Сверхзадача

В лаборатории Бенса мало интересовались сновидениями, имеющими источником не человеческий мозг, поскольку все подопытные обезьяны были рождены в неволе. Бенс утверждал, что, коль они не знают ничего, кроме клетки, все равно это искусственная среда, деформирующая психику. Поэтому содержание сновидений не имеет значения, следует интересоваться только психикой. Если она отклоняется от нормы, значит, либо где-то в процессе трансплантации допущена ошибка, либо мы имеем дело с особенностью взаимовлияния внутренних факторов, индивидуальных свойств данной особи…

— Плевать мне на твои доводы, Бенс! — проворчал Гилл. — Я сыт ими по горло, а умру от голода.

Он сорвал станиолевую крышку с очередной банки консервов. Банка громко щелкнула — этот звук забавлял Юму и после, — предложила свое содержимое. Юму недоверчиво понюхал, затем брезгливо поморщил нос. Запах был один, а вкус другой. В памяти опять возник восхитительный кусок поджаренного мяса с бледно-розовыми струйками сока. Жаркое так и не попало к нему в рот, поскольку он проснулся и тут же вспомнил, что в последний раз ел еще позавчера, возле дальнего костра охотников. Пища была куда хуже той, что привиделась во сне, но если бы хоть та…

Аквариум с белковыми водорослями уничтожен радиоактивным излучением. Он так и думал. Ничего, он разведет новую плантацию, для этого нужна только сноровка и время, а запаса консервов хватит надолго, хоть на полгода… Но в этом-то вся беда! Когда он отведал содержимое из первой банки, желудок тотчас же запротестовал. Нет, консервы не испортились, облучение тоже не проникло сквозь защиту контейнера. Дело было совсем не в консервах, а в желудке Юму. Рискнуть есть насильно? Это может вызвать рвоту или того хуже, понос. Запросив противоположный полюс спирали, Гилл получил ответ: Юму никогда не ел того, к чему испытывал отвращение. Возможно, со временем он привыкнет к новым вкусам и к пище в коллоидном состоянии, но пока возможность голодной смерти вполне реальна. В качестве последней попытки он попробовал сгущенное молоко. Оно показалось тошнотворно сладким, пришлось разбавить водой. Теперь в животе переливалось более двух литров жидкости. Кажется, калорий и белков хватит на несколько часов, а если заставить Юму допить, то и до завтра. Но все равно это не выход, нельзя жить на одном молоке, необходимо как-то добыть мясо. Хотя бы такое, какое слопал Эор. Удивительно, до чего навязчиво это сновидение! Настойчивость естества? Но не беда, не будем пугаться. Юму имеет право на то, чтобы чувствовать себя лучшим образом. Гилл обязан сделать все возможное, чтобы добиться!

Он невольно должен был подумать о Бенсе с признательностью; разработанный им метод в части интеллектуальной сферы превзошел ожидания. Стройная последовательность мышления, точная алгоритмизация задач были такими же, как в то время, когда он был просто Гиллом. И если теперь он будет отталкиваться только от разума, воля и самодисциплина будут ему послушны в борьбе с эмоциями.

Эта мысль пришла ему в голову, когда он возился в складском отсеке, подготавливая роботов. Шесть выбранных и возрожденных к жизни механических чудищ, Юму немного их побаивался, но на этот раз Гилл не придал этому значения, послушно затопали к нижнему люку. Теперь надо было вернуться в командный салон, управлять ими дальше можно только с пульта, не то ему придется увидеть нечто похуже мертвой усмешки Нормана. Значит, исходить только от разума, заставив его безраздельно управлять собой. Лишь тогда он, пожалуй, сможет вынести и это. Того, что случилось вчера вечером, не должно повториться. Если бы Юму был способен понять, чем он обязан тому, кого или, вернее, что он найдет возле командирского кресла, ему следовало тут же пасть на колени и молиться этим останкам, как божеству… Глупости, Юму еще не знает богов. Люди выдумали их уже позже, а потом сами же развенчали и уничтожили, и опять в целом мире остался только Человек. Таковы твои познания, Гилл. Но все равно это глупость: чем может быть кому-то обязан Юму? Стоп, не копаться, во всяком случае, теперь. Конечно, от этого вопроса не уйти, но сейчас не время этических проблем.

Итак, ближайшая цель — мясо; во рту опять набежала слюна. Что же надо, чтобы его получить? Ряд операций… Он глубоко вздохнул и вошел в командный салон.

Встреча оказалась менее тяжкой, чем он предполагал, и в этом большую услугу оказала любознательность Юму. Разумеется, история тех нескольких десятков часов, которые истекли от того момента, когда он, покончив с собственной репрограммой, встал из-под колпака консоциатора, и до падения робота Шарика, бесследно исчезла со смертью того существа, которое под действием кондиционированного воздушного потока превратилось ныне в подобие темно-серой, почти невесомой мути. Однако восстановить цепь событий было нетрудно. Прежде всего, присутствие и положение Шарика. Большой Мозг сохранил в оперативной памяти не только порядок последних команд Гилла, но и заданное время. Правда, они теперь никогда не совместятся, чтобы стать реальностью, но в этом, собственно, нет никакой необходимости. В желудке заворчало, напоминая, что разбавленное молоко является лишь временным компромиссом. Нужно мясо!

Автоматику выходных люков Большой Мозг включил еще в тот момент, когда в соответствии с заданной программой надо было открыть нижнюю дверь перед бегущим к «Галатее» Юму, у которого ужас перед смертью от руки Дау оказался сильнее, чем безотчетный страх, внушаемый инфразвуковым лучом. Оставалось проверить радиосистему, управляющую роботами. Один за одним загорелись на пульте все шесть зеленых глазков, возвещавших, что роботы готовы к исполнению приказа. Гилл открыл нижнюю дверь, и стальные слуги, осторожно переступив порог, вылезли из чрева «Галатеи». На двадцати метрах, когда их изображения появились на экране, он подал им команду: «Стой!»

Предстоящая задача была несложной, но куда ввести программу?

Все незанятые емкости памяти Большого Мозга понадобятся для другого, их может даже не хватить. Подумав, он остановился на системе управления двигателями. Когда в ней возникнет необходимость, роботов можно вернуть на борт. Быстро покончив с программой, он подключил ее к радиопередатчику, и шесть стальных чудовищ двинулись в путь. Некоторое время он следил за ними на экране; роботы двигались в заданном направлении через кустарник, обходя пни и деревья. Шли они медленно, но Гилл знал, что при таком движении расход энергии минимален, а до цели они дойдут, не к спеху. Через три часа они остановятся и закопают себя в землю, чтобы случайный вихрь их не опрокинул и не вывел из строя. А после этого вокруг «Галатеи» в радиусе пяти километров возникнет инфразвуковое «кольцо страха». Только для тех, кто захочет выйти за его пределы. Для всех входящих, движущихся в сторону «Галатеи», путь будет открыт.

Прежде чем включить Шарика, он постарался еще раз все взвесить. Если робот не поймет команд, поданных голосом Юму, это полбеды. Но если он «вздумает» защищаться от этих непонятных ему звуков? Управление с помощью биотоков более надежно, правда, лишь на расстоянии до трех метров. В этом случае, если робот упадет — а это не исключено, поскольку на первых порах Юму окажется не слишком ловок в управлении, — не задавит до смерти. Приняв решение, Гилл укрепил на себе четыре рецептора, по одному на руках и ногах. Рана на предплечье, причиненная копьем Гаима, все еще болела. Плохо: это означало, что работать левой конечностью Шарик будет неуверенно. Так, теперь еще один на поясницу, на затылке рецептор не нужен. Вертеть головой отдельно от туловища роботу пока незачем. На темени робота он закрепил инфразвуковой генератор, установив его на проверенной частоте частоте страха. Беда только в том, что сам Юму будет бояться при его включении. Придется подавлять страх воздействием разума, а кроме того, дистанционный выключатель он укрепит себе на животе, наденет рабочий пояс. Туда же сунет и лучевой пистолет. О нет, не тот гуманный, который испускает ультразвук, а другой, под лучом которого вспыхивают деревья, плавятся камни, погибает все живое. На этой планете еще ни разу не приходилось прибегать к его услугам, он даже не помнит, в каком хранилище искать. Ну да ничего, посмотрит в каталоге, найдет. Пожалуй, пистолет будет тяжеловат для Юму, даже земному человеку таскать его на себе нелегко, жаль, нельзя доверить даже Шарику, но еще тяжелее будет пустить в ход. Морально, разумеется. Или, вернее сказать, удержаться — он вспомнил о Дау. На другом конце спирали запрыгал, злобно скаля зубы, Юму. На минуту Гилл заколебался. Имеет ли он право выйти с таким оружием? Но ему нужно мясо. Этот закон плоти действовал с такой же силой, как если бы Юму жил по-прежнему среди племени красных охотников.

Вскрыв робота со спины, он переставил реле на прием биотоков по коротковолновой шкале. Минимальная дистанция управления три метра. Это означало: если Гилл подойдет к Шарику ближе, робот остановится. Максимальное удаление — тридцать метров: дальше им отходить друг от друга не придется. Пока в начинке робота он копошился через заднюю дверцу, все было в порядке. Но кнопка ручного выключателя помещалась спереди, на груди; Шарик продолжал лежать, опрокинувшись на то темно-серое…

Видеть свой собственный труп, более того, трогать его руками… Нет, Бенс, это ты едва ли мог бы себе представить. Ах, да ведь Бенса давным-давно нет в живых. Или он тоже составил себе репрограмму? Но зачем было трудиться? Вот расплата за твою трусость, Бенс! Прикрыв глаза, он решился; рука медленно заскользила по боку робота, направляясь к кнопке.

Не дотянулся, пришлось встать на колени. Но в тот момент, когда пальцы уже нащупали плафон кнопки, он прикоснулся ладонью к чему-то трухлявому, внешне похожему на папирус. Отвращение пронизало точно током, но усилием воли он удержал пальцы на выключателе и нажал. Послышался едва слышный щелчок. Не открывая глаз, он встал и попятился, пока не уперся в одно из кресел. Если сейчас потерять равновесие и упасть, Шарик тоже грохнется — их разделяло уже более трех метров. Ухватившись за кресло, он выпрямился и открыл глаза. Робот стоял, приподняв правую руку на такую же высоту, как его собственная рука, лежавшая на кресле. Гилл с облегчением вздохнул. Удалось…

Теперь по его команде Шарик отнесет останки в ту же кабину, где усмехается мумия Нормана. Лучевой пистолет он поищет один, без Шарика. До той поры он выключит робота, как только тот отнесет вот это.

Спустя полчаса оба вышли из нижнего люка, и Юму был безгранично счастлив набрать в легкие воздух, которым дышал с рождения. Забыв о своей хромоте, он едва не пустился бегом к лесу, но вовремя спохватился. Приходилось думать о роботе, да и лучевой пистолет оттягивал шею, оказавшись тяжелее, чем он ожидал, а на пустой желудок можно выдохнуться раньше, чем достигнешь цели. Лучше было бы держать робота возле себя, идти рядом, но это свяжет. Поэтому Юму пошел впереди, сдерживая свои порывы и стараясь не торопиться. С момента, как они покинули «Галатею», Юму все сильнее одолевало желание появиться в стойбище охотников. Снедаемый этой мыслью, он даже забыл о голоде. Спокойно приблизиться, а потом, если только охотники не разбегутся в панике при виде Шарика, тихонечко поднять лучевой пистолет и…

Нет, нет, Юму с его жаждой мести придется подождать. Он еще побывает в стойбище, и не раз, хочет того Юму или не хочет. Но не теперь.

Добравшись до вершины холма, Гилл приуныл. Было уже яркое солнечное утро, а Шарик передвигался непозволительно медленно; если же ускорить шаги, он поднимет такой шум, что распугает всю дичь на десяток километров в округе. В его неуклюжем теле таилась огромная сила, равная доброй полудюжине хрюков, заросли расступались перед ним со стоном и хрустом. Гилл досадовал на себя еще и за то, что только сейчас, в нескольких километрах от «Галатеи», ему пришло в голову гораздо более простое решение. Ведь программа, окружающая «Галатею» невидимым кольцом, защищающим ее от крупных зверей, продолжала действовать. Просто надо было посмотреть по регистратору, в каком направлении автоматика посылала лазерный луч, скажем, за последние два-три дня, и прямехонько идти туда за добычей. Так нет, ему захотелось поохотиться самому, да еще с лучевым пистолетом! Что за нелепая романтика, только в первобытном мозгу Юму могла родиться такая идея. Если же теперь вернуться назад, они с тихоходом Шариком потеряют столько времени, что вообще никуда не успеют.

Но им улыбнулась удача — Гилл увидел хрюка. Правда, он в какой-то степени сам содействовал этой удаче, хотя и не догадывался об этом. Высланные вперед шесть роботов взбудоражили спокойствие предполуденных джунглей. Появление столь неожиданных пришельцев всполошило зверье, выгнало их из укромных тайников и привычных убежищ в непроходимой чащобе, даже без применения инфразвуковых «лучей страха». Вот и этот хрюк еще недавно мирно дремал где-нибудь в тени развесистого дерева или, что более вероятно, нежился в теплой воде какой-нибудь укромной заводи — левый бок его блестел от налипшего ила, когда один из «стальных слуг» Гилла, двигавшийся по запрограммированному пути, вспугнул его из приятной грязевой ванны. Рассерженное животное неуклюже кружилось на месте. Невиданное чудище, возмутившее его покой, не имело никакого запаха, а обоняние было для хрюков самым надежным стражем и помощником. Хрюк, задрав вверх тяжелую голову, пытался уловить ноздрями хоть какой-нибудь понятный ему сигнал, но тщетно; тогда он грузно двинулся на близстоящий куст, но на полпути остановился и свернул в сторону.

Гилл медленно направил на него лучевой пистолет, стараясь сдержать в руках дрожь от тяжести. Хрюк между тем продолжал бессмысленно метаться на лугу, то и дело меняя направление. Ствол пистолета довольно неловко следовал за ним. Наконец Гилл потерял терпение — Юму давно уже бесновался на своей конце спирали, — нажал спусковой крючок и полоснул лучом, как очередью автомата, по участку пространства, где топталось животное. Гора мяса рухнула и замерла в неподвижности. Странно, Гилл почему-то не почувствовал гордости, обычной для охотника, поразившего живую мишень.

Шарик, быстро орудуя большими острыми ножницами — он в точности повторял движения хозяина, — разделал тушу. Поначалу Гилл собирался нагрузить робота кусками мяса, которое хотел взять с собой в «Галатею», но тут голод взыграл в Юму с такой силой, что он отказался от первоначального плана и заставил Шарика собирать хворост. Он помнил, сколько изнурительного труда нужно было положить, чтобы разжечь костер после долгих тропических дождей, а потому испытывал приятное превосходство перед Юму, переставляя регулятор лучевого пистолета на нужное деление. Две-три секунды направленного луча — и из кучки хвороста поднялись языки ярко-желтого пламени, затрещали вспыхнувшие ветки. От предвкушения еды потекли слюнки. Дразнящий кусок мяса, который не давался во сне, никуда не денется. Вот он, еще несколько минут, и можно наконец поднести его ко рту.

Шарик держал на вытянутой руке мясо над костром, не спеша поворачивая его; конечности робота нечувствительны и к гораздо более высокой температуре. Если бы не мучительное чувство голода, Гилл расхохотался бы: таким нелепым было зрелище стального чудища, жарившего у огня совершенно ненужное для себя мясо.

Наконец филе из хрюка достигло примерно той кондиции, которая была столь соблазнительна во сне, стало коричневато-розовым, пропиталось собственным соком и ароматом свежего дыма, и он подал Шарику команду остановиться.

Мясо было горячим, как тлеющие угольки, он перекидывал его с ладони на ладонь, шипя и присвистывая. Грязь на ладонях от запекшейся крови, смешавшейся с соком, стала еще чернее, и Гилл с некоторой тревогой вспомнил об элементарных правилах гигиены. Но Юму, скакавший в неистовстве все это время, нахально лишил его слова. Дав мясу немного остыть, он поднес его наконец к рту и откусил кусочек. Божественный, ни с чем не сравнимый вкус разлился, казалось, по всему телу; и Юму ел, ел, рвал зубами податливую волокнистую массу, глотал, едва прожевав очередной кусок, торопясь и захлебываясь, словно боясь, что в следующую минуту кто-нибудь отнимет у него долгожданную пищу. Все это сопровождалось таким сопением и урчанием, что Гиллу стало даже стыдно.

После первой удачи Гилл потратил еще три дня на заготовку мяса. Ему удалось прикончить еще одного хрюка, возвращаясь с Шариком, несшим добычу к «Галатее», они неожиданно наткнулись на него в овраге. Третью тушу помог обнаружить рядом Большой Мозг. На первый взгляд казалось, что этот способ добывания мяса наиболее удобный, но хлопот вышло больше, чем в первых двух случаях. Луч лазера убил животное не более четырех часов назад, но дикие собаки и хищные птицы уже успели разыскать лакомую добычу. Собаки почему-то нисколько не боялись Шарика, а потому решили, видимо, что легко справятся с одним двуногим, да еще хромым. Гиллу пришлось провести изрядное кровопролитие, искромсав с помощью лучевого пистолета дюжины две наглых хищников, прежде чем остальные уразумели наконец, что имеют дело с оружием куда более опасным, нежели дубинки или копья лесных людей.

Холодильные шкафы лабораторий проектировались отнюдь не для хранения таких гор мяса, которые Гилл с помощью робота доставил на «Галатею». Пришлось очистить два складских отсека и установить кондиционеры на температуре ниже нуля. Это требовало дополнительного расхода энергии, ничтожно малого, конечно, по сравнению с ее запасами на корабле, но все-таки Гилл пошел на это, не желая тратить времени на беготню по лесу в поисках пропитания, по крайней мере в ближайшие несколько недель.

Много времени уходило на обучение Юму человеческой речи. По ходу дела, при всяком удобном случае и любыми способами он тщательно исследовал контакты и связи, существующие между Гиллом и Юму. Часами ломал язык, читал вслух длиннейшие тексты, затем прослушивал магнитофонные записи и выходил из себя, когда динамик бесстрастно и холодно воспроизводил запись, допускал гораздо больше ошибок в произношении, чем ожидал Гилл. Затем он начал тренировать руки, приучая их в более сложным и тонким операциям; разобрал безо всякой надобности несколько сложных приборов только затем, чтобы собрать их опять с терпением гранильщика алмазов. Отвертка то в дело выскакивала из рук, паяльник прижигал ногти. Наконец, выдохшись окончательно, он подходил к экрану и, включив Большой Мозг, проверял, где и сколько пало жертв лазера на охранном кольце. Дело в том, что племя красных охотников, как программировалось, попало в ловушку и содержалось теперь на положении пленников, отсеченных и запертых инфразвуковым «барьером страха» на замкнутом участке леса. Нет, не жажда мести, обуревавшая Юму, явилась тому причиной; охотники должны были понадобиться Гиллу для другой цели, и пока их следовало не морить голодом, а, напротив, поддерживать в наилучшей физической кондиции.

День, когда Шарик наконец понял и выполнил команду, поданную голосом, был поистине великим днем. Гилл не хотел рисковать, поэтому он сохранил без изменений систему управления биотоками, он переключил робота на вербальную связь. Тот повиновался безукоризненно, с каждым днем выполняя все более сложные поручения.

Добытое мясо он поджаривал на костре очага, устроенного неподалеку от «Галатеи». Конечно, готовить жаркое в электрической духовке было бы удобнее и быстрее, но Юму не по вкусу пришлось мясо, приготовленное таким цивилизованным способом. Очевидно, привкус дыма от костра, к которому он привык с детства, был для него вкуснее, а поскольку бедному Юму за последние недели приходилось обучаться и приспосабливаться к уйме всяких вещей, Гилл решил его побаловать хотя бы в пище и обращался с ним лучше, чем с родным братом, жившим когда-то там, на Земле. Теперь, после установления надежной вербальной связи, Шарик, получив задание, сам отправлялся на склад за мясом, из заблаговременно собранного хвороста разжигал костер, а затем докладывал Гиллу по центральной звуковой связи, сколько минут он вертит мясо над огнем. Таким путем и другими видами самостоятельных работ робот сберег для хозяина немало дорогих часов. Это было важно. Гилл, как и предполагал с самого начала, все острее испытывал недостаток времени.

Надо было подождать еще, пока Юму не пройдет весь курс обучения, но, с другой стороны, времени все равно не станет больше, когда он начнет генеральную проверку всех систем «Галатеи». А если придерживаться установленного распорядка дня, придется еще долгие месяцы ожидать, пока Юму окончательно отшлифуется, если требовать от него, так сказать, высшего уровня. Гилла волновал эксперимент как таковой — ведь его личная судьба зависела от результата. Нетерпение и любознательность, не оставлявшие его в покое, день ото дня росли. Однажды утром он решился. Итак, начнем…

Усевшись перед главным пультом, Гилл запросил Большой Мозг об объемах памяти, занятых информацией по управлению «Галатеей» за время полета. Затем выбрал из них все, в которых фигурировал голос Сида, главного навигатора корабля. Большинство записей оказалось диалогами, как правило, с Норманом. Сид согласовывал с командиром различные данные, уточняя курс, либо давал указания Максиму, управляющему двигателями. Гилл вывел все эти фрагменты и зафиксировал их отдельно, на резервную мощность. После нескольких дней напряженной работы ему удалось собрать запись голоса Сида продолжительностью почти на два часа. С этого момента Гилл безвылазно торчал в командном салоне, выходя лишь для того, чтоб спать. Преданный Шарик регулярно приносил ему туда обеды и завтраки, отлично справляясь со своими обязанностями повара и хранителя огня.

Гилл еще и еще прослушивал запись голоса Сида, стараясь уловить и запомнить все оттенки и характерные ударения его речи, повторяя вслух отдельные фразы по два-три, а в особо трудных случаях и по десятку раз.

Вслед за этим сравнительно несложным, хотя и утомительным и однообразным периодом работы, наступил самый ответственный и опасный, когда Гилл впервые произнес: это я, Сид. Получив сразу дневную порцию мяса — никогда он еще так не наедался, — Юму блаженствовал на своем конце спирали; его рана на руке давно зажила, однако, если он начинал дремать или слишком уж ленился, приходилось освежать его под холодным душем. Гилл же был сосредоточен, молчалив и внимателен до предела.

Несколько дней подряд он говорил вслух, почти не переставая, и по возможности в каждой фразе вставлял слова: «Я, Сид». Затем отдал распоряжение Шарику перенести останки Нормана из кабины Сида в собственную спальню бывшего командира корабля. Робот, хотя и с трудом, но понял и выполнил поручение.

После этого Гилл, перебравшись в спальню навигатора, принялся за изучение его личных вещей. Рассматривал фотографии, повторяя про себя: «Это моя сестра, это мама, это дети сестры, мои племянники» (вероятно, сейчас живы только их правнуки, подумалось невольно, но это не так важно). Далее следовали изображения друзей, коллег по работе, снимки базы навигаторов, расположенной в глубоком кратере Нансена, неподалеку от северного полюса Луны, где Сид работал до начала полетов и был назначен штурманом «Галатеи». Он даже не предполагал, что Сид потащит с собой в космос столько всякой всячины из земной жизни; впрочем, это облегчало дело.

Предстояло решить еще один вопрос, пожалуй, самый важный, и он долго искал к нему ключ. Гилл, кибернетик по образованию, странным образом никогда не интересовался работой навигаторов, а конструируемый им Сид должен был любить свое дело, дышать и жить им. Достав из хранилища массу микрофильмов с информацией о полете «Галатеи», Гилл просмотрел почти все, но и это его не вдохновило. Однако решение нужно было найти во что бы то ни стало. После долгих недель всесторонней подготовки и изучения психики штурманов, ему предстояло сесть под купол консоциатора с тем, чтобы ввести в Мозг репрограмму личности Сида, пропустив ее через себя, такова была задача. Но Сид должен быть энергичным и волевым человеком, навигатором до мозга костей. «Я обожаю полеты в космос. Я превосходный штурман. Я делаю самую прекрасную работу на свете…» Самовнушение. Решение примитивное, но, может быть, оно приведет к желанной цели? Как врач-психолог — это была его вторая профессия, — Гилл знал, что страсть, влечение, любовь способны не только возбуждать энергию личности, но и реализовывать ее в самом широком спектре деятельности.

Для предварительного анализа репрограммы Сида теперь прошло уже достаточно времени. Он неторопливо продвигался вперед от секвенции к секвенции, и результаты были даже лучше, чем он предполагал. Сферу «речь-мышление» он просматривал с удвоенным вниманием. Вид сложных микроволновых образований, отраженных на осциллоскопе — они были знакомы Гиллу еще по институту Бенса, — успокаивал; навыки человеческой речи Сид должен усвоить легче и быстрее, чем это было с ним самим в личности Юму.

Закончив все исследования поздно вечером, Гилл принял на ночь небольшую дозу снотворного. Как правило, Юму спал неважно, ему мешали и подушка, и чуть слышное гудение воздушного кондиционера — в прошлом Гилл его даже не замечал, но главное, чувство неволи, изоляции от живого мира.

Утром он проверил исправность инфразвукового пистолета, затем вызвал на связь одного за другим все шесть роботов-наблюдателей. Третий, замаскировавшийся на северо-востоке, доложил об оживленном движении живых существ в неглубокой долине довольно далеко от «Галатеи». Это могли быть только красные охотники, снующие на своем стойбище.

Нарезав полос из мягкого пухового одеяла, Гилл старательно обернул ими стальные руки Шарика. Тот, которому суждено стать Сидом, с первой же минуты не должен испытывать никаких неудобств.

Более часа они двигались через редкий лес, обходя кусты и деревья, пока наконец достигли исходного рубежа — за гребнем холма располагался лагерь охотников.

— Идти медленно, — скомандовал он роботу. — Следуй за мной, дистанция пять метров.

Крадучись, как когда-то Юму, охотившийся на дичь, он выполз на гребень холма. Шарик послушно повторил его маневр несколько позади.

— Стой, — прошептал Гилл и, заняв удобную позицию, потянулся к коробке на поясе, где находился переключатель управления роботом, чтобы переключить его с вербального на биоточный диапазон. Малейший посторонний звук может спугнуть охотников, и тогда все пропало. Шарик стоял за кустом, густая листва скрывала его поблескивавший металлический корпус.

Со стороны стойбища не доносилось не звука. Гилл не мог знать, какие события произошли в племени красных охотников с той поры, как Юму их покинул. Они были живы, так докладывали, пользуясь радаром, дозорные роботы, и имели достаточно пищи. — мертвых хрюков они находили регулярно. Но известно ли им, что они находятся на положении пленников, и как изменилось в этой связи их поведение? Что они сделают, увидев Юму? Нападут, чтобы убить, или обратятся в бегство? Шарика он не мог взять с собой: увидев робота, охотники в панике разбегутся, а управлять роботом по радио, одновременно наблюдая за племенем, весьма затруднительно.

Высокие визгливые голоса послышались из зарослей кустарника, покрывавших спуск в долину. Женщины ссорились в смеялись возле костров; все как было, ничего не изменилось. Вечная история, пока живо племя. Его охватила вдруг щемящая тоска. Бросить все, не думать ни о чем, только бы опять сидеть возле костра, пусть самого крайнего и маленького… Снова быть среди них, только бы не одиночество, как теперь. Вспыхнувшее влечение было так сильно, что даже страх перед Дау казался желанным. Подавленный приступом ностальгии, он лежал на животе, царапая ногтями землю. Юму взял верх над Гиллом в самый неожиданный момент.

Он поднялся на ноги и далеко отшвырнул от себя инфразвуковой пистолет.

Конечно, Юму возвращается к своим.

Все, что случилось до сих пор, рассеется, как сон, когда он опять сядет на корточки возле костра.

Он уже расстегивал пояс, когда его взгляд случайно упал на Шарика. И это остановило — почему, он не мог объяснить даже потом, позже. Придя в себя, он содрогнулся. Что стало бы с Юму, спустившимся в долину? Остерегайся племени охотников, Гилл, нет, не копий воинов, а запаха дымка костров, смеха детей и женских голосов…

Разыскав в кустах пистолет, он сел и задумался. Звуки из долины снова стали слышнее, принесенные порывом ветерка. В веселый гомон и визг женщин и малышей изредка вплетались низкие грудные голоса мужчин, похожие на добродушное ворчание медведя. Желудки были полны, настроение мирное. Юму закусил губу от острого чувства зависти. Увы, ему нет места среди них.

Стойбище отделяло от него не более двухсот шагов; если немного усилить интенсивность инфразвука, он отсюда, с этого места, сможет вывести из строя всех. Но инфразвуковой шок — опасная игрушка. Кое-кто из стариков и детишек никогда не очнется после него. Если действовать лучом с пятидесяти метров, можно уменьшить интенсивность луча, но сумеет ли он подойти незамеченным так близко? Надо попробовать, Гилл, ты не можешь сидеть тут до вечера сложа руки… Он поднялся на ноги, но тотчас же снова распластался на траве. Кто-то шел через кустарник прямо на него. Что же, если он окажется молодым и здоровым… Правда, Гилл наметил кандидатуру Эора уже давно. Эор умен, ловок и, кроме того, любит Юму, Но не бывать, чтобы судьба послала ему навстречу именно Эора, таких удач, право, не бывает…

Из кустов показался Тиак. Прежде чем сообразить, что перед ним сидит на корточках не кто иной как пропавший без вести Юму, пришедший лежал на траве. Гилл огорченно вздохнул.

Тиак выглядел упитанным, кожа его лоснилась. Во всяком случае, он был тяжелее и в лучшей форме, чем Юму. Он стонал и бился в полузабытьи, покуда Шарик поднимал его в охапку своими обвязанными мягкой шерстью щупальцами. Убедившись в надежности хватки робота, Гилл зафиксировал положение рук, чтобы по дороге к «Галатее» Шарик, чего доброго, не превратил Тиака в кровавый мешок с костями, если тот очнется и попытается ускользнуть из его стальных объятий. На всякий случай он сделал своему родственнику инъекцию снотворного. Чем меньше инфразвуковых лучей получит Тиак, тем легче будет превращать его в Сида. Гилл уже знал, что причиной долгой и крайне досадной для него неловкости Юму было слишком долгое и интенсивное воздействие инфразвуковой ловушки, расставленной Гиллом. Составляя программу перед смертью, он не мог тогда поступить иначе. Но теперь, когда все в его руках, нужно всеми средствами облегчить возрождение Сида. Впрочем, легче будет и ему самому.

— За мной, — скомандовал он роботу и, старательно выбирая дорогу, направился в сторону «Галатеи».

Гилл включил систему. Колпак консоциатора, тихонько гудя, поднялся к потолку. Теперь надо ждать. Десять минут, тридцать, сколько потребуется. Нельзя торопить того, кто полулежит в раздвинутом кресле. Разумеется, если ожидание затянется дольше двух часов, значит, где-то допущена ошибка, почти никаких надежд. Еще раз проследил он мысленно весь ход операции, шаг за шагом. Нет, он ничего не нарушил, не отступил от намеченного. Именно сейчас, в эти минуты, легче всего потерять голову, Гилл это знал. Отчаяние обрушится, как лавина, и погребет его под собой.

Чепуха! Если Большой Мозг проделал ту же самую операцию по заданной программе — а живое свидетельство тому Гилл собственной персоной, — то почему не удастся теперь? Мозг сконструирован для обслуживания «Галатеи» и сумел сделать это, а Гилл был вторым после Бенса человеком в институте и первым ученым, который лично проводил опыты с трансплантацией психики. Конечно, Мозг сохранил в своей колоссальной памяти репрограмму и его, Гилла, личности, но если не дать ему команды, электронный волшебник никогда не совершил бы подобного чуда по собственной инициативе. Да, он обязан Большому Мозгу тем, что продолжает жить в теле Юму, но сама идея, принцип, решение и приказ исходят от Гилла. Большой Мозг был только средством, только исполнителем. Останется им и сейчас.

Существо в кресле издало едва слышный стон — он не решился еще назвать того по имени, не зная, кто же перед ним, — потянулось, явно желая сбросить ремень. Заговорить с ним, успокоить либо выждать, пусть проявит себя сам? Дома, в институте, придавали почти суеверное значение первому слову, которое произносил подопытный. Гилл не был столь ярым сторонником этой теории, как Бенс, который после первой неудачной фразы зачастую просто переставал интересоваться судьбой эксперимента, но все же признавал ее значение. Ведь и сам Гилл после пробуждения первым назвал свое собственное имя, да еще обозвал себя идиотом! Это, несомненно, дало бы ему много очков по шкале, составленной Бенсом.

Стоны усилились, постепенно формируясь в слова. Растягивая слоги, с трудом ворочая языком, как после длительного пребывания под наркозом, но все же на языке людей Земли, существо в кресле проговорило:

— Звезды… звезды… Люблю звезды… Хочу лететь… Быть навигатором… Только навигатором… Лететь к звездам…

Гилл покрылся краской стыда. Такая удача равна поражению. Подумав, пожал плечами. Ты сам хотел сделать его фанатиком. Теперь получай. Главное, он способен выполнить задачу. Сверхзадачу. А потом… Чего ты хочешь еще?

Сидевший в кресле медленно разлепил веки, открыл глаза.

— Юму!

— Нет, не Юму! Перед тобой Гилл, а не Юму. Так же, как ты не Тиак больше, а Сид. Понимаешь, Сид?!

— Да, понимаю, Гилл. Все понимаю. Извини, что назвал тебя Юму. — Он говорил почти без ошибок, лишь кое-где слышались неправильные ударения. — Я многое знаю, Гилл, и помню о многом. Я встал и пошел от костра в кусты, потому что услышал шорох на холме. Думал, дичь…

Гилл с удовлетворением кивнул. У Тиака оказался прекрасный слух, но что еще более важно, фаза амнезии весьма коротка.

— Потом со мной что-то случилось, не помню, что именно. Я знаю только, что ты хотел со мной сделать. Точнее, даже не со мной, а с Эором. Но это знание находится в какой-то иной системе координат… В другом измерении.

Гилл вскинул голову.

— Как ты сказал?

— Ты не понял? Неправда, я знаю, ты должен понять. Иное пространство… Они не пересекаются между собой. Поэтому я должен пользоваться другой системой координат. Если я в качестве Тиака встал и пошел к кустам, то это происходило в одной системе пространства, назовем ее системой Т, в честь Тиака. Но то, что мне известно о твоем намерении сделать с Эором, то есть весь комплекс, связанный с тобой, твоими поступками и временем, их измеряющим, находится и существует в другой системе, параллельной, но несовместимой с первой…

Гилл слушал с неудовольствием. Вот оно, наказание за просчет при моделировании Сида. Он переоценил роль связи «речь — мышление», и теперь Сид будет говорить без умолку, если его не остановить. Вместо того чтобы думать молча. Но есть и отрадный факт: то, что он осознает как различные системы пространственных координат двойственность своего существования, которую Гилл воспринимает как различные спирали сознания, базирующиеся на генетическом коде ДНК, свидетельствует о самостоятельности мышления Сида. Получается, он все же не зря просидел столько времени, просматривая микрофильмы в библиотеке. Кстати, если быть точным, речь идет не о двойственности. Четыре слоя пространства, четыре системы координат. Это, впрочем, известно и Сиду. Именно об этом он болтает сейчас, хотя должен бы знать, что для Гилла это не новость. Берегись, Гилл, от этого многословия можно сойти с ума.

— Таким образом, система пространства С, где существует Сид, тоже сложная, ибо в ней присутствует Юму; значит, ее следует обозначить иначе, как Ю-С. Но вместе с тем там присутствуешь и ты, Гилл, вернее, твоя сфера эмоций, и я ее ощущаю более отчетливо, чем личность Юму; сложность системы возрастает, и ее следует характеризовать как С-Г-Ю, или в иерархии активности Г-С-Ю. Но мы забываем о носителе моей личности, Тиаке… Значит, надо присовокупить еще и Т… Самое забавное в том, что мне известно твое мнение о Сиде, о Юму и о Тиаке. Естественно, что Тиака ты оцениваешь только через посредство Юму, то есть через его сущность, которая существовала в системе пространства Т, и, наоборот, комплекс сведений о Юму попадает в твое сознание через меня, то есть Тиака; именно таким путем тебе известна предыстория Юму, ныне носителя твоей психики, а прежде жившего вместе с Тиаком в племени красных охотников. Но это значит, что там жили и мы. Разве это не великолепно?

Великолепно? Гилл невольно содрогнулся.

— Ты не очень устал, Сид?

— О нет, напротив, чувствую себя превосходно. Я силен и свеж, словно проспал двое суток подряд…

— Хочешь есть?

Тиак выпятил нижнюю губу и тихонько зашипел. В памяти Юму это обозначало раздумье — Тиака, конечно. А у Гилла возникла тревога и даже некоторый страх. Второе доказательство тому, что функциональная модель Сида получилась у него слишком уж совершенной. Он либо мыслит вслух, либо работает — относительно его трудолюбия Гилл не сомневался, — и эти два вида деятельности захватывают его настолько, что он забывает о еде.

— Не знаю… Надо выяснить. — Сид сделал паузу, затем воскликнул: Да, я голоден! Очень голоден! Последний раз я ел вчера вечером. Гилл, прикажи Шарику приготовить мяса… — Разумеется, он был осведомлен и об этом. — Пусть выберет кусок побольше! И обжарит только снаружи, не насквозь! Как хорошо, что ты спросил меня, Гилл. Я все говорю, говорю и совсем забыл…

— Если так, помолчи немного. Иначе я не смогу проинструктировать Шарика.

Сид умолк, но его глаза по-прежнему безотрывно смотрели на Гилла с такой же жадной, преданной влюбленностью, как в первую минуту после прихода в сознание. Гилл едва успел передать роботу радиосигнал, как Сид снова заговорил:

— Я хотел бы пойти в библиотеку. — Неловкие пальцы Тиака барабанили по пряжкам ремней, еще удерживавшим его в кресле. — Понимаешь, Гилл, мне нельзя терять ни минуты. Надо еще столько выучить и усвоить, вернее, переучить заново, чтобы опять стать таким же навигатором, как раньше. И тогда мы…

— Хорошо. Но сейчас ты будешь отдыхать.

— Из-за фазы возможной регрессии? Видишь, и это мне известно. Ты спросишь почему? Потому что о той системе координат, где существуют только Гилл и Сид, я знаю…

Гилл потерял терпение.

— А если знаешь, молчи!

Сид обиженно хлюпнул носом, съежился в кресле.

— Хорошо. Я молчу.

Гилл с завистью подумал о Юму. Уж он-то не постеснялся бы, а я не могу; не только потому, что Сида не проведешь, он тотчас смекнет, зачем я возьму в руки инфразвуковой пистолет. Ведь на одну четверть своего сознания он думает моей головой. Главное в том, что Тиак приходится Юму наполовину братом по крови, и я его люблю. И как Юму, и как Гилл, одинаково. По-видимому, фаза регрессии будет протекать у Сида более остро, надеюсь, уж этого он не знает. Перед трансплантацией Юму подвергся более сильному облучению инфразвуком, которое хотя и притупило его мозг, но одновременно и предохранило от резких колебаний. Я получил гораздо меньше готовых комплексов, чем он, зато и меньше страдал при переходах от одного состояния к другому. А Сиду это предстоит. Наиболее трудные случаи Бенс сравнивал — пусть не совсем удачно — с цикличностью душевной болезни. Интенсивность первой фазы после пробуждения сменится глубокой депрессией в последующей. Но я должен это предупредить! Пока он будет спать, надеюсь, без инфразвукового шока, в крайнем случае обойдемся снотворным, необходимо подготовить все, чтобы не допустить соскальзывания в пропасть между двумя типами сознания. Но как? В любом случае надо выиграть время…

— Гилл, — боязливо позвал Сид.

— Слушаю.

— Ты сердишься на меня, Гилл, не знаю, за что. Я не хотел тебя обидеть.

— Ничего не случилось, Сид. Тебе только кажется.

— Но я чувствую это!

— Повторяю, тебе кажется. А это начало фазы регрессии, Сид! Самое лучшее тебе сейчас сон. Я дам тебе снотворное…

— Тиак боится, что будет больно! Не могу понять, Гилл, откуда у него этот страх? Как он может знать, ведь это другая сфера…

— Не начинай все сначала, Сид. Многого я сам еще не понимаю, но твердо знаю, что сейчас не время обсуждать такие вещи… Тебе надо спать…

— Тиаку страшно…

— Успокой его, укол лесной колючки гораздо больнее… А ты, сознательный и умный Сид, знаешь, что инъекция необходима…

— Да, конечно. Но нельзя ли таблетку?

— Таблетка подействует нескоро. Еще несколько минут, и тебе станет так дурно, что ты пожалеешь о своем рождении.

— Это злая шутка, Гилл. Ты, как никто, знаешь, что я не по своей воле… Я не хотел…

— Верно, ты прав. Но теперь оставим это. Неужели ты мне не доверяешь? Почему?

— Наверно, потому, что ты не веришь мне! Та частица Гилла, что живет во мне, недовольна и огорчена тем, что я без конца болтаю; получилось не так, как задумано. А я не могу молчать, хочу, но не могу, не могу… Неужто ты не понимаешь этого, Гилл?

Он перешел на крик, задергался, порываясь встать.

— Я не хочу! Не желаю! Я не хотел родиться во второй раз, а теперь, когда я снова жив, не хочу умирать! Гилл, я хочу жить, жить… Ты не имеешь права отнимать у меня… Не имеешь…

Пневматический шприц с легким шипением сделал свое дело. Сид затих, его судорожно сжавшиеся мышцы расслабились, он вытянулся в кресле. Гилл смотрел на него пустым взглядом. Еще один шаг, и конец.

Нет. Он будет терпеливо ждать. Глупо испытывать жалость, когда надо действовать. Не жалость к Сиду, не душевная слабость решают судьбу навигатора. Если Сид окажется способен выполнить то, ради чего возрожден из небытия, все надо вытерпеть, и эту бесконечную болтовню тоже. Существует лишь один критерий — способность выполнить предначертанное. Этот критерий действителен и для тебя, Гилл.

Иногда становишься невольной жертвой своих же благих намерений и усилий, в этом-то и проявляется самая жестокая ирония судьбы. Расплачиваешься за благородный и добросовестный труд, не обидно ли? Гилл стремился создать совершенную модель Сида, наиболее близкую тому человеку, который жил прежде. Чтобы у нового Сида были даже воспоминания о жизни там, на Земле. Но именно этим он сделал его несчастным.

От болтовни его удалось постепенно отучить. Для этого пришлось прибегнуть к локальному микрошоку. Гилл был предельно осторожен, но пошел на этот риск. Теперь Сид дни и ночи сидел в библиотеке. Глаза от покраснели от бесконечного просмотра микрофильмов; причиной тому был не размер букв и чертежей, а непривычность такого напряжения для сетчатки глаз Тиака. Шарик регулярно, три раза в день, приносил ему еду — Сид постоянно забывал о пище, как и прежде. Но этот недостаток не помешал бы ему сделаться превосходным навигатором, если бы его не тревожили неясные видения земной жизни, знаки которой столь неосторожно ввел в его память Гилл. Сида мучила ностальгия. Фотографии и записи не могли составить полную картину прошлой жизни на Земле. Тот рубеж, до которого добрался при их изучении Гилл, естественно, оказался непреодолимой границей и для возрожденного им Сида.

— Это моя мать, — говорил Сид, держа в руке фотографию. — Но не могу вспомнить ни одного ее жеста, ни одного слова. Здесь мне никто не поможет. Я люблю ее, потому что ты так хотел, Гилл. Но разве можно любить мертвое изображение? Ведь ты, а значит, и я никогда ее не видели живой. Я уже хотел просить тебя, Гилл, с помощью микрошока избавить меня и от этого недуга, но это опасно. Механизм памяти единый комплекс, и кто знает, сколько я потеряю из того полезного, что успел выучить и запомнить уже здесь?

Гилла в первую минуту поразила эта осведомленность Сида в психологии: ведь наука о психике не была его специальностью, но потом понял, в чем дело. Самостоятельность Сида порой заставляла забывать о той «четвертушке» собственной личности — Сид по-прежнему называл ее компонентом Г, — которую он заложил в него при конструировании репрограммы.

Иногда, дойдя до отчаяния в своей каюте, Сид швырял старые фотографии и заметки на пол, топтал ногами разлетевшиеся по всей комнате бумажки, а потом сам же их собирал, ползая на коленях, бережно разглаживал и запирал в шкатулке. Гилл молча за ним наблюдал.

— Охотнее всего я сжег бы весь этот хлам, — объяснил Сид со спокойной объективностью. — Но беда в том, что завтра или послезавтра я захочу опять их увидеть, и тогда мне будет еще хуже. Собственно говоря, это мой маленький фетиш. Нечто вроде безобидного развлечения. Не знаю только, что я буду делать, когда бумажки изотрутся от такого вот употребления. Придется с завтрашнего дня поаккуратнее их топтать… — Он убрал шкатулку в стенной шкаф, затем скорчил насмешливую гримасу. — Видишь, того, чего мы не знаем, не существует, или, если угодно, наоборот, о том, что не существует, мы знать не можем. Почему я заговорил об этом, как ты думаешь?

— Понятия не имею.

— А между тем нетрудно догадаться. Тебе это не приходит на ум только потому, что тебя не интересует. Прежде чем мы притащим сюда Эора и остальную компанию, надо сделать генеральную уборку. Надо уничтожить все личные вещи, иначе перед составлением очередной репрограммы ты опять превратишься в водолаза, ползающего по затонувшим сокровищам. А этого я не желаю ни Максиму, ни Ярви, ни остальным. Кроме того, стоит подумать и о том, что произойдет, если который-нибудь из них проявит неожиданный интерес к кабине Нормана. А Максиму и Ярви так или иначе придется спускаться в реакторный отсек. Ты не находишь более удачным заложить в будущих репрограммах знание того, что в кабине Нормана только было что-то, а реакторный отсек тоже встретил бы Максима и Ярви приятной пустотой? Нужно устроить похороны, Гилл, удалить из «Галатеи» все, что может вызывать туманные мысли или неприятные эмоции.

— Да, но…

— Не продолжай, я знаю, о чем ты хочешь сказать. Я уже думал об этом. Мелочи ты поручишь мне и Шарику. Качество же репрограммы зависит целиком от тебя. Садись в библиотеку, заройся с головой в инженерные науки. И не высовывай оттуда носа, пока я не позову тебя отдать последние почести перед нашей собственной могилой. Пусть и другие получат для памяти только сущее. Согласен?

Два дня спустя Сид привел Гилла к небольшому холмику, возведенному неподалеку от «Галатеи».

— Здесь погребено все. Тела погибших в запаянном гробу; отдельно, вот тут, все личные вещи, тоже в герметических коробках. К ним я приложил короткую записку, так что если славные представители грядущих поколений на каком-нибудь космическом аппарате заглянут на эту планету и обнаружат это захоронение, чтобы они, чего доброго, не помешались. Подумай только, Гилл, они находят весь экипаж старинного звездолета похороненным чин по чину, со всеми бумагами, а самого корабля и след простыл! Только выгоревшая кругом почва, свидетельствующая о взлете! Детективный космический роман, да и только. До конца дней своих они будут напрасно ломать голову над этой загадкой. Вот я их и пожалел. С грустным видом он подошел к небольшому холмику. — А теперь поскорее уведи меня отсюда, Гилл, запри в «Галатее» и не выпускай, как бы я ни умолял тебя об этом… Здесь я закопал свои вещи… Мне необходимо это преодолеть, ибо лично я ненавижу слабость духа. И в других, но, главное, в себе самом.

До середины следующего дня Сид держался молодцом, потом ушел вниз и заперся в своей кабине. На стук Гилла он не открыл и успокоил тем, что не совершит никаких глупостей, что ему надо побыть одному.

— Оставь меня в покое, если я переживу и это, будет лучше для нас обоих! А если нет, ты по крайней мере будешь знать, чего нужно опасаться при конструировании других репрограмм.

Печальный урок, он научил Гилла многому. Репрограмма Максима, если не считать сферы речи и индивидуального механизма мышления, не содержала уже ничего конкретного. Любовь к технике, к точным наукам, ловкость рук, спокойные манеры, уверенность и обстоятельность, покоящиеся на прочном фундаменте приобретенных знаний. Гилл составил ее электронную модель в значительно более короткий срок, чем репрограмму Сида. И все же чувствовал, что она далась ему с большим трудом. Кроме того, его тревожила еще одна мысль. Модель психики Максима была выстроена в основном на абстракциях, на стремлениях и склонностях; не оставит ли это слишком большую лазейку для сильной личности Эора? Тиак почти полностью растворился, исчез в той жесткой борьбе, которую Сид вел за свое лишь наполовину найденное человеческое прошлое. Это приводило к выводу, что репрограмма Сида оказалась совсем не такой уж неудачной. Однако сам Сид, выбравшийся наконец из своего длительного добровольного заключения, был другого мнения.

— Я не верю, чтобы целеустремленность, воля к выполнению задачи и общее хорошее самочувствие биологической особи были бы взаимоисключающими компонентами. Скорее наоборот. Это позволит думать только о предмете своей работы, интересоваться только ею…

— Но ведь это ведет к одностороннему развитию личности!

Тиак своей несовершенной мимикой попытался выразить страсти, обуревавшие Сида.

— К моему великому счастью, Гилл, в результате какой-то случайности в мою новую личность не попала так называемая романтика! Ты, конечно, вовсе ненамеренно о ней забыл. Судя по твоим репликам, я вижу: ты с великой охотой населил бы «Галатею» прекрасными рыцарями космоса из давно минувших времен, героями, превосходными во всех отношениях. Ты конструируешь и воспроизводишь не героев прошлого — и я хочу тебя предостеречь от заблуждения на сей счет, — а лишь ту или иную функцию. Материализованную возможность заменить Максима, Ярви и других, выполнить работу, которую делали они…

Сид встал и направился в сторону библиотеки.

— Не знаю, Гилл, где ты откапываешь эту чепуху, так называемые этические проблемы. Любопытно, что я даже в своей «четвертушке» Г не нахожу ничего похожего. Существует лишь одна норма, один закон: сверхзадача.

С порога он оглянулся. В покрасневших от чтения глазах Сида — Тиак никогда не дорос бы до этого — мелькнула ирония.

— Между прочим, именно ты, Гилл, к этому стремился. Будь же предан своим идеалам. Но не забывай, что если «Галатея» когда-нибудь вернется на землю, твоя Заслуга в этом будет лишь косвенная. Ты сам ведь лишь необходимый элемент для выполнения сверхзадачи, от тебя зависит, какими будут Максим и Ярви. Что касается тебя лично, ты ведь не инженер и не навигатор, и никогда ими уже не станешь. Но только на тебе лежит ответственность за все — за успех дела. И, по правде сказать, я тебе не очень завидую…

Небо затянули облака, в лесу стоял удушливый зной. Спрятавшись в кустах под деревом, Гилл даже костями чувствовал приближение грозы. Сид задерживался. Гилл давно уже сожалел, что согласился на его план и отпустил одного. План сам по себе был авантюрным, и поверить в успех заставила только бешеная самоуверенность Сида. Дескать, так будет лучше. Эор сам явится с визитом и подставит руку, чтобы ему впрыснули снотворное. Экая чепуха! Но таким путем они избегнут применения инфразвука, и тогда Эор окажется образцом. Аргументы Сида сводились к тому, что исчезновение Тиака в памяти племени не связано с теми непонятными и постыдными событиями, которыми окончилась погоня за Юму. Эор, увидев Тиака живым и здоровым, непременно ему обрадуется, ведь он любил его всегда. Оба они, Сид и Гилл, то есть в данной ситуации Тиак и Юму, говорят на языке племени красных охотников так же бегло, как и раньше; пока Эор заподозрит что-то неладное, пройдет время. Тиак пообещает показать Эору нечто интересное и завлечет его в лес, подальше от стойбища.

Первый далекий раскат грома был почти не слышен, он не заглушил даже стрекотание цикад, но заставил Гилла вздрогнуть. Красные охотники, наверное, уже ищут убежище от приближающегося дождя. Как выманить Эора из-под густого дерева? Удрученный Гилл не отрывал взгляда от кустов, из-за которых, по его расчету, должны были появиться Тиак и Эор. Мешала листва, видимость не превышала тридцати-сорока шагов. Что, если Эор не послушался Сида, а, наоборот, сам заставил его пойти к племени? Эор сильнее Тиака, а если последний попробует бежать… Сид, разумеется, не мог взять с собой никакого оружия, в этом-то и заключалась вся неразумность плана. Инфразвуковой пистолет сейчас в руках у Гилла, но на что он ему, когда нужен там…

Опять заворчал гром, на этот раз уже рядом. Гилла охватило отчаяние. Конец всему. Сид остался у охотников, либо они захватили его в плен. Сид потерян навсегда, стоит ли продолжать ожидание? Он вернется в «Галатею», за каких-нибудь десять минут шесть роботов-дозорных сменят направление инфразвука, и вместо того, чтобы держать красных охотников в кольце, прогонят их в джунгли, подальше от «Галатеи». Хрюков полно на этой планете, Тиак до конца жизни сможет набивать брюхо хорошим мясом.

Наконец до его ушей донесся хруст шагов; приближались двое. Вздохнув с облегчением, Гилл отложил в сторону инфрапистолет и вытащил из сумки на поясе пневматический шприц. Увидев Юму, Эор остолбенеет, и вот тут-то…

Эор и Сид показались из-за кустов, вышли на полянку, еще десяток шагов, и Юму-Гилл выйдет им навстречу.

Но все произошло иначе и настолько внезапно, что впоследствии ни один из них не мог упрекнуть другого в нерасторопности. В ту секунду, когда Юму уже раздвинул перед собой ветви, Сид и Эор вдруг резко обернулись назад: кто-то, ломая сучья, мчался по их следам.

Сверкнула молния, удар грома словно разорвал в куски низко стелящиеся темные облака, заглушив все звуки, в том числе и дикий рев Рэ, выскочившего на поляну с поднятым копьем.

Гилл мгновенно упал на землю, копье просвистело у него над головой. Он схватил свое оружие. Злоба, гнев, испуг и все обиды, выстраданные Юму, слились в красном глазке инфрапистолета, направленного в сторону противника.

Сид ловко отскочил в сторону, чтобы избегнуть луча, зато Эор и Рэ одновременно рухнули на траву, как подкошенные.

Сид, подняв над головой руку, крикнул:

— Сколько ты им влепил?

Гилл склонился над пистолетом, чтобы разглядеть цифры на диске. Дождь хлынул, кругом потемнело, словно наступил вечер.

— Вполне достаточно…

— Я очень сожалею, что так вышло, Гилл.

— Я тоже. Но как вы не заметили Рэ раньше?

— Не пойму сам. Когда я окликнул Эора, Рэ услышал и подошел. Мне ничего не пришло в голову, я сказал, что нашел Юму и направил Рэ в другую сторону, для того, чтобы окружить беглеца. Но это было километрах в трех отсюда. Вероятно, Рэ, напрасно обегав все вокруг и наткнувшись на наш след, рванулся за нами. Он всегда ненавидел и Тиака и Эора. Увидев Юму в кустах, он с ходу метнул копье, чтобы не делить с ними славу…

— Теперь уже все равно, дело сделано.

Дождь поредел, черные тучи передвинулись дальше к востоку. Сид потянул носом воздух.

— Нам повезло, ливень прошел стороной, А то мокли бы до ночи…

— Скажи лучше, что нам делать с Рэ? — В голосе Гилла звучало нетерпение. — Он видел тебя и меня вместе и подумает, что Эор заодно с нами. Я не хочу понапрасну пугать охотников. Но если он вернется в стойбище…

Сид искоса взглянул на Гилла.

— Зачем? Есть другой выход…

Гилл решительно покачал головой…

— Убить его я не могу.

— Я не об этом.

— Не понимаю.

— Скажи: между тем, что делал Максим, и работой Ярви есть существенное различие?

— Нет, такого различия нет, однако…

Он прикусил губу. Конечно, с точки зрения интересов дела безразлично, кто будет обслуживать реакторы, там нужны два человека. Но выпустить Максима, так сказать, в двух экземплярах? Экая нелепость!

— Их преимущество будет состоять как раз в том, чего ты так опасаешься, Гилл. Полная синхронность! Они будут угадывать мысли друг друга.

— Это опасно, Сид.

— Но почему? Этого объяснить ты не можешь, бьюсь об заклад. Кроме того, у нас нет выбора. Отпустить его нельзя, убить тоже. Ни того, ни другого мы не хотим, верно? Ну, решайся быстрее, или тебе нужны другие доводы? Времени в обрез, скоро оба придут в себя.

Гилл зарядил пневмошприц одной порцией снотворного, на двоих этого слишком мало. Рэ злобно скалил зубы, Эор дрожал от страха. Хотя и с трудом, оба они могли передвигаться, однако не шевелились, словно не слыша звавшего их Тиака. Еще до того, как они пришли в себя, Гилл опять замаскировался в кустах. Ретроспективная амнезия от инфразвуковых лучей была хороша тем, что при ней не помнят ничего происшедшего непосредственно перед облучением, то есть ни появления Юму, ни нападения, ни беспамятства. Но оба смотрели на Тиака с подозрением.

Сид взял Эора за руку и осторожно потянул к себе.

— Идем, Эор. — Не зная, помнят ли охотники о том, что он говорил им час назад про Юму, либо и это поглотила шоковая амнезия, он сказал неопределенно: — Пойдем, я отведу тебя в хорошее место…

Эор резко выдернул руку.

— Нет…

Он провел ладонью по лицу, словно стирая с него налипшую паутину. Рэ щупал лоб, тер виски, видимо, борясь с непонятным помутнением сознания.

— Где мое копье? Где?.. Тиак, ты знаешь! Я его уронил? — прорычал Рэ.

Поглядывая на них из кустов, Гилл подумал о том, что видит их в таком качестве последний раз. Какие получатся из них Максимы, это другой вопрос, но к своему племени они уже не вернутся. Или если вернутся, то совсем другими, чем сейчас…

Сид снова подошел к Эору, протянув ему обе руки, но невольно отступил. Стоявший рядом Рэ рявкнул:

— Где мое копье? Тиак, где копье? — Тон его становился все более злобным.

Медленно повернув голову, Сид нашел взглядом Гилла, затем оценил расстояние до Рэ и стал осторожно пятиться назад. Эор тупо смотрел на него, но не двигался с места.

— Где мое копье? — Рэ уже орал, оправившись от шока.

— Грязная работа, но что поделаешь, — проговорил Сид на земном языке. — Гилл, включи аппарат, веди их сам…

При звуке непонятной для него речи Рэ вскинул голову, сделал два шага по направлению к Сиду и неуверенным движением поднял кулак, собираясь ударить. Гилл мгновенно нажал на спуск пистолета. Оба охотника тотчас сникли, плечи их сгорбились, руки безжизненно повисли вдоль тела. Безвольно подчинившись лучу, они как в полусне побрели в сторону «Галатеи». «Словно на похоронах, — отметил про себя Гилл. — Но первым таким покойником был Юму. Его ты не мог видеть. А вот Тиак вел себя куда лучше. Но почему?»

Сид молча шагал сзади, стараясь ступать Гиллу в след. Только уже в лифте он проворчал:

— Надеюсь, больше заготовок нам не потребуется? Сыт по горло.

Гилл утвердительно кивнул. Кусая губы, он со смешанным чувством смотрел на скорчившихся в углах кабины своих бывших соплеменников — с дрожащими конечностями и помутневшим, невидящим взглядом. Они все еще не пришли в себя.

Взглянув на Гилла, Эор сказал:

— Мы с Рэ подумали и решили: нам все равно, кого мы получим, Нормана или Эдди. Мы не возражали бы даже против третьего Максима, но это, видимо, может внести путаницу. Хотя обучать его было бы гораздо легче…

— Суть не в этом, — прервал его Рэ. — Нам позарез нужен еще один человек для обслуживания двигателей. Если ты, Гилл, возьмешь на себя еще обязанности помощника Сида в управлении полетом, то перекроешь только одну из функций, которые выполнял Норман.

Оба Максима говорили без ошибок, в спокойном тоне, не дергаясь и не проявляя нетерпения. Рэ больше всего на свете стыдился своего прежнего дикого нрава и боялся прослыть невоздержанным в отличие от Эора. Оба знали, что репродукция Максима была проведена в двойственном числе с тщательной балансировкой мотивации поступков и образа мыслей, но это тревожило их меньше всего.

— Значит, вы предлагаете репродуцировать антрополога Эдди, переориентировав его на инженера-механика? — подытожил Гилл.

— Именно, — оба Максима кивнули одновременно. Помедлив, Эор добавил:

— Мы признаем, что в случае репродукции личности Нормана, как бы это сказать, гм… могут возникнуть некоторые осложнения. А Эдди, если мы правильно информированы, был всеобщим любимцем. Мы его любим так же, как любили, гм… наши предшественники. Любим и сейчас, хотя его еще нет.

Гилл был доволен. За минувшие недели в «Галатее» установилось некое оптимальное равновесие, в возможность которого он прежде, откровенно говоря, не очень-то верил. Но факты обнадеживали. Обитатели «Галатеи», словно губки, ежедневно впитывали в себя новые знания, а этот процесс обогащал личность каждого чертами индивидуальности. Практически такой ход развития обещал стать постоянным; но, с другой стороны, они по-разному чувствовали границу, отделявшую их от прошлого, от предшественников-землян, и часто разговаривали об этом, называя вещи своими именами. Что касалось эмоциональной зависимости от живых прототипов, то здесь наибольшие трудности переживал Сид: у обоих Максимов приступов ностальгии не наблюдалось. Сид кое-как преодолел свое многословие, с головой уйдя в работу, но любовь поспорить у него осталась. Наблюдая за ними, Гилл вновь и вновь приходил к выводу, что в былом он и Бенс находились лишь в начале начал сложнейшего комплекса задач по трансплантации психики. Ползали, так сказать, по поверхности, в то время как техническая сторона метода спроектирована ими уже в деталях. Почему, например, Сид не унаследовал ничего из сомнений и тревог своего прототипа? Почему он, с одной стороны, смелее, решительнее, чем Гилл, но в то же время беспомощнее, беззащитнее перед невозможным, перед желанием вызвать в памяти неизвестные им обоим черточки и факты земной жизни того, земного, Сида? Почему, далее, в сознании Юму, Тиака, Эора и Рэ ясно различимы периоды возобладания примитивного эмоционального начала, хотя цикличность пока неясна?.. Или это еще придет? Установлено только, что периоды просветления сменяются вдруг днями жестокой депрессии. В таких случаях Сид запирается в своей кабине, а он, Гилл, зарывается в книги, пытаясь читать. Оба Максима решают проблему иначе. Когда они в первый раз пожелали выйти из «Галатеи», чтобы прогуляться в лесу, Гилл был уверен, что все летит к черту. У близнецов был инфразвуковой пистолет, и они не только объяснили, зачем он им нужен в джунглях, но и добавили, что, если Гилл будет препятствовать их прогулке, они поступят с ним так же, как он поступил с Эором и Рэ. Они уходят, но скоро вернутся. «Ты должен понять, Гилл, так будет лучше для всех нас! Мы долго думали, прежде чем решиться. Ты обязан считаться с реальной действительностью».

Но эта реальная действительность, которая заключалась в том, что Эор и Рэ собрались навестить своих жен, и тем более то, что оба Максима не видели в этом ничего предосудительного, никак не укладывалось в голове Гилла. Для него подобная блажь означала лишь угрозу выполнению сверхзадачи, прямое предательство. Сид с философией циника заявил, что и он охотно составил бы им компанию, если бы в свое время Гилл не заставил его изучить семейные фотографии. «Поэтому я остаюсь, но поверь мне, Гилл, с большим сожалением».

Гилл крайне неохотно вспоминал потом об этой дискуссии.

Эор и Рэ вернулись через два дня и, как ни в чем не бывало, продолжали свою работу. Сами они помалкивали, а Гилл и Сид их не расспрашивали. С тех пор по молчаливой договоренности Эор и Рэ время от времени повторяли свои прогулки. За все время он еще лишь однажды заговорил об этом с Сидом, но на сей раз не мог согласиться с его точкой зрения. Сид, посмеиваясь, сказал:

— К счастью для них, твое мнение в этом деле не играет никакой роли. Меня больше интересует другое: заметили ли Бек и Меи какие-либо перемены в своих мужьях? Выходит, не слишком далеки от истины были древние греки, когда рассказывали о том, как главный бог Зевс порой спускался со своего Олимпа к земным красавицам. А ты, бог Гефест, тут Сид явно намекнул на хромую ногу Юму, — не хочешь последовать его примеру?

Гилл не знал, сердиться ему или удивляться. Откуда воспроизведенный им новый Сид знаком с древнегреческой мифологией, знание которой и на Земле считалось редкостью? Ведь он никогда ее не изучал. Еще одна загадка…

— Ну-с, когда ты собираешься начинать?

Вопрос, заданный Эором, вернул Гилла к действительности. Они валялись в траве под тенью «Галатеи»; нежное щекотание травинок всегда доставляло им удовольствие, от которого трудно было отказаться. Гилл немного стеснялся этой причуды, но подчеркивать серьезность совещания сидением в креслах командного салона представлялось ему глупостью. Шарик уже готовил на костре ужин; зачем заставлять его лазить по лестницам?

— Дня через два-три. Что касается инженерной переориентации Эдди, я думаю, здесь мы не встретим трудностей…

— Только очень прошу тебя, Гилл, не внушай ему никаких земных воспоминаний! — воскликнул Сид. — Правда, мы похоронили все, что могло бы их вызвать, но вдруг они всплывут сами по себе?

Гиллу изрядно надоели постоянные намеки Сида на собственные ностальгические переживания, но каждый раз он подавлял в себе раздражение тем, что винил в этом только себя. Потому и воздержался от резкого ответа, молча кивнул.

— Кого же ты посадишь под консоциатор? — продолжая Сид. — Об этом мы еще не говорили!

— Ему придется работать с Максимами. — Гилл уклонился от прямого ответа.

— У нас есть один кандидат, — с некоторым смущением отозвался Рэ. Мы подумали, если ты, Гилл, избрал для оживления Сида своего родственника Тиака, то, пожалуй, нет никаких препятствий, чтобы взять теперь моего младшего брата Гаима… Мы хорошо бы понимали друг друга…

Гилл покосился на Эора. Его мнение важнее, чем желание Рэ пристроить братца. Эор задумчиво смотрел перед собой и в эту минуту напомнил Гиллу, вернее, Юму, прежнего Эора возле костра охотников. Бывало, тот всегда сделает лишний удар по каменному ножу или наконечнику копья, прежде чем начнет отвечать. Итак, Гаим… Юноша такой же дикий и необузданный, как Рэ, если не хуже. Хорошо бы установить, какова была доля инфразвуковых лучей, кроме поставленной Гиллом репрограммы, конечно, в столь эффектном усмирении бешеного нрава Рэ…

Эор по-прежнему раздумывал о чем-то, как во времена, которые никогда не вернутся, а Рэ ерзал от нетерпения. Гиллу не хотелось торопить «второго» Максима. Полная свобода мнений после трансплантации была одной их важнейших заповедей метода Бенса. Однако заговорил Сид.

— Не слишком ли он дикий?

Эор встрепенулся, критическое замечание Сида вывело его из размышлений.

— Ну если он не станет болтать без умолку…

Сид вскочил и уставился на Эора.

— Чем я тебе не нравлюсь?

— Всем нравишься. Только говоришь много.

— Не знаю, кто дал тебе право меня осуждать!

«Если бы они сцепились вот так там, в стойбище охотников, Эор просто поколотил бы Тиака, — про себя улыбнулся Гилл. — А еще через полчаса оба забыли бы об этом. Но Максим и Сид не бросятся друг на друга, а потому ненависть будет и дальше отравлять им жизнь. Значит, мне нужно вмешаться, как это делал Дау, когда драка грозила зайти слишком далеко».

— Никто не давал. Но болтовня мне мешает, — невозмутимо ответил Эор.

Сид уж шарил глазами вокруг, ища, чем бы запустить в ненавистного Эора.

— Стой! — властно вскричал Гилл.

Сид обернулся к нему.

— Ах, так? И ты еще смеешь вмешиваться, ты, который один виноват в том, что я…

— Перестань, Сид, — Эор тоже поднялся со своего места. Он был на целую голову выше Тиака, самый рослый из племени охотников после Дау. — Если бы ты не оскорбил Рэ, я не ответил бы тем же. Ясно?

Рэ продолжал сидеть на корточках.

— Идиоты! — заорал он. — Все вам ясно, все вы знаете, только почему-то забыли о выдержке. Где ваша дисциплина? Вы думаете, мне легче, чем вам? Я давно бы уже разнес Сиду череп, если бы не знал, что он не волен в своей болтовне. А если говорить о праве, у нас действует только одно право. Больше чем право — закон. — И этот закон сверхзадача!

— Ты слышал, Гилл! — продолжал кричать Сид. — Ему, видите ли, не легче! Он только из милосердия не проломил мне череп! Потому, видишь ли, что они совершенны, они безукоризненны! Джентльмены репрограммы! Да если бы не я, они были б такие же несчастные, как я! Вспомни, разве не я тебя предупреждал?

— Прекрати истерику, Сид. Хватит! — Рука Эора угрожающе поднялась. — Я не знаю, о чем ты кричишь, да и знать не желаю. Но если ты не перестанешь, я…

— Ты… Ты, Гилл, причина всего. Это ты виноват во всем…

Гилл подступил к Сиду, опустив руки по швам.

— Что же, ударь меня, Сид! Да, я причина всего. Я виноват в том, что ты живешь, что говоришь такие слова. Я знаю, не перебивай, ты не хотел такой жизни. Но не хотел и я! Эта жизнь всего лишь средство для выполнения сверхзадачи. Скверное, но необходимое средство. Смысл всей затеи только в этом. Иначе незачем жить. Можешь избить меня до смерти или лучше возьми пистолет, уничтожь нас, взорви «Галатею», истреби красных охотников. Все в твоих руках, иди, рушь, круши, уничтожай, ведь ты способен на все, не так ли? Только от одного тебе не уйти — от мыслей, которые я заложил в твой мозг. Убьешь меня, Эора, Рэ, но мысль останется, она будет жить в тебе, пока ты сам существуешь. Все, что ты делаешь, исходит от меня, посеяно моими руками. Неужели ты не понимаешь? Либо мы выполним сверхзадачу, либо перебьем друг друга сегодня же, здесь сейчас…

Гилл, задохнувшись, оборвал свою речь, но поток мыслей неудержимо мчался дальше. «Если Эдди будет так же прост и ясен, как оба Максима, это не решение вопроса. Необходимо, чтобы он помог мне держать в узде Сида, подавлять в нем взрывы отчаяния, эмоциональную расхристанность. Он более непосредствен, чем я сам, но в этом-то вся опасность. Нет, Эдди должен быть мудрым, более мудрым, чем я. Разве это возможно? Абсурд, нелепость. Но, во всяком случае, он должен знать больше, а главное, быть смелее, решительнее, не таким рефлектирующим субъектом, как я, и не таким переполненным горечью, как Сид. Он будет совершенен, наш будущий Эдди, и питательной средой для его совершенного разума станет неукротимая агрессивность Гаима. Рэ верно сказал: не право, а закон. А закон требует приказа, жестокого, беспощадного приказа и повиновения И человека, способного отдать этот приказ». С изумлением Гилл поймал себя на том, что в первый раз за всю жизнь, через столько лет после смерти командира «Галатеи», он впервые почувствовал, что понимает Нормана…

Сид, обессиленный, опустился на траву. Карие глаза Тиака смотрели на Гилла грустно и виновато.

— Я опять натворил глупостей, Гилл. Пожалуйста, не сердитесь на меня… Простите. Надо ли объяснять…

Эор вернулся к своему месту и сел возле Рэ.

— Не надо! — Оба Максима сказали это в один голос. Помолчав, Эор добавил:

— Мы понимаем, Сид. Даже тогда, когда ты не предполагаешь. Я тоже виноват перед тобой…

— Только без оправданий! — Сид усмехнулся. — Если так пойдет дальше, в конце концов мы все превратимся в ангелочков, станем в кружок и запоем хором… — Он бросился на траву, потянулся и, увидев приближающегося робота, крикнул: — Шарик, живее! Ты заморил нас голодом!

Никогда не испытывавший, подобно остальным, пустоты в желудке, Сид и теперь не слишком интересовался ужином; он поторопил Шарика только затем, чтобы лишний раз скрыть этот свой недостаток, которого сам стыдился. Гилл по достоинству оценил его грустную попытку, но это отнюдь не изменило принятого решения. Над нами будет властвовать Эдди, самый совершенный из всех. Хотят они этого или не хотят.

Спускаясь по ступенькам трапа из одного отсека в другой, Гилл все более терял надежду разыскать Эдди. Наружный люк нижнего отсека, правда, оказался запертым, но это отнюдь не говорило о том, что Эдди где-то тут, в гигантском чреве «Галатеи». Он мог уйти, поручив автоматике запереть люк спустя несколько минут, а в контрольной памяти Большого Мозга эта автономная команда не отразилась. Но куда он мог уйти и зачем? Вчера после ужина он, как обычно, направился в библиотеку. Помещение библиотеки, заставленное полками, было так узко, что удобно там мог расположиться только один человек. Поэтому договорились, что по ночам будет работать Эдди, поскольку день у него пока еще не так сильно загружен, как у Сида или обоих Максимов, и ему можно спать днем.

Эдди хотел знать больше каждого из экипажа «Галатеи» даже по их узким специальностям, но признался в этом только Гиллу, причем однажды и с глазу на глаз.

— Мне не хотелось бы их обидеть, Гилл. Ты понимаешь меня? — добавил он заговорщическим тоном. Все верно. Эдди удался на славу, он был совершенен, даже лучше, чем Гилл мог себе представить. Составляя репрограмму для Эдди, он затягивал ее окончание под всевозможными предлогами на долгие недели. Оба Максима вслух выражали нетерпение, но были не в состоянии проверить, насколько основательны объяснения Гилла, Когда же наконец он разрешил им отправиться в лес и доставить Гаима, Гилл твердо был уверен, что с появлением Эдди в «Галатее» начнется новая жизнь; пусть не сразу, не с первого дня, но наступит непременно. Гаим пришел на собственных ногах, не получив даже порции снотворного. Он был свиреп и любознателен, как прирожденный искатель приключений. Его давно уже интриговали сначала загадочное исчезновение Эора и старшего брата, а потом их не менее таинственные визиты. Эору достаточно было сказать, что он может пойти с ними и посмотреть, чем они занимаются, как Гаим через час уже поднимался с ними в лифте «Галатеи», и, хотя руки и ноги у него тряслись, эту дрожь вызывало скорее любопытство, чем страх. По-настоящему испугался он лишь в тот момент, когда над ним, усаженным в кресло, опустился гигантский колпак консоциатора. Но Рэ успокоил его, объяснив, что и они с Эором тоже испытали это.

— Зачем?

Таков был последний вопрос, заданный Гаимом. Эдди донимал их уже совсем иными вопросами, да и то лишь на первых порах. Ориентировался и адаптировался в новой обстановке он невероятно быстро, и Гилл сожалел, что никто из экипажа, кроме него, не отдает себе в этом отчета. Было ясно, что репрограмма Эдди, безусловно, лучшее творение всей его жизни. Гилл позаботился даже наделить его лукавством и актерскими способностями, чтобы при случае умел изобразить любовь, сочувствие и энтузиазм, равно как возмущение или гнев…

— Поверь мне, Гилл, — признался Эдди однажды, — я все это изображаю, а на самом деле не испытываю никаких чувств. У меня нет эмоций. Мне одинаково смешны важность Максимов, упрямство Сида и твоя вечная озабоченность. По правде говоря, я принимаю всерьез только одну-единственную вещь, во мне еще надо поразмыслить, прежде чем я назову ее тебе.

— Эта вещь — сверхзадача, не так ли? — позволил себе догадаться Гилл.

Эдди с улыбкой кивнул утвердительно. Это тоже относилось к совершенству, о котором мечтал Гилл, создавая Эдди. Мимика Гаима была ближе к партитуре человеческого лица землян, насколько ее помнил Гилл, чем у кого бы то ни было из остальных.

— Конечная цель предельно ясна, Гилл! — уже не с улыбкой, а смеясь подтвердил Эдди. — Все дело лишь в способе и средствах… И тут, кажется, даже ты бессилен помочь.

Но куда все-таки исчез Эдди? Оглядев еще один пустой коридор очередного отсека, Гилл готов был биться головой о стену. «Ты хотел наделить его хитростью, а он стал еще и скрытным». Он не знал еще, что скрывается за внезапным исчезновением Эдди, но одно воспоминание о его лукавой улыбочке бросало в дрожь. Теперь этот мошенник водит за нос не только других, но тебя самого, Гилл.

Продолжая поиски, он одну за другой отодвигал двери различных кабин в складском отсеке. Распахнув предпоследнюю, замер на месте. От ужаса редкая растительность на загривке Юму встала дыбом — на полу кабины, где хранились лучевые пистолеты, валялся пустой футляр. Между тем Гилл отлично понимал, что только он один заглядывал сюда, когда, проснувшись на рассвете, отправился на охоту в сопровождении Шарика; он взял пистолет, а потом, возвратившись, спрятал его вместе с футляром в одном из шкафов возле выходного люка в нижнем отсеке.

Прежде чем к нему вернулась способность соображать, портативная рация, вмонтированная в пояс, вдруг ожила. Хриплым голосом кто-то вызывал его, Гилла. Он стремглав выскочил из кабины, захлопнул дверцу и помчался со всех ног, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Он только тогда узнал голос Сида, когда тот, повторив вызов, нетерпеливо, как всегда, завопил:

— Почему не отвечаешь, Гилл? Ты слышишь меня? Где ты? Слушай меня, слушай меня…

Но Гилл был в состоянии представить себе только одно: как Эдди выходит из какой-то двери с пистолетом в руке. Он сам хотел, чтобы именно Эдди взял в свои руки верховную власть в «Галатее», чтобы выполнить сверхзадачу, чтобы он выбрал для этого наиболее верный путь! Вот теперь Гилл и окажется первой жертвой на этом пути к единоличной власти…

— Отвечай, Гилл! Куда ты пропал? — Маленький динамик рации, казалось, разрывался от негодования Сида. — Или ты тоже сошел с ума?

— Я здесь! Чего ты хочешь? — Гилл с трудом выдавил из себя ответ. Теперь его голос наверняка укажет, где он находится.

— Поднимайся скорее! Мы нашли!

— Что? — У Гилла перехватило дыхание, потом он заорал: Берегитесь, Сид! Не подходите близко…

— О чем ты? Мы нашли кассету с приветом от Эдди, он оставил ее в библиотеке! — Гилл пошатнулся и вынужден был опереться плечом о стенку. — Иди скорее, мы ждем!

Огромными прыжками, припадая на короткую ногу, он бросился к лифту.

Небольшой магнитофон был в полете принадлежностью дежурного штурмана, в библиотеку его перенесли для того, чтобы упражняться в технике речи. Емкость его позволяла делать трехчасовую запись, но звуковое письмо Эдди оказалось сравнительно коротким.

«Я ушел, не ищите меня. Почему я стал таким, как есть, Гилл знает, пожалуй, лучше меня. Мне известно лишь, что единственная цель моей жизни в том, чтобы стать вождем у красных охотников. Я полюбил их, еще будучи Эдди, — и этим я обязан Гиллу, — а воплотившись в теле Гаима, обрел необходимую для этого энергию и силу. Задача вернуть «Галатею» на Землю, доставив людям все результаты исследований, прекрасна, но не имеет ко мне никакого отношения. Вы все убийцы, ибо сможете осуществить эту задачу, только убив Юму, Тиака, а затем Эора и Рэ, одного за другим. Главным виновником всего этого является Гилл, но я не имею права обвинять его. Я хочу лишь заявить вам, что не хочу принимать участия в этом преступлении, а также позабочусь о том, чтобы в жертву сверхзадаче не были принесены новые жизни. Я мог бы поодиночке уничтожить всех роботов, окружающих племя, если те попытаются удержать его с помощью инфразвуковых лучей. Но я не хочу причинять вам ущерб, роботы понадобятся для других дел. Поэтому я просто выключил их с центрального пункта управления, и мы сможем беспрепятственно уйти. Теперь я ухожу, чтобы убить Дау и увести охотников от «Галатеи» так далеко, как смогу. Не пытайтесь нас настигнуть, у меня лучевой пистолет. Я хочу стать Первым, совершенным и мудрым вождем, у которого будут знания и разум Эдди и не будет ограниченности Дау. Вот так я хочу жить! И мне жаль вас всех, ибо однажды вы тоже поймете, что мой выбор был правильным».

Гилл встал и пошел к выходу.

— Куда ты? — спросил Сид.

— К командирскому пульту. Может, еще не поздно вновь включить роботов. Волны страха способны поразить Эдди, как и всех остальных, он забыл об этом. Он не сможет применить лучевой пистолет, ибо, подняв его, тут же выронит от страха.

— Ты хочешь вернуть его сюда?

Эор нагнал их в коридоре. Вопрос Сида заставил Гилла вздрогнуть.

— Мы думаем, Гилл, не стоит. Это слишком большой риск…

— А отпустить его бегать по лесу с лучевым пистолетом без всякого контроля, по-вашему, не риск?

— Но как ты думаешь действовать?

— Еще не знаю. Прежде хочу установить, где он и его банда.

— Наверно, мы опоздали, — возразил Сид. — Вчера в десять вечера Эдди сидел в библиотеке в полном одиночестве, а в одиннадцать мы уже спали. Чтобы подняться сюда, выключить дозорных роботов, спуститься вниз и взять пистолет, нужно всего полчаса. По-видимому, он подошел к стойбищу охотников около двух часов ночи. А сейчас девять утра…

— Все равно я должен знать, где он!

Роботы послушно ответили на радиосигнал. В радиусе пяти километров от «Галатеи» движение живых существ, судя по данным локатора, ничем не отличалось от обычного. Хрюки, дикие собаки, птицы. Крупные хищники по утрам еще спят.

— Кто проверял племя в последний раз?

— Мы, я и Рэ, вчера утром, — ответил Эор.

— Где они были?

— В обычном месте, в северо-восточном секторе.

Гилл добавил силу увеличения, затем изменил направление радарных антенн таким образом, чтобы они прочесали местность за пределами охраняемой зоны. Несколько минут спустя на экране возникло скопление точек. Племя успело уйти от «Галатеи» на расстояние не менее пятнадцати километров.

Оба Максима взволнованно вскрикнули:

— Бек! Меи! Мы приведем их назад!

— Но вы только что сами утверждали, что риск слишком велик, не так ли?

— Гилл, ты отвратителен, — спокойно изрек Сид. — Почему ты обижаешь Максимов? Потому что не можешь уразуметь, насколько это для них важно. Клянусь, Эдди, кажется, был прав, назвав тебя убийцей!

— И тебе хочется об этом поспорить? Именно сейчас?

— Нет, но брось свои насмешки. Нам сейчас и без них несладко.

Эор пристально вглядывался в монитор.

— Бегут бегом, Эдди их подгоняет. Что надо делать, Гилл? Ну скажи хоть что-нибудь! Необходимо найти какое-то решение. Думай!

Гилл печально покачал головой.

— Нет, мы бессильны. Напомнив вам о риске, я вовсе не собирался никого обижать. Риск и в самом деле велик. Я уверен, что Эдди в случае погони применит лучевой пистолет без колебаний.

— Пойми, речь идет не только о наших женах, — веско сказал Эор. Его двойник Рэ, не в силах говорить, безотрывно смотрел на мелькающие точки на краю экрана, губы его беззвучно двигались.

— Нас слишком мало. Вместо Эдди нам нужен человек. Все равно, чью репрограмму он получит, нужны его руки и голова.

— Что ты предлагаешь?

— Не знаю… Может быть, нам отправиться в погоню на геликоптере?

— И ты полагаешь, Эдди вас не обнаружит?

— Не в этом дело. Мы только приблизимся к ним на геликоптере, ведь пешком-то их не догонишь. Сядем где-то на безопасном расстоянии, затем подкрадемся ночью к усыпим их инфралучами.

— Допустим. Но лучше перед заходом солнца, в сумерках Эдди будет труднее определить, где вы.

— Значит, мы идем готовить машину? — торопливо спросил Эор.

— Если с вами что-нибудь случится, мы останемся вдвоем. Это мой последний довод. Я уже не спрашиваю о том, как вы представляете себе путешествие на Землю для Бек и Меи. Одним человеком больше для «Галатеи» пустяк; но чьи репрограммы вы думаете трансплантировать вашим дамам?

— Не мучай их, Гилл, — вставил Сид. — Об этом мы успеем подумать. Вот если они не полетят с нами, с Эором и Рэ у нас будет куда больше хлопот…

— По-твоему, лучше рисковать их собственными жизнями?

— Мы просим об этом, Гилл, — подтвердил Эор.

Гилл прикрыл глаза.

— Я не могу дать согласия, Эор. Если вы оба погибнете…

— Но этого требуют интересы сверхзадачи!

— Чего требуют?!

— Того, чтобы мы вытащили их оттуда. Или ты хочешь, чтобы мы стали такими же, как Сид?

— Благодарю, — проворчал Сид. — Лучшего аргумента ты не мог придумать?

Эор помолчал. Он и Рэ опять уставились на экран, словно от медленно движущихся по нему точек зависела их жизнь… «Может, так оно и есть», — подумал Гилл, глядя на них. Во всяком случае, равновесие и мир на «Галатее», видимо, во многом объяснялись их регулярными прогулками в лес.

— Отправляйтесь. — Голос его прозвучал глухо. — Но если вы останетесь там, знайте… Ну, да что там, вы и так все понимаете… Отправляйтесь, готовьте машину, летите! И не смотрите на экран такими глазами, это ничего не даст.

Он выключил монитор. Эор и Рэ, словно выпущенные из клетки, помчались к выходу.

— Теперь ты доволен? — Гилл обернулся к Сиду.

Сид криво усмехнулся.

— Ты убийца, Гилл.

— А ты просто сумасшедший. Нам не в чем упрекнуть друг друга, Сид. Особенно теперь, когда ты принял сторону Эора. Эдди убьет их обоих.

— Ну это еще не факт. Максимы постараются ради женщин, они ловкие ребята. И сделают все, чтобы выиграть игру.

Геликоптер поднялся в воздух, когда уже опустились сумерки, а на востоке небо потемнело, и взял курс не на северо-восток, а значительно левее. Максимы решили описать большой полукруг, выйти на беглецов с фланга и опередить их. Сид сопровождал полет радаром, ни на минуту не упуская геликоптер из виду и по радио ориентируя его по курсу, так что пилотам не надо было вглядываться в темный лес под ними. Пролетев километров тридцать, они повернули к северу и, достигнув линии, по которой племя должно, по их расчетам, двигаться завтра, взяли обратный курс к «Галатее».

— Уменьшим скорость, — сообщил Эор. — Так мы, пожалуй, немного избавимся от шума.

— Высота?

— Двести метров; иду на снижение.

— Что ты видишь?

— Под собой ничего, темный лес. Дальше к северу зарево, похожее на огонь костров.

— Они не скрывают свое стойбище?

— Нет, Эдди нас не боится. Он ведь ясно сказал об этом.

— Именно поэтому будьте осторожны.

— Знаю. Сид, сообщи, как далеко мы находимся от «Галатеи»?

Гилл взглянул на шкалу радара.

— Примерно в сорока километрах, — ответил он вместо Сида. — Что, пока ничего нового? Очень прошу, будьте осторожны.

— Ясно. Вы на «Галатее», я вижу, боитесь больше, чем мы тут. Почему?

Гилл не нашелся, что ответить. Замолчал и передатчик геликоптера.

— Думаешь, они обнаружат охотников? — спросил Сид, прикрыв ладонью микрофон. — Темнота сгущается.

— Боюсь, что обнаружат.

Сид помотал головой.

— Ты ужасный человек, Гилл. Все время сомневаешься в чем-то. И с таким характером ты собираешься долететь до Земли? Когда я думаю об этом…

— Вот они! Эор, ты видишь? — Гилл узнал голос Рэ. — Впереди по курсу, чуть правее!

— Держись, иду на вираж! — Эор тоже повысил голос. — Сообщите удаление, скорее! Эй, Гилл!

— Тридцать, тридцать два километра. Как далеко от вас костры?

— Трудно определить точно, но не менее трех километров.

— Садитесь, сейчас же садитесь!

— Зачем? Я выключу мотор, и мы тихонько повиснем над ними! Они и ухом не поведут…

— Замолчи, Эор! Сейчас же снижайтесь! Требую посадки.

— Чтобы потом три километра шлепать по лесу с женами на плечах? В такой темноте? Черта с два…

— Садись сейчас же! — заорал в микрофон Гилл.

Шум мотора прекратился. Через минуту послышался голос Эора:

— Зря волнуешься, Гилл! Высота сто пятьдесят метров, перешел на скольжение. Кругом ни звука…

Неожиданный треск в динамике был не сильнее отзвука далекой грозы. Но Гилл знал, что это означает. Только одно. На светящемся экране радара точка, обозначавшая геликоптер, дрогнула и словно растворилась.

Сид закричал истошным голосом, затем внезапно умолк, пустым взглядом уставился перед собой. Даже не взглянув на него, Гилл ринулся к выходу. Он крикнул было Шарика, но затем передумал, кинулся к лифту. Вездеход, только вездеход! Набрал код на пульте у нижнего выхода. В блестящем боку «Галатеи» неслышно открылся люк; на двух шарнирных рычагах там висел, покачиваясь, небольшой крытый приплюснутый вездеход на гусеничном ходу, похожий на черепаху. Гилл уже протянул было руку к другой кнопке, чтобы спустить стальную черепаху на землю, но затем раздумал. Какой смысл? Все преимущества сейчас на стороне Эдди.

Вездеход убрался в чрево «Галатеи», и Гилл направился в свою кабину. Надо спать. А вездеход? Он едва не рассмеялся. Мстить Эдди? Зачем? Ведь заряд лучевого пистолета иссякнет скоро, и тогда Эдди рано или поздно попробует вернуться на «Галатею», чтобы его пополнить.

Он натянул одеяло на голову. Надо спать. Уже в полузабытьи подумал: «Плохи дела у Эдди… Ему не позавидуешь…»

Раздумывая об Эдди, Гилл еще раз вынужден был признать незаурядную прозорливость покойного Нормана. Еще до посадки «Галатеи» на новую планету Норман запустил с борта корабля орбитальный спутник-зонд с целью определения оптимального места для приземления. Полученные данные с помощью одному ему известных критериев и расчетов, произведенных Большим Мозгом, позволили дать команду Сиду посадить корабль сюда, на полянку посреди тропического леса. Норман требовал от исследователей систематической работы, понимая под этим постепенное, шаг за шагом наращивание результатов, при концентрическом расширении сферы исследований. Поэтому, за исключением довольно общих по характеру сведений, полученных со спутника, и более детальных, но ограниченных зоной в радиусе двухсот километров вокруг «Галатеи», данных, к моменту катастрофы Гилл и его коллеги, по существу, не знали о планете ничего конкретного.

При долгосрочной работе, пожалуй, такая методика Нормана оправдала бы себя, Гилл в этом не сомневался. Но неожиданный поворот событий привел к тому, что принятая программа изучения планеты оказалась выполненной едва на десятую часть, и теперь возникла острая потребность пополнить ее хотя бы самыми необходимыми сведениями. Он чувствовал себя усталым и не раз испытывал тревогу, хватит ли у него времени довести начатое дело до конца.

С помощью радаров он попытался обнаружить спутник, но неудачно. За минувшие полторы сотни лет его траектория, очевидно, значительно изменилась, он вошел в плотные слои атмосферы и сгорел. Пришлось запускать новый спутник, придав ему скользящую траекторию, с тем чтобы прочесать буквально всю поверхность планеты теле- и радиощупами, выведенными на центральный пульт. Для надежности он установил на спутнике дополнительную камеру с инфракрасным режимом и теперь часами просиживал возле экрана, наблюдая за изображением. Однообразная работа изматывала душу, а Сид отнюдь не способствовал поднятию духа, только портил настроение.

— Напрасно ищешь, Гилл. Никаких других разумных существ на этой чертовой горошине ты не найдешь. — Сид явно издевался. — Мы все обречены. Я и ты благополучно скончаемся тут, на «Галатее», а наш друг Эдди среди возлюбленных собратьев. А все потому, что ты трус! Ты не хочешь лететь в северные дебри, где бродят другие племена. А ракетоплан у нас стоит без дела.

Поначалу Гилл имел глупость возражать, пытался объясниться:

— Пойми, с помощью радара невозможно определить, которым из этих племен предводительствует Эдди с его лучевым пистолетом. Он покончит с нами в два счета, даже не раздумывая.

Сид возражал только из духа противоречия, вопреки всякой логике. Он просто изводил Гилла, чем доставлял себе удовольствие. Все доводы его сводились обычно к одной и той же формуле.

— Вся причина в том, что ты бездарный, безвольный и трусливый тип, Гилл. Ничтожество!

— Выйди вон!

— Нет, ты выслушаешь меня до конца! Впрочем, тебе все давным-давно известно, но я не стану повторять, что ты…

— Замолчи! Дело кончится тем, что я тебя все-таки убью, Сид!

— Только этого я и дожидаюсь, Гилл.

Гилл принужденно усмехнулся.

— А самоубийство тебя не устраивает? Я дам тебе превосходные таблетки.

— Нет, благодарю. Мне гораздо приятнее погибнуть от твоей руки, Гилл. Увидеть, как ты, дрожа от ярости, в последний раз поднимаешь на меня пистолет… Или бросишься на меня с голыми руками. Только учти, физически я сильнее!

Гилл не ответил. «Пожалуй, в самом деле легче было бы отправить его на тот свет. И для него, и для себя тоже». Но Гилл страшился одиночества. Это было что-то новое. Уж не зигзаг ли в запрограммированной психике? Нет, не должно быть, память и аналитические центры работали безукоризненно, как и прежде. Или сдвиг как раз в том и состоит, что он не способен замечать никаких сдвигов?

На четвертый день после запуска спутника Гилл настолько устал, что, глотая ужин, принесенный Шариком, забрызгал сиденье кресла. Прежде он с фанатическим педантизмом следил за чистотой, стремясь к тому, чтобы хоть в командном салоне не оставалось следов абсолютного безразличия Юму и Тиака к требованиям гигиены. На экране радара между тем отражалась поверхность воды, спутник летел над океаном. Воздушные течения различной теплоты чертили на серебристом четырехугольнике затейливый узор, напоминавший абстракционистский рисунок, смелый и неожиданный. Смелый и неожиданный? Чепуха. Полторы сотни лет назад он уже видел нечто подобное на Земле…

Ему не удалось закончить мысль. Спутник приближался к берегу какого-то материка, и Гилл уронил на колени остатки мяса, не донеся их до рта. На краю экрана появился глубокий залив, вдававшийся в сушу, а на поверхности залива видно было какое-то движение. Еще не разобравшись до конца в его характере, Гилл инстинктивно потянулся к фиксирующей кнопке. Камера, установленная на спутнике, всего две минуты проходила над заливом, так что у него будет целый час, чтобы еще и еще раз прокрутить зафиксированное на видеопленке изображение; период обращения спутника вокруг планеты составлял чуть больше шестидесяти минут. Конечно, необходимо внести еще соответствующие коррективы в его движение по орбите, если он хочет увидеть этот залив еще раз…

— Сид, иди сюда! — вскричал он, забыв обо всем на свете. — Смотри, Сид, смотри скорее!

При микроскопическом увеличении движущиеся точки обрели форму веретена. Похоже на лодки…

— Это дельфины. Либо стаи акул, — раздался за спиной голос Сида.

— Акулы плавают гораздо быстрее.

— Значит, дельфины, — недовольно настаивал Сид. — Не спорю, они, быть может, более разумны, чем наши единокровные охотники, но дельфины остаются дельфинами. Ты собираешься вести «Галатею» в обратный путь с их помощью? Великолепно!

Гилл нетерпеливо рванул рычажок увеличителя, передвинул его до упора. Тревожным миганием красных глазков автоматика запротестовала против варварского насилия, деликатно вернула изображение к норме. Снова возник вид залива, ближняя к берегу его часть, а на поверхности воды, теперь уже он не мог ошибиться, остроносые лодки. С фантастической скоростью — скоростью cпутника — они пересекли экран и скрылись за его краем. Все зрелище заняло не более пяти секунд, на экране замелькали прибрежные дюны, потом скалы, горы, покрытые лесами. Гилл отключил фиксатор видеофона от камеры спутника.

— Пока есть время, скорректируй движение спутника, Сид! Пусть покрутится на той же орбите. Я подожду тебя, прежде чем повторить отснятые кадры…

— Незачем! Любуйся своими дельфинами сам, а меня уволь.

— Тебя не убедили последние кадры?

— А я не хочу ни в чем убеждаться! До сих пор я был на этой планете наиболее разумным существом.

— Весьма сомнительно. Во всяком случае, доныне.

— Не валяй дурака! — заорал Сид. — На что тебе эти твари? Они другие, не такие, как мы…

— Более развитые, чем мы…

— Ну и что? Нам-то какая от этого польза?

— На подобную глупость не знаю, что и ответить. Но если ты нарочно исказишь коррекцию орбиты, клянусь богом, я тебя прикончу! Что ты делаешь?

Сид сдернул руку с регуляторов на пульте и уставился на Гилла, растерянно моргая глазами.

— Это добром не кончится. Умоляю тебя, Гилл, послушайся меня хоть один раз! Я скорректирую тебе орбиту по всем правилам, разглядывай этих морских чудищ сколько тебе угодно. Только не тащи их сюда, в «Галатею»! Не могу объяснить, но я предчувствую, что все это может кончиться очень плохо. Странно, почему ты не ощущаешь того же!

— Чего, чего ты боишься?

— Не знаю, но страх так и пробирает меня. Не понимаешь?

— Нет.

Сид махнул рукой и отвернулся, продолжая колдовать над расчетом изменения орбиты. Оба помолчали.

— Ну вот, готово, — со вздохом облегчения произнес наконец Гилл. Иди смотри!

Он постарался насколько возможно увеличить и первую часть видеозаписи. По бокам плавучих веретен были ясно различимы черточки-палочки, по три с каждой стороны, расположенные не попарно, а в шахматном порядке.

— Ни одно из живых существ не может иметь таких плавников. Это же весла! Точно такие же, как у гребных лодок на Земле. — В голосе Гилла звучали нотки торжества. Еще бы, внутри веретен заметны и более темные точки, движущиеся в такт с движением палочек. — Видишь? На спутнике камера снимает в инфракрасном диапазоне, а движущиеся точки темнее, значит, теплее, чем палочки и вся лодка. Это люди, они гребут веслами!

— Ну и что? Не убеждай меня, это я понял с первого раза, едва взглянув на экран. — Ответ Сида прозвучал неожиданно холодно, даже меланхолично. — Дельфинов и прочую чушь я выдумал нарочно для тебя. Речь о другом: где гарантия, что они нас не уничтожат?

Изображение на экране дернулось, расплылось. Повторялся момент, когда Гилл схватился за ручной увеличитель. Сейчас он поставил аппарат на десятикратное замедление. Точки на экране, как сонные муравьи, медленно сползлись к центру, затем отчетливо, почти крупным планом, проплыла лодка. Гилл остановил видеоленту, жадными глазами впился в стоп-кадр, затем продвинул его еще на две-три секунды вперед — весла подняты из воды, неестественно застыли в воздухе.

— Весла по длине не менее человеческого роста, ты видишь? И как они ловко орудуют, отличная техника! Не нужно повторять съемку, этого вполне достаточно! Мы отправимся к ним, и немедленно.

— Ты не ответил на мой вопрос, Гилл. Где гарантия?

— Я не думал, что ты дойдешь до этого… До такого глубокого… Гм… — Замявшись, Гилл подыскивал подходящее слово, но, не найдя его, взорвался. — Безмозглая скотина! Чьими мозгами ты думаешь? На чьем языке ты произносишь это идиотское слово «гарантия»? Мы эта гарантия, ты и я! Мы, которые несем в своем разуме бесценные сокровища знаний…

— …которые Юму и Тиак превращают в нуль взрывами своих Диких инстинктов! Верно?

Они стояли лицом к лицу так, что их носы едва не соприкасались. Затем Гилл отошел на шаг и устало махнул рукой.

— Оставим это, Сид. Не будем оскорблять друг друга. Ты видишь во всем только дурное и упорствуешь. Но чем сильнее ты выводишь меня из себя, тем яснее я вижу, что мы сделаны из одного теста. Орем точно в зеркало… Ты и я, я и ты… Даже если бы Юму и Тиак не имели кровного родства, и тогда…

— Что тогда? Почему ты не испытываешь страха, как я?

— Не знаю. Во всяком случае, я позабочусь, чтобы вот эти, — он указал на экран, — преобразованные в наших коллег, тоже его не испытывали. Они подучат иные репрограммы, чем те, которые — кстати, это ты верно сказал — сведены к нулю или вконец испорчены мною, гибелью Максимов, помешательством Эдди. Я вложу в них настоящие человеческие чувства, а не искусственно вымученные модели!

Сид собирался что-то сказать, но сдержался. Дойдя до двери, ведущей в коридор, он обернулся:

— Говоришь, мы зеркало друг для друга? Тогда, надеюсь, ты не обидишься, если я скажу: ты псих! Законченный и безнадежный шизофреник!

В ту ночь инстинкт, унаследованный от Юму, разбудил Гилла среди ночи. Смутно шевельнувшееся в подсознании ощущение тревоги, что где-то что-то не так, подсказало: Сида нет, он покинул свою берлогу. Еще не проснувшись окончательно, Гилл уже знал, где искать. Приоткрыл двери ангара ракетоплана «Восп» — к счастью, изнутри они запирались только с командного пульта: Сид уже покончил с предохранителями обоих двигателей и с железными клещами в руке слезал по стремянке, приставленной к борту ракетоплана. Гилл ясно понимал, куда он направляется — к приборной доске, а попасть в кабину пилота можно только из брюха машины, через нижний люк. Будь он на месте Сида, то именно в таком порядке выводил бы из строя ракетоплан, закрывая единственную возможность отправиться к океанскому заливу за пополнением для экипажа «Галатеи». Залив находился в другом полушарии, и только «Восп» с его сверхзвуковой скоростью и двигателями в несколько тысяч лошадиных сил был в состоянии доставить их туда. Гилл схватил Сида за ногу и рванул на себя. Рухнув вниз, тот даже не попытался подняться, а обхватив голову руками, покорно терпел бешеные пинки Гилла. Тот долго бил его ногами куда попало и прекратил экзекуцию не из-за того, что Сид не оказывал сопротивления, а потому, что вдруг заскулил по-собачьи. Перед воображением Гилла встала вся неприкаянность и беззащитность Тиака, паршивого щенка, отвергнутого и презираемого охотниками племени. Жалость и отвращение, смешавшись в душе Гилла, остановили его скорее, нежели трезвая логика рассудка, твердившая ему: не убивай, останешься в одиночестве.

Предохранители, которые Сид вытащил из двигателей железными клещами, пришлось собирать по углам ангара. Спустя некоторое время к Гиллу присоединился Сид. Ползая на четвереньках и все еще жалобно скуля, он усердно помогал своему жестокому наставнику.

Гилл болезненно ненавидел всякий риск, и теперь, когда избежать его было просто невозможно, старался предусмотреть все, чтобы свести риск до минимума. Летал он на ракетоплане «Восп» очень давно и всего лишь несколько раз. При обычных условиях научные работники редко оказывались в таком положении, когда им приходилось садиться за штурвал «Воспа». При полете в открытом космосе может случиться всякое, поэтому подготовка Гилла в этой области была столь же основательной, как и любого астронавта. Но когда корабль «приземлялся» на одну из планет и замирал в неподвижности до следующего старта, летный состав экипажа обычно переключался на обслуживание ученых, проводивших там исследования, больше им делать было нечего.

В течение трех недель они с Сидом по очереди осваивали управление «Воспом» в атмосфере. В перерывах между полетами Гилл мчался к видеомагнитофону, фиксировавшему картину, переданную со спутника. Спутник вращался теперь на постоянной орбите, каждые шестьдесят минут направляя камеру на залив — для наблюдений за жизнью прибрежных жителей. Гилл смотрел, как они спускают в воду свои лодки; видел хижины, построенные на берегу, мужчин, уходивших на охоту в лес и возвращавшихся оттуда с добычей. Рослые, сильные люди, они были богаты и, по-видимому, счастливы. За двадцать дней наблюдений Гилл не отметил ничего, что свидетельствовало бы об их страхе или боязни чего бы то ни было. Они полюбились ему, эти отважные мореходы, и он искренне им симпатизировал.

Сид стал менее словоохотлив и не противился намерениям Гилла. Иногда, правда, в его карих глазах вдруг мелькал затаенный страх, но Сид тут же отворачивался, а Гилл делал вид, будто ничего не заметил. Когда наконец он овладел пилотированием «Воспа» в той же степени, что и Гилл, и они оба уверенно выполняли на ракетоплане самые сложные маневры, Гилл объявил подготовку законченной и назначил два дня полного отдыха. Даже если добрую половину пути аппарат будет управляться автопилотом, вся операция потребует огромного напряжения; еще ни разу они не работали так много в один заход, и Гилл беспокоился, как организм Юму и Тиака выдержит эту непривычную нагрузку. Первоначально он предполагал сделать посадку где-то поблизости от залива, переночевать, а на другой день провести главную операцию, но потом отверг эту идею. Поиски посадочной площадки, ночевка в тесной кабине ракетоплана, когда волнение не дает сомкнуть глаза, — все это могло только утомить. Но главная причина состояла в другом, а именно в нетерпении Гилла добиться успеха. Он жалел буквально каждую минуту, отделявшую их от того момента, когда первый из туземцев откроет глаза и, оправившись от шока, начнет жить уже в новом качестве.

Он уже знал, что лодки рыбаков обычно покидают берег на рассвете, чтобы даже самые отважные, заплывшие далеко в океан, могли вернуться еще до того, как солнце достигнет зенита. В соответствии с этим он и назначил старт «Воспа». На берегу лагуны Гилл насчитал более шестидесяти хижин; между ними постоянно сновали их обитатели, и выбрать среди них наиболее подходящие кандидатуры не представлялось возможным. Строить свой расчет только на удаче было нельзя, и Гилл принял такое решение: они возьмут экипаж лодки, которая дальше других заплывет в открытое море. Единственным критерием силы, смелости и одаренности людей становилось, таким образом, расстояние от берега. Возможно, критерий этот окажется ошибочным, но найти другой Гиллу не удавалось.

«Восп» взмыл в небо стремительно, почти вертикально, «Галатея» в считанные минуты превратилась в сверкающую точку на темно-зеленом фоне девственного леса, простирающегося до самого горизонта. Немного спустя ракетоплан пробил тонкую пелену облаков, неразличимых с земли; внизу все как бы задернулось полупрозрачной пленкой, скрадывающей очертания предметов. Бездонная голубизна неба заполнила пространство кабины, натужный рев моторов перешел в негромкое жужжание. Взглянув еще раз на приборы, Гилл включил автопилот и, удобно откинувшись в кресле, закрыл глаза.

Его привел в чувство прерывистый звонок сигнала: под ними простиралось ослепительно белое одеяло сплошной облачности. До берега, к которому они летели, оставалось еще около пятисот километров. Гилл, измерив с помощью радара толщину облачного слоя и расстояние его до поверхности планеты, встревоженно гмыкнул — дождя внизу как будто не намечалось, но… Хорошо бы знать, выходят ли рыбаки в море во время дождя? В противном случае придется все же совершить посадку, усыплять инфразвуком уйму лишних людей. И потом выбор кандидатов… все было так хорошо продумано, и вот — эти проклятые облака. Он потряс за плечо Сида, сладко спавшего, свернувшись, в соседнем кресле. Сид недоуменно поморгал глазами, затем, очнувшись, с минуту молча наблюдал за приборами на доске.

— Пора включать тормоза. — Он громко зевнул. — На такой скорости мы наверняка проскочим. Брось ты ради бога свои облака, переключай радар на землю! Я хотел сказать, на море…

Гилл молча кивнул, но Сид, посчитав, что настало время наверстать упущенное за долгие часы молчания, затараторил:

— Итак, для начала я повторю весь урок. Как только мы увидим лодку… Не перебивай! Лодка будет, ведь если ты что-нибудь задумал, все всегда сбывается. Другой вопрос, можно ли назвать это просто везением. Итак, увидев лодку, я жду, пока ты доберешься до люка и подашь мне знак. Тогда я выключаю мотор и перевожу стратоплан в режим свободного падения. Не забудь ухватить покрепче за поручни и следи за желудком, мой тебе совет. В ста метрах от поверхности воды я снова включаю двигатели, снижаюсь еще на пятьдесят метров, затем перехожу на винтовой режим, иными словами, зависаю над лодкой. Ты в это время пускаешь в ход пистолет и усыпляешь наших будущих коллег. Мое дело удерживать аппарат. И еще один совет: ни в коем случае не вздумай отцеплять трос! А то мало ли что тебе взбредет в голову, ты человек добрый. Привяжешь их к себе всех по одному и будешь доставлять сюда, ко мне, как на лифте. Придумал ты все хорошо, не отступай. Пусть им будет немножко неудобно, не беда, они ведь ничего не почувствуют. Но трос останется пристегнутым, ты понял? В противном случае, стоит аппарату отклониться на пять метров в сторону, и ты сможешь начать новую славную жизнь по примеру Эдди. И даже похуже, потому что лучевой пистолет останется у меня. Конечно, если попросишь, я тебе его сброшу…

— Ты кретин, Сид, но из приятных. Если я решу остаться, непременно сделаю тебе ручкой.

— Я не кретин, я твое зеркало. Только иногда кривое…

Гилл усилил торможение. Глаза обоих перебегали с лениво покачивающейся стрелки спидометра на экран радара и обратно. Показался вид берега, но совсем не похожего на тот, который они так много раз изучали через камеру спутника, сидя в «Галатее». Это на минуту смутило Гилла. Черт возьми, неужели он ошибся, рассчитывая курс для «Воспа»? Или пока они спали, сбился с курса автопилот? А может, за это время нарушилась радиосвязь наведения между спутником и автопилотом?

— Левее! — воскликнул Сид. — Разве не видишь?

Отмель была длиннее и более плоской, чем он ожидал, казалась незнакомой на вид. Дикий берег, похожий на половинку разбитого блюдца, окруженный угрюмыми отвесными скалами, далее холмы, поросшие лесом. Но вытянутые ромбики лодок покачивались на волнах, как обычно; некоторые казались ближе. «Те, что дальше от берега», — сообразил Гилл.

— Ну что я тебе говорил? Рыбаки на месте. — В голосе Сида, однако, не слышалось энтузиазма. — Теперь выбирай, который из них, и марш к люку. Они нас не видят за облаками, но шум двигателей напугает их.

Гилл колебался. Затем вдруг указал рукой на самый ближний к ним катамаран, — оторвавшись от других, он смело боролся с волнами далеко в открытом океане.

— Хорошо, я понял. Теперь спокойно иди к люку. Остальное уж мое дело.

Арро был преисполнен гордости. Он сказал: дождя не будет, и его не было. Пусть тяжелые тучи нависли над морем и далекие холмы окутал туман, все равно. Остальные, трусливые недоумки, не осмелясь плыть за ним, толклись теперь в лагуне, вылавливая мелкую рыбешку. В тесноте сети наверняка перепутаются, и тогда конец ловле, начнутся крики и ссоры, потом на берегу взаимные упреки и поиски виноватых, а улов упущен, остается распутывать и чинить снасти. Что же, они заслужили все это сполна, надо было слушать его, Арро. Такого чутья, как у него, нет ни у кого на этом берегу. Арро всем своим существом чувствует не только погоду, но и какой сегодня будет улов. Глядеть на волны мало, надо уметь угадывать, есть ли там, в глубине под ними, косяк нагулявшейся в море рыбы, которая только и ждет, чтобы Арро окружил ее своей сетью. И Арро доверяет своему чувству; верят и другие рыбаки, подчиняясь безмолвному взмаху его руки, указывающей, куда заводить лодки, неслышно подгребать широкими веслами. Да и почему им и не верить интуиции первого рыбака на берегу? Конечно, в заливе живет немало хороших рыбаков, даже очень хороших, но никто не может сравниться с Арро, который каждый день вываливает на песок уйму лучшей крупной рыбы. Лучший улов всегда у Арро, об этом знают все. Это с его легкой руки в море стали брать женщин, хотя старики и по сей день ворчат о нарушении обычая. Правда, Арро даже самому себе не признается, что причина этому ревность к красавице Нуа. Когда рыбаки уходят в море, их жены остаются в деревне, и если не слишком упорствуют в верности мужьям, всякое может случиться. А Нуа красивая, первая красавица на всем берегу, нет мужчины, чтобы не обернулся ей вслед. И ей это нравится, Арро знает. Зато теперь она с ним, и вместо поклонения самцов ее овевает слава первой женщины, вышедшей в море на лов рыбы. Ничего, что Грон, подхлестнутый примером Арро, тоже забирает теперь в лодку свою Дие. Ведь Дие хрупкое создание, от нее немного проку на веслах, поэтому она выполняет роль дозорного. И это хорошо, потому что зоркие глаза Дие издалека примечают над водой косые плавники акул, ловкие руки расправляют сети, поплавки. Она всегда вовремя заметит, если перепутаются снасти, и это тоже хорошо, ибо нет большей досады для рыбака, чем проворонить улов по этой причине. Но пусть бы Дие даже не приносила никакой пользы, Арро и тогда не прогонит ее из своей лодки. Ради Грона. Грон хороший рыбак, вторая по важности фигура в экипаже. Потому что первая, конечно, Мат. Если бы не было его, Арро, Мат считался бы первым добытчиком на побережье. Ловок, находчив и всегда молчит. Арро считал главным мужским достоинством молчаливость. В свободное время на берегу он часами отчитывал тех болтунов, что треплют языком во время лова. В море говорить должен один, остальные слушать. И Мат молчал, всегда слушал, что говорит Арро. Превосходный парень. Не таковы, к сожалению, его младшие братья, Арро даже вздохнул украдкой. Если бы не страх перед ним, старшим в лодке, они не закрывали бы рта даже вблизи пугливых макрелей. Непонятно, откуда такое легкомыслие, ведь их обоих, кажется, родила та же мать, от того же отца, что и его, Арро. Желторотые юнцы! Одна надежда, что с возрастом это пройдет, станут и они добрыми рыбаками. И Эви, и Опэ.