Спиритический сеанс графини Ельской

Глава 3 Топот в темноте

Её переиграли.

Под носиком туфли графини Ельской на промокшей от снега бумаге расплывались знакомые инициалы. Закорючки смотрели на неё снизу вверх и словно глумились над всеми теми ночами, что Мария провела в ожидании. Случайно или, быть может, предугадав ход её мыслей, отправитель изменил привычку присылать послания в утренние часы. Голос в голове настаивал, чтобы она скорее вскрыла конверт, но Мария намеренно сдерживалась, ведь казалось, что её нетерпение В. Д. будто пытался взять под контроль. На счастье, имелись и другие события, которые требовали её внимания.

За ужином и перед сном мысли графини были заняты исчезновением цирюльника и обстоятельствами, при которых оно произошло. Всё выглядело так путано, так… мистично?

Не уходили и мысли о Кропоткине. Время, отведённое его матушкой, подходило к концу. Оставшиеся у неё часы сгорали словно сухие поленья в камине.

Однако утверждать, что она не сделала ни одного шага вперёд и ничего не узнала, было бы не совсем верно. Мария ещё раз обратилась к воспоминаниям о последних днях.

Следуя советам барона Одоевского, Мария побывала у юноши дома. Конечно, барон едва ли испытал бы гордость, узнай, что она исследовала место проживания предполагаемой жертвы без дозволения и без законных на то оснований. Но что сделано, то сделано.

Примерно с месяц назад, после ссоры с родительницей, Кропоткин из семейного гнезда перебрался в доходный дом, напоминавший большой слоёный пирог, каждый слой которого – это отдельный этаж со своей начинкой. Первый отводился под лавки, второй и третий сдавались людям обеспеченным. Чем выше по лестнице, тем беднее мог встретиться жилец за дверью.

Арсений разместился на четвёртом этаже, в чистой меблированной комнате, которая не считалась роскошеством для человека его уровня, но говорила о наличии каких-никаких сбережений: юношу обслуживали лакей и горничная, которой Марии и пришлось заплатить, чтобы та провела внутрь.

Ещё за несколько копеек горничная дала ей свою форму. Рукава платья скромного фасона заканчивались чуть ниже сгиба локтя, а подол почти не закрывал щиколоток. При долгом взгляде на графиню в этой одежде становилось очевидным, что она ей не принадлежит. Но Мария и не рассчитывала, что кто-то будет дотошно присматриваться к ней.

Так, прихватив с собой ведро и несколько тряпок, графиня очутилась во временной обители князя Кропоткина.

Оставив предметы у порога рядом с глиняным рукомойником, она прошлась по комнате. Потолки здесь были низкие, а обои такие пёстрые, что в глазах рябило. В правом углу комнаты нашлись диван и столик. Подойдя ближе, Мария отметила приличный слой пыли, а затем её внимание привлёк выдвижной ящик. Он был заперт, а у неё не имелось каких-либо подручных средств, чтобы открыть его. Тогда она решилась поискать ключ – на случай, если Арсений не взял его с собой.

В левой части комнаты громоздились платяной и книжный шкафы. Когда она открыла дверцы первого, то обнаружила: несколько рубашек, пальто из серого драпа, шапку из горностая, атласные платки, пиджак и даже зонтик. Что это – отказ от вещей, которые были связаны с семьёй? Но если он и в самом деле сбежал вместе с неугодной семье девицей, понимая, что лишится наследства, разве разумно оставлять столько дорогой одежды? Лучше уж выручить за неё рубли или взять с собой на худой конец. Как знать, когда удастся прикупить что-то такое же добротное?

В карманах одежды ключа не нашлось, и она перешла к шкафу. Помимо книг сверху донизу полки были заставлены посудой и всякой мелочью вроде цветных карандашей, чернильниц и ниток. Графиня изучающе огладила корешки некоторых потрёпанных томиков, силясь распознать, что из этого могло принадлежать Арсению.

Какой он человек? Чем интересовался? И что его занимало? Людмила Никитична ведь только раздражённо фыркала, когда её Мария расспрашивала.

«Разве всё это имеет значение? – Рот княгини Кропоткиной кривился в неприязненном выражении, даже родинка, казалось, излучала презрение. – Начните работать, графиня. Вы до сих пор не нашли моего сына».

Мария не считала эти вопросы пустыми. Ведь узнай она Арсения поближе, возможно, смогла бы представить ход его мыслей и предположить, что он сделал дальше.

Одна из книг выглядела не такой запылённой, как остальные: собрание коротких стихов. Некоторые слова в строках были подчёркнуты, рядом с другими красовались звёздочки или сердечки. Вероятно, так кто-то отмечал понравившиеся моменты.

Графиня перелистнула на последнюю страницу и обнаружила надпись:

По крайней мере, Мария убедилась в том, что дама сердца у Арсения действительно была. Несколько минут спустя, отыскав ключик в одной из плетёных корзинок, она удостоверилась и в существовании планов о побеге.

В ящике Кропоткин хранил письма. Он вёл переписку со старым другом. В ней же делился желаниями бросить всё и переехать со своей Ариночкой туда, где их никто бы не знал. В недавнем письме его друг говорил, что может приютить их, помочь с жильём и даже работой. Казалось, на этом можно было поставить точку.

Графиня передала письмо Кропоткиной и полагала, что может забыть о страстях чужой семьи. Но непреклонная княгиня превратила точку в многоточие. Она заявилась к ней салон с ещё одним кошелём и потребовала определить точный маршрут своего сына. Вот только маршрут, изложенный самим Арсением в переписке, оборвался на четырёхместной карете…

На стоянке, куда она прибыла в поисках перевозившего Кропоткина извозчика, Марии пришлось столкнуться с неприглядной картиной: упитанный розовощёкий мужичок в добротной шубке в назидание другим прикладывался розгами к спине провинившегося работника.

Богатей прекратил издевательства, только когда Мария подошла ближе. В его взгляде прослеживалось раздражение, но грубить ей он не посмел. А когда она упомянула фамилию Одоевского и ненароком продемонстрировала несколько монет, вмиг стал доброжелательнее.

Вскоре она уже беседовала с нужным извозчиком – тощим мужичком с обветренным лицом. Именно он имел договорённость с Кропоткиным, но, как оказалось, в назначенный час юноша не пришёл. Извозчик долго его прождал, впустую потратив время.

«Передумал? Нашёл другого извозчика? Или пропал, подобно остальным, не оставив после себя и зацепки?» Графиня Ельская вот уже больше часа ворочалась в кровати. В голове выстроилось множество предположений, каждое из которых всё ещё не находило толковых объяснений.

От всего этого гудела голова, но в то же время графиня явственно ощущала, как внутри разгорался пыл интереса. Быть может, проклятие в лице азарта, настигающее всех членов её семьи, добралось и до неё? С другой стороны, трудно представить, что воодушевление до расследований смогло бы потягаться с той горячностью, с коей маменька и брат бросались до балов и карточных игр. Право, едва ли она станет гоняться за призраками денно и нощно.

Взгляд Марии случайно обратился ко всё ещё запечатанному конверту на прикроватной тумбе. Прикусив фалангу указательного пальца, графиня провела так несколько секунд, прежде чем сдалась и потянулась к посланию.

Содержимое нового конверта почти не отличалось от предыдущих – засушенные лепестки чёрного цвета. Разве что количество вновь уменьшилось. Она всегда считала их, предположив, что в этом крылось важное значение. Однако если это и несло в себе какой-то тайный смысл, пока он был для неё непостижим.

– Четыре дня назад шестьдесят девять, вчера было шестьдесят семь. – Мария занесла последний лепесток над остальными. – Сегодня шестьдесят шесть, – подвела итог она, не удивившись, что количество снова уменьшилось.

«Что же произойдёт, когда мы дойдём до нуля?»

– Что вы так старательно высматриваете?

Тело графини тревожно окаменело, но тут же расслабилось, когда в двух высоких фигурах, заслонивших вид на улицу, она признала барона Одоевского и князя Ранцова.

– Чудесный день, не правда ли?

Мария подняла глаза, будто бы желая удостовериться, что небо и правда оставалось ясным и приветливым.

– По совести сказать, он далёк от звания «чудесный», – высказал своё мнение Влас Михайлович плавным и приятным голосом.

– Смею ли надеяться, что не я являюсь причиной вашего дурного настроения, князь?

Влас сдержанно улыбнулся:

– Бесспорно, вы способны превратить любой мой день в ошеломляющий.

Ресницы графини затрепетали: их диалоги не теряли своих иголок, однако враждебности между ними с каждым разом становилось всё меньше.

– Кхм, так для чего же вы нас позвали?

И хоть Мария звала только Григория Алексеевича, возражать против присутствия князя не стала.

– Вы взяли то, о чём я просила?

Мужчина спохватился и принялся шарить руками по внутренним карманам. Немного погодя он протянул графине план города и остро очиненный карандаш.

Развернув сложенный пополам лист, Мария принялась его внимательно изучать. Обведя взглядом линии улиц и очертания домов, графиня сделала несколько пометок.

– Это только те места исчезновений, о которых я читала из газет или о которых слышала.

Григорий Алексеевич взял у неё лист и стал дополнять своими отметками.

– Возле табачной лавки пропал работник Алексей. А через день – постоянный покупатель, – продолжала Мария, наблюдая, как аккуратно барон выводил значки. – Вот здесь, на стоянке, оборвался след Кропоткина.

– И пропал кузнец. – Он дорисовал ещё один значок.

– Как видите, во всех точках, – графиня ткнула поочерёдно в каждую, – пропало как минимум по два человека.

– Сдаётся мне, не во всех, – пробормотал Григорий. Он прошёлся пальцем по чертежу, затем остановился у контура парка. – Здесь пропал только цирюльник.

Князь, который молча прислушивался к их рассуждениям, тоже принялся за изучение карты.

– Если предположить, что это всё же похищения, то в поведении виновника прослеживается закономерность, – сказал Влас Михайлович.

– Тогда… – барон глубоко вздохнул, и во вздохе этом было так много усталости, – в парке должен пропасть кто-то ещё.

Перед торговой площадью всегда гремели отъезжающие брички, коляски и дрожки. Здесь, как и на других стоянках, голоса извозчиков и их хозяев не смолкали ни на миг. Но сегодня было непривычно тихо. До слуха Марии не доносились наказы или обрывки ругательств. И топота копыт, теперь вызывающего у неё чувство тревоги, тоже слышно не было.

– Выставим там дозорных, – наконец решил барон. – Парк довольно большой, но если рассредоточиться, сможем обнаружить преступника.

– Прекрасная идея, ваше сиятельство! Когда приступим к патрулированию?

– Вы тоже собираетесь участвовать в этом? – Влас Михайлович недовольно скрестил руки на груди.

– Разумеется.

– С какой целью? В парке и так будут городовые, полиция, Гриша.

– Ещё одна пара глаз не может оказаться лишней в таком серьёзном деле, – возразила она.

Князь поймал взгляд друга и с полной серьёзностью спросил:

– Ты не шутил, когда говорил, что будешь сотрудничать с медиумом?

Григорий Алексеевич неловко покрутил набалдашник трости. Недовольство близкого человека, очевидно, сильно давило на него, но он всё же принялся убеждать Ранцова в разумности совместного расследования.

– Мы ведь тоже изучали карты. Выезжали на места. Но не зацепились за закономерность.

– Последнее, в чём я сомневаюсь, так это в незаурядном подходе графини. – Тон Власа Михайловича сделался колючим и несколько раздражительным. – Ты и впрямь собираешься допустить, чтобы Мария Фёдоровна ходила там, где с большой вероятностью орудует преступник?

Некоторое время мужчины провели в перепалке, решая, как было бы лучше поступить. У каждого находились железные доводы, и каждый был не согласен с другим.

– Твоё начальство едва ли допустит участие постороннего. – Князь с вызовом скрестил руки на груди.

На спокойном лице барона появилась редкая для него ухмылка.

– Начальство готово привлечь кого угодно – хоть танцовщицу с бубном, – лишь бы я преподнёс им преступника и положил конец всей этой шумихе.

Графиня выразительно кашлянула в ладошку. Когда две пары глаз устремились на неё, она заговорила:

– Насколько мне известно, в особых случаях полиция принимает помощь от… уличных добровольцев, так, скажем?

Григорий Алексеевич кивнул, подтверждая её слова:

– Совершенно верно. Постановление от 1845 года – о поощрениях для граждан, оказавших содействие следствию.

Князь замер, оценивая их обоих напряжённым взглядом.

– Ну что, Влас, будете добровольцами? И о безопасности графини беспокоиться не придётся.

«Откажется», – не сомневалась Мария. Однако князь неожиданно для всех, казалось, был более чем доволен таким решением.

Третий день кряду он стоял под окнами дома графини Ельской. Равно как и в первый день, приказывал ногам замереть на месте и неизменно отклонял приглашение подождать внутри, поскольку знал, чем это чревато.

В этих стенах Мария Фёдоровна переставала быть только хозяйкой спиритического салона, светской барышней или мошенницей. Для обитателей этого каменного строения графиня становилась тётей, другом, благодетелем и просто Марией, которой для Власа, очевидно, не существовало и не будет существовать. В последнем, однако ж, он начинал сомневаться.

Дверь распахнулась. Князя обдало теплом и запахом сладкой выпечки. Звонкие голоса обласкали слух, а образ Марии Фёдоровны – сияющей и улыбчивой – поселил в душе чувство острой тревоги.

Она ступала к нему, ступенька за ступенькой, под дробный ритм его разбушевавшегося в груди сердца.

– Вы рискуете быть накормленным против воли, ваша светлость.

– Простите? – сипло переспросил Влас и дважды проклял голос, что так не вовремя подвёл.

В окне прихожей появилась женская фигура и исчезла.

– Боюсь, если вы и завтра не зайдёте к нам, нянюшка затащит вас в дом и не выпустит, пока вы не отведаете её стряпню.

– Ваша няня необычайно добра.

Графиня тяжко вздохнула, одновременно подтверждая его слова и выражая озабоченность данным фактом.

Он помог ей подняться в повозку и дал знак извозчику. Как и вчера, в качестве средства передвижения Влас выбрал пролётку – экипаж лёгкий, с открытым верхом и, что немаловажно для их предприятия, поворотливый и быстрый. Пролётка бойко мчала их к парку, оставляя позади размытые картинки домов, фонарей и редких прохожих.

– Полагаете, сегодня нас тоже будет ждать неудача? – спросила Мария.

Князь повернулся к ней всем телом. Он поймал себя на том, что беззастенчиво обводил взглядом профиль графини. Если она и заметила, то виду не подала.

– Хоть мы и считаем, что похититель вернётся, как уже делал это, следующий шаг таких людей предугадать весьма непросто.

– Таких? – Мария Фёдоровна повернула к нему голову. В её глазах появился намёк на интерес.

– Умалишённых, – пояснил он. – Не могу говорить с уверенностью, но, судя по судебным и больничным записям, большинство громких преступлений совершалось людьми, которые страдали от душевных недугов. Когда я обучался в столице, один из профессоров настаивал, что некоторые потрясения или потери влияют на нас самым непредсказуемым образом. Он предполагал, и я склонен согласиться с ним, что они, подобно маленьким паразитам, в какой-то момент могут взять верх над своим хозяином.

– Больные и разбитые – из ваших слов выходит так, что судить душегуба нельзя? – Графиня добавила в голос силы, чтобы перекричать грохот и стук пролётки.

Он приблизился к ней, всё ещё оставаясь на расстоянии, которое считалось приличным.

– Отнюдь. Болезнь нужно лечить. Не можешь взять её под контроль самостоятельно, найди того, кто поможет. Пустить на самотёк – первое преступление в череде последующих.

Извозчик потянул вожжи на себя, лошадь недовольно всхрапнула, но всё же сбавила темп и остановилась. Стуча копытом, животное ждало, пока пассажиры покинут повозку и облегчат его ношу.

Дежурство начиналось с обхода северной части парка: широкая тропа вела через каштаны, молоденькие дубы, тополи и извивалась до изящного мостика, дугой нависающего над прудом. Летом сюда прилетали птицы, которые радовали глаза гуляющих. Они кормились зёрнами или хлебом.

Раскидистые ветви скрипели над головами, на некоторых липах покачивались заледеневшие листья. Со стороны пруда раздавалось карканье ворон, которое становилось громче по мере того, как князь и графиня подбирались ближе. Обойдя территорию, они выбрали незаснеженное место, скрытое от постороннего глаза кустами и деревьями, и стали ожидать.

– Вы планировали быть лекарем с самой юности?

Влас не удивился: она поступала так все дни, что они провели рука об руку. Сначала оба молчали, вслушиваясь в окружающие звуки и всматриваясь в пейзаж, в тени – во всё, что могло показаться подозрительным. Затем Мария Фёдоровна непременно спрашивала его о чём-нибудь. Темы были разными – от любимого блюда до любимых мест в семейной усадьбе. Влас отвечал скупо, не вдаваясь в подробности, но разговор поддерживал. Исключительно из вежливости, разумеется. По этой же причине он справлялся и об интересах самой графини.

Так, к примеру, Влас узнал, что Мария Фёдоровна много читала, владела ружьём, любила варенье из смородины, мочёные яблоки и холодец. «Диковинные вкусы диковинной женщины», – подумал он. Тем не менее никто из них не ступал на территорию чего-то более «личного». Уж слишком зыбким был грунт у такого рода вопросов.

– Отец хотел, чтобы я служил при дворе, – признался Влас, ощутив лёгкое покалывание в желудке. – В общем-то, до поры до времени я и сам желал того же.

– Отчего передумали?

– Не мог иначе.

«Совесть не позволила». – Часть правды осталась невысказанной, и Мария Фёдоровна будто бы поняла это.

– Что ж, во всяком случае, сейчас вы на своём месте.

– Я… – Он глубоко набрал воздух в лёгкие, намереваясь произнести то ли слова благодарности, то ли иную белиберду, но не успел. Ему закрыли рот. Буквально. Ладошка в перчатке крепко прижалась к его губам. Прищурившись, графиня оглядывалась по сторонам.

Одному богу известно, сколько они пробыли в подобном положении.

– Я точно что-то слышала, – твердила она.

Они побрели в сторону выхода из парка, оставляя за спиной пруд и карканье. Мария Фёдоровна выглядела собранной и настороженной. «И весьма бледной», – отметил он про себя. Тонкие женские пальцы то и дело тянулись к вискам, и всякий раз Мария Фёдоровна, будто бы спохватившись, одёргивала себя.

Когда они вышли на главную широкую дорогу с лавочками, кустами, статуями и даже небольшим бронзовым фонтанчиком, украшенным камнями, графиня вдруг замерла.

– Почему мы остановились именно здесь? – На самом деле это Власа мало волновало, но он всё равно спросил, чтобы как-то отвлечься от беспокойства о самочувствии барышни.

Графиня Ельская не была бы собой, если бы не совершила что-то неожиданное. Она толкнула его! Опешивший из-за грубого и сильного удара в грудь, Влас не успел подготовиться к стремительному падению. Перед глазами замелькали радужные огоньки. Грудную клетку сдавило. А из горла вырвался короткий стон, который тут же смешался с шумным вздохом свалившейся на него графини.

Похоже, теперь Мария Фёдоровна решила сбивать его не только с мысли, но и с ног.

Дыхание князя вальсировало по раковине её уха. Но уж лучше так, чем попасть под колёса экипажа, стремглав промчавшегося в нескольких аршинах. Страх кольцами обвивался вокруг колотящегося сердца. Кто бы ни управлял коляской, запряжённой парой лошадей, обычным извозчиком он точно не был.

Мария шевельнулась в попытке самостоятельно подняться. Руки и ноги плохо слушались. Одно неловкое движение – и тихое болезненное шипение обожгло её скулу. Она попыталась вновь, но, кажется, сделала только хуже.

– Ради всего святого, замрите! – Князь обнял Марию за предплечья и помог ей приподняться.

Влас Михайлович принял сидячее положение, но так и не выпустил её из поддерживающих объятий. Они оказались в позе, в высшей степени компрометирующей их обоих. Пройди кто-нибудь мимо – и репутация князя перестала бы быть незапятнанной. Впрочем, даже имя графини, которое временами связывали со скандалами в силу спиритической деятельности, нанесло бы ущерб.

Возможно, все эти мысли отразились на её лице, а может, князю просто-напросто опостылело сидеть с ней вот так. В одно очень ловкое действие Влас Михайлович помог им обоим встать на ноги.

Князь небрежно отряхивал себя от снега. Она последовала его примеру. Очистив платье и салоп, Мария вдруг поняла, что причёска распалась, а маленькая бесполая шляпка слетела с головы. Графиня задумалась: «Где бы она могла быть?»

– Начинайте говорить, Мария Фёдоровна. Жду от вас как минимум одно толковое объяснение моему отбитому копчику.

– Полагаю, спасение вашей жизни – достаточно веская причина?

Влас Михайлович вскинул подбородок и поймал её взгляд.

– От чего же вы меня спасали?

– Коляска. Непохоже, что извозчик намеревался останавливаться. Он непременно сшиб бы нас. – Она наконец обнаружила шляпку. Позади князя на снежном фоне искрились розовые бусины.

– Но я не заметил никакой коляски, – возразил он, когда Мария прошла мимо и нагнулась за пропажей.

Графиня оглянулась, напряжённо сжав мягкую ткань в руках.

– Грохота вы тоже не слышали?

– Удар головой затуманил слух на некоторое время. Но даже так – не припоминаю, чтобы так глубоко в парк хоть раз заезжал транспорт.

Мария спорить не стала. Мигрень, зеленоватое свечение вокруг коляски и лошадей, тот факт, что князь ничего не видел, – нужны ли ещё какие-либо свидетельства? Вне всяких сомнений: она вновь встретила призрака.

Оставалась последняя ступенька.

– Позволите зайти с вами?

Сколь в этом вопросе много неуверенности, столь же много надежды. Несвойственная князю робость не отразилась её собственной: со слабой улыбкой на устах она отступила в сторону и приглашающе махнула рукой. Сытный ужин – то немногое, чем она могла бы отплатить за парочку синяков.

Дом встретил их тяжёлой тишиной, которую нарушали разве что тиканье часов и далёкие стенания. Не позаботившись о том, чтобы сменить уличную обувь на домашнюю, Мария устремилась вглубь дома. Она ворвалась в гостиную. От представшей перед глазами картины её желудок болезненно сжался.

На узорчатом диванчике в самом углу распростёрлась нянюшка. Прижимая платок к губам, женщина душила в себе глубокие рыдания. Рядом серой тенью сидел притихший Илья. Мальчик теребил полы рубахи и смотрел себе под ноги.

Совладать с эмоциями графиня смогла только после появления князя.

– Что произошло? – пронзительный голос мужчины прогремел на всё маленькое пространство, заставив вздрогнуть всех троих.

– Влас Михайлович!

Племянник соскочил с дивана, уже через мгновение оказавшись подле князя. Илья спрятал лицо в шерстяном сукне мужского пальто и пустился в сбивчивые объяснения:

– Хотели порадовать… А потом я… Пошли обратно… Должны были сказать… Мне не следовало…

– Не следовало что? – Перестав быть неподвижной статуей, Мария приблизилась к ним и оборвала этот бессвязный поток фраз.

Оторвавшись от князя ненадолго, Илья тут же поник, спина его сгорбилась, глаза увлажнились.

– Не следовало оставлять её одну.

– Кого?

Племянник отчаянно замахал головой. Она собиралась требовать ответов, однако вовремя опомнилась, что перед ней всего лишь ребёнок, который был очень расстроен и напуган.

– Я так виноват… – всхлипнул он под усиливающийся плач нянюшки.

– Никто тебя не винит. – Мария едва ощутимо скользнула ладошкой по золотистым волосам Ильи. – Успокойся и расскажи обо всём по порядку.

Влас Михайлович похлопал мальчика по спине, и это ободрило его. Прерываясь на глубокие вдохи, Илья поведал им о том, как они с Анютой тайком от нянюшки отправились в булочную. Дети хотели удивить их, купив вкусности.

На пути домой Илья понял, что забыл в булочной перчатки. Он сказал, что быстро сбегает за ними, и оставил Анюту ждать у парка. Шагая обратно, он вдруг услышал крик. А когда добрался до места, где должна была быть Анюта, никого не обнаружил. Илья пытался найти её: звал из всех сил, оббегал соседние улицы. Но так и не нашёл.

Мария подошла к няне и с каждым словом племянника всё крепче сжимала её в объятиях, укачивая словно дитя.

Боль нянюшки резала Марию как остро заточенные ножницы цирюльника. Цепкая хватка женских рук оставляла следы, но Мария едва ли обращала на это внимание. Пустым взглядом она смотрела то на князя, утешавшего Илью, то на бледную гримасу мучения, в которой исказилось круглое лицо няни.

– Верни мне её, Марьюшка… Ради бога, верни…

– Даю тебе слово, – в бреду шептала графиня, осыпая женщину поцелуями.

С горем пополам её удалось усыпить. Оставив измотанную няню отдыхать, Мария отвела племянника и князя в столовую.

Руки дрожали, пока она дожидалась, когда закипит вода. Поставив чайник-заварник на ажурную корону самовара, Мария опустилась на табурет. В голове царила звенящая пустота. Перед глазами плыло. Её мутило. И в какой-то миг тошнота стала невыносимой. На ощупь она притянула к себе какую-то деревянную миску и поднесла ко рту.

Марию вырвало. Тяжко и болезненно. Хуже всего – у сего проявления слабости имелись свидетели.

Влас Михайлович молча протянул ей стакан воды и, лишь когда она опустошила его, заговорил:

– Совершенно нормально ощущать сейчас отчаяние.

Марию терзал страх, и князь это видел. Но испытывала она отнюдь не отчаяние. Мрачное чувство, которое разметало ледяные иголки по всему телу, было холодным бешенством.

– Я заеду за Гришей. Мы отправимся на поиски незамедлительно, – заверил князь на прощание.

Она печально усмехнулась: слова Власа Михайловича утешили бы, не знай она, что ускользающий ото всех похититель куда более недосягаем, чем можно вообразить.