Святой Грааль

Гвиневера. Сентябрь 470 года

Вечерело. Высокий седовласый человек в серой тунике из грубой шерсти опирался на ясеневый посох и неторопливо пересекал усыпанный соломой двор, направляясь к воротам. Через каменную ограду вокруг монастыря Святой Крови Господней можно было без особого труда перебраться, ибо это была отнюдь не крепостная стена. Не очень аккуратно сложенная из плоских камней, она достигала лишь уровня груди человека среднего роста. Дорога в монастырь пролегала через каменную арку, украшенную могучим крестом наверху и запертую деревянными воротами.

Разгорячённые кони всхрапывали, топчась перед воротами, всадники в красных плащах посмеивались и негромко переговаривались.

— Храни вас Господь, — проговорил старик, остановившись возле ограды и устремив взор в лицо всаднику, лоб которого был покрыт жирной синей краской. Многие мужчины, следуя древней традиции, раскрашивали себя, отправляясь в походы, но среди христиан этот обычай встречался всё реже и реже, потому настоятель сразу решил, что перед ним кто-то из сторонников Человека-Медведя, продолжавших поклоняться языческим богам.

— Ты здешний настоятель? — громко спросил человек с раскрашенным лбом. Он был молод и строг. — Приветствую тебя.

— Да будете хранимы и все вы именем Христа…

— Меня зовут Маэль Длинное Копьё, — запальчиво отозвался юноша. — Я послан Артуром, чтобы сопроводить его супругу Гвиневеру в Дом Круглого Стола. Мы договорились, что она будет ждать нашего приезда в этом монастыре. Здесь ли уже госпожа?

— Милостью Божьей благословенная дочь благородного Лодеграна благополучно достигла стен нашей обители и сейчас проводит время в молитве.

— Тогда открывай ворота, — приказал Маэль. — Мои люди устали и нуждаются в коротком сне. Есть ли чем накормить лошадей?

Пока продолжался этот разговор, из каменной часовни показались два монаха. Повинуясь знаку настоятеля, они почти бегом направились к воротам и сняли с крючьев тяжёлый засов.

Отряд сразу же ворвался на территорию обители, нарушив умиротворённую тишину гиканьем и топотом. Неуёмная энергия всадников била через край. Казалось, что даже резные каменные кельтские кресты, величественно возвышавшиеся перед входом в церковь, сразу утеряли часть своей строгости.

Территория монастыря была невелика, но там уместилось два жилых деревянных дома с высокими двускатными крышами, каменная церковь с часовней, конюшня, свинарник, хлев и кладбище на заднем дворе. Увидев две повозки с балдахинами из оленьих шкур, Маэль догадался, что это были экипажи Гвиневеры и её свиты. Навстречу приехавшим из ближайшего дома высыпало человек десять, вооружённых мечами.

— Вы сопровождаете госпожу Гвиневеру? — спросил Маэль, всё ещё оставаясь в седле.

— Да.

— Ты старший? — продолжал расспрашивать Маэль всё тем же командным тоном. — Как тебя звать?

— Труйт Лесной Камень.

— А я — Маэль Длинное Копьё.

— Много наслышан о тебе. — Труйт шагнул вперёд и протянул руку. Ему было лет тридцать, тёмные глаза его смотрели уверенно и чуть насмешливо. Маэль соскочил с коня и пожал руку Труйта, рядом с Труйтом он выглядел совсем мальчишкой.

— Проводи меня к госпоже, — велел Маэль.

— Сейчас она молится… Надо подождать, нельзя сейчас тревожить её…

— Подождём, — согласился Маэль. Он давно заметил, что христиане истово отдавались чтению молитв. Он не понимал этого, но уважал их религиозность. Несмотря на свою молодость и воинственный нрав, он трепетно относился к любым священнодействам и даже во время набегов никогда не осквернял алтарей и никогда не поднимал руку на христианских священников, хотя они всегда напоминали ему назойливых мух и порой вели себя довольно агрессивно по отношению к иноверцам. — Сегодня мы отдохнём, а наутро тронемся в путь. Ты поедешь с нами, Труйт, или отправишься назад? Здесь начинается земля Круглого Стола, так что, присоединившись к нам, тебе придётся подчиняться мне.

— Как прикажет моя госпожа, — спокойно ответил Труйт.

— Лучше держаться вместе, — предложил Маэль, поглядев на угасавшее небо. — Я видел следы всадников. Отряд в пятнадцать человек, но не знаю, кто это. Со мной двадцать воинов, это лучшие мои люди.

— Со мной тоже два десятка человек. Думаю, мы справимся с любым противником…

Из часовни вышла Гвиневера. Под распахнувшимся пурпурным плащом, сцепленным на груди крупной серебряной заколкой, виднелась ярко-красная туника, расшитая по нижнему краю широким золотым позументом. На голове у Гвиневеры лежало тонкое белое покрывало, прижатое к волосам тонким золотым венцом. Она выглядела очень юной, почти девочкой. Остановившись на пороге часовни, она обвела глазами монастырский двор, оценивая перемены, связанные с появлением отряда Маэля, и сказала что-то негромко следовавшей за ней женщине.

Увидев Гвиневеру, Труйт поклонился. Маэль стоял неподвижно и как заворожённый смотрел на неё.

«Она явилась сюда прямо из страны фей. Не знай я, что она — дочь Лодеграна, я принял бы её за сказочное существо. Какое дивное лицо… Мой повелитель пользуется особым расположением богов, раз получил в жёны такую женщину».

Маэль тряхнул головой, отгоняя от себя чары, и быстро направился к Гвиневере, забросив плащ на плечо. Остановившись перед ней в двух шагах, он приложил руку к груди. Гвиневера ответила ему лёгким наклоном головы. На её совсем ещё детском лице появилось любопытство.

— Приветствую тебя, моя госпожа. — Он заговорил на латыни, желая проявить свою образованность.

— Кто ты? — Она тоже ответила на латыни. У неё был нежный и певучий голос, от звука которого сердце Маэля восторженно задрожало.

— Меня зовут Маэль. Меня прислал Артур.

— Маэль? — Она внимательно оглядела стоявшего перед ней молодого человека. Ему было едва больше двадцати. Его синие, одного цвета с краской на лбу, глаза смотрели твёрдо, на тонких губах трепетала тень смущённой улыбки. — Не тот ли ты самый Маэль, снискавший громкую славу многими победами?

— К твоим услугам, госпожа. — Маэль опять почтительно склонил голову.

— Тебя называют самым верным слугой Артура. — Гвиневера перешла на родной язык.

— Я присягнул Артуру на верность, как если бы он был вледигом. — Юноша гордо расправил плечи. — Мне жаль, что Артур отказывается стать государем. Он — величайший из вождей. Если бы ему была подвластна вся Британия, то здесь давно воцарился бы порядок. Сейчас это понимают многие, поэтому вокруг Круглого Стола собираются новые и новые вожди.

Девушка поманила его к себе.

— Я бы хотела, чтобы у меня был такой же верный слуга.

— Готов сию же минуту доказать тебе мою преданность, прекрасная госпожа! — пылко воскликнул юноша. — По дороге сюда я видел следы чужого отряда. Вели мне сейчас же отправиться на их поиски и принести их головы — и помчусь немедля!

— Мне не нужны ничьи головы. — Гвиневера опустила глаза. — Мне не нужна ничья кровь. Я лишь спросила о верности.

— Слуга навеки! — Он низко склонил голову, и его длинные светлые волосы шевельнулись тяжёлой копной.

— В трапезной уже накрыт стол, — сказала Гвиневера. — Ты разделишь со мной ужин?

— Если ты так велишь, госпожа.

— Расскажи мне об Артуре, — попросила она, когда они вошли под каменные своды зала. — После свадебного пира я уже считаюсь его женой, но я ничего не знаю о нём.

— Артур рождён для побед. Он — лучший из людей.

— Чем же он заслужил такую любовь с твоей стороны?

— Он справедлив, отважен, честен.

— Чересчур много достоинств для одного человека, — проговорила она вполголоса. — Когда мы сидели за столом рука об руку, он показался мне угрюмым. Мне было бы трудно жить с человеком, сердце которого лишено радостей. Он всегда суров? Или на его лице иногда появляется улыбка?

— Ему свойственно всё, что свойственно каждому из нас, моя госпожа.

Они остановились перед массивным столом из тёмного дерева, и возле них сразу появился невысокий щуплый человек в монашеском облачении.

— Это отец Герайнт, он сопровождает меня, — объяснила Гвиневера.

— Вознесём же благодарения Господу Превечному, Спасителю нашему, — пробормотал монах, сцепив на груди костлявые руки и переплетя пальцы.

Гвиневера повернулась к отступившему от неё на пару шагов Маэлю.

— Ты не носишь креста? — спросила она.

— Нет… Не стану и мешать вам. Я вернусь чуть позже. — Он кивнул и вышел за дверь.

— Праведен Господь во всех путях своих, — донеслись до него слова монаха.

Некоторое время он стоял на крыльце и наблюдал за тем, как его люди занимались лошадьми и разводили костры. Краски на небе совсем растаяли…

Когда он вернулся в трапезную, там горели факелы; естественного освещения, проникавшего в крохотное окошко, уже не хватало. Маэль задержался в двери, разглядывая Гвиневеру со спины. На мгновение ему почудилось, что воздух вокруг девушки пронизал лёгким сиянием.

«Что это? — оторопел Маэль. — Кто она? Что за чудесное создание? Она излучает тепло! Даже отсюда я чувствую его. Она нежна, как… нежна, как майский цветок…»

Маэль никогда не отличался мягкостью нрава, никогда не испытывал необходимости приласкаться к кому-нибудь, разве что в раннем детстве любил положить голову на колени матери. Выросший в среде воинов, он превыше всего ценил безрассудную доблесть и отвагу. В чужой жизни он ценил только силу, которую надо было сломить или которой следовало покориться самому. Потому его немало изумило и смутило возникшее в нём чувство нежного влечения к Гвиневере. Его потянуло к ней, захотелось поднять её на руки, как ребёнка, и убаюкать.

«Что со мной? — Он почти испуганно осмотрел себя и шевельнул руками, дабы убедиться, что он по-прежнему ощущает крепость и эластичность своего тела. — Нет, я не сплю. Но тогда что происходит? Уж не околдован ли я? Однажды я видел, как Мерддин одним только взглядом укротил сошедшего с ума человека, поставил его на колени и затем усыпил. Не обладает ли Гвиневера таким же даром?»

Он осторожно сделал шаг вперёд, пытаясь преодолеть охватившее его смятение.

Ещё шаг…

Гвиневера стала ближе, и его сердце забилось сильнее.

«Может, это просто женские чары? Может, она прибегает к какому-нибудь колдовству, чтобы подчинять себе мужчин? Я слышал, что некоторые девицы пьют специальный отвар, чтобы их тело манило мужчин… Но тогда бы меня не терзало смущение. Хотеть женщину — что может быть обычнее! Однако я весь дрожу, смотря на неё. Тут дело не в желании… Вот она передо мной, я вижу её хрупкие плечи, спину, затылок. И я наполняюсь слабостью… Что со мной? Может, на меня так дурно влияет этот христианский храм? Но мне уже приходилось ночевать в монастыре, ничего плохого со мной не происходило…»

Гвиневера медленно повернулась, словно уловив на себе его взор, и одарила его долгим взглядом:

— Почему ты не садишься за стол?

Он молча кивнул и быстро подошёл к ней.

— Госпожа, мне кажется, что я не голоден.

При свете факелов его лицо, покрытое синей краской, было страшным.

— Ты так и будешь ходить с вайдой[10] на лбу?

Он провёл ладонью по лбу.

— Зачем ты в краске? — спросила девушка. — Ты не на войне сейчас. Смой её, она пугает меня. Я не люблю этого варварства…

Он покорно кивнул и попятился к двери.

— Госпожа, — прошептала служанка, склонившись к её плечу, — ты покорила этого юношу. Он смирнее овцы. А ведь он — один из самых, как говорят, свирепых и сильных воинов Артура.

— Да смилуется над ним Пречистая Дева, — тихо произнесла Гвиневера. — Но доколе же будут мужчины похваляться кровавым беззаконием?

— Так устроен мир, госпожа, — раздался с противоположного конца стола голос отца Герайнта. — Так задумал Господь, и не нам судить о замыслах его.

— Он очень красив, — опять зашептала служанка, не отрывая глаз от двери, за которой скрылся Маэль. — Даже индиго на его лице не может испортить этой красоты.

— Какое мне дело до этого? — так же шёпотом удивилась Гвиневера.

— Я просто подумала, госпожа, что было бы приятно завести себе такого дружка, — хихикнула служанка.

— Твоя голова забита только мыслями о мужчинах, — строго ответила Гвиневера.

— Ничего не могу поделать с собой, потому как знаю, насколько приятны их объятия…

— Ты хуже вавилонской блудницы, — проворчал беззлобно Герайнт. — Придёт час, и с тебя спросится.

— Я усердно замаливаю грехи…

Гвиневера смиренно приняла решение отца выдать её за Артура, хотя основатель Круглого Стола был вдвое старше и ничем не тронул её сердце. «Такова воля Господа. Знать, не суждено мне познать любви», — решила девушка и покорилась судьбе, хотя всё её существо протестовало против этого брака. Она была юна и знала мужчин только с одной стороны: все они были для неё беспощадными рубаками, единственный смысл жизни которых составляла война. Она видела, как мужчины возвращались из походов, грязные, израненные, но довольные собой. Она видела животный оскал на лицах воинов и никогда не видела мягкости в их глазах. Лишь после того как деревенская девушка Лейла, с которой она иногда ходила купаться на реку, рассказала ей о своём возлюбленном Кае, в Гвиневере зародилась надежда. «Лейла утверждает, что Кай необычайно нежен и любит её больше всего на свете. Значит, есть всё-таки любовь, есть радость и счастье, — твердила она себе, мысленно возвращаясь к разговорам с Лейлой. — И мне тоже должен встретиться человек, которого я полюблю. Я тоже имею право на счастье».

Но жизнь вела свою игру, и мужем Гвиневеры стал Артур — крепкий широкоплечий мужчина, прошедший сквозь множество баталий, к которому она не испытывала никаких тёплых чувств. Человек-Медведь — так называли его в народе. В его внешности и впрямь было что-то медвежье. Это необъяснимое сходство Артура с косматым хищником сразу бросилось в глаза девушке и пробудило в ней тревогу. Не о таком муже мечтала она.

Вдобавок девушка была христианкой, Артур же продолжал молиться древним кельтским богам, и это было главным, что отдаляло её от мужа.

— Могу ли я считать его моим законным супругом? — спросила она настоятеля монастыря, оставшись с ним наедине. — Угоден ли наш брак Господу? Не согрешу ли я, разделив ложе с язычником? Не погублю ли я душу мою?

— Сказано: «Сберёгший душу свою потеряет её, а потерявший душу свою ради Меня, сбережёт её». Дочь моя, — ответил старик задумчиво, — неведомы нам замыслы Небес. Про Артура я слышал всякое: дурное и хорошее. Многие из тех, кто принял нашу веру, продолжают вести прежнюю жизнь, полную греха, оставаясь в сердцах своих язычниками: вино пьют без устали и на ратных делах кровью умываются с наслаждением. Есть ли в их сердцах Христос? Была бы твоя жизнь праведной, стань ты женой такого вледига? Нет, всё не так просто, как нам бы того хотелось. Бог посылает нам испытания множественные, проверяет крепость нашей веры. И ты стала женой Человека-Медведя для того, может, чтобы и его привести в лоно Церкви. Быть женой Артура — твой крест. «И кто не берёт креста своего, тот не достоин Меня», — сказал Иисус. Помни об этом, дочь моя.

— Святой отец, я слаба! Неужели я смогу справиться с этим? Говорят, что воспитателем Артура был ужасный колдун Мерддин.

— Мерддин не колдун. Да, он учился у друидов. Нынче в Британии всех святых старцев называют по привычке друидами. Лишь те, которые живут при монастырях, не позволяют называть себя так, а в народе всё по-прежнему… Мерддин давно принял крещение и несёт слово Божие людям.

— Но говорят, что он умеет творить чудеса, — неуверенно произнесла Гвиневера.

— Христос тоже творил чудеса.

— Ты думаешь, я могу довериться Мерддину, приехав в дом Артура?

— Мерддин возложил на себя тяжёлую ношу. Люди Круглого Стола проповедуют старые нравы, верят в силу колдовских котлов. Мерддин старается донести до них истинную веру, хотя это даётся ему нелегко. Не всякий, кто входит в братство Круглого Стола, осмелится объявить, что он принимает крещение… И ты постараешься оказать влияние на Артура со своей стороны. Не бойся Мерддина. Он принадлежит к числу тех друидов, на которых опираются епископы. Верь ему!

Вспоминая об этой беседе, Гвиневера куталась в меха и смотрела в потолок. Она уже давно лежала в постели, но сон не шёл к ней. Через пару дней ей предстояло въехать в город Артура. Там её примут как жену величайшего воина и правителя (пусть Артур и отказывается официально принять звание вледига, все почитают его за государя).

«Ах, если бы он был хотя бы молод и хорош собой, как Маэль…»

Она вздрогнула, испугавшись промелькнувшей в голове мысли.

«Маэль… Зачем я подумала о нём?.. С этим юношей у меня нет ничего общего. Он — воин и гордец. И пусть он статен и красив лицом, у него тёмная душа язычника. Через несколько лет он сделается ещё более грубым и жестоким… Но если бы у Артура были такие же глаза, как у Маэля, и такие же губы… Господи, о чём я думаю! Какой стыд!»

Она вскочила с кровати и бросилась на колени перед деревянным распятием, висевшим на противоположной стене.

— Припадаю к твоим стопам, Господи, припадаю, как блудница, и молю о прощении грехов моих. Пошли мне очищение от скверных помыслов, избавь меня от темноты души моей…

Она бы немало удивилась, узнав, что Маэль, преданнейший воин Артура, терзался на своей лежанке почти такими же переживаниями. Перед его глазами то и дело возникало лицо Гвиневеры. «Чудо! Какое чудо и счастье находиться рядом с такой женщиной! О великая Дану, Матерь богов, только ты могла наделить женщину столь прекрасной внешностью. Но зачем ты заставила меня повстречать её? Теперь моё сердце изнывает. Никогда мысли о женщине не лишали меня сна, и вот я изнываю. Хочу видеть её, слушать её голос. Я околдован… Но я не имею права думать о Гвиневере, ибо она — жена моего господина. Создатель, прибавь мне терпения и мужества, дай мне силы устоять перед чарами этой сказочной девушки!»

Рано утром обоз выехал из монастырских ворот. Настоятель перекрестил в спину каждого проезжавшего мимо него всадника и взглядом дал знать выглянувшей из повозки Гвиневере, чтобы она не беспокоилась.

Стелился густой туман, вдалеке звонко заливалась какая-то одинокая пичужка. Лошади громко цокали по выложенной камнями дороге, колёса повозок скрипели, оружие гремело. Когда процессия проезжала мимо высокого, гладко отёсанного, вертикально стоящего камня, Маэль придержал возле него коня, бросил к подножию дольмена небольшой кожаный мешочек, перевязанный травяной косичкой, и прикоснулся рукой к той грани камня, на которой по всей длине отчётливо виднелись насечки огамического письма.

— Что ты оставил там? — спросила Гвиневера, едва юноша поравнялся с её повозкой.

— Подношение, чтобы нам сопутствовала удача.

— Вот самый верный амулет, — проговорила она и протянула ему руку. В кулаке было что-то зажато. — Это тебе.

— Благодарю, моя госпожа.

Маэль принял от неё свёрнутый в комок шнурок. Расправив его, он увидел крохотный деревянный крестик и усмехнулся. Посмотрев на Гвиневеру, он почтительно наклонил голову, но ничего не сказал.

Погода понемногу ухудшалась, выкатившее из-за холмов утреннее солнце скрылось за набежавшими тучами. Начал накрапывать мелкий дождик, но вскоре прекратился. Однако на сером небосводе остались тёмные поволоки, словно кто-то плеснул помоями на облака.

Ближе к полудню вымощенная дорога закончилась. Друиды поговаривали, что это была одна из тех дорог, которая сохранилась с доримских времён. Друиды утверждали, что в Британии до появления римлян было много хороших дорог, но часть из них пришлось разобрать, чтобы использовать камни для военных укреплений. Кое-где в лесах и на болотах Маэль встречал остатки древних дорог, аккуратно выложенных гладко пригнанными друг к другу брёвнами. Вдоль дорог древних бриттов обязательно стояли молитвенные камни с надписями, понятными только друидам…

Маэль оглянулся на обоз. Под натянутым балдахином покачивалась красивая головка Гвиневеры. Маэль придержал коня.

Теперь под ногами лошадей гулко стучала широкая, вся в рытвинах тропа, и повозки поехали медленнее.

— Стой!

— Что там?

Поваленное поперёк дороги дерево перегородило отряду путь. Оно не отличалось внушительными размерами, но было слишком ветвистым, что мешало подобраться к нему. По обе стороны дороги начался лес, так что повозки не могли объехать препятствие.

— Придётся оттащить его! — крикнул Маэль, указывая на дерево. — Отсекайте ветви!

— Мне не нравится это. — Труйт подъехал к Маэлю, но смотрел не на него, а в вглубь лесной чащи. — Дерево упало не само.

— Ты полагаешь, что кто-то устроил нам западню? — спросил Маэль, осматриваясь. — Думаешь, кто-то поджидает нас?

— Да.

— Так или иначе, но нам надо убрать его с пути, — сказал юноша.

Труйт кивнул, продолжая буравить лес настороженными глазами. Он распорядился, чтобы пятеро людей спешилось и вооружилось топорами, остальным же велел оставаться верхом и наблюдать за лесом.

— Ждите гостей, братцы, — прорычал он негромко и обернулся к лучникам. — Если кто-то появится из зарослей, бейте без предупреждения.

Он подъехал к повозке, где находилась Гвиневера.

— Моя госпожа, у меня плохое предчувствие.

— Ты чувствуешь опасность? — спросила она. — А что говорит Маэль?

— Этот мальчишка? — усмехнулся Труйт. — Возможно, он отменный вояка, госпожа, но я кишками чувствую опасность. Сейчас произойдёт схватка. Уж можете поверить мне.

Гарцуя на горячем скакуне, к ним приблизился Маэль.

— Не лучше ли нам отвезти повозку подальше от этого места, пока путь не будет расчищен? — предложил юноша.

— Верная мысль, — кивнул Труйт. — Беда лишь, что тут не развернуться. Придётся пятиться. Эй вы, — он махнул рукой, привлекая внимание возничих, — осторожненько сдавайте назад. И без паники…

Несмотря на осторожность, с которой происходило перемещение на этом крохотном участке дороги, там началась сутолока. Всадники теснились к лесу, лошади громко всхрапывали, поднимались на дыбы, ржали. Повозки медленно откатывались назад. Громко стучали топоры, шелестела влажная от прошедшего дождика листва.

И вот, когда отряд заметно растянулся, двое всадников Труйта качнулись в сёдлах и опрокинулись на землю. В груди каждого торчало по две стрелы.

— Сучьи дети! — взревел Труйт.

Все заметались, засуетились, не видя врага, но чувствуя себя под прицелом.

— Закройте госпожу!

Несколько человек, сдерживая обеспокоенных лошадей, образовали живую стену вокруг повозки Гвиневеры. Трое всадников подняли копья и пустились в лес с криком: «Вот они! Бей их!»

Послышался треск и хруст ветвей, жестокие вопли, удары. В окружавших Гвиневеру воинов посыпались стрелы, они втыкались им в руки и в плечи. Два человека упали с коней, сражённые насмерть. Откуда-то из кустарника вынырнули фигуры с капюшонами на головах и, выставив перед собой копья, ринулись на охрану Гвиневеры. Раненые всадники не сумели дать должного отпора, и некоторые погибли, не ответив ни разу на удар. Труйт пустил коня во весь опор, вклинился в нападавших и свалил двоих из них взмахом меча. Маэль бросился в чащу, увидев там ещё нескольких чужаков, и поочерёдно свалил их своим клинком.

— Трое, — выдохнул он, глядя на убитых.

С дороги донеслись женские крики.

Он стремительно повернул коня и, не обращая внимание на хлёсткие удары упругих ветвей по лицу, вылетел к повозкам. За те двадцать-тридцать секунд, пока он находился в лесу, на дорогу рухнуло ещё одно дерево, отсекая почти всю охрану от Гвиневеры. Чужие люди пытались вытащить девушку из экипажа. Служанка свисала из повозки головой вниз, её наголовное покрывало набухало от крови. Труйт с трудом удерживался в седле, между лопаток у него торчала стрела.

— Бей! — сдавленно произнёс он, глядя на Маэля, но не в силах сфокусировать зрение.

Юноша молниеносно оценил обстановку, понял, что по эту сторону деревьев с ним было трое надёжных воинов, а врагов он увидел лишь пятерых. Сколько их пряталось в лесу, он не знал.

Не успели ноги Гвиневеры коснуться земли, пока она падала из повозки, отбиваясь от троих похитителей, Маэль растолкал их и подхватил девушку. Он успел дважды ткнуть клинком перед собой, пронзая чью-то грудь, второй рукой подтягивая Гвиневеру к себе. Его конь поднялся на дыбы и ударил передними ногами кого-то из нападавших. Гвиневера с трудом удерживалась позади Маэля, прижавшись к нему всем телом.

Труйт закатил глаза и соскользнул со своей лошади под колёса повозки. Маэль, не зная, сколько ещё человек могло наброситься на него, заставлял коня вертеться на месте. Он держал меч наготове, хотя к нему никто не приближался. Его люди расправились с напавшими на экипаж и теперь перешли бросились на прятавшихся в лесу.

— Сколько их было? — спросил он, когда звуки сражения стихли.

— Двадцать человек.

— Отчаянные! — Маэль помог Гвиневере спуститься на землю.

— Зачем они напали? — спросила она.

— Должно быть, решили захватить тебя, чтобы заполучить выкуп. Но каковы наглецы!

— Я бы хотела расспросить кого-нибудь из них.

— Не получится, госпожа. Они все мертвы.

— Труйт тоже погиб?

— Да! — Маэль грозно сверкал глазами. — Стрелы… Они сумели многих достать стрелами. Мы тут просто как на ладони были. Клянусь, таких отчаянных наглецов мне не приходилось встречать. Никто не осмелился бы напасть ни на меня, ни на моих людей, имея даже равный по численности отряд… Разбойники… Оуэн, сколько наших погибло? Вы там друг друга не перебили случаем?

— У нас трое убито. В отряде Труйта — пятеро. И пятнадцать человек ранено. Двоим досталось прямо под сердце, они вряд ли выживут.

— Ясно… Теперь давайте разбирать эти завалы, иначе кто-нибудь опять позарится на нас.

— Маэль, — тихо позвала Гвиневера.

Он повернул к ней изодранное ветвями лицо.

— Слушаю, моя госпожа.

— Маэль, мне страшно, — с трудом проговорила она и беспомощно подняла руки.

Увидев этот жест мольбы о помощи, юноша почувствовал, как в сердце у него вскипела горячая волна ненависти ко всем, кто мог осмелиться ещё хоть раз напугать Гвиневеру. На глазах у него навернулись слёзы, и он нервно затряс головой, пытаясь стряхнуть их.

Спрыгнув с коня, он подхватил девушку на руки, и она уронила голову ему на плечо. Это прикосновение вызвало в Маэле новую волну бурных чувств. Он готов был рыдать и смеяться одновременно, мчаться на край света, прижимая к себе Гвиневеру, целовать её лицо…

«Целовать! Хочу целовать её! От этого желания у меня мутится перед глазами…»

Он донёс Гвиневеру до повозки, переступая через разбросанные под ногами разноцветные подушки, и осторожно уложил её внутрь, где сидел, сжавшись в комок, монах Герайнт. Гвиневера отпустила шею Маэля, но продолжала держать его руку.

«Какая нежная, тонкая, белая рука!» — Его взгляд приковался к полупрозрачной коже девушки.

— Маэль… — прошептала она. — Спасибо…

— У тебя есть вино? — Юноша повернулся к монаху.

— Здесь несколько видов, — испуганно закивал Герайнт и постучал по ящику в дальнем конце повозки.

— Налей госпоже самого крепкого. — Маэль осторожно высвободил руку, начиная опасаться прикосновения Гвиневеры. От её тела исходило тепло, устоять перед колдовской силой которого было почти невозможно. Юноша понимал, что помедли он ещё немного и — просто потеряет голову. — Госпожа, выпейте вина. Сейчас это вам нужнее всего.

Она едва заметно кивнула, чуть приподняла веки, но тут же снова закрыла глаза. И было непонятно, хотела ли она украдкой посмотреть на Маэля или же у неё и впрямь совсем не осталось сил.

«Но до чего же хороша!» — опять подумал юноша.

Отойдя от повозки, он огляделся.

— Оуэн, отрежь всем головы, — сказал он, указав на труп ближайшего разбойника. — Отвезём их Артуру. Выставим напоказ. Может, люди узнают кого-нибудь из этих мерзавцев… Всех наших погибших уложи во вторую повозку. И тяжелораненых тоже.

— Они всё перемажут кровью.

— Госпожа простит нас за это. — Маэль бросил быстрый взгляд на Гвиневеру и вспрыгнул в седло.