Страшный вирус

— …И поэтому, уважаемый Петр Семенович, мы вынуждены в вашей просьбе отказать и оставить в силе предыдущее распоряжение о передаче здания вашего НИИ в распоряжение ООО "Рогофф энд Копытинг Холдингс".

— Но это… это НАШЕ здание!.. У нас есть все документы, подтверждающие… разрешающие… одобряющие… Вот, в этой папке… — старик стал вытягивать из подмышки плотно зажатую распухшую от бумаг всех мастей и размеров картонную папку с белыми веревочными тесемками, но чиновник лишь снисходительно поморщился:

— Я это уже видел, можете их выбросить.

— Но это несправедливо!.. Мы будем жаловаться!.. Мы поставим вас на место!.. Вы ответите за ваш произвол!.. — на ученого жалко было смотреть, потому что и невооруженным взглядом было видно, что из всего сказанного он верил только в первое предложение. Жалуйся — не жалуйся, всё решено, взвешено и поделено. И тем, у кого нужной суммы не нашлось, придется изучать свои бациллы, или чего они там рассматривают в микроскопы, в старом здании детсада, построенного к десятилетию освобождения Полтавы от шведского ига и недавно очень кстати покинутого узбекскими гастарбайтерами за неприспособленностью к проживанию. Ну, так людям в белых халатах там ведь не жить! Какая бациллам разница, в центре города их изучают, или за сотым километром? И пусть говорят спасибо ученые люди, могли бы вообще на улицу выкинуть.

— До свидания, до свидания, у меня еще много дел на сегодня, люди в коридоре ждут приема, не задерживайте их, — сладко улыбаясь, как человек, только что без особого труда заработавший несколько сотен тысяч нерусских рублей, Андрей Николаевич несколько раз махнул рукой, словно отгонял привязчивую муху. — Ступайте, мил человек.

— Ах, так?!.. Ступай, убогий, Бог подаст?! — очи ученого загорелись неземным огнем, он вскочил со стула, опрокинув его и даже не заметив, и рывком выхватил из внутреннего кармана пиджака заткнутую резиновой пробкой крошечную пробирку. — Я уйду, но вы еще не раз меня вспомните! Прощайте!..

И он рванул зубами пробку, словно чеку гранаты и швырнул пробирку на стол. Она упала прямо перед белым подушкообразным животом, рассеченным надвое синим шелковым галстуком, и из нее выплеснулось миниатюрное озерцо бесцветной жидкости, мгновенно обратившейся в пар.

Андрей Николаевич звучно втянул ртом воздух, словно задыхающийся астматик, зажмурился, закашлялся, чихнул, подняв снегопад из бумажек, бумажечек и бумажищ, ровным аккуратным ковром покрывавших его стол и истерично взвизгнул "Охрана!.." Но, когда открыл глаза, никакой охраны, равно как и террориста-ученого, в кабинете не обнаружилось.

На столе, на нисколько не поврежденном загадочной жидкостью проекте приказа лежала прозрачная сухая пробирка. Красноватая резиновая пробка валялась в углу у горшка с дифенбахией. Больше никаких следов пребывания неуравновешенного вирусолога или генетика, или кто он там, не было.

Андрей Николаевич осторожно потянул носом воздух: ничем не пахло. Потер пальцем приказ под пробиркой: ровная сухая поверхность, словно ни капля жидкости на нее не падала отродясь.

Странно.

Чиновник пожал плечами, бросил пробирку в мусорную корзину, пикнул пультом, включая кондиционер, и ткнул в кнопку интеркома:

— Люся, старик ушел?

— Ушел, Николай Андреевич.

— Что-нибудь говорил?

— Нет.

Ну, на нет и суда нет, пожал пухлыми плечами он и, нахмурившись сам не зная чему, откашлялся и скомандовал в аппарат:

— Приглашай следующего.

Следующим был энергичный предприниматель в возрасте великих свершений и открытий, о чем он немедленно и сообщил уважаемому Андрею Николаевичу. Он намеревался открыть цех по производству молокопродуктов в подвале городской инфекционной больницы и, естественно, понимал трудности оформления таким занятым человеком, как наш чиновник какой-то незначительной бумаженции и собирался по мере сил компенсировать ему эти затраты.

Андрей Николаевич мудро, понимающе улыбнулся, вздохнул, в который раз, уже автоматически придя к выводу, что малому предпринимательству надо помогать в соответствии с последними директивами партии и правительства и открыл рот, чтобы сообщить дату готовности документов, но вместо этого, к своему крайнему изумлению, строго проговорил:

— А вот этого я вам делать не позволю. Помещение не приспособлено, не сертифицировано…

Предприниматель, нахмурившись при первых словах, оживился, умильно поглядел чиновнику в глаза и нежно прошептал:

— Сколько сверху?

"Сто", — хотел выпалить Андрей Николаевич, но у него получилось:

— А о предложении взятки должностному лицу я сообщу в прокуратуру. Как вы, говорите, ваша фамилия?..

Проситель испарился скорее, чем загадочная жидкость из профессорской пробирки.

Андрей Николаевич остался в звенящем телефонами одиночестве, зажав обеими ладошками, похожими на ладушки, надрывающийся от сухого кашля рот и выпучив в безмолвном ужасе глаза.

Что с ним происходит?

Грипп?

Переутомление?

Недосып?

Гипноз?

А, может, он сошел с ума?..

Чиновник провел быструю проверку кластеров: число — двадцать седьмое, год — две восьмой, месяц — август, жену зовут Скипидарья Петровна, двое детей — сын-оболтус Шурик и дочерь Анастасия. Пес шарпей Шарик. Или Шурик?.. А сын тогда… Нет, все правильно. Сын — Шурик, пес — Шарик. Дальше… Не имел. Не был. Не привлекался. Не состоял. Но хотелось бы.

Хм… Вроде, все в порядке.

Наверное, задумался не о том, отвлекся…

Надо попробовать еще раз.

Но со следующей просительницей вышло еще хуже: он вернул ей ранее взятые деньги, разорвал готовые документы и сурово посоветовал заняться чем-нибудь общественно полезным вместо того, чтобы дурить народ.

ОЙ.

Проводив наполненным страданием взором гневно хлопнувшую дверью бизнесвуман, Андрей Петрович связался с секретаршей и, натужно прокашлявшись, сиплым, дрожащим голосом прокаркал в микрофон:

— Люся, гони всех, я ухожу на больничный…

Что было потом, Андрей Николаевич помнил плохо.

По дороге в подземный гараж, где терпеливо дожидался его невозмутимый "бентли" во главе с не менее невозмутимым шофером он встречался с сослуживцами, приятелями, просто знакомыми. Чиновник жал всем неуверенно руки, дрожащей дланью хлопал по плечам, сбивчиво, срываясь на кашель, что-то говорил, нечто несвязное, непостижимое, такое, что и они всем скопом уверовали в необходимость срочной госпитализации впавшего то ли в белую горячку, то ли в бред неизвестной этиологии Николаича…

По дороге он немножко проветрился в живительных струях кондиционера, пришел в себя и надумал заехать сначала в аптеку — взять чего-нибудь от проклятого кашля, а потом в супермаркет, прикупить чего-нибудь к чаю, раз уж собирался свалиться на голову ничего не подозревающей семье так неожиданно.

Набрав всякой всячины в неудобную красную корзину, он пристроился в хвост одной из очередей в кассу и сразу увидел, как в параллельной очереди тощий неопрятный юнец с лицом цвета оставленной надолго на солнце картошки неумело, но эффективно тащил двумя трясущимися пальцами из кармана стоящей впереди беспечной старушки кошелек.

"Шум поднять — так запомнит, подкараулит и зарежет еще на выходе, чего доброго, от их брата всего можно ждать", — подумал Андрей Николаевич, сдавлено кашлянул, сделал шаг вперед и схватил толстыми мягкими пальцами костлявую руку вора.

— А ну, верни на место! — грозно сдвинул он брови…

Пострадавшего в схватке с вооруженным кухонным ножом вором чиновника под взволнованные причитания старушки и в окружении восхищенной толпы вынесли на носилках два дюжих медбрата и бережно погрузили в карету "скорой помощи". Рядом бежал случившийся неподалеку репортер с оператором, отталкиваемый попеременно то моложавым следователем с блокнотом, то позабывшим про "бентли" и растерявшим невозмутимость шофером, которого преследовал гаишник с благой вестью о парковке в неположенном месте.

Полежать в коридоре городской больницы он успел совсем немного: на всех парусах прилетела его благоверная, и Андрея Николаевича тут же перевезли в клинику, день пребывания в которой стоил как слегка подержанная иномарка.

Отходя ко сну после вечернего укола, чиновник с тяжелым вздохом смежил веки и принялся подводить итоги прошедшего дня, как делал это каждую ночь.

Дебит-кредит.

Выиграно-упущено.

В плюсе — в минусе.

Страна не будет есть йогурты с живыми туберкулезными культурами.

Клуб детского творчества останется в своем особняке.

Наркоман понесет заслуженное наказание и будет отлучен от дури, что, может, благотворно отразится на его здоровье и благополучии.

Бабка осталась при пенсии и паспорте.

В минусе?..

Минуса нет.

Когда меня выпишут, я первым делом аннулирую документы на переход здания НИИ в руки этих прохиндеев.

Или нет. Даже позвоню завтра, и Люся всё устроит.

Деньги верну.

Не в деньгах счастье, и уж тем более, не в их количестве.

И, умиротворенно улыбаясь, он откашлялся, повернулся на здоровый бок и впервые за долгие годы заснул сном абсолютно счастливого человека.

Пока наш раненый герой лежал в больнице, в городе, а потом и в стране начали происходить странные и удивительные вещи.

Чиновники перестали брать взятки и стали работать так эффективно, что некоторые посчитали себя лишними, уволились по собственному желанию и ушли переквалифицироваться в станочники.

Гаишники перестали творчески интерпретировать ПДД и свои должностные обязанности и стали потреблять настолько больше бланков квитанций для оплаты штрафов и протоколов, что пришлось в срочном порядке строить новый целлюлозно-бумажный комбинат, что позволило открыть несколько десятков тысяч новых рабочих мест в дотационном регионе.

Врачи стали лечить то, что болит, а не то, на что хватает средств у пациента.

Репортеры — писать и снимать правду и ничего, кроме правды, что привело к закрытию нескольких десятков газет и программ и открытию приблизительно стольких же новых.

Продавцы прекратили обсчитывать, обвешивать и обдуривать покупателей, потому что владельцы их торговых точек повысили им зарплату и не заставляли больше покрывать убытки за просроченный или подпорченный товар, потому что их, в свою очередь, оставили в покое проверяющие не столько их бизнес, сколько их карманы, инстанции.

Коридоры прокуратуры и милиции оказались намертво заблокированными преступниками, пришедшими с повинными и требующими немедленно арестовать их за прегрешения прошлые, настоящие и будущие, и оперативным работникам приходилось ходить в столовую через окна и по пожарным лестницам.

Строители принялись строить так, что их творения обещали простоять дольше, чем египетские пирамиды, кстати, рассыпавшиеся от зависти.

Политики — заботиться о процветании, улучшении, увеличении, углублении, расширении, уменьшении и снижении — слово в слово как в предвыборной программе.

Олигархи наперегонки национализировали заводы, буровые и прочие комбинаты, оставаясь при этом там директорами на ставку простого инженера.

Правительство лишило себя льгот и назначило себе оклады в один МРОТ.

Военным пришлось строить новые склады под то, что вернули нечистые в прошлом на руку чины.

В театральных лавках вырос спрос на накладные усы, лысины и бороды — военкомы устали бегать от молодежи призывного возраста, мечтающей попасть в армию вместе со своим плоскостопием, косоглазием и язвой, потом объединились в военный театр и объездили с гастролями весь мир. Но желающие послужить Родине доставали их и там, специально копя деньги и получая визы.

В международном сообществе над Россией сначала потешались, потом сочувствовали, потом спохватились и ввели карантин, да поздно, и настала очередь России потешаться да ухохатываться.

Вирус совести поразил весь мир, и не было против него ни защиты, ни вакцины, ни иммунитета.

Андрей Николаевич отдыхал после выписки дома, лежал на диване, поглядывая одним глазом в телевизор, а другим перечитывая письмо бывшего раздолбая и мажора, а теперь гвардии рядового стройбата Шурика откуда-то из Сибири, где их часть трудилась над каким-то стратегическим секретным проектом, может, даже достраивала трассу Чита-Хабаровск.

Было уже поздно, но в квартире он хозяйничал один — жена и Настя задерживались в приюте для бездомных животных, открытом ими на сбережения, предназначавшиеся для покупки виллы короля Сардинии и острова напротив.

"Молодцы мои девчонки", — с нежной гордостью подумал он и тепло улыбнулся фотографии на стене: они в обнимку со своим зоопарком.

Выключив телевизор, он завел будильник на семь утра и принялся расправлять постель: нужно было лечь пораньше, чтобы встретить завтра во всеоружии. В этот замечательный день должна была, наконец-то, сбыться его детская греза: он, еще лежа в клинике, записался на курсы автомехаников, отправил в свою контору заявление по собственному желанию, и теперь перед ним открывалась дверь в новую безоблачную жизнь.

А что еще человеку для счастья надо?

И тут в дверь — в железную, не в жизненную — позвонили.

Андрей Николаевич поморщился, но делать вид, что никого нет дома, не стал, и пошел открывать.

На пороге стоял космонавт.

Чиновник догадался, что это был именно космонавт, а не водолаз и не сварщик, по белому скафандру с выпуклым лобовым стеклом с надписью по верхнему краю "СССР".

Не дожидаясь приглашения войти, космонавт протиснулся в прихожую.

— Э-э-э?.. — глубокомысленно заметил Андрей Николаевич. — А-а?..

Космонавт вынул из кармана черную коробочку — судя по всему, переговорное устройство — и беззвучно зашевелил за своим стеклом губами, как рыба в аквариуме.

Из коробочки полетели металлизированные шершавые звуки.

— Вы — Андрей Николаевич, чиновник?..

— Д-да, — подтвердил будущий автомеханик.

— Меня прислал сам.

— Леха?.. — нахмурился, припоминая недавнее прошлое, Андрей Николаевич.

— Алексей Иванович, — с легким укором подтвердил космонавт. Он успел обо всем догадаться до того, как губительные последствия биотеррористического акта достигли бы и его…

— К-какого акта? — непонимающе нахмурился Андрей Николаевич. — К-какие последствия?

— Теракта, первой жертвой которого пали вы. Помните профессора из НИИ генетики, вирусологии и микробиологии?

— Да, помню, — съежившись от непреходящего до сих пор стыда, кивнул он. — Отвратительная история…Как я мог… Сам себе противен становлюсь, как вспомню его, и тех, что были до того дня…

— Вот видите, — сочувственно вскинул к небу свободную ладонь космонавт. — Вы — самый первый невинно пострадавший, и Алексей Иванович решил, что и помощь вы должны получить первым. Это было бы справедливо, так?

Чиновник, всё еще ничего не понимая, кивнул.

— Сам успел укрыться и укрыть в подземной лаборатории самых лучших ученых, еще не затронутых заразой, и они сумели-таки найти вакцину против вируса совести, как окрестили его пустозвоны из газет. И теперь я имею честь предложить вам противоядие от этой чумы двадцать первого века одному из первым. Сам своих друзей не забывает.

И космонавт достал из другого кармана красно-синюю капсулу в прозрачном пакетике.

— Держите. Примите сегодня на ночь, запив стаканом водки, и к завтрашнему утру всё как рукой снимет. А вечером приходите на нашу секретную фабрику — сам приглашает вас поговорить о перспективах. Заодно купите оставшиеся двадцать девять штук для завершения курса: их надо будет принимать через день.

— И сколько?..

— Сто тысяч нерусских рублей за одну. Считая и эту.

— Сколько?!.. Но у меня нет таких денег!..

— Это еще дешево, только вам, как старому другу Алексея Ивановича. И дадим в кредит. Вернетесь на работу — окупится сторицей, не мне вам рассказывать, — усмехнулся космонавт и протянул Андрею Николаевичу бумажку с адресом потайной лаборатории. — Приходите. Вас будут ждать.

Не прощаясь и не произнеся больше ни слова, космонавт повернулся на широких белых лапах шестидесятого размера и неуклюже протиснулся в дверной проем, сбив кислородными баллонами зеркало со стены.

— И вам до свиданья, — сглотнув сухим горлом, судорожно дернул головой хозяин.

Во вспотевшей вдруг руке он сжимал разноцветную капсулу и бумажку с адресом, на обратной стороне которой был список из десятка фамилий — сплошные знакомцы да друзья.

Значит, не одного его посетил сегодня представитель иной цивилизации.

Вирус совести — не вирус идиотизма, способности размышлять и обдумывать отнюдь не лишает.

Вот и Андрей Николаевич пролежал с открытыми глазами почти всю ночь, вспоминая жизнь, рассеченную надвое визитом отчаявшегося профессора.

Одна часть — как в тумане и дыму.

Другая — беззаботная и радостная.

От одной хочется выть.

От другой — летать.

Одна — как прогулка в жмущих ботинках.

Другая — мечта любого здравомыслящего человека.

Одна — ненужные события, болезненные решения, неловкие положения.

Другая — спокойствие на душе и сплошная уверенность, что правильной дорогой идем, товарищи.

Что выбрать?

А в чем вопрос-то?

В семь утра зазвонил будильник.

Андрей Николаевич на ощупь нашел возмутителя утреннего спокойствия на тумбочке и хлопнул его по кнопке.

Верещание прекратилось.

Выспался — не выспался, а вставать было нужно.

Естественно, никакой речи об автосервисе уже не шло, но дел всё равно было невпроворот. До вечера надо было успеть.

Вечером он первым оказался на условленном месте, но остальных ждать пришлось не долго: уже через несколько минут к дуплистому косому вязу — ориентиру — стали подъезжать экспонаты не открывшегося еще международного автосалона — стальные кони его приятелей.

Не опоздал никто.

Друзья вышли из машин, переглянулись, кивнули друг другу с загадочной многозначительностью, и сгрудились под кривобоким древом, как и было условлено.

Как и было условлено, правда, не ими, а кем-то другим, вяз стал вдруг плавно проваливаться вместе с собравшимися и пятачком земли радиусом метра в три.

Они оказались в подземелье, таком, какие показывают в программах вроде "Секретные бункеры Сталина на случай атомной войны с инопланетянами": стальные овальные двери в толщину больше, чем в ширину и с маховиками вместо ручек, шлейфы кабелей по тошнотворно-желтым стенам, пыльные светильники-грибы в паутине толстой проволоки.

Их встречал давешний космонавт.

— Капсулы все согласно инструкции приняли? — вместо приветствия властно поинтересовалась черная коробочка в его руке.

Гости заулыбались ей и утвердительно закивали.

— Поздравляю, — прозудела коробочка как напильником по чугунной болванке, и космонавт махнул рукой: — Идите за мной. Сам вас ждет.

Пройдя в герметичном тамбуре подобие санобработки белесым газом без особых примет, исцеленные были проведены к мозговому центру операции "Возрождение".

При виде друг друга друзья умильно прослезились, раскрыли объятия, и долго били друг друга по плечам, выражая радость возвращения Андрея Николаевича к нормальной жизни.

— Андрюха, я рад, что ты снова в строю, — рокотал довольный голос самого над скромным фуршетом из коллекционного виски и эстетично разложенных на блюдах сухариках и чипсах. — Ребята, мы еще повоюем. Извините, что такое вот бедноватое изобилие — но приходится есть только то, что было произведено и законсервировано ДО теракта. Проклятый вирус передается через что ни попадя, включая продукты. Давайте выпьем, зажуем и по быстрому перейдем в лаборатории — там я вам все расскажу и покажу. Ваша судьба — в ваших руках, мужики…

Вяз снова встал на место, словно никуда и не уходил, а десять будущих повелителей мира, сгибаясь под тяжестью завернутых в одеяла сорокалитровых бутылей, переглянулись и, покачиваясь, потащились к оставленным неподалеку машинам.

План самого был прост и элегантен: ученые из его лаборатории сумели создать антивирус, который пожирал вирус совести. В капсулах для избранных он содержался в концентрированном виде и в питательной среде и действовал за месяц. В бутылях, которые они должны были вылить в реки крупных городов выше водозаборов, была похожая смесь. Попав в воду, он начинал стремительно размножаться и к тому моменту, как он окажется в городском водопроводе, его будет достаточное количество, чтобы ни один потребитель воды не остался обойденным. При кипячении, естественно, он будет погибать, но люди ведь находят воде и другое применение, и вот тут вирус совести будет обречен. И через полгода, самое большее — через восемь месяцев, мир ждало спасение. За это время избранные, принявшие капсулы, должны были, по выражению самого, "занять почту, телеграф и телефон" и спокойно ждать, когда все вернется на круги своя и они окажутся в центре этих кругов.

К исполнению плана надлежало приступить немедленно, и автоколонна под предводительством серебристого "бентли" двинулась к цели.

Через пару часов и сотен километров "бентли" просигналил остановку, и машины мягко затормозили одна за другой на темной грязной улице у кривоватого, ощетинившегося ржавой колючей проволокой забора.

— Вот и тещино именье… Чувствуйте себя, как дома, она в гостях у сестры в Нижневартовске, — Андрей Иванович повозился минуту с ключами, отпер ворота, и закутанные бутыли перекочевали во двор.

Дальше путь был недолгим.

Сосуды были нежно, как неразорвавшиеся бомбы, донесены до стального бака на полуметровых титановых ножках в огороде, вода из него слита на землю, а место ее заняло мутное содержимое бутылей.

На то, чтобы испарить его, ушел весь тещин стратегический — на случай ядерной зимы, не иначе — запас дров и несколько часов времени.

Последними — уже при сером свете просыпающегося рассвета — в кипящую жидкость приятели вытряхнули из прозрачных пакетиков сине-красные капсулы.

По тридцать штук каждый.

Андрей Николаевич посмотрел на часы и довольно кивнул: времени как раз хватало, чтобы вернуться в город, привести себя в порядок и успеть на первое занятие самых лучших в городе курсов автомехаников.

Интересно, когда он встретит там Леху? Ведь когда-то это была их общая мечта.