Сумасшедший профессор

Глава 11. Ночная тишина

Профессор — человек крайне раздражительный и это тоже иногда имеет значение, если нужно двинуть прогресс в ту или иную сторону. Когда он поселился в моей двухкомнатной хрущевке, я отдал ему в полное распоряжение большую комнату, а сам поселился в спальне. Для опытов и размышлений нужна куда большая площадь, чем просто для жизни — это было едва ли не первым, что я понял.

Проблема обнаружились в том, что для посещения ванной и туалета мне приходилось проходить через комнату, в которой размышлял профессор. Мое появление его обычно сбивало с мысли — по его собственному выражению. Он пытался запретить мне это делать, но мои почки и мочевой пузырь оказались глухи к его требованиям. Он, кстати, поняв это — немало рассвирепел и даже собирался придумать что-то для того, чтобы организовать внешнее управление ими. Он пытался мне втолковать, что эти тупые внутренние органы не должны слишком много о себе мнить и если они решили, что их нужды важнее его размышлений — нужно жестко и на понятном им языке объяснить им всю глубину их заблуждений. Слава богу, я в кои-то веки проявил твердость и отстоял свои внутренности от его посягательств, хотя, видит бог, это было нелегко.

Однако проблема требовала решения. Перенос туалета в мою комнату не задался — нам не хватило труб, а спроектированный им прямой перенос не работал, как он сказал, поперек гравитации. Придать водо-фекальному пучку требуемую начальную скорость было плевым делом, но проблемы с его фокусировкой в приемном устройстве оказались нерешаемыми на нынешнем уровне развития человеческой цивилизации.

После всех этих не увенчавшихся успехом попыток профессор пришел в такое раздражение, что соорудил мне в комнате из подручных материалов СТУЛ — стационарное телепортационное устройство лимитированное. Почему лимитированное — потому, что действовало только на небольшом расстоянии, дальше начинались уже знакомые нам проблемы с фокусировкой.

СТУЛ представлял собой устройство в виде табуретки — я садился на нее, дергал за рычаг и мгновенно оказывался в той же самой позе, но уже в нашей уборной. Сделав свои дела, я снова дергал за рычаг и возвращался обратно на табуретку, с которой мог уже идти на кровать спать.

Первой проблемой была опять-таки фокусировка. Табурет был немного выше сиденья унитаза и при первом опробовании устройства я материализовался на высоте примерно двадцати сантиметров над его ободом. К тому же там отсутствовала сидушка, так что мое приземление ни мягким, ни даже бесшумным назвать было нельзя. Профессору это совершенно не понравилось — он сварливо заметил, что если бы все шаги вперед по бесконечной дороге прогресса сопровождались бы такими криками, то человек, вероятно, даже до колеса бы не успел додуматься. Я очень обиделся, но решил, что потерплю.

Во второй раз случился, так сказать, недолет и я наоборот на пять сантиметров врос в фаянсовый массив нашего санитарного друга. Это было не больно, но очень страшно — так что сохранить тишину опять не получилось. Профессор заметил, что вообще не видит в произошедшем проблемы — межатомные расстояния позволяют вместить в один и тот же объем несколько объектов и ни одному из них ничего не будет. Разве что некоторые атомы поменяются местами — но так как их у нас много, в общей их массе это будет совершенно не заметно. После чего он дернул за рычаг и я снова очутился на табурете — он оказался прав и никаких проблем это не принесло. Во всяком случая, я надеюсь на то, что единственным последствием такого рода происшествий так и останутся волосы, растущие из белого обода. Опасение вызывает лишь тот факт, что они явно продолжают расти.

Помимо этого были проблемы и с возвращением. Там уже вступала в дело физика высоких энергий и что-то, связанное с дуальностью материи — а если кратко, то сказывался дефект массы. Все же часть ее оставалась там, то есть обратно я летел в облегченном, так сказать, виде, и это сказывалось на точности — я промахивался мимо СТУЛа и бабахался на пол. Это тоже не способствовало тишине в доме. Сначала профессор требовал, чтобы я тут же восполнял утраченную массу и для этого даже лично притащил в наш санузел холодильник. Увы, точно рассчитать необходимое количество пищи вот так посреди ночи я не мог, к тому же даже если масса и восполнялась — изменялось распределение плотности моего тела, что тоже не лучшим образом сказывалось на точности приземления. Профессор надолго задумался — и нашел гениальное решение: он просто встроил СТУЛ в мою кровать, то есть вставил табуретку в специально выпиленное в ней отверстие. Теперь поза, в которой я приземлялся была неважна — кровать он смазал, так что она практически не скрипела, а я скоро научился приземляться как кошка, не оставляя на теле синяков. Единственное, что мешало мне наслаждаться жизнью — я иногда случайно зацеплял рычаг и оказывался в туалете совсем не в той позе, какая необходима. Но и тут я решил, что не стоит столь мелкие частности класть поперек дороги прогресса — так что я просто дергал рычаг и снова оказывался в своей спальне.

Идиллия наша длилась, к сожалению, недолго — по роковому стечению обстоятельств я вот так случайно ткнул в рычаг в тот самый момент, когда в туалете сидел и о чем-то размышлял сам профессор. Надо сказать, я ожидал от него больше хладнокровия — а он заполошенно вскочил, потянув меня за собой. Мы оказались соединены, так сказать, посередине, крест накрест. Наши атомы аккуратно заняли один и тот же объем, все как он и предсказывал. Вид, вероятно, был не для слабонервных, так как я спал лежа на животе.

СТУЛ немного сплоховал в том смысле, что не совсем разобрался как этот объем делить — после того, как я дотянулся до рычага и дернул его, на мою кровать приземлились я пополам, так сказать, с профессором. Дело было пустяшное — всего-то четыре варианта, но профессор так разволновался, что выдернул рычаг из гнезда и нам пришлось его искать и чинить, так сказать, в четыре руки. Ничего страшного, нашли и починили и через несколько волнующих минут мы уже были в своем первоначальном виде.

После этого профессор купил себе беруши, мне — мягкие тапочки, а СТУЛ подарил профессору Левандовскому.