Соль. Судьба первородной

Глава 1

Приходить в себя после того, как едва не отдавший богу душу придурок решил воспользоваться твоим радушием и шарахнул тебя по голове не пойми чем, – то еще удовольствие, скажу я вам. Особенно приятно осознать, что твои руки туго связаны, лицом ты упираешься в каменный, изрядно отполированный пол, а в пяти сантиметрах от твоих глаз находятся чудесные сандалии из кожи молодого бычка на огромных лапищах неизвестного мужика. Почему мужика? Ну, думается мне, мало найдется красоток со столь внушительным размером ноги и повышенной волосатостью кожного покрова. Еще одним, безусловно приятным, открытием становится тот факт, что этот мужик здоров как бык. Именно поэтому от него не пахнет ни старыми хворями, ни острыми болями. Чист, аки младенец. Чушь, просто кто-то не поленился и затянул на мне петлю Двуликого.

– Я же просил быть с ним поаккуратнее, – откуда-то издалека послышался встревоженный голос моего давешнего знакомого-мерзавца. – Поднимите его с пола, пока он не пришел в себя, и развяжите руки. Это ни к чему. Нет, Римс, петлю не трогай, только руки, – засуетился где-то рядом тот, кого все же стоило бросить умирать в пустыне. Паренек-то оказался не просто аланитом, что само по себе было премерзким фактом, а еще и подлым уродцем.

Я занималась им добрых две недели. Две недели постоянной усталости, недосыпания и магического истощения, не говоря уже о горшках и прочих радостях по уходу за лежачим больным. И что в итоге? А в итоге… все как всегда. Жадность живых не имеет предела. Эгоистичность и алчность – вот что движет этим миром, который уже слишком давно забыл, что такое любовь, самоотдача, сострадание. Что говорить, я и сама пытаюсь забыть, но мой проклятый дар расставляет приоритеты в моей жизни. И его вовсе не волнует, как мне опостылело все это. Как устала я от глупости и порочности живых. Как ненавистны мне чужие хвори и неблагодарность спасенных мною людей.

Тем не менее я заставила себя прикрыть глаза и еще крепче сжать челюсти, чтобы, не дай Двуликий, не испортить свое и без того незавидное положение. Перед тем как ударить меня, «больной» сказал, что ему нужна всего одна услуга… Они всегда так говорят. Это успокаивает их совесть. Так им кажется, что они вовсе не неблагодарные твари, а всего лишь просящие. Я точно знаю, что им всегда будет мало. Тем более если человек или нелюдь наделен властью. Такие люди развращены тем, что имеют. Они наивно полагают, что вправе владеть всем, чем им захочется. Даже жизнями других. Им кажется, что все в этом мире создано для них и ради них. Они верят в собственную значимость и исключительность, а на деле… каждый из них – всего лишь существо, которому рано или поздно предназначено превратиться в тлен у ног живых. Тем временем здоровяк Римс легко поднял меня на руки и куда-то пошел, не особо задумываясь, удобно ли мне висеть кверху ногами, уткнувшись носом в его пухлый зад. Отвратительное начало дня!

– Осторожнее, Римс, осторожнее, – кудахтал где-то сбоку мой давешний больной. – Положи его вот сюда. Да осторожнее же ты! Ой… ты что, не видишь, что это подлокотник, а не подушка! Он и так пострадал, не стоит усугублять! Мне он нужен здоровым!

«Стоило подумать об этом прежде, чем приложить меня головой о деревянный подлокотник два раза подряд!» – хотелось высказаться мне, но оставалось лишь с удвоенной силой сжимать челюсти.

Что за жизнь…

Стоило мне почувствовать, как этот самый Римс опустил меня на небольшую кушетку и отошел в сторону, я решила, что пора немного поохать и открыть глаза. Не хватало только, чтобы они еще и в чувства меня соизволили привести.

– Кажется, приходит в себя, – прокомментировал мои стоны бывший больной.

– Прихожу, – пробурчала я старческим голосом, не имея никакой возможности поправить голосовые связки, поскольку петля, небрежно накинутая на мою шею, этого бы не позволила.

Я привыкла общаться с окружающими в обличье пожилого мужчины. Так было проще. Быть девушкой чревато, когда не уверена, что сможешь постоять за себя в любой ситуации. Быть старухой не солидно. Пожилых женщин в империи не воспринимают вовсе. Юношей? То же самое, что и старухой. Возраст меняется, отношение остается. Потому быть мужиком в летах – оптимальный вариант… особенно учитывая мой прескверный характер, скрывать который я не вижу ни необходимости, ни желания. Почему? Да просто слишком долго я брожу по дорогам Айрис, чтобы все еще быть милой, общительной и вечно улыбающейся. Хотя не факт, что даже в молодости я имела вышеперечисленные достоинства.

– Простите меня! – тем временем накинулся на меня Неблагодарный Уродец. – Я не хотел, чтобы все было именно так, но по-другому вы бы не согласились! Мне пришлось…

– Ага, – не желая слушать весь этот насквозь фальшивый монолог, решила все же избавить себя от сомнительного удовольствия выслушивать об угрызениях совести, что теперь будут изводить этого хлыща прям-таки до конца его дней. – Я так вот сразу и понял. Особенно хорошо мне стало ясно, как сильно ты не хотел, когда ты обчищал мои карманы, предварительно оглушив.

– Послушайте, – на мгновение вспыхнул мужчина, явно подбирая слова. – Я понимаю ваше раздражение, но, на мой взгляд, следует все же понимать, с кем вы говорите, прежде чем произносить нечто подобное! Вы хоть знаете, кто я такой?!

Вот он. Мой любимый момент, когда маска лживой услужливости слетает с лица того, кто привык получать от жизни все, что захочет, по простому щелчку пальцев. Когда вся эта насквозь фальшивая шелуха слетает с красивого лица, обнажая неприкрытую спесь.

– Нет, – против воли улыбка все равно расцветает на моих губах. И почему этот олух полагает, что мне есть дело до того, кто он? – И мне совершенно нет до этого дела, – легко пожимаю я плечами. – Все, что нужно мне знать, я вижу и так. Ты молодой аланит. Тебе нет и тридцати. Слишком молод для того, чтобы так высоко взлететь самостоятельно. Твои крылья тени еще не окрепли. Больше скажу, у тебя задержка в развитии и взлетишь ты еще не скоро… Почему? Потому, что твои предки грешили с близкородственными браками. Это приводит к патологиям в роду. Я пробовал твою кровь, потому не стоит выпячивать глаза и возмущенно сопеть, я знаю о тебе столько, сколько ты сам вряд ли бы выяснил за всю свою жизнь. У тебя застарелая инфекция мочевыводящих путей к тому же. Не будешь лечить – бубенчики откажут раньше, чем сможешь расправить крылья. Ну что ты покраснел, будто девица на выданье, разве не затем решил спереть первородного, чтоб всю правду о своих перспективах на жизнь выведать? Да ты не расстраивайся, коли нечем будет погреметь там, – выразительно посмотрела на его бедра, – то хоть, может, драться научишься. Жизнь – такая штука. В одном месте затор, так в другом пролезть завсегда можно, – легко пожала я плечами. – А баб впредь поосмотрительнее выбирай… Ну, это так, на будущее, конечно… – Тут я позволила себе тяжелый вздох и начала разглядывать убранство помещения, в котором очутилась. Все же аланит и впрямь оказался молодым, потому еще никак не мог отойти от переживаний о своей погремушке… М-да… дети.

И «ребенок» этот был явно не из бедненьких. Огромная зала, белоснежный мраморный пол, изысканная мебель и пушистые ковры. Я сидела на небольшой кушетке, обитой ис’шерским шелком, и буквально чувствовала, как мой пропыленный зад оскорбляет труд тех людей, что не жалея сил ткут это совершенство. За моей спиной было огромное окно в пол, за которым находилась широкая терраса, судя по размерам и множеству цветов, высаженных на ней, предполагалось, что господа аланиты будут проводить на ней вечера, предаваясь романтическим мечтаниям, или гуляниям, или еще чем-то более осязаемым, но непременно романтическим.

– Знаешь что, – вдруг зло оскалился мой «пациент». – Я хотел с тобой по-доброму! Так, чтобы и тебе выгода была! Ведь как это ни печально признавать, но я вроде как обязан тебе! Но будь я проклят, если стану терпеть подобное! И уж тем более не стану позориться перед братом, показывая ему тебя, предварительно не укротив твой нрав!

– Мальчик, – устало посмотрела я на него, – что ты можешь такого, что я еще не видел в своей жизни? Что ты можешь сделать со мной, чего уже не сделали подобные тебе?

– Как насчет того, чтобы укоротить твой поганый язык?! – зло вызверился аланит, обжигая меня темным взглядом.

– Он отрастет уже на следующий день, – пожала я плечами. – Ты забываешь, кто я такой, малец. Дар Двуликого, как и его творец, имеет две стороны.

На миг мне показалось, что мой ответ шокировал этого мелкого поганца настолько, что он готов был обнять меня и извиниться. Но мерзкий пройдоха лишь окликнул своего слугу:

– Римс, отведи нашего гостя в подвал и позаботься, чтоб ему было там комфортно…

– «Было там комфортно»! Вот же скотина бескрылая, что б тебе не сдохнуть в пустыне?! – зло сплюнула я, понимая, что еще пару часов – и я перестану чувствовать руки. Тоже хороша, и чего мне не сиделось на той чудесной кушетке?! Эх, язык мой воистину – мой самый лютый враг. Но и я уже не в том возрасте, когда так легко удержаться от старческого ворчания… Хорошо, не от ворчания! Оно могло бы быть и безобидным. Просто не могу я уже сдержаться. Не могу терпеть, когда надо бы помолчать. Настолько я устала от этого мира. Настолько тяжело мне играть по правилам, которые так любят соблюдать сильные мира сего, раздуваясь от собственной важности, будто их не первый день пучит.

– Эй, – писклявый голосок от противоположной стены заставил меня вынырнуть из собственных мыслей и обратить внимание на человека, что был прикован напротив. Тощий паренек лет шестнадцати буквально висел на кандалах, потому как сил стоять у него, похоже, уже не было. – Ради Лурес, не могли бы вы потише, – взмолился он. – Если они услышат, то нам обоим несдобровать.

– Похоже, то, что ты вот-вот отдашь душу на суд Литы от истощения, – это несомненная удача, не так ли?

– Может быть хуже, – зловещим шепотом поведал он.

– Ребенок, тебе не говорили, что ты довольно здраво мыслишь для своих лет?

– О чем вы? – устало промямлил он, явно находясь на грани обморока.

– Всегда может быть хуже – золотые слова, малец. Кстати, случаем не подскажешь дедушке, где мы?

– Вы что, тупой? – как-то обреченно посмотрел он на меня.

В то время как я невольно прониклась к парню. Вопросы задает по существу и мыслит трезво.

– Это темница, пыточные подвалы…

– Чьи?

– Ну ты, дед, даешь, тебя там по голове не били случаем? – несколько оживился паренек.

– Вообще-то били, – не считая нужным отрицать сей факт, призналась я.

– А, ну ясно… – сочувственно кивнул пацан, и голова его устало упала на грудь.

– Эй, ответь на вопрос старика прежде, чем… спать, – тактично подметила я.

На этот раз малец лишь вяло попытался запрокинуть голову, а в результате начал бубнить себе поднос.

– Дом семьи Наньен…

– Наньен?

– Паньен…

– Паньен?

– Ариен! – все же подняв голову, вызверился пацан и тут же вновь сник.

– Так бы сразу и сказал…

Ариен, значит, м-да. Могло быть и хуже. Последний из живых Ариен, которого знала я лично, был на службе у тайной канцелярии. Думаю, мало что изменилось с тех пор для этой семьи. Аланиты живут в мире, где всем заправляют касты. Младшие дети еще могут перейти из одного сообщества в другое, но только не наследники либо те, кто согласен стать таковым для всего рода. Ариен – это незыблемый столп, на котором зиждется власть в империи. И то, что меня занесло в родовые пыточные подвалы, значит, что я оказалась в объятиях тех, от кого столь долго пыталась держаться как можно дальше.

– Стесняюсь спросить, – вновь обратилась я к парнишке, который, казалось, потерял всякий интерес к реальности, – как так вышло, что столь юное создание находится в казематах, предназначенных для врагов империи?

Парень тягостно вздохнул и как-то обреченно сказал:

– По дурости…

– Ну, пока ты явно умнее тех, кого я встречал за последние десятилетия… – пробурчала я себе под нос, восхищаясь тем, как здраво оценивает этот человеческий ребенок себя и мир в целом. – А конкретнее? – Ну, мне было скорее скучно, нежели любопытно. Прошло уже более четырех часов, как я оказалась прикованной к каменной сырой стене в промозглом подвале. Пока никто не желал отрезать от меня куски плоти, всячески издеваться и прочее, потому приходилось тихо мерзнуть и уговаривать свой организм, что ему только кажется, что пора бы отлучиться по нужде. Одним словом, нужно было с кем-то поговорить.

– Да, – досадливо протянул пацан, – связался с одним хмырем. Он предлагал хорошие деньги, если помогу перейти ему через перевал…

– Перевал? – заинтересовалась я.

– Ну да, ко мне частенько обращаются в обход имперских станций перехода. Сами знаете, – тяжело сглотнул он, – любой переход в империи…

– …да благословит император, – фыркнула я.

Вот именно под таким придурковатым предлогом они заставляли всех жителей империи приучаться к легальным станциям перехода и не пересекать границы в обход таможни. Естественно, что кроме благого напутствия приходилось платить и пошлину. В принципе, простой люд успешно игнорировал «благословение» и жил во грехе, путешествуя самостоятельно. «Благословители» на таких обычно закрывали глаза. Что возьмешь с простого нищего крестьянина, а вот купцам и прочим со звонкой монетой в кармане греховничать было не к лицу и следовало регулярно получать «благость» сверху.

– Я хорошо знаю наши места, и у меня никогда не было проблем с клиентами, а тут…

– Замели? – участливо поинтересовалась я.

Вместо ответа парень выразительно глянул на меня, как если бы вновь озвучил вопрос о моем умственном состоянии, и с непередаваемым выражением на лице тряхнул цепями. Ну, попытался тряхнуть.

– Нет, сам пришел, – пробормотал он. – Тот гад какие-то штуки пер в своей сумке – как оказалось, очень империи нужные. А я вроде как сосучапником оказался… шут его знает, что это значит, – устало вздохнул он.

– С таким произношением я и сам не возьмусь судить, – пожала я плечами.

Мужчина откинулся на спинку кресла, устремив свой потемневший взор на линию горизонта. Взгляд его был сосредоточен, темные брови напряженно нахмурены, губы сурово поджаты. Мысли, витавшие в его голове, были мрачны и тяжелы. Он умирал. Пусть медленно, но необратимо развивалось то, что совсем скоро сотрет его с лица земли. Единственное, что не давало ему впасть в пучину отчаянья, – это его работа. Желание, чтобы жизнь его оказалась хотя бы в какой-то степени не напрасной. Сделать так, чтобы его род процветал, а империя стабильно развивалась. Ничто не помешает ему исполнить то, что он должен. Он давно разучился чувствовать радость жизни, ее неповторимый вкус. Самому себе он казался мертвецом, который все же нуждался пока в еде, женщинах, сне и прочей ерунде. Но все это было ограничено лишь физиологией. Пища на вкус давно стала пресной, женщины – потребностью, сон – необходимостью. Простые жители империи его называли Тенью Императора. Его боялись. Им пугали детей, своенравных подростков, нерадивых мужей и оступившихся с пути закона граждан. Ему было все равно, любим ли он народом. Боятся ли его. Главное, чтобы это шло на пользу его делу. Страх имперцев перед ним был ему на руку, потому он не возражал и не пытался выглядеть как-то по-другому. Тень Императора… да, он и впрямь был похож на тень. Всегда в черном, какая бы ни была погода, какое бы ни было событие. Только ему было дозволено посещать любые мероприятия, не изменяя черному цвету одежды, не обнажая кистей рук. Жаль только, все выше перечисленное не было стилем, который так ему нравился. Просто единственная часть его тела, которая пока не пострадала от одолевавшей его болезни, была именно голова. Хотя даже волосы его были цвета воронова крыла, так что всё в тон. Лучший мечник империи, первый красавец и самый завидный жених семьи Ариен, несгибаемый глава тайной службы его императорского величества. Аланит, с которым мало кто решился бы поспорить, одно имя которого навевало страх на окружающих его существ, а для самого себя – просто калека, которому недолго осталось на этом свете. Как плакала его мать, когда узнала, что сделали с ее сыном, что, несмотря на невероятное здоровье их расы, на силы, что дарованы им богами, он никогда не сможет победить заразу, которая ныне прочно засела в его теле. Ни один целитель, маг или знахарь не способны поделать с этим хоть что-то. Как уговаривала она его оставить службу и попытаться найти выход, спасти себя. Но Рэйнхард знал: все это пустое. Он никогда не страдал от мечтательного склада характера. Лишь одно тяготило его: преемника на свое место он не видел среди собственных родственников. Его двоюродный младший брат – самое большое его разочарование. Эрдан никогда не будет достаточно готов для того, чтобы занять его место. Не было в нем ни остроты ума, ни усидчивости, ни терпения и выдержки, чтобы разыгрывать долгие партии по вычленению тех, от кого следует избавиться во имя Алании. Недавно его брат пропал. Мать умоляла сосредоточить все силы, подвластные Рэйну, на его поисках, но сам Рэйн всегда отделял личное от того, что действительно необходимо в данной ситуации. Вместо того чтобы искать брата, заглядывая в каждый уголок империи, он искал того, кто поднял руку на члена его семьи. Ту гниль, что необходимо было искоренить. Завтра должна была состояться казнь. На эшафот поднимется Сориен Иль Варгус, некогда лучший друг его брата, а точнее сказать тот, с кем его младший брат проматывал состояние семьи, изображая богатого наследника рода. Рэйн был зол на брата за то, что он подпустил к себе так близко шпиона Илонии. Хотя и признавал, что и самому ему стоило быть внимательнее, но он все это время занимался отцом Сориена, считая его тем, кто работает на «дружественное» империи государство. В разработке был и сын, но он никак не проявлял себя, кроме как в качестве участника светских раутов, загульных оргий, азартных зрелищ, всяческого проматывания отцовского состояния и частого гостя их резиденции. Не проявлял до тех самых пор, пока не организовал покушение на его брата.

Теперь на центральной площади готовилось два торжественных события. Казнь для Сориена и игрища для его отца, где Сориен-старший попробует отстоять свое право на прощение, вступив в бой с ящерами сцима. Ядовитые твари, огромные и безжалостные, которых невозможно одолеть без магии и силы, заключенной в крыльях каждого аланита. По традиции такие сражения требовали блокировки сил…

Прерывистый стук в дверь заставил Рэйна против воли вздрогнуть. Слишком глубоко он погрузился в пучины воображаемого безрадостного будущего. На самом деле больше всего его мысли занимало «время», а если точнее – сколько у него осталось этой странной субстанции.

– Войдите, – холодно бросил он, прекрасно зная, кого принесло к его дверям.

Еще утром он получил вести, что его двоюродный брат чудесным образом сумел избежать смерти и вернулся под заботливое крылышко матери. Он был жив и здоров – а в таком случае их встреча могла обождать окончания рабочего дня. Весь день Рэйн провел во дворце, а домой вернулся лишь пятнадцать минут назад, так что он знал, кто мог прийти к нему так скоро без предварительной договоренности. Эрдан с радостной улыбкой на лице буквально ворвался в его кабинет и тут же с размаху упал в кресло, что стояло напротив рабочего стола Рэйна.

Не было крепких объятий и братских похлопываний по спине не только потому, что Рэйн не выносил, когда влезают в его личностное пространство без должной причины, но и потому, что это принесло бы ему лишь боль. Хотя он ощущал ее постоянно. Менялись лишь оттенки.

– Ты жив, – констатировал он.

Эта его реплика заставила брата улыбнуться еще шире, подняться на ноги и покружиться вокруг себя, демонстрируя целостность собственного тела.

– Как видишь! Хотя, скажу тебе откровенно, рассчитывать на такой исход не приходилось!

– Слушаю, – серьезно произнес мужчина, оставаясь совершенно безучастным к легкомысленному веселью братца.

– Э, нет! Не так просто! Попробуй угадать, как я остался жив, когда эти ублюдки сделали все возможное, чтобы подобного не произошло!

На такое предложение Рэйн и вовсе отказался отвечать, лишь многозначительно изогнул черную бровь.

– Ну, тебе что, сложно подыграть в честь моего спасения?! Обещаю, ты не пожалеешь, если попробуешь!

Смерив брата тяжелым взглядом, Рэйн глубоко вздохнул, напоминая себе, что его боль – его проблема. Раздражение, которое он испытывает постоянно от глупой болтовни, что ослабляла его концентрацию над собственными ощущениями, не должно затрагивать ни семью, ни работу.

– Тебя воскресил жрец Двуликого, – неохотно вступил он в игру, предположив самое нереальное из того, что могло бы быть, лишь бы поскорее перейти к сути.

Но вместо очередного смешка лицо брата вдруг стало серьезным, и он несколько разочарованно пробормотал:

– Как это-то ты узнал?

– Прости? – уже раздраженно бросил Рэйн, не понимая, к чему ведет его чересчур легкомысленный брат.

– Это должно было стать сюрпризом! Как ты узнал?

– Узнал о чем? – все еще спокойно переспросил Рэйн.

– О жреце Двуликого, ты же сам сказал!

– Повтори, – скупо бросил он, решив, что ослышался либо же что брат сейчас начнет глупо хихикать и восклицать, что сумел-таки обмануть старшего брата.

– Меня спас первородный. Ты что, издеваешься надо мной? Сам же все уже выведал ума не приложу как, так еще и меня заставляешь повторять, – Эрдан казался не на шутку задетым, что его ожидания не оправдались. И, вместо того чтобы увидеть неподдельный интерес брата, он чувствовал, как закипает в нем гнев.

– Первородные исчезли не одно десятилетие назад, ты ведь должен был хоть чему-то научиться на тех бесчисленных уроках, что оплачивал твой отец? – Обжигающий прищур черных глаз задел Эрдана за живое. Совсем не так он представлял себе реакцию брата, когда сообщит ему умопомрачительную новость о целителе, которому подвластно не только исцелять раны и легкие хвори. Эрдан представлял себе, как вечно невозмутимый Рэйн будет благодарить его, едва ли не валяясь в ногах, стоит ему узнать, что Эрдан привел того самого целителя в их дом!

– Скажи это мерзкому старикашке, что я доставил для тебя, между прочим, и который наверняка уже наделал в штаны от страха в наших родовых подвалах, – зло огрызнулся Эрдан, порядком раздраженный тем пренебрежением, с которым разговаривал с ним старший брат.

– Еще раз! – Рэйн и сам не помнил, когда в жизни он не мог понять то, что ему говорят, с первого раза. Но сейчас произнесенное Эрданом больше всего походило на горячечный бред. Ему не дал погибнуть первородный? Хорошо, допустим. Хотя больше всего походило на то, что младшего брата просто надул мошенник, который выдал себя за жреца Двуликого. Но Эрдан-то верит, что целитель настоящий! И что приходит на ум его брату? Посадить величайшую драгоценность их мира, возможно последнего представителя редчайшего дара, на цепь. Боги, за что?! Хотелось воскликнуть мужчине, но вместо этого он лишь ждал, когда Эрдан наконец пояснит то, что с ним произошло. Под конец рассказа брата Рэйн думал лишь об одном: в кого его брат родился таким… хотя о чем это он, ясное дело, в кого – в мать.

– То есть, – чересчур спокойно начал Рэйн в то время, как с лица Эрдана начала сползать восторженная улыбка. Младший брат всегда чувствовал, когда надвигается гроза. – Ты совершенно серьезно заявляешь мне, что оглушил первородного, надел на него петлю Двуликого и приковал цепями в пыточной? – вкрадчиво поинтересовался Рэйн.

– Да… – несколько растерянно кивнул брат.

– И все это ты провернул с мыслью о том, что он станет лечить меня?

На этот раз Эрдан лишь коротко кивнул и вздрогнул, когда Рэйн начал перебирать пальцами, мягко ударяя подушечками по поверхности стола. Взгляд старшего брата стал несколько отстраненным и как будто бы стеклянным. Эрдан хорошо знал, что именно так, с того самого момента как тело его брата начала жрать болезнь, он выражает крайнюю степень ярости. Не было ни криков, ни гневных слов, лишь этот мягкий ритмичный перебор пальцев по деревянной поверхности стола.

– Я надеялся, – тихо сказал он спустя продолжительную паузу, – что ты умнее, – холодно бросил он.

И эти простые слова, не несущие в себе ни гнева, ни тени другой эмоции, били куда сильнее, чем любое ругательство. Только Рэйн мог заставить его почувствовать себя настоящим ничтожеством, бросив всего одно простое слово.

– Я… – начал было Эрдан, пытаясь подобрать слова, которые бы следовало сказать сейчас, но когда Рэйн смотрел на него с такой холодностью, они упорно исчезали из головы. Он был младшим. Он привык к тому, что с самого детства на него смотрят с обожанием, умилением, любовью. Так смотрели мать, сестра, младший брат, бабушки, няньки, даже отец. Потом так же на него всегда смотрели девушки, женщины, друзья, но не Рэйн. Не его старший брат, который никогда не давал ему дополнительных баллов. Не обожал его просто так, как делала это мать. Брат всегда был строг и холоден, и невероятно то, что именно Рэйна Эрдан любил больше всего на свете. Он обожал его, боготворил – и в то же время боялся, а порой и ненавидел. Этот невероятный коктейль эмоций всегда толкал его на нечто большее, чем ему самому хотелось. Он старался ради брата и только ради одного его доброго слова готов был на очень и очень многое. Вот только делал он все это ради собственного эго, которое ущемляло такое отношение Рэйна, или же на самом деле беззаветно любил старшего брата, он не взялся бы судить. Да и не задумывался никогда.

– Тебе стоит отдохнуть сейчас, – поднимаясь с кресла, обронил Рэйн и отправился в сторону двери. – Сэптим, – чуть повысив голос, позвал он.

– Да, господин, – в дверях возник пожилой мужчина-человек и, глубоко поклонившись, замер в ожидании приказа своего хозяина.

– Пойдешь со мной, – сказал он и, ни разу больше не взглянув на брата, вышел из своего кабинета.

Эрдан смотрел ему вслед, и постепенно тот задорный огонек неподдельной радости в его глазах от встречи с братом и предвкушения его реакции на известие, которое он принес, исчезал. Плечи поникли, а губы скривились в горькой усмешке.

«Все как всегда…» – подумалось ему, а рука в этот момент взметнулась, чтобы со всей силы швырнуть на пол дорогое пресс-папье.

– Да угомонитесь вы уже! – злое шипение оборвало меня на самом интересном. Еще пару минут – и я начала бы петь похабные частушки моей студенческой молодости. – Вы такой старый, а такую непотребщину несете! – возмутился пацан и, кажется, даже собрался с силами, чтобы попытаться дотянуться до меня. – Чего вам спокойно не висится?

– Потому, молодой человек, что мне ужасно не хочется оконфузиться перед вами, – горделиво ответила я и вновь заерзала так, что теперь на всю темницу загремели цепи.

– Чего? Можете фузиться сколько влезет, только хватит уже! Дайте тишины!

– Послушай, мне надо по нужде! Очень надо! И примерно с тех пор, когда моя матушка сподобилась выделить мне горшок, я не привык дуть себе в штаны.

– А придется, – ехидно усмехнулся пацан, явно внутренне радуясь тому, что я буду чувствовать себя неловко, в то время как он почувствует себя отомщенным.

– Ты, – набрав побольше воздуха в легкие, я уж было приготовилась высказать парню все, что следовало бы, как дверь в наш маленький подвал отворилась и на пороге возник рослый, наголо обритый детина в простых тряпичных брюках и сапогах. При всей внушительной комплекции у него были совершенно крошечные поросячьи глазки, такие, что от одного взгляда на него хотелось улыбнуться, если бы я точно не знала, что этот пухлый и розовощекий амбал – мастер пыток семьи Ариен. Об этом наглядно свидетельствовала татуировка в виде крошечной птички на его груди. Мужик молча подошел ко мне и стал откручивать кандалы от специальных креплений, на которых я все это время и висела. Я не пыталась протестовать или что-то спрашивать у этого мужчины, поскольку занятие это было бесполезным. Палачам отрезали языки, как только они вставали на этот путь. Это не было насильственным актом в понимании имперцев. Всего лишь традиция, с которой приходят в профессию. Либо так, либо работай где-нибудь еще… Хотя обычно профессия переходила от отца к сыну. Я уже говорила, что кастовость в Алании была одной из основ правопорядка. Женщины, младшие дети могли перемещаться между родами, выходя замуж или поступая в услужение, но только не наследники семей, если, конечно, по объективным причинам они не могли занять положенный пост. Вот, например, мой бывший пациент оказался натуральным придурком, конечно, его нельзя сажать во главе Ариен. Проще сразу распустить империю. Это так, к слову пришлось…

Как только мои руки упали двумя бесчувственными плетьми, мириады острых иголочек ударили по нервным окончаниям. Я невольно скривилась, но разумно не стала ни возмущаться, ни протестовать. Тем временем пыточных дел мастер ухватил меня за цепь и буквально поволок из камеры, поскольку затекли не только руки, но и ноги. Пока мы шли по длинным мрачным коридорам, я несколько раз падала, колени мои кровили и нещадно болели. Хотя чего это я, болело все. Голова, руки, ноги, желудок… предатель думал о своем, ему-то хоть война, лишь бы пожрать! Шли мы, по моим ощущениям, вечность, на деле, думаю, – не больше двадцати минут до того, как перед нами возникла высокая дверь из темного дерева. Палач резко встал как вкопанный, я же решила обняться на прощанье и врезалась в его широкую спину. Поросячьи голубые глазки злобно сверкнули на меня сверху, я фыркнула… хотела фыркнуть, в результате хрюкнула. Вот и поговорили.

После обмена любезностями я ожидала, что начнется самое интересное. Отворится дверь – и я окажусь в старательно забытом месте. Хотя кому я вру, никогда я не забуду, как пахнет пыточная. Равно как никогда не перестанут сниться мне одни и те же сны, где я оперирую тяжело раненного солдата, находясь в тогда еще королевском госпитале. Операционные там были всем на зависть. Чистые, светлые, просторные, отменно оснащенные. Да и персонал в больнице всегда был вышколенным. Приятно работать. Я беру скальпель и делаю надрез – а уже в следующую секунду это я лежу на столе, в темной комнате, пропитанной человеческими испражнениями, страхом, кровью и болью. И это меня вскрывает не целитель, а палач… Конечно, я пленная, я должна быть допрошена со всей жестокостью, как требует закон военного времени. Вот только он режет, а раны мои не затягиваются ровно до тех пор, пока он не стаскивает с меня «петлю», давая повреждениям исчезнуть, и тогда все повторяется вновь… а я так измождена, что вместо криков боли, от которой агонизирует все внутри меня, вырываются лишь сиплые всхлипы, пока чернота заботливо не укрывает сознание на жалкие доли секунд.

– Нам будет весело, поверь, – холодно сказала я, даже не пытаясь сопротивляться и бежать.

Я пробовала однажды. Теперь знаю, что это бесполезно. Внутри все будто заледенело. Сколько бы я ни храбрилась, страшно мне было все равно.

Тем временем здоровяк, не обращая внимания на мои слова, коротко постучался, а после решительно открыл дверь.

То, что меня привели не в пыточную, стало понятно тут же. Это место скорее походило на рабочий кабинет. Просторная чистая комната, в которой витали запахи бумаги, чернил и дорогого парфюма. Впрочем, обладателя этого самого парфюма я увидела сразу. Он сидел за широким деревянным столом, сложив руки, утянутые в черную кожу, перед собой. К слову сказать, мужчина был весь в черном, даже его волосы и глаза были глубокого черного цвета. Только кожа на лице казалась совершенно бледной, будто давно не знала солнца. Он внимательно смотрел на нас, и чувствовалось, что за его пристальным взглядом сокрыт глубокий проницательный ум. И даже несмотря на то, что внешне он был весьма привлекателен, я бы посчитала его очередным уродцем, если бы не этот острый пронизывающий взгляд, который свидетельствовал о наличии интеллекта. Ну что сказать, я питала слабость к умным людям. Их я могла уважать.

– Присаживайтесь, – заговорил мужчина, указывая взглядом на глубокое кресло перед письменным столом, за которым он сидел. – Трион, сними кандалы, я же просил, – вкрадчиво заметил он, остро взглянув на палача. Толстяк под его взглядом, кажется, вздрогнул и уже немного подрагивающими руками поспешил разомкнуть кандалы, то и дело промахиваясь ключом мимо скважины.

Мужчина лишь молчаливо наблюдал за тем, как неуклюже возится с замком Трион. Он был воплощением вселенского спокойствия, но казалось, нервировал здоровяка тем самым еще больше. Наконец кандалы были сняты, и я с облегчением плюхнулась на кресло. Да, я умела наслаждаться предоставленными мгновениями, не стесняясь окружающих. Сейчас мои ноги болели, гудели и вибрировали так, что стесняться и говорить, мол, я лучше постою, я не собиралась.

– Свободен, – лишь коротко бросил он тому, кто привел меня. Дверь затворилась, и мы остались вдвоем.

На его лице не дрогнул ни один мускул, пока темный взгляд скользил по мне, будто бы ощупывая и тщательно осматривая каждый сантиметр моего тела. При этом он хранил молчание, не пытаясь брезгливо фыркать, когда его взгляд упал на мою изрядно истоптанную обувь или когда он осматривал мой пропыленный песками Элио наряд. Я оценила. В то же самое время я сама беззастенчиво осматривала мужчину, что сейчас сидел передо мной. Ну, что я могу сказать… кроме того, что он являлся обладателем весьма привлекательного лица, его вещи регулярно стирали, а может, после носки тут же выкидывали, не дозволяя господину пользоваться одним и тем же нарядом дважды. Богатенький гаденыш, заключила я, переключившись на обстановку в кабинете. И будто почувствовав, что им больше не интересуются, мужчина заговорил:

– Мое имя Рэйнхард Эль Ариен. – Одно его имя заставило меня вновь обратить внимание на его обладателя. Старший сын семьи, пронеслось в голове, и это знание заставило напрячься все тело. Младшие дети носили в имени приставку Иль, а далее шла девичья фамилия матери. – И я хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего брата, – сказал он и замолчал, будто бы ожидая что-то в ответ. Я же не спешила с ответом, потому как после «спасибо» такие люди обычно добавляли «но». – Я понимаю, это не совсем та, – многозначительно посмотрел он на меня, – благодарность, на которую вы рассчитывали, но…

Вот оно!

– …Так уж сложились обстоятельства.

Не оно!

И вновь взглянул на меня, пленяя мой взгляд своим, будто завладевая разумом и сознанием.

– Могу я узнать ваше имя? – не спеша переходить к делу, поинтересовался он.

– Соль.

– Соль?

– Просто Соль, – кивнула я.

– Необычное имя…

– Просто слишком старое, чтобы им до сих пор пользовались.

– Хотите пить, Соль?

– Нет.

– Нет? – явно удивился он.

– Я хочу в туалет, – припечатала я. – А потом пить, – решив, что второй раз могут не предложить, решила-таки пользоваться ситуацией. – И есть, – немного поразмыслив, добавила я.

Рэйнхард никак не показал, что мои три желания его как-то задели или удивили, хотя если подумать, то ничего сверхъестественного я не потребовала. Раз благодарен, то сперва напои, накорми, маленькую просьбу исполни, а потом уж и ответ вели держать. Как-то так…

– Сэптим, – коротко позвал он, и тут же из небольшой ниши в стене, куда не доходил свет, выступил пожилой мужчина-человек. – Ты слышал, о чем просит гость, – позаботься.

– Прошу вас, – склонился мужчина и, указав рукой на ту самую нишу, как бы предложил туда проследовать.

Спорить и противиться я не собиралась, потому как если не там, то здесь это случится. И лучше уж в теньке…

Как оказалось, зря я так переживала. Мне не предложили нагадить в углу, а всего лишь проследовать в отдельную уборную. Вернулась я в прекрасном расположении духа. И теперь мои разбитые ладони, колени, мучавшие меня голод и жажда не казались чем-то уж настолько существенным, без чего я не могла бы обойтись. Потому следовало бы изначально решить все насущные вопросы, купить себе время и безопасное существование, прежде чем в очередной раз вырваться из-под гнета власти, и начать жизнь заново. Не в первый раз, дай Двуликий, и не в последний. Так что когда я села перед старшим Ариен, чувствовала себя не в пример увереннее, чем прежде. Придется потерпеть, а это я могу.

Все это время Рэйнхард наблюдал за мной, будто бы позволяя прийти в себя, а заодно и открыться перед ним. Но тут он не угадал, это вообще не про меня.

– Мой брат, – начал он, – сказал, что вы спасли его. Это так?

– Разве не ясно, раз он жив и здоров, ersento (поганец), – добавила я на мертвом языке своей родины.

– Да, это так. Но еще он сказал, что вы первородный… – вновь замолчал Рэйнхард, будто выжидая, что я на это ему скажу, когда у него такой аргумент.

Я тоже молчала. Ибо жизнь нищего человеческого деда – это всего лишь сор у ног аланита. Жизнь первородного – звезда на темном небе для любого из живых. И тем не менее я не собираюсь разживаться манерами и подлизываться ни к одному из них. Да, я люблю жизнь. Мне нравится жить. И я хочу жить. Но и смерть приходит рано или поздно ко всем. Мою, конечно, надо бы еще поискать. А жить прогнувшись – какой в этом смысл?

– …Так ли это? – должно быть, решив, что я туповат, все же спросил он. А по его на мгновение прикрытым векам я поняла, что он примерно такого же мнения о словах братца, как я о самом братце.

– Я, как мои братья и сестры, родился в землях благословенной Эйлирии. Уж не знаю, помнят ли до сих пор те времена. Но когда-то это был плодородный вечнозеленый край, богатейшее из королевств. С нашим рождением Эйлирия перестала существовать. Так распорядился Двуликий, что сила нашей земли перешла к нам, в то время как моя родина превратилась в пустыню, которую имперцы называют Элио. Любой дар моего Бога – это и благословение, и проклятие, смотря для кого и когда. Таков мой Бог, таков его дар, об этом стоит помнить…

– То есть вы утверждаете, что слова моего брата – правда?

– Это все, что ты услышал?

– Это первое, чему я хочу услышать подтверждение, – жестко сказал Рэйнхард, а я усмехнулась. Мозг есть – жить будет.

– Если тебе надо все повторять по два раза, то учти сразу, терпения и вежливости у меня хватает лишь на один. Да, это правда, ты понял или еще повторить?

– Провоцируете меня?

– Я в следующий раз табличку подниму, чтоб понятно было, с каким посылом я говорю те или иные вещи, – против воли заворчала я. На самом деле свой прелестный характер я собиралась вручить ему бесплатным приложением, от которого не отказываются, но вышло немного иначе… Опять не дотерпела.

– Что ж, мой брат был прав и насчет вашего характера.

– Сразу предупреждаю, либо принимай его и не жалуйся, либо закончим все прямо сейчас. Я не меняюсь ни рядом с императором, ни с детьми, ни с девами юных лет. Я тот, кто я есть, и слишком стар, чтобы говорить то, что призвано услаждать чей бы то ни было слух.

– Если то, что вы первородный, правда, то я могу с этим смириться, конечно…

О, вот оно! Ну наконец-то.

– …Если и вы будете полезны…

– Кому конкретно полезен, могу я узнать?

– Империи, – тут же ответил он.

– Надо же, – усмехнулась я. Вот уж не думала, что мною захотят делиться. – Даже так, – я позволила себе откинуться на спинку кресла, предвкушая длинный разговор и торг. То, что торг будет, я была уверена. Насильно из целителя много не выжать, мы слабеем, когда находимся в жестокости и боли постоянно. Это общеизвестный факт. Потому с первородными лучше договариваться, если хочешь выжать их до последнего.

– Я ожидал, что будет яростный спор и мне придется вас заставить, – признался собеседник, видя мою реакцию.

– Ты заставляешь, но я не спорю, потому как хоть и стар, но маразм еще только на пути ко мне. Если думаешь, что раз я в годах, то, стало быть, слаб умом, то не стоит мечтать понапрасну.

– Что вы хотите?

– Зависит от того, что буду должен.

– Что ж, – задумчиво протянул мой собеседник, – думаю, это справедливо. Мне нужен целитель, который, обладая огромным опытом, сумеет передать свои знания тем, кто только готовится встать на этот путь. Целитель, который будет не только просиживать днями и ночами в аудиториях академии, но и практиковать. Думаю, именно таким образом вы, Соль, будете полезны моей стране…

– О как, – хмыкнула я. Должна сказать, запросы у старшего Ариен были, что называется, впечатляющими. – Это все?

– Как вам сказать. Прежде чем позволить вам работать на империю, я должен убедиться, что вы не шарлатан, так что, – встал он со своего кресла, подошел ко мне и легким движением руки скинул самую ненавистную вещь для любого первородного. Петлю, которая блокировала все наши силы и ощущения, делая нас совершенно обычными людьми, и к которой ни один из нас не мог прикоснуться.

Ощущения в тот же миг накрыли меня с головой, заставляя болезненно поморщиться. И дело было не в том, что все мои ссадины тут же начало нещадно щипать из-за ускоренной регенерации. На меня так ощутимо дыхнуло тленом, болью и застарелой болезнью, что мне с трудом удалось сглотнуть горечь во рту и удержаться от рвотного позыва. Рэйнхард смотрел прямо мне в глаза и, думаю, заметил мою реакцию на себя.

– Что скажете? – тем временем невозмутимо поинтересовался он.

– Надеюсь, сынок, ты не под кайфом, иначе у меня нет уверенности, что все наши договоренности будут иметь силу.

– Откуда такой вопрос?

– Иначе ума не приложу, как ты все это можешь терпеть, – просто сказала я.

Боль, которую должен испытывать этот человек, была из разряда невыносимой. Не понимаю, как он может сидеть, стоять, говорить, а не орать во всю силу легких от того, что с ним происходит.

– Что ж, я понял все, что мне нужно. То, что я хочу взамен, – это жалованье согласно занимаемым мной должностям, свой личный дом подальше от людей и личного ассистента…

– Ассистента?

– Да, он висит внизу, аккурат напротив того места, где недавно болтался я. Беру его, так что можете за ним кого-нибудь послать. Далее, перерабатывать я не собираюсь, так что планируйте график не более десяти часов в день, дежурства по ночам буду брать не чаще двух раз в неделю, и еще мне нужен один выходной и подъемные. А, да: ассистенту жалованье тоже вы платить будете, у меня денег нет. Еще мне лошадь и женщину…

– Женщину? – изумленно воскликнул он.

Я лишь обреченно закатила глаза. Мужчины всегда такие мужчины…

– Чтоб приходила ко мне в обед, убирала и готовила до моего возвращения, в вещах не копошилась, разве что стирала то, что я буду специально для нее оставлять.

– Это все?

– Не совсем, толстож…х пациентов, то есть элитных пациентов, в отдельный день буду принимать, ясно? А теперь – меня покормить, помыть и начнем с тебя.

– Вы что, – усмехнулся он, – хотите сказать, что можете меня вылечить?

– Именно это я и сказал, – прямо взглянула я на старшего Ариен, который, судя по всему, несколько ошалел от моей напористости.

Но это он зря, я еще только начала.

– И еще кое-что: прошу отдельно запомнить, что мне нервы не трепать и не доставать по пустякам, я этого не люблю. Стиль в одежде я не меняю. Я сын Элио, так было, есть и будет. Так что в ваши имперские платья влезать не собираюсь. – Имперцы и впрямь в одежде отдавали предпочтение тогам и туникам. Разве что стоящий передо мной аланит не показывал обнаженных ног и под туникой носил черные широкие штаны, заправленные в сапоги. – Отдельно запомни, что в душу ко мне лезть не стоит, личные вопросы игнорируются вне зависимости от того, кто их задает. Если будешь соблюдать договор, то и я буду полезен для тебя. Так что? Договоримся?

– Что ж, – медленно проследовав до занимаемого им кресла, начал Рэйнхард. – Все вами перечисленное вполне приемлемо для меня, но, как вы и сказали, сперва я должен увидеть, чего стоят ваши умения, – осторожно сел он в кресло, и это было неудивительно, учитывая его состояние. – Пока вы и ваш ассистент разместитесь в доме семьи Ариен. У вас будет время до вечера, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Вечером же мы встретимся в моих покоях. Сэптим…

– Погоди-ка, который сейчас час, сначала скажи?

– Два часа ночи, – тут же ответил он. – Все?

– Теперь да. Сэптим! – позвала я.

– Проводи гостя, – закончил за меня мужчина, никак не показав своего отношения к состоявшемуся разговору.

Как бы странно это ни прозвучало, но я была довольна тем, как заканчивается этот день. В нем не нашлось места насилию над моей замечательной личностью. Конечно, то, что мне как следует дали по голове, надели петлю Двуликого, приковали цепями к стене, чуть не дали умереть от разрыва мочевого пузыря, поваляли по каменному полу, было малоприятно, но не сказать, чтобы настолько ужасно, чтобы я долго об этом переживала. Конечно, я не была в восторге и от предстоящих перспектив относительно работы на благо империи. И вовсе уж не собиралась задерживаться тут. Должно быть, если бы на меня взглянул кто-то со стороны, то сказал бы, что я избалованная себялюбивая гадина, раз не желаю делиться тем, чем так щедро наградил меня Двуликий. Возможно, так оно и есть. Хотя лично для меня все выглядит в несколько ином свете. За прожитые годы, как мне кажется, я отдала достаточно за непрошеный Дар и давно уже никому и ничего не должна. Все, чего я так давно жажду, – это покой. Мой Бог коварен, он многолик, и дары его никогда не бывают однозначны. Это понимаешь с годами, но понимаешь…

Вот такие меланхоличные мысли роились у меня в голове, в то время как я устало плелась за пожилым человеческим мужчиной. Молчал он, молчала я, и ни один из нас не чувствовал себя вправе нарушать уединение друг друга… ну ладно, просто нам не о чем было говорить. Я устала и все, чего хотела, – это есть, спать и мыться. Но, как бы ни мечталось все сделать именно в такой последовательности, придется начать с последнего.

Бесконечные коридоры сменялись подъемами и вновь перетекали в коридоры, и как-то так незаметно мы оказались на открытой галерее, ведущей в жилую часть этого родового гнезда, которое было отделено от городской суеты внушительной каменной стеной, парками, садами и даже крошечной речушкой. Ночной теплый ветер, пропитанный ароматами жаркого летнего дня, ночных южных цветов и трав, нес толику морской прохлады и умиротворения. Я с удовольствием прикрыла глаза, подставив лицо под искусные ласки ветра, с тоской и нежностью вспоминая время, когда такие ночи были только нашими. Когда мы, тогда еще совсем юные первородные целители, вступали на жизненный путь предназначения и долга. Тогда все казалось другим: проще, интереснее и непременно с прекрасным светлым будущим впереди.

– Вы идете? – вывел меня из не к месту начавшейся меланхолии мой сопровождающий. – Ваша комната наверняка уже готова.

– Радостно слышать, – буркнула я. – И не вздумайте мне ассистента под бочок подсунуть. Он не для таких дел мне надобен, так что выделите ему отдельную комнату и довольствие.

– Само собой, – несколько смутившись, кивнул Сэптим.

Прежде чем ступить с открытой галереи в жилую часть дома, я в последний раз бросила взгляд на бескрайнее черное покрывало ночного неба и тяжело вздохнула. Последняя свободная ночь, пока клеймо не легло на мое запястье, накрывая меня вместе с мнимым покровительством Дома Ариен, особой меткой, которая всегда скажет этому Дому, где я и как далеко от него. Обычная практика для особо важных «гостей». Сколько меток перебывало на моем теле, так и не вспомнишь. Одной больше, одной меньше. Они думают, что их плюшки на моей коже способны привязать меня к этому месту. Ну, пусть думают, мне не жалко.

Комната оказалась на удивление просторной и вовсе не напоминала собой кладовку для швабр. В ней были и окно, и кровать, и даже маленькая ванная с нужником. Что еще нужно для счастья старому деду после столь бурного дня? Правильно, уединение.

– Стелла и Арма помогут вам, – начал было Сэптим, когда в углу комнаты обнаружились две смуглые девушки с туго собранными в пучки темными волосами.

– С чем это?

– Эм, ну совершить омовение…

– Не многовато ли рук для такого нехитрого занятия? – вопросительно изогнув бровь, взглянула я исподлобья на провожатого. – Забирай-ка своих девок, Сэптим, и ступай совершай с ними сам хоть омовение, хоть еще что более интересное. Мне ваши рожи уже до того опостылели за этот день, что не знаю, как усну теперь! Так что взялись за руки и шуруйте отсюда, пока я вам не наподдал для скорости, я понятно объясняю? Эй, ты, кучерявая, – поспешила я остановить одну из девушек, которая в спешке почему-то схватилась за поднос с едой. – Посуду оставь, есть я буду. И вещи мои заберешь чуть позже у двери – постираешь, а завтра принеси и там же положи. Всё, теперь мыться буду, – ворчливо добавила я, надеясь, что эта моя фраза даст им понять, что пора бы уже оставить меня в покое.

– Но господин Рэйнхард дал четкие инструкции, – попытался было настоять на своем Сэптим. На что я, уже не выдержав всех перипетий этого дня, просто сказала:

– Пошел он в зад…у вместе со своими инструкциями.

Резко развернулась и, уже слыша, как они направляются к двери, сама проследовала в дальнюю комнату, которая и должна была быть моей личной купальней.

Когда я начала раздеваться, то ощущения были такими, что я смогу поставить свою куртку на пол – и она не упадет, настолько пропыленной и грязной я себя ощущала. Но обошлось. Одежда упала ворохом тряпья, а я взглянула на себя в небольшое зеркало, что висело на стене. Внешность каждого первородного была особенной, если сравнивать нас с общепринятыми нормами. Мой лучший друг Там-Там был похож на «нечто». Вспоминая его, я до сих пор не могла сдержать улыбки. Огненно-рыжие волосы, смуглая кожа, почти коричневая, и ярко-зеленые глаза. Он выглядел забавно, мягко говоря, учитывая его рост под два метра. Айрин же могла похвастаться столь ценимой в империи белоснежной кожей, совершенно белыми волосами, черными будто ночь глазами и такими же бровями. Каждый из нас был немного странным, не таким, как все. С чем это было связано? Лично мне доподлинно неизвестно, но в свое время люди любили рассказывать сказки, будто бы жрецы Двуликого несут в себе не только частичку его силы, но и многогранность внешности божества. Короче, кто его знает, почему у моих совершенно обычных блондинистых родителей родилась смуглокожая дочь с совершенно черными волосами и яркими аквамариновыми глазами. Не подумайте, я не выпендриваюсь, называя банальный голубой «аквамарином». Подозреваю, мой папочка проел плешь мамочке, откуда взялось такое дивное создание в их семье, и перебрал не одно имя знакомых или случайно встреченных мужчин за последние девять месяцев, что захаживали к ним в дом или просто слонялись неподалеку. Грыз себя и окружающих родитель ровно до тех пор, пока на моем виске не распустилась алая лилия Двуликого. Благо, цветет сия фигура под волосами, а виска касается лишь один из ее лепестков. Похожа она то ли на татуировку, то ли на родимое пятно, и у каждого из нас появлялась эта метка в самых неожиданных местах. Так что мне, можно сказать, повезло, что сию отметину можно было скрыть волосами. Бо́льшую ее часть.

На самом деле я не боялась того, что кто-то узнает, что я женщина, больше меня волновало, что они запомнят мое лицо. Хотя и тут я особенно не переживала и цепляться за свое инкогнито до трясущихся поджилок не собиралась. Пусть все идет как идет, а там я о себе позабочусь. Но быть стариком мне все же нравилось. Старость давала мне свободу в общении, а это уже было много!