фенн не понял, почему ноги одной женщины не двигаются, в то время как остальное тело неистово бьется, но тут же заметил, что она почти разрезана пополам упавшим стеклом. Другая, молодая и миловидная, если бы не перекошенное лицо, сидела перед окном, прислонившись к стене ниже рамы, и сжимала руками широкую рану на горле, отчаянно стремясь свести края вместе, чтобы жизнь вместе с кровью не вытекла из нее. Красная жидкость бежала меж ее пальцев.

Шум, смятение, крики о помощи заполнили его потрясенный разум Чтобы прийти в себя, Фенн оперся рукой о «лендровер». Металл обжигал.

Чья-то рука потрясла его за плечо, и Нэнси прокричала:

— Фенн, в той машине кто-то шевелится!

Он обернулся, прикрывая глаза, и посмотрел на горящие обломки. Она была права: на заднем сиденье «капри» кто-то шевелился, чьи-то руки колотили в заднее стекло.

— О Боже, это Пэджетт!

Это прозвучало как стон, потому что осознание этого породило у Фенна новый приступ страха Нэнси смотрела на него, и он знал, что она скажет.

— Ты должен ему помочь!

— Бесполезно! Я не подойду к машине!

— Ты не можешь позволить ему сгореть!

— Что я могу сделать?

Он кричал на нее, срываясь на визг. Какого черта ей от него нужно?

— Что-нибудь! Хоть что-нибудь сделай!

— Вон там женщина! — Фенн в отчаянии указал на окно супермаркета. — Она истекает кровью!

— Я позабочусь о ней! — Нэнси оттолкнула его от «лендровера». — Пожалуйста, Фенн, попытайся! — умоляла она.

— Вот она, эмансипация! — крикнул он, но бросился к бушующему огню, злясь на Нэнси и сам напуганный до чертиков.

Когда Фенн приблизился к горящим машинам, его обдало еще большим жаром, он сорвал с себя пиджак и выставил перед собой. Ему показалось, что он ощущает запах опаленного материала Фенн продвигался дальше, чувствуя, что задыхается, а его кожа сохнет и горит. Было трудно дышать, идти было мучением. Жжение ощущали не только ноги, но и легкие. Он опустил свой щит только затем, чтобы бросить взгляд на «капри».

Лицо Пэджетта расплющилось, прижавшись к заднему стеклу, ладони побелели. Он пытался протиснуться через заднюю дверь, которая, очевидно, была заперта, и разинутым ртом хватал остатки кислорода, в ужасе выкатив глаза.

Фенну пришлось накинуть пиджак на голову, но это мало помогло. Он чувствовал горячий ветер вокруг, потом вдруг стало темно, когда густые клубы черного дыма заволокли площадку. Даже зимний ветер играл свою роль в разрушении.

Фенн споткнулся. Глаза слезились, легкие горели от ядовитого дыма. Он упал и покатился по земле, ему обожгло подставленную страшному жару спину. Кожа на руках и лице невероятно натянулась, словно села Ему пришлось отступить. Бесполезно. Ближе не подойти. Если он попытается, то просто изжарится заживо.

Фенн пополз назад, упираясь в бетон каблуками и локтями, которые быстро ободрались до крови. Пиджак прикрывал лицо, но быстро обуглился, словно опаленный огнем Через несколько футов Фенн приподнялся на колено и рискнул снова взглянуть на горящий «капри». Увиденное было столь ужасно, что он забыл о собственной боли.

Сквозь клубы дыма Фенн лишь мельком что-то уловил и не сразу понял, что же произошло. Из заднего окна «капри» появилась странная, неясная фигура Она казалась размытой, словно искаженная слезящимися глазами Фенна. Он поморгал и понял, что слезы уже высохли от обжигающего жара И тогда до него дошло.

Пэджетт вылезал из машины, но стекло не разбилось. Оно расплавилось и прилипло к его лицу и рукам, как; густая, вязкая жидкость, которая пристала, припеклась к плоти, стала ее частью. Пэджетт превратился в корчащееся бесформенное чудовище, в человеческую личинку, раньше времени вылупившуюся из своего сверкающего, клейкого кокона, обезумевшую в агонии, которая гнала ее вперед. Голова Пэджетта была неестественно повернута, глаза остановились на Фенне, но ничего не видели, поскольку расплавленное стекло уже выжгло сетчатку. Часть лица и нос остались плоскими — стекло зафиксировало их в таком виде. По мере того как он медленно, выкручиваясь, вылезал, стекло вытягивалось, становилось тоньше, начало рваться. У его плеч и шеи появилась дыра, и дым от одежды смешался с паром, исходящим от тела. Пэджетт визжал, но звук приглушался закрывавшим рот мягким прозрачным экраном.

И Фенн прикрыл глаза, но уже не от жара.

Он пытался встать, но то ли от головокружения, то ли от слабости не смог и пополз, кашляя и задыхаясь. Ему было необходимо оказаться подальше от этого ужасного, умирающего существа.

Это было слишком, жар заливал его. Руки отказывались слушаться, и Фенн перекатился на спину.

Пэджетт уже горел. Его руки молотили воздух, одна колотила по багажнику «капри» словно в бессильной злобе. Волосы пылали, и в языках пламени от одежды стекло на лице стекало по коже блестящими красными ручейками. Он упал ничком, но продолжал вылезать из окна, как автомат — обугленная фигура, не имевшая больше ни соображения, ни сил, ее толкала вперед только боль.

Бензобак «капри» взорвался, и страшная фигура скрылась из виду.

Новая волна обжигающего воздуха обдала Фенна, и он быстро перекатился на бок, бешено отталкиваясь ногами и ожидая, что вот-вот вспыхнет. Вокруг были другие люди: кто выпрыгнул из окон автобуса, кого застигла авария, когда они шли мимо гаража, кто подошел к пожару, чтобы помочь. Все ползли или ковыляли прочь, стараясь выбраться в безопасное место, где жар не настиг бы их, где можно вдохнуть свежего, влажного воздуха. Но огонь не исчезал. Он нашел новую поддержку, новую пищу, новую горючую жидкость для подпитки своих сил. Начали взрываться машины в самом гараже; банки с маслом и канистры с бензином вспыхнули белыми огненными шарами. В подземных баках температура приближалась к точке, когда взрыв неминуем.

Фенн выругал себя, что не убежал, не нырнул в укрытие — переждать, пока не исчезнет опасность. Он слабо отталкивался от земли.

Его коснулся холодный воздух и словно закрыл все поры в теле Жар отхлынул от кожи, исчезло жжение в глазах. Фенн приподнял плечи, повернулся на локоть, чтобы посмотреть, что случилось, и оглянулся назад, на пламя, не веря своим глазам.

Над площадкой клубился уносимый ветром дым, то застилая все, то приподнимаясь и открывая картину. Огонь затихал. Пламя словно сжималось, превращалось в клочки, с каждой секундой теряло свою силу. Оно колебалось. Исчезало. Покореженные автомобили остались просто обгоревшими, тлеющими скорлупками, а бензоколонка — почерневшими, дымящимися руинами.

И из клубящегося дыма вышла крохотная фигурка — девочка с белокурыми волосами. Она медленно, без страха шла по месту катастрофы. Желтое платьице развевал ветер. Девочка протянула руки — и остатки пламени погасли, исчезли совершенно.