Стихийник: Артефакт душ

1

349 г. от нового летоисчисления. Ледяные чертоги. Срединные земли. Гора Туманов.

Гора Туманов не зря получила своё название. Практически круглые сутки её окутывала призрачная дымка, словно желая скрыть от всего мира. Хотя, возможно, так и было, ведь гора, в которой располагались штольни, была словно затерянный островок в Срединных землях, уединённый и обособленный. Единственные, кто мог любоваться высоченным пиком, это каторжники, что сутки напролёт добывали драгоценную руду, жители небольшого селения у подножия горы и девушка, что каждое утро встречала рассвет, забираясь на огромный валун.

– Ах ты, дрянная девчонка! Никчемыш! Дармоедка! Опять отлыниваешь от работы? А ну, бегом в штольни!

Старая гномиха Ильга, которую за глаза называли Червянкой из-за скверного характера и сморщенной кожи, грубо сдёрнула девушку с камня и сунула ей в руки огромную корзину:

– Хочешь, чтобы эти доходяги померли с голоду и я потеряла прибыль?! – Ее маленькие, колючие глазки полыхнули багрянцем, а рот некрасиво скривился, показывая ряд острых и мелких зубов. – Ну, чего вылупилась? Топай уже!

Иоланта покорно кивнула и потащила тяжёлую корзину по узкой извилистой дорожке с комьями заиндевевшей глины и льда, который не спешил таять, несмотря на то, что весеннее солнце припекало изрядно.

Скользя и спотыкаясь, она благополучно дошла до огромной расщелины в земле и стала спускаться по шаткой конструкции в прохладное нутро, к сердцу горы Туманов, где трудились каторжники Ильги.

– Иоланта! Моя птичка прилетела!

Девушка смущенно улыбнулась здоровяку Илбреку, наверное, самому крупному из всех, кого ей доводилось видеть, и протянула ему сверток со скромным угощением: куском зерновой лепешки, бутылью мутной воды и черпаком подгоревших овощей, которые вытряхнула на дно его грязной миски.

– Спасибо, птичка! – Гремя цепью, что сковывала его ноги, и улыбаясь в густую бороду, здоровяк разместился на ближайшем валуне. – Как сегодня погода?

– Дождь собирается, – слукавила Иоланта, передавая другим заключенным их жалкий завтрак.

– Дождь, – вздохнул Илбрек и мечтательно закатил глаза.

Иоле была непонятна страсть мужчины к небесным слезам, но она не упускала возможности его порадовать. Хотя скоро лгать уже не придется, ведь через две луны у Илбрека истекает срок заключения и он сможет насладиться дождем столько, сколько будет угодно. Ведь дождь и непогода – вечные спутники Срединных земель.

– Эй, людское отродье, чего так мало? – прокряхтел дварф Серобород и кинул в девушку тарелкой с недоеденным месивом. Тарелка упала возле ее ног и обрызгала подол шерстяного платья.

Илбрек вскочил на ноги, схватил приземистого дварфа за грудки и со всей силы встряхнул:

– Ах ты, болотная хмарь! А ну, извинись!

Серобород оскалился на бородача с заостренными ушами и придавленно прошипел:

– Все знают, что люди – воры: несут все, что плохо лежит! Не удивлюсь, если она нас объедает! Ты посмотри, какая она упитанная и как жадно блестят ее глаза!

Лицо великана исказилось гневом:

– Упитанная?! Вот эти кожа да кости – упитанная?! – Он хотел было впечатать дварфа в стену, но Иола успела его остановить, положив хрупкую ладошку на предплечье:

– Не нужно. Он прав: еды действительно мало.

– Это не значит, что он может тебя оскорблять, птичка! – проворчал великан, но гнев поумерил.

– Прошу, отпусти его.

Илбрек нехотя разжал пальцы, и дварф грузно шлепнулся на земляной пол. Злобно нашептывая себе под нос гадости, отполз в свой угол.

– Упитанная! – фыркнул великан, покачивая головой. – Да у индюшки и то больше веса, чем у моей птички!

Стараясь не расплакаться, Иола натянуто улыбнулась и стала расторопнее опустошать корзину, раздавая еду уже притихшим заключенным, большинство из которых явно разделяли взгляды своего злобного товарища. Отдав предпоследний сверток, девушка поспешила сбежать из-под их цепких и неприязненных взглядов. Она подобрала подол и юркнула в один из туннелей с мерцающими огоньками криоликов, торчащих из стен. Криолики хоть и были тусклыми, но их вполне хватало, чтобы освещать темные подземелья. В какой-то момент свет резко оборвался и перед девушкой возникла тележка, наполненная рудой. Иола нахмурилась, не решаясь ступить в темноту, и негромко позвала:

– Айлех…

Но ответом было лишь призрачное эхо, крысиная возня и свистящий гул сквозняков. Жуткое смешение звуков и давящая темнота, к которой за столько лет она так и не привыкла.

– Чего раскричалась?

Иола тихонько вскрикнула и отступила назад.

– Хочешь призвать горных троллей? Смотри, они не прочь полакомиться человеческой плотью.

– Почему тогда ты их не боишься?

– Потому что не ору, как обезумевший. – В полоске света появился парень, с ног до головы засыпанный земляной крошкой. Он попытался отряхнуть ненавистную грязь с рубахи и штанов, скрывающих худое тело с тугими мышцами, но, поняв, что это бесполезно, небрежно взъерошил темные волосы, в которых уже пряталась седая прядь, и вальяжно облокотился на стену, с усилием отводя взгляд от девушки в сторону.

– Ну, чего хотела? Мне работать надо, – с прохладой в голосе бросил парень.

Бледные щеки Иолы покрыл румянец:

– Я еду принесла.

– Могла оставить у Илбрека, я бы забрал позже, – он пожал плечами, невероятно внимательно рассматривая жука, ползущего по земляной стене, и всем своим видом показывая, как ему безразлична и она сама и её глупая забота. Он не раз говорил, чтобы она перестала вспоминать те детские бредни, в которых они клялись друг другу в верности и любви, и забыла к нему дорогу. Но девчонка была слишком упряма или глупа. Ходила и мозолила глаза каждый день, словно не понимая, что это может стоить ей жизни. Ведь с тех пор как они переступили порог зрелости, Ильга пришла к парню и недвусмысленно дала понять, что не потерпит блуда на своей земле и любое проявление похоти, так она называла их чувства, может стать последним в его жизни. Как стало последним в жизни его матери и отца, которые много лет назад были здесь каторжниками.

Парень расчесал пятернёй волосы и всё же обернулся:

– Оставь, я позже поем.

Иола сникла под непроницаемым взглядом зеленых глаз, опустила корзину и, неловко потоптавшись на месте, протянула парню широкий ремешок из тонких кожаных ленточек:

– Вот… я просто хотела подарить. Сегодня же твой праздник. – Она схватила Айлеха за запястье и потащила за собой на свет, а после положила ремешок с витиеватым плетением и красной бусиной на широкую ладонь, которая рядом с ее бледной и худенькой ручкой казалась огромной. И не только потому, что парню исполнилось шестнадцать и он практически стал мужчиной, а потому, что тяжелый труд сызмальства сделал его не в пример сильнее сверстников, живущих в деревушке у подножия горы.

– Прости, что не могу подарить что-то более ценное. И я понимаю, в этот день хочется грустить…

– Если бы понимала, не пришла бы.

Девушка упрямо поджала обветренные губы и прищурила глаза цвета лунного хрусталя. Такие прозрачные, с лёгким оттенком синевы.

– Но это глупо. Ты не виноват ни в смерти матери, ни в том, что она была рабыней. Пора это понять и отпустить. Чем старше ты становишься, тем больше черствеет твое сердце.

– Тебе легко рассуждать. Не ты убила единственного любящего тебя человека своим рождением, и не тебе за это расплачиваться.

– Но долг почти оплачен. Тебе остался от силы месяц, и ты будешь свободен!

– Ты правда думаешь, что Ильга меня отпустит?

– Да.

– Глупая ты! Ильга своей выгоды не упустит, как и не отпустит сильного и здорового раба. Найдется сто причин, почему я не смогу отсюда уйти. А если не найдется… – Парень махнул рукой. – Она призовет жнецов, а это, говорят, хуже смерти: куда и зачем они уводят, никто не знает, а те, кто знали, давно мертвы!

Горечь, обида и злость, с которой выплюнул эти слова парень, заставили сердце девушки болезненно сжаться. Ведь, несмотря на то, что они были резки, слова несли в себе правду, которую она от себя отгоняла. Иоланта не раз подходила к Ильге и спрашивала, действительно ли Айлех и здоровяк Илбрек получат свободу. Но та либо отмалчивалась, либо шипела на девушку змеей, чтобы та не совала нос, куда не следует.

– И когда ты стал таким чёрствым? – Иола с упреком качнула головой.

– Наверное, когда осознал, что я бесправный никто, такой же, как и все в этом забытом Изначальными месте. – Его плечи поникли, и он опустился на землю, уставившись на свои мозолистые и огрубевшие руки: – Долг матери привязал меня к месту, которое просто так не отпустит.

Иола подошла ближе и опустилась на корточки рядом с ним:

– Но, может, этого и не потребуется. Если мы сумеем сбежать.

План в девичьей голове родился уже давно, но сказать о нем она почему-то боялась. Боялась осуждения, либо упрека, а может, просто страшилась покинуть место, которое считала своим домом. Десять лет назад Ильга нашла чумазую, истощенную девчонку недалеко от горы Туманов, приютила и, несмотря на неприязнь к людям, вырастила, дав кров и еду.

Да, Иола тоже была невольницей, и ее судьба была не лучше, чем у парня, сидящего на холодной глине. Но, в отличие от него, ее не заставляли махать киркой и, ломая ногти, перебирать породу, выискивая в ней ценные камни. Она была помощницей по хозяйству, девчонкой на побегушках, кем угодно, но не вещью, которую можно задвинуть в угол. Она была живой и нужной. И, несмотря на вредный, порой несносный характер гномихи, чувствовала от нее участие.

Айлех посмотрел на девушку так, будто она тронулась умом.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Вспомни, сколько раз мы пытались это сделать.

– Три, – не задумываясь, ответила девушка.

– Три раза, Иоланта! – Парень истерично хохотнул.– А теперь вспомни, что нам помешало?

Девушка сникла:

– Я была маленькой и наивной, мне было страшно.

– Не страшнее, чем мне, но, все равно, именно ты в последний момент отказывалась от задуманного. Твой мнимый комфорт, страхи, предрассудки – каждый раз тебя что-то останавливало. Помнится, в последний раз ты заявила, что тут не так плохо. Нас кормят, одевают, даже лечат, если подхватываем хворь. Твоя наивность и нежелание замечать очевидное раздражают. Мне порой кажется, что ты блаженная. Или зачарованная принцесса, живущая в воображаемом мире, где порхают бабочки и цветут цветы. А заключенные, убийцы и насильники – твои славные приятели, каждые выходные приглашающие тебя на пирог с черникой.

– Но Илбрек действительно мой друг…

– Один сид, Иола, всего лишь исключение. И я едва сдерживаюсь, чтобы тебя не поколотить, не наорать и не встряхнуть, чтобы ты проснулась и поняла, в каком страшном месте живешь и кем являешься. Бесправной рабыней! И не важно, что твои ноги не опутаны тяжелой цепью, как мои: сути это не изменит. Твоя душа в плену, и оковы – в ней.

– Ты несправедлив. И твои слова обидны.

– Ну, раз обидны, скажи обидное в ответ. Давай, раз ты собралась сбегать, начни с малого: попробуй за себя постоять.

Иола молчала. И чем дольше она смотрела на Айлеха, тем больше ее глаза наполнялись слезами. Она искренне не понимала, почему он так жесток с ней.

– Вот видишь, даже этого ты не можешь! – разочарованно протянул парень, поднимаясь и разминая ноги. – Так что не обещай того, что выполнить не в состоянии. Уходи, Иола, не трави мне душу.

Приподняв подол, девушка встала и действительно собралась уходить, но всё же развернулась и уверенно бросила на прощание:

– В этот раз всё обязательно получится. Мы сбежим! Я тебе обещаю!

Как только девушка его оставила, Айлех вновь опустился на землю и несколько долгих минут смотрел туда, где скрылся тоненький силуэт с копной каштановых кудрей, которые она неизменно собирала в две косы. Всего на мгновение он представил, как расплетает эти косы, вдыхает аромат мыльного камня, что хранят медные пряди, такие же солнечные, как улыбка хозяйки, и прижимает к себе девичье тело с мягкими, притягательными формами.

– Бездна! – Напряжение в паху заставило скривиться. Он спешно расшнуровал штаны и запустил руку внутрь. Несколько минут ненавидел себя за то, что делает, а после, когда возбуждение отпустило, – за то, что не может вырвать девчонку из сердца.

Айлех поднялся, схватился было за кирку, чтобы нанести яростные удары по стене и, если не раскрошить гору в пыль, то хотя бы повредить ее настолько, чтобы ей тоже стало больно. Но под его подошвой что-то хрустнуло. Это раскрошилась красная бусина из подаренного ремешка.

2

Таврия, город Сард.

– В чем смысл жизни?

– Жить вечно?

– Очень скучная цель. Неужели ты не мечтал о большем? Ты столько странствовал по миру, неужели ничто тебя в нем не прельщало? Неужели не нашлось края, где ты бы хотел остановить время?

– Катара, с возрастом ты становишься сентиментальнее.

– Негодник, ты намекаешь, что я старею? Или совсем разучился льстить?

– Видимо, второе. – Райнхард потянулся, поморщился от боли в области груди, где краснел подживающий рубец от клинка неприятеля, и заложил руки за голову, чувствуя умиротворение и покой.