Субмарины уходят в вечность

6

Февраль 1945 года. Германия. «Нордберг» – секретная база субмарин «Фюрер-конвоя» на побережье Северного моря. Борт субмарины «U-1212».

Взойдя на субмарину, которую члены команды называли между собой «Валькирией», фрегаттен-капитан Роланд сразу же вызвал обер-лейтенанта цур зее Ланцке и корабельного врача гауптшарфюрера Ольтена.

– …Должен предупредить, – завершил свое сообщение командир субмарины, – что подводный поход фюрера является одним из высших секретов рейха. Я не знаю, чем он вызван и каковы его цели, мало того, я считаю, что мы не должны выдвигать по этому поводу никаких неосмысленных предположений.

– Неосмысленных – да, не должны, – согласился старший офицер субмарины Ланцке. – Но из этого не следует, что мы не имеем права осмысливать его.

– И по этому поводу у вас уже имеются какие-то предположения? – мгновенно отреагировал Роланд.

– Предпочту не высказывать их.

– Порой вы поражаете меня своей осмотрительностью, граничащей с мудростью, обер-лейтенант. Мы должны быть готовыми к тому, что именно наша субмарина будет использована для переброски фюрера в Южную Африку или Южную Америку.

– Но не в ходе нынешнего рейда, господин фрегаттен-капитан.

– Согласен, поскольку подлодка к длительному плаванию не готова.

– Но к длительному рейсу она не готова сейчас, а через несколько дней ее окончательно восстановят, нафаршируют продовольствием и торпедами…

– Мы это уже обсуждали, – рассеянно заметил фрегаттен-капитан, но тут же уточнил, – правда, не с вами.

«Валькирия» принадлежала к тем трем десяткам гигантских субмарин, которые были сооружены по особому указу Гитлера для перевозок в Антарктиду. Исходя из представлений привыкших к неописуемой тесноте подводников, здесь все, в том числе и офицерские каюты, способно было поражать своими размерами, а каюты капитана и кают-компании – еще и некоторым изяществом меблировки.

Поэтому сейчас, прохаживаясь по каюте, Роланд ловил себя на мысли, что это и есть его настоящий и единственный дом и что, уйдя в отставку, он станет добиваться, чтобы ему выделили какую-нибудь списанную субмарину. Собрав на ее борту таких же бездомных морских бродяг, он устроит для них приют, в котором каждый из отставных мореманов сможет дожить до конца дней своих, чтобы затем умереть так, как полагается умереть моряку: выйти на какой-нибудь посудине в море и не вернуться.

– Да, это может прослыть приютом морских самоубийц, – произнес он вслух, совершенно упустив из виду, что нарушил грань молчаливых раздумий, – однако в этом не будет ничего постыдного.

– О приюте морских самоубийц – это сказано точно, – признал обер-лейтенант цур зее, – особенно явственно предназначение это проявится, когда будет объявлена капитуляция, а мы с вами окажемся посреди океана, и во всех германских портах уже будут развеваться вражеские флаги.

– Я имел в виду совершенно иной приют, – с усталой раздраженностью заметил Роланд. – Совершенно иной. Не обращайте внимания, так, неожиданные мысли вслух. А почему вы все время молчите, Ольтен?

– Лично мне хотелось бы вернуться в университет, получить свой врачебный диплом, а затем предстать перед гросс-адмиралом уже в чине лейтенанта.

Командир субмарины задумчиво уставился на фельдшера и, прикусив нижнюю губу, долго переваливался с пяток на носки и с носков на пятки, еле сдерживаясь, чтобы не выставить этого женоподобного красавчика кретина из каюты. Какой диплом, какой гросс-адмирал?! Ольтен словно бы не понимал, в какой стране и в какой ситуации находится. Единственное, о чем он постоянно помнил, так это о том, что ему не позволили доучиться в университете, а, призвав на флот, удостоили всего лишь чина гауптшарфюрера, то есть обер-фельдфебеля войск СС, в то время как он, потомок древнего баварско-моравского княжеского рода, конечно же, претендовал на офицерский чин.

– На вас, гауптшарфюрер, возлагается особая ответственность. Вам, гауптшарфюрер, – уже откровенно тыкал Ольтена мордой в оскорбляющие его достоинство фельдфебельские нашивки, – предстоит следить за состоянием здоровья и самочувствием фюрера во время его плавания.

– Почему он выходит в море без своего личного врача? Без одного из своих врачей? Можете вы ответить мне на этот вопрос, если уж мы собрались для того, чтобы уяснить для себя причину и смысл появления на борту «Валькирии» самого фюрера?

Роланд и Ланцке вопросительно переглянулись. Им и в голову не пришло задаваться подобным вопросом. Впрочем, они и теперь считали его несущественным.

– Мы предоставим вам право, гауптшарфюрер, – молвил Ланцке, – задать этот вопрос лично фюреру. И хочется видеть вас в первую минуту после полученного ответа.

– Будь я фюрером, я бы превратил одну из таких субмарин в свою плавучую рейхсканцелярию, – совершенно неожиданно отреагировал Ольтен, выдав, наконец, то, чего, собственно, и ожидал от него командир, – хоть какую-то версию. – И этой субмариной-канцелярией вполне могла бы стать наша «Валькирия», особенно если учесть, что остальные подлодки находятся вне базы.

Выслушав его, фрегаттен-капитан застыл посреди каюты. Ланцке, конечно же, поспешил саркастически оскалить свои желто-черные полуразрушенные зубы, чтобы показать, что воспринимает эту версию на уровне бреда, однако сам командир с выводами не спешил. Он вдруг подумал: «Коль такая мысль пришла в голову Ольтену, которому до сих пор, кажется, вообще никогда никакие мысли не приходили, то почему бы не предположить, что и в окружении фюрера нашлись такие же мудрецы? В конце концов, ее мог подсказать фюреру сам гросс-адмирал. Пока враги и заговорщики рыщут на подступах к Берлину и рейхсканцелярии, фюрер руководит страной, находясь здесь, под тройной защитой – отборных частей СС и морской пехоты, а также скалы и металла, готовый в любое время сменить базу или вообще уйти в океан!»

– Господин фрегаттен-капитан, – появился в дверном проеме дежурный матросштабсобер-ефрейтор Карцаг, – каюта для рейхс-гостей готова. – О предполагаемом появлении на борту Гитлера он не знал, рейхсгостем на субмаринах «Фюрер-конвоя» привыкли называть любого высокопоставленного чиновника.

Однако занимался обустройством подобных гостей, как, впрочем, и их бортовой охраной, именно этот верзила, бывший инструктор унтер-офицерской школы морских пехотинцев, недавно спасенный Роландом, а точнее Деницем, от трибунала. Под который чуть было не угодил за то, что в драке в одной из гамбургских пивных буквально изуродовал каких-то троих портовых грузчиков, кстати, тоже очень крепких мужиков, давно славившихся своими пьяными дебошами.

Правда, поговаривали, что и Деницу удалось вытащить этого мордоворота-инструктора по рукопашному бою из-под ареста только потому, что он приглянулся в очередной раз нагрянувшему на базу Скорцени. Роланд в эту историю особо не вникал, однако выглядела она вполне правдоподобной: Скорцени таких крепышей уважал. Тем более что после освобождения обер-диверсант действительно беседовал с ним, и именно по его рекомендации Карцаг был переведен из морской пехоты в субмаринники, в виде телохранителя рейхсгостей.

– Кроме нас с вами, на борту есть еще кто-нибудь? – спросил его фрегаттен-капитан.

– Никого, я проверил, – угрюмо пробасил Карцаг.

– А ведь такого приказа: «Осмотреть судно» – не было, – заметил командир. – Я только хотел его отдать.

– Зато был приказ: «Команде покинуть субмарину», – еще более угрюмо пробасил Карцаг, лениво поводя широченными, слегка обвисающими плечами. Появление подобного, почти двухметрового роста, гиганта на обычной субмарине даже трудно было себе представить, однако на огромной конвой-субмарине он выглядел вполне приемлемым атрибутом командирской власти. Не случайно со дня появления Карцага на борту он стал для фрегаттен-капитана и адъютантом, и личным телохранителем, и чем-то вроде комендантского взвода. – Если кто-то задержался, то почему нарушил приказ?

Командир многозначительно взглянул на Ланцке и Ольтена, как бы восхищенно говоря им: «А, какого цербера мы себе приобрели?!»

– Объявляю благодарность, Карцаг.

– Хайль Гитлер, – все так же лениво и угрюмо проговорил штабсобер-ефрейтор, с высоты своего роста осматривая приземистых, худощавых подводников. Каждого, кто представал перед ним, Карцаг осматривал таким грозным, презрительно-гипнотизирующим взглядом, словно уже видел его перед собой растрощенным и растерзанным.

«Это не подводник, это гробовщик!» – ужаснулся боцман «Валькирии», впервые увидев его на борту, на котором доселе чувствовал себя полновластным хозяином. А ведь до появления Карцага гробовщиком он считал судового фельдшера Ольтена.

«Зато теперь нам не страшно будет высаживаться десантом на побережье Аргентины, Уругвая или США, – возразил командир. – Точно известно, что он лично принимал участие в трех десантных операциях».

Когда Карцаг, наконец, оставил каюту командира, Ольтен и Ланцке облегченно вздохнули. Само нахождение рядом с этим человеком казалось им тягостным.

– Страшная энергетика у нашего десантника, – проворчал фельдшер, считавший себя знатоком оккультных наук и вампиризма.

– Это – от ощущения его силы, – назидательно заметил командир.

– Черная она – чернее быть не может, – возразил Ольтен.

– Вам виднее, князь, – это свое «князь» Роланд всегда произносил с долей иронии, которую отпрыск древнеморавского княжеского рода предпочитал не замечать.

– Интересно, как рядом с ним будет чувствовать себя фюрер, – впервые поддержал князя Ланцке, который доселе относился к его разговорам по поводу черной и белой магии и энергетических вампиров как к шарлатанским предрассудкам.

Чернокнижно-светская беседа подводников была прервана телефонным звонком.

– Рейхсгость уже на базе, – кратко уведомил Роланда начальник арктического отдела СД оберштурмбаннфюрер Лигвиц, предусмотрительно дежуривший на ближнем посту. Этот отдел занимался безопасностью базы и подчинялся лично Скорцени, и только ему. – Кстати, имейте в виду, что с фюрером будет не Ева Браун, а другая женщина, но тоже очень важная для фюрера, а значит, и для нас с вами.

– Появление другой женщины существа нашей задачи не меняет, – заметил командир «Валькирии». – Мы встречаем фюрера и того человека, которого он пожелает видеть рядом с собой в этом плавании.

– Оч-чень верное толкование. К слову, замечу, что эта женщина – известная провидица Мария Воттэ.

– Ах, Воттэ?! Мне приходилось слышать о ней. К ее предсказаниям прибегают многие видные люди Германии.

– Однако вам прибегать к ее пророчествам я бы не советовал.

– Моя судьба мне давно известна, господин оберштурмбаннфюрер СД.

– Вот как? Впервые встречаю морского офицера, который бы, предварительно не помолившись, решился заявить, что ему известна его судьба. Причем заявить это в войну, перед выходом в кишащее врагами море.

– Хотел бы я в таком случае знать, господин оберштурмбаннфюрер, решился ли довериться ее пророчествам сам Гитлер.

– Думаю, что решился, если выходит с ней в то самое, кишащее врагами море.

– Я имею в виду – пророчествам, касающимся не сегодняшней морской прогулки, а его судьбы, неразрывно связанной с судьбой рейха.

Прежде чем ответить, Лигвиц натужно посопел в трубку: не нравилась ему такая нить разговора.

– Именно этим пророчествам он и доверился, фрегаттен-капитан.

– А по-моему, не рискнул. Или же не рискнула быть откровенной Мария, если только она действительно настоящая провидица. Иначе сейчас она бы направлялась не на подводную лодку, а в крематорий.

– Вам не кажется, что мы отвлеклись? – по-джентльменски осадил его начальник арктического отдела СД.

– Очевидно, так оно и произошло, – примирительно признал командир «Валькирии».

– Как ситуация на борту?

– На субмарине только строго оговоренные нами члены команды. Остальные моряки займут свои места во время отхода «Валькирии». Субмарина к отходу готова.

– Это интересуется Скорцени, он только что связывался со мной по рации, – на всякий случай предупредил Лигвиц.

– Ответственность за безопасность рейхсгостя я несу не перед Скорцени, а перед своей офицерской честью, – оскорбился Роланд.

– Ваша честь нас не интересует, командир. Если с рейхсгостем что-то произойдет, Скорцени вздернет всю команду. По старой пиратской традиции.