"Кризис — это когда по каналу "Культура"
показывают фильм Квентина Тарантино!"
("Убить Билла… била-била…")
Совершая обходной манёвр за хутором, экипаж зенитно-самоходного комплекса "Тунгуска" обогнул попутно перелесок, избегая столкновения с пехами из числа "жмуриков" в цепи на поле. Их целью были иные гастарбайтеры — у грузовиков. В пылу битвы — грохота канонады выстрелов и разрывов — их не было ни видно, и ни слышно. Они свалились как снег на голову противнику, выскочив из-за северного края перелеска, по форме напоминавшего краешек лунного месяца, и зашли с тыла суррогатам.
— Попались, поганцы… — ликовал Онищенко.
А уж как Азаровский, располагаясь на месте стрелка.
До ближайшего грузовика стоявшего к ним боком было не более двух-трёх сотен. К тому же "партизаны" неслись на максимально допустимой скорости по пересечённой местности, вдвое сократили расстояние, когда прогремели первые выстрелы, вновь пробежавшие вперёд самоходной зенитки дорожкой фонтанов, поднимающих не только и не столько землю в воздух, сколько туда же отправили расчёт АГС.
Один из 30-мм снарядов угодил в аналогичные от коробки с "ВОГ" приставленной сбоку орудия суррогатов и в следующий миг прогремел оглушительный и мощный по силе взрыв. На месте грузовика образовалась воронка приличного диаметра, а всё то, что разнесло, разлетелось в радиусе полусотни метров, не считая дымящихся колёс. Одно покатилось в направлении иного грузовика. Суррогатам бы ретироваться, но нет, они напротив пытались развернуть АГС в направлении выскочившей на них "Тунгуски". Её экипаж продолжал разносить карателей в пух и прах.
Последовало продолжение атаки сходу, и снова удача была на стороне "партизан". Очередной грузовик "карателей" превратился в решето. Все кто находился там из "жмуриков" таковыми и стали — полегли все как один. Точнее то, что осталось от них, валялось вокруг вблизи грузовика.
Азаровский их попросту разорвал в клочья. "Жмурики" послужили пушечным мясом для зенитной самоходки. А тех, кого он не добил, и ещё продолжали суетиться не по делу, дрыгая оторванными конечностями и прочими частями тела, давил гусеницами Онищенко.
Они вдвоём справлялись с "Тунгуской" ввиду отсутствия иных двух членов экипажа, необходимых для её управления. Особо не заморачивались. Здесь сейчас также было жарко, как и на хуторе. Во двор не выйти, даже нос не высунуть, "жмурики" продолжили идти на сближение с постройками разорванными звеньями одной сплошной цепи, смыкая кольцо окружения.
— Хана… — растянулся на полу Москаленко.
И ставня его не укрыла, изрешечённая навылет автоматной очередью. Кто-то поливал из РПК.
— Засада… — присовокупил капитан.
Хуторянин с сыном в отличие от гостя не суетились, им хватало для точного выстрела сотой доли секунды, на которую они появлялись из того или иного окна или дверного проёма и били гастарбайтеров наверняка.
Не желая тратить почём зря боеприпасы к АК-74, Москаленко сползал в арсенал за ручными гранатами. Всё-таки не к подствольному гранатомёту — ему казалось он справиться с ними. Тут как говориться особого ума не надо, а ему и дано не было. Рви кольцо и бросай в окно взрывное устройство, и как можно подальше.
Изготовился к метанию.
— Внимание… — предупредил он хуторян во избежание столкновения с ними, а то ведь мог и в затылок гранатой зарядить, либо те ему ненароком прикладом, попадись он им под горячую руку — не поздоровиться всем и в любом случае. А надеялся: кому — непременно противнику. — Мой выход! Я выхожу-у-Ух…
Что-то пошло не так, и что — Москаленко не сразу уяснил, а лишь мгновение спустя, когда на глаза попалась граната. Он бросил чеку, а не то, от чего была она, и до сих пор оставалась в руках.
— Кидай! Избавься, дурыла… — не сдержался Панасюк.
— Ой-ё-о… — бросился на выход из избы капитан СБУ. Граната, хоть и была ручной, но у него взбрыкнула. Он выронил её в самый неподходящий момент. И одновременно снаружи избы на полосе препятствия у частокола и внутри прогремели взрывы. — Во я даю! А чё творю — и сам не ведаю!
Рядом с ним нечто рухнуло на землю под ноги, и он растянулся следом, закрывая руками голову.
— Прибью, ублюдка! — не сдержался Панасюк.
— Ху-ху-хуторянин?
— Ещё и смешно, дураку… Ух…
Позади в очередной раз прогремел взрыв и мощнее прежнего. В избе сорвало крышу, разметав не только солому, но и толстые брёвн, а находившиеся под ней с черепицей. Её осколками и накрыло хутор, просыпаясь градом на головы захватчикам. Многим не повезло: кому-то ударило в голову, кому-то в грудь, а кому-то и живот. И ни тебе криков, ни стонов, разве что хрипы заменяли им предсмертную агонию ввиду наличия конвульсий. Тихо подыхали. А возможно и громко, просто ничего не расслышать и громче, чем каждый последующий взрыв не могло быть.
У хуторянина взрывался арсенал — детонировали одни боеприпасы за другими.
— Никак из "Василька" засадили!? — не поверил Онищенко.
— Да я скорее поверю: подтянули самоходную батарею дивизиона и как минимум "Гвоздиками" гвоздят, ежели не вовсе "Акациями" с "Гиацинтами", — присовокупил к слову Азаровский.
Перевес на главном направлении удара сейчас был на их стороне, бой у перелеска затихал. Самоходная зенитка больше не взрывала поле ни гусеницами, ни очередями 30-мм снарядов. Горючее имелось в баках, как и немного боеприпасов, да вот противник отсутствовал. Похоже, что и вблизи хутора затих, поскольку там, у автоматчиков не имелось ручных гранатомётов. Исключительно стрелковое оружие, а оно молчало или не было слышно в виду массового наличия взрывов. И грохот постоянно усиливался — нарастала амплитуда эха, разносившего по округе подобно грозовым раскатам.
— Победа… — ликовал экипаж зенитки.
— Беда… — вторили им защитники хутора.
Иные "партизаны" во главе с Апанасихой молчали. Что стало с ними — и стремился выяснить Азаровский.
— Не уезжай — я скоро, — предупредил он Онищенко, прихватив с собой "СВУ-А".
— Стой! Куда? — не удалось прапорщику задержать майора.
— Туда, куда сам сказал — на Кудыкину гору!
— Подстрелють ить…
Кто кого — Азаровский какого-то недобитого "жмурика", да и то, произведя вместо контрольного выстрела удар откидным прикладом в затылок, ломая суррогату микрочип.
Перелесок при новом появлении майора там, выглядел сейчас по большей части на поросшее местами поле. Славно поработали "каратели" — рытвина на рытвине. Ими и являлись небольшие воронки от "ВОГ" АГС.
На глаза попалось тело в робе военного механика, коими дезертиров с подачи самого же Азаровского и одаривал Панасюк. Всё тело было в крови, а одежда на нём изорвана многочисленными осколками. А рядом с ним и вовсе половина иного бойца с разбросанными внутренности и конечностями по сторонам.
Азаровский не выдержал, зажмурился на мгновение, мысленно кляня себя и тех, с кем пришлось вступить в бой.
— Господи, они же совсем ещё дети!
Такие же точно сопляки из состава "жмуриков" и атаковали их, не считая уголовников из колонии строгого режима. Вот их жалеть не стоит.
— Живые есть? — выдал майор. — Апанасиха!..
В ответ тишина — гробовая.
— Эй, уборщица… — пытался Азаровский разозлить ту, чтобы она, таким образом выдала себя, поскольку ему никак не удавалось отыскать её среди наваленной кустарниковой и древесной растительности.
Кто-то застонал. Не она, но всё же…
— Ты как солдат? — опустился перед ним на колени майор. — Ты слышишь меня, рядовой?
— Е-е-еф… — фыркнул тот.
— Что? Кто?
— …р-р-р… — зарычал боец в продолжение.
— Ефрейтор!? — дошло наконец-то до Азаровского кто перед ним, и завален срубленным деревцем. И если бы только им, а то и скошенным кустарником.
Лучше бы он не раскапывал их.
— П-п-помоги-и-и… — продолжал суетиться на словах ефрейтор…
— Конечно-конечно, — заверил майор. — Для того и явился за тобой…
— …вы-ы-стать… — взвыл боец. Он не чувствовал ног по причине их отсутствия. Но ему это было невдомёк. И зрения был лишён. Всё лицо в крови, и не факт: ему залило ей очи — могло и выбить осколками.
— Ты лучше лежи — не вставай! Тебе нельзя этого сейчас делать! Я сам донесу тебя до "зенитки"! Слышишь — не брошу!
— А-а-а… — взвыл от боли ефрейтор, оказавшись на руках у майора. — Ноги-и-и… Мои ноги-и-и…
Он по-прежнему не чувствовал их, хотя ему казалось: они болят. А остались под завалом.
Азаровский старался не обращать внимания на вопли ефрейтора. Тот вроде бы даже успокоился. На миг показалось — умер. Но нет, снова вскрикнул, едва коснулся телом земли не по своей воле.
— Полежи, я ща — мигом… — выдал майор.
— Почему тихо? Бой идёт?
— Окончен! Всё кончено!
— Кто победил?
— Вроде бы мы, — бросил напоследок при расставании Азаровский. — Потерпи…
— Нет больше мочи-и-и… — испустил дух ефрейтор. И ему вдруг стало легко — он превратился в парящее облачко. Душа солдата покинула истерзанное тело, в то время как майор блуждал среди иных, спотыкаясь о "жмуриков", выискивая "дезертиров", неожиданно натолкнулся на платье.
— Апанасиха… — не знал он: ему радоваться или огорчаться.
Навалился на неё и пожалел об этом сильно. Ему вдруг стало больно. Он пропустил удар в незащищённое место. Уборщица применила против него запрещённый приём, согнув ногу в колене, а затем добавила по голове кулаком. Сама оказалась верхом на том, кто побеспокоил её, застукав в укрытии.
— Ты чего, Апанасиха? Это же я — м-Ай-ор…
Она не реагировала на голос Азаровского.
— Да ты контуженая! — вывернулся он из-под неё, вдобавок уяснив: ещё и ослепла. И не факт что временно. Плеснул в лицо воды из фляжки, охлаждая пыл гром-бабы.
Та сразу унялась, отирая лицо подолом юбки.
— Вот только этого мне не хватало — колорита сельского стриптиза! — не сдержался майор.
— Озорн-Ик… — выдала Апанасиха.
— Я… я это!.. — порадовался Азаровский: уборщица вроде бы пришла в себя, признав его за своего. — Не бойся меня! Идём со мной!
Он указал ей в сторону "Тунгуски".
— Скорей…
Азаровский опасался: сюда с минуты на минуту непременно нагрянут новые силы карателей из числа "жмуриков". Но те почему-то больше не появлялись вблизи хутора, где произошёл ожесточённый бой с применением взрывных устройств, а не только стрелкового оружия.
— Далече кудысь? — вопросил Онищенко у Азаровского, попутно одарив пристальным вниманием Апанасиху. Приветствовал. Зато она в ответ ему ни слова. Точно обиделась.
— Контуженая… — пояснил майор.
— Ага, по жизни, — заметил в свою очередь прапор.
— Н-н-никак н-н-наши-и-и!?.. — не поверил Москаленко, уловив на слух эхо скрипящих гусениц вкупе с мощным рёвом двигателя самоходки направляющейся на хутор. И точно — из-за возвышенности показалась "Тунгуска". — С-с-спасен-ны-ы-ы…
Зарыдал. Не он один — горючую слезу пустил и отпрыск Панасюка. А сам хуторянин не выказывал никаких эмоций.
— Н-н-ну т-ты, ч-чего, а? А-а-а… — заорал капитан.
Тело хозяина хутора оказалось каменным, а сам он холодным точно лёд.
— П-П-Панасюк-к-к…
Москаленко никак не удавалось растормошить ушлого хуторянина.
— Н-ну бы-будет т-тебе ды-дуться ны-на м-меня…
Тот и не думал, и вообще был мыслями далеко отсюда, отправившись туда, куда почти десяток защитников хутора. Партизанский отряд уменьшился почти на две трети. Защитники понесли невосполнимые потери.
— Живо в машину! — крикнул Азаровский, показавшись из башни наверху.
— Ты-толку, — обескуражил капитан. — Жи-живее н-не бы-будем у-у-уже ни-и-кы-огда…
Майору в очередной раз пришлось спускаться на грешную землю, и тащить силком отпрыска хуторянина в "Тунгуску".
— А ты чего тут развалился, аки хряк? — наехал он следом на Москаленко. — Ноги в руки и айда с хутора! Нам здесь больше нечего делать!
— А кы-кто пы-похоронит ег-гы-го…
— Извини, нет времени! Нам ещё необходимо нагнать колонну "жмуриков" при "мудаках" и тех чёрных типах! Или забыл, что они изначально были нашей главной целью!
— Ны-никуда я бы-больше н-не пы-оеду! Ты-тут останусь…
— Я те останусь! — навалился Азаровский на Москаленко. — А кто будет воевать с врагами? Отсидеться в глуши не получиться! Не позволю!
— А я ды-думал: вы-враги… Ги-ги… — не то засмеялся, не то заплакал капитан.
Азаровский сделал вид, будто ничего не заметил. И всё прекрасно понимал — Москаленко впервые попал в переделку — и та у эшелона в лесу не шла ни в сравнение со здешней трагедией.
От хутора не осталось и следа, если не брать воронку на месте избы. Даже сараи исчезли, а частокол и вовсе разметало при навале мощной ударной волны на добрую сотню метров по округе. Впрочем, и тела тех, кто окружил там "партизан". Одно было очевидно: каратели не на тех нарвались. Просчёт был очевиден. На то и "жмурики", чтобы стать ими.
— А что ежели нам в часть нагрянуть? — не удержался Онищенко от данного высказывания вслух. — Чем чёрт не шутит — вдруг обить получиться? Что если там ещё кто уцелел, а?
— Время! — настаивал Азаровский.
— Ты ж пойми, майор, сам — подумай своей головой: одни мы не справимся с целой колонной бронетехники, да ещё при поддержке самоходной артиллерии! Тут дополнительные силы нужны! Знающие люди! Такие как мы с тобой для данной диверсии! А уж боеприпасы и подавно! Иначе расхерячат нас ещё до того, как сумеем приблизиться к колонне на расстояние выстрела из зенитных орудий! ЗУР также нет! Вообще нихрена нет!..
— Я зы-за… — заикнулся к слову Москаленко.
Апанасиха ни слова не сказала, и воздерживаться не думала, впрочем, и отпрыск Панасюка. Пётр просто молчал убитый горем. Он и без того нечасто общался с людьми, а с чужими — и подавно. Совсем одичал на хуторе. А без отца осиротел окончательно.
Азаровский должен был либо согласиться, либо воспротивиться. Всё-таки счёл доводы прапорщика уместными. Куда они одни с таким багажом, больше подобным на груз балластом вместо боевого экипажа, хотя все делом доказали: не стоит никого из них сбрасывать со счёта, и сами открыли его в отношении неведомого противника. На каждом из них как минимум по десятку суррогатов, если не больше. А Москаленко так и вовсе отличился. Ещё надо было суметь при наличии одной ручной гранаты положить более сотни пехов примитивных солдат апокалипсиса. И хоть бы хны. Даже испугаться не успел. Зато начал заикаться. Но опять же проблемы с речью ни в счёт. Одно слово — герой.
Недолго он оставался им. Отпрыск Панасюка накинулся на него с кулаками. Заорал вне себя.
— У-у-уберите ег-гы-го от мы-меня-а-а… — закрылся руками Москаленко от парня.
— Что происходит, Тарас? — вмешался Азаровский.
— Ви-ви… — завизжал тот, как свинья, — …инит мы-меня в гы-гибели о-о-отца…
— Неужели… правда!?..
— Это он гад, взорвал арсенал! Гранату выронил и нас подорвал в хате вместо карателей! — зашёлся Пётр.
— Тю, Петро… — застопорил Онищенко ход зенитки. — Будя! Ну, будя…
Прапорщик обнял его по-отечески.
— Чай, родная кровиночка — дядько! Нэ брошу! Слышь, Петро? Послухай мини! Отца тоби не вернуты! Ты нужон нам — зде! Опомнись, сынку!
— Дидку… — зарыдал тому в грудь Петро.
— То добре, хлопче, поплакай… Поплакай… — покатилась скупая мужская слеза по суровому лицу старшего прапорщика. — Пробачай, хлопци…
Азаровский и слова поперёк не сказал, притом, что они теряли время.
…Справившись с эмоциями, экипаж собрался с новыми силами на борьбу с суррогатами.
— Шоб ни одного поганца не пропущаты! — запустил двигатель Онищенко.
"Тунгуска" на скорости влетела в расположение разорённой воинской части, пошла по асфальтовому покрытию вдоль разрушенных строений, угрожающе водя стволами зенитных орудий, выискивая цели. Пока не встала колом у раскрытых боксов ангара механической части.
Наружу подались люди.
— Военные… — выдал некто, кто наблюдал за ними, не сдержав эмоций. — Братцы…
— Куды, пес? Лежаты! — лягнул того иной спутник в зад, валя наземь.
Люди у самоходной зенитки замерли, а один взялся за оружие, приложившись к оптическому прицелу, направив ствол в направлении парочки потревожившей их. Заметил обоих, призывая жестом присоединиться к ним.
— Не эти… — не знал дезертир, с кем столкнулись, а до сих пор имели дело.
Те, кто побеспокоил их, оказались людьми, поскольку будь кем-то другими — расстреляли бы, не задумываясь о последствиях. Эти же напротив призывали.
— Мини и зде дюже добре… — отказался сдаваться на милость людей при оружии подельник солдата не ставшего дезертиром. Но по-прежнему оставался безоружным, как и урка при нём.
— Уголовник пусть тоже встанет, — подал голос майор.
— Шакал… — заскрежетал зубами тот.
Деваться некуда, пришлось подняться, но в случае чего не собирался сдаваться.
— Кто такие — и так понятно, — занялся ими Азаровский, продолжая держать обоих на расстоянии, но никак не в прицеле оружия — опустил, не распаляя выживших людей, и, похоже, что из ума. — Вопрос будет другим: вы с нами или…
— Сами по сиби… — ответил поспешно уголовник.
— ФИО…
— ХУЯ…
— Типа шутка?
— Типа… — выдал мрачный тип.
— А твоя фамилия? — обратился Азаровский к солдату.
— Нечипорук…
— Рядовой?
— Та ни, сержант… молодший…
— Вот что я тебе скажу, сержант, — продолжил с ним общение Азаровский по долгу службы и ввиду наличия офицерского звания. — Приказывать я тебе не могу, хотя… Да что скрывать… Нам люди нужны — бойцы! Понимаешь меня?
— Так…
— Геть… — не сдержался уголовник.
— А ты вообще молчи! С тобой будет отдельный разговор и после…
А чего — Азаровский не уточнил.
— Вертухай… — поднял хай зек.
Пришлось приструнить — выстрелить, и не из "СВУ-А", а табельного оружия, сбивая шапку с головы бунтаря. Тот сразу притих, подобрав головной убор с земли, обнаружив на нём входное отверстие.
С майором КГБ не забалуешь.
— Ну, так чего скажешь, сержант? Ты с кем — с нами дальше или с ним?
— Оружие дадите?
— А то, как же без него, сам понимаешь: теперь даже простым людям никуда без ружья нельзя! Кругом же эти… Одно слово — оккупанты!
— Москаль… — оскалился в очередной раз уголовник.
— Бульбаш — и хватит на том! Пора мне разобраться с тобой…
— Вже?
— А чё тянуть-то? Толку от тебя, да и оружие давать себе дороже!
— Трухнул, гражданин начальник?
— Не я — сам! А ещё уголовник!
— Ты мини не стыди! У самого е чым пристыдить!
— Лады, свободен…
— Как? — обескуражил уголовника своим неожиданным заявлением Азаровский.
— Как сопля в полёте.
— А в спину не выстрелишь?
— Да на тя пулю грех тратить, лучше на тех, кого сам видел…
— Звери! У мини свои з ними счёты…
— Вот и иди с Богом…
— А мне с вами — дозволяеты?
— Рискни…
— А як жа…
Пришлось майору поделиться — выдать солдату автомат, а вот уголовнику удружил иной вид оружия — холодное. Тот сам попросил воронёный клинок. Перекинул его в руке — с одной на другую.
— Для сельской местности сойдёт, — ухмыльнулся Азаровский.
— Спецназ?
— Прямо в глаз…
— Алмаз… — догадался уголовник. — Комитетчик!
— Не без того — квиты, — подвёл черту под общением с двумя новобранцами Азаровский. И переключился на иных представителей экипажа. Они также порадовали, обнаружив помимо солярки, кое-что, на что суррогаты не обратили внимания.
— Тож мой любимый цветок! — обнял ствол орудия Онищенко, целуя.
Уголовнику почему-то показалось: прапорщик сейчас ещё и отымеет его в дуло. О чём не забыл сообщить сержанту.
— Разговорчики! — напомнил Азаровский: он тут командир и у него не забалуешь.
— Это ж "Василёк", — решил произвести короткий инструктаж Онищенко. — Основное назначение: 82-мм автоматический миномет, предназначенный для огневой поддержки и сопровождения пехоты, а также уничтожения живой силы и легкой техники противника. Является единственным автоматическим представителем этого вида артиллерийского вооружения в мире. Дальность стрельбы составляет 800 — 4570 метров. Практическая скорострельность выстрелов в минуту от 100 до 120. Время перевода миномёта в боевое положение 1,5 минуты. Масса 450 килограмм. Расчёт — 4 человека. Возимый боекомплект — 228 снарядов. Углы возвышения, град, мин. (- 1,10…+85). Углы горизонтального обстрела, град (-30…+30).
— Ф-ф-фантастика… — фыркал довольно Москаленко.
— А я про что! И техника для транспортировки найдётся, — продолжил прапорщик. — К "Тунгуске" прицепим сзади — и нет проблем!
— А боеприпасы? — напомнил Азаровский.
— Найдём, коль этим оккупантам чем-то не приглянулся "Василёк", — вновь не удержался Онищенко, проведя рукой по лафету, проверяя всё ли в порядке с оружием — покрутил ручку наводки, лихо, разбираясь в устройстве миномёта. — Не "Поднос", но нам такое орудие сам Бог велел подобрать! Не кидать же, в самом деле!
— Что, правда, то, правда, — согласился Азаровский.
Придав Онищенко новичков, он сам отправился с Петром побродить по части, являя собой разведку. Паренёк порадовал майора, оказавшись шустрым малым не в пример ему самому — видел лучше и подмечал всё, что пропускал ненароком уставший глаз старого волка.
Удача сова улыбнулась им — удалось разыскать съестные припасы, а там, на складе целый отряд мародёров. Дать дёру, они не позволили им, устроив пальбу в воздух. На неё живо откликнулись те из экипажа "Тунгуски" с "новобранцами", что остались подле самоходки с автоматическим миномётом, и очутились тут как тут, перекрывая дополнительно пути отхода мародёрам.
— Ща разберёмся, кто тут у нас, а попался… — заявил Онищенко, врубив фары, слепя противника.
— Никому не двигаться, всем оставаться на своих местах! — разошёлся на не шутку Азаровский, на раз приструнив разбушевавшуюся толпу, среди которой выделились большей частью уголовники, нежели "дезертиры". — Иначе я не ручаюсь за своих людей! Порешат здесь всех нахрен без разбора — и суда, и следствия с соответствующими неутешительными для вас последствиями!
Перечить никто не помышлял — не тот случай. Хотя и не "жмурики". Те бы сразу пустили всех в расход, либо заставили бы их уподобиться им.
Голос военного был грубым и по-командирски злым. С таким не забалуешь и не поспоришь — враз жизнь проспоришь.
— Дозволь, начальник… — выдал прибившийся к ним уголовник.
— Ха… — признал некто из мародёров знакомый до боли голос. — Халява!
— Не обломиться! — предупредил в очередной раз для острастки Азаровский.
— Тож я, начальник! Моё погоняло!
— Хреново…сть…
Майор КГБ в два счёта разобрался с мародёрами на складе.
— Выходить по одному в порядке живой очереди с поднятыми руками над головой и раскрытыми ладонями вперёд! Первого кто дёрнется — пристрелю лично!
— Сука-А-А… — не сдержался некто, выкрикнув из толпы мародёров. Зря. В их направлении развернулось орудиями самоходная зенитка. — Твари…
— Мы — люди, а не нелюди, как сами! На выход…
Для убедительности Азаровский ещё раз выстрелил.
— Пошли, ухари…
Халява принимал всех на выходе, обыскивая своих же сородичей по несчастью. Те высказывали ему всё, что думали про него прямо в лицо. Один даже плюнул, за что и получил в зубы от Азаровского.
— Для тех, кто не понял: мне вас проще пристрелить, чем возиться! И вы либо с нами, либо…
— Сами по себе! Не принадлежим тебе, мусор!
— Пшёл прочь, мразь… — избавился поспешно Азаровский от привередливого уголовника.
— Вот вам, суки-и-и… — показал тот неприличный жест руками, сгибая одну в локте, сжал кисть в кулак. Куда ему угодила пуля. — А-а-а…
— Я б его у-у-убил, гы-гада… — прибавил к слову Москаленко.
— Всегда успеется, — пустил пистолет Азаровский. — Зато теперь сам не сможет выстрелить по нам…
— Он левша, — подсказал Халява сдавая того у кого с ним были свои личные счёты.
Его расчёт оправдался — Азаровский произвёл очередной точный выстрел, прострелив иную кисть матёрому бандиту.
— Кому ещё свобода пуще неволи? — не стал он никого неволить, просто дал понять: мародёры либо с ними заодно, либо…
Второго варианта не дано — не то, что третьего.
Уголовников оказалось не так уж и много — солдат больше. Азаровский собственноручно пересчитал всех по головам. Чуть меньше взвода. Уже что-то, но не совсем то, да и контингент паршивый, к тому же с душком и вшивый.
— Халява, — подозвал он того.
— Чё, начальничек?
— Будешь за старшего отряда у своих! И смотри мне, если что…
— Сам пристрелю таку гниду, а гадом буду, ежли вру! Зуб даю!
— А выбью — все нахрен! На лекарства работать остаток дней заставлю!
— Говно — вопрос!
— Что?!
— Нема базара!
— Да ну вас, блатыканых… — отмахнулся Азаровский от них. Лично занялся солдатами. Собрал со всех данные, а затем прередал Онищенко с Москаленко.
— Ба… баба… — узрели уголовники уборщицу.
Их внимание привлекла Апанасиха. И не сказать, чтобы уж какая-то расписная красавица — обычная хохлуха в возрасте и довольно приличном даже по бальзаковским меркам. Но всё-таки особь противоположного пола. На её подол юбки и уставились, совершенно не обращая внимания на лицо. И взгляд выше женской груди не поднимался, если не брать в расчёт, то что сейчас им мешало в штанах.
— Чё пасти пораззявили, сукины дети! Вот я вас! — разошёлся Халява, почувствовав власть.
— Сам шибко не скули, — выдал кто-то из них — и тот, кому было дозволено не только по возрасту, а и статусу. — Шестёрка!
— Поговори у меня, хрыч старый! В зубы захотел? На баланду перейти?
— Ты сам-то ими не скрипи, глиста в ботах! Недолго и завалить!
— Ах ты…
— Ты на кого руку поднял, парашник… — перехватил дедок у того клинок. — Ща я те это перо и задвину в очко!
— Давай, Корчавый, вали его! Халява не пройдёт!
— Бунт… — откликнулся Азаровский. — Не потерплю!
Стрелять он больше не стал, приберегая не столько людей, сколько патроны. Хватило пары приёмов и свернутых на бок челюстей с вывернутыми руками и помятыми рёбрами, дабы унять кучку уголовников.
— Кому ещё чего непонятно? Мозги на место вправить?
Таковых не нашлось.
— Это радует, что мы понимаем друг друга всё больше и больше…
Оружие он естественно им не выдал, заставив работать физически. Уголовники таскали ящики с провизией и боеприпасами, пока военные искали технику. Не сказать, чтобы им и дальше улыбнулась удача, но один грузовик был… разобран. Его и собрали на скорую руку всем кагалом, потратив что-то около полдня, и лишь к вечеру в сумерках были готовы к окончательному и бесповоротному отъезду с территории воинской части.
Да снова не судьба — на них выскочила бронетехника.
— Неприятель… — едва успел закричать Азаровский, а Онищенко дать задний ход.
"Тунгуска" послушно покатила назад, направляя орудия на САУ.
— Акация…
Вместо выстрела последовал таран. И… рукопашная сшибка. Азаровский первым прыгнул навстречу экипажу артиллерийской самоходки. Стычка едва не дошла до стрельбы.
— Вы кто такие? — признал он в противнике военного человека, а не "жмурика", не обнаружив на нём никаких повязок оранжевого цвета или того же оттенка краски в виде двух известных букв алфавита.
— А сам и не наш — не самостийный!
— Зато незалежный…
— Бульбаш?
— Хохол!
Противники побратались.
— Вы как тут очутились, братуха?
— А сами?
— С учений мы — на обкатке были, когда услышали настоящий бой…
— А мы… — осёкся Азаровский. — Это длинная история! Да и информация пока что сверхсекретная!
Он представился.
— Майор КГБ из группы "Алмаз".
А заодно и напарника.
— Капитан СБУ…
— М-му… — замычал тот, — …оскаленко-о-о…
— Контуженый?
— Не без того, конечно, — кивнул утвердительно майор. — Есть немного.
— Я гляжу: вас немного…
— А самих, лейтенант? И сколько наберётся?
— Экипаж САУ численностью четыре человека и…
— Ну же…
— …всё! Не на учениях же были. Говорил уже: технику обкатывали после починки…
— И то хорошо, что нашлись! Нам вас — настоящего артиллерийского орудия — как раз и не хватало. Ещё чего-нибудь слабо сообщить?
— Мы тут проследили издалека за колонной бронетехники двинувшей в наплавлении столицы…
— Короче, летёха!
— Разделилась она на три равноценные состава примерно в десятке километров отсюда и…
— Как разделились? Куда же направились? Неужто мимо столицы?
— Одна точно в направлении Киева, а две иных…
— В обход?
— Нет, совершенно в ином направлении — на Ровно и Хмельницкий! Если мне не изменяет память… и там…
— Что там у вас, лейтенант?
— АЭС…
— Атомные электростанции?!
— И действующие…
— Неужели на их захват подались или хуже того… — призадумался Азаровский.
— Бы-ыб… — заикнулся не к месту Москаленко. Могло показаться — ругался, а просто не мог нормально вымолвить одно-единственно слово, растягивая удовольствие. — …еда…
— Ага, ща, — заверил Петро, сунув капитану в руки банку тушёнки.
— Ду-у-урн-Ой…
— А чё хотел — сказал?
— Б…да!
— А, беда?!
— Ды-а… — старался справляться с заиканием Москаленко, растягивая слова.
— Так не беда, — подсуетился лейтенант, вправляя челюсть капитану СБУ.
— Руки… — выдал Тарас вполне нормально.
— Мыл, — рапортовал летёха.
— …убрал!
— А… — засмеялся тот сам, вызывая смех у бойцов Азаровского.
А что им ещё оставалось — не плакать же.
— Связь!
Майор требовал от лейтенанта связаться с иными частями армии Украины, если таковые имеются в зоне радиуса действия рации предусмотренной в наличии в "Акации". Дать однозначно вразумительного ответа лейтенант не мог, не владея достоверной информацией, впрочем, и Онищенко толком прояснить ситуацию.
— Проще самим разобраться с одной из трёх колонн этих уродов, чем ждать чего-то от высшего руководства армии. А там глядишь, и до остальных доберёмся со временем, если повезёт…
— Ага, — согласился майор. — На Бога надейся, а сам не плошай! По коням, хлопцы! От винта!
Самоходная гаубица замкнула импровизированную колонну "партизан". По ходу движения Азаровский вёл переговоры с лейтенантом посредством радиосвязи, пытаясь выяснить, где стоит свернуть на распутье, чтобы как можно быстрее нагнать одну из трёх колонн оккупантов.
Выяснилось что до Ровно с Хмельницким от места их нынешней дислокации расстояние практически одинаковое.
— И всё-таки, — требовал чёткого ответа майор на поставленный вопрос от лейтенанта.
— Даже и не знаю…
Азаровскому требовалась дополнительная подсказка от Онищенко.
— Чё скажешь мне на это, прапор?
— Ежели свернём на Хмельницкий, оттуда будет ближе к Ровно, чем опосля идти в погоню за теми, кто подался к столице. И там АЭС у нас нет, гораздо южнее, и ещё одна в Запорожье! Но до него далеко!
Выбор пал на Ровно. Почему — знал исключительно Азаровский, да ещё мог догадываться Москаленко. У майора КГБ благодаря навигатору имелись точные координаты места захоронения ядерных боеголовок угнанных у них суррогатами из-под носа. Но возвращаться туда с такими малыми силами — не с руки. Требовалось соединиться с основными силами армии Украины и заставить штабных генералов задуматься о том, что грозило им всем здесь — войной с подрывом АЭС и применением ядерного оружия малой мощности, что не меняло самой сути — апокалипсис возможен в отдельно взятой стране. А если учесть: по соседству на западной границе располагаются ещё три АЭС России, зона боевых действий как минимум увеличивается, и соответственно в неё вовлекаются россияне. Да и без белорусов никуда, всё происходит у них под боком. Та же Смоленская АЭС на границе, а в Литве — Игналинская, пусть и остановлена, но в наличие остались элементы радиоактивного плутония в атомных реакторах. И не только. Получается целая зона отчуждения, разделившая в одночасье западную Европу от Востока с Азией. Отсюда вывод: выгода очевидна лишь блоку НАТО, а возможно и их заокеанскому союзнику, как всегда устраивающего войны на чужой территории исподтишка. Сразу бросят силы миротворцев туда. Получится вроде бы как мирный захват того, что останется после небольшой ядерной войны. И кого во всём обвинят — естественно Россию. Обычная в таких случаях практика в мировой политике направленная против трёх братских народов славян.