Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий

Иные дали

Нет в жизни ничего прекраснее путешествий, если не считать, конечно, книг, любви, вина и женщин. Но путешествия!.. Ставлю многоточие и восторженно закатываю глаза. «Это нечто!» – как говорит современная Эллочка-Людоедка.

Мои личные путешествия начались с детского курорта Анапа. Затем в зрелые годы – Сочи, Одесса, Крым. Ленинград и Тбилиси. Кисловодск и Прибалтика. Пушкинские Горы и Львов. Многочисленные командировки по стране: Иваново, Могилев, Краснодар, Куйбышев, Волгоград, Челябинск, Киров, Черкассы, Таллинн, Ташкент, Минск, Запорожье, Ивано-Франковск, Владивосток, Вильнюс, Рига, Киев, Петрозаводск, Брест, Бухара и т. д. Республиканские и областные центры, города, городки, поселки и села.

Короче, удалось поездить по Советскому Союзу и немало повидать, но заграница («Страна святых чудес!» – как писал славянофил Хомяков) долгое время была терра инкогнита. Таинственный мир за железным занавесом. Привлекательный и манящий.

Перед своей скандинавской поездкой в 1976 году я писал:

«Принадлежность к великой стране и патриотическое воспитание заставляют нас криво усмехаться по поводу достижений и уровня жизни малых стран и народов, каких-то «датчан и разных прочих шведов». Мы – супердержава, делающая ракеты и покоряющая Енисей, как поется в одной песне. Мы запустили первый спутник, сконструировали луноход, ввели бесплатное медицинское обслуживание и всеобщее среднее образование. У нас самое большое жилищное строительство. А дальше стремительно нарастает уже бормотание взахлеб: самое большое… громадное… первое в

Европе… лучшее в мире… «А у нас в квартире газ… А у вас?..» И стоит, ослепленный своими достоинствами, русский великан и смотрит невидящими глазами на мир…»

Однако поездка в Швецию-Данию была второй по счету. А первым и незабываемым, как первая любовь, был вояж в Бельгию, Голландию, Люксембург в июле 1973 года. В те годы мало кто выезжал на Запад, а тем более в страны Бенилюкса. По приезде домой, вдохновленный увиденным, я напечатал «в стол» аж 100 страниц путевых впечатлений (публиковать тогда их было просто невозможно).

Сегодня поездками в дальние страны никого не удивишь, появились даже специальные издания «Вояж», «Иностранец» и другие. Собрал деньги – и поехал. И никаких проблем. А тогда!.. Всю тогдашнюю предпоездную вакханалию точнехонько выразил Владимир Высоцкий в песне «Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме». Инструктор (естественно, кагэбэшник)

Это Будапешт, соцстрана, ну, а капиталистическая – тут специальные комиссии по отбору достойных граждан просто сатанели, решая вопрос: пущать или не пущать?! Комиссии, пресса, радио, телевидение – все стращали соотечественников загнивающим Западом, вбивали в сознание и в подсознание, что все у них там не так, бесчеловечно, мрачно и ужасно, что они – представители капиталистической системы (за исключением членов коммунистических партий) – совсем другие люди, чем мы, счастливые граждане Страны Советов. И поэтому немудрено, что, когда наша туристическая группа (все члены Союза журналистов СССР) попала из самолета в зал брюссельского аэропорта «Завентен» и увидела плачущего малыша, кто-то из группы умиленно сказал: «Плачет. Как у нас». И вот это ощущение, что у них – «как у нас», было самым первым моим впечатлением от Запада.

Ну а дальше – архитектурные красоты, великолепие католических соборов (чего стоит один Гентский собор со своим знаменитым алтарем: увидеть и умереть!), восхитительные собрания картин в музеях (включая Дом Рубенса) – все это требует отдельного разговора.

Конечно, в 1973 году потрясали витрины магазинов, ошеломляло изобилие товаров, да и «живой» товар, впервые увиденный, вызывал некий психологический шок. Но все это в прошлом. Ныне витрины наших магазинов и наши «девочки», вышедшие на панель, ничуть не хуже. Но – еще раз воскликну – тогда!.. Вот отрывок из моих бельгийских заметок:

«Путь в «Палас-отель» лежал через «розовый район». Я изнемогал от усталости и впечатлений, однако пришлось тащиться за остальными. Напарники оказались настоящими бойцами. Олег подходил к живым рекламам и рассматривал их в упор. После каждого окна он тяжело отваливал, подбегал к нам и признавался: «Ну, братцы, я такого никогда не видел!» И это говорил маститый журналист, кандидат юридических наук, бывший народный судья, фронтовик, отец двоих детей… А когда я показал Олегу на авто-секс-сервис, то он обомлел окончательно. Действительно, есть чему подивиться: в тихом переулке вас нагоняет машина с красным огоньком, на ходу открывается дверь, высовывается для соблазнения изящная ножка, и автомобильная красотка приглашает вас занять место рядом с ней. У руля? Как в старой дореволюционной шансонетке:

В номер я притащился еле-еле. Принял душ, устроил себе головомойку. А потом, как и подобает простому советскому человеку, нашел утешение в труде: полоскал в белоснежной раковине грязные носки и рубашку».

На шестой день пребывания в Бельгии наш гид Роже подсказывал нам программу на вечер: «Гостини-

ца – туда, – (следовал энергичный взмах руки), – ночные клубы – туда. Еще хуже – туда!»

Какие ночные клубы? На какие деньги?! Удел советских туристов сводился к одному: поглазеть. В «розовом районе» (там, где «еще хуже») Левон подкрадывался к светящимся окнам мягко и вкрадчиво, как кот, но стоило «крошке» вопросительно поднять на него глаза (зазывать клиентов в Бельгии запрещено), как он так же легко и пластично ускользал в сторону. Олег, наоборот, ступал тяжело, чувствовалось, как сердце бьется молотом в его грудной клетке. У занавешенных окон, где не горел свет, он очень расстраивался и с сожалением объявлял всей нашей бродячей группе: «Идет сеанс!..»

Покинув «розовый район», вышли на освещенную улицу баров, дансингов и кафе. Все двери заведений открыты настежь, и поэтому видишь, как люди сидят, пьют, танцуют, болтают, молчат, дергают рычажками игральных автоматов, а те грохочут: улюлюкают и пожирают франки. В отель дотащились «на честном слове и на одном крыле». На втором этаже гостиницы сосредоточенно резались в бильярд какие-то почтенные люди в жилетках. «У, толстосумы!» – злобно выругался Анатолий и устремился к писсуару».

В 1976 году, спустя три года (трехгодичный перерыв был обязателен для поездок на Запад), состоялось путешествие по Швеции и Дании.

Так писал когда-то Илья Эренбург. Прошли годы. Благополучно – неблагополучно, а на наш поверхностный туристский взгляд все в Дании и Швеции было ухожено, умиротворенно и богато.

«Дания, – описывал ее Михаил Кольцов, – зеленая плоскость биллиардного стола. Сырые луга, дымчато-фарфоровое небо, кирпичные стройки…»

А воздух! – добавляю я. Какой божественно свежий и мягко ласкающий воздух в Копенгагене! Я вспоминаю о нем в Москве в январскую круговерть, в но

ябрьскую слякоть, в мартовский пронизывающий до костей ветер.

А еще вспоминаю памятник моему любимомуо философу Сёрену Кьеркегору. Из записей 1976 года:

«Мы выходим из автобуса и оставляем позади себя городской шум, финансовые волнения и любовные тревоги. Здесь, в саду королевской библиотеки, среди ив и берез, у тусклого озерного зеркала, обрамленного цветами, спряталось царство тишины и покоя. Увенчанный ниспадающими ветками, в задумчивости сидит Кьеркегор. На коленях у «датского Сократа» рукопись, рука сжимает перо, кажется, еще мгновение – и потекут слова о смысле и назначении человеческого бытия.

Кьеркегор не очень высоко ценил его. Он подчеркивал бессилие человека, пытающегося бежать от мучительной для него вечности и от самого себя в убожество повседневной жизни и мечущегося перед альтернативой: «…вам представляется только два выхода, вы должны решиться или на то, или на другое, но, откровенно говоря, сделаете ли вы то или, другое, вы одинаково раскаетесь…»

«Величие, познание, слава, дружба, наслаждение и добро – все это лишь ветер и дым, а вернее говоря, все это ничто», – приводит Кьеркегор стих Пеллисона в качестве эпиграфа к своему знаменитому произведению «Или – или».

Сёрен Кьеркегор, этот «магистр иронии», как он себя называл, явился в мир предтечей экзистенциализма. За ним последовали Хайдеггер, Ясперс, Сартр…

От Кьеркегора, который был мятежником духа и тревожил души датчан апокалипсическими откровениями, мы идем- к Торвальдсену, который успокаивал и ласкал. Великий скульптор Торвальдсен -¦ ученик греков. Его искусство – это ясность, красота и спокойствие. Более ста лет назад Григорович писал, что, “гуляя по Копенгагену, вы во всем чувствуете присутствие Торвальдсена”».

Примечательным было посещение в Дании Эльси- нора. Замок «Кронборг кастл» по-настоящему мрачен. Он действительно давит на психику, кажется, вот-вот выглянет тень отца Гамлета либо других убитых, заму-

ченных или отравленных персон королевского двора. Зимой, как говорит гид, здесь бьется о темные своды замка и жутко, по-звериному, завывает ветер. Как там в «Гамлете»?

(перевод Бориса Пастернака)

В застойные социалистические времена мне посчастливилось побывать и в других странах: в Чехословакии (1981 год), в Греции, на Кипре и в Египте (1983), в Италии (1989). Каждая из поездок была тщательнейшим образом описана, лирический отчет напечатан на верном «Консуле», переплетен и убран в дальний ящик стола.

Цитировать прежние записи можно до бесконечности. Вот первый обед в ботеле «Альбатрос», в гостини- це-поплавке на берегу Влтавы. Гид расхаживал вдоль столов и зачитывал скрипучим голосом постановление чешского правительства о том, что нельзя вывозить из страны: текстиль, хрусталь и т. д. Список был огромный, и по мере чтения у наших туристов пропадал аппетит.

– А что можно? – спросил кто-то нервно.

– Не знаю, – ответил гид, насмешливо улыбаясь – может быть, в память о 1968 годе. Далее он сообщил, что будет всех собирать по свистку, и пообещал, что организует для нас что-то «помимо программы».

Кстати говоря, «помимо» было много интересного. И вообще Прага – замечательный город, «улыбка солнца сквозь летний дождь», как выразился поэт Павел Койш. А Карлов мост! А Злата улочка! А другие города в Чехословакии! Чески-Крумлов, Брно, Братислава…

В ключе коротких восклицаний можно вспоминать и поездку в Грецию: о Афины, о Парфенон, о Микены, о мыс Сунион в южной части Атгики!..

Немного автоцитирования: «Когда-то тут, на мысе

Сунион, была крепость, а сейчас живописные развалины храма Посейдона. Могучи боги моря, велика их власть, но господствует над всеми великий брат Зевса Посейдон – так говорится в мифе.

Место, конечно, роскошное: выдвинутый в море мыс, и на нем возвышаются колонны красивейшего некогда храма. Легко даже вообразить, как он был величествен, как восторгались им люди, как била ключом жизнь, ныне сошедшая на нет. Не об этом ли писал Константин Батюшков:

Ныне, конечно, никакой Алкион не стонет, а прыгают с камня на камень туристы, рассматривают оставленный на колонне автограф лорда Байрона, фотографируются, галдят… При уходе с мыса всех собирает руководительница группы и изрекает: «Тут никто не подслушивает, и поэтому можно говорить. Я обеспокоена вами: начался активно «ченч», и кто-то хочет с кем-то встречаться в городе. Этого делать нельзя…» Словом, бдительность, чекизм и беликовщина: как бы чего не вышло…

Над храмом Посейдона возникла тень железного Феликса…»

Да, так было. Ничего не придумано. Но «ченч» в условиях туристского дефицита денег, несмотря на запреты, процветал. Удивительный обмен произошел со мной на плато Гиза у великих египетских пирамид. Неожиданно ко мне подлетел араб с торбой и буквально сорвал с головы мою лыжную шапочку (стоял декабрь, и было несколько прохладно). Я обомлел. Коробейник убрал мою шапочку с помпоном в свою сумку и протянул мне взамен пять глянцевитых открыток с изображением пирамид. Я продолжал недоумевать, что все это значит, тогда торговец протянул мне еще две открытки и сказал: «Бери Нефертити». Всучил открыт-

ку, оставив меня с открытым ртом, с Нефертити и еще с шестью рекламными открытками, но без любимой шапочки. Вот это был «ченч»!

Слово «бери» было произнесено по-русски. Сноровистые торговцы быстро овладели русским языком, и когда одна женщина из нашей группы сунулась к верблюду с куском хлеба, погонщик наставительно заметил: «Верблюд не хочет булочка, верблюд хочет чико- лат». С этого момента я, как большой любитель шоколада, стал смотреть на верблюдов как на своих опасных конкурентов.

Что касается пирамид -¦ Хеопса, Хефрена и «малютки» Микерина, – то в двух словах о них не расскажешь, как и о Сфинксе, который возведен рядом с Хефреном.

так когда-то писал Николай Гумилев, очарованный Египтом. Лично меня Египет не очаровал (очевидно, я не человек Востока), а вот Италия покорила сразу и навсегда. Это моя страна. Может быть, в какой-то из своих прошлых жизней здесь я жил?.. Или эта страна – нечто вроде магнита?

Вслед за Гоголем могу сказать, что в моей душе есть родство с Римом. В Италии я был дважды – в 1989 году и в 1996 году и готов ездить туда хоть каждый год. Я-то хочу, да вот бюджет что-то не позволяет. На этой грустной финансовой ноте закончим, пожалуй, вступление к теме путешествий. И более пространно, с некоторыми деталями и подробностями (только в деталях заключена вся красота) расскажем о Голландии, Италии и Австрии. Ну а на десерт – Париж.