Сто глупых идей

Глава 17

Пока Эрнесто бегал вместе со следователем куда-то наверх, я оставалась в холле под пристальным присмотром полицейских. Один из них передал мне анкету, чтобы я отметила в ней непонятные пункты. Изо всех сил отодвигая момент сдачи заполненной анкеты, я с тревогой посматривала на двери лифта и лестницу, стараясь не выпускать их из поля своего зрения. Как оказалось, и меня тоже кое-кто не выпускал из виду.

Тяжелый взгляд мужчины придавил меня к полу так, словно накрыл многотонным блоком. Мы встречались с ним ранее, за обеденным столом. Я никак не могла припомнить его имя, и единственное, что я помнила о нем: он тоже русский. Но данный факт почему-то не желал меня успокаивать. Напротив, заставлял нервничать и раздражаться.

Интересный факт, но в моих заграничных поездках я несколько раз сталкивалась с неординарными обстоятельствами, когда наши жизни пассажиров или путешественников висели на волоске. И всегда возникало чувство общности с теми, кто с тобой «одной крови». В случае опасности все русские тут же забывали о своих различных социальных статусах, и люди самоотверженно и героически бросались помогать даже тем, кому они вряд ли бы стали помогать в иной, какой-нибудь тривиальной ситуации. В такие моменты все надоевшие до зубового скрежета напевы про «русских алкашей», «ленивых медведей», «падших духом тупиц» и «проституток Наташ» - всё это переворачивалось с ног на голову и становилось кристально ясно: это отвратительная клевета, в которую всех заставили поверить. Весь мир заражен русофобией. А в это время русским залепляют рты, не позволяя даже вякнуть о достоинствах своей нации – это тут же рассматривается, как пропаганда запрещенных законом лже-ценностей, раздора или как «недоказанные исторические факты». Мы все обязаны восхищаться чужими культурами, религиями, языками, но только не богатством своего собственного духа и землей предков. Если человеку сто раз повторить, что он дурак, то на сто первый раз он им станет и начнет вести себя соответственно. Он сам о себе так будет говорить и даже думать, ибо жить, согнувшись в три погибели, когда на спину поставили ноги в кирзовых сапогах – это еще нужно умудриться выжить, а не сгинуть вместе с теми, кто когда-то первыми бросались грудью на амбразуру, не желая предавать правду в своих сердцах. Первыми всегда уходят лучшие.

В ситуации, опасной для жизни, почему-то всегда открывалась некая потайная дверь, и всё становилось четко видно: где тут русский, в ком всё еще горит ярый огонь Рода, а где – нет. Именно в такие моменты мне в полной мере становились понятны слова зарубежных политиков о том, что русские – это самый стойкий, вольнолюбивый и сильный духом народ, поэтому о господстве на политической арене не стоит и мечтать, пока русские не будут лежать на поле с разрезанной грудью, пока их последний ребенок не позабудет свой родной язык и не начнет предпочитать ему иностранный; пока не угаснет пламя, питающее Русский Дух и силу воли...

Вот и этот мужчина, сидевший напротив, не распространял в мою сторону флюиды «родства крови», а даже наоборот – показывал пропасть настолько устрашающую, что казалось, еще немного и я провалюсь в нее, как в огненное чрево мерзкого демонического отродья.

Мужчина, нервно усмехнулся и, поднявшись, неспешно направился в мою сторону.

- Привет, - поздоровался он со мной, теребя свою золотую запонку.

- Привет, - выдавила я в ответ.

- Ты, кажется, Полина?

- Мы разве переходили с вами на «ты»?

Он хмыкнул и, не растерявшись, пояснил:

- В иностранном языке нет разделения на «вы» и «ты». Особенно в английском. Я вырос в Америке, мне привычно так обращаться.

- Вы ошибаетесь. Насколько мне известно, даже в английском имеется «вы» и «ты». Просто это считается устаревшим обращением. К тому же, вы обратились ко мне не на иностранном языке, а на русском.

- Знаешь, как говорят: «С врагами на «вы».

- Кто так говорит? – вскинулась я, чувствуя, как нечто яростное разгорается внутри. Меня всегда бесили все эти псевдо-православные и псевдо-славинисты, прикрывающие своё невежество культом предков.

- На Руси так говорили, не знаешь? «Иду на «вы» - это знаменитое выражение одного чувака, - важно поучал меня незнакомец. – У меня профессорское звание, между прочим. Я преподавал в университете, а тут ты собралась со мной спорить. Даже забавно.

- Возможно, это выглядит забавным, но мне тоже известно, что прежде, чем назвать человека на «ты», к нему присматривались, касались его биополя...

- Можешь коснуться моего, если хочешь, - с намеком мотнул он головой в сторону лифта. – Зачем тебе этот креол? Ты же русская баба.

- Эрнесто на половину русский, - процедила я, но, в то же время, меня взбудоражил его вопрос: значит, нас с Эрнесто уже считают парой? Боже, но ведь никто не знает, что он холост, теперь все думают, будто я на правах любовницы... Какой жгучий стыд! И одновременно трепещущая в сердце радость нашей тайны.

- А! – отмахнулся собеседник. – На половину – это уже седьмая вода на киселе!

- А вы знаете, что это значит?

- Далекий и никчемный – вот что это значит, детка, - осклабился мужчина, демонстрируя свой идеальный набор вставных зубов.

- Нет, это всего лишь потомок, седьмое колено. Это вовсе не так далеко. Это, как раз ровно столько, сколько обязан каждый человек помнить и знать о своем роде. Дальше уже для избранных.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- А ты, можно подумать, знаешь свой род до седьмого колена? – усмехнулся зубастый.

- Знаю и больше. Моей семье повезло: бабушка по отцу сохранила родовую книгу, в то время как всех остальных знакомых эти книги заставили в свое время привезти в столицу под предлогом переписи населения, где их и сожгли.

- И как, помогает это знание? Судя по тому, что мы о тебе знаем – не очень...

Меня обдало ледяной водой. Захотелось броситься к себе в комнаты, но я преодолела страх и смело уточнила:

- «Вам» известно?

- А ты думала!

- Мне противно с вами разговаривать. Прошу вас отойти.

- Цыпочка, не слишком ли много на себя берешь? – и его влажные глаза заблестели каким-то демоническим светом, а чересчур суженные зрачки мужчины сделали его похожим на инопланетное существо. – Память, я смотрю, у тебя короткая, как у курицы.

- Еще одно слово, и я всё расскажу Эрнесто!

- Ха! – нагло рассмеялся мужчина, и тут мне впервые пришло в голову, что он, возможно, находится под наркотическим опьянением – вот откуда это отвращение к нему, словно он болен, заражен психическими паразитами! – В таком случае я откланиваюсь, а то мне скоро давать свидетельские показания. Надо хорошенько припомнить, в каком состоянии от тебя вышла Инга... – и он задумчиво постучал холеным пальцем по своим губам. - Говорят, ты ее чем-то ударила по голове. Сколько дают в этой стране за убийство, не знаешь?

- Что? – тихо переспросила я, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, а холл плывет перед глазами.

- Ты же, надеюсь, не питаешь надежд, будто в комнатах такого шикарного отеля не установлены скрытые камеры видеонаблюдения? Если они имеются в любом вонючем придорожном мотеле, то тут и подавно на каждом углу. Не переживай, твою аппетитную круглую попку уже сняли во всех ракурсах, – ядовито улыбнувшись, промурлыкал собеседник, после чего поспешил удалиться вместе с полицейским.

А в моем мозгу лихорадочно проигрывались события, предшествующие незабываемому путешествию вместе с Эрнесто в снежную долину и загадочную пещеру. Вот Инга перед моим внутренним взором, вся она такая живая и надменная... вот ее обвинения, нападки, царапины на моей коже... наша недолгая схватка... приземление Инги на ковер и удар головой о ножку стола...

Господи... Отсроченная смерть! Это я оттолкнула Ингу, она из-за меня упала!.. Непреднамеренное убийство, совершенное по неосторожности. А в случае, если в морге обнаружат клетки моей кожи под ее ногтями – то злонамеренное. И доказать, что это была самозащита – невозможно. Хотя, если действительно в моих апартаментах установлены скрытые камеры, то Эрнесто сможет мне помочь... Но откуда этот русский знает? Он уже видел запись? А если он забрал запись, заплатил кому-то за сокрытие информации? Тогда... тогда я в безвыходной ситуации!

Мне сделалось дурно, закружилась голова, загудело в ушах, мгновенно пересохло во рту, а удары сердца грозились перейти на сверхзвуковую скорость... Извинившись перед полицейским, я попросилась в туалетную комнату, и он, странное дело, даже не воспротивился. Видимо, мой внешний вид говорил сам за себя.

Ворвавшись в туалетную комнату, я заперла за собой дверь и, подлетев к зеркалу, увидела свои полоумные глаза. Никогда в жизни я не была так напугана! Зеркало отдалялось от меня, затем снова приближалось, искажая изображение. Где-то на задворках сознания, я отметила, что так может происходить лишь в случае резких скачков давления, в том числе на глазном дне, но то, что произошло дальше не нашло в моем логическом аппарате никакого вразумительного объяснения.

Кто-то открыл запертую изнутри дверь, в то время как я неотрывно смотрела на свое расплывающееся зеркальное отражение, не в силах заставить себя повернуть голову в сторону входной двери. Время, словно став жидким, киселеобразным, потекло по направлению к вошедшему, и вместе с моей волей оказалось в полном распоряжении незваного гостя. Не успела я удивиться, как что-то мягко, я бы даже сказала, что деликатно, проникло под мою кожу, будто в теплый торт вогнали праздничную свечу, которая вот-вот расплавится, а потом еще и еще... И почти сразу же фонтан крови брызнул из пулевого отверстия прямо на зеркало, запачкав белоснежную раковину и золотистое убранство туалетной комнаты.

Ужаса не было, лишь недоумение, с коим я отшатнулась от раковины и зачарованно посмотрела на пол, куда хлестала кровь из расстрелянного тела – словно чужого, холодеющего, бьющего тревогу... Впервые мне пришла в голову мысль, что я не жила, а просто существовала, пребывала в теле, как во временном прибежище, футляре. Всю мою жизнь мне казалось - только казалось! - что я реальна, что я чувствую боль телом и душой, разрывая себе сердце от резких слов и гадких поступков окружающих меня людей, а на самом деле Я, настоящая Я, ничего такого не чувствует. Она всего лишь наблюдает со стороны, собирая информацию о пройденном этапе и делая некие пометки где-то там... наверху... куда меня уже неумолимо затягивало...

Еще пару минут назад я с осуждением смотрела на отвратительного наркомана, теперь же, поражаясь чистоте ощущений, я четко осознала, что сама являлась наркоманкой и даже не задумывалась об этом. И я ходила такой наркоманкой не год и не пять, а все свои двадцать девять... Если они мои, конечно, в чем я была уже не уверена.

А потом пришла невыносимая боль, и мозг смиловался надо мной, отключив от этой странной реальности, полной больных и аморальных людей.