Спектакль

Глава 11

Рука Натали ослабла, и она чуть не выронила зонт.

– Видения? Какие… какие видения у нее были?

Мама посмотрела на людей на остановке: молодой мужчина в очках читает Маркса, влюбленная парочка увлечена друг другом, мать держит за руки двоих детей – мальчика и девочку, весело поющих на другом языке – польском, кажется.

– Это произошло, когда она жила в доме мадам Плуфф, – сказала она, понижая голос. – Однажды ночью она пропала, и нашли ее, когда она пыталась утопить в Сене мужчину. К счастью, рядом оказался полицейский, успевший вмешаться.

Натали попыталась представить эту картину, но не могла. Это казалось невозможным. Ее тетя была костлявой и хрупкой столько, сколько она ее помнила.

– Как у тетушки хватило сил на то, чтобы утопить человека?

– Она прыгнула на него со спины, когда он склонился над перилами моста. – Мама изобразила, как наклоняется через перила, чтобы посмотреть вниз. – Завязалась борьба, и каким-то образом они оба оказались в реке. Он не умел плавать, а она пыталась удержать его голову под водой.

Это Натали могла представить, потому что даже в психиатрической лечебнице тетя проявляла жестокость, во всяком случае, следы жестокости. Глаза тети Бриджит вспыхивали диким огнем каждый раз, когда она заговаривала о своих снах.

– Тетя Бриджит была непоколебима, – добавила мама тихо и мрачно. – Она утверждала, что видела, как мужчина бросил в реку младенца.

– И?

– Они искали три дня. Никакого младенца не нашли ни в Сене, ни в округе. И никто не заявлял о пропаже младенца. И мужчина не был преступником.

Натали вбирала в себя слова, как губка, впитывающая пятно крови.

– Какая жуть. Бедный!

Она размышляла, что с ним стало и смотрел ли он когда-то после этого случая с моста, не проверив сначала, кто стоит поблизости.

– И тетю Бриджит заперли навсегда из-за одной ошибки, хоть и ужасной? В конце концов, она же не убила его, а просто сильно напугала…

Она осеклась, отвлекшись на рой вопросов в голове: «Тетя Бриджит оказалась в лечебнице Св. Матурина потому, что пыталась кого-то убить, или потому, что верила в реальность своего видения?».

Женщина смотрела, как дети прыгали по луже.

– Твой отец решил, что так лучше всего. Мадам Плуфф была душкой, но она… не могла предоставить тетушке необходимого ухода. И мы не могли. Ты понимаешь это, да?

Не успела Натали ответить, как подошел трамвай, обрызгав грязной водой из лужи мамино платье, оранжевое с узором из серых завитушек. Мама нагнулась, чтобы посмотреть на пятно, и уронила сумку в лужу. Дверь трамвая распахнулась, и мама сокрушалась об испачканных платье и сумке, всходя на ступеньку. Натали вздохнула. У нее еще было столько вопросов, но она знала, что мама ни на один не ответит в общественном транспорте, где могут услышать другие люди. Мама была чопорной, когда дело касалось обсуждения семейных дел, даже если подслушать ее могли только незнакомцы.

Натали закрыла зонтик и последовала в трамвай за мамой, жалея, что тетя не сказала больше – или меньше – чем «никому не доверяй».

Два дня после Натали пыталась заговорить с мамой о том, как тетушку отправили в психиатрическую лечебницу. Мама последовательно и изобретательно меняла тему. (Натали однажды прокомментировала умение матери уклоняться от любопытства, на что мама ответила: «С тобой у меня было много возможностей попрактиковаться в этом за прошедшие годы».) Ее уклончивость только разжигала интерес Натали.

– Почему это такая тайна? – спросила Натали после третьей попытки поговорить об этом.

– Потому что твой отец так хочет. – В мамином тоне, обычно ровном, как драгоценный камень, зазвучали железные нотки. Этот разговор окончен. Не в данную минуту, а вообще.

Слова ранили ее, как маленькие стрелы сочувствия тете Бриджит. Было ли безумие тетушки истинным или неверно истолкованным – либо и тем и другим?

– Готова поспорить, мать жалеет, что рассказала мне, – сказала Натали Симоне. Они сидели на диване у Симоны и ели виноград. Соседка ее продавала виноград с уличной тележки, и Симона могла купить у нее за полцены тот, что не продался за пару дней на прилавке. Когда Натали была у Симоны в прошлый раз, она предложила той как-нибудь купить побольше винограда, чтобы они могли толочь его ногами, как на винодельне. Симона сказала, что это запачкает всю квартиру, но она с радостью потопчет с ней виноград, если они поедут на виноградник в Бордо.

– Скорее всего, – ответила Симона, выковыривая виноградную косточку из зубов. – Но шила в мешке не утаишь. Она когда-нибудь объяснит.

– Кстати, об объяснениях, – сказала Натали, указывая на первую полосу Le Petit Journal, – вот это не объясняет ничего. Я даже не знаю, зачем месье Патинод это напечатал.

В газете было опубликовано второе письмо убийцы. Она склонилась над ней, перечитывая.

– Эти девушки для него не люди, – сказала Симона. – Они шахматные фигуры.

– Или произведения искусства.

Симона подняла брови и откинулась на спинку.

– Отвратительно, даже по твоим меркам.

– Это его слова, не мои. Подумай сама, – сказала Натали, пряча выбившиеся локоны обратно под кепку разносчика газет.