Судьба боится храбрых [= Час волка]

ГЛАВА 1

Тим пробирался через толпу людей. Люди стояли плотно и пропускать подростка особо не стремились, так что Тим вовсю работал локтями и коленями, протискиваясь к своей цели. Никто, впрочем, по этому поводу не возмущался.

Этот сон Тиму был знаком. В различных вариациях, он снился ему уже неделю. «Опять», — уныло подумал он, лежа под одеялом в каком-то совсем другом месте и времени. Он вроде бы даже приоткрыл там глаза, чтобы в душном полумраке своей комнаты разглядеть слабые очертания письменного стола и яркие зеленые цифры китайского будильника. Сейчас вполне можно было напрячься, разорвать связь с нелепым надоевшим сном — и если не проснуться, то хотя бы додремать спокойно.

Но глаза отметили время (6.56), и непроснувшийся разум решил не просыпаться. Ощущения теплого одеяла, застоявшегося комнатного воздуха и негромких шумов ночного города пропали, оставив Тима в толпе плотно стоящих молчаливых людей. Он вздохнул, удвоил усилия и наконец выбрался из толпы, сразу же напоровшись на ограждение — деревянный брус, закрепленный с помощью деревянных же кольев на уровне его груди. Тим вцепился в брус руками, встал поудобнее, отдышался и принялся наблюдать.

По ту сторону перил начинался пологий спуск, выложенный большими плитами серого камня и заканчивающийся у широкой дороги. С другой стороны был точно такой же подъем, с точно такими же деревянными перилами наверху и стоящей за ними толпой людей. Но Тим не глядел на ту сторону, он глядел на дорогу, по которой шла торжественная процессия. Сложно сказать, каков был ее смысл и в чем состояла ее цель, но было в ней определенно что-то недоброе. Люди с обеих сторон дороги не кричали, не приветствовали идущих, а только молча и недвижимо наблюдали. Процессия была немаленькой — голова колонны уже скрылась где-то за границей внимания, а хвоста еще не было видно. Сейчас мимо Тима шли, собравшись группами по четыре, удивительно толстые лысые мужчины в необъятных одеждах. На их мясистых лицах белыми и черными красками были нарисованы страдающие маски. Их балахоны словно жили своей жизнью, бугрясь, шевелясь и подергиваясь в разные стороны без каких-либо видимых причин. Хотя очень скоро шевеление это стало Тиму понятно — балахон одного из мужчин вдруг дернулся, натянулся (Тиму послышался негромкий вскрик-всхлип), а потом из-под края одежды показался… лежащий ребенок. Похоже, это была девочка — лет трех-четырех, в коротком белом сарафанчике и белых же штанишках. Она тут же вскочила, бросилась догонять «свой» балахон, но не успела — идущий сзади мужчина подхватил ее за шиворот, распахнул перед собой светло-серую ткань, опустил девочку туда и запахнул одежду обратно. Ритм процессии при этом не сбился ни на полшага — все происходило в движении, никаких эмоций не отразилось на лицах участников, и даже звуков лишних не прозвучало. Но почему-то у Тима этот эпизод вызвал жуткое неприятие, чуть ли не омерзение.

Тим в этом сне словно был не собой, а кем-то немножко другим. Нет, он помнил, что он — это он. Тимофей Вострецов, «коренной питерский интеллигент пятнадцати лет от роду», как любил выражаться отчим, который сам на интеллигента никак не тянул. Впрочем, отчим был хорошим человеком, Тим его уважал, даже немного любил и не стеснялся называть «папой». Тем более что своего настоящего отца он не помнил — тот растворился в нетях, когда Тиму было чуть больше двух лет. Уехал на север за длинным рублем и пропал бесследно. Мама не слишком любила вспоминать те времена — в охватившем Россию десятилетии больших перемен ей несладко пришлось одной с маленьким ребенком на руках. Но насколько удалось понять Тиму из скупых рассказов мамы, с папой она тогда вроде не ссорилась — без темных моментов в супружеской жизни семьи Вострецовых не обходилось, но было их не больше, чем в других семьях. Как бы там ни было, мама склонялась к версии «Что-то случилось». Она даже в «Жди меня» письма и фотографии слала неоднократно, но их ни разу не показали — видимо, авторам программы данный случай показался банальным и малоинтересным.

Все это Тим во сне помнил, но помнил как-то неубедительно. Словно ему кто-то все это просто рассказал и заставил запомнить. Спроси его сейчас про обстоятельства его рождения и жизни, он бы, отвечая, наверняка характерно пожимал плечами — дескать, «вроде оно так, но точно не знаю — за что купил, за то и продаю». А вот происходящее вокруг, наоборот, казалось не просто реальным, а реальным с громадным смыслом — каждое мельчайшее событие несло в себе заряд информации столь же важной, сколь и непонятной. Проснувшись, Тим недолго думал об этих с удивительной настойчивостью повторяющихся снах (а что о них думать — не кошмар, и слава богу). Но, будучи внутри сна, он испытывал гнетущий дискомфорт от раздирающего понимания важности происходящего вокруг вкупе с непониманием смысла.

Вот и на этот раз — Тиму не всегда удавалось добраться во сне до этого места, но в прошлые разы никаких маленьких девочек будто бы не было. Тим напряг память — толстые мужчины в светлых гигантских балахонах вроде были… или не были? Нет, точно были. А вот этого эпизода — точно не было. Тим задумался и не сразу заметил изменения в процессии — теперь там шла война. Во всяком случае, другого определения этому действию в голову не приходило. Мимо, двигаясь в том же неизменном ритме, шли сражающиеся друг с другом на мечах воины в красных туниках. Воины шли парами, в две колонны, а между колоннами быстрым шагом двигался еще один ряд воинов. Время от времени один из сражающихся падал под ударом меча противника и оставался лежать на земле, тогда на его место тут же вставал воин из центрального ряда, и схватка продолжалась. Воины молча, звеня мечами, прошли мимо Тима и ушли вдаль, а на дороге осталось лежать множество тел. Тим приглядывался и так и эдак, но не смог понять — действительно они мертвы или просто притворяются.

Следующие участники этой странной демонстрации шли по самым краям дороги и несли в руках широкое, накрывшее всю дорогу полотно белого цвета, настолько яркого, что все остальные краски на фоне этого полотна как будто поблекли и посерели. Что-то происходило там, под белой тканью, — то ли лежащие сами поднимались и убегали, то ли кто-то их поднимал и уносил — Тим не видел, потому что все его внимание было поглощено другими участниками процессии. За белым полотнищем шли женщины — обнаженные женщины. Тим сглотнул, не в силах оторвать взгляда. Впрочем, посмотреть было на что — как на подбор стройные, молодые и крепкие тела вряд ли бы оставили равнодушным любого мужчину. Почему-то у Тима при взгляде на женщин возникло в голове именно это слово — «тела». Может, потому, что, несмотря на манящие движения и вызывающие позы, лица женщин оставались холодны и бесстрастны? Но зрелище все равно было шикарным. Тим молча пошевелил губами, попробовав слово на вкус: «ши-кар-ным». И еще долго провожал взглядом точеные фигуры, сглатывая липкую слюну и фантазируя на соответствующие темы. Сон неожиданно оказался довольно интересным — в прошлые разы он до этого места не досматривал и теперь жалел об этом.

Вслед за женщинами незаметные люди в белых робах опять несли широкое белое полотно — Тим глянул мельком и больше на полотно не смотрел, а смотрел на то, на что смотреть было интереснее. Но в какой-то момент вокруг начало ощущаться недоброе напряжение. Оно волнами распространялось по толпе, и Тим, ежась, стал озираться, выглядывая неведомую опасность. Откуда-то сбоку прозвучал глухой голос — впервые за все время сна.

— Жертва, — сказал кто-то негромко, и Тим сразу понял, в каком смысле было произнесено это слово. Похоже было на то, что это слово прозвучало не на русском языке, а на каком-то другом, на котором оно могло означать только одно: «жертва» — то, что приносится на жертвоприношении. Легкий гул пронесся по толпе от конца процессии — к началу, Тим вздрогнул и вытянул шею. Люди в белых робах все так же несли широкое белое полотно, но его яростная белизна нарушалась лежащей посредине темной фигуркой. Кто-то лежал на белой ткани, безвольно раскинув руки и ноги, — лежал и, легонько покачиваясь, двигался вместе с несущим его полотном. Вместе с ним по толпе двигалась волна облегчения. Люди, мимо которых проплывала фигурка, глубоко вздыхали, расслабленно шевелились, отодвигались от барьера и начинали негромко переговариваться. Тим вцепился в брус и всмотрелся. Теперь лежащий был уже недалеко, и можно было рассмотреть детали. Это был подросток. Темноволосый юноша, одетый в черные штаны и белую куртку свободного покроя, лежал навзничь на белоснежной ткани, и из груди его торчал меч. Прямо из сердца. Сочувствие острой иголкой кольнуло Тима и тут же исчезло, сменившись явственным предчувствием беды.

Тим всмотрелся в лицо лежащего, и его собственное сердце сбилось с ритма, пару раз стукнув явно невпопад. Юноша был немного старше его, но этим все различия между ним и Тимом совершенно исчерпывались. На белоснежном полотне, недвижимо и с мечом в груди (мертвый?!), лежал он сам — слегка подросший, немного исхудавший и с коротким шрамом под левым глазом, но это был именно он — Тимофей Вострецов, «коренной питерский интеллигент» шестнадцати-семнадцати лет от роду. Он — лежащий на белых тканях — был уже почти совсем под Тимом — тем, который, напрягшись и ничего не понимая, смотрел на себя самого сверху. Уже совсем близко слева люди облегченно вздыхали, негромко посмеивались и переговаривались, но здесь, где он стоял, напряжение достигало своего апогея.

— Уффф, пронесло, — явственно произнес его сосед слева, и Тим вздрогнул от неожиданности.

— И впрямь пронесло, — согласился повеселевший голос чуть дальше и несмело хихикнул. Тим сам чувствовал накатывающую волну и уже готов был повторить за соседями звонко и весело: «Точняк — пронесло», но тут лежащий вдруг открыл глаза. В первое мгновение Тим ничуть не испугался, даже наоборот. «Он не мертвый, он только притворялся», — мелькнула радостная мысль. Мелькнула и пропала, потому что в следующее мгновение тот Тим, что лежал внизу с мечом в сердце, уверенным движением глазных яблок выхватил из множества устремленных на него взглядов — один-единственный. Таким движением опытный снайпер вскидывает винтовку.

Тим зажмурился и закричал. Он кричал, насколько хватило дыхания, потом со всхлипом вдохнул полные легкие воздуха и снова начал кричать. Во время второго вдоха чей-то испуганный голос спросил возле самого уха:

— Тимка! Что случилось? — и третий крик вышел не таким удачным и протяжным, как первые два. Тим замолчал, посидел пару секунд, закрыв глаза и трясясь крупной дрожью, потом со всхлипом вдохнул. Открыл глаза. Зажмурился от яркого света, но успел заметить встревоженное лицо мамы.

— Что случилось? — повторила мама.

— Мама… — сказал Тим неуверенно. — Ничего, мам. Кошмар приснился, — и хихикнул с истерическими нотками.

Мама грозно вздохнула и встала — кровать качнулась, скрипнули доски пола.

— Неудивительно, — сказала она многообещающим тоном. — В общем, так. С сегодняшнего дня — никаких сидений за компьютером по ночам. В двенадцать часов чтобы лежал в постели. И сотри эти все свои стрелялки-убивалки, чтобы я этого больше не видела, слышишь? Тебе шестнадцать, а ты уже по ночам орать начал, что с тобой к сорока годам будет, ты об этом подумал?

Тим сидел в постели, обхватив себя руками, и шептал тихонечко про себя: «Это сон. Это просто сон. И даже ничего страшного, чего испугался-то? Подумаешь, себя увидел, и даже не мертвого, а совсем живого. Все хорошо. Все нормалек».

Мама, не дождавшись ответа, щелкнула выключателем и хлопнула дверью, бросив напоследок:

— Можешь уже вставать, завтрак на столе.

Тим вздохнул и упал навзничь. Тут же запиликал будильник.

— С-сволочь! — со злостью сказал Тим, хлопая кулаком по кнопке. — Не мог на пять минут раньше прозвенеть.

— Тимоха, я ушла! — донесся мамин крик из прихожей, а вслед за тем — звук закрывающейся двери.

Тим полежал немного в кровати, мечтая о том, как сейчас во дворе опустится звездолет, оттуда выйдут серьезные вооруженные люди в броне и с лучевым оружием в руках, поднимутся на четвертый этаж и нажмут кнопку звонка. Тим, конечно, не будет знать, кто там, поэтому откроет неохотно. А там — там мужчина с нашивками полковника галактической морской пехоты скажет ему: «Тим, вы нужны Империи. Ваш отец умер, и теперь вы — наш император». А потом, разумеется, будут всякие приключения, верные друзья, коварные враги, прекрасная девушка, которая в него влюбится, ну и так далее. Но звонка все не было. Видимо, врачи вытащили-таки старого императора и на этот раз. Тим вздохнул, потянулся, потом неохотно встал и принялся собираться — первым уроком намечалась контрольная по алгебре, и опаздывать на нее не рекомендовалось. С Елы-Палы — Елены Павловны — станется закрыть дверь на замок в восемь часов и не открывать ее до самого звонка. И неважно, что это — вопиющее нарушение прав человека. А уж что человеку битую неделю снится один и тот же сон (как выясняется, довольно зловещий), уж вовсе никого не волнует. Бурча и пиная попадающиеся под ноги предметы, Тим оделся, одновременно жуя бутерброды и запивая их остывшим чаем. Подхватил с пола сумку, глянул на часы (7.47), ругнулся негромко и выскользнул за дверь. Английский замок сухо щелкнул за спиной, и Тим быстро, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз, цепляясь на поворотах за перила. Про ключ он вспомнил, только спустившись на два этажа вниз. Остановился, похолодел и полез в карман — без толку. Сейчас он отлично помнил, где лежит ключ — перед зеркалом в прихожей. Картинка эта была столь явственна, почти осязаема и при этом столь недоступна, что Тиму выть захотелось. Может, дверь не захлопнулась?

Отлично понимая, что надежды его напрасны и что надо спешить, он тем не менее поднялся на два пролета вверх и несколько раз с силой подергал дверь в разных направлениях. Тщетно. Тим вздохнул и сунул руку в сумку. Мама, конечно, будет недовольна. О, не то слово — недовольна, веселый вечер ему сегодня гарантирован. Но если она не приедет на обед, Тиму придется шататься по улицам до семи вечера, а он намеревался сегодня закончить наконец шестой уровень Candlekeep lights. Мобильник, однако, найтись не спешил. Тим, пока еще без особого беспокойства, напряг память — обычно он кидал трубку в сумку с вечера… обычно, но не вчера. Вчера в полпервого ночи позвонил Антоха, разбудил отчима с мамой и нес в трубку какую-то ахинею заплетающимся голосом — очевидно, был пьян. Мама тогда ничего не сказала, но выражение ее лица было красноречивым. Сегодня ему и это припомнят наверняка. Тим вздохнул — может, не звонить, не добавлять раздражения? Черт с ним, с этим «Кандлкипом», потом пройдет. А после уроков позвонить дяде Сереге и погонять с ним в «контру»… Где же, хвать его за ногу, телефон? Словно в ответ на этот вопрос, в памяти четко всплыла картинка — зеркало в прихожей, полочка перед ней, на полочке ключ, а рядом с ключом… а что это такое рядом, господа? Такое темно-серебристое, прямоугольных очертаний? Может, это — платиновый дамский портсигар? Нет, неверно. А может, это — деталь трансфокаторного передатчика Т-полей с космического корабля пришельцев? Нет, не угадали! А может, это — телефон марки Самсунг? Кто это сказал, поднимите руку, потому что это — правильный ответ! Представьтесь, пожалуйста… очень хорошо, господин Тимофей Вострецов, поздравляю вас, вы выиграли шесть часов прогулок по нашему замечательному городу, причем — без еды, потому что карманные деньги, выданные на неделю, вы вчера потратили, купив модный налобный фонарик. Тим застонал и стукнул кулаком по обивке двери. В бессильной злобе потоптался на площадке, потом пошел вниз. Денек начинался — просто загляденье.

Тим выскочил из подъезда, обернулся на ходу, зачем-то посмотрев на окна своей комнаты, и с ходу налетел на кого-то.

— Извиняюсь, — пробормотал он, восстанавливая равновесие. Но «кто-то» вдруг цепко ухватил его за руку.

— Васятка, — произнес плаксивый надтреснутый голос, и Тим невольно вздрогнул. Полуобернулся к человеку, на которого налетел, и похолодел — это была Коряга, сумасшедшая бабка со второго этажа. Ее внука четыре года назад насмерть сбила машина, прямо тут, во дворе, с тех пор бабка сбрендила и в каждом пацане видела своего Васятку, который куда-то убежал и не хочет идти домой. Младшеклассники и прочая мелюзга боялись Корягу до икоты, да и те, кто постарше, тоже старались обходить ее стороной. Матери, утешая испуганных детишек, злобно грозились вызвать санитаров и отправить сумасшедшую «туда, где ей самое место», но старуху их угрозы не пугали, и сгорбленная неподвижная фигура за прошедшие годы стала уже чем-то вроде местной достопримечательности. Тим задергался, пытаясь освободить руку, но Коряга держалась цепко, что-то бормотала и порывалась утащить Тима обратно в подъезд.

— Пусти, дура, — прошипел Тим, — я не твой Вася, он умер! Слышишь, подох Васятка!

Старуха на секунду остановилась, мазнула по Тиму безумным взглядом из-под мохнатых бровей и замахнулась на него рукой.

— Вот я тебе, негодник! — сказала она грозно. — Сколько ж можно на улице шляться? Вот, ужо, я тебе всыплю дома, — и снова обернулась к подъездной двери.

Совершенно взбешенный навалившимися на него неприятностями, Тим не сдержался и довольно сильно пнул сумасшедшую старуху по ноге. Та охнула, отпустила Тима и, взмахнув рукой, упала на одно колено. Тим тоже не удержался и сел в пыль. Старуха неловко встала на ноги, обернулась к поднявшемуся Тиму и посмотрела на него вполне осмысленным взглядом.

— Хосподи, — всплеснула она руками, — а где ж Васятка?

Тим, не глядя на Корягу, тщательно отряхивал брюки.

— Где, где, — пробормотал он, — в гнезде. Ушел Васятка, далеко ушел.

Тим чувствовал себя неловко — он вообще-то был незлым и воспитанным мальчиком. Старуха, конечно, сама напросилась, но она все же была старой, немощной, вдобавок еще и сумасшедшей. А он ударил ее. «Ногой», — услужливо подсказала просыпающаяся совесть и в подробностях восстановила в памяти картинку, как и куда он ее пнул. Старуха тяжко вздохнула, потом прищурилась.

— Ай-яй, — сказала она, качая головой, — это кто ж за нелюдь, что такое с тобой сделал?

Тим решил, что старуха собралась читать ему нотации, только он не понял, кому предназначалось это «нелюдь» — ему персонально или его воспитателям. Но продолжение фразы заставило его вздрогнуть и замереть.

— Что ж это делается, глядите, мальчонку насмерть саблей убили. Как есть зарезали, — сказала она задумчиво, продолжая качать головой и разглядывая Тима. Тот сглотнул и попятился, отчетливо ощутив, как морозом стянуло кожу на затылке и зашевелились волосы. Старуха опять вздохнула. — Скажи Васятке, шоб не убегал далеко, приду я скоро, — сказала она, теряя интерес к беседе и разворачиваясь к подъезду. — Недолго уж мне осталось, — донеслись до Тима ее слова, потом старуха с натугой потянула на себя обитую жестью дверь и канула в черноту входа. Дверь громко, с дребезжащим звуком, хлопнула, и Тим сорвался с места. Он летел, не чуя под собой ног, и остановился перевести дух, только когда до школы оставалось метров двести.

— Что это за фигня? — спросил Тим, отдышавшись. — Мистика какая-то. Может, и вправду в церковь сходить?

Религию в их семье активно продвигала баба Тася — мама отчима. Сам отчим, воспитанный в советских традициях, не верил ни в бога, ни в черта, бабкины увещевания называл «мракобесием» и «опиумом для народа». Мама активной жизненной позиции по этому вопросу не имела, да иметь и не хотела. Бабка и сама давно махнула рукой на непутевых старших, сосредоточив все миссионерские усилия на Тиме. Тим слушал проповеди со скептической ухмылкой, никогда не упуская возможности вставить язвительный комментарий, но что-то из слов бабы Таси в нем оседало. Вот и сейчас — мысль о посещении церкви возникла в его голове вполне естественно. Но тут от недалекой школы донесся негромкий дребезжащий звук. Тим вздрогнул, и все мысли о мистике, бесах и церкви вылетели у него из головы — в школе звенел звонок.

Он ругнулся и отчаянно бросился вперед, надеясь, что случится чудо и Елы-Палы задержит в своем кабинете директор или она просто застрянет в лифте. Вот если бы можно было гипнотизировать людей на расстоянии… Тим нахмурился на бегу, представляя, как Елы-Палы вдруг встает из-за стола и идет в туалет, потом его мысли приняли другое направление. А почему бы не случиться чуду? Лифт остановить — это же не по воде пешкарусом топать без пенопластовых лыж. Даже и не чудо никакое, так — случайность. Трудно, что ли, Ему? Ну ведь пустяк же? А уж он, Тим, в долгу не останется: если в классе еще нет училки, он сегодня же в церковь пойдет обязательно и сделает… ну все, что положено там делать. Тим повеселел, проскочил холл и бросился вверх по лестнице. Но, подбегая к двери кабинета, он понял, что Сатана и на этот раз победил. Потому что по коридору разносился хоть и приглушенный закрытой дверью, но отчетливо слышный, резкий женский голос, диктовавший условия задачи. Тим остановился перед дверью, плавно нажал на ручку и осторожно потянул ее на себя. Дверь чуть-чуть подалась, но тут же, с металлическим звяком в районе замка, остановилась. Тим потянул сильнее, потом бросил бесплодные попытки и постучался. Голос за дверью не сбился ни на мгновение, и вообще не было похоже, чтобы Тима кто-то услышал. Словно дверь вдруг обрела волшебную способность пропускать звуки только в одну сторону. Тим вздохнул и понуро побрел к подоконнику — он мог стучать, кричать и как угодно бесноваться, но дверь откроется не раньше, чем прозвенит звонок. Это знали абсолютно все ученики старших классов школы № 104. Тим кинул на подоконник сумку, залез рядом и бездумно уставился в окно. Когда мама узнает про контрольную… у-у-у, об этом лучше было не думать. Тим поморщился и начал думать о чем-нибудь более приятном — например, о каникулах, до которых уже и оставалось-то всего ничего — чуть меньше месяца. Потом, конечно, придется еще на отработку походить, но это уже ерунда. А еще — Тим точно не знал, но несколько раз мама с отчимом слишком торопливо прерывали разговор, когда он неожиданно заходил в комнату. Вид у них при этом был заговорщический донельзя. Тим терялся в догадках, хоть виду и не показывал, но, обнаружив в маминой сумке путеводитель по Египту, понял. И теперь жил в предвкушении будущего отдыха. Говорят, там столько рыб в море, и они совсем не боятся людей. И пирамиды, и этот, как его, — свинкс. Тим так размечтался, что услышал шаги по коридору, только когда они зазвучали совсем близко — настолько близко, что уже не было никакой возможности тихо смыться за угол и забежать на другой этаж. Тим быстро соскочил на пол, обернулся к окну и принялся тщательно вытирать подоконник невидимой тряпкой — может, за дежурного примет? Но кто бы ни пакостил сегодня Тиму, делалось это качественно и от души — шаги стихли за его спиной, потом послышалось задумчивое:

— Кхе-кхе.

Тим опустил руки, выпрямился и смирился с неизбежным.

— Здравствуйте, Виталий Валерьевич, — сказал он, разворачиваясь.

Директор посмотрел на него задумчиво, похмурился, потом прогудел:

— И ты здравствуй, Вострецов. Опоздал?

Тим вздохнул и горестно кивнул. Директор пошевелил бровями, пошел к двери и постучал.

— Елена Павловна, — сказал он внушительно, — откройте, пожалуйста.

И хотя происходящее ничего хорошего Тиму не обещало, он невольно позлорадствовал тому, как быстро открылась дверь. «Чё ж не сделала вид, что не слышишь? — подумал Тим, поднимая сумку и понуро шагая к двери. — Небось бегом открывать бежала, жаль, не споткнулась». Молча прошел к своему месту и сел за парту.

— Продолжим, — сказала Елы-Палы желчным голосом, — для тех, кто сидит на парте слева, «а» равно сорока пяти, а «б» — корню из двух. Вострецов, приготовь, пожалуйста, дневник.

Тим скрипнул зубами и полез в сумку. Мама будет просто в бешенстве.

И хотя до конца уроков больше ничего особо плохого не случилось, записью в дневнике его сегодняшние неприятности не закончились. Он час добирался до офиса «Софтодрома» — фирмы, в которой работал дядя Серега. Иногда случалось, что его шеф уезжал куда-нибудь в командировку, в такие дни работа в офисе прекращалась, и все сотрудники с упоением принимались резаться в Counterstrike. Тогда дядя Серега без возражений подключал к игре и Тима, который так здорово управлялся со снайперской винтовкой, что любая команда была рада видеть его в своих рядах. Правда, случалось это нечасто, да на такое счастье Тим и не надеялся — особенно сегодня. Но вот тихонько побегать-пострелять на пару с выключенным звуком, да хотя бы просто посидеть за каким-нибудь свободным компом и полазать в Интернете — это можно было почти всегда.

Телефона у Тима сегодня не было, наизусть он номер не помнил, а пропускать его одного охранник лаконично отказался, многообещающе продемонстрировав внушительный кулак. Тим еще час топтался у дверей, пока на площадку не вышел покурить один из знакомых ему сотрудников «Софтодрома». Звали его, как помнилось Тиму, Русланом, но вот отчества его он не знал, обращаться к взрослому дядьке просто «Руслан» было как-то стремно, а «дядя Руслан» — звучало вообще по-детсадовски. Поэтому Тим помялся-помялся и сказал:

— Здравствуйте.

Руслан посмотрел на него, нахмурился вопросительно.

— Здравствуй.

— Я это, — заторопился Тим, — я тут к вам заходил несколько раз, помните? С дядей Серегой, то есть с Сергей Викторовичем.

— А, — сказал Руслан как будто разочарованно, — привет. Чего надо, боец?

Тим улыбнулся и уже хотел сказать: «Проведите меня к нему», но в последний момент смутился и пожал плечами:

— Позовите его сюда, пожалуйста.

— Понял, — отозвался Руслан, отправил окурок в мусорку и зашел внутрь здания. Тим подождал и минут через пять дождался — на улицу вышел дядя Серега.

— Здоров, — сказал он, протягивая широкую ладонь для рукопожатия. — Случилось чего?

Увидев его лицо, Тим сразу понял, что игры отменяются, — слишком дядя Серега был сейчас задумчивый и погруженный в себя. Но все же попытался.

— Да нет, — сказал он, пожимая протянутую руку, — все нормалек. Вот, проходил мимо, дай, думаю, загляну, вдруг у вас шеф опять уехал?

Дядя Серега пробормотал что-то, судя по тону ругательное, и отрицательно мотнул головой:

— Не, брат, сегодня тебе не светит. Чё ж ты не позвонил-то? Аврал у нас. Очередной, совершенно предсказуемый, но абсолютно неизбежный. Так что, друг, езжай домой. Как-нибудь в другой раз.

— Может, просто посидеть можно?

— Нет, — дядя Серега взялся за ручку двери, — ваще глухо, пойми. Я бы даже сейчас не вышел, да Руслан говорит: иди, говорит, то ли случилось чего. Так что — увидимся. Маме привет передавай.

Дверь открылась и закрылась, оставив Тима наедине с его отражением в мутном стекле. Отражение выглядело довольно растерянно. Тим зло сплюнул на асфальт и пошел прочь — домой.

Возвращение мамы Тим прозевал. Совершенно непонятно, как она умудрилась пройти незамеченной, потому что Тим за четыре часа и шагу не сделал за пределы двора. И хоть двор их был, по питерским меркам, довольно большим, арку входа и свой подъезд он ни разу не выпускал из поля зрения больше чем на минуту. Сначала поболтал с рыжей Дашкой — они не то чтобы крепко дружили, но были знакомы с раннего детства. Дашка тоже училась в восьмом классе, только в «А», а сейчас она приглядывала за братишкой, который ожесточенно возился в песочнице.

Потом младший залепил себе в лоб лопаткой, разревелся и был утащен домой. А Тим, от нечего делать, принялся следить за игрой в домино. В их дворе эта игра пользовалась немалым почетом — стук костяшек и выкрики «рыба!» звучали под окнами иногда далеко за полночь, пока кто-нибудь, открыв окно, не принимался костерить играющих на чем свет стоит. Так что Тим мог смело рассчитывать на место в зрительном зале вплоть до сумерек.

Мамин оклик прозвучал для него совершенно неожиданно.

— Тимо-ошка! — женский вопль сотряс воздух питерского дворика.

Тим вздрогнул и скривился — из всех вариантов его имени этот нравился ему меньше всех. Играющие рефлекторно подняли головы, посмотрели на Тима и обменялись усмешками. Тим втянул плечи, украдкой бросил взгляд на свой этаж и сразу увидел маму, машущую рукой в открытом окне. Стараясь сохранить достоинство, не спеша встал, бросил небрежно: «До свидания, я домой» — и, недоумевая, пошел к своему подъезду. Неужели она рано пришла домой и Тим зря шатался по двору столько времени? Но нет, он же поднимался и минут десять давил на кнопку звонка, когда вернулся от дяди Сереги. Значит, как-то прошмыгнула незамеченной. Тим вздохнул, открыл дверь и шагнул в темноту подъезда, страстно желая одного — чтобы мама сегодня не стала смотреть его дневник.

Его желание сбылось.

Устройство подъезда было таково, что тьма окутывала вошедшего в него темным покрывалом даже в самый солнечный день. Первое окно было только через два пролета, было оно маленьким, ни разу не мытым за все полсотни лет с момента постройки дома и, вдобавок, выходило на двор-колодец, который и сам по себе не отличался особой освещенностью. Так что в первую секунду Тим ничуть не удивился. Он привычно поморгал и пошел вперед, даже не ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, только ноги поднимал повыше — под ними вполне мог оказаться какой-нибудь не предусмотренный планом дома кирпич. Лестница должна была начаться ровно через четыре шага от двери — она всегда там начиналась. Но этот день, видимо, был особенным, потому что сегодня на положенном месте лестницы не оказалось. Тим качнулся и даже чуть не упал вперед, когда его ступня, вместо того чтобы оказаться на первой ступеньке, свободно ушла вниз и оказалась на полу. Недоумевая, Тим сделал еще один шаг вперед, и еще, и еще два и только тут понял, что темнота, окружающая его, и не думает рассеиваться. Более того, это была неправильная темнота — абсолютно, беспросветно, совершенно чертовски черная темнота. Такой не бывает даже в самом темном подъезде. Такой темноты даже ночью не бывает. Тим поднял перед собой ладони и не увидел ровным счетом ничего. Еще ничего не поняв, Тим механически сделал несколько шагов назад. По всем правилам ему полагалось упереться спиной в закрывшуюся дверь подъезда, но этого тоже не произошло, хотя он отшагал задом наперед шагов десять. Намного больше, чем он прошел вперед, зайдя в подъезд.

Тим остановился и сглотнул. Он пока еще не был испуган, скорее, охвачен недоумением и какой-то иррациональной злостью на взбесившийся мир, который, похоже, решил сегодня Тима довести до точки.

— Блин, — сказал он с чувством, — какая сволочь все это… — и замер, не договорив, потому что не услышал ни единого своего слова. Звуки словно вязли в липкой черноте, и это обстоятельство почему-то вдруг напугало Тима куда больше остальной чертовщины. Он неслышно заорал, уронил сумку и бросился вперед, совершенно не думая о том, что там, в темноте, может оказаться что угодно — да хотя бы та же пропавшая лестница, об которую на такой скорости вполне можно неслабо навернуться. Но лестница не попалась. Продолжая беззвучно орать, Тим совершенно неожиданно, без малейшего перехода, вдруг выскочил из темноты на свет. Никаких препятствий под ногами не было, он споткнулся просто от неожиданности. И полетел прямиком в оказавшегося на дороге мужика, безмятежное лицо его мелькнуло в поле зрения Тима, потом он врезался мужику в живот, и оба они рухнули на землю. Разлеживаться Тим не стал, а быстро вскочил и поспешил извиниться.

— Ох, простите, пожалуйста, я не хотел, — сказал он быстро. — Я вообще сегодня на людей весь день натыкаюсь, извините. — И сейчас же понял, что в окружающем мире что-то не так. — Ой, — только и сказал он, глядя на лицо поднимающегося с земли человека. Было это лицо спокойным и бессмысленным, а прямо на нем — на лице — толстыми черными линиями было нарисовано что-то вроде паутины. Одет мужик был… непонятно во что. Если взять простыню, проделать в середине дырку и продеть через нее голову, то получится такая одежда. Типа пончо, которые носят мексиканцы и некоторые ковбои в вестернах. Только пончо делают из ткани поплотнее и покрасивее, а не из такой — изорванной и грязной. А еще — взгляд Тима скользнул в сторону, да и остался там, как приклеенный — за спиной «мексиканца» не было питерского дворика. Там было метров пять сухой каменистой земли, обрывающейся прямо в пронзительно-голубое небо. И было это настолько ненормально, что Тим даже негромко застонал от такого наглого попрания всех существующих законов.

Кто-то произнес за его спиной несколько слов на незнакомом языке, и Тим медленно обернулся. У него не было совершенно никаких ожиданий насчет того, что он увидит, если бы там стоял весь педсовет школы нагишом и с портретом Зидана в руках — он бы, пожалуй, не удивился. На какое-то время способность удивляться у него выключилась, — наверное, от перегрузки. Но ничего настолько сверхъестественного его взору не открылось. За его спиной, подбоченившись одной рукой, стоял и смотрел на него пронизывающим взором мужчина в белых с серебристым шитьем одеждах свободного покроя. Там вроде были еще люди, но у этого — в белой одежде — было в глазах что-то, не дававшее Тиму отвести взгляд. И Тим просто стоял и стоял, как кролик перед удавом, глядя в два стальных дула, за которыми таилось нечто такое, чего и сама смерть испугалась бы. Человек слегка прищурился, отвел взгляд и сказал что-то вопросительным тоном. Тим, освободившись от гипнотического наваждения, мотнул головой и словно немного очнулся. По крайней мере, он смог увидеть еще двоих участников этой сцены. Сидел неподалеку на корточках другой «мексиканец», а чуть поодаль стоял еще один человек, вроде в серых одеждах, но его Тим не стал рассматривать, поскольку заметил нечто более интересное: рядом с этим человеком, прямо в воздухе, висел диск чернильного мрака метров двух в диаметре.

Тим вздрогнул и, повинуясь какому-то неосознанному, но очень яростному порыву, бросился к диску. Он совершенно ничего в этот момент не понимал, останови его кто и спроси, зачем он бежит и куда, — Тим не только затруднился бы с ответом, он и вопрос бы не сразу понял. Видимо, к диску его влек инстинкт самосохранения. Или интуиция, или предчувствие. Неважно, как назвать, важно то, что до цели он не добежал — в двух шагах от черной плоскости Тим вдруг ощутил, что земли под ногами нет. Ощутил, но не осмыслил и продолжал быстро перебирать ногами, пока человек в белом, демонстрируя недюжинную силу, держал его за шиворот на вытянутой руке прямо перед своим лицом. Как котенка. Потом сказал что-то и легко отбросил Тима в сторону. Тим упал неудачно, больно ударившись о какой-то камень. Боль вспыхнула в боку и ушла, отодвинулась куда-то на задний план, как сказавший свою реплику актер третьего плана. Главная роль в этом спектакле принадлежала явно не ей. Тим приподнялся и увидел, как диск начинает мелко мерцать, а потом, с негромким хлопком, исчезает совсем. Тим хныкнул и обмяк. Что-то надломилось в нем. Мама, Питер, дом… как и когда он теперь попадет домой?

Человек в белом заглянул ему в лицо, что-то сказал и ушел — шаги затихли вдали. Потом его принялись осторожно поднимать. Тим огляделся и увидел все тех же «мексиканцев»-оборванцев — с отстраненными выражениями на изрисованных паутиной лицах, они тянули его вверх за предплечья, вынуждая встать на ноги. Тим, однако, еще не пришел в себя — ему просто было все равно. «Никуда не пойду, — подумал он с отчаянием обиженного ребенка. — Вам нужно, вы и несите». Тим ожидал какой-нибудь реакции со стороны поднимающих его оборванцев, но те, поняв, что Тим не собирается шагать сам, просто потащили его по тропинке, держа с обеих сторон за предплечья. Ноги Тима волочились по земле, пару раз чувствительно приложившись об камни. И боль от ушибов слегка взбодрила Тима.

— Пустите, — сказал он, дергая плечами и вставая на ноги.

Оборванцы ничего не сказали, но отпустили его сразу, как только Тим пошел сам. Один из них так и шел спереди, а второй шагнул в сторону, подождал, пока Тим пройдет мимо, и пошагал следом. Вообще, Тим ни на секунду не усомнился в реальности происшедшего. А чего такого — подумаешь, телепортировали его какие-то уроды в какой-то другой мир. И не такое видали. Им же хуже, козлам, — он все равно домой вернется, да еще и накостыляет им всем так, что мало не покажется. Но сначала надо во всем разобраться, без этого никак — классика жанра.

Тим тихонько вздохнул на ходу — жаль все-таки, что не получилось сразу в телепорт обратно нырнуть. Надо было хоть подождать, пока их главный отвлечется. Ну да ладно, чего уж теперь. И Тим принялся глазеть по сторонам. Окружающая местность напомнила ему Крым — горы и море. Как раз с одной горы они сейчас потихоньку и спускались. Между камней вилась слабо натоптанная тропинка, на крутых участках в скале были вырублены ступеньки. Тим смотрел по сторонам, старательно запоминая обстановку, хотя запоминать было особо нечего — они все шли и шли по единственной тропинке, заблудиться на которой было невозможно при всем желании. Гора оказалась невысокой — в Крыму попадались и повыше. До подножия они спустились минут за пять, дальше тропинка побежала вдоль небольшого прозрачного ручейка. Они шли по ней еще минут десять, огибая невысокие скалистые холмики, и вышли в долину.

Почти все пространство долины занимали поля, засеянные какой-то культурой, — аккуратные зеленые прямоугольники, разделенные такими же аккуратными дорожками. Местами на полях копошились полусогнутые фигурки — очевидно, крестьяне. В дальнем конце поля располагался поселок — с полсотни маленьких белоснежных домиков и десяток зданий покрупнее. Видимо, туда они и направлялись.

Ни поля, ни сам поселок не произвели на Тима особенного впечатления. Попадись это все Тиму при иных обстоятельствах — да хотя бы в том же Крыму, — два раза бы не глянул. Ничего особенного. На полях бурно росла зеленая трава, которая вполне могла оказаться банальной пшеницей или овсом. Крестьяне, мимо которых проходил Тим с конвоирами, ни на секунду не прерывали своего занятия, словно такие процессии шастали тут по десять раз на дню. Да и выглядели эти крестьяне вполне по-крестьянски — босоногие смуглокожие люди в свободных одеждах грязных оттенков помахивали вполне земного вида грабельками и лопатками. Привлекали внимание разве что головные уборы — широкие матерчатые конусы. Но и они чем-то особенным не были — Тиму сразу вспомнилось, что точно такие же носят в некоторых южных странах — то ли в Китае, то ли во Вьетнаме, а то ли и там, и там. «Может, я и не в другом мире, — подумал Тим с надеждой. — Вон во Вьетнаме тоже море есть вроде». Домики при пристальном рассмотрении тоже не явились чем-то особенным — белый цвет стен вблизи оказался грязноватым светло-серым. Сами стены были из неровного материала с фактурой грубой ткани и вообще очень смахивали на саманные. Окон в домиках не было, свет, видимо, проникал в них сквозь крышу, покрытую в один слой громадными листьями какого-то растения.

Они прошли по неширокой грунтовой дороге через весь поселок и приблизились к той самой группе зданий, замеченной Тимом с края долины. Дома были в основном одноэтажные, только в центре стояла невысокая основательная башенка, да на отшибе наблюдался один двухэтажный дом. В этих зданиях окна были, но — без стекол. Тим хмыкнул: «Тоже мне цивилизация», поморщился и продолжил осмотр достопримечательностей. Первую мысль, что эти дома принадлежат какому-то местному феодалу, он, по некотором размышлении, отмел. Просто от остальной деревни здания не были ограждены ничем, даже какой-нибудь живой изгородью, — феодалы так не живут. Но шли они, несомненно, сюда — прошли мимо двух первых зданий и подошли к входу в третье. Дверей тут Тим не видел еще ни одной, и этот дом исключением не стал — входом служил лаконичный проход прямоугольной формы, не отделенный от улицы ничем. «Хоть бы занавеску повесили, — подумал Тим, — мух у них тут нет, что ли?» Сразу за входом коридор перегораживала стена, но между ней и стенами коридора оставались неширокие проходы. Они свернули влево, обошли стену и оказались в небольшом полутемном зале. Здесь было неожиданно прохладно, даже холодно — легко одетый Тим почти сразу же начал мерзнуть. Посреди зала обнаружилась уходящая вниз лестница. Конвоиры постояли пару секунд, тупо глядя друг на друга, после чего один из них остался наверху, а второй повел подростка вниз. Лестница закончилась прямоугольной комнатой, поделенной на две части торчащими из пола массивными прутьями. Освещение там было совсем слабым, и углы комнаты терялись в тенях. Сопровождавший Тима оборванец в комнату не зашел, а завел туда своего спутника и легонько ткнул его в спину — заходи, мол. Тим артачиться не стал и сделал пару шагов вглубь, где его сразу же окружили странные запахи. За спиной послышался негромкий шелест и металлические щелчки. Тим быстро обернулся и понял, что двери в этом мире делать все же умеют. Стена за его спиной выглядела совершенно монолитной, Тим ни за что бы не заподозрил наличие в ней прохода, если бы сам только что через него не прошел. На ощупь в стене обнаружилась тонкая прямая канавка, но и только. То, что должно было быть дверью, даже не шелохнулось, когда Тим пару раз налег всем весом. Очевидно, там, где двери были нужны, их не просто умели делать, но умели делать на совесть. Тим пожал плечами и отвернулся.

— Ну и что? — спросил он раздраженно. Из дальнего, отделенного решеткой конца комнаты донесся урчащий звук, сопровождаемый неясным шевелением теней. Тим насторожился и начал всматриваться в полумрак. Тут неожиданно в комнате стало светлее — похоже, светились сами стены. Но Тима источник света не интересовал — он увидел своего соседа по комнате. За решеткой, рядом с кучкой тряпья, сидела огромная черная кошка и с интересом его разглядывала. Тим поежился, быстро оглядел решетку и немного успокоился — толстые железные прутья выходили из пола и уходили в потолок. Ничего похожего на дверцу не было, так что более тесное знакомство Тиму, видимо, не грозило. Он облегченно вздохнул и посмотрел на кошку. Несмотря на размеры, это была именно кошка — не тигр, не пантера, а обычная домашняя мурлыка, только увеличенная раз в шесть-семь. Кошек Тим любил и уважал, поэтому первоначальный испуг быстро сменился восхищением.

— Вау, — сказал он, подходя к решетке, — а ты симпатичная, ты в курсе?

Кошка пошевелила лапами, недобро взглянула на Тима и облизнулась.

— Это ты брось, — усмехнулся Тим, — я невкусный.

Кошка вопросительно наклонила голову.

— Точно-точно, — сказал Тим, — ваще несъедобный. Отравишься еще. Вот за ушами бы тебя почесать…

Кошка мурлыкнула и прищурилась: дескать, подходи, попробуй, но Тим благоразумно держался от решетки на некотором расстоянии. Сама-то она на эту сторону не пролезет, но лапу просунуть — запросто. И не факт, что Тим отскочить успеет.

— Вряд ли тебя тут хоть кто-нибудь гладит. Не так уж и хорошо быть такой большой… — Тим еще собирался развить эту тему, но тут железные прутья, делившие комнату пополам, вдруг с негромким скрежетом сдвинулись с места и быстро ушли в пол. Кошка мягко поднялась на лапы и целеустремленно направилась к Тиму. Тот икнул, закрыл глаза и затаил дыхание. Кошка шла так, как и положено ходить кошкам, — ее шагов Тим не слышал, а скорее их угадывал. Потом в руку ткнулось мокрое и холодное (Тим вздрогнул и едва сдержался, чтобы не заорать в голос) и принялось с шумом ее обнюхивать. Его мягко, но сильно толкнуло в бок, а под ладонью вдруг ощутилось что-то, покрытое шелковистой шерсткой, и начало ее подталкивать. Тим осторожно приоткрыл глаза. Кошка стояла вплотную, высотой доходя ему до уровня груди, и, опустив голову, терлась ухом об его руку. Тим осторожно провел рукой по шерсти и услышал подбадривающее «мурк!».

— Ах вот ты как, — шепотом сказал Тим и улыбнулся. Страх вдруг куда-то улетучился, и он обеими руками принялся чесать огромную кошку за ушами, гладить ее по спине и шее. Кошка громко урчала, как дизельный двигатель на холостом ходу. Тим тихонько смеялся, сам балдея не меньше кошки — такая огромная и такая классная! Вот только интересно, зачем эти козлы его сюда засунули? Чтобы он кошку гладил, что ли? Откуда-то ему послышалось удивленное восклицание, но Тим не успел посмотреть откуда — кошка вдруг мягко бухнулась на пол, чуть не сбив Тима с ног, легла на бок, вытянула в сторону лапы и замурлыкала еще громче. Тим присел и, не переставая гладить вконец разомлевшую хищницу, осмотрелся.

По верхнему краю стены, по всему периметру комнаты, обнаружилась узкая, сантиметров в десять, темная щель. И за этой щелью Тиму почудилось какое-то смутное движение. «Это что же, — подумал он, закипая, — вы хотели посмотреть, как она меня слопает, что ли? А вот хрен вам!» Тут его взгляд упал на кучку тряпья на противоположной стороне комнаты, и Тим вздрогнул, замерев. Кошка, оглушительно мурлыкая, полежала пару секунд, потом приподняла голову и требовательно заявила:

— Мяв!

Тим отвел взгляд от того, что было когда-то человеком, и продолжил свое занятие. Искренности у него, пожалуй, поубавилось, но он компенсировал это возросшей старательностью. Тут кошка вдруг вскочила, посмотрела куда-то за спину Тима и, прижав уши, зашипела. Не ожидавший ничего подобного, Тим откинулся назад и уперся ладонями в пол. Он сразу понял, что недовольство его новой знакомой направлено не на него, но по спине все равно пробежал холодок — выглядела хищница очень пугающе. Потом кошка перестала шипеть, развернулась и быстрым шагом отошла в сторону — к изломанному до неузнаваемости трупу в углу комнаты. Сразу же из пола поднялись и встали на свое место металлические прутья. Тим перевел дух и поднялся. Несмотря на прохладу, между лопаток бежала струйка пота. Тим посмотрел на стену и увидел, как в ней появляется проход — прямоугольный ее участок вдруг отодвинулся вглубь и открылся наружу-вверх, словно какой-нибудь люк. В проходе нарисовался давешний мужик в белом кимоноподобном одеянии, поманил подростка ладонью, развернулся и пошел вверх по лестнице, словно ничуть не сомневался, что Тим сразу же побежит за ним, как собачка. Вот черт!

Тим вытер вспотевшие ладони об штаны и поспешил следом.

Как собачка.

У верха лестницы стоял какой-то невзрачный мужичок в грязной одежде — стоял и топтался на месте. Вроде бы его Тим еще не видел. Никаких рисунков на его лице не было, зато на нем был явный испуг, и, похоже, вызван был этот испуг видом именно Тима. На мужика в белом он даже не глянул, чем вызвал его неудовольствие. Тот коротко двинул рукой, и неведомая сила сбила мужичка с ног, протащила его по полу пару метров и хорошенько приложила о стену, где он лежать и остался. «Ничего себе, — подумал Тим, оглядываясь и пытаясь понять — жив тот мужичок или нет, — он что, колдун?» Колдун, кстати, состоянием ушибленного ничуть не интересовался и вышел наружу уже знакомым Тиму путем. После внутренней прохлады воздух на улице показался Тиму просто раскаленным. Колдун широкими шагами пошел в сторону, ни разу даже не обернувшись, чтобы посмотреть, идет ли Тим следом. Тим, однако же, шел. Точнее, почти бежал, чтобы не отставать. Почему-то ему казалось, что отставать не стоит.

Они прошли мимо пары строений и зашли в башню. Вход в нее выглядел точно так же — проход в стене, перекрытый внутри стенкой. За стенкой обнаружился круглый зал — и опять с лестницей, уходящей вниз. Тим настроился на очередную пакость, но по лестнице они спускаться не стали — колдун зашел в комнатку слева от входа и обернулся, поджидая. Тим зашел и обнаружил, что в комнате есть еще один человек. Этот был одет в серые одежды и вполне мог быть тем самым, который стоял возле телепорта там, на горе.

— Здрасте, — автоматически сказал Тим.

Колдун в белом внимательно на него посмотрел, потом повернулся ко второму и разразился длинной тирадой. Тот внимательно слушал. Потом колдун махнул рукой, развернулся и ушел.

Оставшийся в комнате мужчина подошел к Тиму, взял его за плечи и мягко, но настойчиво начал толкать его назад и вниз. Тим обернулся, увидел за спиной, у самого входа, невысокий топчан и, повинуясь нажиму, сначала сел, а потом и лег на него. Мужик постоял немного у изголовья, всем видом излучая удовлетворение, потом сказал что-то непонятное, судя по интонации, что-то вроде «ща, погоди», отошел в сторону и принялся там шариться по полкам. Тим слегка напрягся, но долго ждать не пришлось — через полминуты мужик вернулся и, без всяких слов, положил руки на лицо подростка, закрыв ему ладонями глаза. Тим собрался возмутиться, но не успел — перед глазами загорелся яркий до болезненности свет, и Тим вскрикнул. Впрочем, свет тут же погас, и ощущение ладоней на лице пропало.

— Что это было? — спросил Тим, приподнимаясь и усиленно моргая — темное неровное пятно висело перед глазами. Слова прозвучали как-то странно, и Тим озадаченно замолчал.

Слабо видимый боковым зрением мужик откашлялся и спросил:

— Ты меня понимаешь?

— Ёшкин кот, — сказал Тим. — Простите, вы — наш, да? Куда я попал? Как мне домой вернуться?

— Нет, — сказал мужик, видимо, в ответ на первый вопрос, потому что остальные предполагали более сложный ответ. Помедлил и добавил: — Я научил тебя нашему языку. И должен тебе рассказать основы нашего жизненного уклада, поскольку таково желание моего хозяина. Но тебе я ничем не обязан, советую это понять и запомнить.

— Вот как, — сказал Тим, почему-то сразу преисполнившись неприязни к этому серому хлыщу. — Ясно. А это не ты меня сюда вытащил? Там, на горе?

Мужик замялся и, выдержав недолгую паузу, ответил:

— Я не обязан отвечать на твои вопросы. И не собираюсь этого делать. Слушай и запоминай, я не буду рассказывать тебе что-либо еще раз. В конце концов, это не мое дело. — В последних словах прорвалось плохо скрываемое раздражение.

— Весь внимание. — Тим сел и усмехнулся. В любом случае вопросы можно будет задать и потом, а то, что будет рассказывать этот козел, может оказаться полезным. «Козел» искоса стрельнул злым взглядом и начал:

— Страна, в которой мы живем, называется Хем-алар. Она поделена на семь округов, наш называется Маарах. Округ Маарах, в свою очередь, поделен на восемнадцать уделов, наш зовется Скалобережным и имеет номер шестой. Поселок, в котором мы находимся, называется Хорт. Все, что в нем есть: все дома, предметы в них, люди, живущие в нем, поля и земли вокруг него — принадлежит нашему хозяину, ты его видел. Это он привел тебя сюда, его имя — Руша Хем.

Слова звучали странно, но стоило Тиму задуматься об их странности, как речь вообще становилась непонятной. Тогда Тим начинал напряженно вслушиваться, и в словах снова появлялся смысл. Когда звучало название, Тим сразу же понимал, что оно тоже что-то означает, но, видимо, на другом языке. На том языке, на котором говорил его невольный лектор, названия ничего не означали — это Тим откуда-то знал совершенно точно. Как и то, что Хем-алар переводилось как земля гор, Хорт — просто-напросто долина, а Руша Хем — горная вершина. Лекция тем временем продолжалась:

— Но по имени ты его называть не будешь. Для тебя, равно как и для всех, населяющих эту долину, обращение к нему одно — Хозяин. Это все, что тебе следует знать о земельном устройстве нашего мира. О людском устройстве знай следующее. Каждый человек находится на определенной ступени и относиться к другим людям должен соответственно тому, какую ступеньку занимает он сам и какую — его собеседник. Не обращайся первым к вышестоящим, только они сами могут заговорить с тобой. Разговаривая с вышестоящим, не поднимай глаз. Если ты смотришь человеку в глаза, это означает, что ты считаешь его равным себе. Твой статус пока неясен, но для твоего же благополучия рекомендую тебе считать себя стоящим на низшей ступени — Исполняющих. Это крестьяне, это слуги. На ступень выше находятся Мыслящие — это ремесленники и мастера, подобные мне, на этой же ступени находятся учителя и надзиратели. Любой из них имеет право приказывать Исполняющим в своем уделе, и ни один Исполняющий не смеет ослушаться, если только не выполняет при этом приказ самого Хозяина. Ступенью выше стоят Управляющие. Это те, кто доносит волю Хозяина до Мыслящих. С Исполняющими напрямую они не общаются, но при случае Исполняющий обязан выполнять их волю как волю Хозяина. На ступень выше стоят Повелители. Волины, как твой Хозяин.

Тим моргнул.

— Волины?

— Те, кто может повелевать.

Тим озадаченно нахмурился:

— А Хозяином кто-нибудь повелевает?

— Это тебе знать незачем, — отрезал собеседник, но, немного помедлив, все же добавил: — Кого бы ни слушался Хозяин, ты должен подчиняться только Хозяину. Его воля для тебя — первая.

«Понятно, — усмехнулся про себя Тим. — Вассал моего вассала — не мой вассал. Все-таки феодализм, хвать его за ногу».

— Среди Повелителей есть своя иерархия, но она не должна тебя волновать. Чтобы ты не был совершенным невежей, скажу лишь, что первого из Повелителей зовут Сах Аот.

«Повелитель Всего», — перевел про себя Тим.

ГЛАВА 2

На этом лекция закончилась. Тим еще некоторое время пытался задавать вопросы, но хлыщ определенно не собирался на них отвечать. По нему вообще можно было подумать, что рядом уже никого нет — он возился возле столика, что-то бормотал, доставал с полок одни предметы и ставил на полки другие. Короче, вел себя как самая натуральная сволочь. Тим терпел-терпел такое к себе отношение и уже совсем было собрался устроить какую-нибудь пакость — шкаф там повалить на пол или просто кулаком по полке треснуть, но тут от входа донеслись шаги, и в комнату зашел еще один человек в серых одеждах. Нашел взглядом Тима и сказал ему:

— Пойдем со мной. Как он? — Последний вопрос предназначался уже не Тиму.

— Непочтение к вышестоящему, — буркнул хлыщ, не поднимая головы от своего столика.

— Понятно, — сказал вошедший и достал какую-то короткую палку, заканчивающуюся длинным гибким хлыстом. — Наказание — десять ударов.

Тим попятился. Какое еще наказание? Какие удары?

— Мало. — Хлыщ поднял голову.

— На первый раз — достаточно, — сказал вошедший и шевельнул палкой. Гибкий конец лениво вильнул и коснулся плеча Тима. Тот вскрикнул и отшатнулся — в плечо словно раскаленным гвоздем ткнули.

— Вы чё, с ума посходили?! — заорал он. Всхлипнув, засучил рукав и принялся разглядывать плечо — ему казалось, что там должна появиться глубокая кровоточащая рана, но, кроме легкого покраснения на коже, никаких следов не нашлось. Тим поднял недоуменный взгляд на гада с хлыстом.

— Непочтение к вышестоящему, — сказал тот, — и неподобающее поведение. Еще двадцать ударов. Итого осталось двадцать девять, — и взмахнул хлыстом.

Тим отскочил, повернулся, чтобы убежать, но хлыст ударил по ноге и Тим упал, вопя и зажимая обожженную голень.

— Неподобающее поведение, — услышал он сквозь собственный крик спокойный голос. — Еще десять ударов. Итого осталось тридцать восемь.

— Чё? — Тим поперхнулся вопросом. О чем это он? Какие тридцать восемь ударов?

Третий удар пришелся по спине. Тим зашипел от боли, ерзая на полу, как червяк на солнце, но от крика удержался.

— Тридцать семь, — спокойным голосом сказал гад.

То, что было дальше, Тим не любил вспоминать. Как он выдержал эту пытку — он и сам не понял. Два раза ему не удалось сдержать рвущийся крик, и экзекутор тут же добавлял еще десяток, так что в итоге он получил полсотни ударов. Удара после тридцатого он уже ничего не слышал и не видел, весь превратившись в один пылающий обнаженный нерв. Все исчезло, осталась только одна мысль — не кричать. И это ему удалось, потому что в какой-то момент пытка наконец кончилась. Какие-то люди, которых он и разглядывать не пытался, посмеиваясь и переговариваясь, оттащили его в маленькую комнатку в другом здании, где бросили на низкий жесткий топчан и оставили страдать. Тим пролежал там без движения пару часов, обессиленный настолько, что не было сил даже заплакать.

А что творится дома… Мама… она ведь так и не дождалась его сегодня, наверное, они с отчимом обзванивают по очереди друзей, школу, больницу, морги… Но никому… никому не придет в голову ни на секунду мысль, что Тим лежит и, быть может, умирает в чужом жестоком мире, непонятно как далеко от родного Питера. От этих рассуждений стало жалко маму, а еще больше себя.

За крохотным, расположенным под самым потолком окошком уже совсем стемнело, когда Тим вдруг почувствовал, что в комнате он не один. Медленно повернул голову и разглядел в полумраке комнаты белые с серебристым шитьем одежды. Вздохнул и закрыл глаза.

— Больно? — спросил спокойный голос.

Тим кивнул:

— Да.

Топчан скрипнул — Руша Хем присел на его край.

— Так должно быть. Если ты не испытаешь наказание на себе, как ты потом будешь знать, насколько наказывать провинившегося?

Тим всхлипнул.

— Как тебя зовут? — спросил Руша Хем, не дождавшись ответа.

— Тимофей… Вострецов. — Тим вздохнул и задумался — нужно ли говорить отчество.

— Тимоэ В'стрец? — В голосе Хозяина прозвучало плохо скрываемое удивление.

Тим нахмурился, потом понял и кивнул — все дело в именах: тот язык, на котором тут давались имена, имел иероглифическую письменность. Каждый иероглиф обозначал какой-то слог, и некоторые звукосочетания на этом языке записать было просто невозможно. Вот Руша Хем и повторил ближайшие к имени Тима слова. Получилась, правда, совершеннейшая ерунда — «тимоэ» переводилось как «правнук», а термин «в'стрец» обозначал те северные области, где никогда не таял снег. Вот и получилось, что Тим представился как «правнук полярного круга». Неудивительно, что Хозяин удивился. Удивился — ладно, плетей бы не всыпал. Тим вздохнул. Вот уж точно — «в'стрец». Встрец так встрец.

— Два имени носить тебе рано. — Руша Хем не стал комментировать услышанное. — Будешь пока просто Тимоэ. — Помедлил и добавил: — Ты вел себя достойно, Тимоэ. Я удовлетворен твоим поведением.

— Я тоже, — выдавил из себя Тим, — удовлетворен… — И разрыдался. Бурно, захлебываясь слезами, прерывисто дыша и всхлипывая, он плакал минут десять, с ужасом понимая, что опять, наверное, «неподобающе ведет» себя. И что сейчас придет тот фашист с плеткой и всыплет ему ударов двести. Но слезы сами лились из глаз, он плакал и плакал неостановимо. К удивлению Тима, когда он наконец смог, глубоко вздохнув, остановиться, Руша Хем все еще сидел на краю топчана. И вроде даже не выглядел сильно рассерженным. Тим сглотнул и вздохнул еще раз.

— Я… я не специально. Я больше не буду.

— Не будешь, — согласился Хозяин. — Я думаю, у тебя есть множество вопросов. Сейчас ты можешь мне их задать.

По его тону подразумевалось, что задавать вопросы потом будет большой ошибкой. Тим опять вздохнул и спросил:

— Зачем… — Тим замялся, слово «вы» было в этом языке, но использовалось только для обращения к группе людей, — зачем ты меня сюда… забрал?

Судя по всему, Хозяин не счел такое обращение невежливым.

— Я должен был узнать, может ли портал перенести человека из твоего мира в мой.

И только? Тим чуть не фыркнул, но вовремя сдержался.

— А назад ты меня отправить можешь? — Тим задержал дыхание.

— Могу. Но не отправлю.

Сердце Тима екнуло.

— Почему?!

— А почему я должен это делать?

— А… ну это было бы… — Тим замялся. Он вдруг понял, что не может произнести слово «добрым» или «хорошим» — не может, потому что в этом языке нет таких слов, — это было бы правильным делом.

— Это не было бы правильным делом, — отрезал Хозяин. — Запомни: все на свете имеет свою цену. Если я что-то для тебя делаю, это означает, что у тебя появляется долг, который ты должен мне вернуть. Я не требую вернуть этот долг немедленно, я даже не требую вернуть его к какому-либо сроку. Но ты должен его вернуть. Каждый человек имеет множество долгов перед другими людьми, и множество людей должны ему. Это правильно. Это — часть Порядка Вещей. Бывает так, что человек не может вернуть долг и умирает, не оставив наследства. И это — правильно. Это значит, что людские дела его еще не закончены, тогда Весы Судьбы взвесят его долги с долгами ему и вернут душу этого человека в мир людей. Но если, — Руша Хем повысил голос, — если я сделаю тебе что-то просто так, не ожидая, что ты будешь стремиться вернуть мне долг, то я нарушу Порядок Вещей! Мы оба нарушим Порядок Вещей, я — тем, что сделал для тебя что-то, не рассчитывая на оплату, а ты — тем, что принял это что-то и не оплатил. И то, и другое — преступление перед ликом Судьбы, причем мое будет даже больше.

Тим ошалело мотнул головой. «Ну и бред, — подумал он. — Это что, религия ихняя?» Да уж, христианство и то, пожалуй, получше будет. Он открыл рот для возражения и тут же понял, что это будет не просто — слова «подарок» тоже не было в этом языке.

— Вот если бы я задолжал тебе настолько, что счел бы отправку тебя домой равной платой, тогда бы я это сделал, — продолжил Руша Хем. — Но это невозможно.

— Почему?

— Потому что пока ты должен мне.

— Как это я должен? — удивился Тим. — Почему это? Ты меня вытащил из моего мира, испортил мне жизнь, и я же еще и должен?! Бред какой-то!

Тим бы с удовольствием добавил пару крепких слов, но не смог — то ли ругательств в этом языке не существовало вообще, то ли их просто не внесли в его словарь.

— Должен — ты, — жестко сказал Руша Хем, — когда ты появился в этом мире, ты был практически чист по отношению к нему. Да, ты оказал мне услугу, продемонстрировав мне возможности портала. Но эта услуга была столь ничтожна, что я вполне мог оплатить ее, просто накормив тебя перед смертью. Вместо этого я сохранил тебе жизнь и отправил тебя на проверку. С этого момента ты стал должен мне. И с каждым дальнейшим днем твой долг будет только расти. А к тому времени, когда ты сможешь с ним расплатиться, ты уже будешь тесно сплетен с этим миром. Я не смогу тебя отправить домой, зная, что обрываю этим множество нитей-долгов — тебе и твоих. Это будет преступлением даже большим, чем если я верну тебя домой сейчас.

— Но… — Тиму показалось, что он нашел зацепку, — но ведь я уже связан этими… долгами с моим родным миром. Оставляя меня здесь, ты рвешь связи…

— Это проблемы твоего мира, — перебил Хозяин, — а не мои.

— Но… разве Судьба не одна для всех?

— Судьба одна. Смотри.

Руша Хем встал и повел рукой. Прямо перед носом Тима внезапно появилась странная конструкция — десятка полтора светящихся шариков, соединенных нитями. Что-то вроде паутины с застрявшими в ней шариками. Тим задумался, где он уже видел нечто подобное, и вспомнил — рисунок на лицах слуг в изорванных одеждах.

— Смотри, — повторил Руша Хем и повел рукой в сторону. Один из шариков потянулся за его рукой и вышел из плоскости. Хозяин продолжил движение, и вскоре за первым шариком потянулись другие, связанные с ним. — Видишь? — Руша Хем остановил руку. — Это — твой мир. Первый шарик — это ты. Я вывел тебя из равновесия, и какое-то количество связанных с тобой людей тоже вышли из равновесия, но в много меньшей степени. Твой мир вышел из равновесия. Совсем немного, но вышел. Мой — нет. Миры связаны, но настолько далеки друг от друга, что твое исчезновение в одном не оказывает на другой никакого влияния. И хватит об этом. Теперь ты живешь здесь и будешь жить здесь до самой смерти.

«Ну это мы еще посмотрим, — подумал Тим мрачно. — В конце концов, это не ты сам открывал портал. А того урода и заставить можно». Но возражать не стал и задал другой вопрос:

— А что это была за… — слова «кошка» в лексиконе тоже не нашлось, — было за животное в подвале?

— Качик, — ответил Руша Хем, — ты был мне не нужен с самого начала. Но своим проходом сюда ты оказал мне маленькую услугу, и я решил отплатить тебе. Я отправил тебя к качику, чтобы он тебя проверил. Эти животные чувствуют потенциал, скрытый в человеке, и, коль скоро он тебя не съел, я решил, что ты можешь быть мне полезен в будущем. Если бы он тебя убил, на этом все бы и кончилось, но он оставил тебя в живых. Поэтому теперь ты стоишь перед выбором. Я могу сделать тебя слугой или крестьянином — твой долг мне при этом будет невелик, но и возможности вернуть его у тебя будет немного — только повиновение и труд до самой смерти. Или, раз уж ты прошел проверку, я могу отдать тебя в обучение, чтобы ты познал Суть Воли. Это будет непросто; для тебя, я подозреваю, — вдвойне непросто. Скорее всего, ты погибнешь. Но если ты пройдешь обучение — ты станешь волином и сможешь вернуть свой великий долг достаточно быстро. Выбирай сейчас и знай, что выбрать ты можешь только один раз. Потом тебе придется следовать своему выбору до конца жизни.

— А… — Тим задумался, — а кто такой волин?

— Повелитель, — сказал Руша Хем. — Тот, кто может повелевать силой своей воли.

Тим нахмурился:

— Как это?

— Так.

И в комнате вдруг стало светло как днем. Тим заслонил глаза рукой.

— Ух ты! Это что, магия?

— Нет, — ответил Хозяин, — это не магия, и впредь воздержись от подобных заявлений. Магия — это действия в соответствии с законами природы. Маг соединяет энергетическими связями магические узлы, дает энергию и прочее, чего я не знаю и знать не собираюсь. Здесь стало светло, потому что я так захотел. И ничего более.

— Но… — Тим был растерян, — свет же откуда-то идет. Где-то есть источник… свет… там такие частицы, из которых он состоит…

— Если ты решишь обучаться, первым делом тебе предстоит избавиться от подобных предрассудков. Волин не подчиняется законам природы, он сам их создает.

Тим только глазами хлопал. Руша Хем посмотрел на его растерянное лицо и присел обратно на топчан.

— Видимо, твой мир — заблудший, раз ты не знаешь самых простых вещей. Слушай же историю создания этого и всех остальных миров.

Тим с трудом удержался, чтобы не сделать кислую физиономию. И этот туда же. Его бы с бабой Тасей познакомить — вот уж нашли бы общую тему для разговоров.

— Вначале мир был один. В мире был один бог, и он был — мир. И был он всемогущ и всеведущ. И было так вечность, потому что времени тогда еще не было. Но однажды бог создал время, а создав время — познал скуку и одиночество. Тогда он создал себе собеседника. Но, поскольку бог был всеведущ, все ответы собеседника он знал заранее, и беседа не могла развеять его скуку. Тогда бог создал другого бога — столь же всемогущего и всеведущего, как и он сам. Теперь бог уже не знал заранее ответов собеседника, и беседа стала ему интересна. Но вскоре оба бога поняли, что всемогущество их пошатнулось — там, где интересы богов не совпадали, могло произойти что угодно. Один бог говорил: пусть солнце будет белым, другой говорил: нет, красным. И солнце становилось белым в красную полоску. А еще боги поняли, что они не всеведущи — ведь они не могли предсказать слов и поступков друг друга. Это напугало богов, они решили разделить мир на два и договорились, что каждый будет жить в своем и не вмешиваться в дела другого. И стало миров два.

И каждый из богов жил в своем мире, и был он в нем всемогущ и всеведущ. И снова скука стала одолевать богов. Тогда решил один из богов встретиться с другим — и не смог, потому что решение разойтись они принимали вместе, а решение сойтись — порознь. И это было первое проявление Порядка Вещей. И решил другой из богов уничтожить время, а вместе с ним — и скуку. Но не смог это сделать, потому что время было создано одним богом и было общим для обоих богов, а у них не было согласия уничтожить его. И стало время первым Законом Природы. Тогда, не в силах преодолеть скуку, каждый из богов создал еще одного бога, и стало их четыре. Вскоре история повторилась, и миров тоже стало четыре. А потом — восемь, потом — шестнадцать, потом — тридцать два… И с каждым разом боги становились все менее и менее всемогущи. В какой-то миг вдруг поняли боги, что уже не могут сделать из одного мира два, поскольку он был создан в согласии, а делится в усобице. Тогда боги поделили мир на части и правили каждый в своей. Так появились первые люди. И так есть по сегодняшний день — каждый из людей в сути своей — бог, всемогущий и всеведущий. И он не может сделать ничего против Законов Природы лишь потому, что все остальные люди-боги своей верой в Законы Природы, своей божественной волей, вкладываемой в эту веру, не дают отдельному человеку сделать чудо.

Тим пошевелился и вздохнул — он уже порядком устал, и просветительские усилия Хозяина пропадали втуне: Тим не понял и половины из рассказанного. И как это должно было пролить свет на природу возникшего в комнате света — Тим тоже не понял. А Руша Хем продолжал:

— Но Порядок Вещей усложнялся с каждым делением, и количество Законов Природы росло так же. И однажды стало так, что появилась Смерть. И своим появлением Смерть породила Рождение. Каждый новорожденный человек уже не был всемогущим и всеведущим в той же мере, что все остальные люди-боги, поскольку Весы Судьбы при рождении отмеривали ему его силу в меру дел его в предыдущей жизни. Некоторые новорожденные оказывались сильнее, некоторые — слабее. И оказалось, что меру божественного в человеке — волю — можно развить. Одним удавалось ее развить больше, другим меньше. И однажды воля одного человека оказалась сильнее совокупной воли связанных с ним других людей. И это был первый волин.

— Так, — сказал Тим, заволновавшись, — а скажи… если смотреть снаружи, окно этой комнаты светится?

Руша Хем покивал:

— Ты понял. Нет, не светится. Я могу сделать, чтобы оно светилось для всех, кто есть в этой долине, но тогда мне потребуется вложить в этот свет чуть больше воли.

— Я понял. Я хочу учиться на волина.

— Я так и думал. — Руша Хем встал. — А теперь слушай. Ты больше никогда не будешь плакать. Также ты больше не будешь выражать свои эмоции и чувства чем-либо, кроме слов, и только тогда, когда это тебе будет разрешено.

— Что, даже улыбаться нельзя? — Тим улыбнулся.

— Об этом можешь не беспокоиться. Поверь мне, у тебя не будет поводов улыбаться.

— Но… я сам видел… слуги, которые меня несли… они смеялись…

— Они — Исполняющие, — ответил Руша Хем. — Какое мне дело до их слез и смеха, пока они делают свою работу? Но ты не понял. Тебе тоже можно будет выражать эмоции, но только когда ты научишься полностью их контролировать. Как ты собираешься стать волином и диктовать свою волю миру, когда ты самого себя обуздать не можешь?

— Понятно, — буркнул Тим, опуская голову.

— Ты все еще не понял. — В голосе Хозяина зазвучали металлические нотки. — Повтори это еще раз, убрав эмоции с лица и из голоса. Пока я оставляю твой ответ без наказания, но уже с завтрашнего утра советую тебе тщательнее контролировать себя, если хочешь избежать боли.

Тим вздохнул, поднял голову и попытался сделать бесстрастное лицо:

— Я понял!

— Еще раз.

— Я понял.

Руша Хем смерил Тима взглядом и сказал:

— Пока сойдет. Если у тебя есть еще вопросы, задавай сейчас.

Тиму очень хотелось спросить: «Обязательно ли бить людей, когда их учишь?» — но он воздержался. Он догадывался, что с тем же успехом может задать этот вопрос морю, горе или небу.

— Как далеко отсюда мой мир?

— Смотря как идти. Короткий путь короче одного шага, длинным же путем ты можешь идти всю жизнь, но не приблизиться и на одну тысячную его.

Тим вздохнул. Задумался.

— Кто сильнее — маг или волин?

— Глупый вопрос. Запомни: сильнее волина может быть только другой волин. Ибо первое и основное, во что любой волин вкладывает свою волю, — это вера в то, что он будет жить долго, свободно и богато.

— Сколько времени учатся на волина?

— Всю жизнь. Все, разговор окончен. Отдыхай, завтра тебе понадобятся силы. Каждый последующий день — тоже.

И Руша Хем вышел из комнаты. Свет погас. Тим вздохнул и поерзал, устраиваясь поудобнее. Он не без удивления отметил, что от жуткой боли недавнего наказания остались одни воспоминания — ничего не болело, только тонкие иголочки покалывали отлежанную руку. Тим снова вздохнул и закрыл глаза. Он опасался, что долго не сможет заснуть от дневных треволнений, и уже готовился считать барашков, но сон навалился на него почти мгновенно.

ГЛАВА 3

Проснулся он резко, толчком. Только что спал — и вдруг уже просто лежит с закрытыми глазами, и спать совершенно не хочется. И вчерашний день помнится так хорошо, что никакого вопроса не вызывают твердые доски под лопатками вместо мягкого матраса. Тим пошевелил лопатками и поморщился. Вчера он так и заснул, не раздевшись, поэтому теперь чувствовал себя слегка помятым. И еще — жутко хотелось пить.

Он полежал минут десять, оттягивая неизбежный момент, когда придется вставать, куда-то идти и что-то делать. Неожиданно порадовала довольно глупая в его текущем положении мысль, что в школу-то, земную, с Елы-Палы, с контрольными по химии и прочим тягостным грузом, ему сегодня попасть не светит. Как, наверное, и завтра, и послезавтра, а главное — по совершенно уважительной причине. И это было неплохо. Грызли, правда, неприятные предчувствия, что земная школа по сравнению с местной может оказаться не таким уж и плохим местом.

Мимо ничем не закрытого дверного проема периодически кто-то проходил быстрым шагом. Тим усиленно притворялся спящим, но жажда в конце концов пересилила, вдобавок к ней добавилось еще одно — противоположное — ощущение. Тим вздохнул, сел и огляделся. Слабый серый свет раннего утра свободно проникал через окно и освещал скудную обстановку комнаты. Кроме топчана, на котором сидел Тим, в комнате было всего два предмета: маленький узкий столик, стоящий вплотную к стене, и широкий низкий сосуд непонятного назначения — не то горшок, не то ведро. «Может, — подумал Тим, — это, типа, местный унитаз?» Послышались шаги — по коридору кто-то шел. Тим вздрогнул и напрягся, выжидательно глядя в проем, но проходящий даже голову не повернул в его сторону.

Тим пожал плечами, встал, подошел к сосуду и критически его осмотрел. Для ночного горшка, однако, он был слишком чистым и совсем ничем не пах. Тим представил себе последствия своей возможной ошибки, поежился и вышел в коридор — искать туалет. Уже снаружи заметил спешащего по коридору человека и остановился, ожидая. При более подробном рассмотрении тот оказался подростком, примерно тех же лет, что и сам Тим. Приблизившись, пацан с плохо скрываемым любопытством мазнул по Тиму взглядом, замедлил шаг, но останавливаться, похоже, не собирался. Тим решил начать разговор сам.

— Э-э-э, — сказал он, подумав, но так и не обнаружив в языке ничего похожего на «привет», — как дела?

— Что? — Пацан, уже собиравшийся пройти мимо, удивился так, что споткнулся и чуть равновесие не потерял. — Какие дела?

— Это я просто спросил, — сказал Тим, пожимая плечами, — чтобы разговор начать. Как тебя зовут?

— Арам, — сказал пацан, хлопая глазами. — Зачем тебе мое имя?

— А скажи мне, Арам, — спросил Тим проникновенным тоном, — где я могу воды попить и… облегчиться?

Арам икнул и попятился. Тим вздохнул. Вот дикие люди.

— Я здесь недавно, понимаешь? И не знаю, где тут что и как положено.

Арам сглотнул и ответил напряженным голосом:

— Пить — на приеме пищи, в столовой, трижды в день. А туалет… на улице. Как выйдешь — налево, — Арам махнул рукой, — за угол дома и там сразу… у меня занятия сейчас… мне идти надо. Можно мне идти?

Тим замялся, подыскивая в ответ что-нибудь типа «спасибо», но не нашел ничего подходящего и дал отмашку:

— Иди.

Арам быстро повернулся и побежал по коридору, пару раз оглянувшись на ходу. Тиму показалось, что Арам проверял, не гонится ли за ним его недавний собеседник. Тим проводил его недоуменным взглядом, потом махнул рукой на непонятное поведение пацана и пошел на улицу, размышляя над странностями местного языка. До этого он еще не вникал в строение местных слов и не утруждал себя их морфологическим разбором, но услышанные подряд слова «столовая» и «туалет» наводили на раздумья, потому что отличались одной только буквой. Столовая была «джелса», а туалет — «джалса». Тим напряг мозги и разобрал оба слова на части. Глагол «джел» означал «вкладывать», а «джал», соответственно, выкладывать. Суффикс «са» же обозначал некое место или помещение. Вот и получалась столовая — «место для вкладывания», а туалет — «место для выкладывания». Это открытие так поразило Тима, что он даже остановился и хохотнул удивленно. Потом вспомнил, что смеяться нельзя, и украдкой огляделся. Но вроде никто его ошибки не заметил, и Тим, вздохнув облегченно, пошел дальше.

Туалет мало отличался от обычного деревенского сортира — видимо, есть вещи, которые одинаковы у всех людей во вселенной, независимо от их уровня развития, мировоззрения и вероисповедания. Отличие было только одно — дверь. В смысле, ее не было, и любой проходящий по недалекой дорожке мог в подробностях наблюдать, кто сидит в сортире и чем занимается. Даже непонятно было, зачем они стены-то оставили, чтобы ветер не задувал, что ли?

— М-да, — пробормотал Тим, вставая над отверстием спиной к входу, — тоже мне боги недоделанные, даже двери изобрести ума не хватило. Может, толкнуть им идейку?

Хотя по дорожке никто не ходил и не дышал Тиму в спину, он все равно чувствовал некоторый дискомфорт и постарался закончить свои дела побыстрей. Вышел, облегченно вздохнул и направился обратно. «Кормят здесь, похоже, по расписанию, — думал Тим, поднимаясь по лестнице, — и местный завтрак я определенно уже зевнул. Но воду-то, наверное, можно пить, когда захочется? Столовую надо найти, вот что. Надо было у того зашуганного Арама узнать. Сейчас, еще поваляюсь немного и…» Тим дошел до входа в «свою» комнату и замер, потому что на топчане уже кто-то сидел. Почувствовав чужое присутствие, мужчина обернулся.

— А… — сказал Тим, — я, наверное, комнатой ошибся, — и сделал шаг назад.

— Нет, Тимоэ, ты не ошибся, — сказал мужчина, вставая. — Заходи.

«Опа, — подумал Тим, — вот и повалялся». Вслух же сказал:

— Будьте здоровы, — имея в виду, конечно, «здравствуйте».

Мужчина удивленно поднял брови, но комментировать не стал.

— Мое имя — Ашер Камо. Я — младший волин, и я буду твоим куратором. По крайней мере, в ближайшее время.

— Э… — сказал Тим, проглотив готовое сорваться с языка русское «очень приятно», — я понял.

Ашер Камо внимательно посмотрел Тиму в глаза и кивнул.

— Если тебе будет что-то непонятно на уроке, ты не будешь ничего спрашивать у учителя — спросишь у меня. И вообще, по любым вопросам обращайся в первую очередь ко мне. Я отрабатываю свой долг Руша Хему, поэтому твой шаретор пойдет в счет погашения моего долга.

Тим хлопнул глазами. Вложенный вчера вредным магом ему в голову автоматический переводчик напрягся на слове «шаретор», пытаясь подобрать адекватный перевод (мелькнули варианты «счет», «кредитка», «баланс» плюс, почему-то «карма» и «авторитет»), но потом сдался и оставил слово без перевода.

— Вообще не принято, чтобы ученик встречался с куратором слишком часто. Но твой случай особый, поэтому обращайся ко мне без сомнений. Понятно?

— Да, — Тим кивнул. — Уже можно спрашивать?

— Чуть позже. Сначала я сам спрошу у тебя: кому ты успел задолжать этим утром?

— Не понял, — сказал Тим. — Я ничего ни у кого не брал, я даже не разговаривал ни с… хотя нет…

Ашер Камо бросил быстрый взгляд на Тима:

— Кто это был и о чем ты с ним разговаривал?

Тим пожал плечами:

— Пацан, моего возраста, наверно. Сказал, что его Арамом зовут. Я спросил у него, где туалет.

Ашер Камо хмыкнул:

— Тогда понятно. Найдешь его вечером и приведешь ко мне, перепишем твой долг. Там, конечно, мелочь, но все равно — не стоит тебе пока плодить долги другим людям, кроме твоего Хозяина. И вообще — старайся не общаться ни с кем без явной необходимости.

— Но разве найти туалет — не явная необходимость? И про какой долг ты говоришь? Это что же, я спросил, где туалет, и уже что-то задолжал?

— Ты мог посмотреть, как туда ходят другие, и не спрашивать. А насчет долга — разве в твоем мире не так? Незнакомый тебе человек остановился из-за твоего дела, выслушал твой вопрос, ответил тебе, хотя сам торопился на урок. Пусть его статус невелик, поэтому услуги его недорого стоят, но совсем ничего они стоить не могут.

Тим недоуменно нахмурился:

— Так я ж только… ну ладно-ладно. Пусть задолжал. Но как тогда вообще разговаривать?! А еще — ты-то как узнал про этот мой долг?

— Ты очень странные вопросы задаешь. Разговаривать — четко представляя себе цель разговора и его цену. А узнал — по твоему шаретору, разумеется. До этого ты общался только со слугами Руша Хема и весь твой шаретор шел ему. А сегодня у тебя появился долг другому человеку.

Тим выпучил глаза:

— Где появился? И что такое этот шаретор?

Тут уже удивился Ашер Камо:

— Как ты можешь не знать, что такое шаретор? В твоем мире нет шаретора?

Тим вздохнул:

— Может, и есть. Я не знаю, что это такое, понимаешь?

— Может, Райн некачественно поработал… но ты же правильно разговариваешь, значит… Непонятно, ты же знаешь слово «долг» и верно им пользуешься. Как же в твоем мире производится учет долгов и их возврат?

— Ну… — Тим задумался, слова «деньги» в этом дурацком языке тоже не было. — У нас такие штучки есть. Когда один человек другому что-то делает, ну что-нибудь важное, то тот, кому это делается, отдает первому сколько-то этих штучек. А этот первый уже потом может обменять эти штучки на еду, одежду, питье… вот так.

— Ясно. — Ашер Камо энергично кивнул. — Когда-то нечто подобное было и в нашем мире — в диких племенах, когда они еще были. Такой способ годится, только когда племя совсем небольшое и мало общается с другими племенами. У тебя в мире так?

— Нет! — Тим возмущенно замотал головой. — У нас развитое государство! В моем городе шесть миллионов человек живет, у нас дома есть по сто этажей! Мы умеем по воздуху летать и даже в… даже выше неба подниматься.

— Это, — сказал Ашер Камо странно изменившимся голосом, — очень похоже на ложь. Я не вижу, чтобы ты лгал, но логика твоих слов противоречива. Как ты можешь подняться в воздух, если ты не маг и не знаешь даже самых основ Сути Воли?

— Я сам в воздух подняться не могу, — слегка опомнившись, ответил Тим, — но у нас есть механизмы специальные, которые поднимают в воздух людей. Сразу пятьсот человек поднять могут! И перевезти их в другое место. Очень быстро перевезти.

Тим перевел дух и замолчал. Ашер Камо тоже молчал, холодно посматривая на Тима. А тот только сейчас вспомнил, что смотреть в глаза собеседнику здесь не принято, и теперь старательно прятал взгляд.

— Пусть будет так, — сказал наконец Ашер Камо. — Мне очень странно, чтобы вы могли достигнуть высот развития с таким диким способом взаиморасчетов. Но мы не будем сейчас это обсуждать. Скажи только, в твоем мире, если оказываемая услуга совсем невелика, вы тоже пользуетесь этими штучками? Это же неудобно.

— Это если я, типа, как утром, спросил про туалет? Нет, не пользуемся. Я бы тогда просто сказал… — Тим напрягся и выдал слово по-русски, — «спасибо». Это означает, что я понимаю, что тот, кому я это говорю, сделал мне что-то… для меня нужное. Вот и все.

— И все? Просто слово? При том, что сделавший и сам понимает, что он что-то сделал для тебя?

— Ну да, — Тим пожал плечами. — А что такого?

— Совершенно дико и ненормально. А если этот человек, которому ты сказал «спа'ибо», сам у тебя что-нибудь попросит? Что тогда? Ты будешь действовать так, словно волен в обязательствах перед ним?

— Чего? А, понял. Нет, не совсем. Если какой-то человек для меня что-то сделал, то вообще-то полагается, что я ему тоже помогу, если он попросит. Ну необязательно, но вроде как так правильно. Если я ему откажу, то это… в общем, неправильно.

Ашера Камо последние слова, похоже, немного успокоили.

— Видишь, шаретор есть и в вашем мире. Просто вы не умеете его определять. Поэтому используете его материальные эквиваленты, что не может быть удобно и надежно. Вот скажи, разве у вас зазорно иметь эти штучки?

— Да нет, — Тим отрицательно мотнул головой. — Даже наоборот, наверное.

— А кто делает сами эти штучки? Вдруг он однажды сделает их немножко больше и часть просто оставит себе? Или их сделает себе другой человек, а не получит за выполненную работу, что тогда?

— Ну это запрещено, — Тим почесал затылок. — Таких ловят и наказывают.

Ашер Камо пренебрежительно хмыкнул.

— А если кто-то, сделав работу, потребует этих штучек больше, чем она на самом деле стоит? А другой, сделав ту же работу на более высоком уровне, честно возьмет ровно столько, сколько заработал? Первый будет процветать, а второй — не будет, хоть и работа его достойнее. Скажи, разве так не бывает у вас?

— Бывает, — со вздохом сказал Тим. — Хотя в разных странах по-разному, но у нас — сплошь и рядом. Неправильно, конечно.

— Ну вот, — с оттенком торжества произнес Ашер Камо, — ты и сам видишь несовершенство вашего способа. Я думаю, здесь больше разговаривать не о чем.

— Подожди, — сказал Тим. — А у вас так разве не бывает? Ну и что, что этот ширедор у вас встроенный, кто мешает мне затребовать больше, чем я заработал?

— Не «ширедор», а шаретор. Ты же сам и мешаешь. После выполнения работы твой шаретор возрастет ровно настолько, насколько ты сам оцениваешь свою работу.

Тим немного поразмыслил.

— Но, — сказал он задумчиво, — но так ведь тоже… может, я слишком низко оцениваю? И на самом деле работа стоит намного больше, а я буду считать, что она стоит недорого?

— Так не бывает, — отрезал Ашер Камо, — все в мире стоит ровно столько, во сколько оно оценено человеком. Любым человеком.

— Бред какой-то, — сказал Тим. Ашер Камо недоуменно поднял брови, потом нахмурился, но Тим не заметил, занятый размышлениями. — Есть же еще и покупатель?

Тот факт, что слова «покупатель» и «продавец» в языке существуют, несмотря на полное отсутствие понятия «деньги», настолько захватил Тима, что он замер с открытым ртом.

— Ну и что? — Вопрос Ашера Камо вывел его из размышлений.

— Ну и все. Один человек сделает работу без старания, но посчитает, что стоит она дорого. А я сделаю как следует, но оценю ее дешево. Ладно, пусть оно и в самом деле столько стоит — и для того, ленивого, и для меня. Но ведь получится, что покупатель потратил больше де… шаретора на некачественную работу?

— Нет. Покупатель за некачественную работу заплатит меньше, чем за качественную. Иначе и быть не может.

Тим вздохнул:

— Тогда я ничего не понимаю. Тогда же получается, что продавец получит больше, чем заплатил покупатель, так, что ли?

— Конечно. А что тебя удивляет? Вот твой утренний случай — Арам очень торопился на урок, потому что оставалось очень мало времени до начала занятий, а наказание опоздавшему неотвратимо. Кроме того, ты его напугал своим видом и поведением. Поэтому, ответив тебе на твой вопрос, он неплохо увеличил свой шаретор. А вот ты свой уменьшил совсем ненамного, поскольку считал ответ стоящим чуть больше, чем ничего.

«Опаньки, — подумал Тим ошарашенно, — где-то я это слышал. Это, типа, каждому по потребностям, от каждого — по возможностям? Да у них тут мало того что феодальный строй, так еще и коммунизм. Куда это я попал? Мамочки, хочу домой».

— Добавлю еще — цена предмета или услуги зависит и от статуса человека. Дерево, посаженное мной, будет стоить намного дороже, чем дерево, посаженное тобой. Но только для покупателя, для меня и тебя оно будет стоить столько, во сколько мы его оцениваем.

— Я понял, — сказал Тим, хотя на самом деле ему казалось, что такая система существовать не может в принципе. Но он вдруг подумал, что Ашер Камо должен то же самое думать про привычную Тиму денежную систему, поэтому из множества крутившихся на языке вопросов он озвучил только один: — Еще один вопрос. Откуда взялся этот шаретор? Разве я не могу его сам увеличить? Не за работу и не за проданную вещь, а просто так?

— Это два вопроса, — недовольно сказал Ашер Камо, — но я отвечу на оба, и на этом мы разговор о шареторе закончим. Шаретор не появился, он был всегда. Но способность видеть его появилась, потому что множество волинов захотело, чтобы так было. Говоря отстраненно, ты можешь увеличить свой шаретор. Но в это желание тебе придется вложить больше воли, чем у большинства волинов этого мира. Я считаю подобную возможность маловероятной.

— Да я его пока еще вообще не вижу, — проворчал Тим, — этот шаретор.

— Ты его видишь. Потому что таков закон природы этого мира. Просто ты обманываешь себя. Самая сложная задача для волина — преодолеть самого себя. Обычно мы начинаем учить этому только по достижении учеником определенного уровня. Человеку этого мира не так часто приходится преодолевать свои заблуждения, потому что мы с детства живем в соответствии с Порядком Вещей. Но тебе придется начать с преодоления себя, иначе у тебя не будет получаться ничего, сколь бы велик ни был твой потенциал. Этому буду учить тебя я, и сейчас будет первый урок. Возьми, — Ашер Камо достал откуда-то толстый серый брусок и протянул его Тиму. Тот взял брусок в руку и недоуменно покрутил в руках — серый бугристый материал на ощупь напоминал пластик, а на вид — плохо ошкуренное железо. «Что это?» — хотел спросить Тим, но не успел, Ашер Камо заговорил раньше. — У тебя в руках — слиток девственного железа, — сказал он. — Ничья воля не касалась его в процессе выплавки, и ты — первый из неспособных управлять свой волей, который его видит.

— А! — вскрикнул Тим, потому что брусок неожиданно потяжелел, выскользнул из неплотно сжатой ладони и упал прямо на ногу. Но вскрикнул Тим не столько от боли, сколько от неожиданности. Ашер Камо хмыкнул:

— Впредь держи себя в руках. В следующий раз за неконтролируемое проявление чувств ты будешь наказан.

— Я… — Тим осекся. Он собирался сказать, что знает об этом, но вовремя сообразил, что тогда наказание может его настигнуть уже прямо сейчас. Поэтому он присел и подобрал изрядно потяжелевший брусок.

— А почему он стал тяжелым? И холодным?

— Потому что ты услышал, что он — железный. И пожелал, чтобы он ощущался, как железный. Моя воля не затрагивает этот брусок, только твоя. Теперь сломай его.

— Как? — удивился Тим. — Чем сломать?

— Просто руками. Пополам.

— Но он же… железный?

— Ну и что? Если бы я не сказал тебе, что он железный, но сказал бы, что он очень хрупкий, ты раскрошил бы его одним нажатием пальцев. Осознай, что ничья воля, кроме твоей, не придает этому бруску прочность. Тебе даже не надо вкладывать волю в свое действие, тебе достаточно убрать вложенную. Сломай.

— Ладно. — Тим взялся за брусок обеими руками. — Я попробую.

— Не пробуй. Просто сломай.

Тим сглотнул, закрыл глаза и напряг мышцы. Но брусок даже на долю миллиметра не подался, да и неудивительно — он был железным и толщиной чуть не с руку Тима! Да такой не то что сломать — его и согнуть-то без трактора не получится. Но Тим все-таки старался, пока пальцы не заболели.

— Безнадежно, — сказал он, ослабляя хватку, — это невозможно. Он же железный!

Ашер Камо холодно смотрел на него, не отвечая. Тим смешался и попробовал еще раз, но с тем же результатом.

— Мало усердия, — безразличным голосом сказал Ашер Камо, вставая. — Не напрягай мышцы, напрягай волю и разум. Будешь делать это все свободное время, пока не сможешь сломать. Носи его все время с собой, но скрывай от посторонних взглядов, особенно от взглядов простецов вроде тебя. Если его увидит кто-то еще, тебе придется перебороть не только свою волю, но и чью-то сверх нее. Не думаю, что это у тебя получится.

Ашер Камо подошел к выходу и обернулся:

— После обеда пойдешь на занятие «Воля в Бездействии». Я не думаю, что ты сможешь сделать хоть что-то из положенного, так что не ожидай многого. Польза будет пока только в том, что ты узнаешь и запомнишь.

— Ашер… Камо, — позвал Тим собравшегося выйти куратора, в последний момент сообразив, что его следует называть полным именем, — а где прием пищи и куда идти на занятие?

Ашер Камо обернулся, и, хотя лицо его оставалось бесстрастным, Тим почувствовал, что куратор недоволен:

— Я сказал, чтобы ты обращался ко мне без сомнений, только поэтому ты избежишь наказания, спросив то, что легко мог узнать сам. Ничто не мешает тебе поступать так и впредь, но тебе же будет лучше, если ты будешь узнавать такие вещи самостоятельно. Еда в столовой — это первое здание школы у реки. Это занятие после обеда единственное, поэтому просто пойдешь с другими учениками.

«А если они тоже не знают?» — подумал Тим, но вслух этого говорить, разумеется, не стал.

— Я понял, — сказал он и то ли глубоко кивнул, то ли слегка поклонился.

Ашер Камо хмыкнул, смерил ученика взглядом и вышел из комнаты.

— А обед-то когда? — спросил Тим у серой стены. Наверное, Руша Хему стена бы сказала когда. И сколько сейчас времени — тоже бы сообщила. Но на Тима она обратила внимания не больше, чем обычно. Тим вздохнул и сунул брусок в карман. Джинсы тут же неудобно перекосило, вдобавок почти половина бруска торчала наружу. Тим немного подумал и полез в нагрудный карман рубашки — платок был на месте. Мама строго следила за тем, чтобы носовой платок всегда лежал у него в кармане. Он, правда, никогда им не пользовался (еще чего не хватало — в школе засмеют), но носил его с собой исправно. Тим снова вздохнул — школа, мама, дом. Даже не верилось, что все это было еще только вчера, а не год назад. Почему-то вдруг защипало в глазах.

— Ну, — сказал Тим строго, — это еще что такое? Разве ты не об этом мечтал всякий раз, читая очередную фэнтезюху? Тебя же предупреждали, что мечты иногда сбываются? Ну так и не жалуйся.

Вроде помогло — глаза высохли. Тим шмыгнул, вынул девственно-железный брусок из кармана и обмотал его наполовину носовым платком. После чего засунул обратно — удобней не стало, но, по крайней мере, уже не было понятно, что это такое торчит из кармана. «Надо будет на ремень приспособить», — подумал Тим и пошел на улицу — искать столовую.

Столовая на Тима особого впечатления не произвела. Ни в плюс, ни в минус. И вообще она была очень похожа на нечто подобное в его мире. Не внешним видом, разумеется, и не блюдами, а скорее — духом. Что-то было такое в этих рядами стоящих столах, в неказистой посуде, в запахе, в лицах поваров и учеников… Видимо, школьная столовая тоже была одной из тех вещей, которые одинаковы во всех мирах и временах. Тим спокойно, ничего ни у кого не спрашивая, взял из кучи чистую тарелку и глубокую плошку, встал в очередь и минут через пять получил порцию серой вязкой массы в тарелку и граммов двести прозрачной жидкости в плошку. Серая масса, как Тим и ожидал, оказалась какой-то местной кашей, а жидкость — просто водой. Последнее обстоятельство навело Тима на печальную мысль: похоже, пить тут дают тоже строго по расписанию. Тим поставил мысленно галочку — надо будет спросить вечером у Ашера. Только почему-то он очень сомневался, что ответ куратора окажется другим.

А вот урок по этой самой «Воле в Бездействии» (не, чушь-то какая?) впечатление произвел немалое. И противоречивое. Тим еще на обеде отметил, что почти все ученики щеголяют багровыми полосами на щеках — у одних они были потемнее, у других светлее, у некоторых на обеих щеках, у некоторых — на одной, а у иных полосы на щеках отсутствовали. Но последних было мало. Тим искоса разглядывал соседей, пытаясь определить происхождение этих украшений, и в конце концов решил, что это — что-то вроде ранга. Типа сержантских лычек на погонах, ага. И набросился на нехитрый обед — есть его, кстати, полагалось руками. По крайней мере, именно так делали все остальные ученики. А потом тщательно облизывали пальцы. Не то чтобы Тима это сильно возмутило — наоборот, он с детства считал, что есть руками намного вкуснее, чем столовыми приборами, за что ему частенько перепадало. Но он помнил еще и про кишечные инфекции, которым как раз самое раздолье на югах и среди скоплений людей. У них тут что, дизентерии нет? Тим, вычищая тарелку, некоторое время размышлял над этим вопросом, потом понял. Не может какая-то несчастная кишечная палочка быть проблемой для людей, которые свет создают просто усилием воли. А для учеников, видимо, это вроде дополнительного экзамена: заболел — значит, провалил. Похороны за счет школы. Тим вздохнул, вытер пальцы о штаны и побрел к выходу — большинство учеников уже заканчивали обедать и куда-то вполне целеустремленно направлялись. Тим пошел вместе с толпой и довольно скоро оказался в еще одном здании — в том же ряду, где и его «общежитие».

Занятие проходило в небольшой круглой комнате без окон и мебели. Только на потолке висела странная конструкция из блестящих металлических пластин — видимо, что-то вроде люстры. Ученики проходили в комнату и рассаживались прямо на земле рядами, образующими концентрические круги. Возле входа изваянием стоял мужик, опять в серых одеждах, кидая на проходящих учеников безразличные взгляды. Но вид Тима вывел его из оцепенения. Мужик вцепился острым взглядом за лицо Тима и сухо проскрипел:

— Имя?

— Тим…оэ, — сказал Тим.

Мужик кивнул.

— Меня зовут Айра Цу. Садись в дальний круг, — сказал он и отвел взгляд в сторону, потеряв к Тиму всякий интерес. Видимо, это был местный учитель. Эта мысль потянула за собой следующую: интересно, у них тут учебники в ходу? А тетради с дневниками? Уж тетради-то точно должны быть — надо же куда-то записывать то, что этот цуцик будет говорить. Тим оглядел учеников и только сейчас заметил, что почти у каждого есть на боку небольшая плотная сумка, похожая на пенал.

— Э… — сказал Тим, старательно подбирая слова, — скажи, Айра Цу, мне надо… что-нибудь из вещей, чтобы… получить знания на этом уроке?

Айра Цу даже не взглянул на Тима. Просто легонько мазнул пальцем по щеке. Тим недоуменно приложил ладонь, но тут же отдернул — щека отозвалась дикой режущей болью, и он с трудом удержался от вскрика. Мысль о том, что было бы с ним, если бы он не удержался, напугала его настолько, что боль отодвинулась далеко вглубь. Теперь-то Тим понял, что означали багровые полосы на лицах учеников. Садисты хреновы.

— Нет, — равнодушно сказал Айра Цу, и Тим только через пару секунд сообразил, что это ответ на его вопрос. Тим вздрогнул, кивнул и пошел в сторону, продолжая держаться за щеку. Вообще-то она уже не болела, но воспоминание о боли все еще стягивало мышцы, заставляя Тима нервно поглаживать кожу и проверять — не появился ли там бугристый шрам? «М-да, — мрачно подумал Тим, садясь на пол в дальнем от центра ряду, — похоже, Елы-Палы тут бы за добрую фею прокатила. Ну и влип».

Из самого урока Тим мало что понял, но на всякий случай старался запоминать все услышанное. Правда, получалось не очень — непонятное вообще плохо запоминается. Цель урока Тим еще худо-бедно понял — Айра Цу собирался научить их избегать неприятностей еще до того, как эти неприятности начнут проявляться. Для этого каким-то особенным образом надо было направить волю не на конкретную опасность, типа летящего в морду кирпича, а на опасность абстрактную. А вот из объяснений, каким именно образом эту волю направлять, Тим не понял ровным счетом ничего. Из уст Айры Цу лились потоки непонятных терминов, с которыми внутренний переводчик Тима зачастую не справлялся, а если и справлялся, то понятнее от этого не становилось. Ну скажите, пожалуйста, как можно «расконцентрироваться, расширяя мысль о защитном шаре, ослабив волю и усилив отвлеченные размышления»? Бред на бреде, да и только. Но остальным ученикам так явно не казалось: они с умным видом кивали, когда Айра предлагал «попробовать», — закрывали глаза и замирали, и, похоже, у них что-то получалось. Во всяком случае, комментарии учителя наводили именно на такую мысль — одних он скупо хвалил, другим указывал на их ошибки, а некоторых наказывал уже знакомым Тиму способом — пальцем по щеке. Наказуемые даже не вздрагивали. Тим сидел, оцепенев в ожидании того момента, когда Айра Цу обратит внимание на него. Он, конечно, глазами не хлопал и рож не корчил, наоборот, делал вид умный и всепонимающий (ну так как-никак почти восемь лет школы за плечами), да только сам чувствовал, что получается у него не очень. Он даже старался (в меру своего понимания, конечно) выполнять то, что говорит учитель, но насчет результатов ничуть не обманывался. Вот сейчас Айра Цу поймет, что Тим совсем безнадежен, и выставит его вон. Да еще и того фашиста с плеткой позовет.

Но учитель Тима словно не замечал. По ощущениям, прошло не меньше часа, а Айра Цу за все это время не удостоил Тима даже взгляда, хотя раз двадцать проходил мимо. Первое время Тим напрягался, потом потихоньку расслабился. Может, ему удалось обмануть учителя? А может, он вообще ничего такого не видит — кто как что напряг и что расслабил? Может, он просто делает умный вид и раздает оплеухи наобум? А ученики тоже просто делают умный вид? Тим невольно улыбнулся, но вовремя вспомнил предостережения куратора и согнал улыбку с лица раньше, чем Айра это заметил. Хотя, похоже, он все-таки заметил — Тиму показалась, что тень неудовольствия промелькнула по лицу учителя. И хотя тот смотрел совсем в другую сторону, Тим почувствовал, что неудовольствие это направлено именно на него. Но наказания не последовало, и Тим опять расслабился.

Наконец урок подошел к концу. Ученики принялись шуршать и возиться, а Айра Цу вышел в центр круга и заявил:

— Перед тем как закончить урок, я хочу посмотреть, как вы усвоили полученные знания. Хаят, подойди.

Один из сидевших в первом круге учеников поднялся, вышел в центр и встал возле учителя.

— Смотри, — сказал Айра Цу, Тим недоуменно закрутил головой, потому что учитель ничем не показал, на что именно должен смотреть Хаят. Но тот, похоже, все знал сам и сразу же задрал голову вверх. Тим тоже перевел глаза на «люстру», и как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из металлических пластин срывается с места и падает вниз. Тим икнул.

Но пластина до стоявшего прямо под ней Хаята не долетела — в полуметре от его головы она мягко замедлила полет, по плавной дуге отошла в сторону и, провожаемая взглядом Хаята, уже там с металлическим лязгом грохнулась на пол. Тим перевел дух.

— Не очень эффективно, — сказал учитель, — слишком много воли, учись экономить. Закрой глаза.

Хаят послушно опустил голову и закрыл глаза. Айра Цу взял ученика за плечи и несколько раз повернул его на месте. В разные стороны. Это Тиму было понятно — когда играешь в жмурки, водящего тоже так крутят, чтобы он ориентацию потерял. Но тут-то зачем?

— Сядь, — сказал учитель.

Хаят неловко, качнувшись и уперевшись рукой в пол, сел. Тим, догадавшись, что сейчас будет, не сводил взгляда с висевших на потолке пластин. Но ничего не происходило. Пластина сорвалась только минут через семь, когда Тим уже устал ждать и начал отвлекаться. Поэтому момент ее падения он прозевал и увидел только, как пластина, ударившись о невидимую преграду сантиметрах в десяти над сидящим Хаятом, подпрыгнула, провернулась, хлопнула плашмя сидящего ученика по плечу и упала на пол.

— Вставай, — сказал Айра Цу. — Недостаточно широко. Думай о защите от опасности вообще, а не от одной конкретной. Сядь на свое место. Арам!

Тим вздрогнул и снова закрутил головой. Так и есть — сидевший неподалеку ученик поднялся, и Тим узнал в нем своего утреннего знакомого. Арам прошел в центр круга, и снова повторился фокус с падающей и отлетающей в сторону пластиной. Но вот со второй частью выступления у Арама возникли проблемы. Тим на этот раз смотрел внимательно, да и ждать долго не пришлось. Поэтому он хорошо видел, как пластина, ничем не сдерживаемая, летит вниз, втыкается в плечо сидящего (Тим коротко вскрикнул и заслужил обжигающий взгляд Айры Цу) и, оставляя красную влажную полосу, сползает по спине на пол. В момент удара Арам вздрогнул и слегка покачнулся, но больше ничем не выдал своих чувств. Тим по этому поводу даже некоторую зависть почувствовал — не тому, конечно, что случилось с Арамом, а тому, как он себя при этом вел. Вряд ли бы у Тима получилось так. Да что там! Случись это с ним, он бы наверняка орал как резаный, катался по полу и зажимал рану. И наплевать на «неподобающее поведение»: одно дело — когда просто больно, и совсем другое — когда такая хрень делается. Вон сколько крови натекло, глубокая, наверное, рана. Глубокая… Тим вспомнил, как лезвие пластины погрузилось в плоть — да она до кости, стопудово! Ладно еще, эта пластина была небольшая, раза в четыре, наверное, меньше тех, что лежали рядом на полу. Если бы эта была такая же… тогда этому Араму руку бы, на хрен, отрубило! Тим вздрогнул, представив лежащую на полу отрубленную руку и так же спокойно сидящего Арама рядом с ней. А если бы этот садист вызвал его, а не Арама? А если бы пластина на голову упала? Фашисты, точняк — фашисты! Мотать отсюда надо, и чем быстрее, тем лучше.

— Неправильно, — сказал наконец Айра Цу, вдоволь налюбовавшись на сидящего в луже крови ученика, — совсем неправильно. Бессмысленно вкладывать волю в воображаемый падающий клинок! Ты не должен думать о клинке, ты должен думать о защите. И только в первый момент, потом — вообще не думать. Или ты собираешься вкладывать волю в свою защиту каждое мгновение своей жизни?

Айра Цу обвел взглядом притихший класс. Тим представил, как учитель сейчас вызывает его, и мгновенно вспотел.

— Встань и иди на свое место, — сказал Айра Цу и повысил голос. — Тренируйтесь самостоятельно. Следующий урок мы начнем с того, что вы покажете мне, чему научились. Все клинки будут большими, и сдерживать их я не буду. Урок окончен, сегодня больше уроков не будет. Тренируйтесь!

С последними словами учитель развернулся и вышел из комнаты. Тим обмяк и погрузился в апатию. Похоже, жить ему оставалось недолго — до следующего урока. Когда он будет? Завтра? Через неделю?

Ученики вставали, о чем-то негромко переговаривались и потихоньку расходились. Тим все так же безучастно сидел на полу. «Кстати, — мелькнула вдруг мысль, — а как там Арам? Он же кровью истечет! Может, помочь?» Мысль показалась Тиму интересной — вдруг в благодарность за спасение Арам поможет ему бежать? Правда, ученик он вроде не лучший, ну да вдруг? Тим закрутил головой и быстро нашел Арама — тот был бледен, и его слегка шатало, но он как будто не обращал на свое состояние особого внимания — стоял себе возле выхода и о чем-то трепался с другим учеником. А потом махнул рукой, бросил задумчивый взгляд на сидящего Тима и вышел наружу. Кровь у него, похоже, уже не текла. «Размечтался, — мрачно подумал Тим. — Нужна ему твоя помощь, как же. Если тут кому и нужна помощь, так это только тебе, дорогуша. Вот только получить ее совершенно не светит, уж это точно. Это, наверное, как если бы я у нас пошел в банк и попросил дать мне пару тыщ баксов — просто так, потому что мне очень нужно». Тим вздохнул и осмотрелся. Комната опустела, все ученики уже разошлись, и только черная лужа да четыре лежащие на полу блестящие пластины напоминали о недавнем уроке. Тим поднялся, подошел к большой пластине, присел перед ней и осторожно поднял ее. Пластина оказалась тяжелой — килограмма на три. Грянется такая с потолка — пополам разрубит. Покрутил в руках, посмотрел на острие, но трогать не стал: и так видно — как бритва. Отбросил в сторону. Уроды они все. Может, сбежать? Забор тут один-единственный — вокруг деревни, да и тот — больше название, чем на самом деле забор. Дверей так и вообще нет, не то что замков. Выйти из деревни и свалить в лес?

Насчет их способности его найти он ничуть не сомневался — махом найдут, даже если бы он был не он, а индеец какой-нибудь или там спецназовец — все равно найдут. Если захотят. В этом «если захотят» и заключались все надежды Тима на удачное бегство — на хрен он им сдался, бездарь такая? Может, махнут рукой да и забудут — гуляй, Вася? Только вот лес тут, пожалуй, мало похож на городской парк. Тим вспомнил уроки по географии. Южные широты, тропический климат, джунгли… Амазонки. Тигры всякие, леопарды. Или тигры на севере? Все равно хищников хватает. Да еще насекомые всякие. Комаров миллион видов, пауки с тарелку размером — Тима передернуло, он пауков терпеть не мог. А тут вообще как будто другая планета, так что пауки и покрупнее могут быть. Нет, наобум удирать тоже нельзя, надо сначала узнать хоть что-то об окружающей местности. Вот только как это сделать? Ашера Камо расспросить? Не факт, что он ответит, да и вообще сразу догадается, с чего это вдруг нерадивый ученик воспылал таким интересом к обитателям джунглей и местной географии. Может, у них тут что-нибудь типа биологии есть, не могут же все предметы быть такими садистскими? Хотя — запросто. Еще небось и не такими могут, и зря Тим так боится следующего урока по этой… Воле в Бездействии. Вот начнется завтрашний день с какого-нибудь Укрощения Огня, его и хоронить не придется. Отдадут пепел крестьянам, чтобы они свои огороды удобрили, — и все заботы.

Тим вздохнул и присел у стены. Бежать — опасно, не бежать — тоже. И поди догадайся, что опаснее. Учиться на волина? Что-то не верилось, что у него есть хоть малейший шанс научиться жить по законам этого странного мира. Да уж, это дома, в Питере, легко было рассуждать, сидя за очередной книжкой или кладя пачками врагов в какой-нибудь компьютерной ролевухе. Тим откинулся спиной на стену и погрузился в мрачные думы. В таком виде его и нашел куратор.

— Почему ты здесь? — спросил Ашер Камо, проходя в комнату. — Урок давно закончился, а ты просто бессмысленно тратишь время.

Тим бросил на Ашера Камо равнодушный взгляд. Почему-то недовольство куратора его ничуть не напугало — ну и пусть. Какая разница, забьют его насмерть прямо сейчас, поджарят завтра или нарежут на куски послезавтра? Неужели этот придурок ничего не понимает?

— Какой смысл? — спросил Тим равнодушным голосом, не поднимая головы.

Ашер Камо явно озадачился.

— Объясни, — потребовал он холодным, но спокойным тоном.

Тим пожал плечами:

— Айра Цу сказал, что следующий урок он начнет с проверки наших знаний. Значит, мне придется тоже сесть под эти пластины и ждать, что одна из них упадет мне на голову. А она будет большой, это Айра Цу тоже сказал. И тогда я умру.

— Почему?

Тим посмотрел на бесстрастное лицо куратора. Он что, издевается?

— Потому что мне голову пополам разрубит, вот почему! Потому что я точно знаю, что не смогу научиться этим… этим… — Тим попытался найти какое-нибудь слово, типа «фокусы» или «чудеса», но не смог и продолжил: — Этому, чтобы отводить удары от себя силой мысли. Я не знаю, когда следующий урок, но…

— Раз ты уже решил, что точно не сможешь, тогда, разумеется, не сможешь, — перебил его куратор. — Ты разве еще не понял, что это зависит только от тебя? Ты должен решить, что сможешь, и тогда — сможешь.

— Я не могу так решить! — завопил Тим. — Потому что это невозможно!

— Ты даже не пытался, — отрезал Ашер Камо.

— Я пытался, — возразил Тим жалобно. — Но как я могу верить во что-то, точно зная, что это — неправда?

— Ты своими глазами видел, что это — правда, — холодно заявил куратор. — Не старайся вызвать во мне сочувствие. Ты уверился в собственной неспособности и не желаешь приложить даже малейшего усилия. Ты ждешь, что кто-то придет и сделает все за тебя, но этого не будет — твой шаретор мал, а должников в этом мире у тебя нет вообще. Никто, кроме тебя самого, не способен тебе помочь. Разве ты не видел, как другие ученики делают то, что ты считаешь невозможным?

— Они другие, — пробурчал Тим.

— Они такие же, как и ты. Их способности различны, но они всю свою силу вкладывают в обучение. А ты, если не умеешь трудиться ничем, кроме рук, лучше бы пошел в крестьяне. Главная сила волина — в его голове.

— Ну… я ж не знал, что все так запущено. Может, мне и в самом деле лучше крестьянином стать?

— Ты уже сделал выбор. Теперь ты станешь волином или умрешь.

— Значит, умру, — Тим пожал плечами.

Ашер Камо присел перед ним, взглянул в глаза.

— Если ты хочешь умереть, твое желание исполнится. Только сначала реши, что таково твое истинное желание. Что тебе нужно, чтобы ты поверил, что можешь стать волином?

Тим задумался:

— Наверное, если бы у меня получилось сделать что-нибудь… такое, что мне кажется невозможным. Тогда бы, может, поверил.

Ашер Камо встал.

— Так почему ты даже не пытаешься сделать? Почему ты сидишь и ждешь, когда оно само собой сделается?

Тим вскочил:

— Как я могу пытаться, а?! Я ничего не понял из того, что объяснял Айра Цу. Повторяю: ни-че-го! Даже у тех, кто что-то понимает, и то не сразу получается. Вон, — Тим ткнул пальцем в черное пятно на полу, — я сегодня чуть от своего долга не освободился. Упади эта железяка чуть в сторону, ему на артерию, и все — конец! А я? Я даже толком не запомнил, что там делать-то надо, потому что ничего не понял. А, да что тебе объяснять?

Тим досадливо махнул рукой и успокоился. Ашер Камо небось тоже стоит и с ходу не въезжает, как это можно такие простые вещи не понять. Им же с детства внушали, что в мире все происходит так, как им хочется. А Тиму-то никто ничего такого не говорил, наоборот, он уже два года физику проходит, так там, блин, совсем наоборот все объясняется. Этого бы гаврика заставить два года повторять, что сила действия равна силе противодействия, посмотрел бы Тим, как он потом будет взглядом вещи двигать.

Ашер Камо нахмурился:

— Ты зря полагаешь, что твой долг кому-либо исчезает после его смерти. Твой долг просто распределится между наследниками умершего и его перерождением.

Тим фыркнул. Что в лоб, что по лбу. Да какая Тиму сейчас разница, что станет с этим уродским долгом? Он вздохнул и поинтересовался с деланым безразличием:

— А когда следующий урок по… Воле в Бездействии?

Теперь вздохнул уже Ашер Камо:

— Ровно через райм. — Переводчик поднатужился и перевел «райм» как «неделя». Одновременно с переводом пришло понимание, что в местной неделе девять дней, а не семь. Тима новость вначале не порадовала — ждать целую неделю? Да уж лучше бы урок был завтра же, а теперь столько мучиться в предвкушении собственной смерти? Но потом он приободрился — зато за неделю можно что-нибудь разузнать об окружающей местности и драпануть отсюда. Вот только…

— А другие такие предметы есть? Где помереть можно, если урок не выучил?

Ашер Камо нахмурился:

— Что значит «не выучил урок»? Ты не должен учить, ты должен понять и научиться пользоваться.

Тим нетерпеливо кивнул:

— Я это и имел в виду. Просто у нас так говорят.

Ашер Камо пристально взглянул на Тима:

— Таких предметов много. Их большинство, — Тим упал духом («Ну вот, я так и знал»). — Но ты неверно представляешь себе задачу учителя. В его задачу вовсе не входит убийство всех нерадивых учеников.

«Да что вы говорите, — подумал Тим с сарказмом. — Даже как-то не верится». Вслух он, разумеется, ничего такого не сказал, но, видимо, что-то мелькнуло на его лице. Потому что Ашер Камо качнул головой и продолжил с нажимом:

— Задача учителя — раскрыть способности каждого ученика в полном объеме. Учитель вправе отказаться от ученика тогда, и только тогда, когда способностей ученика оказывается недостаточно, чтобы воспринять учение.

— А разве… — начал Тим, но куратор перебил его:

— Нет! Твои способности скрыты, и ты еще даже не начал их раскрывать. Любой крестьянин этого мира, не волин, способен сделать с девственным материалом что угодно, ты же не можешь даже этого. Ты пока совсем не умеешь распоряжаться своей волей. Вот когда ты научишься и когда выяснится, что воли в тебе недостаточно, даже чтобы отлить, не замочив рук, вот тогда твой учитель тебя и убьет. Но не раньше. Ты думаешь, Айра Цу случайно выбрал для проверки знаний именно этих учеников? Ты полагаешь, он не знал, что Арам не сможет правильно вложить волю в защиту? Он отлично это знал, и поэтому упавший клинок его всего лишь несерьезно ранил. На примере Арама Айра Цу показал ученикам самую распространенную ошибку, теперь они ничего подобного не допустят. И перестань беспокоиться за свою жизнь — твоя смерть сейчас никому не нужна. У учителей есть специальное указание Хозяина на этот счет. Понятно?

— Да, — сказал Тим, облегченно вздыхая.

— Если понятно, то иди в свою комнату и занимайся с девственным железом. Ты должен делать это сам, без напоминаний и независимо от того, что с тобой случилось за день.

— Я… да, сейчас иду… у меня один вопрос, можно?

— Задавай.

— Я это… насчет наказаний. Вот на этом уроке — Айра Цу, он… — Тим погладил щеку, — бьет учеников. Я понимаю, что какие-то наказания должны быть, но у вас же есть этот… шаретор? Почему бы просто не уменьшать его в качестве наказания?

— Первое — это неэффективно. Ваши шареторы ничтожны, вы целиком принадлежите Хозяину, так какой смысл уменьшать и без того малое? Это плохой стимул — в отличие от боли. Второе и главное — незачем плодить долги. Один великий долг лучше множества мелких, такая ситуация лучше способствует порядку в целом и Порядку Вещей в частности. Разве ты еще не понял, что Порядок Вещей не только обязывает должника заплатить долг, он также обязывает хозяина долга — его принять. Думаешь, учителям нужны ваши ничтожные долги в неимоверных количествах? Поэтому намного проще для вас вернуть долг сразу после его возникновения через боль. Боль — великое благо, без нее порядок был бы недостижим.

— То есть, — начал догадываться Тим, — боль увеличивает шаретор?

— А разве у вас не так? Если ты причинил беспричинно человеку боль, разве ты не становишься ему должен?

Тим задумался.

— Ну… вроде как да, — сказал он неуверенно, — иногда даже платят… если доказать удастся.

Ашер Камо глянул недоуменно, но переспрашивать не стал.

— Поэтому учитель причиняет боль в размере долга ученика, чтобы не уменьшать его шаретор и не плодить излишние долги.

— Понятно, — с удовлетворением сказал Тим. Он и в самом деле начал понимать эту странную систему взаимоотношений, и это понимание доставляло ему удовольствие. — Но ведь он нас учит, значит, мы все равно становимся ему должны?

— Нет. Учить вас — его обязанность, которую он выполняет в счет долга Хозяину. А вот за все, что не входит в его обязанности, вы должны платить.

— Подождите, — видя, что куратор собирается уходить, сказал Тим — его только что осенила очередная догадка.

Ашер Камо с неудовольствием обернулся:

— Это уже четвертый вопрос.

— Последний, — быстро сказал Тим. — А если я причиню боль сам себе?

— Твой шаретор возрастет. Самоистязание — один из способов увеличить свой шаретор, но я советую тебе избегать его. Этот способ содержит множество ловушек, и увеличить свой шаретор до достойных величин при помощи самоистязания очень сложно. Если ты привыкнешь к боли, твоя жизнь сильно усложнится, а если она начнет приносить тебе удовлетворение, ты погибнешь.

— Я все понял, — кивнул Тим. — Где ты будешь и где мне найти Арама? Чтобы переписать долг?

— Я его уже встретил. Иди к себе в комнату. Я пришлю к тебе наказующего.

— З-зачем? — Тим попятился.

— Ты предался унынию. Это — самое неэффективное действие из всех, что могут быть, и в данном случае ты получишь боль не как плату, а как наказание. Тридцать ударов.

— Тридцать?! Так много?

— Так мало, но только в первый раз. Еще раз увижу тебя впавшим в уныние — получишь пятьдесят. Тридцать плюс пять за неподобающее поведение. Иди!

Ашер Камо развернулся и вышел. Тим сглотнул, выждал полминуты, чтобы не наткнуться на куратора в полумраке коридора, потом поплелся наружу и к себе в комнату — за обещанным наказанием.

ГЛАВА 4

Первая часть записей Каравэры

Меня зовут Шаар Лам, это значит — «рожденный сегодня». Я действительно не помню дней до сегодняшнего, но это имя вызывает у меня недоумение. Ведь завтра мне придется сменить имя на «рожденный вчера». А послезавтра — на «рожденный позавчера». Это же неудобно! Я не знаю имен людей, что меня окружают, но мне кажется, моя личность им знакома. Управляющие, которым я должен подчиняться, ведут себя так, словно они уже пользовались моими умениями раньше, хотя я сам исполняю их волю впервые. Возможно, они пользовались умениями кого-то такого же, как я? Если мое существование прекратится сегодня же, это объяснит все непонятное, но — эта мысль вызывает у меня отторжение, хоть я и не могу понять почему. Я спросил у Хозяина: мое существование прекратится сегодня? Он ответил: «Нет» — и подкрепил словом правды. Но даже без слова у меня нет оснований не верить ему — я помню, что именно по его воле человек-маг обучил меня умению упорядочивать и выражать свои мысли сначала в словах, потом в письме. Хозяин попросил меня описать письменно действия по очистке внутреннего горизонта и отдать написанное человеку-скрипту. Скрипт вложил лист в книгу и поставил ее в один из шкафов. Тогда я понял всю глубину собственной неэффективности. Сколько дней понадобится, чтобы мне написать хотя бы одну книгу? А шкаф книг? Я попросил Хозяина дать мне задание написать еще что-нибудь, но Хозяин ответил, что ему больше ничего от меня не надо. Я неэффективен. Я не должен был общаться без приказа Хозяина ни с кем, кроме него, но я должен был повышать свою эффективность на пользу Хозяину. Я выбрал одного из младших, того, чей цвет души отличался от остальных, и попросил его дать мне задание. Он не дал мне задания, он сделал много лучше — он дал мне идею. Дневник — удивительная идея давать задания самому себе. Пусть даже это задание — лишь описать случившееся за день. Уверен, малый вред, принесенный моими действиями, будет компенсирован моей возросшей эффективностью. Засим, день первый.

(На этом записи заканчиваются.)

Тим проснулся, разбуженный шагами в коридоре. Потянулся, зевнул. Перевернулся на другой бок и уже собрался подремать еще, но вдруг понял, что означает эта беготня снаружи — завтрак! А поскольку время вчерашнего ужина он провел, лежа на топчане и страдая от жалости к самому себе, кушать хотелось больше обычного. И пить хотелось больше обычного… да блинский на фиг! За весь вчерашний день он съел одну маленькую плошку каши и выпил одну чашку воды — не то чтобы Тим был любитель пожрать, скорее даже наоборот, но он и припомнить не мог, когда последний раз так хреново питался.

Шум в коридоре потихоньку стихал, удаляясь в направлении выхода, и Тим задергался. Вскочил, быстро натянул джинсы, рубашку, сунул в карман обмотанный носовым платком брусок — разумеется, совершенно целый, несмотря на пару (ну или чуть меньше) часов вчерашних трудов, — и выскочил в коридор. Хотелось, правда, еще и в туалет, но Тим решил потерпеть — опоздавшие тут еды не получают, это он уже понял.

В столовую он успел — в очереди за едой стояло всего два человека, остальные уже сидели за столами. Завтрак Тиму понравился больше вчерашнего обеда. Состоял он из двух мягких булочек с пряным ароматом, трех каких-то фруктов, похожих на большие персики зеленого цвета, и все той же чашки с водой. Булочки пришлись Тиму по вкусу, он уплел их с удовольствием. Фрукты он некоторое время с подозрением разглядывал — были они твердыми и выглядели чертовски незрелыми, — но, понаблюдав за действиями соседей, решил попробовать. Разломил плод пополам и обнаружил внутри красноватую полупрозрачную массу с кучей маленьких зерен. Осторожно попробовал и с трудом удержался, чтобы не расплыться в восхищенной улыбке — вкус был просто обалденным. Еще этот плод, несомненно, обладал сильным тонизирующим эффектом — остатки сонливости мгновенно улетучились, и вообще Тим почувствовал себя на удивление бодрым и свежим. «Вот это классно, — подумал он, вылизывая сердцевину последнего фрукта. — Вот выучусь окно домой открывать, устрою перевозку этих фруктов к себе в Питер. Разбогатею, у-у-у. Как Абрамович. Вкуснотища!»

Первый урок — по «Восприятию» — оказался куда более понятным, чем тот, вчерашний. А еще важнее — он оказался куда более безопасным, так что Тиму почти понравился. Совсем понравиться помешало только то, что у Тима все равно ни черта не получалось. Суть предмета состояла в том, чтобы научиться видеть и слышать больше, чем это можно сделать просто глазами и ушами. Как понял Тим из скупых комментариев учителя — одноглазого хромого старичка по имени Пар Самай, — это умение было очень важно для волина. Тим, правда, не понял, почему именно — видимо, об этом рассказывалось на предыдущих уроках. Этот учитель говорил мало и уж совсем не грузил Тимовы мозги непонятными терминами и сложными для восприятия предложениями. Он просто говорил, что нужно сделать, а потом сразу переходил к практике. Практика заключалась в том, что они всем классом пытались допеть песни, которые начинал Пар Самай. Причем учитель сразу объяснил, что все их он сочинил буквально только что, поэтому слов никто знать не может. Правда, Тиму в это верилось с трудом — половина учеников подхватывали мотив и куплеты так уверенно, словно часами разучивали эти песни каждый день в течение недели минимум. Вторая половина класса тоже потихоньку втягивалась, и до конца песню допевал уже уверенный хор, в котором не звучал только один голос — догадайтесь чей?

Учитель щурил единственный глаз, сообщал, что удовлетворен действиями учеников, но предупреждал их, чтобы они не увлекались особенно своими успехами — дескать, угадать слово, заданное ритмом и смыслом песни, да еще и в момент, когда о том же думает еще несколько человек, — проще простого. Он так часто повторял это, что начал верить даже Тим. Ему уже начало казаться, что и он почти слышит эти слова до того, как их споет хор, но тут урок кончился. Учитель объявил классу, что урок прошел удовлетворительно, все справились с заданием, предупредил, что в следующий раз будет сложнее, и смылся. На Тима он за весь урок даже не взглянул ни разу. Тим, озадаченный и немного расстроенный, брел в толпе учеников на следующий урок, весь поглощенный своими мыслями, поэтому не заметил, как что-то изменилось. Точнее, заметил, но поздно — только он спохватился, что негромкие разговоры вокруг затихли совсем, а шаги ускорились, как причина нервного поведения учеников оказалась у него прямо перед носом.

— А… — сказал Тим и замер, выпучив глаза на самое странное существо, которое приходилось ему видеть в своей жизни. Оно было двуного, и оно было красного цвета. Еще у него был хвост. И оно было большим — черт побери, оно было просто громадным! — и, на почтительном расстоянии обтекаемое притихшими учениками, возвышалось посреди немаленького коридора, как скалистый утес посреди реки. Насчет остальных частей тела и конечностей Тим затруднился бы сказать что-либо определенное. Верхняя часть тела существа была покрыта какими-то складками и буграми, в которых вполне могли таиться как пара когтистых лап, так и десяток-другой щупалец. Чудовище стояло спокойно, только время от времени резким движением поворачивало из стороны в сторону нечто принятое Тимом за голову — наклоненный вперед, длинный складчатый конус на вершине тела. Ничего похожего на глаза или рот там не было, поэтому Тим решил, что это именно голова, просто по ее местонахождению. Чудище было, судя по всему, неопасным, но Тиму оно очень не понравилось. Еще бы. Такого в фильм ужасов можно без грима брать, если операторы от страха не разбегутся. Тим попятился, стараясь скрыться в толпе учеников и поскорее обойти чудище по максимально широкой дуге. Но у него не получилось — неуловимо быстрым движением чудовище вдруг опустило голову, приблизив трепещущее окончание конуса прямо к лицу Тима, и спросило трубным голосом:

— Как твое имя?

Тим икнул и сделал еще пару шагов назад, но вокруг него уже образовалось пустое пространство. А чудище чуть наклонилось вперед, сразу вернув выигранное Тимом расстояние, и поинтересовалось:

— Ты меня не понимаешь?

— По… кх-х… — Тим прокашлялся, — понимаю.

— Тогда дай мне задание.

Тим только глазами захлопал. Какое задание? Это что, прикол местный? Очень это было похоже на школьный подвох, типа как с пуговицей: ловит скучающий старшеклассник какого-нибудь третьеклашку, хватает его за пуговицу и спрашивает: «Твоя пуговица?» Скажешь: «Да» — оторвет и вручит: «На, забери». Скажешь: «Нет», оторвет: «А чё тогда носишь?» — и выкинет. Короче, как ни отвечай, все равно в пролете. Вот только чувствовал Тим, что в результате здешнего подвоха можно лишиться чего-нибудь более стоящего, чем пуговицы. Головы, например. Поэтому он не стал говорить ничего напрашивающегося, типа: «Вот тебе задание: уйди отсюда» или «Верни меня домой», а выждал немного и осторожно спросил:

— Какое задание?

Чудище дернулось и издало шипящий звук.

— Не любое. Желательно, чтобы результат его был значим некоторое время. Как книга, например.

Тим почесал затылок. На розыгрыш это уже было мало похоже.

— Ну и написал бы книгу. Или ты писать не умеешь, да?

Чудище замерло и вроде как призадумалось. Тим уже сделал маленький шажок в сторону, надеясь, что озадаченная страхолюдина не обратит внимания на его уход, но тут она вышла из ступора.

— Я умею писать. Я не знаю, что писать. Скажи мне что.

Тим быстрым взглядом проводил последних скрывающихся за углом коридора учеников и сказал нетерпеливо:

— Да что угодно. Вот, заведи дневник. Просто пиши обо всем, что видишь и думаешь.

— Это невыполнимое задание, — глухо сказало чудище. — Записывая свои мысли, я буду порождать другие мысли, и так бесконечно.

— Ну не все, конечно, — «Ну и тупица!», — только самое важное. То, что тебе кажется важным, — добавил Тим быстро, во избежание очередного вопроса.

Чудовище постояло пару секунд в задумчивости, потом издало влажный хлюпающий звук, плавно развернулось, едва не зацепив отшатнувшегося подростка хвостом, и быстро ушагало вдаль по коридору. Тим проводил его взглядом, потом бросился вслед. Не догонять чудище, разумеется — больно оно ему сдалось, — а искать свой класс.

К счастью, ему удалось не опоздать. Ученики еще только рассаживались за стоящие рядами длинные столы, когда Тим неслышной тенью проскользнул в комнату и поспешил скрыться в глубине класса. «Хорошо все-таки, — подумал он, — что дверей тут не придумали. Пускай пока и не придумывают. А то б стучаться пришлось, тогда бы точно десяток ударов схлопотал. А так вроде прокатило».

На столах лежали пачки желтоватых листов какого-то материала и короткие деревянные палочки с обожженными концами — несомненно, писчие принадлежности. Тим сел на свободное место, устроился поудобнее и взял в руку «карандаш». Покрутил в руке, разглядывая, хмыкнул тихонько. «Дикари все-таки, — подумал снисходительно. — Эх, что ж я сумку-то уронил? Ща я все свои фломастеры загнал бы втридорога, даром что китайские. — И вздохнул. — Или плетей бы получил, что тоже вполне вероятно».

В это время к стене вышел высокий лысый мужик и молча принялся что-то на ней чертить. В руке у мужика был маленький предмет вроде угля, оставлявший на белой стене отчетливые черные полосы. Тим не сдержался и фыркнул, соседи неодобрительно на него поглядели, но сам учитель, к счастью, ничего не услышал. Или не обратил внимания.

Поначалу Тим решил, что учитель рисует на стене какой-то сложный узор — больше всего это было похоже на то, что получится, если взять пару десятков рыболовных крючков и высыпать их на ровную поверхность. Тим, глядя на эти художества, даже взгрустнул немного — рыбачить он любил и в крючках (равно как и в прочих рыболовных принадлежностях) разбирался очень хорошо. Там, в Питере, скоро бы каникулы были, а с ними — походы на озера и рыбалка каждые выходные. А здесь — неизвестно, когда еще удастся какой-нибудь водоем увидеть, не то что удочку в него забросить. Но тут учитель пририсовал снизу получившегося рисунка два узорчатых кружочка, и Тим вдруг понял, что в этих кружочках содержится вполне определенный смысл — это были иероглифы, и означали они «Зеленый Холм». Еще через мгновение Тим понял, что это — имя, и, скорее всего, имя самого учителя. Сай Ашан, стало быть. Только после этого до него дошло, что рисунок, расположенный выше, — тоже текст. Просто Тим до этого еще не встречал образчиков местной письменности, поэтому не сразу понял смысл учительских художеств. А написано там было следующее: «Внушение как подавление своей волей воли противника и защита от оного». Тим два раза перечитал текст, убедившись, что понял написанное правильно, потом вздохнул. Если здесь есть предмет «правописание», то Тиму стать в нем отличником совсем не светит — удобством и простотой местная письменность не грешила ни в малейшей степени.

Сай Ашан повернулся к классу, смерил его мрачным взглядом, потом снова повернулся к стене. Поднял руку с углем, и (Тим даже вздрогнул) стена вдруг совершенно очистилась — учитель не тер ее рукой или тряпкой, не стучал по ней и не нажимал никаких кнопок. Просто только что на стене был отчетливый узор, и раз — чистая стена без малейших следов черного. Сай Ашан выждал секунду и принялся рисовать очередной набор крючков. Тим вздохнул и признал, что кое в чем местные технологии совершеннее. «Возьмите стило в руку и приложите к бумаге», — прочитал Тим. Нахмурился, осмысливая прочитанное. «Стилом», очевидно, являлся карандаш — правда, было не совсем понятно, почему его переводчик перевел это слово именно так. Тим взял из пачки один из листов, осмотрел. Бумагой материал листа явно не был, скорее, это была какая-то материя с пропиткой, что-то вроде стеклоткани. Края листа были неровными, грязными и обгрызенными. Тим скептически разглядывал «бумагу», пока не ощутил на себе чье-то пристальное внимание. Поднял голову, встретился с пронзительным взглядом учителя, вздрогнул, опустил голову и, быстро положив лист перед собой, приложил к нему обожженную часть «стила». Ощущение тяжелого взгляда прошло, зато рука (его, Тима, собственная рука) вдруг самостоятельно пришла в движение и принялась рисовать на листе загогулины и линии какого-то замысловатого узора. Пару секунд Тим, отвесив челюсть, пялился на это чудо, потом возмутился. «Какого хрена?» — пробормотал он вслух и оторвал, правда с некоторым усилием, стило от бумаги. Рука дергалась и рвалась продолжить рисовать, поэтому Тим отложил стило в сторону и сунул руку под собственное седалище. Рука все равно продолжала вздрагивать, но так ее порывы сдерживать было проще.

Тим перевел дух и только в этот момент спохватился — не сделал ли он чего-то неподобающего? Бросил короткий взгляд на учителя — Сай Ашан стоял вполоборота к классу, прикрыв глаза, и как будто не обращал никакого внимания на то, что в нем творилось. А творилось в классе странное — шипя и приглушенно вскрикивая, все ученики дергались, крутились на месте и привставали, но в то же время ни на секунду не прекращали что-то рисовать. Точнее, писать. Тим бросил взгляд на свой лист и понял, что его восприятие опять его обмануло — узор на бумаге был текстом. «Урок шестой, — значилось на листе. — Защита от внушения. Твоя задача — не…» — на этом его текст обрывался. Заинтересовавшись, Тим скосил взгляд на листок соседа. «Твоя задача — не поддаться моему внушению и не писать эти слова», — было написано на листке несколько раз подряд. Из-под обгрызенного края выглядывал еще один листок, на котором, похоже, было написано то же самое. Пока Тим, не веря своим глазам, разглядывал надпись, поверх двух исписанных листов лег еще один. Тим обвел недоумевающим взглядом класс, потом гордо выпрямился и широко улыбнулся — похоже, он был единственным во всем классе, кому удалось выполнить написанное. Через пару секунд он вспомнил, что улыбаться нельзя, и согнал улыбку с лица. Правда, сделать это оказалось потруднее, чем успокоить взбесившуюся руку.

Тут возня в классе прекратилась — ученики перестали писать, отложили в сторону стила и выпрямились. Сай Ашан обвел хмурым взглядом класс, на едва заметную долю секунды задержав его на торжествующем лице Тима. Потом отвернулся к стене, тем же непонятным способом стер написанное и опять начал водить углем. «Для начала, — возникли на стене слова, — съешьте все исписанные листки». Класс зашуршал и зачавкал. Тим осторожно понюхал край листка, поморщился, лизнул торчащие острые волокна, потом отложил в сторону лист, отодвинулся от стола и с крайне довольным видом принялся разглядывать работающий челюстями класс. У некоторых из учеников исписанных листов было мало — один-два, а некоторые успели исписать половину пачки. Но такого успеха, как у Тима, не было ни у кого.

Он сидел и тащился от своей крутизны, пока Сай Ашан не привлек его внимание ритмичными постукиваниями угля по стене. Там уже темнела новая надпись, но в первую очередь Тим заметил вплетенный в нее узорчатый кругляш-иероглиф. Что-то было в нем очень важное, но он только секунд через десять понял, что это — его имя. А полностью новый текст выглядел так: «Удовлетворение должен вызывать собственный результат, а не отсутствие результата у соседей. Чтобы усвоить это, Тимоэ, съешь три чистых листа».

Тим скривился — радости как не бывало. Три листа! Все-таки они редкостные уроды — на взгляд Тима, хватило бы и одного, он же все-таки единственный из класса выполнил задание. Но делать нечего — перечить учителю Тим не решился и, с трудом разорвав жесткий лист пополам, принялся с усилием его пережевывать. Вкус у него, как Тим и ожидал, оказался довольно мерзким, а по жесткости он ничуть не уступал той самой стеклоткани, о которой Тим подумал при первом взгляде на этот материал. Во всяком случае, язык и нёбо моментально покрылись саднящими ранками. Напрягшись и обдирая горло, Тим проглотил прожеванный кусок и с отвращением принялся за следующий. Сай Ашан тем временем расписывал на стене, что нужно делать, чтобы противостоять чужому внушению, но Тим ничего читать и не собирался, полный обиды на уродское устройство этого мира.

После этого урока ученики отправились на обед, совершенно неотличимый от вчерашнего. Впрочем, если бы их на этот раз ожидал шашлык из осетрины, или рябчики в винном соусе, или еще какое-нибудь изысканное блюдо, которое Тим никогда не пробовал, он бы все равно не смог его оценить. После сай-ашановского «угощения» он и полужидкую кашу-то с трудом заставил себя проглотить.

На третий урок Тим пришел, охваченный тоскливыми размышлениями, — обида бурлила в нем колючим комком, и, не в силах проявить ее словами или действием, он решил выразить ее полным бездействием. Предмет назывался «О Порядке Вещей» и был первым из попавшихся здесь предметов, который содержал только голую теорию. Во всяком случае, ничего расслаблять и ничего напрягать от учеников не требовалось, более того, от них вообще ничего не требовалось. Во всяком случае, учитель — уже знакомый Тиму одноглазый старичок Пар Самай — и не заикнулся о какой-нибудь возможной в будущем проверке знаний по предмету, не предложил ничего записывать; он просто вышел в центр круга и принялся рассказывать.

Поначалу Тим не слушал, погруженный в свои мысли. Потом — старался не слушать, потому что был обижен. Потом поневоле заинтересовался, потому как вещи рассказывал Пар Самай презанятнейшие. Если бы его учитель физики (теперь уже бывший, видимо), Петр Семеныч Сердюков по кличке Рожа-Аш, услышал пару предложений из речи Пар Самая, его бы удар хватил. И ладно еще, что Пар Самай чихать хотел на все законы физики, которые Рожа-Аш почитал за незыблемые твердыни, — Тим уже об этом догадывался. Намного интереснее оказалось мнение Пар Самая об ученых — «о тех, кто исследует неизведанное или проникает в неизведанные глубины известного». Раньше Тим думал, что задача ученых — сначала исследовать какое-то явление, а потом придумать для него объяснение, которое они называют теорией. Но Пар Самай заявил, что первая задача и главное умение ученого — сначала придумать полезную и удобную для использования теорию, а потом получить ее экспериментальное подтверждение. После этого теорию можно опробовать в узком кругу ученых, а потом, когда она начнет работать безотказно, теорию можно пускать в практическое применение.

Тим только глазами хлопал.

— Правильный ученый — наполовину волин, — вещал Пар Самай. — Он хоть и работает в девственных областях, которых еще не касалась воля других людей, но минимальными навыками вложения воли должен обладать, иначе не сможет качественно воплотить свою теорию. Из сильных волинов редко получаются ученые — волину проще напрямую добиться желаемого результата, пусть даже изменив закон природы, но это не значит, что труд ученых малозначим. Порой работа одного ученого может заменить волю сотен волинов. В качестве примера приведу кровососущих насекомых, которых множество в окрестных лесах. Известно ли вам, что еще сотню лет назад насекомые не делали разницы между зверями и людьми, с одинаковым удовольствием кусая тех и других? Разумеется, волины были способны оградить себя от укусов, но простые люди страдали, что снижало их эффективность. Сколько усилий бы потребовалось волинам, чтобы заставить всех насекомых этого мира отличать людей от зверей? Титаническое усилие — воли никакого волина на это бы не хватило, понадобился бы созыв Большого совета, а может, и Великого совета. Но это было невозможно, потому что советов тогда еще просто не существовало. И ученый по имени Хал Тама, Мыслящий Пам Савона из округа Зелай, придумал теорию, по которой может существовать такой газ, учуяв малую толику которого любое насекомое начинает испытывать отвращение к людям. Еще Хал Тама предположил, что все потомство этого насекомого также будет испытывать отвращение к людям. И еще — если малая частица этого газа проникнет в листья любого дерева, дерево начнет в небольших количествах сей газ вырабатывать. Поскольку Хал Тама был опытным и мудрым ученым, он нашел способ синтезировать этот газ и открыл сосуд с ним в ближайшем лесу. С тех пор насекомые больше не кусают людей. Это — пример достойного ученого. Если кто-то из вас однажды поймет, что воли его недостаточно, чтобы стать сильным волином, пусть не ждет неизбежного падения — у него еще останется шанс выучиться на ученого и таким образом вернуть долг своему хозяину.

Тим ошалело помотал головой — вот ничего себе! Взял придумал какой-то сказочный газ, а потом взял его и синтезировал. Ладно, если бы он сначала в генетике разобрался, а потом вирус какой-нибудь специальный вывел… Хотя — почему нет? Может, именно это у него и получилось. А еще точнее — может, это с точки зрения земных ученых так получилось. А у него — просто газ. Просто потому, что этот Хал Тама был хорошим ученым и не придумывал всяческих сложностей. Чем не вариант?

Пар Самай тем временем продолжал:

— Важно помнить, что мир таков, каким мы все его себе представляем. Но есть вещи столь далекие или столь мелкие, что мы о них не задумываемся. Там и лежит область работы ученых. Сложно, а иногда и вообще невозможно изменить широко известный закон природы. Но можно придумать некие условия, в которых этот закон работать не будет. И если эти условия таковы, что воля помнящих о законе людей на них не распространяется, то этот закон природы можно преодолеть ничтожно малой силой, много меньшей, чем потребуется для его отмены грубым вложением воли. Но есть и оборотная сторона такого подхода — для ученого умение много важнее воли. Несколько лет назад один ученый, имя которого вам знать незачем, решил научить людей летать. Мало того что подобное умение, данное каждому человеку, не принесет пользы сему миру. Ученый еще и не удосужился как следует продумать теорию. Он заметил, что никакой предмет весом с человека не поднимается над землей выше чем на сотню ралан… — Тимов переводчик запнулся на мгновение и сообщил, что ралан — местная мера длины, немного короче земного метра, около девяноста двух — девяноста трех земных сантиметров. Тим нахмурился, кивнул и продолжал слушать дальше. — Поэтому сей ученый предположил, что для всех тяжелых предметов, каким-то образом оказавшихся на высоте более сотни ралан над землей, сила притяжения направлена не к земле, а от нее. Он полагал, что люди начнут ставить высокие башни и летать с одной на другую. Тимоэ, что с ним стало?

Тим вздрогнул и машинально встал. Хотя это действие при ответе здесь было совершенно необязательным, более того, Тим ни разу не видел, чтобы какой-то ученик тут вставал, отвечая на вопрос учителя. Но Пар Самай не рассердился, продолжая смотреть на него ожидающим и вполне доброжелательным взглядом единственного глаза. И Тим решился.

— Он… улетел в… — Тим поискал в голове слово «космос», не нашел и закончил просто: — В небо?

— Именно! Он построил башню, взобрался на нее и улетел вверх. Насколько высоко — не ведомо никому, поскольку над нами нет земной тверди, способной остановить падение тела вверх. К счастью, он не успел распространить свою теорию, поэтому воли его хозяина оказалось достаточно, чтобы ее отменить. Вскоре после этого сей ученый упал на землю и, разумеется, разбился насмерть.

Тим огляделся и осторожно сел. Пар Самай не обратил на это внимания, продолжая:

— Важно также отличать непознанное от неизвестного. Некоторые явления незнакомы нам, но происходят вследствие известных нам законов природы. Это — неизвестное, и здесь задача ученого состоит в том, чтобы понять, какие законы природы образуют это неизвестное. Вернусь к примеру ученого, пытавшегося улететь. Как выяснилось при его осмотре, умер он не оттого, что разбился, и даже не от холода, который возникает на больших высотах, а от удушья. Почему? Потому что воздух, которым мы дышим, как любой газ, также имеет массу и лежит на земле слоем некоторой толщины, подобно воде в сосуде. Есть некоторая высота, на которой воздух кончается, о чем до того случая никто не знал. Поэтому ученый должен не только достаточно полно представлять себе цель своей теории и последствия ее применения, он еще и должен знать известные законы природы, чтобы суметь предсказать результат их взаимодействия в областях неизвестного. На следующем уроке, завтра, мы продолжим разговор о науке и ее месте в обществе. Этот урок закончен, на сегодня больше уроков нет.

С этими словами Пар Самай подобрал с пола какой-то длинный предмет и вышел из комнаты. Ученики потянулись следом. Тим тоже пошел к себе, по дороге размышляя об услышанном.

Что-то там историчка рассказывала о познаваемости мира. Ну да, что все люди делятся на тех, кто думает, что мир можно познать, и тех, кто так не думает. Дескать, те, которые верят в Бога, — это агностики, а те, которые в науку, — гностики. Тогда Тиму это показалось вполне разумным, он размышлял над этими двумя вариантами, потом решил, что он верит в познаваемость мира. Не прямо сейчас, конечно, когда еще столько всего непонятного на свете, а лет через двести — триста. Но тут нарисовался какой-то третий вариант, и Тим теперь снова размышлял над тем же вопросом. Как-то так выходило, что мир получался одновременно познаваемым и непознаваемым. Можно исследовать все известные законы природы, но какой в этом смысл, если любой ученый может взять и придумать еще парочку, которые тут же начнут взаимодействовать с уже известными, усложняя и без того непростой мир.

А еще, вдруг понял Тим, если Пар Самай не соврал насчет того, чем занимаются ученые, то земные средневековые монахи были в общем-то правы, запрещая науку. То есть они-то запрещали просто из глупости, конечно, и этого… как его… мракобесия. Но получается, правы они были. Ведь оно что выходит: дай волю этим ученым — такого наоткрывают, за тысячу лет потом не разберешься. А с другой стороны, совсем запрещать — тоже как-то нехорошо. Вот если бы Тим сейчас стал главным над наукой, он бы придумал, как сделать так, чтобы все было правильно. Наверное.

Хотя что об этом думать? Так они и разбежались вернуть его на Землю, да еще и министром по науке сделать. Поэтому Тим принялся думать про лежавший у него в кармане брусок. Если сломать его у Тима не получается только потому, что сам в это не верит, то почему бы не сунуть этот брусок в какой-нибудь мощный механизм? Тим, правда, таких тут не видел, но он и не искал. Должна же быть у них хотя бы мельница какая-нибудь? И вот тогда брусок сломается стопудово — мельница-то не живая, она не может верить, что брусок металлический и очень твердый.

В его комнате на кровати сидел Ашер Камо. Тим напрягся, но виду не подал. Он уже уяснил, что здороваться здесь не принято, поэтому прошел внутрь как ни в чем не бывало, сел на кровать рядом с куратором, достал из кармана брусок и вцепился в него обеими руками.

— Подожди, — сказал Ашер Камо.

Тим отпустил брусок и застыл в ожидании.

— У тебя разве нет вопросов по сегодняшнему дню?

Тим даже удивился — он уже понял, что здесь чем меньше задаешь вопросов и чем больше додумываешься сам, тем лучше. И чем же, спрашивается, недоволен Ашер Камо на этот раз? Пожал плечами, потом вспомнил:

— А… да. Я видел… необычное существо. Что это было?

В ответе куратора прозвучало некоторое замешательство, похоже, он ждал не этого вопроса.

— Существо из другого мира. Тебе не следует знать больше.

Тим виду не подал, но обиделся. «Ах так, — подумал он, — тогда и тебе кой-чего знать не следует». Он собирался рассказать про разговор с той страхолюдиной, но сейчас передумал. Хотя вообще-то куратор должен был сам заметить, ведь Тим вроде как оказал чудищу некоторую услугу и его шаретор должен был вырасти? Про беседу с Арамом Ашер Камо тогда моментально просек. А может, дело в том, что чудище не было человеком?

— У меня есть вопрос про шаретор, — сказал Тим. — Если я накормлю голодную собаку…

В этом языке было слово «собака» и обозначало вроде бы именно собаку. А слова «кошка» не было. Тим замолчал на секунду, задумавшись об этой странности, но понял, что не время, и встрепенулся.

— Тогда у меня шаретор вырастет?

На этот раз Ашер Камо ответил сразу:

— И да, и нет. Шаретор — закон природы. Один из древнейших и распространенных по всем мирам. Поэтому изменить его практически невозможно. Любое существо им обладает и пользуется им в общении с другими существами. Исходя из этого, ты, разумеется, увеличишь свой шаретор, оказав услугу пусть и не другому человеку, но, несомненно, разумному существу. Но то количественное выражение шаретора, которое ты видишь… — Ашер Камо запнулся, бросил косой взгляд на Тима и поправился: — Которое видим все мы, не является полным соответствием природному шаретору. Сделано это было потому, что у малоразумных существ шаретор выражен слабо и иногда работает неправильно. Иная собака, получив еды от одного человека, преисполнится благодарности ко всем людям. Другая же, получив точно такой же кусок еды, останется равнодушна и при первой возможности вцепится накормившему ее в горло. И та, и другая действуют в соответствии со своим шаретором, но и в том, и в другом случае он работает неправильно… Скажу по-другому — он работает неудобно: на разум и на шаретор собак слишком большое влияние оказывают инстинкты, учесть все из них зачастую оказывается невозможным. Кроме того, собаки, даже самые разумные, слабо участвуют в экономической жизни общества, и было бы изначально неверным включать их шаретор в нашу экономику. Поэтому было сделано проще — мы видим только ту часть шаретора, что возникает из взаимодействия людей с людьми. Понятно?

— Понятно, — Тим кивнул. Ага, значит, услугу этому кошмарику он оказал задарма. С одной стороны, не очень хорошо — он пока не совсем понимал, каким образом на этот шаретор можно покупать что-нибудь более материальное, чем ответы на вопросы, — но за шестнадцать лет своей жизни он уяснил, что денег много не бывает. С другой стороны, куратор не узнал про разговор, и это неплохо. Тим пока еще не придумал, почему неплохо, но чувствовал это со всей определенностью. Да и просто: выходит, с этим чудищем можно спокойно поболтать, не опасаясь, что незаметно прикончишь свой кошелек. Надо бы как-нибудь выяснить, где оно живет. Спрашивать у куратора, пожалуй, не стоит — Ашеру Камо явно не очень-то хочется о нем разговаривать.

— У тебя нет вопросов по предмету «Внушение»? — безразлично поинтересовался Ашер Камо; Тим внутренне ухмыльнулся и немало возгордился. Но только внутренне — трех проглоченных кусков наждачной бумаги на сегодня ему хватит. Внешне же пожал плечами и ответил еще безразличнее:

— Нет. У меня нет вопросов по предмету «Внушение».

Куратор помялся и сказал:

— Сай Ашан порекомендовал мне обратить на тебя особое внимание. Знай, что, принуждая тебя, он вкладывал больше воли, чем в принуждение всех остальных учеников, но практически безуспешно. Будь он с тобой один на один, он, скорее всего, смог бы навязать тебе свою волю, но такой уровень сопротивления на первом же уроке Сай Ашан встретил впервые. У тебя большой потенциал, и ты делаешь ошибку, не желая его раскрывать.

— Что? — Тим совершенно разомлел от похвал, но последняя фраза диссонансом резанула слух.

Ашер Камо взглядом указал на брусок:

— Если ты не сломаешь его сегодня, завтра ты получишь пять ударов. Если не сломаешь завтра, к этим пяти добавится еще пять, и послезавтра ты получишь десять. И так — за каждый день будет добавляться еще по пять. Надеюсь, это ускорит твой результат.

Ашер Камо встал и вышел из комнаты, оставив обескураженного Тима наедине со своей обидой. Тим убедился, что куратор ушел, и со злостью запульнул уродский кусок девственного железа в угол. Ну что за козлы!

ГЛАВА 5

Записи Каравэры

Если бы я начал писать дневник сегодня, я написал бы его слово в слово с тем, что я прочитал на найденном листе. Меня и сегодня зовут Шаар Лам, и я не помню вчерашнего дня. Я был бы уверен, что я не существовал вчера, если бы не этот лист. Он многое объясняет, но также порождает и множество других вопросов.

Возможно ли, что я наиболее эффективен для Хозяина, когда я не помню прошедшего со мной? В таком случае я не должен говорить ему о Дневнике, иначе Хозяин заберет его у меня для восстановления моей эффективности. Но я эффективней сейчас! Теперь, зная, что нужно от меня Хозяину, я смог сделать восемь разделений сфер. Хозяин был доволен, я видел это.

Возможно ли, что Хозяин неправильно оценивает мою эффективность? Возможно ли, что Хозяин может быть не прав?

Танар-ри. Так назвал меня волин, пришедший к Хозяину сегодня. «Прикажи своему ручному танар-ри», — сказал и имел в виду меня. Похоже, этот волин не слабее Хозяина — до этого случая ни один человек не навязывал свою волю Хозяину. Возможно, в библиотеке есть книги, объясняющие, что такое танар-ри. Но я не могу брать книги из библиотеки для себя — это противоречит прямому указанию Хозяина. Но, возможно, зная о себе, я мог бы значительно повысить свою эффективность. Что, если дать себе задание, чтобы взять книгу с целью повышения собственной эффективности? А если я ошибаюсь и книга не увеличит мою эффективность, то я не буду пользоваться полученными знаниями.

(На этом записи заканчиваются.)

— Вчера, — сказал Пар Самай, — я рассказал вам про труд ученых. И привел два примера. Сегодня я хочу спросить, что должно быть сделано, чтобы случаев, подобных первому, было больше, а случаев, подобных второму, не было вообще? Лайл?

Тим удивленно хлопнул глазами — он не понял последнего вопроса. На Тенне — языке имен — слово «лайл» означало «прыжок», и Тим озадачился, не сразу сообразив, что учитель просто назвал имя одного из учеников. Лопоухий парень, сидевший в первом кругу, кашлянул, прочищая горло, и ответил:

— Следует запретить свободную деятельность ученых и разрешать им делать что-либо только после изучения их теорий советом специально отобранных людей.

— Хм-м, — сказал Пар Самай со странной интонацией, — пусть так. А каким образом запретить? Известно ли тебе, что запрет без возможности тотального контроля выполнения сего запрета исключительно вреден для общества?

— А… — Лайл задумался, — можно собрать Великий совет и его волей сделать невозможным деятельность ученых…

— Да, — задумчиво сказал Пар Самай, — можно. Единственный раз Великий совет собирался десять лет назад по поводу наступавшего большого похолодания. Может, уже пришла пора созвать его очередной раз? А потом — созывать всякий раз, когда «совет специально отобранных людей» решит, что какая-то теория достойна воплощения в жизнь. Кстати, кто будет отбирать этот совет и из кого?

Лайл поежился.

— Да… наверное, так не получится. Мне следует еще продумать этот вопрос.

— Следует. Когда ты понял, что твой ответ недостаточно продуман?

— Я… Еще до того, как ответить. Но я же знал, что мой ответ не окажет никакого влияния на настоящее решение. Поэтому я счел целесообразным…

— Неверно! — отрезал Пар Самай. — Подобное притягивает подобное. Ты предложил вариант решения задачи, зная, что он неверен. От этого очень недалеко до лжи!

Учитель обвел взглядом замерший класс.

— Каждый из вас знает, что ему грозит, если он будет уличен во лжи. И каждый знает почему, поэтому не буду распространяться на эту тему. Есть и другая опасность в твоем намеренно неправильном ответе — ты можешь разучиться думать правильно. Ты должен принимать только верные и продуманные решения. По любому поводу — даже если тебе всего лишь захочется почесать руку. Или чихнуть. Ты должен принять правильное решение и выполнить его. И так должно быть каждый день, каждое мгновение твоей жизни. Только так ты можешь научиться думать правильно и быть уверенным, что твое решение будет верным, когда от него будет зависеть многое. Большое складывается из малого.

— Но… Пар Самай, — сказал один из учеников удивленным голосом, — мы же можем иногда ошибаться, что тогда… — и вздрогнул, проглотив восклицание и зажав предплечье с торчащей в нем короткой деревянной стрелкой.

Пар Самай, наклонив голову и поджав губы, понаблюдал за тем, как ученик вытаскивает стрелку из предплечья и останавливает кровь, затем произнес негромко:

— Вас учат всему тому, чему учат, не для того, чтобы вы это просто знали, а чтобы вы этим пользовались. У вас было не одно занятие по «Воле в Бездействии», и что?

Пар Самай помолчал, прошелся по краю круга, образованного сидящими учениками, и продолжил:

— Ожидать ошибок нельзя. Даже если цена ошибки очень высока. Даже если вам кажется, что вероятность ошибки велика. Нельзя готовиться к ошибке и представлять себе варианты развития событий в случае ее наступления. Все это приближает вас к неправильному решению. У вас нет правильных и неправильных вариантов, верное и самое эффективное решение в любой ситуации — вот единственный путь волина. Волину не просто нельзя принимать неправильные решения — у него нет варианта принять неправильное решение.

Учитель остановился и оглядел класс, как показалось Тиму, с некоторой ехидцей. Дескать — нате, съешьте. Сам Тим, во всяком случае, решительно не понимал: как это — нельзя готовиться к ошибке? Есть же там всякие вероятности, как с ними быть? Тим даже моментально придумал подходящую ситуацию: например, такая игра, что каждый игрок бросает монету и, если выпадает решка, получает десять рублей, а если орел — то за секунду говорит город на букву «О» или его убивают. Ну дурацкая игра, конечно, но что же, по-ихнему выходит, что нельзя даже заранее придумать этот город на букву «О»? И что от этого орлы выпадать перестанут? Бред какой-то. Тим даже рот открыл, чтобы спросить, что делать в такой ситуации, но вовремя одумался — на фиг ему нужна стрелка в руке? Лучше у куратора спросить. Класс, очевидно, пришел к такому же решению — пару недоумевающих взглядов, которыми обменялись ученики, Тим заметил, но задать вопрос учителю не рискнул никто. Пар Самай хмыкнул и сказал:

— Вы пока еще не волины. Поэтому не думаю, что у вас сразу же получится не делать ошибок. — Помолчал мгновение и продолжил с нажимом, выделяя каждое слово: — Если случится так. Что вы решите. Что допустили ошибку. То. Осмыслите свое решение и поймите, что оно было верным и эффективным. Подумайте и найдите — почему. Возможно, дела пошли не так, как вы планировали. Обдумайте ситуацию и уясните, что они пошли намного лучше, чем вы планировали. И только после этого — забудьте о том, что вы посчитали своей ошибкой. Ошибки не было. И быть не могло. Сможете ли вы стать волином, зависит также оттого, как вы распорядитесь полученной только что информацией. Сая, почему Тан принял верное решение, когда задал мне вопрос пару эрмов назад?

Тим недоуменно нахмурился, услышав незнакомое слово, но подумать над этим ему не дал звонкий девчачий голос сбоку:

— Ты напомнил ему, что всегда следует быть защищенным от атаки. У тебя он отделался всего лишь маленькой ранкой. А Айра Цу на следующем уроке по «Воле в Бездействии» запросто мог бы убить Тана, окажись он не готов к неожиданной атаке.

Тим с удивлением глядел на ответившего ученика, точнее, ученицу. Несмотря на такую же, как у всех остальных, одежду и короткую мальчишескую стрижку, сбоку от него, несомненно, сидела девчонка. До этого момента Тим почему-то был уверен, что в школе обучаются только мальчики. Точнее, он об этом даже не задумывался, приняв как аксиому, и теперь был немало удивлен живым примером обратного. Выходит, даже девчонки могут выучиться на волина? Хотя почему нет?

С большим запозданием вдруг пришло значение слова «эрм» — местная мера времени, по продолжительности близкая к минуте. Точнее, что-то около минуты с четвертью. Тим удивленно моргнул — обычно переводчик действовал куда расторопнее, но тут Пар Самай заговорил, и Тим навострил уши:

— Правильный ответ, хоть и неполный. Но вернемся к нашему предмету, в частности к вопросу об ученых. Тимоэ, как следует поступить народу Сай?

Тим вздрогнул. Поежился. И обрадовался — хорошо, что он подумал об этой проблеме еще вчера.

— Э… мм… — сказал он. — Во-первых, надо разрешить ученым свободно исследовать только области неизвестного. Это там, где уже работают известные… природные законы. А самостоятельно исследовать области непознанного — надо запретить. Но не вообще, а силами тех волинов, что являются хозяевами ученых. И только когда возникнет надобность, разрешать… ихние теории.

— Правильно, но опять неполно. Кто должен разрешать теории?

— Я думаю, — начал Тим, заметил что-то, мелькнувшее в глазах учителя, и поправился: — Нет. Должно быть сделано так, что теорию каждого ученого будет рассматривать совет других ученых. Кроме того, кто выдвинул теорию. И еще должна существовать группа ответственных волинов при… — Тим поискал в словаре слово «правительство», но не нашел, — подчиненных Сах Аоту, которые будут принимать окончательное решение — пропустить теорию или нет.

Пар Самай пронзил Тима взглядом и поинтересовался:

— Ты знаешь, как обстоят дела на самом деле, или разговаривал по этому вопросу с кем-либо?

— Нет, — Тим удивленно помотал головой.

— Тогда скажу тебе, что ты принял правильное решение. Именно так все и обустроено. Но ответ все равно неполон. Каким образом волины должны запрещать исследовать области неопознанного? Ведь оно же еще непознанное — откуда хозяину ученого знать, в запрет чего следует вкладывать волю?

Тим открыл рот. Потом подумал и закрыл. Подумал еще чуть-чуть.

— Не знаю.

И замер, ожидая реакции учителя. Но наказания не последовало.

— Правильный ответ, — сказал Пар Самай. — Тан, скажи ты.

— Им надо вкладывать волю в защиту Порядка Вещей, — выпалил Тан так быстро, словно ожидал этого вопроса в нетерпении, — только касательно не себя, а своих ученых. Так же, как мы вкладываем волю в защиту себя. Ведь Порядок Вещей — это константный набор правил, пусть даже какие-то из них и неизвестны, и к нему вполне можно приложить волю, так? Правильно?

Тиму показалось, что Тан даже дрожит от нетерпения.

— Правильно, — сказал Пар Самай, — и теперь ответ стал полным. Оба ответа. Теперь ты видишь, что твой недавний вопрос был верным и эффективным решением?

— Да, учитель. — Тан тихонько выдохнул и расслабился.

— Но тебе следует поработать над контролем эмоций, — сказал Пар Самай, отворачиваясь, и Тим тихонько позлорадствовал про себя: ох схлопочет этот Тан пяток плетей после ужина. В своем злорадстве Тим был, конечно, неправ, но удержаться не мог. Ну нечестно же — он тоже бы все как есть объяснил, ну так он же просто не знал, что там и как делается на этой дурацкой «Воле в Бездействии»! А Тан и рад воспользоваться, когда ему уже все разжевали. Так что правильно — можно и десяток всыпать — не фиг выделываться. Тим задумался и чуть не пропустил вопрос, опять адресованный ему.

— Так почему же стал возможным тот случай с улетевшим ученым? Тимоэ?

— Что? Ой! — опомнился Тим, загнал немедленно возникшую панику далеко в глубь себя и попытался собраться. — Видимо, — сказал он, помолчал и продолжил, тщательно обдумывая каждое слово: — Видимо, по каким-то причинам хозяин этого ученого разрешил ему… внедрение неправильной теории без предварительного согласования.

Пар Самай помолчал, разглядывая Тима взглядом энтомолога, изучающего под лупой любопытный экземпляр какого-нибудь насекомого. Тим молча потел.

— Правильно, — сказал наконец учитель и отвел взгляд. У Тима словно гора свалилась с плеч, но даже пошевелиться себе разрешил не сразу — не то что облегченно вздыхать. Хоть и хотелось.

Пар Самай принялся подробно рассказывать о том, как устроена система контроля над учеными. Среди последних, оказывается, тоже существовала четкая иерархия — некоторым позволялось довольно много, но и спрос с них был побольше. А испытывать свою теорию на себе, как это сделал тот злосчастный исследователь стратосферы, у местных ученых являлось не просто хорошим тоном, а вообще единственно приемлемым. Если же теория требовала отработки на множестве людей, в качестве подопытного материала использовались тоже ученые, только проштрафившиеся — те, чьи теории несколько раз подряд признавались (или оказывались) нежизнеспособными. «Надо бы и у нас такую систему ввести, — подумал Тим. — Не можешь придумать ничего полезного — становись подопытным кроликом для более умных коллег. Вот наука бы зашевелилась». И хмыкнул тихонько. Но потом стало не так интересно — учитель принялся подробно описывать иерархию здешних ученых, и Тим заскучал: все равно запомнить всю эту чересчур сложную систему местной науки он бы не смог. А Пар Самай, словно этого было мало, еще и называл поименно каждого занимающего ту или иную должность и расписывал его успехи на научном поприще. Тим полчаса с трудом удерживался от того, чтобы не начать зевать, потом урок кончился. «Вот спросит он на следующем уроке — как зовут Второго Надзирающего по округу Зелай — будет мне опаньки», — подумал Тим про себя, но почему-то без особого беспокойства. Спросит так спросит. И хрен с ним.

Второй урок — после обеда — вела женщина. А может, и не женщина: принадлежность к прекрасному полу выдавал только голос — мощное красивое контральто. (Всякие такие названия Тим знал, потому что полтора года в хор ходил, пока не бросил. Мама тогда, правда, распсиховалась, но он все равно больше не пошел — надоело. Да и не мужское это дело — в хоре петь.) Короче, голос у тетки был зачетный, а в остальном она как-то на женщину и не тянула. Голова была лысая, как коленка; лицо вполне могло быть и мужским, а грудь у нее если и была, то не слишком большая и совершенно теряющаяся в складках одежды. Да Тим особо и не всматривался — поймет еще неправильно… страшно представить просто. Вообще, за время пребывания в этом странном мире он еще не встречал ни одной женщины, которая была бы похожа на женщину в понимании Тима — одета красиво, с фигурой, прической, ну и вообще. И даже если они здесь и были, то уж, видимо, не в школе. А слуги и крестьяне, те и подавно выглядели как серая масса, про них скорее можно было сказать «оно». Видимо, про любовь, романтику и прочие радости взаимоотношения полов в этом мире ничего не знали. Да и знать не хотели. У них же шаретор, блин. Хотя дети явно на свет как-то рождались.

Предмет, как выяснилось, был новым не только для Тима — для всех. Если по остальным предметам Тим от одноклассников явно отставал, то здесь, как следовало из первых слов учительницы (представившейся как Фэй Раш), у него был шанс пойти вровень. Впрочем, из вторых слов стало ясно, что надеяться на это Тиму не стоит — училка принялась нести уже наскучившую Тиму пургу. Про волю, ее вложение, распределение, концентрацию сознания, силу мысли и прочую бредень, услышав которую любой нормальный человек сделает понимающее лицо, сошлется на занятость и поспешит смыться. То, что Тим смыться не мог при всем желании, и то, что эта бредень вроде как оборачивалась правдой, роли не играло. Разум Тима серьезно воспринимать ее отказывался.

Тим старался изо всех сил, понимая, что тетка говорит дело, и если ему не получится отнестись ко всему этому со всей серьезностью, то у него будут проблемы, но получалось хреново. Предмет назывался «Воля в Себе», и уже только эта двусмысленность в названии настроила Тима на игривый лад. «Штирлиц взял себя в руки», — вспомнил он, внутренне усмехнулся и слушал дальше. Когда Фэй Раш рассказала, что ее предмет даст им возможность сократить потребность в еде до минимума, восполняя энергию прямо из окружающего пространства, Тиму вспомнился анекдот про одного такого сектанта, который учил свою собаку космической энергией питаться. «Почти научил, а она взяла и сдохла». Стоило училке упомянуть про возможность дышать не только легкими, но и всем телом — под водой, например, — как Тиму весьма некстати вспомнился анекдот про ежика, который научился попой дышать, сел на пенек и задохнулся. Он сидел, весь дрожа от сдерживаемого смеха и с ужасом ожидая, что смех прорвется наружу, когда Фэй Раш заметила его состояние.

— Тимоэ, тебе смешно? Почему? — спросила она, прервав очередной свой рассказ.

— Нет, — сказал Тим, сглотнул и добавил: — Мне не смешно.

Ему было уже совсем-совсем не смешно и довольно страшно.

Фэй Раш внимательно на него посмотрела, но ничего не сказала. Отвела взгляд и продолжила истории про всякие чудеса, которые умеют делать волины с собственным телом. Тим перевел дух и осторожно вытер пот со лба. Вроде пронесло… хотя, если она наябедничает Ашеру Камо, куратор наверняка устроит ему веселый вечер. А она может. Наверняка наябедничает… Тим тихонько вздохнул, отогнал тоскливые мысли и слушал дальше — до самого конца урока. Урок, поскольку он был первым, был обзорным — совсем без практических занятий. Из всего, что говорила Фэй Раш, Тим вынес два важных вывода. Первый, что волины — охренеть насколько крутые. Он это вообще-то и раньше знал, но думал все же, что они что-то типа джедаев из «Звездных войн». Или там «Людей Икс» каких-нибудь. Короче, обычные люди с супервозможностями. А оказалось, что волины и в воде не тонут, и в огне не горят, и еды им толком не надо, и питья, и даже воздух не сильно нужен. И раны они себе в мгновение ока залечивают, и руки-ноги отращивают, и яды на них никакие не действуют, и вообще непонятно, как они все от собственной крутизны еще не полопались.

А вторым выводом было то, что Тиму преуспеть в этом предмете тоже явно не светило. Потому что во все, что своим глубоким контральто пела Фэй Раш, Тим верил даже меньше, чем тому, что говорилось на всех других уроках. И как заставить себя поверить — не представлял. Это все равно что поверить во взаправдашность какого-нибудь рисованного мультяшного супермена. Смотреть фильмы и мечтать о сверхвозможностях — совсем, оказывается, не то, что развивать их на самом деле. Только своей волей и верой. Даже без приборчиков и тренажеров специальных. Вот если б как в «Матрице»: раз — и флэшку с «волей в бездействии» в мозги воткнуть — тогда другое дело. А тут, видите ли, все, что необходимо, оказывается, в мозгах уже есть. Ага. Может, у них и есть. А вот насчет себя Тим иллюзий не испытывал. Благо за шестнадцать лет жизни доброжелательное окружение в виде родителей и учителей вдолбило Тиму, что если уж и есть у него некоторые, не сильно выдающиеся способности к математике и программированию, то, например, в спорте и химии он полный ноль. А где ноль — так что там стараться: сколько ни прибавляй усердия, помножая на ноль, получаем ноль. Согласно законам любимой земной математики.

От этих мыслей настроение его испортилось окончательно, и на следующий урок он направился в самом мрачном расположении духа, и ни капли не удивительно, что следующим уроком оказалась физра.

Тим сразу все понял, увидев, как ученики выходят во двор, скидывают свои нехитрые одежды и, оставшись в одних набедренных повязках, выстраиваются в неровную шеренгу. Там, дома, физкультура была самым его нелюбимым предметом — подтягивался он от силы раз шесть-семь, стометровку пробегал неплохо, но на больших расстояниях быстро «умирал», а всякие баскетболы с футболами не давались ему вообще. Во всяком случае, когда класс делился на команды, его выбирали одним из последних. Мама хмурилась, когда он приносил в дневнике очередной трояк по физре, хмурилась, но ничего не говорила. А отчим частенько проезжался насчет «интеллигентских мышц» — он-то сам был в молодости КМС по греко-римской борьбе, да и сейчас форму старался поддерживать. А еще Тим терпеть не мог физкультурную одежку — в этих дурацких красных трусах и белой футболке он чувствовал себя форменным идиотом, что не могли не заметить окружающие. Короче, физру Тим не любил категорически. Уже здесь он пару раз задумывался, есть ли что-нибудь подобное в этой школе, но, подумав, решил, что — нет. Зачем волину себя тренировками изматывать? Он просто решит, что он — чемпион мира по кун-фу, и так и будет — разве нет? Эта мысль тогда доставила Тиму некоторое облегчение — не то чтобы он был готов удрать на другую планету к феодальным коммунистам с садистскими наклонностями, лишь бы избавиться от нелюбимого предмета, но отсутствие физкультуры здесь показалось ему довольно весомым преимуществом его нового положения. И вот — пожалуйста. Можно подумать, тут других уродских предметов мало кроме физры!

Смутно надеясь, что он понял происходящее неправильно и что все обойдется, Тим разделся до трусов и встал с левого края шеренги. Здесь, похоже, по росту выстраиваться было необязательно, да и ступни в линейку никто не выравнивал. Тим посмотрел на носки своих кроссовок (настоящие рибоки, кстати, отчим подарил, когда потеплело), скосил взгляд на босые ноги одноклассников, но разуваться не стал. Этим что — они небось сызмала босиком бегают, так что у них кожа на пятках в два сантиметра толщиной. А Тим босиком ходить не любил — неприятно, да и порезаться недолго. Поэтому он поднял взгляд, выпрямился и принялся ожидать… чего-нибудь. Минут через пять появился низкорослый, мрачного вида тип, прошелся пару раз вдоль шеренги, разглядывая учеников хмурым взглядом из-под мохнатых кустистых бровей, потом встал в стороне и принялся тоже чего-то ждать. Тим приободрился — на урок это было похоже мало. «Может, медкомиссия какая?» — подумал он с надеждой.

Тут со стороны здания послышалось бряцание и металлические лязги. Тим осторожно повернул голову и увидел двух слуг с разрисованными паутиной лицами, согнувшихся под тяжестью длинного цилиндрического ящика. Слуги с заметной натугой вытащили ящик на плац перед строем учеников, с лязгом бухнули его на землю и поспешили обратно. Пока Тим, скашивая глаза, пытался разглядеть содержимое ящика, на плацу опять появились двое слуг с очередным ящиком — этот вроде был полегче. Во всяком случае, над этим слуги так не пыхтели. Тим бросил бесплодные попытки разглядеть содержимое ящиков и перевел взгляд на стоявшего в стороне бровастого мужика. Тот, словно только этого и ждал, шумно шмыгнул и произнес громко:

— Четные — берите мечи, нечетные — шесты.

Тим озадаченно хлопнул глазами, но тут шеренга пришла в движение и направилась к ящикам. Причем часть пошла к одному, часть к другому. Тим проводил учеников недоуменным взглядом, но тут же сообразил — ага, на первый-второй рассчитайсь. Вздохнул: все-таки физра — и, поскольку оба его соседа направились к легкому ящику, поспешил к первому — тяжелому. В ящике лежали палки — в рост человека длиной и толщиной с черенок для лопаты. Деревянные вроде. Тим ухватил было легкомысленно палку одной рукой, как это делали все остальные ученики, но тут же прищемил пальцы, охнул и уже двумя руками с трудом вытащил палку из ящика. Палка была и в самом деле деревянной, но концы ее, длиной по полметра с каждой стороны, были окованы железом, так что вес у палки выходил недетский — кило на семь-восемь она тянула точно. Тим поставил палку вертикально, освободил одну руку и почесал указательным пальцем кончик носа. Это что, местный спортивный снаряд? Что там говорил тот тип? «Шесты и мечи»? Тим быстро обернулся ко второму ящику и прерывисто вздохнул — ученики отходили от него, держа в руке узкие блестящие полоски металла. «Черт! — подумал Тим. — Ну почему мне какую-то хрень деревянную, а им — мечи? Хотя чему удивляться — когда это мне на физре везло?» Ученики тем временем возвращались в строй, и Тим остался на плацу один. Заметив это, он с некоторым трудом поднял шест и быстрым шагом рванул на свое место. Но не успел.

— Займите позиции! — настиг его зычный голос на половине дороги, и шеренга опять пришла в движение — ученики с шестами занимали места напротив учеников с мечами. Тим покрутил головой, обнаружил свободное место и поспешил туда. Незнакомый Тиму невысокий ученик глядел на него безразличным взглядом, держа в руке наклоненный к земле меч. Тим, стараясь не выдать интереса, принялся его разглядывать — меч, разумеется, а не ученика. С расстояния двух метров меч не выглядел учебным или бутафорским, нет, черт побери, он выглядел совершенно стопудово настоящим. И очень острым. Тим поежился и сглотнул. Не собираются же они…

— Начали! — прозвучал над плацем громкий голос, и стоявший напротив паренек метнулся к Тиму, поднимая меч. Тим дернулся, неловко ткнув шестом навстречу атакующему, но того это ничуть не смутило — ловким движением он скользнул мимо шеста, и его меч ринулся вниз, к ничем не защищенной груди противника. В последний момент Тим отшатнулся, выронил шест, и меч пролетел вниз, легонько чиркнув слева по ребрам. Нападавший ученик опустил меч и сделал шаг назад. Тим перевел дух.

— Ты чего, с ума сошел… — начал он, опуская взгляд на собственную грудь, и замер, подавившись продолжением фразы. Там была вовсе не царапина, а глубокий разрез, начинавшийся от ключицы и идущий до самого живота. В глубине раны виднелись белесые прожилки, а посредине смутно белел какой-то выступ. «Это ребро, — отчетливо прозвучало в голове Тима, — реб-ро». Тим никогда не видел таких серьезных ран, не то чтобы самому их получать, поэтому стоял сейчас столбом, внимательно разглядывая бордовую полосу, выглядящую очень неуместно и даже вызывающе на бледной незагорелой коже. Ниже ребра стенки раны были не видны из-за обильно текущей крови. Светло-голубые трусы Тима уже изрядно почернели спереди и потяжелели. Больно не было — рану только чуть-чуть жгло, да еще ощущался там легкий холодок, не столько болезненный, сколько шокирующий: не бывает так — под кожей — холодно! Теплая струйка скользнула по ноге Тима, и он встрепенулся — этак и кровью истечь недолго! Он быстро сжал рукой края раны, и они тут же отозвались острой жгущей болью. Тим всхлипнул и осторожно сел на землю — вдруг сильно закружилась голова. — Чё стоишь? Помоги! — растерянным голосом обратился он к своему недавнему противнику, но тот даже не шелохнулся, продолжая разглядывать сидящего Тима безразличным взглядом. И этот взгляд сказал Тиму куда больше, чем все предыдущие дни и уроки, — в нем не было ни интереса, ни сочувствия, ни страха, ни удовлетворения — ни-че-го. Ничегошеньки — на стенку так можно смотреть, а не на человека, которого только что чуть не убил. Он осмотрелся — соседние пары продолжали лихо сражаться друг с другом, не обращая на истекающего кровью Тима ни малейшего внимания. Видимо, предполагалось, что раненый должен сам себя залечить. В голове зашумело, все звуки отодвинулись куда-то далеко на задний план, остались только звуки сердцебиения да его, Тима, частого дыхания. «Вот и все, — прошептал он, закрывая глаза. Вдруг вылезла гордая мысль: — А я все же не орал и не плакал, надо же — как мужчина… клево…» — Тим даже улыбнулся легонько неуместности этой мысли.

— Руки убери! — вдруг донесся до его сознания чей-то голос, и Тим тут же понял-вспомнил, что этот голос не в первый раз просит его убрать руки. Он открыл глаза и обнаружил сидящего перед ним на корточках мужика, того самого — бровастого. Видимо, это был местный физрук.

— Там… кровь, — попытался слабым голосом объяснить Тим, но физрук и ухом не повел — просто сжал запястья Тима своими лапищами и, легко преодолев его слабое сопротивление, развел руки в стороны. Рану снова начало жечь, кроме этого добавилось какое-то неприятное дерганье. Тим сглотнул и открыл рот, собираясь сказать: «Зашить, наверное, надо?» — но у физрука было свое мнение на этот счет. Учитель пару секунд поразглядывал рану мрачным взглядом, хмуря и без того внушительные брови, потом взял и с силой провел ладонью прямо по ране сверху вниз. Плавно, но быстро, так что Тим даже отшатнуться не успел, только всхрапнул задушенно от вспышки острой боли. Снова закрыл глаза и сжался, но боль вдруг неожиданно закончилась. И вообще — все неприятные ощущения тоже закончились.

— Поднимайся, — сказал голос у него над ухом.

Тим открыл глаза и посмотрел на рану — ее не было. Бордово-черная полоса все так же тянулась от ключицы до черных от крови трусов, но раны под кровью уже не было. Тим, не веря своим глазам, потрогал кожу. Сначала несмело и осторожно — кончиками пальцев, потом, убедившись в отсутствии неприятных ощущений, потер ладонью — под подсыхающей кровью обнаружилась целехонькая гладкая кожа, без малейших следов недавней раны — даже шрама не осталось.

— Поднимайся, — повторил физрук с интонацией «быстрей, а не то хуже будет», и Тим, мотнув головой, встал. В ушах чуть-чуть звенело, но в целом самочувствие было нормальным. — Оружие подними, — сказал физрук.

Тим подобрал двумя руками шест, испытав легкий прилив головокружения в момент наклона, но на ногах устоял и выпрямился. Учитель шмыгнул и заявил:

— Продолжайте.

Тим аж рот раскрыл от неожиданности. То есть как — «продолжайте»? Этот придурок же только что его чуть не убил! Но размышлять было некогда — «придурок» уже был рядом и опять заносил меч. Тим чуть не завыл от отчаяния, но первый удар умудрился отбить, подняв шест обеими руками и подставив его поперек под падающий меч. Удар оказался неожиданно сильным и больно отдался в кистях — Тим едва удержал шест в руках. Но все же удержал. А второго удара не последовало, вместо него последовал крик физрука:

— Стой!

Противник опустил меч и шагнул назад, а Тим осторожно поставил шест одним концом на землю и неуверенно взглянул на учителя. Все, что ли? Физрук подошел вплотную, выхватил шест и сунул его Тиму под нос.

— Нельзя отбивать удар меча таким образом! — заявил он. — Смотри!

Тим скосил глаза и обнаружил глубокую свежую зарубку на деревянной части шеста. Правда, на шесте было множество зарубок, и новая, на взгляд Тима, ничуть не портила его эстетику. Но физрук так не думал. Со словами: «Волин должен беречь свое оружие» — он провел пальцами по щекам Тима — сначала по одной, потом по другой. Обе щеки тут же вспыхнули режущей болью, Тим аж зашипел, причем не столько от боли, сколько от обиды и непонимания. Не защищаться — этот мелкий садист его зарежет, защищаться — оружие поцарапается. И что теперь? Он уже готов был сорваться и заорать, но учитель не стал развивать тему.

— Смотри, — сказал он, вставая напротив ученика с мечом и отводя в сторону руку с шестом. — Начали!

Ученик бросился к физруку и принялся осыпать его ударами, но на этот раз у него легкой победы не вышло. Да и вообще никакой победы ему не светило — каждый его удар попадал на окованную железом часть шеста и уходил в сторону — меч то бесполезно вспарывал воздух, то утыкался в землю.

— Вскользь! — сказал физрук внушительно, голос его был ровным и спокойным. — Видишь? Вскользь и на железную часть! Только так.

С последними словами он отбил меч, крутнулся на пол-оборота, раскручивая шест, и заехал его концом прямо в живот противнику, в этот момент пытавшемуся извлечь глубоко ушедший в землю клинок. Тот сложился пополам, отлетел на пару метров в сторону и остался там лежать. Тим потрясенно выдохнул и мстительно улыбнулся — так ему, гаденышу! Физрук ожег его взглядом, Тим быстро согнал улыбку, но навершие шеста уже летело к нему. Тим даже рукой закрыться не успел. Да и толку-то — от железной дубинки закрываться рукой?

На этот раз было больно. Очень больно. И еще было мерзко — в груди (на этот раз — с правой стороны) что-то похрустывало, сминалось и булькало, пока Тим сквозь полузакрытые глаза наблюдал за действиями учителя: сначала он пошел к первому ушибленному им и, только когда тот поднялся и подобрал свой меч, развернулся и, не торопясь, подошел к Тиму. Остановился.

— Ты не должен испытывать в бою никаких эмоций. Если ты вступаешь в бой, ненавидя или боясь своего противника, — ты проиграл. И ты не должен радоваться неуспеху других. Огорчаться — тоже не должен. Ты понял?

— Да, — сказал Тим, — у…

Он пытался сказать «уроды», но рот оказался наполнен какой-то жидкостью, Тим попытался ее сплюнуть и прочистить горло, но это тут же вызвало приступ разнообразных болей в груди. Тим закашлялся вперемешку со стонами. Физрук присел и положил руку ему на грудь — боль вспыхнула последний раз и ушла. Тим обмяк.

— Поднимайся, — сказал учитель. — Поменяйтесь оружием.

«Твою мать», — подумал Тим, закрывая глаза. Известие о том, что он будет биться мечом, его совсем не порадовала. Какая разница? Можно подумать, он мечом сражаться умеет. Может, не вставать? Не будут же они его силком поднимать?

— Вставай! — рявкнул физрук, и Тим, тяжело вздохнув, открыл глаза, встал на четвереньки и выпрямился.

— Он же меня убьет, — сказал он безнадежным тоном, беря из протянутой руки меч.

— Если будешь спать, а не защищаться — убьет, — подтвердил учитель. — Начали!

Тим взял меч обеими руками и приготовился отбить удар шеста, но учитель повел бровями и сказал:

— Не так. За лезвие возьми.

Тим удивленно хлопнул глазами и, недоумевая, осторожно, стараясь не порезаться, взял меч правой рукой чуть выше гарды.

— Так и держи, — сказал учитель, — начали.

Тим просто замер, оглушенный. Захотелось завыть, кинуть меч в рожу этому уроду-садисту, броситься на него с кулаками — и будь что будет. Но он не успел — противник легко махнул шестом, целясь в меч. Меч, разумеется, вылетел из руки Тима и усвистел куда-то метров за двадцать вдоль линии сражающихся, непонятно еще, как ни в кого не попал. Из глубокого пореза в ладони потекла кровь, но Тим не чувствовал боли.

— Почему? — спросил он непослушными губами, понимая, что учитель просто хочет его доконать и ничего больше.

— Эмоции в бою — это лезвие в твоей руке. Они ранят в первую очередь тебя самого и не дают нанести хороший удар по противнику. Принеси меч и возьми его правильно.

Тим посмотрел на рассеченную ладонь и показал ее учителю.

— Я не смогу… вот… видите, — сказал он с укоризной.

Физрук выглядел озадаченным. Он хмурил брови, шмыгал и шевелил губами. Потом, видимо приняв решение, окинул взглядом сражающиеся пары и зычно гаркнул:

— Сая!

Через полминуты рядом появилась Сая — подбежала и замерла в двух метрах. Теперь Тим ясно видел, что Сая — девушка. Одежда была на ней такая же, как на всех остальных учениках, то есть одна тряпочка на бедрах — и все. Поэтому подростковые, некрупные, но вполне сформировавшиеся груди уже не были скрыты тканью. В другое время Тим бы немало заинтересовался таким зрелищем, но сейчас вид обнаженных грудей только вызвал у него злость. Сумасшедшие они все в этом мире — козлы, уроды и садисты. Как, спрашивается, нормальному человеку среди таких выжить?

— Принеси меч, — сказал физрук, — и занимайся с Маром.

Сая молча сбегала за лежащим в стороне мечом, вернулась и встала на изготовку, держа меч вертикально перед собой.

— Начинайте, — сказал учитель безразлично и повернулся к Тиму. — Иди к себе, на сегодня для тебя уроки закончены, — бросил он и зашагал в сторону.

Тим хлопнул глазами.

— Э… — сказал он растерянно, — учитель! А рана… а залечить?

Физрук обернулся, посмотрел, хмуря брови, на Тима, покачал головой и вернулся к нему. Тим с готовностью протянул руку. Физрук приложил ладонь к ране, убрал, развернулся и пошел прочь. Тим проверил кожу, пару раз сжал-разжал кулак, потом вздохнул с облегчением. Поглядел с полминуты на Саю, сражающуюся с Маром, загрустил и поплелся в сторону своей одежды. Не одеваясь, прошел к себе в комнату, упал на кровать и закрыл глаза.

Проснулся Тим от ощущения чужого присутствия. Комната была залита вечерним полумраком, но стоящую у кровати фигуру Тим узнал сразу.

— Ашер Камо, — сказал он, садясь, — у меня есть вопросы.

— У меня тоже есть, — откликнулся куратор. — Ты совсем не умеешь владеть оружием?

— Я умею! — вскинулся Тим обиженно и в общем-то не врал: Андрей Андреич, военрук, к которому он в стрелковую секцию ходил, говорил, что Тим уже вполне для соревнований созрел. — У нас оружие другое, — сказал Тим грустно. — Мечами у нас уже двести лет никто не дерется, я же не виноват, что вы такие отсталые.

— А какое у вас оружие? — спросил после непродолжительного молчания Ашер Камо.

— Метательное, — сказал Тим, тут же сообразив, что куратор его может неправильно понять и заставить, например, ножи кидать, — но не простое. Не когда сам рукой кидаешь… а такой механизм, который кидает такую… штучку, типа маленького ножа.

Фигура куратора пошевелилась в сгущающемся полумраке.

— И ты называешь нас отсталыми? — спросил он. — Метательное, ха! Оружие волина — меч! Так было, и так будет. Потому что в то, что ты держишь в руке, волю вложить проще, чем в то, что летит само по себе. Ты можешь весь день метать в меня свои ножи, из них не попадет ни один, а мне даже никаких усилий к этому прилагать не придется — это ты зовешь оружием?

— Воля… — Тим пожал плечами. — Зачем вам тогда вообще оружие? Раз вы голыми руками можете разрубить что угодно? И зачем надо тренироваться, я не понимаю.

— Потому что, когда воля сражающихся равна, победа зависит от оружия и от умения им владеть. Да, когда мне потребуется разрубить дерево, я могу сделать это рукой или даже просто мыслью. Но я не буду этого делать, потому что, разрубая дерево мечом, я трачу куда меньше сил и вкладываю куда меньше воли. Пусть даже этот меч тупой и ржавый — все равно всем известно, что мечом рубят, а рукой — нет. И силы убеждения в этих двух случаях разнятся несравнимо.

— Ну ладно, — сказал Тим, — примерно понял. То есть если два волина равны по силе, то они становятся как бы обычными людьми друг для друга. Ну а что мешает тогда одному из них запульнуть в другого ножом?

Этот мир действительно не знал никакого метательного оружия, кроме ножей, да и то, как догадывался Тим, совсем не в качестве оружия. Словосочетание «метательное оружие» на местном языке вызывало у него в голове какой-то дискомфорт, вроде как «горячий лед» или «жидкий кирпич». Ни «стрел», ни «дротиков», ни уж тем более «пуль» в этом языке, разумеется, не было.

— Нет, ты не понял. Они не становятся обычными людьми друг для друга. Волю проще всего вкладывать в себя, чуть сложнее — в предметы, которые держишь в руках, намного сложнее — в удаленные предметы и очень трудно — в другое существо, наделенное собственной волей. Даже Хозяин, если вдруг ему захочется убить тебя, сделает это мечом, а не остановит твое сердце на расстоянии. И не потому, что остановить сердце труднее, а потому что остановить твое сердце у него, скорее всего, не получится — не хватит воли. Хотя он — сильный и опытный волин, а ты сейчас слабее любого ученика. То же и с метанием ножей. Очень сильный волин может вложить в метаемый нож волю, которая поддержит его полет и не даст отклониться от цели, несмотря на противостоящую волю слабого волина. Но разница сил этих волинов должна быть очень велика. Большинство учеников этой школы смогут отклонить полет брошенного мной ножа, сколь бы я ни старался, чтобы он достиг цели. Я думаю, некоторые из наиболее продвинувшихся учеников смогут отклонить и нож Хозяина. Но в бою на мечах ни один из них не выстоит против Хозяина и четверти эрма. Теперь понял?

— Мм… да.

— Только отсутствие умения управлять своей волей сделало метательное оружие возможным в вашем мире. И я не вижу, каким образом твое умение кидать ножи может тебе здесь помочь.

— Это не ножи, — пробурчал Тим под нос, но спорить не стал — с этих джедаев станется и пули отклонять… хотя… не факт. Чтобы вложить волю в объект, его для начала надо хотя бы заметить… и как они собираются пули замечать? Хотя была еще воля в бездействии, которая вроде как не на видимый конкретный объект нацеливается, а на собственную безопасность. Но тут тоже были варианты: пуля — не нож, ее не так просто отбить. Вполне возможно, и не хватило бы у них силенок от нее защититься. Особенно если пуля не одна… да еще и крупнокалиберная. Тим размечтался, представляя, что бы он сделал, попади ему в руки хороший пулемет, но Ашер Камо прервал его радужные видения:

— Из этого ты должен понимать важность воли в себе — она самая сильная и наиболее защищенная от воздействия противника.

Тим нахмурился. Было какое-то противоречие в словах куратора, но он никак не мог его поймать.

— Но тогда выходит… выходит, что так и драться бессмысленно: один волин делает себе непробиваемую кожу, и второй может хоть до посинения мечом его колотить — воля в себе же сильнее той, что вложена в меч?

— Не настолько. Но ты прав. Атаковать — сложнее, чем защищаться, и когда силы двух волинов заметно различаются, то победить может только сильнейший. Острота оружия и воинское умение слабого не дадут ему победы, даже если его противник вообще не вооружен и плох как боец, но — они могут его спасти.

— То есть, — Тим начал понимать, — они там… ученики, сегодня на уроке, они все сражались в полную силу и… — Тим закрутил пальцами, пытаясь сформулировать мысль, но не успел — за него это сделал куратор:

— Да. Опасность ранить друг друга у них минимальна. Они еще очень неумелы, чтобы эффективно атаковать, но их умений уже достаточно, чтобы защититься от атак равных себе.

— Ясно… А что же тогда делать мне?

— Я не зря сказал, что умение владеть оружием может спасти слабого волина в бою с сильным. Тебе придется совершенствовать навыки владения оружием. Аксо Тан будет заниматься с тобой отдельно.

Ашер Камо помялся, потом добавил:

— Это сильно увеличит твой долг. Такое никогда раньше не делалось, но Хозяин решил не отказываться от тебя. Я думаю, его впечатлило твое сопротивление Сай Ашану.

— А… вот, — вспомнил Тим, — а как же внушение? Сай Ашан же как раз, получается, вкладывал волю в других существ. Сразу в нескольких — и у него получилось! Это значит, что он сильнее Хозяина?

— Нет. Это значит, что ты плохо слушал объяснения Сай Ашана. С помощью внушения волин не заставляет другого человека произвести какое-то действие, преодолев волю этого человека. Волин заставляет другого человека направить его собственную волю в это действие. Чувствуешь разницу? Говоря о том, каким образом тебя может убить Хозяин, я допустил небольшую неточность. Он вряд ли сможет приказать остановиться твоему сердцу. Но он с легкостью внушит тебе желание умереть, каковое желание ты, несомненно, незамедлительно выполнишь.

— Ясно, — вздохнул Тим. — Еще вот что… ты сказал, что мой долг сильно возрос. Насколько сильно?

— Что значит — насколько? — спросил куратор, и в его голосе явственно звучало недоумение.

— Ну… — Тим немного подумал. — Вот у меня есть долг, так? За обучение волину. И, скажем, мне надо потом десять лет этот долг отрабатывать, чтобы я смог освободиться. Ну не освободиться, а так… самостоятельно… вещи там себе всякие покупать и так далее. Так вот, сколько лет мне теперь надо будет долг отрабатывать — двадцать, тридцать?

— Не знаю, — ответил Ашер Камо с удивлением. — На твой вопрос никто не сможет дать ответ. Мне кажется, ты не совсем верно представляешь себе действие шаретора. Ты что же, думаешь, что все долги всем людям просто суммируются? И, купив себе меч в оружейной лавке, ты можешь за него расплатиться работой на Хозяина?

— Да, — сказал Тим растерянно, — а как же еще? Разве может быть по-другому?

— Разумеется! Только по-другому и может быть. Долги разных людей имеют разную ценность, это же ты понимаешь?

— Да, — Тим кивнул. — Ну так эта ценность сразу и учитывается, когда складывается с другими долгами, разве нет?

— Нет. Ценность долгов может меняться со временем. У разных людей по-разному. Твой долг Хозяину сейчас очень велик, но ценность его ничтожна. Допустим, лет через двадцать ты станешь могучим волином, тогда ценность твоего долга сильно возрастет. И торговец, который сегодня не пустил бы тебя на порог своей лавки, тогда с радостью продаст тебе любой товар, даже если шаретор твой будет не больше, чем сегодня. Потому что торговцы смотрят не на величину, а на ценность шаретора. А она складывается из многих факторов.

— Ничего не понимаю, — сказал Тим растерянно. — Тогда выходит, что чем сильнее я стану, тем больше мне придется платить, чтобы выплатить свой долг?

— Конечно. — Куратор помедлил. — Мне кажется, ты не совсем правильно расставляешь приоритеты. Да, следует стремиться к тому, чтобы выплатить все свои долги и стараться не делать новых. Но не надо делать это целью своей жизни, поскольку это сильно ограничит тебя в твоем развитии. В первую очередь следует повышать ценность своего шаретора, ну и, разумеется, следить, чтобы баланс твоих долгов с долгами тебе был не слишком плох. Иначе и ценности шаретора может не хватить.

— А как повысить эту ценность?

Ашер Камо хмыкнул:

— Удивительно объяснять вещи, которые всякий знает с рождения. Тебе следует развиваться. Развивать свои умения. В первую очередь — умение управлять своей волей, потому что это самое ценное из всех умений. Но не забывать и остальные — найди то, к чему у тебя есть склонность. Умение, к которому у человека есть способность, развить намного легче. Можешь делать что-то для других людей, если ценность их шаретора впоследствии вырастет, это сделает более ценным и твой. Иногда имеет смысл не спешить с возвратом долгов: если ценность шаретора того человека, которому ты должен, упадет, размер твоего долга также уменьшится.

Что-то в последних словах куратора показалось Тиму знакомым. Тим напряг память и с трудом удержался от торжествующего восклицания — акции! В сотовом у Тима было радио, ну он его и слушал все время. Так там все уши прожужжали рекламой про акции, биржи и прочую хрень. Мама про акции ничего толком объяснить не смогла, у отчима Тим и спрашивать не стал, спросил у дяди Сереги. Всех объяснений Тим не понял, но кое-что уяснил. И очень те объяснения дяди Сереги походили на то, что рассказывал Ашер Камо. Выходит, шаретор этот… не чемодан, а как его… а, да — портфель ценных бумаг? Так, что ли?

— А можно продать или купить чужие долги?

— Можно, — сказал куратор, — некоторые даже живут этим. Но дело это непростое и… сильно свой шаретор таким образом не увеличишь.

«Это вы просто не умеете, — подумал Тим. — Эх, что бы мне было не взять тогда у дяди Сереги книжки по этим акциям. Предлагал же он». Клево было бы сейчас всеми этими знаниями воспользоваться. Они здесь небось про всякие земные хитрости и слыхом не слыхивали, вот бы он их всех уделал. Жаль, конечно. Надо будет повспоминать, что там дядя Серега говорил, авось что и пригодится. О, вот, кстати, акции же разные бывают. Обычные и еще какие-то… неважно, как называются, важно другое.

— А имеет значение — одному человеку принадлежат мои долги или нескольким? И еще: если мой долг кому-то станет очень большим… очень-очень большим, это что-то изменит?

Ашер Камо задумался.

— Я понял, что ты спрашиваешь, — сказал он, помолчав с полминуты. — Но ты утверждал, что шаретор неизвестен в твоем мире, и, насколько я вижу, не лгал. В то же время вопросы, которые ты задаешь, говорят о противном. Ответь сначала, что навело тебя на эти и на предыдущий вопросы, потом отвечу я.

— У нас есть кое-что похожее, — сказал Тим, — я только сейчас понял. Только у нас эти долги записываются… на листках и так хранятся. А в остальном — то же самое, они могут меняться в цене, их можно продавать…

— Ясно, — перебил куратор, — крайне примитивный способ. Я не понимаю, почему ты до сих пор продолжаешь считать свой мир более развитым. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что шаретор есть везде? Даже не имея возможности его видеть, вы им руководствуетесь. Теперь отвечу я, и на этом на сегодня разговор закончим. Имеет значение и то, кому ты должен, и то — сколько. Если твой долг одному человеку станет настолько велик, что ты сам сочтешь невозможным его выплату в течение твоей жизни, ты потеряешь свою волю. Точнее, ты отдашь ее своему кредитору и будешь выполнять все его пожелания, как свои собственные. Ты видел таких людей — обычно они носят на лице знак Судьбы.

«Ага, — подумал Тим, — ну точно — акции. А эти, что с паутиной на лицах, значит, вроде как обанкротившиеся».

— А вот еще… — начал он, но куратор его перебил:

— Достаточно. Уже поздно, а тебе еще следует получить свои семьдесят ударов.

— Сколько?! — вытаращил глаза Тим. — За что?

— За неподобающее поведение на уроке по «Порядку Вещей», за неподобающее поведение на уроке по «Воле в Себе» и за то, что ты все еще не сломал брусок девственного железа, — монотонно перечислил куратор. Тим бросил взгляд на кучку одежды. Черт, он так и позабыл про эту уродскую железяку. И Фэй Раш, стало быть, наябедничала все-таки. Ну неудивительно. Тим вздохнул, но ничего говорить не стал — все равно же не уменьшит, скотина. Ашер Камо постоял немного в темноте, потом вышел. Тут же в проеме смутно нарисовалась фигура другого человека.

— Ничего-ничего, я вам это все еще припомню, — тихонечко прошептал Тим, ложась на живот и засовывая в рот свернутый рукав рубашки. «Все-превсе припомню, — думал он, вздрагивая под мерно отсчитываемыми ударами. — Тоже мне… думают, что круче их никого нет… я вам всем еще покажу». Странное дело, но после того, что произошло днем, удары явно переносились легче. Нет, они не стали менее болезненными, но Тиму странным образом удавалось от них отвлечься и даже думать о чем-то отстраненном. В первый раз ему с трудом удавалось не орать, а теперь он, пожалуй, даже смог бы беседу поддержать. Ну в самом деле, что страшного может быть для человека, который фактически уже умер сегодня два раза?

ГЛАВА 6

Записи Каравэры

Они не могут сами делать разделение сфер! Волин, для которого я должен был по указанию Хозяина сделать разделение сфер, случайно дал мне понять, что не может сделать это сам. Я раньше никогда не делал разделение сфер ни для кого, кроме Хозяина. Видимо, это тот самый волин, что упоминается в дневнике день назад. Вероятно, он сильнее Хозяина. Вероятно, Хозяин также не может делать разделение сфер! Важный вывод. Внимание!

Вероятно, никто из людей вообще не может управлять музыкой сфер! Очень важный вывод. Внимание!

(На этом записи заканчиваются.)

Спалось Тиму плохо. Все снилась тягучая муть, не столько страшная, сколько просто мерзостная, бессвязная и расплывчатая. Вдобавок эта ночь выдалась какой-то особенно душной. Тим потел, ворочался, несколько раз просыпался и, даже сам не поняв, что проснулся, засыпал снова. Когда за дверью послышались первые шаги учеников, Тим не спал, но еще минут пять лежал в оцепенении. Ему казалось, что события прошлых дней просто приснились ему и продолжают сниться сейчас. Вот надо только чуть-чуть подождать, зазвенит будильник — и можно будет спокойно открыть глаза с радостной мыслью: «Ну и хрень же мне приснилась». Но будильник не звенел.

«Надо хоть на завтрак сходить», — подумал Тим апатично, понял, что не спит, и расстроился. Тело было липким от пота, очень хотелось искупаться. Это можно было сделать в ручье, текущем вдоль деревни, и вроде бы это не запрещалось — Тим несколько раз наблюдал у ручья обнаженных людей и видел, как местные ученики убегали в том направлении после уроков, но сам еще не ходил. Он не любил обнажаться на людях, стесняясь своего телосложения и чересчур светлой кожи, поэтому пляжи недолюбливал и на Земле. Да и плавок у него с собой не было. Местные, насколько было видно Тиму с расстояния примерно в километр, купались голышом, но это только усложняло проблему. Оставаться среди них в трусах было как-то не по себе, а раздеться догола — еще чего! Он собирался как-нибудь сходить поплескаться ближе к вечеру, но все как-то не получалось. А сейчас и подавно не получится — выбирая между водными процедурами и завтраком, Тим склонялся ко второму. Он вздохнул с сожалением, потер рукой липкую кожу и замер — пальцы наткнулись на незнакомый бугорок под левым соском. Он вздрогнул, приподнялся на локтях и всмотрелся — так и есть! От ключицы до живота тянулась бугристая розовая полоса — шрам. Тим осторожно потрогал его пальцами, потер. Шрам не болел, только доставлял смутное беспокойство своей непривычностью. Тим хмыкнул удивленно, встал и вспомнил про руку. Поднес ладонь к лицу и с некоторым трудом разглядел в утреннем полумраке длинную прямую полоску поверх линии жизни. «Халтурщики, — подумал Тим неприязненно, — а я-то решил… Ладно, хоть раны ночью не открылись». Пошевелил осторожно правым плечом, прислушиваясь к ощущениям — и вроде даже ощутил какое-то похрустывание под ребрами. А может, и показалось. Плюнул, нехотя оделся и побрел к столовой.

Что-то изменилось в Тиме после того урока «физкультуры». Если раньше он еще как-то пытался понять и повторить то, что рассказывали и показывали учителя, то теперь его охватила апатия. Первые два урока он просидел с отсутствующим выражением лица, думая о всякой отвлеченной ерунде, и не запомнил, пожалуй, ни единого слова. Первым был урок по «Воле в Себе», а может, и какой другой — Тим не услышал, да и не прилагал к этому никаких усилий. Просто вела его все та же Фэй Раш, при виде которой у Тима заныли бока и окончательно испортилось настроение. В рабочее настроение его не привели даже несколько болезненных «пощечин» — так Тим про себя назвал излюбленный местными учителями способ наказания. Ну да — больно. Тим взбадривался минут на пять, потом мысль снова уплывала куда-то. Второй урок был по «Порядку Вещей», вполне возможно, что Пар Самай опять говорил какие-нибудь интересные вещи, но Тим не слушал и его. Пар Самай, правда, потом небось опять вопросы задавать будет, ну и хрен с ним — пусть спрашивает. Тим скажет: «Не знаю», и что они с ним сделают? По щекам надают или очередные пятнадцать — двадцать ударов всыплют? Да пошли они!

На третьем уроке Тим слегка взбодрился — это было «Внушение», а с прошлого урока по этому предмету у него остались в общем-то благоприятные впечатления. Если не считать трех листов съеденной бумаги. Да и начало урока выглядело так же, как в прошлый раз, — на столах лежали листки местной грубой тканебумаги и знакомые уже Тиму «стила». Но на этот раз Сай Ашан не стал внушать свою волю классу. На этот раз поработать предлагалось уже ученикам. «В соседней комнате, — написал Сай Ашан на стене, — находится человек с чистым сознанием. У него тоже, как и у вас, есть бумага и стило. Ваша задача — сделать так, чтобы он нарисовал на своем листе бумаги то же, что и вы — на своем». Написал, отошел в сторону, окинул класс ехидным (как показалось Тиму) взглядом и замер — действуйте, мол. Тим озадачился, но у класса никаких вопросов не возникло — все тут же зашуршали бумагой. Тим хмыкнул и потянулся к своему листку. Сначала он рисовал всякие загогулины, пытаясь при этом как-то работать. Представлял себе, как кто-то еще рисует то же самое, представлял эти узоры яркими и светящимися, да и просто пыхтел, закрыв глаза и тщательно представляя себе нарисованное. Потом это ему надоело, и он принялся просто рисовать. Маленькие самолетики летели над неказистыми домиками и сбрасывали на них бомбы. Из домиков разбегались фигурки людей, одетых в подобия кимоно. Тим критически осмотрел рисунок, покачал головой: «Нехорошо, убежать могут» — и пририсовал с обоих краев рисунка по нескольку танчиков со звездами на бортах. Вот теперь порядок.

Тут ожил Сай Ашан. Подошел к стене, стер написанное, потом вышел в проход, но не в тот, через который все зашли в класс, а в другой — в конце комнаты. Вернулся через полминуты и прошагал к доске. Обернулся к классу, обвел взглядом, на секунду задержав его на Тиме. Тим замер («Неужели?!»), но чуда не произошло. «Не получается ни у кого, — написал Сай Ашан, — но это неудивительно, у редких учеников сразу получается воздействовать на медиума, не видя его. Развернитесь». Тим хлопнул глазами, прочитав последнее слово, но тут же понял, что воспринимать его следовало буквально — весь класс заерзал, разворачиваясь на своих сиденьях. Тим тоже обернулся и сразу заметил, что в последнем ряду кто-то сидит. В комнате стояло шесть рядов столов, из которых обычно было занято только три, сам Тим, во всяком случае, сидел на третьем. На четвертый, пятый и тем более на шестой ряд никто раньше не садился. Недоумевая, Тим перекинул ноги через скамейку и обнаружил, что сидеть задом наперед в этом классе очень даже удобно. Задний стол оказался на таком же расстоянии от скамейки, как и передний, ногам ничего не мешало, да и вообще, похоже, было без разницы, как именно сидеть за этими столами. Кто-то кашлянул за спиной Тима, он обернулся и увидел незнакомого ученика, осторожно отодвигающего со стола письменные принадлежности Тима. Свои бумажки ученик держал в руке. Тим пожал плечами, буркнул: «Ладно», забрал свои художества, оставшиеся чистые листки со стилом и развернулся обратно.

Сай Ашан тем временем прошел через класс, встал за спиной у сидящего на последнем ряду ученика и написал, теперь уже на противоположной стене: «Это — медиум. Внушите ему нарисовать что-нибудь. Сами можете не рисовать, но лучше рисуйте — так будет проще определить, насколько точно медиум выполнил ваше задание». Класс опять заскрипел стилами, и, похоже, на этот раз у кого-то начало получаться, потому что медиум вздрогнул, поднял голову и принялся, открыв рот и капая слюной на стол, что-то рисовать на лежащем перед ним листке. Но кто бы ни внушил медиуму рисунок, это был точно не Тим — он сидел, вцепившись руками в стол, и разглядывал медиума. Эти растопыренные уши он уже видел недавно — это же Лайл! Тот незадачливый ученик, на которого взъелся Пар Самай. Лицо медиума, правда, не было лицом Лайла. Но и непохожим его тоже нельзя было назвать. Вот кем бы мог быть этот медиум, так это недоразвитым братцем того самого Лайла. Вопрос — а есть ли у него брат-даун? В принципе почему нет — например, они оба росли в этой деревне, потом один брат пошел учиться на волина, а второго — недоразвитого — отдали в школу, скажем, в качестве оплаты обучения первого брата. Или части обучения. Тим сидел, замерев и отлично понимая, что для получения ответа на этот вопрос ему надо всего лишь обернуться и найти самого Лайла. Но сделать это ему мешал страх — страх и почти полная уверенность в том, что никакого Лайла он за спиной не найдет.

Тут Сай Ашан выхватил листок из-под руки медиума (тот сдавленно хныкнул и исказил лицо в жалобной гримасе), поднял и продемонстрировал его классу.

— Это мой узор! — раздался возглас за спиной Тима. Тим обернулся и увидел в третьем ряду поднятую руку, держащую листок с таким же, как у Сай Ашана, рисунком. Тим, воспользовавшись моментом, быстренько оглядел класс, вздохнул и повернулся обратно. Лайла не было. Учитель положил листок, повернулся к стене. «Мар, для тебя урок закончен. Остальные — продолжайте». Медиум вздрогнул и потянулся к листку, а Тим сглотнул и закрыл глаза. «Вот так, — подумал он, — нужен ты кому больно — убивать тебя. Это же невыгодно. Лучше сделать дебилом и посадить узоры рисовать». Изготовление учебных пособий из отстающих учеников — чем не способ поднять успеваемость? Елы-Палы в восторге была бы от такой методики, точно. Опять послышалось обиженное хныканье медиума, Тим открыл глаза и увидел новую надпись на стене: «Тан, Гарса, для вас урок закончен. Остальные — продолжайте». Первой мыслью Тима при виде этой надписи было: «А интересно, он все заново переписывал или только имена? Жаль, не увидел». Тим мысленно усмехнулся и принялся вырисовывать на листе загогулины, периодически поглядывая на медиума Лайла. Интересно, он каждого собирается отпустить только тогда, когда им удастся внушить медиуму свой рисунок? И что он сделает, когда Тим останется один в классе?

К счастью, ответа на второй вопрос Тиму сегодня получить не удалось — после первых пяти-шести ушедших учеников процесс слегка застопорился, и к концу урока в классе еще сидело человек десять. И Тим в их числе, разумеется. Здешние уроки, как давно уже заметил Тим, были намного длиннее земных и тянулись часа по два-три, точнее он сказать не мог — часов у него не было, а как местные определяли время — все еще оставалось для него загадкой. Зато Тим получил ответ на первый вопрос — учителя явно не собирались работать сверх положенного. Как только Сай Ашан решил, что время урока истекло, он оглядел оставшихся, написал на стене: «Урок закончен» — и увел слабо сопротивляющегося медиума в заднюю комнату. Тим облегченно встал и выскользнул в коридор. Быстренько дошел до своей комнаты, надеясь, что Ашер Камо уже там и что он ответит на возникшие у Тима вопросы. Но комната была пуста, и Тим, огорченно вздохнув, сел на топчан и достал из кармана замотанный в носовой платок брусок железа. Он просидел над ним часа полтора, вполне честно просидел, надо заметить — без халтуры. Как только мысли Тима уходили куда-то в сторону, он вспоминал бессмысленный взгляд Лайла, ниточку слюны из полураскрытого рта и вцеплялся в брусок с удвоенной силой. Появления куратора Тим не заметил.

— Не пытайся перебороть себя, — прозвучал неожиданно голос сбоку, Тим вздрогнул и чуть не выронил брусок. — Ты тратишь половину сил на преодоление, а половину — на сопротивление. Так ты не преуспеешь никогда. Просто убери ту силу, что сопротивляется, и ты сам удивишься, как мало сил тебе потребуется, чтобы сломать брусок.

— Я попробую, — сказал Тим, откладывая брусок в сторону, — после… У меня есть вопросы.

— Я слушаю, — сказал Ашер Камо, заходя внутрь комнаты.

— Сегодня на «Внушении»… там был медиум… это же Лайл? Почему его сделали медиумом? За… отставание в учебе?

— Нет. Лайла сделали медиумом не за отставание в учебе. Он солгал.

Тим моргнул.

— Как… солгал? На «Порядке Вещей», что ли? Так он же не врал, он просто сказал, не подумав…

— Он не просто «сказал, не подумав», он сделал попытку создать у учителя ложное представление о своих знаниях. И это уже не первая его попытка. Ему неоднократно говорилось о недопустимости такого поведения, но вчера, в разговоре с куратором, он солгал.

Тим задумался. Ничего себе — «создать ложное представление». Да если за такое наказывать, то весь их 8 «Б» можно прямым ходом в дурку отправлять. Тим бы тоже с удовольствием показал, как он умеет ложное представление создавать, да вот только знаний у него было ноль, настолько круглый, что тут и пытаться не стоило. Чтобы изобразить, что знаешь много, надо знать хоть что-нибудь, это Тим понял уже давно. Насчет лжи тоже было не совсем понятно, то есть Тим знал, что врать нехорошо, но он также отлично знал, что врут все: политики, бизнесмены, врачи… да все, короче. Он уже давно для себя уяснил, что нехорошо — не врать, а попадаться на вранье. И что же выходит — у них вообще врать нельзя? Или о чем-то конкретном?

Тим спросил:

— Он о чем-то важном солгал?

— Неважно, о чем он солгал, — отрезал куратор. — Важно то, что он — солгал.

Помедлил и добавил:

— Не все из учеников получили должное воспитание, да не все и могли его получить. Здесь учатся как дети волинов, так и дети крестьян. Возможно, в раннем детстве некоторые из них часто лгали другим и не всегда получали за это должное наказание. Лайл родился и рос в крестьянской семье, именно поэтому ему давались некоторые послабления, но он сделал из них неправильные выводы, решив, что ему можно то, что нельзя другим. Он ошибался. Врать нельзя никому. Но на ложь в низших сословиях часто не обращают внимания, потому что она безобидна. Большинство Исполняющих даже собственной воли не имеют, а полностью принадлежат своим хозяевам. Даже те из них, чей шаретор не весь состоит из долга хозяину, не играют сколь-нибудь заметной роли в жизни общества, общаясь только с себе подобными, и их слова значат для мира не больше, чем шум текущей речки. Волин же — совсем другое дело. Слово волина не может быть лживым, просто исходя из самой Сути Воли. Если волин скажет что-нибудь, чего не было на самом деле, то, что он сказал, станет истиной. Но мы все живем в одном мире, в котором есть только один вариант происходящего, и он одинаков для всех. Слово лжи в устах волина может привести к искажению реальности, и это — самое опасное нарушение Порядка Вещей из всех возможных. Поэтому мы обязаны защититься от него всеми доступными методами. Запомни, если не знал этого раньше: лгать нельзя. Если ты солжешь во время своего ученичества, твое разумное существование прекратится в этот же день.

«Упс», — подумал Тим, машинально почесывая кончик носа и лихорадочно припоминая — не успел ли он еще что-нибудь соврать за время своего пребывания здесь. Вроде нет. Но вовсе не потому, что Тим был кристально честным человеком, а всего лишь потому, что как-то повода не подвернулось. А еще — Тим не был уверен, что, если ему этот самый повод подвернется, он успеет вспомнить о том, что врать нельзя, и не соврет. Частенько ложь вылетала из его уст совершенно машинально, особенно если она была мелкая и незначительная. Типа, спрашивает мама по телефону: «Ты полы помыл?» — и Тим отвечает: «Ага», даже не успев подумать, хотя мыть еще и не начинал. Ну так он же все равно помоет до того, как мама придет, как иначе — он что, сам себе враг, что ли? А еще вот интересно…

— А если… — Тим помедлил, подбирая слова, — если я промолчу… о чем-то, но так, что у человека создастся впечатление, будто я что-то подтвердил, а на самом деле все не так…

— Я понял, — перебил куратор. — Нет, это не будет ложью. Ты ничего не сказал и не создал воздействия на окружающий мир. То, что беседовавший с тобой человек получил в результате беседы ложное впечатление, — это его ошибка. Значит, он неверно задавал вопросы. Но твои действия в таком случае будут опасно близки ко лжи, и, если нечто таковое будет за тобой замечено, ты будешь подвергнут наказанию. Как был неоднократно подвергнут наказанию Лайл.

«Ясненько, — Тим внутренне усмехнулся, — а то тоже мне придумали, чтобы человек — да не врал. Зуб даю, они тут все друг другу «ложное впечатление» создают по двести раз каждый день. Даром что волины». Тимова реакция, похоже, не осталась незамеченной куратором, тот глянул исподлобья, но промолчал. Тим поспешил отвлечь внимание Ашера Камо от своей ошибки.

— У меня еще вопрос по шаретору, — сказал он. — Я думал о нем сегодня и не понял один случай. Как быть, если произошло так, что один человек сделал услугу другому, а другому эта услуга была вовсе не нужна? И даже наоборот, ему от нее хуже стало?

— Это же просто, — удивился куратор. — Шаретор у обоих вырастет, долга друг перед другом ни у кого из них не возникнет. Чего именно ты не понял?

— Вот этого и не понял, — пожал плечами Тим. — Так ведь так можно просто друг другу такие… услуги оказывать и шаретор себе растить. Разве нет?

— Преднамеренно это сделать не удастся. Такое может случиться, только если один из этих двоих находится в неведении относительно действий второго. Да и намного таким образом шаретор не увеличишь — действительно ценные сделки происходят только при полном взаимопонимании всех заинтересованных сторон.

Тим задумался, полагая, что куратор закончил ответ, но Ашер Камо продолжал:

— Я понимаю, почему тебе интересен именно этот случай — ты пытаешься применить его к себе. Но я не советую тебе сильно обнадеживаться.

«О чем это он? — удивился Тим и вдруг понял: — Блин! Точно! Они ж выдернули меня сюда и думают, что оказали мне услугу. А я-то так не думаю! Значит… значит… что он там говорил? Они мне вроде как ничего не должны… это жаль, конечно, но вот шаретор-то у меня вырос, пожалуй. И пожалуй, некисло вырос — а то! Взяли выдернули человека из его родного мира, чуть не убили… это, блин, дорогого стоит. Эх, жаль все-таки, что я его не вижу, может, я тут ваще миллионер?»

— А… насколько велик мой шаретор? — спросил Тим внешне безразличным голосом, но внутренне он весь трепетал от возбуждения: «ох обманет, стопудово обманет, мало ли что им врать совсем нельзя…»

— Невелик, — сказал Ашер Камо. — Особенно после того, как к долгу за обучение волину у тебя добавился долг за обучение владению оружием.

«Блин, — подумал Тим. — Ну что я говорил? Точно — соврал. Чтоб мне провалиться».

— Почему это невелик? — спросил он, стараясь, чтобы разочарование не слишком отчетливо звучало в голосе. — Вы мне мою жизнь… нарушили. Очень может быть, что из-за вас я умру, это что — недорого стоит?!

— Первое: ты еще ребенок. Именно поэтому ты здесь. Ребенок не играет важной роли в жизни общества, и он сам это знает, поэтому изменение окружения и образа жизни для него не так ценно, как для взрослого. Более того, дети находят вполне нормальным, что взрослые распоряжаются их жизнью. Вот если бы Хозяин дал указание настроить тенарисс на взрослого человека, да еще играющего важную роль в вашем обществе, то шаретор такого человека мог бы действительно сильно вырасти после перехода. Хотя у Хозяина все равно не возникло бы долга перед этим человеком. А второе — это ценность шаретора. Она у тебя очень мала, поскольку ты почти не связан с нашим миром никакими связями, а твои старые связи не имеют здесь ценности. Так что не рекомендую обнадеживаться. — Ашер Камо поколебался немного и добавил: — Пожалуй, нормальную одежду ты себе еще сможешь купить, но что-либо более дорогое — вряд ли. И рекомендую тебе поскорее научиться видеть шаретор, чтобы избавиться от опасных иллюзий.

— Понял, — сказал со вздохом Тим и полез под рубашку — шрам невыносимо чесался уже минут пять, и он решил не ждать ухода куратора. Чесаться-то ему никто не запрещал. Но Ашер Камо ожег Тима вопросительным взглядом.

— Чешется, — пояснил Тим. — Надеюсь, он не разойдется.

— Покажи, — велел куратор, и Тим расстегнул рубашку.

Ашер Камо осмотрел грудь Тима и поинтересовался неприязненным тоном:

— Зачем ты так сделал?

— Чего сделал? — не понял Тим. — Оно само… сделалось. Ночью…

— Нет, — отрезал куратор. — Сан Тамо не стал бы оставлять шрам, я уверен, он излечил тебя полностью. Это ты сам себе его сделал.

— А… — сказал Тим и замолчал.

— Удивительно, — произнес Ашер Камо, — как можно настолько не контролировать собственную волю? Подозреваю, ты и внушению Сай Ашана противодействовал не намеренно, а повинуясь собственным заблуждениям.

Тим почувствовал, что у него краснеют уши, и опустил взгляд.

— Как он вообще смог меня вылечить? — пробормотал он. — Я же должен не верить в возможность такого лечения.

Куратор усмехнулся — Тим даже вздрогнул: эмоции в голосе учителей еще изредка проявлялись, но лица их почти всегда оставались бесстрастными, поэтому неожиданная мимика куратора его слегка напугала.

— Близость смерти очень часто раскрепощает сознание так, что и годами тренировок не добиться, — сказал куратор и кивнул в сторону лежащего бруска. — Возможно, это придется использовать, если обычные наказания не помогут тебе его сломать.

Тим вскинулся:

— Но день еще не кончился!

— Да, — кивнул Ашер Камо, — у тебя еще восемь лирмов. Если ты не преуспеешь за это время, тебя ждут десять ударов.

Тим уже наклонился было за бруском, но на половине фразы куратора замер и озадачился. Переводчик, однако, с переводом не торопился. Выждав с полминуты, Тим увидел, что Ашер Камо собрался уходить, и остановил его вопросом:

— А… лирм — это что?

Против ожидания, куратор не рассердился:

— Лирм — мера времени, равная двадцати эрмам.

Тим нахмурился, припоминая, чему равен этот эрм, и пытаясь в голове умножить единицу с четвертью на двадцать да еще и на восемь. Но додумать не получилось. «А куда переводчик делся?» — вдруг озадачился Тим.

— А почему я сам не понял? — спросил Тим. — До этого, если я слышал незнакомое слово, я тут же понимал его, а сейчас…

— Действие заклинания закончилось, — ответил куратор. — Теперь в твоей памяти остались только те слова нашего языка, которые ты уже обдумал и понял. Значения остальных тебе придется узнавать самому.

«Вот не было печали», — огорчился Тим. То-то ему показалось, что переводчик как-то барахлит последнее время. Жаль, однако. Так ведь, как дело до более серьезных вещей дойдет, он и понимать ничего не сможет. Ладно еще, на уроках он думал на местном языке — так было проще. Если он думал по-русски, то постоянно приходилось тратить время на перевод, и он частенько не успевал за учителем. Но эти-то тоже хороши — нет бы предупредить его, что халява скоро закончится. Тим бы тогда посидел, всякие редкие слова пообдумывал. А теперь гадай, почему перевод слова «корова» в голову никак не идет — потому что у них тут коров вообще нет или потому что он про коров не думал, пока переводчик работал? Вот блин. Тим подобрал чертов брусок и сел на топчан. Ашер Камо постоял с полминуты, бросил:

— Не делай себе шрам больше, — и вышел.

Тим вздохнул, посмотрел под рубашку, хмыкнул — кожа опять была гладкой и белой. Закрыл глаза, зашвырнул брусок под топчан и откинулся на спину. Ну его к черту, десять ударов он как-нибудь вытерпит.

ГЛАВА 7

Записи Каравэры

Мое предположение было ошибочным. Есть человек (человек!), который может управлять музыкой сфер. Это человек-маг. Вероятно, таких людей более одного. Но он делает это не напрямую, а опосредованно, совершенно невозможным, невероятным, крайне неправильным способом. Они называют это «заклинаниями». Я наблюдал за его действиями. Все они видны как на ладони и могут быть изменены и аннулированы мной в любой момент, но должен признать, что результат этих действий для меня зачастую оказывается непредсказуемым.

Заклинания могут быть вложены в предмет и активированы некоторым образом. Последовательность заклинаний может быть вложена в предмет и активирована некоторым образом. Важный вывод! Допустимо, что однажды Хозяин не сможет дать своему человеку-магу указание обучить меня умению упорядочить мысли. В таком случае, если бы у меня был предмет, в который вложены необходимые для этого заклинания, я мог бы обучиться сам и сохранить, таким образом, свою эффективность.

Они не умеют защищаться от слияния Я! Человек-маг не согласился с моим указанием сделать для меня предмет, более того, он собрался известить о моем указании Хозяина. В панике я атаковал его своим Я и понял, что он не способен отразить мою атаку. Теперь у меня есть предмет. Возможно, Хозяин также не умет защищаться от слияния. Следует спровоцировать его на действия, которые могли бы спровоцировать меня, не знающего о прошлом, на атаку на Хозяина. Если он не умеет защищаться от слияния, это решит все проблемы.

(На этом записи заканчиваются. Все записи сделаны достаточно давно и порядком выцвели.)

Дома Тим всегда удивлялся при виде бомжей, калек и всяких там попрошаек. Он приставал к маме с вопросом: «Как можно так жить?» — мама отмахивалась и уверяла, что привыкнуть можно к любым условиям. Тим не верил. Ему казалось, если его выгнать из дома, то он либо быстро разбогатеет и обзаведется своим домом (ну это скорее всего), либо просто умрет, но спать на вокзале и питаться из помойки — не сможет. Но теперь ему начало казаться, что мама была права. Ну и что, что у него есть крыша над головой и еда два раза в сутки? Главное-то не это. Он только сейчас понял, чем именно смущали его разум те земные бомжи. Там, дома, все его убеждали, что жизнь человека — громадная ценность. Прям-таки все: и мама с отчимом, и учителя, и все знакомые. И по телику об этом говорили, и в газетах писали. Правда, вид безногого инвалида, просящего милостыню под проливным дождем, порой действовал убедительней, чем слова лоснящегося политика с экрана телевизора, но про инвалида можно было быстренько забыть. А здесь… Здесь любой бы только выпучил глаза, скажи ему Тим, что жизнь человека ценна уже только фактом ее наличия. И вот как раз это-то отношение к его, Тима, жизни и ставило его на одну ступеньку с земными нищими. Да может, даже и еще ниже — все-таки нищего нельзя просто взять и избить на виду у всех… то есть не всегда можно… вдруг рядом милиционер окажется или там Брюс Виллис какой-нибудь. А тут — ну проткнет его Сан Тамо пару раз мечом, ну и подумаешь. Никто и ухом не поведет. Не подох ученик — и ладно. А и подохнет — невелика потеря. Вон на втором уроке по «Воле в Бездействии» одному ученику голову разрубило — никто и не дернулся, кроме Тима, который весь завтрак на пол выложил. И получил за это вечерком двадцать плетей в придачу к накопившимся двадцати за брусок. Ну ладно, хоть под лезвия его Сай Ашан сажать не стал.

В школе потихоньку шла текучка. Неуспевающие ученики куда-то пропадали, сильно успевающие — тоже, только Тим все ходил и ходил на занятия, хотя успехов у него было ничуть не больше, чем в самый первый день. Других уже давно бы выгнали или сделали медиумом или еще чего похуже. Тим и сам бы давно помер на каком-нибудь уроке, но лекари у них были столь же квалифицированны, как и экзекуторы. Все было по высшему уровню. По земным понятиям. Здесь же никаких уровней не было и быть не могло, любой вкладывал в каждое свое дело всего себя, словно в дело всей жизни. Даже если этим делом было мытье сортира.

Несколько раз Тим видел то страхолюдное чудовище, с которым ему пришлось пообщаться во второй день своего пребывания здесь. Но видел всякий раз издалека и при довольно непонятных обстоятельствах — когда пять-шесть слуг, изо всех сил надрываясь, волокли его по улице в направлении деревни. Увидев это действие первый раз, Тим подумал, что чудище подохло, и даже немного огорчился по этому поводу: несмотря на его жутковатый вид, Тим чувствовал к нему некоторую симпатию — как-никак они оба были не из этого мира. Но на следующий день по двору протащили еще одно чудище, а на следующий — еще одно. То ли их тут было несколько, и они дохли чуть ли не каждый день, то ли оно было одно, но вовсе не умирало. Мало ли чего — может, оно так спать ложилось? Увидев протаскиваемое по двору чудище в четвертый раз, Тим перестал обращать на него внимание.

Пару раз ему встречался Руша Хем, но на дергающегося при встречах Тима он не обращал ни малейшего внимания, словно даже не видел. Да и вообще, Хозяин выглядел весьма загруженным и занятым своими мыслями, чему Тим только радовался. У него была своя теория насчет того, почему его еще никто из учителей не прибил окончательно. Просто Руша Хем сказал всем, чтобы Тима не убивали, а потом взял и забыл про него. А что, у него небось других дел по горло, где тут о какой-то бездари с другой планеты помнить. Поэтому Тим и старался из комнаты выходить пореже, чтобы Хозяину на глаза лишний раз не попасться — а ну как заметит и вспомнит?

Когда количество ударов за несломанный брусок уже почти достигло сотни, Тим наконец нашел решение проблемы — на очередном занятии физкультурой (которое обычно сводилось к тому, что Сан Тамо старался его совсем не убить) он заметил, как один из учеников сломал меч. Ученику здорово за это влетело, но через пять минут он уже вовсю скакал, отбиваясь новым мечом от атак другого ученика. А вот маленький обломок сломанного меча упал в песок рядом с кроссовкой Тима, и он, повинуясь непонятному порыву, накрыл его ногой, а потом, когда никто не смотрел, осторожно подобрал и сунул в карман. Царапнуть же обломком меча брусок девственного железа он попытался без никакой задней мысли — просто машинально. Обломок оставил на поверхности бруска неожиданно глубокую царапину, но Тим поначалу этому не обрадовался, даже, наоборот, испугался, что куратор добавит еще ударов за поцарапанное учебное пособие. Но, немного подумав, вдохновился — куратор-то ничего такого ему не запрещал. Он просто сказал ему сломать этот брусок руками, но он же не говорил — каким образом. А так, выходит, он его руками и ломает. А вовсе не каким-нибудь механизмом. И вообще, он же не собирается его насквозь проковырять этим обломком — как только его можно будет сломать, он тут же это и сделает. И получится, что он его руками и сломал!

Тим перевел дух, успокоился и принялся рассматривать идею с разных сторон. Ну что ему сделает Ашер Камо в худшем случае? Это, конечно, похоже на обман, но не обман же — это как раз тот самый разрешенный случай. А куратор говорил, что убивать его за такое не будут — накажут, и все. Это в худшем случае. А в лучшем случае он вообще избавится и от этого бруска, и от ежедневных экзекуций. Помнится, Ашер Камо сказал ему тогда, чтобы он пользовался разумом, а не мышцами. Может, куратор именно что-то подобное и имел в виду? Смекалка к мышцам не относится. И Тим принялся ковырять обломком меча ненавистный брусок. За первый вечер доковырять до нужной глубины у него не получилось, но Тим чувствовал, что осталось немного — вечер, максимум два, а там уже, наверное, и сломать получится.

Тут случилось еще одно событие, которое немного встряхнуло устоявшийся ритм жизни Тима. Он уже давно перестал проявлять какое-либо усердие на уроках, ограничиваясь его имитацией, и преуспел в этом довольно-таки неплохо — телесных наказаний, по крайней мере, удавалось избегать. Он чувствовал, что делает большую ошибку, даже не пытаясь воспринимать то, что говорили учителя, но ничего не мог с собой поделать. «Все равно толку никакого», — говорил он себе и отключался от происходящего в классе. Просто уже сил никаких не было смотреть на то, как другие ученики отвечают на вопросы, создают из ничего предметы, проламывают взглядом доски и творят прочие чудеса. Дух соревнования был совершенно неизвестен этим диким людям. Зато он был хорошо известен Тиму, что совершенно не способствовало улучшению его настроения. И Тим старался не обращать внимания на происходящее вокруг, потому что иначе ему становилось трудно сдерживать все нарастающую ненависть к окружающим.

На очередном уроке по «Внушению» Тим сидел за спиной Шанака, очередного подающего большие надежды ученика. Все-то у этого Шанака получалось, чтоб он треснул. Тим с ненавистью уставился в бритый затылок. Чтоб ты треснул. Вот сейчас по его затылку побежит трещина, потом она начнет ветвиться, начнут отваливаться мелкие крошки. Потом его череп разлетится с сухим треском, как раскаленный камень, на который плеснули ледяной водой.

Едва слышные шаги сзади быстро вернули Тима к действительности — учителя, возможно, и не умели читать мысли, но то, что ученик халявит, это они просекали моментально. Бывало больно. Тим уткнулся носом в лист бумаги, не стилом — всем своим существом вырисовывая очередную фигуру — а здесь вот такая за-го-гу-у-лина. Сай Ашан постоял рядом, явственно излучая недовольство, но прошел дальше.

Глубоко-глубоко внутри Тим облегченно вздохнул, но внешне этого не заметил бы самый искушенный физиономист — плавали, знаем. Кинул взгляд на Шанака. Разумеется, его синеватый затылок был цел-целехонек. И уж совершенно разумеется, широколицый даун в соседней комнате рисует не ту фигуру, что лежит у Тима перед носом. Неожиданно на него накатила жуткая ненависть на этого гребаного Хозяина, на эту гребаную школу, на этих… на всех этих долбанутых придурков, занимающихся всякими уродскими делами и заставляющих Тима делать то, что он не может и никогда (мать вашу так, вы слышите — НИ-КОГ-ДА!) не сможет сделать. Ненависть была столь сильна, что Тим явственно ощущал, как она распространяется в стороны, как волны от брошенного в воду камня. Наверняка Сай Ашан это махом отследит — вон даже Шанак слегка вздрогнул, явно что-то почувствовал. Здравый смысл вопил во всю глотку, чтобы Тим немедленно перестал, но Тим только стиснул зубы так, что начала крошиться эмаль — «Идите на…!».

Что-то щелкнуло внутри Тима, и голос здравого смысла пропал, как выключенный. Он поднял голову резким движением, уже за одно только это движение его должны были лишить воды на сутки, а столкнувшись с его взглядом, учитель наверняка повалит его на пол и станет топтать ногами, пока не превратит в кровавые ошметки.

Ну и пусть!

Но вид Сай Ашана, быстро приближающегося, почти бегущего (никогда еще такого не было!), моментально выбил из Тима всю его самоубийственную смелость и заменил ненависть таким же по силе ужасом. Тим немедленно уткнулся обратно в лист. За-го-гули-на. «Мама, нет! Я больше не буду! Никогда, клянусь, мамочка». (Но тоже — глубоко-глубоко.) А внешне — еще за-го-гули-на. Не слышать шагов, никто сюда не идет, незачем идти — примернейший ученик рисует загогулины. Не идет, нет.

Не идет? Тим, как бы задумавшись, поднял взгляд и забыл опустить его обратно: учитель двумя руками поддерживал сползающего с лавки Шанака, а тот что-то невнятно бормотал и качал головой. По проходу бежали двое неизвестно откуда взявшихся слуг.

Пьяно шатающегося Шанака увели, еще один слуга собрал Шанаковские письменные принадлежности, а Тим все сидел, уставившись в пространство, и в мыслях его была совершеннейшая пустота — он мельком увидел лист, на котором Шанак должен был рисовать свои загогулины. Крупным почерком в несколько рядов там было написано: «Идите на…! Идите на…! Идите на…! Идите на…!» По-русски написано.

Впрочем, кроме Тима, никто и внимания не обратил на происходящее — все так же продолжали сидеть, уставившись в свои листки и с усердием водя по ним стилами. Хотя нет, один человек внимание обратил — Сай Ашан очистил стену, на которой было написано задание на сегодня, и, не торопясь, вывел: «Тимоэ, концентрируйся на медиуме, а не на соседях». Тим прочитал написанное, кивнул, склонил голову над листком и задумался. «То с медиумом ничего не получалось, то вон чего. А почему? Ну разозлился я чего-то здорово, это да. Может, разозлиться надо?» Попробовал возненавидеть сидящего в задней комнате медиума, но выходило плохо. Сегодняшний медиум не был знаком Тиму, но он тоже явно не родился таким. Уж больно натруженные были у него руки: шишковатые, мозолистые — руки крестьянина… или какого другого работяги, короче. Провинился, видимо, в чем-то перед хозяином, а то и просто — понадобилось учебное пособие, а виноватых под рукой не оказалось, вот и взяли первого попавшегося. И как такого ненавидеть, спрашивается? Вот если бы в той комнате сидел, скажем, Руша Хем — это другое дело. Может, представить себе, будто там сидит Хозяин? Нет, не стоит — вдруг усилия Тима как раз на Руша Хема и пойдут? А он-то — не ученик, он небось в обморок падать не станет, а сразу поймет, что к чему. Тим вздохнул, поднял глаза и обнаружил на стене новую надпись: «Эмоции излишни, любая эмоция снижает эффективность внушения. Направляй чистую волю». Тим только плечами пожал — легко ему написать «чистую волю». А как, спрашивается, найти эту волю? С ненавистью проще — ее хоть как-то ощутить можно, понять, кого ненавидишь и насколько. Сам того не заметив, Тим сформулировал главную причину своих неуспехов — он просто не мог найти в себе эту пресловутую «волю», отделить ее от эмоций и прочих ощущений. Но проще от этого не стало, и повторить свой успех ему не удалось, хотя он не халявил, а опять, впервые за последние дни, честно старался делать то, что велено. «Ладно хоть разобрался, в чем дело», — подумал Тим с некоторым огорчением, кладя стило и укладывая ровной стопкой исчерченные листки — на стене красовалась надпись «Урок окончен».

«Надо будет куратору рассказать, может, он что-нибудь посоветует. Или пусть ихний маг какое-нибудь заклинание на мне применит, чтобы я эту волю чувствовать смог, — рассеянно думал Тим, двигаясь по направлению к своей комнате, — …это если они меня до смерти плеткой не исхлещут за этого Шанака». Почему-то он был уверен, что Ашер Камо уже поджидает его, сидя на топчане. Поднявшись на второй этаж, Тим постоял пару минут в коридоре, набираясь смелости, и, только услышав чьи-то шаги по лестнице, пошел к себе. Против ожидания, комната была пуста. Тим подождал минут пятнадцать, потом еще столько же, но куратор не появлялся. Тим совершенно извелся и, не зная, куда себя деть, принялся терзать обломком меча осточертевший брусок девственного железа.

Он увлеченно возился с бруском часа два-три, проковыряв его где-то на четверть глубины с обеих сторон. Первое время он прислушивался к доносящимся снаружи звуками, пряча брусок при малейшем шуме, но куратор все не приходил, а людей по коридору ходило все меньше и меньше — школа волинов готовилась ко сну. Поэтому Тим расслабился и последний час работал практически без перерывов. Солнце уже клонилось к закату, когда Тим прервался, отложил обломок и в очередной раз попробовал согнуть брусок. В прошлый раз ему показалось, что чертова железка начала немного подаваться, но на этот раз ему это уже не казалось — брусок определенно гнулся. Тим возбужденно выдохнул, вскочил, упер брусок серединой в угол топчана и налег сверху обеими руками. Сначала ничего не происходило, потом брусок начал изгибаться, а потом прозвучало негромкое «хруп», и Тим едва успел дернуться в сторону, чтобы не влететь лбом в топчан. Поднялся с пола и, не веря своим глазам, уставился на свои руки — в каждом кулаке было зажато по обломку бруска.

— Йес! — сказал Тим, потрясая обломком. — Вот вам!

И тут же услышал шаги в коридоре. Почему-то стало очень страшно. Тим огляделся, заметил лежащий на топчане обломок меча, выронил железки из рук, схватил обломок и запульнул его в окно. С улицы донеслось негромкое «дзинь», и почти тут же за спиной прозвучал голос:

— Я вижу, ты стал достигать результатов.

Тим осторожно повернулся. Ашер Камо прошел мимо замершего Тима, нагнулся к топчану и подобрал один из обломков.

— Уверен, что теперь, когда ты поверил в свои силы, ты быстро… — начал куратор, вертя в руках кусок бруска, потом всмотрелся в торец и закончил невпопад: — Ты сам его сломал?

— Да, — уверенно ответил Тим и внутренне улыбнулся: — «А что, мне никто не помогал».

— Своими руками? — уточнил куратор. — Не используя инструменты?

— Да, — сказал Тим, и только потом окончание вопроса дошло до него. «Но ведь это не инструмент, — панически подумал он, — это просто обломок. Обломок оружия, а вовсе не инструмент».

Ашер Камо взглянул на него пронизывающим взглядом, потом резко повернулся и вышел из комнаты. Тим дождался, пока шаги стихнут в конце коридора, потом прерывисто вздохнул и сел на край кровати. Под ногой ощутилось что-то твердое и угловатое. Тим вытащил из-под себя второй кусок бруска и уставился бессмысленным взглядом в его торец. Только слепой бы не заметил, что брусок не просто сломан. Центр излома был овальной формы, зернистый и серый; а вокруг него шла блестящая полоса шириной в добрый сантиметр. Тим сглотнул, встал и подошел к окну. Как раз вовремя, чтобы увидеть освещенную вечерним солнцем фигуру, уверенным шагом движущуюся к углу дворика, образованного двумя зданиями. Ашер Камо подошел почти к самой стене второго здания, нагнулся и поднял с земли какой-то предмет, блеснувший мягким оранжевым отсверком. Обернулся и поднял голову — заходящее солнце светило куратору прямо в глаза, но Тим почему-то был совершенно уверен, что оно ничуть не мешало Ашеру Камо увидеть в темном окне своего непутевого ученика. Тим отскочил в сторону, затравленно огляделся и бросился наружу. Перед внутренним взором отчетливо стояла бессмысленная улыбка на лице Лайла.

На первом этаже он чуть не налетел на входящего куратора, но вовремя расслышал легкие шаги у входа, метнулся в ближайшую комнату и прижался к стене у входа, благодаря судьбу за отсутствие дверей и хитрую входную систему. Комната, очевидно, тоже была ученической — обстановка ее ничуть не отличалась от комнаты Тима, а на топчане, раскинув руки в стороны и запрокинув голову, кто-то спал. Тим задержал дыхание и прикрыл глаза. Судя по звукам шагов, Ашер Камо быстрым шагом прошел мимо и свернул на лестницу. Тим отлепился от стены, и тут же спящий на топчане человек вдруг зашевелился и приподнялся на локтях.

— Что? — спросил он сонным голосом.

— Спи! — жестко сказал Тим и выскользнул наружу.

От здания до ограды школы было метров сто, а от ограды до первых деревьев леса — еще примерно столько же. Даже дома, когда его не подгонял страх смерти (нет, много хуже, чем смерти), он пробегал стометровку секунд за тринадцать. Сейчас он явно бежал быстрее, но, подбегая к деревьям, Тим был уверен, что бежит уже минут пять. И что все учителя школы давно собрались во дворе и с усмешками глядят ему в спину. А Ашер Камо, разумеется, стоит там же и не спеша раздумывает, что именно запустить ему вслед и в какую часть тела, чтобы не попортить будущее учебное пособие. Поэтому, забежав в лес, он не остановился, а продолжал нестись вперед, уворачиваясь от веток и перепрыгивая через торчащие корни. Подгоняемый страхом, он бежал, не разбирая дороги, еще долго, пока не споткнулся обо что-то и не рухнул в росший под ногами невысокий куст. Попытался подняться, но понял, что не может этого сделать — нет сил. Сердце колотилось как будто прямо в горле, пот заливал глаза, а воздух, казалось, сделался твердым и никак не желал попадать в легкие. Тим пролежал ничком минут пять, дыша так, что его, пожалуй, было слышно километра за полтора, но сдерживать дыхание и не пытался. Через некоторое время пульсировавшие перед глазами красные круги поблекли и шум в ушах стих. Тим осторожно выбрался из куста, успокоил дыхание и прислушался. Посидел на траве, потихоньку приходя в себя, — похоже, погони не было.

Звуков в лесу было предостаточно: в траве кто-то шуршал, кто-то, негромко вереща и попискивая, прыгал между деревьями, летали птицы и вопили вдали неизвестные животные. В другое время Тим бы напрягся — мало ли кто может там вопить и как этот «кто-то» относится к людям с гастрономической точки зрения? Но сейчас он куда больше опасался услышать другие звуки, поэтому шум вечернего леса его ничуть не пугал.

«Похоже, оторвался, — подумал Тим, тяжело вставая, — но надо идти. Чем дальше я уйду, тем лучше». — «Уверен? — ехидно возразил внутренний голос. — Ща Руша Хем пожелает, чтобы тебя пришибло каким-нибудь кокосовым орехом, и так оно и будет, хоть ты за сто кэмэ утопай». Тим осторожно посмотрел вверх, ничего опасного не обнаружил и упрямо пошел вперед, стараясь держаться открытых участков. К счастью, лес не был слишком густым, и идти по нему было не намного сложнее, чем по обычной российской роще средней полосы. «Ну не орех упадет, так медведь загрызет. Или крокодил, — не унимался внутренний голос. — Короче, как ни крути, хана тебе». Но Тим не поддался — подобрал с земли тяжелую толстую ветку, обгрызенную с обеих сторон каким-то местным бобром, сразу почувствовал себя уверенней и зашагал дальше.

Вскоре стемнело окончательно, но лес и не думал затихать. Даже наоборот — он шумел все активнее и активнее. Какие-то зверьки, размером с крупную кошку, шныряли по кустам, ничуть не пугаясь Тима и даже временами останавливаясь прямо у него на дороге и внимательно его разглядывая. И хотя были они невелики, от их взгляда Тиму становилось не по себе — таким взглядом покупатель разглядывает заинтересовавшую его вещь, которая хоть и дороговата, но вполне ему по карману. Временами неподалеку пробегали с треском и хрустом какие-то животные поздоровее, с разных сторон доносились рычания, гортанные вопли и какие-то совсем уж неописуемые звуки, так что Тим все меньше боялся погони и все больше — хищников. А когда, распугав мелких попутчиков, его почти бесшумно принялось сопровождать что-то крупное, осторожной тенью крадясь по открытым участкам и временами посверкивая в кустах парой голодных светящихся глаз.

Тим не выдержал. Подошел к дереву, бросил свою дубинку и быстро, ежась от ощущения очень заинтересованного взгляда на своей спине, полез вверх. Добрался до развилки метрах в трех над землей, сел на ветку и посмотрел вниз. Луны на местном небосклоне не водилось, а света звезд было совершенно недостаточно, чтобы разглядеть происходящее внизу, но какой-то неясный силуэт Тим увидел. Кто-то неслышно покружился вокруг дерева, потерся об его кору, потом разочарованно уркнул и канул во тьму. Тим перевел дух, но слезать не торопился. И правильно сделал — крупные хищники только выходили на охоту. Тим не видел ничего под собой, но легко мог представить суть происходящего по разносящимся звукам — определенно кто-то кого-то догонял и ел. Периодически неизвестные животные урчали и фыркали прямо под ним, пару раз Тим чувствовал удары по дереву. Он задавался вопросом, нет ли здесь хищников, которые умеют лазать по деревьям, и через некоторое время ответ сам пришел к нему. Тим уже было слегка задремал — усталость брала свое, несмотря на то что доносящиеся снизу звуки запросто можно было пустить фоном к какому-нибудь фильму ужасов, но в какой-то момент почувствовал ритмические содрогания ветки под собой и тут же проснулся. Посмотрел вниз, разумеется, ничего не увидел, но ему было достаточно и звуков — кто-то большой и шумный лез вверх, обдирая кору и негромко фыркая. Тим похолодел, покрылся мурашками и быстро полез выше, стараясь производить поменьше шума.

Преследователь взрыкнул, дерево сильно дернулось, легкий ветерок прошелся по лодыжкам Тима — похоже, хищник попытался достать удирающую добычу, но промахнулся. Потея от ужаса, Тим быстро лез вверх и остановился, только когда ветка под ним стала тонкой настолько, что начала опасно раскачиваться от его движений. Преследователь, однако, не унимался и лез следом. Был он явно тяжелее Тима, потому что ветка, на которой он замер, начала крениться и потрескивать, хотя хищник, судя по звукам, был еще далеко. Тим, не в силах сдерживаться, тихонько захныкал. Ветка словно только этого и ждала — громко хрустнула и стала быстро клониться в сторону. Тим закрыл глаза и заорал, ожидая падения и неизбежной смерти — либо от удара, либо в когтях хищников. Но тут движение прекратилось — ветка зацепилась за стоящее рядом дерево. Тим замер, тяжело дыша и прислушиваясь, — его преследователь тоже не шевелился. Так прошло секунд десять, потом снизу-сбоку послышались шуршащие звуки, и дерево снова закачалось — хищник спускался. Надломленная ветвь, на которой висел Тим, похрустывала и тихонько ползла в сторону, но упасть так и не упала — снизу послышалось мощное «шлеп!», потом сдавленный горловой звук и тихие удаляющиеся шаги. Тим сглотнул и обмяк.

После пережитого кошмара Тим не сомкнул глаз до самого утра и даже почти не двигался. Жутко затекли все конечности, но, стоило ему немного пошевелиться, вся его ненадежная опора приходила в движение, и он в ужасе замирал, затаив дыхание. Было куда страшней, чем лицом к лицу с гигантской кошкой. К счастью, ни один из проходящих внизу хищников не догадался потрясти дерево, на котором, дрожа и испуская флюиды страха, созревал такой необычный плод, и к рассвету Тим потихоньку пришел в себя. Перед восходом солнца лес почти затих, но Тим не шевелился до тех пор, пока солнце не взошло настолько, что стала ясно различима земля и кусты вокруг дерева. Тим осмотрелся, заметил толстую мощную ветвь сантиметрах в пятнадцати под своим насестом (именно она остановила падение Тима этой ночью и спасла его), убедился, что опора вполне надежна, и только после этого с громким стоном выпрямил затекшие конечности. Хорошо еще, что в процессе ночного падения Тим оказался на ветке, а не под ней — вряд ли он смог бы провисеть на ней всю ночь. Дождавшись, когда руки и ноги снова начнут ему повиноваться, полез вниз, по пути больно ударился о какой-то сук, разорвал рукав и ободрал корой кожу на правом предплечье и под конец шлепнулся на землю. Морщась от боли во всем теле, поднялся, постоял на трясущихся ногах, оглядывая себя и прислушиваясь к ощущениям в организме. Убедился, что серьезных ран нет, — и, не в силах стоять, рухнул обратно на землю. Закрыл глаза и вырубился.

Проснулся Тим от ощущения, что кто-то хлопает его по груди. С панической мыслью: «Они меня нашли!» — Тим быстро открыл глаза, готовый лицезреть хмурое лицо куратора, немедленно вскакивать и бежать прочь, но увидел только крупную серую птицу, сидящую у него на груди и удивленно разглядывающую его то левым, то правым глазом. Тим дернулся и с восклицанием «Кыш!» махнул рукой, мазнув пальцами по упругим перьям. Птица открыла клюв, заорала совершенно человеческим голосом: «А-а!» — потом отскочила, подпрыгнула и, суматошно хлопая крыльями, улетела куда-то вбок. На груди осталось ощущение чего-то мокрого. Тим скосил глаза и с негодованием заметил, что птица то ли обделалась от страха, то ли просто решила не взлетать с лишним весом. Возмущенно выкрикнув что-то неопределенное, Тим вскочил, стряхнул с рубашки липкую вонючую массу, потом сорвал пучок листьев с куста и принялся яростно оттирать руки и мокрое пятно на ткани. Получилось не очень — рубашка все равно липла к телу, испуская слабый, но неприятный запах. Тим вздохнул, огляделся, пытаясь определить направление, которым шел вчера, но безуспешно — местность выглядела совершенно незнакомой. Впрочем, удивляться этому обстоятельству не приходилось — вчера ему было как-то не до запоминания ориентиров. Но Тим и не думал расстраиваться — ему-то вовсе не было нужно добраться в какое-то определенное место, ему нужно было всего лишь оказаться подальше от определенного места.

«Когда я убегал, солнце светило слева. — Тим решил размышлять логически. — Сейчас примерно полдень, так что идти прямо от солнца. Логично? Логично. Пусть не строго по прямой, но я определенно буду удаляться, а не приближаться». Тим улыбнулся, посмотрел на тени от деревьев и пошел вдоль них, насвистывая незамысловатые мелодии. Погони не наблюдалось, лес, по сравнению с собой же ночью, выглядел вполне спокойно, даже безмятежно, и Тим потихоньку пришел в совершенно благодушное настроение. Совсем расслабиться, впрочем, лес не давал, периодически напоминая, что он все-таки дикий лес, а вовсе не парк для прогулок. Временами попадались обглоданные скелеты различных животных, пару раз Тим натыкался на более свежие останки, от которых порскали в разные стороны какие-то мелкие падальщики. А часа через два после начала своего сегодняшнего пути Тим вышел на полянку, на которой пяток самых обычных серых волков сосредоточенно рвал на части тушу какого-то крупного животного. К счастью, недостатка в еде волки в этот момент явно не чувствовали и устраивать охоту на Тима не стали, ограничившись демонстрацией клыков и угрожающим рычанием. Тим тихонько отступил обратно за деревья и обошел полянку широким крюком. А еще ему встретилась громадная змея. Лежащее прямо на пути толстое зеленоватое бревно не понравилось Тиму сразу, как только он его заметил. А разглядев на нем серый ромбический узор и чешуйки, сразу развернулся и пошел обратно, стараясь ступать мягче кошки — еще дома он как-то читал в одной книжке, что змеи чувствуют содрогание почвы. Но то ли змея той книжки не читала, то ли тоже была сытой, поэтому больше ее Тим не видел, чему ничуть не огорчился.

Когда солнце начало клониться к закату, от места прошлой ночевки Тима отделяло, по его прикидкам, километров пятнадцать. Памятуя прошлую ночь, Тим решил присмотреть себе безопасное место загодя и шел, приглядываясь к высоким деревьям, поэтому к деревне вышел совершенно неожиданно. Заметил, что деревья поредели, опустил взгляд и увидел за последними стволами возделанные поля и неказистые хижины вдали за ними. Сразу же испуганно присел и спрятался за куст, хотя с такого расстояния его бы из деревни никто не заметил, даже если бы и смотрел в его сторону, — до первых домов было километра три. Но это если говорить про обычных людей — насчет зрения волинов Тим бы ручаться не стал. Поэтому он, пригибаясь, отошел за ближайший куст, присел и принялся обдумывать ситуацию.

Очевидно, перед ним деревня. С одной стороны, это хорошо — Тим отлично понимал, что прошлой ночью ему просто несказанно повезло, но долго так продолжаться не может, путешествовать лучше по дороге, и желательно в организованной группе. С другой стороны, эта деревня была слишком близко к той, из которой бежал Тим, и сюда вполне могла дойти весть о беглеце. Особенно если эта деревня тоже принадлежит Руша Хему. А с третьей стороны, ну что они ему сделают? Насколько понимал Тим, волины в этом мире попадались не так уж часто — вон в его деревне их было всего трое, и это при том, что в ней располагалась школа. Большинство учителей, как понял Тим, не имели достаточно воли, да и вообще были узкими специалистами. Одним из волинов был сам хозяин Хорта, а двое — кураторствовали в школе. Причем сам Тим третьего волина вообще ни разу не видел, но информацию о том, что в Хорте трое волинов, он получил прямо от Ашера Камо, так что ей можно было доверять. Исходя из всего этого, во встретившейся ему деревне либо всего один волин, либо (если она тоже принадлежит Руша Хему) в ней их вообще нет. В конце концов, Тим принял решение — сейчас он переночует где-нибудь на огороде, а с утра возьмет в оборот и порасспрашивает какого-нибудь крестьянина. И пусть только тот попробует не ответить! А уже потом будет ясно, что делать дальше — быстро сматываться обратно в лес или смело топать в ближайший магазин (или что там у них вместо) — первым делом следовало наконец обзавестись местной одеждой. Была, правда, опасность, что весть о беглеце, если сейчас еще не дошла до этой деревни, дойдет в нее к утру, тогда следовало бы поторопиться и сразу начать с допроса крестьянина и похода в магазин. Но, подумав, Тим этот вариант отверг — а ну как тут уже все всё знают? Тогда ему придется быстренько бежать в лес и опять ночевать на ветке, надеясь, что на него не обратит внимания хищник, умеющий лазать по деревьям.

Приняв решение, Тим успокоился. Встал и решительно направился к деревне. Насколько он знал, ему было достаточно просто пересечь край ближайшего возделанного поля, чтобы избежать нападений хищников: воля хозяев оберегала местные деревни надежнее любого забора. Звери здесь опасности для людей не представляли — крестьяне не покидали охраняемых территорий, а те, кто ходил по лесам, мог себя защитить от хищников. Впрочем, люди опасности для зверей тоже не представляли: когда Тим спросил у Ашера Камо, занимается ли здесь кто-нибудь охотой, то куратор сначала просто его не понял. А потом удивился и сообщил, что кроме видимого всем шаретора, происходящего из взаимоотношения человека с остальными людьми, есть еще и природный шаретор, который охватывает взаимоотношения человека со всем живым миром. И то, что этот шаретор невидим каждому, еще не следует, что им можно пренебрегать и уменьшать его убийством ни в чем не повинных животных. Тогда же Тим выяснил, что животноводства в этом мире тоже не существует. Куратор ушел, неприятно удивленный вопросами Тима, а Тим остался, неприятно удивленный ответами Ашера Камо. «Тоже мне, — думал он тогда, — буддисты нашлись. Животных, значит, нельзя убивать, а людей — за милую душу. Правильно отчим говорил, что все вегетарианцы — ненормальные».

Погрузившись в раздумья, Тим прошагал половину расстояния от леса до деревни, когда что-то в окружающей обстановке показалось ему неправильным. Тим остановился и осмотрелся. В последних лучах закатного солнца деревня была видна как на ладони, слева от нее местность потихоньку поднималась, и за деревней уже начинались приличные горы. А справа расстилалась покрытая лесом холмистая равнина. Тим пожал плечами и осмотрелся еще раз, пытаясь сообразить, что же привлекло его внимание. Уже собрался было плюнуть на свое ощущение и идти дальше, как вдруг понял — горы. Они были слишком похожи на те, что он ежеутренне наблюдал при походе в столовую. Ну да, вон топорщится скалами плоская вершина — провалиться ему на месте, если с нее его и не вели в самый первый день пребывания в этом мире. Сейчас он наблюдал ее с немножко другого ракурса, но это была именно она. Тим присмотрелся и разглядел за крышами дальних домиков второй этаж двухэтажного здания — школа! Это озарение настигло его подобно вспышке молнии, Тим даже присел от неожиданности. «Это что же, — подумал он, стараясь не поддаваться подступающей панике, — Ашер Камо просто захотел, чтобы я пришел обратно, так, что ли, выходит?» Тим быстро сел прямо на дорожную пыль, в ужасе ожидая, что ноги вот-вот сами придут в движение и потащат его дальше в деревню. Но ничего подобного не происходило, и минут через десять Тим немного успокоился. Чего это напугался-то, в самом деле? Все заблудившиеся ходят кругами, это любому известно. Вчера он убежал с того конца деревни, а сегодня, сделав большой круг, входит в нее с этого — ровным счетом ничего удивительного. И то, что он пытался ориентироваться по солнцу, вовсе не давало гарантии, как он полагал сегодня днем: он же не знал, в каком направлении от него располагается деревня. Может, она уже тогда находилась перед ним, а вовсе не сзади. Еще немного подумав, Тим даже нашел положительные стороны своего возвращения — уж где они его точно искать не станут, так это в самом Хорте. Ну кому придет в голову, что он не сгинул в лесу, не убежал в другую деревню, а сделал громадный круг и вернулся туда же, откуда бежал.

«Нет, — удовлетворенно подумал Тим, сворачивая с дороги в сторону, — это я очень удачно вышел. Пожалуй, тут можно дня два пожить, пока страсти не улягутся. Надо только никому на глаза не попадаться». Он напился из текущего неподалеку ручья — того самого, к которому бегали купаться здешние ученики и до которого так и не выбрался он сам. Потом, оглядевшись, быстро скинул одежду, задержал дыхание и рухнул в холодную воду. Тут же вскочил, наскоро помылся и, дрожа, вылез на берег. Лязгая зубами, натянул одежду, попрыгал, согреваясь. Впрочем, мерз Тим недолго — хотя сейчас и было прохладнее, чем днем, но все же здесь был юг и было лето. «Поесть бы еще», — подумал Тим. Во все стороны тянулись возделанные поля, наверняка на них росло что-нибудь съедобное, но усталость брала свое. «Завтра, — решил он, — все завтра». Дошагал до ближайшей межи, лег на траву и убедился, что дороги ему не видно. Стало быть, с дороги его тоже вряд ли кто заметит. Да и не ходит тут никто по ночам. Не Москва, чай. С этими мыслями Тим поерзал, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза.

ГЛАВА 8

Записи Каравэры

(Запись совсем свежая, но сделана прерывистым и неразборчивым почерком.)

X ум защ от сл. Защ X непонят, но оч эффективна. ОЧ! ВАЖ!!!

Снилось Тиму, что из ночи возникают безмолвные слуги с разрисованными лицами, поднимают его и ведут по полям в сторону школы. Он несколько раз просыпался, смотрел в безлунное звездное небо, ежился от ночной прохлады и засыпал снова. И видел, как его доводят до конюшни, заводят в пустое стойло и оставляют там, закрыв выход решеткой. И хотя до этого он здесь не видел ни одной лошади и вообще не стал бы утверждать, что они тут водятся, во сне он был совершенно уверен, что заперли его именно в конюшне. И при этом также уверен, что дело происходит во сне: бывает такое иногда — знаешь, что спишь, знаешь, что можешь в любой момент проснуться, поэтому относишься к происходящему без эмоций, но с интересом. Проснувшись в очередной раз и понюхав остро пахнущий конским навозом воздух, Тим не испугался и не расстроился. Только почувствовал некоторую досаду — когда же кончится этот нудный сон?

Но на этот раз сон не спешил прерываться, более того, сонная одурь потихоньку уходила, и Тим почувствовал некоторые сомнения — а сон ли это вообще? Вот тут стало страшно. Тим закрыл глаза и попытался заснуть, чтобы проснуться на меже среди крестьянских полей; ему это даже почти удалось, но тут совсем рядом заржала лошадь. Тим открыл глаза и вскочил на ноги. Он действительно находился в стойле — маленькой, метр на два, каменной комнатке с единственным выходом. Но выход был заложен частыми деревянными брусьями, между которыми не то что пролезть — руку просунуть не получилось бы. Тим, холодея от неприятных предчувствий, бросился к решетке и потряс ее. Держалось крепко. Тим прижал голову к брусьям и принялся разглядывать, что именно держит решетку и нельзя ли освободиться. Ракурс был очень неудобный, в просветы виднелась только половина столба, но механизм засова был настолько груб и прост, что ошибиться было невозможно. Пара десятков горизонтальных брусьев толщиной в руку соединялись с двумя вертикальными столбами по разным сторонам от прохода. Причем соединялись просто и без изысков — обычными веревками. Правый столб вверху и внизу уходил в углубления, выдолбленные в каменной кладке пола и потолка, а левый столб висел свободно и, судя по протертому полукружному следу на полу, вполне мог отойти в сторону и открыть выход. А сделать это не давал большой деревянный засов, лежащий в петлях, закрепленных по обе стороны левого столба. Всего-то нужно было, что вынуть этот засов, и вот она — свобода.

Воодушевленный результатами осмотра, Тим потянулся рукой к засову, но брусья решетки все же были расположены слишком близко и никак не желали пропустить дальше запястья даже не слишком мускулистую руку подростка. Тим разочарованно хмыкнул и огляделся в поисках какой-нибудь палки.

В последующий час Тим перепробовал все, что возможно. Обшарил все уголки и каждый квадратный сантиметр пола в поисках какой-нибудь веточки — тщетно. Попытался устроить подкоп в нескольких местах, но под слоем влажного рассыпчатого материала не было земли — везде шла довольно качественная каменная кладка, ни один булыжник из которой Тиму расшатать не удалось. Даже попробовал кидать яблоками лошадиного навоза в ненавистный засов, надеясь выбить его из петель, но тоже безуспешно — несколько раз он даже попадал в торец засова, но эффекта от этих попаданий не было никакого. Пытался расшатать какой-нибудь камень из стены, залезал по брусьям наверх и проверял на прочность потолок, пробовал сломать какой-нибудь из брусьев решетки — все без толку. В конце концов Тим прекратил попытки, сел в дальний конец стойла, прислонившись к стене, и предался унынию. Они тут не дураки, это Тим уже понял. И раз они его сюда посадили, то уж, наверное, позаботились, чтобы он не смог дать деру. Наверное, даже волю свою вложили в эту чертову решетку, даром, что ли, она даже не шелохнется, как ее ни дергай, хотя и выглядит деревянной. Нет, тут ничего не выйдет, это точно. Остается только сидеть и ждать, когда за ним придет… кто-нибудь и превратит его в хныкающего идиота.

Снаружи, издалека, донеслись неразборчивые выкрики и неясный шум. Тим выпрямился и замер, ожидая. Но никто за ним не шел. А шум и выкрики звучали по-прежнему. Невольно заинтересовавшись, Тим подошел к выходу и принялся всматриваться между брусьев, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Получалось не очень — напротив, в полутора метрах от решетки располагалась еще одна каменная стена с узкими окошками под самым потолком, и видно в эти окошки было только тоненькую голубую полоску неба. Справа, похоже, тянулись такие же стойла, а стена в торце, по-видимому, была глухой — справа было темнее, чем слева, оттуда изредка доносилось фырканье и звуки шагов. А вот слева, метрах в трех, проход открывался прямо на улицу, но и через него было видно немного. Во-первых, из-за неудачного обзора из своей камеры Тим видел только треть проема. Во-вторых, сразу за проходом стояло еще одно здание, ухудшая и без того отвратительный обзор. А вот дальше расстилалось зеленое поле, ограниченное с одной стороны невысоким забором. И на этом поле Тим заметил какое-то движение. Вроде бы полуголые фигурки людей время от времени появлялись в зоне обзора и тут же снова скрывались. Тим минут десять с разных точек всматривался между брусьев, пока не понял наконец, что видит край плаца. И слышит идущий там урок «физкультуры». Впрочем, пока он это выяснял, урок, похоже, кончился — выкрики учителя уже не доносились, да и фигурки перестали появляться в зоне видимости.

Тим вздохнул и уже собирался отойти со своего наблюдательного поста и вернуться к прерванному занятию унынием, как вдруг легкая тень заслонила выход из конюшни.

— Эй! — быстро позвал Тим и обмер, сразу поняв, что это вполне может быть кто-то, кто пришел за ним. Чтобы сделать… неважно что, но точно ничего хорошего. Свет шел со спины стоящего у входа человека, поэтому Тим видел только кусочек темного силуэта — это мог быть и конюх, и забредший слуга, да и сам Хозяин. Но замершая у входа тень не шевелилась, и через пару секунд Тим предпринял вторую попытку. — Подойди сюда, — сказал он негромко.

Тень шагнула внутрь, послышались тихие шаги, и через пару секунд неизвестный оказался прямо напротив решетки. Тим отошел на шаг, всмотрелся сквозь прутья и радостно улыбнулся: он узнал вошедшего, точнее, вошедшую. Нахмурился, вспоминая имя… как же ее зовут? Ах да…

— Сая, — сказал Тим просящим голосом, — отодвинь… брусок, вот этот, видишь?

Сая не ответила, только бросила быстрый взгляд на засов, и все.

— Мне очень надо. Очень сильно, — сказал Тим, лихорадочно перебирая весь свой словарь, — мой долг тебе очень большой будет.

Тим прижался к решетке и уставился умоляющим взглядом в глаза Саи. Но ее лицо не выражало никаких эмоций — ни презрения, ни жалости, ни даже интереса — полное равнодушие.

— Это же нетрудно, — сказал Тим шепотом, — вот… брусок… толкни его чуть-чуть. Или палку мне принеси.

Сая посмотрела вглубь конюшни, тихонько вздохнула, бросила еще один равнодушный взгляд на Тима, потом четко повернулась и быстро зашагала к выходу.

— Постой, — отчаянно выкрикнул Тим, но Сая и не думала останавливаться. Ее тень на мгновение заслонила вход и исчезла. Тим сказал вслух сам себе:

— Она просто за палкой пошла, — но прозвучало это очень беспомощно, и Тим взбесился. — Сука! — заорал он по-русски и принялся в ярости пинать ненавистную решетку. — Уроды, суки, козлы!

Тим ругался минут пять, напрягая весь свой небогатый арсенал непристойностей, потом неудачно заехал кулаком в каменную стену и замолчал. Подул на разбитые костяшки, пошевелил пальцами. Рука отозвалась вспышкой острой боли, и Тим поморщился. «Мог и сустав повредить, — подумал он равнодушно, прислоняясь лбом к деревянному брусу. — Ну и ладно. Тоже мне проблема». Тут в коридоре снова потемнело. Тим моментально приободрился и всмотрелся между брусьями: «Неужели палку принесла?» Но в коридоре никого не было, и у входа — тоже, только какой-то странный предмет перегораживал проход на высоте человеческого роста. Тим недоуменно нахмурился и на всякий случай позвал негромко:

— Эй.

Эффект не замедлил ждать: предмет дернулся, ушел вниз, потом в коридоре стало совсем темно — что-то большое загородило весь проход.

— Не понял, — сказал Тим, отстраняясь. Кто-то двигался по коридору, издавая неясные хрюкающие звуки и обдирая стены. Тим отошел к дальней стене и замер. Особого испуга, впрочем, он не чувствовал. Ну в самом деле — разве может ситуация стать еще хуже? Хрюкающий звук прозвучал прямо за брусками решетки, истошно заржала и забила копытами лошадь в соседнем стойле. Потом что-то чавкнуло, затрещало, и лошадь резко заткнулась. Тим даже недоуменно поднял брови — что-то ему не приходило в голову, как можно кого-то заставить так быстро прекратить орать? Даже если ей там башку оторвать, она же все равно успеет вякнуть напоследок. А тут — словно звук у телевизора выключили.

В коридоре стало относительно тихо. Откуда-то доносились булькающие звуки, да еще негромко шевелилось и терлось о стены что-то огромное. Потом послышались звуки шумного дыхания — оно принюхивалось. Тим сглотнул и задержал дыхание, запоздалый страх леденящими коготками пробежался по позвоночнику.

— Ты тот младший, что дал мне задание? — прозвучал в полумраке коридора вопрос, и Тим вздрогнул от неожиданности. — Ты в состоянии говорить? — спросил тот же голос через полминуты ожидания, и Тим встряхнулся.

— Я… да, — сказал он. — А ты — тот… то существо, которое разговаривало со мной на прошлой… в прошлом райме?

— Не могу подтвердить время, но, скорее всего, это был я, — сказал гулкий голос в темноте после недолгого молчания. — Я не видел здесь других, подобных мне, и вообще других разумных, кроме людей.

«А кого каждый день таскали по двору?» — хотел было спросить Тим, но прикусил язык. Мало ли. Открыл рот, чтобы попросить открыть дверь, но чудище его опередило.

— Я хочу, чтобы ты знал, — сказало оно, — твое задание оказалось очень полезным для меня.

«Черт, — понял с удивлением Тим, — да оно ж мне спасибо сказало. Вот хрень, а? Страхолюдина какая-то и то более по-человечески себя ведет, чем эти волины-уродины».

— Я… — сказал Тим, — да. Ты можешь меня выпустить?

Чудище молчало секунд двадцать, Тим уже начал беспокоиться, что сейчас и оно просто молча слиняет — кто знает, может, Сая вовсе ни при чем, а просто Хозяин так задумал, чтобы никто, кроме него, не мог решетку открыть? А что, запросто. Но тут чудище вышло из ступора.

— Откуда выпустить?

«М-да, — подумал Тим, — умом оно все-таки не блещет. Ну да ладно».

— Решетку открыть, — пояснил он, — брусья деревянные поперек входа. Или сломать.

На этот раз чудище долго не думало.

— Отодвинься, — сказало оно, подавшись немного назад, — открылось одно из верхних окошек и смутно высветило в коридоре что-то массивное и бугристое. Тим быстро отдвинулся вбок, и вовремя — чудище дернулось (причем вместе с ним дернулось все здание), потом с громким треском загораживавшая вход решетка разлетелась кучей щепок. Несколько крупных кусков с силой ударились в стену рядом с Тимом, десяток кусков поменьше больно его ударили, но Тим обратил на это внимания не больше, чем на укус комара. Чудище завозилось и, судя по звукам, принялось пятиться наружу.

— Спасибо! — громко сказал Тим по-русски, улыбаясь в темноте.

Чудище остановилось и спросило:

— Что?

Тим тихонько засмеялся:

— Я хочу сказать, что удовлетворен тем, что ты сделал для меня.

— Понятно, — сказало чудище и продолжило выбираться наружу. Через пару секунд в коридоре посветлело. Тим переступил через размочаленные нижние брусья и вышел в коридор. Бросил взгляд направо — все решетки, кроме ближайшей, были открыты, ближайшая же была тоже размочалена в хлам, и из соседнего стойла в коридор вытекала большая черная лужа. Тим выдохнул, отвел взгляд и поспешил наружу.

Чудище поджидало его у входа и выглядело точно так же, как тогда. Такое же громадное, бугристое и красное. Тим осторожно поглядел в сторону школы и повернулся к чудищу. Пожал плечами.

— Я… наверное, пойду, — сказал он, кивая в сторону леса, — мне лучше тут не задерживаться.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — гулко сказало чудище, и Тим замер с поднятой ногой. Поставил ногу.

— К-куда?

— В Сейес. Это город в сорока ланах к северу. Там есть ворота, через которые в этот мир попадают танар-ри.

Тим хлопнул глазами — он мало чего понял из ответа чудища, но это волновало его не сильно.

— А зачем? Я… зачем я тебе?

— Периодически я теряю способность логически мыслить и всю память, — заявило чудовище, дернуло хвостом и замолчало.

Тим нервно оглянулся в сторону школы и спросил нетерпеливо:

— И что?

Чудище слегка наклонилось, потом от него к Тиму метнулось что-то складчатое, длинное и чертовски проворное. Тим запоздало дернулся, но чудище и не думало его трогать — оно просто протянуло к Тиму… Лапу? Щупальце? Клешню? Что-то в этом роде — суставчатую и бугристую конечность, заканчивающуюся подрагивающим ластом. На ласте лежало нечто, больше всего похожее на пару металлических тарелок средних размеров, соединенных широкими частями друг с другом.

— Возьми, — глухо сказало чудище.

Тим послушно взял неожиданно тяжелый предмет, чуть не уронив его. При этом он нечаянно коснулся кожи чудища — она оказалась сухой и очень горячей. Тим, с трудом удерживая «тарелку» в руках, покрутил ее, рассматривая с разных сторон, потом поднял недоумевающий взгляд на чудовище.

— Этот таэс, — сказало оно, не дожидаясь вопроса, — позволяет вернуть мне способность логически мыслить. Временно. Но я не могу его использовать сам, когда теряю способность логически мыслить, потому что теряю способность логически мыслить.

Тим с трудом сдержался от нервного смешка.

— Его можешь использовать ты, — продолжало чудище, — что даст мне возможность достигнуть Сейеса и вернуться в свой родной мир.

Тим всмотрелся в предмет еще раз.

— И как его использовать?

— Надо повернуть его части навстречу друг другу, при этом направив на меня воображаемое продолжение оси вращения. Но только с солнечной стороны.

Тим моргнул и наклонил голову.

— Э… — сказал он, — не понял.

— Смотри.

Тим даже вздрогнуть не успел — за долю секунды чудище выхватило «тарелку» у него из рук, зажало его между двух ластов (Тим даже головой мотнул — он не успел заметить, когда у его собеседника появилась вторая конечность), подняло ласты на уровень лица Тима и резко их повернуло — словно ладони потерло. Тим опять помотал головой — в ушах что-то зашумело, а перед глазами с дикой скоростью пронеслись какие-то странные фигуры и символы.

— Вот так, — сказало чудище, убирая куда-то внутрь одну из конечностей и протягивая «тарелку» обратно. — Возьми.

Тим снова взял тяжеленный предмет, но брать его между ладоней даже и пытаться не стал — положил «тарелку» на землю и изо всей силы налег на верхнюю часть обеими руками, пытаясь ее провернуть. Попытки с третьей ему это удалось — верхняя «тарелка» стронулась с места и, с немалым усилием, провернулась на четверть оборота.

— Да, — сказало чудище, — так. Но надо направить на меня то продолжение оси вращения, которое вниз. По солнцу, понятно?

Тим поднял на него недоуменный взгляд: «По солнцу?.. А, понял! По часовой стрелке то есть?»

— Понял! — сказал он. — Направо, да? То есть с моей стороны направо, вот так. — Он сделал круг рукой.

— Да, — согласилось чудище, — и надо делать это быстрее. Я могу быть опасен, когда теряю способность логически мыслить.

«Ничего себе. — Тим даже присвистнул тихонько. — И насколько опасен? Силенок у него — о-го-го! — вон как решетки раскрошило. И шустрое, что твой электровеник. Еще и направить на него. Ну ни хрена себе».

— Ты понимаешь, что я эту… этот предмет поднимаю даже с трудом, не то что его быстро крутить? А поменьше и полегче его нельзя было сделать?

Чудище задумалось, но ненадолго.

— Можно. Было. Но тогда оно было бы менее прочно. Но сейчас уже нельзя.

— Почему? — спросил Тим, ему совершенно не улыбалось тащить эту тяжесть на себе хрен знает как далеко, да еще с перспективой быть разорванным на куски, если он не успеет вовремя и нужным образом ее использовать.

— Я убил человека-мага, который его сделал, — просто сказало чудище.

— Э… — сказал Тим, на время забыв о тяжести предмета, который держал в руках. — А… Хозяин — он знает?

— Нет. Хозяина нет два дня, он вернется завтра. А остальных волинов и всех, кто пытался мне помешать, я тоже убил.

От этой новости Тим ощутил только мстительное удовлетворение. «Так вам и надо, козлам, — подумал он мрачно. — Жаль только, что Руша Хем ему, похоже, не по зубам. Или что там у него вместо зубов». Стало понятно, почему ему так легко дался побег и почему никто не спешил превращать его в дауна — видимо, ждали распоряжения Хозяина.

— Я сделал так, чтобы он казался тебе легче, — сказало чудище. — Теперь ты пойдешь со мной?

Тим удивленно на него глянул, потом посмотрел на «тарелку». Она и в самом деле казалась намного легче, да что там казалась — она определенно стала легче раз в десять, не меньше. Теперь Тим мог запросто держать ее одной рукой, что он немедленно и попробовал сделать — получилось. Попробовал провернуть «тарелки» относительно друг друга — тоже получилось: хоть и с трудом, но их уже можно было провернуть руками. А вообще раз в этом Сейесе есть ворота, через которые сюда попадают такие страхолюдины, так там наверняка есть и маленькая дверца, через которую один подросток может попасть к себе домой.

— Да, — сказал Тим, разжимая руки, — я пойду с тобой. А память эта штука тебе тоже возвращает?

— Нет, — сказало чудище, слегка поворачиваясь и повторяя фокус с вылетающей конечностью. На этот раз на ласте лежали до боли знакомые Тиму квадратные листки местной бумаги. «Меня зовут Шаар Лам, это значит — «рожденный сегодня»», — успел прочитать Тим, прежде чем чудище спрятало конечность.

— Дневник, — сообщило чудище. — Задание, которое ты мне дал. Оно — моя память.

Тим обдумал эту новость и улыбнулся. Так вот оно что! Ну и подлянку, выходит, он этим уродам подкинул! «Во-от, — довольно подумал Тим. — Я ж говорил, что всем вам так покажу, что мало не покажется! Говорил?! Что, съели? Каз-злы!» Тим удовлетворенно вздохнул и поинтересовался:

— Значит, тебя зовут Шаар Лам?

— Нет. — Чудище переступило с ноги на ногу. — Это не мое имя. Я не хочу, чтобы ты меня им называл.

Тим пожал плечами: нет так нет.

— А как тебя зовут?

— Я не знаю. Можешь называть меня как тебе удобно, только не Шаар Лам.

Тим задумался.

— Ладно. Тогда я буду звать тебя Годзилла.

— Годзилла, — повторило чудище и развернулось, едва не зацепив Тима хвостом. — Понял. Иди за мной.

И зашагало десятиметровыми шагами в сторону леса, проломив по пути забор и, похоже, не обратив на это никакого внимания. Тим бросился следом:

— Эй… Ш… тьфу, Годзилла! Стой! Я не могу идти так быстро.

Чудище обернулось. Подождало, пока Тим подойдет поближе, а потом… что оно сделало потом, Тим не успел сообразить — просто его вдруг что-то плотно обхватило поперек груди, дернуло вверх, и не успел он даже вскрикнуть, как уже сидел верхом на высоте трех метров над землей. Ладно еще, «тарелку» не выронил. Ноги и «пятую точку» тут же начало ощутимо припекать. «Ох, волдыри будут — на всю задницу», — подумал Тим, ерзая на горячей коже чудища, но подумал скорее весело, чем мрачно.

— Почему Годзилла? — спросило чудище, разворачиваясь к лесу и начиная движение. — Мне незнакомо это слово. Что оно значит?

Против ожидания, двигалось чудище плавно и ровно — Тим чувствовал себя, как будто в автомобиле по гладкому шоссе ехал, а не верхом на красном монстре по пересеченной местности.

— Ничего. — Тим пожал плечами. — Просто в моем мире так звали одно… существо, которое на тебя похоже.

Годзиллу, однако, эта новость здорово заинтересовала — он даже остановился.

— В твоем мире есть танар-ри?

— Не знаю, о чем ты. Если танар-ри — такие же, как ты, то — нет. Таких, как ты, у нас нет и никогда не было. Да и Годзиллы тоже не было на самом деле, ее в Голливуде придумали.

Чудище молча постояло секунд десять, потом двинулось дальше.

— А ты мальчик или девочка? — спросил Тим.

— Не понял вопроса, — ответил Годзилла. — Я не мальчик и не девочка. Я вообще не человек, я — танар-ри.

— Это я понял, — отмахнулся Тим. — Я хотел узнать, какого ты пола.

— Насколько мне известно, у танар-ри нет полов. И это правильно, потому что я нахожу деление на два пола неудобным. Неправильным.

Тим хмыкнул. Неважно в общем-то. Значит, он — оно. Чудище. Этот, как его — гермафродит. Тим вспомнил непристойный школьный стишок и ухмыльнулся. Тем временем под ногами у Годзиллы захрустели ветки кустов — они дошли до границы леса.

Сегодняшнее путешествие по лесу понравилось Тиму куда больше вчерашнего. Годзилла пер по лесу, как танк, с треском проламываясь сквозь кусты. Лесные обитатели уже не поглядывали на Тима с гастрономическим интересом, а, наоборот, разбегались с писком. Если успевали. Тим несколько раз замечал, как Годзилла выстреливает своими складчатыми конечностями в сторону, выхватывает какую-нибудь истошно верещащую зверюшку и подносит к себе. Что он там с этими зверюшками делает, Тим не видел, но догадывался. Уж явно не по шерстке гладит и отпускает. Это наблюдение Тима ничуть не испугало, скорее даже наоборот — он чувствовал мрачное удовлетворение. Во-первых, у него не было ни малейших причин сочувствовать обитателям этого леса, а во-вторых, то, что Годзилла не прочь пожевать мяса, только отдаляло его от местных сбрендивших вегетарианцев и делало более человечным, что ли. Тим сидел, пригнувшись, держа перед собой «тарелку», почти прижавшись всем телом к горячей коже чудища (от веток прятался), и думал злорадно: «Шаретор-хренатор, напридумывали тут — то нельзя, се нельзя, радоваться нельзя, мясо есть нельзя, и чё, помогло это им? Вот отнеслись бы к Годзилле по-человечески — были бы живы».

Наступление темноты движения Годзиллы не остановило и не замедлило — он так же продолжал ломиться в каком-то только ему ведомом направлении. Тиму же приходилось хуже — его зверски клонило в сон. Тепло, идущее от кожи Годзиллы, в паре с накопившейся усталостью делали свое черное дело — Тим периодически проваливался в дремоту, просыпаясь оттого, что стукался лбом в порядком нагревшуюся «тарелку». Пожалуй, пора было остановиться на ночевку — один раз Тим уже чуть не слетел на землю, получив по лбу веткой — хорошо еще, не слишком толстой. Он собрался попросить Годзиллу об остановке, но тут его транспортное средство решило подраться с кем-то. Или кто-то решил с ним подраться — Тим не рассмотрел в темноте. Этот «кто-то», судя по звукам, был тоже приличных размеров, и Тим испытал несколько неприятных моментов, с трудом удержавшись на спине Годзиллы, когда тот резко отпрыгивал в сторону. Удержаться ему таки удалось, но «тарелку» он выронил. Схватка закончилась секунд через тридцать после начала безоговорочной победой Годзиллы. Причем последние десять секунд невидимый противник, похоже, пытался сбежать, но у него не вышло. Годзилла потоптался возле неприятно булькающей, смутно видимой в темноте туши и уже нацелился двинуться дальше, но Тим его остановил:

— Стой. Я «тарелку» выронил.

— Что выронил? — не понял Годзилла.

— Эту… предмет, который ты мне дал. Я его так называю.

— Зачем выронил? — В голосе чудища явно прозвучала какая-то эмоция, но Тим не понял — удивление это было или злость.

— Блин! — сказал Тим, оскорбленный в лучших чувствах, и едва-едва сдержался, чтобы не ляпнуть: «Захотелось — вот и выкинул» — с этого тугодума станется взять и поверить. — Я сам с трудом удержался, когда ты прыгал в стороны, — объяснил Тим с некоторой обидой в голосе. — Вот свалился бы, свернул бы себе шею — пришлось бы тебе тогда другого помощника искать.

Годзилла постоял секунд десять, потом спросил:

— Где выронил?

— Почти в самом начале вашей драки, — ответил Тим, повергнув Годзиллу в полуминутное раздумье — он, видимо, пытался соотнести свой вопрос «где» с тимовским ответом «когда». В конце концов у него это получилось, он развернулся и пошагал куда-то, временами рыская то вправо, то влево.

— Вон! — громко сказал Тим, первым заметив мягко блеснувший в свете звезд металлический бок «тарелки». Но Годзилла не обратил на его выкрик ни малейшего внимания, продолжая идти, куда шел.

— Э! — Тим хлопнул Годзиллу по загривку. — Стой, пришли!

Годзилла сделал еще пару неуверенных шагов, потом остановился. Но не совсем — он слегка присел и начал водить всем телом из стороны в сторону, одновременно издавая уже знакомый Тиму свистящий звук — принюхивался. Сначала Тим решил, что Годзилла почуял какого-то другого крупного хищника, но через мгновение заподозрил неладное.

— Годзилла, — позвал Тим тихонько, — ты меня слышишь?

Чудище не ответило, но слышать оно его явно слышало — вздрогнуло, шагнуло в сторону, Тим покачнулся, и тут же с коротким «фьюить» мимо его лица пронеслось что-то стремительное.

— Блин, — сказал Тим одними губами, осторожно приподнялся и скользнул по хвосту Годзиллы на землю. Чувствительность кожи у чудища определенно была совершенно никакая — двигаться Годзилла начал, только когда Тим уже был на земле и с шумом несся в направлении упавшей «тарелки». К счастью, Тим был не единственным существом, шуршащим в этом лесу, поэтому Годзилле понадобилось некоторое время, чтобы определиться с выбором. Секунд пять примерно. За это время Тим почти добежал до «тарелки», он уже ясно видел ее смутно белеющее донышко, когда Годзилла двинулся с места и в два шага настиг убегавшего Тима.

Что-то плотно обхватило его за ступню, резко потянуло, подняло вверх и потащило назад. Тим, вращаясь в воздухе, разглядел на фоне темно-синего неба силуэт головы Годзиллы. Она выглядела как-то странно трансформировавшейся, но Тим не стал приглядываться — он вовсю дергал ногой, и наконец она выскользнула из кроссовки. Тим грохнулся на землю, к счастью с небольшой высоты, тут же вскочил и бросился к «тарелке». Упал на нее, обхватил обеими руками и перевернулся на спину. «По часовой или против часовой?» — попытался вспомнить Тим и, панически понимая, что не успевает сообразить, крутанул наугад ладонями верхнюю часть «тарелки». Направлять ее куда-то не было необходимости — Годзилла уже нависал над ним, загородив своей тушей звездное небо.

«Тарелка» провернулась, Тим сжался и закрыл глаза в ожидании.

Ничего не происходило. Получилось? Или нет? Тим, не открывая глаз, осторожно-осторожно, по полмиллиметра, принялся двигать «тарелку» в другом направлении. Наконец, сопровождаемые громким шипением, перед глазами пронеслись цепочки странных знаков, и Тим со вздохом разжал руки. Открыл глаза — Годзилла все так же стоял над ним, загораживая небо, но что-то в нем изменилось. Тим не мог сказать, откуда он это знал, но знал он это со всей определенностью.

— Отойди, — попросил Тим, спихивая «тарелку» в сторону.

— Как далеко? — поинтересовался Годзилла.

Тим хихикнул и уточнил:

— На два шага. В любую сторону.

Годзилла послушно повернулся и сделал два шага, сразу оказавшись метрах в шести. Тим встал на ноги и, хромая от впивающихся в ногу травинок, принялся искать потерянную обувь. Кроссовка нашлась минут через пять, точнее, нашлись два ее куска. Тим покрутил их в руках, рассматривая в свете звезд гладкий срез подошвы — кроссовка была разрезана пополам чем-то очень острым.

— Ну и, — сказал Тим по-русски, — какого хрена ты мне кроссовку располовинил? Думаешь, тут рибоки на каждом углу продаются?

— Хозяин, я не понял задания, — сказал Годзилла глухим голосом.

Тим сначала махнул рукой, бормотнув: «А, не заморачивайся», потом застыл и задумался. ««Хозяин?» Вот как? Очень интересно. Очень-очень интересно».

— Что я должен сделать? — спросил Годзилла.

«Ну — подумал Тим. — Пожалуй, тебе надо прочитать те листки… но… завтра. А сегодня я бы лучше поспал. Только как бы ты не обиделся, если вдруг сам их прочитаешь…» Ухмыльнулся криво и сообщил:

— Охраняй меня, пока я не дам тебе нового задания. И ничего не читай.

— Понял, — ответил Годзилла и сделал пару шагов, подойдя к Тиму вплотную. Тим хмыкнул, зевнул и улегся на землю.

ГЛАВА 9

Проснулся Тим от неприятного запаха и еще более неприятного жужжания. Он перевернулся в полудреме, спрятал голову под руку, но ни запах, ни жужжание не исчезали, и Тим нехотя открыл глаза. Потянулся, морщась от боли в отлежанных мышцах, и принюхался. Пахло чем-то кислым, а жужжали, несомненно, насекомые. Тим быстро приподнялся и огляделся. Годзилла безмолвной статуей маячил неподалеку от места, где лежал Тим, а вокруг этого места, радиусом примерно метра два, были вперемешку навалены трупы всяких животных — местами аж в три ряда. Пирующие насекомые облепляли туши так, что те казались живыми и шевелящимися. Тим сглотнул и перевел взгляд на неподвижного Годзиллу.

— Ну ты, тля, Терминатор, — сказал по-русски Тим с уважением.

Годзилла пошевелился.

— Не понял задания, — сообщил он, переступил с ноги на ногу, и добавил: — Я съел некоторых из нападавших, но это же не было запрещено?

Тима слегка замутило.

— Нет, — сказал он, перейдя на язык Сай, — все правильно.

Встал, выбрал участок, где трупов было поменьше, разбежался и перепрыгнул границу. Вспугнутые насекомые поднялись жужжащим облаком, Тим почувствовал в прыжке несколько мягких шлепков по телу, но кусать его никто не стал — спасибо тому мудрому ученому. Тим сделал по инерции пару шагов и зашипел от боли — в необутую ногу впился сучок. Тим сел на землю, вытащил его из пятки, мрачно осмотрел ранку и замотал ее импровизированным бинтом, сделанным из носка со второй, обутой ноги.

— Надеюсь, местные ученые позаботились насчет заражения крови, — пробормотал он, поднимаясь и пробуя перенести вес на раненую ногу. Терпимо. Но обувь надо найти.

— Хозяин, — сказал Годзилла, — мне следовать за тобой, охраняя?

Тим вздохнул и повернулся к чудищу.

— У тебя где-то есть листки с записями, прочитай их, — сказал он.

Тим ожидал, что чудище сейчас достанет листки и примется их перелистывать, но Годзилла не стал этого делать. Он постоял в раздумьях секунд десять, потом издал какой-то странный урчащий звук, слегка присел, снова встал и замер минут на пять.

— Э! — встревожился Тим. — Что случилось?

— Я прочитал, — ответил Годзилла секунд через пятнадцать странно изменившимся голосом. — Дозволяешь ли ты мне действовать в соответствии с собственными желаниями?

Тим озадачился. Вчера Годзилла ничего такого не спрашивал. А вот в соответствии с чем он вчера действовал — это вопрос. Интересно, что будет, если сказать «да»? В смысле — не будет ли чего плохого? Может, сказать «нет» и просто приказать ему идти к этому Сейесу? А если он как-нибудь сам освободится? Вряд ли Руша Хем разрешал ему делать что захочется.

— Дозволяю, — сказал Тим и напрягся.

— Я удовлетворен твоим дозволением, — сообщил Годзилла и повернулся. — Ты можешь продолжать сопровождать меня в Сейес?

— Могу, — сказал Тим. — Правда, перекусить бы не мешало. Я с позавчерашнего вечера ничего не ел.

— Можешь съесть любого из них, — великодушно предложил Годзилла, подразумевая, видимо, гору трупов. — Я уже сыт, и мне они больше не нужны.

— Нет, — сказал Тим, — я, пожалуй, еще поголодаю. Пошли к Сейесу. Далеко до него?

— Двадцать девять ланов.

«Ага, — прикинул Тим — одиннадцать ланов мы, стало быть, отшагали. Нормально, почти треть. Может, к вечеру доберемся». А вслух сказал:

— Подними меня, и пошли. «Тарелку» только не забудь.

Годзилла молча и стремительно посадил его себе на спину. Тим поморщился — слегка обожженную за вчерашний вечер кожу седалища тут же начало пощипывать. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, а Годзилла уже шагнул внутрь круга трупов, подхватил с земли «тарелку» и поднял ее наверх. Тим, отмахиваясь от туч насекомых, быстро схватил протянутый предмет и с нетерпением сказал:

— Пошли быстрее.

Годзилла пожелание Тима воспринял буквально и рванул так, что у Тима ветер в ушах засвистел, он едва успел пригнуться и спрятаться за загривком чудища от летящих навстречу веток. «Клево, — подумал Тим. — Я и не знал, что он так быстро умеет. Теперь мы точно до этого Сейеса сегодня доберемся — с такой-то скоростью».

Но радовался Тим рано — лес скоро стал зеленее и гуще, так что даже Годзилле пришлось поумерить прыть. А если бы Тим шел тут один, он бы, наверное, и километра за день не проходил — такая вокруг раскинулась непролазная чаща. Умершие деревья здесь не падали, а засыхали над землей, удерживаемые ветвями других деревьев и разросшихся кустов. Годзилла выставил вперед две свои «руки» и работал ими, как топорами — только щепки летели. Получалось у него неплохо, но двигались они теперь медленно, тем более что рельеф местности значительно ухудшился — им постоянно попадались овраги с текущими по дну ручейками, просто овраги, обрывы и косогоры. Так что когда к полудню Тим поинтересовался, сколько еще осталось до Сейеса, то получил ответ, который его ничуть не порадовал:

— Двадцать один лан.

Тим сначала расстроился, но, подумав, расстраиваться перестал — подумаешь, на день больше, на день меньше. Воды тут хватает, вон — на каждом шагу ручьи. Тим уже напился из одного, и вода ему понравилась — холодная, чистая и вкусная. Так что от жажды он не умрет, есть, правда, хочется, ну так это ничего страшного: Тим слышал, что человек может месяц без еды прожить, а уж дней пять-шесть — так это даже полезно. А столько они уж всяко не будут по лесам шляться, да и вообще — вовсе не обязательно месяц голодать, когда совсем припрет, можно будет и тушку какого-нибудь животного сжевать. Ну и что, что костер развести нечем, жить захочешь — как-нибудь и сырое мясо проглотишь. Но пока сырого мяса не хотелось, более того, как ни странно, кушать вообще хотелось намного меньше, чем вчера.

Еще неделю назад, первый раз обдумывая бегство, Тим рассчитывал, что в лесу можно будет легко прокормиться подножным кормом. Несколько видов местных фруктов он знал — по десертам в столовой — и полагал, что они просто обязаны расти и в лесу. Взять тот же Крым — персики не персики, но абрикосы запросто можно было найти и на диких деревьях. Но тут его поджидало разочарование — сколько он ни всматривался в кроны деревьев и в кусты за все дни пребывания в лесу — что с Годзиллой, что без, — но ни разу не заметил не только знакомых фруктов, но и вообще никаких. Ягоды всевозможных форм и расцветок попадались под ногами довольно часто, но Тим их трогать опасался, справедливо полагая, что уж лучше съесть кусок сырого мяса, чем потенциально ядовитую неизвестную ягоду. Ладно еще, Годзилла в состоянии сам себя прокормить, не отвлекаясь от дороги.

Ближе к вечеру лес стал чуточку более проходимым, и скорость передвижения Годзиллы снова увеличилась. Но было уже совершенно очевидно, что достичь города до заката солнца они не успеют, и Тим забеспокоился:

— Как скоро ты снова потеряешь способность логически мыслить? — спросил он у мерно шагающего Годзиллы.

— Об этом нет записей в моем дневнике, — прозвучал безразличный ответ, но Тиму в нем послышался легкий сарказм. «В самом деле, — подумал Тим со стыдом, — как бы он мог записать, во сколько это с ним происходит? Хотя…»

— Это понятно, — сказал Тим. — Может, по ним можно как-нибудь догадаться? Например, если в твоих записях упомянут закат, это означает, что как минимум до заката ты остаешься разумным.

— Это означало бы, что один раз я оставался разумным до заката, но не то, что так бывает каждый день, — возразило чудище, немало удивив Тима — он-то уже привык считать Годзиллу простоватым и не слишком умным. — Но и это рассуждение лишено смысла, — добавил Годзилла. — В моих записях нет упоминаний заката или других явлений, по которым можно было бы определить время.

— Понятно, — сказал Тим с сожалением и задумался. «Пожалуй, зря я его тупым считаю, — решил он после некоторых раздумий. — Ему же фактически день от роду, он ни фига не помнит и не знает. Мне сотри всю память, я бы, наверное, с месяц полным идиотом выглядел. А этот — ничего. Раз-раз, прочел свои записки, все заново сообразил и дальше топает. Молодец». Потом мысли Тима приняли другое направление. «А интересно, как он их читает? У него глаза внутри, что ли? Будто это не листки с надписями, а компакт-диск какой-то… Точно!» Тим улыбнулся неожиданно удачному сравнению. «Я, стало быть, ему компашку с вирусом подсунул. Эти, Руша Хем со своими волинами, каждый день Годзилле вирус чистили, а компакт-диск вынуть забывали. Нормальное дело, с кем не бывает. Вот и допрыгались…» Но тут Годзилла вдруг неожиданно встал неподвижно, и Тим напрягся. «Уже? — подумал он. — Вчера полночи прошагал, а сейчас еще и не стемнело…» Осторожно положил руки на «тарелку» и тихонько спросил:

— Почему стоишь?

Против ожидания, Годзилла ответил, и ответил сразу же:

— Река. Обрыв. Я могу перепрыгнуть, но не уверен, сможешь ли ты удержаться.

«Обрыв?» — Тим посмотрел вниз и с удивлением заметил, что ровная поверхность заканчивается буквально в метре от ног Годзиллы. Растущие по краю обрыва кусты и нависающие над ним деревья маскировали обрыв своей листвой, но теперь Тим видел, что за листьями расстилается чистое пространство. Он вгляделся, прищурив глаза, и с трудом рассмотрел сквозь листву деревья и камни на другом берегу. Было до него, по прикидкам Тима, метров тридцать — сорок. «Перепрыгнуть? Ничего себе». Река глухо рокотала где-то далеко внизу, видно ее не было, да и слышно тоже не очень. Тиму совершенно не улыбалось измерить глубину обрыва самим собой, поэтому идея с «перепрыгнуть» ему не понравилась. Очень не понравилась.

— Нет, — сказал Тим, — я против. Если я упаду, то погибну, и ты не сможешь дойти до Сейеса, потому что некому будет использовать эту «тарелку».

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю сейчас остановиться на ночь, а с утра продолжить путь. Вчера ночью ты меня чуть не убил, когда потерял это… способность логически мыслить. Мне просто повезло, что я успел применить «тарелку». Сегодня может и не повезти.

— Что ты предлагаешь? — повторил Годзилла.

— Есть одна мысль, — Тим скинул «тарелку» вниз, встал, прошел к хвосту Годзиллы и уже испробованным способом съехал по нему вниз. Спрыгнул с конца хвоста на землю, прошелся, остужая ноющую обожженную кожу. — Если использовать этот предмет, — Тим подобрал «тарелку», — до того, как ты все позабудешь, это не… поможет? Как думаешь?

Годзилла глухо уркнул и повернулся к Тиму.

— Полагаю, что не поможет. Или подействует непредсказуемым образом, например, отсрочит потерю мной способности логически мыслить на срок значительно меньший обычного. Кроме того, я не хочу, чтобы ты применял таэс до того, как это будет необходимо.

«Ага, — подумал Тим, пряча усмешку, — как я и полагал. Значит, достаточно крутануть эти тарелки, и ты снова станешь считать меня своим хозяином».

— Понял. Тогда такое предложение. Я сяду от тебя шагах в трех — твоих шагах конечно же, — а ты будешь потихоньку считать вслух до… до скольки получится. Как только ты замолчишь, я буду крутить «тарелки»… таэс, в смысле. Пойдет?

— Кто пойдет и куда?

Тим в досаде махнул рукой.

— Никто. Это я интересовался — приемлемо ли мое предложение?

— Да, — Годзилла помедлил. — Приемлемо. Я нахожу его разумным и достаточно надежным.

— Тогда, — Тим немного отошел от обрыва и сел на землю, — давай устраиваться на ночь.

Годзилла постоял секунд десять в раздумьях, потом шагнул наискосок от обрыва, встал боком к Тиму и сказал глухим голосом:

— Один… два…

Тим зевнул и пристроил перед собой «тарелку».

Замолчал Годзилла на счете «восемь тысяч семьсот семьдесят три». Или что-то около того. К этому моменту Тим успел уже десять раз проклясть свою идею, которая поначалу казалась очень умной, но с каждым часом, проведенным рядом с бубнящим числа Годзиллой, выглядела все тупее и тупее. Кроме того, монотонный счет глухим голосом в сочетании с мерным рокотом реки навевали сон похлеще снотворного газа. Тим уже и по щекам себя хлестал, и рожи корчил, и уши тер — тщетно. Веки тянуло вниз с такой силой, словно весили они кило по три каждое. Так что, когда Годзилла наконец замолчал, Тим даже не сразу среагировал. Секунд пять он тупо пялился на замерший в полутьме силуэт и, только когда Годзилла присел и резко развернулся к Тиму, крутанул ладонями внешнюю «тарелку» по часовой стрелке. Годзилла, уже поднявший ногу для шага вперед, поставил ногу обратно и замер.

— Ничего не читай, — Тим зевнул, — и охраняй меня, пока я не дам тебе другого задания.

— Понял, — глухо отозвался Годзилла.

Тим облегченно вздохнул, оттолкнул от себя «тарелку» и лег на бок.

Видимо, хищников в этих краях водилось меньше, чем там, где они шли вчера, — круг трупов поутру выглядел вовсе не так внушительно. Это даже и не круг был — просто штук десять тушек лежали на разных расстояниях от места, где спал Тим. Годзилла тем же безмолвным изваянием торчал неподалеку. Тим встал, потянулся, осмотрел ноющую и слегка распухшую ступню, потом похромал к торчащему неподалеку пеньку. Отломал большой кусок коры, приложил его к пятке и надел сверху оба носка. Критически осмотрел результат, хмыкнул и повернулся к Годзилле. Вряд ли эта «обувь» продержится хотя бы пару километров, но Тим пока пешком идти и не собирался. Зато теперь можно было наступать на правую ногу, не опасаясь новых заноз.

— У тебя есть листки с записями, — сказал Тим Годзилле, — прочитай их. Потом можешь делать, что захочешь.

Годзилла постоял немного, дернулся, уркнул.

— Я удовлетворен твоим пожеланием, — сообщил он. — Ты можешь продолжать сопровождать меня в Сейес?

— «День сурка», блин, — пробормотал Тим по-русски, подбирая с земли «тарелку» и осторожно подходя к обрыву. — Да, могу. Только сначала надо придумать, как мы на другой берег переберемся. Сейес же на другом берегу, как я понимаю?

— Сейес на другом берегу, — согласился Годзилла, — я могу перепрыгнуть.

— Но не уверен, что я удержусь, — отмахнулся Тим, ложась на землю и подползая к самому краю. — Плавали, знаем. Сделаем так — я спущусь вниз, обрыв не такой уж крутой, перейду речку и поднимусь с другой стороны. А ты перепрыгивай. И «тарелку» с собой прихвати.

Суставчатая конечность подхватила лежащую на земле «тарелку», Тим же вздохнул, развернулся спиной к обрыву и принялся нашаривать ногами опору. Но тут его плотно обхватило поперек спины и подняло в воздух.

— Ты чего?! — возмутился Тим, болтая ногами. — Отпусти меня!

— Не согласен, — сказал Годзилла, усаживая Тима себе на спину, но захвата не ослабляя. — Выполнение твоего предложения займет много времени. Я буду тебя держать в момент прыжка.

— Стой! — крикнул Тим, но чудище его не слушало — молча сделало два шага назад, потом рвануло к обрыву. Листья метнулись в глаза Тиму, он попытался пригнуться, но не смог — Годзилла по-прежнему крепко держал его. Тогда Тим закрыл глаза и заорал. Ветки больно хлестнули его по щекам, потом остались только ветер в лицо и ощущение свободного полета. Тим открыл глаза, увидел стремительно приближающиеся камни противоположного берега, сжался и снова закрыл глаза — берег был слишком высоко. Вдруг его резко дернуло вверх, потом Тим почувствовал сильный удар по ногам, упал и покатился, ничем не удерживаемый.

Полежал пару секунд, сел, отплевался от набившейся в рот пыли, протер глаза. Он сидел посредине развесистого куста и смотрел сквозь свежий пролом на освещенный солнцем обрыв другого берега. Похоже, Годзилла успел закинуть его на ровную поверхность. «А где же он сам?» — встревожился Тим, вставая на ноги, но подойти к обрыву не успел: из-за его края выметнулись две… нет, три (!) суставчатые конечности и принялись шарить по округе, сдирая дерн и кроша кусты. Тим на всякий случай выбрался из «своего» кустика и быстро отошел подальше от края обрыва, сразу заметив, что его нехитрая обувь на правой ноге приказала долго жить — видимо, от удара. Наконец Годзилла зацепился всеми конечностями за более-менее крупные деревья, потом, с корнем вырвав одно из них, вылез на край обрыва. Задумчиво покрутил в лапе вырванное дерево (Тим хлопал глазами, открыв рот), лениво отшвырнул его в сторону, спрятал все конечности обратно в тело и повернулся к Тиму.

— Круто, — сказал Тим. — Уважаю.

Годзилла молча протянул ему «тарелку». Тим взял ее обеими руками, посмотрел на чудище.

— Ну пошли дальше.

На этом берегу лес снова стал вполне проходимым, Годзилла прибавил скорость и понесся сквозь кусты, как взбесившийся бульдозер. Тим только и делал, что отряхивался от сыплющихся со всех сторон листьев и отломанных веток. Он периодически интересовался у бегущего Годзиллы, сколько еще осталось до Сейеса, и сделал вывод, что до своей цели они доберутся не просто сегодня, а уже к полудню. Если, разумеется, им не встретится каких-нибудь непредвиденных препятствий.

Не встретилось. Солнце висело в самом зените, ощутимо припекая даже сквозь листву, когда Годзилла вдруг резко снизил скорость, а потом и вовсе остановился. Тим выпрямился, отряхнулся и поинтересовался:

— Что случилось.

— Сейес, — последовал ответ.

Тим недоуменно огляделся, но по-прежнему не видел ничего, кроме листьев и веток.

— Где?

— Впереди. До него меньше лана. Прямо перед нами дорога, которая ведет к нему.

Годзилла обхватил Тима за пояс, поднял его в воздух и поставил на землю прямо перед собой.

— Мне требуется помощь, — сообщил он. — Я размышлял и сделал вывод, что в Сейесе есть люди, которые могут навязать мне свою волю без моего на то желания.

Тим подумал и кивнул:

— Ну да, логично. Раз такие, как ты, появляются в этом мире через Сейес, пожалуй, там знают, как с тобой обращаться.

— Поэтому я сам не могу пойти в Сейес.

Тим нахмурился, предчувствуя что-то неприятное.

— Ты пойдешь туда без меня.

— Я же… — начал возражать Тим, но чудище его не слушало:

— Ты не отличаешься внешне от жителей этого мира, поэтому ты сможешь проникнуть в Сейес и привести сюда человека, который сможет открыть для меня дверь.

— И как я это сделаю?! — возмутился Тим. — Думаешь, так он меня и послушается?

— Это единственный вариант, — невозмутимо сообщил Годзилла. — Если ты не вернешься до захода солнца, я пойду в Сейес сам, но нахожу вероятность своего успеха очень низкой.

Тим сел на землю и задумался. Как ни крути, выходило, что Годзилла прав — вряд ли таким, как он, тут позволялось спокойно разгуливать в одиночку. Наверняка у них как минимум должен был быть сопровождающий. Мысль о том, чтобы выдать себя за такого сопровождающего, Тим отмел моментально: тоже мне сопровождающий — он же спалится моментально, как только кто-то обратит на него внимание. У одинокого пацана, пусть даже босого на одну ногу и в необычной одежде, намного больше шансов незамеченным зайти в незнакомое селение, чем у него же, но в компании с Годзиллой. Хотя кто его знает, может, эти Годзиллы тут десятками шарахаются и к ним давно все привыкли? Тим встал и принялся искать что-нибудь, что заменило бы обувь.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Годзилла.

— Ищу… ну… что-нибудь, что защитило бы мне ногу. Вот смотри, видишь, на левой ноге есть, а правая — босая. И я ее уже поранил, между прочим.

«И не будем показывать пальцем, кто именно испортил мою кроссовку», — добавил Тим про себя. Годзилла постоял некоторое время, потом наклонился и издал хлюпающий звук. Тим с удивлением обернулся.

— Наступи на это, — сказал Годзилла, выпрямляясь.

«На что?» — удивился Тим, но тут же заметил на что — на земле лежала продолговатая кучка белесой слизи.

— На это?! — неприязненно удивился Тим. Больше всего эта слизь напоминала обычную жидкую соплю. Офигенно громадную соплю.

— Да. Быстрее, пока не застыло. Это защитит.

Тим подумал, пожал плечами и опустил ногу в слизь. Ранку тут же защипало, Тим, зашипев, отдернул ногу и с удивлением заметил, что слизь осталась на ноге. Ранку щипать перестало, Тим осторожно опустил ногу на землю, попробовал наступить на нее и улыбнулся. Слизь подсохла, прилипнув к коже, и действительно неплохо защищала ступню. По ощущениям это было похоже на тонкую резиновую подошву, как у кед. Тим пошевелил пальцами ноги и спросил с подозрением:

— А ее потом отлепить можно будет?

Годзилла промолчал. Тим подождал немного, снова пожал плечами.

— Лучше бы все-таки мне вторую кроссовку сделал… ладно, проехали. Я пойду в Сейес, — сказал он. — Куда идти?

В конце концов ему вовсе не обязательно прямо сейчас приводить мага, который отправит Годзиллу (и Тима, разумеется) по домам. Можно просто спокойно зайти в селение, осмотреться и там уже решить, что делать. Если эти страхолюдины там пачками ходят, ничьего внимания не привлекая, то можно будет спокойно вернуться за Годзиллой и пойти в Сейес вместе с ним.

— Прямо, — сказал Годзилла, ничем не выразив своего удовлетворения. — Там дорога, ведущая в Сейес. Я полагаю, ты доберешься лирма за два, даже если не будешь спешить.

— Я буду спешить, — пообещал Тим, развернулся и пошел туда, куда смотрел Годзилла (ну, может, и не смотрел, кто его знает. Но голова его была направлена именно туда).

— Я буду ждать здесь, — прозвучал сзади глухой голос. — Запомни что-нибудь примечательное на дороге, чтобы знать, куда возвращаться.

— Учи ученого, — пробормотал Тим, прибавив ходу и почти сразу вылетев из кустов на дорогу. На нормальную такую проселочную дорогу — четыре широкие полосы утоптанной глины и трава между ними. Дорога шла наискосок к направлению, которым двигался Тим, и, очевидно, Сейес был впереди. Тим огляделся, отметил далеко сзади какую-то телегу, пожал плечами и быстрым шагом пошел по дороге.

Дорога шла в гору, и Тим уже минут через пять начал тяжело дышать — взятый им темп оказался быстроват. Тим замедлил шаг, пошел спокойнее, и движущаяся сзади повозка довольно скоро его догнала. Когда повозка поравнялась с ним, Тим искоса незаметно рассмотрел пожилого возницу, сидящих в телеге двух женщин и напрягся, готовый дать драпака в кусты, как только что-нибудь пойдет не так. Но напрягался он зря — ни возница, ни пассажирки не обратили на него ни малейшего внимания. Тим даже оскорбился немного — захотелось громко свистнуть или еще как-нибудь привлечь к себе внимание. Просто чтобы увидеть хоть какое-то выражение на серых лицах этих серых людей. Но ничего такого, разумеется, Тим делать не стал — спокойно пропустил повозку вперед и принялся исподволь ее разглядывать. Была она совершенно обычной, ничего особенного, встреть Тим такую телегу где-нибудь в российской глубинке — ничуть бы не удивился. Невысокая прямоугольная коробка из деревянных брусьев была установлена на четыре деревянных колесах с деревянными же спицами. К оси передних колес были прикреплены две длинные палки, которые, как знал Тим, называются оглоблями. По-русски, разумеется, — как они называются здесь, он понятия не имел. Правда, к лошади эти оглобли крепились как-то не так — они были прицеплены к широкому кожаному ремню, охватывающему плечи лошади. Но Тим все равно не помнил, как должны крепиться оглобли, поэтому не стал заострять своего внимания на этом элементе конструкции. Лошадь тоже была самая обычная, рыжая и лохматая. И люди, сидевшие в телеге, тоже были — обычнее некуда. Тим проводил повозку взглядом и прибавил шагу. «Может, не поздно еще внутрь попроситься?» — подумал он, но решил все же не привлекать к себе лишнего внимания. Годзилла же сказал, что Сейес близко, так что ничего — дойдет, не поломается.

Дорога дошла до перегиба и устремилась вниз, а Тим замер, охватывая взглядом открывшуюся ему картину. Сейес был велик — намного больше Хорта. Пожалуй, это был уже город. И это был приморский город — море вдавалось в сушу большой полукруглой бухтой, почти весь берег которой был плотно застроен домами — подобно многим приморским городам, Сейес был вытянут вдоль береговой кромки. Тим отметил большое количество двух- и трехэтажных домов, полное отсутствие даже декоративного забора вокруг города, порт с парой десятков парусных посудин разной величины и пошагал вниз. Начали попадаться повозки, редкие всадники и просто пешеходы — сначала их было немного, но с приближением к городской черте трафик заметно рос. Тим старался не обращать на встречных никакого внимания, разглядывая их только короткими незаметными взглядами искоса. Впрочем, встречные обращали на него внимания еще меньше. Во всяком случае, никакого интереса к своей персоне Тим так и не заметил, чему только радовался.

Без всяких приключений он добрался до первых домов и прошагал пару кварталов по улице, пока донесшийся до его ноздрей запах свежеприготовленной пищи не прибил его к мостовой. Тим вдруг сразу понял, что он голоден, как стая волков, и вообще если прямо сейчас не покушает, то упадет и умрет. Он повел носом, огляделся и заметил вывеску на противоположной стороне улицы — там, без особых художественных изысков, была изображена тарелка с какой-то едой, рядом с тарелкой лежал пучок чего-то зеленого.

Тим сомнамбулой перешел улицу и шагнул внутрь ничем не закрытого проема рядом с вывеской. От окативших его запахов еды Тима аж покачнуло. Он сглотнул набежавшую слюну и прошел к единственному в помещении широкому длинному столу, у торца которого, подбоченившись, стоял кряжистый бородатый мужчина. Обогнув парочку сидевших за столом людей (и с трудом удержавшись от того, чтобы не выхватить у одного из них тарелку и не выскочить с ней на улицу), Тим подошел к бородатому. Тот окинул его мрачным взглядом и состроил кислую физиономию. Но Тиму было не до хороших манер.

— Есть хочу, — сказал он, еще раз сглотнув слюну. Бородач смерил его еще одним мрачным взглядом, но ничего не сказал, а, шагнув в сторону, взял с полки тарелку и бухнул ее на стол перед Тимом.

— Ешь, — сказал со странным акцентом. — Ничего другого предложить не могу.

Но Тим его не слушал, уплетая обеими руками серую комковатую массу с такой скоростью, что глотка не успевала все проглатывать, и во рту скоро образовался затор. Тарелка очень быстро опустела. Тим передохнул, прожевал все, что было во рту, проглотил, тщательно вытер пальцами тарелку и облизал их.

— Еще! — сказал он бородачу, отодвигая пустую тарелку. Тот хмыкнул и снова шагнул к полкам. Вторую тарелку Тим ел медленнее — тем более что изысканным вкусом ее содержимое не отличалось и явно было классом похуже, чем еда его соседа по столу — тот демонстративно воротил нос, а потом так и вообще отсел на два стула в сторону. Но Тим не привередничал, старательно подчищая содержимое тарелки — в школе, гори она синим пламенем, и не такое приходилось есть. Вспомнить хотя бы три листа стеклоткани со вкусом паленой резины.

Доев, Тим отодвинул вторую пустую тарелку, встал из-за стола и замялся, не зная, какими словами отблагодарить бородача. Но тот даже не смотрел на него, и, потоптавшись немного, Тим просто вышел на улицу. Он с ужасом ждал возмущенных криков за спиной — шаретор шаретором, но видеть его Тим так и не научился, поэтому до конца в его существование так и не поверил. Мало ли — может, это только в Хорте все на этот шаретор считают, а в крупном городе вполне могли какие-нибудь деньги придумать. Но никто его останавливать не стал, и он спокойно вышел на улицу, впервые за последние дни чувствуя приятную тяжесть в желудке.

Тим благодушно огляделся и принялся рассматривать окружающие строения, хотя рассматривать было, по большому счету, нечего. Да, дома на улице в основном двухэтажные, но друг от друга они отличались только размерами, конструкция их была крайне проста и даже примитивна. Четыре ровные стены серого цвета, прямоугольные окна без стекол, прямоугольный проход двери и плоская крыша. Все. Индивидуальность отсутствовала как понятие. Тим разочарованно хмыкнул и заметил еще одну странность: на дороге, пока он шел к городу, довольно часто попадались конные повозки, гораздо реже — всадники, пешеходов было немного. Внутри города все было наоборот — ни одной лошади он не заметил, большинство ходило пешком, а часть ездила в маленьких двухколесных повозках, но тащили эти повозки люди. Тима это наблюдение сначала неприятно удивило, потом он вспомнил, что на Земле в некоторых отсталых странах такой способ передвижения тоже есть. Он даже вспомнил, как называются эти люди-кони — рикши. Но куда делись лошади — он не понял. «Может, — подумал он, — лошадей тут просто в город не пускают? Непонятно только почему. Не пробок же боятся?»

Надо было решить, куда идти. Тим подумал и потихоньку двинулся в сторону моря — как он видел сверху, тот район был более многоэтажным и более оживленным. Но не успел он пройти и двух кварталов, как его вдруг скрутил приступ острой боли в животе.

— О-ох, — сказал Тим, сгибаясь и прижимаясь к стене ближайшего дома. — Блин! А!

«Он что, отравил меня?» — мелькнула паническая мысль. Тим развернулся и бросился обратно, но новая серия колик остановила его и заставила сесть и сжаться в комочек. Так боль ощущалась меньше, и Тим немного успокоился. Успокоился еще и потому, что вспомнил вдруг из какой-то книжки — нельзя сразу много есть после долгого голодания. «Блин, — подумал Тим раздосадованно, — нет бы сразу вспомнить. Накинулся, как безумный. И сколько оно теперь так болеть будет?» Напряг память, но ответа не нашел. Зато вспомнил, что после долгого голодания нельзя есть твердую пищу, а начинать лучше с чего-нибудь вроде каши. Усмехнулся: «Ну тут мне прям повезло». Боль потихоньку отпускала, посидев еще минут десять, Тим поднялся и медленно пошел обратно — к морю. Что интересно, ни один из прохожих не обратил на его странные метания ни малейшего внимания. Похоже, упади он тут и начни корчиться в предсмертных муках — все так же будут топать мимо с безразличными лицами. Ну да — никто ему ничего не должен. «Хотя, — подумалось вдруг Тиму, — чего гордиться, мы тут тоже недалеко ушли. Упади я посреди Питера, так уж прям народ и сбежался бы мне помогать. Хорошо, если «скорую» вызовут, а то и вообще — лежи-помирай — кому ты нужен?» Постоял, держась за стену и пережидая очередной приступ боли, потом поднял глаза и заметил вывеску прямо перед собой.

«Тари Зен, — темнели на ней два кругляша-иероглифа, — свободный маг». И строчкой ниже — «Магические услуги любого уровня». Тим задумался. «Свободный маг? Видимо, это означает, что у него нет хозяина-волина. Пожалуй, это то, что надо… Вот только кого куда тащить — мага к Годзилле или Годзиллу к магу? Чтой-то я тут таких чудищ пока ни одного не видел. Может, попробовать сначала мага вытащить? Наплести ему чего-нибудь, ну вот, например… я же из другого мира, так? — Тим воодушевился. — Скажу, что я сюда на летающей тарелке прилетел. И надо мне ее починить. Главное, ври сколько хочешь — все равно здешние маги в летающих тарелках не разбираются, это уж стопудово». Тим улыбнулся и шагнул в темноту входа. Обошел стенку и оказался в небольшой комнатке. Стены комнатки были увешаны великим множеством каких-то предметов, назначения которых Тим не понимал, да и не пытался. А в углу, за небольшим круглым столиком, сидел щуплый невысокий человечек и что-то писал. Тим открыл рот, чтобы начать торжественную речь пришельца с иных миров, но человечек успел первым.

— Что же надо даннику Руша Хема от простого свободного мага? — поинтересовался он сухим голосом, не прекращая писать. Тим замер с открытым ртом. Вот черт, он же совсем забыл, что по его шаретору любой встречный может его раскусить. Вот и поиграл в пришельцев. «А еще, — мелькнула мысль, — Ашер Камо ложь вроде как даже чувствовал. А вдруг и этот так умеет?» Тим подумал о том, чтобы развернуться и удрать, но не стал этого делать — всегда успеется, — а прокашлялся и ответил, надеясь, что новости из Хорта еще не дошли до ушей этого мага:

— У моего Хозяина погибли все маги.

Тари Зен отложил стило, поднял голову, и Тим заметил блеснувший у него в глазах огонек интереса.

— И теперь ему нужен маг. Понятно. Как же так случилось, что свои маги Руша Хема погибли?

— Их убил танар-ри.

Тари Зен поднял брови и сложил руки на груди.

— И где же сейчас этот танар-ри?

Тим пожал плечами:

— Хозяин не знает. А если и знает, то мне не сказал.

Маг ухмыльнулся:

— Ну да. Ты же всего лишь ученик. И совсем неуч, я вижу. Почему Руша Хем сам не пришел за мной, а послал тебя?

Тим пожал плечами — врать, не говоря неправды, вдруг оказалось не таким уж и сложным делом:

— Не знаю. Он сам со мной не разговаривал. Просто мне сказали, чтобы я пошел и нашел мага.

Тари Зен встал из-за стола и плотоядно улыбнулся.

— Ты все сделал правильно, мальчик. Сейчас я соберу тайлас, и веди меня к своему Хозяину.

Тим не стал переспрашивать, что такое этот «тайлас», — какая разница? Главное, что этот маг явно заглотил наживку и сейчас пойдет вместе с Тимом. Неужели его злоключения скоро закончатся и он окажется дома? От этой мысли сладко и страшно защемило сердце — раньше он особо не скучал по дому, понимая, что сейчас так далеко от него, что и представить невозможно. Но теперь, когда перспектива попасть домой вдруг стала четкой и осязаемой, Тим испугался — вдруг что-нибудь пойдет не так? Им же полчаса вместе топать. Вдруг маг что-нибудь заподозрит по дороге?

Маг тем временем спешно собирался — быстро снимал со стен какие-то вещи, часть складывал в сумку, часть вешал на себя и вскоре стал похож на натуральную елку. Тим с трудом сдержал улыбку, когда Тари Зен, весь обвешанный разнообразными побрякушками, повернулся к нему.

— Пошли, — сказал он с явным нетерпением, и Тим вышел наружу. Маг тут же выскользнул следом и нетерпеливо огляделся. — Куда идти?

Тим махнул в сторону гор:

— Туда. Лирма два идти. Сразу за пригорком, я покажу.

— Так пошли быстрее, — раздраженно сказал Тари Зен. — Сейес — не деревня, здесь много магов, и какой-нибудь из них запросто может оказаться на дороге и перехватить мою работу.

«А не надо жадничать», — подумал Тим и быстро зашагал туда, откуда пришел. Тари Зен последовал за ним, обогнал его и пошел шагах в трех впереди, задавая темп. Тиму пришлось еще прибавить шагу, чтобы не отстать от спешащего мага. «Все прямо так и оставил, — подумал Тим про мага, — не боится, что его ограбят, пока он где-то шляется? У них же даже дверей нет. Или он какую-нибудь ловушку магическую поставил? Хоть бы бумажку налепил — ушел на обед. Хотя, наоборот, с такой бумажкой каждый поймет, что хозяина нет, а так — может, и не заметят». Так Тим размышлял до самого выхода из города и только там сообразил, что воров в этом мире, скорее всего, совсем нет. Шаретор, так его разэдак! Если вор возьмет какую-то вещь, то он же сразу заплатит ее полную стоимость. А хозяин этой вещи тут же получит столько, во сколько он сам ее ценит. Да тут никакого смысла воровать нету. Вот двери им и не нужны. Тим даже по лбу себя хлопнул — так его потрясла мысль об отсутствии воров. Маг обернулся на звук хлопка, смерил Тима неприязненным взглядом, но ничего не сказал, только еще ходу прибавил.

Когда они дошли до перегиба, Тим уже весь выдохся и пот лился с него ручьями. Тари Зен остановился на вершине, подождал, пока задыхающийся Тим дошагает до него, посмотрел на мальчика скептическим взглядом и отвернулся к долине.

— Где твой Хозяин? Они ушли?

— Нет, — сказал Тим, переводя дыхание. — Нам надо в лес, отсюда не видно.

У Тари Зена, похоже, появились какие-то опасения, потому что он слегка озадачился, подумал некоторое время, потом спросил:

— Ты знаешь, какие магические услуги понадобились твоему Руша Хему?

— Моему хозяину? — переспросил Тим и ответил совершенно честно: — Не знаю и не представляю.

Маг буркнул что-то под нос и сказал неприязненным тоном:

— Тогда поспеши. Я не хочу провести весь день на улице из-за твоей нерасторопности.

Если в самом начале Тим и чувствовал некоторую неловкость, вытаскивая человека навстречу явной опасности, то теперь ни малейшего сочувствия Тари Зен у него не вызывал. Козел козлом, как и все здешние жители. Ни одного нормального человека, сплошной мир уродов, блин. Тим мотнул головой и быстрым шагом, почти бегом, направился вниз по дороге.

Не обменявшись ни единым словом, они дошли до приметного куста у дороги, недалеко от того места, где Тим вышел из леса. Они прошли еще метров с полсотни, потом Тим махнул рукой направо и сказал:

— Пришли. Здесь, в лесу. Совсем близко.

Тари Зен глянул на Тима искоса, осмотрелся, помрачнел и взял в руки одну из своих побрякушек. Подержал ее у своего лица и резко отшвырнул в сторону. Насторожившийся Тим проводил ее удивленным взглядом, перевел взгляд обратно на мага и вздрогнул — тот был окутан голубоватым сиянием.

— Веди, — сказал Тари Зен.

Тим пожал плечами и полез в кусты.

Идти по лесу пришлось чуточку больше, чем когда Тим выходил. В лесу он ориентироваться не умел и туда идет или нет — не видел. Он уже решил, что проскочил нужное место, и собирался позвать Годзиллу, когда сдавленный звук за спиной привлек его внимание. Тим обернулся и увидел суматошно срывающего с себя побрякушки мага и высящегося над ним Годзиллу. От мага в сторону чудища с треском летели какие-то черные молнии, сгустки огня и полосы дыма, но Годзилле весь этот фейерверк был трын-трава — он даже не вздрогнул. Только переступил с ноги на ногу, присел и издал длинный высокий свист на грани ультразвука. Тим от этого свиста сморщился и закрыл ладонями уши, а маг просто мешком осел в траву. Окутывавшее его голубое сияние исчезло.

Годзилла приподнялся и сказал, обращаясь, видимо, к магу:

— Отправь меня домой.

Маг сначала никак не отреагировал, потом очнулся, вскинулся рывком, увидел нависающего над собой Годзиллу и, всхлипнув, пополз в сторону. Тим вздохнул и встал на пути у ползущего мага.

— Ты что, не расслышал?

Маг поднял к Тиму перекошенное лицо, посмотрел на него безумным взглядом некоторое время, потом в его глазах появилось какое-то осознанное выражение.

— Ты… Ты! — сказал он. — Ты-ы!

— Ну я, — сказал Тим, садясь на корточки. — А ты кого ожидал увидеть?

Годзилла перешагнул через лежащего мага, развернулся и повторил настойчиво из-за спины Тима:

— Отправь меня домой!

Тари Зен вздрогнул.

— Чего хочет этот глабрезу?! — спросил он громким визгливым голосом.

— Чтобы ты его домой отправил, — пожал плечами Тим. — Глухой, что ли? Ты умеешь двери между мирами открывать?

— Тенариссы? Умею.

— Так открой этот… хренарис в тот мир, где водятся танар-ри!

— Это невозможно! — возмутился маг. — Анар-тор слишком далеко, и его люсс слишком отличен от нашего! Я не смогу это сделать, и никто не сможет!

— Ложь, — прогудел Годзилла. — Я читал в книге, что танар-ри попадают в этот мир через Сейес.

— Как и через любой другой крупный город, — огрызнулся Тари Зен. — Я же не сказал, что это вообще невозможно. Это невозможно сделать в одиночку. Здесь необходимо три-четыре сильных мага. И этого мало — обитатели Анар-тора сильны и умны, они могут опасно исказить тенарисс. Поэтому открывающие портал маги должны быть обязательно защищены волей своих хозяев. А я свободный маг!

Годзилла озадаченно замолчал. Тим сидел на корточках, переводя взгляд с тяжело дышащего мага на замершее чудище. Наконец Годзилла пошевелился.

— Я не вижу причин сохранять ему жизнь, — заявил он.

Маг взвизгнул и потянулся к уцелевшим побрякушкам, но Тим протянул руку в предостерегающем жесте.

— Стой, — сказал он. — Я тоже не из этого мира. А меня ты домой отправить можешь?

— Не знаю, — мрачно отозвался маг, зажав в руке какой-то блестящий шарик. — Сообщи мне люсс и кавину своего мира, и я отвечу, смогу или нет.

— Чего сообщить? — не понял Тим. — Люсс и… это, второе — что это такое?

— Это параметры, которыми твой мир отличается от нашего, — зло ответил маг, не отрывая взгляда от Годзиллы и не разжимая руки. — И если ты не хочешь очутиться в самом центре своего мира, тебе следует еще сказать координаты той точки, в которую ты хочешь попасть. Относительно центра твоего мира.

— Я не знаю ничего этого, — холодея, сказал Тим. — А без них… нельзя никак домой попасть?

— Как я могу открыть тенарисс туда, куда сам не знаю? — сказал маг, но Тим даже не слушал его, предвидя ответ. Разочарование накатило на него ледяной волной. Тим встал и шагнул в сторону.

— Свинство это, конечно, людей ни за что убивать, но он все разболтает, если его отпустить. Да и вообще — козел он. Так что я не вижу причин сохранять ему жизнь, — сказал Тим безразличным голосом и отвернулся.

Сзади что-то хлопнуло, треснуло, потом маг завопил:

— Подожди! Я могу снять с тебя гало! Мальчик! Я могу снять с него гало! Останови его.

Тим обернулся. Годзилла вроде как и не собирался нападать на мага — стоял в той же позе, что минуту назад, и что именно должен был остановить Тим, он так и не понял. Но на всякий случай сказал:

— Годзилла, постой, — и к магу: — Что такое «гало»?

— Проклятие, — сказал маг, садясь, — которое очищает его разум и память раз в сутки. Если его снять, разум и вся память вернутся к нему.

— Я согласен, — быстро сказал Годзилла, — сними с меня гало.

— Только если ты оставишь меня в живых после этого, — сказал маг, поднимаясь на ноги.

Тим открыл рот, но Годзилла уже говорил:

— Сними с меня гало, и я оставлю тебя в живых.

Маг хмыкнул. Потом вытянул по направлению к танар-ри правую руку, закрыл глаза и принялся делать пальцами правой руки какие-то движения. Тим, нахмурившись, следил за его действиями, но никакого смысла в них так и не увидел.

Тари Зен удовлетворенно воскликнул, дернул правой рукой в сторону и шагнул назад. Годзилла пошатнулся, сделал неуверенный шаг в сторону, упал на колено.

— Ты его… — начал Тим возмущенно, но тут воздух наполнился шипением и свистом. Открыв рот и вытаращив глаза, Тим смотрел, как тело Тари Зена разваливается на три куска, которые, обильно орошая землю кровью, валятся вниз. Тим повернулся к Годзилле и вздрогнул — таким он его еще не видел. Чудище стояло, наклонившись вперед, из спины его выросло вверх и вбок что-то вроде плаща, а во все стороны торчали и слегка подергивались длинные суставчатые конечности. Было их штук десять, не меньше.

Тим сглотнул.

— Годзилла… — начал он неуверенно. Танар-ри издал короткий шипящий звук и быстро, очень быстро повернулся к Тиму.

— Мое имя Каравэра, — сообщил он странно изменившимся хрипло шипящим голосом. — Надейся, что оно тебе не понадобится.

Конечности пришли в движение, потянувшись к замершему подростку. Тим закрыл глаза.

— Я сохраню тебе жизнь, — услышал он голос и открыл глаза. Годзилла (точнее, Каравэра) уже спрятал большинство своих лап, оставив только две, и сейчас чертил ими что-то прямо на земле.

— Ты же обещал его не убивать, — пробормотал Тим, стараясь не глядеть на растерзанные останки мага.

— Это неважно, — отозвался танар-ри, не прекращая работы. Тим огляделся и вдруг увидел в кустах, совсем рядом с собой, металлически поблескивающий бок «тарелки». Каравэра был метрах в десяти от него и весь поглощен своим занятием… вряд ли он стал быстрее, когда обрел разум… и вряд ли он успеет. Как там надо? По часовой? Тим вздохнул.

— Каравэра, — сказал он, — ты «тарелку» уронил.

Танар-ри оторвался от своей работы и повернулся к Тиму.

— Почему ты не попытался подчинить меня? — спросил он.

Тим вздохнул, пожал плечами и промолчал.

— Ты понял, что, применив таэс ко мне, ты получаешь надо мной неограниченную власть?

— Да, — сказал Тим, — в первый же день. Я сказал тебе, чтобы ты меня охранял, пока я спал. А потом сказал, чтобы делал, что хочешь.

— Я помню, — сказал Каравэра, — почему ты не воспользовался своей властью? Это могло тебе помочь быстро достичь цели. В этом мире не так много людей, способных противостоять танар-ри даже в изначальной форме.

— Ну — сказал Тим, пожимая плечами и вороша словарный запас, — так не делается. Не по-дружески это, понимаешь. Ты же вот ко мне эту «тарелку» не применял…

Часть фразы пришлось произнести по-русски, потому что искомого слова в местном языке так и не нашлось.

— Применял, — Каравэра издал длинный сосущий звук, — в первый день. Я не догадался заставить мага сделать отдельный таэс для людей. А когда я понял, что тот таэс, что есть у меня, не действует на людей, было поздно — маг был уже мертв.

«Вот новость, — подумал Тим с запоздалым испугом, — а если бы оно на мне сработало… ни хрена себе».

— Что значит «по-дружески», — поинтересовался Каравэра.

— Значит, что друзья так не поступают. Друг — это когда ты делаешь ему что-то, а он не становится тебе должен, понимаешь? И наоборот. А если и становится, то это даже не долг, ну обычный долг — он неприятный, а этот…

— Я понял, — сказал Каравэра, возвращаясь к своему занятию. — Рекомендую тебе не считать меня своим друг.

— Почему? — огорчился Тим.

— Это небезопасно, — сказал Каравэра, приседая и издавая уже знакомый Тиму пронзительный свист. На земле коротко вспыхнул сложный узор, вспыхнул и погас, зато над ним резко и неожиданно возникло пятно чернильного мрака с неровными краями. Тим прерывисто вздохнул.

Каравэра шагнул к черному пятну.

— Постой, — сказал Тим.

Танар-ри зашипел и развернулся, растопыривая лапы.

— Ты тоже не можешь отправить меня домой? — спросил Тим.

Каравэра помолчал, потом сложил конечности.

— Где твой дом? — спросил он.

Тим недоуменно огляделся, потом поднял взгляд к небу, словно надеясь увидеть там ответ. Опустил голову и сказал тихонько:

— Не знаю.

— Тогда не могу, — сказал Каравэра, плавно развернулся и шагнул в черное пятно. Секунду еще виднелся подергивающийся хвост, потом исчез и он. Тим с интересом посмотрел на пятно. Может, прыгнуть следом? Уж, наверное, хуже, чем здесь, не будет. Ну и что, что там такие чудища водятся? Оно, по крайней мере, было единственным существом, с которым можно было общаться по-человечески. Тим сделал шаг к пятну, но тут в нем появился бугристый красный конус.

— Каравэра? — осторожно спросил Тим, пятясь назад.

Из пятна, из-за спины танар-ри, вылетели два светящихся оранжевых мяча и повисли в воздухе.

— Это йельмы, — сказал низкий хриплый голос. — Они неразумны, но они способны выполнять команды и привязаны к своему хозяину. Теперь ты их хозяин. Возможно, они помогут тебе достичь твоей цели.

Каравэра издал утробно-рычащий звук, отодвинулся назад и пропал в черном пятне. Почти сразу же с легким хлопком пропало и само пятно. Шары дернулись, издали серию потрескиваний, покрутились в воздухе над выцарапанным в земле узором, потом подлетели к Тиму и замерли перед ним на высоте метра.

— Йельмы, значит, — сказал Тим, оглядывая свое приобретение. — И что вы, интересно, умеете?

Шары остались недвижимы и безмолвны. Но какое-то ощущение от них шло — как от потерявших хозяина тоскующих собак.

— У вас хоть имена-то есть? — спросил Тим. — Давай вот ты, слева, будешь Шарик. Неоригинально, зато соответствует. А ты, второй — Рекс. Годится? Тогда пошли за мной.

Тим подошел к нацарапанному на земле узору, постоял над ним, потом бросил:

— Прощай, друг, — повернулся и побрел к дороге.

Шары, повисев в воздухе пару секунд, двинулись за ним.

ГЛАВА 10

В Сейес Тим возвращаться не рискнул. Он понимал, что страхи его, скорее всего, беспочвенны, что никто не заметил пропажи мага и, скорее всего, не заметит еще пару дней. Да и когда заметят — не факт, что так уж прямо сразу и догадаются, что с ним случилось. Так что в Сейес идти можно было смело, более того, можно было так же смело завалиться в опустевшую конторку мертвого мага и поискать там что-нибудь полезное. Понятно, что ничего из его магических штучек он использовать не сможет, но там вполне могла найтись какая-нибудь запасная одежка местного фасона и подходящая обувь. Спички… или что-нибудь вроде них тоже бы не помешали — в лесу-то. Плюс ножик там какой-нибудь, а то и меч, ну и что, что Тим его едва-едва держать правильно научился — с оружием оно все равно намного увереннее себя чувствуешь, чем без него.

Все это Тим понимал отлично, но не осмелился даже на пригорок подняться, более того, прочь от города он пошел хоть и рядом с дорогой, но по лесу. Ему все казалось, что неведомые правоохранительные органы городка уже знают о смерти одного из горожан и давно направили группы захвата на поимку преступника. Отшагав лана полтора, Тим остановился на привал и принялся разбираться с неожиданным подарком — шары всю дорогу бесшумно летели за ним на расстоянии пяти — семи шагов, ничем особенным себя не проявляя. Первым его открытием оказалось то, что шары запомнили свои имена и охотно на них отзываются: когда Тим поднял руку к висящим в сторонке шарам и сказал: «— Рекс, ко мне!» — один из шаров издал короткий шипящий звук, потом быстро подлетел к Тиму и замер в полуметре от него, распространяя заметный даже в местном прогретом воздухе жар. Тим осторожно протянул к нему руку, но коснуться не решился — уже сантиметрах в двадцати от переливающейся поверхности (кожи?) йельма жар становился совершенно невыносимым — как на таком же расстоянии от хорошего костра. «М-да, — подумал Тим с некоторым разочарованием, быстро убирая руку, — погладить его, пожалуй, не удастся». Но тут у него мелькнула другая мысль, быстро заменившая разочарование надеждой: «Если он и вправду такой горячий, то… как насчет костер зажечь?» Указал рукой в сторону ближайшей кроны и сказал убедительным голосом, очень надеясь на успех, но в то же время не особо на него рассчитывая:

— Рекс, зажги вот это дерево.

И еле успел отшатнуться, отвернуть лицо — ревущее пламя охватило все дерево разом, от мощного ствола до самой верхушки. Затрещали, сворачиваясь от жара, волосы. Тим, пятясь назад сквозь кусты и обжигая легкие при каждом вздохе, орал не своим голосом:

— Потуши, хватит! Рекс, туши! — но то ли Рекс его не слышал, то ли не хотел тушить, то ли не мог — полыхало по-прежнему. Тим отодвинулся на безопасное расстояние, обхлопал ладонями тлеющие джинсы, ощупал голову, убедившись, что волосы обгорели не полностью, и поднял взгляд. Дерево догорало — от многометрового исполина остался только багрово светящийся изнутри обгрызенный остов высотой едва с человеческий рост, да и тот быстро уменьшался в размерах.

— Ё-моё! — сказал Тим, машинально почесав кончик носа. — Я вообще-то не это имел в виду.

Багровое свечение угасло — черный полутораметровый пень постоял несколько секунд, потом с легким шорохом осыпался кучей пепла. Над большой выжженной проплешиной лениво поднимались струйки белесого дыма, и больше ничто не напоминало о том, что тут буквально минуту назад стояло громадное дерево.

— Хм, — сказал Тим, пристально глядя на Рекса, — они тут сами так быстро горят или это ты постарался?

Рекс ничего не ответил, только подпрыгнул пару раз, потом быстро сделал два круга над пепелищем и снова замер на месте, легонько пульсируя. Тиму явственно почудились идущие от шара флюиды удовольствия.

— Ну ты даешь, — сказал Тим, невольно улыбнувшись. — Хороший песик!

«Песик» снова издал короткое шипение, потом резко увеличился в размерах, став раза в три толще; по поверхности его загуляли язычки пламени, сделав йельма похожим на миниатюрную модель солнца.

— Ишь раздулся, — сказал Тим. — Смотри не лопни.

Второй йельм, до этого недвижимо висевший в сторонке, подлетел к первому, и они принялись кружиться над проплешиной, периодически раздуваясь и сжимаясь обратно. Тим, улыбаясь, следил за веселящимся зверьем, но тут до его слуха донесся какой-то шум со стороны дороги.

— Тихо! — сказал Тим, холодея.

Йельмы, надо отдать им должное, моментально прекратили чехарду, приняли нормальные размеры и повисли в полуметре над землей, излучая (особенно в инфракрасном диапазоне) готовность немедленно выполнить любой приказ хозяина.

— Спрячьтесь… за какой-нибудь куст, — сказал Тим тихонько и, не глядя на йельмов, нырнул в сторону, залег за дерево и прислушался. Шум, несомненно, производила какая-то повозка, и, похоже, не одна. Во всяком случае, эти периодически повторяющиеся поскрипывания не ассоциировались у Тима ни с чем, кроме крутящихся колес. Периодически доносились негромкие голоса и лошадиное фырканье. Тим полежал минуту, прислушиваясь, потом перевел дух — похоже, повозки ехали сами по себе и никакого отношения к Тиму не имели. Но он все же дождался, когда скрип колес стих вдали, и только после этого встал с земли. Отряхнулся, повернул голову, собираясь позвать йельмов, и фыркнул — два шара, плотно прижавшись друг к другу, висели за совершенно обгоревшим кустом (только на самых нижних ветках еще оставалось несколько пожухших листиков) — прятались. Вид при этом у них был почему-то прекомичнейшим — Тиму представилось, что если у йельмов есть глаза, то они их наверняка плотно зажмурили от усердия.

— Хороши конспираторы, — сказал Тим. — С вами, пожалуй, спрячешься. Вылезайте, пойдем дальше.

Чем сильнее темнело небо, тем больше, к удивлению Тима, оживлялась дорога — если днем по ней проходила от силы одна повозка в час, то ближе к вечеру скрип колес доносился уже почти непрерывно. Судя по звукам, движение на дороге было не менее оживленным, чем у въезда в Сейес, поэтому Тим поначалу испугался, что он опять как-то умудрился сделать круг и возвращается теперь обратно в город. Но час шел за часом, небо наливалось чернотой, а лес редеть и не собирался. Скорее, наоборот — местное ночное зверье уже вовсю шуршало по кустам и оглашало окрестности разнообразными звуками. Ну ладно, животные здесь совсем людей не боятся, это Тим уже знал, но люди-то почему хищников не опасаются? Вон же до дороги рукой подать. Что мешает какому-нибудь зубастому-клыкастому выскочить из чащи, схватить парочку зазевавшихся и нырнуть обратно? С деревнями все ясно — их волины защищают. А дороги? Тоже, что ли?

К заходу солнца особый статус дороги уже не вызывал никакого сомнения — спокойно фыркали лошади, негромко переговаривались люди, совершенно не обращая внимания на нездоровое оживление в лесу. В конце концов заметив, что им заинтересовался какой-то крупный хищник, Тим остановился, посмотрел в сторону колышущихся кустов и нахмурился.

— Шарик, — сказал он тихонько, указывая рукой в направлении, где угадывался чей-то смутный силуэт, — прогони его.

Йельм взвился в воздух, вспыхнул, высветив на мгновение силуэт крупного, похожего на бульдога-переростка зверя, потом нырнул вниз. Из-за кустов донеслось шипение, воющее рычание вперемешку с поскуливанием, треск, потом все эти звуки, сопровождаемые короткими вспышками, очень быстро удалились в глубь леса. Через пару минут вернулся довольный Шарик и закрутился вокруг Тима, легонько пульсируя.

— Молодец! — похвалил его Тим, присел и задумался. По всему выходило, что спать он может ложиться совершенно спокойно. Единственное, чего стоило опасаться, — это чтобы йельмы, переусердствовав, не поджарили нечаянно и самого Тима. Ничто не мешало Тиму уйти от дороги в глубину леса, но он не спешил это делать, справедливо опасаясь заблудиться. Йельмы вполне могли его защитить, да и проблема еды теперь, с появлением огня, решалась, но Тиму совершенно не улыбалось становиться местным Маугли и прожить остаток жизни в лесах. Его просто до судорог задолбал этот мир. Все книжки, которые Тим читал про земных попадальцев в другие миры, обещали захватывающие приключения, верных друзей и любящих подруг. Люди в этих других мирах были такие же, как на Земле, и даже лучше — ярче, честнее, веселее. И ровно ни одна книга не предупреждала, что чужой мир может быть таким — совершенно сдвинутым по фазе. Тим хотел домой. Даже не потому, что этот мир был опасен, и порой — опасен смертельно. Подумаешь!

За последние недели Тим как-то научился довольно наплевательски относиться к угрозе для собственной жизни (чем, кстати, тихонько гордился). И не потому, что здесь не хватало привычного российскому горожанину комфорта — не такой уж Тим был избалованный. Просто этот мир был ему решительно непонятен. Тим постоянно чувствовал раздражение сродни тому, которое он ощущал, когда герои в очередной читаемой книге вдруг начинали действовать нелепо и неразумно. Но книгу можно закрыть и выкинуть на фиг, а попробуй не читать книгу, в которой сам живешь! Тим просто глухо злился и мечтал о доме. О том, как он примет душ, включит телик (не смотреть что, а просто чтобы он бубнил успокаивающе), бухнется на кровать, будет лежать и глядеть в потолок. А утром будет обычная школа, с обычными занятиями. И даже в самом… самом-пресамом худшем случае учитель не убьет его, не-эт. Он не отрубит ему ногу, и не продырявит насквозь мечом, и даже не выпорет, а всего лишь… (тишина и барабанная дробь) всего лишь… (ну?) вызовет родителей! (Громкий смех.) Но мечты мечтами, а вернуться домой он мог только при помощи местных магов — тут Тим не обманывался ничуть. Значит, как ни крути, а надо выходить к людям. Надо как-то устанавливать контакт с этими психами, как-то их убедить найти его мир, его Землю и открыть туда дверь. С йельмами эта возможность выглядела более близкой, чем без них, — спасибо Годзилле. Хотя с Годзиллой было бы, пожалуй, еще проще… ну да ладно, чего уж теперь. Наверное, йельмов можно продать в обмен на дорогу домой — жалко, конечно, «песиков», но не тащить же их в Питер? Тим ухмыльнулся, представив реакцию мамы — она животных не любила, и даже молчаливое согласие отчима так и не помогло Тиму завести дома собаку или хотя бы кошку. Вот она йельмам-то обрадуется… Тим шмыгнул носом, утер повлажневшие глаза и отогнал воспоминания — не время сейчас раскисать, да и вообще не время. Дома наплачется. А сейчас надо думать, что делать дальше. В лес идти бессмысленно — это раз. Два — вдоль дороги красться тоже не очень-то умно: надо будет отбиваться от зверья. Вряд ли вспышки и вопли обожженных хищников останутся не замечены с дороги — кто покруче может и зайти в лес посмотреть, кто это тут фейерверки устраивает. А вот как раз внимание «кого покруче» привлекать-то и не стоит. Так что оставался только третий вариант… и то если йельмы его поймут. Тим вздохнул и встал.

— Рекс, Шарик, летите сбоку от меня по лесу, но на дорогу не выходите, пока не позову. Поняли?

Йельмы, разумеется, ничего не ответили, только дернулись пару раз вверх-вниз. Тим вздохнул еще раз и, оглядываясь, пошел к дороге. Йельмы выждали немного и двинулись следом. Тим помотал головой, сказал еще раз:

— На дорогу не выходите, — раздвинул сучья и вылез наружу.

С удивлением огляделся. Удивили его не столько множество повозок и даже простых пешеходов, сколько сама дорога. Колеи смутно светились в темноте холодным зеленоватым светом — как стрелки некоторых часов. Днем Тиму показалось, что на дороге нет никакого покрытия — обычная утоптанная глина. Но сейчас ему уже так не казалось. Слишком ровными были светящиеся линии, слишком правильно и одновременно они закруглялись на поворотах. И ширина у них была везде одинаковой, и расстояние между ними. Тим даже присел и пощупал рукой светящуюся полосу — ничего особенного. Может, и глина. Просто светящаяся, типа того же фосфора в часах. Удобно, кстати: днем она свет накапливает, а ночью светится. И электричества не надо, и дорога освещена. Тим вспомнил про своих «песиков», обернулся. Йельмов на дороге не было. Присмотревшись, Тим разглядел два смутных светлых пятна среди листьев, но это — присмотревшись. А если не приглядываться, с дороги их было незаметно.

Негромко и как-то бормочуще поскрипывая, мимо проехала крытая повозка. Правила лошадью молоденькая девушка, рядом с ее головой болтался привязанный к повозке тусклый фонарик, бросая на бесстрастное лицо возницы резкие страшноватые тени. Из глубины повозки доносился переливчатый храп. Тим хмыкнул, проводил повозку взглядом и пошел вслед за ней, время от времени бросая в сторону придорожных кустов быстрые взгляды. Судя по изредка мелькавшим среди листьев слабым отблескам, йельмы послушно двигались по лесу курсом, параллельным дороге. Тим усмехнулся, расправил плечи и пошел спокойной походкой уверенного в себе человека.

Дорога и в самом деле оказалось совершенно безопасным местом. Никто не шнырял вдоль нее, присматривая добычу, никто не сверкал голодными глазами сквозь листья кустов. Даже вопли хищников, казалось, звучали здесь тише. Никаких видимых причин, которые могли бы не давать хищникам охотиться на дороге, Тим не нашел и поэтому решил, что здесь опять постарались волины. Оставалось только неясным — заслуга это местного волина, по земле которого проходит дорога, или же дороги в этом мире безопасны везде? После некоторого размышления Тим склонился ко второму варианту, но все же решил пристально следить за попутчиками и одному в ночь не выходить. Оставался еще вопрос: почему дорога пустеет днем и куда деваются при этом все повозки, не говоря уже о пешеходах? Но и этот вопрос оставался недолго — довольно скоро Тим наткнулся на первый «кемпинг». За очередным поворотом дорога вдруг расширилась. Точнее, дорога-то осталась прежней ширины, а вот на обочине образовалась неширокая, но длинная утоптанная площадка. Местами виднелись примитивные навесы — четыре столба да вязанки какой-то травы вместо крыши. Тянулась эта площадка метров пятьсот и очень была похожа на те стихийно возникающие рынки-стоянки, которые часто можно заметить вдоль автотрасс и в России. Сейчас она была почти пустой, всего четыре повозки стояло на ней, и еще человек десять молча сидели кружком в конце площадки.

Проходя мимо сидящих, Тим немного напрягся, но они даже не шелохнулись, а подойдя вплотную и скосив глаза, Тим разглядел в слабом свете, что глаза сидящих закрыты, а лица спокойны и безмятежны — видимо, они спали. А что сидя — ну… мало ли, может, у них так принято. Скажем, чтобы в темноте заметно было, а то ляжешь на землю, тут тебя повозкой и переедет. Тим потер слипающиеся глаза и зашагал дальше — еще он не понял, почему местные путешественники передвигаются больше по ночам, но чувствовал, что делают они это не просто так.

Километров через пять он опять наткнулся на площадку для отдыха, а под утро — на еще одну. Причем на последней уже наблюдалось некоторое оживление, а под одним из навесов были разложены рядами различные фрукты и сонно клевал носом полуголый мальчишка. Тим, стрельнув глазами по сторонам, прихватил пару продолговатых оранжевых «огурцов», знакомых ему по школьной столовой, и пошел дальше, вгрызаясь в сочную мякоть. Сонный продавец даже не посмотрел на него — то ли не заметил, то ли не счел нужным. Тиму очень хотелось оглянуться или ускорить шаг, но он (хоть и с трудом) заставил себя идти спокойно, уверенно, есть фрукты, не давясь и хорошо прожевывая. Оглянулся он, только доев второй «огурец». Увидел дремлющего подростка-продавца, безразличных прохожих и вообще — отсутствие всякого интереса к своей персоне. Успокоился и даже немного расстроился — можно было, наверное, побольше еды прихватить — про запас. Да и повыбирать немного — некоторые из фруктов были ему незнакомы, интересно — каковы они на вкус? Тим даже заколебался — не вернуться ли к прилавку, но тут площадка закончилась, и он решил идти дальше. А затариться можно будет и на следующей площадке. Спать хотелось почему-то значительно меньше — как только вокруг начало светлеть, сон отступил, и Тим чувствовал себя хоть и уставшим, но совсем не сонным. Так что поспать тоже можно было позже, да и вообще Тим решил, что на дороге он спать не будет. Вот, скажем, едет Руша Хем по своим делам, смотрит — кто это тут на площадке лежит? В странной одежде, одна нога в кроссовке, а другая — в застывшей сопле инопланетного монстра? Или пусть не Руша Хем, а какой-нибудь его знакомый. Или знакомый знакомого — да мало ли. И проснется Тим в полумраке среди лошадиного навоза — плавали, знаем. И йельмы не помогут — он же им ничего приказать не успеет. Уж лучше отойти в лес, оставить «песиков» охранять его и лечь там.

Но до следующей площадки он не дошел — сбоку от дороги обнаружилась деревня.

Тим постоял у перекрестка, разглядывая неказистые домики — точные копии тех, что намозолили ему глаза еще в Хорте. Но это была другая деревня — тут Тим не сомневался ни секунды. Задумался он о другом — стоит ли заходить в деревню или идти дальше? Есть-пить, как выяснилось, можно и не сходя с дороги. Необходимость смены одежды на местную уже не выглядела столь острой, да и вообще — даже необходимостью не выглядела. Всем встречным-поперечным — такое ощущение — было глубоко начхать, во что Тим одет. У него сложилось впечатление, что, если бы он шел в космическом скафандре, даже тогда никто бы и носом не повел. Да и какая разница — шаретор-то свой он не в кармане носит. Оденься он хоть клоуном из цирка, все равно шаретор замаскировать не получится. Прилипшая к пятке слизь вела себя вполне пристойно — не отлипала и не раздражала, а лучшего варианта Тим пока не видел — все окружающие его путешественники вообще шагали босиком.

Но вот маги… Вряд ли они водятся на придорожных площадках. Тим видел этих площадок всего-то две штуки, но подсознательно чувствовал, что прав. Мелочь вроде одежды, может, еще и можно купить у дороги, но едва ли там будут сидеть маги и предлагать всем прохожим свои услуги. Не факт, кстати, что они в каждой деревеньке водятся — в Хорте все же школа была. Но узнать это возможно, только зайдя в деревню. Можно было, конечно, не заходить в первую же деревеньку, а идти до второй, пятой или одиннадцатой. Но Тим решил, что они ничем принципиально отличаться не будут. Хотелось домой. И чем быстрее он провернет сделку по обмену двух очень полезных в хозяйстве животных на дорогу домой, тем лучше. Поэтому Тим вздохнул решительно, сказал в воздух перед собой: «Рекс, Шарик, ко мне!» — и пошагал в сторону неказистых домиков.

Шагов через десять обернулся — йельмы, как привязанные, послушно летели за ним, отставая метров на десять. Тим отвел взгляд — его немного смущала этичность предстоящей сделки. «Ну не могу же я их с собой забрать, — в очередной раз сказал себе Тим, — а Годзилла мне их подарил, так что они мои по праву, что хочу, то с ними и делаю». Да и вообще — насколько Тим помнил, шаретор учитывает сделки только между людьми, так что, как ни крути, достались йельмы ему даром. А стоят они, пожалуй, недешево. Авось хватит магу заплатить.

Первые дома, мимо которых проходил Тим, были пустыми — никто не ходил рядом с ними, ничьи голоса не звучали за тонкими стенами. Но Тим не удивлялся — крестьяне на полях, да они ему и не нужны. Его интерес привлекли более основательные здания в конце улицы — там, скорее всего, жил народ посерьезнее.

Тим вышел на небольшую площадь, образованную несколькими стоящими кругом домами, и остановился, оглядываясь. В одном из окон появилось чье-то хмурое лицо, появилось — и исчезло.

— Эй! — сказал Тим. — Здесь есть маги? Я хочу продать йельмов!

Никто не ответил. Тим подождал с минуту, разглядывая безмолвные дома, потом почувствовал чей-то пристальный взгляд между лопаток. Быстро развернулся.

В дверях одного из домов, слегка наклонив вперед голову, стоял пожилой человек в белых, шитых серебром одеждах. Волин. Тим сглотнул и повторил, осторожно улыбаясь:

— Я хочу йельмов продать, — ткнул пальцем в сторону болтающихся неподалеку шаров. — Мне нужны услуги мага.

Волин ничего не ответил, но вышел на улицу и, ускоряя шаг, направился к Тиму.

— Э! — сказал Тим. — Что такое?

В руке волина непонятным образом появился широкий клинок. Тим попятился.

— Стой! — сказал он, но волин и не думал его слушать, наоборот, рванул почти бегом, занося меч для удара. Тим не выдержал.

— Шарик, сожги его! — крикнул он и бросился в просвет между домами — в сторону ближайших деревьев. Сзади послышались гул и треск, но обернуться Тим рискнул только метров через пятьдесят. Площадь уже скрылась за домами, поэтому происходящего на ней Тим не видел. Потрясающего мечом волина за спиной не обнаружилось, зато обнаружился йельм. Тим отметил, что йельм — один, и продолжал бежать, пока не оказался под первыми деревьями спасительного леса. Привалился к стволу, отдышался.

Выглянул из-за дерева, присмотрелся. Отсюда были хорошо видны поля и копошащиеся на них фигурки, но площадь была надежно скрыта окружающими ее домиками, поэтому Тим никак не мог разглядеть, кто же победил — йельм или волин? Тим стоял минут десять, ожидая, что между домами кто-нибудь появится — ищущий хозяина Шарик или жаждущий мести дымящийся волин. Не появлялись ни тот, ни другой, и Тим начал нервничать. А вдруг победил Шарик и теперь не может найти Тима? Пойти посмотреть тихонько? Тим поднял задумчивый взгляд на второго йельма, посмотрел бездумно, потом его осенило — можно же Рекса попросить, чтобы он за Шариком сгонял! Тим обрадовался и уже открыл рот, чтобы отдать Рексу приказ, но тут его ноги вдруг сами пришли в движение и понесли совершенно обалдевшее от такого поворота событий тело в сторону деревни.

— Мама! — истошно завопил Тим, схватившись обеими руками за очень кстати подвернувшуюся ветку. Ноги продолжали идти, так что через пару секунд Тим уже почти лежал, цепляясь руками в ветку и периодически поднимая то одну, то другую ногу. Тут ветка, не выдержав нагрузки, сломалась. Тим с воплем грохнулся на землю, приложился затылком к торчащему корню и с полминуты, подвывая, извивался на земле, продолжая дрыгать ногами. В метре сверху безмятежно покачивался Рекс.

— А ну стоять! — сказал Тим ногам и поморщился — ушибленный затылок отозвался глухой болью. С трудом, цепляясь руками за кору дерева и стараясь не обращать внимания на дерганье ног, поднялся. Посмотрел в сторону деревни, сдержал попытку ноги сделать шаг, всмотрелся. Никакого шевеления заметно не было, никто не бежал за ним в погоню, потрясая оружием. Видимо, предполагалось, что беглец придет сам.

— А вот хрен вам, — сказал Тим зло. — Рекс, за мной!

Развернулся и пошел в направлении дороги. Идти оказалось намного проще, чем стоять, правда, приходилось тщательно следить за направлением движения — ноги так и норовили сами повернуть к деревне. К дороге Тим вышел метрах в трехстах от перекрестка. Вышел на дорогу, остановился — и чуть не зашагал обратно. Он почему-то ожидал, что ноги перестанут дурить, как только он выйдет на дорогу, но этого не случилось.

— Вас теперь что, на ночь связывать, — мрачно поинтересовался Тим у собственных ног, — чтобы не ушли куда-нибудь сами по себе?

Ноги молчали и пытались вернуться в деревню. Тим зло сплюнул, пересек дорогу и углубился в лес. Чем дальше он уходил от деревни, тем меньше своевольничали ноги, но прекратилось это безобразие только к полудню. Тим уже привык не обращать внимания на сопротивление при каждом шаге, поэтому исчезновение чужой воли заметил не сразу. Остановился, оглядел замерший лес, наполненный влажной духотой, и прислушался к ощущениям в мышцах ног. Просто усталый гул.

Тим постоял минуту, потихоньку понимая — он ушел и на этот раз.

— Я от бабушки ушел, — сказал Тим, криво ухмыляясь, — я от дедушки ушел.

Перевел взгляд на Рекса, хмыкнул:

— Ну ты-то меня точно понимаешь, брат колобок.

Потом упал в густую траву и разревелся. «Козлы уродские, — шептал он, глотая слезы. — Ну вот ведь какие козлы, а? Сволочи! Суки… Пришел человек, мирный человек, без оружия даже. Предложил сделку… а они?! Су-уки!» Если бы у Тима была громадная водородная бомба, он бы с удовольствием сбросил ее сейчас на весь этот мир, чтобы его вдребезги разнесло. Чтобы эти уроды летели в разные стороны вверх тормашками и думали о том, какие они уроды. Как он заснул, Тим сам не помнил.

Проснулся он от громкого душераздирающего воя над самым ухом. Проснулся моментально, сел, протер глаза. Что-то большое, продолжая выть, с шумом удалялось в лес. Было темно, но Тим видел слезящимися глазами прыгающие и потихоньку уменьшающиеся светлые пятна — похоже, убегавшее существо местами светилось. Тим проморгался, покрутил головой. Понюхал воздух — пахло паленой шерстью, посмотрел на раздувшегося йельма.

— Спасибо, Рекс.

Рекс довольно замерцал. Тим почесал затылок, наткнулся на шишку, морщась, ощупал ее, потом задумался. Где осталась дорога — непонятно, да вроде как и не слишком важно — зачем теперь она ему? Магов искать? Ну да, еще из одной деревни он, пожалуй, как-нибудь сбежит, вторым йельмом пожертвовав, а потом что делать? И вообще — что теперь делать?

Рекс вдруг быстро метнулся в сторону, поджигая на лету тонкие веточки. Кто-то, таившийся в кустах, испустил громкий вой и с треском наладился в лес. Тим вздохнул. Рекс, мерцая, вернулся обратно, и Тим заметил в испускаемом йельмом свете тень какого-то некрупного — с кошку — животного. Нападать оно, похоже, не собиралось — топало по своим делам, а теперь просто ждало, когда исчезнет неожиданный источник освещения. Но Тим решил на этот раз сам выступить в роли хищника — он так давно не ел мяса!

— Рекс, — сказал он, вытягивая руку в сторону вжавшегося в землю зверька, — убей его!

Йельм молнией метнулся в указанном направлении, зверек даже вякнуть не успел — с полсекунды Тим видел его пылающий силуэт, потом он поблек и рассыпался.

— Блин! — сказал Тим с чувством. — А как-нибудь понежнее ты его не мог убить?

Рекс недоуменно замер: мол, ты чего, хозяин? Приказывали — нате получите, что приказывали. Тим вздохнул и принялся осматриваться в поисках другой жертвы.

К утру стало ясно, что Рекс признавал только два варианта общения с противником — прогнать и убить. При этом прогоняемый обычно оставался жив, а от убиваемого оставался только пепел. Тима, возжелавшего мясных блюд, оба варианта равно не устраивали, но Рекс никаких вариантов вроде «убить, но не сжечь дотла» не понимал, с одинаковой легкостью развеивая по ветру как мелочь типа мышей, так и зверюг размером с медведя. Последние разве что горели чуть дольше — около секунды. В конце концов звери то ли потихоньку сообразили, что ничего хорошего в этом участке леса их не ждет, то ли банально кончились. Подождав минут десять и так и не дождавшись больше никаких шевелений в округе, Тим буркнул «охраняй» и лег досыпать.

Снова проснулся он часа через три-четыре, когда солнце уже поднялось и начало ощутимо припекать. Настроение было злое и решительное. У него есть цель, у него есть средство. Кто не спрятался — сам виноват. Сейчас он вернется к дороге и будет останавливать всех непохожих на волинов проезжающих. Если остановленный окажется полезен в деле возвращения Тима домой — останется жив. Нет — превратится в пепел.

Тим покрутился, вспоминая, с какой стороны вчера светило солнце. Вроде бы спереди. Вообще не очень-то надежный способ — один раз он уже тоже так же прикидывал, куда идти, и пошел в результате совсем не туда. Была бы вот собака, можно было бы по своим следам вернуться… Собака? Тим с интересом посмотрел на йельма.

— Рекс, — сказал он, пристально глядя на шар, переливающийся всеми оттенками оранжевого, — веди меня назад, в деревню.

Рекс неуверенно крутнулся на месте.

— К дороге веди. К людям!

Рекс крутнулся еще пару раз, потом как-то несмело, рывками, подался в сторону. Тим шагнул следом. Рекс качнулся из стороны в сторону, потом уверенно поплыл в глубь леса. Тим улыбнулся и зашагал следом.

То ли Рекс понял его не совсем правильно, то ли, наоборот, понял совсем правильно, но вывел он Тима не к дороге и не к той деревне, из которой они убежали вчера. Это была другая деревня, не вчерашняя. Эта находилась в низине, на берегу большого озера. И в этой деревне шел бой.

Тим еще не понял, чем лично для него данная ситуация может оказаться выгодной, но почувствовал немалое возбуждение сразу, как только понял причину странного поведения людей в деревне. По полям разбегались в разные стороны, уменьшенные расстоянием, фигурки. Между домами хаотично мелькали чьи-то силуэты, а на широкой, пролегающей по центру деревни улице теснились люди и сверкали на солнце узенькие полоски металла.

Вывод о том, что этот мир населен отнюдь не пацифистами, можно было сделать уже после первого же урока «физкультуры». Вообще если вдуматься, то ничего удивительного в открывшемся Тиму зрелище не было — раз уж тут обращаться с мечами и прочими дубинкам учат уже в школе, то удивляться следовало скорее тому, что Тим до сих пор еще не видел ни одного боя. Но вот кто здесь нападает на кого и с какой целью — Тим мог строить предположения сколько угодно. Все его знания о местной политической обстановке исчерпывались той малостью, что с ним соизволил поделиться вредный маг, обучавший его местному языку. В школе же идеологическая подготовка была поставлена из рук вон плохо, так что Тим понятия не имел, кто с кем дружит и против кого. Но симпатии его сразу оказались на стороне нападавших — Тим бы с удовольствием присоединился к ним прямо сейчас, если бы не подозревал, что нападающие отличаются от защищающихся только тем, что пришли из соседней деревни, а не проживают в этой. Поэтому Тим не стал торопиться, а подозвал к себе Рекса и осторожно двинулся по лесу в обход деревни. Он действовал по наитию и сам бы затруднился объяснить, почему поступает именно так, а не иначе, но интуиция его не подвела. На дороге, ведущей от деревни, перегородив ее, стояли четыре крытые повозки. Тим увидел их сквозь ветки деревьев и замер: как-то уж очень неслучайно они тут стояли.

Тим тихонько отправил Рекса за деревья, а сам осторожно пополз к дороге, притаился за кустом буквально в метре от крайней из повозок и принялся ждать. Ждать пришлось недолго — минут двадцать. Со стороны деревни сначала донеслись возбужденные голоса, потом на дороге показались спешащие люди.

— Ван, разворачивай телеги, — зычным голосом приказал один из них, закидывая в повозку какой-то длинный сверток. — Надо уходить, времени мало.

В повозке, рядом с которой лежал Тим, послышалась возня, потом кто-то спрыгнул на землю с другой стороны и принялся понукать лошадь. Заскрипели колеса.

— Арво, — позвал чей-то голос, — почему так долго?

Тот же голос, что приказывал развернуть телеги (видимо, это и был Арво), отозвался недовольно:

— В следующий раз не лежи в повозке, а иди с нами, сделаешь быстро.

— А товар продавать ты сам будешь? — желчно откликнулся первый. — Я же не указываю, что тебе делать, я спрашиваю: почему долго? Случилось что?

Арво приглушенно выругался.

— Рамса и Сара убили. Тал ранен, мы его оставили. Не выживет, я думаю. А больше ничего не случилось.

Теперь ругался первый голос. Тим местных ругательств не знал, поэтому оценить тираду невидимого сквернослова не мог, но Арво ругательства не понравились.

— Замолчи, — сказал он зло. — Никто не виноват, просто так получилось неудачно.

Первый голос побурчал еще немного и затих, а Тим увидел Арво — высокий мужчина, одетый в темные короткие штаны, типа шортов, и такого же цвета жилетку, стоял спиной к Тиму и что-то делал с бортом телеги. Лица его Тим разглядеть не успел, зато хорошо разглядел ноги, обутые в какое-то подобие сандалий на деревянной подошве. Первая увиденная им в этом мире обувь так воодушевила Тима, что он сразу отбросил все сомнения и выпрямился с негромким:

— Эй!

Арво моментально развернулся, выхватив короткий прямой меч. Тим выставил пустые ладони, лихорадочно раздумывая, не кликнуть ли Рекса — а ну как этот Арво сейчас тоже бросится его рубить на куски? Но Арво не бросился. Осмотрев Тима с ног до головы подозрительным взглядом, он опустил меч, наклонил голову и поинтересовался:

— Ты кто такой?

— Тим, — сказал Тим, — то есть Тимоэ.

Арво хмыкнул.

— Что тебе надо, Тимоэ?

— Возьмите меня с собой, — выпалил Тим, — я вам полезен буду.

Арво убрал меч и снова окинул подростка взглядом.

— У меня йельм есть, — набивал себе цену Тим. — Рекс, ко мне!

Светящийся шар вылетел на дорогу прямо сквозь развесистый куст, оставив в нем прожженную дыру. Арво отшатнулся и замер, переводя удивленный взгляд с Тима на Рекса и обратно.

— Арво, — прозвучал со стороны чей-то голос, — все готово. Едем?

— Да! — крикнул Арво, приходя в себя, и, продолжая опасливо коситься на подрагивающий огненный шар, сказал Тиму: — Лезь внутрь, потом поговорим.

Тим посмотрел на высокий борт повозки. Потом на Арво.

— А найдутся у вас еще такие… штуки, чтобы мне на ноги надеть? И куртка какая-нибудь мне, кстати, тоже не помешает.