IV

Почти два года деньги текли исправно и обильно, как нефть из саудовских скважин, но зато не было ни минуты, когда я не чувствовал бы затылком чьего-то дыхания. Как я не заработал мании преследования, ума не приложу. Но не заработал. А вот машина времени моего доброго друга Ранты заработала. Тогда-то и родилась фирма «Айка-Матка». В одежки она поначалу рядилась чужие: не путешествия во времени, а воссоздание иновременной реальности; хронодиснейленд, так сказать. Но денежки появились. Теперь уже свои. А мы, засучив рукава, готовились к выполнению заказа.

Сформированной нами группы никогда и нигде не существовало. Все ее члены числились где угодно и кем угодно, но только не в «Айка-Матке». Большинство из них друг друга даже не знали — только те, кому предстояло работать вместе. Но даже этих мы решили свести для отработки взаимодействия в последний момент. И не потому, что конспирация — болезнь заразная; иногда без нее впрямь не обойтись.

Мы постарались продумать все, действовать с двойной и тройной страховкой, по всем направлениям сразу, чтобы никакая отдельная неудача не сказалась на конечном результате. Для начала мы отправили в первый век (тогда, правда, никто не знал, что он первый, это куда как позже придумали, но говорить так сейчас проще и привычней) Джада Саймонса, свежеиспеченного доктора гебраистики из университета Оклахомы. Он должен был стать — и стал — одним из двенадцати учеников. Кстати, могу вас заверить: ни на кого он не доносил, ни от кого тридцати сребреников не получал и не вешался в Акелдаме с лопнувшим чревом. Он благополучно вернулся домой, а полученный от нас гонорар на многие годы сделал его весьма независимым исследователем. Правда, зовут его теперь тоже несколько иначе, да и внешне в этом типичном афроамериканце вряд ли кто-нибудь смог бы узнать былого еврея — нынешняя медицина умеет творить чудеса. Однако он не жалуется: материалов, полученных за год жизни в Иудее первого века, ему на сто лет хватит. Если до Аредова века протянет. Но это так, между прочим. Важно, что от него мы получали самую достоверную и оперативную информацию.

Любопытного выяснилось немало, так что многие первоначальные планы пришлось пересматривать. Мы-то ведь как думали? Безобидный проповедник, никому, по сути дела, не мешавший, к антиримскому восстанию не призывавший… Ну, вызвал почему-то раздражение первосвященников — мелочь, в сущности. Если грамотно воздействовать на Понтия Пилата… Тут два пути было.

Один — через молодую его жену, Прокулу Клавдию, особу, надо сказать, весьма неглупую, в иудейских делах неплохо разбиравшуюся, а главное, понимавшую: троих надо распять, и трое должны быть распяты, иначе мужу головы не сносить. А уж кто там кто… В те времена до отпечатков пальцев еще не додумались. А вот изумруды бразильские душу радуют. И значит, подумать о душе очень даже стоит. Кстати, о душе. Вначале мы по наивности полагали, будто Прокула Клавдия чуть ли не тайная христианка и уж во всяком случае сочувствующая. Но выяснилось, что все это понасочиняли христианские писатели ни много ни мало — в четвертом веке. Так что не душу свою она спасала, а карьеру мужнину.

Другой путь вел через местного Пилатова дружка и вместе с тем Иисусова родственника Иосифа Аримафейского, человека почтенного, члена Синедриона: вдобавок к собственному богатству его можно снабдить еще и множеством весьма весомых материальных аргументов, для любого чиновника, включая римского прокуратора, более чем убедительных.

Так вот, если грамотно воздействовать на Пилата, освободить арестованного ничего не стоит. Но нет. Все оказалось куда сложнее. И сам Иисус, как известно, возводил род свой к царю Давиду, и жена его, Мария, была из колена Вениаминова и числила в предках самого царя Саула, так что их брак делал Иисуса персоной весьма опасной. За ним, законным наследником престола, могла пойти верхушка, а за его учением — низы. А надо такое римлянам? Нет. Им нужна Иудея слабая, расчлененная. Так что не первосвященников проповедник раздражал, а как раз имперскую администрацию. Политиком же Пилат был прожженным. Иначе бы дольше всех в прокураторах иудейских не просидел, не уцелел бы, когда его патрона, всесильного Сеяна, кончили. Всегда знал, когда и что делать, кого казнить, кого миловать. Впрочем, попробовать все-таки стоило. Золотой ключик, как известно, любые двери открывает. И зависит все не от формы бородки, а от массы. Напрямую помиловать Пилат, конечно, не мог. А вот закрыть глаза да умыть руки — другое дело. На том и расчет строился. Тем более, что все трое осужденных бандюг (или партизан, или патриотов, называйте, как хотите) — Дисмас, Гестас и Варавва, зелоты да сикарии — и впрямь были опасными мятежниками.

И что вы думаете? Получилось. Правда, группа силового воздействия, полдюжины бывших спецназовцев из разных стран, которых мы готовили скорее на всякий случай, все-таки понадобилась (я сознательно никого не называю — зачем подводить хороших людей?). Первое, что мы сделали, — это добились перенесения места казни. Тут оба пути воздействия на прокуратора сработали. И воздвиглись столбы для крестов не на холме, где всегда, а в собственном саду Иосифа Аримафейского. Необычно, согласен, но за хорошие деньги — почему бы и нет? Ну а дальше все просто. Варавву, как положено, отпустили. И он понаслаждался свободой. Ровно пять минут. Пока наши силовики его не прихомутали. А потом, уже на территории сада, куда праздных зрителей не пускали, а всей-то охраны с десяток человек было, заменить одного на другого для мастеров своего дела — невелика хитрость. Тем более что для римлян все эти иудейские мятежники на одно лицо.

Вот, собственно, и весь сказ. Можно было бы, конечно, вам рассказать, как спасенного, накачав предварительно транквилизаторами до полной отключки, хитрым путем переправили сначала из первого века в двадцать первый, в операционный зал «Айка-Матки», оттуда — после перенастроек машины — обратно в первый, но уже в Японию, на территорию нынешней префектуры Аомори, что на севере острова Хонсю. Тут, на берегу пролива Цугару, спасенный вместе со своей женой (не разлучать же — совесть не позволяет) жил тихо и благополучно, скончавшись в возрасте ста шести лет. Но эта история не для меня, она — для романистов.

Мы ожидали чего-то невероятного. Что выйдем из здания «Айка-Матки», а надо всей Европой, над Азией, от Лиссабона до Владивостока возносятся минареты и льются с них песни муэдзинов. Мы ждали этого и боялись, и не знали, как примет нас нами же сотворенный мир. Но, когда вышли, все оказалось до ужаса знакомым. До ужаса — не фигура речи, потому что ужас меня охватил самый настоящий. Где-то мы прокололись, и рассчитываться предстояло мне. Оставалось одно: исчезнуть. И казалось бы, дорожка — вот она, рядом, стоит вернуться — друг Юхани все сделает, все века открыты, где меня никакая Аль-Каеда не найдет. Лишь один вопрос: а долго я там со своим диабетом протяну? Так-то. Исчезать надо было где-то здесь. И сейчас. Что я и сделал.

Загрузка...