Страж южного рубежа

1

Проснувшись по будильнику, Толик, умывшись, побрившись и заглотив кружку довольно отвратного кофе, облачился в спортивный костюм, побежал на городковское КПП, где по вторникам, средам и пятницам происходило построение части на физо.

Конец мая, теплынь. Успел встать в строй, когда народ уже готов был стартовать на трехкилометровый маршрут по грунтовке в направлении деревни Матвеевское. Неожиданно из-за угла бетонного забора, наследия советского периода ограды «красноармейских» зон, выскочил видавший виды отечественный внедорожник, перед строем части заскрипели тормоза командирского УАЗа. Первый зам, подполковник Дьяконов, подал команду и, шагнув навстречу командиру, полковнику Василенкову, доложил о готовности части к занятиям по физо.

– Игорь Петрович, к занятиям приступить, майора Монзырева ко мне.

– Понял! Монзырев, к командиру, остальные напра-во, по подразделениям бегом ма-арш.

Часть, медленно вытянувшись кишкой по дороге, подразделениями побежала на маршрут. Монзырев подошел к командиру, крупному дядьке под два метра ростом и под полтора центнера весом, одетого в камуфляж и повседневную фуражку с двуглавым уродцем на тулье, стоявшему возле УАЗа.

– Толик, я знаю, у тебя отпуск запланирован на лето, придется его перенести на осень, ты у нас человек одинокий, семьей не обременен. Короче, поедешь в командировку на три месяца. Командировка у тебя будет в нашем районе. На совете командиров, глава Администрации района попросил выделить трех офицеров. Направить в его распоряжение. Организуется летний лагерь для детей из неблагополучных семей района. Ты назначен начальником этого лагеря, будешь организатором и воспитателем в одном флаконе на все три заезда.

– Товарищ полковник, да какой я воспитатель? Побойтесь бога, Александр Васильевич, не умею я с детьми возиться, сопли им вытирать, не мое это.

– Все, Толя, это приказ, тем более ты будешь не один, с тобой едут старший лейтенант Горбыль и лейтенант Ищенко. Ректор пединститута подсуетится, выделит восемь студенток четвертого курса. Представляешь, какой цветник? Может, наши балбесы в конце лета надумают жениться. Кроме того, в штат будут входить две поварихи, медсестра, завхоз и сторож.

Исподлобья посмотрел на командира. В голову пришла только одна мысль: «Песец подкрался незаметно. – Хотелось бы знать, с чьей подачи свалилось это счастье на мою шею?»

Такой подляны от командира не ожидал, но сразу понял, отказываться бесполезно, себе дороже. В определенных кругах, Василича прозвали «Бультерьером», за мертвую хватку при решении любого дела. Если ему было что-то надо, он, вцепившись в холку, «нежно» тряс начальство, гражданскую администрацию, директоров предприятий, чиновников любого толку, ну и естественно – своих офицеров. Вытрясал из них все, что требовалось. Представители гражданских структур даже пытались прятаться при его появлении. Бесполезно!

Командир хмыкнул:

– Чего загрустил? Отдохнешь на свежем воздухе, лес, река, еще и заплатят за работу. В общем, форма одежды повседневная, в десять ноль-ноль садишься в УАЗ и едешь в районный центр, в администрации найдешь Щербатюка Алексея Ивановича, он там образованием рулит. Могу сразу сказать, что первый заезд начинается шестого июня. Все, вперед и с песней! Приедешь, доложишь.

Анатолий жил в городке уже давно, прибыв к новому месту службы старшим лейтенантом, переводом из части морской пехоты. Служил как все. После первой чеченской жена, красивая молодая женщина, забрав дочь, ушла к новому мужу, перебралась в столицу. После второй в его сознании поселился сложившийся стойкий холостяк, смыслом жизни которого осталась служба, а досуг проводился в компании с сослуживцами, где разговоры касались в основном службы. В свои тридцать семь лет от роду майор Монзырев выслужил у государства два ордена, служебную квартиру и прививку от честолюбия, полученную в виде огнестрельного ранения в далеком Шаро-Аргунском ущелье. Больших денег не заработал, а малые, как и у большинства граждан страны, исчезали быстрее чем хотелось бы. В армии платили хреново и нерегулярно, было время, получку не получали по полгода. Гражданские смотрели на военных как на придурков, у многих офицеров жены сбегали, не выдержав безысходности положения мужей, не способных содержать семью. Политики и правительство вспоминали военнослужащих только перед выборами, затем добросовестно и надолго опять забывали о них. Все это наложило отпечаток на характер Монзырева, превратив его из восторженного пацана в лейтенантских погонах в поседевшего, но еще не старого, крепкого, неглупого мужика.

По раздолбаной вдрызг дороге УАЗ выскочил из лесной чащи прямо к облупившимся от краски воротам бывшего пионерского лагеря, лет двадцать назад знавшего счастливые дни. Неухоженные строения, с заросшими тропинками между ними, плакатами с лозунгами детского соцреализма, прочитать которые в большинстве своем было уже невозможно.

Сторож Сергеич, лысый старикан с остатками длинного клока волос на загривке, собранного в подобие конского хвоста, семидесяти с лишним лет от роду, в потертой, но чистой одежде, хитроватым взглядом посмотрел на Монзырева.

– Что делать со всем этим добром будешь, майор? Лагерь нужно будет ремонтировать. От него даже наши новые буржуи отказались, а ведь приезжали смотреть его многие, даже купить хотели, но, поняв, что халявы не будет, ремонта здесь на многие тыщи, укатили и больше не появлялись. Сейчас все норовят что-то урвать получше и перепродать подороже, так что районная администрация лагерь втюхать никому не смогла. Всучила тебе, пользуйся, только не надорвись от счастья такого.

– Сергеич, сам говоришь, что ремонта на тыщи, я, что тебе, сплю с дочерью Рокфеллера? Если бы спал, ты бы меня здесь не увидел. Скажи, как тут к речке пройти? Или она уже высохла?

– Вот по этой тропке можно. Вниз спустишься, там в заборе пролетов нет, как раз быстрее всего и пройдешь.

– Колька! – кликнул майор.

Из УАЗа показалась разбитная мордаха солдата водителя, парня из рязанской глубинки.

– Идем хоть выкупаемся, да поедем. К вечеру надо добраться в часть.

Следуя к реке, Монзырев помянул «незлым тихим словом» командира с его командировкой, Щербатюка, распинавшегося о том, что требуется помочь – бедным – детям, хотя бы на лето изъяв их с улиц. Мимоходом – помянул демократов, доведших страну до разрухи и войны на своей территории, себя, взявшегося не за свое дело. Чертовски хотелось вслух ругаться матом. Сдержался. Раздевшись, полез в чистую, прохладную воду реки. Река, широкая в том месте, где когда-то был лагерный пляж, действительно была чистая. После того, как закрылись многие заводы и фабрики, она ожила, смыв с себя всю таблицу Менделеева, купаться в ней было приятно.

«Ну, хоть какое-то удовольствие, – подумал он, – а жизнь-то налаживается. До заезда еще десять дней, необходимо брать персонал лагеря и попытаться хоть что-то привести в порядок до приезда вампирят».

– Колька, заканчивай. Пора ехать.

Вечером на кухне монзыревской квартиры сидели втроем: сам Монзырев и два его помощника – молодой и постарше.

Первый имел русые кудри, слегка подвергшиеся стрижке, а быть может, короткая армейская прическа успела обрасти лишними сантиметрами. В чертах его чистого красивого лица сквозила мягкость, напоенная тремя рюмками водки, остатки которой еще были в початой бутылке, стоявшей на столе рядом с нехитрой закуской. Серые глаза смотрели задумчиво, в них не было того острого внимания к окружающему, пытливого любопытства. Так смотрят праздные мечтатели, упражняющие свое воображение, а не волю. Все, что доводил до него начальник, он воспринимал через призму пофигизма.

Второй – постарше, крепкий, жилистый, с блестящей, полностью лысой, как коленка, головой, остатки растительности на которой были сбриты. Несмотря на молодость, он уже успел повоевать, побывал в госпитале, в котором его, контуженого и обгоревшего, единственного оставшегося в живых из всего экипажа БРДМ, удалось довезти и выходить. Спасибо армейским медикам, ангелам-хранителям воинов русских, хотя иногда их называют «помощниками смерти». Цепкий взгляд его говорил о том, что выпитое его ничуть не подкосило, а чтобы подкосить такого – требовалось, как минимум, еще три таких же емкости, которая стояла на столе, выпитых в одну харю. Его армейская куртка была снята и брошена на свободный табурет, стоявший у стены. На крепкой шее висел тонкий прочный шнурок черного цвета с православным крестом из серебра. На предплечье левой руки выколота татуировка, сама за себя говорившая, что ее владелец закончил «рязанскую дурку» и гордится этим.

Андрей и Сашка, холостяки, жившие в городковской офицерской общаге, а с сегодняшнего дня – на лето непосредственные подчиненные Монзырева.

Водка допита, задачи поставлены, проблемы обсуждены, и тройка наших героев со следующего утра должна запрягаться в ремонт объекта. Впереди восемь дней сплошной пахоты, день передыха и прием себе на шею молодого пополнения.

Теплый вечер. В такой вечер, с такими мыслями, как у Монзырева в голове, хочется выйти на балкон и крикнуть в темноту, в звезды, во всю дурь, но резко:

И услышать в ответ затухающее эхо:

Пусть соседи порадуются за него. Они уже знают и про лагерь, и про козла отпущения, уезжавшего на все лето, сослуживцы все же…

Дальше был лес, свежий воздух и беспросветная пахота…

Мимо, грузно ступая, по протоптанной дорожке в сторону лагерной столовой прошли Андрей с Сашкой. Тащили кухонную утварь, от выделенной воинской частью машины. Третий день на исходе. Солнце скрылось за окровавленными грудами черных туч. В лагере, находившемся внутри леса, сразу стало темно, повеяло предгрозовой прохладой, и ударил гром. В стороне небесную темень прошила блестка молнии. Крупные, тугие капли дождя вылились на молодую, лесную зелень. Народ, как юркие куропатки, быстро рассосался по схронам. Монзырев тоже спрятался под крышу спального домика, отведенного для персонала, там же наткнулся на натекшую из-под досок потолка лужу посреди коридора сборно-щитового здания.

«Крыши тоже придется осмотреть, где надо подрихтовать. Бог ты мой, еще и этим заморачиваться», – подумал он.

Дождь закончился так же быстро, как и начался. Тучи развеялись, вечернее солнце зашло за кроны деревьев, свежесть осталась. На совещание собрались на веранде столовой, присутствовали офицеры, завхоз Смирнов, мелкий толстый мужичок с совершенно круглым лицом, на котором выделялись рыбьи глаза под белесыми ресницами. Монзырев заметил, что если он иногда и улыбается, глаза остаются холодными, без радости жизни в них, такие глаза, наверное, были у членов расстрельной команды НКВД разлива 1937 года. За три прошедших дня майор ни разу не видел, чтобы Смирнов был чем-нибудь доволен.

«Да-а, тот еще фрукт, – подумал Монзырев. – В разведку я бы с ним не пошел и спиной к нему не повернулся. С завхозом не повезло, но работать придется».

Поварихи – тетя Тая, женщина пятидесяти пяти лет, и молодка Ангелина – сезонные рабочие, проживавшие в одной из близлежащих деревень, устроившиеся на заработки, по случаю.

«Однако, – отметил начальник лагеря. – Порядок у себя на кухне и в столовой они навели, в процессе посмотрим – вкусно ли готовят».

У стены, как всегда с хитроватой улыбкой расположился Сергеич, не вмешивающийся ни в какую работу, но замечающий все, что происходит вокруг, и добросовестно докладывающий Монзыреву обо всем и обо всех.

И, наконец, пять молодых специалисток, будущих педагогов от разных наук. Молодость некрасивой не бывает – этим все сказано.

– Ну что, дорогие мои, осталось времени совсем немного. Я вами доволен… Пока. Самое главное, не работать по принципу «вспотел – покажись на глаза начальству». Как приготовимся, так и дело пойдет. Василий Семенович, – это Смирнову, – у вас завтра-послезавтра завоз продуктов, постельного белья и другого хозяйственного хламья. Постарайтесь успеть, я на вас надеюсь. Ну, а остальные окрысились на работу, пятого числа – всем отдых перед основной деятельностью. Если всем все понятно, тогда сейчас отдыхать.

Все стали расходиться на отдых после трудового дня. К Монзыреву подошел Смирнов.

– Анатолий Николаевич, я могу не успеть за два дня, – с придыханием, не оправдываясь, а скорее констатируя факт, заявил «Рыбий глаз».

– Василий Семенович, я же не спрашиваю, почему вы можете не успеть. В течение двух дней у вас ЗИЛ-130, военный водитель и старший машины, так что, будьте любезны успеть, иначе ей-богу, я вас по законам военного времени, выведу во чисто поле и расстреляю три раза, причем два из них в извращенной форме.

– Но…

– Все, я сказал. Выполнять.

– Я что должен ответить «есть»?

– Глядя на вас, уважаемый, я сделал вывод, что оттого, что вы не служите в доблестных рядах вооруженных сил, армия только выиграла. Ну, а мне достаточно услышать всего одно слово, «слушаюсь», и отпустить вас с миром баюшки.

По-стариковски кряхтя, Смирнов пошел к выходу.

– Круто ты с ним, Николаич, – одобрительно заметил сторож. – Завтра найдет повод и нажалуется на тебя в администрацию.

– Да бога ради! Сергеич, моя дубленая задница все выдержит, ты присматривай за этим жуком.

– За это даже не переживай, уж я пригляжу. Сам-то иди, отдыхай, намаялся за день.

Оставшиеся дни пролетели быстро, даже успели побывать в городке, прихватить пожитки. Утром шестого июня офицеров, одетых в гражданскую одежду и кроссовки, УАЗик выгрузил у здания районной администрации и уехал в часть. Здесь уже стояли две гаишные «девятки» с экипажами для сопровождения, два автобуса «Икарус», потрепанные, древние, один из них на ходу, под – двигателем второго раритета расползалась жирная черная масляная лужа. Монзырев сразу осознал, что эта телега никуда уже не поедет, но, прослужив в армии не один год, не удивился, к такому бардаку был привычен.

На площадке перед зданием, для принудительного отдыха были собраны в толпу подростки обоего пола. Перекурив, Анатолий подошел к контингенту.

– Внимание! Призывники, построились, – громко подал команду. – Посчитаем вас.

Обратившись к ответственному клерку, выяснил, у кого списки отъезжающих.

– У вашей медсестры. Мария Васильевна, подойдите к нам, пожалуйста. У вас списки?

Детвора, галдевшая, но все-же соблюдающая подобие строя, поддерживаемого в том числе и тремя представителями милиции, с любопытством смотрела на Монзырева, во взглядах читался вопрос: «Чего ожидать от тебя, дядя?»

Рядом с Монзыревым прорезались две девушки, обе с небольшими походными сумками, в коротких юбках и футболках по сезону, на ногах босоножки на шпильках. Тут же сунулись к Толику:

– Извините, мы немного задержались.

– Не задержались, а опоздали на полчаса. Если б мы вовремя выехали, сейчас бы добирались перекладными. А где еще одна?

– Галина уже должна была быть. Мы не знаем. Прозвучал в один голос ответ студенток.

– Ладно, вон стоят двое орлов, – Монзырев указал взглядом на своих офицеров. – Пока двигайте к ним, ожидайте.

Отвернувшись, он со списками подошел к автобусу, оттуда скомандовал:

– Сейчас буду зачитывать фамилии, услышав свою – загружайтесь в автобус. Знакомиться будем в лагере.

Посадка началась, гомоня и подсмеиваясь, кто над чем, дети полезли в автобус. А вскоре Монзырев понял, что все не влезут. Усадив в автобус большую часть народа, он впихнул в гаишные машины еще восемь человек, и все равно оставалось четырнадцать детей.

– С этими что делать? – обратился к клерку от образования. – Еще транспорт есть?

– Может, потом за ними приехать? – неуверенно спросил тот. – По поводу транспорта я не уполномоченный.

– Я вижу, что ты не упал намоченный, тебя еще в детстве уронили на сухой бетонный пол. За такую работу, я бы тебя сейчас с большим удовольствием уронил на асфальт, во-он в той луже машинного масла, может, тогда у вашей братии совесть проявляться хоть иногда будет, – брезгливо отвернувшись от представителя гражданской власти, с досадой прикинул последовательность вероятных телодвижений. – Сорок один километр в одну сторону, сорок один – в другую. Еще неизвестно, доедет ли этот монстр на колесах до места, уж больно вид у него стремный, да и загружен под завязку.

Окликнул:

– Марья Васильевна, вот списки. Оставшихся здесь я отчеркнул. Вы сами заходите в автобус, ну а мы на перекладных доберемся.

Губы у клерка растянулись в блаженной улыбке, судя по его виду, трудностей в жизни он не любил и к проблемам был не готов.

«Эх, Расея – родина слонов! Наплодили чинуш, куда ни плюнь, вот в такого деятеля попадешь, не промахнешься!» – торкнулось в голову Монзырева.

– Анатолий Николаевич, так я могу доложить об успешном начале нашего дела?

Косо глянув на клерка, Толик бросил:

– Докладывай.

Не обращая внимания на чиновника, махнул рукой головной гаишной «девятке»:

– Трогай, встретимся в лагере.

Он подошел к молча стоявшей ребятне, понуро оценивающей происходящее вокруг них.

– Ну, что пригорюнились? Не пропадем, сейчас выйдем к автовокзалу и доберемся на попутном автобусе почти до места, а там пешочком – и золотой ключик у нас в кармане.

Подошли Сашка, с тяжелой парашютной сумкой в руках, и Андрюха с девушками.

– Что, командир, выдвигаемся?

Не успев ответить, Монзырев, да и остальные повернулись в сторону мягко скрипнувших тормозов. Перед собравшимися остановилась черная «Мицубиси Паджеро», из передней двери вышел лощеный парень в черном костюме и белой рубашке при галстуке. Торопливо озираясь по сторонам, он открыл заднюю дверь машины, из которой на асфальт выпрыгнула собака сероватой масти с купированным хвостом и острыми подрезанными ушами, тут же отбежала на травку и, присев, сделала свои собачьи дела. Следом за собакой из машины вышла красивая, длинноногая девица в стильной одежде.

– Ой, Галка! – воскликнула одна из студенток.

– Привет, мальчики и девочки! – мелодичным голосом поздоровалась подъехавшая представительница прекрасного пола. Из ее глаз лучилась непосредственность юности, черты лица выражали скорее кокетство избалованного жизнью великовозрастного ребенка, чем глупость и тупую простоту блондинки.

– И вас с Новым годом, мисс! – откликнулся Андрюха Ищенко.

– Как хорошо, что вы почтили нас своим присутствием, мадемуазель, – это Монзырев. – Появились колеса. Откуда прибыло это чудо японского автопрома? Или по случаю подвезли добрые люди?

– Это папин.

– Ну, так, может, загрузим его детьми? И вы вместе с ними доедете до лагеря? Остальные перекладными.

Галина обратилась к водителю, вышедшему из машины и курившему у левой передней двери.

– Жень, отвезешь детей в лагерь?

– Галина Александровна, а где это?

– Это сорок один километр от города, в южном направлении. Деревня Писаревка, от лагеря в пяти километрах, там еще монастырь мужской, Ястребова Пустынь называется. Ну, понял, нет? – Монзырев вопросительно смотрел в глаза явно скучающего водителя.

– Да, понял, сейчас только шефу отзвонюсь, – водитель японской «кобылы» влез в нее и по мобильному телефону стал названивать хозяину.

– У зверя намордник-то есть? – обратил внимание на собаку майор.

– В багажнике, вместе с сумкой.

– Ну, так и зачехли своего крокодила.

– Это не он, а она. Голубая доберманиха, зовут Марго. Маргоша, иди сюда, моя-а хорошая соба-ачка! Этот несносный дядя думает, что мы кого-то можем покусать! А мы ведь добрые, мы никого не кусаем.

– Хм! Ну-ну.

Галина взяла четвероногого гоблина семейства собачьих за ошейник. Распорядилась:

– Толик, принеси намордник!

Монзырев удивленно повел бровью, но оказалось, что Толиком звали охранника. Тот беспрекословно подошел к задней двери «Паджеро», открыл ее и, покопавшись в багажнике, принес изделие кожевенных мастеров в гламурном исполнении, по толщине полос и выделке кожи больше соответствующее использованию на морде какой-нибудь таксы, чем на сторожевой породе, передал его Галине.

– Все, можно загружаться, – известил Евгений. – Шеф дает добро.

В машину усадили пятерых детей. Галина соизволила ехать со всеми вместе на перекладных. В результате Монзырев поменял еще троих мелких на одного крупного охранника.

– Шеф приказал лично доставить Галину Александровну до места, – сообщил бодигард Монзыреву.

– Ну, коли приказал… Так, а сумки можно положить в багажник.

– Нет, командир, своя ноша не тянет, – Сашка демонстративно забросил сумку за спину. – Все свое – ношу с собой.

Оставшаяся пацанва быстро позабрасывала свои баульчики в багажный отсек, и машина тронулась с места. Монзырев окинул взглядом мелкое воинство: два орла, охранник, три великовозрастные девицы, шесть пацанов, три девчушки и собака в наморднике.

– Ну что, подельнички, потопали? – он, развернувшись, подхватил свою сумку, пошел в сторону автовокзала, за ним двинулись остальные. Замыкали шествие охранник, сразу же вспотевший на солнце в своей классической паре черного цвета и белой рубашке с галстуком, с Галининой сумкой и странным тубусом в руках, и Андрей Ищенко с рюкзаком за плечами.

Сделав первый шаг в направлении автобусной остановки, Монзырев даже не подозревал, как с этим шагом круто изменится его жизнь и жизни всех тех, кого он вел за собой.