Страна ночи

9

Хоть к кому-то в этом вагоне какой-то бог прислушался. Парень в одежде парамедика несколько минут молился про себя, закрыв глаза, – и поезд снова тронулся. Мать малышки плакала, а сама она помалкивала. Когда мы остановились на следующей станции, все они смотрели глазами перепуганных кроликов, как я иду к выходу – с их телефонами в кармане чужой худи.

Хотелось обернуться в дверях и пугнуть их как-нибудь на прощание. Но во рту все еще стоял обжигающий привкус льда и смерти, все раны кровоточили разом, боль разливалась по телу, как струя холодного воздуха из кондиционера, и я не стала пользоваться моментом.

Стоя у самого края платформы, я пропустила три поезда. Они подлетали к станции, развевая мне волосы, и распахивали двери настежь, так что все вагоны просматривались. Я была почти уверена, что свет вот-вот погаснет, незнакомец вернется и затащит меня в темноте в свои сети, сплетенные из сказочных песен.

Я резко дернула головой и сплюнула на рельсы.

Наверняка у него был с собой нож. Он бы не решился напасть на меня вооруженным одними зубами и ногтями. Я представила себе, как этот нож входит мне между ребер, как делает надрезы на руках, чтобы снять кожу. Меня тут же придавило рухнувшей откуда-то тяжестью и опалило жаром, и ни о чем больше я думать не могла. Какую часть тела он взял бы у меня? Руку? Ледяную, белую, зловещую Руку Славы? Или глаз – почерневший стеклянный шарик?

«Правую ступню», – подсказали мне остатки здравого смысла. В пару к левой, отрезанной у Хансы.

Наконец тревога загнала меня в вагон. Его почти целиком занимала, как мне показалось, одна большая семья туристов – все, к моему неудовольствию, бодрые и ясноглазые. Они сразу уставились на меня – на мою худи, на солнечные очки, на прокушенное лицо. Самая маленькая туристка, которой в такой час вообще-то давно уже пора было спать, крутилась вокруг поручня так, что в глазах мелькало, но, увидев меня, застыла на месте и взвизгнула, как собачонка, которой наступили на хвост.

Я показала ей большой палец и уселась между рослым мужчиной в длинных шортах и встревоженно поглядывающим на меня дедушкой с палкой в руках. Можно было только гадать, какие истории они сейчас сочиняют про меня в уме.

Скорее всего, приняли за кокаинистку. Нанюхалась, грохнулась в ванной и рассекла подбородок.

В таком случае они были не слишком далеки от истины. Сопределье подкралось, как сон, нахлынуло, как волна, и тут же исчезло. Остался только адреналин в крови и морская соль на коже. И память о том, каково это – почувствовать в себе силу. Не так, чтобы опьянеть от нее на миг и к утру забыть, а по-настоящему.

Меня мутило, било дрожью, кровь текла из ран в трех разных местах. И в то же время я была в диком восторге, не хотела расставаться с этой силой и с безумным сожалением чувствовала, как она покидает меня. Я перебирала в памяти все, что случилось там, в темноте. Песенку из Сопределья, гладкую кожу вокруг губ певца, пустоту, которой веяло от его дыхания. И этот голос… Я не могла отделаться от ощущения, что он мне знаком.

Когда я наконец выбралась из метро, небо уже потеплело и сделалось из черного серым. Я взглянула на кончики своих пальцев. Они тоже становились теплее – все еще бледные, но уже почти приемлемого оттенка. Я купила в ларьке бутылку воды и смыла кровь с лица и рук, но поднимать футболку и промывать царапины на ребрах не решилась. Разодранный бок горел огнем, болел и тошнотворно немел одновременно, словно не мог решить, на каком поганом ощущении остановиться. А когда еще и какой-то козел на Бауэри двинул мне по ребрам рюкзаком, я, кажется, обрела призматическое зрение.

Домой я пока не пошла. Направилась в другое место, где до сих пор еще ни разу не бывала, только слышала о нем. Я и сейчас-то туда шла без охоты. Это было узкое кирпичное здание в продутом всеми ветрами районе Нижнего Манхэттена, с ржавыми железными балконами по всему фасаду. На боковой стене красовались буквы А и Д – все, что осталось от длинного названия прежде располагавшегося там отеля. Разумеется, все обитатели называли его не иначе как адом.