Спаситель

Глава четвертая

Они вышли из дома, по-прежнему было сумрачно, трава и земля были влажной после ночного дождя.

— Что ещё интересно, так это то, что от радиации не погибли растения, деревья, да и мелкие животные, — сказал Майк. — В городе я видел много крыс, а здесь только что видел мышь.

— Крыс, действительно, развелось много, — сказал Вик. — У них теперь много пищи, они никогда не отказывались от мертвечины.

Растениям, конечно, не сладко, им нужно солнце, а его нет. Когда солнце только начало исчезать, все деревья в городе по несколько раз за год сбрасывали листву, считая, что наступила осень.

А нет солнца, значит, нет и тепла. Я думаю, что тот страшный холод, который наступит года через два, деревья, да и многие животные не перенесут.

— Это очередное твое пророчество? — спросил Майк.

— Не мое, — улыбнулся Вик. — Это опять Нострадамуса, а звучит оно так. —

— Новый ледниковый период? — удивленно поднял брови Майк. — Должно быть, ты перепутал времена, нам костры разводить нечем. Леса мы давно вырубили.

— Может быть, я и ошибся, — пожал плечами Вик. — У Нострадамуса все даты зашифрованы.

— Хотя все возможно, — сказал задумчиво Майк. — Может это относится и к нашему времени… Странно, это все. Но, если будет такой лютый холод, то вообще мало, кто выживет.

— Тепло будет у тех, у кого есть запасы каменного угля, или нефти, или те, у кого будут работать электростанции, — сказал Вик. — В этих местах, вероятно, не выживет никто, у них-то точно ничего этого нет. Я читал в какой-то книге, что раньше глубоким стариком считался тот, кому исполнялось сорок лет. Больше никто не жил, не хватало еды, было много болезней, да и жизнь была суровой. Я ни в одной своей прошлой жизни не прожил больше сорока…

— Я думаю, что тогда жизнь была не более суровой, чем сейчас, — ответил Майк. — Все повторяется.

— Все так и будет повторяться, — сказал Вик. — Пока не разовьется душа у всех людей, или у большинства.

— Интересно, что по твоему мнению развитая душа изменит? — спросил Майк. — Если, как ты говоришь, в нас работает программа хищников для самих себя.

— Душа все чувствует, — сказал Вик. — Человек не сможет убивать другого человека, потому что будет ощущать при этом боль того, кого он убивает. Мы же все связаны между собой, просто не понимаем этого.

— Как мы связаны? — удивленно поднял брови Майк. — Каждый из нас сам по себе, каждый живет своей жизнью, и каждый одинок по-своему.

— Понимаем мы это, или нет, но при всем своем одиночестве, мы ещё и единое целое, — сказал Вик. — Если кому-то из нас плохо, то это передается другим. Мы не понимаем этого, но это так, а когда плохо многим, вот тогда происходят совсем уж страшные вещи, революции и разные войны.

— Да, — вздохнул Майк. — Ты точно чокнутый.

Они шли по дороге, обходя брошенные ржавые машины. Затянутое тучами серо-черное небо висело совсем близко к земле, и от этого все вокруг выглядело сумрачно, уныло и блекло.

— Да, кстати, — сказал Майк. — Ты рассказываешь про будущую холодную зиму, но вряд ли она наступит. Для этого слишком влажно, дожди идут почти каждый день, да и грозы не редкость.

— Снега будет много зимой, — согласился Вик. — И холодно будет, одно другому не мешает.

— Климат изменился, и это надолго, — вздохнул Майк. — Все изменилось, растения, люди, земля, небо, и все это устроили мы. Это не твой бог, душа — переросток, он атомные бомбы делать не умеет, человек гораздо больше всемогущ, чем он.

— Да, только могущество попало не в те руки, — грустно усмехнулся Вик. — Большая сила без большого ума — это страшно

— Насчет нашего не очень большого ума я с тобой согласен, — сказал Майк и прислушался, он определенно что-то слышал. Звуки доносились откуда-то сбоку и приближались, неожиданно он понял, что слышит звук работающего мотора грузовика.

— Ты слышишь? — спросил он.

— Слышу, это военный грузовик, — сказал Вик. — Надо прятаться…

— Нас могут подвезти, если мы попросим, — сказал Майк.

— Во-первых, они едут в город, из которого мы ушли, — сказал Вик, застыв в напряженной позе. — А во-вторых, это вероятнее всего солдаты, а они сначала стреляют, а уже потом задают вопросы.

— Я сам был солдатом, — сказал Майк. — И все ещё не снял формы.

— Не будь дураком, — сказал Вик и, толкнув его в кювет, упал сверху на него. Только он успел это сделать, грузовик показался из-за поворота.

Майк выругался, сбросил с себя Вика и осторожно поднял голову. Он увидел большой тяжелый военный грузовик, впереди у него был прикреплен под углом металлический лист для того, чтобы расчищать путь среди завалов. Кабина водителя тоже была закрыта металлическим листом, в котором были прорублены бойницы, а над металлическим кузовом была закреплена небольшая башенка с торчащим стволом крупнокалиберного пулемета.

— У них, что, бронетранспортеров нет? — спросил недоуменно Майк. — Зачем им такая машина?

— Бронетранспортер потребляет много горючего, — ответил Вик. — И, кроме того, в него входит мало людей, и бронетранспортер не предназначен для перевозки грузов, поэтому эта машина лучше. Не поднимай высоко голову, тебя заметят.

— Я вообще собираюсь встать, — ответил Майк. — Я такой же солдат, как они, почему они должны в меня стрелять?

Он стал приподниматься, но тут его действительно заметили, машина стала притормаживать, а башенка повернула ствол пулемета прямо на Майка.

— Ложись! — крикнул Вик. Прозвучала пулеметная очередь, пули взбили фонтанчиками пыль рядом с кюветом.

Майк быстро юркнул обратно и перекатился в сторону. Из машины дали ещё одну пулеметную очередь, и грузовик снова набрав ход, скрылся за поворотом.

Вик с грустной усмешкой посмотрел на Майка.

— Ну что, убедился?

— Почему они стали стрелять? — спросил недоуменно Майк. — По мне видно, что я такой же, как они, солдат. Мои руки были пусты, и я показал их им.

— Они едут по своим делам, и ты им не нужен — сказал Вик. — Солдаты боятся, что им могут устроить засаду на дороге, а это здесь происходит не так уж редко. Их не любят, надеюсь, ты уже это понял. Если бы мы сейчас находились в городе, и там появился бы такой грузовик, то все банды мгновенно бы объединились, и солдатам пришлось бы несладко.

— Но почему это происходит? — спросил Майк.

— Потому что солдаты приходят совсем не для того, чтобы нас спасать, или помогать выживать, — сказал Вик. — Они приходят потому, что им что-то нужно, и они забирают это всегда силой. Они убивают, а их убивают в ответ.

— У нас солдат уважают, потому что они защищают нас, — сказал Майк.

— А в нашем разрушенном городе в солдат стреляют, потому что ничего хорошего от них никто не ждет, — сказал Вик. — Мы живем не в благополучном месте, и умираем понемногу каждый день, а они приезжают и забирают у нас все, что нужно большому городу: еду, одежду.

Возможно, власть узнала о каком-нибудь складе с продовольствием, или о запасах какого-нибудь сырья, и солдаты поехали за ним. И они убьют любого, кого увидят, потому что мы ни для кого не существуем. И мы отвечаем им тем же, поэтому этот поход не будет для них легким.

— Неправильно это все — сказал Майк. — Так не должно быть.

— Но так есть, — вздохнул Вик.

— И что так везде? — спросил Майк.

— В других местах я не бывал, — сказал Вик. — Но думаю, что и там то же самое. Это логика военного времени, спасать только тех, кого можно спасти, остальные должны спасаться сами и не мешать спасаться более сильным и удачливым.

— А мне жалко солдат, — вздохнул Майк. — Там в кузове сидят такие же, как мы с тобой, перепуганные молодые ребята, они боятся всех, поэтому и стреляют. И им очень хочется жить, но они едут неизвестно куда, потому что кто-то должен туда ехать.

— Я понимаю, что они ни в чем не виноваты, — сказал Вик. — Просто мы с ними оказались по разную сторону беды.

— Солдаты, это власть, они представляют государство, наше будущее, — сказал Майк. — Если не будет власти и государства, мы все скоро разобьемся на такие же банды, как у вас в городе, и будем убивать друг друга. А в государстве можно жить спокойно и строить новое будущее, лучше, чем было.

— Я уже говорил, что мы стали хищниками друг для друга, — грустно усмехнулся Вик. — И государство — это изобретение нашего ума, для того, чтобы мы не перегрызлись между собой, но только в результате получается то, что ты видишь перед собой. Банды не придумывают ядерное оружие, оно им просто не нужно, а государство это делает. Потому что государство крупнее, и для своей защиты ему нужно оружие массового поражения.

— Ядерное оружие придумали люди, а не государство, — возразил Майк.

— Чем крупнее страна, тем мощнее ему нужно оружие для защиты, и оно дает ученым деньги на эксперименты и на его изготовление — сказал Вик. — Без государства не прожить, но выжить в нем ещё труднее, когда оно ведет войну, потому что оно не щадит никого, ни своих, ни чужих.

— Ты будешь думать по-другому, когда мы придем к нам в город, — сказал Майк. — Все будет хорошо, тебя будет защищать так тобой не любимое государство, и ты будешь жить спокойно.

— Сомневаюсь, — сказал Вик. — Государство заставит меня защищать его.

— Эти времена скоро закончатся, — сказал Майк. — И все вернется в свою колею.

— Уже никогда ничего не вернется в свою колею, — покачал головой Вик. — Слишком страшную вещь мы сотворили.

— Мы построим новый мир, который будет лучше старого, — сказал Майк. — В нем не будет такого страшного оружия.

— Будет, — грустно усмехнулся Вик. — Если будет государство, будет и оружие. Мощное оружие не потребуется только тогда, когда исчезнут все государства.

— Не будет государств? — недоуменно спросил Майк. — Это невозможно в принципе.

— Я просто думаю, что когда-нибудь это произойдет.

— Откуда у тебя эта уверенность? — спросил Майк. — Опять Нострадамус?

— От него, — улыбнулся Вик и прочитал вслух. —

— Тьма станет светом? — покачал головой Майк. — Ржавчина — золотом бурь? Что это значит?

— Ну, тьму ты видишь перед собой, — сказал Вик. — А ржавчина, это ещё будет. Ржавчиной, я думаю, он назвал солнечные закаты, которые появятся чуть позже, лет через семь, когда начнет появляться солнце.

— Почему ржавчина? — спросил Майк.

— Потому что в атмосфере ещё будет много пыли и сажи, — сказал Вик. — Это и будет давать такие закаты.

— А золото бурь?

— Атмосфера будет очищаться через бури, — пожал плечами Вик. — А золото — это цвет солнца, это хороший цвет.

— Хотелось бы это увидеть, — задумчиво проговорил Майк. — Золото бурь, золото солнца…

— Кое-что ты успеешь увидеть, — сказал Вик. — Как и часть того процесса распада наций и государств, а это произойдет тогда, когда по всему миру останутся только растерянные небольшие кучки выживших людей, а вокруг них пустыни когда-то плотно заселенных территорий…

— Ты хочешь сказать, что все ещё это нам предстоит? — спросил Майк. — Что этот кошмар вокруг нас, это и не кошмар, а всего лишь легкий испуг?

— Мы действительно в самом начале, — грустно улыбнулся Вик. — Будет ещё и голод и холод.

— Жутко тебя слушать, — покачал головой Майк. — Ты говоришь это так, как будто все это видел.

— Не я видел, — Нострадамус, — сказал Вик. — А я просто его читал в подвале, когда его пророчество сбывалось, и все вокруг рушилось. Знаешь, это совсем другая атмосфера для понимания, чем библиотечный полумрак.

— Да уж, — вздохнул Майк. — Что-то мне не по себе стало от твоих слов. Не пора ли нам сделать привал и немного выпить? Теперь я понимаю, почему ты пил в своем подвале, то, что ты говоришь без выпивки воспринимать нельзя, волосы дыбом становятся…

— Последняя бутылка осталась, — сказал Вик. — Если мы хотим и дальше оплакивать старый мир и встречать поднятым стаканом новый, нужно будет поискать питье в следующем городе. Нам до него осталось совсем немного, километра три, а может и того меньше.

— Тогда привал сделаем там, — сказал Майк. — И там и заночуем. Надеюсь, город не так разрушен, как тот, в котором я тебя встретил?

— Не знаю, но думаю, что он остался цел, — сказал Вик. — Взрыв был только один, и мы идем от его эпицентра. Взрывная волна до него могла и не дойти, а вот радиация будет.

— От неё никуда теперь не денешься, — сказал Майк. — Где этот город?

— Если сейчас свернем и пройдем через ту небольшую рощу, то мы окажемся на его окраине, — сказал Вик.

— Тогда сворачиваем, — сказал Майк.

Они прошли по высокой мокрой траве между деревьев, и вышли к первым домам города. Дома были старыми панельными пятиэтажками, часть из них уже рассыпалась, то ли от старости, то ли от подземного толчка, которым сопровождался ядерный взрыв.

Они зашли в первый же подъезд не разрушенного дома и поднялись по узкой бетонной лестнице. Стекол в доме не было, двери квартир были распахнуты, и оттуда шел запах плесени и гниения.

— Пойдем в подвал, — сказал Вик. — Так теплее и для меня намного привычнее, а здесь я чувствую себя не совсем уютно.

— Я хотел бы подняться на крышу и осмотреться на случай каких-нибудь неприятностей, — сказал Майк. — Чтобы знать, где мы находимся и куда отступать в случае необходимости.

— Ты уже ничего не увидишь, слишком быстро темнеет, — сказал Вик.

— Но огни-то я увижу, — сказал Майк. — А значит, буду знать, есть ли в этом городе люди…

— А потом в темноте придется идти в подвал, — сказал Вик. — А что там находится неизвестно. Или заночуем в этой квартире?

— Пойдем в подвал, — неохотно согласился Майк. — Здесь я тоже не хотел бы ночевать.

Они спустились вниз. В подвале Вик нашел старую мебель, разломал её и разжег костер на бетонном полу, потом открыл банку тушенки и бутылку водки. Они молча выпили. Оба устали за целый день, поэтому сразу после ужина легли спать.

Утро было таким же сумрачным, как обычно. Они доели последнюю банку тушенки, Вик с грустью отметил, что теперь у них из еды оставалось только несколько сухих пайков в рюкзаке Майка.

Когда немного рассвело, они вышли из подвала, и пошли по узкой улице, внимательно вглядываясь в дома, надеясь увидеть магазин, в котором можно было бы найти что-нибудь из еды. Было тихо, кроме шуршания крыс и карканья ворон не было слышно никаких звуков.

Магазины им не встречались. Улицы города были узкими, перегороженными обломками обрушившихся зданий.

Майк шел настороженно, вглядываясь в каждую тень, оружие он держал наготове, он чувствовал напряжение и непонятную тревогу. Вик неожиданно остановился и поднял вверх руки.

— Здесь люди, — шепнул он. — Нас держат на прицеле.

— Кто? Где? — спросил Майк, но тут он и сам увидел, как из темного проема показался ствол двуствольного ружья, а вслед за ним и его владелец. Лицо было невозможно рассмотреть, но человек, похоже, хорошо их видел, потому что как только Майк сделал шаг в сторону, он сказал.

— Ещё раз двинешься и получишь заряд дроби в живот, — голос был ленивым и очень спокойным, от него у Майка внутри все похолодело, слишком явная слышалась в нем угроза.

— Он не один, поэтому стой спокойно, — шепнул Вик. — Ещё двое сзади, они тоже вооружены.

— Оружие и рюкзаки на землю, — скомандовал мужчина. Майк недовольно покачал головой, но подчинился. Он аккуратно поставил автомат на предохранитель и опустил его себе под ноги, потом так же неспешно снял рюкзак. Вик сделал то же самое.

— Пять шагов вперед, — сказал мужчина. — С такого расстояния я не промахнусь, так что без глупостей. Они молча отсчитали нужное количество шагов и остановились. К рюкзакам подошли двое мужчин, они забрали автомат и ружье, и снова отошли назад.

— В рюкзаках одно тряпье, — сказал один из них. — Автомат рабочий, рожок полон. Ружье без патронов.

— Хорошо, — сказал мужчина, потом мрачно посмотрел на Вика и Майка.

— Кто вы такие, и что вам нужно в моем городе? — спросил он.

— У нас закончилась еда, — сказал Вик. — За ней мы и пришли.

— А нам, ты думаешь, еда не нужна? — спросил с мрачной усмешкой мужчина. — Это тебе не прошлые времена, когда этой еды было валом. Сейчас она дорого стоит, за неё платить надо.

— Чем мы можем расплатиться, если у нас ничего нет? — спросил Вик.

— Тем же, чем расплачивались другие, — сказал мужчина. — Своей жизнью. Он сказал это так, что им обоим стало ясно, что живым им отсюда не уйти.

— Сейчас, — неожиданно крикнул Вик, толкая Майка, а сам, прыгая в сторону, одновременно швырнул что-то назад.

— Граната! — крикнул истошно мужской голос, и тут же раздался выстрел. Заряд дроби прошел с Майком рядом, но две дробинки все-таки впились ему в ногу. Он откатился в сторону и оказался за обломком бетонной плиты обрушившегося здания, он выхватил пистолет и выстрелил назад несколько раз.

Послышался сдавленный вскрик, и Майк понял, что он не промахнулся, потом он услышал очередь из автомата.

Он вскочил и побежал в ту сторону, откуда прозвучали выстрелы. Подбежав ближе, он увидел в сумрачном свете Вика, борющемся с высоким мужчиной. Не раздумывая, он ударил рукояткой пистолета по косматому затылку.

Мужчина обмяк, Вик вырвал из его рук автомат, перебросил его Майку, а сам, схватив брошенное ружье, выстрелил назад в темноту. Оттуда тоже послышался вскрик, потом послышались удаляющиеся шаги.

Вик, тяжело дыша, встал, перезарядил ружье, вытащив патроны для ружья из кармана лежащего без сознания мужчины, потом поднял свой рюкзак.

— Пошли отсюда, — сказал он.

— Подожди, — сказал Майк, и, передернув затвор, направился туда, где по его расчетам должен быть тот, кто разговаривал с ними. Он увидел брошенное ружье и лужу крови

— Уполз куда-то, гад, — сказал он. — Нужно его найти.

— Нет, — покачал головой Вик. — Он нам уже не причинит вреда, а нам нужно найти еду и срочно уходить отсюда. Не одни же они жили в этом городе, здесь наверняка есть и другие.

— Ты прав, — сказал Майк. — Пойдем дальше. Он потрогал раненую ногу.

— Но хорошо будет, если еда найдется неподалеку, — сказал он, вытирая окровавленную ладонь о комбинезон. — Меня зацепило. Не очень сильно, но далеко я не уйду, кровь сильно идет.

— Это недалеко, — сказал Вик и, подняв с пыльного асфальта свою гранату, сунул её в карман. Он быстро пошел вперед, не обращая внимания на ковыляющего сзади Майка.

Магазин нашелся сразу за поворотом, стеклянные витрины были разбиты, а внутри были только пустые стеллажи. Этот магазин был разграблен уже давно. Вик вздохнул и закрыл глаза.

— И ради этого мы сюда шли? — спросил Майк, тяжело дыша. Адреналин уже понемногу уходил из крови, и он с каждой минутой все острее чувствовал боль. — Здесь ничего нет, а дойти до следующего магазина я уже не смогу. Мне нужно перевязать рану.

— Позже, сейчас на это нет времени, — сказал Вик, он подошел к груде пустых пластмассовых ящиков и расшвырял их.

За ними оказался картонный ящик с консервами. Вик набил свой рюкзак, потом накидал банок в рюкзак Майка, и взвалил оба рюкзака к себе на плечи.

— Мы шли вот за этим, — сказал он. — Это еда, без которой мы не сможем продолжать наш путь, и даже отсидеться какое-то время для того, чтобы твои раны зажили. Он мрачно посмотрел на Майка.

— Сколько ты ещё сможешь двигаться? — спросил он.

— Если сделаем перевязку, то столько, сколько надо, — ответил Майк. — Боль это не страшно, я смогу терпеть, но крови много выходит.

— На перевязку нет времени, — сказал Вик. — Я чувствую, что сюда направляются люди. Нужно найти место, где мы сможем спрятаться и переждать.

Он вышел из магазина, Майк с трудом ковылял за ним. Вик обошел большой пятиэтажный кирпичный дом и направился вглубь двора. Там он поднял крышку канализационного коллектора.

— Лезь вниз, — сказал он. — Здесь нас не найдут, потом найдем место получше. Он помог Майку спуститься вниз по ржавым скобам, потом спустился сам и задвинул крышку.

— Немного подожди, — сказал он. — Сейчас я зажгу свечу. Он чиркнул спичкой, и слабый огонек осветил небольшое пространство, не больше двух метров в диаметре.

— Мы здесь, как в ловушке, — сказал Майк, тяжело дыша. Он опустился на земляное дно и сел, привалившись к кирпичной стене. — Если нас найдут, то легко перестреляют сверху, а могут и гранату бросить. Вик вытащил из рюкзака свечу и зажег её, от этого огонька по стенам поползли уродливые тени.

— Не найдут, — сказал он. — Им и в голову не придет, что мы полезем сюда. Правда, от тебя остался кровавый след, но сейчас они его не заметят, слишком темно, а ночью кровь смоет дождь. Дай, я посмотрю твою рану. Он закатал Майку штанину и внимательно осмотрел две небольшие ранки.

— Дробины зашли неглубоко, — сказал он, тяжело вздохнув. — Я смогу их вытащить. На, выпей, вместо наркоза. Он протянул Майку бутылку водки, в ней осталось чуть больше половины, и достал свой нож. Он подержал острие над пламенем свечи, потом облил его водкой. Майк с любопытством наблюдал за ним.

— Ты это делаешь так, словно это для тебя привычное дело, — сказал он. — Ты случайно учился не на медика?

— На медика не учился, а дело для меня действительно привычное, — ответил Вик. — Такие ранения сейчас обычное дело, сейчас все палят из ружей, я уже много раз удалял засевшую дробь, в том числе и самому себе.

Майк выпил несколько глотков водки, боль стала вполне терпимой, а в голове немного просветлело.

— Что ж, хирург, делай свое привычное дело, — сказал он и откинулся назад. Вик стал ковырять ножом первую рану, Майк закрыл глаза от боли и с трудом сдерживался, чтобы не застонать.

— Одна есть, — сказал Вик, внимательно разглядывая дробинку.

— Заводская дробь, — сказал он. — Тебе повезло, этим патронам несколько лет, порох немного отсырел, поэтому и дробь вошла неглубоко. А в меня стреляли обрезками гвоздей и ржавой проволоки и из свежих заряженных патронов, поэтому пришлось разрезать глубоко, а это было больно.

Он стал ковыряться ножом во второй ранке, скоро он достал вторую дробинку, потом промыл раны водкой и забинтовал их полосками ткани.

— Неделю будешь хромать, — сказал он. — Потом все пройдет. Выпей и поспи. Майк сделал несколько глотков и закрыл глаза, после водки, а также от большой потери крови его тянуло в сон.

Вик допил водку, и сел с ним рядом.

— Ты — хороший парень, Вик, — сказал Майк. — Ты не трус, с тобой можно идти в любой бой. И ты хорошо и быстро соображаешь. А твоя граната снова нас спасла.

— Она у меня, как талисман, — улыбнулся Вик. — Пока никто не знает, что она учебная, она для всех грозное оружие.

— И ещё меня удивило, — сказал Майк, — что ты при своем человеколюбии очень даже неплохо стреляешь и дерешься.

— Я никого не хотел убивать, и того человека я только ранил, — сказал Вик. — В наше время, если ты не можешь себя защитить, то долго не проживешь. И я же не всегда был таким чокнутым, когда-то до войны я был нормальным парнем. Я неплохо дрался и вполне мог за себя постоять.

— Все равно спасибо, — сказал Майк. — Возможно, сегодня ты спас мне жизнь.

— Не возможно, а точно, — грустно усмехнулся Вик. — Если бы я не схватился за ствол автомата, этот верзила наделал бы в тебе дырок.

— Понятно, — улыбнулся Майк. — А я решил, что ты просто так на него прыгнул.

— У меня не было другого выхода, он уже прицелился в тебя, — сказал Вик. — В итоге, получился бой карлика с великаном, если бы ты не подоспел вовремя, он бы меня просто задушил. Так что мы с тобой квиты, ты спас меня, а я тебя.

— Это хорошо, что квиты, — сказал Майк сонным голосом. — Давай немного поспим, а то что-то меня разморило после твоего наркоза.

— Давай, — согласился Вик. — Только, к сожалению, водка кончилась, завтра у тебя все будет болеть, а наркоза уже не будет.

— До завтра нам ещё дожить надо, — сказал Майк. — А если доживем, то что-нибудь придумаем.

Он натянул на голову бушлат и заснул. А Вик, закрыв глаза, попытался понять, что происходит там наверху, их искали, и людей было больше десятка. Они несколько раз проходили мимо, обследуя пустырь, но ничего не нашли. Через какое-то время они снова разошлись по близлежащим домам. Им в очередной раз повезло, те, кто их искал, не заметили крови Майка на траве.

Вик попытался увидеть свое ближайшее будущее, и увидел, что он бредет по какой-то узкой улице, почему-то один, без Майка. Кроме того, он хромал, и ему было больно и страшно. Вик вздохнул и недовольно покачал головой. Очень трудно было разобраться в том, о чем ещё ничего не знаешь.

Он ещё раз вздохнул, погасил свечу и закрыл глаза. Если ты ничего не можешь изменить, то, по крайней мере, нужно отдохнуть, чтобы со свежей головой встретить новые неприятности…

Утром Майк проснулся с хриплым стоном, его лицо горело от внутреннего жара, а ранки на ноге распухли и загноились.

Вик напоил его водой, которую набрал из разбитого колена трубы, она была ржавой и плохо пахла. Майк отказался от еды, он пил только воду, и смотрел на него мутными ничего не понимающими глазами.

Временами он засыпал, и тогда начинал громко стонать.

Вик горестно покачал головой, подумав о том, что без антибиотиков Майк может умереть. К вечеру ему стало совсем плохо, он что-то бормотал, метался в бреду и потом снова ненадолго затихал. Его лоб был сухим и горячим, а губы потрескались и воспалились.

После недолгих раздумий Вик выбросил банки с консервами из рюкзака, закинул его за плечи и осторожно вылез из коллектора.

Перед ним стояла тяжелая задача, он должен был найти антибиотики и водку в совершенно незнакомом городе, и при этом не попасть на глаза тем людям, которые по-прежнему их искали. Он слышал их шаги днем около коллектора.

И все это он должен сделать в густой темноте.

Но он не мог позволить умереть Майку, потому что это из-за его глупости Майк получил раны.

Он видел этот коллектор в одном из своих вещих снов, и видел раненого Майка, а значит, должен был придумать, как этого избежать.

Но вещие сны были плохи тем, что в них невозможно было определить, когда и где это все произойдет.

Едва они вступили на эту улицу, он сразу узнал это место, но уже ничего не мог изменить. Ему помешало то, что он не хотел причинять людям боль.

Только когда Майка ранили, он действовал уже так, как видел в своем сне, не раздумывая, бросился на громилу, потому что знал, что, если он не успеет, то Майка убьют.

Вик тихо выругался. Майк и сейчас может умереть, если он не найдет антибиотиков.

Улицы, как в любом незнакомом городе, были похожи друг на друга, и где, находилась аптека, он не знал. Вероятнее всего, она находилась где-то в центре города, и, следовательно, была надежда, что он там сможет что-нибудь найти, потому что центр города почти не пострадал, там были дома поновее и не рассыпались, как карточные домики, после подземного толчка.

Он шел на ощупь, полагаясь больше на чутье, чем на зрение. И он спешил, потому что чувствовал, что скоро должен был пойти дождь.

И, если он не хочет получить ещё одну дозу радиации то, к тому времени, когда упадут первые капли, он должен найти какое-то укрытие, или вернуться обратно в коллектор.

Вик остановился и закрыл глаза, прислушиваясь к себе, это был для него единственно верный способ идти в нужном направлении. Только как найти черную кошку в темной комнате, особенно, когда её там нет? А что, если действительно, аптеки или все разграблены, или находятся под развалинами?

Нет, так не должно быть, его внутреннее чувство запротестовало против этого вывода. Вик снова прислушался к себе, ему определенно хотелось свернуть на соседнюю улицу. Он вздохнул и шагнул в узкий переулок, здесь он остановился, потому что услышал шаги и голоса нескольких людей, они шли по той улице, с которой он только что свернул.

Он снова прислушался к себе, чтобы понять, почему он свернул; то ли потому, что должен был избежать этой опасной встречи, или потому что аптека была где-то рядом? Он простоял несколько мгновений, люди прошли, и теперь их шаги удалялись. Вик тихо выругался и пошел дальше, потому что так ничего и не понял.

Потом у него снова появилось желание свернуть в сторону, на этот раз он, не раздумывая, так и сделал.

И сразу же споткнулся о какой-то каменный обломок. Вик упал, сильно ударившись коленом о какой-то металлический предмет, и зашипел от боли.

Он задрал штанину и ощупал ногу, она распухала, а руки стали липкими от крови. Он ещё раз выругался, теперь уже больше от отчаяния. Потом пошарил вокруг, надеясь найти какую-нибудь палку, на которую он смог бы опереться, чтобы идти дальше.

Но нащупал только куски бетона с торчащей из него ржавой арматурой и разбитые стекла. Он ещё раз прислушался к себе. Убедившись, что людей рядом он не чувствует, зажег спичку и увидел лежащие на бетонном полу медицинские ампулы и таблетки.

Чутье его не подвело, свернув в сторону, он попал прямо в разгромленную аптеку. Вик поджег стопку бумаги, попавшую ему на глаза, и стал внимательно читать названия на ампулах. Он нашел несколько ампул с пенициллином, с просроченным сроком действия, а потом под разбитым фанерным прилавком картонную упаковку с тетрациклином.

Это была уже и удача, теперь оставалось только вернуться живым обратно. Он ещё раз осмотрел перевернутый стеклянный прилавок и нашел пачку таблеток от головной боли. Он обрадовался, его уже начала мучить головная боль, она всегда начиналась после того, как он использовал свои способности.

Он разжевал горькую таблетку, покидал все найденное в рюкзак, и пока бумага не прогорела, осмотрел колено. Оно распухло не так уж сильно, как ему показалось, но ушиб был очень неприятный.

Вик осторожно согнул и разогнул колено, и понял, что сможет идти, преодолевая боль. Тогда он затоптал огонь, и выполз на улицу, сквозь разбитую витрину. Встав, он вдруг понял, что совершенно не знает, куда ему идти. Боль в колене выбила все, проявившееся было в нем знание об этом городе. Он тяжело вздохнул и, хромая, медленно зашагал по улице в обратном направлении.

Скоро колено разболелось настолько, что он не смог заставить сделать себя ни одного шага. Понемногу начало светать, и он понял, что прошло уже много времени с того момента, как он покинул коллектор, и что если он не успеет вернуться, то через полчаса он будет виден любому, кто пойдет по этой улице.

Вик вытер слезы, выступившие от боли, и захромал дальше.

Он заставил себя сделать десять шагов, потом ещё десять, а потом он уже ничего не помнил.

Он не знал, куда он шел, его мозг отключился, только кто-то внутри него проговаривал.

…Десять шагов, ещё десять. Десять шагов, ещё десять. Десять шагов, ещё десять….

Когда пошел дождь, он поднял вверх усталые глаза и огляделся. Место было незнакомым. Он стоял на какой-то узкой улице, и не узнавал ни одной приметы, которая говорила бы о том, что он находится рядом с коллектором.

Боль по-прежнему терзала его колено, а мозг совершенно отказывался что-то соображать. Вик пошел дальше, надеясь выйти на окраину, и уже оттуда попытаться найти место, где на них напали.

Он пробродил ещё долго. Было уже около десяти часов утра, и достаточно светло, но пока ему везло, и он ещё ни кому не попался на глаза. Мозг от постоянной боли окончательно отключился, и он совершенно не мог контролировать свое движение.

Когда он, наконец, наткнулся на крышку коллектора, он не испытал никакой радости, а только какое-то смутное удовлетворение. Напрягая последние силы, он отодвинул крышку, и сполз внутрь. А потом он окончательно отключился. Возможно, потерял сознание, а может быть, просто заснул.

Когда он снова открыл глаза, вокруг снова была темнота, в которой слышались глухие протяжные стоны. Вик протянул руку и нащупал горячее лицо Майка. Он зажег спичку, а потом свечу. С трудом, координируя дрожащие от внутреннего напряжения руки, он разбил несколько ампул антибиотика в пластмассовый стаканчик и поднес его ко рту Майка, тот выпил, морщась, несколько глотков, и снова откинул голову к стене.

Вик допил то, что осталось в стакане, и потушил свечу. Надо было экономить, ещё неизвестно, когда он сможет найти ещё хотя бы ещё одну. А свеча ещё понадобится, неизвестно, сколько времени им придется провести здесь.

Колено продолжало болеть, только боль стала другой, более пронзительной, и она не была постоянной, а накатывала волнами.

Вик грустно усмехнулся, потрогал колено, и потерял сознание.

На этот раз, когда он очнулся, то почувствовал себя немного лучше. Вик зажег свечу и посмотрел на Майка, тот лежал, привалившись к кирпичной стене и тяжело дышал. Лицо его было бледным, глаза запали. Он потрогал его лоб и радостно улыбнулся, тот был мокрым от пота, а это был очень хороший признак. Жар спал, это значило, что все самое страшное уже позади.

Потом он осмотрел свое колено, оно продолжало болеть, но боль то ли стала меньше, то ли он просто к ней притерпелся. Опухоль понемногу спадала, а цвет ушиба стал фиолетово-желтым.

Мучительно хотелось пить, а во фляжке было пусто.

Вик недовольно покачал головой и пополз по трубам туда, где он в прошлый раз находил воду. В разбитом колене трубы воды осталось совсем немного, он сначала хотел сохранить её для Майка, но потом понял, что, если он её не выпьет, то будет сам ни на что не способен, а это уже грозило гибелью им обоим.

Поэтому он выпил все, что было в этой трубе, включая всю грязь и ржавчину. В желудке тут же началась неприятная резь, а к горлу подступила тошнота.

Вик полежал, отдыхая и собираясь с силами, а потом пополз дальше. Через несколько десятков метров, он нашел врытую в землю бочку, в неё капала вода откуда-то сверху, просачиваясь сквозь стык бетонной плиты.

Он понюхал её, вода была чистой, дождевой и радиоактивной. Он наполнил флягу, ещё раз напился сам, и пополз обратно. Когда Вик зажег свечу, то увидел направленный на него пистолет. Лицо Майка было бледным, в запавших глазах светилась решимость.

Узнав его, он устало вздохнул и убрал пистолет в кобуру.

— Что это за дыра, и где мы находимся? — спросил он, снова бессильно приваливаясь к стене.

— Это канализационный коллектор, — ответил Вик, садясь с ним рядом. — Есть хочешь?

— Почти совсем ничего не помню, — сказал Майк. — Помню только перестрелку, меня ранили, а потом мы куда-то с тобой пошли.

— Вот сюда и пришли, — сказал Вик. — Я вытащил из тебя две дробинки, которые в тебя попали, а после этого у тебя начался жар.

— Понятно, — вздохнул Майк. — Выходит, я подставился.

— Кстати, — сказал Вик, разбив несколько ампул и налив их содержимое в стаканчик. — На, выпей, это антибиотик.

— Интересно, где ты его взял? — спросил Майк, послушно выпивая горькую жидкость.

— Пока ты бредил и метался в жару, я сходил в аптеку, — ответил, улыбнувшись, Вик, он отломил верхушку ампулы и вылил его содержимое к себе в рот. — Дорога оказалась не простой, немного ушиб колено, так что мы с тобой сейчас оба хромаем, только на разные ноги. Ты хочешь есть?

— Больше пить, чем есть, — ответил Майк. — И вообще чувствую себя так, словно в меня попало не две дробины, а весь заряд. Вик протянул ему фляжку.

— Вода немного радиоактивная, — сказал он. — Так что много пить не советую, но другой я здесь не нашел.

Майк выпил несколько глотков и снова откинулся к стене.

— А теперь можно поесть, — сказал он.

Вик вытащил из рюкзака банку консервов, они оказались рыбными. Он открыл банку и протянул Майку, тот стал, не спеша, есть рыбу, доставая её дрожащими пальцами. Он съел почти все содержимое банки, потом недоуменно взглянул на Вика и огорченно покачал головой.

— Надеюсь, это была не последняя наша еда? — спросил он.

— Еды много, два полных рюкзака, — ответил Вик.

— Понятно, значит, и тебе хорошо досталось, раз отказываешься от еды, — сказал Майк. — Покажи-ка мне свое колено.

Вик задрал штанину и показал ногу, багровая припухлость опустилась вниз и теперь охватывала всю ногу от колена до стопы.

— Вот теперь ясно, почему ты не ешь и глотаешь антибиотики, — вздохнул Майк, — Неужели я настолько был плох, что ты пошел искать аптеку?

— Настолько, — вздохнул Вик, и отпил немного воды из фляжки. — Если честно, то я даже испугался, что ты умрешь.

— Понятно, — сказал Майк. — Нам нужно уходить отсюда, но потом, пока я ещё не готов. Он отбросил в сторону пустую банку.

— А теперь туши свечу, — сказал он. — Нужно поспать, сон — лучшее лекарство от всех болезней.

Когда Вик проснулся и зажег свечу, Майк тут же открыл глаза и потянулся к фляжке.

— Сколько мы спали, час, два, восемь? — спросил он. — У меня в голове все перепуталось.

— Часа четыре, — ответил Вик, потянувшись к рюкзаку. — Самое время перекусить, там наверху время обеда.

— Сначала воды, — сказал Майк. — Я весь мокрый. Он выпил несколько глотков воды из фляжки, потом блаженно вытянул ноги.

— Я чувствую, что начинаю выздоравливать, — сказал он. — Скоро смогу двигаться. А как ты?

— Мне меньше досталось, чем тебе, — ответил Вик. — Я почти в форме.

Они съели по банке консервов и осмотрели свои раны, у Майка обе ранки затянулись багровыми шрамами, а у Вика багровость исчезла, но колено было все ещё припухшим.

— Надо вылезать из этой дыры, — сказал Майк. — Я чувствую себя здесь так, словно меня посадили в камеру. Ни нормального туалета, ни нормальной воды, даже вытянуться во всю длину невозможно…

— Придется идти с нагрузкой, — сказал Вик, показывая на набитые рюкзаки. — К тому же там наверху нас все ещё могут ждать, вряд ли нам простили, что мы ранили троих человек из их банды.

— Будем осторожными, — сказал Майк, проверяя автомат. — Оружие у нас есть, да и парни мы с тобой не слабые, они это должно быть уже поняли. Но лучше, конечно, с ними не встречаться. Самое время вновь показать тебе свои способности. Ты же чувствуешь людей, когда они рядом?

— Чувствую, — сказал Вик. — Только я ещё не знаю, на каком расстоянии, я их способен ощущать.

— Это все равно лучше, чем мое зрение, — сказал Майк. — Поведешь нас такими местами, где нет людей. Выберемся из города, а там отдохнем. Насколько я помню, мы же недалеко ушли от окраины?

— Недалеко, — согласился Вик. — Если были бы здоровы, то за полчаса бы отсюда выбрались.

— Понятно, — сказал Майк. — Ну, учитывая наши раны, нам придется потратить час, а может и больше, быстрее идти не сможем, ни ты, ни я. А час это уже много, за час нас могут заметить. Он задумался.

— Выходит, нужно идти либо ночью, либо ранним утром, когда на улицах никого не будет. Сейчас что там наверху, день, или ночь?

— Вечер, — улыбнулся Вик. — Но уже ничего не видно, и людей поблизости я не чувствую.

— Сейчас я ещё не готов куда-то идти, — вздохнул Майк. — Мне надо собраться с силами. Дай мне немного времени.

Майк вытер пот со лба, и, откинувшись к стене, закрыл глаза.

Вик наложил на свое колено тугую повязку из своей старой футболки. Потом собрал рюкзак, и, опираясь на ружье, встал и закинул его за плечи. Его сразу шатнуло от слабости, а вес рюкзака показался непосильным. Майк открыл глаза, недовольно сморщился, но тоже встал, повесил на плечо автомат и потянулся к рюкзаку.

Когда он его поднял, его тоже шатнуло, и он привалился к стене.

— Ты по-прежнему считаешь, что мы сможем идти? — спросил Вик. — Глядя на тебя, этого не скажешь.

— Я уже так не считаю, — вздохнул Майк. — Я как раз думаю, что идти мы не сможем, но все равно пойдем. Сил, конечно, нет ни у тебя, ни у меня, но и торчать здесь я уже больше не могу.

— Значит, идем, — вздохнул Вик и тяжело поднялся по ржавым скобам к люку. Он отодвинул его и вылез наружу, потом помог выбраться Майку.

Во времени он не ошибся, был или поздний вечер, или уже наступила ночь. Во дворе, где находился коллектор, было темно и тихо. Холодный ветер нес в себе запах сырости и разложения. Он поежился, потом тяжело поднялся на ноги и сделал первый шаг.

Он шел, полагаясь только на чутье и на смутные ощущения, тихо чертыхаясь, когда спотыкался о камни. Скоро он так ударился больным коленом о кусок перегородившей им путь бетонной плиты, что осел на землю от боли, и минут пятнадцать не мог не только встать, но даже что-то сказать.

Майк тяжело опустился рядом, он чувствовал себя не намного лучше.

— Мне кажется, что я переоценил наши силы и наши возможности, — сказал он, — У меня такая слабость, что я, кажется, уже больше никогда не смогу встать.

— Я тоже не смогу, — ответил Вик. — Так и будем здесь сидеть, пока нас не найдут эти веселые ребята. Как ты думаешь, что они с нами сделают?

— Я думаю, что повесят, не тратить же им на нас драгоценные патроны, — сказал Майк. — А может, просто забросают камнями. Мне это кажется хорошим способом, можно даже близко не подходить. Так что, будем ждать, или пойдем?

— Я бы лучше подождал, — сказал Вик. — Но ты так здорово поднимаешь настроение, что я уже подумываю о том, чтобы встать. А может быть, пойдешь дальше один, а я останусь здесь?

— Я бы пошел, — ответил Майк. — Только без тебя в такой темноте я далеко не уйду. Так что вставай и помоги подняться мне.

— Может быть лучше наоборот? — засмеялся Вик. — Ты встанешь, и поможешь подняться мне?

— Тогда встаем вместе, — сказал Майк. — Я обопрусь на твое плечо, а ты на мое.

Охая от боли, они с трудом поднялись и пошли дальше. Они оба были мокрыми от пота и едва шли. Шаги их были короткими и неуклюжими. К тому же вокруг ничего не было видно, и им приходилось быть осторожными, чтобы не налететь ещё раз на какую-нибудь плиту.

— Что же твой бог нам не помогает? — спросил Майк — Мог бы хотя бы рюкзаки сделать легче.

— Это и мы можем сделать, — отозвался Вик. — Выбросить все консервы, и можно будет даже бежать, но завтра нам уже будет нечего есть. А на моего бога можно не рассчитывать, ему все равно.

— Как это ему все равно? — спросил Майк. — Зачем же ты веришь в такого бога, если он так к тебе равнодушен?

— А я и не верю, — усмехнулся Вик. — Я просто знаю, что он есть. Вера подразумевает сомнение, а я уже давно не сомневаюсь в его существовании.

— Интересно бы узнать, где ты приобрел такую уверенность? — полюбопытствовал Майк. — Опять в подвале?

— Это уверенность оттуда же, откуда мое знание о том, что сейчас мы уже выходим из города, — сказал Вик. — Скоро войдем в небольшую рощу, а уже за ней будет дорога.

И действительно под их ногами зашелестела мокрая трава.

— А может быть это какой-то газон? — сказал Майк. — Или городской парк?

— Вот этим и отличается вера от знания, — усмехнулся Вик. — Я-то знаю, что мы идем по роще, а ты, сомневаясь, ищешь другие возможные объяснения. Так и все человечество идет в полной темноте и верит только своим шишкам, которые они набивают…

— Черт! — выругался Майк. — Насчет шишек ты прав, я только что врезался в дерево. Сейчас я почти уверен, что мы в лесу, или в парке, свои предположения насчет газона снимаю…

— Положи руку мне на плечо, — сказал Вик. — Тогда обещаю тебе, что больше ты ни в одно дерево не врежешься.

— Спасибо тебе светоч новой веры, — сказал Майк, ложа свою руку на плечо Вика. — Только какой ты светоч, если от тебя не идет свет?

Он бы сейчас нам не помешал, при свете мы бы спокойно шли по этому лесу, или парку. Мы точно вышли из города?

— Вероятнее всего да, — сказал Вик. — Ты не забывай, что я тоже ничего не вижу, как и ты. Я просто чувствую, а это разные вещи. Видеть лучше, чем чувствовать.

— Чем же видеть лучше? — спросил Майк. — Я вот сейчас ничего не вижу, а из чувств во мне только боль и усталость.

— Я чувствую направление и препятствия, — ответил Вик. — Хоть это и не чувства, а что-то другое.

— Совсем запутал, — вздохнул Майк. — Чувства уже не чувства, вера не вера. Когда мы где-нибудь остановимся?

— Как только почувствую какое-нибудь укрытие, — сказал Вик. — Скоро начнется дождь, и нам нужна крыша над головой, чтобы его переждать.

— Значит, все-таки ты чувствуешь? — спросил Майк.

— У человека пять чувств, — сказал Вик. — Так как они есть у всех, или почти у всех, то никому не приходится объяснять, что такое зрение, или слух, или осязание, все итак это знают.

— Замечательно сказал насчет осязания, — сказал Майк, тихо охнув. — Я только что обо что-то споткнулся.

— Я и сам спотыкаюсь, — сказал Вик. — Кстати, можешь уже снять руку с моего плеча, а то ты уже на нем висишь. Мне и себя-то тащить трудно, а если ещё и тебя, то я далеко не уйду. Ты гораздо крупнее меня и совсем не такой легкий, каким себе кажешься.

— Прости, — смущенно пробормотал Майк, снимая руку с плеча. — Я как-то не заметил. Это от слабости. Надо сделать привал, чтобы отдохнуть и подождать, пока рассветет. Вик резко остановился, Майк больно ткнулся носом в его рюкзак и выругался.

— И чего ты встал? — спросил он недовольно. — Мы идем, или уже делаем привал прямо здесь, на траве?

— Сейчас пойдем дальше, — сказал Вик. — Я просто почувствовал, что рядом есть какое-то укрытие от дождя, но что это такое, я не знаю.

— Веди, — сказал Майк. — Там разберемся, все равно больше сил уже не осталось. Он положил руку на плечо Вика.

— С вашего разрешения, я ещё немного на вас повишу, — сказал он. — А то я сейчас упаду.

— Тогда упадем вместе, — вздохнул Вик. — В следующий раз, когда попадем в новую переделку, я буду висеть на тебе, а ты будешь нас вести.

— Если будет следующий раз, то я согласен, — сказал Майк. — Но мне почему-то кажется, что ещё раз мы уже такое не переживем.

Вик свернул в сторону, и они наткнулись на стену дощатого сарая. Он открыл сбитые из не струганных досок ворота и зажег спичку. В сарае лежали лопаты, носилки и разные другие инструменты.

— Вполне можно жить, — сказал Майк, садясь с вздохом облегчения на пустое ведро. — И даже можно развести костер из этого инструмента, все рано он больше никому не нужен. Сейчас бы ещё выпить, и был бы совсем праздник.

Вик снял рюкзак, положил ружье на землю, и стал разжигать костер. Ему пришлось повозиться прежде, чем он смог развести огонь, твердые черенки никак не хотели разгораться.

— Спичек осталось последняя коробка, — сказал он. — Если в ближайшее время ничего не найдем, то будем жить без огня.

— Может быть, в следующем городе нас встретят более ласково? — сказал Майк, ложась на грязный земляной пол возле костра. — И тогда мы не только найдем спички, водку, но и сменим одежду, или хотя бы постираемся. У меня есть ещё две коробки спичек, но пусть это будет неприкосновенный запас.

— Я бы не стал рассчитывать на то, что где-то нас ласково встретят, не те времена, — вздохнул Вик, и тоже ложась на землю. — Все, у меня тоже больше нет сил.

— Ты уже сделал все, что нужно, — сказал Майк, развязывая свою повязку, морщась при этом от боли. — Большего никто бы не сумел сделать. Если бы мне раньше сказали, что человек может видеть в темноте, как сова, находить дорогу туда, куда нужно, оказавшись в незнакомом месте, предупреждать об опасности, когда о ней еще ничего не говорит, я бы не поверил.

— Я не вижу в темноте, — сказал Вик. — Я просто чувствую препятствия и направление, а больше ничего.

— Да, ты что-то начал рассказывать об этих чувствах, а я тебя прервал, — сказал Майк. — Но теперь я весь сплошное внимание.

— Я не могу ничего рассказать, — сказал Вик. — Это либо чувствуешь, либо нет. Как можно слепому рассказать о том, что ты видишь?

— Рассказать-то можно, — сказал Майк. — Только неизвестно поймет ли он тебя.

— Так вот здесь такая же история, — вздохнул Вик. — Говорят, что существует шестое чувство.

— А, это ты про интуицию, — сказал Майк. — Про это я читал.

— Есть наверно ещё и седьмое, восьмое, девятое чувство, может быть, их вообще существует больше сотни, — сказал Вик. — Но это не чувства, потому что они принадлежат не телу. Они принадлежат душе.

— А в чем разница кому, что принадлежит? — спросил Майк. — Тело-то одно, а душа находится в теле.

— Разница в том, что все известные человеку чувства гораздо сильнее нами ощущаются, чем все то, что принадлежит душе, — сказал Вик. — Сигналы от этих чувств непосредственно приходят в мозг по нервным окончаниям. Они хорошо слышны, они легко обрабатываются мозгом и контролируются им.

С душой же все по-другому. Нервных окончаний в ней нет, а сигналы приходят как будто по радио, только оно звучит так слабо, что его почти не слышно.

Поэтому в эти чувства приходится вслушиваться, если так можно сказать, потому что ты не вслушиваешься, а просто отсеиваешь слабые сигналы души от сильных сигналов тела.

— Кстати, вполне понятно объяснил, — сказал Майк. — Только я все равно не понял, чем же чувства души отличаются от чувств тела?

— Очень трудно объяснить, — сказал Вик. — Люди давно знают о свойстве души слышать и чувствовать то, что обычными чувствами тела почувствовать нельзя. Об этом написано много книг, дано много объяснений, и все это настолько туманно, что единственный способ понять, это самому почувствовать. Я могу только сказать, что душа — это энергия, и поэтому она чувствует все другие формы энергии.

— Хорошо объясняешь, доступно даже для меня, — сказал Майк. — Теперь объясни про эти чувства.

— Это ещё труднее, — улыбнулся Вик. — Нужно самому почувствовать, чтобы понять. Люди давно изобрели, способ услышать свою душу. Они впадают в транс, то есть отключают или приглушают сигналы, которые идут от тела

— Но ты-то не впадаешь в транс, когда что-то чувствуешь, — сказал Майк. — Я же за тобой наблюдал, иногда ты закрываешь глаза, а иногда нет.

— Это правда, — сказал Вик. — Дело в том, что я уже привык отсеивать сигналы души от других сигналов тела, поэтому мне не нужно состояние транса. И я закрываю глаза чаще всего просто по привычке. Но тут сложность ещё в том, что способность слышать душу, присуща не всем людям…

— А почему не всем? — спросил Майк. — Душа-то есть у всех.

— Тут опять все не так просто, — сказал Вик. — Душа есть у всех, в этом ты прав, только души у нас разные. Есть сильные, большие души, от них и сигнал сильнее, а есть маленькие, сигнал от них настолько слаб, что можно его и не услышать.

— Вот ты и насчет дождя правильно предсказал, сказал Майк, прислушиваясь к стуку капель о крышу. — Ты — странный парень, Вик. Я рад, что тебя встретил. Как насчет того, чтобы сварить супчик из радиоактивной водички, бегущей с неба? Он бы нам сейчас был бы как нельзя кстати.

— Сейчас, — сказал Вик, тяжело вставая. — Профильтрую воду и сварю.

— Извини, что я тебе не помогаю, слабость никак не проходит, и я очень устал, — грустно улыбнулся Майк. — Я — твой должник, расплачусь тогда, когда придем в мой город.

— Ты мне ничего не должен, — сказал Вик. — Я буду варить суп и для себя.

— Вари, но я все равно буду считать себя твоим должником, — сказал Майк. — Ты уже много для меня сделал.

Вик набрал воды в старое ведро, потом профильтровал её через свой шарф и поставил котелок на огонь.

— Так какие чувства есть у души? — спросил Майк. — Я только читал об интуиции, но ничего не понял.

— Интуиция, это скорее смесь чувств, — сказал Вик. — Многие люди под интуицией подразумевают совсем разные ощущения. Давай я лучше расскажу тебе о том, как я тебя вел в темноте.

— Давай про темноту, — согласился Майк.

— Я шел с закрытыми глазами…

— А я шел с открытыми, — сказал Майк. — Таращился, как дурак, в темноту, но все равно ствол дерева не увидел, пока в него со всего размаха не врезался.

— А вот, если бы ты закрыл глаза, — сказал Вик. — То стал бы прислушиваться к другим ощущениям, и возможно, тогда ты бы в это дерево не врезался.

— И что ты чувствовал, когда обнаруживал перед собой препятствия? — спросил Майк.

— Объяснить трудно, — сказал Вик. — Потому что вслушиваешься в смутные ощущения, которые появляются в тебе. Идешь и вдруг чувствуешь, что впереди перед тобой что-то есть, потом неизвестно каким образом понимаешь, что это дерево, или камень, и даже представляешь какого это размера, чтобы можно было обойти.

— Все равно не понятно, — сказал Майк.

— Идем, я тебя выведу из сарая, отведу метров на двадцать и попробуешь оттуда вернуться, — сказал Вик. — Один раз почувствуешь и сразу поймешь, о чем я рассказываю.

— Ну, уж нет, — сказал Майк. — Я с места не сдвинусь, я устал. Но я согласен с тем, что это нужно будет как-нибудь попробовать.

— Ты знаешь, что слепые от рождения люди редко натыкаются на препятствия? — спросил Вик.

— Про это я читал, — сказал Майк. — Они ходят с тростью и вслушиваются в её стук по асфальту, и определяют препятствия по отражению звука.

— Как-то в наш университет приезжал один академик какой-то непризнанной академии, — сказал Вик. — Он нам демонстрировал разные опыты, как раз о том, о чем я сейчас пытаюсь рассказать. Одной девушке завязывали глаза, потом сверху на голову надевали темный мешок, исключая любую возможность видеть, и давали ей книгу. Она читала и довольно бегло.

— Значит, выучила эту книгу наизусть, — сказал Майк.

— Нет, это не так, — сказал Вик. — Книгу давали из зала, случайно выбранную.

— Это всего лишь фокус, его все знают, — сказал Майк. — Книгу давал подставной.

— К тому же книгу открывали на любой странице, — сказал Вик. — И абзац тоже выбирали случайно.

— Читала? — не поверил Майк.

— Читала, — вздохнул Вик. — И все слова правильно выговаривала. Я и при свете так не прочитаю, как читала она.

— Странно это, — сказал Майк. — Но продолжай.

— Так вот этот академик рассказывал нам про то, как они пытались учить слепых этому способу видения.

— И что?

— Получалось не у всех, но несколько слепых он научил ходить, читать, пользоваться компьютером, проще говоря, он научил их видеть без глаз.

— Интересно, — сказал Майк. — Получается, что это возможно для всех?

— Не для всех, — сказал Вик. — Этот академик сам не мог понять, почему у одних это получается хорошо, а у других не получается совсем.

— А ты понимаешь?

— Я по-прежнему считаю, что все дело в душе, — сказал Вик. — В том, какая она, большая, или маленькая, развитая, или не развитая, насколько сильный сигнал она выдает…

— Выходит, что ты и читать в темноте можешь? — спросил Майк.

— Никогда не пробовал, — улыбнулся Вик. — Я же не слепой, я могу и свечу зажечь, да и читать глазами для меня привычнее.

— Я сейчас подумал о том, что сейчас как раз пришло время слепых, — вздохнул Майк. — Они гораздо лучше приспособлены к этим вечным сумеркам, чем мы. А этот академик — теперь должно быть король всех слепых.

— Вряд ли, — грустно отозвался Вик. — Он жил и работал в Москве, а там, я думаю, мало, кто остался в живых. Нет больше ни моего университета, ни моего дома, ни моих друзей, ни моей прежней жизни…

— Да уж, вероятнее всего, так оно и есть, — вздохнул Майк. — Давай есть твой суп, если он готов, потом, когда станет немного светлее, пойдем дальше. Вик снял суп с огня, и они сели вокруг костра.

— Тот мир, в котором мы жили до войны, был совсем неплох, — сказал Майк, доставая ложку. — Мне жаль, что его не стало. Хоть я и не потерял всех своих близких и друзей, как ты, и дом мой стоит все на том же месте, но я, как и ты, потерял будущее.

Никому не нужны сейчас ни мои знания, ни мой ум, ни специальность, которой я учился в университете. Вся та жизнь, к которой мы готовились, превратилась в груду развалин, а новому миру будут нужны совсем другие знания.

— Ты прав, — грустно улыбнулся Вик. — Мне тоже жаль тот мир. Хоть я и понимаю что, то, что мы потеряли, было основано на человеческой глупости и на иллюзиях и религиях, созданных за тысячелетия до нас. Все устарело, все потеряло первоначальный смысл, но продолжало передаваться из поколения к поколению. И как результат, война…

— Вот этого я опять не понял, — сказал Майк. — Объясни, причем тут война?

— Наш мир развивался постепенно, страны, которые в нем были, образовались в результате войн, — сказал Вик. — Когда-то это было нормой, единственным способом развития. Большинство героев нашей истории это люди, которые создавали непобедимые армии и захватывали чужие земли. Вспомни, чему нас пичкали в школе, чьи имена нас заставляли зазубривать?

— Я пытаюсь вспомнить кого-то другого, — сказал Майк. — Но ты прав, вспоминаются только завоеватели, да ещё те, кто захватывал власть в своей стране путем переворота, или гражданской войны.

— Вот видишь, кем были наши кумиры, — грустно улыбнулся Вик. — И это были имена, которыми гордился наш прежний мир. Это была одна из причин, почему ядерная война была неизбежна, другого способа разрешения своих проблем и конфликтов мы просто не знали…

— Но мы же строили заводы и фабрики, ученые изобретали замечательные вещи, от которых наша жизнь становилась лучше и интереснее, — сказал Майк. — И многие проблемы решались посредством технологий и новых знаний. Весь мир благодаря науке и технологии стал единым целым.

— Но не ученые же и инженеры были героями нашей истории, — сказал Вик. — И большей частью все, что они создавали, потом использовалось для войн.

Сила и оружие накапливались десятилетиями, и когда-то оно все равно должно было выстрелить, оно и выстрелило.

— Эта война как будто всех спустила с цепи, все обезумели и начали друг с другом воевать, — сказал Майк. — Войны продолжаются, и ты сам сказал, что они ещё не скоро закончатся.

— Это так, — вздохнул Вик. — Проблем в нашем мире накопилось много, вот сейчас они и решаются единственным известным для всех способом.

— А я все равно верю, что мы восстановим все, как было, и начнем жить так, как жили до войны, — сказал Майк.

— Не начнем, и не сможем, разбитую чашку не склеишь, а если склеишь, то это будет все равно разбитая чашка, — грустно улыбнулся Вик. — Наш мир больше не вернешь, на развалинах вырастает новый. Не знаю, лучше он будет, или хуже, но точно знаю, что он будет непохож на наш.

Майк недовольно покачал головой.

— Почему ты не хочешь смотреть на этот мир с оптимизмом? — спросил он. — Конечно, много людей погибло, но мы-то с тобой живы, да и не только мы. Я думаю, что все самое страшное уже позади, и в будущем все будет намного лучше, чем сейчас.

— Я не смотрю в будущее ни с пессимизмом, ни с оптимизмом, — вздохнул Вик. — Потому что и то, и другое предполагает незнание, а я, к сожалению, знаю свое будущее.

— К сожалению? — удивился Майк. — Почему к сожалению? Я бы, например, с большим удовольствием узнал, что меня ждет впереди.

— Нет ничего хорошего в этом знании, — сказал Вик. — И совсем не потому, что впереди все будет плохо.

— А это не так? — спросил Майк.

— В твоей жизни будет и хорошее и плохое, — пожал плечами Вик. — Причем такое плохое, что ты из сегодняшнего дня даже и представить себе не можешь.

— Никогда не верил гадалкам и провидцам, — сказал Майк. — Вот, если я сейчас уроню ложку на пол, ты можешь предсказать, как она упадет? Или кто её найдет, когда мы уйдем отсюда? Или найдет ли её кто-то вообще?

— Если тебя интересует судьба ложки, то, ты выбрал не ту гадалку, — сказал Вик, — Я не буду смотреть её судьбу, хоть бы и мог, мне это просто неинтересно. Конечно в чем-то, ты прав, будущее многовариантно, и чем дальше в будущее ты смотришь, тем больше вероятность того, что ты ошибешься. Предсказанные события не всегда происходят.

— Вот видишь, — усмехнулся Майк. — Я и говорю, что это все ерунда. Невозможно предсказать будущее, а значит, незачем с таким умным видом изрекать всякие страшилки.

— Знаешь, каков процент совпадений предсказаний у хороших провидцев и гадалок? — спросил Вик.

— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Майк. — То ли будет, то ли нет, то ли дождик, то ли снег…

— Восемьдесят, а у некоторых девяносто процентов.

— Даже, если то, что ты говоришь, правда, то все равно остается двадцать процентов несовпадений, а со временем их набирается столько, что все становится случайным.

— Ты все неправильно понимаешь, — сказал Вик. — В судьбах людских и нашего мира есть ключевые события, которые произойдут неизбежно, независимо от наших усилий их изменить. Пророки ошибаются там, где события незначительны, или их влияние незначительно на развитие мира.

— Ключевые события? — поднял брови Майк.

— Эта война была предсказана и не одним пророком, — сказал Вик. — И из такого далека, где и про атом-то ничего не знали, и что такое ракета, и что такое автомат, который у тебя в руках.

— Не буду с тобой спорить, потому что я об этом ничего не знаю, — сказал Майк. — Итак, ты что-то хотел мне рассказать о моем будущем?

— Я не хотел, — улыбнулся Вик. — И в ближайшее время не захочу, просто потому, что ты не поймешь меня правильно, и потому что ещё не пришло время.

— Как это не пойму правильно? — спросил недовольно Майк. — Не такой уж я и тупой, чтобы ничего не понимать.

— Представлять что-то, и жить в этом, совсем разные вещи, — сказал Вик. — Вот представь, что когда ты учился в университете, тебе бы кто-то рассказал, что ты будешь вот так брести по разрушенной ядерными взрывами стране вместе с таким же пареньком, как ты. Что бы ты сказал?

— Не знаю, — глаза Майка стали задумчивыми, потом он помрачнел. — Действительно то, что произошло, было невозможно представить. Да и я был совсем другим, чтобы это понять. Теперь, когда я увидел столько смертей, теперь, когда автомат стал для меня чем-то обязательным, вроде одежды, я смотрю на этот мир совсем другими глазами.

— Вот про это я и говорю, — грустно покивал Вик. — Что есть вещи, которые невозможно представить, их нужно прожить.

— С тобой совсем невозможно говорить, — вздохнул Майк. — Ты портишь все своими объяснениями. К черту это предвидение, рассказывай дальше о чувствах души.

— Я уже сказал о том, что душа чувствует все виды энергии, — сказал Вик. — Любая мысль человеческая, или эмоция, это тоже энергия. А это значит, что тот, у кого развита душа, может слышать чужие мысли и чужие чувства.

— Ты говорил, что можешь читать мои мысли, — сказал Майк. — Но я тебе не верил тогда, не верю и сейчас.

— Не все твои мысли, а только те, которые сопровождаются сильными чувствами, тогда они хорошо слышны, — сказал Вик. — У меня не самая развитая душа, чтобы слышать все, о чем ты думаешь, и я этому даже рад.

— Мне устраивает, что ты не все мои мысли слышишь, — сказал Майк. — Значит, телепатия. Что ещё?

— Умение чувствовать чужое тело, — улыбнулся Вик. — Ты же помнишь, сколько перед войной появилось целителей. Они ставили диагноз, даже тогда, когда дипломированные врачи не могли этого сделать, и исцеляли людей, направляя свою энергию в чужое тело.

— Они были всего лишь шарлатанами и обманщиками, делающими деньги на чужом горе, — сказал Майк.

— Не все, — покачал головой Вик. — Иначе, это не было бы так распространено, часть из них действительно могли лечить. Их было немного, но они были.

— Ты тоже можешь лечить? — спросил Майк.

— Я не знаю, — покачал головой Вик. — Я этого никогда не делал и даже не пробовал.

— Хорошо, возьмем и это на веру, — сказал Майк. — Только не понимаю, как можно вылечить человека от какой-то болезни, просто размахивая вокруг него руками?

— Энергию можно направлять, — сказал Вик. — Больной орган требует дополнительной энергии, которой у больного человека нет, вот лекарь и дает ему свою энергию. Кстати, руками можно и не размахивать, направлять энергию можно и мысленно.

— А зачем же они тогда делают тогда пассы с серьезными лицами? — спросил Майк.

— Это старые методики, — сказал Вик. — Раньше считалось, что энергия выходит из рук. Вот и сформировались целые школы целителей размахивающих руками. А на самом деле мы ничего не знаем о душе, ничего не знаем об энергии, которая в ней есть, ничего не знаем о чувствах души.

— Наговорил ты мне уже достаточно, — сказал Майк. — Все это спорно, хоть и очень интересно. Но может быть, душа здесь не при чем? Вполне возможно все, о чем ты рассказываешь, это свойство нашего тела, а не души?

— Душа живет в теле, — сказал Вик. — Отделить её невозможно, не убивая, так что, если для тебя так проще и понятнее, можно сказать, что это способности моего тела.

— А если души совсем нет? — спросил Майк. — Есть только тело, и это единственное, что у нас есть?

— А как же прошлые жизни? — спросил Вик. — Я рассказал тебе о них…

— Рассказал, но я не поверил, — сказал Майк. — Я до сих пор считаю, что это просто твои фантазии.

— В душу мало кто верит, и ты не исключение, — грустно усмехнулся Вик. — Наука исключает все, что нельзя проверить и подтвердить известными ей методами. В результате мы отбросили все, что знали наши предки, и многое при этом потеряли. А душа стала только предметом религии. Ты решай сам, верить мне, или не верить.

— Я буду думать об этом, — сказал Майк. — Как там снаружи, не пора ли нам идти дальше?

— Ты отдохнул? — спросил Вик. — Ты сможешь идти?

— Не знаю, как долго, — вздохнул Майк, — но идти-то все равно надо.

— Тогда идем, — сказал Вик. — Снаружи ранее утро, скоро начнет понемногу светать. Майк развязал повязку и осмотрел свою рану.

— Скажу честно, — сказал он с тяжелым вздохом. — Хирург из тебя неважный, теперь останутся два шрама, да и заживать будет еще долго. Хорошо ещё, что раны уже не гноятся, антибиотики помогли.

— А я и не хирург, — улыбнулся Вик. — Я вообще не знаю, кто я теперь, но это я тебе уже говорил.

— Говорил, — улыбнулся Майк, снова накладывая повязку. — Как я тебя тогда не подстрелил?

— Я слышал твои мысли, — улыбнулся Вик. — Ты и не хотел стрелять, так только пугал.

— Не хотел, в этом ты прав, — улыбнулся Майк. — Ну теперь мы хоть знаем, что, ты не хирург, так в лучшем случае шаман. Он похлопал Вика по плечу.

— Спасибо, это я говорю честно. А как твоя нога?

— Немного лучше, — вздохнул Вик, — но тоже желательно сильно её не нагружать, иначе колено снова распухнет. Ну, что для профилактики выпьем на дорогу немного антибиотиков?

— Давай свои антибиотики, — согласился Майк. — Все равно больше выпить нечего.

Вик вылил содержимое двух ампул в стакан, и они выпили, морщась, горькую прозрачную жидкость, потом вышли из сарая.

По-прежнему было темно, но темнота уже понемногу становилась серой. Трава и деревья вокруг были мокрыми от дождя. Дул слабый холодный ветерок, несущий в себе запахи ржавого железа, застаревшей гари, тления и слабый запах растений.