Странник

Лондон 1932 Пролог

Когда-то у нее была кукла – с нарисованной улыбкой, светлыми волосами и глазами того же цвета, что у нее самой. Долгое время она была ее неразлучной спутницей: подружкой за чаем, когда Элис уезжала со своим папой; исповедницей, когда Роуз подслушивала родительские тайны; той, кто всегда мог выслушать ее, когда больше никто не хотел. Куклу звали Зенобией – в честь царицы воинов пустыни, о которой рассказывал дедушка. Но однажды, когда Генри Хемлок гонялся за ней по саду, она выронила куклу и, споткнувшись, наступила ей на шею, раскрошив хрупкий фарфор. От жуткого хруста сердце чуть не встало поперек горла.

А сейчас от хруста маминой шеи, ломающейся под каблуком незнакомца, ее вырвало прямо в прижатые ко рту ладони.

Вспышка огненной энергии прокатилась по комнате, унося с собой громовой хаос обрушившегося неподалеку прохода. Роуз отбросило к стене потайного чулана. От дрожащего воздуха сотрясались кости, болели зубы.

Она умерла.

Роуз задержала дыхание, зажмурилась, слыша, как взвыл папа, пригвожденный к полу мечом незнакомца. Она знала, что ей нельзя кричать вместе с ним, нельзя тянуться к маме, как пытался он. Потайной чулан, встроенный в стену за книжным шкафом, защитит ее, как обещал дедушка, но только, если она не издаст ни звука, ни шороха. Тонкой щелочки между фанеркой и одной из полок хватало, чтобы видеть комнату целиком.

Постепенно день сменялся вечером. Внизу на столе стыл нетронутый обед – о вторжении предупредило только быстро стихшее рычание и поскуливание соседской собаки. Папа едва успел зажечь лампу и камин в кабинете, а мама – спрятать Роуз, как по лестнице загрохотали шаги. Теперь, дрожа в остатках тепла и света, мрак, заполнивший комнату, казался живым, дышащим.

– Я же предлагал по-хорошему, – на незнакомце был изящный черный плащ с серебряными пуговицами; Роуз никак не удавалось разглядеть выгравированный на них знак. Тонкий черный шарф закрывал нижнюю половину лица, но не приглушал шелковистые переливы голоса. – Зачем же было доводить до такого… Отступитесь от своих прав на нее, отдайте астролябию, и нам не будет до вас никакого дела.

Осколки стекла и листы бумаги похрустывали у него под ногами, а он все кружил вокруг мамы… Того, что от нее…

Нет. Дедушка скоро вернется со своего собрания. Он обещал уложить ее спать, а его слово – гранит. Он все исправит. Это… это просто ночной кошмар. Просто в ее глупую детскую головку понабилось много глупых фантазий о тенях, приходящих за детьми-путешественниками. Скоро все закончится, и она проснется.

– Гнусные чудовища – вот вы кто! – папа попытался голыми руками вытащить меч из плеча, оставляя на клинке кровавый след. Человек, нависший над ним, облокотился на изысканный эфес, вгоняя меч поглубже. Папа забился, молотя ногами воздух.

Мама не пошевелилась.

Острое, жгучее желание кричать разрывало Рози горло. Отвратительно пахнущий ручей крови, напитав ковер, подбирался к светлым маминым волосам.

Отец предпринял новую попытку отбиться, схватив одной рукой каменное пресс-папье, упавшее со стола в начале борьбы. С диким криком, вырвавшимся из легких, он метнул камень в закрытое маской лицо чужака. Тот играючи поймал его и в свою очередь выхватил еще один меч с тонким клинком у другого человека в маске, стоявшего на страже у двери. Недовольно буркнув, незнакомец вонзил клинок в папину руку, обездвижив и ее. Папа коротко вскрикнул от боли, но вскоре его стоны перекрыл смех, раздавшийся из-под маски.

«Смотри, – думала Роуз, подтягивая исцарапанные коленки к подбородку, – расскажешь дедушке, что здесь произошло. Молчи, не шевелись. Мужайся».

– Ты… скажи Айронвуду: он так и умрет с тем, что никогда… никогда ее не получит…

Айронвуд. Снова Айронвуд. Это имя в семье произносили свистящим шепотом, оно нависало над их жизнью, подобно тени. Дедушка сказал, здесь они будут в безопасности, но Рози могла бы догадаться, что не будут. Они никогда не были в безопасности с тех пор, как ее тети и дяди, двоюродные братья и бабушка пропали, один за другим, в разных столетиях и на разных материках.

А теперь мама… и папа…

Роуз снова закусила губу, на этот раз до крови.

Другой мужчина, подпиравший стену у двери, дернулся вперед.

– Заканчивай, а! Обыщем полы и стены, пока никто не мешает.

Только теперь, когда фигура вышла в центр комнаты, Роуз увидела, что это вовсе и не мужчина, а высокая женщина.

Мама как-то говорила, что Айронвуд собирает девушек в свою семейную коллекцию и держит их на полках, словно стеклянные фигурки, не снимая даже ради того, чтобы протереть пыль. Должно быть, эту он считал небьющейся.

Мама тоже казалась такой.

Пока… не…

Мужчина в маске залез во внутренний карман плаща и прицепил к указательному пальцу длинное серебряное жало, изогнутое, как сверкающий коготь, раздирающий воздух.

Роуз перевела взгляд с оружия на папино лицо, обнаружив, что он смотрит на книжный шкаф – на нее, – беззвучно шевеля губами. «Не шевелись, не шевелись, не шевелись…»

Ей хотелось визжать, кричать ему, чтобы он сражался, что она готова драться, даже если он не может. Разве не ее руки и коленки покрыты синяками и ссадинами от драк с Генри? Это не ее папа. Ее папа смелый, он – самый сильный человек в мире, и такой…

Убийца в маске наклонился и вонзил жало в ухо несчастному. Папино тело в последний раз дернулось.

Губы замерли.

Где-то вдалеке гром сотряс безоблачное небо Лондона – рухнул еще один проход. Сейчас звук был слабее, но все равно каждый дюйм ее кожи словно содрали до мяса.

На папе был все тот же костюм, пахнущий табаком и одеколоном, но Роуз видела, что его самого больше нет.

– Начни со спальни, – приказал мужчина в маске, вытирая меч и вкладывая его в ножны.

– Она не здесь, – медленно протянула женщина. – Разве мы бы не почувствовали ее?

– Все равно, могли остаться записи, – рявкнул мужчина и начал один за другим выдергивать ящики. Он выгребал и отбрасывал древние монеты, папирусы, оловянных солдатиков, старые ключи. – Ну, коллекционеры…

Женщина прошла перед книжным шкафом, скрипнув паркетом. Роуз прижала перепачканные ладошки ко рту, чтобы не вскрикнуть. Она старалась не вдыхать запах собственной рвоты: ее и так мутило от запаха крови родителей. Темные глаза ураганом пронеслись по полкам, остановившись прямо напротив Роуз.

Мгновение замерло в ее сознании, словно лист на поверхности воды. И точно так же дрожало.

Не шелохнись.

Но она не хотела сидеть тихо.

«Как было бы легко, – подумалось ей, – стать такой же храброй, как мама: вырваться из потайного чулана, опрокинуть женщину на пол и убежать. Схватить один из их мечей и сечь, сечь, сечь, пока не изрубишь тьму на куски, как сделал бы папа».

Но папа велел ей сидеть тихо.

В углу напольные часы отсчитывали потерянные секунды. Тик-так, тик-так, тик-так… у-бит, у-бит, у-бит…

Горячая, запутанная, колючая, словно терн, часть Роуз оплела ее сердце, сжимаясь все теснее, пока она не заставила себя закрыть глаза. Она представила, как ее вены, ребра, вся грудная клетка каменеют, защищая то, что окаменеть не могло и так отчаянно болело. Она еще слишком мала, чтобы сражаться с ними, – Роуз это понимала. Но понимала и то, что однажды она вырастет…

Глаза убийцы метнулись дальше, привлеченные чем-то на следующей полке. Роуз переплавила свой страх в чистейшую ненависть.

Айронвуды. Снова Айронвуды.

– Не помнишь, сколько на столе лежало приборов? – спросила женщина. Она отошла от шкафа, протягивая что-то – фотографию в рамке – мужчине. Роуз стиснула себе горло, вцепившись ногтями в платье. На том снимке они были втроем.

Старый дом застонал. Убийца в маске приложил палец к губам, глаза стрельнули в сторону книжного шкафа. Он перешагнул через папу, подходя поближе к напарнице.

Не шелохнись.

– Возьмем малявку, – наконец, горячо прошептал он. – Он предпочел бы ее…

Вслед за грохотом входной двери, шарахнувшей о стену дома, снизу донесся яростный рев: «Линден!», и дом затрепетал под тяжелыми шагами; они быстро поднимались по лестнице. Роуз посмотрела на дверь как раз вовремя, чтобы увидеть, как в комнату врываются трое мужчин. При виде первого, чья величественная фигура летела, словно грозовое облако, она отпрянула. Папа старался как можно чаще показывать ей фотографии Сайруса Айронвуда, чтобы она узнала его в любом возрасте. Чтобы понимала, когда нужно убегать и прятаться.

Один из его свиты тронул ботинком мамино лицо.

– Теперь понятно, почему тот проход захлопнулся прямо за нами.

Роуз едва не выпрыгнула из-за полки, чтобы отпихнуть его, но тут внезапно осознала: убийцы в масках исчезли. Она не видела и не слышала, чтобы открывалось окно, не слышала и шуршания одежды или шагов. Зловещие маски словно бы растворились в тени.

– Подонки получили по заслугам, – прорычал Сайрус, наклоняясь и выдергивая шпагу из папиной руки… и тут же вгоняя ее ему в грудную клетку. Роуз подскочила при звуке, с которым острие клинка сокрушило кость и дерево, и почувствовала, как из горла исторгся тихий рык.

– Вот награда, которую я плачу с наслаждением, – заявил Айронвуд. – Знаю: это единственный стимул, способный заставить всех шевелиться. Жаль только, Бенджамина с ними не было. Что встали?! Ищите, болваны!

Десять тысяч золотых монет. Объявление, которое принес домой дедушка, кипевший от гнева, не предназначалось для глаз Роуз. Ей было не положено знать, что Айронвуд назначил награду за их жизни, но папа же никогда не закрывает – не закрывал – ящик письменного стола.

Самый молодой из свиты Сайруса поднял с края стола золоченую рамку, которую держала женщина в маске. Он ткнул пальцем в Роуз, чинно сидевшую между папой и мамой:

– А эту?

Айронвуд плюнул на папино лицо, прежде чем взять снимок. Глаза Роуз заволокла черная пелена, под кожей все кипело, и ей пришлось вцепиться ногтями в свое замызганное платье, чтобы не издать ни звука. Взгляд Сайруса заметался по комнате, она могла различить цвет его глаз: бледных и жгучих, как вспышка молнии. Затем, без единого слова, он вновь повернулся к ее папе, наклонился, разглядывая что-то – ухо?

– Хозяин? – напомнил о себе другой молодой человек.

– Нужно уходить. Немедленно, – ответил Айронвуд, казавшийся погруженным в свои мысли. – Тела заберите, еще не хватало, чтобы их обнаружили.

– Но что с астро…

Айронвуд швырнул снимок в рамке через стол так, что молодому путешественнику пришлось пригнуться.

– Если эта чертова штука и была здесь, то уже далеко. А теперь уберите тела! Я жду в машине.

Вместе с ним исчезла и ядовитая злоба. Роуз наконец позволила себе вдохнуть, глядя, как один из подручных Айронвуда приносит розовые простыни из ближайшей спальни, и как они вдвоем накрывают и заворачивают сперва маму, потом папу.

Ковер вынесли последним, оставив шрамы на деревянном полу. Роуз выждала, пока хлопнет входная дверь, потом досчитала до десяти, вслушиваясь, не шевельнется ли что-нибудь во мраке. Ничего не услышав, толкнула шкаф вперед и ощупью пробралась вниз по лестнице, выскочив с черного хода. В глазах щипало; она открыла калитку, споткнулась о велосипед, прислоненный к оградке, вскочила на него и поехала.

Роуз не чувствовала ничего. Только крутила, и крутила, и крутила педали.

Она едва ли что-то видела – слезы стекали с ресниц, капая на щеки, – но это просто из-за ужасно холодной и промозглой погоды.

Держа дистанцию, она ехала за машиной Айронвуда, блестевшей в свете фонарей, словно панцирь жука. Роуз вспомнила страшную сказку, которую читал ей дедушка, о человеке, превращенном в чудовище собственным уродливым сердцем, и теперь она впервые поняла ее. Роуз представляла, как ее ногти становятся когтями, кожа – рыцарскими доспехами, зубы делаются острыми, словно у тигра.

Роуз всегда знала: рано или поздно Айронвуд вернется, чтобы растоптать остатки ее семьи, но она – не такая, как дети Жакаранд или Хемлоков, которые позволили Айронвуду забрать себя, когда их родители сдались или были убиты.

«Как жаль, – думала девочка, – что они росли без терновых шипов, которыми могли бы защитить себя».

Однажды она отнимет у Сайруса Айронвуда все. Разрушит его трон из часов и разобьет корону из дней. Она найдет это чудовище и закончит дело, начатое мамой и папой. Но сегодня она просто будет следовать за ним во тьме.

Потому что должен же кто-то сообщить дедушке, где Айронвуд спрятал тела.