Ступени

Глава 2

День прошел как обычно.

Близился вечер и вместе с неумолимым движением часовой стрелки, в душе Ланы росло беспокойство.

Она страшилась и одновременно ждала той минуты, когда коснется подушки и уснет. Страшилась, что все обернется тщетой, пустым надуманным сном, и ей не суждено больше попасть туда, на огромную сумеречную площадку, с трех сторон обрамленную скалами.

Как назло, Андрей подлил масла в огонь со своими рассуждениями.

Сын гулял, погода стояла теплая, вечер подкрался мягко, словно котенок, тихо бормотал телевизор, муж, возившийся на улице с машиной (что-то менял, не то масло, не то фильтры) вернулся, и, войдя в столовую, вдруг произнес, возвращаясь к теме утренних событий:

– Кстати, твой "учитель" ни фига меня не загипнотизировал. И вообще заявил, что я здоров.

Лана не ответила, хотя в душе всколыхнулось иррациональное возмущение. Да знала она, знала, что ничего не стоит эта бумажка с липовой печатью, и процесс обучения походил на краткий курс бахвальства, вперемешку с лестными замечаниями в адрес личных способностей Ланы: ты почитай вот такую книжку, такую, и постепенно у тебя отроется ДАР, потом придешь ко мне в Калининград, там собираются такие люди…

Короче, сейшен. Или шабаш…

Андрей все что-то говорил, но Лана почти не слышала его, погрузившись в собственные мысли, пока слух не резанула фраза:

– …ну и чему он мог тебя научить, если заявил мне…

– Андрей, замолчи!..

Лана произнесла это требовательно, ледяным не терпящим возражений тоном. Внутри будто натянулась тонкая упругая струна, готовая вот-вот лопнуть.

– Да, нет, ты не понимаешь. – Андрей вопреки своему покладистому характеру тоже бывал упрям. – Посмотрел я твои книги. Мне тошно стало. Ни логики, ни здравого смысла, одно утверждение противоречит другому… Ну, что за примеры там приводятся? Лошади, телеги, одно не поедет без другого, разве так можно? И этим они пытаются объяснить физические свойства разных "кармических оболочек", которые, кстати, не регистрируются ни одним прибором, – да чушь все это!..

Короче его понесло.

На самом деле говорил почти правильно. Но больно. И не вовремя.

Он не понимал сути происходящего, и Лана чувствовала, что при таком откровенном сарказме она ничего не сумеет объяснить мужу, хотя могла ответить: мне нужна была точка опоры, толчок, пусть в этих книгах на девяносто девять процентов изложен личный бред того или иного автора, но не бывает дыма без огня, значит, и они что-то чувствовали, искали…

Жуткое состояние души. Ощущение полнейшего одиночества, неопределенности, когда данность вдруг утрачивает смысл, кажется все… жизнь заканчивается здесь и сейчас, и не из-за пустяка, не в силу неосторожно обидевшего слова, а потому что душа вдруг начинает рваться на клочки, понимая: весь мир против тебя…

Нет. Она не могла сейчас поделиться с Андреем своими истинными переживаниями. Он не поймет. Не потому что не любит, просто он материалист, ему нужно самому коснуться руками той скалы, чтобы однозначно поверить в ее существование. Лана не могла допустить, чтобы сейчас все окончилось глупым семейным скандалом, поэтому просто сжала ладонями виски и попросила, уже менее резким тоном:

– Прекрати. Давай поговорим об этом позже.

– Ладно…

Похоже, он обиделся. Ушел за компьютер, наверное, сейчас завалит пару монстров в дебильной "стрелялке" и успокоится.

Господи, как трудно одной.

Первые шаги в неизведанное. Первая ступень, пройденная с нечеловеческим надрывом внутри.

Только бы все повторилось, не обернулось тщетой…

Надежда не угасала, она трепетала, как пламя свечи на ветру, согревая растерянную душу…

Лана засыпала долго и беспокойно.

Отчаяние все ближе подкрадывалось к самому сердцу, казалось, что оно не выдержит и лопнет.

Вместо нужных мыслей в голове то и дело всплывали образы далеко не безоблачного детства, проведенного в деревне, на берегу озера…

Наконец пришел сон, а вместе с ним… чернота.

Вязкая тьма, прикосновение которой воспринималось, словно касание липкого, разогретого на солнце гудрона.

Лана попыталась вырваться, и тьма поддалась неистовому напору: сопротивление вдруг начало слабеть и… она оказалась на той самой площадке!

…

Чувства переполняли ее, били через край, трудно описать, что творилось в душе, когда она во второй раз увидела уже знакомые очертания массивного, сложенного из грубо обработанных каменных блоков входа в тоннель.

Подтверждение…

Прошлой ночью она была здесь. Лана не помнила, почему и в какой момент ее выкинуло из этой реальности, но вот она вернулась, теперь уже с особой ясностью осознавая, что это не сон.

Пусть спит тело, но разум, душа… они прошли через непонятное сопротивление, и сейчас, видимо, существуют отдельно от телесной оболочки.

Господи, сколького она не знала в ту пору… Множество опасностей подстерегало неопытного исследователя на рискованном пути, где по определению не бывает проверенных, торных троп… стоило сделать один неверный шаг и он окажется роковым, но порой неведение – лучшая защита от неприятностей.

Лана подсознательно чувствовала, что нужно быть крайне осторожной, но в данный момент ее переполнял щемящий восторг: главное – она вернулась, сумела каким-то образом переместиться сюда, а значит…

Значит, я сегодня узнаю, куда ведет загадочная лестница. – С такой мыслью Лана шагнула в плотный сумрак, освещенный лишь слабым сиянием, исходящим от ее фигуры.

Для себя она решила: буду идти, сколько смогу, считая ступеньки, запоминая повороты.

…

Подъем по лестнице поначалу принес некоторое разочарование. Ступени походили друг на друга как братья близнецы, не происходило ровным счетом ничего особенного, вот только идти оказалось очень трудно, словно Лана поднималась не по пологой лестнице, а карабкалась по отвесным скалам. Ощущения явного сопротивления не было, но усталость, неимоверная усталость начала накатываться волнами бессилия, граничащего с изнеможением, стоило ей преодолеть с десяток ступеней.

Почувствовав, что идти дальше просто нет сил, Лана решила немного передохнуть.

Присев на шероховатый камень ступени, она прислонилась спиной к стене. От камня как ни странно не веяло холодом, скорее наоборот, шероховатая поверхность будто подалась, создавая небольшую, удобную выемку, давая расслабиться напряженным мышцам, но усталость, одолевавшая ее, не исчезла, наоборот, стоило присесть в удобной позе, как тут же начали слипаться глаза.

Сон во сне… Как это странно…

С такой мыслью сознание начало мекнуть и вдруг…

…Шум улицы, гомон толпы, яркий полуденный свет солнца, запахи, – все пришло разом в одно мгновенье, будто сознание перескочило на иной уровень восприятия, оказавшись в незнакомом месте, посреди людской суеты…

Незнакомом?

Лана огляделась, и вдруг у нее перехватило дыхание: она увидела высокие крепостные стены, зубчатые башни, развевающиеся над ними вымпелы… прошло всего лишь мгновенье, но удивленное и одновременно болезненное, щемящее душу узнавание отхлынуло, как волна морского прибоя, мысли Ланы поблекли, выцвели, а на первый план в сознании вдруг выступили ощущения маленькой девочки.

Я…

Это я… Рассудок все еще жадно впитывал новую данность, она действительно ощущала себя пятилетней девочкой, но все вокруг стало обретать родные, знакомые черты, даже резкие запахи уже не тревожили обоняние, однако…

Окружающее не имело ничего общего с деревней на берегу озера.

Другая данность, другое детство… но ведь ЭТО Я!..

Лана ошиблась только в одном – стоял не полдень, а позднее утро.

– Вильгельмина! Долго я буду ждать тебя? – Знакомый голос брата заставил вздрогнуть пятилетнюю девочку. – Ты что так смотришь на крепость, словно в первый раз ее видишь?

Она медленно обернулась.

Доброе солнечное утро. У подножия крепостных стен, опоясывавших небольшой городок с кривыми улочками, раскинулся шумный рынок. Множество людей приходили к стенам города из окрестных деревень, сюда вели скот, привозили продукты, иногда заезжие купцы раскидывали свои шатры, удивляя горожан диковинными товарами.

Чтобы попасть на рынок нужно пройти по мощеной дороге, имеющий уклон, от крепостной стены, по скату холма, до вытоптанной площади неправильной формы, где испокон века каждый день шла бойкая торговля или обмен товарами. Здесь же обосновались и многие ремесленники. Раньше их лавки располагались в самом городе, но теперь там остались только мастерские, торговали готовыми изделиями вне городских стен.

Самуэль. Брат. Он стоял у лавки оружейника, и Вильгельмина, нимало не смутившись его окриком и своим непонятным замешательством, бегом бросилась к нему – высокому (не смотря на восемнадцать лет), статному воину, от облика которого веяло уверенностью, осознанием собственной силы и положения, но ни во взгляде, ни в манерах Самуэля не ощущалось надменности.

Протиснувшись к брату Вильгельмина оказалась перед прилавком, на котором были разложены доспехи и оружие. Кузнец, этим утром лично занимавший место продавца, почтительно поклонился, взглядом спрашивая у Самуэля, могут ли они продолжить прерванный разговор.

– Хорошие у тебя клинки. – Самуэль взял в руки огромный двуручный меч, прикидывая его вес, и добавил: – Вот легковат только. Не будет хорошей силы в ударе.

– Господин, – кузнец обернулся, достав из сумрака палатки заготовку для двуручного меча, – я могу отковать любой клинок. Попробуйте вот эту заготовку.

Пока Самуэль разговаривал с кузнецом, Вильгельмина с детским любопытством и непосредственностью оглядывалась по сторонам, смотрела на людей, товары, ей все было интересно, особенно здесь, среди скопления народа, так резко отличающегося от нее самой и брата по своим манерам, одежде… Очевидно она росла под строгим присмотром, получая воспитание определенных правил, иначе не испытывала бы такого интереса к кипучей жизни своеобразного палаточного городка, где повсюду шла бойкая торговля.

Улучив момент, когда Самуэль занялся придирчивым осмотром очередной железки (видно оружие не интересовало девочку в той мере как брата), Вильгельмина рискнула ослушаться его строгого указания: быть рядом и не отходить ни на шаг.

Она пошла вдоль торговых рядов, удивляясь и немного смущаясь тому, как люди расступаются перед ней, почтительно кланяясь. Она не совсем понимала, почему незнакомые взрослые проявляют к ней столько внимания? Одно дело в замке, где все друг друга знают, и подчиняются установленным правилам, но здесь… Куда ни посмотри – незнакомые лица, откуда же им известно, кто я?

Впрочем, Вильгельмина не долго задавалась этим вопросом. Ее внимание внезапно привлекла пожилая женщина (почему-то девочка даже в мыслях не смогла назвать ее "старухой"), очень бедно одетая, да и можно ли назвать одеждой прикрывавшие ее тело лохмотья? Несколько секунд Вильгельмина смотрела на нее, с удивлением и жалостью поражаясь худобе иссохших, дрожащих рук, протянутых в немой мольбе о подаянии, затем внимание девочки переключилось на толпу, которая текла мимо, словно не замечая мольбы в глазах, позе, дрожащей руке…

Ей стало так жаль старушку, что даже засосало под ложечкой, а в груди прокрался холодок, словно это она сама стояла голодная, бессильная, одряхлевшая, тщетно надеясь на человеческое участие…

Мысли девочки на миг наполнил гнев – почему люди равнодушно проходят мимо?!.. а потом, уже не обращая внимания на окружающее, она бегом бросилась назад к лавке оружейника, где Самуэль продолжал что-то обстоятельно обсуждать с кузнецом.

Ей казалось, что если немедленно не помочь старушке, та просто упадет, лишившись сил от голода… хотя откуда ей, дочери правителя могли быть известны такие понятия как голод, усталость, изнеможение и отчаяние? Наверное, здесь сработала детская интуиция, чувство сострадания обогатило фантазию, заставляя сердце сжиматься и трепетать в груди.

Оказавшись подле Самуэля, она бесцеремонно дернула брата за рукав, привлекая внимание.

– Дай мне монету!

Самуэль в первый момент даже не понял о чем идет речь, столь кратко и категорично было требование сестры, он никогда не видел ее такой, возбужденной, возмущенной и требовательной.

Он удивленно посмотрел на Вильгельмину, но, ничего не спрашивая, достал свой кошелек, где по бархату золотой нитью был вышит замысловатый вензель, и молча достал оттуда большую монету.

– Держи. Что там тебе приглянулось?

Куда там… Вильгельмина, едва почувствовав в своей ладошке вес монеты, бросилась прочь, мгновенно затерявшись средь толпы.

– Договоримся позже. – Самуэль, испытывая естественное беспокойство за сестру, двинулся в том направлении, куда побежала девочка.

Вильгельмина тем временем уже была неподалеку от старушки.

Она еще не разбиралась в деньгах и не имела никакого понятия, сколько дал ей брат, но вес монеты в ладони придавал уверенности, она чувствовала – этого должно хватить, чтобы помочь бедной женщине.

Слова были излишни, она просто подошла к старушке и вложила монету в ее дрожащую ладонь.

В следующую секунду их взгляды встретились.

Взгляд старушки внезапно оказался таким глубоким, ясным, полным кристальной чистоты мысли, что ее дряхлый образ как-то истончился, будто тело принадлежало вовсе не ей, а другому человеку. В этих глазах жила непонятная, непостижимая для пятилетней девочки мудрость, и в то же время они источали доброту и тепло.

– Вильгельмина. – Ее голос так же мало сочетался с обликом, как и взгляд. Девочка вздрогнула, удивившись, – откуда старушке знать ее имя, но та, продолжила, уже торопливо, опасаясь, что не успеет высказаться до конца: средь толпы показалась рослая фигура Самуэля, обеспокоенного исчезновением сестры. – Вильгельмина, слушай внимательно, постарайся запомнить и сделать все, как я тебе велю. – Она вновь метнула взгляд вдоль торговых рядов. – Меня зовут Милинда. Я очень долго искала тебя. Ты сможешь завтра рано утром, придти сюда, на это же место?

Вильгельмина растерялась. Она никогда не выходила из замка одна, тем более в ту пору, когда все еще спят, но от слов Милинды веяло такой таинственностью, что снова сжалось сердце, но теперь уже от предчувствия какой-то тайны, приключения…

Они вновь встретились взглядами и девочка, отпуская руку старушки, ответила:

– Я приду. Обещаю.

Сзади раздались торопливые шаги.

На этот раз Самуэль был разгневан, хотя и старался скрыть свое возмущение. Едва взглянув на старушку, он тут же цепко схватил Вильгельмину за руку и, отведя в сторону начал отчитывать:

– Разве я не говорил тебе, что нельзя общаться с чернью?

– Почему? – Вильгельмина не понимала, за что брат ругает ее, но зато слышала в его голосе явные нотки беспокойства.

– Нищие разносят опасные болезни, разве тебя никто не предупреждал об этом?

– Я всего лишь дала монету бедной женщине. Разве отец не говорил, что сострадание – это добродетель истинного христианина?

Самуэль не сразу нашелся что ответить.

– Все равно, ты не должна была этого делать. Могла бы передать монету через другого человека.

Вильгельмина только пожала плечами.

Что сделано, то сделано. Втайне она была очень довольна тем, что дала денег бедной женщине, и еще – даже дух захватывало, – у нее появился свой секрет, а завтра, – сердце замерло в груди, – завтра утром она выйдет из замка через тайный проход, который показывал ей отец…

Самуэль продолжал что-то говорить, но Вильгельмина не прислушивалась к словам брата. Все равно он не умел по-настоящему ругаться, и любил ее, так что его гнев скоро пройдет, а сладкое, тревожное и щемящее ожидание завтрашнего утра останется, наверное, она даже не сможет уснуть…

Ступени.

Шероховатые, широкие, манящие…

Лана потеряла счет: сколько раз она появлялась перед входом в тоннель? Каждую ночь, отдаваясь во власть сновидения, она проходила определенное количество ступеней. На большее, как ни парадоксально, не хватало сил. Казалось бы, что трудного в подъеме по древней высеченной из камня лестнице?

В реальности – сущий пустяк, но тут…

Каждый шаг, словно подъем на опаснейшую вершину, каждая остановка – смутно брезжащий в пробудившемся сознании образ, воспоминание или очередной, заданный себе вопрос, на который искать и искать ответы.

Одно она понимала с всевозрастающей очевидностью: ее память хранит воспоминания об ином детстве, радикально отличающемся от фактически беспризорной жизни в деревне.

Образы приходили, но каждый раз они оказывались либо обрывочны, либо смутны, и лишь два ярких воспоминания уже не подвергались никакому сомнению: она абсолютно ясно помнила свою первую встречу с Милиндой, и события, произошедшие на следующее утро.

…

Вильгельмина не ошиблась, уснуть ей не удалось, девочка очень боялась проспать, и потому не сомкнула глаз.

Солнце еще не встало, лишь у горизонта брезжило предвещающее восход зарево, когда она, тайком взяв у брата несколько монет, выбралась через известный ей проход за крепостные стены. Относительно денег она не испытывала ни сомнений, ни угрызений совести, детская логика бесхитростна: у нас много денег – рассуждала Вильгельмина, которой не однажды приходилось видеть целые сундуки, наполненные золотом, так что несколько монет для Милинды она считала вправе взять, не спрашивая на это особого разрешения.

Вильгельмина боялась лишь одного: что старушки не окажется в условленном месте, но, спустившись по мощеной камнем дороге, девочка увидела ее, зябко кутающуюся в лохмотья, на краю обезлюдевшей рыночной площади.

Интуитивно Вильгельмина остереглась поднимать шум, окликая Милинду издалека, и только оказавшись рядом, протянула ей припасенные монеты.

– Это тебе. – Прошептала она.

Сердце Вильгельмины замерло. Она ждала событий, и не ошиблась в своем предчувствии. Но сначала Милинда, взяв деньги, несколько секунд пристально смотрела на нее, а затем тихо произнесла:

– Я не ошиблась.

– В чем? – По-прежнему шепотом спросила девочка.

Милинда будто не слышала вопроса.

– Я очень долго искала тебя. – Произнесла она, крепко взяв Вильгельмину за руку. – У меня почти закончилось время, но главное, что мы все же встретились. Не пугайся.

Девочка внимательно выслушала старушку. Чего ей пугаться? Единственный вопрос, который она хотела, но не успела задать, едва успел оформиться в мысль: почему она искала именно меня? – но он так и остался не высказанным вслух, потому что в следующий миг произошло настоящее чудо.

Внезапно, будто по волшебству, они оказались на перекрестке езжих дорог, Вильгельмина оступилась, когда нога соскользнула в выбитую множеством повозок колею, но Милинда удержала ее от падения.

Подняв взгляд, девочка едва не вскрикнула от изумления.

Куда подевалась старушка в лохмотьях? Рядом с ней стояла молодая женщина в небогатых, но чистых, опрятных одеждах, она улыбалась, глядя в изумленные глаза девочки, затем отпустила ее руку и произнесла, вложив в ладонь Вильгельмины принесенные монеты:

– Я не ошиблась в твоей чистой душе, дитя. Верни деньги брату, мне они уже не понадобятся.

Вильгельмина растерялась. Она не понимала, что происходит, взгляд Милинды светился нежностью и печалью, только сейчас девочка заметила, что в руке та сжимает красивую, тускло поблескивающую цепочку с крупными звеньями.

– Возьми. – Милинда протянула цепочку Вильгельмине; девочка, не в силах ослушаться, взяла ее, почувствовав вес, и хотела что-то спросить, но опять не успела.

– Это не украшение, пусть тебя не обманывает блеск золота. – Предупреждая всякие вопросы, Милинда поднесла палец к губам, и продолжила, стараясь коротко и понятно донести до рассудка Вильгельмины саму суть события:

– У тебя в руках Цепь Знаний. Каждое звено содержит информацию, которая пока недоступна твоему пониманию, но придет время, и все тайны откроются повзрослевшему разуму. Сейчас ты должна спрятать ее, чтобы никто не видел, не позарился на золотую оболочку, в которой заключена сущность. Не пытайся понять, до срока, мои слова…

– Милинда, я действительно не понимаю… – Вильгельмина окончательно растерялась. – Что такое сущность? Я никогда не слышала таких странных слов.

– Всему свое время. Главное, что я нашла тебя и передала цепь. Остальное сейчас не важно. Ты все поймешь, когда повзрослеешь. Цепь верно послужит тебе, открывая тайны мироздания. В ней сокрыт опыт не одного поколения исследователей. Храни ее, береги от посторонних глаз, помни нашу встречу, но никому не рассказывай о ней.

Странно, но вопросы, секунду назад буквально переполнявшие рассудок девочки, вдруг исчезли, она успокоилась, доверчиво кивнув, и машинально убрала Цепь Знаний, спрятав ее в складках одежды.

Милинда грустно улыбнулась.

– Мне пора. Не бойся, ты не забудешь ни одного сказанного здесь слова.

В следующее мгновенье ОНА ИСЧЕЗЛА, КАК СОН.

Вильгельмина не успела ни вскрикнуть, ни испугаться, – она стояла, будто окаменев, на перекрестке дорог, крепко сжимая под одеждой Цепь Знаний.

За редколесьем, над зубчатыми башнями городских стен величественно вставало солнце, и утренние лучи, прорываясь сквозь ветви молодых сосен, озаряли фигуру девочки.

Больше Лана не смогла вспомнить ничего.

Если рассматривать события с точки зрения современных знаний, они казались невероятными, сказочными, но с другой стороны, как можно думать о сказках, когда находишься вне мира физического и начинаешь вспоминать события, которые по многим признакам происходили сотни лет назад?

Что она должна сделать? Усомниться в здравости собственного рассудка?

Нет смысла таить: подобная мысль иногда проскальзывала, и неизвестно чем бы все закончилось…

Ступени. Именно они не давали Лане окончательно усомниться в происходящем. Если всему виной богатое воображение или хуже того – нарушение психики, то она не попадала бы раз за разом в одно и тоже место. Тоннель явно, объективно существовал, вне зависимости от состояния ее рассудка. На данный вывод наводил хотя бы тот факт, что многократные посещения ни разу не изменили его деталей. Никаких искажений, деформаций, – если Лана замечала на стене глубокую царапину, то могла быть уверена, что найдет ее на том же месте, появившись тут и в десятый, и в сотый раз…

Так и происходило. Она уже не могла с точностью сказать, сколько раз приходила сюда, поднимаясь все выше и выше, иногда сбиваясь со счета ступеней, иногда засыпая, совершенно лишившись сил, но приходил новый день, за ним наступала ночь, и Лана вновь возобновляла подъем…

В реальности мира физического она начала делать записи, пытаясь осмыслить происходящее, но поначалу ничего не получалось, материала для определенных выводов по-прежнему не хватало, оставалось лишь надеяться, что лестница не бесконечна, и наступит момент, когда ей откроется что-то новое…