Столкновение с бесконечностью

Столкновение с бесконечностью

Этот тополёвый пух…

Автобусная остановка, и все, кто ждёт автобус, протирают глаза носовыми платками.

Пух лезет всюду.

Особенно в глаза.

— Простите, вы не окажите мне любезность?

Он был не то чтобы очень стар, но далеко и не молод. Седенькая бородка. Лысеющая голова и очень, очень, очень бесцветные глаза.

— Чем могу вам помочь?

— Видите ли, у меня бессонница…

Проклятый тополёвый пух! Он всюду. И сейчас где-то першит в горле. А тут ещё этот со своей бессонницей…

— Так что вы от меня хотите?

— Я просил бы вас… Как вам сказать…

— А у врача вы были?

— О да, конечно. С него всё и началось…

— Бромурал?

— Нет. Сначала был номбутал, затем мединал, а потом…

Нет, его лицо мне определённо не нравилось, — этакое розовенькое, пухлое старческое лицо.

— Ну а что же вам порекомендовал врач в конце концов?

— Считать.

— Что?!

— Почти что как в анекдоте: считать про себя. Знаете: раз, два, три, четыре, пять, шесть и так далее…

— Я думаю, вам очень скоро это занятие надоело.

Розовый старикашка кисло улыбнулся:

— Увы, нет. Я с этим хожу…

– То есть с чем «с этим»?

– Два миллиарда триста сорок восемь миллионов пятьсот двадцать семь тысяч четыреста двадцать шесть…

Подошёл красный автобус, с асфальта поднялось облако тополёвого пуха, а я мучительно соображал, что означает это идиотски огромное число.

— Хорошее средство от бессонницы, – сказал я, чтобы выиграть время. Те, кто стоял впереди нас, влезли в автобус, а мы почему-то остались стоять на раскалённом асфальте.

– Вы только поймите. Ведь нельзя взять и вот так, просто бросить. Особенно если перевалило за два миллиарда…

— Что — бросить?

— Считать. Знаете, с каждой следующей цифрой жизнь становится короче.

Боже! Так вот в чем дело!

— Так вы, что же, всю жизнь считали?

— Нет, что вы! Бессонница у меня началась… Дайте вспомню… Лет сорок тому назад…

— И это…

— Это около полутора миллиардов секунд.

Подошёл ещё один автобус и опять ушёл, а мы всё стояли…

— До какой цифры вы дошли?

Никогда никому в жизни я не задавал такого гнусного вопроса.

— Вы последний?

Миловидная строгая блондинка, по-видимому, решила, что мы пьяны.

— Нет, пожалуйста.

Автобус ушёл.

— Так вот, всё дело в том, что я один раз уже отдал цифру…

— Как это?!

— Ну, число. Это случилось десять лет тому назад.

— Ну, и…

— Тот человек был очень похож на вас. Мне стало очень плохо, только не на автобусной остановке, а возле билетной кассы на вокзале…

— Почему вы мне всё это рассказываете?

— Поймите же, нельзя… Нельзя бросать число, которому за два миллиарда…

— А почему, собственно, нельзя?

От этих чисел мне постепенно становилось жутко.

— Потому что… Как бы вам лучше объяснить… Ну, представьте себе число: шесть миллионов шестьсот шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть… Это страшное число. А когда среди ночи — это было три года тому назад, — я добрался до миллиарда… Вы не можете себе представить, что это за ощущение — миллиард… Миллиард!!! Единица с девятью нулями! Я и ОН, — этот миллиард! И тогда я прибавляю единицу и говорю про себя: миллиард один, миллиард два… Нет, вру. На миллиарде я задержался. По-моему, я на нем остановился дня на три. Как-то очень не хотелось его сдвигать…

Автобусы, автобусы… Прошёл какой-то служебный, и женщина-водитель крикнула:

— Сколько вы здесь будете стоять?

— Но это было ещё раньше. Я очень плохо себя почувствовал и поймал первого попавшегося молодого человека. И сказал ему, как и вам, что так, просто, бросить нельзя… Он согласился продолжать. Но я ему не поверил. Знаете, такое хитрое, насмешливое лицо. И мигающие глаза. Ему было наплевать на шесть миллионов и так далее… Он просто взял это число и, наверное, тут же забыл. А это годы человеческой жизни. Вы понимаете?

Я кивнул головой.

Тополёвый пух… И в эту жару так трудно дышать…

— Вы просили о какой-то любезности?..

— Да… Впрочем, поймите, это не так уж и трудно…

— Пусть будет как угодно. Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Я вам говорил, — я дошёл до двух миллиардов трехсот сорока восьми миллионов пятисот двадцати семи тысяч четыреста двадцати шести…

— Ну…

— Прибавьте, пожалуйста, следующую единицу… Мне трудно… Я устал…

Мы с профессором Носовым засиделись почти до утра, а когда весь коньяк кончился и когда разговоры об иностанных галивудовок иссякли, тогда мы стали говорить о жизни вообще.

— Жить нужно для того, чтобы жить.

Мудрости в этой фразе было не больше, чем желтка в съеденном яйце, но я сделал вид, что с идеей согласился. А он смотрел на меня сквозь свои очки с отрицательными диоптриями и продолжал.

Я сразу почувствовал, что ему нужно выговориться.

— Жить — это значит постепенно умирать. Вы, конечно, не против этого тезиса. Но вся кутерьма начинается тогда, когда всё человечество начинает претендовать на жизнь.

— А разве это не есть инстинкт самосохранения?

– Прекратите говорить банальные истины, которые были модными в 20-м веке. Вы когда-нибудь читали сочинения такого, не очень сейчас известного философа Шопенгауэра? А жаль. Нужно было бы, при вашей специальности. Так вот, этот самый Шопенгауэр, немец и поэт, как-то высказал идейку: как бы не трепыхалось человечество, как бы правительства не пытались сделать жизнь людей лучше, поскольку смерти не избежишь, умные люди должны создавать культ именно ей, а не чепуховым 70 годам человеческой жизни. Вы понимаете?

— Культ смерти?

Я не столько испугался, сколько развеселился. Носов сидел против меня и смотрел своими серыми глазами мне в душу.

— Вам смешно? — его голос стал жёстким. — А вы вдумайтесь в смысл идей и в смысл того, что происходит в природе. Разве Шопенгауэр не был прав? Ну, вот, вы неглупый человек, разве вы не знаете, что рано или поздно вы умрёте? Простите за грубость. Но…

— Знаю, — сказал я.

— Так какого же чёрта вы дерётесь за жизнь, и, насколько я понимаю, не столько за свою, сколько за жизнь всего человечества? Что вам это человечество? Почему вы думаете, что эта гадость вообще должна существовать?

— Просто потому, что жизнь неизбежна. С ней нужно что-то делать.

— С ней нужно кончать!

Профессор Носов расхохотался и выпил стакан коньяка.