Стража последнего рубежа

Глава вторая

Спелеологией Олег увлекся давно. Еще в седьмом классе он и двое его друзей, начитавшись газетных статей о подземной Москве, решили проникнуть в катакомбы, якобы имеющиеся под столицей. С этой целью были тщательно обшарены подвалы всех соседних домов, и в одном из них начинающим диггерам повезло: они обнаружили люк, а под ним – шахту и лаз, уводящий в таинственный мрак подземелий. Олег пошел первым, обдирая локти и коленки о грязный бетон, и скоро застрял в переплетении кабелей. Товарищи его испугались, бросились за родителями, те вызвали спасателей из МЧС, и все закончилось вовсе не так, как предполагали ребята. Сюжет о вызволении подростка из кабельного штрека показали по телевидению с унизительным и нечестным комментарием: «Жертвой собственного любопытства стал московский школьник, попытавшийся найти в одиночку библиотеку Ивана Грозного». Олег получил от родителей по первое число и неделю домашнего ареста в придачу, да еще и заработал дурацкую кличку Библиотекарь.

Но все это было давно и, как говорится, неправда. При родной школе давно существовали спелеологический клуб «Морион», куда Олег без колебаний и записался уже через год. Руководил клубом легендарный среди любителей подземного туризма бывшего Советского Союза человек – Григорий Валентинович Афанасьев, широко известный в узких спелеологических кругах как Старик. Основательный, кряжистый, спокойный, он, казалось, побывал во всех известных пещерах Европы и Азии, сам открыл несколько дыр, как именовали пещеры спелеологи, а выйдя на пенсию, набрал ребят, организовал клуб и учил теперь юных москвичей премудростям подземной науки.

Первые спуски Олег и другие морионцы делали в Сьянах, потом были Кисели, Никиты и другие известные каждому начинающему спелеологу подмосковные дыры. В Сьянах Олег прошел «пещерное крещение», там же впервые услышал леденящие душу истории о Белом спелеологе. Дальше – больше: летом Старик повез морионцев в Крым, на следующий год на Урал, потом на Алтай. К окончанию школы Олег был уже далеко не новичком в спелеологии и сам водил группы «чайников» в те же Сьяны, «к Аристарху[4] в гости».

…Пока поезд метро нес Олега через весь город, столица проснулась. На станциях стало многолюдно, вагон наполнился пассажирами. Невыспавшиеся, хмурые москвичи отрешенно смотрели в темные окна, кто-то читал, молодежь подергивала головами в такт звучавшей в наушниках музыки.

«Теплый стан» встретил Олега шумом и толчеей. Олег выбрался из вагона, протолкался через людское месиво к эскалатору и поднялся наверх. Город по-прежнему окутывал густой туман. По улицам тащилось нескончаемое автомобильное стадо. По счастью, в сторону области дорога была не так загружена, и маршрутка, следующая до Зареченска, довольно быстро добралась до кольцевой дороги.

На остановке, перед тем как сесть в оранжевую «газель», Олег не удержался и все-таки выкурил сигарету. Пока он глотал горьковатый дым, взгляд его привлекла лежащая у газетного киоска собака. Большой рыжий пес, каких в последние годы развелось в Москве великое множество, казался спящим, но что-то в его позе заставило Олега присмотреться к собаке внимательнее. И вдруг он понял, что пес мертв и у его трупа копошатся крысы…

От Зареченска, небольшого городка в часе езды от Москвы, путь Олега лежал в Залогово, полузаброшенную деревеньку на берегу речки Камаринки. Потратив еще двадцать минут на тряску в холодном «пазике», он вышел на перекрестке и, вдев руки в лямки рюкзака, отправился по снежной целине к реке, туда, где в свете разгоравшегося дня высился пологий холм, поросший редким ивняком. К этому моменту на душе у Олега, несмотря на все тревоги и неприятные моменты этого утра, воцарилось спокойствие. Первая часть его плана уже была выполнена. Правда, оставалось самое сложное, но, как говорится, дорогу осилит идущий.

Олег добрался до склона холма и остановился. На берегу замерзшей речки застыл гусеничный трактор и железные сани с синей строительной будкой. Внизу, шагах в тридцати, надежно укрытый зарослями тальника, находился «их» вход в Разлоги. Вот только никакой он теперь уже был не секретный… Завтра, ну максимум послезавтра вход замуруют, и пещера станет недоступной.

Снег вокруг, да и по всему склону, выглядел нетронутым, лишь у кустов виднелись отпечатки птичьих лап. Спустившись вниз, Олег быстро переоделся, уложил в рюкзак «городские» вещи, затянул ремешок каски. Потом он пучком ивовых веток подмел снег вокруг кустов и на четвереньках полез в темную земляную дыру, волоча за собой рюкзак. Перед спуском Олег привычно отметил время – часы показывали 8:54. Над Подмосковьем разгорался новый день, второе декабря.

Кабинет Чеканина походил на декорацию к фильму о тридцать восьмом годе. Дубовые панели, вощеный паркет, тяжелые портьеры на окнах, кожаный диван, сейф и огромный стол с черной эбонитовой лампой на нем. Помимо лампы Тамара заметила также письменный прибор полированного гранита, несколько старинных дисковых телефонов и могучее чугунное пресс-папье каслинского литья в виде головы витязя из «Руслана и Людмилы». Впрочем, детали обстановки кабинета она отмечала машинально, а перед глазами все стояли мерзкие паучьи лапы выбирающегося из компьютера гварда.

– Давай-ка, душа моя, на диванчик, вот сюда, – заботливо проговорил Чеканин, усаживая девушку. – Сейчас чайку сообразим. О, да ты дрожишь вся. Ай-яй-яй, ну нельзя же быть настолько впечатлительной. Тебе что же, на курсах о нашей специфике не рассказывали?

– Т-только т-теоретически, – стуча зубами, ответила Тамара.

– «Т-теоретически», – очень похоже повторил полковник и вздохнул. – Да уж… И что прикажешь теперь с тобой делать? С такими нервишками, душа моя, тебе в бухгалтерии впору сидеть или в кадрах.

– Я… Я уже… Все в порядке. Это просто… Просто первый раз потому что! – Тамара вскочила, одернула юбку. – Терентий Северьянович! Пожалуйста! Не надо в бухгалтерию.

– Ну-ну. – Чеканин улыбнулся, извлек из ящика стола вполне современный электрический чайник, наполнил его водой из графина и воткнул в розетку.

– Нам, понимаете, на курсах только один раз запись показывали. Сказали – рутинный пример перечаровки.

– И что же ты увидела, позволь узнать? – Чеканин иронически поднял лохматую бровь и посмотрел на Тамару.

– Пятна какие-то. Люди в белых халатах. Контейнер УУ-9. И все.

Полковник рассмеялся.

– Душа моя, раз уж ты прошла «т-теоретическую» подготовку, то должна помнить, что гварда невозможно заснять ни на один носитель. У них принципиально иная энергетическая структура. Да и универсальные уловители девятой модели лет пятнадцать уже как не используются. Тут не тебя, тут преподавателей и методистов, составлявших программу, в бухгалтерию впору отправлять. Обязательно зайду завтра к Богданову.

– Вот-вот, – обрадованно закивала Тамара. – Мы же старались. Кто ж знал, что они… что он…

От пережитого ужаса девушку снова передернуло. Чеканин внимательно посмотрел на нее и задумчиво пробормотал:

– Пожалуй, тут одним чаем не обойдешься.

Открыв сейф, полковник вынул из него початую бутылку коньяка, блюдце с нарезанным лимоном и две хрустальные рюмки.

– КВВК! Из старых запасов. Самое лучшее лекарство от стрессов, нервов, давления и… И от всего остального. Прими-ка, душа моя.

– Да я не пью, – робко прошептала Тамара.

– А я разве предлагаю тебе выпить? – нахмурился полковник, и в голосе его послышался металл. – В настоящий момент, стажер Поливанова, вы получили приказ вышестоящего начальства: принять… э-э-э… принять лекарство. Ваши действия?

– Слушаюсь! – выдавила из себя Тамара, зажмурилась и вылила содержимое рюмки в рот.

– И лимончик! Обязательно лимончик! – Чеканин подал блюдце, подмигнул и тоже выпил.

Вопреки ожиданиям коньяк оказался вовсе не противным. Обжигающая ароматная жидкость согрела Тамару, в голове прояснилось, и она с удивлением поняла, что уже может вспоминать о произошедшем в блоке «А» без содрогания.

– Почти семьдесят лет этим вот, – полковник кивнул на бутылку, – наша служба только и жива. Иначе никак.

– Семьдесят лет? – удивленно переспросила Тамара. – А нам говорили, что управление «Т» в конце шестидесятых годов создано…

– Хе-хе. – Чеканин выключил закипевший чайник, убрал коньяк и уселся за стол. – Управление-то – да, оно в шестьдесят восьмом организовано, при Андропове. А служба, служба наша гвардмейстерская, она, душа моя, с сорок первого года, с «Корнуолла», с «дома Некрасова» отсчет ведет.

– А кто такой Некрасов и при чем тут Корнуолл? Это же в Англии?

Чеканин снова захехекал. Видно было, что он не прочь поговорить. Коньяк ли был тому виной или опытный гвардмейстер хотел успокоить неофита, отвлечь от пережитого – Тамара не очень поняла, да и не пыталась понять. Ей было уютно и покойно на скрипучем кожаном диване, мягкий свет лампы создавал в кабинете приятный полумрак, за портьерами приглушенно шумела вечерняя Москва.

– «Корнуолл» был большим паровым угольщиком, возившим кардиф из Бристоля в Нью-Йорк еще в годы Великой депрессии. – Чеканин достал «Житан», закурил и, выпустив струю голубоватого ароматного дыма, продолжил: – Перед самым началом Второй мировой его подремонтировали, переделали котлы под мазут и выпустили на линию как сухогруз. Капитанил в ту пору на «Корнуолле» старый морской волк Саймон О’Коффин, в Первую мировую командовавший знаменитым английским дестроером «Манчестер», тем самым, что в Ютландском сражении потопил немецкий крейсер «Росток».

Тебе, душа моя, наверное, интересно, зачем это я так подробно рассказываю про этого О’Коффина? Видишь ли, как ни странно, во всей этой истории он едва ли не главный персонаж. Впрочем, не будем отвлекаться. Значит, дело было так: летом сорок первого года некий американец Юджин Стэплтон, банкир и, как это говорится, финансовый воротила, купил в Девоншире дом. Крепкий двухэтажный каменный дом викторианской постройки. У них, душа моя, у воротил, тогда мода такая пошла. Целые замки покупали и перевозили в Штаты – вроде как историческую основу для своей новорожденной цивилизации создавали. Ну, наш Стэплтон на замок замахиваться не стал, да и ни к чему ему замок был. Дом-то этот, девонширский, когда-то его предкам принадлежал. В девятнадцатом веке продал прапрадедушка воротилы родовое гнездо и подался в Америку. За сто лет потомки его разбогатели, и вот теперь частичка «старой доброй Англии» должна была переместиться на новое место, чтобы напоминать отпрыскам Стэплтона об исторических корнях.

Дом аккуратно разобрали, пометили каждый камень, каждый блок фундамента, каждую потолочную балку и черепицу, погрузили на «Корнуолл» и отправили через Атлантику. Конечно, шла война, и каждый корабль был на счету, но Стэплтон заплатил очень хорошие деньги, и правительство Великобритании сочло возможным выделить судно и даже миноносец охранения, дабы древние камни благополучно добрались до Штатов.

Так и вышло, что «Корнуолл», имея на борту двадцать три человека команды и полный трюм девонширских стройматериалов, вышел из Бристоля и взял курс на Нью-Йорк. Надо сказать, душа моя, плавание сразу не заладилось. Сперва в тумане эскортный эсминец и «Корнуолл» потеряли друг друга. О’Коффин, которому было обещано за успешный рейс весьма приличное вознаграждение, тратить время на поиски не стал и наудачу отправился на запад в одиночку. Но спустя еще сутки судовой радист «Корнуолла» принял сигналы бедствия от канадского транспорта «Лабрадор стар». Находясь в двадцати милях прямо по курсу «Корнуолла», канадец подвергся атаке сразу двух немецких субмарин. О’Коффин решил не рисковать понапрасну и повел корабль на север, стремясь обойти опасный район. Как я думаю, он хотел достичь Фарерских островов и далее следовать к Исландии, чтобы потом постепенно спускаться на юг-запад, прижимаясь к канадскому побережью, как каботажник. Ох, душа моя, что, заговорил я тебя, а чай-то стынет…

Полковник поднялся, но Тамара опередила его:

– Сидите, сидите, Терентий Северьянович! Я сама.

– Э нет. – Чеканин улыбнулся. – В моем кабинете чай наливает только хозяин.

Он разлил кипяток в высокие стаканы, угнездившиеся в серебряных подстаканниках, добавил черной как деготь заварки из фарфорового чайника с длинным носиком, бросил в каждый стакан по дольке лимона.

– Прошу. Так, на чем мы остановились? Ах да, маршрут «Корнуолла»… Значит, у Фарер О’Коффина ждал неприятный сюрприз: прямо на его глазах невесть откуда взявшаяся подлодка потопила американский военный транспорт с грузовиками на борту. В отчаянии «Корнуолл» пошел дальше на север, но в тумане штурман неверно проложил курс, и судно отклонилось к востоку. Когда ошибка стала ясна, было поздно – «Корнуолл» находился в территориальных водах Норвегии, к тому моменту захваченной немцами. Вскоре в небе над злосчастным сухогрузом появился самолет-разведчик. О’Коффин проклял все дома мира, весь Девоншир, Америку, американцев и лично Юджина Стэплтона, закрылся в своей каюте и начал молиться. «Корнуолл» тем временем продолжал идти ошибочным курсом, все дальше отклоняясь к востоку. Это их и спасло. Немцам в голову не пришло, что гражданское судно под английским флагом в одиночку, без сопровождения боевых кораблей отважится пройти вдоль побережья Норвегии в сторону Кольского полуострова. Разведчик, выработав топливо, улетел, сообщив на базу Буде о «Корнуолле», и на перехват вышли два эсминца. Но они искали сухогруз к западу от места обнаружения, тогда как судно шло на восток.

В конечном итоге «Корнуолл» забрался настолько далеко, что оказался в полярных владениях Советского Союза. Здесь он едва не стал жертвой линкора «Адмирал Шеер», но в самый критический момент, когда пушки немецкого рейдера уже готовы были отправить «Корнуолл» на дно, «Адмирал Шеер» подвергся атаке советских торпедоносцев, и О’Коффин благополучно довел свое судно до Мурманска. Там ему предложили дождаться любого английского военного корабля и под его охраной следовать на родину, но О’Коффин принял другое решение. Согласно контракту портом назначения «Корнуолла» значился Нью-Йорк, но в документе имелся пункт «Особые обстоятельства», где говорилось, что в форс-мажорной ситуации груз может быть доставлен в любой порт Соединенных Штатов. И О’Коффин, связавшись с британским консулом и заправившись мазутом, направил судно далее на восток, по Северному морскому пути – прямиком на Аляску.

Плавание было тяжелым. Сложная ледовая обстановка, сильные ветра, холод и нехватка продуктов заставили бы любого другого отказаться от полярного маршрута и вернуться в Мурманск или зимовать на Диксоне, но О’Коффин и его команда были отчаянными мореманами, которым сам Клабаутерманн не брат. Они рвались к вожделенной цели и кругленькой сумме с решимостью одержимых, а по их кильватерному следу катилась зима. «Корнуолл» фактически шел по шуге, а временами бестрепетная рука О’Коффина направляла его прямо на свежий лед, встававший под форштевнем судна.

К ноябрю «Корнуолл» достиг острова Врангеля, и, собственно говоря, на этом его плавание заканчивается, и начинается непосредственно история гвардмейстерской службы в России.

Сухогруз попал в жестокий шторм, обледенел, сбился с курса и сел на мель между островами Огетен и Тенежот. На языке местных жителей синуитов, народности, родственной иннуитам-эксимосам, названия этих островов переводятся как Земля-у-края и Земля-за-краем. Собственно, полноценным островом можно считать только Огетен, тогда как Тенежот – всего лишь длинная отмель. В иной год она возвышается над океанскими волнами, но обычно скрыта под водой.

«Корнуолл» било штормом, у подветренного борта росла песчаная гряда, обледеневшие антенны оборвало, а в довершение всех бед полопались рулевые тяги, и сухогруз потерял управление. О’Коффин попытался было сняться с мели самостоятельно, отправив команду перетаскивать камни в кормовой трюм, чтобы облегчить нос, но было поздно – «Корнуолл» намертво врос в песок. Никто на его борту не знал, что той же злосчастной ночью у южного берега Огетена ушла на дно груженная кирпичом и метеооборудованием самоходная баржа «Главсевморпуть-14» – ее открытые трюмы попросту залило гигантскими волнами. Целью баржи была Земля-у-края, на которой согласно приказу с Большой земли следовало поставить капитальное жилье, метеостанцию и стационарный пост связи. Семнадцать человек спаслись на вельботе, почти тридцать – рабочие, полярники, члены команды – погибли. Погиб и назначенный военным комендантом острова майор Старостин. Среди спасшихся был оперуполномоченный НКВД Виктор Михайлович Некрасов. Он и принял на себя командование.

Шторм не утихал трое суток. Шквалистый ветер, ледяной дождь, сменяющийся мокрым снегом, непроглядная мгла – вымокшие, обессиленные люди, чудом избежавшие смерти в морской пучине, вновь оказались на грани гибели. И тогда выжившие метеорологи, связисты и солдаты, по указанию Некрасова, вырыли глубокую яму, перевернули вельбот и сделали из него крышу для своей импровизированной землянки. Им и в голову не могло прийти, что буквально в десятке километров к северу тяжелые штормовые валы перекатываются через палубу сухогруза «Корнуолл», в капитанской каюте которого раскачивается тело повесившегося от отчаяния штурмана, сам капитан О’Коффин и пятеро матросов смыты в океан, а остатки команды забились в кокпит и вповалку пьяны.

Ничто не вечно, закончился и этот шторм. Ударил тридцатиградусный мороз, океан сковало льдом – до весны. Положение людей на острове было отчаянным. Без топлива, без жилища, без продуктов и, наконец, без рации, они неминуемо погибли бы. Но спасение пришло совершенно с неожиданной стороны – утром второго дня полярной робинзонады рядовой Югров, обходя остров, заметил вмерзший в лед «Корнуолл». Некрасов, взяв с собой пять человек, отправился осматривать судно. Они обнаружили труп штурмана в петле, заледеневшие тела замерзших моряков в кокпите, а также невеликие запасы консервов, крупы, уголь, мазут – и забитые маркированными камнями трюмы.

Размышлял Некрасов недолго. Из досок и брусьев были сбиты двое саней-волокуш, и зимовщики принялись перевозить стройматериалы на остров. Грелись и спали они в машинном отделении «Корнуолла», где удалось запустить один из котлов. За неделю ураганной работы камень, балки и черепицу доставили на Огетен, и началось строительство. Среди людей Некрасова умельцев возводить дома не оказалось, в цифрах и буквах на камнях они не разобрались и поступили просто и разумно – сложили насухую длинный и низкий одноэтажный барак, сколотив из балок перекрытий каркас для стен, а сверху настелив плоскую крышу, крытую листами корабельного железа. Барак имел три комнаты и кухню. Две печи давали достаточно тепла, а консервы, топливо и внутренняя деревянная обшивка «Корнуолла» позволяли продержаться если не до весны, то по крайней мере до конца января.

Самой же ценной находкой с британского сухогруза оказались корабельная радиостанция и приемник из капитанской каюты. В команде Некрасова оказалось трое связистов. Они с помощью остальных зимовщиков сняли с «Корнуолла» и смонтировали в бараке, уже тогда получившем среди островитян название «дом Некрасова», все радиооборудование и динамо-машину для зарядки аккумуляторов. Второго декабря в эфир полетели позывные: «Внимание! Говорит Огетен! Говорит станция острова Огетен! Всем, кто меня слышит!»

Поскольку одной из задач станции было обеспечение бесперебойной работы радиомаяка, необходимого для воздушного моста, по которому, согласно соглашению о ленд-лизе, американские истребители с Аляски перегонялись на Чукотку, на Большой земле решили, что даже без метеоплощадки станция на Огетене может продолжать работу. Некрасову сообщили, что необходимое оборудование взамен утонувшего, а также топливо и продовольствие зимовщикам будут доставлены, приказали обустроить взлетно-посадочную полосу и организовать круглосуточное дежурство в эфире.

Кроме связистов из всех зимовщиков только Некрасов умел работать с рацией. Ему пришлось включить себя в состав дежурной бригады и часами сидеть у ключа, каждые пять минут передавая в эфир позывные.

Как-то раз, уже в конце декабря, Некрасову выпало ночное дежурство. Сам Виктор Михайлович, когда рассказывал об этом, неизменно подчеркивал, что допустил оплошность и задремал. Так бывает, когда человек сильно устает – он готов уснуть на ходу, чуть ли не на бегу, а не то что возле теплой печки у рации. Видимо, именно это и сыграло свою роль в том, что гвард решился выйти из своего убежища. Вообще-то биоэнергетические организмы хорошо чувствуют состояние людей и стараются без нужды не показываться нам на глаза. Некрасов проснулся от странных звуков – покашливания, скрипа половиц, бормотания – и понял, что в радиорубке есть кто-то посторонний. Поскольку, кроме связистов, остальным зимовщикам вход в помещение был категорически запрещен, Виктор Михайлович схватился за пистолет и вскочил. То, что он увидел, заставило бывалого энкавэдэшника шарахнуться к стене: посреди комнаты друг против друга застыли волосатый здоровяк с каменным молотом в руках и щуплый человечек в лохмотьях, вооруженный похожим на серп, изогнутым кинжалом. Не обращая внимания на Некрасова, они вступили в бой, окруженные призрачным сиянием, пробиваемым багровыми вспышками.

«Стоять! Не двигаться! Буду стрелять!» – закричал человек, снимая табельный ТТ с предохранителя. Гигант с молотом зарычал и бросился на Некрасова, норовя размозжить ему голову. Виктор Михайлович выстрелил трижды и, как сам клянется, попал все три раза, но троллю, а волосатое существо было именно им, человеческие пули оказались нипочем. Коротышка с серпом тем временем подскочил сзади и полоснул своим оружием по ногам здоровяка. Тролль резко обернулся и обрушил молот на карлика, буквально размазав его по полу. Это и спасло Некрасова. Он шагнул вперед и ударил тролля рукояткой ТТ в темя. Таким образом, говоря профессиональным языком, он вступил в физический контакт с биоэнергетическим организмом и, на удивление, вышел из схватки победителем. Тролль рухнул на пол, выронив свое страшное оружие. Потом выяснилось, что у Виктора Михайловича имелись скрытые задатки гвардмейстера и энергетически он был сильнее большинства незнатей низших категорий.

Дальше уже не так интересно. Оказалось, что приемник с «Корнуолла», установленный вместе с другим оборудованием в радиорубке, был немецким, фирмы «Телефункен», и умельцы из седьмого отдела СС перед продажей за рубежи рейха оснастили его гвардом. До поры он скрывался, ожидая возможности проявить себя, но брауни, домовой, обитавший в доме из Девоншира и волей судьбы переселившийся в барак на Огетене, учуял врага и вызвал его на поединок, в котором пал, спасая жизнь человека.

Впрочем, это детали. Главное в другом: Некрасов связался со своим прямым начальством и честно доложил о произошедшем. К этому моменту в НКВД уже было собрано немало информации, касающейся гвардов, и, вопреки ожиданиям, Некрасов не получил ожидаемого нагоняя и обвинений в шизофрении или пьянстве, а был экстренно отозван с Огетена и самолетом доставлен в Москву, где после беседы с Берией получил приказ создать отдел по борьбе с биоэнергетическими диверсантами, сокращенно ОБД.

Чеканин замолчал, подошел к окну, отдернул портьеру и замер, глядя на вечернюю Москву. Тамара так увлеклась рассказом полковника, что на какой-то момент забылась и словно на самом деле оказалась на продуваемом всеми ветрами острове Огетен, побывав в «доме Некрасова» и своими глазами увидев, как гвард из немецкого приемника бьется с британским домовым.

– Душа моя. – Голос Чеканина вернул девушку в реальность. – Ты теперь многое знаешь, поэтому пришло время задать главный вопрос: хочешь ли ты у нас работать? Именно так – хочешь? Приказами тут ничего не решишь. Речь идет о твоем желании. У тебя хорошие задатки, и со временем из тебя может получиться неплохой гвардмейстер. Итак?

Тамара вздрогнула. Перед глазами опять встали покрытые волосками гигантские паучьи лапы. Она уже знала, что ответит, но вслух произнесла другое:

– Я же вроде и так у вас. Год стажировки…

Чеканин ухмыльнулся.

– Эх, душа моя, знала бы ты, сколько таких у нас только за последние шесть месяцев было! Гвардмейстерство – штука тонкая.

– А что с теми… Ну, которых много было? Где они?

– Отправлены в распоряжение центрального отдела кадров ФСБ с формулировкой «для работы в структурах управления «Т» непригоден», – снова ухмыльнулся полковник.

Тамара представила себе это… этот… в общем, это позорище и решительно встала:

– Товарищ полковник! Я согласна.