Свежие кости. Файл №215

Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

Однажды, ясным солнечным утром, проснувшись после беспокойной ночи, рядовой армии США Джек Мак-Альпин почувствовал, что сходит с ума.

Несколько дней назад Джек, и раньше не отличавшийся склонностью к чревоугодию, ни с того ни с сего вдруг окончательно потерял аппетит. За обедом, отодвигая в сторону тарелку с почти нетронутым салатом оливье, который с таким мастерством готовила его жена, Джек поймал себя на мысли, что не может смотреть на еду без отвращения.

Дальше — больше. Начались головные боли, тошнота, несколько раз страшно сдавливало грудь, перед лицом начинали скакать радужные пятна. По ночам Джек ворочался с боку на бок: беспричинная тревога не давала ему надолго погрузиться в забытье. Но кошмары этой, последней, ночи по своей яркости и реалистичности превзошли всё, что Джеку доводилось видеть во сне прежде.

Сначала виденье совсем не было похоже на кошмар. Перед Джеком медленно, как на параде, проходила бесконечная череда лиц: знакомых и незнакомых, весёлых и грустных, искажённых яростью и непроницаемо-бесстрастных, мужских и женских, лиц людей всех типов, рас, цветов кожи — бесконечный Вавилон, безумие столпотворения. Потом из водоворота физиономий выплыло одно единственное, принадлежавшее кому-то страшно знакомому, — но во сне Джек мучительно не мог вспомнить, кому именно. Лицо приблизилось, увеличилось, заслонив и оттеснив все остальные, и черные, пронзительные глаза буквально впились в Мак-Альпина, прожигая насквозь, до самого донышка… Потом физиономия потекла, меняя форму, сложилась сначала в морду демона — остроухого, с ожерельем из человеческих черепов, с живой змеей, вплетенной в волосы, — а там и вовсе в нечто непредставимо — бесформенное. Но затягивающие черные дыры глаз оставались неизменными — и почему-то именно они, в полном соответствии с причудливой логикой сна, вселяли неизъяснимый ужас…

Кошмар оборвался на самой высокой, пронзительно — дребезжащей ноте. Какое-то время Джек лежал, тяжело дыша и прислушиваясь к бешеному стуку мечущегося в груди сердца. Снова заснуть Мак-Альпину удалось только под утро, но стоило ему погрузиться в животворную купель временного небытия, как на рядового обрушилось новое видение, не менее вещественное и реалистичное, чем предыдущее.

Джеку снилось, что его похоронили заживо. Он лежал в кромешной темноте, на жестком, холодном ложе, плотно стиснутый со всех сторон. Откуда-то сверху, из неимоверного далека, в могилу проникал рокот большого барабана и ритмичный топот многих ног. Но почему-то, слышан чувствуя чужое присутствие, Джек не мог шевельнуть даже пальцем, закричать, позвать на помощь. Именно в беспомощности, обреченности и заключался главный ужас положения. «Аромат» свежей земли забивался в ноздри — никогда раньше Мак-Альпин не ощущал во сне запахов в прежних сновидениях он был словно лишён обоняния…

Джек проснулся в холодном поту за четверть часа до сигнала будильника. Его поташнивало, голова гудела, в висках шагала кровь — словно от тяжелого похмелья. Осторожно, стараясь не разбудить Робин — жену, дремлющую рядом, — Мак-Альпин выбрался из-под скомканного одеяла и, покачиваясь, побрел в сторону ванной…

Он уже вытирался жестким вафельным полотенцем, когда под дверью послышались торопливые шаги.

— Джек! — встревоженный, хрипловатый со сна голос жены заставил рядового болезненно сморщиться, — Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Словно откликнувшись на ее слова, в отдалении заплакал ребенок.

«…И здесь нет покоя!» — Мак-Альпин раздраженно швырнул скомканное полотенце в раковину и распахнул дверь.

Жена стояла в дверях спальни, и золотистое утреннее солнце освещало ее со спины. В желтом солнечном луче плясали прозрачные пылинки. Темные растрепанные волосы, лицо, чуть помятое со сна, и эта проклятая тревога в глазах…

«Сейчас сорвусь, — с какой-то отстранённой обреченностью подумал Джек. — не может же эта пытка продолжаться вечно…» Неимоверным усилием воли ему удалось сдержаться, не закричать на бедную женщину, — только судорожно дернулись желвака под тонкой, пожелтевшей, как пергамент, кожей. Отвернувшись, Джек молча прошлепал босыми ногами к стенному шкафу. Шершавый пол приятно холодил ступни. Рядовой распахнул лакированные темные дверцы, постоял мгновение, тупо глядя на висящую на вешалке форму цвета хаки, потом повернулся к Робин:

— Неужели ты не слышишь?! Ребенок ведь плачет!

Когда рядовой армии США Джек Мак-Альпин спустился вниз, в столовую, его жена в наспех накинутом домашнем халате уговаривала уже одетого и умытого сына — тихого насупленного мальчика лет четырех, одинаково не похожего и на отца, и на мать -поесть овсяных хлопьев.

Джек в очередной раз подивился, как 6ыстро Робин справляется с домашними делами. «Или попросту шалит мое чувство времени?» Он одернул летнюю полевую форму, стараясь отделаться от навязчивого ощущения, что куртка сидит на его фигуре мешком, и опустился за стол. Последний сон доконал его: Джек чувствовал, что вымотан до предела. Устал бояться. Надо, надо к врачу, что бы там ни было. Сегодня же вечером.

«Одно ведь слово — и вспыхну, как спичка», — подумал он с содроганием.

— У тебя опять были эти ужасные кошмары? — робко спросила жена.

— Я сплю недостаточно долго, чтобы хоть что-то увидеть, — пробурчал Джек, насыпая в миску хлопья и наливая молока.

— Тебе нужно обратиться к врачу. Надо выяснить наконец, что с тобой такое. Сходи ты к нему, прошу тебя…

— Да заткнешься ты, наконец!.. — рявкнул Джек. — Сам как-нибудь разберусь, что мне делать. И вообще, я предпочитаю есть в тишине, — выдавил он сквозь зубы и быстро склонился над миской: видеть слезы жены было выше его сил. Пригревшийся на коленях у Робин сын снова захныкал.

Давясь, Джек отправил в рот ложку хлопьев и тут же чуть было не задохнулся от отвращения.

Вместо овсяных хлопьев, залитых молоком, в миске копошились сотни бледных, мучнистых опарышей… Пища комом застряла в горле. Джек вскочил, опрокинув миску, и, не обращая внимания на отчаянный вскрик жены, бросился вон из столовой, из дома, прочь, как можно дальше … Молоко из опрокинутого пакета хлынуло на стол, заливая кафельный пол.

Как ни странно, в этот полный невезения день пикап завелся с полутыка. Вскоре дом с гипсовым бюстом неизвестного солдата во дворе остался за поворотом, мимо потянулись деревья лесозащитной полосы. Ветер, пахнущий дымом далеких костров, начал задувать в приоткрытую форточку, шевеля волосы, а сидящий за рулем Джек все никак не мог успокоиться. Такого с ним не случалось никогда. Мало ли, что может помститься солдату срочной службы, особенно побывавшему там, куда довелось угодить в свое время Джеку. Ну, показалось, примерещилось —подумаешь, с кем не бывает! С недосыпу-то… Казалось бы, кончилось — и забылось. Но сегодня Джека почему-то никак не оставляло ощущение, что нечто чужое —и недоброе — неотвязно, следует за ним от самого дома. Когда стрелка на спидометре подползла к ста тридцати, а до базы осталось десять минут пути, Мак-Альпин не выдержал и начал бросать затравленные взгляды в зеркало заднего вида.

И вот тут-то из тускловатого узкого стекла на него и глянуло серое измученное лицо, изрытое язвами. Джек уже видел такие лица — когда в учебном отряде м показывали фильм о японских рыбаках, попавших под радиоактивный выброс. Последняя стадия лучевой болезни. Он судорожно провел рукой по щеке. Пальцы ощутили гладкую, немного пересохшую, но вполне здоровую кожу, — а там, в Зазеркалье, ладонь скользнула по обезображенной открытыми ранами физиономии двойника. Человек в зеркале улыбался мертвой, застывшей улыбкой — край его верхней губы подгнили и от этого зубы были постоянно видны. Зрелище было нестерпимо: Джек взревел в ярости и, бросив руль, стал бить кулаком по ненавистному зеркалу — разбивая в кровь костяшки, круша толстое стекло, сворачивая кронштейн… Он опомнился только тогда, когда машина резко вильнула и толстый ствол дерева вырос прямо перед несущимся на всех парах автомобилем.

Профессиональная реакция Джека не подвела, и он даже успел ударить по тормозам, прежде чем почувствовал чудовищный удар. Впрочем, это было последним, что он успел сделать. Толстый металл кузова заскрипел, сминаясь, как бумага, разлетелись вдребезги стекла, с треском лопнула передняя ведущая ось — и наступила темнота…

Окружное шоссе номер десять

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

«Обнаженный Бонд вышел в коридор и разорвал несколько упаковок. Чуть позже, уже в белой рубашке и темно-синих брюках, он прошел в гостиную, придвинул стул к письменному столу возле окна и открыл „Древо путешествий“ Патрика Лея Фермера.

Эту удивительную книгу рекомендовал ему сам М…»

— Что интересного пишут? — поинтересовался сидящий за рулем Малдер.

— Да так, чушь какую-то…— Скалли мечтательно улыбнулась и, отложив журнал в яркой обложке, взяла пухлую папку с грифом «Личное дело». — Полагаю, нас больше должно волновать вот это. Итак, на чем мы остановились?..

— «Рядовой Джек Мак-Альпин, служил в батальоне „Гордых Мертвецов“. Врезался в дерево, погиб из-за перелома шейного отдела позвоночника и обильного внутреннего кровотечения, почти мгновенно, не приходя в сознание…» — процитировал на память Фокс.

Скалли раскрыла личное дело на первой странице, увенчанной официальной черно-белой фотографией подтянутого молодого человека в парадной форме ВМС США. Волевой подбородок, линия упрямо сжатых губ, сведенные стрелкой брови, глаза смотрят в камеру ясно и пристально… Скалли нахмурилась.

— Здесь написано, что проверка не обнаружила в крови погибшего следов алкоголя или наркотиков. Машина тоже в порядке: рулевое и тормоза в норме… В чём же дело?

— — Военные считают, что это самоубийство , — пояснил Фокс. — Уже второе за последние три недели.

— И что, оба на одной и той же базе?

— Ну, это не совсем база…

— Тем не менее, морская пехота там расквартирована.

— Временный лагерь для содержания незаконных эмигрантов перед высылкой. — Фокс пожал плечами. — Именно здесь эти люди ждут, пока о них не вспомнят их правительства. Двадцать тысяч человек…

— Это не здесь недавно были беспорядки?

— Угу. В ходе волнений погиб мальчик, хотя подробности его смерти до сих пор, по большому счету, так никому и не известны…

— Почему тогда военные решили обратиться в нашу Контору?

— А они и не обращались. Миссис Мак-Альпин позвонила в Бюро после того, как военные отказались провести расследование причин смерти ее мужа, — чуткое ухо Скалли уловило в голосе Малдера отголосок давно и бережно лелеемой специальным агентом ФБР неприязни к военному ведомству. — Им, видите ли, недосуг заниматься подобными мелочами в то время, как наши корабли вовсю бороздят просторы Атлантики.

— Она не верит, что это самоубийство?

— Нет. Но это не все… Кстати, мы почти приехали.

Малдер вывел машину на обочину и остановился. Лесозащитная полоса, отделяющая пустынное окружное шоссе от полей, покрытых поникшей травой, становилась здесь реже и постепенно сходила на нет. А метрах в двух от дороги высился разлапистый старый тополь. Земля перед деревом была взрыхлена и перекопана, словно тут потрудилась добрая дюжина кротов, — разве что кроты обычно не .имеют привычки оставлять глубокие следы автомобильных протекторов. Малдер подошел поближе и положил ладонь на влажную бугристую кору.

— В протоколе написано, что на дереве был рисунок. Смотри.

Белая краска, нанесенная из пульверизатора, контрастно выделялась на темном стволе дерева. Некоторое время Скалли внимательно разглядывала неровный круг, рассеченный двумя уверенными штрихами крест-накрест, исписанный полу стершимися символами, среди которых человек с воображением мог бы угадать фигурки людей и животных.

— Похоже на ритуальную символику или что-то в этом роде, — констатировала она наконец.

— Большинство беженцев в Фолкстоуте — гаитянцы.

— Миссис Мак-Альпин, часом, не считает, что именно этот знак вызвал смерть ее мужа? — Скалли задумчиво ковырнула краску длинным ногтём.

Малдер покачал головой:

— Пока я знаю только одно. Миссис Мак-Альпин уверена, что ее муж не мог покончить с собой. И она хочет знать, кто же его убил.

Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

— …Джек великолепно умел рассказывать анекдоты, — голос миссис Робин звучал тихо и очень устало. — Иногда это были старые глупые анекдоты, но то, как он их рассказывал, всегда меня ужасно смешило. А потом его перевели в этот чертов лагерь. И все — веселье кончилось, как отрезало…

Они сидели в гостиной коттеджа, за небольшим обеденным столом возле окна. Лучи тусклого вечернего солнца размытыми полосами ложились на овальную столешницу из темного дерева. Женщина говорила медленно и размеренно, склонив голову и не поднимая глаз, и в голосе Робин Мак-Альпин чувствовалась такая тоска, что даже Малдер с его в целом легким отношением к жизни (за исключением некоторых аспектов), невольно ёжился, вслушиваясь в ее слова. Тон миссис Мак-Альпин теплел лишь тогда, когда ее взгляд падал на светловолосого мальчика, хлопочущего у коробки с игрушками.

— Он когда-нибудь обсуждал с вами то, что происходит в лагере, советовался по поводу каких-то событий на службе? — спросила Скалли.

— Нет, никогда. Правда, в последнее время он частенько приходил домой чем-то раздраженный. В основном, насколько я понимаю, он был недоволен самим собой. Правда, иногда он набрасывался и на нас с Люком…

— Ваш муж никогда не лечился от депрессии, от стресса или чего-то в этом роде?

— Нет. Я пыталась уговорить его пойти к врачу, но ничего не получилось. Его даже наш священник уговаривал, но Джек считал, что со своими проблемами каждый должен разбираться сам.

— Джек верил в вуду? — поинтересовался Фокс.

Женщина покачала головой.

— Морская пехота — это его семья. Джек верил только в нее да в бейсбол. И все.

«Неудивительно, что ни жена, ни священник не могли ни в чем его убедить», — подумал Малдер.

— Вы не связываете смерть вашего мужа с какими-либо другими странными событиями? — спросил он вслух.

— Один из парней в его отряде… Он сказал мне, что знак, найденный на месте… происшествия… — Это слово далось миссис Мак-Альпин с большим трудом. — Что этот знак означает какое-то проклятие вуду. Тот же знак был нарисован на табуретке, с которой прыгнул повесившийся мальчик — знаете, он погиб во время бунта.

— Как зовут парня, с которым вы об этом беседовали?

— Гарри Данхэм. Он из Нового Орлеана, поэтому достаточно легко верит в подобные вещи. Южанин…

— Ну, а вы как же?

— Мой муж только что умер, и мне было не до гаитянских суеверий, как вы можете понять. До того момента, пока Люк не выкопал в песочнице вот это. — Женщина достала из лежащего на подоконнике бумажного пакета большую тропическую раковину, закрученную причудливой спиралью, и положила на стол.

Федеральные агенты переглянулись. На внутренней поверхности раковины, покрытой розовым лаком, темнел незамысловатый знакомый рисунок: аккуратная окружность, перечеркнутая крест-накрест двумя уверенными штрихами.

— Я прекрасно понимаю, — проговорила миссис Мак-Альпин, — это звучит глупо, и беспокоиться тут вроде бы не о чем, но я боюсь. Мне страшно за своего ребенка. Я уже не знаю, что делать…

Временный лагерь для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

…Здоровенный морской пехотинец в «листопаде» и с автоматом на груди несколько минут мрачно возился с замком, прежде чем распахнуть калитку в высокой сетчатой стене. Наконец чудесная дверца отворилась, и агенты ФБР оказались на территории лагеря для незаконных эмигрантов.

Казалось, все в лагере покрыто слоем неопределенной буровато-серой краски или, по меньшей мере, припорошено толстым слоем пыли: длинные корявые здания, которые язык как-то не поворачивался назвать «домами», приземистые деревья, машины на стоянке, сторожевые вышки, люди — и даже обязательное, как вечерняя молитва для ирландца, звездно-полосатое полотнище, уныло облепившее флагшток. Только безоблачное голубое небо над головой да новенькая поблескивающая «колючка», протянутая поверх высокого забора, выпадали из общей цветовой гаммы.

Двое солдат с автоматами в руках расчищали для федеральных агентов дорогу в толпе незаконных эмигрантов, другая пара прикрывала их с тыла — просто так, на всякий случай. Похоже, опыт недавнего бунта приучил охрану лагеря быть начеку. Увы, бдительность — отнюдь не всегда синоним безопасности. Малдер вглядывался в людей, мимо которых приходилось протискиваться их маленькой группе. Мрачные, озлобленные или, в лучшем случае, безразличные лица, поникшие плечи, уныние и обреченность в глазах… Да, здесь нужно было постоянно держать ухо востро.

Когда они проходили через временную столовую, где за длинными столами принимали пищу сразу, несколько десятков человек, Скалли завертела головой, разглядывая помещение, и слегка замешкалась. И тут в нее буквально врезался здоровенный негр в мятой цветной рубашке. Схватив женщину за плечи, негр тряхнул ее с такой силой, что та клацнула зубами, и разразился длинной фразой на непонятном гортанном языке. Все произошло так неожиданно, что сопровождающие пехотинцы просто не успели отреагировать на это ЧП. Малдер только разворачивался, чтобы прийти своей напарнице на выручку, когда из темного угла зала пулей вылетел парнишка лет двенадцати и с силой толкнул человека, заступившего дорогу Скалли.

— Ну-ка, убирайся отсюда! Прочь! Уходи вон!

Явно не ожидавший подобного отпора, высокий таитянин отпрянул, едва не упав, но тут же выправился и поспешно нырнул в толпу.

— Он ненормальный, — пояснил мальчик, поворачиваясь к федеральным агентам и с откровенным удовольствием наблюдая растерянное выражение на лицах взрослых. Казалось, происшедшее забавляет паренька. — Слишком много рома пьет. Говорил я ему, это даром не проходит…

Он окинул оценивающим взглядом скромный деловой костюм Скалли за три сотни долларов и улыбнулся.

— Для такой красавицы, как вы, мэм, находиться тут небезопасно. Вам нужно купить кое-что для защиты. — Он вынул из нагрудного кармана небольшой мешочек; расшитый бисере — вроде тех, которые можно купить у уличных торговцев в любом из городов Америки, где живы еще традиций хиппи. — Вот этот амулет прекрасно защитит вас…

— Пошли, Малдер, — Скалли повернулась к напарнику.

— Подожди, — Фокс с интересом разглядывал талисман. — Сколько это стоит?

— Пять… то есть, десять, — поправился паренек.

— Ладно, пять я тебе дам, — Малдер улыбнулся и достал из кармана пальто бумажник. Если не за предприимчивость, то за смелость парень заслужил награду. — Всегда нужно чувствовать себя максимально защищенным, верно?

Полковник Уортон, начальник охраны лагеря, был лыс, как колено. Он успел обзавестись этаким бюргерским брюшком, но, несмотря на это, полевая форма цвета хаки сидела на нем как влитая, словно на каком-нибудь латиноамериканском диктаторе. «Похоже, куртку и брюки шили на спецзаказ», — предположил Малдер.

Действительно, Уортон вполне мог позволить себе персонального портного. Судя по досье, его офицерская карьера началась еще во Вьетнаме и с тех пор шла исключительно по восходящей, — по крайней мере, до самого последнего времени. Повышенная смертность среди личного состава уже испортила не один послужной список. А потому относительное хладнокровие, с которым полковник воспринял факт визита федеральных агентов, внушало всяческое уважение.

— Я все-таки не понимаю толком, что именно вы расследуете. — Полковник расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и присел на край стола. — Разве у нас тут происходит нечто, представляющее интерес для ФБР? В таком случае, мне явно что-то забыли доложить.

— За последние две недели двое ваших людей погибли, — тихо сказал Малдер. — Судя по всему, они покончили с собой. Довольно веская причина для расследования, не находите?

— Я принял все меры, чтобы больше ничего подобного не происходило. Даже вызвал пятьсот двадцать восьмой медицинский отряд с соседней базы.

— Затребовали подкрепления? Но ведь ваши солдаты сейчас не в бою, — вступила Скалли.

Полковник иронически вздернул бровь:

— Дело в том, что происходящее здесь в каком-то смысле хуже, чем бой.

— Вы так считаете?

— Мы ведь солдаты, мисс, а не тюремная охрана. Мы морская пехота, а нас принуждают выполнять роль полиции по отношению к враждебно настроенным иностранным гражданам. — Уортон покачал головой. — У нас нет элементарных средств, мы даже не можем поместить всех наших подопечных под крышу или нормально их накормить. Не удивительно, что атмосфера накалена до предела.

— Ваши люди вызывают у иностранцев раздражение? — поинтересовался Малдер.

— Ненависть, сэр. Все очень просто: те, кого мы должны охранять, ненавидят нас, а мы в свою очередь остерегаемся их, — и все вместе испытываем глубокую признательность к господам конгрессменам, чтоб им пусто было. Единственное, что я могу сделать, — организовать дело так, чтобы с иностранцами обращались наиболее корректным образом. Но вывести ситуацию из состояния затяжного кризиса мне не по силам.

— Полковник Уортон, — Фокс задумчиво потер лоб, — как вам известно, на месте обеих смертей был обнаружен один и тот же ритуальный знак. Вы ничего не можете рассказать нам по этому поводу?

— Кое-какие слухи ходили, хотя мне известно немногое. Судя по всему, это какой-то символ вуду…

— Вы не рассматривали возможность того, что причиной смерти стало колдовство?

Уортон подозрительно покосился на Малдера — не разыгрывает ли.

— Чего-чего возможность, сэр?.. Я знаю только, что это чертово вуду — причина беспорядков в моем лагере. Однажды ночью эти ребята устроили какую-то тайную церемонию, и на следующий день здесь творилось черт знает что. Один беженец был убит. — Полковник помрачнел. — Мальчик, маленький мальчик. Никто не переживал из-за этого больше, чем я. К счастью, мне почти сразу удалось вычислить и изолировать человека, который вызвал беспорядки.

— Кто же это?

— Некто Бове, Пьер Бове. Он считает себя чем-то вроде революционера — ну, и заодно занимается колдовством. Красная магия, так сказать…

Малдер откинулся на спинку стула:

— Мы могли бы с ним побеседовать?

— Ну, если вас не пугает перспектива выслушивать его долгие и нудные жалобы — пожалуйста.

— Кроме того, — вставила Дана, — мне хотелось бы… в смысле, мне нужно осмотреть тело Мак-Альпина. Вдова дала письменное разрешение.

— Да, конечно же. Рядовой Данхэм поможет вам разобраться со всем, что вам нужно. — Полковник; кивнул в сторону двери, у которой переминался с ноги на ногу коротко остриженный солдатик в мешковатой форме.

Скалли кивнула.

— Хорошо. Пока агент Малдер с рядовым будут навещать заключенного, я, пожалуй, как раз успею осмотреть тело. Где у вас тут морг, полковник?..

Когда Дана вошла в сумрачное, плохо освещенное помещение прозекторской при морге, военный врач, лейтенант Фойл, временно оттесненный со своих позиций медиками пресловутого пятьсот двадцать восьмого медицинского батальона, завтракал. Впрочем, мысль о возможной конкуренции, похоже, не волновали этого меланхоличного светлобородого здоровяка ни в малейшей степени. «Царство осознанной необходимости, прах его побери, — без особой приязни подумала Скалли об армии. — Естественно, какая тут может быть конкуренция…» Врач долго с неудовольствием разглядывал ее удостоверение и жетон, потом неохотно отложил в сторону бутерброд, вытер жирные пальцы о халат и зашагал к дверям морга.

— Так, значит, вы хотите осмотреть тело Мак-Альпина? — переспросил он, отпирая замок. — Странно. Уж в чем в чем, а в этом случае дело, по-моему, предельно ясное. Все-таки сто сорок километров в час — не игрушки…

— Как вы определили, отчего он умер?

— Ну, шея у него болталась, как сломанный пион, не выло признаков дыхания, сердцебиения — и так далее, и тому подобное. Типичная картина смерти при автомобильной катастрофе. Хотя тут более уместно говорить об аварии… Ну, вы сами посмотрите. Убедитесь, так сказать, что труп совершенно мёртв… — Фойл ухмыльнулся и, распахнув дверцу одного из холодильников, уверенным движением потянул на себя носилки.

…Как великолепно известно в ФБР (особенно в проекте «Секретные материалы») и как легко может понять любой здравомыслящий человек, на военных базах персоналу отнюдь не всегда удается сохранять аппаратуру и технику в абсолютно исправном и соответствующем всем государственным стандартам состоянии. Как правило, чем-то — наименее ценным — приходится жертвовать. Разбирать на запчасти, например — это куда проще, чем послать запрос по инстанциям. Именно с подобным узаконенным разгильдяйством была связана глубоко засекреченная история взрыва бункера по хранению химического оружия, случавшаяся полтора десятилетия назад. Отсутствие в наборе химзащиты соответствующих фильтров привело тогда к гибели всего персонала базы.

В частности, принято экономить на смазке наименее ценных трущихся частей. Но здешний врач то ли заранее успел подготовиться к возможным визитам проверяющих, то ли чистосердечно считал непорядок в морге последним делом и боролся с ним всеми доступными методами. Носилки легко, как сани по льду, скользнули на роликах… и Скалли, внимательно наблюдавшая за действиями доктора, едва удержалась от приглушенного возгласа.

Перед ней, на жестком оцинкованном поддоне — мертвым комфорт ни к чему, — обнажив в вечном оскале дюймовые клыки, вытянулась во всю свою немалую длину мертвая гиена. Сухая мумия четырехпалого создания с недлинным хвостом, меньше всего напоминающая рядового Мак-Альпина.

Несколько секунд Дана не могла оторвать взгляд от этого фантасмагорического зрелища, потом подняла глаза на медика.

Бедный доктор смотрел на носилки с таким испуганным и обиженным выражением (словно на невесту, решившую изменить ему прямо на свадебной церемонии), что заподозрить его в заведомой мистификации было попросту невозможно. Похоже, исчезновение подотчетного тела стало для него такой же шокирующей неожиданностью, как и для Скалли. Наконец, врач скинул оцепенейте. .

— Что за дурацкие шутки?! — Фойл развернулся в сторону подсобки. — Рядовой Джексон, где вы там, черт возьми! Кто здесь еще был? Почему, черт возьми, забрали тело? Почему я об этом не знаю?..

Дана молчала. Это судьба думала она. Раз уж неприятности начались, то так просто они не закончатся. Жди новых сюрпризов,. Во всяком случае, до тех пор, пока специальные агенты ФБР Дана Скалли и Фокс Малдер остаются в этом лагере…

Шагая следом за рядовым Данхэмом и разглядывая с высоты своего роста выбритую до синевы макушку славного воина, Призрак невольно вспоминал портрет морского пехотинца с плаката. Фокс видел этот плакат в призывном участке, куда его невесть каким ветром занесло несколько лет назад: блестящий красавец в пятнистой маскировочной форме, очень мускулистый и с непропорционально маленькой головой, состоящей наполовину из мощной шеи. Эта лапочка улыбалась потенциальным призывникам, трогательно прижимая к груди автоматическую винтовку «М-16». Большой яркий плакат, в три краски… Трудно было представить человека, имеющего меньше общего с тем плакатным героем, чем Гарри Данхэм. Маленький, щуплый, одетый в слишком свободно сидящую на нем полевую форму, рядовой представлял собой живой вызов общественному мнению о людях, составляющих костяк славных ВМС Северной Америки, — морских пехотинцах. Фокс, скромно причисляющий себя к людям «несколько выше среднего роста», чувствовал себя рядом с Данхэмом пожарной каланчёй. Тем не менее, насколько можно было понять из рассказа вдовы Мак-Альпина, до перевода в этот лагерь Данхэм чувствовал себя в морской пехоте, как рыба в воде.

— Вы знали Джека Мак-Альпина? — поинтересовался Малдер, спускаясь следом за рядовым по металлической лестнице.

— Да, немного, — Данхэм даже не повернул головы.

— Его вдова говорит, что вы были друзьями.

— Раньше мы служили с ним в одном отряде.

— Как вы думаете, отчего он мог покончить с собой?

— Не могу сказать, сэр.

— Не можете — или не хотите?

— Мы пришли, сэр.

Солдат склонился над замком сетчатой двери импровизированного загона — изолятора, напоминающего полицейский «обезьянник», воздвигнутый почему-то точно в геометрическом центре просторного подвала. Замок щелкнул, и через мгновение дверь распахнулась.

— Если что — я буду рядом, — отстранено бросил Данхэм.

Малдер вздохнул и шагнул в изолятор.

Хотя от внешнего мира «камеру» отделяли лишь ажурные загородки, сплетенные из толстой проволоки, у Малдера создалось впечатление, что внутри значительно темнее, чем снаружи. Может быть, это ощущение усиливалось благодаря присутствию заключенного — огромного иссиня-черного негра, закутанного в какие-то бесформенные накидки с темно-красным растительным орнаментом.

Фокс поежился.

— Мистер Бове? Меня зовут Малдер, я из ФБР. Я мог бы задать вам пару вопросов?

Гаитянин, сидящий прямо на полу в дальнем конце загона, где лежал самый густой полумрак, еле заметно кивнул.

— Вы можете что-нибудь рассказать о двух морских пехотинцах армии США, которые покончили с собой? — Фокс собирался начать разговор совсем иначе, но сейчас все подготовленные заранее слова как-то разом вылетели у него из головы.

Чернокожий поерзал, поудобнее устраиваясь в позе лотоса.

— Какое ужасное несчастье, — произнёс он хрипловатым сорванным басом с явным сарказмом. — И что из этого?

При каждом слове с губ Вове срывалось облачко пара, хотя, как машинально подметил Малдер, в подвале было не так уж и холодно.

— Не думаю, что все так просто…— позволил предложению многозначительно повиснуть в воздухе.

Надеюсь, вы не обвиняете меня? Как я могу иметь отношение к их смерти, если я заперт здесь, в клетке?

— Я полагал, что вы мне об этом и расскажете. — Малдер вынул из кармана бумажный пакет и, достав несколько фотографий, веером протянул их заключенному. — Первые два снимка — с мест смерти солдат. А раковина была найдена под домом у одного из покойных. Что это за символ?

— Зачем? — Бове склонил голову к плечу. — Какая выгода от всего этого лично вам?

— Я просто хочу узнать правду…— Малдер почувствовал, что его спрашивают не о том, но правильные слова отчего-то никак не находились— У одного из пехотинцев осталась жена, она запугана еще сильнее, чем он. Думаю, женщина заслуживает того, чтобы ее успокоить.

Гаитянин кивнул, соглашаясь.

— Пожалуй, вы правы. Я скажу. Этот символ называется «локо-муа», знак перекрестка двух миров. Зеркало, в которое заглядывает человек, желающий увидеть свое истинное «я». — Бове снизу вверх посмотрел на Малдера. — Судя по всему, вашим морпехам очень не понравилось то, что они смогли разглядеть в зеркале.

Малдер моргав пожевал губами. Что-то ещё нужно было спросить… Ах да, точно — для полноты картины…

— Полковник Уортон утверждает, что месяц назад вы вызвали беспорядки.

Эбеново — черное лицо закаменело.

— Моя страна была рождена из крови рабов. Свобода — единственное наше истинное достояние.

— То есть, защищая свою свободу, вы готовы убить?

— Уортон не дает нам вернуться на родину. Это все, чего мы хотим.

— Очень интересно! Скажите, а…

Договорить Малдеру не дали. Металлические ступени, ведущие наверх, задребезжали, и стремительно слетевшая по лестнице Скалли пулей ворвалась в «обезьянник».

— Малдер, я должна срочно с тобой поговорить!.. — взволнованно начала она.

— Женщина пришла сообщить вам, что тело пехотинца исчезло, — сообщил со своего места Бове.

Дана осеклась, и подозрительно воззрилась на чернокожего революционера.

— Откуда вы знаете?

— Это духи, — проговорил Бове и легко поднялся. Лампочка, висящая на длинном пыльном шнуре за пределами изолятора, оказалась точно за спиной гаитянина, окружив его силуэт желтоватым ореолом. — Лоа предупреждает вас…

— Кто-то похитил труп Мак-Альпина и подменил его чем-то вроде трупа большой собаки, — бросила Малдеру Дана, зачарованно глядя на гаитянина.

— Предупреждают только один раз, — прогудел заключенный, приближаясь. — Если вы не уедете, вас ничто не спасет…

Малдер с некоторой опаской посмотрел на Бове. Теперь Фоксу стало понятно, почему в начале встречи новоиспеченный революционер предпочел отвечать на вопросы сидя: сейчас задирать голову приходилось уже федеральному агенту.

— Пойдем-ка отсюда, Скалли, — проговорил он, подхватил оцепеневшую напарницу под локоть и вытолкнул из камеры.

Окружное шоссе номер десять

Фолкстоун, штат Каролина

День первый

— …Ну, и как ты думаешь, что в действительности произошло сегодня в лагере? — поинтересовался у сидящей за рулём Скалли Малдер, задумчиво вертя в пальцах купленный у паренька тряпичный «амулет».

Ночь уже успела вступить в свои права, и фары машины то и дело выхватывали блестящие от недавнего дождя участки асфальта, деревья на обочине, какие-то кусты… На ночном шоссе, прямом, как стрела, было тихо и пустынно — ни одной машины, ни одного огонька впереди или сзади. В это время года в западной Каролине темнеет слишком рано. Холодный воздух был прозрачен и свеж, и над дорогой сверкали и переливались крупные яркие звезды. На секунду Малдеру показалось, что он узнал треугольник Ориона. Накатил внезапный острый приступ ностальгии по детству, по тем годам, когда звезды еще не пугали своей чуждостью…

— Судя по всему, это Бове подменил тела, — не отрываясь от дороги, высказала свою версию Скалли.

— Тогда он просто Гарри Гудини. Хорошенький фокус — подменить тела, второй месяц не покидая изолятора.

— Ну, тогда он попросил сообщника.

— А охрана? В морге нет никаких следов постороннего проникновения, охрана же в лагере поставлена очень неплохо. — Малдер повесил расшитый бисером мешочек на приборную панель и устало откинулся в кресле.

— Неужели ты будешь настолько умным и проницательным, что допустишь возможность участия в этом деле какого-то духа?

— Да нет, это я на всякий случай. Не хочу упускать даже самые безумные варианты. .. — Малдер поймал себя на том, что снова невесть почему оправдывается, и замолчал.

— Вуду действует только тогда, когда верующие боятся, — наставительно сказала Скалли. — Ты обратил внимание, как этот тип, Бове, пытался нагнать на меня страху? Готова признать, этот человек умеет говорить весьма убедительно. Но волшебства во всем происходящем не больше, чем в подмагниченных игральных костях…

Фокс хотел ответить, но в этот миг фары автомобиля выхватили из темноты, всего в нескольких метрах от капота машины, странную фигуру, медленно, шаркающей походкой плетущуюся по самому центру шоссе.

— Осторожно! — крикнул Малдер, но Скалли уже ударила по тормозам. По инерции машина развернулась поперек движения и встала.

Человек впереди продолжал механически переставлять ноги, словно не слышал визга тормозов у себя за спиной.

Малдер распахнул дверцу и шагнул к едва не угодившему под колеса типу:

— Эй, приятель!

Призрак ухватил парня за плечо. Хотя машину вела Скалли, Фокс испытывал самое настоящее негодование автолюбителя, едва не угодившего в аварию по глупости очередного пешехода.

Человек развернулся, словно на шарнирах — сразу всем телом, без всякого сопротивления.

Призрак и подоспевшая Дана рефлекторно отшатнулись.

Перед ними стоял рядовой Мак-Альпин: худой, бледный, с разбитой в кровь физиономией и отсутствующим выражением идиота, но несомненно — живой.

Психиатрическая лечебница

Фолкстоун, штат Каролина

День второй

— …Он не разговаривает, не реагирует на голос, прикосновение и боль. — Скалли посмотрела на молодого мужчину, раскачивающегося из стороны в сторону за толстым небьющимся стеклом с односторонней прозрачностью, и решительно закончила:

— Невропатологи считают, что сильное сотрясение мозга вызвало у Мак-Альпина амнезию.

— Меня сейчас больше интересует то, как он сумел вернуться к жизни. — Малдер задумчиво потеребил пуговицу воротника.

Похоже, местные истопники подошли в этом году к своим служебным обязанностям с излишним рвением; в небольшой служебной комнате было жарко и душновато, словно на летнем солнцепеке в ЛА. Улучшению душевного здоровья такой микроклимат способствует, что ли?.. Фокс вздохнул. Дана смотрела на него внимательно и строго, как доктор на хронического больного, снова нарушившего режим..

— Скорее всего, рядовой никогда и не умирал. Лейтенант Фойл допустил непростительную ошибку, когда подписал свидетельство о смерти, но с парой подобных случаев я сталкивалась. Ничего сверхъестественного.

— Ты получила копии анализов его крови?

— Получила. — Дана зашелестела бумагами. — Большая часть показателей в норме. Эритроциты, красные и белые кровяные тельца… Одно только странно: согласно данным, полученным лабораторией, в криви Мак-Альпина обнаружены следы тетродотоксина. Это такой яд, он содержится в печени и органах воспроизводства рыбки, из которой японцы делают специфическое кушанье — так называемое «фугу». Ну, и во всем ее теле, конечно. Готовить фугу имеют право только несколько десятков поваров во всем мире…

— Мак-Альпин не похож на завсегдатая ресторанов с национальной кухней.

— У тебя есть другая теория?

— Естественно, — Малдер улыбнулся. — Скажи, к примеру, что ты знаешь о зомби?

— Не будешь же ты уверять, что жена Мак-Альпина не заметила, что человек, с которым она прожила несколько лет, — зомби?

— В тысяча девятьсот восемьдесят втором году гарвардский этноботаник Уэйн Дэвидс производил исследование феномена зомби на Гаити. Он проанализировал несколько горстей пепла, оставшегося от ритуала по созданию зомби, и обнаружил там этот твои тетродотоксин.

— Но это же смертельный яд!

— В малых и сверхмалых дозах данное вещество действует весьма своеобразно. Оно подавляет дыхание и, рефлекторную деятельность сердечной мышцы до такой степени, что создается клиническая картина смерти.

— Ну, зомби он или не зомби, а Джек Мак-Альпин жив.

— Вот именно! — Фокс сполз с края стола, на котором сидел до сих пор, и взволнованно заходил по комнате. — И теперь, в свете всего этого, у нас возникает новый предмет изучения — второй морской пехотинец, который, как уверяют, тоже покончил с собой!..

Муниципальное кладбище

Фолкстоун, штат Каролина

День второй

Наверное, это кладбище можно было назвать небольшим памятником садово-паркового искусства. По крайней мере — памятником местного значения. Редкие надгробия, тщательно очищенные от прошлогодней палой листвы, были в живописном беспорядке раскиданы между могучих старых деревьев — не заслоняющих друг друга но дающих наблюдателю возможность сполна налюбоваться их мощью и красотой. «Просто рай для поэта-лирика, а не место последнего упокоения», — подумал Малдер. По крайней мере, зрелище не вызывало сгустка неприятных эмоций, связанных с мыслью о смерти, скорее, наоборот, — и это было довольно странно, но приятно. Возможно, ближе к закату в атмосфере кладбища и появились бы некие возвышенно-элегичные флюиды — но только не сейчас, когда в ветвях вовсю пели птицы, а лучи восходящего солнца пронизывали легкий утренний туман.

Скалли задумчиво шевельнула носком туфли желтый, с красными прожилками кленовый лист, пятипалой ладонью распластавшийся на земле у самых дверей машины.

— Интересно, почему рядового Гутиерес похоронили именно здесь?.. — проговорила она.

Малдер не ответил — он обводил окрестности любопытным взглядом.

Из-за взгорка, разделявшего кладбище пополам, раздалось короткое сдержанное рычание. На возвышенность выбрался американский бульдог — и замер, оскалив клыки и широко расставив короткие мощные лапы. Секундой позже на холме показался и хозяин собаки — светловолосый мужчина средних лет с короткой бородкой, у одетый в рабочие штаны и куртку со следами земли. «А вот и поэт», — с легкой иронией подумал Малдер. Человек замахал рукой.

— Вас опередили! — издалека приветствовав он Малдера и Скалли. — Вы ведь из полиции, правильно? А я, так сказать, местный распорядитель. Ворон здешних мест…

— Мы из ФБР, — поправил Малдер, протягивая подошедшему свое удостоверение и жетон. — У нас разрешение на вскрытие могилы рядового Гутиереса.

Мужчина покачал головой:

— Я готов был начать копать, как только увидел распоряжение суда, но было уже слишком поздно.

— Слишком поздно? — переспросила Скалли. — Почему?

— Грабители могил добрались до останков раньше нас. Я уже несколько раз ловил на месте преступления людей, пытающихся вскрыть захоронения, но уследить за всем просто невозможно. В последнее время я даже ношу с собой вот эту штуку, — он похлопал себя па карману. Под тканью угадывались очертания громоздкого пистолета.

Трое живых неторопливо двинулись по широкой аллее между рядами могил.

— Разве полиция не вмешивается в дела подобного рода? — спросила Дана.

— Ну, у них и без того хватает хлопот, — смотритель с грустной улыбкой покачал головой. — Полиция охраняет живых. А у тех, кто умер, остался только я — я один оберегаю их покой.

— А зачем гробокопателям нужны тела? — поинтересовался Малдер.

— Бывают разные категории. И декаденты, нашедшие способ пощекотать себе нервы, и честные грабители… В основном, тела, конечно продают.

— Продают? Кому?

— Опять же, есть варианты. Местное медицинское училище объявило недавно, что у них закончились трупы. А еще говорят, колдуны вуду платят по двести долларов за черед. Многие в наших краях ищут легкого заработка — и попадаются. Кости требуются как необходимый компонент во многих магических снадобьях, настоях, зельях… Вот, поглядите, что эти чертовы дети делают!

Они остановились на краю раскопанной могилы. Гранитное надгробие было вывернуто с корнем и лежало у ямы, засыпанное грудой глины и песка. Рядом в беспорядке были разбросаны обломки досок, щепки, металлическая арматура… Малдер нагнулся над могилой. На дне прямоугольной ямы стояла глубокая мутная вода — словно поверхность зеленоватого, ничего не отражающего зеркала…

— Поглядите-поглядите! — нервно говорил смотритель. — Выкопали буквально у меня из-под носа, представляете? Как тут можно покоиться в мире, когда кругом одно ворье? — Он посмотрел на могильную плиту, на которой под слоем земли можно было угадать буквы: «Микаэль Гутиерес», — Пусть вытворяют, что хотят, со свиньями и с курами, но это уже слишком. Это осквернение получается. Совсем негодное дело…

Скалли, благополучно пропустившая мимо ушей слова кладбищенского сторожа, ухватила напарника, опустившегося на корточки перед могилой, за плечо.

— Посмотри-ка вон туда, — тихо проговорила она, кивком задав направление. Малдер повернул голову. Метрах в пятнадцати от них, не замечая присутствия посторонних, самозабвенно копался в земле давешний мальчишка из лагеря.

— Угу. — Фокс неслышно поднялся.

— Вот видите! — сдавленно прошипел смотритель. — Среди бела дня копают! Ни стыда у людей, ни совести…

— Мы сами разберемся, — коротко бросил Фокс.

— Да ради бога…

Против ожидания, поймать маленького гаитянина не составило труда — мальчишка настолько увлекся своим делом, что услышал легкие шаги Призрака только тогда, когда Фокс был уже на расстоянии броска. Юный спекулянт только успел вскочить, отбросив в сторону мешок, в который аккуратно укладывал добычу — и тут же забился в цепких руках федерального агента.

— Пустите! Ну что я такого сделал!

— Я думаю, ты сам нам расскажешь, что ты сделал, дружок, — строго проговорил Фокс, придерживая вырывающегося мальчишку за воротник куртки.

Тем временем подоспевшая Скалли с любопытством склонилась над упавшим вещмешком юного гробокопателя — и хмыкнула. Вместо свежевыкопанных костей, еще покрытых могильной землей и тленом, сумка оказалась полна крупных, упитанных болотных жаб.

Ближайшая к горловине мешка жаба утробно квакнула и лениво спрыгнула в траву. Малдер вздрогнул и перевел взгляд с пойманного паренька на его мешок.

— Может быть, перецеловать всех жаб и выяснить, кто из них Гутиерес? — ни к кому не обращаясь, проговорила Скалли.

Все-таки словосочетание «аппетитное зрелище» — яркий пример глубочайшего субъективизма всех и всяческих человеческих оценок. Одного воротит от вида чужих грязных рук, другой и видеть не хочет посуду для рыбы, используемую под жаркое, а третьего и созерцание вскрытой могилы не способно заставить позабыть про голод. Впрочем, у каждого свои беды: у одних суп пустой, у других жемчуг мелкий…

Малдер размышлял над этим, наблюдая, как мальчишка с завидным аппетитом заглатывает картофельные чипсы из большой коробки, время от времени прикладываясь к кружке с молоком. По настоянию Скалли, федеральные агенты решили с лихвой возместить юному натуралисту нанесенный моральный ущерб, а сам натуралист счел достаточной компенсацией визит в ближайшую забегаловку и своеобразный, но плотный обед. «Помимо всего прочего, — подумал Фокс, — любые сведения о жизни лагеря для незаконных эмигрантов, особенно полученные изнутри, могут оказаться ой как нелишними…

— …Свежие кости, — проговорил парнишка, не прекращая жевать. — За них действительно очень неплохо платят. Но я лично предпочитаю охотиться на лягушек. Лучшие лягушки бывают только на кладбищах.

«Вот кого он мне напоминает, — понял Малдер. — Геккельберри Финна. Этакий американо-гаитянский вариант. Ловит лягушек, в одиночку шатается по кладбищам… Интересно, таскать за хвост дохлую кошку эти ребята не пробовали? Или сплавляться по Миссисипи?..»

— Как ты выбираешься из лагеря? — поинтересовалась Скалли.

— Ухожу, потом возвращаюсь, — мальчишка махнул рукой.

— Ну, а родители твои где? Они здесь, в лагере?

— У-у, — парнишка отрицательно покачал головой, утирая тыльной стороной ладони набитый рот.

— Зовут-то тебя как? — спросил Малдер.

— Честер Бонапарт, — с солидным выражением представился паренек, с трудом сглотнув, и Скалли невольно улыбнулась.

— Что же ты делаешь с лягушками, Честер?

— Продаю по пятьдесят центов.

— Кому? Кто тебе за это платит?

— Бове, — Честер заговорщицки понизил голос. — Его колдовство самое сильное. — И добавил уже гораздо громче: — Смотрите, он даже сумел сделать так, что у меня совсем не осталось чипсов!

Малдер хмыкнул.

— Ну, я не такой могучий колдун, но могу поспорить, что сумею помочь твоему горю. — Он протянул Честеру двухдолларовую купюру. — На, купи еще пачку.

— Спасибо!

Как мало нужно порой для счастья…

— Малдер, некоторые разновидности жаб выделяют яд, сходный с тем, что нашли в крови рядового Мак-Альпина, — негромко сказала Скалли. — Думаю, нам следовало бы спросить Бове, что он делает с этими лягушками… — Я не хотел тебе говорить, пока не был уверен, — перебил ее Малдер, — но теперь точно знаю, что за нами следят. Четырехдверный серый «Седан» на стоянке, видишь? — Скалли послушно скосила глаза. — Приглядывай за Честером, ладно? — Малдер поднялся из-за стола и неторопливо направился к двери.

Упомянутый федеральным агентом серый «Седан» стоял на противоположной стороне улицы, как раз напротив выхода из забегаловки: похоже, неведомый наблюдатель был уверен, что агенты не сумеют захватить его врасплох. Однако пользоваться парадной дверью Фокс и не собирался. Вместо этого он, быстро оглянувшись по сторонам, нырнул в проем черного хода, ведущего, как Малдер успел обратить внимание, как раз на зады автостоянки. Ему повезло: на заасфальтированной площадке было пустынно и тихо. Пригнувшись, Фокс скользнул к серому «Седану», на который недавно указывал Дане, и резко распахнул дверцу водителя.

Понятное дело, ни один мало-мальски профессиональный «наружник» не дал бы Призраку и десятой доли шанса на успех — но, к счастью, человек, сидящий за рулем автомобиля и смущенно хлопающий ресницами, не имел к профессионалам наружного наблюдения ровным счетом никакого отношения. Несмотря на штатскую одежду, делающую его внушительнее и выше ростом, Малдер узнал незадачливого наблюдателя сразу. Это был рядовой армии США, морской пехотинец Гарри Данхэм.

— Рядовой, выйдите из машины, — грустно скомандовал Малдер.

На Данхэме были джинсы, синяя джинсовая куртка, клетчатая рубашка, расстегнутая на груди, и ботинки с высокими каблуками, прибавляющие владельцу пару сантиметров роста — но, тем не менее, до классических ковбойских «семи футов шести дюймов» бойцу и сейчас было ой как далеко.

— Послушайте, я должен был вас предупредить! .. — запальчиво начал рядовой, покорно выгружаясь из машины. Теперь стало видно, что он не такой уж и клинический задохлик. Вполне пропорционально сложенный, довольно крепкий парень. Только вот рост подкачал — да еще лицо, вылепленное страхом… — Вам угрожает смертельная опасность!

— Однако раньше вы что-то не стремились к сотрудничеству с нами, — напомнил Малдер.

— Я не мог говорить, пока рядом был полковник Уортон… — начал оправдываться рядовой. Голос его окреп: — И еще вот этот тип! — он ткнул дрожащим от негодования пальцем куда-то за спину Фоксу.

Малдер обернулся. У центрального выхода из забегаловки стояла Скалли, придерживая за руку улыбающегося во весь рот неудачливого охотника за жабами» и напряжённо прислушиваясь к разговору.

— Честер? Да, он просто мальчишка!

— Нет, сэр, отнюдь! — Данхэм проводил, ненавидящим взглядом паренька, садившегося в машину федеральных агентов. — Он не тот, кем кажется!

Подошла Дана:

— Что тут у вас происходит, мужчины?

— Да вот, рядовой Данхэм хочет объяснить, по какой причине нам угрожает смертельная опасность. — с улыбкой сообщил Малдер.

Солдат вспыхнул:

— Да, я утверждаю, что вам угрожает серьезная опасность! Вы впутались в дело, в котором ни черта не смыслите.

— Так, может, наконец, расскажете, в чем же дело? — неодобрительно прищурилась Скалли. Или этот парень собирается водить ФБР за нос, или ему действительно известно что-то важное — важное и смертельно опасное. В любом случае, пора бы уже сделать выбор, дружок…

Несколько секунд Данхэм нервно кусал губы, и наконец решился:

— Бове предупредил полковника, что будет убивать его людей одного за другим — до тех пор, пока тот не отпустит гаитянцев на родину. Но полковник не поддался на угрозы, — наоборот, он приказал нам начать избивать людей Бове и вообще всячески давить…

— Полковник Уортон санкционировал избиение незаконных эмигрантов?! — недоверчиво переспросила Скалли.

— Приказал! Он и не такое заставляет нас делать с этими людьми…

— Но почему вы не выступили против, не подали на него жалобу, в конце концов?

— Потому что нам всем тоже обидно! Обидно за страну, за ребят… Как и полковнику…

— Обиженным не место в морской пехоте, — глубокомысленно заметил Малдер.

— И чем же ответил Бове? — Скалли пропустила мимо ушей реплику напарника.

— Он сказал, что отнимет у нас у всех души.

— И вы поверили, что он на это способен?

— Джек Мак-Альпин был моим другом. И смотрите, что с ним случилось!

— Мы не знаем, что с ним случилось, — строгим тоном школьной учительницы возразила Скалли. — Но наверняка его заболевание можно объяснить с медицинской точки зрения.

— Там, дома, коллега моего отца, Клайв Джессомен, пересекся на одной сделке по недвижимости с гаитянцем — еще до того, как на Гаити началась революция. Так вот, через две недели дочь Джессомена заболела. Врачи ломали голову, не могли понять, что с ней произошло. Все, что смогла сделать наша хваленая медицина — это несколько уколов морфия, чтобы облегчить боль. Девушка умерла через пять минут после полуночи в тот день, когда должна была состояться ее свадьба. Когда выяснили, что с ней произошло, все оказалось очень просто. При вскрытии обнаружилось: у нее в животе корчилась здоровенная связка змей…

Рядовой замолчал, поигрывая желваками. Малдер задумчиво разглядывал носки своих сапог. Видно было, что он не принял всерьез ни одно слово Данхэма.

— Старая добрая сплетня, из тех, которые любят рассказывать друг другу пожилые леди, — высказала общее мнение Скалли.

— Нет, мэм, ничего подобного. Видите ли, мужем той девушки, дочки Клайва, должен был стать я.

Данхэм молча повернулся спиной к федералам и зашагал к своей машине.

— Ты думаешь, то что он рассказывает о лагере, — правда? — негромко спросила напарника Дана, когда пыль, поднятая «Седаном» рядового, улеглась.

— Ну, пока не видно причин, по которым он мог бы лгать, будем считать так.

— Данхэм очень суеверен, а суеверие порождает страх. Вуду на этом и держится. Это точно такая же иррациональная штука, как детская уверенность, будто нельзя наступать на трещины в асфальте.

— Почему же он тогда избегает Честера? — Малдер кивнул в сторону их собственной машины. — О, черт!

Салон приземистого красного «Шевроле» был пуст.

— Вот он!

Мальчик неторопливо удалялся по улице в сторону порта, глядя себе под ноги, что-то насвистывая и время от времени задумчиво утирая нос длинным рукавом рубахи. Несмотря на неспешность шага, малолетнего гаитянца уже отделяло от федеральных агентов метров тридцать.

— Честер! — крикнул Малдер и рванул вдогонку.

Мальчик испуганно обернулся и перешел на рысь.

…Странное дело — казалось бы, что стоит длинноногому взрослому в хорошей физической форме догнать тринадцатилетнего мальчишку, только что весьма прилежно набившего желудок в дешевой закусочной? Но как ни прибавлял ходу Фокс, спина мальчишки все так же маячила в десятке метров впереди. Если бы Честер проявил подобную прыть на кладбище, федеральным агентам вовек не пришлось бы вести с ним задушевную беседу за чипсами. Хотя расстояние между мальчиком и федеральным агентом все же постепенно сокращалось, Малдер печенкой чувствовал: мальчишка уходит, соскальзывает с крючка! И ведь уйдет же…

Дорога вильнула, выводя, наконец, на пирс. Казалось, вид моря придал юному гаитянцу новые силы: он рванулся вперед и сразу выиграл пару метров. Замелькали стоящие у причала малотоннажные суда, сваленные кое-как снасти, какие-то нераспакованные контейнеры, покрытые ржавчиной погрузочно-разгрузочные механизмы…

— Честер! Стой! Ничего тебе не будет! — срывая голос, отчаянно закричал Фокс на бегу.

Но парнишка уже поднырнул под сваленные грудой непонятные железобетонные конструкции, мелькнул ярким пятном на фоне серых стен склада и исчез, растворился в припортовом беспорядке. Свернувший за угол Малдер лишь столкнулся нос к носу с черным котенком, сидевшим на высоком перевернутом баке, беспомощно поискал беглеца взглядом… и плюнул в сердцах.

Временный лагерь

для незаконных эмигрантов

Фолкефоун, штат Каролина

День второй

Прием пищи чем-то напоминает священнодействие. Это заметили еще древние, сделав трапезу одним из важнейших обрядовых элементов. С первого курса Академии полковник Уортон старался придерживаться материалистического мировоззрения — настолько, насколько позволял ему личный опыт. Гаитяне, с которыми в последние годы так плотно свел его крутой поворот судьбы, полагали, что вместе с пищей человек легко может проглотить враждебного Лоа, но, как Уортон неоднократно подчеркивал, ему всегда было с высока плевать на суеверия туземцев. И гаитянским Лоа — уж во всяком случае — не место на американской земле.

Обычно полковник не чурался офицерской столовой, но в этот день слишком много дел разом навалилось на Уортона. Их требовалось спокойно обдумать, не торопясь и не отвлекаясь на поддержание застольной беседы. Ради этого стоило отказаться от привычного распорядка дня и пообедать прямо на рабочем месте. Полковник не успел сегодня толком позавтракать, и поэтому аромат, исходящий от тарелок, принесенных из столовой, мгновенно заставил его отложить в сторону бумаги. Когда ординарец опустил на стол поднос с мелко нарубленным салатом, куском хорошо прожаренного бекона и кружкой крепкого черного кофе, Уортон только сглотнул слюну. И в этот момент в дверь уверенно постучали.

— Что-нибудь еще, сэр? — ординарец, высокий чернокожий парень в хаки, застыл перед начальником навытяжку.

— Ничего, спасибо. Откройте дверь и можете идти, — полковник осторожно пригубил горячий кофе.

Когда на пороге кабинета появились Малдер и следующая за ним по пятам Скалли, на лице полковника появилось такое выражение, словно у него разыгрался приступ зубной боли.

— Мне очень жаль, но я обедаю… — начал было Уортон.

— Ничего, мы уже поели, — парировал Фокс.

— Как я понимаю, — полковник с сожалением отставил стакан, — вчера вы получили разрешение суда на эксгумацию тела рядового Гутиереса?

— Совершенно верно.

— Тогда я хочу поставить вас в известность, что я подал жалобу на ваши действия в Министерство Юстиции.

— Угу. Только вот тела нам так и не удалось найти. Оно пропало прямо из гроба. Могилку вскрыли до нас.

— Уортон приосанился:

— Ну, теперь вы, надеюсь, понимаете, с чем нам тут приходится сталкиваться? Что это за варварская религия, которая поощряет осквернение могил?..

— А вы не думали, что это может быть актом возмездия? — холодно спросила Скалли.

— Возмездия? — полковник вздернул бровь.

— За ваше жестокое обращение с задержанными.

— Жестокое обращение? Что еще за глупости?! — Уортон встал из-за стола и подошел к окну. Сквозь щели ставней проливались яркие лучи солнца.

— Физическое насилие над политическими беженцами — преступление по любым международным законам. Подлежит уголовному наказанию.

Полковник хмыкнул.

— А, это Бове вам наплел? Понятно. Вот кто, значит, распространяет дурацкие слухи. Никто и не говорил, что обитателям базы должно быть так же хорошо, как в отеле люкс. Но и сравнивать мою базу с концентрационным лагерем не стоит.

— И тем не менее, официальная политика не приветствует преследование эмигрантов?

Уортон насупился:

— Если кого здесь и преследуют, так это моих людей! Объединенные наций, организации по правам беженцев — все так заняты защитой иностранных ублюдков, что про моих людей забыли напрочь! Понимаю — абстрактный гуманизм, пацифизм, подставим врагам голую щеку для пинка, помолимся на предателей… Только я бы пожал руку лейтенанту Колли[1] с куда большим удовольствием, чем многим людям, не пролившим ни капли крови. И пошел бы с ним в разведку. В отличие от вас, уж извините. Пиво я с вами готов пить. А вот в разведку — не пойду, и не зовите…

— Малдер вздохнул и с сожалением посмотрел на раскрасневшегося полковника. Свое сомнение в том, что знаменитый лейтенант Колли согласился бы взять Уортона в разведку, Фокс благоразумно решил оставить при себе. Похоже, сидячая жизнь и сыплющиеся со всех сторон комплименты изменили характер полковника не в лучшую сторону. По сравнению с тем, что можно вычитать в его личном деле, по крайней мере.

— Ладно, сэр, не будем вам больше мешать. Не хватало еще, чтобы ваш завтрак остыл…

Уортон фыркнул и, проводив спецагентов, тяжело опустился за стол. Брезгливо потрогал стакан с кофе. Как же, не остыл… Разве только льдом еще не покрылся. Агенты… Название только — Федеральное Бюро. Мафия, самая что ни на есть настоящая мафия…

Уортон в раздражении ткнул столовым ножом в подсохший кусок бекона — и тут же подскочил, чуть не опрокинув стул.

Из небольшого куска мяса выплеснулась толчком и потекла, заливая тарелку до краев, свежая и густая артериальная кровь…

На стоянке перед лагерем для незаконных эмигрантов было пусто — за исключением машины федеральных агентов, здесь не было припарковано ни одного автомобиля. Похоже, подчиненные полковника Уортона остерегались оставлять свою собственность всего в десятке шагов от сетчатого забора, за которым, как мог видеть Фокс, и сейчас толпились мрачные люди, зябко кутающиеся в свои цветастые лохмотья. Впрочем, учитывая обстановку, царящую в лагере, солдат можно было понять…

— Похоже, Уортон не оставил эмигрантам выхода. Они обороняются всеми доступными им способами, — заметил Фокс, устраиваясь на месте пассажира.

— Ну, между пустыми угрозами и оживлением мертвецов есть некоторая разница, — заметила Скалли, заводя машину.

— Судя по тому, как ведет себя Бове — не такая уж и большая.

— А, черт! — Дана, положившая было ладонь на руль, отдернула руку.

— Что такое? — вскинулся Малдер.

Осторожно, стараясь не задеть за длинные колючки, Дана сняла с рулевой колонки намотанную на нее ветку терновника, почти незаметную в мягком полумраке салона.

— Опять тактика запугивания…— с отвращением проговорила Скалли, и швырнула ветку в форточку.

Со стороны лагеря доносились обычные звуки — гомон, разноязыкая ругань, шум строительных инструментов, какой-то звон… Фокс до боли в глазах вглядывался в темные лица, с такого расстояния неотличимые одно от другого. Кто из них мог сделать это? Да любой! Было бы желание…

— Ну-ка, покажи, что у тебя с рукой?

— Да, ерунда! — Скалли слизнула с ладони капельку крови и снова решительно взялась за руль.

Фыркнув двигателем, машина мягко тронулась с места и покатилась по дороге.

…Сидящие в салоне так и не увидели неровный круг, пересеченный крест-накрест размашистыми линиями, нарисованный мелом на асфальте, — точно на том месте, где только что стоял единственный на стоянке автомобиль…

Временный лагерь

для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

День второй

Вечер

Океан… Он явственно слышал его голос. Волны одна за другой накатывались на песок пляжа, слизывая знаки, похожие на следы чаек, но те появлялись вновь и вновь, в самых разных причудливых сочетаниях, и волнам не под силу было справиться с ними со всеми. Бьющее в лицо белое солнце, шорох волн, далекие крики птиц…

Или это просто шумит в ушах?

— Сэр, боюсь, он сейчас не в состоянии разговаривать, — донесся издалека чужой голос.

Он с трудом разлепил веки. Знаки плавали перед ним совсем рядом, прямо в воздухе — на сей раз разноцветные, лениво шевелящие плавниками, как яркие тропические рыбки… Запекшаяся кровь склеила губы, и он попробовал облизнуть их непослушным шершавым языком.

— Все правильно, рядовой, — новый голос почему-то вызвал яростную вспышку ненависти, от которой заклокотало в горле, — Вы честно выполняли приказ. Вам незачем ломать над этим голову. Идите!

— Но, сэр…

— Идите, я сказал!

Звук удаляющихся шагов… Грязный потолок и сетчатые стены поплыли перед глазами…

Его цепко ухватили за воротник ветхой рубашки и с силой встряхнули. Он снова почувствовал боль.

— Ты будешь говорить? — прошипел ненавистный голос у самого лица.

— Мои тайны умрут вместе со мной, белый…

— На твоем месте я бы разливался соловьем, — пока ты еще можешь говорить.

— Моя жизнь и смерть в руках Господа.

Его ударили по лицу, уверенно и хлестко — щеку ожгло болью.

— Нет, черножопый. Ошибаешься. Твоя жизнь и твоя смерть сейчас — исключительно в моих руках.

Окружное шоссе номер десять

Фолкстоун, штат Каролина

День второй

Поздний вечер

…Мощные противотуманные фары на мгновение осветили ромбовидный придорожный знак с белой цифрой «десять», выведенной в центре. Прищурившись, Малдер смотрел сквозь покрытое капельками дождя лобовое стекло своего «Шевроле» на приближающуюся машину. Бубновая десятка, которую он до этого машинально вертел в руках, плавно легла на приборную панель. Именно игральная карта, спикировавшая под ноги федеральному агенту, когда он открыл дверь своего номера в мотеле, и привела его сюда, к десятому на этой дороге километровому столбу. Как известно, кто владеет информацией — тот владеет миром. Малдер мог бы внести в расхожую фразу поправку: «Кто манипулирует информацией — тот манипулирует миром».

Человек, которого он дожидался сегодня на обочине пустынного шоссе, был одним из тех, для кого манипуляция информацией превратилась в привычное, где-то даже рутинное занятие. Фокс мог только догадываться, какую именно из служб, распоряжающихся судьбами мира, представляет его безымянный информатор. Время от времени этот человек возникал из ниоткуда, как чертик из табакерки, подкидывал Малдеру очередную строго дозированную порцию сверхсекретных сведений и бесследно исчезал, будто его и не было.

Трудно допустить мысль, что люди, посвященные в сокровенные тайны самых разных организаций — от службы по борьбе с террористами до армейской научной разведки — идут на контакт с представителем Федерального Бюро исключительно из нездоровой тяги к социальной справедливости. Фокс прекрасно понимал, что его пытаются использовать «втемную», как пешку в сложной и жестокой партии. Но пока интересы осведомителя не входят в прямое противоречие с его личными, Малдера, интересами, игнорировать подобный канал получения информации было бы попросту глупо.

…Погасив фары, подъехавшая машина прошуршала по мокрому гравию и остановилась на обочине напротив автомобиля Фокса. Хлопнула дверца, и щеголевато одетый негр с седоватой щетиной на щеках тяжело опустился на соседнее кресло. Скрипнула кожа обшивки.

— Я удивился, когда получил условный знак, — вместо приветствия сухо сказал Малдер. — Я думал, что наша последняя встреча была действительно последней. Зачем вы здесь?

Сосед искоса посмотрел на него:

— Ваше расследование, агент Малдер, заходит в тупик, не находишь?

— И вас заинтересовало дело о психопате из морской пехоты, который нарушает права незаконных эмигрантов?..

— У этих людей нет прав. Через двадцать четыре часа весь округ Фолкстоун будет закрыт. Доступ — только для военных. Никакой прессы, никаких наблюдателей со стороны.

— Ну, а как же мы со Скалли?

— Полагаю, вас отзовут в Вашингтон. По важному делу.

Фокс моргнул.

— Понятно… Лагерь делают невидимым. Но почему?

— На всякий случай. Если вы не заметили, агент Малдер, статуя Свободы отправилась на пикник. Как гласит наш закон, самый справедливый в мире, если ты не гражданин этой страны — держись от нее подальше.

— Зачем же их тогда удерживают? Отпустили бы на Гаити — и вся недолга…

— Во время последней нашей миротворческой миссии в Гаити трое солдат армии США покончили с собой. Двое из них служили под началом полковника Уортона.

— То есть получается, что армия практически открыто санкционирует месть Уортона… Но при чем здесь эмигранты? Это ни в чем не повинные гражданские лица…

— А кому какое дело? Может быть, у кого-то в Конгрессе скоро будут проблемы, но к тому моменту, когда эти ребята соберут соответствующий Комитет, дело будет выглядеть так, как будто лагеря вообще нет и не было…

Гостиница

Фолкстоун, штат Каролина

День второй

Поздний вечер

— …Нет, вы не понимаете, — сухо проговорила Скалли в трубку. — Я и так уже полчаса жду. Я пытаюсь найти рядового Данхэма… Так… хорошо, пишу…

Ладонь, оцарапанная колючкой терновника, чесалась нестерпимо. Кроме того, с самого обеда Дане нездоровилось. Кружилась голова, подташнивало, временами начинало знобить. Часа три назад она выпила пару таблеток аспирина, но это почти не помогло. Ладно, пройдет… Скалли бросила взгляд в зеркало, висящее на стене у телефона. Какое-то неуловимое движение в глубине стекла на мгновение привлекло ее внимание, и Дана застыла, с замиранием сердца вглядываясь в отражение…

Хриплый голос на том конце провода вывел ее из оцепенения.

— Угу… Ясно… Да, спасибо, я поняла. До свидания. — Она повесила трубку и двинулась к дверям.

…Длинный коридор гостиницы был освещен тускло и как-то «пыльно», мутновато. Похоже, гостиница переживала не лучшие времена — в целях экономии горела только каждая третья лампа. Желтоватый электрический свет отражался от хромированной цифры «семь», украшающей дверь номера, в котором остановился Фокс.

— Малдер! — позвала Скалли, кладя ладонь на круглую ручку дверцы. — Малдер, у тебя опять не заперто! — Дана толкнула дверь и вошла в номер.

В просторной квадратной комнате, совмещающей функции спальни и гостиной — и, кажется, типичной для всех однокомнатных номеров в недорогих гостиницах от атлантического до тихоокеанского побережья, — было пусто, но за дверью ванной негромко журчала вода.

— Малдер, ты только послушай! — Скалли наискось пересекла номер. — Рядовой Данхэм ушел в самоволку вчера вечером…

Ковер под дверью ванной комнаты мокро хлюпнул под ногами, и Дана замерла на полушаге. Наклонилась, близоруко прищурясь — и негромко застонала сквозь сжатые зубы. В щель под дверью сочилась мутноватая вода, подкрашенная чем-то красным. Не может быть!..

— Малдер! — Дана рванула на себя дверь и ворвалась в ванную комнату.

Ванна, небольшое эмалированное сооружение на высоких ножках, была переполнена до краев. Из отвернутых до предела кранов — обоих — хлестали пенные струи. В ванне, почти полностью погруженный в розоватую жидкость, плавал остриженный «под ноль» человек, и его поза и лицо, полу скрытое водой, однозначно свидетельствовали: человек мертв.

— О, боже! — вырвалось у Даны.

Она подскочила к ванне и начала судорожно закручивать краны.

Вода уже почти перестала литься, когда дверь номера со стуком распахнулась. Скалли повернула голову.

На пороге, покачиваясь и обводя комнату совершенно бессмысленным взглядом, стоял рядовой Мак-Альпин. Несколько мучительно долгих секунд Дана не могла отвести глаз от его куртки-хаки, забрызганной кровью до самого воротника.

— Скалли!..

Рядовой сделал короткий шажок вперед, и Дана увидела Малдера с пистолетом в руке, подталкивающего рядового.

— Вот, нашел этого орла на улице — он бродил вокруг гостиницы. — Малдер с сомнением поглядел на бледное лицо напарницы, ее расширенные зрачки… — Ты как, в порядке?

— Да…— Дана повернулась к ванной. — Похоже, что тут у тебя плавает рядовой Данхэм… А мог быть и ты.

Фокс быстро оглядел номер, и кивнул.

— Когда я поймал Мак-Альпина, у него в руках было вот это, — и Малдер протянул напарнице обернутый куском газеты короткий нож с лезвием, покрытый свежей, только начинающей запекаться кровью…

Временный лагерь

для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

День третий

Казалось, за последние дни в обширном подвале главного корпуса фолкстоунского лагеря для незаконных эмигрантов ничего не изменилось: все тот же полумрак и тишина заполняли просторное помещение. Только на сей раз в клетке, выполняющей роль камеры, на жесткой деревянной скамье, намертво прикрученной к полу, сидел не высокий мускулистый чернокожий, а осунувшийся белый мужчина со смертельно усталым, покрытым запекшимися ранами лицом.

— Вы помните, как покидали больницу? — спросил Малдер.

Мак-Альпин покачал головой:

— Нет. Я не помню ничего из того, что происходило за последние три дня. Могу только сказать, что сейчас у меня такое ощущение, будто я спал и никак не мог очнуться…

Вы помните, как убили рядового Данхэма?

— Все, что я помню — я был там и видел, как он плавает в крови… — рядового передернуло.

— Зачем же вы тогда подписали признание? — Скалли подперла ладонью подбородок.

Мак-Альпин потупился.

— Рядовой спросил, — вступил наблюдавший за допросом из своего угла Уортон, — и я рассказал ему, что именно вы нашли на месте преступления.

— Кто же еще это мог быть?.. — пробормотал Мак-Альпин.

— Полковник, — обратился к офицеру Малдер, — могли бы мы с вами поговорить наедине, за дверью?

— …Что конкретно вы ему сказали? — напустился на Уортона Малдер, стоило им оказаться вне пределов слышимости задержанного.

Полковник оценивающе прищурился:

— Ничего лишнего. Если вы считаете, что я давил на рядового Мак-Альпина…

— Он подписал эту бумагу добровольно?

— Ну конечно же.

— После возвращения рядовой вступал в контакт с Бове?

— Мне об этом неизвестно.

— Боюсь, нам все равно придется поговорить с Бове.

— Увы, это невозможно, — лицо полковника сделалось бесстрастным.

— Почему?

— Он мертв. Вчера ночью Бове кроватной пружиной вскрыл себе вены — утром его нашли уже окоченевшим. Я подам доклад вам в гостиницу, вместе с признанием рядового. Поскольку оба дела являются предметом внутреннего рассмотрения, мы полагаем, что ваши дела здесь закончены.

Полковник развернулся и, не оборачиваясь, двинулся прочь. Малдер посмотрел на Скалли. Напарница, прикрыв глаза, осторожно массировала кончиками пальцев виски. Почувствовав взгляд Призрака, Дана тут же отдернула руку.

— Что такое?

— Ничего страшного… Просто голова болит… — она прислонилась плечом к сетчатой стене камеры и украдкой потерла саднящую ладонь.

В кармане у Малдера запиликал мобильный телефон. Федеральный агент достал черную трубку и, приложив ее к уху, некоторое время напряженно вслушивался.

— Хорошо, миссис Мак-Альпин, — проговорил он наконец. — Через пятнадцать минут будем.

Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

День третий

С некоторых пор Робин Мак-Альпин начала бояться темноты. Именно в темноте ощущение незащищенности, с которым она уже успела даже как-то свыкнуться, накатывало острее всего. Стоило опуститься сумеркам, Робин зажигала свет во всех комнатах, отчего сияющий всеми окнами двухэтажный коттедж, окруженный пустыми темными домами, напоминал ярмарочный балаган.

Именно в темноте нечто незримое и безымянное, а потому вселяющее безотчетный ужас, подбиралось к самому порогу. Долгие часы темноты тянулись выматывающе — медленно. Понимая иррациональную, алогичную природу своих страхов, Робин пробовала как-то бороться, — например, брать в кровать сына, — но от этого ощущение собственного бессилия предотвратить беду делалось только еще пронзительнее: ребенок требовал защиты, которую она не в состоявши была обеспечить даже самой себе. Тогда Робин поднималась и начинала мерить шагами семейную спальню…

— …Сначала я думала, что потеряла мужа насовсем. Как будто и без того забот мне было мало, — с горечью проговорила миссис Мак-Альпин. — Теперь мне говорят, что он убил Гарри…

— Он подписал признание, только и всего, — вставила Скалли. Сидя на мягком диване в гостиной, они с Малдером вот уже полчаса терпеливо слушали не успевшую оправиться от недавнего потрясения женщину.

— Да какое признание! — отмахнулась миссис Мак-Альпин. — Это полная чушь. Джек и Гарри всегда были друзьями.

— Вы сказали, что рядовой Данхэм заходил сюда, — напомнил Малдер. — Чего он хотел?

— Он между прочим, собирался к вам, в ФБР.

— По какой причине?

— Мы об этом не говорили. Он сказал, что если с ним что-либо произойдет, я должна передать вам вот это, — она вынула из ящика стола большой конверт из плотной белой бумаги и протянула Фоксу. — Он сказал, чтобы я это не открывала.

В соседней комнате, за стеной отчаянно заревел ребенок. Женщина вздрогнула.

— Ну вот, Люк постоянно плачет с тех пор, как все это началось… — проговорила она с болью в голосе. — Словно понимает, что происходит… Извините, я сейчас вернусь. — Робин встала и быстрым шагом вышла из гостиной.

Малдер откинулся на спинку дивана, развернул конверт и вынул большое контрастное черно-белое фото. В центре снимка, откинув голову и высоко подняв руки, замер в какой-то сложной позе высокий чернокожий танцор. Но внимание Скалли, заглянувшей через плечо напарника, привлек не он, а зрители.

— Гляди, Фокс, да это же Бове! — Дана коснулась фотографии кончиком пальца. — И Уортон! Похоже, они знакомые тех пор, когда полковник служил на Гаити…

— Что ж, — философски заметил Малдер, — все дороги ведут в Рим…

Временный лагерь

для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

День третий

Около полуночи

Утверждая, что охрана лагеря попросту физически не могла допустить подмены тела рядового Мак-Альпина, лейтенант Фойл, заведующий временным моргом, несколько лукавил. По крайней мере, для федеральных агентов проникнуть в административный корпус лагеря не составило особого труда. Несколько беззвучно вскрытых замков и отсоединенных датчиков сигнализации — и кабинет полковника гостеприимно распахнул свой двери перед ночными гостами. В просторных коридорах здания было гулко и пусто. Где-то на нижних ярусах негромко бормотал вентилятор. Ничего сложного для людей, обладающих минимальным опытом в такого рода делах.

Малдер щелкнул выключателем фонарика и провел лучом по поверхности стола. Если верить тем, кто утверждает, будто характер человека можно-де определить по шнуркам ботинок, головным уборам, тростям и по системе, в которой разложены вещи на рабочем столе, то полковника можно было назвать крайне умеренным человеком. Аккуратно, но без болезненной тщательности рассортированные папки с делами, два стаканчика для ручек и для карандашей — остро заточенных и тупых вперемешку, — ножницы, стэплер… Не неряха, но и не фанатичный поклонник порядка. Что еще?.. Впрочем, бог с ним, — это все лирика…

— Фокс, посвети-ка сюда!

Малдер направил луч фонаря на небольшой металлический сундучок, выкрашенный в цвет хаки, над которым склонилась Скалли. Словно подчиняясь какому-то волшебству, маленький навесной замок тихонько щелкнул и распахнулся под умелыми пальцами федерального агента. Дана откинула крышку, и Фокс присвистнул.

— Да-а… Похоже, наш полковник очень сильно уверен в себе, коли рискует хранить на работе такие вещи.

Скалли осторожно, за краешек, извлекла из сундука измятый лист, в котором, впившись в бумагу когтями, торчали высохшие вороньи лапы.

— Смотри-ка: рядовые Гутиерес и Данхэм подавали жалобу на полковника Уортона. Здесь перечислены имена пострадавших и даты избиения.

Малдер склонился над раскрытым сундучком и вытащил пару именных медальонов армии США.

— Гляди-ка, чьи тут имена…

— …Не двигаться! — хрипло прокатилось от дверей, и оба напарника, резко обернулись.

У входа в кабинет, щурясь ответа фонарика Малдера и крепко сжимая в руке пистолет, стоял рослый чернокожий морпех с сержантскими нашивками.

— Выключите фонарик, пожалуйста, — мягко проговорил он, — и следуйте за мной.

— Где Уортон? — отрывисто спросил Малдер, делая шаг вперед.

Сержант попятился:

— Вы очень скоро увидите полковника.

— Ваш Уортон убил Бове! — Малдер негодующе тряхнул головой. — Если вы знаете об этом, то имеете шанс получить срок за соучастие в убийстве. Задерживая нас и мешая расследованию, вы только усугубляете вину…

— Заткнитесь! — вежливое выражение сошло с лица сержанта. — Бове получил по заслугам. После того, что этот ублюдок проделал с Гутиересом и Мак-Альпином…

— Это был не Бове, — вступила Скалли.

— Кто же тогда? Господь бог?

— Нет. Ваши товарищи собирались дать показания против полковника Уортона, и он поспешил их остановить.

— Если вы нам не верите, можете посмотреть сюда, — поддержал напарницу Фокс, указывая рукой в направлении сундучка, на дне которого белели свежие, совсем недавно очищенные от плоти кости. Даже от дверей легко можно было разглядеть череп, несколько ребер, позвонки… Лицо сержанта посерело — похоже, с воображением у него было все в порядке.

— Это все, что осталось от рядового Гутиереса, — Малдер сделал еще один шаг, и протянул пехотинцу медальон с четко выгравированным личным номером и именем: «Микаэль Гутиерес», только что извлеченный из походного сундучка полковника. Сержант судорожно сжал в кулаке холодный металлический прямоугольник.

— Где может быть тело Бове? — спросил Малдер.

— На муниципальном кладбище, — глухо проговорил пехотинец. — Мы похоронили его сегодня днем…

Муниципальное кладбище

Фолкстоун, штат Каролина

День третий

Пять минут до полуночи

Тридцать три толстые красные свечи горели ровно и ярко, бросая на надгробия четкие черные тени и разгоняя стелющийся над землей туман. Полная луна, мутным бельмом проглядывающая сквозь завесу облаков, освещала раскопанную могилу и стоящий рядом свежий сосновый гроб. Человек в багряной накидке, монотонно напевая что-то себе под нос, неторопливо обходил гроб по кругу, и белый порошок из толченой кости и высушенных трав, текущий струйкой меж пальцев, тонкой полосой ложился на утоптанную землю. Льдистый блик лежал на лезвии большого ножа, небрежно брошенного на крышку гроба. Иногда человек поднимал лицо к небу, и тогда его бормотание становилось громче: «Заклинаю тебя именем Луны… заклинаю тебя именем Ночи… заклинаю тебя именем Звезд…» Но пусто и безлюдно было на кладбище, лишь сквозняк, шелестящий в ветвях вязов высоко над землей и далекий собачий перебрех нарушали тишину. И никому не было дела до знака, возникающего на земле, знака локо-муа, «зеркала», открывающего перекресток двух миров и дающего человеку возможность вглядеться в свое истинное «я».

…Когда Малдер остановил машину у кладбищенской ограды и заглушил мотор, Скалли не сразу нашла в себе силы оторвать ладони от раскалывающейся и плывущей головы. В глазах мутилось, словно после скоростного спуска на «Русских горках»; в горле комом стойл сегодняшний ужин. Клинические симптомы сотрясения мозга… или отравления… Слишком неопределенно.

— В чем дело, Скалли? — голос Малдера казался глухим и далеким, словно звучал сквозь толстый слой ваты — так иногда бывает во сне. — Что с тобой?

— Ничего… — Дана усилием воли заставила себя отнять руки от головы. — Все в порядке. Все в полном порядке…

— Ты уверена?

— Да-да-да, все нормально. Я сейчас посижу немного и тебя догоню. А ты пока давай за Уортоном.

Фокс недоверчиво качнул головой и вышел в темноту.

Некоторое время Скалли сидела неподвижно, вглядываясь расширенными зрачками в клочья тумана, ползущие за ветровым стеклом, и прислушивалась к себе. Тихий, но неотвязный шум в голове постепенно нарастал, неожиданно оборвавшись на самой высокий ноте резким взвизгом, — и тут же снова заныла порядком расчесанная левая ладонь.

Дана осторожно коснулась края ранки пальцем, и вдруг зашипела от нахлынувшей жгучей боли. Казалось, жесткое, как камень, инородное тело с силой напирает изнутри. Когда на ладони появился бугорок, Скалли вскрикнула — не столько от боли, сколько от страха. В следующую секунду края раны разошлись, и на свет появились мокрые черные пальцы. Сильные руки крепко сдавили горло Скалли, и она поперхнулась вибрирующим криком.

Осторожно выбирая путь между надгробиями и крепко, словно охранный талисман, сжимая в руке холодную рукоятку пистолета, федеральный агент Фокс Малдер пробирался к сердцу кладбища — туда, где на крестах и на покрытых налетом тлена мраморных херувимах плясали красноватые отсветы огня, откуда тянуло гарью и где звучал монотонный голос, нараспев произносящий одну за другой ритмичные фразы на чужом гортанном языке. Ветер гнал над землей седые обрывки тумана, луна стремительно скользила по небу, как на серфинге, то появляясь, то исчезая за облаками. Подумать только, как резко меняется наше восприятие одного и того же места в зависимости от часа! Еще вчера днем Малдер смотрел на муниципальное кладбище как на ухоженное и по-своему уютное подобие небольшого парка. С наступлением же темноты все изменилось самым разительным образом. «…От всего этого становилось невыразимо тяжко на душе, чувство это я могу сравнить лишь с тем, что испытывает, очнувшись от своих грез, курильщик опиума: с горечью возвращения к постылым будням, когда вновь спадает пелена, обнажая неприкрашенное уродство…» — сейчас Фокс готов был подписаться под каждым словом классика.

Человек в багровых одеждах дочертил на земле крест, вписанный в неровную окружность, и замер с ножом в руках, задумчиво глядя на закрытый гроб. Малдер видел его широкую неподвижную спину, лунный блик, лежащий на лысине, мощные висловатые плечи бывшего борца…

Человек вздохнул и повернулся к Фоксу.

Это был полковник Уортон. Взгляд полковника рассеянно скользнул по ближайшим надгробиям и сфокусировался на федеральном агенте. Малдер отшатнулся, вскинув пистолет, — физиономия полковника на секунду показалась федеральному агенту маской из выделанной человеческой кожи, натянутой на основу, не совсем подходящую для этой цели. И еще — это скучающее выражение в пронзительно-черных глазах-колодцах…

— Федеральное Бюро! — Выкрикнул Фокс, чтобы заглушить страх. — Бросьте нож, Уортон!

Полковник коротко глянул на федерала и хриплым, каркающим голосом произнес фразу на незнакомом языке, — Фокс сумел уловить только общую угрожающую интонацию.

— Бросьте нож, я вам говорю! — Малдер сделал шаг вперёд. — Выполняйте, ну!

Полковник тяжело согнулся — годы и пренебрежение сбалансированным питанием давали о себе знать — и с силой вогнал лезвие в мягкую, черную землю. Малдеру показалось, будто в его тело, чуть ниже солнечного сплетения, вонзилось пылающее острие и начало медленно вращаться, наматывая на себя внутренности. Фокс выронил пистолет, обеими руками схватился за живот и, согнувшись, ничком рухнул на землю.

Скрученный внезапным приступом, федеральный агент не мог видеть, как, более не обращая на свою жертву внимания, полковник медленно развернулся к оставленному гробу — и нос к носу столкнулся с высоким чернокожим в развевающихся на ветру цветных лохмотьях. Мертвый ненавидящий взгляд сверху вниз ударил морского пехотинца, словно плеть.

— Кто творит зло — тот со злом и столкнется, — проговорил человек, обращаясь к офицеру, и сквозь боль Фокс узнал этот глуховатый бас. Это был голос Бове.

Из рассеченной щеки гаитянина вытекла капелька не успевшей свернуться крови и застыла, подрагивая, на подбородке.

Глаза полковника вспыхну ли. Стремительным, почти невозможным для его фигуры и сложения движением Уортон выкинул вперед руку с заточенным, как бритва, ритуальным кинжалом, — но гаитянин был быстрее. Сверкая белками, Бове неуловимо сместился, уходя от прямого выпада, — и с силой выдохнул в лицо своему противнику облако белого дыма. Полковник вскинул руки и с воплем рухнул на землю…

…Позже Скалли неоднократно пыталась вспомнить подробности той ночи, которая стала переломной для всех обитателей фолкстоунского лагеря, но причудливая мозаика воспоминаний упрямо не желала складываться в единую непротиворечивую картину. В памяти остались только разрозненные обрывки. Салон машины, наполненный неясными шорохами, шарканьем ног и глухим настойчивым бормотанием… Огромный негр в полосатой цветастой накидке — тот самый, что так неожиданно напугал ее во время первого визита в лагерь для незаконных эмигрантов… Его руки, сомкнувшиеся на ее горле… Отсутствие боли — и при этом ощущение удушья, мучительная, забытая со времен детских приступов астмы неспособность вдохнуть полной грудью… Скалли изнемогала. Звезды слабо просвечивали сквозь массивную фигуру душителя, его толстые губы безостановочно шевелились, а пустые глазницы смотрели на нее без всякого выражения. Дану вдавило в спинку кресла, голова запрокинулась, по щеке, вместе со слюной, стекала струйка крови из прокушенной губы… А затем спасительным покрывалом опустилась багровая тьма.

Но ведь было, раз за разом говорила она себе позже, несомненно было что-то еще — нечто, остановившее руку убийцы, руку духа — Лоа, порождения фанатичной веры старых гаитян. Что же все-таки заставило его уступить уйти, оставив полуживую жертву? Но, сколько ни силилась Дана вспомнить, что именно стало для нее спасительным якорем, мысль ускользала, проходила мимо, маячила, поддразнивая, где-то на самой грани круга света, на периферии сознания, недоступная обыденному зрению…

И сколько ни будет потом напрягать свою тренированную память федеральный агент Дана Скалли, ей так и не удастся вспомнить, как она, озаренная внезапной вспышкой, безнадежно, словно утопающий, потянулась к небольшому вышитому бисером мешочку, висящему на приборной панели справа от руля. Тому самому защитному амулету, купленному Малдером за пять долларов у мальчишки в лагере. Дана не сможет вспомнить, как ее дрожащие пальцы сжались на амулете, — и в тот же миг кабина вновь стала пустой и просторной, а чернокожий душитель со звуком, похожим на долгий тяжкий вздох, растворился в воздухе.

А впрочем, стоило ли ей это вспоминать?..

Малдер не мог встать. Сейчас, когда ушла боль, несколькими минутами раньше заставлявшая его кататься по грязной земле и царапать пальцами мокрую глину, ему было почти хорошо. Смешно сказать, но Фокс не мог подняться — и все. Просто нарушилась на время связь между осознанным желанием и памятью мышц, — а, может быть, и еще что-то, сейчас Малдеру не хотелось об этом думать. Такое бывает после сильного болевого шока. Сейчас Фокс лежал на влажной кладбищенской земле, глядя на очистившееся, наконец, от облаков небо, и ничего не было прекрасней для него, чем эта высь, полная звезд, шорох ветра в кронах деревьев… и — отсутствие боли.

Но счастье, как известно, не может длиться вечно.

Пара ног в кремовых брюках и изящных полусапожках с острыми носами остановились около его лица.

— Малдер, у тебя все в порядке? — сильные руки Скалли помогли ему сесть, а затем и осторожно встать, что, против ожидания, удалось довольно легко.

— А ты-то как?

Лицо напарницы неестественно бледным пятном выделялось в темноте.

— Судя по твоему виду, я чувствую себя лучше, — Дана отвернулась. Выскакивая из машины, она успела краем глаза заметить в зеркале свои расширенные зрачки и тонкую, как волосок, радужку. — Что тут произошло?

— Не знаю, — честно ответил Фокс.

Скалли подошла к грузному телу в багровой накидке, лежащему ничком рядом с разверстой могилой, и с усилием перевернула его на спину.

Полковник Уортон не дышал.

— Он мертв, — Дана обернулась к Малдеру. — Это ты его?..

— Боюсь, ты мне не поверишь, но я уверен, что его прикончил Бове, — устало ответил Фокс.

… Крышка гроба, в котором покоился гаитянин, оказалась очень легкой и Скалли удалось откинуть ее на хорошо вмазанных петлях безо всяких усилий — полковник подготовился к предстоящей акции с поистине армейской основательностью. Бове лежал на дне простого деревянного гроба, вытянувшись во весь мой немалый рост и сложив большие загрубевшие ладони на груди. Любому медику достаточно было одного взгляда, чтобы обнаружить трупное окоченение, начавшееся, судя по всему, уже много часов назад. Скалли вздохнула. Да, Бове был мертв давно и бесповоротно, она готова была клятвенно подтвердить это в сколь угодно высоком суде. Но почему-то ей, повидавшей массу куда более экзотических смертей, жутковато было видеть это выражение умиротворенности, застывшее на исхудавшем, покрытом коркой запекшейся крови лице.

Временный лагерь

для незаконных эмигрантов

Фолкстоун, штат Каролина

Три дня спустя

Встреча с людьми, которым ты, несмотря ни на что, сумел по-настоящему помочь — бальзам на душу любого государственного служащего, независимо от того, работает ли он в ФБР или в федеральной газовой компании. Особенно если встреча, скорее всего, последняя. Именно поэтому Малдер не мог отказать Скалли, когда она предложила перед отлетом заскочить на базу. Тем более, что она просила Мак-Альпина подготовить некоторые документы.

Фокс с любопытством вертел головой по сторонам. Казалось, за последние дни, когда утрясались самые грозные последствия внезапной смерти полковника Уортона, обвиненного в целом ряде уголовных преступлений, здесь практически ничего не изменилось. Все та же серая гамма, обвисший стяг, те же машины, колючка, высокий забор… Разве что вооруженные до зубов солдаты пропали. Но, едва ступив на территории лагеря, Фокс почувствовал: изменилось главное. На смену обреченности пришла надежда. Чувство радостного ожидания было буквально разлито в воздухе.

— Вот документы, которые вы запрашивали, — рядовой — а теперь уже сержант — Джек Мак-Альпин протянул федеральному агенту Скалли тонкую пластиковую папку.

Стоящий в отдалении грузовик с открытым фургоном, набитым оживленными эмигрантами, нагруженными скарбом, газанул и тронулся с места. Расформирование лагеря шло полным ходом.

— Это список пассажиров, — добавил Мак-Альпин, глядя на Скалли, быстро листающую страницы в поисках нужной ей буквы. — Местные власти просят, чтобы тело Бове перевезли на Гаити. Очень жаль, что он вернется на родину в гробу…

— Это полный список? — перебила Скалли, отрываясь от бумаг.

— Да, насколько мне известно.

— Но ведь был еще мальчик! Честер Бонапарт…

— Бедный мальчишка…— Джек сочувственно понизил голос. — Увы, он погиб шесть недель назад. Когда приключились те самые беспорядки…

Муниципальное кладбище

Фолкстоун, штат Каролина

Тот же день

Комья земли весело подпрыгивали, отскакивая от простой деревянной крышки нового, еще пахнущего свежими досками гроба. День выдался на редкость теплый и солнечный. Здесь, на краю муниципального кладбища, где начинался небольшой лес, сегодня было особенно хорошо. Пели птицы в ветвях, солнце подсвечивало верхушки деревьев, пахло смолой и давленой сосновой хвоей. Никакого тебе утреннего тумана, никакой «черной луны». Человек средних лет со светлой бородкой и сигареткой в зубах, сидящий в кабине мини-экскаватора, прищурился на солнце, сдвинул на затылок легкомысленную бейсбольную кепку и взялся за рычаги.

— Джули, отойди! — бросил он собаке, с интересом принюхивающейся к чему-то на краю свежей могилы.

Мини-экскаватор подкатил к краю ямы, опрокинул ковш, и на крышку гроба обрушилась лавина песка и сухой глины. Мотор машины натужно заревел, и экскаватор подался назад. Человек в кабине выплюнул сигарету и, вдохнув полной грудью, задумчиво посмотрел вверх — туда, где над лесом раскинулось во всю свою безоблачную синь небо.

День был столь чудесен, и птицы пели гак громко, а мотор ревел столь энергично, что кладбищенский смотритель так и не выделил из окружающих звуков странный шум, раздающийся со дна могилы. Дыхание жизни напрочь глушило тихий шорох и едва слышное подвывание, доносящиеся из глубины.

Одним словом, мужчина в экскаваторе так и не обратил внимания на звуки, которые издавал, завывая в неизбывном ужасе и скребя изнутри стертыми до крови пальцами крышку гроба, полковник Уортон…