Судьба Кощея в киберозойскую эру

1. Она его за хардвер полюбила.

– Ларец на дубу, яйцо в ларце…. – сказала она и ее пухлые губы задрожали.

– Я это уже слышал. Дальше, дальше-то что? – его голос был тверд, хоть дрова им руби.

– Ты мне ломаешь волю, в отличие от него, – она сбилась на шепот.

– Я тебе не только волю, но и еще кое-что сломаю, – он сразу понял, что переборщил и заговорил с медово-бархатными обертонами. – Но мы же с тобой все заранее спланировали, Марьюшка. А сейчас время теряем, драгоценное системное. И другие ресурсы. Он же тебя к сожительству принуждал, сама говорила.

– Не принуждал, а предлагал. Потому что он – одинокий. И если я отказывалась, то сразу переводил разговор на другое… Ну, хорошо, хорошо, Свет-Иванушка. Игла в яйце. А в игле, как и полагается, смерть, – она смахнула слезу расписным платочком. – Он добрый со мной был, чудесами развлекал, почти не неволил. Пообещай мне, что он хоть мучиться не будет.

– Мучиться не будет, – охотно подтвердил Иван-царевич. – Если не станет брыкаться.

Его накачанная рука легла на мощный лук из турьего рога. Его посвист собрал отряд благодарных животных. Среди них особенно выделялся Заяц с подлыми человеческими глазами.

– Равняйсь-смирно. Отряд построен, – доложил Заяц.

– Вольно, – Иван-царевич обошел строй благодарных животных, сканируя бдительным взглядом выражения мохнатых морд. – Ежели кто струсит, будет иметь дело лично со мной, причем наедине. Вы все у меня условно живые. Кто не понял, выйти из строя. Желающие подискутировать есть? Желающих нет. Тогда вперед.

Через полчаса все было кончено. Щука, вынырнувшая из пучины морской, поспешно вложила в жилистую руку Иван-царевича иглу с кощеевой жизнью.

– Такая маленькая штучка, – Иван-царевич аккуратно почти нежно провел грязным ногтем по игле. – Ну что ж, раз дал слово не мучить, придется сдержать. Хотя, в принципе, я не против пыток, когда они уместны.

Он взял иглу посредине. Прежде чем сломать, еще раз поднес к глазам. Сладострастная улыбка заползла еще дальше на его левую щеку. Иван-царевич поднял иглу чуть повыше, чтобы она засияла в солнечных лучах, и насладившись ее беззащитностью, легко переломил пополам своими крепкими пальцами.

А обе половинки бросил в сточную канаву. Наверное, из-за обуревавших его в этот мечтаний и надежд (грохну папу-царя, сам сяду на трон, шапку-монамашку будут носить набекрень), не заметил Иван-царевич легкий бурунчик, появившийся на поверхности грязи.

Подождал витязь. И ничего. Улыбка сползла с левой щеки. Тучи занавесили солнце, наступила поздняя осень.

Кощей Бессмертный остался в живых, по крайней мере никакого страшного предсмертного вопля ни в одном диапазоне.

А вот у лукоморья, сбивая птиц, разнесся страшный матерный крик Иван-царевича.