Страж

Он не мог этого вынести. Он действительно не мог этого вынести.

Торек вздохнул над ним, негромко щёлкнув языком.

— Иди сюда, брат, — сказал он, и на сей раз его голос был нежным.

Почувствовав боль Торека, а также его свет, проникающий в его, Ревик подчинился, почти прежде, чем понял, что хотел этого. Когда он подвинулся достаточно близко, Торек запустил пальцы в его волосы, притягивая голову Ревика прямо к себе на колени.

Ревик обнаружил, что тоже позволяет ему это делать.

Секундой позже он расслабился.

Он прислонился к ноге другого, положив голову на дорогие брюки, которые были на Тореке, и закрыл глаза. Он позволил видящему погладить его по волосам и лицу, чувствуя, как его свет обвивается вокруг него, теперь уже успокаивая его, нежно согревая.

— Я не сделаю этого, брат, — пробормотал Торек.

Его голос оставался тихим, выражая более сложные эмоции.

Что-то из этого могло быть даже привязанностью.

Его теплота росла по мере того, как Ревик оставался рядом, смешиваясь с теплом, которое оставалось на поверхности. Ревик тоже почувствовал собственничество, внезапное и острое, пронзительный укол, который усилил его собственную боль за те несколько секунд, что он это чувствовал.

— Я не позволю ему прикоснуться к тебе, хорошо? — пробормотал Торек, крепче сжимая его волосы. — Я обещаю. Я не подпущу к тебе этого грёбаного червяка.

Расслабив плечи, Ревик кивнул.

Он ничего не сказал.

Несмотря на это, он не смог сдержать облегчения, которое отразилось на его лице.

Глава 28. Деконструкция

«Должны ли мы вмешаться?» — говорит Балидор, поворачиваясь.

Он прерывает запись Барьера, когда задаёт этот вопрос, переводя взгляд с проекции на стене Барьера на видящего, с которым он поделился этим.

«Как долго мы позволим этому длиться? — продолжает он, подталкивая свет другого видящего к ответу. — Как долго? Прежде чем мы начнём действовать более непосредственно?»

Адипан Балидор фокусируется на видящем, сидящем там со скрещенными ногами, на полу неприметного Барьерного пространства, простого места встречи между несколькими состояниями сознания. Он смотрит вниз на старого видящего, внезапно осознавая то, что он только что показал ему.

Дискомфорт Балидора усиливается по мере того, как он обдумывает особенности содержания, особенно принимая во внимание то, что Вэш относится к Дигойзу почти как к сыну.

Впрочем, сейчас уже слишком поздно сомневаться в этом.

И в любом случае, он не смог бы скрыть это от него.

«Он может буквально уморить себя голодом», — добавляет Балидор.

Он избавляет свои мысли от эмоций, делая их полностью деловыми.

«Или он может позволить этому видящему, Тореку, издеваться над ним до такой степени, что это нанесёт ему психологический ущерб, — добавляет Балидор, хмурясь. — Вы должны знать, что брат Дигойз может подумать, будто это часть его работы по защите Моста — ничего не говорить этому видящему. Держать при себе всю информацию о своей личной жизни — даже ту, которая напрямую не подвергает её риску».

Некоторое время, которое кажется очень долгим, Вэш молчит.

Балидор наблюдает за ним, но ничего не видит за щитом старшего видящего.

В конце концов, Вэш поднимает взгляд, и в его тёмных глазах светится внутренний свет.

«Если бы этот видящий, Торек, объяснил ему нашу роль в этом, это помогло бы? — спрашивает Вэш, и его голос такой же далёкий, как и его свет. — Помогло бы признаться, что утечка разведданных в данном случае не является риском? Что наша цель скорее… терапевтическая по своей природе?»

Балидор пересматривает эти слова.

Затем, что-то бормоча себе под нос, он качает головой.

«Я думаю, это имело бы ужасные последствия, отец Вашентаренбуул», — признаётся он после паузы.

«Ты думаешь, он разозлится? — посылает Вэш, подчёркивая суть своим светом и словами. — Если он узнает, что мы заплатили брату Тореку за это? Если он узнает, что мы сделали это, чтобы попытаться достучаться до него? Как ты думаешь, разозлит ли это брата Дигойза, даже если он поймёт?»

На мгновение Балидор может только моргать, глядя на него.

Мелькающие цветные отблески придают тусклому пространству Барьера слабый розовый оттенок.

Он думает о том, чтобы тщательно подбирать слова, быть нежным.

Затем он решает, что сейчас тоже не время для этого.

«Разозлится? — Балидор посылает импульс недоверия вместе с более сильным импульсом света. Последний заставляет Вэша посмотреть на него, даже через пространство, которое простирается между ними. — Брат, я думаю, он захочет убить всех нас, если узнает, что мы причастны к этому. Особенно меня. И вас. Любого из нас, кому он доверяет. Любого из нас, о ком он думал как о друге. Он расценит это как худший вид предательства».

Выражение лица Вэша не меняется.

После паузы он просто кивает.

Его тело не двигается с того места, где он сидит на полу, скрестив ноги.

«Ты всё ещё думаешь, что на этот риск стоило пойти?» — тише посылает Вэш.

Впервые Балидор слышит упрёк в мыслях престарелого видящего.

Он мягкий и содержит больше вины, чем порицания.

Размышления над вопросом возвращают лидеру Адипана решимость. Это также очищает его разум от более противоречивых эмоций, которые там обитали.

«Да, я так думаю», — посылает Балидор после паузы.

Он позволяет другому почувствовать его собственные тревоги, даже посылая ему более мрачный импульс света, который содержит некоторую долю этой решимости.

«Я не буду отрицать, что у меня есть чувства по этому поводу, брат. Я не буду отрицать, что у меня также есть опасения, что мы можем потерять его в других отношениях. Но я не могу сказать, что сделал бы другой выбор. Он нужен нам. Сейчас больше, чем когда-либо. Мы не можем позволить себе нянчиться с ним, как не можем позволить себе нянчиться с Мостом. Нам нужно, чтобы брат Дигойз мыслил ясно».

Негромко щелкнув, Балидор ещё раз прокручивает свои собственные мысли.

Как только он это сделал, он чеканит свои следующие слова сквозь пространство Барьера.

«Он должен признаться в этом, — думает Балидор в адрес другого. — Ты знаешь, что он должен это признать, брат Вэш. Если он этого не сделает, нам придётся отстранить его. Мы не можем оставить его при Мосте, не в том состоянии, в каком он сейчас. Ты знаешь, что мы не можем. Это уже не просто влюблённость. Или даже какая-то фиксация. Он должен разобраться с этим. Сейчас же. Или он не подходит на роль её стража. Он не такой стабильный со всеми этими подавленными эмоциями… с сердцем, закрытым для нас и для неё. Он должен проработать это. Так или иначе. Теперь это уже необходимо».

Вэш сидит на полу в безликом пространстве, слушая.

Он остаётся неподвижным в течение нескольких секунд после того, как Балидор закончил.

Балидор задаётся вопросом, не отправился ли старый видящий в какую-нибудь другую область Барьера, возможно, чтобы посоветоваться с видящими Совета — возможно, чтобы посоветоваться с самой Тарси, которая обучала Балидора все эти годы назад, когда она была той, кто возглавлял Адипан.

В любом случае, Балидор ждёт, пока старый видящий снова не сосредотачивается на нём.

«Я согласен», — наконец говорит Вэш.

На этот раз его мысли звучат тихо, скрывая сожаление, которое может почувствовать Балидор.

«Подожди до последней минуты, прежде чем вытаскивать его, — добавляет Вэш. — Он может быть… упрямым».

Балидор не отвечает.

Тем не менее, он ловит себя на том, что соглашается.

Глава 29. Победители и проигравшие.

— Убери от него свои грёбаные руки. Сейчас же.

Этот голос поразил Ревика, вырвал его из полной тишины, которая воцарилась в его сознании, несмотря на окружавший его шум.

Этот шум снова стал громким, как только голос оттащил его назад, почти болезненно, когда свет внезапно вернулся в его тело. Как только это произошло, Ревик обнаружил себя на полу.

Он едва задумался над этим фактом, не более чем на несколько секунд.

Он вспомнил, что был не один.

Он вспомнил, что был пьян…

Не пьян. Торек дал ему что-то.

«Илуврен, — шептал его разум. — Он накачал тебя. Как Джейден накачал Элли».

От этой мысли что-то сжимается у него в груди.

Это вызывает образы, воспоминания, почти ощущения. Это вызывает прилив боли, такой сильной, что он ничего не видит сквозь неё, не может дышать…

— Я сказал… Убери от него свои грёбаные руки!

В руке мужчины, стоявшего над ним, был пистолет.

Ревик настороженно посмотрел вверх, борясь с собственным разумом.

Пистолет был направлен не на него.

— Отойди от него. Немедленно. Это не было просьбой, — видящий, державший пистолет, снял его с предохранителя, направив дуло прямо в лицо другому видящему. — Сделай это. Или я прикажу вывести тебя в переулок. Если ты выберешься отсюда живым, тебе здесь больше никогда не будут рады.

Пальцы сжались на плече Ревика, притягивая его к чьим-то ногам.

Свет Ревика зазмеился наружу, пытаясь определить, кто это был, и он поморщился, когда это спровоцировало ошейник. Пальцы, державшие его, чуть не причинили ему боль, когда Ревик попытался вырваться.

— Это он, не так ли? Тот Шулер, который был у тебя на сцене несколько месяцев назад?

— Отпусти его.

— Сколько? — спросил мужчина, державший его. — Один минет. Сколько?

Ревик скорее почувствовал, чем увидел это.

Света схлестнулись в воздухе над его головой. Его глаза забегали по углам — теперь это была забытая, но всё ещё сохранившаяся привычка, даже сейчас, когда он едва мог сфокусировать взгляд. Он видел повсюду тела, но даже сквозь них он видел больше видящих с оружием.

Охрана. Они были одеты в костюмы.

Как гангстеры.

Ревик усмехнулся, наблюдая за их приближением.

Музыка, доносившаяся из динамиков над головой, заставляла его грудь вибрировать.

Он мельком увидел голые ноги, сетчатые чулки, короткие юбки, туфли на высоком каблуке… Ещё костюмы. Там была Хайли. Она улыбнулась ему из белого кожаного кресла по другую сторону стеклянного стола, подмигнув, когда встретилась с ним взглядом.

Когда Ревик поднял глаза в тот раз, он понял, что пистолет держал Торек.

Он также осознал, что стоит на коленях на чём-то вроде коврика из овчины, за стеклянным столиком в основании кожаного дивана. Он смутно помнил это место, но не мог вспомнить, как он туда попал. Он вспомнил, как Торек сказал ему, что они собираются куда-то пойти.

Ревик почти испугался.

Он не выходил из дома Торека дольше, чем…

Ну, он на самом деле не знал, сколько времени прошло.

Он просто сидел там, молча, пока охрана приблизилась к пьяному видящему, схватившему его за плечо, и заставила отпустить.

Как только он это сделал, они вытащили другого мужчину из-за стеклянного стола.

— Отведите этого dugra-te di aros на задний двор и преподайте ему урок клубного этикета, — сказал Торек, и его голос звучал злее, чем Ревик когда-либо слышал от него. — Я не хочу, чтобы он снова был здесь. Когда-либо. Возьмите его изображение. Возьмите и его aleimi-сигнатуру. Внесите его имя в чёртов список.

Ревик услышал одобрительный шёпот, даже когда они уводили пьяного видящего.

Как только они ушли, Торек подошёл к секционному дивану и тяжело опустился на кожаную обивку позади того места, где Ревик стоял на коленях.

Ревик не двигался до тех пор, пока Торек не хлопнул себя по ноге, один раз — недвусмысленная команда. Тогда Ревик сделал движение без раздумий, откинувшись назад и положив голову на ногу другого, недалеко от того места, где Торек ударил по ней ладонью. Он закрыл глаза, борясь с головокружением, и привалился всем весом к спинке кожаного дивана.

«Ты позволял ему прикасаться к тебе?» — спросил Торек.

Ревик не ответил.

Торек схватил его за волосы. Он встряхнул его, один раз.

«Ты позволил ему прикоснуться к тебе, брат? Ты просил его об этом?»

Ревик пытался сообразить.

Делал ли он это? Он не мог вспомнить.

Он помнил руки на нём.

Он вспомнил, как другой видящий прикасался к нему.

Он вспомнил, как чертовски сильно хотел, чтобы эти руки были на нём.

— Может быть, — пробормотал он. Он глубже прижался к ноге другого видящего, делая свой свет покорным. «Прошу прощения».

Он почувствовал, как гнев Торека усиливается.

«Ты думаешь, что так легко отделаешься? — спросил его Торек через Барьер. — Непослушный маленький засранец. Ещё раз попытаешься манипулировать мной подобным образом, и я изобью тебя до потери сознания».

Ревик тихо рассмеялся. Он ничего не мог с собой поделать.

Пытался ли он манипулировать им?

Этого он тоже не мог вспомнить.

Он вообще не помнил, чтобы хотел этого пьяного видящего.

Он хотел Хайли. Он поймал себя на том, что смотрит на неё, на её тёмные волосы, собранные в локоны на затылке, тёмную помаду, подведённые глаза. На ней было небесно-голубое платье из какой-то мерцающей ткани, высокие каблуки, чёрные нейлоновые чулки. Он знал, что позже будет смотреть, как они с Тореком трахаются, но он хотел посмотреть на это сейчас. Он задавался вопросом, позволит ли Торек ему заняться с ней оральным сексом.

Однако у него сильно кружилась голова.

Слишком много алкоголя. Слишком много наркотиков — или что бы это ни было.

Почти никакой еды.

Он хотел спать, но его свет начинал болеть. С каждой минутой боль становилась всё сильнее, и он понял, что может чувствовать света других видящих в комнате, реагирующих на его боль. По крайней мере, некоторые из них видели, как Торек разозлился на того парня, который пытался уговорить Ревика отсосать ему. Некоторые из них были открыто возбуждены его болью. Другие были очарованы тем фактом, что Торек выставлял его напоказ как своего рода домашнее животное.

Ревик, однако, не был голым. На нём не было рубашки, но он был на девяносто процентов уверен, что на нём имелись брюки. Без обуви. Определённо без обуви.

«Брат, я хочу, чтобы ты отсосал мне. Прямо сейчас».

Замешательство сменилось лёгкой болью на лице Ревика.

«Здесь?» — послал он.

«Да, здесь. Прямо сейчас».

Ревик почувствовал, что его боль усиливается, ещё до того, как Торек начал расстёгивать свой ремень. Другой видящий не позволял ему делать этого раньше. Ни разу. Даже наедине.

Ревик чувствовал, что теперь на них двоих смотрит гораздо больше глаз, и не только со стороны видящих сидящих вокруг кожаного секционного дивана. Хайли тоже наблюдала за ними. Он чувствовал, как её боль проникает в его свет, уже притягивая его.

Она знала, что он тоже не делал этого раньше.

Ревик почувствовал собственнические нотки, стоящие за этой просьбой. Он знал, что Торек публично метил его, по крайней мере, в некотором роде. Всё внимание, которое они привлекали друг к другу, казалось, одновременно раздражало Торека и возбуждало его, даже сейчас.

«Ты и в этом собираешься меня ослушаться?» — послал он, похолодев.

— Нет, — выдавил Ревик. «Нет. Не собираюсь».

Он перевернулся, двигаясь до того, как другой видящий успел бы передумать.

Через несколько секунд он полностью расстегнул ремень Торека, а затем расстегнул брюки другого видящего.

«Ты сделаешь это очень, очень хорошим для меня, брат, — сказал Торек, глубже вжимаясь в диван. — Затем я отвезу тебя домой».

Ревик почувствовал, как боль сильнее пронзила его свет, на этот раз чуть не задушив его, но он только кивнул. Он не знал, что означала часть о возвращении домой, но он чувствовал, как напряжение в свете другого видящего усиливается, и знал, что на этом их вечер не закончится. Он уже собирался опустить рот, когда пальцы Торека снова вцепились в его волосы.

Ревик поднял голову, встретившись с ним взглядом.

Золотистые глаза Торека были тверды, как металл.

«Если ты ещё раз сделаешь что-нибудь подобное, прежде чем истечёт наше время вместе, то ты, возможно, никогда больше не покинешь мой дом, брат мой, — холодно послал он. — Ещё раз позволишь кому-нибудь так к тебе прикоснуться без моего явного разрешения, и я убью их. Даже если это будет Хайли. Я убью их прямо у тебя на глазах. Ты понимаешь?»

Ревик почувствовал, как у него сжалось в груди.

Однако, глядя в эти золотые глаза, он поверил ему.

Он кивнул один раз.

— Нет, — сказал Торек. — Скажи это. Вслух.

— Да, — сказал Ревик. — Я понимаю.

— Лучше бы ты понимал, чёрт возьми. А теперь сделай то, о чём я просил. Пока я не передумал.

Ревик только кивнул.

Долгое время после этого толпа молча стояла вокруг чёрного секционного дивана.

Другие остановились посмотреть, когда поняли, на что смотрят остальные. Все они, включая Хайли, наблюдали, не двигаясь, игнорируя происходящее на сцене, когда их прожекторы осветили Ревика и Торека.

Ревик едва заметил.

***

Его снова приковали наручниками к полу.

Ревик поднял взгляд на высокий деревянный потолок и рассмеялся.

Всё чертовски болело, так что он не был уверен, почему рассмеялся. Он всё ещё был чертовски пьян, или под кайфом, или что-то в этом роде… так что, возможно, дело отчасти в этом.

Торек играл песню White Rabbit, так что, возможно, это тоже частично стало причиной.

Или, может быть, это происходило только в голове Ревика.

Несмотря на это, он застонал, когда женщина-видящая легла на него сверху.

Он не мог прикоснуться к ней.

— Чёрт, — сказал он. — Пожалуйста. Пожалуйста, чёрт возьми… пожалуйста. Прекрати это.

Из другой части комнаты раздался резкий голос.

— Ты знаешь, что для этого потребуется, брат, — сказал Торек.

Ревик наблюдал, как он закуривает hiri.

Наблюдая за тем, как золотоглазый видящий курит, Ревик вспомнил, что произошло ранее той ночью, звук, который издал видящий, когда он, наконец, отпустил себя в том клубе. Воспоминание мгновенно сделало его твёрдым, болезненно твёрдым, даже без учёта того, что Хайли смотрела на него сверху вниз, лаская его обнажённые руки.

Впервые он почувствовал, что та часть его, которая боролась с этим, дрогнула.

На этот краткий миг — сияющий миг, который пронёсся над ним — он перестал видеть смысл бороться с этим.

Он был чертовски измотан. Он был голоден.

Его так чертовски тошнило от этого… и он так сильно хотел секса, что был готов продать за это своего первенца.

Где-то там он почувствовал Вэша.

Он ухватился за видящего, за этот шёпот его присутствия.

«Помоги мне, — взмолился он в Барьер. — Помоги мне, отец. Пожалуйста. Пожалуйста, помоги мне, чёрт возьми. Пришли кого-нибудь. Пришли кого-нибудь, пожалуйста. Он не собирается отпускать меня».

Однако присутствие исчезло, и остался лишь тихий шёпот, который ничего не оставил после себя.

Ревик всё равно почувствовал это.

Он сомневался в том, что чувствовал, смущённый его отсутствием.

Когда его глаза прояснились, он понял, что ошейник не был снят. Значит, он не мог быть в Барьере, на самом деле. Он не мог чувствовать Вэша. У него, должно быть, галлюцинации. Он, должно быть, видит вещи, чувствует то, чего там не было.

Женщина смотрела ему в глаза, и только тогда он понял, что плачет. Он поднял на неё глаза, увидел в них боль, сочувствие.

«Отпусти себя, брат, — послала она, успокаивая. — Отпусти, мой прекрасный брат. Позволь нам помочь тебе. Мы всего лишь хотим помочь тебе».

Всё оставшееся в нём сопротивление рухнуло.

— Что вы хотите знать? — спросил он.

Его голос звучал мёртвым даже для его собственных ушей.

Он почувствовал реакцию Торека даже с другого конца комнаты.

Он почувствовал потрескивающий жар живого света другого, когда тот пронёсся по комнате, неверие в нём — триумф.

Он также почувствовал облегчение в другом видящем.

Он тоже чувствовал это в Хайли, смешанное с желанием, которое теперь было на поверхности, и которое заставило её прижаться бёдрами к его бёдрам. Ревик ахнул от интенсивности всех этих соперничающих меж собой вещей, а Торек поднялся на ноги и подошёл к тому месту, где Ревик был прикован к полу.

Торек присел на корточки рядом с головой Ревика, глядя на него сверху вниз своими золотыми глазами, и его лицо было серьёзным, лишённым юмора.

— Ты готов поговорить со мной, брат? — мягко спросил он.

Ревик кивнул.

— Да. Что я могу. Я расскажу тебе, что я могу.

Торек улыбнулся.

— Справедливо, — на протяжении более долгой паузы он только изучал лицо Ревика, его свет искрился от этого жара. Затем он повернулся к Хайли. — Иди. Оставь нас, сестра.

— Она может остаться, — сказал Ревик.

Его боль усилилась при мысли о том, что она уйдёт.

— Нет, — Торек покачал головой. — Она не может остаться, брат. Но я приведу её сюда, когда мы закончим. Как только ты закончишь со мной разговаривать, я приведу её обратно сюда, и если ты расскажешь мне достаточно, я позволю ей трахнуть тебя… столько раз, сколько ты захочешь. Я также позволю тебе кончить.

Чувствуя, что тошнота в животе усиливается, Ревик кивнул.

— Всё в порядке? — сказал Торек.

— Хорошо.

— Сначала ты поговоришь со мной, брат. Пока я не скажу тебе, что мы закончили.

— Что ты хочешь знать? — снова повторил Ревик.

Торек подождал, пока дверь не закрылась за обнажённым телом и босыми ногами Хайли.

Как только это произошло, он снова посмотрел на Ревика. Он опустил свой вес, приняв положение со скрещенными ногами, придвигаясь по деревянному полу ближе к деревянной плите, к которой был прикован Ревик.

— Ты виделся с ней? Когда ты уезжал? — спросил Торек.

Ревик кивнул.

— Да. Да, я видел её. Ты уже знаешь, что я видел.

— Ты трахал её?

Ревик уставился в потолок.

На мгновение в его голове стало пусто. Затем он тихо рассмеялся, вспомнив, как в последний раз видел Элли, наблюдал за ней с Джейденом в том же доме, где человек принудил её без согласия заняться групповым сексом с его товарищами по группе. В те же несколько секунд на него обрушились другие вещи, о которых он не позволял себе думать уже несколько дней, может быть, недель.

Его вытащили.

Они не пришли за ним.

Они не пришли для того, чтобы помочь ему в этом, освободить его от Торека, поэтому Ревику пришлось предположить, что Совет поручил кому-то ещё присматривать за Элли. Они, должно быть, думают, что он сбежал, что он ушёл напиваться, трахаться с проститутками. Они, должно быть, считают, что он сломался.

В любом случае, его время с ней закончилось.

Всё кончено. Так и есть на самом деле.

Наконец-то всё закончилось.

— Нет, — Ревик издал тихий вздох, качая головой. Его боль усилилась. — Нет, я её не трахал. Она с другим.

— С кем?

— Человек, — Ревик сжал челюсти так, что стало больно зубам. — Грёбаный мудак. Насильник.

— Ах. Я понимаю. Я слишком хорошо понимаю. Это очень плохо, брат, — голос Торека потеплел, когда он заговорил, успокаивающе, сочувственно. — Так что же это у вас с ней такое? Почему бы тебе не двигаться дальше? Найти ту, которая захочет тебя?

Ревик почувствовал, как тошнота снова скручивает его внутренности.

Торек был прав.

Она не хотела его.

На мгновение он не смог заставить себя ответить.

— Я не знаю, — сказал он.

— Нет, ты знаешь. Что это? Это тот мужчина, которого я почувствовал в твоём свете? Бывший бойфренд?

Ревик издал низкий вздох. Боль пронзила его, даже когда слова видящего направили свет Ревика в другом направлении, куда он не хотел идти. Он вспомнил, когда в последний раз видел Даледжема. Он вспомнил, как проснулся и обнаружил записку на каменных полках у своей кровати. Как будто он был грёбаной проституткой. Как будто Даледжем пришёл за сексом и улизнул посреди ночи.

Видящий сказал, что приходил, потому что соскучился и хотел сказать ему, почему он ушёл, почему они не могли быть вместе. Он вспомнил слёзы в глазах видящего. Он вспомнил, что знал, что никогда больше его не увидит. Он вспомнил, как, чёрт возьми, знал это и всё равно просил его остаться.

Он был таким грёбаным дураком.

Он был таким чёртовым идиотом.

С ними обоими. Они оба были где-то там, наверху, смеялись над ним.

Или, что ещё хуже, жалели его.

Боль в груди усилилась, стала невыносимой.

Он не мог дышать. Он, чёрт возьми, не мог дышать…

— Брат, успокойся. Успокойся, пожалуйста. Ты должен это почувствовать. Ты должен…

— Нет, — Ревик покачал головой, стиснув челюсти, моргая сквозь слёзы. — Нет. Я не хочу. Я, бл*дь, не хочу этого чувствовать…

— Никто не хочет, брат. Не в этом дело.

Ревик поднял глаза.

Торек улыбнулся ему. Он погладил волосы и лицо Ревика, и теперь его свет был теплее, мягче, чем Ревик когда-либо ощущал. Под его пальцами Ревик почувствовал, как его грудь начала расслабляться, почти неохотно — по крайней мере, вне его контроля.

— Никто не хочет чувствовать такие вещи, брат, — пробормотал Торек. — Никто. Никогда. Но ты должен. Это убьёт тебя, если ты этого не сделаешь. Ты и я… Мы не люди, брат. Мы не можем просто держать это в себе, как это делают люди. В конце концов, это убивает нас.

Ревик покачал головой, но на этот раз не совсем отрицательно.

Боль в груди снова усилилась.

Он боролся с этим, потом задался вопросом, зачем он делает и это тоже.

Как только он отпустил, эта боль превратилась в жар, в густое горе, которое всё ещё хотело задушить его, даже когда какая-то часть его пыталась превратить это обратно в гнев.

Он думал о своих последних двадцати годах.

Ещё двадцать потраченных впустую лет, когда он ничего не делал… когда он был никем.

Первые семь из них он провёл на Памире, в основном в одиночестве.

Потом он снова был один в той хижине в России. Он ездил в Москву, когда ему это было нужно, обычно для разведки или для перепихона, но и там он никогда не проводил много времени.

Они хотели, чтобы он был вне поля зрения, сказал Вэш. Они хотели, чтобы он был там, где Шулерам и в голову не придёт искать его, где никто даже не узнает, жив ли он. Они хотели, чтобы он был невидимым, сказал Вэш.

В те первые годы они связали его свет с светом Элли, они хотели, чтобы он перестал существовать.

Но от этого боль усилилась.

Он вспомнил горы. Он вспомнил, как гулял по горам Сибири с винтовкой за спиной, наблюдая за орлами над головой, за темнотой деревьев. Обычно у него не было ничего, кроме спутниковой связи, которая связывала его с остальным миром, и Барьера, который связывал его с Элли.

Там он чувствовал себя почти свободным.

Но он всё равно был один.

— Я ненавидел её, — выпалил он.

Его голос прозвучал резко, бездумно.

Сначала он даже не был уверен, кого имеет в виду.

Лицо Кали поплыло перед его глазами, её слова, сказанные ему у бассейна отеля в Сайгоне, затем снова в Южной Америке, после того, как она родила Элли. Он вспомнил, как муж Кали свирепо смотрел на него, предупреждая взглядом. Он вспомнил недоверие, едва скрываемое отвращение, когда мужчина обернул свой свет вокруг Элли на кровати.

Затем он увидел Элли, стоящую в океане.

Он почувствовал, что она хочет исчезнуть, как иногда делал он сам.

Это напугало его до чёртиков, когда он увидел это в ней.

Это чертовски напугало его, когда он почувствовал, что она хочет умереть.

Слёзы навернулись на его глаза.

Он поднял глаза, избегая взгляда видящего, вместо этого уставившись в потолок.

— Я чертовски ненавидел её. Годами. Я винил её в его уходе…

— Кого, брат? — сказал Торек. — Кого ты винил?

Ревик только покачал головой, не отвечая.

— Они все притворяются. Все они. Они все просто полны дерьма. Они притворяются…

— Притворяются чем? Что за притворство?

— Забота, — сказал Ревик, глядя на него. — Они притворяются, что им не всё равно, но на самом деле им насрать. Я чертовски уверен, что им на меня наплевать. Все они чего-то хотят…

— Чего они хотят?

— Я не знаю. Половину времени я, бл*дь, даже не знаю. Я просто чувствую это. Я, бл*дь, чувствую это. Они чего-то хотят. Они чего-то хотят от меня.

Торек кивнул, не дрогнув от эмоций в голосе Ревика.

— Они хотят этого только от тебя? — спокойно сказал Торек далее. — Или ты думаешь, что никто никого не любит, брат? Ты думаешь, что всё это просто видящие, использующие других видящих?

— Нет, — свет в глазах Ревика исказился от замешательства, даже когда боль в груди усилилась. — Нет. Я не верю, что…

— Значит, ты думаешь, дело только в тебе? — продолжал Торек, и его голос стал более мягким. — Ты думаешь, они все просто чего-то хотят от тебя? Что тебя нельзя любить?

— Я не знаю.

Торек продолжал поглаживать его кожу, массируя плечи, лаская волосы, затем подбородок и лицо. Ревик лежал, желая, чтобы это так или иначе закончилось, чтобы эта штука внутри него раскололась, чтобы его оставили в покое. Ему было всё равно, будет ли это больно; ему было уже плевать.

Если это означало, что потом всё, наконец, закончится.

Ему хотелось просто опустошить себя. Ему хотелось просто сломать то, что внутри него отказывалось отпускать.

Если они хотели, чтобы он был один, почему он должен был так сильно это чувствовать?

Почему он не мог просто забыть об этом?

— Ты всё ещё ненавидишь её, брат? — мягко спросил Торек. — Эту персону, которую ты винишь в том, что твой возлюбленный бросил тебя?

Ревик обдумал свои слова.

Он подумал об Элли, о том, как сильно он старался держаться от неё на расстоянии. Он вспомнил, как сильно хотел этого. Он даже попросил Вэша о помощи, чтобы их света не слишком переплелись.

Где-то по пути он проиграл и эту битву.

— Нет, — сказал он, качая головой. — Нет. Я не ненавижу её.

— Ты не ненавидишь?

— Нет, я… я люблю её.

Слова просто вырвались наружу.

Как только они прозвучали, боль в его сердце резко усилилась, подавляя его.

Там жил огонь.

Более того. Он увидел тёмно-золотые и красные облака… белое солнце… усыпанный бриллиантами океан. Он снова почувствовал там Вэша. И других тоже.

То, что могло быть Юми… Порешем… Марой.

Он издал более громкий крик, даже когда боль в груди стала жидкой. Когда он вернулся в своё тело, тяжесть, давившая ему на грудь, наконец-то исчезла.

Это всё ещё было больно. На самом деле было ещё больнее, но также стало… лучше.

Он снова мог дышать.

Было больно, но он мог дышать.

Торек над ним тихо щёлкнул, издал что-то, что прозвучало как вздох. Что-то в его свете заставило Ревика подумать, что видящий тоже почувствовал облегчение — по крайней мере, частичное. Как будто он не закончил, ещё нет, но самый большой кусок уже отпал. Ревик на самом деле не хотел думать о том, что это значит.

Он не хотел думать о том, манипулируют ли им и в этом тоже.

Ему было всё равно. Он не хотел беспокоиться об этом.

Наклонившись ближе, Торек погладил Ревика по волосам, используя свет в своих пальцах.

— Я знаю, что любишь, брат, — мягко сказал он. — Я знаю, что ты любишь её. И хорошо, что ты можешь сказать мне это. А ей ты сказал? В этой поездке, которую ты предпринял, ты сказал ей, что любишь её?

Ревик уставился в потолок.

Его лёгкие всё ещё адски болели, но он чувствовал себя странно спокойным, почти умиротворённым.

Несмотря на это, боль вернулась, когда он вспомнил, как Элли флиртовала с Джейденом в том ресторане. Он вспомнил, как она сидела напротив него с кофейником в руке, как будто её кто-то притянул туда, как будто её тянуло к нему.

Как Ревика тянуло к ней.

— Нет, — только и сказал он. — Нет, я ей не говорил. Я ничего ей не говорил.

Между ними повисло молчание.

Где-то в этот момент Ревик понял, что Торек держит его за руку. Собственные пальцы Ревика были горячими, почти мокрыми от пота, но другой видящий не отпускал их.

— Она высокого ранга, не так ли? — мягче сказал Торек. — Та, которую ты любишь?

Ещё один приступ страха пронзил Ревика.

Знал ли он? Знал ли Торек, кто она такая?

Ревику, возможно, придётся рассказать об этом Вэшу. Возможно, ему придётся признаться ему в том, что он натворил, заставить Совет стереть Торека, заставить его забыть обо всём, что произошло. Думая об этом, Ревик почувствовал, как его челюсти напряглись. Он силился контролировать свой свет, чувствуя, как очередная вспышка иррациональности проходит сквозь него подобно волне, принося с собой горячий гнев, когда он прочёл смысл слов видящего.

Его свет заболел лишь сильнее, когда он пытался вернуть его обратно.

Нах*й всё. Если Торек знал, то он знал.

Сейчас он ничего не мог с этим поделать.

— Да, — сказал он напрямик. — Самого высочайшего.

— И она молода?

— Да, — сказал Ревик, выдыхая. — Да. Очень молода.

Торек медленно кивнул, всё ещё используя свой свет и свободную руку на груди Ревика, мягко притягивая за нити его aleimi, особенно вокруг сердца. Когда золотоглазый видящий заговорил в следующий раз, его слова были мягкими, но Ревик почувствовал за ними твёрдую сталь.

— Тогда ты знаешь, что она не останется с этим человеком, — сказал он. — Кем бы они ни были друг для друга сейчас. Она не останется с ним.

Лёжа на спине, Ревик обдумывал слова Торека.

Он думал об Элли с Джейденом, о том, как она вела себя с ним.

Затем он подумал о том, кем она будет, когда Совет, наконец, пробудит её.

Его свет ненадолго резонирует с её светом, когда он вспоминает, пробуя частоты, которые он иногда ощущает в её свете, шепотки и проблески того, кем она является за маской, которую она проецирует в мир. Он помнит, насколько по-другому она ощущается в этом пространстве.

Что-то в его теле расслабилось, даже когда боль в груди усилилась.

— Да, — сказал он. — Да, я понимаю это.

Торек кивнул, глядя на него сверху вниз, и его золотые глаза слабо светились.

— Брат, — сказал он мягче. — Ты также знаешь, насколько маловероятно… что она будет с тобой?

Ревик почувствовал, как боль в груди снова стала острой, как раскалённое железо.

Долгое мгновение он не мог говорить.

Реальность этих слов обрушилась на него, затмевая разум, затуманивая зрение. И снова его захлестнула волна чувств — жидкий жар, разлившийся по груди. Он мог только дышать, ожидая, когда это пройдёт, потерявшись в ощущении пребывания в нигде. Что на самом деле его вообще не существует.

Казалось, что внутри что-то треснуло.

Казалось, что его сломали.

Однако он почувствовал, что в этом есть правда.

Он почувствовал это и понял, что всегда знал.

Ему никогда не позволили бы иметь что-то по-настоящему интимное с Мостом. Он был Шулером. Его свет не был чистым. У него не было ни статуса, ни имени, о котором можно было бы говорить. Его избегала собственная семья. Ему не было места в Азии. Чёрт возьми, его даже не пускали в Азию.

Он был никем. Наёмный работник.

Мост, с другой стороны, являлась знатью.

Она была бы самой высокопоставленной из всех среди видящих.

— Да, — грудь Ревика сжалась причиняя ему боль, но он заставил себя посмотреть правде в глаза. — Да, я знаю это, — он открыл глаза, только тогда осознав, что закрыл их. Слезы наполнили их во второй раз. Он посмотрел на Торека, чувствуя, как напряглись его челюсти. — Мне сказали, что она будет со мной, что мы будем… — он покачал головой. — Я никогда им не верил. Я не понимал, зачем они сказали мне это. Я не понимал, зачем кому-то лгать о чём-то подобном.

Он пытался вспомнить слова, которые использовала Кали.

Она сказала, что Ревик и Мост будут вместе, что они будут любить друг друга.

Но это могло означать что угодно и ничего не значить.

Это могло означать, что они потрахаются однажды ночью, спустя годы, после того, как Элли пробудится, и они с Ревиком станут друзьями. Это могло означать, что Ревик в конечном итоге станет союзником, кем-то, кому она доверится, возможно, даже долгосрочным любовником, по крайней мере, пока она остаётся одинокой. Это могло означать, что Ревик возьмёт на себя роль своего рода старшего брата, пока она будет проходить обучение. Чёрт, это могло означать, что он будет её учителем, по крайней мере, в более боевых аспектах тренировки зрительных навыков видящих.

Это могло означать, что Ревик останется её телохранителем.

Это могло означать что угодно.

Осознав в какой-то не такой уж тайной части своего сознания, что означали слова Кали, он снова закрыл глаза, боль в груди усилилась.

Она уже обещана другому.

Все знали, что Мост принадлежит Мечу.

Все это знали.

Видящих учили этому в детстве.

Элли была обещана своему мужу ещё до своего рождения.

— Ты доверяешь этой персоне? — Торек надавил. — Тому, кто сказал тебе, что в конечном итоге у вас с ней будут какие-то интимные отношения?

Ревик сначала не смог ответить.

Вдали виднелся золотой океан, становившийся всё слабее. Он изо всех сил старался не вспоминать, что он там чувствовал, насколько это было похоже на дом.

Настоящий дом.

Он изо всех сил старался вспомнить, кем он был. Кем он был на самом деле.

Когда он открыл глаза в следующий раз, то увидел, что Торек хмуро смотрит на него сверху вниз, увидел сочувствие в этих золотых глазах, тепло, исходящее от его света. Ревик также почувствовал там более сильный заряд, но не недобрый. Возможно, решимость не сюсюкаться с ним.

Может быть, решимость сказать ему правду.

Почему-то воспоминание о том, где он был, о физической природе комнаты, знание того, что он в Лондоне, что он прикован цепями в гостиной другого видящего, и что Торек намеревался заняться с ним сексом после этого — это вернуло разум Ревика в рабочее состояние.

Его накрыла ясность.

В этот раз всё прояснилось.

— Нет, — сказал он. — Нет, я не доверяю той, кто сказала мне это. Она защищала свою дочь. Я не виню её за это, но я не могу поверить ничему из того, что она сказала.

Торек сжал его руку.

И снова сочувствие отразилось на его лице.

Ревик почувствовал искренность, стоящую за этим.

Он даже почувствовал то, что могло быть любовью, заключённой в свете золотоглазого видящего. Не настоящей любовью, конечно, даже не романтической любовью, но привязанностью, как минимум.

Ревик больше не смотрел на него.

Он обнаружил, что смотрит на камин.

Не в сам камин, а над ним.

Его взгляд отыскал каминную полку, задержавшись на массивных часах, вделанных в камень и известковый раствор, прежде чем опуститься ниже, к аккуратному ряду серебряных статуэток, стоящих на дереве. Ревик знал их все, каждую изображённую фигуру. Все они олицетворяли того или иного бога, богиню или посредника в пантеоне видящих.

Он увидел там Дракона. Он увидел Черепаху рядом с Драконом.

Он увидел Стрелу рядом со Щитом.

Он увидел Рыцаря рядом со Слоном.

Он увидел сам Мост…

Рядом с ней, в центре той же самой мантии из красного дерева, стояла серебряная статуя, больше остальных.

Это были Меч и Солнце.

Ревик вспомнил, как часами разглядывал этот же символ на стенах пещер Памира.

Глядя на это сейчас, он почему-то успокоился, как и тогда.

Или, может быть, это просто заставило его вспомнить, что он здесь делает.

Он пришёл сюда не ради себя.

Он пришёл сюда, чтобы загладить свою вину.

Даже если он никому не нужен, даже если никто никогда не хотел его, по крайней мере, не так, как он жаждал, чтобы его хотели — это не имело значения. В конце концов, это не имело никакого отношения к тому, почему он здесь, или что он всё ещё мог сделать для существ, которым служил. Он уже отдал свою жизнь. Она больше не принадлежала ему. Он отдал свою жизнь, свой свет, свою душу.

Он дал обещание.

Служить Мосту.

Ничто другое не имело значения.

— Это не имеет значения, — сказал он вслух, повторяя мысль.

— Не имеет? — переспросил Торек.

Когда Ревик в тот раз поднял глаза, Торек вскинул бровь, слабо улыбаясь. Он всё ещё держал Ревика за руку, сжимая его пальцы там, где рука Ревика лежала прикованной над его головой.

— Нет, брат, — сказал Ревик, выдыхая. — Нет, на самом деле это не имеет значения.

Глава 30. Молчание

«Ты знаешь, во что он теперь верит? — мягко посылает она. — Ты понимаешь его мыслительный процесс, как он определил это в своём сознании?»

Её далёкие мысли — это шёпот, слабое дуновение лёгкого ветра, который несётся по бледному песку. Её нет рядом, на самом деле нет, но она всегда с ним.

Она всегда с ним — каким-то образом.

Всегда.

Сначала Вэш не отвечает.

Вместо этого он поднимает глаза, любуясь бриллиантовыми искорками, слабо сверкающими на гребнях пологих волн. Здесь по большей части всё ещё темно, в небе, в облаках, в глубинах волнующегося океана. Однако сейчас утро, эти холодные часы перед рассветом, что бы это ни значило в этом пространстве. Светает, но за его спиной всё ещё ночь, всё ещё живы индиго-оттенки лунного света, окутанные гаснущими звёздами.

Вэш здесь, но его нет.

Это не конструкция Барьера, которую он построил сам, хотя он и раньше направлял эти прекрасные частоты света в свои собственные творения, вплетая их в пейзажи по своему собственному дизайну. Он даже направил эти частоты в факсимиле существ, которых он проектирует, существ, которые обитают в тех пространствах, которые он строит.

Озера. Медоносные пчёлы. Облака. Птицы.

Он делал это для себя.

Он ещё чаще делал это для других.

Он делал это специально для некоторых из своих учеников. Особенно для тех, кто больше всего в этом нуждался.

Особенно для Дигойза.

«Я знаю, что он думает, — посылает Вэш, наконец отвечая ей. Он вздыхает, сильнее ложась на песок и опираясь верхней частью тела на костлявые руки. — Он думает, что Кали солгала ему. Он думает, что он недостаточно хорош для неё. Он думает, что недостаточно хорош для Моста. Он превратил это в долг мученика… тот, за который он умрёт, поскольку не видит в своей жизни никакой другой ценности. Он думает, что любая жизнь, которую он мог бы прожить для себя, уже закончилась. Или имеет очень отдалённое значение. Это даёт ему покой».

Вэш снова выдохнул, глядя на восходящий свет над океаном.

Присутствие становится теплее, но её мысли остаются тихими.

«Ты хочешь, чтобы он в это верил?» — спрашивает она.

И снова её голос доносится почти как ветер, как будто чего-то не хватает.

Вэш не слышит в нём осуждения, вообще никакого.

Несмотря на это, он вздрагивает. Возможно, он вздрагивает исключительно от воспоминаний о том, как в последний раз уловил отголоски света Дигойза.

Он также думает об её словах.

«Нам нужно, чтобы он был спокоен, — посылает Вэш после очередной паузы. — Нам нужны были гарантии, что он не приблизится к ней раньше времени. Нам нужно было, чтобы он восстановил контроль над своим светом. Чтобы он не пробудил её слишком рано. Нам нужно было, чтобы он смог выполнить работу, которую ему поручили Предки… чтобы он не потерял контроль с ней».

В ответ на молчание собеседницы, Ваш добавляет,

«Адипан Балидор подумал…»

«Что думаешь ты, возлюбленный друг?»

В её словах по-прежнему нет упрёка.

Несмотря на это, Вэш чувствует, как более сильная боль возвращается к его свету.

Он рассматривает свои босые ступни на песке, пальцы ног сминают прохладные белые крупинки. Он представляет себе ракушки у себя под ногами, моллюсков, птичьи яйца, песчаных крабов.

Свет перед ним становится ярче, но теперь он представляет, что там облака.

Мрачные, тяжёлые предзнаменования сгущаются в его глазах, ожидая за пределами этого прекрасного пространства. Он ощущает тяжесть этих перемен, даже погружённый в живое, дышащее присутствие этого нетронутого уголка Барьера. Он наблюдает за крыльями птиц над головой, чувствует их индивидуальные души. Он чувствует на себе тяжесть ещё многих душ.

Он думает о вопросе своего старого друга.

Он думает о том, чего бы он хотел, если бы мог диктовать что-то на Земле.

Он думает о различиях там, внизу, по сравнению с тем, как они устроены здесь, наверху, где время не имеет значения.

Где никто никогда не должен быть один.

«Я думаю, что брат Дигойз сейчас полностью выполняет ту роль, которую мы требуем от него в данный момент, — посылает он, вздыхая и что-то бормоча себе под нос. — Я думаю, нам больше не нужно беспокоиться о том, что он приблизится к ней преждевременно или переступит границы дозволенного в отношении её личности или её света. Я думаю, что он принял роль Стража в своё сердце и что он будет выполнять эту роль преданно и непоколебимо. Я думаю, он подтвердил своё обязательство быть воином света, ради бескорыстных целей… ради самого Моста».

Он чувствует молчание своей подруги, даже когда она говорит.

«Это всё, что имеет значение?»

Вэш снова вздыхает.

«Это всё, что сейчас может иметь значение», — говорит он.

«Даже если он вредит себе в этой роли? — мягко спрашивает она. — Даже если он небрежен к своему сердцу? Своему телу? Даже если он считает, что он ничего не стоит, кроме этой роли?»

Ваш хмурится. Вдалеке он почти видит сгущающиеся тучи.

Он чувствует их своим светом.

Они уже близко.

Они почти здесь.

«У меня нет лучшего решения, сестра, — тяжело произносит он. — Не в этот раз. Не без прямого вмешательства в его разум… и я не буду этого делать».

На этот раз её молчание полное.

Однако внутри этой бесконечной тишины Вэш чувствует, что её сердце открыто для него.

Глава 31. Стереотип

— Вы вернулись, мистер Дигойз? Я не слышала…

Ревик отвернулся от того места, где он стоял на балконе, держа в пальцах hiri и выпуская дым в ночное небо. Вырванный из собственных мыслей её мелодичным голосом, он помедлил несколько секунд, чтобы переориентироваться, сосредоточиться на женщине, стоящей там.

В этот вечер на ней было платье изумрудного цвета, а не белого.

В этом был смысл.

Приближалось Рождество, и ставили балет Чайковского.

— Мне следовало подумать о том, чтобы проверить балконы раньше, — сказала она, и выражение её лица было ошеломлённым, когда она оглядела его в смокинге. — Кажется, это ваше любимое место, когда проводится мероприятие с вечерним дресс-кодом… по крайней мере, такое, где вас окружают люди. Вы поклонник балета, мистер Дигойз?

— Ревик, — вежливо поправил он, отвешивая ей короткий поклон. — И да, мисс Стивенсон. Я поклонник. Ну… иногда. Мне нравятся русские композиторы.

— Понятно, — она криво улыбнулась, изучая его лицо, но он почувствовал, что ей приятно, что он запомнил её имя. — И, конечно, вы цените русских. Они ужасные. Чрезмерно серьёзные. Тихие. Учитывая вашу грубоватую внешность, какие ещё композиторы могли бы вам понравиться, в самом деле?

— Вагнер, — сказал он, изогнув бровь. — Когда я в воинственном настроении.

На этот раз она улыбнулась по-настоящему.

Он не мог не заметить, что это осветило её лицо.

— Нацист? — спросила она. — Я бы не стала распространяться об этом здесь.

Ревик улыбнулся в ответ, выпрямляясь с того места, где он стоял, перегнувшись через каменный балкон. Он почувствовал, как свет снова обвился вокруг его тела, когда он это сделал, но он не отводил глаз от лица женщины-человека. Она выглядела слегка пьяной, даже если не считать бокала с мартини, который она сжимала в руке, обтянутой перчаткой. Или, может быть, навеселе. Он вспомнил, что она питала слабость к травке видящих, и, выудив из кармана пачку, предложил ей одну.

— Миранда, верно? — сказал он, когда она взяла его.

Она слегка покраснела, когда он назвал её по имени.

Он уже чувствовал, как она реагирует на его свет.

— Вы собираетесь рассказать мне, где вы были? — дразняще спросила она, выпрямляясь с того места, где он прикурил для неё hiri, используя органическую спираль, которая была у него в кармане. — Или я должна выбрать одну из множества непристойных теорий, связанных с вашим отсутствием?

Он снова улыбнулся, пожимая плечами.

— Я позволю вам выбирать.

— Очень великодушно с вашей стороны.

— Это в нашей природе — быть щедрыми. В природе видящих, — добавил он.

На это она громко рассмеялась, запрокинув голову, и Ревик поймал себя на том, что снова разглядывает её. Он вспомнил, как впервые встретил её на том балконе на Белгрейв-сквер.

С тех пор Дюренкирк снова подходил к нему.

Ревик посоветовал ему отправляться нах*й.

Кроме того, он пригрозил использовать свои связи с Тореком, чтобы разоблачить его как члена сети фетишистов видящих, если Дюренкирк когда-нибудь снова приблизится к нему.

Эта последняя часть, наконец, сделала своё дело.

Глядя на седовласую женщину перед собой, он почувствовал ту часть себя, которой она всё ещё нравилась, которая всё ещё испытывала странное влечение поговорить с ней… возможно, исповедаться в своих грехах.

Но он знал, что не сможет.

Мысль о том, чтобы рассказать ей, где он был последние три месяца, была в лучшем случае смехотворной. Она пришла бы в ужас. Более того, он никогда не смог бы заставить её понять, даже если бы она не осудила его за это.

Она была человеком.

Некоторые вещи просто не поддавались переводу.

Ревик сделал ещё одну затяжку hiri, всё ещё глядя на её свет.

— Вы хотите провести со мной ночь? — спросил он её напрямик.

Она моргнула, чуть не подавившись на середине затяжки hiri. Она посмотрела на него широко раскрытыми недоверчивыми глазами, всё ещё посмеиваясь.

— Вы играете со мной, мистер Дигойз? — спросила она дразнящим тоном.

Он наблюдал, как румянец заливает её лицо.

Он обнаружил, что это заводит его, хотя он продолжал изучать её лицо почти на расстоянии.

— Вовсе нет, — сказал он, прислоняясь к балкону. — Вы мне нравитесь.

— Я нравлюсь вам?

— Да. Вы ведь не замужем, не так ли? Вы вдова?

Она покачала головой, теперь явно нервничая и не веря своим ушам, но всё ещё наблюдая за ним. Он не увидел в её глазах ни отвращения, ни отвращения к идее лечь с ним. На самом деле, он увидел в её глазах больше любопытства, чем чего-либо ещё.

Но недоумение в её светлых глазах вытеснило большинство других эмоций.

— Я не замужем, — подтвердила она.

— Я тоже не женат, — сказал он, слабо улыбнувшись.

— Вы играете со мной, — сказала она, слегка покачав головой. Она поднесла бокал с мартини к губам, сделала большой глоток, прежде чем со смехом выдохнуть. — Я думала, вы говорили, что вы, видящие, не все шлюхи. Что слухи о них и сексе были ничем иным, как стереотипом?

Ревик пожал плечами.

— Некоторые стереотипы верны.

— Значит, вы хотите взять с меня плату?

— Я и не собирался этого делать, нет, — сказал он. — Я бы не предложил секс бесплатно, если бы хотел взимать с вас плату…

— Но вы бы не отказались от денег?

Ревик пристально посмотрел на неё.

После очередной паузы он только пожал плечами, продолжая наблюдать за её лицом.

— Я бы не отказался.

Правда заключалась в том, что он не мог сказать, что она ошибалась.

Его даже не волновало, что она права, больше нет.

Он перешёл на постоянную работу к Тореку в клубе, как только расторг их первоначальное соглашение. Верный своему слову, Торек отпустил его после той ночи без каких-либо ограничений. Клиенты, с которыми Ревик встречался в клубе, менее чем за четыре недели уже принесли ему вдвое больше заработка, чем он зарабатывал в Академии за год.

Конечно, у них троих было много секса, прежде чем Торек отпустил его.

Ревик не мог вспомнить, когда в последний раз у него было так много секса, по крайней мере, не так сразу. Может быть, никогда. В целом, ему потребовалось около недели, чтобы прийти в себя после всего этого, но, как ни странно, он не питал никаких обид. Не сейчас.

Он почувствовал себя лучше. Не счастливым, но лучше.

А ещё он никогда не кончал так.

В тот первый раз с Тореком он полностью покинул своё тело, отключился.

Конечно, какая-то часть его всё ещё тянулась к ней.

Но теперь это была фантазия. Материал для дрочки. Ничего больше.

Это никогда не станет чем-то большим.

Избавившись от воспоминаний, даже когда они вызвали прилив жара в его свете, он снова сосредоточился на женщине перед ним.

Теперь её глаза открыто изучали его, и в них было что-то вроде пустого недоверия. Он почувствовал, что она задаётся вопросом, может ли он быть тем же мужчиной, которого она встретила всего несколько месяцев назад.

— Думаю, я собираюсь отказаться от вашего щедрого предложения, мистер Дигойз, — сказала она.

— Ревик, — поправил он её. — Я же говорил вам. Мы не используем эти титулы.

— Ревик, — сказала она, склонив голову в знак признания его слов. — Я всё равно думаю, что мне придётся отказать. Боюсь, эта версия вас нравится мне не так сильно, как предыдущая.

— Предыдущая?

Она улыбнулась, но на этот раз улыбка не коснулась её глаз.

— Да, — беспечно ответила она. — Вы знаете. Сердитая, политизированная. Тот, кто пришёл сюда, обиженный и смущённый, потому что его приняли за наёмника… и проститутку, — её глаза стали серьёзнее. — Боюсь, они уже превращают вас и в то, и в другое, мой очень привлекательный друг. Я боялась, что это может случиться, даже в ту первую ночь, когда мы встретились. Но, признаюсь, я никогда бы не подумала, что это произойдёт так скоро.

Когда Ревик никак не отреагировал, она только вздохнула.

Подняв свой бокал с мартини в своеобразном тосте, она наклонила голову, затем попятилась к балконной двери.

— Желаю удачи, мистер Дигойз. Я искренне надеюсь, что вы найдёте то, что ищете.

— Я сомневаюсь в этом, — сказал он, улыбаясь в ответ. — Но спасибо вам за пожелание.

Она уже закрывала за собой стеклянные двери, когда снова остановилась, глядя ему прямо в лицо.

— Вы должны кое-что знать, — сказала она, на этот раз понизив голос, почти заговорщицки. — Тот другой мужчина, которого я встретила в ту первую ночь…?

— Да? — произнёс Ревик вежливым голосом.

— Вот с ним я определённо переспала бы, — сказала она.

Она со щелчком закрыла за собой дверь.

Долгое мгновение Ревик просто стоял там, глядя на городские улицы.

Глава 32. Прежде, чем придут облака

Я откинулась на песок, опираясь на локти, и вздохнула, глядя на палящее солнце.

Это был великолепный день. Один из тех редких, золотистых, с голубым небом, белыми пушистыми облаками, великолепных дней настоящего солнца в Сан-Франциско.

Когда светило солнце, я была почти уверена, что Сан-Франциско — самый красивый город в мире. Возможно, туман и затянутое тучами небо должны были напоминать нам об этом, чтобы мы обязательно заметили, когда туман рассеется и эта красота проявится в сером небе и влажном воздухе.

Была весна.

Я ждала весны.

Весной у нас иногда выдаются по-настоящему жаркие дни. Жара совсем как в восьмидесятых и девяностых, особенно в мае.

Сегодня будет не так жарко, но ощущения всё равно были чертовски потрясающими.

Достаточно потрясающими, что я надела под футболку верх от бикини и подумывала о том, чтобы бросить вызов Тихому океану, несмотря на то, каким чертовским холодным он будет в это время года. С другой стороны, на самом деле он был холодным в любое время года, за исключением, может быть, недели или двух в августе или сентябре, и даже это зависело от индивидуальных представлений о том, что холодно, а что нет.

Джейден рядом со мной вздохнул.

На моих глазах он сел, схватился за воротник тёмно-синей футболки с эмблемой «Око Моррис», которую он носил, и стянул её через голову.

— Эй! — воскликнула я, в шутку прикрывая глаза. — Белизна! Она ослепляет!

Он повернулся, ухмыляясь мне.

— Забей на это, Тейлор. Не все из нас могут быть такими смуглыми, как ты.

— Смуглыми, да? — усевшись поудобнее, я положила руки на колени, удовлетворённо вздохнув и посмотрев на волны, разбивающиеся о берег Бейкер-Бич. Мне всегда здесь нравилось, даже если это напоминало мне об отце.

Может быть, особенно потому, что это напоминало мне об отце.

Вдалеке мост Золотые ворота сиял кроваво-красным на фоне голубого неба.

— Да, смуглыми, — сказал Джейден, толкнув меня плечом. — А что? Ты собираешься спорить об этом?

— Нет. Мне это нравится. Это так… по-пиратски.

Он фыркнул, закатывая глаза.

Улыбка, однако, не сходила с его лица.

Я поймала себя на том, что смотрю на него. По-настоящему смотрю на него.

Несколькими днями ранее Касс сообщила мне, что мы с Джейденом находимся на «отвратительной» стадии наших отношений.

Это значит, что мы двое были такими тошнотворно милыми, такими неестественно счастливыми, что никто другой не мог находиться рядом с нами. Она обвинила нас во всех стереотипных, вызывающих отвращение поступках, таких как слишком долгие взгляды, держание за руки, слишком громкий смех над шутками друг друга и постоянные приятные слова друг другу.

Другими словами, по её словам, мы вызывали у всех остальных — то есть, у любого, кто не был на той же стадии сентиментальности со своей второй половинкой — желание блевать.

Меня это устраивало.

Честно говоря, это заставило меня рассмеяться.

В любом случае, на мой взгляд, ничто между мной и Джейденом на самом деле не разделялось на «стадии». У меня не было никакого понятия о стадиях, когда дело касалось романтических привязанностей. У меня не было чёткого представления о том, как всё должно развиваться или не развиваться.

В конце концов, он был моим первым.

В результате для меня всё это было в новинку.

Вызывать у других людей желание блевать было в новинку. Возможно, быть ходячим стереотипом плохой романтической комедии или любовного романа было в новинку. Просто быть с кем-то вообще, особенно на людях, было в новинку. Строить планы с учётом другого человека было в новинку.

Я пальцем убрала несколько выбившихся прядей чёрных волос с его глаз и улыбнулась когда он вздрогнул под моими пальцами. Когда я снова подняла взгляд, он смотрел на меня так же пристально, как я смотрела на него, его глаза были мертвенно неподвижны.

В тот раз я смогла увидеть, что скрывалось за этим взглядом.

Мы ещё не говорили этого друг другу, ни разу за почти пять месяцев знакомства, но что-то заставило меня сказать это прямо сейчас.

— Я люблю тебя, — сказала я ему.

Боль пронзила мою грудь.

Тяжёлая боль, от которой перехватывало дыхание.

Это заставило меня вздрогнуть, затем поднять руку к груди. Я потёрла это место, бездумно, мимолётно. Моей первой, иррациональной, необъяснимой мыслью было — эта боль пришла извне меня. Но когда я посмотрела на Джейдена, она исходила не от него.

Стоявший передо мной Джейден удивленно моргнул.

Затем он улыбнулся шире.

— Правда? — сказал он. — Любишь?

— Да, — ответила я, улыбаясь в ответ. — Люблю.

Моё сердце открылось, когда я увидела, как Джейден улыбается мне, а мои пальцы продолжали потирать грудь. Какая-то часть моего разума играла с болью там, смущённая жаром, который продолжал пульсировать под моей рукой. На поверхности, всем своим существом, я наблюдала за Джейденом. Заметив, что в его глазах появляется всё более мягкое выражение, я подтолкнула его локтем.

— Ладно, ладно, — я улыбнулась. — Не придавай этому большого значения или что-то в этом роде.

— Мне просто интересно, какие сексуальные услуги я за это получу.

Я рассмеялась, запрокинув голову.

Подняв на него взгляд, я увидела счастье в его глазах, и какая-то часть меня расслабилась.

В отражённом солнечном свете его глаза казались почти прозрачными. Как стекло.

Как два куска хрусталя, только слегка окрашенные.

Было в нём что-то такое, от чего у меня перехватило дыхание.

Затем он повернул голову, пиная песок.

— Хочешь поплавать? — предложил он, снова глядя на меня и всё ещё улыбаясь.

В тот раз его глаза были голубыми. Просто голубыми. Как океан за его спиной.

Перемена поразила меня, хотя какая-то часть меня пыталась вернуть тот другой цвет, тот, который завораживал меня всякий раз, когда я его видела.

Через несколько секунд я тоже пришла в себя.

— Да, — сказала я, улыбаясь в ответ.

Он схватил меня за руку и рывком поднял на ноги, после того как сам выбрался на песок.

Как только я выпрямилась, я оглядела пляж, задаваясь вопросом, безопасно ли оставлять наши вещи. Но мы были одни.

Я знала, что так будет недолго, но время ещё раннее.

Джон и Касс сказали, что, возможно, присоединятся к нам, но я немного сомневалась, что они это сделают.

Что касается Касс, я знала, что в этом нет ничего личного. Ей нравилось поносить меня за то, что у меня есть парень, но на самом деле она не возражала против Джейдена. Она просто предпочла бы провести день наедине с Джеком.

Что касается Джона, что ж… это другая история.

Я всё ещё не знала почему, но Джону Джейден не очень нравился.

Если моя интуиция меня не подводила, Джону Джейден совсем не нравился.

На самом деле он не хотел говорить об этом со мной, и он никогда не сообщал прямым текстом, что ему не нравится Джейден, не именно такими словами, но я знала, что он ему не нравится.

Я чувствовала это.

— Я тоже люблю тебя, ты знаешь, — сказал Джейден.

Вздрогнув, я обернулась.

Увидев ответный мягкий взгляд его голубых глаз, я улыбнулась, когда он сжал мою руку.

— Я не собирался этого говорить, — Джейден наклонился ближе, целуя меня в щёку и понизив голос до шёпота. — Я волновался, что это прозвучит как, ну, знаешь… чушь собачья, но раз ты только что это сказала. Но это правда. Я люблю тебя. Я просто ждал подходящего момента, чтобы сказать это.

Я улыбнулась ему, когда он поднял голову.

— Так что насчёт того заплыва? — спросил он, возможно, чтобы разрядить неловкость момента.

— Хорошо, — сказала я. — Я в игре, если ты в игре.

— О, я определённо в игре, Тейлор. Тебе тоже лучше быть в игре. Я ищу здесь обязательств. Не вздумай струсить, когда твоя нежная задница достигнет первой волны. Ты должна оставаться в игре, по крайней мере, до того момента, когда мои яйца заползут в мою задницу.

Над этим я тоже посмеялась.

Где-то посреди этого смеха меня осенило, что я счастлива.

Ну, в основном. Более или менее.

Конечно, мне всё ещё нужно было кое с чем разобраться.

Я ненавидела свою работу. Моя мама была в полном раздрае.

Касс была совсем другой, и я была почти уверена, что её парень Джек к настоящему времени стал законченным наркоманом и, вероятно, изменял ей, когда был под кайфом. Джон хотел, чтобы я вернулась в школу, и не переставал придираться ко мне по этому поводу. Я хотела стать художником, но не могла понять, как заставить кого-нибудь платить мне за это хотя бы прожиточный минимум.

Я скучала по своему отцу.

Я скучала по нему так сильно, что иногда было чертовски больно.

Я всё ещё сомневалась в себе и в том, что я буду делать со своей жизнью.

Я всё ещё сомневалась в своих способностях и целеустремлённости.

Я всё ещё чувствовала нетерпение, бесцельность и ощущение, что зря трачу время.

Я всё ещё хотела сделать больше, чем делала.

Но в целом, да, я была счастлива.

Возможно, впервые с тех пор, как умер папа, я была по-настоящему счастлива.

По какой-то причине эта мысль вызвала у меня странное чувство вины.

Я отбросила и это, вместе с другим мимолётным проблеском бесцветных глаз, более узких губ, чем у Джейдена, более высокого, стройного, мускулистого тела. Я отогнала всё это прочь, подняв лицо к солнцу, заставляя себя просто ценить то, что у меня есть… то, что у меня на самом деле было, то, что было реальным в моей жизни прямо сейчас.

Когда я это сделала, я вздохнула от этого тепла, улыбаясь ему.

Затем я снова рассмеялась, позволив Джейдену за пальцы потащить меня к клубящимся волнам. Через несколько минут мы уже брызгались, пытаясь окунуть друг друга в холодную солёную воду, носясь взад и вперёд по пляжу, как идиоты.

И да, я знала, что это просто ещё одна передышка во времени.

Облака вернутся. Они всегда возвращались.

Но их ещё не было.

Я даже не могла их увидеть, не сегодня… и надеюсь, пройдёт ещё несколько дней, прежде чем я вспомню, что нужно посмотреть.

А до тех пор я собиралась наслаждаться солнцем.

Продолжение следует…

Чтобы не пропустить перевод других книг Дж. С Андрижески, подписывайтесь на наши сообщества:

ВК: https://vk.com/vmrosland

Телеграм: https://t.me/rosland_translations