Страхи Академии

АКАДЕМИЯ, РАННЯЯ ИСТОРИЯ — …первые упоминания о психоистории как о возможной научной дисциплине относятся к раннему периоду политической деятельности Селдона, о котором сохранилось относительно мало достоверных сведений. Хотя Император Клеон возлагал большие надежды на возможности психоистории, эта наука считалась в широких политических кругах чем-то отвлеченным, несущественным, а зачастую ее вообще принимали за шутку. Такое отношение к психоистории во многом можно объяснить интригами самого Селдона, который никогда не называя свои психоисторические разработки тем, чем они являлись на самом деле. Даже в течение этого раннего периода он, вероятно, понимал, что широкое распространение знаний о психоистории и основанные на этих знаниях политические решения приведут к снижению достоверности научных психоисторических предсказаний, — поскольку всегда найдется немало желающих предотвратить нежелательные для себя предсказанные события или извлечь какую-нибудь личную выгоду, исходя из выводов психоистории. Некоторые могут назвать Селдона эгоистом за «сокрытие» методов психоистории, однако не стоит забывать о напряженности политической жизни в те далекие дни…

«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»

Глава 1

Гэри Селдону позвонила его секретарша и сообщила, что Марджетта Мунроуз просит ее принять.

Гэри взглянул на трехмерное голографическое изображение энергичной дамы, повисшее перед ним в воздухе.

— М-м-м… А кто она такая?

Обычно секретарша не прерывала его во время работы, за исключением тех случаев, когда дело было действительно важным.

— По нашим данным, она — ведущий журналист и политический обозреватель мультимедийного комплекса…

— Это все понятно, но почему вы сочли ее просьбу настолько важной, что оторвали меня от работы?

— Согласно перекрестному опросу общественного мнения она входит в число пятидесяти самых известных людей на Тренторе. И я предположила…

— Никогда о ней не слышал, — сказал Гэри, уселся в кресле поудобнее и пригладил волосы ладонью. — А, наверное, должен был слышать. Полный фильтр, пожалуйста.

— Прошу прощения, фильтры сейчас проходят профилактику у них разладилась регулировка… Если…

— Черт возьми, они у вас уже целую неделю не работают!

— Прошу прощения, но наемный механик, который устанавливал новую регулировку, допустил брак в работе…

Да, последнее время механики — они из самых высокоорганизованных тиктаков — слишком часто дают сбои… А после беспорядков в секторе Юнин случались даже разбойные нападения на механиков. Гэри вздохнул и сказал:

— Ладно, все равно включите ее.

Гэри так давно привык пользоваться голофильтром, что сейчас, при прямом разговоре по видеофону, просто не мог скрыть свои чувства. Служащие Клеона обеспечили Селдона прекрасным программным набором мимики и жестов. Чтобы должным образом общаться с Имперскими Советниками, передатчик голоса Гэри был модулирован и приобрел глубокий, приятный тембр и доверительные нотки. Если Гэри хотел, он мог даже запустить подпрограмму с нужным набором слов. Он делал такое довольно часто — прибегал к помощи этого усовершенствованного автоответчика, когда нужно было объясняться с кем-то просто и кратко.

— Господин академик! — радостно начала Мунроуз. — Я очень вам благодарна за то, что вы согласились немного со мной побеседовать.

— О математике? — невозмутимо спросил Гэри. Дама весело рассмеялась.

— О, нет, что вы! Для меня это слишком сложно. Я представляю миллиарды любопытных умов, которые хотели бы знать, что вы думаете о положении дел в Империи, о Кватананском вопросе, о…

— О чем, вы говорите?

— Кватанан — диспут о межзональном урегулировании.

— Впервые об этом слышу.

— Но как же… Вы же наш будущий премьер-министр. — Она, кажется, искренне удивилась, но Гэри вовремя напомнил себе, что у нее скорее всего просто очень хороший голофильтр учтивости.

— Что ж, вполне возможно. Но пока я не премьер-министр, меня эти вопросы совершенно не касаются.

— Чтобы члены Верховного Совета могли сделать правильный выбор, им, конечно же, хотелось бы знать мнение кандидатов по самым важным вопросам имперской политики заранее, — заявила журналистка.

— Сообщите вашим зрителям, что я берусь выполнять домашнее задание непосредственно перед тем, как его сдать.

Журналистка мило улыбнулась, из чего Гэри заключил, что у нее действительно очень хороший фильтр. По собственному, уже достаточно богатому, опыту общения с представителями прессы Гэри знал, что журналисты становятся просто бешеными, когда от них пытаются отмахнуться. Им почему-то кажется совершенно естественным, что если их глазами видит мир многомиллионная аудитория, то на них лично лежит груз моральной ответственности за всех зрителей.

— А что вы можете сказать о беспорядках в секторе Юнин? О них-то вам наверняка известно все. И о потере — хотя кое-кто предпочитает говорить «о побеге» — симуляторов Вольтера и Жанны д’Арк?

— Мое Отделение Математики не занимается этими вопросами, — сказал Гэри. Клеон посоветовал ему держаться как можно дальше от всех неприятностей с симами.

— Ходят слухи, что симы поступили именно из вашего Отделения.

— Действительно, их обнаружил один из наших исследователей. Но мы передали все права на них этим людям… Как же называется это объединение?..

— «Технокомпания» — вы наверняка прекрасно это знаете.

— М-м-м… Да-да, конечно.

— Признаться, вы не очень-то убедительно играете роль рассеянного профессора.

— А вы полагаете, что я должен бегать взад-вперед по кабинету или, может, даже убежать куда-нибудь и спрятаться?

— Мировая общественность, вся Империя имеет право знать…

— Но почему вы считаете, что я должен терпеть все, чего только пожелает общественность?

Губы журналистки изогнулись в улыбке, которую чувствительный фильтр пропустил — очевидно, мадам Мунроуз окончательно решила представить это интервью как выражение пожеланий общественности.

— Вы скрываете факты, которые затрагивают интересы общества…

— Мои исследования затрагивают только мои собственные интересы.

Журналистка пренебрежительно отмахнулась.

— А что вы скажете как математик о тех, кто считает, что полные симуляторы реальных личностей глубоко аморальны?

Гэри ужасно недоставало собственного фильтра учтивости. Он был уверен, что успел о чем-то проговориться, а потому приложил все, усилия, чтобы сохранить хотя бы невозмутимое выражение лица. Надо поскорее перевести разговор на менее скользкую тему.

— Насколько вообще реальны эти симуляторы? Кто-нибудь знает?

— Они определенно показались вполне реальными и вполне человечными всем, кто присутствовал на дебатах. — Брови журналистки чуть приподнялись.

— Мне очень жаль, но я там не был и передачу тоже не смотрел. У меня, понимаете ли, очень много дел.

По крайней мере, это была правда. Мунроуз нахмурилась и подалась вперед.

— Вы так сильно заняты своей математикой? Ну, что ж, тогда расскажите нам, пожалуйста, о психоистории.

Гэри подумал, что слишком долго сидит с деревянным выражением лица — это могут не правильно истолковать. Он заставил себя улыбнуться.

— Это всего лишь слухи.

— Из конфиденциальных источников мне стало известно, что Император ценит вас в первую очередь из-за этой так называемой теории истории.

— Из каких же это источников?

— Сейчас я задаю вопросы, сэр…

— С чего вы взяли? Я по-прежнему служу обществу, я — профессор. А вы, мадам, отнимаете у меня время, которое я мог бы посвятить своим студентам.

И, коротко поклонившись, Гэри прервал связь. После того, как он просмотрел запись своей знаменитой перепалки с Ламерком, которую снял незаметно подкравшийся репортер, Гэри взял за правило прекращать любые разговоры, когда они начинали затрагивать опасные темы.

Едва Гэри откинулся на спинку кресла, как в кабинет вошла Дорс.

— Я слышала, тут был кто-то важный, о чем-то тебя выспрашивал?

— Я уже отключил ее. Докапывалась насчет психоистории.

— Ну, тогда ей суждено было быть выставленной за дверь. Психоистория! Какое загадочное сочетание слов! Будоражит воображение.

— Может, если бы я назвал это «социоисторией», люди решили бы, что это слишком скучно и оставили бы меня в покое?

— Ты никогда не смирился бы с таким противным названием! Электронный дверной щит сверкнул и затрещал, когда сквозь него прошел Юго Амариль.

— Я вам не помешал? Вы, кажется, что-то обсуждаете?

— Да нет… Так, ничего особенного. — Гэри встал и помог Юго добраться до кресла — тот все еще заметно хромал. — Как твоя нога?

Юго пожал плечами.

— Нормально.

Неделю назад к Юго подошли на улице трое головорезов и очень спокойно и доходчиво объяснили ситуацию. Их наняли, чтобы нанести Юго кое-какие повреждения — в качестве предупреждения, о котором он не должен забывать. Ему переломают несколько костей, и — что особенно важно — он никак не сможет этому помешать. Главарь бандитов разъяснил Юго, что можно провести процедуру «по-хорошему», а можно и «по-плохому». Если Юго станет сопротивляться, его измолотят так, что от костей останутся только мелкие щепочки. Это — «по-плохому». А «по-хорошему» — они просто сломают ему голень одним быстрым и точным ударом. Потом Юго рассказывал:

— Я немного поразмыслил, а потом сел прямо на тротуар и вытянул вперед левую ногу. Положил ее так, чтобы бордюр приходился пониже колена. И их главный пнул меня — как раз туда, куда нужно. Чистая работа — сломалось ровно и с первого раза.

Гэри пришел в ужас. Пресса, естественно, тотчас же вцепилась в эту историю. Единственное, что Гэри сказал журналистам: «Насилие — последний козырь дилетантов».

— Медтех сказал, что должно зажить через недельку, — сказал Юго, когда Гэри помогал ему садиться. Кресло немедленно изменило форму, подстраиваясь под фигуру Юго.

— Имперская служба безопасности до сих пор не выяснила, кто это сделал, — сказала Дорс, расхаживая по кабинету из стороны в сторону.

— Да таких, кто. мог, полным-полно. Они, кстати, вполне могли напасть на меня только потому, что я — далити.

Юго улыбнулся. Улыбка на его лице смотрелась несколько странновато из-за большого кровоподтека на нижней челюсти. На самом деле стычка с бандитами проходила далеко не так тихо и мирно, как он рассказывал.

Дорс злилась, вышагивая по кабинету.

— Если б только я там вовремя оказалась!..

— Ты не можешь быть сразу во всех местах, — мягко успокоил ее Гэри. — Собственно, Юго, Имперская спецслужба считает, что это «предупреждение» предназначалось не тебе.

Юго криво усмехнулся.

— Могу представить кому. Тебе, наверное?

— Это «сигнал», как сказал один из них. Дорс резко повернулась к мужу и спросила:

— Что за сигнал? Предупреждение, — ответил Юго. — Политическое.

— Ну, понятно! — возмутилась Дорс. — Ламерк не отважился Ударить по тебе напрямую, но оставил…

— Весьма заметную визитную карточку, — закончил за нее Юго. Дорс хлопнула в ладоши.

— Мы должны рассказать Императору! Гэри рассмеялся.

— Ты же историк, Дорс. Насилие всегда играло огромную роль в вопросах наследования. И не думаю, что Клеон так уж далек от реальности.

— Как Император — да, конечно, — не сдавалась Дорс. — Но ведь речь идет всего лишь о месте премьер-министра…

— Власти слабеют и повсюду сдают свои позиции, — язвительно сказал Юго. — Надоедливые далити устраивают неприятности, и вся Империя катится в тартарары. Или впадает в это маразматическое Возрождение. Это, наверное, тоже далитанский заговор, как вы думаете, а?

Гэри сказал:

— Когда еды не хватает, едоки быстро забывают о хороших манерах.

— Готов поклясться, что Император уже давно проанализировал ситуацию, — сказал Юго.

Дорс снова принялась расхаживать из стороны в сторону.

— В истории есть масса примеров: Императоры, которые слишком хорошо все анализируют, обычно плохо кончают, а те, кто склонен все упрощать, обычно оказываются на высоте.

— Прекрасно проанализировано! — заметил Гэри, но Дорс не поняла его шутки.

— Кстати, я, вообще-то, пришел рассказать о том, что сделал, — сказал Юго. — Я закончил согласование исторических данных по Трентору с уточненными уравнениями Селдона.

Дорс так и не перестала ходить туда-сюда по кабинету, заложив руки за спину, но Гэри сразу переключился на новую тему. Он наклонился к Юго и сказал:

— Вот здорово! И насколько их хватило?

Юго загадочно улыбнулся, вынул ферритовый куб с данными и вставил в гнездо проектора на столе у Гэри.

— Смотрите!

История Трентора насчитывала, по меньшей мере, восемнадцать тысячелетий, хотя о раннем периоде сохранилось очень мало достоверных сведений. Юго ухитрился вместить весь океан данных о планете в трехмерное изображение. Вдоль одной оси располагались показатели экономики, вдоль другой — показатели социального развития, третье измерение отражало политическое положение Трентора. Каждому измерению соответствовала своя область отображения; они по очереди обрели видимую форму и зависли над рабочим столом Гэри Селдона. Вся эта обманчиво хрупкая конструкция была размером в человеческий рост и находилась в непрерывном движении — плоскости деформировались, в них открывались полости, они расслаивались, слои накладывались один на другой… Сквозь внешний слой просвечивали внутренние потоки различных показателей с цветовой кодировкой данных.

— С виду похоже на орган, пораженный раковой опухолью, — сказала Дорс. Юго нахмурился, и она поспешно поправилась:

— Но все равно довольно мило.

Гэри захихикал. Дорс иногда бывает жутко нетактичной, и, когда такое случается, она обычно не имеет ни малейшего представления о том, как исправить неловкость. Затем вниманием Гэри полностью завладела переливающаяся разными цветами модель, которая зависла над столом. Она все время шевелилась, отдельные участки то вздымались, то опадали — казалось, что это некое фантастическое живое существо. Переливающаяся в непрерывном движении модель представляла собой соединение множества различных векторов, огромного потока данных, собранных из опыта бесчисленных человеческих жизней.

— В этом вот, раннем, периоде данные немного неполные, — пояснил Юго. Поверхность модели на указанном участке немного подергивалась и время от времени покрывалась рябью. — Малое разрешение, и к тому же довольно низкая численность населения… Когда мы будем рассматривать модель всей Империи, таких трудностей не предвидится. Видишь вот эти социальные структуры в поле Дэ-два?

— Неужели эта модель отражает все-все на Тренторе? — спросила Дорс.

Юго ответил:

— Не все, ясное дело. Понимаешь, чтобы модель была точной и адекватной, очень важно не слишком вдаваться в подробности. К примеру, тебе не нужно знать имя владельца космического корабля, чтобы вычислить летные характеристики.

Гэри показал на быстрый скачок социального вектора и сказал:

— Вот когда меритократия получила признание — в третьем тысячелетии. Потом последовала эра, когда всем завладели монополии, и из-за этого на Тренторе начался застой. Что спровоцировало жестокость и непреклонность.

По мере того как улучшались достоверность и качество исходных данных, модель становилась все более стабильной. Юго запустил ее на быстрый просмотр всего цикла, и пятнадцать тысячелетий пролетели перед ними за какие-нибудь три минуты. Зрелище поражало воображение — у пульсирующего многоцветного сфероида отрастали мириады новых ответвлений, модель непрерывно развивалась и бесконечно усложнялась. Безумно разросшаяся структура отражала сложность строения Империи гораздо нагляднее, чем любая напыщенная речь Императора.

Юго давал пояснения:

— Вот это перекрытие слоев показывает, насколько правильны реконструкции прошлого по уравнениям Селдона. Вот, желтым цветом.

Это не мои уравнения! — по привычке поправил его Гэри. Когда-то давно они с Юго пришли к выводу, что для того, чтобы с помощью психоистории предсказывать будущее, сперва нужно попробовать реконструировать прошлое — для проверки правильности уравнений. — Эти уравнения — результат…

— Смотри, и все.

Вдоль всей темно-синей бугристой плоскости данных тянулось ярко-желтое комковатое образование, плотно прилегающее к синей основе. С первого взгляда Гэри показалось, что желтая и синяя фигуры совершенно одинаковы, как однояйцевые близнецы. Желтая фигура повторяла все искривления, выпуклости и впадины синей, обе были одинаково наполнены бурлящей энергией истории. Каждая морщина, каждый выступ на этих бугристых плоскостях воплощали в себе многие миллиарды человеческих побед и трагедий. Каждая отметина на поверхности была когда-то грандиозным бедствием.

— Похоже, что… они одинаковые! — прошептал Гэри.

— Точно! — сказал Юго.

— Теория подтверждается практикой…

— Йе-хо-о-о! Психоистория работает!

Гэри задумчиво смотрел на изгибы цветных плоскостей.

— Я и подумать не мог…

— Что они так хорошо сработают? — Дорс встала у Гэри за спиной и пригладила его волосы.

— Ну да…

— Ты столько лет возился с этими уравнениями, подбирая нужные переменные… Они просто не могли не сработать!

Юго улыбнулся.

— Побольше бы людей разделяли твою веру в математиков! Но ты забываешь об эффекте воробья.

Дорс, внимательно рассматривая мерцающие плоскости, прокручивала всю историю Трентора заново — теперь помедленнее, чтобы отыскать расхождения между истинной историей и реконструкцией по уравнениям Селдона. Расхождений было очень и очень мало. И, что самое главное, их количество не увеличивалось со временем.

Не отрывая взгляда от экрана, Дорс медленно переспросила:

— Воробьи? Мы иногда держим птиц как домашних животных, но, конечно…

— Представь, что воробей начнет махать крыльями точно над экватором. Циркуляция воздуха от этого если и изменится, то совсем на чуть-чуть. Но если этот перепад давления без изменений распространится к полюсам, то там от одного взмаха воробьиных крыльев может подняться целый торнадо.

— Но это же невозможно! — Дорс уставилась на Юго, явно что-то недопонимая.

Гэри сказал:

— Только не путай эту поговорку с потерявшимся гвоздем из конской подковы. Конь — это такое легендарное животное, на котором перевозили грузы. Помнишь, всадник проиграл сражение, а потом потерял все королевство из-за того, что из подковы его коня выпал гвоздь. Крупные неприятности случились из-за маленькой, но существенной причины. Это аксиома: феномен случайности демократичен. Незначительные несоответствия в каждой паре взаимозависимых переменных могут привести к очень большим изменениям.

Какое-то время они обсуждали этот вопрос. Как и на любом другом из миров, метеорология на Тренторе обладала кошмарной чувствительностью к исходным условиям. Взмах воробьиных крылышек на одной стороне планеты, распространяясь по переменчивым средам, мог через неделю превратиться в настоящий ураган на другой стороне планеты. Никакой компьютер не мог смоделировать все мельчайшие зависимости, которые влияют на погодные условия, а потому невозможно было точно и достоверно предсказывать погоду.

Дорс указала на скопление данных.

— Но тогда… значит, все это — неверно?

— Надеюсь, что нет, — сказал Гэри. — Погода может меняться по несколько раз в день, но климат остается прежним.

— Ну… Тогда не удивительно, что тренторианцы предпочитают закрытые помещения. На открытом пространстве может быть опасно.

— То, что наши уравнения достоверно описывают историю Трентора, свидетельствует еще и вот о чем: оказывается, незначительные отклонения в ходе истории могут сглаживаться, — сказал Гэри.

Дорс оставила его шевелюру в покое. — Это что же, значит, люди для истории не имеют значения?

— Большинство биографий убеждают нас, что люди — мы — важны. Но для психоистории дело обстоит по-другому, — осторожно сказал Гэри.

— Я как историк не могу с этим согласиться!

— Посмотрите на данные, — вмешался Юго.

Они посмотрели. Юго укрупнил изображение и до предела сгладил детализацию.

Для обычных людей история проявляется посредством искусства, мифов и религиозных ритуалов. Люди познают историю на конкретных примерах, так сказать, с близкого расстояния: им запоминаются строения, законы, имена исторических деятелей. А Гэри и Юго оказались сейчас в положении тех самых воробьев, которые порхают высоко над землей, даже не задумываясь о том, что там, внизу, кто-то может жить. Сверху они видели только грандиозные изменения земной поверхности, медленные и неотвратимые.

— Но люди должны что-то значить!

В голосе Дорс дрожал отзвук последней слабой надежды. Гэри знал, что где-то в глубине ее души запрятаны строгие директивы Нулевого Закона, но все же на первом месте у нее стояли настоящие человеческие чувства. Она была гуманисткой по натуре и верила в силу и значимость каждой отдельной личности — и вдруг она столкнулась, образно говоря, с грубым, безразличным, механистичным отношением к человеку.

— Люди имеют значение для истории, но, к сожалению, немного не в том смысле, как тебе хотелось бы, — мягко пояснил Гэри. — Мы рассматриваем в отдельности особые социальные группы, которые являются теми осями, вокруг которых вращаются важные исторические события.

— Гомосексуалисты, к примеру, — подсказал Юго.

— Их примерно один процент в любой человеческой популяции, и это стабильная малая переменная, которую нужно учитывать при расчетах воспроизводства населения, — объяснил Гэри. — Однако в общественной жизни они очень часто бывают великими мастерами импровизации, которые доводят свой стиль до совершенства и диктуют обществу моду — в соответствии со своим вкусом и своими капризами. У них словно есть некий внутренний компас, который безошибочно указывает на любое социальное новшество, едва оно успевает появиться. Поэтому они оказывают на развитие общества очень заметное влияние, которое никак не пропорционально их численности. Очень часто эти люди становятся живым индикатором грядущих перемен в социальном устройстве.

Юго подхватил:

— Вот мы и предположили: а не могут ли они быть каким-нибудь решающим фактором? Что будет, если исключить их из общества? Поможет ли это решить уравнение?

— А почему отклонения в истории выравниваются? — спросила Дорс.

Гэри предпочел, чтобы на этот вопрос ответил Юго.

— Видишь ли, пресловутый эффект воробья имеет и положительные стороны. Неупорядоченные, хаотичные системы можно подловить в нужный момент — и совсем легонько подтолкнуть в нужном направлении. И таким образом направить тенденции развития этих систем к нужному исходу, с минимальным уровнем отклонений от хорошо сбалансированных результатов.

— Но кто контролирует эти системы? — спросила Дорс. Юго, казалось, смутился.

— Ну, мы не… Короче, не знаем.

— Не знаете? Но ведь это же теория всей истории! Гэри спокойно сказал:

— В наших уравнениях присутствуют некоторые внутренние взаимосвязи, элементы, которым мы пока не можем найти объяснения. Некие скрытые силы.

— Но как — вы не можете понять? И Гэри, и Юго сразу сконфузились.

— Мы не знаем, как эти части системы взаимодействуют между собой, — сказал Гэри. — Новые особенности приводят к… неожиданным результатам.

Дорс сказала с напором:

— Значит, у вас на самом деле нет готовой теории, да? Гэри подтвердил:

— Нет. Мы не дошли пока до глубокого и полного понимания всех закономерностей.

Модели обычно создаются после того, как мир изучен до мельчайших подробностей. Они отражают свое время, словно эхо. Автоматическая планетарная механика могла возникнуть после того, как появились часы. Представление о Вселенной как о цифровой системе могло развиться только после того, как появился компьютер. Теория непрерывности Вселенной могла появиться только после изобретения нелинейной динамики…

У Гэри был сейчас лишь прообраз модели истории, которая соответствовала его пониманию вопроса и объясняла, каким образом он станет выбирать из многих других моделей правильную, соответствующую его психоистории. Если спуститься с небес на землю, может оказаться, что именно эта модель просто больше других пришлась по вкусу Гэри Селдону…

— А кто контролирует этот контроль? — не отставала Дорс.

Гэри попытался припомнить мысль, которая мелькнула у него, но мысль ускользнула, забылась. Ничего, он знал, как подловить Дорс, — надо просто расслабиться и подумать.

— Помнишь ту шутку? — спросил он. — Как рассмешить Бога?

Дорс улыбнулась.

— Нужно рассказать ему о своих планах.

— Правильно. Вот над этим мы и подумаем, и, надеюсь, отыщем ответ.

Дорс снова улыбнулась.

— Похоже, ты пытаешься предсказать судьбу своих собственных предсказаний?

— Как ни странно, да! Тут позвонила секретарша.

— Вас вызывает Император, — сообщила она.

— Проклятье! — Гэри стукнул ладонями по подлокотникам кресла. — Шутки закончились.

Глава 2

Гэри подумал, что его охранники-гвардейцы еще, наверное, не прибыли. Но садиться сейчас за работу не стоило — все равно скоро придется уйти.

Рассеянно думая ни о чем, он позвенел монетками в кармане, потом достал одну. Монетка в пять кедов, кусочек янтарно-золотистого сплава, с одной стороны — мужественный профиль Клеона Первого (художники всегда приукрашивали внешность Императоров), с другой стороны — диск Галактики. Гэри повертел монетку в пальцах и задумался.

Допустим, толщина монетки соответствует высоте диска в правильной пропорции. Чтобы точно воспроизвести центр Галактики, в центре монетки нужно бы сделать выпуклость. Но все равно это была довольно правильная геометрическая копия Галактики.

Диск был с дефектом — на оконечности внешней ветви спирали виднелся маленький пузырек. Гэри высчитал в уме пропорцию: если вся Галактика достигает примерно ста тысяч световых лет в диаметре, то этот дефект… Пятно на диске соответствовало объему примерно в тысячу световых лет в поперечнике. Во внешних ветвях спирали пространство такого объема содержит десятки миллионов звезд.

Когда Гэри представил, какое огромное количество миров случайно исчезло из Галактики вместе с этим пятнышком, ему показалось, что металлическая поверхность Трентора разверзается у него под ногами и он проваливается в бездну, не в силах что-либо сделать.

При таких масштабах имеет ли хоть какое-нибудь значение все человечество? Множество миллиардов живых душ, спрессованных в одно микроскопическое пятнышко.

И все же люди сумели в одно мгновение распространиться по всему этому невообразимо огромному диску, по всей Галактике.

Человечество разлетелось вдоль ветвей спирали, просачиваясь по пространственно-временным тоннелям, и всего за несколько тысяч лет удобно устроилось вокруг центра Галактики. За такое ничтожное время сами ветви галактической спирали сдвинулись со своего места настолько незначительно, что перемещение было едва заметно — величественный танец Галактики подчиняется куда более медленным ритмам, и на каждое па уходит примерно полмиллиарда лет. Люди мечтали о далеких горизонтах, стремились вдаль и посылали целые рои своих кораблей сквозь сеть пространственно-временных тоннелей. По ту сторону тоннелей корабли выпрыгивали в пространство рядом с солнцами невиданной красоты — ослепительно-красными, зловеще-синими, мрачно-бордовыми.

Пятнышко на монете соответствовало такому огромному пространству, которое обычный человеческий мозг, с ограниченными возможностями приматов, просто не мог себе вообразить, кроме как в виде математической абстракции. Но тот же мозг вел людей вперед, все дальше и дальше, и вот — они покорили всю Галактику, овладели бесконечными мириадами звездных систем… и при этом до сих пор не могут по-настоящему разобраться в самих себе.

Выходит, один отдельно взятый человек не смог бы понять даже точки на галактическом диске. Однако если рассматривать все человечество, вместе взятое, то тот же самый мозг получает как бы приращение мощности и оказывается способен постичь окружающую непосредственно его часть Галактики.

И чего же он хочет? Постичь все человечество, его глубинные побуждения, таинственные порывы и взаимосвязи, его прошлое, настоящее и будущее? Он хочет понять тот загадочный, непостоянный род людской, который ухитрился прибрать к рукам всю Галактику и сделать ее своей игрушкой?

Может быть, один-единственный человек и в самом деле способен охватить своим сознанием весь этот звездный диск, встав на ступеньку выше, — и способен понять групповые эффекты, скрытые в причудливых уравнениях.

Построение закономерностей развития Трентора по сравнению с этим — просто детская игра. Для того чтобы так же разобрать Империю, потребуется охватить сознанием гораздо более обширные объемы информации.

Математика способна управлять Галактикой. Невидимые, неощутимые символы могут править.

А значит, и один-единственный человек, мужчина или женщина, тоже могут что-то значить.

Возможно. Гэри покачал головой. Головой одного-единственного человека.

«Похоже, мы пытаемся прыгнуть выше головы, разве нет? Размечтались о божественном…» — подумал Гэри.

Хватит. Пора заняться делом.

Только вот работать он не мог. Он должен был ждать. К счастью, имперские гвардейцы-охранники прибыли довольно скоро и повели Селдона по улицам Университета. Но теперь Гэри уже не смущался при виде праздношатающихся ротозеев, которые собирались в толпы у него на пути. Похоже, он начал привыкать.

— Людно сегодня, — сказал Гэри капитану гвардейцев.

— Как и следовало ожидать, сэр.

Надеюсь, вам оплачивают эскорт как сверхурочную работу.

— Да, сэр. Мы называем это «о-дэ».

— Плата за риск? «О-дэ» — значит, «опасное дежурство», да? Капитан, похоже, разволновался.

— Да, сэр…

— А если кто-нибудь станет в нас стрелять, какие приказания вы отдадите?

— Ну, если им удастся прорвать внешний периметр, то нам придется загородить вас собой. Сэр.

— И вы это сделаете? Примете на себя импульс гаусса или заряд плазмы?

Гвардеец искренне удивился вопросу.

— Конечно, сэр!

— Правда?

— Это наша работа, сэр.

Гэри был покорен безыскусной верностью гвардейца. Верностью не лично ему, Гэри Селдону, а самой идее Империи. По-рядку. Цивилизации.

Немного подумав, Гэри понял, что он и сам предан этой идее. Он должен служить Империи или хотя бы замедлить ее упадок.

Но сделать это возможно, лишь постигнув глубинную структуру всей Империи.

Вот поэтому Гэри и не нравится перспектива сделаться премьер-министром. Эта работа будет забирать у него слишком много времени, которое он мог бы посвятить своему настоящему предназначению.

Под ритмичный стук тяжелых армейских ботинок об уличное покрытие Гэри оставил неприятные мысли и стал размышлять над кое-какими уравнениями. Селдон настолько погрузился в вычисления, что капитану гвардейцев пришлось даже окликнуть его, когда они приблизились к Императорскому Дворцу. При входе на территорию Дворца они прошли обычную процедуру досмотра — гвардейцы рассыпались по окружающему участку, в воздух поднялись летающие детекторы и принялись обшаривать периметр. С виду детекторы походили на крупных золотистых пчел, которые со злобным жужжанием деловито сновали в воздухе. Гэри шел вдоль стены по дорожке, ведущей к Императорским Садам, как вдруг от стены отделился округлый золотисто-коричневый объект размером с ноготь. Непонятный кусочек стены прыгнул на Гэри и прилип к его шее. Гэри нащупал его рукой, отлепил и рассмотрел.

Это была безделушка со стимулятором, специальная нашлепка, от которой человек впадает в эйфорию, поскольку хитрая штучка впрыскивает ему в кровь порцию эндорфинов. А еще такая безделушка вырабатывает предрасположенность к когеррентным сигналам коридорного оповещения.

Гэри отбросил нашлепку. Гвардеец-охранник подобрал ее… И тут вокруг него все забегали, что-то взволнованно закричали. Гвардеец попытался выбросить безделушку…

Но внезапно его руку пронзило оранжевое острие, раздалось шипение обожженной плоти, острие вспыхнуло пламенем и мгновенно исчезло. Гвардеец вскрикнул, другой гвардеец схватил его и толкнул на землю. Пятеро охранников плотной стеной окружили Гэри со всех сторон, и больше он ничего не увидел.

Раненый гвардеец жутко кричал от боли, потом крик резко оборвался. Капитан скомандовал: «Вперед!», и Гэри пришлось идти, со всех сторон его окружали тела гвардейцев. Они добрались до Императорских Садов и пошли вниз по дорожке.

На то, чтобы разобраться с инцидентом, потребовалось некоторое время. Отследить, откуда появилась опасная безделушка, естественно, не удалось. Невозможно было даже с точностью установить, предназначалась ли она вообще именно Гэри или кому-то другому.

— Эта ловушка могла быть частью какого-нибудь дворцового заговора, — сказал капитан. — Может, она дожидалась кого-то другого, с такими же характеристиками запаха, как у вас. — Вы хотите сказать, что я тут вообще ни при чем?

— Вполне возможно. Этой таблетке понадобилось несколько лишних секунд на то, чтобы решить: нужны вы ей или нет?

— И оказалось, что нужен.

— Запах пота, аромат кожи — они специфичны, но далеко не уникальны, сэр.

— После этого приключения я, наверное, стану обливаться одеколоном.

Капитан улыбнулся.

— Хитроумную таблетку так просто не обманешь.

Подошли другие специалисты по охране, и Гэри снова представился случай обсудить степень опасности и прочие подробности происшествия. Гэри настоял на том, чтобы вернуться и осмотреть гвардейца, который подвергся действию предательской таблетки. На прежнем месте его не оказалось — пострадавшего забрала бригада «Скорой помощи». По прогнозам специалистов, парень скорее всего останется без руки. Врачи сожалеют, но Гэри не разрешат прямо сейчас увидеться с пострадавшим. Он ведь понимает, что это вопрос безопасности…

Гэри пришел пораньше, чтобы насладиться прогулкой, и хотя сам он понимал, что не прав, но упущенная возможность погулять по живому саду огорчила его гораздо сильнее, чем попытка покушения.

Сейчас он постоял, успокоился и отбросил неприятный инцидент в сторону. Он живо представлял себе операцию замещения — холодная, ледянисто-голубая сияющая рамка ограничивает полыхающий злостью багровый узел и вышвыривает его за пределы видимости. Позже… С этим можно будет разобраться попозже.

Гэри прекратил бессмысленное обсуждение инцидента, приказав гвардейцам следовать за собой. Они, конечно, попытались возражать, но Гэри был непреклонен. Он пошел напрямик через сад, с наслаждением вдыхая свежий воздух открытого пространства. Гэри Селдон шел и дышал свежим воздухом — и попытка покушения понемногу забывалась, поскольку нападение случилось и закончилось слишком быстро, чтобы придавать ему значение. По крайней мере — сейчас.

Неясные очертания башен Императорского Дворца издали напоминали причудливую паутину гигантского паука. Между отдельными частями здания и башнями протянулись подвесные мосты и воздушные переходы. Шпили башен были окутаны серебристой дымкой и мерцали, пульсировали, подрагивали в строгом беззвучном ритме, словно огромное невидимое сердце. Гэри так долго видел перед собой одни только убогие перспективы тренторианских коридоров, что не смог даже сразу охватить взглядом все это поражающее воображение великолепие.

Когда Гэри проходил между колоннами, украшенными цветами, его внимание привлекло движение наверху. Это были птицы, огромные стаи птиц из императорского авиария, они порхали в воздухе между колоннами, сверкая тысячами самых невероятных расцветок. Изысканное оперение, полупрозрачные, трепещущие крылья, причудливые виражи, которые птицы выделывали в полете, — это было ни с чем не сравнимое чарующее зрелище.

Этих птиц создали несколько тысячелетий назад императорские биоинженеры — создали искусственно, тщательно подобрав уникальные генные наборы. Стаи птиц порхали в вышине, похожие на облака или даже на облачные водопады, в которых были свои перекаты и течения. Птицы парили в восходящих потоках, на лету ловя комаров и мошек, специально для этого выпущенных садовниками. Но порыв бокового ветра мог в мгновение ока разрушить эту великолепную живую скульптуру, разогнать птиц в разные стороны.

«Вот так и с Империей», — думал Гэри. Прекрасная в своей упорядоченности, остававшаяся неизменной в течение двенадцати тысячелетий, она готова развалиться на части. Гибель Империи — словно замедленное крушение попавшей в аварию гравиплатформы. Или мучительные конвульсии — как беспорядки в секторе Юнин.

Почему? Даже когда Гэри наслаждался великолепием Императорских Садов, его математический мозг постоянно возвращался к главному вопросу.

У входа во Дворец Гэри встретился с группой детей, спешивших на встречу с каким-то важным имперским чиновником. У Гэри защемило сердце: он вспомнил о своем приемном сыне, Рейче. После того, как Юго сломали ногу, они с Дорс решили тайно отослать мальчика в закрытую школу. «Лучше убрать его подальше от опасности», — сказала Дорс.

Среди ученых только самые одаренные и самые заслуженные, те, кто достиг прочного положения в обществе, могли позволить себе воспитывать детей. А потомственное дворянство и простые граждане могли просто плодиться и размножаться, сколько им вздумается.

Приемные родители — все равно что художники, это особые люди с особым даром, они пользуются заслуженным уважением и привилегиями, у них должно быть много свободного времени для того, чтобы воспитывать счастливую и сознательную молодежь. Быть родителем — это почетная и хорошо оплачиваемая работа. Гэри очень гордился тем, что ему доверили воспитание ребенка.

Разительный контраст с группой детей представляли трое придворных с причудливо измененными телами, которые вошли следом за Гэри.

Современные биотехнологии позволяли людям превращать своих детей во что угодно — в долговязые башни, в похожие на клумбы приземистые ящики, в зеленых великанов или розовых пигмеев. И со всех концов Галактики они посылали эти произведения генной инженерии сюда, чтобы украсить ими двор Императора, где новизна и экстравагантность всегда были в моде.

Но такие чудеса природы не приживались. Человечеству тоже свойственны определенные видовые нормы. И сохранение этих корм слишком глубоко укоренилось в человеческой природе. Гэри должен был признать, что навсегда останется человеком простым и не утонченным, потому что такие вот экстравагантные чудеса казались ему омерзительными.

Тот, кто разрабатывал оформление приемной, сделал ее похожей на что угодно, только не на комнату для ожидания. Она походила на не правильной формы ящик из оплавленного стекла, которое кое-где пересекали полосы блестящей полированной керамостали. Внизу эти полосы загибались и оканчивались каплевидными утолщениями с уплощенным верхом, которые, по всей видимости, должны были служить стульями и столиками — поскольку в комнате не было больше ничего, напоминающего эти необходимые предметы.

Гэри предпочел ждать стоя, поскольку не мог даже представить, как он будет вставать с такой вот керамостальной блямбы — даже если ему удастся сообразить, как на нее сесть. Он задумался: не был ли такой эффект запланирован проектировщиком приемной?.. Внутреннее убранство Императорского Дворца было очень тонко продумано.

Это будет небольшая частная встреча — так сказали Селдону служащие Клеона. Однако пока Гэри дошел до приемной, он повстречал на своем пути множество секретарей и протокольных офицеров с помощниками, и каждый счел своим долгом представиться, когда Селдон проходил мимо. По пути Селдону пришлось миновать несколько проходных залов, роскошь убранства которых возрастала по мере приближения к императорским покоям. Речь придворных по мере продвижения Гэри к приемной тоже становилась все более изысканной. При императорском дворе встречались в основном самодовольные надутые персоны, которые все время вели себя так, словно выступали на скромном торжественном открытии памятников самим себе.

Зал был богато украшен лепными фигурами и позолотой которые в архитектуре соответствовали шелкам и драгоценностям, — и даже самый незначительный помощник секретаря был облачен в роскошный придворный мундир. Гэри при виде такого великолепия непроизвольно захотелось ступать потише и говорить шепотом. Он припомнил воскресенья на родном Геликоне и понял, что зал кажется ему похожим на церковь.

В зал вплыл Клеон, и все слуги мгновенно исчезли, просочившись наружу сквозь невидимые потайные выходы.

— Мой Селдон!

— Ваш, сир, — Гэри следовал традиции.

Император бурно приветствовал его, повозмущался по поводу очевидной попытки покушения: «Несомненно, это покушались на вашу жизнь, вам так не кажется?» — а потом подвел Гэри к огромной стене-экрану. Взмахнул рукой, и на гигантском экране появилось изображение Галактики, работа нового художника. Гэри пробормотал соответствующие случаю слова восхищения и припомнил, о чем размышлял всего час назад.

Это была меняющаяся во времени картина, которая изображала историю Галактики. Диск Галактики, в сущности, представлял собой скопление огромного количества частиц, которое вращалось на дне гравитационной воронки в космосе. И как он выглядел — зависело от того, в каком спектре из мириадов доступных человеческому глазу с помощью техники видов света на него смотрели. Инфракрасный свет пронзал Галактику насквозь и позволял разглядеть невидимые пылевые скопления и трассы. В рентгеновских лучах открывались причудливые картины взрывов раскаленного газа. Радиоволны изображали расположение смерзшихся в комки молекул и намагниченной плазмы. Каждая картина была наполнена особым значением.

Все звезды в этой гигантской карусели подрагивали и колебались под действием сложных взаимосвязей ньютоновского притяжения и отталкивания. Названия самых крупных ветвей Галактики пришли из античной мифологии — Стрелец, Орион и Персей, если считать от центра к краю. В каждой ветви располагалась Зона с таким же названием — этим как бы подразумевалось, что, возможно, где-то там находится легендарная древняя Земля. Но где она была на самом деле — не знал никто, и исследователи не обнаружили никаких неопровержимых доказательств в пользу той или иной планеты-кандидата. Тем не менее многие десятки миров претендовали на звание той самой, истинной Земли, легендарной прародины человечества. Хотя, скорее всего, ни одна не имела и малейших оснований.

В толще изогнутых ветвей галактической спирали сверкали яркие надписи — звездные вехи, подобные межевым знакам на земле. «Красоту можно снабдить пояснениями, но нельзя подвергнуть анализу, физическому или социальному», — подумал Гэри. Вот если бы он только смог найти нужный подход…

— Примите мои поздравления. Мой «Указ о безумцах» имел потрясающий успех, — сказал Клеон.

Гэри не сразу оторвался от созерцания восхитительной картины.

— Э-э-э… Сир?

— Эта ваша идея — первый результат применения психоистории.

Лицо Селдона выражало полнейшее недоумение, так что Клеон даже рассмеялся.

— Вы что, уже все позабыли? Ренегаты, которые устраивали беспорядки в надежде на то, что прославятся после смерти, — помните? Вы посоветовали мне лишить их индивидуальности и называть во всех сводках новостей просто «безумцами».

Гэри и в самом деле забыл об этом, но глубокомысленно кивнул в ответ.

— Это сработало! Подобных преступлений теперь практически совсем не стало. А те, кто уже осужден на смерть, вне себя от злости — они требуют, чтобы им дали возможность прославиться. Уверяю вас, это просто нечто!

У Гэри похолодело внутри при виде Императора, который чмокал губами, чрезвычайно довольный собой. Умозрительное предположение — да что там, просто складная отговорка! — внезапно превратилось в реальность. Гэри вдруг стало страшно.

Он понял, что Император спрашивает: как продвигаются дела с психоисторией? Пересохло в горле. Гэри почему-то вспомнилась мадам Мунроуз с ее дотошными расспросами. Казалось, это было несколько недель назад.

— Работа продвигается медленно, — только и смог выдавить из себя Селдон.

Клеон добродушно сказал:

— Наверняка для такой работы необходимы глубокие знания каждой стороны жизни цивилизованного человека…

— Временами, — промямлил Гэри, изо всех сил стараясь побороть одолевавшие его сложные чувства.

— Недавно я был на заседании Совета и узнал нечто, что вы несомненно использовали в своих уравнениях.

— Что же, сир?

— Там говорят, что само возникновение Империи стало возможным только благодаря открытию протонной реакции Бора — конечно, не считая пространственно-временных тоннелей. Я никогда раньше не слышал про такую реакцию, но докладчик сказал, что это было величайшее открытие древности. И ни одна планетарная технология, ни один космический корабль не могут работать без этой реакции.

— Наверное, так оно и есть, хотя я никогда не слышал…

— Вы не знали? Но ведь это же общеизвестно.

— Я не интересуюсь тем, что не нужно для моей работы. Клеон даже рот приоткрыл от удивления.

— Но ведь теория всей истории непременно должна опираться на такие важные подробности!

— Технологии я рассматриваю только по их влиянию на другие, более важные, факторы, — сказал Гэри. Как же проще объяснить Императору сложные закономерности нелинейных вычислений? — Нередко на ход истории оказывает очень весомое влияние ограниченность технологий.

— Любая технология, отличная от магии, является несовершенной, — сказал Клеон.

— Хорошо сказано, сир.

— Вам понравилось? Эту фразу мне подкинул тот парень, Драйус. Неплохо звучит, правда? И справедливо к тому же. Наверное, я… — Клеон оборвал фразу и громко сказал, ни к кому не обращаясь:

— Секретарь для записей! Занесите фразу о магии в Книгу для всеобщего распространения. — Затем он снова повернулся к Гэри. — Они постоянно требуют от меня исторических высказываний, прямо-таки охотятся за «императорской мудростью». Это так утомительно!

Прозвучала нежная мелодия. Объявили о приходе Бетана Ламерка. Гэри весь сжался, завидев Ламерка, но тот как раз исполнял торжественный придворный ритуал приветствия и смотрел только на Императора. Будучи одним из членов Верховного Совета, Бетан Ламерк обязан был приветствовать Императора несколькими древними ритуальными фразами, в настоящее время ничего не значащими, сопроводить свою речь сложным глубоким поклоном и в течение всей речи смотреть только в глаза Императору. Проделав положенный ритуал, Ламерк расслабился.

— Профессор Селдон! Очень рад снова с вами увидеться. Соблюдая приличия, Гэри пожал ему руку.

— Приношу свои извинения за тот небольшой скандал. Я в самом деле не знал, что поблизости притаился репортер с видеокамерой.

— Ничего страшного. Таково свойство прессы, она всегда ужасно искажает факты. Увы, с этим ничего нельзя поделать.

— Мой Селдон дал мне превосходный совет по поводу «Указа о безумцах», — сообщил Клеон. И рассказал все подробности этого случая — не скрывая своей радости и восхищения Селдоном. Во время рассказа углы рта Ламерка неуклонно опускались все ниже и ниже.

Клеон подвел Ламерка и Селдона к великолепным, роскошным креслам, появившимся из стены по мановению императорской руки. Гэри обнаружил, что его настойчиво втягивают в подробное обсуждение вопросов, которыми занимается сейчас Верховный Совет. Резолюции, размеры ассигнований на различные проекты, резюме по поводу предлагаемых поправок в законодательство… Гэри, конечно же, уже рассматривал эти вопросы раньше — его автосекретарь аккуратно сортировал их и передавал Селдону для ознакомления, но только после того, как проводил предварительный анализ текста, выбрасывал ко всем чертям целые океаны словесной шелухи и выправлял все несоответствия в тексте. В результате у Гэри на разбор этих документов уходило около часа работы. Большую часть материалов он просто откладывал в сторону — вернее, запихивал целые стопки представленных к рассмотрению документов в утилизатор, когда никто не видел, как он это делает.

Тайную механику работы Верховного Совета было не так уж сложно проследить — но это было скучно и быстро надоедало. Ламерк увлеченно обсуждал что-то с Императором, а Гэри смотрел на них обоих — оба были опытными игроками, знатоками увлекательной и рискованной игры, и смотреть, как они играют, было довольно любопытно.

Совет устанавливает общие нормативы и направления, пока простые специалисты по каждому из конкретных вопросов разрабатывают детали законодательства и потом претворяют их в жизнь — но даже это не расшевелило в Гэри интереса к делам Совета. Как люди растрачивают свои жизни на такое вот занятие!

Гэри мало заботили вопросы тактики. Даже целое человечество мало что значит. На шахматной доске Галактики фигурами были феномены человечества, а правилами игры — законы психоистории. Игрок на противоположной стороне доски неизвестен, если он вообще есть.

Ламерк не мог играть без противника, его увлекало соперничество. Постепенно Гэри пришел к выводу, что они с Ламерком неминуемо станут противниками, если не врагами.

Вся карьера Ламерка была подготовкой к посту премьер-министра, и Ламерк всерьез собирался в конце концов занять этот пост. При каждом удобном и неудобном случае Ламерк старался подольститься к Императору и затмить Селдона, достоинств у которого было не так уж много.

Гэри Селдон не выступал против Ламерка открыто, не высказывал возражений. Он держался тихо и незаметно, ограничивая свою активность только выразительными (как он надеялся) движениями бровей. Гэри Селдону редко приходилось сожалеть о том, что он оставался в стороне и держался тихо.

— А эта компания «Макро-Мех», как она вам нравится? — вдруг спросил у Гэри Клеон.

Селдон не сразу вспомнил, о чем, собственно, речь. А когда вспомнил, сказал:

— Ее новый проект коренным образом повлияет на положение в Галактике.

— Плодотворно повлияет! — Ламерк хлопнул ладонью о стол. — Все экономические ограничения развеются, как дым! «Макро-Мех» ускорит информационные потоки — и очень существенно ускорит.

Губы Императора чуть скривились, выражая сомнение.

— Признаться, я не очень-то в восторге от того, что появится возможность связаться с каким угодно далеким местом так просто и так быстро.

— Вы только подумайте, — гнул свое Ламерк. — С этими новыми средствами связи любой, самый обычный человек, скажем, из Зоны Весов, сможет хоть каждый день болтать по новому голофону со своим другом из какого-нибудь Медвежьего Угла или еще откуда.

Император неуверенно склонил голову.

— Гэри! А вы что скажете?

— Я тоже не в восторге, сир. Ламерк отмахнулся.

— Это просто неприятие нового!

— Облегчение коммуникаций может усугубить кризис Империи.

Губы Ламерка изогнулись в ироничной усмешке.

— Ну что за ерунда! Это противоречит принципам любого хорошего правления.

— Империей не правят. — Гэри поклонился Императору. — Ее лишь направляют и позволяют ей идти своим путем.

— Еще большая бессмыслица! Мы в Верховном Совете…

— Выслушайте его! — оборвал Ламерка Клеон. — Он говорит не так уж много.

Гэри улыбнулся.

— И многие люди мне за это только благодарны, сир.

— Не уходите от ответа, Селдон. Что ваша психоистория говорит о дальнейших путях Империи?

— Империя — это множество замков, соединенных паутиной мостов.

— Замки? Какие замки? — Клеон задрал кверху свой знаменитый нос.

— Планеты. Это — отдельные, самообеспечивающиеся части Империи, и они развиваются, как им заблагорассудится. Империи в целом обычно нет дела до таких мелких подробностей, за исключением тех случаев, когда какой-нибудь мирок вздумает затеять войну с соседями.

— Совершенно верно, и так оно и должно быть, — сказал Клеон. — А эти ваши мосты — это, наверное, пространственно-временные тоннели?

— Именно, сир. — Селдон старательно избегал встречаться взглядом с Ламерком и смотрел только на Императора, описывая свое представление об устройстве Империи.

На каждой планете может быть некоторое количество более мелких герцогств с полным набором управленческих «инфраструктур» в каждом. Эти герцогства ведут между собой войны либо поддерживают дипломатические отношения. Но психоисторические закономерности показывают, что такие мелочи не имеют для развития Империи никакого значения.

А имеет значение то, что физические ресурсы невозможно равномерно распределить среди бесконечно большого числа людей. В каждой звездной системе имеется некий конечный запас природного сырья, и в конце концов право распоряжаться им переходит в руки местных властей.

По пространственным тоннелям невозможно переправлять большие массы грузов, поскольку эти тоннели редко превышают десять метров, в диаметре. Огромные гиперпространственные транспортные корабли перевозят тяжелые грузы, но эти транспорты медлительны и неповоротливы. Они искажают пространство-время, сжимая его впереди по курсу и растягивая сзади, за кормой, они движутся со сверхсветовыми скоростями вдоль остова Галактики — но не в ней самой. Торговля между большинством звездных систем сводится к обмену легкими, компактными и дорогими товарами. Специй, украшения, технологии — но не громоздкие строительные материалы.

Гораздо легче пространственные тоннели приспосабливаются к модулированным световым лучам. Изгибы пространственно-временных тоннелей отражают лучи, словно волокна-световоды, и доставляют их адресату на противоположном конце тоннеля практически без изменений. Таким образом, информация распространяется повсюду легко и быстро, связывая в единое целое всю Галактику.

А информация — это противоположность массы. Информацию можно переместить, ужать, а скопировав — широко распространить. Информацию можно делить до бесконечности. Информация непрерывно разрастается, как весенние цветы на плодородной почве, потому что если некую информацию приложить к проблеме, то полученное в результате решение будет нести в себе уже новую порцию информации. Кроме того, передача информации обходится очень дешево — потому что носители информации требуют очень малого количества ресурсов. Самое распространенное средство передачи информации — свет, вернее, лазерный луч.

— Все это обеспечило объем коммуникаций, достаточный для создания Империи. И не было практически никакого различия между перемещением из богатой Зоны Магнатов в бедную Зону Голодранцев — или просто в соседнюю звездную систему, поскольку с использованием пространственно-временных тоннелей эти путешествия стали практически равнозначными, — сказал Гэри.

— Выходит, каждый из этих ваших замков практически изолирован от остальных — во всем, кроме потоков информации, так? — подвел итог Клеон.

— Но теперь «Макро-Мех» собирается увеличить информационный обмен в тысячи раз за счет использования новой системы сжатия информации.

Клеон пожевал губу, подумал и спросил:

— И чем это плохо?

— Это вовсе не плохо! — вмешался Ламерк. — Чем больше информации — тем проще принять верное решение, это знает даже ребенок!

— Не обязательно. Человеческая жизнь — это путешествие по морю смысла, а не по информационной сети. Что могут извлечь Для себя большинство обычных людей из плотного, лично для них подобранного потока информации? Отстраненную, чуждую человеку логику. Бессвязные подробности.

— Мы можем справиться с этим гораздо лучше! — упорствовал Ламерк.

Но Клеон поднял вверх указательный палец, и Ламерк замолк, проглотив окончание фразы и все, что он еще собирался сказать.

Гэри раздумывал. В чем-то Ламерк был, несомненно, прав.

Существует математическая зависимость между технологией, накоплением капитала и трудовыми ресурсами, однако наиболее важным двигателем истории следует безоговорочно признать знания. Почти половина прироста экономики Империи обусловлена улучшением качества информации, что проявляется в создании лучших машин и более совершенных технологий. Сочетание лучших машин и лучших технологий приводит к резкому увеличению производительности всякого труда.

И на чем споткнулась Империя? На застое в науке. Но причиной застоя не мог быть один только информационный голод, должно быть что-то еще! А что — Гэри пока не знал.

Селдон видел, что Император колеблется, и добавил:

— Многие в Верховном Совете считают, что «Макро-Мех» — это средство контроля. Так позвольте же мне указать вам, сир, на некоторые общеизвестные факты.

Гэри больше всего нравилось читать такие вот лекции один на один. Клеон наклонился вперед, прищурил глаза. И Гэри начал рассказывать.

Чтобы попасть из мира А в мир В, человеку нужно совершить примерно дюжину прыжков сквозь пространственно-временные тоннели. Сеть пространственно-временных тоннелей — это нечто вроде системы астронавигационного метрополитена со множеством пересадочных станций.

При входе в каждый такой тоннель с пассажира взимается отдельная плата за проезд и отдельный налог за перевозку грузов. Контроль над всей сетью перемещений приносит огромные прибыли. За право контролировать сеть непрерывно идет борьба, нередко крайне ожесточенная. С точки зрения экономики, политики и так называемого «исторического момента» — под которым подразумевается влияние инерции текущих событий, — частная монополия, которая контролирует все основные узлы и транспортные развязки сети пространственно-временных тоннелей, должна быть прочной и непоколебимой.

Однако это не так. Как и во все времена, местные сатрапы стараются не упустить возможность нагреть руки на прибыльном деле. Со стороны кажется вполне естественным выжимать из каждого пространственно-временного тоннеля как можно больше выручки — просто следует координировать нагрузку на все тоннели сети и тем самым улучшить качество работы транспортной системы в целом. Но доступ к контролю над каким-нибудь, даже очень маленьким, участком сети нередко превращает людей в упрямых самодуров. В этом случае информация реально распространяется только от управляющих, которых становится все больше, к наемным работникам и — в незначительной степени в обратном направлении.

Такой способ эксплуатации сети тоннелей не дает прибылей, каких можно было бы ожидать при ином подходе к делу. Напротив, получается нечто вроде феномена «короткого одеяла» когда замерзают плечи, одеяло подтягивают вверх, чтобы их согреть, но тогда начинают замерзать ноги. Итак, слишком раздутая система контроля над сетью себя не оправдывает.

— А если Верховный Совет действительно решит, что система «Макро-Мех» «справится лучше», это может привести к экономическому спаду.

Ламерк покровительственно улыбнулся.

— Всего лишь отвлеченные теории, сэр. А теперь послушайте-ка старого опытного человека; который уже давным-давно работает в Совете…

Гэри внимательно слушал, как знаменитый Ламерк расхваливает сам себя, и думал: «Но почему, собственно, меня так задевают эти проблемы?» И вынужден был признать, что в разговорах с Императором есть некая любопытная, ощутимая на уровне подсознания притягательность — притягательность власти. Никто не станет возражать, что общение с человеком, способным одним движением пальца уничтожить целые миры, определенно щекочет нервы.

Но по-настоящему Гэри Селдон был предназначен для другого — и по призванию, и по наклонностям. Высказывать свои собственные взгляды — это огромное удовольствие. Каждый профессор в глубине души убежден, что миру крайне необходима хорошая, продуманная лекция — естественно, его собственная.

Только вот в этой игре пешки слишком живые. Гэри всякий раз становилось не по себе, когда он вспоминал «Указ о безумцах», хотя в этом указе и не было ничего неэтичного.

Здесь, среди всего этого великолепия, на чашах весов взвешивались реальные жизни. И вовсе не обязательно жизни других людей. Гэри снова напомнил себе, что вот от этого доброжелательного, любезного Бетана Ламерка, который сидит в кресле напротив, скорее всего и исходит страшное предательское оружие, от которого сам Гэри едва не погиб несколько часов назад.

Глава 3

Вернувшись домой, Гэри тотчас же направился на кухню. Там он ввел команды заказа в автоматический кухонный аппарат, включил плиту и стал разогревать масло на сковородке. Пока оно нагревалось, Гэри порезал лук и чеснок и высыпал на сковородку, чтобы поджарились. Потом достал из холодильника бутылку пива, открыл ее и отпил прямо из горлышка, не наливая в стакан.

— Что-то случилось? — спросила Дорс.

— Просто немного поболтали. Было очень мило. Я посмотрел на Ламерка, он посмотрел на меня.

— От этого ты не стал бы так сутулиться.

— М-м-м… Вечно меня выдают жесты и мимика!

И он рассказал жене о неудачной попытке покушения на его жизнь.

После того как Дорс успокоилась, она сказала:

— А ты уже слышал про того дымового скульптора?

— Который был на приеме? И сделал из дыма фигурку, похожую на меня?

— Да. Он сегодня умер.

— Что?

— Выглядит как несчастный случай.

— Жаль его, он был такой забавный.

— Слишком забавный. Он сотворил карикатуру на Ламерка, помнишь? Представил Ламерка надутым хвастуном. Это было гвоздем программы на том приеме.

Гэри прищурился.

— Не хочешь ли ты сказать…

— Это вполне закономерно — два покушения в один день. Только тебе повезло больше, чем тому парню.

— Значит, это мог подстроить Ламерк… Дорс мрачно сказала:

— Дорогой мой Гэри, ты всегда думаешь категориями вероятностей…

После аудиенции у Клеона Селдон серьезно поговорил с начальником дворцовой службы безопасности. Его отряд охранников обещали удвоить. Обещали также добавить летающие детекторы для проверки внешнего периметра. Да, и еще он не будет больше ходить поблизости от всяких стен.

Это последнее условие рассмешило Селдона, но сотрудники службы безопасности не разделяли его веселости. И что гораздо хуже — у Гэри оставалась еще одна нерешенная проблема. Как сделать так, чтобы эти детекторы не учуяли истинную природу Дорс?

Зазвонил кухонный аппарат. Гэри достал хорошо прожаренный кусок мяса с луком и чесноком, открыл вторую бутылку пива и принялся за еду — держа в одной руке вилку, а в другой бутылку с пивом.

— Да, сегодня ты неплохо потрудился, — сказала Дорс.

— Я всегда плотно обедаю после того, как мне удастся чудом избежать смерти. Это старая фамильная традиция.

— Понятно.

— Клеон под конец высказался насчет застоя в Верховном Совете. Пока они там не перерешают все свои вопросы, ни о каком голосовании за премьер-министра не может быть и речи.

— Значит, вы с Ламерком по-прежнему будете сшибаться лбами.

— Нет, это он будет сшибаться. А я буду уворачиваться.

— Я больше никогда не оставлю тебя одного, — пообещала Дорс.

— Неплохо бы. Ты не притащишь мне добавки из кухонного аппарата? Чего-нибудь такого горячего, вкусного, ужасно вредного для моего организма.

Дорс ушла на кухню, Гэри принялся с аппетитом поглощать еду и запивать ее пивом. Он ел и не думал ни о чем, кроме обеда. Вернулась Дорс, принесла что-то жареное, под густым коричневым соусом. Гэри съел все до крошки, так и не спросив, что же это было.

— А вы человек со странностями, профессор.

— До меня доходит чуточку медленнее, чем до других людей.

— Ты просто научился не сразу думать о том, что тебя беспокоит, не сразу реагировать — а только тогда, когда будет подходящее место и время.

Гэри прищурился и отпил еще пива.

— Может, и так. Надо будет об этом подумать.

— Ты с таким аппетитом ешь пишу рабочих… И где это, интересно, ты научился фокусу с защитными реакциями?

— И где же, по-твоему?

— На Геликоне.

Гэри подумал о том, что сказала Дорс.

— М-м-м… Рабочий класс. Мой отец попал в крупные неприятности, и нам приходилось переживать тяжелые времена. Когда я был мальчишкой, я только по счастливой случайности не подхватил лихорадку. Вылечиться все равно не смог бы — у нас не хватило бы денег на оплату лечения.

— Понятно. Денежные затруднения — я помню, ты мне как-то рассказывал.

— Да, финансовые затруднения… И еще — его вынуждали продать землю. Но он занял денег под залог земли, посадил больше и собрал прекрасный урожай, не отступив от своих взглядов на жизнь. Всякий раз, когда фортуна поворачивалась к нему спиной, мой папа только стискивал зубы и упорно продолжал гнуть свою линию. Какое-то время эта стратегия себя оправдывала, поскольку мой отец неплохо разбирался в земледелии. Но потом случился грандиозный кризис рынка, который задел и его хозяйство, — и папа потерял все, что имел.

Гэри говорил быстро, не отрываясь от еды, и, непонятно почему, это казалось ему совершенно правильным.

— Понятно. И тогда он взялся за ту опасную работу…

— Которая его убила… Да.

— Понятно. И ты тоже стал там работать, чтобы помочь матери. И в эти тяжелые времена ты научился сдерживать свои желания и порывы — откладывать их до тех пор, пока не представится удобный случай.

— Если ты еще раз скажешь «понятно», я не позволю тебе смотреть, как я буду принимать душ!

Дорс улыбнулась, и на ее лице появилось лукавое и проницательное выражение.

— Ты полностью соответствуешь определенным параметрам. Ты — очень сдержанный мужчина. Такие мужчины строго себя контролируют и очень неохотно раскрывают свой внутренний мир. Они не из тех, кто любит с кем-нибудь поболтать.

— Разве что со своими женами. — Гэри перестал есть.

— Ты почти не уделяешь времени разговорам не о делах весь Университет об этом судачит, — но со мной ты разговариваешь откровенно.

— Я стараюсь не болтать попусту.

— Да, быть мужчиной — это так трудно…

— Быть женщиной — тоже, но ты великолепно с этим справляешься.

— Будем считать, что это — просто комплимент.

— А это и есть комплимент. Даже просто быть человеком — ужасно трудно.

— Уж кто-кто, а я знаю, можешь мне поверить. Ты… научился всему этому на Геликоне?

— Я научился заниматься только самыми существенными делами.

— И ненавидеть кризисы. Они могут погубить тебя. Гэри отпил еще пива, холодного и крепкого.

— Я не думал об этом с такой точки зрения.

— Почему ты не сказал сразу?

— Потому что сразу я этого не знал.

— Вывод: когда ты общаешься с женщиной, ты упрятываешь как можно больше себя во внутреннее пространство, закрытое ото всех посторонних.

— Это пространство — между нами двоими.

— Такое геометрическое сравнение ничем не хуже любого другого. — Дорс чуть оттопырила кончиком языка нижнюю губу, как она делала всегда, когда о чем-то задумывалась. — И ты полностью посвятил себя поискам способов уклониться от расплаты, которую требует жизнь?

— Расплаты за… кризисы?

— То, что ты можешь предвидеть, можно попытаться исправить. Или избежать. Как-нибудь изменить ситуацию.

— Твой анализ ведет к ужасным выводам.

— Самые ужасные подробности я опускаю, но они будут в домашнем задании.

— Обычно в таких разговорах не обходится без фразочек типа «оптимально закрепленная личность». Я все жду, когда же ты прибегнешь к этому жаргону, чтобы окончательно загнать меня в угол. — Гэри прикончил очередную бутылку пива и почувствовал себя гораздо лучше.

— Еда — одно из самых жизнеутверждающих занятий.

— Именно поэтому я и ем.

— Ты, наверное, хочешь меня рассмешить?

— Нет. Я как раз прикидываю, как применить твою теорию.

Мне нравится мысль о ненависти к непредсказуемости и кризисам, которые приносят людям много страданий.

— Империям тоже — когда они рушатся. — Согласен.

Пиво закончилось, и Гэри стал подумывать, не открыть ли еще бутылочку. Правда, еще немного пива — и он начнет пьянеть. Гэри предпочел бы избавиться от засевшей в глубине души тревоги каким-нибудь другим способом.

— Ну у тебя и аппетит! — улыбнулась Дорс.

— Ты даже не представляешь, каков он на самом деле! Между прочим, у человека, которого недавно чуть не убили, разыгрывается аппетит не только на еду. Может, мы с тобой перейдем к домашней работе?

— Ты наверняка что-то задумал. Гэри улыбнулся.

— Тебе никогда не догадаться — что именно…

Глава 4

Он еще больше стал дорожить работой, когда на нее перестало хватать времени.

Гэри совершенно неподвижно сидел в своем кабинете, выключив свет, и смотрел на трехмерные уравнения, исходящие из голопроектора и струящиеся в воздухе, похожие на светящийся туман.

Ученым Империи уже тысячи лет назад были известны основные положения психоистории. В незапамятные времена были выведены двадцать шесть стабильных и относительно стабильных разновидностей общественных систем. Было изучено множество различных планет, впавших в варварство, — как, например, Поркос с его культом Ярости или Лиззис с его махровым матриархатом.

Гэри всматривался в знакомые очертания, а его модель шаг за шагом преодолевала века галактической эволюции. Некоторые системы общественного устройства доказали свою стабильность только в ограниченных, очень малых масштабах.

В воздухе перед Гэри Селдоном висели разновидности всех общественных систем, попадавших в категорию стабильных Зон: примитивный социализм, религиозный феминизм и кланово-родовой строй. Это были три могучих кита человеческой социологии, островки порядка в море хаоса.

Некоторые системы общественного устройства благополучно проходили период относительной стабильности, а затем распадались: теократия, трансцедентализм и феодализм. Феодализм, как правило, появлялся в тех культурах, где люди были знакомы с металлургией и сельским хозяйством. Но для того, чтобы на планете установился феодальный строй, она должна была довольно заметно скатиться вниз по уровню развития.

Имперские ученые долго доказывали, что Империя, связанная воедино множеством узких пространственно-временных тоннелей и тяжеловесных гиперпространственных транспортных кораблей, — самая лучшая разновидность устройства человеческого общества. И это действительно было доказано — долголетним благополучием Империи.

Господствующая модель социального устройства — мягкий имперский феодализм — базировалась на том, что человеческому обществу свойственна определенная иерархия. Соответственно представителям привилегированного класса свойственны династические амбиции и стремление сохранить и передать по наследству свои привилегии — власть и все, что сопутствует власти. Они привержены идее единства и величия Империи. Для большинства аристократов сама сущность истории состоит в бессмысленной погоне за величием.

Силу Империи поддерживают традиции дворянской верхушки, которая объединяет тех, кто сумел возвыситься до истинного величия. Но под покровом этого внешнего великолепия лежит прочная основа очень надежной гражданской службы, в которую входят заслуженные деятели различных областей науки и техники. И Император Клеон прекрасно об этом знает. Без меритократов и «Серых» блистательное дворянство погрязнет в коррупции, которая, как пятно на изображении Галактики, уничтожит все внешнее великолепие.

Гэри всматривался в диаграмму — запутанный трехмерный лабиринт переплетающихся плоскостей, карта общественного устройства.

При замедленном просмотре были хорошо различимы волны влияния отдельных событий, колебавшие структуру изображения. Каждая клетка системы координат соответствовала определенному временному циклу, в котором трехмерно воспроизводились все наиболее близкие взаимные влияния различных событий.

Рабочее «правило буравчика» не было отражением физического закона, оно не проистекало из таких базовых наук, как механика, или даже из примитивных ньютоновских законов. Скорее, это правило появилось в результате действия законов упрощения — когда сложные закономерности сводятся к обычной простой арифметике. Если с такой точки зрения рассматривать общественное устройство — оно кажется совсем простым и понятным, и нисколько не загадочным.

И тогда наступает хаос.

Гэри прокрутил отдельно сферу государственности, со всеми ее подразделениями: уровень полярности, или степень концентрации; размеры коалиций; масштабность конфликтов. Изученные петли отклонения проявлялись даже в этой упрощенной модели. Начиная с относительно ровного периода видимой стабильности, но не застоя, в системе появлялись идеи «вызова» и «сомнения».

Эти идеи угрожали стабильности, и тотчас формировалась оппозиция «вызову». Образовывались соответствующие фракции и коалиции, которые постепенно стабилизировались. Коалиции подбирались по религиозному, политическому, экономическому, теологическому и даже военному принципам, хотя военные коалиции практически всегда доказывали свою несостоятельность, как показывали данные статистики. А потом наступал период хаоса, который иногда заканчивался новым этапом стабильности, а иногда — полным разрушением системы.

В динамических системах всегда присутствовала некая напряженность, обусловленная конфликтом между идеальным представлением людей о мире и реальностью. Принципиальное различие идеала и реальности становилось источником и движущей силой перемен. Нередко эта сила была скрытой, и люди даже не осознавали ее присутствия. Люди просто знали, что что-то происходит не правильно, ощущали какую-то неудовлетворенность, но не могли ясно определить ее истинную причину.

Гэри подумал, что требует слишком многого от простой функциональной модели. И все-таки он видел, что в такой нарочито упрощенной, приблизительной схеме есть кое-что очень правильное.

Все думают, что Империя устроена очень просто.

Конечно, не совсем все человечество, ослепленное смесью самых разнообразных экзотических культур, приносимых благодаря торговле и системе коммуникаций между мириадами миров. Вот что служит мощной преградой хаосу.

Но даже социальные теоретики считают базовую структуру общества и взаимоотношения в нем предсказуемыми, ограниченными определенным числом петель обратной связи, достоверных и закрепленных традицией. Здравый смысл заставляет людей думать, что все эти обратные связи можно легко отследить и откорректировать.

Что еще более важно, большинство людей убеждено, что все важные решения принимает кто-то самый главный. «Император знает все», ведь так?

На самом же деле в Империи существует строгая иерархическая система, имперский феодализм. Низшим ее подразделением являются галактические Зоны: самые мелкие — размером всего в несколько световых лет, а самые крупные — несколько тысяч световых лет в диаметре. На порядок выше стоят Блоки, которые включают в себя по несколько сотен расположенных рядом Зон. Блоки соединяются между собой в общегалактическую систему.

Но эта система постепенно соскальзывает вниз. В комплексной диаграмме то появляются, то исчезают короткие вспышки колебаний. Что это за вспышки?

Гэри укрупнил изображение, чтобы рассмотреть эти вспышки в деталях. Зоны полного хаоса, где предсказуемость становится абсолютно невозможной. Эти огненные вспышки могут таить в себе разгадку, почему Империя катится в пропасть.

Гэри в глубине души чувствовал, что непредсказуемость — это зло. Зло для человечества, зло для его математики. Но — неизбежное зло.

И это — тайна, которую никогда не должны узнать ни Император, ни все остальные. Потому что пока он не сможет управлять хаосом — или хотя бы влиять на него, — психоистория будет оставаться фальшивкой, пустышкой.

Гэри решил рассмотреть какой-нибудь конкретный пример. Возможно, тогда что-то прояснится.

Он выбрал Сарк, мир, в котором разыскали и разработали симуляторы Вольтера и Жанны. Этот мир провозгласил себя истоком Нового Возрождения — известное и распространенное риторическое выражение, которое употребляют довольно часто. Когда Гэри просмотрел данные о состоянии Сарка, они оказались на первый взгляд вполне благополучными — довольно высокие показатели по развитию творчества и науки.

Сам того не ожидая, Гэри почему-то огорчился. Определенно, на данный момент Сарк выглядел весьма неплохо. Бум в экономике. Галактический лидер в искусстве и моде.

И все же по профилю показателей Сарк оказался миром хаоса. Миры эти какое-то время интенсивно развиваются, как будто переступая через все сдерживающие механизмы, которые сохраняют планеты в неустойчивом равновесии Империи. А потом структура общества рушится, и хаотичные миры скатываются в одно из известных стабильных состояний. Для Сарка это будет анархический индустриализм, насколько Гэри смог предположить, судя по исходным данным. Никакой грандиозный флот не сможет это предотвратить. Несмотря на внешнее впечатление, Империей невозможно править с помощью военной силы. Хаотичные миры неизменно рушатся и перестают существовать. И обычно это не оказывает сколько-нибудь значительного влияния на всю Галактику в целом.

Но чем дальше — тем больше появляется хаотичных миров. И Империя приходит в упадок. Продуктивность снижается, повышается уровень социальной напряженности. Почему?!

Гэри встал и отправился в спортзал — надо немного размять мышцы. Хватит утруждать мозги! Пусть тело хорошенько поработает и избавится от усталости и неудовлетворенности, принесенных размышлениями.

Глава 5

Ему очень не хотелось идти на Большое Совещание Имперских Университетов, но на него надавили из Имперского протокольного отдела.

— У кандидата на пост премьер-министра есть определенные обязанности перед обществом, — заявила строгая дама.

А потому Гэри и Дорс покорно явились в гигантский Имперский Зал Торжеств. Гвардейцы-охранники оделись по такому случаю в обычные деловые костюмы с воротничками, принятыми у меритократии среднего ранга.

— Какая маскировка! — пошутила Дорс.

Гэри заметил, что окружающие быстро окидывали взглядом переодетых гвардейцев и тотчас спешили отойти подальше. И у него появилось такое чувство, что его одурачили.

Они прошли по коридору с высокими двойными арками, уставленному старинными скульптурами, которые вызывали у зрителей неудержимое желание их облизать. Гэри тоже попробовал скульптуру на вкус — после того как внимательно прочел сияющую сопроводительную табличку, которая заверяла, что облизывание скульптур не представляет никакой биологической опасности. На вкус скульптура была похожа на странную смесь масла и печеных яблок — этот вкусовой оттенок древние считали весьма соблазнительным.

— Что там первое на повестке дня? — спросил Гэри у прикомандированной к нему служащей протокольного отдела.

— Встреча с академиком Потентейт, — ответила она. И подчеркнула:

— Наедине.

Дорс не согласилась, и Гэри пришлось спешно искать компромисс. Договорились, что Дорс во время встречи будет стоять у двери.

— Я позабочусь, чтобы вам доставили закуски, — с раздражением сказала сотрудница протокольного отдела.

Дорс наградила ее холодной улыбкой.

— А чем, интересно, так важна эта встреча?

Сотрудница протокольного отдела посмотрела на нее чуть ли не с жалостью.

— Потентейт — очень важная фигура в Верховном Совете. Гэри насмешливо добавил:

— И может подбросить мне несколько голосов.

— Небольшая учтивая беседа, вот и все, — сказала служащая. — Я обещаю — как бы это повежливей сказать? — обещаю обойтись поласковее с его задницей. Или ее — если окажется, что это «она».

Дорс улыбнулась.

— Лучше, чтобы это оказалась не «она».

— Занятно, а смысл этого действия ассоциируется с сексом? Сотрудница протокольного отдела кашлянула и провела Селдона через потрескивающую поверхность защитного экрана. У Гэри сразу нагрелись волосы. Как видно, даже академик Потентейт не мог обойтись без кое-каких мер личной защиты.

Оказавшись внутри простой комнаты, обычной для государственных учреждений, Гэри Селдон увидел женщину. Первое, что бросалось в глаза, — преклонный возраст и мастерство грима.

Так вот почему вдруг закашлялась сотрудница протокольного отдела!

— Как мило с вашей стороны прийти на эту встречу! — Пожилая дама стояла неподвижно, протянув вперед руку с обвисшей кистью — как будто для поцелуя. Позади дамы открывался вид на сверкающий брызгами водопад. Голограмма была прекрасным, весьма эффектным обрамлением для пожилой леди.

У Гэри возникло чувство, будто его окружают ожившие музейные экспонаты. Он никак не мог решить — пожать старушенции руку или поцеловать? Он выбрал первое и по взгляду, которым наградила его пожилая дама, понял, что ошибся.

Лицо дамы было почти неразличимо под косметикой, но по тому, как академик Потентейт, разговаривая, наклонялась вперед, Гэри понял, что ее бледные, выцветшие от старости глаза подмечают многое, чего остальные люди просто не видят.

Она была выдающимся мыслителем и неординарным философом. И сейчас многие заслуженные ученые по всей Галактике готовы были присягнуть ей на верность.

Прежде чем оба они сели, пожилая дама указала рукой на голограмму.

— Вы не могли бы что-нибудь с этим сделать? Изображение водопада сменилось плотным, непроглядным туманом.

— Почему-то с ним все время что-то не в порядке, и комната выглядит как-то не правильно.

Гэри решил, что таким образом она пытается сразу дать понять, кто тут главный. Хочет, чтобы Селдон приучился исполнять ее маленькие прихоти. Или она из тех женщин, которые чувствуют себя беззащитными, если не могут придумать для мужчины какого-нибудь поручения, пусть даже самого мелкого. А может, она просто не знает, как справиться с управлением, и хочет получить обратно свой водопад. Ну, или он сам все это придумал и, по привычке, анализирует чертову уйму всяких вероятностей.

— Я слышала о вашей работе замечательные отзывы, — сказала она, изменяя манеры с «Высокопоставленной Особы, привыкшей к беспрекословному повиновению» на «Благородную Леди, которая запросто снисходит к нижестоящим».

Гэри сказал в ответ какую-то общую фразу. Тиктак принес стимуляторы, почти жидкие, и Гэри выпил. Стимулятор прокатился по горлу шелковистой, терпкой волной и поднялся к ноздрям облаком газа.

— Вы полагаете, что достаточно опытны, чтобы выполнять обязанности министра?

— Нет ничего более надежного и пригодного для практики, чем верная теория.

— Вы говорите, как настоящий математик. От имени всех ученых я надеюсь, что вы с этой работой справитесь.

Гэри подумал, не сказать ли ей — ведь, в конце концов, она была по-своему привлекательной, — что лично он не дал бы за кресло премьер-министра и ломаного гроша. Но внутреннее предчувствие подсказало ему, что от подобных откровений лучше воздержаться. Эта старушка была сейчас представителем другой силы. А Гэри вдруг вспомнил, что в прошлом мадам Потентейт отличалась мстительным нравом. Она сухо улыбнулась.

— Как я понимаю, вы очаровали Императора своей теорией истории.

— Сейчас это не более чем наброски теории.

— Нечто вроде тезисов?

— Крупное достижение, которое станет настоящим открытием; масса выводов, из которых вырастет целая наука.

— Вы наверняка сознаете, что в подобных амбициях чувствуется налет некоторой несерьезности. — Блеклые глаза сверкнули сталью.

— Боюсь, что… не знаю. Мадам.

— Наука — всего лишь условная конструкция. Она увековечивает сомнительное утверждение «развитие возможно всегда». Невмешательство предпочтительнее.

— О?.. — Гэри растянул губы в вежливой улыбочке. Ни за что на свете он не собирался выдавать, что на самом деле обо всем этом думает.

— Из таких идей могут произрасти только деспотичные социальные устройства. Науке удается ловко маскировать ту простую истину, что она, наука — всего лишь еще одна «словесная игра» среди множества других. Все подобные условные конструкции основываются на умозрительном сочетании противоречащих друг другу утверждений.

— Понимаю… — Гэри было все труднее и труднее сохранять любезную улыбку на лице.

— И превозносить так называемую, — она презрительно фыркнула, — «научную истину» над прочими конструкциями — все равно что пытаться колонизировать интеллектуальную сферу. И навязывать рабство несогласным.

— М-м-м… — У Гэри появилось предчувствие, что в качестве коврика для вытирания ног долго он не протянет. — Вы выносите окончательное суждение о предмете, даже не узнав толком, в чем его суть?

— Социальные теории и лингвистический анализ работают на ограниченном поле, поскольку в историческом и культурологическом аспектах ценность любых истин очень относительна. А следовательно, эта ваша «психоистория» всех общественных устройств — полный абсурд.

Итак, она знает, о чем говорит. В этом мире ничего нельзя сохранить в тайне.

— Возможно, вы просто недостаточно ясно представляете себе грубые реалии жизни?

Ледяная дама чуть оттаяла.

— Умно сказано. Впрочем, вы ведь академик. Но понятие «реалии» относится к социальным конструкциям.

— Видите ли, наука — это и в самом деле социальный процесс. Однако научные теории вовсе не обязательно отражают реальную действительность.

— Как заманчиво было бы так думать… — Губы академика Потентейт слегка растянулись в мимолетной улыбке, которая должна была смягчить стальной блеск ее глаз.

— Научные теории — это не просто изменение предпочтений, как, к примеру, мода в одежде — сегодня мужские рубашки короткие, завтра — длинные.

— Академик, уж вы-то должны бы знать, что в мире ничего невозможно по-настоящему узнать, кроме человеческих суждений.

Гэри старался говорить вежливо, не повышая голоса. Стоит ли обращать ее внимание на то, что в одном предложении она дважды употребила слово «знать», причем в различных значениях? Нет, тогда он скатится до простой придирки к словам и сыграет даме на руку.

— Конечно, скалолазы вполне могут спорить и мечтать о самом лучшем маршруте к неприступной вершине…

— Но им доступны лишь те способы, которые соответствуют историческим и социальным структурам общества, в котором они живут…

— …Но наверняка узнать самый лучший маршрут можно, только взобравшись на эту вершину. И никто не скажет, что скалолазы «конструируют гору».

Академик Потентейт вытянула губы и отпила туманно-белого стимулятора.

— М-м-м… Это примитивный реализм. А все ваши «факты» относятся к области теории. Это ваши взгляды, ваша точка зрения.

— Не могу не заметить, что антропологи, социологи и все ученые подобных областей знания придают огромное значение превосходству научных разработок и открытий, сделанных отвлеченно от объективной реальности.

Пожилая дама встала.

— Не существует конечных истин, оторванных от людей, языков и культур, в которых эти истины зарождаются.

— Выходит, вы не верите в объективную реальность?

— И кто же является в ней объектом? Гэри заставил себя рассмеяться.

— Вы играете словами! По-вашему, выходит, что лингвистические нормы определяют, как мы видим?

— А разве это не очевидно? Мы живем в Галактике, в которой огромное количество различных самобытных культур, и в каждой из этих культур видят Галактику по-своему.

— Но подчиняются всеобщим законам. Во множестве исследований доказано, что мышление и восприятие предшествовали речи и существуют независимо от языка.

— И какие же это законы?

— Законы общественного движения. Теория социальной истории — если бы у нас такая была.

— Вы желаете невозможного. И если вы хотите стать премьер-министром и пользоваться уважением и поддержкой своих собратьев-ученых, то вы должны разделять общепринятые в нашей среде взгляды. Современную науку поддерживает в движении здоровый скептицизм по отношению к таким вот сомнительным гипотезам.

Гэри удержался от реплики: «Значит, вы будете в свое время очень сильно удивлены», — а вместо этого коротко сказал:

— Посмотрим.

— Мы не видим вещи такими, как они есть, — заявила пожилая леди. — Мы видим их такими, какими мы хотим их видеть.

С чувством горечи и некоторого разочарования Гэри понял, что в республике интеллектуалов, как и во всей Империи, тоже не обошлось без внутреннего разложения и упадка.

Глава 6

Академик Потентейт выпроводила Гэри Селдона, напутствовав приличествующими случаю словами. У главного входа его поджидала Дорс, как всегда, готовая ко всяким неожиданностям. Итак, Гэри ясно дали понять, что избранные представители научного мира поддержат его кандидатуру при избрании премьер-министра, если только он хотя бы на словах признает, что разделяет их ортодоксальные взгляды.

Гэри и Дорс вместе с неизбежными гвардейцами-охранниками спустились вниз, в огромный зал для торжественных приемов. Необъятный округлый зал был битком набит представителями всевозможных отраслей науки, облаченными в парадные мантии, украшенные всеми регалиями, какие только могут быть. Толпа кипела и бурлила, тысячи лучших ученых собрались здесь для того, чтобы произнести речь, рассказать о своих достижениях, и, конечно же, для того, чтобы выгрызть себе как можно более высокое положение в иерархической лестнице.

— Думаешь, мы все это переживем? — прошептал Гэри.

— Ой, не знаю. Но не вздумай уходить, — ответила Дорс, пожимая ему руку.

Гэри вдруг понял, что она восприняла его вопрос буквально.

Чуть позже академик Потентейт перестала устраивать представление и смакования тонких вкусовых оттенков стимулятора и начала глотать стим так, словно он составлял основу ее пищевого рациона. Надменная старушка таскала Гэри и Дорс по всему залу, переходя от одной группы ученых к другой. Она вдруг вспомнила о своей роли гостеприимной хозяйки дома и стала уделять Селдону больше внимания, чем простой пешке в крупной шахматной партии. К несчастью, интерес этот касался в основном личной жизни Гэри и Дорс.

Дорс стойко выдержала инквизиторский допрос въедливой старухи и только улыбалась и качала головой. А когда Потентейт повернулась к Гэри и спросила:

— А вы делаете физические упражнения? Он не удержался и ответил:

— Я упражняю свое самообладание.

Сотрудница протокольного отдела нахмурилась, но в том шуме, который стоял в зале, язвительное замечание Гэри осталось незамеченным. Он обнаружил, что ему до странности отвратительно общество коллег-профессоров. Даже между собой они разговаривали высокомерным, пренебрежительным тоном, бесцельно иронизируя по поводу и без повода, всем своим видом показывая, насколько сам говорящий выше и значительнее всего, о чем он говорит.

Гэри неприятно поразили эти язвительные шутки и ничем не обоснованное высокомерие. Он прекрасно знал, что по большинству вопросов, из-за которых велись такие яростные споры, не существует убедительных доказательств ни за, ни против. Выходит, даже среди ученых бесплодное мудрствование — обычное дело.

Фундаментальная физика и космология были прекрасно и полно разработаны еще во времена далекой древности. И теперь вся имперская наука занимается только тем, что выуживает замысловатые подробности и изыскивает разумные применения для уже известных научных разработок. Человечество попало в ловушку, расставленную космосом, — оно упорно распространяется по всей Галактике, почти не замедляя продвижения вперед, все дальше и дальше, и потому обречено увидеть, как гаснут звезды. Медленное, спокойное скольжение в бесконечное будущее было предопределено соотношением энергии и массы, существующим во Вселенной, независимо от любой концепции. И люди ничего не могли с этим поделать. Разве что — понять суть этих явлений.

Итак, самые грандиозные интеллектуальные сферы уже давным-давно были освоены. И сейчас ученые были уже даже не первооткрывателями и исследователями этих сфер, а постоянными обитателями или даже туристами.

И Гэри понял, что не удивится, если окажется, что даже самые выдающиеся ученые, собранные со всей Галактики, будут носить отпечаток угасшего былого великолепия, подобно потускневшему золоту.

У научных аристократов было мало детей, и вокруг них явственно ощущалась аура бесплодности. Гэри задумался: а есть ли разумная середина между затхлостью и безысходностью, царящими здесь, — и безумием дикой поросли «возрождений», процветающих в мирах хаоса? Наверное, следует чуть лучше разобраться в основах человеческой природы.

Сотрудница протокольного отдела подвела Гэри и Дорс к спиральной гравитационной лестнице, висевшей в воздухе, и вежливо отправила вниз, к неизбежной толпе представителей прессы, которые заполнили весь нижний зал. Гэри взглянул на колышущееся море голов, и его пробрала внутренняя дрожь. Он обхватил себя за плечи. Дорс сжала его руку.

— Скажи, тебе в самом деле обязательно с ними разговаривать?

Гэри вздохнул.

— Если я этого не сделаю, именно это они и сообщат в своих репортажах.

— Пусть Ламерк их развлекает!

— Нет! — Глаза Селдона сузились. — Раз уж меня втянули в это дело, я буду играть так, чтобы выиграть.

Дорс удивленно подняла брови.

— Значит, ты все же решился?

— Решил попытаться? Да.

— Но с чего вдруг?

— Из-за этой женщины, Потентейт. Она и ей подобные уверены, что мир — это всего лишь совокупность иллюзий.

— И как это связано с Ламерком?

— Я не могу пока толком объяснить. Все они затронуты разложением. Может быть, дело как раз в этом.

Дорс вгляделась в его лицо.

— Мне никогда тебя не понять.

— Ну, ладно. Наверное, я сказал какую-то глупость?

Они спустились к толпе репортеров и мгновенно оказались под прицелом множества снайперов с трехмерными видеокамерами.

Гэри прошептал на ухо Дорс:

— Любое интервью начинается обольщением и заканчивается предательством.

И началось.

— Академик Селдон, все знают, что вы — математик, кандидат в премьер-министры, геликонец. Вы…

— Я понял, что я — геликонец, только когда оказался на Тренторе.

— И ваша карьера как математика…

— Я понял, что думаю, как математик, только когда стал общаться с политиками.

— И как политика…

— Я по-прежнему геликонец.

Эта реплика почему-то вызвала у репортеров смех.

— Значит, вы приверженец традиций?

— Если традиции действенны.

— Мы не поддерживаем устаревшие идеи, — сказала напористая дамочка из Зоны Форнакс. — Будущее Империи зависит от людей, а не от законов, вы согласны?

Дама принадлежала к обществу рационалистов, которые распоряжались в своей части Галактики чрезвычайно разумно и последовательно, избегая любых двусмысленных выражений и сложных построений. Гэри вполне мог их понять, но ему самому больше нравились причудливая изменчивость и гибкость классической Галактики.

Повезло: большинство присутствующих не согласились с такой постановкой вопроса и выразили свое возмущение дамой из Зоны Форнакс нестройными криками. Поднялся страшный шум, а Гэри подумал о бесконечном разнообразии человеческих культур, представленных в этом огромном аудиенц-зале и пока еще объединенных классическим правлением.

Надежная языковая база связала воедино всю раннюю Империю. И уже многие тысячелетия единый галактический язык спокойно почивал на заслуженных лаврах. Гэри решил, что ему придется добавить в свои уравнения еще одну переменную чтобы учесть возможность зарождения в отдельных лингвистических бассейнах нового сленга. В древнем галактическом языке было множество цветистых выражений и оборотов речи, которые позволяли обойтись и без нарочитой прямоты рационалистов, и без потешных каламбуров, игры словами.

Гэри попытался объяснить это даме из Форнакса, но та возмутилась:

— Вы не должны поддерживать странности! Поддерживайте порядок! Старое отмирает. Как математик, вы будете слишком…

— А почему не сейчас? — В душе Гэри постепенно закипало раздражение. — Даже в замкнутых аксиоматичных системах далеко не все пропорции имеют решение. И я полагаю, что вы вряд ли можете предсказать, что я буду делать, если стану премьер-министром.

— Вы считаете, что ваш Верховный Совет будет действовать разумно? — высокомерно спросила форнаксианка.

— Настоящий триумф разума — когда даже те, кто ни на что не годен, нормально справляются со своими делами, — сказал Гэри.

Как ни странно, эта реплика была встречена аплодисментами.

— Ваша теория истории отрицает влияние божественных сил на дела человеческие! — заявил репортер с одного из низкогравитационных миров — Что вы на это скажете?

Гэри уже хотел было согласиться — ему, собственно, было безразлично, — но тут вперед вдруг выступила Дорс.

— Наверное, лучше я отвечу на этот вопрос, поскольку мне встречались научные разработки по этой теме, — с мягкой улыбкой сказала она. — Исследование было сделано более тысячи лет назад, и целью его было определить реальность действия молитв.

Гэри от удивления даже чуть приоткрыл рот, губы его сложились в скептическое "о". Долговязый репортер спросил:

— Но как можно научно…

— Этот исследователь предположил, что чаще всего молятся за тех, кто наиболее широко известен. А следовательно, это должны быть люди высокопоставленные, которых не касаются разные жизненные неприятности.

— Например, Императоры? — предположил долговязый репортер.

— Именно они. И младшие члены императорских семей. Исследователь проанализировал уровень смертности среди этого контингента.

Гэри никогда не слышал о таком исследовании, и его врожденная недоверчивость требовала подробностей.

— С учетом их лучшего медицинского обслуживания и безопасности от обычных несчастных случаев?

Дорс снова улыбнулась.

— Конечно. И с учетом повышенного риска покушений на их жизнь.

Долговязый репортер никак не мог понять, к чему это она клонит, но любопытство победило, и он спросил:

— И что же?.. Дорс сказала:

— Исследователь обнаружил, что Императоры умирают обычно раньше, чем те люди, за которых молятся не так часто.

Долговязый репортер удивился и разозлился. А Гэри спросил у Дорс:

— А отклонения? Индекс достоверности?

— Вечно ты со своей подозрительностью! Оно было не настолько значительным, чтобы признать выводы недостоверными. Так вот, исследование доказало, что молитвы оказывают не благотворное, а наоборот, вредоносное влияние.

Толпа репортеров, кажется, сочла это историческое отступление пустой болтовней, означающей окончание интервью. Если они хотят чего-то еще — пускай себе хотят.

— Спасибо всем, — сказал Гэри, и они с Дорс удалились, окруженные со всех сторон гвардейцами-охранниками.

Теперь Селдону предстояло общение с толпой приглашенных. Клеон убедительно рекомендовал ему не пренебрегать этими людьми, научной аристократией, предположительно — главной силой, на которую Селдону придется опираться. Гэри сморщил нос, но все-таки решительно нырнул в толпу.

Через полчаса он понял, что все — дело вкуса.

Живя на сельскохозяйственной планете Геликон, Гэри рано научился придавать большое значение вежливости и хорошим манерам. Но среди его коллег-академиков было очень много беспокойных, раздражительных и грубых людей, и Гэри долгое время считал их просто плохо воспитанными, пока не понял, что они выросли в иных культурах, где ум и образованность ценятся гораздо выше, чем хорошие манеры. Они разговаривали громко и резко, в голосе явственно сквозила надменность и высокомерие, и суждения их нередко были слишком категоричными — даже если говорящий толком и не понимал, о чем говорит. Из-за их нетерпимости очень часто разгорались бурные скандалы со взаимными оскорблениями, выносились суждения, в которых не было и тени здравого смысла. Поэтому Гэри напомнил себе, что в начале всякого спора здесь непременно следует говорить: «При всем моем уважении к вам…»

Кроме того, были еще кое-какие подробности, не относящиеся к речи.

При мимолетном общении огромное значение придается языку телодвижений — отдельному, весьма сложному виду искусства. Совершенно определенными, тщательно выверенными позами и жестами можно выразить доверие, неприязнь, подчиненное положение по отношению к собеседнику (четыре разных степени подчиненности), угрозу, уважение, застенчивость и еще дюжину различных чувств. Человеческое подсознание автоматически воспринимает и расшифровывает язык поз и жестов — и вырабатывает соответствующий невербальный ответ, от телодвижений до комплекса нервных реакций. Язык телодвижений подсознательно используется в танце, религиозных и придворных ритуалах, в боевых искусствах. И если знать значение и смысл системы невербальных символов, язык телодвижений можно активно использовать в общении. Как и с любым другим языком, при этом очень полезно иметь под рукой словарь.

Известный на всю Галактику специалист по нелинейной философии широко улыбнулся Гэри Селдону и, выражая позой и жестами полнейшее доверие, сказал:

— В самом деле, профессор Селдон, вы же не надеетесь, что привнесение математики в историческую науку даст какой-нибудь стоящий результат? Люди могут быть такими, как им хочется. И никакие уравнения не сделают их иными.

— Я просто пытаюсь найти объяснение поведению людей, вот и все.

— Значит, не будет никаких грандиозных теорий истории? «Он старается ничего не отрицать слишком категорично», — подметил Гэри.

— Я буду знать, что выбрал правильный путь, если мне удастся хотя бы отчасти разобраться в сути человеческой натуры.

— Не думаю, что таковая вообще существует, — уверенно сказал философ, для убедительности разворачивая плечи и грудь.

— Человеческая натура существует — это несомненно, — отпарировал Селдон.

Жалостливая улыбка, ленивое пожатие плеч.

— Почему вы так в этом уверены?

— Наследственность во взаимодействии с окружающей средой стремится приблизить каждого из нас к некой золотой середине. Это объединяет людей из всех общественных групп, из миллионов разных миров в общность с довольно строгими статистическими параметрами, которые и определяют суть человеческой натуры.

— Не думаю, что наберется достаточное количество общих человеческих черт…

— Отношения между родителями и детьми. Разделение труда в зависимости от пола.

— Ну, эти признаки — общие для всех животных. Я…

— Запрет на инцест. Альтруизм по отношению к ближнему своему, который мы привыкли называть «гуманностью».

— Что ж, это вполне нормальные семейные…

— Посмотрим с другой стороны, с негативной. Подозрительность по отношению к чужакам. Семейственность — посмотрите только на восемьсот секторов одного Трентора! Непременная строгая иерархия даже в самых маленьких по численности группах, от императорского двора до спортивной команды.

— Но вы, конечно же, не можете строить на таких грубых, донельзя упрощенных, карикатурных сравнениях…

— Могу и буду. Дальше — ведущая роль мужчины и, при недостатке жизненных ресурсов, разделение территориальных владений и территориальная агрессия.

— Но эти признаки столь незначительны…

— И все же они объединяют нас всех. Высокообразованный тренторианец и простой крестьянин с Аркадии смогут понять жизнь друг друга по той простой причине, что память о жизни всего человечества заложена в генах, которые у них практически одинаковы уже в течение многих десятков тысячелетий, на протяжении которых существует человечество.

Слушатели восприняли это словоизвержение Селдона не очень-то благожелательно. Многие нахмурились, помрачнели, недоверчиво поджали губы.

Гэри понял, что малость перегнул папку. Более того — он едва не изложил им саму суть психоистории.

И все же ему было очень трудно высказывать свои мысли завуалировано. По его понятиям, науки, изучающие человеческое общество и поведение человека, напрямую граничили с соответствующими отраслями математики и биологии. История, биография и литература всего лишь описывают проявления человечества. Антропология и социология вместе превращаются в социобиологию — науку о поведении отдельного биологического вида. Однако Гэри пока не знал, как все это объединить и включить в уравнения. Он вдруг понял, что так разговорился потому, что ощущал внутреннюю неудовлетворенность, недовольство собой — из-за того, что ему очень не хватало полного понимания психоистории.

Однако это не может служить оправданием его глупости. И ему придется поговорить еще, чтобы загладить неблагоприятное впечатление, которое он произвел.

Гэри заметил, что слева к нему быстро приближается какой-то взволнованный человек. Рот перекошен, глаза навыкате, руки… Руки вытянуты вперед, а в них — трубка, гладкая и блестящая трубка, с большим отверстием на конце — черным зрачком который стал увеличиваться, едва Гэри в него заглянул, и, казалось, становился все больше и больше, словно Пожиратель-Всего-на-Свете, затаившимся в самом центре галактики, огромным, необъятным…

Дорс профессиональным броском перехватила нападавшего. Резко выбросив руку вперед и вверх, она ударила его по горлу, второй удар пришелся в солнечное сплетение. Следующим движением она схватила этого человека и развернула на четверть оборота, ее левая нога описала полукруг и подсекла ноги противника, а правой рукой Дорс резко пригнула его голову книзу…

И они тяжело повалились на пол — Дорс сверху, придавив противника своим весом. Оружие отлетело в сторону, под ноги собравшимся, которые в панике шарахнулись и принялись разбегаться в стороны.

Потом вокруг Селдона спина к спине сомкнули ряды гвардейцы-охранники, и больше он ничего не увидел. Гэри позвал Дорс. Со всех сторон раздавались выкрики и испуганный визг.

В зале воцарился форменный бедлам. Когда Гэри, наконец, выбрался из кольца гвардейцев, он увидел Дорс, которая стояла, держа в руках злополучную трубку, и качала головой. Человека, из-за которого все началось, подняли на ноги.

— Трубка для записи, — недовольно сказала Дорс.

— Что? — Гэри едва слышал ее в таком шуме.

Левая рука человека, который прибежал с трубкой, висела как-то неестественно — наверняка была сломана.

— Я… Я соглашусь со всем, что вы скажете, с каждым вашим словом. Правда-правда! — бормотал он. Лицо его было белым, как мел.

Глава 7

Отец Гэри Селдона насмешливо называл большинство общественных дел «тучей пыли»: пыль висит в воздухе огромными клубами, закрыв полнеба, а внизу — едва заметное темное пятнышко, из-за которого, собственно, и поднимается пыль. Гэри скривил губы — как делал его отец. Ему тоже не нравилось, когда устраивают много шума из ничего.

Происшествие на Большом Собрании Имперских Университетов превратилось в такую вот грандиозную тучу пыли. По трехмерному головидео крупным планом в подробностях показывали всю скандальную сцену, по всем каналам новостей передавали: «Жена профессора избивает фанатика!»

Позвонил Клеон, поцокал языком и довольно грубо высказал свое мнение: на приемах такого уровня женам делать нечего.

— Боюсь, это происшествие может поставить под угрозу выбор твоей кандидатуры, — сказал Клеон. — Мне, видимо, придется вмешаться.

Гэри ничего не стал пересказывать жене. Намек Клеона был достаточно прозрачным. Это было распространенным явлением в среде высших имперских чиновников — разводиться под предлогом несходства характеров, под которым подразумевалось несоответствие чиновничьим стандартам. В стремлении к власти, ко все большей и большей власти, все остальные эмоции часто отодвигались на задний план, даже любовь.

Гэри вернулся домой, вконец разозленный разговором с Императором, и обнаружил Дорс на кухне. Руки ее были обнажены — в самом прямом смысле.

Кожный покров свободно свисал с рук — будто она наполовину стянула плотно облегающие перчатки. Под кожей обнажились голубые вены, перемежающиеся с искусственной нервной сетью. Дорс что-то делала с ними специальными маленькими инструментами. Кожа была отогнута полукольцом от запястья до локтевого сгиба, влажная, красная изнутри, начиненная сложнейшей электроникой. Дорс усиливала связки кисти, тонкие, желтоватые, по их внешнему виду никак нельзя было сказать, что они выдержат нагрузку, в три раза превышающую предел обычных человеческих связок.

— Тот парень повредил тебе?

— Нет, я сама перестаралась.

— Растяжение?

Дорс невесело улыбнулась.

— У моих связок не бывает растяжений. Их нельзя вылечить. Я заменяю их новыми.

— Такая работа — дело сложное, не то что лопатой махать. Дорс посмотрела на него и улыбнулась, а Гэри решил больше не шутить на эту тему. Обычно он умудрялся не думать о том, что его любимая — робот, или, вернее, человекообразное создание, высоко усовершенствованное, синтез человека и робота.

Селдон познакомился с Дорс через Р. Дэниела Оливо, древнего позитронного робота, который выручил Селдона, когда тот впервые попал на Трентор и вынужден был спасаться бегством — его преследовали некие политические силы. Сначала ее приставили к Селдону как телохранителя. Гэри с самого начала знал, что она из себя представляет, по крайней мере приблизительно, но это не помешало ему влюбиться в нее. Интеллект, характер, очарование, сексуальная привлекательность — все эти качества свойственны не только человеку, как Гэри успел убедиться на Данном конкретном примере.

Дорс работала, а Гэри угощал ее выпивкой и терпеливо ждал. Он был совершенно очарован, наблюдая, как она себя ремонтирует, хотя очень часто это происходило в ужасных, антисанитарных условиях. Оказалось, что у человекоподобных роботов есть свои антимикробные средства, которые не неэффективны для обыкновенных людей, — так она ему сказала. Гэри понятия не имел, как такое может быть. Но Дорс не поощряла расспросов, отвлекая Гэри поцелуями. Уловка действовала безотказно.

Дорс вернула кожный лоскут на место, морщась от боли. Гэри знал, что она может полностью отключить любую часть нервной системы, ответственной за поверхностную чувствительность, но всегда оставляет часть нервных волокон в рабочем состоянии для того, чтобы следить за состоянием органов. Куски кожи с негромким шуршанием соединились сами собой.

— Вот, смотри, — сказала Дорс и покрутила кистями рук. Раздались два коротких щелчка. — Все встало на свои места.

— Знаешь, большинство людей сочли бы это зрелище несколько неприятным.

— Вот потому-то я и не делаю этого по дороге на работу.

— Общество должно быть тебе признательно за такую осмотрительность.

Оба они прекрасно знали, что при малейшем подозрении об истинной природе Дорс ее немедленно выследят и уничтожат. Роботы с высокими интеллектуальными способностями уже многие тысячи лет были вне закона. Общество мирилось с тиктаками только по причине их явного интеллектуального убожества, и за тем, чтобы тиктаки случайно не стали слишком умными, всегда следили очень внимательно. Нарушение закона о максимально допустимом для тиктаков уровне умственных способностей считалось тягчайшим преступлением, государственной изменой — ни больше, ни меньше. Этот закон был подкреплен глубинными, тысячелетней древности эмоциональными реакциями человека: беспорядки в секторе Юнин — наглядное тому подтверждение.

Точно такие же ограничения распространялись и на компьютерные симуляторы личностей. Вот почему симуляторы Вольтера и Жанны, воссозданные ретивыми энтузиастами Нового Возрождения на Сарке, были тщательно обработаны, чтобы их можно было протащить незамеченными через скрытые лазейки компьютерного контроля. Очевидно, тот парень из «Технокомпании», Марк, нарастил мощность Вольтера буквально в последнюю минуту. А поскольку сим был благополучно уничтожен сразу же после дебатов, то выявить и доказать нарушение закона теперь невозможно.

Гэри очень не нравилось иметь хоть малейшее отношение к нарушениям закона, но сейчас он понял, что сам себя обманывает. На самом-то деле вся его жизнь прошла рядом с Дорс, тайной преступницей.

— Я собираюсь отказаться от этой возни с должностью премьер-министра, — решительно сказал Гэри.

Дорс посмотрела ему в глаза.

— Из-за меня?

Быстро же она соображает!

— Да.

— Но мы ведь договорились, что повышенный риск стоит той власти, которую ты обретешь…

— Ради защиты психоистории. Но я совсем не подумал о том, что ты из-за этого подвергнешься такому риску. А теперь…

— Я стала тебе помехой.

— Когда я спущусь вниз, на меня со всех сторон накинутся люди с телекамерами. А на самом деле они подкарауливают тебя.

— Значит, я останусь здесь.

— И как долго ты сможешь здесь высидеть?

— Гвардейцы могут провести меня через новый запасной выход. Они могут его перекрыть и настроить антигравитационный подъемник.

— Дорогая, ты не сможешь скрываться от репортеров вечно. Дорс встала и нежно обняла мужа.

— Если даже они меня отыщут, я всегда сумею от них сбежать.

— Если повезет. И если ты даже сумеешь скрыться, знай: я не смогу жить без тебя. И я не хочу…

— Меня можно видоизменить…

— Изменить тело?

— Да, тело можно сделать другим. Поменять кожу, глазные яблоки, некоторые нервные центры.

— Стереть свой серийный номер и взять другой? Она крепко сжала его руки.

— Да.

— Чего же не могут сделать… такие, как ты?

— Мы не можем создать психоисторию.

Гэри резко отвернулся от нее и с силой ударил ладонью о стену, давая выход накопившейся тревоге.

— Проклятье! Для меня ничего нет на свете важнее, чем наши отношения.

— Для меня тоже. Но мне кажется, что сейчас для тебя еще важнее, чем раньше, остаться кандидатом в премьер-министры.

— Почему? — Гэри зашагал по комнате из стороны в сторону.

— Ты — игрок, на которого сделаны очень крупные ставки. И те, кто готовил покушение на твою жизнь…

— Клеон думает, что это был Ламерк.

— …могут подумать, что этого недостаточно — если ты просто снимешь свою кандидатуру. При желании Император в любой момент может вернуть тебя в игру.

— Мне ужасно не нравится, когда из меня делают какую-то пешку!

— А может быть, ферзя? Мне кажется, что такое определение подходит больше. Не забывай, что подозреваемых несколько — очень многие фракции были бы не прочь убрать тебя с дороги.

— Например?

— Например, академик Потентейт.

— Но она же — ученый, как и я!

— Была, мой дорогой. А теперь она сделалась игроком за шахматной доской.

— Надеюсь, в роли ферзя ты ее не видишь? Дорс легонько поцеловала его в щеку.

— Наверное, я должна была тебе сказать, что мои аналитические программы создали вероятностный стереотип поведения Ламерка, основанный на всей его прошлой жизни. Если тебе интересно — он устранил не меньше полудюжины соперников, пока пробивался наверх. И в этом вопросе у Ламерка уже выработался, так сказать, свой почерк.

— Ну вот и прекрасно.

Дорс глянула на него как-то странно и сказала:

— Все его соперники были убиты ножом. Классический сценарий исторической интриги.

— Я и не подозревал, что Ламерк так интересуется нашим имперским наследием.

— Он предпочитает классику. С его точки зрения, ты пешка, которую лучше бы поскорее убрать с доски.

— И желательно пролить при этом поменьше крови?

— Я обучена — и создана — так, чтобы оценивать положение и действовать хладнокровно.

— Интересно, как у тебя совмещается эта способность с реальной перспективой убить человека, когда ты будешь меня защищать. Собственно, может, и не стоит тебе на это указывать, но у тебя и наклонности соответствующие — тебе это, похоже, нравится.

— Все объясняет Нулевой Закон.

— М-м-м… «Судьба человечества в целом более значима, чем судьба отдельного человека», так?

— Но мне все равно больно из-за противоречий Первому Закону…

— Значит, исправленный Первый Закон сейчас выглядит примерно так: «Робот не может причинить человеку вреда или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, если только это не противоречит Нулевому Закону роботехники»?

— Да, именно так.

— А ты, оказывается, тоже играешь в игру, только не в ту, что я. И правила у твоей игры очень строгие.

— Это очень крупная игра.

— И психоистория, наверное, — вероятный новый план в перспективах этой игры?

— В каком-то смысле — да. — Голос Дорс наполнился нежностью, она обняла Гэри. — Но ты не должен так перенапрягаться. Мы же счастливы вдвоем, счастливы, как в раю.

— Но эти чертовы игры — от них никуда не деться.

— Так и должно быть.

Гэри страстно поцеловал ее, но что-то внутри него кипело и крутилось во все стороны, как оружие, которое стреляет наобум в окружающую кромешную тьму.

Глава 8

На следующее утро к нему в кабинет явился Юго — с раскрасневшимся лицом, круглыми глазами — и немедленно потребовал:

— Что ты можешь сделать?

— Э-э-э… По поводу чего?

— Ты что, не слышал новостей?! Гвардейцы штурмом взяли Бастион!

— Э-э-э… Вот как? — Гэри с трудом припомнил, что фракция далити устроила небольшое восстание и засела в каких-то укреплениях. Из-за этого восстания практически замерла торговля точно, Юго сам ему об этом рассказывал, и не один раз. — Я так понимаю, это локальный тренторианский конфликт, разве нет?

— Это для нас с тобой — «локальный конфликт»! — Юго размахивал руками, подкрепляя слова оживленной жестикуляцией. — А потом пришли гвардейцы. Безо всякого предупреждения! Убито около четырехсот человек. Их просто взорвали, без предупреждения, бластеры были включены на полную мощность!

— Удивительно, — сказал Гэри, надеясь, что в его голосе звучит хоть немного сочувствия.

На самом деле его нисколько не волновала ни одна из сторон — в этом конфликте или в каком другом. Он даже не интересовался, из-за чего, собственно, разгорались эти конфликты. Гэри не обращал внимания на бесконечную, неизменную изо дня в день мирскую суету, которая только утомляла рассудок, не принося никакого полезного опыта. Вся суть психоистории Селдона, соответствовавшей особенностям его личности, сводилась к тому, чтобы изучать климат, не обращая внимания на ежедневные изменения погоды.

— Можешь ты хоть что-нибудь сделать?! — кипятился Юго. — Что, например?

— Высказать протест Императору!

— Он не станет меня слушать. Это вопрос внутренней политики Трентора, и…

— Но ведь это оскорбление — и для тебя тоже.

— Возможно. — Чтобы не показывать, насколько на самом деле ему все это безразлично, Гэри добавил:

— По-моему, мне лучше всего было бы держаться подальше от…

— Но это сделал Ламерк!

Гэри удивленно уставился на него.

— Что?! У Ламерка нет никакой власти на Тренторе. Он — член Имперского Правительства.

— Ну, слушай, Гэри, сейчас никто уже не обращает внимания на это стародавнее разделение сфер власти. Оно давным-давно благополучно кануло в прошлое.

Гэри чуть не воскликнул: «Правда?!» — но, немного подумав, пришел к выводу, что Юго совершенно прав. Сам он просто не придавал должного значения долгому, медленному смещению сфер интересов имперских структур. Эти процессы были учтены в правой части его уравнений, но он никогда не думал об упадке в базовых местных структурах.

— Значит, ты считаешь, что Ламерк таким образом намеревается обрести влияние на Верховный Совет?

— Уверен на все сто! — Юго кипел от злости. — Эти типы страшно не любят, когда поблизости вертится какой-нибудь непокорный народишко. Они хотят, чтобы Трентор был благообразным и упорядоченным, даже если для этого им придется пройти по головам.

Гэри рискнул переспросить:

— Что, снова из-за вопроса о представительстве?

— Ты угадал, черт возьми! Мы, далити, живем по всему сектору Маскл Шоалз. И что же, получили мы там свое представительство? Как бы не так! Ни черта мы не получили! Приходится умолять и клянчить, словно милостыню…

— Я… Я постараюсь сделать все, что смогу, — пообещал Гэри, пытаясь успокоить Юго.

— А Император — он должен во всем разобраться и решить наш вопрос!

Гэри по собственному опыту знал, что Император ничем подобным не занимается. Императора нисколько не волновало, что творится на Тренторе, — до тех пор, пока под окнами его Дворца не начинали взлетать на воздух целые районы. Сам Клеон как-то сказал: «Я — Император Галактики, а не какого-нибудь городка».

Юго ушел, и почти сразу же засветился экран внутренней связи.

— К вам капитан имперских гвардейцев, сэр, — сообщила секретарша.

— Я же велел им оставаться снаружи!

— Капитан просил его принять, у него для вас сообщение. Гэри вздохнул. А ведь он собирался сегодня немного поразмышлять.

Капитан гвардейцев вошел чуть ли не строевым шагом и отказался сесть в предложенное ему кресло.

— Господин академик, я здесь для того, чтобы исполнить рекомендацию руководства спецслужбы.

— Письменного сообщения было бы вполне достаточно. Собственно, вы так и сделайте — пришлите мне отчет. Мне нужно работать, чтобы…

— Сэр, прошу прощения, но я должен обсудить это с вами лично.

Гэри устроился в кресле поудобнее и кивнул, соглашаясь. Капитан остался стоять, и ему было явно неловко, но он все же сказал:

— В руководстве считают, сэр, что жена академика не подходит ему для исполнения государственных обязанностей.

— Ну, значит, им придется пересмотреть свое мнение.

— Это также означает, сэр, что впредь ваша жена вообще не будет допущена во Дворец.

— Что?! По-моему, это уже слишком!

— Мне очень жаль, что приходится сообщать такую неприятную новость. Я был там, и я свидетельствовал, что у леди было достаточно оснований встревожиться.

— И сломать тому парню руку. Капитан едва заметно улыбнулся.

— Должен признать, сэр, ваша жена действовала быстрее всех, кого я когда-либо видел.

«И тебе ужасно интересно, почему, разве нет?» — подумал Селдон.

— А кто был этот парень? Капитан нахмурил брови.

— Он оказался академиком Спирали, по рангу он выше вас, сэр. Правда, поговаривают, что сейчас он больше занимается политикой, чем наукой.

Гэри подождал, но гвардеец ничего больше не сказал, хотя всем своим видом показывал, что ему хочется что-то добавить.

— И к какой же фракции он принадлежит?

— Вероятнее всего, к фракции Ламерка, сэр.

— Это доказано?

— Никаких доказательств, сэр.

Гэри вздохнул. Политика — не просто неточная наука, в ней к тому же слишком часто не хватает достоверных данных.

— Ну, что ж. Считайте, что сообщение вы передали. Капитан гвардейцев вздохнул с явным облегчением и быстро ушел. Но прежде чем Гэри успел включить рабочий компьютер, в кабинете оказалась целая делегация сотрудников его собственного факультета. Они вошли в кабинет молча, только защитный экран у двери потрескивал, сканируя каждого входящего. Гэри заметил, что улыбается, наблюдая эту процедуру. Если есть в мире профессия, создающая специалистов менее всего пригодных, чтобы стать наемными убийцами, то это — математика.

— Мы пришли сюда для того, чтобы изложить наше общее мнение, — официальным тоном сказал профессор Аангон.

— Так сделайте это, — сказал Гэри.

Как правило, Гэри Селдон старался уделять внимание общественной работе; однако он нередко пренебрегал университетскими делами, выкраивая время для своих драгоценных уравнений за счет бюрократической рутины. Профессор Аангон сказал:

— Во-первых, слухи о «теории истории» вредят нашему Отделению. Мы…

— Такой теории не существует. Я занимаюсь только описательным анализом.

Лобовое отрицание несколько смутило Аангона, но он был упрям и продолжил свою речь:

— И второе: мы не одобряем запланированного вами назначения вашего помощника Юго Амариля начальником Отделения. Это назначение — публичное оскорбление для старших научных сотрудников, намного старше, чем этот молодой математик, которого вы хотите возвысить над ними. А ведь он — мы не можем не отметить — не имеет вовсе никакого веса в обществе.

— И что же? — зловеще сказал Селдон.

— Мы считаем, что политика не должна влиять на академические дела. Восстание далити, которых Амариль открыто поддерживает и которых невозможно было утихомирить иначе как через вмешательство Империи, а именно — вооруженным путем… поэтому Юго Амариль — нежелательная персона для…

— Довольно. Что у вас на третье?

— Вопрос о нападении на представителя нашего цеха.

— На представителя… А, это тот парень, которому моя жена?..

— Совершенно верно. Нанесение оскорбления действием, в жестокой форме, членом вашей семьи. Следовательно, ваше дальнейшее пребывание здесь нежелательно.

Если кто-то подстроил тот неприятный инцидент, он так или иначе сумеет извлечь из него выгоду.

— Я отказываюсь выполнять ваши требования.

Глаза Аангона сверкнули сталью. Прочие сотрудники факультета смущенно толпились вокруг него, жались к стенам, а кое-кто пытался спрятаться за спину вожака. Совершенно ясно было, кого эти люди наметили в будущие председатели факультета.

— А мне кажется, что единогласное решение всего факультета о вашем несоответствии должности, принятое на официальном собрании…

— Не пытайтесь меня запугать.

— Я всего лишь хочу заметить, что пока ваше внимание отвлекается на посторонние проблемы…

— Как, например, должность премьер-министра.

— …вряд ли следует ожидать, что вы будете достойно исполнять свои основные обязанности…

— Оставьте. Для того чтобы поставить любой вопрос на голосование на официальном всеобщем собрании, нужно, чтобы председатель факультета созвал такое собрание.

Среди профессоров поднялся невнятный шорох, но вслух никто ничего не сказал.

— А я этого делать не собираюсь.

— Вам не удастся продержаться, не занимаясь делами, которые соответствуют нашим требованиям, — злобно сказал Аангон.

— Я знаю. Посмотрим, как долго я продержусь.

— Вас действительно надо переизбрать. Мы…

— Вон.

— Что? Вы не можете…

— Вон отсюда! Все вышли.

Глава 9

Всегда тяжело выслушивать критику, особенно когда может оказаться, что критикуют тебя действительно за дело.

Если оставить в стороне обычные интриги в борьбе за более высокое положение в обществе, Гэри прекрасно понимал, что его собратьям-ученым — начиная от академика Потентейт и заканчивая сотрудниками его собственного Отделения — действительно есть из-за чего недолюбливать главный труд его жизни.

Они уже почувствовали легкое дуновение психоистории, которое просочилось в виде не слишком внятных слухов. И немедленно взъерошили перья и приготовились лезть в драку, стали чрезмерно подозрительными и обидчивыми. Собратья-ученые не могли смириться с мыслью, что человечество не в состоянии определять свое собственное будущее, с тем, что историей движут силы, не подвластные обычному смертному человеку. А вдруг они успели разнюхать, интуитивно ощутить ту истину, которую Гэри Селдон открыл в результате долгих десятилетий кропотливой работы: Империя стоит так прочно исключительно благодаря удачной структуре, а не из-за героических деяний отдельных людей или даже миров.

Люди во всей Галактике искренне верят в самоопределение человечества. Исходят они из посылки, будто они действуют по собственной воле и сами принимают решения, основываясь на собственных рассуждениях, исходя из своего личного характера. При этом чувство, будто тобой кто-то управляет, очень сильно в человеке и находит отражение в религиозных убеждениях. Конечно, каждому хочется верить, что он сам направляет свою судьбу. Но у этой веры нет ничего общего с логикой и реальностью.

Но кто он такой, чтобы сказать, что все остальные заблуждаются?

— Гэри?

Это был Юго, и выглядел он немного смущенным.

— Заходи, дружище.

— Всего минуту назад мы получили забавное предложение. Какой-то исследовательский институт, о котором я раньше ни разу не слышал, предложил нам очень приличную сумму денег.

— За что, интересно?

Деньги — такая штука, которая никогда не помешает.

— В обмен на базовые файлы тех симов с Сарка.

— Вольтера и Жанны? Мы на это не пойдем. Откажи им. Кстати, кому понадобились эти симы?

— Черт их знает. Но они у нас есть — запакованы, как надо. Это, собственно, оригиналы.

— Выясни, кто ими интересуется.

— Я уже пытался. Не смог отследить канал связи.

— Даже так? Странно, очень странно.

— Я, собственно, потому и решил сразу тебе рассказать. Это дельце как-то подозрительно пахнет.

— Держи наготове отслеживающую программу, на случай если они позвонят еще.

— Слушаюсь, сэр! А насчет Бастиона далити…

— Об этом немного позже.

— Нет, я хотел сказать, ты видел, как эти имперские громилы задушили беспорядки в Юнине?..

Гэри не стал перебивать Юго. Он давным-давно выучился хитрой уловке — делать вид, будто внимательно слушаешь собеседника, а тем временем думать о том, что для тебя действительно важно.

Поговорить с Императором о проблеме далити, конечно, нужно. И не только для того, чтобы достойно ответить на действия Ламерка — довольно наглые действия, если учесть, что, согласно традициям, Советники Империи не вмешивались во внутренние дела Трентора. Быстрое, кровавое разрешение трудного вопроса. Грубо и чисто.

Итак, что мы имеем в отношении далити: они подверглись репрессиям, они непопулярны, они горят желанием нанести ответный удар.

То, что далити в большинстве своем асоциальны (за редким исключением отдельных одаренных людей, вроде Юго Амариля, которые тяжким трудом сумели пробиться наверх), — для обычного научного предвидения не имело никакого значения.

Вообще-то, Гэри начал сомневаться в том, что чопорный и излишне строгий научно-бюрократический аппарат заслуживает такого уж сильного уважения. Повсюду, куда ни глянь, он видел откровенную коррупцию в среде научных работников, начиная от круговой поруки и кумовства и заканчивая подхалимством перед имперскими чиновниками, готовыми поспособствовать карьере.

Только вчера к Гэри подходил декан факультета регулирования и осторожно, «по-дружески» посоветовал Селдону воспользоваться своим влиянием и оказать содействие в том, чтобы очередной бонус присудили профессору, у которого научных трудов — кот наплакал, зато кто-то из его родственников заседает в Верховном Совете. Декан сказан буквально следующее:

— Разве вы не понимаете, что это пойдет только на пользу всему Университету — если вы окажете небольшую поддержку влиятельному человеку?

Гэри не стал помогать ученому, за которого просил декан, но тем не менее позвонил ему и объяснил, почему именно он решил отказать.

Декан был до крайности удивлен честностью Селдона. Лишь гораздо позже Гэри понял, что и декан был по-своему прав — исходя из своей собственной логической системы. Если научные бонусы — всего лишь простая награда, щедрый дар, то почему не раздавать их с учетом политической выгоды? Это был совершенно не свойственный Гэри Селдону образ мыслей, но не лишенный внутренней логики — этого Гэри не мог не признать.

Он вздохнул. А когда Юго прервал свою страстную речь, чтобы перевести дух, улыбнулся. Нет, это не слишком подходящая реакция… вот, мрачно нахмуренные брови подойдут. Юго снова заговорил, быстро, размахивая руками, словно крыльями; эпитеты и степени сравнения в его речи взлетели до поднебесья.

Гэри пришел к заключению, что если рассматривать политику как она есть — бешеную драку злобных слепых насекомых в кромешной темноте, — то его собственная, самодовольная и ограниченная позиция начинает казаться шатковатой. Верно ли, что наука, в которую он так твердо верил еще с тех давних дней на Геликоне, на самом деле так же важна для людей типа далити, как и для него самого?

Итак, цепочка размышлений снова привела его к уравнениям: что на самом деле двигает Империей — разум и моральные принципы или власть и богатство? Теократии возникали и гибли. Диктат науки — явление, встречавшееся крайне редко, — был слишком негибким, чтобы установиться надолго.

— …и я сказал: конечно, Гэри сможет это сделать! — закончил Юго.

— Э-э-э… Что?

— Естественно, вернуть план Альфонсо по представительству далити.

— Мне нужно над этим как следует поразмыслить, — сказал Гэри, чтобы скрыть свое невежество. — Тем не менее давай пока разберем доклады по вопросу о долгожительстве, которым ты занимался.

— Я дал его просмотреть трем нашим новым ассистентам-исследователям, — спокойно сказал Юго. Его бурная далитанская энергия, похоже, наконец вошла в берега. — Они ни черта не смогли в нем разобрать.

— У плохих охотников в лесу всегда отсутствует дичь. И еще — плохому танцору всегда мешают сапоги.

Юго удивленно уставился на Гэри, и тот подумал, что, наверное, становится слишком угрюмым и раздражительным. То ли еще будет…

— Так вот, я проработал фактор долгожительства в уравнениях — просто чтобы посмотреть, что получится. И вот… — он вынул из кармана овальный футляр с данными и вставил в проектор на столе Гэри. — Посмотри, что получилось.

Одним из прочно закрепившихся достижений доисторического периода был стандартный галактический год, единица измерения времени, которой пользовались по всей Империи в официальных делах. Гэри хотелось узнать: соответствовал ли этот год периоду обращения легендарной Земли вокруг ее звезды? Тогда, если брать за отправную точку этот двенадцатимесячный год, в котором каждый месяц состоит из двадцати восьми дней, возможными претендентами на место Земли оказываются один миллион двести двадцать четыре тысячи шестьсот семьдесят пять из двадцати пяти миллионов планет Империи. Однако скорость вращения, прецессия и резонанс спутников изменяют период обращения планет вокруг их звезд. И ни один из миллиона двухсот двадцати четырех тысяч шестисот семидесяти пяти миров в точности не соответствует календарю, принятому в Галактическую Эру. Около семнадцати тысяч планет имели достаточно близкий к искомому период обращения. Точнее, недостаточно близкий, чтобы претендовать на успех.

Юго комментировал полученные им результаты. Средняя продолжительность человеческой жизни была одним из самых любопытных элементов в истории Империи. Сейчас средняя продолжительность жизни составляла примерно сто стандартных лет. Однако некоторые исследователи были уверены, что эта цифра чуть ли не в два раза превышает естественный для человека так называемый «изначальный век» (название встречается в одном из старых текстов). Если это так, то сейчас люди живут почти в два раза дольше, чем в доимперские времена. Бесконечное продление человеческой жизни невозможно: в конце концов биология берет свое. Новые болезни бьют по уязвимым местам, которые всегда находятся в человеческом теле.

— Это Дорс дала мне базовые сведения для разработки очень энергичная женщина! — сказал Юго. — Посмотри вот на подборку данных, — он развернул трехмерные проекции причудливых графиков со скользящими плоскостями корреляций.

Противоречия между биологической наукой и человеческой культурой во все времена были очень напряженными, иногда даже пагубными. Обычно это приводило к бессистемному управлению генами, когда родители по своему желанию выбирали желательные качества детей.

Некоторые делали ставку ни увеличение продолжительности жизни, которая повышалась до ста двадцати пяти, а иногда даже до ста пятидесяти стандартных лет. Но с возрастанием численности таких долгожителей структура социального устройства на планете разрушалась. Почему?

— Так вот, я просмотрел уравнения, особо выделяя все внешние влияния, — продолжал Юго. Куда только и делся непоседливый, эмоциональный далити? Перед Гэри во всей красе раскрывался незаурядный ум, из-за которого он некогда и вытащил Юго из трущоб, освободил от грязной, изнурительной работы.

Пропустив показатель средней продолжительности жизни сквозь сеть призрачных, запутанных лабиринтов уравнений Селдона, Юго получил весьма любопытную картину. Оказалось, что в развитии экономики и политики существует скрытая цикличность, которая определяется довольно отчетливо. Продолжительность циклов составляет соответственно сто двадцать пять и сто пятьдесят стандартных лет.

Когда продолжительность человеческой жизни достигает этих пределов, начинаются разрушительные изменения по принципу обратной связи. В экономике начинается череда кризисов — резкие подъемы быстро сменяются внезапными спадами. Культура тоже бросается в крайности — от экстравагантности до пуританской строгости. И в течение нескольких сотен лет наступает всеобщий хаос, из-за которого биогенетическая наука утрачивает большую часть своих достижений и возможностей — или же ее просто запрещают по религиозным соображениям. И средняя продолжительность жизни неизбежно снижается до прежнего, исходного уровня.

— Как странно, — сказал Гэри, разглядывая причудливый узор из множества цикличных графиков, крутые арки которых неизменно обрывались, превращались в нисходящие ступенчатые кривые. — А я всегда гадал: почему мы не можем жить дольше?

— Этому препятствует мощное социальное давление. И теперь мы знаем, откуда оно берется.

— И все же… Я был бы совсем не против, если бы впереди меня ждали столетия насыщенной, плодотворной жизни.

Юго усмехнулся.

— А ты вспомни художественные произведения — пьесы, легенды, голофильмы. Старики всегда такие отвратительные, жадные скопидомы, они думают только о том, как бы побольше заграбастать и утащить с собой в могилу.

— М-м-м… Наверное, обычно так и бывает.

— А вспомни мифы! О тех, кто воскрес из мертвых. Всякие там вампиры, мумии… Они всегда злые и вредоносные.

— И что, никаких исключений? Юго вздохнул.

— Дорс раскопала для меня нечто по-настоящему древнее. Знаешь, была такая легенда о древнем мученике, а звали его Ису. Слыхал когда-нибудь про такого?

— Какой-то старинный миф с оживлением умершего?

— Дорс считает, что этого Ису на самом деле скорее всего не было. О нем говорится в разрозненных, неполных, очень древних текстах. Наверное, весь этот миф — коллективная психофантазия. Ты угадал — его и вправду однажды оживили после смерти, но все равно он долго не протянул.

— Кажется, он вознесся на небо?

— В любом случае, он в спешке покинул поселение. Людям не по душе, когда рядом бродит парень, который надул Старуху с косой. — Юго указал на кривые, отражающие неминуемые бедствия. — По крайней мере, мы теперь понимаем, почему в большинстве культур распространено мнение о том, что человеку не следует жить слишком долго.

Гэри изучил график.

— Кстати, а кто распространяет это мнение?

— А? Люди — так или иначе.

— Но ведь ни один отдельно взятый человек не может знать вот об этом, — он постучал пальцем по схождению кривых.

— Знание сохраняется и передается в моральных запретах, легендах, законах.

— М-м-м…

Здесь крылось что-то очень важное. Гэри интуитивно чувствовал это, но когда попытался осмыслить — догадка ускользнула. Придется подождать, когда она вернется, — пусть даже в эти тревожные дни у Гэри просто не было времени прислушаться к тихому, осторожному голосу, который проскальзывал в его сознание и нашептывал что-то, похожий на призрачную фигуру посреди затянутой туманом улицы…

Гэри встряхнулся.

— Ты неплохо поработал. Впечатляет. Опубликуй это.

— Но ведь мы сохраняем психоисторию в тайне.

— Небольшое частное исследование. Люди будут думать, что все слухи, которые ходят о психоистории, просто перевирают вот это.

— Но ведь психоистория не сработает, если люди будут в ней разбираться, разве нет?

— Не волнуйся. Все примутся обсуждать твое исследование о средней продолжительности жизни и перестанут докапываться до главного.

— Значит, публикация нужна для прикрытия, чтобы защититься от имперских пролаз, которые любят совать нос в чужие дела?

— Совершенно верно. Юго усмехнулся.

— До чего потешно, эти проныры шпионят даже за «украшением Империи» — так Клеон обозвал тебя перед Императорским приемом на прошлой неделе.

— Правда? Я как-то это пропустил.

— Ты был слишком занят распределением бонусов. Тебе надо поскорее разделаться с этой бодягой.

— Для психоистории нужны дополнительные ресурсы.

— А почему бы тебе просто не вытянуть немножко денег у Императора?

— Если Ламерк пронюхает, постарается использовать против меня. Пойдут разговоры о том, что в Верховный Совет пропихивают любимчиков и все такое прочее. Дальше можешь придумывать сам.

— Ну… Да, наверное, так и было бы. Хотя могло и обойтись.

— Покамест наше дело маленькое — сидеть и не высовываться. Избегать любых скандалов. И пусть Клеон спокойно пляшет свой дипломатический танец.

— А еще Клеон сказал, что ты — «цветок разума». Я записал, специально для тебя.

— Забудь об этом. Цветы, которые вырастают слишком высоко, теряют голову и попадают в вазу.

Глава 10

Дорс удалось добраться до парадного вестибюля Дворца, но здесь имперские стражники ее завернули.

— Черт побери, но ведь она — моя жена! — разозлился Гэри.

— Прошу прощения, таков Высочайший Приказ, и он не подлежит обсуждению, — сказал равнодушный служащий. Сказал так, что Гэри услышал заглавные буквы в словах. Фаланга гвардейцев, окружавших Гэри, нисколько не устрашила чиновника. Гэри подумалось: а может ли вообще хоть кто-нибудь его устрашить?

Он предложил Дорс:

— Послушай, до приема осталось еще несколько минут. Давай прогуляемся.

Дорс недоверчиво спросила:

— Ты… не пойдешь на прием?

— Я думал, ты понимаешь… Не идти я не могу. Меня пригласил Клеон…

— По наущению Ламерка.

— …и наверняка разговор пойдет о проблеме далити.

— А тот человек, которому я сломала руку на прошлом приеме, — его ведь тоже мог подговорить…

— Правильно, Ламерк. — Гэри улыбнулся. — Все пути ведут к Ламерку.

— Не забывай и об академике Потентейт.

— Но она на моей стороне!

— Гэри, она сама метит в премьер-министры! Сейчас все только об этом и шепчутся.

— И у нее очень даже может получиться, — проворчал Гэри.

— Я не пущу тебя туда одного.

— Послушай, Дорс, это же Дворец, — Гэри повел рукой, показывая на шеренгу затянутых в роскошные синие с золотом мундиры гвардейцев. — Здесь повсюду охрана.

— Мне это не нравится.

— Мы ведь договорились, что я попробую устроить скандал и провести тебя внутрь, — и это не сработало. Так или иначе, тебе все равно не пройти сквозь дворцовые детекторные экраны.

Дорс прикусила нижнюю губу и ничего не сказала. Возразить было нечего: ни одно нечеловеческое существо не способно обмануть детекторные экраны Дворца.

Гэри спокойно сказал:

— Итак, я пойду туда, поспорю, а потом мы с тобой встретимся здесь…

— Ты не забыл карты и справочник, который я подготовила?

— Не беспокойся, чип на месте. Я могу прочитать все в любой миг.

У Гэри был вживлен в шею блок для чтения информационных чипов — неоценимое подспорье на математических конференциях. Это было широко распространенное приспособление, очень простое и удобное. Лазерный микропроектор передавал изображение непосредственно на сетчатку — трехмерное, в цвете, с прекрасным воспроизведением любой графики. Дорс вложила в чип множество карт-схем и разнообразных сведений об Империи, о Дворце, о том, чем последнее время занимается Верховный Совет, о самых заметных из последних событий, обо всем, чего может коснуться разговор на этом приеме.

Строгое выражение постепенно исчезло с лица Дорс, она стала мягкой и женственной.

— Я только… прошу тебя… будь осторожен. Гэри поцеловал ее в нос.

— Непременно!

Они прохаживались по вестибюлю, стараясь не замечать толпу всевозможных просителей и прихлебателей, которые в ожидании лакомились изысканными угощениями, в изобилии разложенными на плавающих в воздухе огромных блюдах.

— Империя скоро обанкротится, и не без помощи вот этих граждан, — фыркнул Гэри.

— Это старинный обычай, — сказала Дорс. — Бомунн Щедрый терпеть не мог, когда пищу доставляли с задержкой — а обжорство было его основным занятием. И он приказал, чтобы в каждом его владении всегда готовили еду четыре раза в день — чтобы он всегда мог поесть без задержки, даже если нагрянет неожиданно. А невостребованные излишки ликвидировались вот таким образом.

Гэри ни за что бы не поверил в такую не правдоподобную историю, если бы услышал ее не от профессионального историка. А ведь огромное количество людей только этим и жили — они исполняли при дворе незначительные поручения только для того, чтобы наслаждаться непрерывным потоком роскошной еды. Гэри и Дорс избегали внимания чревоугодников благодаря включенным рефракторным испарителям, которые несколько изменяли внешний вид носителя. Если Селдона узнают — можно снова нарваться на неприятности.

— А ты даже среди всего этого безобразия не перестаешь думать о Вольтере, ведь правда? — прошептала Дорс.

— Я попытался представить, что будет, если кто-нибудь скопирует его с наших файлов.

— И кто-то уже пытался это сделать, несколько часов назад — да? — Дорс нахмурилась. — Если ты откажешь им — они захотят просто украсть у нас записи.

— Может, это были имперские агенты?

— Не похоже. Иначе они еще раньше попытались бы втянуть тебя в Юнинский скандал.

— И все-таки старое табу на симы больше не восстановишь. — Гэри предложил жене выпить стимулятора. — И давай забудем. Сейчас такое время: что сим, что стим…

Купол вестибюля служил сейчас крышей для нескольких тысяч человек. Чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за ними, Дорс повела Гэри по залу, то и дело меняя направление. Гэри очень быстро устал от такого «челночного бега». Дорс, которая всегда изучала общество, на ходу показывала Гэри разных знаменитостей. Возможно, ей казалось, что это настолько увлечет Гэри, что он забудет о приеме, на который ему нужно явиться…

— Тебе пора идти, — предупредила Дорс.

— Ну что, выследила шпионов?

— Как минимум троих. Если они потащатся за тобой внутрь Дворца, я сообщу капитану твоих гвардейцев.

— Пожалуйста, не надо так беспокоиться. Не забывай, во Дворец никто не может войти с оружием.

— Важно, что на тебя готовится покушение, и не важно, что во Дворце для этого меньше возможностей, чем где-нибудь еще. На тебя слишком долго не нападали — и ты перестал всерьез воспринимать угрозу. А я из-за слишком долгого затишья все время была на взводе — потому и обрушилась на того академика.

— Из-за чего теперь тебя не пускают во Дворец, — Гэри закончил фразу за нее. — Ты даешь людям богатую пищу для любопытных догадок.

— Ты ведь не очень много прочитал из истории имперской политики, правда? — спросила Дорс.

— Слава богу, нет.

— И правильно — ты бы только беспокоился понапрасну, — сказала Дорс и с неожиданным пылом поцеловала мужа в щеку. — А беспокоиться за тебя — это моя работа.

— Увидимся через несколько часов, — сказал Гэри как можно радостней, невзирая на дурные предчувствия. А про себя добавил: «Надеюсь».

Перед входом во внутренние помещения Дворца Гэри, как всегда, прошел процедуру досмотра — его придирчиво проверили гвардейцы Имперской службы безопасности. На вооружении У службы безопасности было огромное множество многофункциональных детекторов, которые отследили бы даже углеродный нож или взрывчатый кристалл. В минувшие тысячелетия покушения на жизнь Императоров случались так часто, что их можно было сравнить со своеобразным спортом. Ныне же традиции и технология объединились для того, чтобы сделать все официальные события с участием Императора исключительно безопасными. Верховный Совет должен был предстать перед Императором для отчета, а значит, в зале неминуемо будут присутствовать неисчислимые легионы секретарей, советников, адвокатов и, конечно же, разномастных прилипал. У подобных паразитов была великолепно отработанная тактика навязывания своих «услуг» власть имущим.

За Лицеем Селдона ожидало традиционное для таких случаев «изобилие и щедрость» — изначально это был один длинный стол, а теперь — множество отдельных небольших столиков, ломившихся от изысканных кушаний.

Щедрое угощение даже перед обычными деловыми встречами было непременной и обязательной частью программы и воспринималось как императорский дар. Игнорировать банкет считалось не просто дурным тоном, а настоящим оскорблением в адрес Императора. Проходя сквозь анфиладу залов Дома Стрельца, Гэри набрал себе закусок, понемногу с разных блюд. Шумное сборище непрерывно перетекало из комнаты в комнату, но в основном гости толпились в крытой арочной галерее, которая тянулась вокруг всего свода Дома Стрельца. Каждая секция галереи отделялась от прочих не только арками, но и акустическими барьерами.

Гэри нырнул в уголок, защищенный барьером, и ощутил огромное облегчение от того, что шум исчез. Он быстро просмотрел заметки Дорс о заседаниях Верховного Совета, поскольку не желал выставлять напоказ собственную неосведомленность в этих вопросах. В Верховном Совете косо смотрели на любое отступление от регламента и повестки дня. И хотя представителей прессы в Лицей не допускали, в средствах массовой информации после каждого заседания неделями подробно обсуждали каждое, пусть даже крохотное происшествие. Гэри терпеть не мог мышиной возни, но раз уж он ввязался в игру, придется в нее играть. И играть так, чтобы выиграть.

Гэри вспомнил, как Дорс ему рассказывала об одном из древних Императоров, Леоне Распутнике, который однажды устроил для своих министров банкет с сюрпризами. Например, на столах лежали аппетитные фрукты, которые можно было только надкусить — а потом зубы неосторожного лакомки надежно застревали в ловушке, которая отпускала жертву только по особому паролю. Естественно, пароль знал один Император, но он освободил попавших в ловушку министров только после того, как всласть натешился их униженными мольбами и заставил их исполнять свои нелепые прихоти в присутствии остальных гостей. Ходили упорные слухи, что в личных покоях Император Леон Распутник с помощью подобных же ловушек развлекался гораздо более мрачными шутками.

Гэри вышел из-под арки со звуковым барьером и направился в сторону более старой части Дворца, к Лицею. Чип-карта высветила на его сетчатке именно этот маршрут — по старинным, плохо обустроенным переходам — потому, что там вообще мало кто ходил. Сопровождающие Селдона дворцовые слуги послушно последовали за ним, хотя по их помрачневшим лицам было ясно, что им это не по душе.

Гэри уже успел неплохо изучить людей этого сорта. Им нравилось быть на виду, точно так же, как и другим простым исполнителям. А что за удовольствие — красться следом за Селдоном полутемными и пустыми старинными коридорами, где совершенно не перед кем покрасоваться?

В конце одного из узких переходов стояла статуя Леона Распутника с традиционным клинком в руке. Статуя была размером в нормальный человеческий рост. Гэри остановился и повнимательнее рассмотрел скульптурное изображение мрачного человека: брови нахмурены, на правой руке, с клинком, вздулись толстые жгуты вен, вторая рука сжимала сферу с дымчатым вином-стимулятором. Скульптура была безупречна и наверняка представляла Леона в немного приукрашенном виде. А вот кинжал в его руке выглядел вполне реалистично, и даже мог похвастаться двусторонней заточкой.

Некоторые считали, что именно с правления Леона Распутника начались в древности «старые добрые дни», когда существующий порядок всем казался естественным, а Империя стремительно расширяла свое влияние на все новые и новые миры во всех концах Галактики. Леон был крайне жестоким правителем, но его почему-то все любили и чтили. Гэри хотел, чтобы психоистория явилась на свет и начала действовать, но что, если она превратится в инструмент, с помощью которого в мир возвратится такое вот прошлое?

Гэри пожал плечами. Раз уж психоистория на самом деле существует, то у него хватит времени просчитать, возможно ли вообще спасти Империю.

В сопровождении эскорта дворцовых слуг Гэри Селдон вошел во внутренние покои Дворца. Его ждали Клеон, Ламерк и Верховный Совет.

Селдон знал, что зрелище должно было произвести на него впечатление. Однако, непонятно почему, но, оказавшись в окружении множества высокопоставленных персон, Гэри только еще острее захотел по-настоящему понять Империю. И, если возможно, изменить ее судьбу.

Глава 11

Селдона слегка пошатывало, когда он вышел из Лицея три часа спустя. Совет был еще в самом разгаре, но Гэри нужно было немного передохнуть. Заместитель министра по вопросам межсекторного урегулирования предложил Селдону принять освежающую ванну, и Гэри с благодарностью согласился.

— Просто не знаю, сколько еще я смогу выдержать, — признался Селдон.

— Вам просто нужно пообвыкнуться, — доброжелательно сказал замминистра.

— Наверное, я все-таки сбегу.

— Ну, что вы! Давайте лучше передохнем. Церемониальные одежды Селдона, приличествующие Лицею были тесными и за три часа успели насквозь пропитаться потом! Витиеватая пряжка пояса больно впивалась в живот. Пряжка была большая и тяжелая, с хромированным футляром для ритуального жезла, соответствующим образом изукрашенного и ни для чего, кроме голосования, не пригодного.

Замминистра завел какой-то разговор об интригах Ламерка, но Гэри постарался отмолчаться. И все же ему пришлось по крайней мере как-то объяснить свою позицию. Он всегда старался делать свои выступления короткими и понятными, но в Лицее такой стиль был не в моде. И замминистра прозрачно намекнул Селдону, что тот допустил досадный промах.

Они приняли освежающую ванну. Со дна поднимались струйки голубоватых ионных пузырьков. Гэри порадовался, что хоть в ванной не нужно ни с кем разговаривать, и включил электростатический струйный массаж. Сперва массаж очень понравился Гэри, но вскоре выяснилось, что массажер настроен исключительно на эротику. Очевидно, члены Верховного Совета предпочитали держать своих заместителей готовыми к употреблению.

Замминистра углубился в интимные переживания, на его лице появилось блаженное выражение. Гэри решил, что лучше ему не знать, что там будет дальше, и прошел дальше, в парилку. Он сел, расслабился и стал смотреть, как ярко-оранжевая мочалка самостоятельно чистит ванну, в которой он только что купался. Ничего особенного — обычная биотехнология бытового обслуживания. Мускулы Гэри напряглись, когда он подумал о бездне, разделяющей его и профессионалов из Лицея.

Гэри считал, что человеческие знания в основном состоят из неоформленных в систему крупиц жизненного опыта мириадов обычных людей — и лишь в незначительной степени из официальной науки. Рыночная торговля в такой форме, какая наблюдалась в историческом прошлом, была своеобразным выражением предпочтений и желаний большинства. В целом же это было высшее выражение грандиозной политики, которой заправляли очень немногие — с помощью мудрости и таланта. Однако для логики Империи важен вопрос «полезно ли предпринимаемое действие?», а не «приемлемо ли оно?» или «насколько оно желаемо?».

Гэри и в самом деле не понимал, как лучше обращаться с этими людьми. Сегодня ему удалось ловко вывернуться за счет умных словесных оборотов и искусных речевых уловок, но надолго его не хватит.

Эти размышления вызвали у Гэри неприятные чувства, и он подумал-что давно пора вернуться в зал.

Выйдя из помещения для водных процедур, Гэри свернул с дороги, по которой они с замминистра сюда пришли, — там ошивалась толпа секретарей и любопытных чиновников. Он укрылся в нише, за акустическим барьером, и просмотрел чип-карту Дворца. Микрочип, который подготовила Дорс, сегодня очень пригодился: Гэри пользовался его подсказками не меньше десятка раз, чтобы успевать следить за быстрыми, иносказательными обсуждениями в Совете. Трехмерная микролазерная карта Дворца проецировалась ему на сетчатку, она поворачиваясь, когда Гэри поворачивал голову, и даже обозначала перспективу. В этой части Дворца людей было не так уж много — в основном все стеклись в комнаты и коридоры вокруг Лицея.

Гэри дошел до конца коридора, где стояла статуя Леона Распутника. Он мельком взглянул на статую и увидел, что ритуального кинжала нет на месте. Зачем кому-то понадобилось…

Гэри быстро развернулся и поспешил обратно той же дорогой. Но едва он добрался до цепочки ниш с акустическими барьерами, из дальней, сквозь переливающуюся плоскость цвета слоновой кости, вышел человек. В этом человеке вроде и не было ничего необычного, кроме того, что его взгляд быстро бегал по сторонам и в конце концов остановился на Гэри Селдоне.

Их разделяло около тридцати метров. Гэри сделал вид, что в восхищении разглядывает причудливо украшенные в стиле барокко стены, повернулся и пошел прочь. Незнакомец с беспокойным взглядом последовал за ним — Гэри отчетливо слышал его тяжелые шаги.

Может, он становится параноиком? А может, и нет. Гэри сказал себе, что нужно всего лишь дойти туда, где полно народу, — и все страхи развеются сами собой. Шаги за спиной стали громче, приблизились.

Гэри повернул за угол и нырнул в боковой коридор. Впереди — ритуальная комната. Тяжелые шаги за спиной участились — неизвестный преследователь пошел быстрее. Гэри быстро проскочил проходную ритуальную комнату и древнее фойе. Вокруг — по-прежнему никого.

В конце длинного коридора стояли двое мужчин и деловито разговаривали. Гэри направился к ним, и тут оба прекратили разговор и уставились на него. Один достал из кармана комм и начал что-то говорить.

Гэри рванул обратно, отыскал какой-то боковой проход и устремился туда.

А как же камеры автоматического наблюдения? Они должны быть во всех дворцовых коридорах. Но на глазке камеры в конце этого коридора Гэри обнаружил необычную накладку, с помощью которой, как он понял, через камеру передавалось ложное изображение.

Самые древние части Дворца были не только бедно украшены — они были еще и безлюдны, поскольку в них уже давно никто не жил. Гэри проскочил еще одну странную ритуальную комнату. Ботинки незнакомца грохотали уже совсем рядом, и преследователь быстро приближался. Гэри повернул направо и увидел на площадке уровнем ниже целую толпу людей. — Э-эй! — закричал Селдон.

Но никто даже не глянул в его сторону. Гэри понял, что они стоят за акустической перегородкой. Тогда он поспешил вниз.

Из бокового алькова вышел мужчина и пошел навстречу Гэри. Этот был высоким и стройным и двигался с плавной грацией сильного, тренированного человека. Как и остальные, он ничего не говорил и не старался привлечь к себе внимание. Он просто шел к Гэри, и все.

Гэри шарахнулся влево и побежал. Впереди были комнаты отдыха — Гэри сделал круг, пока крутился по коридорам. Там, в этих комнатах, полным-полно народу. Только бы до них добежать.

Один длинный коридор вел прямиком в комнаты отдыха. Гэри побежал туда, и на полпути заметил трех женщин. Они стояли в нише с акустической перегородкой и болтали. Гэри замедлил шаги, и женщины замолчали. На них была униформа, которая показалась Гэри знакомой. Наверное, они работают в банном комплексе или в комнатах отдыха.

Женщины разом повернулись к Селдону, на их лицах появилось удивленное выражение. Гэри открыл рот, чтобы объясниться, но тут ближайшая подскочила к нему и схватила его за руку.

Гэри стал вырываться. Но женщина оказалась на удивление сильной. Она повернулась к своим напарницам и сказала, улыбаясь:

— Надо же, сам свалился прямо нам в…

Гэри резко дернулся в сторону и вывернулся из ее цепких пальцев. Женщина потеряла равновесие, а Гэри воспользовался случаем и толкнул ее на двух других. Одна попыталась его лягнуть — круговым движением вскинула ногу, — но из-за тесноты ей негде было развернуться, и потому удар получился коротким и слабым.

Гэри рванулся прочь. Женщины, несомненно, были прекрасно тренированы, и можно было даже не надеяться, что ему удастся от них убежать. Но Гэри изо всех сил бежал вперед по длинному коридору. Однако, оглянувшись на бегу, он увидел, что все три женщины спокойно стоят возле ниши и смотрят ему вслед.

Это показалось ему настолько странным, что он даже замедлил шаги и призадумался. Ни женщины, ни мужчины на него не нападали — а только блокировали выходы, вынуждали двигаться туда, куда нужно им.

Стоп. Эти коридоры находятся в обитаемой части Дворца, и здесь в любое мгновение могут появиться случайные свидетели.

А преследователи наверняка хотят загнать его в какое-нибудь уединенное место.

Гэри включил обзорный вид трехмерной карты Дворца. Сам он был на карте маленькой красной точкой, которая сейчас находилась где-то в нижних уровнях здания. Впереди коридор разветвлялся на два боковых прохода…

…Из которых как раз появились двое мужчин. Они оба прогуливались, сложив руки на груди, словно не замечая Гэри.

Два пути к бегству еще оставались. Он повернул налево, в узкий проход. Вдоль стен стояли статуи с древними священными письменами. Когда кто-то проходил мимо, статуи подмигивали и начинали рассказывать о великих делах и грандиозных победах, ныне похороненных под тысячелетиями безразличия. Повествования сопровождались красочными трехмерными голопроекциями. Звучные голоса статуй назойливо лезли в уши. Гэри устал, запыхался и из последних сил старался собраться с мыслями.

Впереди показался перекресток. Гэри проскочил его и увидел, что справа к нему приближается какой-то человек.

Гэри скользнул в узенькую дверцу бокового выхода — к мавзолею Императора Элинора Четвертого — и быстро побежал в сторону ряда дверей, которые показались ему знакомыми. Это были комнаты для водных процедур, простые двери отличались одна от другой только номерками. Замминистра говорил, что здешние ванные комнаты прекрасно приспособлены для любых, самых интимных целей.

Гэри помчался к ближайшей двери. Почти одновременно из правого коридора выбежал какой-то человек. Он тоже молчал. Гэри толкнул первую дверь — она оказалась закрытой. Вторая тоже. Человек уже почти настиг его, но ручка третьей двери вдруг повернулась, и Гэри впрыгнул внутрь.

Это были обычные двери на подвесных петлях. Гэри всем весом навалился на дверь, стараясь ее захлопнуть. Человек из коридора налег со своей стороны и просунул руку в щель. Гэри напрягся. Нападавший попытался выдернуть руку, чтобы ее не придавило, и вставил носок ботинка между дверью и рамой.

Гэри нажал изо всех сил — ему удалось прищемить руку противника.

Но тот, другой, был очень сильным мужчиной. Он рыкнул, напрягся, и щель между дверью и рамой снова чуть расширилась.

Гэри уперся ногами в пол. У него не было под рукой ничего подходящего, чтобы заклинить дверь, а нелепые церемониальные одежды только мешали. В ванной тоже не видно было ничего полезного, никакого подручного инструмента…

Тут рука Гэри наткнулась на тяжелую пряжку пояса, и в ладонь ему скользнул древний жезл для голосования. Гэри переложил жезл в правую руку и немного изменил позицию, освобождая правое плечо. А потом изо всех сил ударил жезлом по руке, зажатой в дверном проеме.

Жезл, конечно, был весь покрыт резьбой и прочими украшениями, но наконечник у него был довольно узкий, почти острый. Гэри вонзил жезл в руку незнакомца, прямо в середину ладони — быстро и сильно.

Наверное, наконечник жезла повредил небольшую артерию, потому что из раны тотчас же брызнула ярко-алая струя, оставив на стене широкую извилистую полосу. Человек за дверью громко вскрикнул от боли и отшатнулся.

Гэри тотчас же захлопнул дверь и закрыл на замок. Магнитные защелки мгновенно встали на место. Тяжело дыша, Гэри повернулся и принялся исследовать ванную комнату.

Это действительно была одна из лучших комнат банного комплекса. Две душевые кабины, высокая кушетка, ящик со свежими полотенцами и бельем. Несколько роскошных бассейнов с разными минеральными водами, в которых, говорят, можно великолепно провести время. Возле дальней стены был устроен специальный уголок для атлетических упражнений. А еще в комнате было небольшое узкое окно, которое выходило в традиционный садик. Окошко тоже было данью традиции, сохранившейся с древних времен, когда специально устраивали лазейки, чтобы было куда бежать, если окажешься в ловушке.

Гэри услышал за дверью негромкий звук. Наверное, это приставляют к двери деполяризатор, чтобы открыть задвижку магнитного замка. И Селдон направился к окну.

Глава 12

В комнату отдыха осторожно вошел человек. Он был одет в обычную дворцовую униформу, которая обеспечивала ему свободу передвижения по дворцу. Вполне надежно для быстрой работы. У человека был с собой нож Императора Леона.

Одной рукой он прикрыл за собой дверь и запер ее на замок, не глядя. Человек не сводил глаз с комнаты, а в руке держал наготове нож. Человек был высоким, крепкого телосложения, но двигался почти бесшумно, с легкостью и даже изяществом. Он методично осмотрел одну за другой обе душевые, потом проверил все бассейны и даже атлетический уголок. И никого не обнаружил. Тогда человек перевел взгляд на узкое окошко, которое сейчас было распахнуто настежь. Окно было слишком маленьким для него — голубая дворцовая униформа сидела на массивной, крупной фигуре в обтяжку.

Мужчина отступил назад и сказал в наручный комм:

— Он выбрался в сад. Отсюда его не видно. Вы перекрыли выходы из сада?

Он выслушал ответ и отрывисто сказал:

— Не можете его найти? Не удивительно! Я говорил, что не надо отключать камеры в этой части здания.

Снова короткое молчание.

— Безусловно, я понимаю, что это особо секретное задание, ему даже присвоили отдельный регистрационный номер, и все такое, и не должно быть никаких видеозаписей, но… — Человек в раздражении стал топтаться на месте. — Да, но вы только что были совершенно уверены, что все выходы отсюда надежно перекрыты! А эти сады — они все проходные!

Снова пауза.

— Вы включили камеры слежения? Отлично. Вы, ребята, все запутали, и я… — он не договорил, просто рыкнул что-то неразборчивое.

Потом он в последний раз окинул комнату быстрым взглядом и открыл магнитный замок. В глубине коридора, почти за пределами видимости, стоял еще один мужчина, в голубой ливрее с испачканным кровью рукавом.

— Чертов недоумок! — сказал ему тот, что с ножом. — Подними руку повыше и убирайся отсюда. Пришлешь команду уборщиков.

Раненый человек повиновался не сразу:

— А где он?..

— Не твое дело, — сказал человек с ножом и бегом скрылся из виду. — Чертов неумеха!

Казалось, этот кошмар будет длиться целую вечность. Секунды бежали, как годы; Гэри из последних сил цеплялся за выступы потолочных балок.

Он лежал в полной темноте, растянувшись поперек опорных стоек подвесного потолка, прямо над душевой. Он мог смотреть вниз через узкую щель между плитами потолка. Оставалось только надеяться, что снизу эта щель почти не видна и подвесной потолок выглядит нетронутым. Сверху на перекрытии душевой кабинки остались следы — здесь Селдон карабкался наверх и стоял, пока отдирал крепления одной из плит.

А теперь ему приходилось руками удерживать эту плиту на месте. Руки уже начали болеть, но ни на мгновение нельзя было ослабить хватку.

Сквозь щель Гэри увидел кончик чьей-то ступни, потом всю ногу. Кто-то снова пришел в комнату отдыха. Может быть, уборщик?

Если плита сдвинется у него в руках, тот, кто внизу, обязательно услышит звук, посмотрит наверх и заметит широкую темную щель в потолке. А чертова пластина может и вовсе выскользнуть из пальцев и упасть.

Гэри закрыл глаза и сосредоточился на пальцах, усилием воли заставляя их не разжиматься. Пальцы совсем онемели, и, что еще хуже — они начали дрожать.

Плита потолочного перекрытия была тяжелой, с тремя слоями звукопоглотителей — для удобства посетителей комнаты .отдыха. Понемногу она выскальзывала из пальцев — Гэри чувствовал это. Она сдвинулась еще… Сейчас она…

Ноги внизу прошли обратно, раздался знакомый звук закрывающейся двери. Снова щелкнул магнитный замок.

Как он ни старался, но пальцы не выдержали — плита выскользнула и упала вниз. Раздался громкий грохот — плита ударилась о пол. Гэри замер, прислушиваясь.

Тишина. Не щелкает замок, не открывается дверь. Слышно только ровное гудение кондиционеров.

Значит, на какое-то время он в безопасности. Вернее, заперт в безопасной ловушке.

Никто не знает, что он здесь. Только при самом тщательном обыске благонадежные гвардейцы заглянут в эту часть Дворца, удаленную от Лицея.

А с чего бы им устраивать повальный обыск? Никто не заметил, что Селдон ушел с заседания. И даже когда заметят, то скорее всего подумают, что ему до смерти надоела неразбериха в Верховным Совете и он просто ушел домой. Собственно, он сам говорил это заместителю министра.

А это значит, что у заговорщиков и убийц уйма времени, чтобы тихо и спокойно прочесать эту часть Дворца. Судя по разговорам, здоровяк с ножом был настроен весьма решительно. Он непременно подумает, что надо вернуться сюда, еще раз все проверить. Вполне возможно, что во второй раз они прихватят с собой приборы для выслеживания по запаху. И еще — теперь все камеры слежения во Дворце снова будут показывать истинное изображение — и Гэри Селдона, если он появится в коридоре.

Ему повезло, что хоть в комнате отдыха камер нет. Гэри спустился вниз, почти соскользнул по покатой стене душевой кабинки. Водрузить плиту перекрытия на место изнутри было делом непростым и довольно тяжелым физически. Гэри совсем запыхался и весь вспотел. Но вот, наконец, плита прикрывает отверстие, сквозь которое он пробрался наверх, а сам Гэри снова лежит поперек опорных балок и придерживает плиту.

Гэри лежал в темноте и думал, изучая чип-карту Дворца. В темноте насыщенные цвета трехмерной голограммы светились еще ярче. Но на карте, конечно же, не было такой мелочи, как расположение потолочных перекрытий или полостей, в которых проходят хозяйственные коммуникации. Зато Гэри увидел, что эта секция комнат отдыха почти упирается в окружающую Лицей часть Дворца. Может быть, самым лучшим было бы просто выбраться из комнаты и попробовать найти людей?.. Если ему удастся смешаться с толпой…

Если. Гэри не нравилось, что его жизнь будет зависеть от слепого случая. Однако его нынешняя стратегия была тоже рассчитана на удачу — он лежал в темной щели под потолком и надеялся, что убийцы не вернутся, а если вернутся, то не принесут с собой прибор-нюхач, который без труда покажет, где прячется Селдон.

Как бы то ни было, Гэри знал, что нельзя просто лежать и ничего не предпринимать. Это было не в его стиле. Иногда не обойтись без терпения и выдержки, это верно, но ожидание и бездействие отнюдь не повышают его шансы.

Гэри поднял голову и вгляделся в полумрак узкого пространства под потолком. Везде было одинаково темно и узко. Гэри мог двинуться отсюда в любом направлении. Но только вот куда ему ползти? В какую сторону?

Судя по карте Дорс, Сады Отдохновения располагались сложным, запутанным поясом-лабиринтом вокруг зоны отдыха. Никаких сомнений, что неизвестные убийцы постарались удалить всех возможных свидетелей подальше от окна той ванной комнаты, из которой исчез Селдон.

Если ему каким-то образом удастся забраться подальше в Сады…

Гэри понял, что размышляет сразу в двух направлениях. Чтобы добраться до людных мест, следовало пробраться под потолком на несколько уровней выше. Судя по карте Дорс, совсем рядом с комнатой отдыха, чуть дальше по коридору была шахта лифта.

Гэри собрался с духом и пополз. Он понятия не имел, каким образом энергетический лифт встроен в конструкцию здания. А на карте был изображен просто прямоугольный значок с символом лифта. От страха у Гэри сводило мышцы, его била нервная дрожь.

Он полз в этом направлении не потому, что знал, что делать, а как раз потому, что не знал. Керамометаллические опорные балки подвесного потолка были достаточно прочными, чтобы выдержать вес Гэри, и ему осталось только следить, чтобы случайно носком ботинка не выбить со своего места какую-нибудь потолочную плитку. Один раз нога соскользнула и уперлась в плиту — та прогнулась, но спружинила и вернулась в прежнее положение. Сквозь щели между плитками проникали тусклые узкие лучики фосфорического света. Пыль щекотала Гэри ноздри и набилась в рот. Поползав под потолком, он с головы до ног перемазался в прахе тысячелетий.

Прямо впереди показалось голубоватое свечение — как раз там, где должна была быть шахта лифта. По мере приближения к ней ползти становилось все труднее и труднее, потому что над коридором сходилось множество самых разных труб, проводов, световодов и прочей механики. Гэри потратил немало драгоценных минут, пробираясь через эту путаницу. Он дотронулся до одной из трубок, а трубка оказалась нестерпимо горячей и обожгла ему руку. Это было так больно и так неожиданно, что Гэри чуть не закричал. Завоняло паленой кожей.

Из-за краев панели просачивалось равномерное голубое свечение. Внезапно голубой свет вспыхнул ярче, а потом снова угас, когда Гэри подобрался чуть поближе к краю. По характерному резкому потрескиванию он понял, что по шахте только что пронеслась кабинка лифта. Только вот Гэри не мог наверняка сказать, в какую сторону она проехала — вверх или вниз?

Панель была керамометаллической, размером примерно метр на метр, со всех четырех сторон к ней подходила электропроводка. Гэри не зная в подробностях, как именно работает электрический лифт, знал только, что грузовая кабинка заряжается пропорционально весу груза, а потом груз перемещается по мощной волне электродинамических полей.

Гэри выдвинул вперед ноги, уперся плечами в переборку и пнул панель. Она чуть подалась, но выдержала. Гэри ударил еще — и панель сдвинулась со своего места. Гэри кряхтел от напряжения, но пинал панель изо всех сил — в третий раз, в четвертый… Наконец, панель выскочила из креплений и полетела вниз, в шахту лифта.

Гэри раздвинул в стороны толстые электрические кабели и сунул голову внутрь шахты лифта. Там было темно, тусклое голубоватое свечение исходило только от тонкого вертикального световода, который тянулся вдоль всей шахты и исчезал в темной дали и сверху, и снизу.

В этой древней части Дворец был примерно в километр высотой. Механические подъемники с тросами нельзя было использовать даже в маленьких пассажирских лифтах вроде этого — их мощности не хватало, чтобы поднять груз и на меньшую высоту. А электродинамические поля легко справлялись с любой нагрузкой. Технология была довольно древней, надежной, проверенной временем. К примеру, вот этому лифту, в который заглядывал Селдон, было не меньше тысячи лет, и запах от него шел соответствующий .

То, что Гэри увидел, ему не понравилось. Согласно карте, тремя уровнями выше находились обширные залы ожидания, в которых скапливались просители и жалобщики, прибывшие со всех концов Империи. Там Гэри запросто найдет безопасную компанию. А на восемь уровней ниже находился Лицей, и соваться туда, как подозревал Гэри, ему теперь небезопасно. Конечно, проще спускаться, чем карабкаться наверх — но зато наверх ближе.

Гэри уверял себя, что ничего сложного в этом нет. В полумраке шахты он разглядел электростатические эмиттеры, утопленные в стены через равные промежутки. Гэри нащупал какой-то толстый кабель и потыкал им в гнездо эмиттера. Ничего — ни вспышки, ни короткого замыкания. Это наблюдение подтверждало скудные знания Селдона о работе электродинамических лифтов — напряжение в эмиттерах возникает только тогда, когда мимо проходит кабинка лифта. Гнезда эмиттеров были достаточно глубокими, чтобы в них можно было поставить ногу.

Гэри внимательно прислушался. Ни звука. В электрических лифтах кабинки передвигаются практически бесшумно, а в таких древних, как этот, — еще и медленно. Насколько же рискованно карабкаться по шахте лифта?

Гэри раздумывал, правильно ли он поступает, и тут вдруг откуда-то сзади его окликнули:

— Эй! Эй, ты!

Он оглянулся. Одна из потолочных панелей исчезла, и в отверстии торчала чья-то голова. С такого расстояния и в темноте Гэри не мог бы разглядеть черты лица, но он даже не пытался. Вместо этого он быстро перекатился через последнюю опору потолочного перекрытия, нырнул внутрь шахты лифта — и повис в воздухе, цепляясь руками за край отверстия. Гэри ощупал ногой стену шахты, отыскал гнездо эмиттера и закрепился.

Током его не ударило. По памяти он стал нащупывать следующее углубление в стене. Нашел, вставил туда ногу. Скользнул вверх вдоль обшивки шахты, вытянул руки и крепко уцепился за край.

Его ноги болтались над черной бездной. Закружилась голова. Во рту стало горько.

Сверху донеслись крики. Несколько голосов, все мужские. Наверное, кто-то все же заметил следы на крышке душевой кабинки. Теперь преследователи осветили проем над подвесным потолком — и это было только на руку Селдону, поскольку яркий свет фонаря забивал тусклое свечение из шахты лифта.

Гэри сглотнул, и тошнота отступила.

«Не думай об этом сейчас. Просто ползи!» — уговаривал себя Селдон.

Чуть справа Гэри заметил еще одну цепочку эмиттерных гнезд. Он воспользовался ими и перебрался на другую сторону шахты. И начал карабкаться вверх. Это оказалось на удивление просто, потому как эмиттерные гнезда располагались довольно близко друг от друга и прекрасно подходили для того, чтобы цепляться за них руками и ногами. Гэри быстро продвигался вверх, тем более что его подгоняли звуки возни за спиной.

Он миновал выход на следующий уровень. У выхода с этой стороны обнаружилась кнопка экстренного открывания дверей. Гэри мог, конечно, открыть дверь и выйти, только вот что поджидало его за дверью?

С тех пор, как он увидел голову, прошло уже несколько минут. Преследователи наверняка сообразили, куда он делся, и запросто могли подняться наверх на другом лифте или по лестнице.

Гэри решил не останавливаться и стал карабкаться дальше. При движении он поднимал в воздух густые клубы многовековой пыли, и было очень трудно не закашляться. Руки Гэри уже привычно находили гнезда эмиттеров, он цеплялся за них крепко и надежно, а ногами методично отталкивался, взбираясь все выше и выше.

Он добрался до выхода на следующий уровень и снова принял однозначное решение: вперед. Примерно на середине пути между уровнями, Гэри вдруг услышал негромкий шорох. Шорох был едва заметным, но постепенно становился все громче и громче.

Откуда-то сверху потянуло сквозняком — Гэри взглянул вверх и увидел, что тонкую фосфорическую нить что-то прерывает, и это что-то быстро движется вниз.

Шорох стал громче, теперь его было слышно совсем хорошо Гэри понял, что не успеет подняться до следующего уровня прежде чем это спустится сюда.

Гэри похолодел. Так быстро вернуться вниз, к предыдущему уровню, он тоже не успеет. А сверху на него неслась огромная черная масса кабинки лифта. Гэри стало по-настоящему страшно.

Короткая вспышка голубых молний, шипение воздуха — и кабинка остановилась. На один этаж выше Гэри.

Звукопоглотители заглушали даже шелест открывавшейся двери. Гэри закричал, но его никто не услышал. Тогда он быстро пополз обратно, вниз, пыхтя и отдуваясь, к выходу на нижний этаж.

Сверху раздалось резкое потрескивание, и кабинка лифта вновь начала спускаться.

Гэри видел приближающееся дно кабинки. Из эмиттерных гнезд вырывались голубые молнии электрических полей, которые поддерживали вес кабинки вместе с пассажирами. Гэри весь обливался холодным потом и переставлял руки и ноги с бешеной скоростью.

Вдруг ему в голову пришла одна мысль, даже не мысль, а скорее интуитивная догадка. Потоки воздуха уже трепали его волосы. Гэри заставил себя посмотреть вверх. На дне были укреплены четыре прямоугольные металлические скобы. Они могли бы выдержать приличный груз.

Кабинка лифта была уже над головой Селдона. Он понял, что раздумывать больше некогда. И когда массивная кабинка уже наваливалась на него, оттолкнулся от стены и повис, ухватившись за металлическую скобу.

Стоило Гэри прикоснуться к металлической скобе, как в глаза ударила ослепительная вспышка, а все тело встряхнуло электрическим разрядом. Электрическое поле пронзило его насквозь. Мышцы рук сократились под действием тока. Отчасти это даже помогло Гэри удержаться за скобу, пока его ноги дергались в диких конвульсиях.

Он стал частью электрического поля лифтовой кабинки. И теперь голубые электродинамические поля шахты плясали вокруг его тела, поддерживая его в воздухе.

Все тело болело. Быстрые, резкие приступы острой боли то и дело пронизывали дрожащие мышцы. Но мышцы пока повиновались.

Электрическое поле охватывало грудную клетку Гэри, пронзая ее насквозь — и сердце тоже. Мышцы верхней половины его тела судорожно подергивались. Он стал просто еще одним элементом электрического контура.

Гэри отцепил левую руку и остался висеть на одной правой. Таким образом он разомкнул электрическую цепь, проходившую сквозь его тело, зато теперь все напряжение приходилось на одну пуку. Острая боль в груди понемногу успокоилась, но не прекратилась совсем.

Перед глазами Гэри мелькали этажи. Он подумал, что, как бы то ни было, он сейчас уносится все дальше и дальше от своих преследователей.

Правая рука устала, и он поменял ее на левую. Гэри убеждал себя, что когда висишь по очереди то на одной руке, то на другой — устаешь ничуть не больше, чем когда висишь такое же время на двух руках. Он не верил в это, но ему так хотелось поверить…

Но как он, в конце концов, выберется из этой шахты? Кабинка лифта снова остановилась. Гэри всмотрелся в темную массу, похожую на черное стенное покрытие. В этой старинной части Дворца этажи располагались высоко один над другим, и чтобы добраться до ближайшего выхода на следующий этаж, Гэри понадобилось бы несколько минут.

Кабинка лифта может еще очень долго кататься то вверх, то вниз, прежде чем поступит вызов с самого нижнего этажа. И что Гэри будет делать тогда, он пока не знал. Он не знал, как устроена шахта лифта в самом низу. И его вполне может раздавить о предохранительный буфер.

Выходит, хитрый маневр вовсе не открыл Гэри пути к бегству. Он попал в невероятную, очень оригинальную — но, тем не менее, ловушку.

Если он умудрится каким-то образом надавить на кнопку экстренного открывания дверей, когда будет проезжать мимо тогда его снова ударит током, ведь он своей рукой замкнет цепь между кабинкой лифта и стенами шахты. Во второй раз мышцы могут и не выдержать такого перенапряжения. И как потом он будет за что-нибудь цепляться?

Кабинка лифта поднялась на два этажа вверх, спустилась на пять этажей вниз, остановилась, снова стала подниматься. Гэри еще раз переменил руки и попытался все обдумать.

Он начал уставать. Руки свело судорогой от электрического разряда, и теперь мышцы то и дело болезненно подергивались.

Напряжение электрического поля, которое окутывало Гэри Селдона, было все же недостаточным, чтобы удерживать его в воздухе. Гэри чувствовал, как потоки электрического поля пробегают по коже, словно тонкие шелковистые пальцы. Он мог даже ощутить слабые потоки поля, которые охватывают кабинку лифта и противодействуют силе тяготения. Гэри задумался, как он сюда попал, все эти воспоминания промелькнули в его сознании, словно сон.

Он встряхнул головой. Нужно думать!

Электрический ток проходил сквозь него, как через часть контура. Пассажиры внутри кабины ничего не почувствовали, потому что сеть электрических полей вся оставалась снаружи, как можно дальше от временных пассажиров.

Пассажиры внутри.

Гэри снова переменил руки. Обе страшно болели. Но Гэри стал раскачиваться из стороны в сторону, как маятник, и на пятом качке изо всех сил ударил ногами в пол кабинки лифта. Удар получился чувствительный. Гэри ударил по металлическому дну еще несколько раз, а потом повис, прислушиваясь. И не обращая внимания на боль в затекших руках.

Никакой реакции. Гэри изо всех сил закричал. Может быть, все, что бы он тут ни делал, услышать изнутри невозможно?

Гэри припомнил, что кабинки этих древних лифтов изнутри отделаны с пышной роскошью, а стены в них обиты толстым бархатом. Кто в такой уютной кабинке обратит внимание на едва слышные под ногами непонятные звуки?

Кабинка лифта снова поехала вверх. Гэри свободно повис под дном, не шевеля ни руками, ни ногами. Под ним зияла бездонная чернота. У Гэри возникло странное ощущение, будто электростатические поля поддерживают его тело, поглаживают кожу. Волоски по всему телу стояли дыбом. И вдруг его осенило.

Электрические поля удерживают его тело примерно так же, как и кабинку лифта, — значит, ему вовсе и не нужно за нее цепляться!

Теория очень заманчивая, что ни говори. Только вот отважится ли Гэри испытать ее на практике?

Гэри разжал пальцы и отпустил скобу. И стал падать вниз.

Он падал — но медленно, медленно. Ему в лицо ударил порыв свежего воздуха, когда он пролетал мимо выхода на очередной уровень, потом — еще и еще раз. Обе руки Гэри расслабленно висели в воздухе.

Оторвавшись от кабинки лифта, Гэри по-прежнему пропускал через себя электростатические поля. Поля обволакивали его со всех сторон и гасили момент инерции при падении, так, словно он сам был кабинкой лифта.

Но он был не правильной кабинкой. У него не было постоянной обратной связи с полями шахты лифта, и рано или поздно он должен был упасть.

Наверху, над Гэри, настоящая кабинка лифта снова начала подниматься. Гэри поднял голову и проводил взглядом удлиняющийся отрезок фосфорического жгута под кабиной лифта.

Гэри немножко приподняло вверх, потом он завис на месте, а затем снова начал падать. Шахта лифта старалась скомпенсировать вес и собственной кабины, и его, Гэри, — случайно внедрившийся в систему контура. Но программа контроля обратной связи лифта не была рассчитана на решение таких сложных задач.

Наверное, очень скоро программа решит, что ее забота — это нормальная кабина, а до Гэри ей нет никакого дела. Тогда кабина лифта остановится на каком-нибудь уровне, ее досконально проверят, а Гэри к тому времени будет уже все равно…

Гэри почувствовал, что его падение замедляется, потом снова ускоряется. Завихрения электрических полей скользили вдоль тела. Ионы разлетались с его вздыбленных волос. Воздух вокруг него казался гибким и упругим, он словно ожил под воздействием электрических полей. По коже то и дело пробегали волны спазмов, особенно на голове и в нижней части ног.

Падение снова замедлилось. В тусклом фосфорическом свете он различил приближающийся снизу выход на уровень. По стенам шахты катились волны электростатических полей, Гэри чувствовал, как его отталкивает от стен.

Может быть, удастся как-то этим воспользоваться? Гэри подался в сторону, подтянул ноги к груди и резко выпрямил их, утопив в упругом сопротивлении пристеночных электростатических полей.

Упругое электрическое поле тотчас вытолкнуло его обратно. Гэри полетел вниз еще быстрее, кувыркаясь в воздухе, как перышко. Он потянулся к гнезду эмиттера, но оттуда вылетела голубая молния и ужалила. От удара электрического тока руку Гэри свело болезненной судорогой, рука по самое плечо онемела.

Гэри глубоко вздохнул, перед глазами все поплыло. Стена шахты проносилась мимо все быстрее и быстрее. Выход на этаж был уже совсем близко, а Гэри болтался в воздухе примерно в метре от стен шахты. Он барахтался, как неумелый пловец, борясь с мощным течением электростатических полей.

Мимо пролетело верхнее перекрытие выхода. Гэри пнул ногой по кнопке экстренного открывания двери — и промахнулся, ударил еще раз — и попал. Дверь начала открываться. Уже пролетая мимо, Гэри извернулся и уцепился левой рукой за порог двери.

Руку снова пронзило электрическим разрядом. Сведенные судорогой пальцы мертвой хваткой впились в спасительный порог. Гэри повис на бесчувственной, онемевшей руке и ударился о стену. Тело сотрясло очередной конвульсией. Разряд был не очень сильным, но из-за него мышцы правой ноги скрутило так, словно они вот-вот порвутся. Из последних сил Гэри выбросил вверх непослушную правую руку и ухватился за порог.

Электрические поля больше не поддерживали его — весь вес Гэри обрушился на руки. Левая нога еще слушалась. Гэри нащупал гнездо эмиттера и уперся в него ногой. Он чуть-чуть подтянулся вверх и понял, что сил у него больше не осталось. Все мышцы кричали от невыносимой боли.

Гэри постарался сосредоточиться. Перед глазами все плыло, но он видел прямо перед собой коридор, ведущий от двери лифта. Вдали послышались крики. К лифту быстро шагал кто-то, обутый в форменные синие ботинки имперских гвардейцев.

Удержаться… Только бы удержаться…

Подбежала женщина в форме внутренней дворцовой охраны и присела возле Гэри. Нахмурив брови, она строго спросила:

— Сэр, что вы здесь…

— Вызовите… гвардейцев… — прохрипел Селдон. — Скажите им… меня сбросили в шахту…