Святослав Загорский. Закон Севера

Глава четырнадцатая

Князь смурной пил медовуху, выходил из бани занырнуть в студёную речку. Трезвел. Снова садился в парную. Потом пил и опять нырял в воды ледяные. Поднял голову. Холодные звезды не мигая смотрели на него. Святослав стоял голый, под богом, один, как, впрочем, и каждая душа, что приходит в этот мир. Одинешенек.

– Ты вымылся наконец? – неожиданно справа подала голос Осинка, ей надоело ждать, пока князь наконец покинет баню.

– Заходи и мойся, коли хочешь. – Хмель немного вытравил злость Святослава, заставляя того ещё раз подумать над тем, что сделал Трофим.

Тем временем северянка пожала плечами да зашла внутрь.

Девица скинула одежду, вымылась, легла погреться на полку. Традиции разогревать шатры, чтобы вытравить всю худобу, присутствовала и у северян, и сейчас Осинка нежилась, позволяя горячему пару расслабить уставшие мышцы. Когда князь воротился, она подвинулась и села, нисколько не стесняясь наготы ни своей, ни князя.

– Готов завтра выступить? – И если Осинка спокойно сидела в парной, слегка прикрыв глаза, то Святослав с удовольствием рассматривал плавные изгибы девушки.

– Готов, но поеду не как князь, а как посыльный от воеводы, с грамотами. Смотри не сболтни чего в пути.

Осинка ухмыльнулась, как могла только она, нагло, с вызовом. Святослав залюбовался, как стекает капелька воды по упругой груди к крошечному розовому соску и капает вниз. Шумно сглотнул, мечтая повторить языком путь капли. Протянул руку и потянул девушку на себя. Северянка была неглупой.

– Ты свободный? – спросила она, прежде чем придвинуться ближе.

Князь кивнул, мало обращая внимания, что там говорила Осинка. Жадно прильнул к груди. Осинка легонько стукнула князя в плечо и повторила вопрос.

– Ты свободный? – Святослав как зверь, у которого пытаются отнять добычу, взревел и припал к губам северянки, не слушая, о чем его спрашивала Осинка. Наконец, он получал то, о чем грезил вот уже несколько дней, подминая под себя женщину. Софья была непохожа на Осинку, хоть и казалась гордой, на деле чувствовалось это наносным, выученным и невзаправдашним.

Дух непокорности северянки витал всюду, в прикосновениях, когда Осинка выскользала из рук, заставляя князя целовать укромное место. В том, как выгибалась дугой, как могла укусить и тут же искупить боль острым наслаждением. Северянка отвечала на заигрывания с той же страстью, что и князь. Он брал её губами, пальцами, руками, и её губы и руки и пальцы были повсюду у Святослава.

У Загорского голова закружилась, когда наконец он овладел девушкой. А Осинка, цепляясь за золотые вихры князя, ценила и опыт его, и силу. И было в этом единение равных – и радости, и заботы, и любви, и нежности, и запретов не было, и предвзятости.

Пьяные от страсти они наконец покинули баню. Князь на руках отнёс северянку к себе в светлицу. Всю ночь Святослав не мог насытиться Осинкой, жадно припав к ней, как страждущий к роднику. Он выпивал её до дна, оставляя и себя опустошённым. С северянкой было легко. Она чувствовала его в постели, предугадывая, а иногда Святославу казалось, что он уже не понимает, его ли это желание или её. Все смешалось, закружилось и встретило ранний рассвет утренним пересвистом птичек, что устроили песни под окном, словно весна вернулась в его край.