Каждый день, облетавший календарным листком, все крепче и крепче спаивал дружбу Никельса с взлохмаченным Джо.
Джо частенько забегал на автомобильный завод и, забившись куда-нибудь в уголок, наблюдал, как Никельс возился над скелетами различных машин, а к ночи, когда город истекал электрическим светом и долларами, Джо сидел в комнатке Никельса (переулок, дом высокий, темный, куда и солнце не хотело заглянуть). Раньше книги только в зеркальных витринах и в руках мечтательных лэди на бульварах и в парках, теперь этажерка доброго Никельса с обложками разных изданий.
И Джо читал.
За страницей страницу глотал и каждое слово, упадая на дно зачарованных глаз, там оставалось.
Никельс часто брал Джо к себе на колени и голосом тихим и нежным (так должно быть хорошие мамы в детстве) говорил о жизни, что мчалась бешеным темпом за грязными окнами.
И Джо постепенно (как учатся дети ходить… шаг… два… и упали) узнавал много прекрасных вещей.
Оказалось, — в каждой стране есть свои Крейсы, и для них миллионная армия блузников потеет на длинных и душных заводах, в коридорах глубоких копей.
К ним в карманы бессчетным потоком деньги текут.
В жизни у них — важный покой и удобные виллы, а в подвалах и в тесных каморках усталых рабочих — нищета.
Но недолго миллионерам кататься на собственных яхтах.
Скоро, скоро будет наше все: авто, небоскребы и виллы упитанных Крейсов. Так случилось в России, так будет у нас!
Джо умный, он знает теперь, чем скорее исчезнут джентельмэны с Бродвея, тем скорее он со всеми рабочими с автозавода станет жить в светлых, просторных небоскребах.
Дедушка, с гривой белых волос и добрыми, добрыми глазами (висит в железной рамке над кроватью Никельса)…
Зовет его Никельс — Марксом.