Модный стилист первой половины ХХI века не может позволить себе роскошь в виде затяжных новогодних праздников, максимум один выходной в первый день Нового года. Основной вал клиентов шёл в предновогодние дни, особенно я зашивался 31 декабря, но и в начале наступившего года работы хватало. При социализме график работы парикмахерских совпадал с моим личным, и утром 2 января я стоял у своего рабочего места, сдерживая зевоту и не без удовольствия вспоминая, как накануне, после посиделок в кафе, мы с Леной сходили на фильм «Земля Санникова», а затем отправились к ней домой и полночи занимались тем, чем обычно занимаются взрослые люди, испытывающие друг к другу сильное влечение.
Понятно, что, кое — как продрав утром глаза, мы с Леной отправились каждый на свою работу невыспавшимися, тем более мне сегодня предстало пахать в первую смену. Меня уже дожидались, что интересно, две клиентки, несмотря на то, что на тот момент несколько мастеров, включая затаившую на меня обиду Татьяну были свободны. Надо же, месяц проработал, а уже появились поклонники. Вернее, поклонницы. Пока делал «химию» первой клиентке, в голову пришла мысль, как ещё можно расширить сферу применения своих талантов. Только как? Даже Зайцеву я нужен лишь в качестве парикмахера и визажиста.
Когда усаживал клиентку под сушуар, та заранее вооружилась от скуки заимствованным на столике журнале «Работница» с конькобежкой на обложке. Хм, а почему бы не попробовать предложить той же «Работнице» авторскую колонку от чемпиона Москвы по парикмахерскому искусству? Неплохая идея, подумал я, тут же начиная выстраивать в голове схему будущего. Для начала можно про причёски писать, потом добавить макияж, постепенно переходя к цельному образу, включая одежду. Таким образом, моя аудитория составит миллионы людей, даже десятки миллионов, учитывая тираж «Работницы». Опять же, гонорары авторам в таких серьёзных изданиях наверняка платят, и уж точно не копеечные.
Эта идея меня так захватила, что остаток смены я витал в облаках, строя грандиозные прожекты, в итоге едва не спалил шевелюру одной из клиенток, забыв засечь время в сушуаре. К счастью, женщина не успела ничего заметить, а вред волосам был причинён минимальный, так что пришлось клиентке уделить чуть больше времени, чем обычно.
В общем, меня обуял творческий зуд, даже коллеги заметили, что со мной что — то неладно. А я уже вовсю моделировал варианты будущих материалов. Не успев добраться до общаги, засел за писанину, считая, что идти в редакцию следует с уже готовыми текстами.
Свежий экземпляр «Работницы» лежал передо мной, что любопытно, внутри обнаружилась небольшая статейка о предновогоднем чемпионате Москвы по парикмахерскому искусству, а сопроводительное фото запечатлело меня, колдующего над причёской Лены. Причём фото было чёрно — белое, хотя в журнале мне встретилось немало и цветных фотографий. Надо же, додумались, с такого мероприятия бабахнуть сепию.
Прежде чем садиться за колонку, я изучил журнал от корки до корки и получил примерное представление, чем могу удивить. Причёскам и макияжу здесь совсем не уделялось внимания, зато имелись выкройки разных платьев, юбок, жакетов и брючных костюмов. В общем, есть над чем работать.
Правда, вечером следующего дня мне пришлось отвлечься от мыслей о собственной рубрике, направив свои стопы в спортзал «Динамо». Корольков и Леушин встретили меня крепкими рукопожатиями.
— Поздравляю, Алексей, твою кандидатуру наверху проверили и одобрили, теперь решай, у кого будешь заниматься — меня или Викторыча?
— А можно у обоих?
Тренеры переглянулись, и наставник боксёров сказал, что в общем — то лично он не против, но вроде бы ребята обычно выбирают одну специализацию.
— Может, тогда сообразим на троих? — непосредственно улыбнулся я.
— В смысле сообразим?
— В смысле, что я мог бы стать ещё одним тренером, вести занятия по рукопашному бою. На общественных началах, — добавил я, увидев в лицах наставников сомнения.
— Боюсь, вряд ли получится, для этого нужно иметь соответствующее образование, для начала хотя бы закончить факультет физического воспитания в каком — нибудь вузе, а ещё лучше — ГЦОЛИФК, как вон Геннадьич, или институт имени Лесгафта. Ежели кто — нибудь доложит куда надо, что парней гоняет тренер без профилирующего образования — нас отсюда пинком под зад. Так что боксом и борьбой занимайся, мы тебе поможем чем сможем (да, Геннадьич?) а вот в наставники лучше не надо.
Ну, на нет и суда нет, хорошо хоть заниматься разрешили. По большому счёту, я и впрямь что — то размахнулся, пока других тренируешь — на самого себя времени может не остаться. Правда, рановато я расслабился. После тренировки ко мне подошёл Корольков и попросил, когда все разойдутся, не в службу, а в дружбу провести с ним небольшое занятие, продемонстрировать несколько приёмов из моего арсенала. Мою майку — алкоголичку и трико со штрипками на тот момент можно было уже выжимать, но я не отказал: всё — таки Геннадьич, в свою очередь, меня сегодня погонял изрядно, и мог попросить об ответной услуге. Мы закончили около 9 вечера, и договорились, что я буду приходить в спортзал по средам и пятницам, мне и самому показалось, что двух тренировок в неделю для поддержания формы вполне достаточно. Тем более что на следующее утро отвыкшие от занятий мышцы ломило так, что я едва заставил себя подняться с постели. Хорошо хоть появившийся в пальцах вчера после тренировки тремор к утру сошёл на нет, а то даже не знаю, как бы я в руках держал расчёску и ножницы.
А неделю спустя у меня уже имелись на руках отпечатанные на машинке три варианта авторской колонки: два — по причёскам, и один — по макияжу. Перепечатывала для меня машинистка нашей бухгалтерии, которая, пробежавшись взглядом по первому тексту, с моего согласия заправила в пишущую машинку три листа и две копирки. Пусть читают копии на досуге, мне не жалко.
Чтобы заявиться в редакцию во всеоружии, к этим самым статьям требовались иллюстрации. Моделью для фото к первому материалу послужила моя соседка по общежитию, молоденькая и длинноволосая девушка с литовскими корнями Ядвига Томкуте, на голове которой я изобразил несколько вариантов причёсок с косами.
Сначала две косы заплёл не на все волосы, а лишь наполовину до затылка, а остальные волосы завил крупными локонами и оставил распущенными. Затем изобразил косу, собранную в пучок, украсив маленькими искусственными цветами. Третий вариант — заплёл в косу только челку, а остальные волосы красиво распустил по плечам Ядвиги. Отработал красивый колосок, вывернутое плетение и объемную косу с вытянутыми прядями. Выполненная с ровным или косым боковым пробором классическая французская коса на челке, которая плавно переходит в хвост, придавала женственности. Вариант с плетением в виде змейки вокруг всей головы, чтобы при этом основные пряди оставались распущенными, мне нравился больше всего. Фотоаппарат покупать как — то жаба душила, да и пока освоишь современную технику, все эти увеличители, проявители, закрепители… В общем, я заранее договорился со стареньким, но шустрым мастером из ближайшего фотоателье со смешной фамилией Тузиков. Тот согласился заскочить в общагу и устроить фотосессию, где моя модель позировала с разными вариантами укладки кос. За всё про всё я выложил двадцать пять целковых, которые отправились мастеру в карман, а я получил в своё распоряжение несколько отличного качества цветных и чёрно — белых фотографий.
Решив не повторяться, следующей моделью я выбрал Настю Кузнецову, предпочитавшую волосы длиной до плеч. Правда, пришлось ехать к ней домой, так как Антонина вряд ли бы одобрила такую самодеятельность на рабочем месте. С Настей мы изобразили несколько вариантов с описанием, как и в первой статье, что и как делать. Пучок, «булочка с корицей», низкий пучок с косами, «розочка» сбоку, «французский твист»… Одним словом, было где разгуляться, хотя ещё один четвертной вошедшему во вкус мастеру из фотоателье всё же пришлось заплатить.
А вот к статье по макияжу я приобщил Лену. Просто не мог её обойти своим вниманием, тем более что и она сама горела желанием стать моей моделью. Смелые эксперименты с визажем я решил оставить на будущее, советская женщина должна выглядеть скромно, но в то же время привлекательно.
После воскресной фотосессии, оставшись наедине, мы занялись сексуальными игрищами, благо что заранее предупреждённая о фотосессии Любовь Георгиевна забрала Наташку из садика к себе домой. А потом мы лежали рядом, и Лена, над которой всё ещё витал аромат подаренных Брежневой «Climat», с истомой в голосе говорила:
— Лёшка, даже не представляю, как я раньше без тебя жила. После развода моей единственной отрадой была дочка, а с твоим появлением я словно заново родилась, научилась снова радоваться жизни. Представляешь, иду по улице, еду в метро, за работой в мастерской — всё время вспоминаю тебя, твои глаза, твой небритый подбородок… Вспоминаю и улыбаюсь. Наверное, со стороны я выгляжу немного не от мира сего, а мне всё равно, я чувствую себя самым счастливым человеком на свете.
Она повернулась ко мне, положила руку на мою почти безволосую грудь (ну не от обезьяны я произошёл!), согнула ногу, и её колено оказалось на моём детородном органе, который тут же начал принимать боевое положение. Экий ты у меня, «ванька — встанька», неугомонный! Что ж, видимо, придётся ещё раз показать, кто в этой пещере хозяин.
Захваченный идеей авторской рубрики в мегапопулярном издании, я совершенно забыл, что обещал Брежневой уроки макияжа. Она сама напомнила о себе через пару дней после нашей с Леной завершившейся постельными подвигами фотосессии, позвонив на телефон Антонины, которая, в свою очередь, пригласила к трубке меня.
— Алексей, здравствуйте!
— Здравствуйте, Галина Леонидовна!
— Вы помните наш уговор насчёт уроков макияжа?
— Конечно помню, Галина Леонидовна.
— Алексей, ну — ка прекращайте меня называть по отчеству, я для своих друзей и знакомых просто Галина, а когда слышу Леонидовна — чувствую себя старухой.
Я буквально видел, как она капризно надула губки, и примирительно сказал в трубку:
— Хорошо, Галина, будем без отчества. Я так понимаю, вы созрели для нашего первого урока?
— Так и есть, завтра вы в какую смену работаете? Во вторую? Прекрасно, тогда приходите часикам к десяти ко мне домой, Юра будет на службе, и нам никто не помешает.
Как — то это двусмысленно прозвучало, но придумывать отмазки я не стал. Дал слово — держи! Тем более, когда ты его даёшь дочери первого лица государства.
Положив трубку, я встретился взглядом с Вязовской. Та, пока я разговаривал — а наша с Брежневой беседа заняла от силы пару минут — успела закурить и сейчас, глядя с прищуром на меня сквозь линзы очков, задумчиво пускала дым в потолок.
— Лёша, вот смотрю я на тебя и не пойму, как это у тебя всё так ловко выходит? Месяц проработал — и уже не только чемпионом Москвы стал, но и ходишь в гости к дочери генерального секретаря… Ты вот что, поосторожнее там, ладно? Чем выше взлетишь — тем больнее будет падать. Уж поверь мне, опытной женщине.
— Спасибо за предупреждение, Антонина Васильевна, постараюсь не педалировать события.
Не знаю, уж было ли ей знакомо слово «педалировать», но Вязовская только вздохнула, провожая меня задумчиво — грустным взглядом. А на следующее утро ровно в 10 часов я звонил в уже знакомую дверь квартиры № 45 на Большой Бронной, поражаясь про себя, что ни внизу, ни на этаже мне не встретился ни один человек, которого я мог бы идентифицировать как охранника. Разве что бабуля с пекинесом на поводке, вряд ли она имела какое — то отношение к спецслужбам. Не знаю, может, дочерей Путина тоже никто не охранял в моём будущем, но данный факт меня слегка удивил.
Галина Леонидовна на этот раз предстала передо мной в лёгком домашнем халатике. Сама протянула мне ладошку, которую я покорно поцеловал, мысленно умоляя. Чтобы она не начала проявлять к моей персоне знаков повышенного внимания. Неоднократно прокручивал в голове варианты, что бы я сделал, реши Брежнева затащить меня в постель. И ведь импотентом не притворишься, она уже знает, что у меня есть девушка, и вряд ли между нами с Леной лишь платонические отношения. Не наговаривать же на себя, будто подцепил триппер.
К моему великому облегчению, если Галина Леонидовна и имела на меня какие — то виды, то никак этого не демонстрировала. Правда, когда она с порога предложила перейти на «ты», я подумал: «Вот так вот, не успел привыкнуть к просто Галине без отчества, а теперь мы с ней, получается, будем общаться как близкие друзья». Однако, как выяснилось, волновался я напрасно. Мне вообще показалось, что она относится ко мне немного по — матерински.
К нашему уроку Брежнева подготовилась на совесть, призналась, что через знакомых достала целый набор французской косметики и, глядя на это великолепие от «L’Oreal», я тихо исходил слюной. Праймер, основа для теней, хайлайтер, консилер и корректор, бронзатор, кайалы, огромная палетка теней, кисти, спонжи… Да, не мой «волшебный сундучок» из 2019—го, но для начала 1974 года набор просто шикарный. Где — то полчаса спустя после начал занятия я, наконец, решился на вопрос:
— Галина, если не секрет, сколько стоит это удовольствие?
— Ой, а я даже не знаю, — наивно захлопала она глазами, — мне этот набор подруга подарила. Лёш, ну если понравился, возьми себе…
— Нет — нет — нет, — зачастил я, мотая головой, — ты и так в прошлый раз мне — пусть и для моей девушки — дефицитные духи презентовала, да ещё заплатила за работу раз в пять больше номинала. А этот набор нам пригодится, у нас с тобой впереди как минимум ещё парочка уроков.
— Слушай, ну она наверняка из заграничной командировки привезла, это Энгелина Рогальская, она наездница в цирке, выступает в одном номере с мужем Женей Рогальским. Я спрошу у Энки, может, у неё ещё есть.
— Но только умоляю, Галя, не бесплатно! Если, конечно, такой набор стоит в пределах разумного, — добавил я, немного сбавив обороты.
Пока я обучал её азам макияжа глаз — именно этому был посвящён наш первый урок — Брежнева успела расспросить меня про наши с Леной отношения, как мне работается в «Чародейке», между делом проболтался я и о своих планах в отношении «Работницы».
— Очень нужное дело, — поддержала меня Галина Леонидовна, пытаясь сделать лёгкую подводку на верхнем веке. — Советские женщины должны выглядеть не хуже, чем на западе, не всем дана красота от природы, особенно это заметно с возрастом.
Тут она кротко вздохнула, продолжая работать мягким косметическим карандашом. Получалось не ахти, я велел ей стереть нарисованное и попробовать снова, указав на ошибки.
— Главное в этом деле не переусердствовать, всё должно выглядеть естественно, а не вульгарно, — сказал я в продолжение затронутой темы. — Уж лучше совсем не краситься, нежели размалеваться, словно падшая женщина… Стоп! Вот здесь слишком жирно получилось, нет — нет, совсем стирать не надо, можно просто слегка подтереть… Вот так. Отлично, теперь продолжайте… Извини — продолжай, всё никак не привыкну, что мы на «ты», — улыбнулся я.
В четверг 17 января я работал во вторую смену, и к 9 утра отправился по адресу Бумажный проезд—14 стр.1. Помимо «Работницы», здесь располагались ещё несколько изданий, включая редакции «Огонька», «Крокодила», «Смены» и «Здоровья».
Войдя внутрь, я оказался перед «вертушкой», а сидевший слева за стойкой слева пожилой вахтёр равнодушно кинул в мою сторону:
— Ноги вытирайте. Вы к кому?
— В редакцию «Работницы», на меня должен быть пропуск.
— Фамилия? Бестужев? Ага, есть такой. Документ при себе имеется?
Хорошо, что я догадался заранее позвонить и договориться о личном приёме у главреда «Работницы» Валентины Вавилиной, иначе меня тут же завернули бы восвояси. Валентина Евгеньевна оказалась сухонькой старушкой в очках с толстыми линзами, курившая даже не сигареты, как Антонина, а «Беломор — канал». Желтоватый ноготь подчёркивал, что курит она много и долго, наверное, с самой революционной юности. На столе перед ней были разложены какие — то бумаги с текстами, выкройки и фотографии. На стене сзади неё алел лозунг: «К 60—летнему юбилею «Работницы» — новые рубежи!»
— Садитесь, что у вас там? — проскрипела она и бросила взгляд на часы. — Только давайте быстрее, а то мне на полиграфический комбинат ехать через двадцать минут.
Я выложил перед ней на стол обычную канцелярскую папку, подписанную «Бестужев А. М.», а чуть ниже — «Красива Я». Редактор дёрнула завязки, открывая папку, внутри которой лежали отпечатанные на пишущей машинке листочки. Три варианты колонки по два скреплённых между собой листочка. Этой же скрепкой к каждой из работ прикреплены и фото.
— Неплохо подготовились, — одобрительно пробормотала Вавилина.
Она затушила в стеклянной пепельнице окурок и принялась за чтение. Время от времени она то приподнимала, то хмурила брови, поправляла очки, кряхтела, брала в руки то одну, то другую фотографию, потом принялась напевать под нос: «Белая армия, чёрный барон, снова готовят нам царский трон…» Когда перешла к припеву: «Так пусть же Красная сжимает властно…», как раз дочитывала последний лист. Положив его на место, посмотрела на меня поверх очков:
— Вчера по телефону мы не успели с вами толком пообщаться. Так, говорите, вы чемпион Москвы по парикмахерскому искусству? А сами где родились? Как не знаете? Ну — ка, ну — ка!
Постарался как можно более кратко изложить официальную версию своей биографии, опасаясь, что сейчас она меня прервёт и укатит на свой комбинат. Однако Валентину Евгеньевну, похоже, всерьёз заинтересовала моя история, поскольку последовали уточняющие вопросы. Когда же мы наконец разобрались с моим прошлым, Вавилина перешла к обсуждению материалов.
— Итак, я ознакомилась с вашими текстами, всё написано грамотно, и думаю, такая колонка могла бы заинтересовать наших читательниц. Особенно от чемпиона Москвы. Журнал читают и мужчины, но их рассказ о причёсках вряд ли заинтересует. Я так понимаю, вот это «Красива Я» и есть название рубрики? Что ж, довольно оригинально.
Если не секрет, почему решили принести это именно нам?
— Так ведь выбор журналов для женщин в СССР небольшой: «Работница», «Крестьянка» и «Советская женщина». Именно «Работница», пожалуй, самый из них популярный. К тому же я пролистал несколько номеров, и подумал, что не помешало бы издание немного расцветить.
— Что вы имеете в виду? — с любопытством посмотрела на меня Вавилина.
— Не то чтобы журнал был скучным, там много полезного, но много и текстов, которые мало кто читает. Например, я вижу перед вами свёрстанный материал о какой — то фабрике…
— О Тираспольской швейной фабрике, — нахмурилась собеседница.
— Неважно, суть в том, что этот огромный текст интересен разве что работникам этой фабрики да, может быть, жителям Тирасполя. Но я не хочу лезть во внутреннюю политику журнала, тем более что название обязывает писать и о людях труда, и это правильно, о лучших нужно писать, чтобы остальным было на кого равняться. Я просто предлагаю колонку, которая поднимет тираж издания, в этом я более чем уверен.
— Тираж — то у нас, предположим, и без того немаленький, больше 10 миллионов. Полиграфический комбинат вон стонет, мощностей не хватает. А что касается политики издания, то каждый текст должен быть идеологически выверен, это не какой — нибудь американский «Playboy». Но в общем — то написано толково, да и подготовлено всё грамотно, даже с фотографиями. Такое чувство, что в прошлом вы уже имели дело с каким — то изданием.
— Может и имел, не помню, — пожал я плечами.
— Ладно, мне уже уезжать пора…
Она подняла трубку и набрала короткий номер.
— Лида, будь добра, зайди ко мне.
Минуту спустя в кабинет постучалась молодая женщина, тоже в очках, но более изящных, чем у её начальницы.
— Знакомьтесь, Лидия Витальевна Орлова, заведующая отделом семьи и быта. А это чемпион Москвы по парикмахерскому искусству…
— Алексей Бестужев, — улыбнулась Орлова. — Я редактировала материал о чемпионате Москвы и фото для него отбирала.
— А, ну тем более! В общем, Лида, поручаю тебе этого молодого человека. Посмотри, что он нам принёс, по — моему, довольно профессионально написано, но я всё же хотела бы услышать твоё мнение. Если у тебя замечаний не будет, то, не исключено, вы, молодой человек, станете нашим постоянным автором. Второй номер уже свёрстан, однако, не исключено, ваша колонка может появиться в третьем номере журнала.
С Лидой — молодая женщина попросила называть её просто по имени — мы расположились в креслах комнаты отдыха. Тут было уютно, словно всё делали по фэншую, хотя в 1974 году в СССР вряд ли многие слышали это слово. Между нами примостился невысокий столик с круглой столешницей, на котором лежали «Журнал мод», «Модели сезона», «Мода стран социализма», «Силуэт» и «Рижские моды». В углу — телевизор на ножках, а позитива добавляли с десяток цветочных кадок с фикусами, аглаонемами, аспидистрами, традесканцией и даже экзотической и лапшеобразной трахо… трахи… В общем, насколько я помнил, что — то с трахом связанное[1].
Лида знакомилась с содержимым папки минут десять, после чего посмотрела на меня поверх очков, совсем как Валентина Евгеньевна, и улыбнулась:
— Теперь я понимаю, почему Вавилина вас сразу не выгнала. Знаете сколько писем мы получаем от наших читателей с разными советами и предложениями? Некоторые и впрямь достойны внимания, но большинство пишут такую ахинею… И все требуют, чтобы их письма были опубликованы. Как вам, кстати, Вавилина?
Она посмотрела на меня с хитроватым прищуром, я пожал плечами.
— Честно говоря, был уверен, что редактор такого популярного женского издания окажется несколько моложе и более, что ли, стильной.
— Да — да, многие в шоке, когда видят нашу Вавилину впервые, — негромко рассмеялась она. — Валентина Евгеньевна помнит ещё Крупскую, стоявшую у истоков создания журнала, бывает, на планёрках вспоминает дела минувших дней. А что касается ваших материалов, то они достаточно интересны, думаю, привлекут внимание наших читательниц. Давайте с вами так договоримся: я оставляю материалы у себя, как только ситуация с ними прояснится — я вас наберу. Какой у вас контактный телефон?
Не успел я прийти на работу, как ко мне подлетела представлявшая культмассовый сектор Оля Куприянова.
— Бестужев, ну — ка признавайся, петь — плясать или читать стихи умеешь?
— Нет, а что?
— Плохо… Мы заранее начинаем готовиться к торжественному мероприятию по случаю 8 марта, его накануне праздника в Доме культуры имени Зуева проводит городское управление бытового обслуживания. Каждая организация выставляет своих участников. Наша парикмахерская недавно открылась, для нас это мероприятие должно стать своего рода боевым крещением на почве самодеятельности, поэтому, сам понимаешь, мы не можем ударить в грязь лицом. Лиза Караваева у нас хорошо поёт, исполнит песни советской эстрады, а больше никто талантами похвастаться не может. Понадеялась, что может ты что — нибудь сможешь изобразить.
— Если найдёте мне хороший инструмент, могу сыграть какую — нибудь композицию на гитаре, — вспомнил я свои уроки у Серёги Калугина и дальнейшее самосовершенствование по видеообзорам в интернете.
— Найдём, — заверила меня Оля.
В воскресенье я пришёл к Лене домой. Моя возлюбленная наконец — то созрела для перекрашивания волос в однотонный цвет, всё — таки даже по мне, человеку будущего, её разноцветные пряди, которые когда — то были цветочными лепестками на конкурсе парикмахеров, в обычной жизни смотрелись несколько вызывающе. Как ей ещё на работе не сделали внушение, между прочим, кандидату в члены партии… Видно, в музее Пушкина среди работников культуры царили достаточно либеральные нравы.
Впервые я воочию увидел её дочку, причём, когда я вручал Наташке купленную в ЦУМе говорящую куклу Машу, она уверенно заявила:
— А я вас знаю, вы — дядя Лёша, мамин жених! Мне бабушка про вас рассказывала.
Мы, конечно, с Ленуськой посмеялись, но при этом наши щёки покрылись румянцем смущения.
Я предложил Лене всё же не однотонный цвет, а лёгкое мелирование, подумав, она согласилась. На всё про всё ушло около часа, после чего мы втроём сели пить с принесённым мною шоколадным зефиром. Наташка посидела с нами немного и снова унеслась в свою комнатушку играть в куклы, откуда теперь то и дело слышалось противное «Мама», издаваемое пищалкой внутри подаренной куклы. Такое ночью услышишь — обделаешься с перепугу, а детям почему — то нравится.
Малышку на улицу одну, без взрослых, не отправишь, поэтому уединиться нам с Леной так и не удалось. Зато, случайно бросив взгляд на страницу «Вечерней Москвы» с расписанием сеансов в кинотеатрах, у нас неожиданно возникла идея прогуляться в ближайший кинотеатр. Таковым был «Октябрь», и мы отправились на дневной сеанс, смотреть «Чиполлино». Наташка была в восторге, нам тоже понравилось, тем более что эту картину я видел впервые, в прежней жизни она как — то прошла мимо меня. А потом мы пошли в кафе, где официантка, мило улыбаясь, заявила:
— Какая очаровательная девочка у таких молодых родителей!
Наши с Леной щёки снова покрылись лёгким румянцем, тем более что Наташка то и дело допекала нас вопросом, когда мы, наконец, женимся. Мы стоически отмалчивались, обмениваясь при этом многозначительными взглядами.
Между тем моя личная клиентура росла как на дрожжах. Брежневу я в расчёт не брал, это отдельная история, тем более после третьего урока я сказал, что она уже и сама может вполне грамотно наложить макияж. Качественный скачок произошёл, когда я дома у директрисы продовольственного магазина порекомендовал ей шугаринг.
— Чего — чего? — не поняла та.
— Шугаринг — один из способов эпиляции. У вас, простите за откровенность, повышенный рост волос на ногах, и я вижу, что вы сбриваете волоски обычной бритвой, порезы, хоть и зажившие, до сих пор видны. Эпиляция позволяет избавиться от волосков на более долгий срок, нежели простое бритьё. Может, вы слышали, как делается восковая депиляция, но я бы рекомендовал вам шугаринг. Это эпиляция при помощи сахарной пасты, способ уходит своими корнями ещё в Древний Египет.
Дальше я начал ей рассказывать о гипоаллергенности данного метода, о том, что паста в отличие от воска разогревается при температуре максимум 38 °C, и термический ожог получить невозможно, что особенно важно при варикозной болезни ног, а таковая у моей клиентки уже наблюдается. Я объяснял, что эта процедура также является механическим пиллингом, а поскольку при шугаринге происходит механическое травмирование фолликула, то уже после первой процедуры волосы начинают терять пигмент, становятся мягче, реже и тоньше.
— К тому же при эпиляции сахарной пастой волоски удаляются по направлению роста волос, и это намного более безболезненный метод. Если хотите, могу делать вам регулярно, главное — чтобы под рукой всегда имелось достаточное количество сахара.
У директора продовольственного магазина этого сахара в шкафу в коридоре стояло полтора мешка — один на 50 кг запечатанный, а второй наполовину уже пустой. В этом же огромном шкафу я разглядел мешки с макаронами, мукой, крупами, какие — то банки… В общем, тётка и её семья с голоду точно не пропадут.
Поскольку пеньки волосков на её ногах торчали уже достаточно явственно и были длиной около 3 мм, антибиотиков она в данный момент не употребляла и явно не была беременна в свои 52 года, мы решились на первую процедуру. Её муж, голодный и обеспокоенный происходящим пару раз заглядывал на оккупированную нами кухню, но тут же изгонялся супругой.
Результат клиентку привёл в восторг. Заплатила она мне щедро, договорились, что как только волоски снова отрастут — а я заверил, что это случится нескоро, всё — таки шугаринг будет поэффективнее бритвы — я снова подъеду и мы повторим процедуру. Конечно, я мог бы её научить делать эту пасту, показать, как правильно применять, но это был мой крючок, на который я собирался подцепить не только эту клиентку. Намекнул, что могу помочь и её подругам, страдающим излишней волосатостью конечностей, и уже неделю спустя в свой законный выходной, в воскресенье, мне пришлось совершить три марш — броска к товаркам директрисы продовольственного магазина. По ходу дела я поработал с причёсками, в одном случае пришлось прокрашивать корни и делать укладку перед вечерним походом клиентки с мужем на спектакль в Театр на Таганке.
Рост клиентуры стал не только приносить мне дополнительный доход, который уже практически сравнялся с моей официальной зарплатой, но и полезные связи. В моих клиентках помимо директора продмага в частности числились жены начальника автоколонны и директора Центрального рынка, заведующие комиссионным магазином, овощной базой, химчисткой, и даже главный администратор Большого Кремлёвского дворца.
Это не считая Брежневу, к которой я готов был выехать по первой же просьбе. Всё — таки Галина произвела на меня вполне благоприятное впечатление. Немного наивная, чем многие, как показала история, нагло пользовались, влюбчивая и неиссякаемая оптимистка, она в следующий раз пригласила меня через три недели после нашего последнего урока по макияжу. Попросила сделать причёску и праздничный макияж перед походом к подруге на юбилей. Объяснила, что макияж на каждый день у неё получается неплохо, а вот праздничный, боится, не получится. Выручил, снова обогатившись на полтинник.
Кстати, директор «комиссионки» Вера Андреевна как — то в первых числах февраля намекнула, что у неё в магазине появилась практически новая чехословацкая дублёнка как раз моего размера всего за 300 рублей, и она её пока на всякий случай отложила. Прикинув свои возможности, я понял, что, пожалуй, потяну обновку в гардеробе, и на следующий день, сияя от распиравшего меня счастья, выходил из комиссионного магазина, прижимая к себе перетянутый бечёвкой свёрток из упаковочной бумаги. На следующий день девчонки на работе по достоинству оценили мою дублёнку, а Антонина Васильевна заметила, что я слишком уж неэкономно распоряжаюсь деньгами, полученными за свои рацпредложения. Хотя ведь наверняка догадывалась, что я «левачу», и что покупал дублёнку явно не на последние.
В середине февраля в моё кресло ближе к обеду снова села Ахмадулина. С неизменно печальным выражением лица и плачущим голосом Пьеро спросила, как развиваются наши с Леной отношения, а потом возьми и пригласи меня на вечер поэзии, который должен была состояться в ближайшую пятницу в квартире Лили Брик и Василия Катаняна Кутузовском проспекте.
— А вы приходите со своей девочкой, она мне очень понравилась, — заявила поэтесса.
«Со своей девочкой»… Тут как нельзя некстати откуда — то из глубин памяти всплыла информация, что Белла Ахатовна та ещё была затейница по части интимных отношений. Якобы один из мужей выгнал её из дома, когда застал в семейной постели жёнушку в компании сразу двух дам[2]. Впрочем, мне хотелось верить, что в нашем случае до такого не дойдёт.
Лена на предложение посетить богемную тусовку отреагировала с энтузиазмом, тут же по телефону начала со мной обсуждать, какое платье лучше надеть «то, тёмно — синее с вырезом или чёрное с белыми ажурными вставками, а может — в красный горошек… хотя нет, лучше чёрное с белым».
Как бы там ни было, в 18.45 пятницы мы с Леной подошли к указанному дому, где нас уже поджидала возле подъезда Белла Ахатовна с тем самым чернявым мужчиной, что заглядывал в гримёрку поэтессы на её вечере в ДК «Каучук».
— Мой супруг Эльдар, — просто представила она спутника, после чего мы вошли в подъезд.
Дверь нам открыл пожилой, худощавый мужчина в «ленноновских» очках с круглыми стёклами.
— Здравствуй, Беллочка, здравствуйте, Эльдар, — приветствовал он гостей.
— Здравствуйте, Василий Абгарович. А это тот самый кудесник причёсок Алексей, — повернулась ко мне Ахмадулина, — о котором я Лиле говорила по телефону, и его спутница Елена, тоже большая поклонница поэзии.
Катанян — это, несомненно, был он — смерил Лену заинтересованным взглядом и поцеловал руку, после чего и меня удостоил рукопожатием.
— Не вздумайте разуваться, Лилечка этого не одобряет, — предупредил Василий Абгарович, — А вот и моя прекрасная хозяйка. Лилечка, тут Белла с мужем пришли и их спутники, о которых Беллочка говорила — парикмахер и его девушка.
Так вот ты какая, муза Маяковского! Это была невысокая старуха с крашеными в рыжий цвет волосами, тощим, напудренным лицом, на котором кровавым пятном выделялись накрашенные губы и хищными чёрными дугами изгибались брови. Тыльная сторона ладони, заканчивающаяся ногтями с ярко — красным маникюром, была протянута для поцелуя сначала Эльдару, затем мне, и я не без лёгкого содрогания коснулся губами пергаментной, покрытой пятнышками пигментации кожи.
— Всегда приятно видеть свежие лица, — проворковала она неожиданно задорным голоском. — Пойдёмте, молодые люди, я познакомлю вас со своими гостями.
Нас провели в приличных размеров залу, где уже сидели на креслах и диванах с десяток мужчин и женщин. На прислонённом к стене большом столе рядом с живописными работами в рамочках стояли разнокалиберные бутылки и закуска, а сигаретный дым очень неохотно покидал помещение через приоткрытую форточку. Узорчатый ковёр покрывал пол, и я подумал, что ступать по такой красоте в ботинках, пусть и относительно чистых — небольшое святотатство.
— Друзья, а у нас пополнение! — провозгласила Брик. — Беллу и её мужа вы знаете, а это… м — м — м… это Алексей, он известный парикмахер, и его спутница Елена — она художник. А это муж моей сестры Эльзы, Луи Арагон, прилетел сегодня из Франции.
Подтянутый мужчина с большой залысиной и седым венчиком волос протянул руку. Далее нам были представлены остальные участники творческих посиделок. Андрея Тарковского, его тёзку Вознесенского, Булата Окуджаву и Михаила Козакова я узнал сразу. Далее мы познакомились с поэтом и писателем Юрием Мамлеевым, детскими поэтами Игорем Холиным и Игорем Сапгиром, а также супругой последнего, художницей Риммой Заневской.
Нам предложили выпить, я предпочёл коньяк, а Лена — красное вино. Закусить здесь было чем, на столе даже обнаружились свежие устрицы и французские сыры, не иначе Арагон подогнал. Смакуя довольно неплохой коньяк — опять — таки французский «Camus» — я прислушивался к разговорам.
Сначала обсуждали творческие дела, периодически прерываясь на декламацию поэтических произведений. Холин, чьё лицо слегка портил шрам в уголке губ, прочитал свои не совсем детские стихи:
Дамба, клумба, облезлая липа.
Дом барачного типа.
Коридор. Восемнадцать квартир.
На стене лозунг «Миру — мир».
Во дворе Иванов
Морит клопов.
Он бухгалтер Гознака.
У Макаровых пьянка.
У Барановых драка.
Вознесенский, зачем — то перевязав шейный платок (видно, ослабил узел), с пафосом тоже исполнил что — то свежее, а следом и Ахмадулина заунывно — тоскливым голосом читала про «звук дождя как — будто звук домбры». Остальные предпочитали оставаться в роли слушателей и критиков, впрочем, критика была не просто благожелательной, а восторженной.
У меня возникло впечатление, что Вознесенский к Ахмадулиной дышит очень даже неровно. Называя её Белкой, позволял себе нежно держать её пальцы в своих ладонях, читал посвящённые ей стихи, и всё это на глазах у всё более и более мрачнеющего Эльдара. Казалось, Ахмадулиной нравится столь навязчивое внимание со стороны Вознесенского, она словно провоцировала супруга, насколько у того хватит выдержки.
Впрочем, обстановка слегка разрядилась, когда хозяйка квартиры попросила мужа принести с кухни торт, и все сели чаёвничать. По ходу дела Брик вспоминала, как флиртовала в Царском селе с Распутиным, восхищаясь его глазами — ослепительно — синими и веселыми, как за ней ухаживал князь Дмитрий Павлович, как завтракала с «проходимцем и жуликом» князем Трубецким. Маяковский занял в её рассказе отдельную главу.
— Ах, Володя, Володя, как же я любила его… Луи, а ведь это твоя жена познакомила нас с Маяковским. Эльза привела его в наш с Осей дом летом 15—го, и этот мальчик сразу в меня влюбился, он стоял передо мной на коленях и просил разрешения посвятить мне свои стихи. Я влюбилась в Володю, едва он начал читать «Облако в штанах». Полюбила его сразу и навсегда. Однако сначала держала его на расстоянии. Меня пугала его напористость, рост, неуёмная, необузданная страсть.
Потом неожиданно перешли на обсуждение судьбы Сергея Параджанова, который в данный момент находился под следствием.
— Серёжа — увлекающийся человек, не важно, мужчина или женщина являются объектом его страсти, но сажать за однополую связь… Простите, но это дикость и варварство! — возмущалась Брик.
Все кивали, и я почувствовал себя на какое — то мгновение в светской полулиберальной тусовке XXI века. Казаков завёл песню про несчастных советских евреев, Мамлеев вспомнил введённые в Чехословакию танки, потом он же поднял тему с недавней высылкой Солженицына из СССР, так что отдельные гости следующие четверть часа горячо обсуждали «бездушное отношение советских властей к свободомыслящим литераторам».
Затем Окуджава под семиструнную гитару душевно исполнил недавно сочинённую «Проводы юнкеров», после чего внимание аудитории переключилось на Тарковского.
В своё время я пересмотрел самые его известные фильмы, причем какие — то ещё в детстве, а затем уже в сознательном возрасте, дабы понять скрытый посыл и блеснуть своим мнением на очередной богемной тусовке. Увы, сколько я Тарковского не пересматривал — раз от раза во мне лишь крепло мнение, что режиссёр снимал всё это либо для себя самого, либо для очень узкого круга таких же «просветлённых». И, в третий или четвёртый раз пересматривая «Солярис», я всё более и более соглашался с Лемом — чьё произведение, между прочим, я прочитал запоем ещё пацаном в интернате — в его несогласии с режиссёрскими решениями. Культурный код режиссёра витал в какой — то параллельной вселенной.
Между тем Андрей Арсеньевич с вроде бы деланным равнодушием начал рассказывать о грядущих съёмках в Италии.
— С Сашей Мишариным мы написали сценарий под названием «Белый, белый день». Это будет моя автобиография, поданная в виде сновидений, съёмками моей матери и стихами отца за кадром. Мы хотели снимать ещё в 69—м, но Романов был категорически против. Только когда в кресло председателя Госкино СССР сел Ермаш, дело сдвинулось с мёртвой точки, хотя и Филипп Тимофеевич тот ещё жук. Впрочем, мы время зря не теряли, успели снять «Солярис», а Саша, кстати, сыграл там председателя комиссии.
Арагон на вполне сносном русском заявил, что видел «Солярис» на одном из закрытых показов в Париже и, по его мнению, это шедевр мирового уровня.
— Ну, не все так думают, — усмехнулся явно польщённый Тарковский, давя в пепельнице окурок. — К сожалению, население нашей страны в подавляющей массе своей мыслит слишком приземлёнными категориями, и просто неспособно переварить смысл моих работ. Плебсу что нужно? Правильно, хлеба и зрелищ. А мои фильмы — это не зрелище, они заставляют думать и сопереживать, выворачивая человека наизнанку.
Следующие минут десять прошли в обсуждении творчества Тарковского. Я уже, если честно, устал дышать дымом и мысленно порывался уйти, схватив Лену в охапку. Вся эта богема начала меня слегка раздражать своим высокомерием
— А почему ваш протеже, Беллочка, всё молчит? — обратилась к Ахмадулиной хозяйка квартиры. — Есть у него своё мнение по творчеству Андрея?
— Он вряд ли смотрел эти фильмы, — начала было объяснять Лена.
Я положил ладонь на её запястье, призывая к молчанию.
— Почему же, кое — что я успел посмотреть, и сделал для себя некоторые выводы. То, что вы снимаете и снимете, Андрей Арсеньевич — это, простите за выражение, деньги на ветер. Советские люди не для того платят налоги, чтобы с их отчислений снимали кино для кучки избранных, да и то те в основном только делают вид, что что — то понимают в той галиматье, что вы снимаете. Если «Андрея Рублёва» ещё можно как — то переварить, то, например, «Солярис» можно было снять намного интереснее, если бы придерживались оригинальной трактовки Станислава Лема. Вы же сподобились на какое — то занудное морализаторство в камерной обстановке. Лем, создавая свой роман, писал совсем о другом.
— И о чём же? — прищурившись, сквозь зубы поинтересовался Тарковский.
— Вы хотели показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно, а Лем писал и думал совсем наоборот. Он доказывает, что человек не только не может познать чужого, но и не может понять самого себя. «Солярис» — это книга о принципиальной невозможности человека выйти за рамки своего горизонта познания, и Лему человек, в общем — то, малоинтересен. В конце концов, может, не стоило называть фильм научно — фантастическим? Люди идут в кинотеатр, ожидая увидеть хорошую научную фантастику, а вместо этого им показывают какое — то «Преступление и наказание». Видели «Космическую Одиссею 2001 года» американского режиссёра Стэнли Кубрика? Он был снят на несколько лет раньше «Соляриса», а смотрится на порядок современнее и увлекательнее, хотя и там без разного рода фантомов не обошлось. Не знаю, может, вам не хватало денег на воплощение своих задумок, но, подозреваю, вы сняли именно то, что хотели снять, и дай вам ещё полсотни миллионов долларов — результат был бы тот же. Ваше мессианство лезет изо всех щелей, как его ни маскируй. Нужно быть ближе к чаяниям простых людей. Недаром на картины Гайдая народ валом валит, там хотя бы можно на время позабыть о проблемах дома и на работе, а после просмотра ваших фильмов возникает желание нажраться в хлам или пойти утопиться.
— Как вы вообще можете сравнивать поделки Гайдая и творчество Тарковского!
Это неожиданно подала голос всё время молчавшая Ахмадулина. Из её уст фраза прозвучала как — то по — детски обиженно.
— Леонид Иович, при всём моём к нему уважении — режиссёр средней руки, снимающий на потеху невзыскательной публики, через двадцать лет его забудут, а творения Андрея, заставляющие зрителя переживать катарсис, будут жить вечно.
— Представьте себе, могу, Белла Ахатовна, — ответил я. — Фильмы Гайдая сразу же растащили на цитаты и, уж поверьте мне, их будут с удовольствием смотреть и через пятьдесят лет, а работы уважаемого Андрея Арсеньевича так и останутся прерогативой считающих себя эстетами в киноискусстве. И, кстати, плебс, как вы изволили выразиться, — я повернулся к Тарковскому, — построил великую страну, победил в страшной войне, первым вышел в космос, и при этом позволяет снимать таким, как вы, так называемое элитарное кино. Ещё раз извините за откровенность.
Я замолчал, глядя на наливающееся красным лицо собеседника. Казалось, объект здоровой критики сейчас вскочит с места и кинется на меня с кулаками. Что ж, придётся его мягко нейтрализовать, здоровяком, способным ломать шеи врагам, он явно не выглядел. Впрочем, режиссёр справился с эмоциями. В звенящей напряжением тишине он налил себе полный стакан водки и выпил его залпом, не закусывая, после чего закурил, держа сигарету чуть подрагивающими пальцами.
— А вы сумели меня удивить, не ожидал от простого парикмахера столь любопытного разбора моих работ, — вальяжно откинувшись на спинку стула и забросив ногу на ногу, произнёс Тарковский.
— Он не простой парикмахер, он чемпион Москвы, самой Брежневой причёску делает, — вступилась за меня Лена.
Вот про Брежневу она зря ляпнула, Тарковский тут же за эту фразу уцепился.
— Ну уж если он самой Брежневой, — насмешливо выделил он фамилию дочери генсека, — делает причёску, то тогда становится понятно, откуда в этом… этом товарище столько самоуверенности.
— Нет, Андрей, но, согласись, здорово он тебя приложил, — сделал попытку разрядить обстановку уже слегка поддатый Казаков. — В нашей стране каждый имеет право на самовыражение. Ты самовыражаешься в своих фильмах, а насчёт них выразился этот молодой человек. Андрей, это здоровая критика, прими её и сделай выводы. Давай лучше ещё выпьем.
— А я с Алексеем, между прочим, согласна, — неожиданно высказалась Лена. — Я смотрела «Солярис» и он мне тоже не очень понравился, и вообще к концу фильма зал опустел чуть ли не наполовину.
— И девчонка у него тоже за словом в карман не лезет, — прокомментировала Лиля Юрьевна, косясь на снова багровеющего Тарковского. — Экие у тебя, Белла, знакомые, того и гляди Андрея доведут до инсульта или сердечного приступа. Булат, спой мою любимую.
Булат Шалвович снова взял в руки инструмент и затянул:
Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, В случайный…
Хоть до драки дело и не дошло, но я чувствовал, что наше присутствие в квартире Брик и Катаняна становится нежелательным. Поэтому, обменявшись с Леной взглядами, сказал, что время позднее, а мне ещё нужно девушку до дома проводить и успеть в общежитие, прежде чем оно закроется. Тут я немного приврал, так как на самом деле эту ночь я собирался провести у Лены, благо Наташа снова была передана на руки бабушке с дедушкой.
Помогая Лене одеться и следом натягивая на себя дублёнку, я представил, как они все мысленно выдохнули, в том числе и Ахмадулина, уже, видимо, не раз пожалевшая, что привела нас сюда.
На улице я с наслаждением глотнул свежего, морозного воздуха и взял свою возлюбленную под руку. Когда же мы поднялись в её квартиру и скинули верхнюю одежду, то сразу же принялись неистово целоваться. Правда, в какой — то момент она отстранилась.
— Лёшка, погоди, я приготовила тебе подарок.
— Какой подарок? Вроде мой день рождения давно прошёл.
— Так ведь завтра 23 февраля, День Советской армии и Военно — морского флота. Вот!
Она сбросила небольшое покрывало с мольберта, и я увидел на холсте свой портрет. Изображён я был обнажённым по пояс, причём спиной к зрителю, но с повёрнутой а профиль головой. Разноцветный дракон, выписанный до мельчайших подробностей, перетекал со спины на плечо.
— Ого! Вот это действительно классный подарок.
— Тебе правда понравилось?
— И ты ещё спрашиваешь?!
Я схватил Лену в охапку и закружил по комнате, а потом мы перешли в горизонтальную плоскость, и тут уж моя благодарность оказалась просто безграничной.
[1] Вероятно, герой имел в виду трахиандру — красивое и необычное растение, в естественных условиях растет в Южной Африке, а листья этого цветка выглядят как макароны, интересно завиваются и могут менять оттенок цвета.
[2] Эта история описывается в романе Василия Аксенова «Таинственная страсть».