Сорок пять на шестьдесят

2

Бог воскрес, как и положено, на третий день.

"Хорошо хоть, в этот раз не распяли", – подумал Он, стуча зубами, потому что в морге было холодно, а Он лежал голый под простыней на железном столе. Он встал со стола и мгновенно перенесся в комнату в московской коммуналке, где жил в Свое нынешнее пришествие.

Он оделся и прислушался к звукам в квартире и к собственным ощущениям. Богу известно всё, но на осмысление фактов требуется время.

Он знал, что дверь с другой стороны опечатана милицией; что в квартире больше никого нет, и можно пойти на кухню, не опасаясь напугать соседку-пенсионерку, которой накануне сказали о Его смерти. Знал, что Его убийца уже дома; что грузобагаж пришел, и извещение послано, но пока не дошло до адресата. Гробы стояли в дальнем углу багажного склада, и кладовщица боялась туда ходить. Грузчики над ней подшучивали, но сами тоже не заглядывали в тот конец без надобности.

Бог вышел в коридор, порвав печать на двери, и прошел в кухню, потому что больше всего Ему сейчас хотелось горячего чаю.

Труп обнаружили во второй половине дня, когда коллеги врача подняли тревогу после бесчисленных и бесплодных телефонных звонков. Время смерти, определенное экспертом, сопоставили со списком выбывших из гостиницы. Помогло и то, что коммунальщики не спешили с вывозом мусора: когда из контейнера достали пакет с осколками бутылки и полотенцем, измазанным вином и кровью, а в соседнем номере тоже нашли осколки, круг подозреваемых сузился до одного человека. Опер с Петровки был командирован в небольшой городок за тысячу триста километров от Москвы – поездом, потому что самолеты из столицы в райцентры давно не летали. Они и в областные-то не во все…

Бог вскипятил чайник и заварил Себе чаю. В комнате нашлось несколько сухарей.

Попив чаю, Он сразу же захотел спать, несмотря на то, что перед этим больше суток провел лежа: сначала в кресле, потом в морге. Все-таки смерть и здоровый сон – немного разные вещи.

Убийца отсыпался после девятнадцати часов езды. Оперативник с Петровки решал кроссворд в поезде. Санитары в морге исчезновения трупа пока не обнаружили, и Бог решил, что тоже имеет право поспать.

Опер прибыл на место, представился руководству райотдела, показал бумаги, которые привез с собой. Когда он разговаривал с заместителем начальника отдела, его настиг звонок из Москвы.

– Даже не знаю, что сказать. И что делать, тоже, – сказал он, положив трубку.

– А что такое? – спросил зам начальника райотдела.

– Из морга пропал труп.

– Какой труп?

– Да вот этого врача, – сказал опер, ткнув рукой в бумаги.

– Слушай, а может, он живой был? – спросил на всякий случай зам. – Летаргический сон, то да сё. А тут проснулся и ушел.

– Голый, никому ничего не сказав, с проломленной височной костью? – иронически спросил москвич.

– И что теперь?

– Вот бы знать бы! Худший вариант – что здесь орудует целая банда.

– Слушай, может, тебе на всякий случай ОМОНа дать? – предложил зам.

– Давай, – согласился москвич. – А то я собирался его брать вдвоем с участковым.

Человек проснулся далеко за полдень. Он нехотя умылся, попил чаю без ничего и начал слоняться по квартире, смутно представляя, что делать. Потом, взяв себя в руки, сходил в магазин за хлебом и еще кое-чем по мелочи.

Возвращаясь домой, он обнаружил в почтовом ящике извещение из багажного отделения. Ехать на вокзал было уже поздно, и человек решил сделать это завтра. А пока, раз уж он собрался приготовить поесть, надо было готовить.

Готовкой в семье обычно занималась жена, а он брался за это дело, когда хотелось чего-то необычного, например, попробовать какой-нибудь новый рецепт, взятый из журнала или Интернета. Вот и к приезду Маши с Мишкой он собирался приготовить цыпленка по-провансальски.

Маша с Мишкой приехали – вон в коридоре на тумбочке лежит извещение. Значит, сегодня у нас цыпленок по-провансальски.

Человек разморозил цыпленка в микроволновке, взял большой нож и начал разделывать тушку.

Бог проснулся, потому что почувствовал, что очень многое изменилось.

Санитары в морге обнаружили пропажу трупа.

Взвод ОМОНа готовился к штурму квартиры, где жил Его убийца.

Убийца резал на части цыпленка и ни о чем не подозревал.

Бог переместился в квартиру человека и вошел в кухню.

Темнело. Человек подумал, что можно уже включить в кухне свет, и тут краем глаза заметил движение у двери. Он посмотрел туда и увидел Бога.

– Воскрес? – спросил он. Бог кивнул. – Свет включи.

Бог щелкнул выключателем.

Снайпер, сидевший на крыше и наблюдавший за окнами квартиры через прицел винтовки, торопливо схватил радиостанцию.

– Командир, их двое в кухне!

– Понял, – сказал омоновский капитан и обернулся к москвичу. – В кухне двое.

– А в комнате? – спросил москвич.

– В комнате темно, – ответил капитан. Потом взял радиостанцию и начал вызывать:

– Иван, в кухне двое. Иван, слышишь меня?

Иван не отвечал: по-видимому, активная фаза операции уже началась, и у него просто были заняты руки.

– Тебе надо уходить, – сказал Бог.

– Куда? – спросил человек. – Я же это не брошу, – он мотнул головой в сторону разделочной доски с кусками цыпленка.

– Пошли, тебя вот-вот арестуют, – настаивал Бог. – Спрячу тебя в надежном месте, пару дней пересидишь, а Я тем временем объявлюсь, и дело закроют за отсутствием события преступления.

– Тебе какая разница, когда и где объявиться? Объявишься прямо здесь, пусть приходят. Мне еще завтра надо за своими на вокзал ехать.

– Там ОМОН. Они стреляют быстрее, чем думают, охота тебе с ними связываться?

– Да брось ты сказки рассказывать, – сказал человек. – За мной придет участковый, как в старом советском кино – один и без оружия. Ну, может, опера прихватит для внушительности.

– Говорю тебе, за тобой послали ОМОН! Вон они режут стекло у тебя в лоджии, слышишь?!

– Слышу. Только мне это кажется. И ты кажешься, а на самом деле тебя нет. Я тебя убил, ты в морге лежишь.

– Всё, уходим, – Бог решительно потянул человека за руку. Тот вырвался и снова вернулся к цыпленку.

– Мускатный орех достань, – сказал человек. – Он в такой баночке…

– Знаю, – перебил Бог, потому что Он знал всё. Он открыл дверцу шкафа и взял с полки пузатую баночку из-под меда, в форме бочонка. Человек хранил в ней мускатный орех.

В этот момент с треском вывалилась кухонная дверь, и появившийся в проеме омоновец в маске заорал:

– Всем лечь и не двигаться!!!

Сержант знал, что в кухне по крайней мере двое.

Ударом ноги он вынес дверь, ворвался в кухню и крикнул:

– Всем лечь и не двигаться!!!

Эти двое вместо того, чтобы лечь, обернулись к нему. Когда сержант увидел в руке у того, что ближе, здоровенный окровавленный нож, он подумал…

Впрочем, неважно, что он подумал, потому что рефлекс, выработанный за шесть лет постоянных командировок на Кавказ, сработал быстрее мысли. Одной длинной очередью сержант положил обоих.

Пять пуль попало в Бога, четыре – в человека. Еще три застряли в штукатурке, одна – в оконной раме. Внутреннее стекло треснуло и развалилось на части, наружное уцелело.

Тринадцать выстрелов из автомата – это не длинная, а очень длинная очередь.

В разоренной кухне стояли омоновский капитан, сержант и опер с Петровки.

– Вечно ты, Иван, сначала стреляешь, а потом думаешь, – капитан отчитывал сержанта. Тот оправдывался:

– Я им кричу "лечь", а они не ложатся. А у этого в руке такой косарь!

– Он цыпленка разделывал, – сказал москвич, глядя на стол.

– Ну, а это ты принял за гранату? – иронически спросил капитан, ткнув носком ботинка баночку с мускатным орехом. При известном воображении ее действительно можно было спутать с "лимонкой".

– Это я вообще не видел, – ответил сержант. Он не стал уточнять, что принял ее за гранату, когда она покатилась по полу, выпав из руки убитого. Сержант шарахнулся от нее назад и в проеме двери столкнулся со своими ребятами, которые, услышав стрельбу в кухне, поспешили на помощь. Думал, всем абзац.

– Ладно, напишешь в рапорте, что этот, с ножом, оказал сопротивление, – сказал капитан сержанту и обернулся к москвичу. – Не журись, вам же проще. Взяли бы живьем – пришлось бы везти, допрашивать, оформлять дело. А так – закроете за смертью подозреваемого, и ладушки.

– Что его допрашивать, такие быстро колются. Даже если не они убили, – москвич возражал вяло, он тоже понимал, что так будет лучше всем.

– Слушай, а этот, – капитан указал на Бога, – он кто такой?

– Не знаю, – ответил москвич. – Только сдается мне, я его уже видел… Кажется, я даже знаю, где.

Из бокового кармана пиджака он достал блокнот.

– Я тоже его видел, – сказал сержант и полез куда-то под бронежилет, в нагрудный карман с левой стороны – в таком же кармане его дед носил партбилет. Капитан посмотрел с неодобрением: сержант явно нарушал субординацию, – но вслух сказать ничего не успел, потому что москвич уже вынул из блокнота и выложил на стол фотографию, а сержант рядом положил маленькую вещицу, запаянную в полиэтилен.

Одно и то же лицо смотрело на них с фотографии, переснятой из личного дела убитого психолога, и с маленькой иконки, изготовленной методом фотолитографии на ситалловой пластинке размерами сорок пять на шестьдесят миллиметров.

(c) С. Кусков. Март 2007 г.