Список на ликвидацию

Глава 40

Вампиры преследовали нас, но хуже того — они снова подчинили себе Тадеуша. Он не стал на нас нападать, но остановился, не побежал дальше.

— Спасайтесь, если можете, — сказал он. — Мне уже поздно.

Я протянула к нему руку, но Лисандро схватил меня за другую и потянул за собой, держа мертвой хваткой. Я могла упираться, он бы все равно меня тащил, и я побежала сама.

Бернардо с Этаном стояли у входа с лестницы, держа в руках пистолеты. Поверх наших голов они выстрелили по вампирам — и промахнулись.

— Они слишком быстры! — крикнул Бернардо.

Я споткнулась, чуть не упала, и Лисандро подхватил меня на руки и втащил наверх. Пистолет был у меня в руке, но я не могла прицелиться. Попыталась было высвободиться из хватки Лисандро, чтобы повернуться и драться, но что-то меня так ударило, что у меня воздух вышибло из легких, и на руке остались следы ногтей Лисандро это вампир вбил меня в стену. У меня дыхание отшибло — всего лишь на миг, потом я бы могла вскинуть пистолет, но арлекину как раз миг и был нужен. Только что я смотрела в светло-карие глаза, и вот они стали черные, будто смотришь в такую глубокую и темную ночь, какой вообще не бывает. Это явилась Мать Всей Тьмы.

— Некромантка, — произнес мужской голос.

Но интонация была ее.

Я вскрикнула, попыталась все же навести оружие, не выпущенное из руки, но она только засмеялась.

— Убери щиты, некромантка, или же мои арлекины перебьют их одного за другим.

— Не слушай ее! — крикнул Лисандро и застонал от боли. Тадеуш и другой арлекин — наверное, его мастер — прижали его к полу. Такого умелого бойца, как Лисандро, куда проще убить, чем захватить живым.

Этан и один из львов ходили как на ринге, глядя друг на друга. Одна рука у Этана висела плетью — перелом. У льва в каждой руке был пистолет. Другой лев прижал к стене Бернардо, заломив ему руку за спину, другой рукой схватив за горло. Лицо у Бернардо было окровавлено. Похоже, его ударили лицом об стену, чтобы оглушить и обезоружить.

Держащий меня вампир наклонился ближе:

— Анита, убери щиты.

— Не делай этого, Анита! — сказал Бернардо, и держащая его львица стала медленно сдавливать ему горло. Он хрипел и задыхался.

— Нам убить твоего человеческого любовника, некромантка? — спросил вампир, придвигаясь ближе, и мужское его тело намертво припечатывало меня к стене.

— Почему никто не верит, что он мне не любовник?

— Шутишь даже сейчас, Анита, — сказала она низким голосом. — Между мужеством и глупостью есть различие, некромантка.

Бернардо обмяк. Задушить до смерти — это требует больше времени, чем может показаться, но рисковать я не хотела. Черт!

— Отпусти его.

— Но если он тебе не любовник, тебе это должно быть безразлично?

— Отпусти его, — сказала я сквозь стиснутые зубы.

— Дай ему дышать, — сказала она.

Львица ослабила хватку, и Бернардо вдохнул судорожно, с жутким сипением, будто встал из мертвых. Закашлялся, а потом сказал:

— Анита, не делай этого.

— Он очень храбр, твой человеческий любовник.

На этот раз я не стала ее поправлять.

— Ты уже проникала под мои щиты и не смогла мной овладеть. Почему ты думаешь, что на этот раз получится?

— На этот раз у меня есть тело, которым можно тебя коснуться. Ты же знаешь, что физический контакт затрудняет сопротивление вампирским силам.

Я смотрела в незнакомое лицо — а с него на меня глядели глаза, которые я будто знала всю жизнь.

— Но ты в перчатках. К моей коже не прикасается никто из вас.

Глаза под маской недобро прищурились.

— Убери щиты, некромантка, и посмотрим, надо ли мне будет снимать перчатки.

Я медлила.

— В конце концов ты сделаешь то, что я прошу, некромантка. Вопрос только в том, сколько до этого умрет твоих компаньонов.

Этан лежал на земле — лев хлестнул его по лицу пистолетом. Один из пистолетов он направлял на упавшего.

— Первым мы убьем крысолюда. Он опаснее человека, а я не люблю крыс.

— Потому что ими ты не можешь управлять, — сказала я. — Это же не кошка, которую ты можешь заставить сделать что угодно. Просить приходится, как меня.

— Застрели его.

— Нет! — крикнула я.

В пустоте грохнул выстрел — стоящий над Лисандро Тадеуш стал валиться наземь. Он подставил себя под пулю своего мастера. Тадеуш рухнул возле Лисандро, а его мастер упал на колени — ранивший сам себя, потому что ранил Тадеуша.

— Я не могу тебя ослушаться, — сказал Тадеуш, — но могу делать то, что ты не запретил. — Он закашлялся, изо рта потекла кровь. Посмотрел на меня через всю комнату и добавил: — Спасибо, Анита Блейк.

— Тадеуш!

— Я больше не раб.

Он перестал держаться прямо, свалился поперек Лисандро, а потом поднял руку, приставил пистолет под подбородок. И спустил курок прежде, чем его мастер успел ему запретить — они оба свалились грудой, их плащи и тела перепутались. Лисандро лежал под ними, и я не могла сказать, насколько он серьезно ранен.

— Запрещаю вам себе вредить! — рявкнула она, и львица, которая держала Бернардо, переменила позу, будто об этом думала.

Последний арлекин подошел к последнему льву.

— Я это запретил много веков назад, а то бы он давно уже это сделал. Правда, котик?

Лев зарычал, но пистолет от Этана не отвел. Пусть им не нравится, что они делают, но делать они это умели.

— Хороший котик, — сказал вампир и пошел к нам крадущейся походкой.

Прижимавший меня к стене вампир сказал:

— Куда бы ты ни пришла, ты возмущаешь моих вампиров. Революция идет за тобой, как чума за крысой.

Я хотела сказать чего-нибудь остроумное, но от последней моей остроты был ранен Лисандро, а может быть, не только ранен. После падения Тадеуша и его мастера он не шевельнулся. Есть пули, проходящие через тело, как нож сквозь масло, и такая пуля могла через Тадеуша попасть в Лисандро. Я ее уела, напомнив, что крысолюдами она не управляет, и вот — он мог погибнуть из-за этого.

— Убери щиты, или следующим умрет человек, — сказала она.

— Ты со мной трахаться не будешь, так хоть этого ради меня не делай, — попросил Бернардо.

Лисандро лежал на полу неподвижно. Я не хотела видеть, как еще кто-нибудь из-за меня погибнет, а в том, чтобы сбросить щиты, был еще один плюс. Домино — один из тигров моего зова, и если я уберу щиты, он сможет меня ощутить. Если я их уберу и вспыхну достаточно ярко, меня ощутят Жан-Клод и все, кто со мной связан, потому что такие связи физическим расстоянием не ослабляются. Она хочет, чтобы я была одна, но разве я одна? Разве на самом деле я одна?

Сердце пыталось выскочить из горла. Так было страшно, что пересохло во рту.

— Анита! — крикнул Этан.

— Не делай этого! — попросил Бернардо.

— Если ты не сможешь мной овладеть, я не хочу, чтобы ты говорила, будто это из-за того, что я недостаточно щиты убрала. Ты сама сказала: вампирские силы лучше действуют, когда кожа касается кожи. Сними хотя бы перчатки, потому что если ты недостаточно вампир, чтобы мне мозги замылить, так тогда и вякать не надо.

— Ты наглеешь, девица.

— Ты уже год пытаешься подчинить мой мозг и завладеть телом, так не надо надувать щеки, раз у тебя не получается.

Слова мои были храбры, но во рту пересохло, и от страха даже кончики пальцев занемели. Иногда одна сильная эмоция может быть принята за другую.

— Ты хочешь, чтобы я вышла из себя? В этом дело? Пытаешься меня разозлить, чтобы я тебя убила, а не завладела?

— Нет, — ответила я.

В конце концов она попросила второго арлекина меня подержать и разоружить, а тем временем сняла перчатки, расстегнула застежки на шее и стащила маску.

— Госпожа, вы открыли его лицо!

Он был потрясен. Все прочее он как-то пережил, а вот это его потрясло.

Лицо этого вампира было совершенно ординарным — десять раз в толпе увидишь и не запомнишь. Настоящее лицо шпиона: привлекательное — но не слишком, обыкновенное — но не слишком обыкновенное. Нейтральный весь — от темно-каштановых коротких волос и до среднего тона кожи. Джеймс Бонд — миф. Настоящие шпионы не выделяются, если это им не понадобится зачем-либо, а стоящий передо мной мужчина мог слиться с почти любым фоном. Почти.

— Это тело потрясено, что его открыли.

Голос ее звучал добродушной насмешкой, а реплика дала мне понять, что вампир, телом которого она овладела, присутствует здесь же, сохранив ощущения. Вот так это и будет? Я тоже буду присутствовать — пленницей в собственном теле? И буду видеть, как она творит ужасы, и ничем не смогу ей помешать?

Господи Боже мой, пусть она меня не захватит!

— Если ты пустишь в ход свои боевые навыки и нанесешь этому телу вред, поплатятся твои друзья. Ты поняла? — спросила она.

— Если я тебя ударю, буду сопротивляться физически, ты будешь мучить Этана и Бернардо.

— Да.

— Понятно, — кивнула я.

Она взяла мое лицо ладонями с двух сторон и скомандовала:

— Отпусти ее.

Вампир у меня за спиной не стал спорить — просто отпустил меня. Мы стояли так одно мгновение, и она шепнула:

— Убери щиты.

Я так и сделала. Сделала точно то, что она просила. Она же не сказала, какие именно щиты? Я выпустила ardeur, он полился по моей коже, и по ее. Заполненные ночной тьмой глаза расширились, она притянула меня к своему заемному телу.

— Секс открывает нас полностью, Анита. Я многих некромантов укротила во время секса.

Она наклонилась, поцеловала меня — и я убрала еще один щит. Он экранировал самую страшную силу, которую мне случалось освоить, силу, которую я приобрела в Нью-Мексико у вампирши, чьи глаза были как ночь и звезды. Она научила меня, как взять жизнь, самую суть личности — и выпить до дна. Это не так уж отличалось от ardeur'a: и та, и другая сила питались энергией, только ardeur — это был обмен, как в акте секса, когда наслаждение и энергия смешиваются и переплетаются, а эта сила не отдавала, но только брала. Я поедала это тело, энергию, что оживляла его, его жизнь.

Она отодвинулась, прервав поцелуй, но руки от моего лица не убрала, а годится любая кожа.

— Ты удивляешь меня, некромантка, — сказала она, но страха в этом удивлении не было. — Какую огромную силу я получу, когда мы с тобой сольемся в одну сущность!

И я мысленными глазами увидела огромную волну тьмы, будто самая темная и глубокая часть ночи вдруг обрела тело и встала надо мной на дыбы, неимоверно высокая, неимоверно… неимоверно все.

Я впивала тело, которое держала в руках, я пила его «жизнь», которая разгоняла эту вязкую кровь, двигала этим телом. По коже побежали тонкие линии, будто вампир высыхал на глазах. Я осушала его энергию, но он еще был голоден в начале ночи, и близко не было в нем той «жизни», что бывала, когда он насыщался от ликантропов, но то, что было, я взяла, и энергия эта наполняла мои глаза, пока я не ощутила, что они пылают карим огнем, и моя собственная вампирская сила ослепила их.

На меня обрушилась Тьма, и на миг мне показалось, что я утону в ней. Я не могла дышать, ничего не видела, ничего не могла… во рту был вкус жасмина и дождя, в ноздрях — аромат давно миновавшей тропической ночи в том углу мира, который я никогда не видела, в городе, от которого остались только песок да облизанные ветром камни.

Я тонула — и вдруг ощутила на своих губах губы Жан-Клода.

— Ма petite! — шепнул он у меня в сознании.

Через все мили, что разделяли нас, он оказался со мной, и предложил мне себя, и его сила помогла мне не рухнуть и вспомнить, что я — тоже вампир. Теплый запах волка — и Ричард через все эти мили оказался рядом со мной. Я чуяла запах его кожи и знала, что он лежит, прильнув к телу женщины, ощущала изгиб ее бедра под его рукой. Запах ванили мне навеял ощущение волос Натэниела на моем лице, ощущение тех бесчисленных утр, когда я просыпалась рядом с ним. Зеленые глаза Дамиана надо мной, волосы цвета крови, рыжие волосы, не видевшие солнца почти тысячу лет. Из этих никто не был так силен, как Жан-Клод или Ричард, но они мои, и я прирастала ими, я и моя сила.

— Нельзя утонуть, если выпиваешь море, — прошептал Жан-Клод.

И лишь один захватывающий и страшный миг нужен был мне, чтобы понять, и снова я стала пить того вампира, что был у меня в руках. Не важно, что она вкладывает в него свою энергию; я все это выпью, все, что она предлагает. Она хочет вложить в меня свою энергию? Я не стану ей мешать.

Она лила в меня густейшую тьму из самых глубин, прямо мне в горло, я задыхалась от жасмина и дождя, но глотала и глотала ее. Я знала, что если не впаду в панику, если будут глотать и дышать между глотками, то смогу, справлюсь. Она пыталась утопить меня, я пыталась выпить черноту между звезд. Как недвижимый предмет и неостановимая сила — она желала литься в меня, а я не мешала энергии меня заполнять, но поедала ее, а она хотела съесть меня.

Далеко, как во сне, послышались выстрелы, но это я должна была доверить другим. Моя битва здесь — в темноте, битва за то, чтобы не утонуть в море жасмина. Мир стал тьмой, и я стояла в древней ночи посреди аромата жасмина в воздухе, в далеком запахе дождя.

— Ты моя, некромантка, — шепнула она.

Я упала на колени, и это ее тело, ее первое тело, темнокожая женщина держала меня, когда мы опустились на песок, на краю пальмовой рощи, под гудение насекомых, которых я слышала только в ее памяти.

— Тебе не выпить ночь, ее слишком много.

А потом в ночи возникла рука, и показался Домино, прижался ко мне сзади, не пытаясь оторвать меня от тьмы, но добавляя мне свою силу.

— Белого и черного тигра мало будет, некромантка! — засмеялась она.

И еще одна рука возникла в темноте, еще одна фигура обернулась вокруг нас с Домино. Этан, со сломанной после боя рукой, вошел в этот сон, и это было оно, нужный ключ. В нем были тигры всех цветов, которых в Домино не было. Моя радуга тигров была со мной. Я так и не понимала, почему Мастер Тигров был ее смертельным врагом, но сейчас поняла. Золотой тигр, и все цвета — это была сила дня и земли и всего живого, а она была силой всего мертвого, пусть и начала жизнь как живая львица-оборотень. Сейчас она была холодна и мертва так давно, что забыла и не могла понять, как это — быть живым. А может быть, не понимала никогда.

Я касалась этих тигров, а они меня, теплое тело к теплому телу, и само ощущение их рук плеснуло на меня воспоминанием о любовном акте с ними обоими. Мелькнули образы: Этан, завернутый в простыню, смотрит на меня и лижет, Домино прижимает меня к кровати, я смотрю через плечо на его выгнувшееся в последнем ударе тело. Она попыталась вспомнить секс, и воспоминания пришли, но это было слишком давно, и она его по-настоящему не понимала. Она была как секс-символ: ей рассказали, что значит быть сексуальной и как заниматься сексом, но в свою сексуальную притягательность она не верит, да и не нравится ей на самом деле этот секс. Пустая оболочка, притворство. А во мне притворства не было ни капли. Не в том дело, чтобы быть самой красивой или самой умелой, дело не в том, чтобы радоваться и наслаждаться сексом. А в том, чтобы любить мужчин, которые с тобой, пока они с тобой, и ценить из них даже самого последнего. Дело в любви, в конечном счете. Любовь любовника, друга, партнера, любовь тех, кого не хочешь утратить, с кем хочешь просыпаться каждый, черт возьми, день. Это — дом. Дом не как жилье, не как здание и не как тропическая ночь, полная дождем. Любовь строит дом не из пола, стен и мебели, а из сцепленных рук, из улыбок навстречу друг другу, из теплоты тел, прильнувших друг к другу в темноте. Я плыла в океане тьмы на плоту из рук, из тел, из того, что мне не наплевать на них на всех.

Мы не мешали ей лить ее страшную, одинокую, безумную тьму прямо в нас, и мы ее поглощали любящими руками, телами, из которых состоял наш дом, безумием многолюдья, насыщенностью событий, но чем мы могли поступиться, кем мы могли поступиться? И конечный ответ был таков: ничем. Ни единым мизинцем. Золотые тигры — это была сила солнца, несущего жизнь земле, дарующей плоть. Они были созданы, чтобы прогонять тьму и напоминать нам, что иногда красота и жизнь торжествуют над самой темной ночью.

Когда до нее дошло, что ей не победить, она попыталась выйти из тела вампира. Попыталась бросить его умирать в одиночку, но не могла отойти — мы ее не пускали. Она хотела наполнить нас своей силой — мы не мешали ей.

И в ее голосе у меня в голове прозвучала первая нотка паники:

— Если ты возьмешь в себя мою силу, ты станешь такой, какова я.

— Я не такая, как ты, — подумала я в ответ.

— Станешь такой.

Сила ощущалась так приятно, и все же я знала, что выпиваю жизнь из двух личностей. Служителей зла, вампиров, но личностей. Я взмолилась не о том, чтобы это сделать, а чтобы эта сила не испортила меня. Чтобы выпитая темнота не направила и меня на путь зла.

Я пользовалась самой темной силой из всех моих сил и молилась при этом, и меня не охватило пламя, и не запылал ни один освященный предмет. Я пила тьму, существовавшую до того, как Бог решил, что свет — удачная выдумка, и Он против этого не возражал: тьму тоже создал Он. Он и то, и другое любит.