Соседи. Мир за стеной

Глава 2. Семейный совет

Саша и Костя – дети Евгения Петровича шестнадцати и четырнадцати лет, сильно расшумелись за обеденным столом, обсуждая ролик в интернете. В обычном состоянии, Орлов бы не обратил внимания на громкие реплики, за ужином, но Оксана заметила, что супруг раздражённо сморщился и постучал пальцем по столу, призывая к тишине.

– Что-то не так, дорогой?

– Нет, всё хорошо, – виновато улыбнулся Евгений, который очень любил и уважал свою жену – завуча в средней образовательной школе.

– Я же вижу.

– Давай не за столом, дорогая, хорошо?

– Как скажешь.

– Спасибо пап, спасибо мам, – ребята взвились из-за стола, намереваясь удалиться в свой угол студии, который был превращён в своеобразную комнату, отгороженный сразу несколькими шкафами.

– Вы почти ничего не поели! – возмутилась Оксана Богдановна, – я для кого старалась и всё это готовила?

И правда, в честь столь грандиозной покупки, хозяйка весь вечер провела у плиты, изготовив в духовке, целую курицу, запечённую с луком и чесноком внутри, картофельное пюре и сразу несколько салатов, среди которых всегда присутствовал горячо любимый мужем салат «Оливье».

Ребята не услышали вопрос матери или не хотели услышать. Исчезнув в проёме между шкафами, они синхронно надели наушники, и погрузились в компьютерную игру, поставленную на паузу. Вскоре, студию наполнили тихие, приглушённые звуки стрельбы и разрывов гранат.

– Костя скоро совсем посадит глаза, – покачала головой любящая мама, – его прошлые очки в минус три диоптрии, уже не компенсируют его потерю зрения.

– Это врождённое, дорогая. В шестнадцать сделаем ему операцию на глаза, а пока уговаривать его оставить игры – дело бесполезное. Мы ведь пробовали. Тогда нужно, чтобы и Саша прекратил играть. А это невозможно, учитывая его юношеский максимализм.

Раздражённо дёрнув плечами, Оксана Богдановна принялась убирать со стола, высвобождая место под заварник с чаем. Евгений Петрович был известным любителем этого напитка, поэтому небольшие шкафчики кухонного уголка содержали на своих полках огромный набор сортов и травяных сборов.

Пока Оксана уносила широкий разнос с недоеденной курицей, Евгений Петрович невольно залюбовался своей супругой: стройная, подтянутая, высокая женщина не была похожа на маму двоих детей. С Евгением они провели в браке двадцать лет и за все эти годы, образ русоволосой, зеленоглазой красавицы нисколько не надоел счастливому мужу. Уроженка восточных регионов России, Оксана Богдановна могла похвастать смуглой кожей и длинными ногами, чем всегда притягивала взоры старшеклассников на школьных собраниях.

У природы своеобразное чувство юмора, особенно когда дело касается генома. Первый ребёнок в семье – Саша, вырастая в юношу, становился всё больше похожим на своего отца – точно такая же мощная, коренастая фигура, опережающая по развитию свой возраст и большие, карие глаза. В свою очередь Костя, был строен и утончён, как мама, только волос его был более светел, потому что по материнской линии, в семье Оксаны Богдановны, через поколение, часто появлялись блондины.

Несмотря на внешнюю несхожесть, душой два брата были по-настоящему родственны. Большую часть времени они проводили вместе, при этом старший всегда заступался за младшего, а младший, никогда не выдавал шалости старшего. Подобная сплочённость братьев имела как благие, так и негативные последствия.

Ввиду личных убеждений Оксаны Богдановны, братья учились в другой школе, где не работала завучем их властная мама. Поэтому, оставаясь без присмотра, братья часто хулиганили, а отец и мама, в порядке очереди, вызывались на ковёр в учительскую.

В тайне, Евгений Петрович одобрял незлобные шалости сыновей. Он не видел ничего страшного в том, что они могли сорвать урок, или в том, что иногда братья категорически отказывались выполнять некоторые домашние задания – Евгений Петрович и сам не отличался в школе примерным поведением и лишь в одиннадцатом классе взялся за ум. Однако он прекрасно понимал негодование супруги, которая прекрасно понимала, что отвратительно выглядит в глазах коллег из другой школы, не имея реального способа воздействия на собственных сыновей – ремня они не боялись, а на словесные замечания реагировали немедленно и с уважением, но запал быстро растворялся в течение последующей недели.

– Так что с тобой произошло? – Оксана села напротив мужа, облокотившись локтями о круглый стол, – ты даже оливье не поел, как следует. Заболел? Или с квартирой, что не так?

– Всё так, дорогая.

– Ой, не ври. Не гневи меня. Я знаю тебя как облупленного!

– Оксана, – с трудом, Евгений Петрович подбирал слова, – у тебя когда-нибудь случалось такое помутнение сознания, когда мерещилось разное?

– Не припомню. Вроде нет.

– А у меня на квартире случилось. Со мной разговаривал человек, которого не должно было быть. И я, как врач, не нахожу какого-либо логического объяснения, кроме как короткого помутнения рассудка.

– Что за человек? – глаза Оксаны сузились, вопросительно впившись в глаза супруга – признак предельной обеспокоенности женщины.

– Бывший хозяин, который давно мёртв, – нервно и шумно сглотнув, ответил ей Евгений и полностью рассказал всё то, что произошло на новой квартире.

– Послушай меня, дорогой мой, – вдумчиво выслушав эмоциональный рассказ, спокойно ответила жена, – если ты считаешь, что это помутнение рассудка – будь, по-твоему, пусть даже учитывая и то, что Цырен Амгаланович тоже видел его. Но ты не мог предположить, что это какой-то бомж просто воспользовался твоей доверчивостью и проник в квартиру?

– Нет! Я помню прошлого хозяина! Я встречался с ним перед покупкой…

– А ты вспомни, как выглядел хозяин и сопоставь его с внешностью недавнего визитёра. Ну, попробуй.

Евгений Петрович глубоко погрузился в себя, пытаясь вспомнить мельчайшие подробности одного человека. Или двух разных людей? Получалось весьма трудно – Орлов редко запоминал внешность человека, если не собирался с ним общаться впоследствии. Мужчина под аркой говорил громко и бодро, всё время оставаясь в тени. Неведомый же визитёр мог быть просто соседом… или мошенником, который знал о наличии ценного раритета в одной из комнат. Находя всё больше нестыковок, каждой зацепкой Евгений Петрович успокаивал себя.

Спасительные, логические цепочки, выстроились в целую сеть домыслов и рассуждений, спасая Евгения Петровича из липкого болота страха, источником которого были опасения за сохранность собственного рассудка.

Счастливо высказав большинство догадок вслух, Орлов с удовольствием нашёл отклик на большинство из них, в доводах и мыслях своей супруги. В конечном итоге, допив третью кружку чая, он настолько успокоился, что позволил себе развеселиться:

– Да чёрт с ним, с этим распятием! – широко улыбался усталый врач, – забрал и забрал. Это намного лучше, чем оказаться безумным. Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума». И я полностью согласен с этим светилом русской литературы!

– Вот и хорошо, – Оксана Богдановна властно подняла руку, прерывая рассуждения мужа, которые итак растянулись почти на час, – но и я и ты очень устали. Поэтому умывайся, гони мальчишек в постель и пошли в кровать – завтра трудный, рабочий день.

– Да, – согласно закивал головой Орлов, – мне ещё завтра нужно клиринговую компанию найти и начать поиск ремонтников.

– Тем более! И… – Оксана Богдановна встала со стула, – я очень рада, что наши планы по приобретению квартиры не изменились. Мне надоело заниматься сексом как школьники, боясь, что обнаружат ребята.

– Оксана, тише! Дети услышат.

– Они в наушниках, дорогой. Ты знаешь это…

Спал Евгений Петрович беспокойно. Его лоб пылал жаром, а кожу ломило так, словно тысячи маленьких иголок терзали плоть одновременно – признак тяжёлой простуды, которую он приобрёл на осенних сквозняках, руководя расстановкой мебели в новой квартире. От этого и сон вышел жутким, непонятным, противоречивым.

Орлову снился Максим Александрович, который стоял на коленях посреди спальни, повернувшись лицом в сторону соседской стены. По всей видимости, его подсознание пыталось обрисовать комнату так, будто на дворе сейчас были девяностые годы. На бордовом, свежевыкрашенном полу лежал красный, тёплый ковёр, а спальня была заставлена дешёвой, деревянной мебелью, по тёмно-коричневому цвету которой, Евгений Петрович, наблюдавший за мужчиной со стороны двери, определил что вся обстановка в этом помещении прямиком из Советского Союза.

Кроватей было две – металлические, выкрашенные в белый цвет, они были застелены несколькими матрацами и на одной из них, к собственному ужасу, Евгений Петрович заметил мумифицированный, коричневый труп старой женщины. Незнакомка была одета в зелёное, выцветшее платье, длинною до голых, высушенных лодыжек, а на голове покойницы красовался знаменитый, Оренбургский платок.

– Отче наш, иже си на небесех, – раскачиваясь вперёд-назад, слегка нараспев говорил Михаил, – да светится имя твоё, да пребудет воля твоя…

Дальше, слов молитвы, по всей видимости, Михаил не знал, и потому, первые строчки, складывались в бесконечный цикл монотонных повторений.

За окном стремительно темнело. Так стремительно, как это может происходить только во сне. Ясный, весенний, майский день, быстро серел, превращаясь вместе с вечерними сумерками, в унылый, осенний пейзаж.

Неожиданно, зашумели трубы и чугунный радиатор системы отопления. Вода, громко зажурчала по внутренним полостям, складываясь в бесконечно повторяемые слова: «Он ждёт. Он идёт. Он ждёт. Он идёт».

Из белой, сквозной розетки старого образца, через отверстие для электрической вилки в которых можно было увидеть свет соседей, если бы он был. Но вместо свечения, со скрежетом протискиваясь сквозь узкий лаз, склизкими, отвратительными пучками, в спальню, где молился Михаил, лезли жирные двухвостки, с мягкими шлепками падая на чистый пол. С их появлением запахло так, что и у бестелесного Евгения подвело живот тяжёлым, рвотным позывом, который он еле сдержал, зажав рот ладонями.

На появление насекомых среагировал и Максим Александрович. Он резко побледнел и натужно закашлялся, спиной, при помощи рук, пятясь к противоположной стене, отчего немного напоминал странного, худого рака. С приходом насекомых, холод ворвался в помещение через распахнувшуюся форточку, быстро покрывая инеем пол и общую стену с соседней квартирой. От резкого перепада температур затрещали доски и деревянный подоконник, а окно, стали стремительно затягивать белые узоры невероятной красоты, чего ныне уже не встретить на современных стеклопакетах.

Было ли страшно в этот момент Орлову? Нет. Скорее интересно. Он часто осознавал себя во сне и воспринимал ночные грёзы не иначе как производное от деятельности слабоизученного подсознания. Поэтому, искренне считал, что совершенно не стоит бояться того, что происходит внутри себя самого. Перелетев в дальний, противоположный угол ближе к окну, Евгений Петрович стал с неподдельным вниманием, как за добротным кино, наблюдать за происходящими метаморфозами в помещении.

Трубы рядом с ним зашумели сильнее, срываясь на громогласный хохот невидимых вод.

Максим Александрович, в позе эмбриона, свернулся калачиком на полу и изо рта его, маленькими облачками, выходил пар. Заскрипели пружины, заставив Евгения Петровича обернуться и перевести взгляд на ближайшую кровать.

Маленькая, мёртвая женщина, медленно села на матрасе, со скрипом сухожилий, повернув голову сначала в сторону Орлова, а затем в сторону мужа. Мертвячка попыталась открыть зажмуренные глаза, которые давно ссохлись, превратившись в пустые, рыбьи зрачки, которыми грустно взирают на покупателей щуки и окуни через стекло прилавков:

– Ты не рад мне дорогой? – сипло, невнятно, хрипло, пробурчало отвратительное существо, – не ты ли звал меня ночами, когда я ушла? Вот я. Перед тобой. Ты не рад мне дорогой?

Встать у покойницы не получалось – ноги совсем разрушились, но руки, длинные и худые, цепкими пальцами ухватились за края кровати, стаскивая труп на пол.

Жена Михаила Александровича не стала терзать его. Вместо этого, оставляя вырванные ногти в досках пола и ковре, она проползла до двери. Удаляться прочь она не спешила. Вместо этого мёртвая женщина медленно обернула голову в платке на пороге назад, на 180 градусов, отчего хрупкая шея буквально скрутилась в жгут, после чего позвала супруга за собой:

– Пойдём! Своей магией ты хотел оживить меня, но получил портал такой силы, что эта комната превратилась в сумеречную зону между мирами. Пойдём, Михаил, иначе моя душа обречена, гореть вечность, терзаемая адским огнём. Пойдём к нему и к твоему другу. Или ты не мужчина, мой дорогой муж?

– Я мужчина! – заплакал Максим Александрович, поднимаясь на дрожащих ногах, – у меня никого нет, кроме тебя, Аня! Никого. И чтобы быть с тобой, я спущусь и в адские просторы.

«Да он безумен!» – неожиданно понял Евгений Петрович, анализируя бегающий, суетливый взгляд бывшего хозяина квартиры, который ни на чём не мог задерживаться долго, – «и именно поэтому творил с телом жены отвратительные вещи, не в силах расстаться со своей земной привязанностью!».

Странная пара вышла прочь. Увлечённый историей, Евгений Петрович полетел вслед за Максимом и мертвячкой, вскоре оказавшись на небольшом пятачке общего тамбура между двумя квартирами. Дверь по соседству – зелёная, железная и массивная, была открыта настежь, зияя тёмным провалом коридора, застеленного бордовой дорожкой.

– Приветствую вас, хозяин! – прокаркала противная бабка, переползая через острый порог, отчего платье, зацепившись за металлический выступ, было сорвано с её тела, – они пришли!

– Кто… они? – выдохнул сам коридор, исказившись, будто под потоком текущей воды.

Евгению Петровичу показалось, что странная тень мелькнула в конце коридора, наполняя пространство квартиры ледяным дыханием смерти. Было столь темно, что Орлов просто не мог разглядеть массивный, вытянутый силуэт, материализовавшийся из тьмы.

– Мой муж и новый владелец квартиры, – голая женщина в платке, всё дальше заползала вглубь бесконечного коридора, уводя за собой безумного супруга, который шёл вслед за женой, как агнец на заклание.

Евгений Петрович замешкался на пороге. Сон стал настолько необычным и реалистичным, что даже закоренелый атеист усомнился в его безопасности.

– Почему… стоит… на… пороге? – запульсировало пространство с каждым словом, – почему… не… входит?

– Не знаю, хозяин, – тело мертвячки почти скрылось в темноте, отчего и голос, почти растворился в пространстве, став тихим и далёким, – может ещё не пришло время. Но он войдёт. Я обещаю.

– Мне… нужно… тело…. Мне…нужно… новое…сильное… тело, – пульсировал коридор, всё больше вытягиваясь в длину и наливаясь тьмой, – и… ты придёшь… Женя… и ты… придёшь… и отдашь… своё…

– Зачем мне идти к тебе и чего-то там отдавать? – закричал Орлов, стараясь, чтобы голос не дрогнул от приступа первобытного ужаса – Мне и здесь хорошо!

Ответил Михаил, перед тем как окончательно раствориться во тьме:

– Все приходят за кем-то или за чем-то, Женя. И все зовут следующего визитёра за собой. Ночные земли ждут тебя. Ты нужен им. Ты – проводник между мирами.

Прошлый хозяин говорил тихо и спокойно, отчего подозрения в его безумии полностью улетучились. На прощание, худой, чернобородый мужчина помахал рукой и зелёная дверь, с лязгом и грохотом, захлопнулась прямо перед носом Евгения Петровича.