Новый день – новое лицо. Прихорошилась наскоро Василиса да поглядела на себя в небольшое зеркальце Мелании. На неё смотрела грустная, но прекрасная дева, с глазами ясными и бездонными. «И вся сила Рода моего со мной!» – пришла к ней внезапная, но отчего-то знакомая уже мысль, и глаза тут же вспыхнули внутренним огнём. Позавтракав просто и вкусно, тем, что хозяева заботливые на столе оставили, Василиса вдохнула глубоко и вышла на улицу. Солнце уж поднялось и позолотило верхушки деревьев, а воздух был свеж и приятен. Девушка улыбнулась и отправилась искать свою подруженьку подле сарая. Вспомнив, однако, что сегодня предстоит проститься с бабушкой и проводить её с почестями, Василиса спрятала показавшуюся было радостную улыбку и, скромно потупив взгляд, подошла к хозяину дома, ворочавшему сено.
– Доброго утречка, Никифор Потапович! Благодарствую Вам за ночлег да приём тёплый да трапезы! Вовек заботы Вашей не забуду, всегда Вы нам с бабушкой помогали да покровительствовали во всех делах! – промолвила девица и поклонилась хозяину в пояс.
– Ну, что ты, Василисушка! Ты ж как родная дочка мне! А меж добрыми соседями всё по-семейному, так и до́лжно! Бабушка твоя в своей мудрости и доброте и нас никогда не оставляла, и после пожара приютила, за всё ей вечная память и благодарность! И ты Мелании как сестра, то мне любо! – воскликнул Никифор Потапыч и погладил Василису по щеке, по-отечески нежно. – Готова ли ты, доченька, к прощанию с бабушкой? Поди-ка к Матрене Тимофеевне да справься, что там подготовить надобно! Она, чай, лучше знает: венки да всяко разно, то ведь бабское дело!
– Иду-иду, Никифор Потапович! – благодарно отозвалась Василиса и побежала к сараю искать хозяйку.
В сарае Матрёна Тимофеевна, мать семейства, да дочери её Мелания, Злата и Рада закончили прокорм всей скотины и теперь дружно убирали старую подстилку и пол сарая, распевая звонкие песни.
– Василисушка, доброго утра, милая! Как спалось, как на душе? – ласково спросила румяная и приветливая Матрёна Тимофеевна, утирая пот со лба вышитым передником.
– Доброго утра, дорогая Матрёна Тимофеевна! Благодарствую за ночлег да тёплый приём да трапезы! За Вашу теплоту и заботу! Мне полегчало маленько, но грусть ведь так не отступит сразу? А всё же с вами всеми переносить её легче! Спасибо вам! – радостно откликнулась Василиса и поклонилась хозяйке дома в пояс.
– Девочка ты моя, ты ж мне родная и всем нам! Да такая славная подружка Мелании моей и сестрам её пример! Да какие вы с бабушкой добрые соседи всегда были, как помогали да выручали! Мне радостно, что в такую минуту, в тяжкой кручине, могу тебя я ободрить, а дом наш – тебя обогреть! – улыбнулась Матрёна и погладила девушку по голове, покрытой простым ситцевым платочком.
– Матрёна Тимофеевна, скоро бабушкины проводы, нужно ведь что-то подготовить…Научите меня, дорогая моя? – попросила Василиса.
– Конечно, золотко моё! Сейчас вот с сараем заканчиваем, умоемся да пойдём венки плести погребальные. Лодку попросим у старика Пантелеймона да украсим её погребальными покрывалами и лентами. Справимся, девочка, вместе всё сделаем. А потом за приготовление еды примемся!
И день закрутился, как веретено, всё набирая и набирая обороты. Василиса за всеми хлопотами и сама не заметила, как стало смеркаться. Уж садилось солнышко, и у реки, плавно несущей свои воды вдаль, к большому синему озеру, что у града Княжеского, собралась вся деревня. Горели факелы, нутряные свечи, склянки с маслом, и их мерцающие жёлтые огни отбрасывали свои отблески на тёмные воды реки. У ровного берега с колышками мерно покачивалась убранная лентами, цветами и льняными рушниками лодка. В ней, словно спящая царевна, покоилась бабушка Василисы. Умиротворенное лицо её было спокойно и отрешенно: не было на нём ни тени последних земных страданий.
Старейшина поставил у изголовья и в изножье глиняные горшочки с огнями, чтобы светел был последний путь их любимой сестры и всякий лодку на реке встретивший поклонился бы ей с почтением. Самые уважаемые жители деревни вышли и кланялись в пол своей уходящей соседке, благодаря её за всё, что было, и говоря слова добрых напутствий в последний путь. Вслед за почтенными старцами вышли сельчане и помоложе, и все говорили только хорошее. Вскоре вместе все обратились к Навным и Правным Богам, молясь о светлом пребывании бабушки в иных мирах.
Василиса слушала и смотрела на всё так, словно бы это было не с нею. Перед её глазами проносились картины счастливого детства, когда живы ещё были родители, когда их не стало, и бабушка согревала её своим теплом и светом. Вспоминалось, как бабушка учила маленькую Василису лепить пирожки, как шила ей на радость красивые платьица и баловала ягодными сбитнями да киселями…
Наконец, вся деревня запела стройным хором прощальную песню, и со словами «Прощай, Мирослава Пантелеймоновна, любимая сестра наша! Прости нас, ежели что! Мира и счастья тебе в иных мирах!» лодку плавно отвязали от колышка и толкнули вглубь реки. Затаив дыхание, Василиса смотрела, как лодка величаво уходит в небытие. И вдруг, словно прорвало в ней какую-то невидимую плотину, и из самого сердца вырвалось рыдание «Бабушка!». Василиса забывшись бросилась в воду, вслед за лодкой. Но добрый сосед Никифор Потапович прыгнул следом и вытащил плачущую девушку.
– Как же так! Они все там, а я здесь! Зачем я здесь? – кричала Василиса.
– Золотко, такова воля Богов! И бабушка хотела для тебя светлой жизни, ужель все старания её зряшные? – Матрёна Тимофеевна укутала её в свою расстегайку и бережно вытирала обжигающие слезы, струящиеся бурным потоком.
– Никифорушка, милый, неси её скорей в избу, застудится! – забеспокоилась Матрёна и поспешила следом.
Больше Василиса себя не помнила, поглотила её горя пучина, да отгоревать его, испить до дна следовало, никуда ж от него деться не денешься. Дни все слились в один, и только добрые соседи, в хворобе душевной её поддержавшие, были рядом и незримо согревали её то словом, то пищей, то объятием. Однажды проснулась Василиса, а солнце снова яркое, небо синее, да за окном журавли курлыкают. Жизнь взяла своё. Коли суждено среди живых быть да исполнить волю Богов и судьбу свою, как клубочек, размотать, так, значит, и в теле жизнь пребудет. Улыбнулась Василиса, сладко потрапезничала со всеми и обняла хозяев сердечно. Стала она в дорогу собираться, да их благодарить.
– Куда же ты, Василисушка? Осень на носу, холода! Как ты одна? Где искать тебя, девоньку? – запричитала Матрёна Тимофеевна.
– Дорогая моя Матрёна Тимофеевна! То судьба моя, от неё не уйдёшь! Есть у меня бабушкины поручения и данные ей обеты, и нарушить их не могу я. Боги меня хранят, люди милуют, и всяка беда обойдёт стороной, коли кто молиться обо мне станет! Молитесь, и вернусь я в мир людей однажды! Избу нашу и хозяйство передаю в ваше ведение любезное: сыновья у вас взрослые, не ровен час невест приведут, им надобно место определить. Так вам всем просторнее будет! А я, коли вернусь, у вас на полатях пригреюсь и тем довольна буду! Родные вы мои люди, я желаю вам счастья! – промолвила Василиса на одном дыхании и поклонилась хозяевам в пояс.
– Василисушка-девочка наша, что говоришь ты такое! Твоя изба, твоё хозяйство, да и куда тебе идти? Одумайся, милая! – Матрёна плакала и просила Василису остаться.
Однако в девице проснулась сила ярная, сила мощная, и страхи её отступили прочь, и теперь решение её было не переломить. То был долг Василисин и путь её на Земле, а от такого не отказываются. Никифор Потапович молча слушал деву, а затем открыл половицу где-то в углу избы и достал оттуда мешочек.
– Василисушка, вижу судьба твоя в тебе разворачивается, посему чему быть, того не миновать. Не удержим мы, Матрёна, нашу девочку, утешься, милая. Вот тебе, девица, мешочек, да смотри, береги его как зеницу ока, пуще всего береги. В нём клубочек волшебный, с путеводной нитью, блюдечко золотое с яблочком да горшочек-вари. Мы с твоим батюшкой покойным добыли се богатство в мире Навном и в мире Правном, когда правду свою искали. А ты сыщешь правду свою, и тебе дары в этом помогут. Клубочек приведет тебя к цели, только загадай, думай хорошо! Блюдечко покажет то, что тебе нужнее всего, да внимание отвлечет чужое, ненужное, отведет беду от тебя! Горшочек же никогда не оставит тебя голодной, только попроси сварить каши да щей, но не забудь сказать спасибо, а то он варить будет до самого крайнего дня! Так-то, дочка, с Богами Светлыми пребудь, да иди! Здесь тебе всегда рады, помни! – молвил Никифор Потапович и дары Василисе вручил.
Снова всем в пояс поклонилась Василиса, да слезу набежавшую утёрла. Но дорога позвала, и, собрав всё нужное, оделась она черницей-отшельницей и отправилась в путь. Доверила свою жизнь Богам, и будь что будет!