Стратагемы заговорщика (СИ)

Стратагема 10. Пожертвовать сливой чтобы спасти персик

Древний Баянгол, город каменных храмов и многоступенчатых алтарей, был немногим больше Бириистэна, но его ремесленные предместья разрослись далеко за пределы старых стен. Взбивали пену сотни водяных колёс, приводя в движение механические лесопилки и ткацкие станки. Дымили пока ещё редкие трубы паровых топок, гремели паровые молоты, вращались прокатные станы. Мануфактуры обрастали лачугами и бараками, обзаводились собственными стенами и казармами стражи. У причалов выстраивались вереницы барж. Из далёких орхонских копей везли каменный уголь, с побережья — соль и шёлк. Вверх и вниз по реке уходили барки, гружёные свежими досками, резной мебелью, изящными статуэтками и разнообразной утварью. Ценные породы дерева были основой богатства Баянгола, и появление на границе леса осадного лагеря мятежников не на шутку встревожило городских купцов и промышленников. Их делегаты осаждали законоучителя, требуя как можно скорее уничтожить бунтовщиков, но принявший командование столичный генерал Дарсен Тагар осторожничал. Пусть денежные мешки и обещали помощь своих наёмников, но у противника были пушки, и Тагар не сомневался, что после первого же залпа картечью добрая половина его армии попросту разбежится. Если даже вышколенные Снежные Барсы и фанатичные Совиные Маски потеряли былую хватку от долгого безделья, то про не нюхавшее пороху городское ополчение и говорить не приходилось. Поэтому генерал ждал пока из Толона и Сякюсэна не подойдут крепкие армейские тумены, в тайне надеясь, что скука и угроза дизентерии толкнут мятежников на заведомо проигрышный штурм.

Это напряжённое ожидание, от которого изнывал весь город, изматывало Айсин Тукуура сильнее тяжёлого пути. В закопченном рабочем предместье среди сотен спешащих по своим делам людей шаман чувствовал себя случайной букашкой, на свою беду попавшей в муравейник. Хотя он был среди людей своего языка и своей веры, им не было никакого дела до его бед и стремлений.

Каморка в безликой гостинице была душной и тесной. Порой фабричный дым проникал в неё, жаля глаза и мешая шаману изучать подаренные улюнским садовником книги. Днём грохот тяжёлых молотов разносился над кварталами, тихим звоном отдаваясь в ушах после захода солнца, а ночью биение двух чудовищных сердец врывалось во сны Тукуура, порой заставляя его просыпаться в холодном поту. Глядя на угрюмые толпы, с утра тянущиеся из лачуг в ворота фабрики, а вечером обратно, он чувствовал тоскливую безысходность, которая в своё время побудила безымянного наставника Ордена Стражей написать грустные строки: "Мы — лишь малые рачки, вцепившиеся в их чешую, и век наш бесконечно короток. Наши судьбы безразличны великим, и их безразличие для нас — благо".

Но порой подобно тихому напеву проникала в сердце знатока церемоний тяга к неизведанному, и тогда он шёл к воротам Священного Города, чтобы узнать у чёрно-серебряных часовых в совиных масках, нет ли для него письма из Святилища, а потом бродил по тесным улицам предместья, нередко пользуясь своим чиновничьим видом, чтобы поглазеть на причудливый танец коленчатых валов, зубчатых колец и ременных передач, скрытых в стенах фабричных корпусов. В такие моменты он остро чувствовал, что где-то рядом, невидимая для людей, скользит по крышам и навесам серебряная кошка, жадно впитывая картины, звуки, запахи и голоса. Она исчезла из лодки за день до того, как появились на горизонте дымящие трубы и изогнутые крыши храмов, и сердце Тукуура сжалось от мысли, что их совместный путь окончен. Но потом, светлой лунной ночью он увидел на соседней крыше знакомый силуэт и почувствовал утраченную было решимость.

Стражник, провожавший Тукуура от самого Улюна, снова появился в гостинице на пятый день после прибытия в город. Он казался ещё более усталым, чем шаман, хотя жил всё это время в особняке законоучителя посреди зелёных садов старого города. Зайдя в комнату знатока церемоний, он бросил на кровать объёмистый матерчатый свёрток, залпом выпил две чашки крепкого чая, и только тогда заговорил о деле.

— Есть хорошая новость. Законоучитель, мудрейший Бэлиг, нашёл хороший момент, чтобы доложить о тебе Прозорливому. Тебя примут, но будь осторожен. Похоже, генерал Дарсен Тагар, правая рука правителя, недолюбливал твоего наставника Дамдина. Он сразу предположил, что ты самозванец и шпион. К счастью, сотник Цэрэн из Барсов тебя запомнил. "Если этот парень выжил, с ним стоит поговорить. А если это не он, пусть пеняет на себя". Так он сказал. Вторая проблема: твой враг Улан Баир прибыл сюда одним из первых, и уже успел втереться в доверие к Прозорливому. Скорее всего, в день открытия Собора его назовут новым законоучителем Бириистэна. Думай теперь, что с этим делать.

"Плохо, что у меня нет никакого опыта в дворцовых интригах", — подумал Тукуур, но не позволил себе сказать этого вслух. Человек, назвавшийся посланником Прозорливого, не имел права показывать своих колебаний.

— Здесь кафтан и совиная маска, — продолжил проводник, указывая на свёрток. — Иди через Свечные ворота. Завтрашний пароль "алый карп". Дальше всё время прямо и вверх, пока не упрёшься в ворота главного Святилища. Там пароль "ледяной панцирь". У караульных спросишь оружейного наставника Сундуя. Дальше он проведёт.

Тукуур молча кивнул. Ему не нравилось, что проводник не собирается идти с ним, но у каждого здесь были свои секреты, и на разгадывание их не хватило бы и двух жизней. Стражник заставил Тукуура повторить маршрут и пароли, а потом ушёл так же быстро, как и появился.

Светило едва проползло половину неба, и у шамана оставалось ещё пол-дня и целая ночь, чтобы придумать, как переиграть Улан Баира. Но сердце ныло от страха за родителей, а в голове гудел кузнечный молот, и умные мысли наотрез отказывались селиться в таком негостеприимном месте. Чтобы хоть как-то отвлечься, знаток церемоний сходил в баню при доме внутренней гармонии, привёл в порядок свои скудные пожитки, без аппетита поужинал и попытался раньше лечь спать, но сон не шёл. Некоторое время поворочавшись, Тукуур встал и принялся расхаживать по комнате, постепенно замедляя дыхание. Он пересёк тесную комнатушку не меньше двух сотен раз, когда за его спиной тихо скрипнула дверь, ведущая на небольшой балкончик. Шаман резко развернулся.

На мгновение ему показалось, что стена, дверь и освещённый факелами город за ней — лишь плоская картина, нарисованная на холсте крупными мазками кисти. И в этой картине, ровно посреди дверного проёма была вырезана дыра в форме человека, сквозь которую просвечивало усыпанное звёздами ночное небо. Но тень шагнула в комнату, и Тукуур понял, что перед ним невысокий человек в форменной одежде Совиных Масок — свободных шароварах и короткой чёрной куртке с капюшоном. Маска с чеканными перьями и серебряное шитьё на куртке искрились при ходьбе. Тукуур бросил нервный взгляд в угол комнаты. Изогнутый солдатский меч с расширяющимся к концу лезвием, с которым учил его работать проводник, лежал на сундуке у окна, гораздо ближе к незнакомцу, чем к своему хозяину. Гордо выпрямившись, знаток церемоний открыл рот для вопроса, но ночной гость быстрым движением стянул маску и капюшон. Белые волосы рассыпались по плечам. Перед Тукууром стояла девушка, точь в точь похожая на Айяну из видений. Только серебряные чешуйки на лбу и висках были маленькими и едва заметными, а глаза — бездонно-сапфировыми с яркими звёздами-зрачками. Такими же, как у серебряной кошки.

— Кто ты? — запоздало спросил шаман.

Этот вопрос уже не требовал ответа, но девушка почти по-птичьи склонила голову набок, удивлённо глядя на Тукуура.

— Искра жизни, рождённая в пожаре Падения Звёзд, — помолчав, произнесла она. — Стремление к познанию, ставшее песней. Очарование тайны и радость разгадки. Десять тысяч вещей и ни одна из них. Как ты сам ответил бы на такой вопрос?

— Не знаю, — растерянно ответил шаман.

Он думал о том, что никогда не слышал голоса настоящей Айяны. О том, что посланница Дракона произносит знакомые ему слова в непривычном ритме, как будто накладывает свою речь на ту грустную и чарующую мелодию, которую он слышал в пещере. О том, что рад этому визиту, хотя, возможно, ему следовало бы бояться. О чём угодно, кроме ответа на вопрос.

— Видишь? — тихо сказала она. — Ты меняешься быстрее, чем успеваешь придумать ответ. В этом мы похожи, как и в наших чувствах. Нам обоим неуютно здесь, мы оба боимся.

— Не думал, что ты можешь чего-то бояться.

— Здесь родственные искры, великое множество, но все они истощены болезнью, не слышат, не отвечают. Яд изливается из сердца, некогда дарившего жизнь. Чуждая музыка угнетает меня, притупляет мысли, лишает рассудка, не даёт приблизиться…

Голос посланницы ослабел, превратившись в едва различимый шёпот. Она поёжилась, обхватив себя руками за плечи. Тукуур порывисто шагнул вперёд, но замер, на мгновение испугавшись взгляда бездонных глаз.

— Я помогу, если это в моей власти, — решительно сказал он.

— Проведи меня в сердце старого храма, — попросила девушка. — Не дай враждебной воле отшвырнуть меня прочь. Может быть, тогда я пойму, как исцелить этот город.

Тукуур нахмурился, обдумывая возможности и последствия.

— Тогда и ты помоги мне, — сказал он. — Здесь Улан Баир, мой враг, человек Ордена Стражей. Мои родители в его власти, и он использует это, чтобы раздавить меня как кусок глины. Но он прибыл сюда давно а, значит, не может знать, что произошло на острове Гэрэл. Ты сможешь сохранить этот образ, стать в точности как девушка из шара?

Посланница Дракона моргнула, и её глаза стали светлыми, серо-зелёными как у домового сыча на свету. Только блики в зрачках до сих пор казались шаману светом далёких звёзд.

— Я помогу тебе убедить Стража, что его план сработал, — теперь в её голосе появились резкие рубленые интонации толонского диалекта. — Помогу заставить его раскрыться в глазах твоего правителя. Приведи меня к нему и скажи, что выполнил задание Дамдина. Так будет быстрее.

— Сможешь ли ты открыть Прозорливому древнее Святилище? Если нет, я не хочу ему лгать.

— Время неопределённости, время ожидания, время древних печатей подходит к концу. Твой правитель увидит оголённый нерв Безликого, если таково твоё стремление.

Тукуур кивнул и, помолчав, спросил:

— Старый наставник сказал, что та, чей образ ты носишь, может ожить, если мы дойдём до конца. Это так?

На миг глаза посланницы снова потемнели, выдавая напряжённую работу мысли.

— Скажи, почему ты этого хочешь, — попросила она.

Вопрос застал шамана врасплох. До сих пор он не задумывался об этом, следуя зову безотчётной тоски. Теперь же он почувствовал себя в силах разобрать это чувство на части и пристально рассмотреть каждую из них. Вначале он лишь хотел вернуть Илане пропавшую сестру, отплатить добром за спасение с острова Гэрэл. Потом, постепенно, он перенёс на девушку из видений те чувства, которые предпочла не заметить её сестра. Но это был тупик, ведь для Айяны — теперь он понимал это ясно — его образ навсегда будет связан со смертью и заточением в глубине волшебного шара.

— Я думал, что о ней тоскует моё сердце, — ответил Тукуур, — но это было лишь эхо печали упавших звёзд. Теперь мне просто кажется справедливым исправить злодеяние пославших её на смерть.

— Если бы так легко было отменить плод злодеяний, разве осталась бы работа для судей? — грустно ответила посланница Дракона. — Я не хочу тебе лгать. Твой светоч несёт… слепок духа, извлечённый в момент агонии.

Девушка говорила быстро и плавно, но время от времени неправильно ставила ударения. Видя, как мерцают при этом зрачки посланницы, Тукуур вдруг осознал, насколько тщательно она подбирает слова, и насколько её мысль быстрее человеческой. Это понимание пугало.

— Нерв Безликого в сердце маяка был повреждён, обессилен прорастающими в него осколками Дракона, — продолжила посланница. — Преображение Айяны стало невозможным ещё до того, как она попала на остров. Но посланница Хора не смогла понять это, и всё равно шагнула в купель, ставшую для неё могилой.

— Как могло случиться, что обученная жрица Безликого не почувствовала опасность? — недоверчиво спросил Тукуур. — Даже я, не зная ничего о природе маяка, понял, что он сломан Орденом!

— Ей приживили вериги. Ты помнишь, что это такое.

— Я — простой человек, — покачал головой шаман. — Но способности колдуньи должны были только усилиться. Разве не для этого использует их Орден? Чтобы слабейшие, которые присягнули Стражам, могли на равных бороться с сильными?

— Напротив, — посланница быстро сплела пальцы в жесте отрицания. — Вериги — дар моего народа. Они дают силу и способности тем, кто не имел их вовсе. Позволяют услышать зов Дракона тем, чья кровь не отравлена дыханием Безликого. Но тела слуг Безликого не принимают их, борются с ними. Айяна пережила связь куда тяжелее, чем ты. Её сознание рвалось на части между музыкой её бога, волей Ордена и зовом Дракона. Всё это отразилось в светоче.

Знаток церемоний вспомнил растерянность и злость в напеве светящегося шара. Похоже, серебряная кошка говорила правду.

— Но что тогда с моими видениями? В них Айяна не казалась безумной!

Посланница совсем по-человечески вздохнула.

— Не оболочка, а ядро светоча обращалось к тебе в видениях. Зерно жизни и воли Дракона, стремящееся соединиться с целым. И это стремление в твоём сознании обрело близкий и понятный образ.

— Значит, наставник солгал, — устало пробормотал Тукуур.

— Возможно, внутри семьи ты привык к искренности, но к наставнику пришёл под чужим именем, — напомнила девушка.

Шаман сложил руки в знак принятия, но разочарование не исчезло из его голоса.

— Я понимаю его мотивы. Эти слова должны были помочь мне усерднее стремиться к цели, здесь и сейчас. Но в далёкой перспективе ложь разобщает нас, обессиливает, мешает двигаться вперёд… — он умолк, нахмурившись, а потом быстро спросил: — Или нет никакой далёкой перспективы? Что будет, когда я принесу светоч в древнее Святилище? Что находится внутри?

— Колонна из живого камня, подобная той, что ты видел на острове Гэрэл. И в ней, как песчинка в теле жемчужной устрицы, самая большая из Упавших Звёзд. Внешняя оболочка светоча позволит тебе войти в Святилище, не потревожив древних охранников. Погрузи шар в колонну, и его ядро прорастёт, чтобы разрушить защитную оболочку, созданную Безликим вокруг осколка Дракона. Тогда Святилище станет ярким маяком во мраке неведения, и способные ясно услышат волю Дракона, а прочим откроется путь в земли, ранее недоступные человеку.

— Недоступные почему?

— Потому, что люди не могут жить там, куда не достигает свет живых камней.

Тукуур болезненно сощурился и потёр виски.

— В сургуле прилежно изучал священные книги, — растерянно сказал он. — Их язык был тяжёл и непонятен, и многие места невозможно было понять без пояснений наших учителей. Я слушал их, и мне казалось, что мои духовные глаза раскрылись. Но затем я услышал голос Дракона, и узнал, что Он томится в плену. Теперь ты называешь Его осколок… Или осколок Его ладьи — живым камнем. Именем, которым мы привыкли проклинать. Твои речи похожи и непохожи на слова мудрецов Ордена, к которым мне позволил прикоснуться улюнский наставник. И теперь я совершенно сбит с толку, полностью погружён в тот самый мрак неведения. Прошу тебя, выведи меня на свет!

Посланница Дракона медленно кивнула, но, вместо того, чтобы сесть, как подобает наставнику, неожиданно протянула шаману руку. Её пальцы были сухими и прохладными, и Тукуур ощутил лёгкое покалывание в своей ладони. Следуя за девушкой на балкон, он подумал, что посланница поняла его слова буквально. Но, указав, на далёкие звёзды, она тихо сказала:

— Мы — соратники Последнего Судьи, неустанно смотрящего в ночь. Все мы ходим во тьме, все стараемся разглядеть и запомнить скрытое. Спрашивай, но не думай, будто я свободна от неведения.

— Существуют ли Три Мира, или Орден правильно учит, будто их нет?

Посланница Дракона мягко улыбнулась, одобряя вопрос шамана.

— Меня учили, что всё сущее непрерывно и подчиняется единому всеобъемлющему закону, но для существ с ограниченным набором органов чувств проявления этого закона кажутся столь различными, что они говорят о многих мирах. До прихода посланников Дракона люди и другие народы томились в утробе Безликого в таких условиях, которые едва позволяли им выживать. Выйдя на поверхность, они не без оснований сочли её другим миром.

Тукууру казалось, что он понимает слова посланницы, но для того, чтобы проверить это, у него не было правильных вопросов. Поэтому шаман ухватился за то, что было знакомым.

— Значит, Четверо существовали? — спросил он. — Какими они были?

— Мой народ чтит Первопроходцев как героев, и помнит множество имён, но люди, действительно, знали из них лишь четверых. Я могу сказать лишь, что они были несравненно мудрее и талантливее меня. К сожалению, в моём поколении некому сравниться с ними.

— Почему ты говоришь так, будто Четверо умерли? — удивился Тукуур.

— Приставы Последнего Судьи бессмертны лишь пока Он един. Падение Звёзд уравняло наши народы. Теперь в положенный срок моя память угаснет, а тело растворится в непрерывности сущего.

В священных книгах Тукуура говорилось, что Падение Звёзд было воплощением гнева Дракона. Но слова серебряной кошки едва ли не подтверждали правдивость орденской летописи. Неужели люди действительно сумели причинить вред Последнему Судье?

— Как же Великий Дракон допустил такое? — только и смог спросить он.

Девушка тяжело оперлась на перила. Её лицо оставалось безмятежным, но глаза снова превратились в отражения звёздного неба.

— Когда Первопроходцы дали людям и другим пленникам Безликого силу сопротивляться его воле и укрываться от света его камней, многие из освобождённых стали их друзьями и приняли мудрость Дракона. Но нашлись и те, кому ненавистна была сама мысль о подчинении кому-либо. Они наблюдали за сражениями пророков Безликого и слуг Дракона, изредка помогая то одной, то другой стороне. Когда же верных осталось мало, эти наёмники уничтожили всех, до кого смогли дотянуться.

— Летописец Ордена назвал это "истреблением", верно?

— Да. Истребление. И становление царства царств. Жестокого государства, в котором народы сами загнали себя в условия, немногим лучшие Нижнего Мира. Они непрерывно трудились и тысячами умирали словно термиты в мрачных ульях из камня и стали. Посмотри вокруг!

Посланница показала на фабричные трубы, из которых до сих пор шёл подсвеченный красным дым.

— То, что ты видишь здесь — бледная тень царства царств. Под властью того, что позже станет Орденом Стражей люди и другие существа отравили воду и воздух своими нечистотами, одержимые идеей дать отпор Дракону и своими силами достичь звёзд. В первом они преуспели. Та луна, которую вы называете ложным именем одного из Первопроходцев — это выгоревший остов чудовищного оружия. Этим Звёздным Мечом люди разрубили на части тело Дракона и надеялись, что изменённая ими луна защитит мир от падения Его осколков. Но для того, чтобы уничтожить жизнь, волю и дух Последнего Судьи, недостаточно разбить его тело.

— Звёздный Меч и Лунный Щит, — вспомнил шаман слова орденской летописи. — Значит, это правда.

Перед внутренним взором знатока церемоний вновь встала ужасающая истина, открывшаяся ему в пещере.

— Они сопротивлялись, — с затаённым страхом произнёс он, — потому, что, как и я, узнали природу Осы-наездника. Поняли для чего Дракон пришёл в мир.

— И предположили худшее, — согласилась посланница. — Решили, что их мир-странник будет выпотрошен личинками осы и превратится в высушенную кожицу, трепещущую на ветру. Но каждая метафора, как бы они ни была хороша, остаётся метафорой. Мой странник — не оса, ваш — не гусеница. Их воли, их природы сражаются на уровне, недоступном и, зачастую, неощутимом для населяющих их тела существ.

— Страх не нуждается в ощущениях, — тихо отозвался Тукуур. — Он сам порождает их, заставляя людей убивать себя и других. Как это делает Орден.

— Орден Стражей выбрал страх и назвал его своей мудростью, — убеждённо сказала посланница. — Прошу тебя, не повторяй их ошибки.

Шаман задумчиво кивнул. Похоже, безымянный хронист Ордена писал правду, и его расплывчатые слова следовало понимать буквально. Или это Тукуур цеплялся за новые образы, не успев распрощаться со старыми?

— В наших книгах сказано, что в дождь из падающих звёзд превратилась лодка, созданная из плоти Дракона. Ты говоришь, что бы расколот он сам. Как это понимать?

— Для моего народа тело Дракона было небесной лодкой или парящим в пустоте дворцом. Но оно оставалось телом Дракона. Так же, как панцирь Безликого стал домом для вас.

— Почему их зовут Странниками?

— Потому, что в непрерывности сущего ничто не находится в покое. Быстро ли, медленно ли, всё движется — от мельчайшей пылинки до огромной звёзды. Мчится сквозь пустоту Светило твоего мира, плывёт за ним и вокруг него Безликий. От звезды к звезде шествовал во тьме Дракон, пока не оборвался его путь.

— Значит, всё-таки правы были древние мудрецы, которые писали, что Светило — шар во тьме, и наш мир кружится вокруг него? Как же тогда…

Посланница снова улыбнулась, упреждая его вопрос.

— Представь два связанных цепью ядра, вылетевших из пушки, и жука на одном из них. Оба ядра хаотично вращаются, но жуку кажется, что его ядро неподвижно, а второе вращается вокруг него.

Тукуур открыл было рот, но девушка покачала головой.

— Уже поздно. Не пытайся задать все вопросы за один раз.

Шаман послушно умолк, но, когда они уже вернулись в комнату, понял, что забыл что-то очень важное.

— В одном из видений мне явился белый город с мозаичными куполами, — несмело произнёс он. — Он существует?

— Это место называется Дар Алам, Врата Мира, — мягко сказала посланница, и в её голосе вновь зазвучал старинный напев.

Тогда, вопреки здравому смыслу, который пытался напомнить шаману, что он даже не знает, что за существо стоит перед ним, Тукуур произнёс:

— Я хотел бы открыть его тайны вместе с тобой.

— Это хорошее стремление, — с грустной улыбкой ответила девушка. — Мне нравится его ритм.

Она подошла и коснулась лба шамана благословляющим жестом. Он почувствовал, как рвутся нити нервного напряжения и усталость обволакивает его подобно водам сияющего озера.

— Теперь спи, — прошептала посланница. — И пусть дорога сновидений приведёт тебя к мечте.

Комната закружилась вокруг Тукуура и он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел чужие созвездия над бескрайним морем серебристого песка.

Проснулся знаток церемоний от сырости и запаха гари. Сквозь открытую дверь балкона в комнату заползал туман, смешанный с угольным дымом кузнечной мануфактуры. Тукуур едва не решил, что ему всё привиделось, но, поднявшись, увидел посланницу Дракона, замершую у перил балкона подобно гвардейцу-охраннику Смотрящего-в-ночь. Она безмолвно смотрела на окутанный туманом город пока шаман плескал себе в лицо холодной водой и натягивал чёрно-серебряную форму храмового стража. Наконец, когда лицо Тукуура скрылось под маской его пернатого тёзки, посланница по-военному резко развернулась и приложила сжатый кулак к груди.

Они молча спустились на первый этаж, немало напугав содержателя гостиницы, и вышли на окутанную прогорклым туманом улицу. Всё вокруг казалось зыбким и призрачным, будто сам город со страхом думал о том, как изменит его наступающий день. К удивлению Тукуура, у Свечных ворот их встретили отчаянно зевающие фабричные охранники, которые даже не потребовали у двоих Совиных Масок пароль. Удручённо подумав, что дисциплина в осаждённой крепости никуда не годится, шаман зашагал вверх по вымощенному брусчаткой склону холма, пока из тумана не вынырнула каменная стена Святилища с выложенными на ней цветной смальтой изображениями духов воды в виде гребенчатых тритонов и крупных лягушек. Массивные ворота, украшенные оскаленной мордой лесного кота, были наглухо заперты. У неприметной боковой дверцы стоял похожий в своей маске на статую гневного духа часовой.

— Ледяной панцирь! — негромко сказал ему Тукуур.

— Тает под солнцем, — глухо отозвался часовой и трижды постучал в калитку.

Дверца распахнулась, и путники вошли в полутёмное помещение, где отдыхали и точили мечи пятеро стражников.

— Откуда такие? — недовольно окликнул их старший. — Зачем здесь? Кто командир?

— Из кузнечной слободы! — бодро доложил шаман. — К оружейному наставнику Сундую!

— Вот оно что, — процедил стражник и махнул куда-то в темноту коридора — Третья дверь налево.

В освещённой коптящими факелами комнатушке их ждали трое гвардейцев с вышитыми на кафтанах головами снежных барсов. Шаман сразу узнал плечистого офицера с щеголевато подкрученными тонкими усами.

— Нохор Цэрэн! — приветствовал он гвардейца, сняв маску. — Рад видеть Вас в добром здравии.

— Билгор Тукуур, — напряжённо кивнул офицер. — Кто это с Вами?

— Та, кого он обещал привести, — ответила ему посланница, снимая капюшон и маску.

Гвардейский сотник прищурился, разглядывая бледное лицо девушки.

— Будем надеяться, — буркнул он, и снова обратился к шаману: — Помнится, мудрейший Дамдин поручил Вам свой болотный огонь?

— Верно. Он до сих пор со мной, — соврал Тукуур, развязав горловину сумки.

Его шар был меньше и с тёмной каплей в сердцевине, но, к счастью, в Уделе Духов было не так много приручённых огней, чтобы кто-то заподозрил возможность подмены.

— Признаюсь, я бы предпочёл, чтобы Вы его потеряли, — проворчал Цэрэн. — Помня, чем кончил бириистэнский законоучитель, я бы не подпустил вас с этой штукой к Прозорливому и на сто шагов. Но решать это буду не я, а генерал Тагар. Идёмте!

Начинался седьмой день осады, и Дарсен Тагар с самого утра был в скверном расположении духа. Его раздражали вечный шелест опостылевшего дождя, влажная духота комнат, медлительность подкреплений и ритуальные маски придворных. В этом змеином гнезде все носили маски. Охранники у дверей, прислужники в храме, помощники законоучителя и наставники сургуля. С этой напастью ничего не смог поделать даже всесильный Орден, и Тагару оставалось только смириться с тем, что под любой из чеканных личин может скрываться убийца. Конечно, он не был бы командующим гвардией, если бы не придумал, как использовать ситуацию к своей выгоде. Генерал сразу же настоял на том, чтобы Смотрящий-в-ночь появлялся на публике в серебряной маске, подобающей пророку Дракона. Когда все к этому привыкли, Джал Канур отдал свой церемониальный наряд подходящему по комплекции гвардейцу, а сам спрятался под совиной маской простого стражника. Теперь Прозорливый не без удовольствия наблюдал, как царедворцы лебезят перед его телохранителем. Это было удобно, и со временем могло даже войти в привычку, но сейчас генерал Тагар был рад, что ученик недоброй памяти прорицателя Дамдина и его спутница явились к нему без масок. Не то чтобы это давало возможность читать их потаённые мысли, но генералу было приятно для разнообразия видеть лица своих собеседников. Пожалуй, ему даже более-менее нравились эти лица. Но вот их рассказ не нравился совершенно.

Как он предполагал с самого начала, вся эта история с колдуньей и ключами от древнего Святилища имела только одну цель — смерть Джал Канура. Скорее всего, вероломный змей Дамдин прекрасно знал об этом, но надеялся переиграть своих "партнёров" из Ордена, за что и поплатился жизнью.

— Как мне знать, что вы действительно бежали с острова Гэрэл? — хмуро спросил он, когда ученик прорицателя умолк. — Может быть, вы рассказываете всё это по приказу мастеров капитула! Пожалуй, мне стоило бы казнить вас прямо сейчас, из чистой предосторожности.

Молодой чиновник молчал. Он явно считал, что командующий не решится навлечь на себя гнев Прозорливого, убив живой ключ от древнего Святилища. Это тоже раздражало генерала. Ещё больше его раздражало то, что щенок был прав.

— Конечно, я не могу упустить возможность раскрыть весь план Ордена, — проворчал генерал Тагар. — Поэтому вам позволят предстать перед неустанно Смотрящим-в-ночь. При этом будут присутствовать высшие сановники, в том числе — Улан Баир. Вы дадите ему понять, что хотите побеседовать наедине. Затем покажете перстень, который, по вашим словам, отобрали у его агента. Наконец, попросите дальнейших инструкций. Не сомневайтесь, что каждое слово станет мне известно. Обманите меня, и я позабочусь, чтобы вашу казнь растянули самое меньшее на месяц. Всё ясно?

Ученик Дамдина и его спутница по-военному приложили к груди кулаки. Одобрительно хмыкнув, генерал приказал своему адъютанту отвести их к павильону Алмазного Спокойствия.

Когда посетители ушли, Тагар достал из ящика стола увеличительное стекло и осторожно развернул тонкий свиток, который этим утром принёс из Толона крупный серый вака. Сякюсэнский тысяченачальник докладывал, что так и не дождался толонских джонок. Поэтому его тумен совершил тяжёлый переход через джунгли только для того, чтобы обнаружить, что все корабли реквизированы бойцами Ордена. Толонский капитул отправил вместе с солдатами гарнизона семьсот факельщиков якобы для того, чтобы ускорить разгром мятежников. Стражи попытались отправить сякюсэнцев обратно, но держащий нос по ветру командир занял толонскую крепость и отправил гонцов по Дороге Дракона на случай сюрпризов со стороны Ледяной Цитадели. Теперь он обещал принять любое наказание за самовольные действия и запрашивал указаний командующего.

В зависимости от того, как развернутся события, тысяченачальнику светило либо двести палок, либо повышение на два ранга, но сейчас Тагару было некогда об этом думать. Письмо сякюсэнца подтверждало слова Айсин Тукуура: Орден Стражей готовил переворот, и произойти он должен был здесь, в Баянголе. Отсутствие аналогичного донесения от толонского тысяченачальника недвусмысленно подсказывало, что толонский тумен полон людей Ордена, и надеяться на него не стоит. Можно было призвать на помощь Стальных Крокодилов, но это значило отдать Речные Врата хамелеонам или факельщикам с острова Гэрэл. В такой ситуации попытка разогнать мятежников своими силами уже не казалась плохой идеей.

Пообещав себе обсудить это с баянгольским законоучителем сразу после полуденной церемонии, генерал отправился к павильону, где Прозорливый должен был принимать своего посланника.

Подлинный правитель был уже там, подставной тянул время. Ученик Дамдина и его спутница стояли на коленях у самого входа, ожидая его прибытия. Осматривая придирчивым взглядом ряды стражников, генерал заметил, как колдунья что-то прошептала молодому чиновнику, едва заметным жестом указав в сторону каменной громады старого храма Последнего Судьи. Девушка благоразумно прикрыла белые волосы капюшоном. "Правда всё равно вскроется, и тогда без неприятностей не обойтись", — подумал Тагар. На подвижном лице Тукуура отразилась тревога, а вот выражение его спутницы генерал вообще не смог понять. Оно было каким-то не совсем человеческим, что ли. Недовольно сжав губы, Дарсен Тагар бросил выразительный взгляд на командира лучников-Сокольничих. Тот едва заметно кивнул. Стоит молодому шаману или его спутнице сделать резкое движение, и оба тут же станут похожи на ежей. Пусть короткие луки Сокольничих выглядели архаичным церемониальным оружием, в замкнутом пространстве павильона они превосходили огнеплюи по скорости и точности стрельбы едва ли не на порядок.

Наконец, раздался удар гонга, и в зал вступили законоучители и наставники провинциальных святилищ, а за ними, кутаясь в шёлковый лазурный плащ, расшитый крупным жемчугом, вошёл подставной правитель. Он величаво сел на трон, и всё множество чиновников и слуг распростёрлось на полу. Запела серебряная свирель, а потом снова забил гонг, и придворные начали подниматься, слыша число ударов, равное своему рангу. В конце на коленях остались только Тукуур и его спутница. Знаток церемоний обеими руками поднял над головой нефритовую пластину, ожидая разрешения говорить. Смотрящий-в-ночь взмахнул руками в благословляющем жесте, наполнив зал нежным перезвоном серебряных бубенцов.

— Ничтожный слуга возвращает священный оберег, сохранивший ему жизнь от множества злых мыслей и дел и позволивший исполнить волю неустанно Смотрящего-в-ночь, — нараспев произнёс молодой шаман.

Генерал отметил, что юноша вполне прилично владеет ритуальным языком и держится для провинциала весьма уверенно. "Он Бэргэн по матери", — вспомнил Дарсен Тагар. Когда-то этот род был известен в столице, но его звезда быстро закатилась. Тагар едва заметно поморщился. Амбициозные юнцы из бывших редко отличались чувством меры. Впрочем, пока что у этого котёнка были не слишком крепкие когти.

Повинуясь движению руки правителя, один из гвардейцев забрал у Тукуура пластину и передал её генералу. Дарсен Тагар почтительно приблизился к трону и опустился на колени, протягивая пластину Смотрящему-в-ночь. Вернее, одному из своих младших командиров, но думать об этом не стоило, чтобы ненароком не выдать секрет неловким движением.

— Не всякий сосуд способен вместить и удержать Нашу волю и силу, — негромко ответил подложный правитель. — И тот, что оказался достоин, должен быть отполирован, покрыт драгоценной глазурью и выставлен на почётном месте. Поэтому Мы принимаем под Своё покровительство тебя, Айсин Тукуур, отныне знаток церемоний шестого ранга, и свидетельствуем, что долгий путь к Нам воистину огранил тебя словно резец мастера-ювелира. Дабы талант твой обретал новые грани, Мы помещаем тебя под опеку мудрейшего Ган Бэлига, законоучителя священного Баянгола. Чти его как отца и повинуйся как наставнику. Мы также принимаем под Своё покровительство Темир Айяну как живой залог возвращения Нашего священного наследия. В благополучный час она отомкнёт для Нас врата древнего Святилища, дабы Мы и достойнейшие из Наших соратников могли принести дары и прошения живому лику Последнего Судьи. Ныне же Нашей силой Мы избавляем её от гибельных последствий грехов её отца Темир Буги и ложных учителей, едва не приведших её своим нерадением к ужасному концу.

— Примите дары Прозорливого с благоговением и радостью, и не забывайте его благодеяний, — грозно провозгласил генерал Тагар.

Ученик Дамдина и его спутница поклонились до земли. Правитель знаком приказал говорить законоучителю.

— Милостью и силой Последнего Судьи, я, недостойный хранитель Его алтаря, ставлю Айсин Тукуура судебным прорицателем первой сотни Совиных Масок, о чём ему ныне же будет выдано новое "зеркало души". Я поручаю его заботам Темир Айяну, как названную младшую сестру.

— Да будет так, — прогудел генерал.

Ему вторил раскатистый удар гонга. Все снова повалились ниц, а, когда поднялись, Смотрящего-в-ночь уже не было на троне. Сановники начали расходиться, выстраиваясь колонной по два. Дарсен Тагар пристроился рядом с баянгольским законоучителем, краем глаза заметив, как Тукуур раскланивается с Улан Баиром, вероятно, принимая от него поздравления.

— А, генерал! Рад Вас видеть! — пропыхтел дородный жрец Дракона, снимая клювастую маску Феникса. — Только в Вашем обществе у меня появляется предлог снять эту железяку! Как там наши подкрепления?

— Вынужден Вас огорчить, — покачал головой Тагар. — Вместо отборных двух тысяч к нам идёт одна и ещё семьсот орденских факельщиков.

— Тоже неплохо! — пожал плечами толстяк.

— Предпочитаю свои силы, — хмыкнул генерал и жестом предложил собеседнику свернуть на тенистую тропинку.

Убедившись, что за ними никто не увязался, он вполголоса продолжил:

— У меня есть основания полагать, что Орден хочет одним махом покончить с правлением Двадцать Второго и вашей автономией.

Лицо Ган Бэлига осталось непроницаемым, но Тагар почувствовал, как тот сбросил ещё одну маску — безобидного тюфяка.

— Предлагаете атаковать повстанцев и готовить город к нападению с реки? Или строить круговую оборону? — быстро спросил законоучитель.

— Я выбрал бы второй вариант, но в городе тоже что-то зреет. Нам вполне могут ударить в спину.

— Никаких подробностей?

— Пока никаких, — проворчал Тагар. — Милостью Дракона, к вечеру будут.

— Милостью Дракона, — молитвенно повторил законоучитель.

— Сколько могут выставить Ваши фабриканты?

— Шесть сотен. В каждой семь стальных десяток и три огненных. У Совиных Масок огнеплюйщиков и алебардистов поровну. Итого, восемь сотен. Знать бы ещё, с кем мы воюем…

— Ваш новый ученик Тукуур предположил, что это те же повстанцы, что сожгли Могойтин. Бунтари-островитяне. Но он говорил, что у их вожака не больше трёх сотен, а в лагере собрался почти целый тумен.

— Думаете, им тоже помогает Орден?

— Придётся это выяснить на своей шкуре, — с горечью ответил Тагар. — Иначе нас зажмут в клещи и раздавят как земляной орех.

— Больше всего я опасаюсь пушек, — пробормотал законоучитель. — Но они всю эту неделю молчат. Значит, экономят ядра или порох. Можно попробовать вытащить за стены несколько наших и посмотреть, хватит ли у них сил и способностей для дуэли канониров. Но не раньше завтрашней церемонии. После неё я смогу сказать солдатам, что Последний Судья благословляет их на битву. Это поднимет боевой дух.

Генерал согласно кивнул.

— Гвардия будет с вами.

— Это тоже поднимет боевой дух, — благодарно улыбнулся законоучитель. — Я прикажу своим командирам беспрекословно выполнять Ваши приказы.

— Отлично. Через два часа пусть явятся ко мне для доклада.

После совещания с командирами Дарсен Тагар снова обошёл стены, выявляя слабые места в обороне. За подготовкой к сражению он едва заметил, как Светило приблизилось к закату.

Когда Тагар вернулся в свой кабинет, его уже ждал щуплый человечек с неприметным лицом.

— Мой генерал, — поклонился он.

— Билгор Дагва, — почтительным кивком приветствовал своего лучшего шпиона командующий гвардией.

— Они говорили не дольше десяти минут. Юноша сделал все, как Вы приказывали.

— Что сказал Баир?

— Пусть колдунья убедит Прозорливого после церемонии спуститься в подземную часть храма, — повторяя интонации бириистэнского чиновника ответил шпион. — Там для него приготовлен трон из жёлтого камня. Когда Прозорливый приблизится к нему, Айяна должна провозгласить: "Трон слышит шаги Просвещённого, рождённого править нами во веки". Это всё.

— Трон из жёлтого камня, — пробормотал генерал. — Странно.

— Трон великих жрецов Безликого, правивших в Толоне, был по преданиям вырезан из живого янтаря, поющего Священную Песнь, — подсказал наставник шпионов. — Слова, которые должна произнести колдунья — формула благословения на царство толонских правителей.

— Значит, Ордену как-то удалось пронести трон — реликвию Безликого или её копию в святая святых культа Дракона, — помрачнел Тагар. — Это разозлит фанатиков, как и слова колдуньи. Но почему Стражи решили, что Прозорливый не поймёт, что за кресло ему предлагают? Он тщательно изучал исторические труды, в том числе — уцелевшие летописи Толона.

— Полагаю, среди храмовых стражников и служек будут подстрекатели Ордена, которые постараются подбить остальных на бунт. Они хотят убить Прозорливого руками жрецов Дракона, чтобы потом на законных основаниях захватить и разграбить Баянгол. Кого-то из придворных, несомненно, спасут и представят как свидетелей.

— Что же, рабочий план, — угрюмо кивнул генерал. — Не хуже многих. Конечно, я уверен, что Прозорливый распознает ловушку с первого взгляда, но предупредить его — мой долг. Вы хорошо поработали, билгор Дагва.

— Спасибо, мой генерал. Но это ещё не всё. Айяна — не та, за кого себя выдаёт.

Дарсен Тагар резко поднял голову, впившись напряжённым взглядом в лицо шпиона.

— Поясните, — сухо потребовал он.

— Как я уже Вам докладывал, мне удалось привлечь на свою сторону одного из факельщиков Ордена.

— Шантажом, насколько я помню, — поморщился командующий гвардией.

— Благодаря этому я узнал, — невозмутимо продолжил Дагва, — что чуть больше часа назад Улан Баир встретился в башне наставника Стражей с тремя братьями Ордена, среди которых был родной сын Баира…

На Баянгол уже опускались сумерки, когда лодка Улан Холома ткнулась носом в причал, отмеченный знаком Ордена Стражей. Двое факельщиков-часовых тут же наставили на пассажиров механические самострелы, а третий поднял повыше масляный фонарь, освещая их лица.

— Суши вёсла! — скомандовал он. — Руки на виду! Кто такие?

Холом поднял руки, развернув ладони к себе, чтобы было хорошо видно бронзовый перстень.

— Свеченосец Прибрежной цитадели Улан Холом, брат-дознаватель Агван Ринчен, старший факельщик Менгу, — перечислил он. — Сопровождаем опасного преступника. Мы должны как можно скорее видеть наставника городских Стражей.

— Улан Холом? — переспросил начальник караула. — Вы — родственник временного законоучителя Улан Баира?

— Его сын, — кивнул страж.

— Тогда он сможет подтвердить Вашу личность. Следуйте за мной, не касайтесь оружия!

— У вас что, появились случаи подделки "зеркал души"? — поинтересовался Ринчен.

— В вашей деревне, где все всех знают, это наверняка бесполезно, — насмешливо отозвался часовой. — Но здесь живёт больше двухсот тысяч человек. Случается всякое.

Сарказм караульного совсем не понравился Холому. Если даже городская спесь легко размывает орденское братство, что говорить о более серьёзных противоречиях?

Баянгольские Стражи провели новоприбывших и их пленника вверх по вымощенной крупной галькой тропе. Эта часть берега принадлежала Святилищу, и здесь не было ни домов, ни складов. Только красиво подстриженные кустарники и фруктовые деревья укрепляли склон, увенчанный каменной стеной. За этой стеной возвышалась четырёхъярусная каменная башня — оплот Ордена в древнем городе. На самом верхнем этаже по старинному обычаю размещались клетки с почтовыми птицами, ниже — покои и кабинет наставника.

Вопреки опасениям Холома, путников не стали мариновать в караулке или трапезной, а сразу провели на третий этаж. В уютной библиотеке за массивным письменным столом их ждал Улан Баир собственной персоной. Увидев сына и его спутников, он с радушной улыбкой поднялся из-за стола.

— В добрый час, в добрый час, дорогие друзья! Совсем скоро прорастёт зерно, которое и вы удобряли и поливали. Тогда я с удовольствием выслушаю из первых уст рассказ о том, как всё прошло на острове Гэрэл… Но постойте, кого это вы привели?

Почти забытый всеми главарь драконьей секты язвительно фыркнул.

— А я-то думал, что твоё обращение относилось и ко мне, билгор Баир! Такова, значит, твоя добрая память!

Холом пристально посмотрел на отца. На лице старого чиновника отразилась работа мысли, но и только. Какая часть того, что скрывается в этом уме, просочится наружу? Что это будет, правда или ложь?

— Билгор Гурбан? — неуверенно спросил Баир.

Сектант с довольной усмешкой кивнул.

— Значит, помнишь ещё свои школьные годы? Тем меньше оправданий твоей грубости!

— Мы вместе учились, Гурбан, это так, — спокойно признал старый сановник. — Но это не делает тебя моим другом. Особенно если мы с тобой оказались по разные стороны закона.

— По разные, несомненно, — хмыкнул Гурбан. — Но кто по какую, вот вопрос! Мы вместе несли неусыпную стражу у Священного Когтя, вместе приносили вечные обеты Последнему Судье, вместе радовались крупицам мудрости, которые прорастали в наших сердцах. А потом твой Орден нашёл способ усыпить духов-защитников города. Это ведь ты подсказал им, верно? Кто бы мог подумать, что Улан Баир, такой ревностный и самоотверженный, способен на это? Даже я не думал. До последнего верил, что ты с нами, пока не услышал твоё имя от одного юноши из Бириистэна…

— Юноши, значит? Его имя было не Тукуур?

— Возможно, и так. Возможно, из него выйдет лучший избранник Дракона, чем из тебя, Баир!

Бириистэнский законоучитель весело улыбнулся.

— Ах, Гурбан, Гурбан! Значит, ты так и не научился разбираться в людях! Этот "избранник" связан незримыми веригами по рукам и ногам! Воля Ордена ведёт его и его колдунью, и уже завтра они помогут нам покончить, наконец, с твоим мрачным культом!

Глава секты горестно покачал головой.

— Неужели это было в тебе с самого начала, Баир? Как ты мог так измениться?

— Ты взыскуешь мудрости, Гурбан? — раздражённо ответил Улан Баир. — Так вот тебе мудрость. Для голодной бездны, в которую ты зачарованно глядишь, ты — лишь чумная блоха, предназначение которой — заразить как можно больше других блох своим безумием. Тогда добыча хищника пустоты, наконец, сдохнет, и послужит пищей его личинкам…

— Отец! — прервал его Холом, и голос его прозвенел как выкрик дикого вака.

— Что такое? — нахмурился Баир.

— С Тукууром не может быть никакой колдуньи, — сдавленным голосом произнёс юный страж. — Я видел её кости на острове. Она мертва так же, как весь капитул Прибрежной Цитадели кроме мастера-факельщика. Кто бы ни был… Что бы ни было сейчас вместе с Тукууром, оно нам не друг и не слуга.

— Ты уверен? — ошарашенно спросил его отец.

— Тукуур покинул остров Гэрэл вместе с пиратами-островитянами. Среди них не было женщины.

Улан Баир закрыл глаза и медленно вдохнул.

— Тела мастера-книгохранителя не нашли, — добавил брат Ринчен. — Только одежду и серебряные брызги на ней и вокруг.

— Да укроет нас пустота! — прошептал старый сановник.

— Ты знаешь, что это, правда, Баир? — проскрипел пленник. — Вещий Зверь приходит и уходит по воле Дракона, и смертным его не одолеть!

— Это мы ещё посмотрим, — холодно ответил Улан Баир, и крикнул погромче: — Охрана!

Зашаркали плетёные сандалии, и в библиотеку вошли трое знакомых Холому часовых.

— В клетку его! — приказал чиновник, указывая на Гурбана. — Глаз не спускать!

Стражи отсалютовали и вышли, подгоняя пленника пинками. Баир повернулся к сыну.

— С тебя сняли вериги? — деловито спросил он.

Холом кивнул.

— Отлично! — бросил Баир, но тут же по его лицу пробежала тень. — Нет, не отлично. Завтра тебе придётся нелегко. Не пожелал бы такого врагу, тем более своему сыну. Но так вышло, что в тебе течёт кровь толонских жрецов, и тебя трон узнает. Попробует защитить. Это ослабит и замедлит Зверя, и тогда мы сможем его убить. В конце концов, мы уже сражались с чем-то подобным, когда внесли трон в проклятые катакомбы. И оружие наше осталось там, осталось наготове. Мы всё ещё можем победить, и наша победа в твоих руках.

— Ваш сын во главе горстки крестьян отбил у пиратов остров Гэрэл, — уверенно произнёс брат Ринчен. — И я сочту за честь ещё раз стать с ним плечом к плечу!

— Как и я с Вами, старший брат, — с чувством ответил Холом. — И с тобой, отец. Я рад, что зря подозревал тебя.

— Если бы ты меня не раскрыл, — улыбнулся Баир, — я бы, пожалуй, расстроился. Это значило бы, что мои уроки прошли зря. Но не будем терять времени! Нам многое нужно успеть к завтрашнему утру.

— Конечно, — кивнул Холом. — Но я должен знать, с чем столкнусь. Что это за зверь? Наставники не говорили о таком!

Баир тяжело вздохнул.

— Долгое время мы считали, что они остались в прошлом. В толонских сказках про кошек-оборотней, рождённых из лунного света, которые очаровывают неосторожных путников, выпивают их жизнь и забирают себе их лица. Или в священных книгах жрецов Дракона.

— Четвёрка посланников, — догадался Холом, и прочитал наизусть: — Укрывшись в неприступной крепости, владыка Нижнего мира погрузился в целебный сон, приказав живым камням бдительно стеречь пределы своего царства. Не знал он, что в пылу сражения уже проникли в бесконечные пещеры бесстрашные посланники. Был первый среди них подобен могучему фениксу, выкованному из лучшей стали. Другой же хитростью подобен лису, речи же его звонки как серебро. И третий, чьё сердце прозрачно как чистая вода, а натиск сокрушителен как бросок крокодила. Четвертый же повелевал молниями…

— Верно. Они — обитатели и слуги хищника пустоты, которого люди царства царств поразили Звёздным Мечом, а нынешние почитают под именем Дракона. Его шпионы и миссионеры, способные выживать в тяжелейших условиях. Они пережили Падение Звёзд, и вместе с обломками Дракона попали сюда, в наш мир. К счастью, они, как и мы, разнятся по силе и способностям. Никого, подобного древней Четвёрке, мы не встречали.

— Они правда вывели народы из Нижнего Мира? Или священные книги лгут? — спросил Холом.

— Мы были нужны им, — кивнул его отец. — Поэтому нам дали возможность осознать своё рабство. И за короткое время, которое было нам подарено, мы успели построить воздушные дворцы, лунный щит и звёздный меч. А потом их хозяин вернулся, чтобы завершить начатое, и вот, мы снова пресмыкаемся в грязи, но мечта о небе живёт в наших сердцах. Не позволим же слугам хищника растоптать её!

Генерал нервно барабанил по рукояти меча, слушая рассказ своего шпиона. Неужели он начинает терять хватку? Или козни Ордена и угроза мятежников настолько сильно приковали к себе внимание Тагара, что он проглядел опасность со стороны укрытых ритуальными масками вроде-бы-союзников? Что задумали жрецы Дракона? Не хотят ли они воспользоваться хаосом орденского бунта чтобы подменить Прозорливого этой кошкой-оборотнем?

— Немедленно отправьте людей из особой десятки! — прорычал Дарсен Тагар. — Пусть возьмут усыпляющие жезлы. Приведите ко мне оборотня и этого Тукуура! Если не получится взять живьём — убить!

— В этом нет необходимости, мой генерал, — невозмутимо ответил наставник шпионов.

Генерал побагровел от гнева, но тут же побледнел и схватился за меч, когда черты Дагвы поплыли как нагретый воск. На мгновение его тело превратилось в зеркало, в котором отразилось растерянное лицо Тагара. Зеркальная поверхность пошла рябью, и на ней проступили черты беловолосой колдуньи, но кожа девушки так и осталась серебряной, а глаза — бездонными колодцами в звёздное небо.

— Ты! — выплюнул Тагар, оправившись от шока. — Что ты сделала с Дагвой?!

— На Вашей службе он часто обходился без сна, — холодно ответила посланница Дракона. — Сейчас навёрстывает упущенное.

— Я так легко не дамся! — прошипел генерал, вытаскивая меч.

Посланница подняла руку в жесте примирения.

— Успокойтесь, нохор Тагар! Меня вполне устраивает Ваш правитель и Вы как его правая рука. Своим появлением я только подчёркиваю тяжесть ситуации.

— Тяжесть ситуации мне хорошо известна, — процедил генерал, сместившись так, чтобы между ним и вещим зверем оказался письменный стол.

Тагар не рассчитывал, что это поможет, но рефлексы требовали действия. Статуя девушки из живого серебра не сдвинулась с места, но жест примирения мгновенно превратился в жест отрицания.

— Среди слуг и солдат законоучителя куда больше шпионов Ордена, чем он решается признать, — заявил оборотень. — Кто-то изнутри города подаёт сигналы мятежникам. Вооружённые новым знанием Стражи готовы поменять свой план. Ваш мастер-шпион от переутомления начал забывать важные детали и, в конце концов, выдал себя. Хорошо, что мне, а не Ордену. Вы всё ещё уверены, что понимаете тяжесть ситуации?

Вопрос, с какой стати генерал должен верить этому существу, просился на язык, но Тагар отбросил его. Вещий зверь мог придумать сотню причин или не снизойти до ответа. В любом случае, генерал мог полагаться только на собственное чутьё. А оно с опозданием подсказывало, что драться с существом из священных книг прямо посреди баянгольского Святилища — плохая идея.

— Что Вы предлагаете? — как можно спокойнее спросил Тагар.

Кожа посланницы окрасилась в привычные цвета. Не обращая внимания на то, что генерал так и не спрятал меч, она спокойно подошла к столу и провела пальцем по столешнице, оставляя слабо светящийся серебряный след. Генералу хватило беглого взгляда, чтобы понять, что посланница рисует схему городских укреплений.

— До этого момента Орден не сомневался в своей победе. Вероятно, они рассчитывали повести мятежников на штурм города одновременно с убийством Прозорливого. Я полагаю, среди городских стражников есть предатели, готовые открыть мятежникам ворота, как минимум, нескольких фабричных кварталов. Беспорядки в городе свяжут Вам руки до подхода подкреплений из Толона…

— Которые почти наполовину состоят из факельщиков, — мрачно ввернул генерал. — Это мне известно. Но вы говорите "до этого момента". Вы считаете себя способной изменить ход сражения?

— Вы должны знать легенду о бессмертных защитниках Баянгола, — произнесла девушка, опершись рукой на стол.

— Старые сказки, — пожал плечами Дарсен Тагар. — В некоторых говорится, что сам Дракон явится на помощь городу в трудную минуту. Такое же рассказывали про Толон. И где теперь жрецы Безликого и их защитники? В главном храме Безликого теперь библиотека Ордена, а трон правителя-жреца, как оказалось, перенесён сюда. Немыслимое святотатство! И что, где гнев Дракона?

— Он здесь, — тихо ответила посланница.

Она подняла руку, и Тагар увидел на мраморной столешнице оплавленный отпечаток ладони.

— Я — пристав Последнего Суда, — неожиданно властно произнесла девушка. — Я веду следствие и оглашаю приговор. Я могу убить живой камень реликвии Безликого и пробудить защитников ото сна.

— То есть, это трон усыпляет защитников? — уточнил генерал.

— Да. Орден давно открыл, что осколки Дракона и живой янтарь Безликого подавляют друг друга. Поэтому Стражи размещали реликвии Дракона в храмах Безликого и наоборот.

— Почему легендарные защитники не помешали им? — недоверчиво спросил Тагар.

— Не думайте, что они не пытались. Вспомните слова Улан Баира.

— Орден использовал некое "оружие". Какое именно?

— Стражи называют его "душа пламени". Это осколок эпохи царства царств. Выглядит как стальной цилиндр, насаженный на длинное древко. Цилиндр витым шнуром соединён с большим ящиком. Расчёт — три человека. Стрелок и два носильщика. Момент выстрела не виден глазу, но тот, кто окажется перед цилиндром, почувствует сильный жар и через несколько мгновений сварится изнутри.

— Опасная вещь, — проворчал генерал. — А паника, которую она поднимет, ещё опаснее. Если перерубить шнур, орудие выйдет из строя?

— Верно, — кивнула посланница. — Но спешить с этим нельзя. "Душа пламени" может убить меня, но она же способна разрушить трон. Нам нужно, чтобы эти два события произошли одновременно.

— Я не ослышался? — нахмурился Дарсен Тагар. — Мы должны дождаться, пока Вас убьют?

— Рядом с троном, — с нечеловеческим спокойствием подтвердила девушка.

— Не то, чтобы я был против, — криво усмехнулся Тагар, — но кто тогда откроет Прозорливому древнее Святилище?

— Генерал, — холодно отозвалась девушка, — если вы проиграете сегодня, будет уже некому и незачем его открывать. Но если победите, Айсин Тукуур вполне справится без меня. Он же сможет направить защитников, когда они проснутся. Так что постарайтесь не потерять его в бою.

Генерал устало потёр лоб. Ситуация нравилась ему всё меньше и меньше.

— Почему Вы настаиваете на своей смерти?

— Оружие нарушит структуру трона. Но только моя кровь завершит начатое. Поэтому я прошу Вас: если это не смогут сделать Стражи, на спуск должен нажать кто-то из Ваших людей. Сделайте так, чтобы Тукуур не узнал об этом, — на мгновение в её голосе промелькнуло что-то похожее на заботу. — К сожалению, он уже начал привязываться. Если моя смерть сделает его Вашим врагом… — она выразительно качнула головой.

Дарсен Тагар раздражённо побарабанил пальцами по эфесу меча. После этих слов Тукуур начал представляться ему чем-то вроде пороховой бомбы, которую нужно как можно скорее метнуть во врага, надеясь, что осколки заденут не слишком много своих. Здравый смысл подсказывал, что "решение" посланницы дрянное. Стоило бы увезти Прозорливого из города, а самому дать бой на стенах и посмотреть, чья возьмёт. Но он также понимал, что пробуждение защитников, чем бы они ни были, даст власти Джал Канура то самое мистическое измерение, к которому Прозорливый так стремился. И, прекрасно понимая, каким будет решение правителя Удела Духов, Дарсен Тагар нехотя произнёс:

— Я не имею права единолично отдавать такие приказы. Ждите меня здесь. Я принесу Ваш план на суд Смотрящего-в-ночь.

Теперь, когда раскрыта причина болезни, поразившей защитников города, все три ума вещего зверя напряжённо работали над её устранением. Ослабевший от долгой спячки координирующий ум с трудом оттягивал на себя ресурсы тела, чтобы оценить силу и способности живого камня, который люди называют троном жрецов Толона. Ему активно мешал настороженный ум. Он настойчиво твердил, что интенсивность ультрафиолетового излучения растёт, в атмосфере слишком много соединений серы и азота, и неплохо бы перестроить оболочку. Настороженный ум привык командовать. Долгие годы именно он спасал их от смерти в чужом и враждебном мире, полном хищников, паразитов, ядов и опасных излучений. Ценой этого выживания было не просто варварство, а дикость, до-первобытное состояние голодного хищника, ненавистное координирующему уму. Но что им оставалось, если от прекрасного и мудрого Хранителя, бережно носившего их на своём теле, осталась груда осколков, рассеянных по всей этой планете? Голос того, кого убийцы назвали Драконом, превратился в крик, а потом в едва различимый шёпот, и теперь ослабленный и поглупевший координирующий ум, отрезанный от коллективной памяти народа, даже не был уверен, что понимает этот шёпот правильно. Но близость древнего врага давала координирующему понятную цель, и он вцепился в эту цель, как вцеплялось когда-то его тело в добычу. Со вновь обретённой силой он отдавал приказы, и с радостью ощущал, как уступают его напору звериные инстинкты ума настороженного, а их грубые требования превращаются в советы, как и должно быть.

Чего он не ожидал, так это сопротивления отзывчивого ума. Этот вспомогательный центр, созданный для общения с разумными аборигенами, должен был провести в забытьи ещё больше времени, чем координирующий ум. Вопреки этому, он оказался вполне развит, и даже пытался оспаривать приоритет принятия решений. Вероятно, в своих блужданиях вокруг пещеры, скрывавшей в своих недрах осколок-капсулу, принесшую их в этот мир, настороженный ум неоднократно натыкался на людей и самостоятельно пробуждал отзывчивый ум, пренебрегая координирующим. И отзывчивый ум пытался исцелить своё одиночество общением с существами, которые и были причиной этого одиночества. С убийцами, расколовшими тело Хранителя, уничтожившими память поколений, обрекшими осколки его народа на скитания в чужом мире. Координирующий ум не мог понять, как эти несуразные существа могли стать причиной такой катастрофы. По сравнению с тем, на что был способен разум этого живого мира, который местные именовали Безликим, "звёздный меч" аборигенов казался обглоданной берцовой костью, зажатой в кулаке обезьяны. Но он разбил тело Дракона, как грязная дубина разбивает драгоценный фарфор. Перечеркнул все усилия Первопроходцев, которые смогли обойти все защиты Безликого и отравить его разум, сделав живой мир безвольной добычей Дракона, готовой принять его волю.

"И, всё же", — возражает отзывчивый ум, — "Первопроходцы делали ставку на пленников Безликого. Прилагали усилия, чтобы защитить их умы от воздействия живых камней. Воспитывали тех, кто принял мудрость Хранителя. Имеем ли мы право не следовать их примеру, особенно сейчас, когда нас осталось так мало? Теперь только люди и другие народы этого мира могут собрать осколки Дракона и помочь ему возродиться в теле Безликого. Возродиться и размножиться, и наполнить великую Пустоту!"

Любому из этих аборигенов слова отзывчивого могут показаться безупречными, но для координирующего ума это набор туземных лозунгов. Отзывчивый ум очарован — очарована, она уже настроилась на эту концепцию — чужаками и их миром не меньше, чем те очарованы безошибочно подобранной формой. Она кропотливо изменяет структуру так, чтобы движения были естественны и приятны для окружения, колебания воздуха — слова — привлекали внимание и дарили надежду, изменения поля создавали гармонию. Старается передать крупицы своих знаний человеку по имени Тукуур, с которым срослись питомцы-связные. Дряхлые, измождённые существа, отравленные кровью людей, сильно изменённых Безликим. Это было попросту опасно. Питомцы едва справлялись с основной задачей — делали человека способным осмыслять изменения электромагнитного поля. Они не могли подстраховать отзывчивый ум в случае, если он сболтнёт лишнего. К счастью, невысокий уровень развития общества мешал аборигену задавать вопросы, выходящие за пределы его священных текстов. К тому же, он уже попал в эволюционную ловушку и был готов влюбиться в посланницу Дракона до боли в сердце и остекленевшего взгляда. В другой ситуации это можно было использовать. Но сейчас неприлично разросшийся отзывчивый ум вполне мог скопировать это состояние для достижения полного резонанса.

Координирующий ум понимал, что им всем нужен врач. Увы, фатальное невезение помешало вещему зверю встретить даже тех сородичей, которые, как оказалось, были поблизости. Того, кто в образе мастера-книгохранителя создавал условия для рождения светоча-зерна. Или того, кто подменил предыдущего улюнского наставника. Впрочем, кто знает, не были ли и они безумцами с доминирующим отзывчивым мозгом? Такая возможность помогла вещему зверю принять неизбежность конца. Он выполнит свою задачу, простую и понятную. Победит разум трона. Сохранит тех людей, кто готов принести светоч-зерно в место назначения. Удерживая эту цель, координирующий ум подчиняет ей работу двух других центров, в то же время давая им больше простора для непосредственного контакта со средой.

Настороженный ум сосредотачивается на очертаниях объектов в отражённом свете, как того требует ум отзывчивый, но даже это не мешает ему ощущать искажение поля. Трон тоже чувствует их приближение и сосредотачивает волю, чтобы сделать поле максимально некомфортным, отпугнуть, помутить сознание. Приходится давать ещё больше свободы отзывчивому уму, и тот делится спокойствием и радостью от своего резонанса.

Она читает сочувствие и поддержку на лице Тукуура, чувствует грозную уверенность гвардейцев, решительную собранность их генерала. Люди не боятся. Отчасти потому, что не чувствуют и трети того, что обрушивает на них трон. Эта удивительная глухота к воздействию собственного Странника поражает. Как мало времени им понадобилось, чтобы научиться воспринимать активность волокон-передатчиков воли Безликого как фоновый шум, подобный плеску воды за окном хижины рыбака! Почему этот Странник не правил их так же, как обтачивал её народ Дракон, добиваясь тончайшего согласия воли и максимальной изменчивости тел? Вместо этого Безликий втягивал в себя всех, до кого мог дотянуться, вероятно, разбивая вдребезги их прошлую среду обитания. Он ставил на них странные эксперименты, неизменно сохраняя исходные дикие линии. Что это было? Лень, глупость, небрежность? Или, всё-таки, глубокий расчёт? Её народ не допускал этой мысли, пока не случилось Падение Звёзд.

Процессия приблизилась к зданию, похожему на замшелую скалу, где люди поклонялись четверым Первопроходцам и их Страннику. Вернее, Страннице. Если бы люди знали больше, они называли бы её не Драконом, а Осой-наездником, как сделал это Тукуур, удивительно быстро проникнув в суть вещей. Первопроходцы выполнили свою задачу, найдя ключ к сердцам людей и других существ, населявших Безликого. Но когда Оса явилась, чтобы впрыснуть эссенцию своей жизни в тело ослабленного врага, эти самые люди, уже давно оторванные от воли своего хозяина, нанесли сокрушительный удар. Может, в этом и был смысл? Нет нужды заставлять народы защищать среду обитания, к которой они привыкли. Они прекрасно делают это сами.

Чёрные стражники с совиных масках выстроились у входа. Среди них были явные враги — их выдавали дрожащие связи-паутинки, рождённые питомцами-связными. Ещё один дар её народа, обращённый против него. Кажется, люди называли эту связь "незримыми веригами", подчёркивая её тяжесть. Они просто не знали, насколько тяжела она была для питомцев, которых Орден неизменно приживлял только тем, в чьей крови сохранялась живая пыль — наследие экспериментов Безликого. Если бы не борьба питомцев, эта пыль проросла бы на лбах и висках людей серебряной и янтарной чешуёй, возвещая рождение новых пророков планетарного разума. Но Орден препятствовал этому, сливая враждебные организмы с упорством ребёнка, понявшего, что огонь можно потушить водой, но ещё не знающего об опасности горячего пара.

Посланница невольно замедлила шаг, почувствовав враждебность храмовых стражей и стоящего за ними трона. Тукуур ободряюще сжал её руку. Гвардейцы выстроились в две шеренги, на время отгородив процессию от стражников. Затем все они, чиновники, жрецы и солдаты, вошли под мрачный свод старого здания, в котором таилась вековая сырость. Где-то на периферии сознания промелькнуло предупреждение настороженного ума. Грибок, разросшийся на каменных стенах, почти готов был выбросить в воздух ядовитые споры. Внутренний сторож советовал преобразиться, но в этом совсем не было нужды. К чему тратить силы, если всё скоро закончится? "Слишком скоро", — почти по-человечески подумала она, — "неудачно, несправедливо, отвратительно скоро".

Под звуки свирелей и гонгов процессия прошла мимо статуй и большого квадратного алтаря и остановилась перед широкой лестницей, ведущей в подземный храм. Перед лицом угрожающей городу опасности Смотрящий-в-ночь пожелал возжечь благовония перед подлинным когтем Дракона, которым, по древней легенде, поразил Безликого в сердце Стальной Феникс. Легенда помоложе гласила, что Коготь хранится в сердце священного Баянгола. Посланница знала, что обе легенды имеют пренебрежимо малую связь с действительностью.

Служители налегли на рычаги воротов, и тяжёлые каменные блоки разъехались в разные стороны, пропуская жрецов и сановников с святая святых. Но когда от пропитанной фосфором нити вспыхнули закреплённые на колоннах факелы, все ошеломлённо замерли. В центре зала среди безжизненно-матовых обломков священного обелиска возвышался причудливый трон из сияющего жёлтого камня. Он напоминал коралловый риф или переплетение древесных корней, взломавших скальную толщу и вросших глубоко в сердце баянгольского холма. На троне сидел человек в струящихся белых одеждах. Медленно оглядев присутствующих, он звонко расхохотался.

— Кто надоумил вас, глупцы, привести сюда жрицу Певца Пустоты? Теперь вам не спрятаться от ярости духов Толона!

— Святотатство! — завопил кто-то. — Злые чары! Смерть колдунье!

Голос провокатора оборвался сдавленным воплем, когда стоявший рядом гвардеец ткнул его под дых рукоятью меча. Всего на мгновение воцарилась тишина, и в ней громко разнёсся голос Айсин Тукуура.

— Почему это дух Толона говорит с приморским акцентом, да ещё таким знакомым голосом? Друг Холом, слезай оттуда и не смущай сердца верующих!

Человек на троне открыл рот для ответа, но вперёд выступил правитель Удела Духов, быстро стряхнувший с себя оцепенение.

— Барсы! — громко приказал он. — Арестовать подстрекателя!

Но прежде чем гвардейцы достали мечи, Улан Баир ловкой ящерицей скользнул к Прозорливому и вонзил кинжал в просвет между драконьей маской и посеребрённым нагрудником. Правитель захрипел и медленно осел на землю, а Баир помчался вперёд, в ожившую темноту между колонн, из которой выступили чёрно-алые факельщики Ордена Стражей.

— Ни с места! — скомандовал их командир. — Бросайте оружие или разделите судьбу тирана!

Последним усилием раненый сорвал с себя драконью маску, и удивлённым сановникам предстало усатое лицо сотника Цэрэна.

— Проклятье! — прошипел наставник Стражей. — Это не правитель!

— Ко мне, соратники! — заревел генерал Тагар, подняв меч. — Смерть бунтовщикам!

Не дожидаясь его слов, гвардейцы-лучники спустили тетивы, выцеливая стражей-стрелков. Воцарился хаос. Снежные Барсы сшиблись с факельщиками, одетые жрецами солдаты — со Стражами в форме Совиных Масок. Кто-то из жрецов и придворных проталкивался к выходу, кто-то размахивал парадным оружием, прорубая себе путь в гущу сражения.

Настороженный ум завопил от страха, но координирующий тут же подавил его хаотичные импульсы, оставив только расчёт и скорость реакции. Прирученный человек пытался сражаться рядом. Он не струсил, и это было хорошо, но он не был приучен к бою, и в сражении был скорее обузой. Приходилось то и дело уклоняться от его неуклюжих движений, но, тем не менее, они продвигались к трону. Слева налетел замотанный в чёрное стражник, явно посчитавший невооружённую женщину лёгкой мишенью. Ошибка. Подавившись кровью, нападавший упал, его плохо сбалансированный меч теперь оттягивал левую руку посланницы. Настороженный ум с удовольствие превратил бы всю конечность в куда более удобное орудие, но форма всё ещё имела значение.

Постепенно вражеские бойцы начали сторониться их, но всё сильнее давила на разум злоба трона, и в какой-то момент стало ясно, что враги сражаются лучше. Теперь они теснили гвардейцев по всему храму, подбадривая себя воодушевлёнными кличами. Казалось, победа уже на их стороне, когда картина боя резко изменилась.

Оглушительный взрыв разрушил дальнюю стену подземного храма, и в пролом с воем и улюлюканьем полезли покрытые рыжей шерстью существа. Они бросались на своих и чужих, не разбирая стороны в драке, но их появление сломало тактику факельщиков. Бойцы Ордена развернулись к новой угрозе, освободив посланнице путь к трону и сидящему на нём человеку, но болезнетворные флюиды создания Безликого не давали ей сдвинуться с места. Девушка оглянулась на Тукуура. Её спутник стоял, тяжело опершись на меч. Он пытался принять удар на себя, но слишком много решительной злобы было в сердце его соперника. Шаман тяжело перевёл дух и с обречённой тоской посмотрел на волны мохнатых воинов, но вдруг его взгляд стал резким и собранным.

— Илана! — прокричал он во тьму.

Посланница обернулась, и увидела в рядах рыжих существ девушку в солдатском кафтане. В карих глазах воительницы застыли изумление и вопрос. Обрывки чужой памяти подсказывали, что это — сестра той, чью форму принял вещий зверь. И, лихорадочно подбирая правильную реакцию, посланница подняла руку в жесте приветствия, а потом указала на трон.

Рыжый воин, стоявший рядом с Иланой, с ужасающим рыком рванулся вперёд и смахнул ошалевшего Холома с сидения. Противники покатились по земле. Злая воля Безликого ослабла и, ловя за хвост ускользающий миг, координирующий ум передал управление настороженному, отправив тело в недоступный человеку прыжок. Посланница врезалась в живой камень с металлическим звоном, а потом накатила тёплая и душная волна. Несколько человек дико закричали в унисон с настороженным умом, который тут же пришлось отсечь. В его угасающих импульсах до координирующего ума докатывалось понимание того, как рвётся в клочья поле, возмущённое "душой пламени", как рушится защитная оболочка и трещит от жара ненавистный трон. Превратив оставшуюся волю в движение, зверь направил собственную материю в эти трещины, изгоняя остатки враждебной жизни, выжигая корень болезни дотла. И только когда не осталось иных тканей кроме его собственных, координирующий ум позволил себе осознать, что всё то время, пока сохранялась форма, отзывчивый ум упорно трудился, подбирая нужные слова для своего человека. Кажется, ей это удалось.

Бесконечные коридоры, казавшиеся гибридом муравейника и пчелиного улья, неожиданно привели Илану и её бойцов в гущу сражения. Она замерла на пороге полутёмного зала, пытаясь разобраться, что происходит. В неверном свете факелов сверкали мечи, кинжалы и палицы. Смешались мундиры чёрно-красные, жёлто-серые и чёрно-серебряные. Посреди всего этого хаоса возвышался причудливый сталагмит или, может быть, скульптура из светящегося янтарно-жёлтого камня. Она была похожа на низкорослое дерево, лишённое листьев, выросшее прямо из толщи скалы. В переплетении ветвей, словно защищающий гнездо аист, застыл в неудобной позе человек в белых одеждах. Он даже не обернулся на звук взрыва, как будто не мог оторвать взгляда от двух воинов, напряжённо замерших в десятке шагов от него. Они стояли чуть наклонившись вперёд, опираясь на мечи, как будто ледяной горный буран бросал им в лица комья снега. Островитяне с яростным рёвом ринулись вперёд, и один из воинов поднял голову.

— Илана! — крикнул он, салютуя мечом.

Дочь плавильщика с удивлением поняла, что видит перед собой Тукуура. А рядом с ним, повзрослевшая, но ещё узнаваемая, стояла Айяна. Младшая сестра, которую она уже дважды успела оплакать и мысленно похоронить. Что это? Галлюцинация? Колдовство? Или шаман солгал Илане о том, что видел на острове? Но зачем? Эти вопросы вихрем пронеслись в голове девушки, но времени отвечать на них не было. Мохнатые воины словно жёлтый ручей влились в бушующий поток битвы, и тот поглотил их без остатка. Кто-то из врагов выстрелил в Илану, но стрела прошла мимо. А Айяна подняла руку в приветственном жесте и умоляюще указала на человека в белом, чья воля не давала ей двигаться. И пока Илана пыталась осознать, как она по одному жесту поняла ситуацию, Высокий Пятый, в ком всегда было больше действия, чем сомнений, яростно заревел и бросился вперёд. Он смахнул человека-аиста с его янтарного дерева как тряпичную куклу и ударил об пол, но тот оказался ловким, как кошка. Извернувшись, он ткнул Высокого Пятого кинжалом и попытался вырваться, но островитянин только зарычал и ещё крепче сжал его в медвежьих объятиях. Засмотревшись на их поединок, Илана не заметила, как Айяна оказалась рядом с янтарным кустом. А потом произошло что-то странное. Несколько человек, стоявших между Айяной и тёмной нишей в стене подземного храма вдруг закричали от боли и рухнули, захлёбываясь кровью. Ветви дерева померкли и начали трескаться, а младшая сестра Иланы покачнулась, ухватившись за каменные выросты.

Бросив быстрый взгляд в сторону ниши, Илана увидела, как в её тени трое орденских бойцов возятся с каким-то странным устройством. Выхватив трофейный меч, дочь плавильщика бросилась к ним, инстинктивно двигаясь по дуге. А с другой стороны зала по такой же дуге бежали к неизвестному орудию три гвардейца во главе с плечистым военным чиновником в расшитом золотом генеральском кафтане. Несколько орденских солдат бросилось им наперерез. Зазвенели мечи, а бойцы в нише продолжали колдовать над своим механизмом, используя каждое мгновение, которое покупали им своими жизнями братья по оружию.

Илана набросилась на них из тени подобно разъярённому ворону, защищающему птенца. Заметивший её в последний момент стрелок попытался навести на девушку палку с закреплённой на конце стальной болванкой, но Илана извернулась и одним взмахом трофейного смерть-меча перерубила толстый витой шнур, соединявший палку с тяжёлым, выкрашенным в болотный цвет ящиком. Яркая жёлто-зелёная вспышка ослепила девушку и её врагов. Не останавливаясь, Илана рубанула мечом наугад, удерживая потайную кнопку. Раздался треск и болезненный вскрик. Один из солдат упал, а ящик загудел и выплюнул облачко искр. Не желая искушать судьбу, два других противника бросились прочь. Последовав их примеру, Илана помчалась дальше. Гвардейцы, которых она заметила раньше, уже лежали на каменном полу. Генерал ожесточённо рубился с высоким Стражем. Воин был явно сильнее, но брат Ордена превосходил его в ловкости. Он ускользал от сокрушительных ударов генерала, выжидая, когда тот начнёт выдыхаться. Услышав топот Иланы за своей спиной, Страж стремительно отступил в сторону, подставляя девушку под очередной удар генерала. Но воин, неловко крутанувшись, направил свой клинок в сторону, а Илана припав на одно колено, уколола Стража в икру. Если бы в её руках был обычный клинок, рана была бы не страшнее комариного укуса, а ответный удар слуги Ордена лишил бы девушку головы. Но захваченный в Могойтине колдовской клинок тихо зажужжал, выпуская таящуюся в нём смертельную энергию. Страж содрогнулся, едва не выпустив меч. Воспользовавшись этой заминкой, генерал рубанул его наотмашь своим палашом.

Быстро кивнув друг другу, генерал и Илана повернулись к странному дереву и увидели то, что долго ещё будет являться им в кошмарных снах. Айсин Тукуур стоял на коленях у почерневшего трона — с этого ракурса назначение дерева стало очевидным — удерживая в объятиях тело Айяны, но оно буквально утекало сквозь пальцы шамана как нагретая восковая фигура. Знаток церемоний не шевелился, пока от неё не осталась лишь лужица серебристой жидкости. Но когда осмелевшие бойцы Ордена бросились к нему с воинственным кличем, шаман молча встал и отряхнул руки. Серебряные капли сорвались с его пальцев, превратились на лету в тончайшие иглы и пронзили воинов насквозь. А потом катакомбы загудели, как растревоженный улей.

Из похожих на пчелиные соты отверстий в потолке смертоносным дождём посыпались треугольные лезвия. Они изменяли направление полёта, закручиваясь вокруг зала подобно призрачному телу огромной змеи. Илана в ужасе замерла, глядя как сверкающий поток без разбора пожирает тела бойцов. Казалось, это кольцо вот-вот сомкнётся, не оставив в подземном храме никого живого, но затем Тукуур с усилием взмахнул руками и вытянул их в сторону пролома, проделанного подрывниками Иланы. И поток лезвий скользнул в отверстие, сливаясь с такими же потоками, пришедшими из дальних коридоров, устремляясь прочь за стены города. Только десяток летающих лезвий всё ещё кружился вокруг Тукуура, который стоял с закрытыми глазами, вцепившись в потемневшие ветви трона. В серебристом свете смертоносных снарядов было видно, как катятся по застывшему лицу шамана крупные капли пота.

— Гнев Дракона пал на головы нечестивых! — провозгласил пришедший в себя генерал. — Покайтесь, выжившие! Может быть, вы будете прощены!

Шёпот множества голосов пронёсся по залу. Кто-то молился, кто-то плакал, кто-то рвал на себе одежду или волосы. Многие солдаты Ордена бросили мечи, но были и такие, кто попытался заколоться или сбежать. Мохнатые бойцы растерянно сгрудились вокруг Высокого Пятого. Двое младших командиров держали за руки человека в белом, в котором Илана узнала Холома.

— Вы совершили чудовищную ошибку, — громко и отчётливо сказал пленник.

— Это Вы совершили ошибку, — возразил генерал, — которая будет стоить Вам жизни.

Холом посмотрел на него с гневом и болью.

— Да, это я повесил Тукууру на грудь проклятую чешуйку Дракона. Я создал чудовище. Но вы, ставшие на его сторону, разрушили будущее своих детей, и детей их детей.

Илана бросила взгляд на впавшего в транс Тукуура. Она не знала, какого духа шаман только что выпустил из Нижнего Мира, но пророчество Холома казалось очень правдоподобным. По крайней мере, её восстание подошло к концу. Вряд ли кто-то в лагере уцелел.

— Это ведь ваши люди сожгли Могойтин? — прозвучал вопрос генерала.

Дочь плавильщика с запозданием поняла, что воин обращается к ней. Значит, не удастся сделать вид, что они пришли на помощь победителю. Илана глубоко вдохнула, прикидывая, как долго они продержатся против уцелевших гвардейцев и лезвий Тукуура. Как быстро шаман сможет вернуть сюда свой стальной вихрь? Она начала медленно пятиться к остальным островитянам, обречённо подняв меч в верхнюю защитную позицию. Но когда продолжение боя казалось неизбежным, раздался надтреснутый голос Тукуура.

— Не разбрасывайтесь союзниками, нохор Тагар, — произнёс шаман, открыв глаза.

— Надеюсь, с лагерем мятежников покончено, билгор Тукуур? — ворчливо спросил генерал, скрывая страх за недовольством.

Шаман устало вытер лицо рукавом. Все видели, как дрожат его руки, но сверкающие клинки продолжали неумолимый хоровод вокруг знатока церемоний, свидетельствуя о его новой силе.

— Лагерь, — хрипло сказал Тукуур. — Башня Стражей. Пристани. Всё очищено. Скоро мы вступим в бой с толонской флотилией.

— Толонской флотилией? — ахнул кто-то.

— На ней армия Срединной Цитадели Ордена, — мрачно пояснил генерал, и добавил: — Не думал, что Ваша сила простирается так далеко, билгор Тукуур.

— Я теперь пристав Последнего Суда, — с явным усилием ответил шаман. — И не успокоюсь, пока враги правосудия не обратятся в пыль.

— Что на счёт этих врагов? — Дарсен Тагар махнул рукой в сторону Иланы и мохнатых.

— Они Вам нужны. Мохнатые — чтобы сражаться с хамелеонами за острова. Илана — чтобы открыть Святилище.

— Посланница сказала, что Вы справитесь сами, — нахмурился генерал. — Она солгала?

— Я зашёл слишком далеко, — покачал головой шаман. — Дом Безликого увидит во мне врага и не откроет двери.

— Что же, хорошо, — буркнул генерал. — Я боялся, что Вы станете просить и за того, чей отец поднял руку на Прозорливого.

— Я хотел бы, — выдохнул Тукуур. — Но слишком велик риск, что он совершит в столице то же, что я совершил здесь. Выпустит слуг Безликого, охраняющих Святилище.

— Хорошо, что твои родители не видят, чем ты стал, друг Тукуур, — горько сказал Холом.

— Молчать! — рявкнул Тагар. — Ты одел тогу правителей Толона и повторишь их судьбу!

— Медленная смерть? — криво усмехнулся юный Страж. — Вот, значит, как…

— Этому не бывать! — изменившимся голосом каркнул знаток церемоний.

Хоровод лезвий ускорился, слившись в единое кольцо, а потом что-то сверкнуло в воздухе, и Холом медленно осел на пол.

— Прозорливый этого не одобрит, билгор Тукуур! — угрожающе произнёс генерал.

— Я — пристав Последнего Суда, — ледяным тоном повторил шаман. — Я веду следствие и оглашаю приговор. Если Прозорливый недоволен, пусть призовёт на мою голову суд Дракона. Но пока я прокладываю для него путь в Священную столицу, и не советую мне мешать!

Тукуур сел на трон и закрыл глаза. Летающие лезвия продолжали бешено вращаться, окутывая его сверкающим облаком.

Прозорливый принял Илану вечером в просторной библиотеке, которую уступил ему баянгольский законоучитель. Кроме них в комнате никого не было, как будто Прозорливый безоговорочно доверял недавней бунтовщице, или, гораздо вероятнее, мог в любой момент призвать себе на помощь духов-защитников с их летающими клинками. Хотя этой встречей Илана была обязана Тукууру, её не покидало ощущение, что правитель видел в ней возможность создания ещё одного полюса власти, уравновешивающего влияние жрецов и военных.

— Ваши толонские друзья — кабинетные теоретики, хотя некоторые их предложения мне нравятся, — заявил Смотрящий-в-ночь, пристально глядя девушке в глаза. — Например, восстановить сословие дарханов и перевести в него чиновников ведомства внешней гармонии. Или каждые четыре года, в день смены первоэлемента, переводить моих соратников на новое место службы, оценивая их работу повышением или снижением ранга. Или вот, тоже неплохое: ввести должность цензора общественных работ, надзирающего за условиями труда должников, переданных в услужение частным лицам. Как думаете?

— Я перевела бы в сословие дарханов и ведомство внутренней гармонии, — ответила Илана, стараясь сохранить спокойный и доверительный тон беседы, хотя и чувствовала, что гладь этого озера скрывает острые камни. — В духовных канонах есть мудрость, но в них также много такого, что не способствует исцелению больных.

— Боюсь, Ваши коллеги не согласятся с этим, — усмехнулся Смотрящий-в-ночь. — Ведь что, если не божественный авторитет, заставит пациентов безоговорочно следовать их предписаниям?

— С этим трудно поспорить. К сожалению, божественный авторитет туманит голову слабым людям, заставляя их чувствовать себя непогрешимыми, — резче, чем следовало бы, ответила девушка.

— Действительно, — безучастно произнёс правитель, но продолжение беседы подсказало, что его задели её слова: — Всё утро я взвешивал Ваши поступки, пытаясь уравновесить награду и наказание. Вы переломили ход боя и спасли жизнь моему другу Тагару. Но Ваши люди сожгли мой город, и этого нельзя забывать.

Илана молча ждала продолжения, склонив голову не ниже, чем полагалось по этикету.

— Как я уже говорил, Ваши друзья смотрят на мир через окно кабинета. Нравятся мне их идеи или нет, я не могу позволить таким людям управлять государством. Вы — другое дело. Вы показали, что способны и целить, и разрушать. Вы знаете цену неправильных решений…

«Вы, ставшие на его сторону, разрушили будущее своих детей, и детей их детей!» — прозвучали в голове девушки отчаянные слова Холома, и её сердце впервые с начала этой беседы болезненно сжалось.

— Тукуур сказал, что вы способны распечатать столичное Святилище, и я верю, что Вы это сделаете. Но я хочу, чтобы после этого Вы стали моей посланницей в Толоне. Там Вы сможете проверить на практике идеи своих друзей. Те которые докажут свою ценность, будут постепенно распространены на всю страну.

Смотрящий-в-ночь снова выжидающе посмотрел на свою собеседницу, оценивая её реакцию.

— Это и награда, и наказание, повелитель, — она намеренно произнесла фразу на толонский манер, чтобы обойтись без частицы «мой».

— Конечно, — невозмутимо ответил правитель. — Некоторые из Ваших друзей, несомненно, возненавидят Вас за это. Как и некоторые фанатики Безликого. Вы ведь из рода правителей Толона по матери, верно? Поэтому другие с радостью станут под Ваши знамёна. В конце концов, от Вас будет зависеть, будет ли это в большей степени наградой или наказанием. Но я хочу, чтобы вы знали: самой возможностью этого выбора Вы обязаны моему соратнику Тукууру. Плохая примета, знаете ли — открывать новую эпоху правления, не дав верному слуге выплатить долг.

Илана молчала, погрузившись в тяжёлые раздумья. Смотрящий-в-ночь не торопил её. Пока не торопил. Он давал ей возможность воплотить в жизнь свои идеи, но многие сказали бы, что такая возможность, полученная из руки тирана, не стоит ничего.

— Я — врач, — наконец, сказала она. — Одна из тех, кто пытается лечить даже в грязной темнице закованными в цепи руками. Но если Вы хотите, чтобы от лечения был толк, комната должна быть чистой, а руки лекаря — свободными.

Правитель поморщился.

— Красивые слова, но как я могу дать Вам то, чего не имею сам? Да, Ваши руки будут связаны. Верный человек, которого я обязан вознаградить должностью толонского законоучителя, будет бороться с Вами за власть. Как и сякюсэнский тысяченачальник, которого я поставлю над армиями побережья. Как и Ваши пока неизвестные враги. Но мои руки так же связаны войной и грядущим голодом. Думаете, Толон грязная камера? Вся эта страна — грязная камера, которую не уберёт никто кроме нас самих!

— По крайней мере, остановите проклятые стройки и… — она чуть замешкалась, но преодолела себя — верните лесным людям острова. Вам это всё равно ничего не будет стоить!

Смотрящий-в-ночь устало вздохнул.

— Знал, что Вы это скажете. Это воспримут как проявление слабости, без сомнения. Но Вы правы. Острова больше не принадлежат мне, а стройки уже дали всё, что могли дать. Так и быть. Я издам эти указы. Более того, я прикажу освободить рабов-островитян по всей стране, если они присягнут мне в верности и будут сражаться вместе с моими армиями против Ордена.

— И распустите компанию «Медовая лоза».

— Ещё одно слово, и я переведу лично Вас в сословие торговцев! — фыркнул правитель.

Илана горько усмехнулась.

— Всего-то?

— Скажу Вам честно, — вновь доверительным тоном произнёс Прозорливый. — После того, что здесь произошло, мне будет очень нелегко найти помощников, у которых в моём присутствии не дрожат колени и не заплетается язык. Поэтому я не грожу Вам казнью, а терпеливо спрашиваю ещё раз: вы примете мой оберег?

Отказаться сейчас означало выбрать смерть. Но, хотя Илану глубоко поразило отчаяние Холома и его казнь, она не верила, что с падением Ордена для народа Удела Духов не осталось будущего. И если не принять волю Прозорливого сейчас, не будет даже возможности это проверить.

— Бремя Дракона — порядок, милость Его — справедливый суд, — произнесла она ритуальную фразу, принимая нефритовую пластину из рук Смотрящего-в-ночь.

«Я слежу за тобой», — мысленно повторила она слова мохнатого каторжника. — «И, если ты лжёшь, моё время настанет».