Стальные Фермопилы

— Победа! Слышишь? Победа! Ур-р-ра!

— …! — Громыхнуло в небе и, казалось, под самыми облаками рассыпались огни салюта.

Кто-то от радости высаживал все патроны в небо, кто-то орал…

— Ур-р-ра!

Все обнимались и рыдали от счастья.

— ПОБЕДА!

— …! — Опять вспыхнуло красочным разрывом под облаками.

— Это ПОБЕДА! — Кричали рядом.

— …!

— Слышь, браток, дай закурить, — хлопнули по плечу.

— … сержант, проснись. Сиротинин, — и в плечо толкнули.

Николай раскрыл глаза. Поморгал, провёл рукой по лицу, сгоняя сонливость, и медленно поднялся с густо свалянной ржи. Тряхнул головой. Последнее время он совсем не высыпался. Тяжело. А сегодня, с утра, три часа оборудовали позицию в ржаном поле, совсем недалеко от дороги. Тягали 76-миллиметровую пушку, а это девятьсот килограмм! Но трудились, несмотря на дикую усталость.

Устали все. Бойцы, который день не видевшие горячей пищи, да что горячей, ели последний раз вчера, и то, одна банка тушенки на троих. Командиры, с впалыми, от бессонных ночей, глазами.

Даже комиссар долгое время молчит, по сравнению с первыми днями войны.

Устали от всего. Устали от постоянного отступления. Устали хоронить погибших. Пополнения нет, а потери страшные. А боеприпасы?

Гранат нет, снарядов — кот наплакал. А у врага сплошь танки, а чем против них воевать?

Армия обескровлена. Отступала непобедимая и легендарная. Уходили, пряча глаза от тех, кто оставался.

Устали.

Но стоило только занять оборону, как усталость уходила. Пусть не отдыхали, но злость на врага, да и на самих себя подавляла всё. Бить, бить, бить, пока есть силы. Пока в сознании, пока видит глаз и держит спуск пушки рука. А ещё есть верный карабин за спиной и тридцать патронов. Всего тридцать. Тридцать вражеских жизней, поэтому мазать нельзя. Ни за что.

И вот, скоро бой. Николай сам вызвался остаться с орудием в этой засаде. Не мог он по-другому. Он командир этого орудия, но как наводчик — лучший. Да, лучший.

Это будет большим сюрпризом для врага. Они с лейтенантом отходили и смотрели с дороги. Позиция хорошо замаскирована и засечь её будет трудно.

Сонливость совсем слетела, как только Николай услышал пока ещё далёкий гул. Это, несомненно, танки. Он потряс головой и повернулся к лейтенанту.

— Снилось что-то непонятное. Праздник какой-то. Салют, вроде был… — сон, как всегда, почти сразу забылся. Остались смутные, непонятные образы.

— Салют это хорошо, — проронил лейтенант, и лицо его стало печальнее, — а мне отец всё снится. Смотрит на меня и молчит.

Отец лейтенанта служил в Брестской крепости. Погиб в первые часы войны.

Сержант вздохнул, вспомнив, как одна знакомая бабка сны толковала. Если снится мертвый, то не к добру.

— Идут. — Сказал лейтенант. Он достал бинокль и показал на дорогу, уходящую за холм, откуда нарастал тяжелый гул. Николай повернулся и прильнул к панораме. Вдалеке показались мотоциклисты. Лейтенант, глядя в бинокль, проронил:

— Это разведка. Пусть едут.

Немцы, на трёх мотоциклах проехали по дороге, притормозили у съезда перед мостом, огляделись, медленно въехали на полотно моста, внимательно озираясь и поводя по сторонам пулемётами, установленными на колясках. Остановились с другой стороны. Двое вылезли, осмотрели мост, посовещались, затем сели и поехали дальше.

— Мост проверили. — Сказал лейтенант, опустив бинокль. — Жаль, взрывчатки нет. А то бы… ничего, и без неё устроим немцам «Кузькину мать».

В полукилометре от них, была наша батарея, прикрывавшая отход полка, установленная в таком месте, что не сразу и обнаружишь. За холмом речка делала петлю и образовывала полуостров, прикрытый кустарником и соснами по сторонам. Пушки будут вести огонь оттуда, прикрывая своими выстрелами его орудие, что будет бить прямой наводкой. Задача батареи — остановить танки противника на рубеже небольшой, но с заболоченными берегами речке. Дать время на отход всей армии на новые рубежи. А у моста решили устроить хитрую ловушку, то есть поставить одно орудие в ржаном поле, а за холмом, рядом с рощей, три других. Снарядов было в обрез, их собирали со всего полка. Правда, ему выделили шестьдесят снарядов, но как сказал лейтенант:

— Немцы вояки опытные, могут сразу определить как позицию батареи, так и твою. Хорошо, если сможешь выстрелов десяток-другой дать. Но, как только закупоришь мост, сразу отходи. Где мне ещё такого толкового артиллериста, как ты, взять? Замок от пушки только сними и ходу.

Раздалось тарахтение и по дороге, обратно, покатил одиночный мотоцикл.

— Докладывать пошли, — проводил его биноклем лейтенант, — это хорошо. Значит, сейчас появятся танки.

Гул усилился, и из-за холма появилась колонна. Впереди ехал мотоцикл, а следом, поднимая облако пыли, шел танк, за ним появился ещё один. Колонна медленно выползала на почти прямую до моста дорогу.

— Как на параде едут, — процедил лейтенант, глядя в бинокль, — сволочи.

Крутя ручки наводки, Николай навёл панораму на колонну. Действительно, немцы сидели на броне, развалясь, как на диванах. Наверняка на своих любимых гармошках играют. На втором танке сидело двое «фрицев». Один что-то жрал, а второй, смеялся и показывал вперёд.

«Ничего, сейчас станет не до смеха. — Думал Николай, удерживая в прицеле панорамы танки. — Подавитесь, сволочи».

За тремя танками ехал броневик с солдатами, затем опять танки. Колонна медленно сползала к мосту.

— Сержант, как только танки втянутся на мост, и начнёт работать батарея, ты сразу бей в головной. Затем в хвост колонны, до которого сможешь достать. И прислушивайся, что орать буду. — Сказал лейтенант. — Помни, как только немцы обнаружат твою позицию, замок с пушки в руки и ходу. Понял?

— Понял, товарищ командир.

Лейтенант ободряюще хлопнул по плечу и скрылся во ржи. Чуть в стороне, почти у самой дороги за густыми кустами ивы, был оборудован наблюдательный пункт со связью, для корректировки огня всей батареи.

Николай перевёл ствол по направлению моста.

— Ну что же, — сказал сам себе Николай, — я теперь един в нескольких лицах — командир орудия и наводчик, заряжающий и замковый, правильный и ящичный. Ничего, справлюсь.

Мотоциклист проехал по настилу моста и съехал на обочину. Первый танк загрохотал гусеницами по настилу. Сиротинин приник к прицелу, медленно вращая ручки наведения и удерживая силуэт в перекрестии.

— Ну же, ну… — торопил он лейтенанта, — давай…

— …тарея, одиночным, огонь! — Донеслось справа.

Дадах! Дадах! Дадах!

Вспучилось два разрыва на том берегу и один в реке. Николай рванул спуск.

Выстрел.

Танк, почти съехавший с моста на грунт, подбросило взрывом. Мотоцикл и немцев, стоящих на обочине, снесло в реку.

— Левей два, беглым, — послышался голос лейтенанта, — огонь!

«Пусть батарея бьёт по площади, а моя задача — конкретная».

Не глядя на поле, открыл затвор, отпихнул в сторону вывалившуюся гильзу, вынул из стоящего рядом ящика бронебойный снаряд и зарядил орудие. Только после всего посмотрел вперед.

А там суетились немцы. Танки сразу разбили строй, разъезжаясь в стороны. Разрывы вставали то тут, то там, но по танкам не попадали. Зато под разрывы попадали солдаты. Сиротинин увидел убитых.

— Ага!

Крайние танки развернулись в одну сторону, примерно определив, местоположение русской батареи. Один из них выстрелил. Остальные, развернув башни, нащупывали цель. Из бронетранспортёров все ещё выскакивали солдаты и бежали к мосту. Вокруг них начали рваться снаряды.

«Отлично командир корректирует, а меня пока не засекли».

Прильнул к панораме. Вот самый дальний танк. Нет не дальний, из-за бугра видится башня другого, но его пока не достать.

Выстрел.

— Получил, гад?! — Воскликнул Сиротинин. Второй результативный выстрел — снаряд попал под башню, и взрыв буквально срезал её.

На пригорке, в ста метрах от него бабахнул разрыв.

«Обнаружили? Нет, пока нет. Стреляют наугад».

Быстро зарядил, удивляясь самому себе. Его расчет был самым лучшим, выполняя норматив на «отлично». Теперь он один управлялся за четверых. Хорошо управлялся.

В перекрестии панорамы вполз танк.

— Удачно пятишься.

Выстрел.

Снаряд угодил в катки. Бронемашину, что проезжала рядом, качнуло, и из неё посыпались солдаты.

Николай кинулся к ящику с осколочными. Достал снаряд и зарядил орудие. Приник к панораме — силуэт бронетранспортера сдвинулся влево. Подправив прицел, дёрнул спуск.

— На, получи!

Выстрел. Бронетранспортер вспучился двойным взрывом.

«Это кто-то из наших постарался. Ничего, чтоб вам не до смеху было».

На поле бестолково метались солдаты. Суетливости им добавляли частые разрывы от огня батареи. Танки, что выехали на склон, начали пятиться обратно. Те, что были близко к мосту, рассредоточились и стреляли в сторону рощи.

Выглянув из-за щитка, Николай увидел, что на мост въехал танк, следом тащится ещё один, а за ним «ганомаг», на котором пулемётчик молотит по подозрительным местам. Первый танк развернул пушку в сторону, и, видно, собирается спихнуть пылающий корпус с дороги, чтоб проехать вперёд.

— Куда собрались? А ну…

Выстрел. Прибрежные заросли камыша колыхнулись от разрыва. Задымил очередная коробочка, а посередине моста, закрутил башней танк, оказавшийся зажатым с двух сторон.

— Ах ты моя пушка, — зарядил осколочным и поцеловав орудие, воскликнул Николай, — пушка — «полковушка».

— Так, следующий ты, — пробормотал Сиротинин, выцеливая бронетранспортер, пулемёт которого проредил прибрежные кусты ивы и теперь грозил командиру.

Выстрел, и пылающий бронетранспортер ткнулся в перегородивший проезд на мост подбитый танк.

— Хороша пробка получилась! — Сержант уже загнал в казенник бронебойный.

Бабах!

Взрыв встал примерно там, где сидел лейтенант. Немцы обстреливали подозрительные места, где, по их мнению, должны сидеть корректировщики. Сиротинин дернулся было сбегать к командиру, но сначала выстрелил в танк, что находился в середине моста, добавив ещё один костер из железа.

«Чтоб пробку туже забить» — Злорадно подумал Николай.

— Товарищ командир! — Крикнул он, доставая бронебойный, и косясь в сторону кустов у дороги.

— Ничего, сержант. Живой я, — отозвался лейтенант, — ты молодец, крути дырку под орден!

И тут же заорал в трубку:

— Левей три, ориентир…

Два танка съехали с дороги и направились к берегу, намереваясь форсировать речку. Одновременно съехав со склона, сразу увязли в топких берегах. Теперь водили башнями, раздвигая стволами камыши.

— Придурки, — прокомментировал Николай, крутя ручку вертикальной наводки. Ствол опустился почти до упора, но силуэты застрявших танков не совсем попадали в нижнюю прицельную линию, только чуть, краем.

— Хватит и этого, — решительно нажал спуск сержант. Справа от моста добавился ещё один дым, а Николай, зарядив, поворачивал ствол влево. Танк, буксуя, все глубже погружался в грязь, но башней вертел и поливал из пулемёта противоположный берег. Затем остановил ствол.

— На кусты навел, — понял Николай, — там же командир!

Выстрелы слились. Танк задымил, а у кустов, где сидел лейтенант, вспух разрыв.

Сержант кинулся туда. Рядом с развороченными взрывом кустами лежал командир.

— Жив? — Распластался рядом Сиротинин.

— Жив-жив, — сквозь зубы процедил тот, — зацепило малость и в голове гудит.

Лейтенант повернулся и сел, держась за бок, где проступала кровь. Посмотрел на руку, держащую телефонную трубку с перебитым проводом, сплюнул и откинул её в сторону.

— Всё, связи нет, сержант. Задачу мы выполнили. Боеприпасов у батареи ещё на пару-тройку залпов осталось. Уходим.

— Но мою позицию пока не обнаружили.

— Уходим, сержант. Мы танков вон сколько намолотили, на всю батарею орденов хватит.

Лейтенант приподнялся и посмотрел на поле.

— Сейчас немцы определятся и плотный обстрел начнут. Потом подтянут силы, и всё, уйти не успеем. А на новых позициях другую пушку получишь.

— Но…

— Это приказ, — прошипел тот, — иди. Снимай замок и догоняй.

— Есть, снять замок.

Лейтенант, держась за раненый бок, быстро пошел вдоль кустов, а Сиротинин шагнул в густую рожь.

Добравшись до пушки, Николай положил руку на затвор и посмотрел на поле. Танки немцев маневрировали среди нечастых разрывов и стреляли в сторону рощи. Он окинул взглядом ящики.

Осталось пятьдесят снарядов.

Пятьдесят!

Взялся за крышку ящика, отпустив замок пушки. Замер.

«А приказ? Но пятьдесят снарядов!».

Взглянул на поле. Там танки. Немецкие танки. Там враг. И до сих пор его позиция немцам не известна.

— Пятьдесят, — сказал себе сержант и решительно загнал бронебойный в казённик.

«С крайних и начнём». И повернул ствол вправо.

— Твою… — выругался он. Три танка встали у правого берега, почти у камышей, и не попадали в сектор обстрела, а править орудие одному не хватит сил. Скрипнув зубами, навел на танк, что первым попался в перекрестие.

Выстрел.

— Сорок девять, — как молитву проговорил Николай, и закрутил ручками. — Следующий?

Перед тем как выстрелить, он взглянул на поле поверх щитка. Танки разворачивались к нему. Обнаружили? Слева, от остановившихся неподалёку бронетранспортеров, быстро бежала к мосту приличная группа немцев.

«Обнаружили? Гады!»

— А-а-а! — Сиротинин дернул спуск и не глядя, как развернувшийся танк накрыло взрывом, кинулся к ящику с осколочными снарядами. Скинул ящик с шрапнелью в сторону, выхватил осколочный, зарядил орудие и прильнул к панораме. Яростно закрутил ручками, наводя на дорогу перед мостом.

Выстрел.

Разрыв вспух посередине группы, разметав её по сторонам. Рядом с пушкой взрывом подняло землю и Николая обсыпало колосьями, но он, не обращая на это внимания, достал очередной снаряд.

— Сорок восемь.

Пот заливает глаза. Обтер пилоткой и опять приник к панораме.

Бабах!

Николая бросило на щиток. Взрывом накрыло совсем рядом, позади, разметав ящики. Из двух снаряды высыпались и раскатились.

Отряхнулся, обматерив всех немецких танкистов, всю немецкую армию с Гитлером во главе, и вогнал в казённик осколочный. По щитку пробарабанили пули.

Выстрел. Со злорадством потёр руки, видя, как снаряд рванул у бронетранспортера, разметав немцев рядом с ним.

Бабах!

Орудие дёрнулось, осколки противно прошли рикошетом по щитку. Вогнал бронебойный, и проверил панораму.

Цела! Даже не сбилась.

— Получи! — Танк, что только что стрелял по нему, окутался взрывом, добавив ещё один дым.

— Сорок шесть, мать вашу! — Заорал Сиротинин, загоняя осколочный. Немцы пытались маленькими группами проскочить к мосту.

— На, получи! — Снесло четверых, остальные залегли.

Он не считал, сколько выстрелил, он считал оставшиеся снаряды. Плевать на то, сколько он танков подбил, плевать на ордена. Сиротинин врага бил, за своего заряжающего, погибшего два дня назад. За многих парней, что погибли в последних боях, за отца лейтенанта.

За всех!

И ещё есть боеприпасы. И батарея стреляет. Значит, правильно он остался тут.

Танки отходили, пятясь за холм. Остались только те, что справа, не попадавшие в сектор обстрела его орудия. Остались там, определив, что находятся в мертвой, для русских орудий зоне. Два танка садили в сторону рощи, где стояла батарея, а другой развернул башню и начал выцеливать его позицию на холме.

— Да что это такое? — Хотелось плакать от бессилия — не хватало горизонтальной наводки. Надо править лафет. Но как?

Бабах!

Пригнулся у щитка.

— Пристреливаются, сволочи. — Сиротинин подскочил, схватился за сошник и рванул хобот вверх.

— И-и-и-с-с…

В глазах от натуги потемнело, но он не смог даже оторвать сошник от земли. Близкий разрыв швырнул на ящики. Николай затряс головой, приходя в себя. С удивлением обнаружил, что ещё жив, хотя рвануло рядом. Осколки чудом миновали его, только об ящики сильно приложило.

Сцепив зубы, опять упрямо взялся за сошник.

«Я сильный. Я смогу. Должен. Надо-о-о».

— Бабах! — Рвануло совсем рядом, за ящиками.

И вместе с взрывом, вдруг всё застыло. Тишина больно ударила по ушам. Николай медленно распрямился, оторопело оглядываясь.

Рожь стояла как замёрзшая. Не двигался ни один колосок. А на поле странная картина — танки стояли безжизненными изваяниями, как будто нарисованные. Даже столбы дымов с подбитых им танков не клубились. Застывший кадр.

Такое он видел однажды в кино, когда что-то заклинило в кинопроекторе, остановив пленку, а на экране надолго замерло изображение.

Тишину нарушил шепот сзади:

— Что ты наделал? Почему пауза?

— Это не я, это процессор. Все из-за последнего взрыва!

Сиротинин резко развернулся. В четырёх метрах, почти в пучках ржи, стояли три фигуры в странных одеждах и смотрели на него. Один держал перед собой какую-то непонятную штуку в руках.

Сержант судорожно провёл рукой за спиной, но карабин он оставил рядом с левым колесом. Тогда он просто выхватил из рядом стоящего ящика снаряд и, повернув его в сторону неизвестных, крикнул:

— Хенде хох!

Фигуры замерли, но рук не подняли.

— И не двигаться, сволочь немецкая. — Николай повернул снаряд взрывателем вниз, ближе к хоботной части лафета. — Вот шваркну им, и всех отправлю к чертовой бабушке!

— Мы не сволочи… то есть… не немцы… мы, — еле слышно проговорил один из них тонким женским голосом, — мы русские. Студенты… мы.

«По-русски говорят. Ну-ну».

— Ну да, конечно. — Сиротинин криво усмехнулся и, пригнувшись, нашарил у колеса карабин. Выхвалил его, повернув в сторону неизвестных, а снаряд аккуратно положил в ящик. — Вот теперь поговорим, студенты.

Он, наконец, подробней разглядел гостей. Перед ним стояли два парня и миниатюрная девушка. Все трое одеты странного покроя штаны синего цвета и светлые рубашки с короткими рукавами, и надписями. У высокого на груди яркими буквами написано — «Мы помним!» и ниже цифры «1941-1945-2041», с изображением огня над ними, а у парня пониже и у девушки, маленькие картинки на правой груди, с тремя буквами «МГУ». Николай обнаружил, что они совсем не напуганы, а растеряны. Девушка смотрит на него печально, с жалостью, а парни больше восторженно. Это его озадачило и разозлило.

На мгновение стрельнул глазами в сторону поля. Там движения не наблюдалось. Та же нарисованная картинка.

«Ладно, сейчас разберёмся».

Он направил ствол на высокого парня.

— Имя, фамилия, номер части. Ваша задача, — резко спросил сержант, — и руку отпусти. Что у тебя там?

— Валентинов Сергей, но я не солдат, я студент, — ответил тот, — а это видеокамера.

«Так-так, не солдат».

— Так я и поверил что студент, — процедил Сиротинин и дёрнул стволом карабина:

— Эту, види… штуку на землю перед собой положи.

Парень наклонился и положил непонятный сержанту предмет на землю.

«Бережно положил. Граната?»

— Ты, — направил ствол на второго.

— Я тоже студент. Не солдат, — быстро сказал парень пониже. — Протасов Олег.

— И ты, значит студентка? — Посмотрел на девушку Николай.

— Да, — кивнула она, — я Шабалкина Алеся. Мы не солдаты, мы студенты. Но вы нас не бойтесь.

— Я не боюсь, — со злостью бросил Сиротинин, — давно ничего не боюсь.

«Вот они и все прокололись!»

Он посмотрел на троицу с ненавистью.

— В Рабоче Крестьянской Красной Армии солдат нет. Солдатами могут быть только враги.

Вскинул карабин.

— А врага на войне уничтожают, — выкрикнул Николай и нажал на спуск. Курок щелкнул впустую. Остервенело передёрнул затвор, вылетел нестрелянный патрон. Опять нажал. Тщетно.

— В стазисе невозможны агрессивные процессы, — подал голос тот, что назвался Олегом Протасовым. — Не будет ваш карабин стрелять.

Но Сиротинин продолжал дергать затвор, выщелкивая нестрелянные патроны, и опять нажимать на спуск.

«Что за чёрт?»

— Поверьте, мы действительно студенты Московского государственного университета. Факультет истории. — Быстро заговорила девушка. — У нас тема- «Операция — Тайфун». Это начало наступления немецко-фашистских войск на Москву, оборона Москвы и контрнаступление советских войск. Но нам попалось описание вашего подвига, и мы решили собрать материал для курсовой работы.

— Что? — Вздрогнул сержант.

— Я говорю у нас курсовая работа. Мы выбрали для курсовой эпизод вашего боя из…

— Нет, — прервал Николай девушку, — про Москву, что ты сказала про Москву!

— Начало наступления немецко-фашистских войск на Москву, — уже медленнее произнесла девушка, — оборона…

Сиротинин закрыл глаза. Он отчетливо вспомнил свой сон перед боем. Ему снилась Победа. Победа с большой буквы. Люди радовались так, как будто она была такая долгожданная, выстраданная кровью и смертями миллионов людей. Это что? Это был вещий сон? Но почему?

Николай медленно опустился на лафет. Карабин уже не смотрел в сторону странных гостей. Уже не верилось что перед ним враги.

«Они странные и ведут себя странно. Непохожи ни на кого. Кто они? Откуда знают его? Они сказали: «попалось описание моего подвига». Какое может быть описание?»

— Мы из будущего, — будто прочитав мысли Сиротинина, сказал высокий парень. — Из две тысячи сорок первого года.

Сержант потрясенно молчал. Смотрел перед собой и молчал.

«Из будущего. Они из будущего. Они говорят по-русски. Странно говорят. Наступление… оборона Москвы…».

— Мы ваш бой на камеру снимали, — высокий нагнулся и медленно поднял «непонятную штуку». Николай покосился и сжал карабин в руках.

— Я покажу. — Валентинов медленно подошел и развернул к Николаю тот предмет. Развернулся экран и на нём замелькали эпизоды боя.

Сержант удивлённо смотрел, как его пушка стреляла, а он сам таскал к ней снаряды. Звук тоже был. Непривычно было видеть и слышать себя со стороны.

— Из этих кадров мы хотели составить фильм к курсовой работе. — Подала голос девушка.

Сержант опять смотрел перед собой.

«Снаряды… студенты… курсовая… кино это… Москва… и… сон».

Наконец он поднял глаза и хрипло спросил:

— Когда?

И они правильно поняли его вопрос.

— Девятого мая, тысяча девятьсот сорок пятого года.

— Так долго… четыре года?

— Враг очень сильный. Превосходит по организации, связи и ведении боя. Потребуется много времени, чтобы сломить и погнать немцев обратно.

Сержант снова сидел и смотрел перед собой.

— Что вы там про тайфун говорили?

— Операция «Тайфун» должна была начаться в первых числах июля, но упорное сопротивление Красной армии, сломало все планы Вермахта. — Ровным дикторским голосом произнес тот, что назвался Олегом Протасовым. — Начало операции запоздало на месяц. Это были кровопролитные бои. На истощение. Отсюда до Москвы четыреста сорок километров. Но враг подойдёт к нашей столице только к концу ноября.

Протасов замолчал. Продолжил высокий Сергей:

— Сейчас против вас весь авангард четвёртой танковой дивизии вермахта, — сказал парень, — именно эта дивизия захватит город Орел. Это ведь ваш родной город?

Сиротинин вздрогнул. Он поднял голову и посмотрел парню в глаза.

— Орёл возьмут? — Процедил он так, что у гостей от этих слов побежали мурашки по спине.

Николай поднял из ящика снаряд. Зарядил пушку и застыл, глядя на замершие танки.

— Орел, значит, возьмут, говорите? К Москве, говорите, подойдут? — Сквозь зубы произнес сержант. Резко повернулся и показал на застывшую панораму боя:

— Там, как видите, уже дымят восемь танков, и бронетранспортеры подбитые есть. А у меня есть тридцать пять снарядов. И отличная пушка. Чёрта лысого они возьмут!

— Вы не понимаете, — быстро заговорила девушка. — Да, вы успеете выстрелить почти все снаряды. Останется только три. Но вас убьют. Вы погибнете. Вас похоронят и забудут на долгие годы, и только потом, через девятнадцать лет вспомнят и поставят памятник, да и то не тут, а совсем в другом месте. Неужели вы думаете, что остановите их в одиночку? Невозможно бороться с шестьюдесятью немецкими танками одному.

— Это вы не понимаете. Я боец. Боец Рабоче-крестьянской Красной армии. Я не могу уйти. — Ответил сержант. — А танков у врага уже меньше. И ещё станет, если вы поможете отбить танковую атаку.

— Мы не можем вмешиваться в историю, — грустно произнес Протасов Олег.

— Струсили? — Усмехнулся Сиротинин. — Не думал, что наши потомки будут тряпками.

— Мы не трусы, — обижено возразил Валентинов, — просто темпо-туристам изменить историю технически невозможно. Вот эта штука не даст.

Парень повернул руку и показал на огромные часы. Такие же, только меньше, были и у остальных.

— Это темпо-транспортер. Он позволяет переносить во времени до десяти темпо-туристов. Во время путешествия люди находятся под защитой стазиса. А снять его можно только в родном времени.

Сиротинин половину слов не понял, но понял одно — надеяться на трусливых потомков нечего.

— И так влетит за этот сбой темпо-контроллера. Точней за его неправильную настройку. — Продолжал пояснения парень. — Снаряд взорвался рядом, а процессор, погасив энергию, включил паузу, резко увеличил мощность и площадь стазиса. Он и накрыл вас вместе с пушкой.

Николай опять посмотрел на поле.

— А немцы?

— Не беспокойтесь, пока стазис на паузе, там не пройдёт и секунды.

— Чудно… а я думал… что вы мне поможете.

— Простите нас, — грустно улыбнулась девушка Алеся, — но это не в наших силах.

— Но в наших силах другое. — Подал голос Протасов. — Так как вы принадлежите этому времени, и попали в стазис, то мы можем вас вывести отсюда, и, под защитой, проводить до расположения частей Красной армии на рубеже реки Сож.

Сиротинин смотрел на них.

«Они так ничего и не поняли».

— Я нарушил приказ. Но по-другому я не мог. — Выпрямился сержант. — А вы собираетесь нарушить свой приказ? Хотите вмешаться в историю? Эх вы, горе-студенты. Типотуристы.

Те пристыженно замолчали.

— Чем мы вам можем помочь? — Тихо спросил Валентинов.

— Помогите пушку довернуть. И снаряды подготовить.

Парни переглянулись и шагнули к хоботу лафета. Втроём они легко довернули орудие. Сиротинин проверил левую границу стрельбы. Удовлетворённо кивнул:

— В самый раз.

Затем с помощью парней и девушки рассортировал боеприпасы. На шрапнельных зарядах выставил нужное время срабатывания трубки. Гости стояли сзади и наблюдали.

— Значит, вы остаётесь, и будете сражаться? — Спросили за спиной.

— А как иначе? — Повернулся Николай. — Мой долг — бить врага, пока есть силы. Пока жив и тверда рука.

— Спасибо вам. — Глаза у девушки наполнились слезами.

— Не стоит лить слёзы. — Улыбнулся он, и протянул руку. Она её пожала. Затем пожали руку парни. Крепко пожали.

— Сколько, говорите, снарядов останется? — спросил Николай, — три?

- Три.

- Три, — повторил Сиротинин, — ладно, посмотрим. А вы возвращайтесь домой, туристы.

И Николай отвернулся к орудию, приготовившись к стрельбе.

— Он прав, ребята, — тихо сказал Валентинов, — нам пора уходить. Батареи не могут так долго большую мощность поля держать.

Студенты отступили к дальнему краю позиции. Какое-то время смотрели на сержанта.

— Мы вас помним! — Крикнул Валентинов и нажал на браслет. Николай кивнул, готовый стрелять, но не услышал, как девушка произнесла: «А историю мы всё-таки изменили».

Пахнуло ветром.

Выстрел. У ближнего танка сорвало башню.

— Тридцать четыре, — громко продолжил Николай свой счет, и с ненавистью добавил, — это вам за Москву и сорок первый год!

Бабах! Разрыв рядом, перед самой пушкой. Оставшиеся два танка развернули свои башни в его сторону.

Бабах! Бабах! Колосья сыпались со всех сторон.

— За Орёл и сорок второй! — Стреляя орал Сиротинин.

Последний танк резко рванул с места. Он начал быстро перемещаться по полю. Замирал на мгновение и стрелял, укрываясь за чадящими черным дымом остовами подбитых танков. Разрывы начали ложиться уже совсем рядом, разметывая и круша осколками ящики. Николай, скрипя зубами, крутил ручки наводки, пытаясь поймать в перекрестие вёрткий силуэт.

— Тридцать два. Черт! Мимо.

— Тридцать один. Твою мать! — Опять промахнувшись, сержант вогнал в казенник последний бронебойный, и с яростью заорал:

— Врешь! Не уйдёшь!

Подловив танк во время выхода его из-за горящего остова бронетранспортера, он всадил снаряд в борт.

— Это тебе за сорок третий, сволочь!

С удовлетворением посмотрел на поле. Там чадило дымами десяток танков и семь бронетранспортёров. Остальные успели скрыться за холмом.

— Красота!

Осталось двадцать шрапнельных снарядов и десяток осколочных.

— Счас, я вам подарочков накидаю, — максимально поднимая ствол, бормотал Николай.

Выстрел. Сержант выглянул за щиток. Шрапнель рванула где-то за холмом. Там сосредоточилась немецкая техника, отошедшая от шквального огня русской артиллерии. Танкам шрапнель не страшна, но в самом начале боя на холме мелькнули грузовики, из которых выскакивали солдаты.

— Отлично! Там где и надо. Это за сорок четвёртый! И за сорок пятый, получите!

И началось. Заряд, выстрел, замок на себя, гильзу в сторону, снаряд в казенник, выстрел…

Руки работали быстро, без ошибок. Ошибаться нельзя. И Сиротинин, перекрывая все нормативы, заряжал орудие и стрелял…

— Вот так, как-то… — устало сел на лафет Николай. Перед ним, у самого колеса, ровно лежали последние снаряды.

— Десять осколочных осталось. Живём!

Бабах! Бабах!

Снаряды начали рваться вокруг. Это стреляли танки, выдвинувшиеся из-за холма. Были видны только башни.

Бабах! Бабах! Бабах!

Чиркнуло чем-то острым вдоль спины, но сержант не обращая внимания, уже наводил перекрестие на силуэты башен.

«Жаль, что только осколочные остались, но хоть прицел сволочам собью».

Бабах! Рвануло перед пушкой. Колено дернуло болью, галифе сразу намокло, и кровь потекла в сапог. Быстро перехватил бичевой чуть выше колена и прильнул к панораме.

— На! — Крайняя башня окуталась разрывом. Танк замолчал, но на вид был цел.

— На! — Ещё раз добавил снаряд тому же танку Николай.

Бабах! Бабах! Панораму засыпало землёй вперемешку с колосьями.

— Среди хлеба погибаю, — пробормотал Сиротинин, выцеливая следующий танк.

Бабах!

— Стрелять научитесь, мазилы! На! На! На! — Как автомат вколачивал снаряды во врага сержант.

Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!

Опять заметил маленькие группы солдат перебегающих к мосту.

— Мост! Надо разрушить мост!

Бабах! Отбросило от орудия. Осколок впился в плечо, на миг, отключив сознание взрывом боли.

Николай поднялся, держась за раненую руку. В глазах плыли огни. В верхней части щита зияла пробоина величиной с кулак. Панорама разбита.

— С-с-сволочи. Ничего, мы и по-другому можем…

Сиротинин откинул замок и, остервенело крутя одной рукой рукоятку, опустил ствол вниз, затем довернул правей, наводя на мост. Заглянул в ствол и чуть подправил прицел. Загнал снаряд и выстрелил.

— Мимо, — застонал он.

Прижимая к телу раненую руку, поднял снаряд.

— Четыре, — прошептав свою молитву, загнал заряд в казенник. В голове билась мысль — надо поправить прицел. Надо чтоб снаряд ударил в мост. Взялся за ручку, закрутил, глядя в сторону моста. Ещё, чуть-чуть…

Обстрел вдруг прекратился. Николай выглянул из-за щитка. Затем, встав на лафет, огляделся, и слезящиеся глаза выхватили мелькнувшую серую каску среди колыхающейся волнами ржи.

— Окружают, сволочи… окружают…

Схватил карабин и начал стрелять.

Пуля ударила в грудь, откинув сержанта от орудия в сторону. Но Николай не потерял сознания. Он смотрел в синеющее небо и видел свой недавний сон. Как на яву, рядом с ним люди подкидывали свои пилотки и радостно кричали, плача и обнимая друг друга. Летели вверх фуражки и грохотали выстрелы. Беспорядочно. От души.

Но до ПОБЕДЫ ещё далеко. Далеко до последних выстрелов этой страшной войны.

А его последний выстрел ещё впереди.

В голове зазвучали слова: «Останется только три снаряда».

— Четыре. Пока… — На губах пузырилась кровь.

Пальцы ухватились за утоптанные колосья, и, раздвигая пустые гильзы, сержант начал рывками ползти к пушке.

«Она заряжена, осталось только нажать спуск. Только нажать…».

И он полз, а вокруг него пули перемалывали в пыль колосья ржи.

«Окружили. Рядом уже. Успеть… должен…».

Ткнулся головой в сошник. В этот момент попало по обеим ногам и сразу под лопатку. Сильно попало.

— Ы-ы-ы… — завыл он, чувствуя, как уходят последние силы.

Стиснув зубы, и карабкаясь вдоль лафета, Николай добрался до казенника. От него и щитка, с искрами, рикошетили пули. Ещё две тупо ударили в спину, почти в то же место, где уже била толчками кровь, но он успел протянуть руку.

«Полковушка» выстрелила.

Сиротинин уже не мог увидеть, как взрыв разрушил часть моста и уничтожил ещё трёх солдат противника, в этот момент перебегавших на другой берег.

Последний выстрел сделал уже мертвец.

Его тело сползло вниз и откинулось от лафета, приняв в себя ещё несколько пуль.

И наступила тишина.

Только шелест ржаного поля под ветром пел свою непрерывную песню.

«— Я не могу, — рыдала Алеся ткнувшись в плечо Протасову, — как страшно, мамочки…

Она давно не смотрела на то, что творилось перед ними. А парни молчали, катая желваки и сжимая до боли пальцы в кулаках.

— Вы идите, ребята, — голос Валентинова был глух, — Олег, отведи Алесю домой. Я тут ещё немного побуду.

Протасов кивнул и нажал кнопку «Возврат» на браслете.

— Ничего не поменялось. Ничего мы не поменяли… — с горечью произнёс Валентинов.

Он поднял камеру и навёл на поле, максимально приближая на экране всю разбитую немецкую технику.

— Теперь никто не скажет что этот подвиг выдумки. Я всё сниму. Всё.

На сердце у парня было тяжело. Мутило, и кружилась голова. Звуки разрывов, даже приглушенные защитой стазиса, каждый раз отдавались пробками в ушах. Но он держался, как мог. Перед ним был пример. Перед ним был герой. Герой, не покинувший позицию и, вопреки приказу на отход, бивший врага, пока были снаряды и патроны. Пока были силы.

— И осталось три снаряда…».

Из-за густого пучка ржаных колосьев показался ствол карабина, затем выглянула голова в характерной каске. Немец внимательно огляделся и подал знак назад. Прикрывая друг друга, на вытоптанную и перепаханную взрывами площадку, со всех сторон вышли солдаты. Держа наперевес карабины, обошли всё вокруг, внимательно осматривая и переглядываясь.

Один из них, с погонами фельдфебеля, остановился у тела Сиротинина. Он долго и пристально смотрел в молодое лицо мёртвого русского. Присел, не отводя глаз. Покачал головой, достал блокнот и, ещё раз всё оглядев, принялся записывать. Затем поднялся и крикнул:

— Бауэр. Краузе.

Подбежали двое солдат.

— Оберягер, Вашему отделению — проверить вон ту рощу. — Он обозначил направление рукой. Бауэр козырнул и после коротких команд, группа солдат направилась к роще, откуда, по докладам наблюдателей вела огонь русская батарея. Фельдфебель повернулся к оставшемуся и протянул записку:

— Краузе, доставьте донесение обер-лейтенанту. И побыстрее.

Посыльный скрылся в море ржи. Фельдфебель расставил остальных солдат в охранение, а сам сел на лафет рядом с убитым.

Он многое повидал. Воевал в Испании, Франции, Польше…

Но такое видел в первый раз. Этот русский солдат потряс Вильгельма Бюлова до глубины души.

«Доннерветтер! Проклятый фанатик! Хотя нет, это не фанатизм, это другое. Что-то другое. Но что?

В русского стреляли все его солдаты. Он сам стрелял в него. Почти в упор. Пули рвали тело, но этот русский канонир упорно полз к пушке, оставляя за собой кровавый след. Полз, чтоб выстрелить.

И он выстрелил! Пробитый множеством пуль, он выстрелил!»

Бюлов повернул голову и посмотрел на три снаряда, лежащие рядом с левым колесом. Аккуратно соложеные, они смотрелись дико среди беспорядочно разбросанных стреляных гильз. Затем осмотрел лежащие вокруг пустые ящики. Один, совсем рядом, закрытый. Он протянул руку и открыл ящик.

Пуст.

— Майн Готт! — Вырвалось из груди.

«У русского оставалось только три снаряда. Он выстрелил почти все. А когда мы окружили его, то отстреливался из карабина, каким-то звериным чутьём определяя наше расположение в густых травах этого поля. Он убил рыжего Макса и Нотбека, ранил Кёлера, Альбрехта, Вельтмана, а Шульц скоро присоединится к Нотбеку. А что натворил своей пушкой этот русский там?»

Фельдфебель поднялся и посмотрел на поле. Мрачная картина.

«Мой Бог! Какой разгром! Десяток танков, бронетранспортёры…

Сколько погибло бравых ребят под осколками снарядов? Они были отличными солдатами. Но погибли. И это сделал он один! Значит, этот русский лучше?»

— Чертова русская артиллерия.

Обер-лейтенант Генрих Хенке выбрался из танка. Хмуро посмотрел на ещё горящие коробки панцеров.

— Чертовы русские канониры.

Спрыгнул на землю и открыл фляжку с коньяком, за которой и лазил в танк. Напряжение его не покидало. Сделал три глотка и глянул на поле.

«Это не бой, это избиение. Скрытая русская батарея подавляла все попытки развернуться в боевой порядок. Даже когда пришел приказ отойти, била отходящие ролики как в тире. Полностью сгорело пять танков, серьёзно повреждены шесть. Два панцера, что неосмотрительно сунулись в реку, вытащат конечно, но…

Из танко-ремонтного взвода докладывали, что можно восстановить только половину…

Восстановят, но кем заменить погибшие экипажи? Обученных панцеров достаточно, но опыт, черт возьми, где им взять опыт?»

Коньяк разливался по телу приятным теплом.

«Но русским снарядам плевать на опыт» — мелькнула мысль, и он сделал ещё пару глотков.

Наконец отпустило.

Из-за разбитого корпуса танка, объехав возящихся ремонтников, протарахтел мотоцикл. Солдат соскочил и, вытянувшись перед Хенке, доложил:

— Результат осмотра скрытой позиции русских, господин обер-лейтенант.

Тот принял записку и начал читать. В этот момент подошел оберст Рихтер производивший осмотр уцелевшей техники.

— Что тут у вас, Хенке?

— Доклад разведки, господин полковник.

— Не может такого быть! — После прочтения доклада воскликнул оберст. Он взглянул на солдата доставившего донесение:

— Краузе, вы сами видели русского канонира? Он был у пушки один?

— Да, герр оберст, — четко ответил солдат, — мы осмотрели всё вокруг. Он был один.

— Наверно он был прикован к этой пушке?

— Нет, господин полковник, — ответил Краузе.

Рихтер, не веря, покачал головой. Ещё раз прочитал донесение. Долго молчал.

— Я хочу взглянуть на это, — наконец сказал он, — Хенке, пусть подсчитают потери в личном составе. И составьте подробный доклад. Я должен знать, что докладывать генерал-лейтенанту Штеферу.

Полковник сел в подъехавшую машину.

— От моста придется идти пешком, господин полковник. Этот русский последним выстрелом повредил настил и часть опор.

— Ничего, Краузе, пешая прогулка только на пользу. Больше подробностей увижу.

Машина затормозила у моста, на котором уже велись ремонтные работы. Подбитые танки стащили, оставался только тот, что застыл на другом берегу.

Солдаты сразу вытянулись, а к полковнику подскочил фельдфебель.

— Господин полковник. Саперный батальон ведёт восстановление моста.

— Когда закончите?

— Через час, господин полковник.

— Хорошо, — кивнул Рихтер, — Краузе, ведите.

— А, Бюлов! Это ты заставил, наконец, замолчать русскую батарею? — Спросил полковник фельдфебеля, встретившего его на пути к русской пушке.

— Да, господин полковник! — Вытянулся тот.

— Вот что значит ветеран! Вот что значит опыт! — Довольно сказал Рихтер и пригляделся в Бюлова.

— Что это с тобой, Вильгельм? — Он показал на голову.

Фельдфебель снял и посмотрел на каску, не поняв, о чем говорит полковник. Но все увидели, что его волосы из черных, стали пепельно-белыми.

Рихтер задумчиво ходил по русской позиции с невозмутимым каменным лицом, но если бы Вильгельм Бюлов, стоящий у пушки, мог читать мысли, то он удивился тому, о чем думает полковник. Немудрено. Потрясение было у всех. Солдаты переговаривались, уважительно поглядывая в сторону тела.

Уже доложили о потерях в этом странном бою.

«Техника:

Танки — семь панцеров PzKpfw III, из них шесть ремонтнопригодны, четыре панцера PzKpfw-II.

Бронемашины — семь Sd.Kfz.251.

Мотоциклы — семь единиц.

Личный состав:

Младший офицерский состав: один убит, трое ранено.

Унтер-офицеры — двое убито. Пять унтер-офицеров имеют незначительные ранения, и госпитализации не подлежат.

Рядовой состав — пятьдесят четыре убито, сто тринадцать ранено».

«И все это сделал один русский канонир. — Уныло думал Рихтер. — Поразительно! Невероятно! Впрочем, русские всегда славились своими пушками и канонирами».

Наконец полковник остановился возле тела.

— Как его звали, выяснили? Вильгельм, ты, кажется, по-русски немного говоришь?

Оказалось, что никто не удосужился проверить карманы убитого русского канонира. Бюлов сам осмотрел карманы гимнастерки. Нашел документы. В потертой красноармейской книжке он прочитал:

— Старший сержант Николай Владимирович Сиротинин. Одна тысяча девятьсот двадцать первого года рождения.

— Невероятно! Его надо похоронить как настоящего солдата.

Фельдфебель промолчал, но был согласен с полковником, и с неудовольствием услышал, что половина собравшихся тут недовольна решением.

Могилу копали солдаты его роты. Те, кто принимал участие в уничтожении этого русского. Полковник ушел, распорядившись пригнать сюда всех жителей из деревни Сокольничи, что была неподалеку.

Хоронили после обеда. Там где стояла пушка. Присутствовали все солдаты из роты Бюлова. Они все до единого разделяли мнение своего фельдфебеля и полковника. Недалеко от вырытой могилы толпились местные жители. Бабы утирали платками глаза. Старики смотрели хмуро и тихо ворчали под нос, глядя на немцев. Немногочисленные дети стояли насупившись. Всех пригнали сюда, грубо вытолкав из их домов, где уже хозяйничали располагавшиеся на постой немцы, а рядом с деревней встал весь танковый корпус вермахта.

У могилы остановился полковник Рихтер.

— Сегодня, этот русский солдат показал, как нужно воевать! Он смелый человек и достойный противник! Если такими как он, были все солдаты фюрера, то давно завоевали бы весь мир. Его родные должны знать о его геройстве.

Тело Сиротинина опустили в могилу и укрыли плащ-палаткой.

Пять солдат, что стреляли в русского во время боя, теперь салютовали у его могилы.

Бюлов подошел к толпе.

— Кто напишет родным солдата?

Все опустили глаза. Тогда он протянул солдатскую книжку с медальоном женщине, которая переводила жителям деревни речь полковника:

— Возьми и напиши родным. Пусть мать знает, каким героем был её сын и как он погиб.

Женщина автоматически взяла и испуганно посмотрела на него, чуть не выронив медальон.

Бюлов выругался и забрал документы обратно.

«Стадо. Какое-то испуганное стадо».

Когда все разошлись, на могиле, где был похоронен русский артиллерист, из ниоткуда появилась маленькая стела с красной звездой на навершии. Перед ней, на свежем холмике кто-то положил гвоздики, перевязанные георгиевской лентой. На стеле было написано:

Старший сержант Николай Владимирович Сиротинин.

1921 — 17.07.1941.

А ниже такие строки:

Вечная память павшим героям в той страшной войне.