Солнценосец

- Так часто говорят про дураков, - усмехнулся он.

- Так часто говорят про святых, - уверенно сказала Квази. - И мне кажется, ты заслужил свой...

Гулкий грохот заполнил просторную пещеру. Падали камни. Обвал? Нет, понял Лотт, это старая кладка поддается человеческим рукам. Старый Уль жаждал вернуть кровавый долг и поквитаться с убийцами его семьи.

- К оружию! - закричал бывший оруженосец, хотя при нем был только кинжал, Квази не могла стоять, а Кэт казалась такой крохотной, что двинь ее плечом, она рассыплется.

Первым появился Секундос. Оставшийся в живых близнец взмахнул дубиной, желая одним махом покончить с желтоглазой, но та вертко уклонилась и пнула нападавшего под колено. Секундос расстелился на полу. Тогда в дело вступил Уль. Старый трактирщик дал пинка Кэт. Покорившая-ветер кубарем отлетела в темный угол и замерла там, не издав ни одного звука. Лотт встал. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, двинулся к разбойнику на нетвердых ногах.

Цветные мошки плясали джигу, его шатало, как моряка во время жуткой качки. В голове пульсировала только одна мысль. Защитить. Любой ценой защитить Кэт.

Он сцепился с раздавшимся в стороны от сытной жизни разбойником. Вязкая борьба обреченного. Уль двинул кулаком в живот. Пульсация жгучей боли разлилась по солнечному сплетению, распространяясь по всему телу с быстротой молнии. Лотт стиснул зубы. Устоял. Он ткнул кинжалом, целя под кадык. Слабый удар вышел каким-то хлипким и несуразным. Уль перехватил его руку, сжал, выкручивая сустав, заставляя выпустить оружие.

Квази, измученная, полуживая от недостатка магии, ставшей ее частью, схватила кабатчика за ногу, стараясь отвлечь внимание на себя и получила кованым сапогом по голени. Неверная всхлипнула, пытаясь укрыться от града пинков, посылаемых изрыгающим проклятья Улем.

Лотт наседал с другой стороны, ведя борьбу за крохотный кусок металла. Двое калек против одного здорового. Идеальный расклад для бойцовских ям, будь они теми, кто сражается за деньги, собрали бы не меньше десяти золотых марок.

Лотт старался изо всех сил, но знал, что проигрывает. Его руки онемели, горло душил захват старого бандита, а помощь Квази походила на соломинку, брошенную утопающему. Наконец, Уль разжал его кулак, и кинжал со звоном упал на каменный пол.

Он видел налитые кровью, полные лютой злобы глаза, искривленный в жуткой гримасе рот и чувствовал - после следующего удара уже не встанет. Просто потому, что мертвецы не обладают таким талантом.

Кто-то заголосил тоненьким, но жутко противным голосом. Кэт, словно одна из племени нордов, чьи женщины идут в бой наравне с мужьями, кричала, посылая проклятья на голову главаря. Известным одним лишь богам способом желтоглазая повергла здоровенного Секундоса. Близнец стоял на коленях, держась за причинное место, и глухо подвывал. Кэт держала в руках нож, крохотный, почти игрушку.

Уль не рассмеялся. Из-за собственной беспечности он потерял троих сыновей. Он только приподнял за шиворот Лотта, показывая, что девушке тоже есть, кого терять.

- Я раздавлю его как блоху, - предупредил он. - Если твоя рука дрогнет, если хотя бы подумаешь об этом, этот парнишка умрет.

Несмотря на грозный тон, Кэт весело подмигнула им.

- Запомни хорошенько, Лотт, то о чем здесь говорили. И поверь, наконец, в себя. - Она приставила нож к горлу бандита, заставляя его повиноваться. Вместе они стали пятиться к каскаду низвергающейся воды. - Ведь вера способна творить чудеса.

- Кэт! - запоздало крикнул Лотт.

Покорившая-ветер резко дернула Секундоса, увлекая за собой в пропасть. Тот, нелепо взмахнув руками, не удержался на мокром полу и рухнул вниз.

Желтоглазая все рассчитала верно. Уль забылся. Он ослабил хватку. Будто слепой смотрел туда, где только что стоял его последний отпрыск, не веря, что за одну ночь лишился всех детей. Он даже не вскинул руку, как сделал бы всякий разумный человек на его месте, чтобы защититься от прервавшего нить жизни удара.

- Лотт, - звала невдалеке Квази. - Она...

- Ее нет, - тихо сказал последний из рода Марш.

Он оставил кинжал в теле Уля. На коленях, так как сил подняться уже не оставалось, подполз к краю обрыва. Водяная пыль сделала лицо мокрым, разбавила пресной водой соленые слезы.

Ничего не видно. Густая взвесь и пустота за ней. Такая же необъятная, как и та, что подобно гнойному карбункулу, зрела в нем.

- Ее больше нет.

Интерлюдия

Чертова дюжина

В нас сила.

Эти слова он впитал с молоком матери. Эти слова повторял отец каждый раз, когда он ошибался. Эти слова он сказал у могилы жены и детей.

Были времена, когда Томас Кэнсли ненавидел девиз своего рода. Были времена, когда он оставался единственным, что отделяло лорда Кэнсвуда от бездны отчаяния и самых темных мыслей, что обретаются на задворках человеческой души. Простые слова простых людей, ставших во главе других.

Но для Кэнсли они значили гораздо больше, нежели выгравированные литеры на щите.

- Пять лет потрачено, - повторял Дрэд Моргот, нервно оглаживая рукава дублета из тонкорунной шерсти. - Пять лет, как оказалось притворной дружбы, сотни подарков, пять портретов дочери было сделано разными художниками. Вы знаете, сколько стоит содержать одного такого при дворе?

- Я уверен, уважаемый лорд Морлэндский готов поделиться с нами всеми затратами, связанными со сватовством, вне зависимости, знаем мы их или нет, - весело ответил Жеан Фарслоу, вытирая жирные от чесночного соуса пальцы о курточку с вышитой в середине бараньей головой - гербом его дома.

Дрэд Моргот насупил брови, став походжим на орла, запечатленного на его щите.

- Орел завис над овцами. Чую сечу, - задребезжал Гарольд Коэн, отчего его извечно синюшнее лицо прибрело пунцовый окрас. - Вина мне!

Его дочь, Ида Коэнширская, подлила в кубок делийского темного.

Глядя, как дергается кадык старого пьяницы, сир Томас понял, что все присутствующие здесь - заложники своего статуса. Традиций и обязанностей, легших им на плечи вместе с титулами.

Гарольд Коэн давно отжил свой век. Иногда Томас думал, что его душа держится на этом свете только потому, что в загробном мире не дают выпить. Когда Гарольд говорил, за ним слышалась воля дочери. Когда подписывал документы, рядом стояла и ее подпись. Ида Коэн могла сесть на его место за круглым столом, и никто не посмел бы возразить, что оно не ее по праву. Но Ида не дикарь-остгот, она не воспользуется правом сильного, дабы отобрать у слабого.

Лорд Кэнсвудский оглядел ее. Светло-рыжая коса с золотистым отливом закинута на плечо. Широкие бедра говорили о том, что девицу ждут легкие роды и множество детей. Ида больше походила на крестьянку. Высокие скулы, чуть приплюснутый нос и лицо, усыпанное веснушками, словно Аллана не пожалела на нее небесной крупы.

Она могла сидеть с ними как ровня, но данное церковью воспитание и послушание пригвоздило ее позади отца. Там она и останется пока боги не заберут пьяницу Гарольда из Синего замка к себе в чертоги.

Церковь Крови дала нам право повелевать, думал Томас. Святой Дункан принес в дикие земли светоч истинной веры. Он заживлял язвы молитвами и кормил голодавших. Священник в простой черной рясе и светлой душой. Остготы убили его спустя пять лет во время миссионерской работы здесь, в Таусшире. Только из-за того, что монах осуждал полигамию в браке.

Церковь поняла, что одной доброты мало в землях, полных язычников. И прислала Святого Джерома. В сопровождении десяти тысяч закованных в броню латников.

- Лорд Коэнширский, прошу вас, помолчите, - произнесла леди Шарлота. - Мы же не хотим возобновления кровопролития.

- Это Жеан Моргот не хочет увидеть свою голову, прибитую к нашим стенам, - внезапно заявил Дэрик Моргот. - Мы здесь только из уважения к другим лордам. Пусть радуется тому, что его шлюха...

- Подумай хорошенько, мальчик, - густые, будто покрытые ржавчиной брови Жеана Фарслоу слились в одну линию. Лорд Фартэйнда позволил ладони лечь на рукоять меча. - Подумай, стоит ли продолжать начатое.

Младший из сыновей лорда Морлэнда побелел и потянулся к ножнам.

Дрэд Моргот сделал едва уловимое движение, и старший брат перехватил руку младшего. Дэниэл Моргот шепнул несколько слов Дэрику и тот, сцепив губы, покинул собрание.

- Милорды, обратите внимание на мидии, - нарушил возникшую паузу Бельгор Таус. - Под винным соусом с зеленью и луком они особо хороши.

Он хлопнул в ладоши. Слуги принесли подносы с морепродуктами. Огромные тарелки закрыли собой резную карту Тринадцати Земель. Томас всегда восхищался искусностью резцов по дереву, запечатлевших на столешницах тринадцати лордов детальную, насколько позволял масштаб, карту их владений.

Но, судя по действиям сира Бельгора, его больше занимало искусство приготовления пищи. Лорд, принимающий Собрание Круглого Стола, не смотря на внушительный вес и раздутое бочкообразное тело, легко лавировал между гостями, указывая на блюда и нахваливая их достоинства.

Они ели из серебряных тарелок, инкрустированных мелкими самоцветами. Свет просторной залы освещался кристаллами, привезенными артелями старателей из недр Волчьей Пасти. Поговаривали, что у короля-варвара ими украшены стены Чертога Силы. Еще до того, как прадед его прапрадеда загнал нордов к белокаменным фьордам, омываемым Льдистым Океаном, шаманы слили мерцающие стекляшки с костями древних гигантов, населявших землю до прихода людей и желтоглазых.

- Я бы не спустил парнишке оскорбление, - пробасил ему Кайл Шэнсвуд, прожевывая изрядный кусок мясного рулета.

В руках кряжистого, нависающего над круглым столом подобно утесу, лорда серебряная вилка смотрелась детской игрушкой. Заросший загривок, темные глаза и длинный нос с горбинкой придавали ему сходство с медведем, что красовался на рукояти секиры, удерживаемой двумя княжескими вассалами.

Томас Кэнсли видел, как Кайл Шэнсвуд гнет подковы руками. Воины, отслужившие в Железной Вольнице, рассказывали, как этот человек располовинил двух дикарей одним ударом. Сир Кайл был опасным противником и не избегал битвы.

В нас сила.

Можно ли так сказать о его соседе? Сир Томас медлил с ответом. Даже если его будет знать только один человек

- Рыбы мне, - прорычал сир Кайл. - Старик Беар решил прибрать ее в свои загребущие лапищи. Что скажешь, сир Форель, а?

Лорд Шэнсвудский гулко расхохотался. Но шутку никто не поддержал. Такую вольность мог себе позволить только власть имущий человек, проигравший в карты всю тактичность.

Собравшиеся здесь знали печальную историю Беара Брэнвуда. Когда-то в молодости он с дружиной обнаружил гнездовье жрецов Немого Бога. И то, что он увидел, придя на черную мессу, поразило князя настолько, что тогда еще молодой и полный сил он растерял былую удаль и превратился в мрачного человека, из которого и слова не вытянешь.

Беар Брэнвуд сделал чуть заметный жест и слуги передали филе щуки к столу громадного и неотесанного сира Кайла.

Сир Томас, как и все остальные, уже высказал свои сожаления лорду Брэнвуда о безвременной кончине его дочери. Леди Годива должна была выйти за князя-чародея, Сторма Кэнсли. Но случилось страшное. Сир Томас пытался узнать, что произошло на кровавой свадьбе, но потерпел поражение. Когда прибыли его люди, они застали лишь тлен и пепел. Место Силы пульсировало, словно открытая рана. Кто-то осквернил это место, разрушив то, над чем так упорно работал брат.

Что он чувствовал, узнав о его гибели? Слуги говорили, лорд Кэнсли сотворен из камня. Статуя из белого мрамора. Но в душе кипел котел. Он винил себя за его смерть. Все повторялось, словно колесо без спицы совершило круговорот и опять прогнулось в том же месте.

Жена, воспитанники Марши, брат.

В нас сила, Томас. Что такое сила, папа? Сила это власть. Это вера. Готовность жертвовать многим, чтобы выстоять перед трудностями.

Давние обиды как старые раны. Иногда напоминают о себе. Томас Кэнсли давно простил упрямство непутевого брата. Он радовался браку Сторма и вознес молитву богам за молодоженов. Настоящую молитву, а не те, что шептали его губы в присутствии причетников и псаломщиков.

Однако лорд Кэнсвуда не мог позволить такой роскоши. Его земли находились под защитой и святой волей Церкви. Золотые оковы власти натирали кровавые мозоли не хуже железных ошейников рабов.

Все могло пойти иначе, появись Томас на свадьбе.

- Сир Томас, отведайте паштет из оленины, - прошамкала леди Эвиция. - Зозо, поухаживай за смелым рыцарем, ты же видишь, он скучает.

- Благодарю, - сухо ответил Томас.

Эвиция Берри напоминала высохшую мумию, что находили в старых маундах желтоглазых. Ясные, небесного оттенка глаза запали глубоко в череп, седые волосы величали три жемчужных гребня - все в виде совы. Руки леди Беррислэндской, все в морщинах и старческих пятнах, слегка тряслись. Это было почти незаметно, старушка вцепилась в подлокотники трона, чтобы унять дрожь. Эвиции шел восьмой десяток и она, как и пьяница Гарольд, не спешила покидать грешную землю.

Говорили, в молодости она была красива. Почти так же как Шарлота Лизен. Но годы стирают красоту как вода камень, оставляя людям только ум, да и тот ненадолго. Эвиция пережила и детей и внуков. Она окружила себя дальними родственниками, племянниками, троюродными сестрами и братьями, играя с их навязчивой идеей когда-нибудь занять совий престол. Сейчас, на собрании круглого стола, она забавлялась с Зойлэндом Карлайлом, ее любимым Зозо.

Томас Кэнсли наблюдал, как Зозо нехотя идет мимо земель Фартэйнд и Морлэнд, обходит высокие каменные подъемы Сульсшира с восседающим за ними Генрихом Сулроудом, одетым почти как норд, в шубу из волчьих шкур. Племянник леди Берри преодолел пороги новорожденных вод величественной Амплус и углубился в леса Лизеншира. Наконец, Зозо добрался до пустошей Кальменголда, угодий лорда-стервятника. Место тринадцатого лорда как обычно пустовало.

Шэл Кальм никогда не приезжал на собрания, ограничиваясь скупым письмом. Забавлялся с пустынными ведьмами, шутили в его отсутствие другие лорды. Ходили слухи, что у лорда Кальменголда целый гарем дикарок, практикующих запрещенную церковью магию. И они рождают ему бастардов по одному в год, а то и по два. Отношения с церковниками у Шэла были натянуты, но он ежегодно слал святому престолу шкатулку, доверху наполненную турмалинами, опалами и черной, как уголь яшмой, безупречно ограненной в цехах Бельгора, который, сир Томас в этом не сомневался, брал высокий процент за услуги. И церковь делала вид, что не замечает странностей Шэла Кальменголдского.

В кратерах карты круглого стола покоились соусы и кувшины вина. На чистые как девственная белизна заморского папируса земли без намека на города, деревни, реки и леса, поставили сладкие угощения.

Курага и финики, орехи в меду, черносливы под сметаной печеные фрукты и черничные пироги, покрытые патокой. Только Бельгор Таус мог позволить себе столь щедро выкидывать деньги на ветер. Хозяин приема, не переставая, нахваливал каждое блюдо, время от времени брал что-то со стола и смачно облизывал пальцы от жира или сливочного крема.

Томас Кэнсли получил свой паштет. Генри Штальс продегустировал блюдо и нашел его не отравленным. Томасу нравился этот молчаливый человек. Он отлично заменил старого помощника, некстати скончавшегося в дороге.

Лорды Тринадцати Земель выпустили пар, прикончив большую часть снеди. Беседа на щепетильную тему возобновилась, но уже на умеренных тонах.

Обе стороны шли на сближение. Дрэд Моргот согласился вернуть плененных рыцарей Фартэйнда и выплатить некоторую сумму за крестьян, убитых его людьми во время второго набега. Со своей стороны, Жеан Фарслоу снижал цены на пушнину втрое и отдавал пять литых статуэток Святого Джерома из чистого золота за оскорбление, нанесенное его дочерью, Мартеллой Фарслоу.

Любовь короля-варвара и прекрасной, медновласой имперки Мартеллы разрушила долго лелеемые планы Дрэда Моргота породниться с севером. Теперь счастливые супруги ждали дитя, будущего наследника престола Борейи, не обращая внимания на грызню мелких лордов.

Войны начинались и из-за меньшего, подумал лорд Кэнсли. Обида лорда куда глубже обиды крестьянина. Если у простолюдина жених почти что у алтаря бросит дочку ради другой, скажем, дочери соседа, он разорвет с ним всяческие отношения. Возможно, разобьет лицо в кровь в кулачном бою. Когда обида наносится благородному, умирают люди. Вяло текущая война Морлэнда и Фартэйнда длилась два года. Соседи совершали периодические набеги на земли друг друга, обмениваясь непродолжительными схватками, рыцари ломали копья о щиты друг друга. Иногда предавались огню села. Четыре, если точно. Восемь сотен людей остались без крова и пищи. Сколько из них переживет грядущую зиму?

Далее лорды обсудили небывалый урожай этого года. Даже сейчас, когда крестьяне только-только начинали точить косы, по колосящимся полям было заметно, что в зиму хотя бы не будут голодать.

Генрих Сулроуд договорился о поставках железа в Таусшир и Уоллэнд. Леди Берри и Гарольд Коэн, говорящий устами Иды Коэн, установили общую цену на шерсть белых овец, дающих тонкое руно. Уоллэнд и Долнлэнд объявили новый пошлинный сбор как лорды приграничных со Святыми Землями территорий, чем вызвали волну негодования со стороны Бельгора Тауса, пользующегося Имперским Трактом для перевозки товаров своих мастеров.

Цвет лица толстяка планомерно перешел из малинового в пунцовый. Он рвал салфетки, метал слюной окрест, и каким-то запредельным способом заставил перейти на свою сторону леди Шарлоту и Кайла Шэнсоу. Наконец, они втроем одолели оборону хранителей Имперского Тракта и вклинились в их не сплоченные ряды. Первым не выдержал и пал Карл Доллшоу. Юноша откинулся на трон и закатил глаза. Это означало, что в его легких осталось слишком мало воздуха, чтобы тратить его на споры о доходах.

Щуплый и болезненный, с кожей бледной и шелушащейся как древний пергамент, лорд Долнлэнда не должен был сидеть здесь. Карл был третьим сыном в семье и готовился войти в сан, чтобы сделать карьеру в церкви. Боги думали иначе. Потовая лихорадка в тот год выкосила многих, не делая исключения для благородных кровей или тех, в чьих жилах текла обычная красноватая водица. Умер лорд Долнлэнда, умерла его жена. Сыновья, которых отвезли подальше от распространившейся как лесной пожар хвори, заболели месяцем позже. Смерть поцеловала в губы старшего Жеана и наследующего ему Филлипа. Кайл боролся как настоящий воин. Он выкарабкался, окончательно разбив вражеские полчища, но потери с его стороны были невосстановимы. Нынешний лорд Доллшоу передвигался с помощью слуг, плохо видел и не мог прочитать молитву, не начиная задыхаться.

Томас Кэнсли остался доволен первым днем. Он продал заготовленное дерево загребущим рукам Беара Тауса и часть пушнины Нойлену Уоллштайну, лорду Уоллендскому.

Последний на радостях ущипнул женушку. Девочка вскрикнула и подавила желание вырваться из покрытых синими прожилками вен старческих рук. Нойлен похотливо облизнулся и, шлепнув ту по заднице, отпустил.

- Клянусь Алланой, с первыми регулами девчонка станет женщиной, - пообещал он собравшимся. - Мои чресла скоро разорвутся от накопившегося семени.

Генрих Сулроуд и Кайл Шэнсоу расхохотались. Старуха Берри и Шарлота Лизен заметно изменились в лице. Ида Коэн сжала рукой плечо отца, но тот даже не заметил, опрокидывая в глотку очередную чашу вина.

Разница в возрасте между лордом Уоллэндским и его третьей женой составляла чуть менее пяти десятков зим. Говорили, что девочка плачет по вечерам, возвращаясь из покоев супруга, но все еще остается девственницей. Что творилось на супружеском ложе оставалось тайной, но все понимали, что радости этот брак ей не принес.

Первый день собрания тринадцати был долгим и утомительным. Генри Штальс приказал набрать несколько лоханей воды и вскипятить, чтобы порадовать господина горячей ванной, которая прогонит ломоту из старых и плохо сросшихся после переломов костей.

Сир Томас стоял у окна, задумчиво оглаживая усы, когда в дверь покоев требовательно постучали. Слуги впустили сгорбленную, но живо шагающую Эвицию. Леди Беррислэнда наскучило общество любимого Зозо; она пришла в гордом одиночестве. Старушка пододвинула клюкой кресло и воссела на нем так горделиво, что никто бы не усомнился в ее благородном происхождении.

- Чем обязан вашему визиту?

Старуха не спешила начинать разговор. Томас Кэнсли вздохнул и велел слугам выйти.

- Грядут перемены, Томас.

- Молва твердит - перемены не несут в себе ничего хорошего.

- Не стоит доверять молве, тем более, если за нее говорят толстые повитухи, не державшие в своей жизни ни одной книги, - желчно усмехнулась леди Берри. - Перемены - как ланцет в руках медика - помогают не застаиваться нашей крови в жилах.

- В неумелых руках ланцет опасен, - заметил лорд Кэнсвуда, посматривая то на леди Берри, то на далекую линию горизонта, видимую из башни замка. Леса окаймляли тихо несущую воды Добрую Дочь. Над ними, словно неотвратимый рок, возвышались далекие снежные шапки Волчьей Пасти. - Кому как не мне это знать.

- Еще большую опасность таит неуверенность и промедление. Томас, я была на свадьбе твоих родителей, я была с тобой на посвящении. Ты предложил Агнессе руку и сердце, и я отдала тебе дочь без колебаний.

Вдох и выдох. Прошлое холодит душу, зовет к себе. Туда, где был счастлив. Туда, откуда нет возврата.

Он сдержанно кивнул.

- Девочка тебя боготворила, - продолжала леди Берри, шамкая пустыми деснами. - Вышивала портреты и писала стихи. Ты явился под наши стены подобно рыцарям из баллад менестрелей. На белом жеребце в сверкающих доспехах, с ужасным вепрем на знамени. Подумать только, я поддразнивала Агнессу свиноматкой, но она не обращала внимания, - усмехнулась Эвиция. - Ты дал ей силы противостоять насмешкам, лорд Кабаньей Норы.

Он помнил и другое. Холодный взгляд, полный ярости и ненависти в этих старческих глазах. И слова, что ядом проникли в душу. Слова злые, но правдивые. Эвиция желала ему смерти, она винила Томаса в том, что случилось с дочерью. Он и сам чувствовал груз вины. И это грызло Томаса похуже жуков восточного Халифата, пожирающих людскую плоть.

В нас сила. Что такое сила, папа? Сила, это вера.

- Что вы хотите от меня, Эвиция?

- Завтра будет голосование, - сдержано ответила леди Берри. Она выстукивала по каменному полу клюкой из ясеня с вырезанной совой в навершии. - Важен каждый голос. И я хочу, чтобы ты отдал его за нужного человека.

Он пристально посмотрел на старуху.

Перемены, говоришь. Уж не ты ли их затеяла, ветхая сова? Не ты ли подговорила остальных начать собрание тринадцати лордов на два месяца раньше срока?

Как удобно для того, кто хочет ослабить поводок церковных братьев - созвать собрание, когда новый кардинал Тринадцати Земель отбыл в Солнцеград для интронизации.

- Ты просишь проголосовать, но не говоришь за кого, - произнес Томас.

- Не говорю, - согласилась Эвиция. - Иначе начнешь сомневаться, а сомнения суть промедление.

- Ты должен мне, Томас, - проникновенно сказала старуха. Она ткнула костлявым пальцем в его грудь. - Должен жизнь моей девочки, моей Агнешки. Ты знаешь, что должен. И здесь, сейчас, я могу простить тебе долг.

Что-то затевалось. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Ему не нравилось быть пешкой в чужих играх, но Эвиция явно не собиралась посвящать лорда Кэнсвуда больше необходимого.

- Я подумаю и дам ответ утром, - решил он.

- Это значит - нет, - зло прокаркала Эвиция. - Это всегда означает отказ. Вежливый, но отказ. Время выбирать, Томас Кэнсли, и выбирать следует быстро.

После ее ухода слуги внесли большую деревянную ванну и налили в нее горячую воду, открыли душистые благовония. Сир Томас позволил себя раздеть и с наслаждением забрался в ванну.

- Сир Генри, останьтесь, - велел он Штальсу.

Новый помощник послушно застыл неподалеку.

- Расскажите еще раз, Генри. Что произошло в Гэстхолле?

Слушая короткую и емкую повесть, он думал о Эвиции. Она знала куда давить. Единственное, во что он верил - это долг. Не церковь, не любовь или сострадание.

Клятвы, данные такими людьми, как лорд Кэнсли, нерушимы. Погибнут тысячи, города превратятся в песок, но клятва, данная однажды, будет с ним до конца. Его палач и спасение.

Агнесса понесла на пятый год брака. Спустя семь выкидышей отчаявшиеся супруги были благословлены Алланой. Агнесса тяжко переносила это бремя, часто болела, а под конец почти не вставала с постели. Томас обтирал вспотевшее тело жены, самостоятельно лечил пролежни. Агнесса бережно относилась к плоду, росшему в чреве, старалась избегать любого намека на угрозу. Наняла швей и портных, чтобы те соткали маленькие наряды для крохи. Распашонок хватило бы на целую армию.

Они мечтали о мальчике. Вслух обдумывали имена. То, каким смелым и умным он вырастет. Как будет защищать честь их дома, сражаться на турнирах и покорять сердца девушек.

За месяц до истечения срока начались схватки. Боль разрывала Агнессу изнутри. Казалось, Зарок захватил ее лоно и зверски издевался над всем, что дорого Томасу.

Леди Берри прибыла так быстро как смогла. Она предложила выход. Такой простой и невозможный.

"Желтоглазые знают, как решить проблему", сказала она. "Их женщины часто принимают трудные роды и должны помочь. Нужно всего лишь твое одобрение, Томас". "Боги испытывают тебя", ответил на это его капеллан. "Ты не можешь выбрать язычников, они не верят ни в Аллану ни в Гэллоса. Поклоняются ветру, гнущему посевы к земле, сметающему все, что уготовано нам богами. Ты обречешь на вечные муки не только себя, но жену и детей.

Что такое сила, папа? Сила это вера. Это церковь.

- Я одобряю ваши действия, сир Генри, - ответил он Штальсу. - Вы оказались куда лучше этого чванливого петуха, градоправителя Пэйта. Волнения людей остановлены в зачатке, а все виновные найдены и повешены.

- Не все, милорд, - заметил Штальс. В голосе чувствовалась досада. - Мои люди не смогли догнать мальчишку. Этого Марша. Говорят, с ним была чахоточная. Они виновны наравне с тем отребьем. Я считаю, что из-за них в Гэстхолле разверзлись врата и преподобному Майлзу Торсэну пришлось действовать.

Лоттар Марш...

У них родилась бы двойня. Два крохотных комка мертвой плоти принесли ему повитухи. Его мальчики. Сир Томас позволил пустить чуть ли не единственную в своей жизни слезу по ним. Агнесса пережила сыновей на один день. Она умерла от потери крови, не смотря на отчаянные литургии капеллана и его клира. Их похоронили в усыпальнице дома Кэнсли. Единая гробница. Агнесса мертвой хваткой обнимала близнецов и по сей день.

Дурные мысли одолевали его сознание в те времена. Желание последовать во тьму вслед за ними, защищать их там, в посмертной жизни. Он держал нож для разделки мяса и видел его в своей груди. Ехал на лошади и поводья сами собой слаживались в крепкую петлю.

Сила в нас.

Эти слова сковывали его члены. У лорда Кэнсли остался только долг перед родом. Понятия о чести, знакомые с детства. И он, стиснув зубы, продолжил жить дальше.

Спустя месяц, ближе к зиме, остготы сожгли деревню на границе с Шэнсвудом. Дружина прибыла слишком поздно. От селения остались лишь дымящиеся угли. Большинство жителей погибло. Девушек, тех, что выдержали насилие дикарей и сохранили хотя бы частицу былой красоты, остготы забрали с собой, чтобы сделать своими женами или продать другим кланам. Тогда он и услышал плач. Тонкий, пронзительный младенческий писк прорезался сквозь треск лопающихся от жара бревен, лошадиное ржание и бряцанье стальных сочленений. Воины принесли ему два крохотных свертка в крови и гари. Мать умерла, защищая своих чад, совершив такой же подвиг как в свое время Святая Мистра. Дикари не заметили или не посчитали нужным заметить детей.

Он знал их отца. Сильный и работящий, восемь лет службы в Железной Вольнице и пятнадцать в его дружине. Когда меч стал оттягивать его руку, Томас дал ветерану в управление деревеньку, назначив старостой, и отправил на покой. Кто бы мог подумать, что именно в этом тихом месте тому суждено было сложить голову.

Смерть забрала у него двоих детей, а затем отдала других. Все говорили о божественном знамении, и он их слушал. Два брата Кэнсли - Томас и Стэш, два мертвых сына, два воспитанника.

Мальчики росли при дворе, лорд Кэнсли не давал им спуску. Строгий, справедливый наставник - это все, что нужно мальчикам. Где он ошибся? Почему не заметил злобы и зависти в глазах младшего Марша? Возможно, из-за того, что Сторм был так похож на него самого?

Он пропустил подлое предательство, почти такое же, какое совершил Стэш Кэнсли, забыв о долге перед Церковью. Лоттар Марш опустился на самое дно, стал братоубийцей, клятвопреступником. Теперь червоточина...

Гореть ему в аду, но почему Томас видит не закостенелого в грехах оруженосца, а маленький сверток в копоти и чужой крови?

- Сир Генри, вы знаете, как проходят собрания круглого стола? - спросил Томас, чтобы отвлечься.

- Нет, милорд.

- Тринадцать лордов собираются раз в году в резиденции одного из них в период листопада. Собрание длится неделю, но главные дела обсуждаются только три дня. В первый день мы решаем щекотливые вопросы отношений между княжествами вроде разногласий домов Моргот и Фарслоу, заключаем сделки о доставке ценных ресурсов между нами и пошлинный сбор на ввоз товара в чужие земли. Второй день посвящен соборной армии Тринадцати Земель, Железной Вольнице. Вы служили в ней, сир Генри?

- Нет. Милорд. Не довелось.

- Это большая честь, Штальс. Каждый воин на нашей земле мечтает стать одним из братства. Железная Вольница защищает окраины западной цивилизации от набегов кочевья. Не дает нордам спуститься с отрогов Волчьей Пасти, держит остготов за спинами Каменных Стражей, наказывает сталью браконьеров и беглых каторжников Дальноводья. Проявив себя там, славный мечник может получить золотые шпоры.

Штальс никак не прореагировал, только заметил:

- Пусть милорд не считает меня трусом, что отсиживался за городскими стенами, когда остальные проливали кровь за Священную Империю. Ваш скромный слуга пять лет провел в Приграничье, с безгербовым щитом в одной руке и копьем в другой, охраняя покой людей от падальщиков.

- Вы состояли в ордене Безликих? - удивился Кэнсли. Вода остыла, и он начал мерзнуть. Штальс тактично подал полотенце. - Вы не перестаете меня поражать, сир Генри. И как вам служба?

- Десять лет тянутся слишком долго для того, кто противостоит тварям Мертвых Земель.

Томас Кэнсли издал сухой смешок. Вода стекала по длинным усам на шею. Он допил чашу пряного вина, смакуя легкий аромат гвоздики и мяты.

- Лорды содержат Вольницу для защиты от людей, Церковь Крови создала Безликих для защиты от порождений Столетней Войны. В ордене служат только благородные, ведь так?

- Вы совершенно правы, сир Томас.

- И что дает вам Церковь за верную службу?

- Кому-то наделы в землях Кальса или Эльса. Кому-то архигэллиотские индульгенции.

Лорд Кэнсли по-новому взглянул на своего протеже. Генри Штальс мог бы состариться в карликовых королевствах, попивая южные вина и имея постоянный доход с подаренных Церковью земель, но он предпочел им клочок бумаги. Зарница чужой души для твоей лишь сумерки.

- Завтра нас ждет тяжелое сражение, сир Генри.

Когда-нибудь он вернется к этому разговору, но не сейчас, когда завтра лорды начнут склоки из-за обладания Вольницей, а он мог думать только о мягкой кровати и подушке, набитой гусиным пухом.

- Можно задать один вопрос, милорд?

Лорд Кэнсвуда кивнул в знак согласия.

- Что происходит на третий день собрания?

- Мы меняем одних людей на других, - ответил Томас. Видя недоумение, разбившие маску беспристрастности Штальса, он улыбнулся и добавил, - Мы заключаем браки между нашими домами и семьями своих вассалов. Спокойной ночи, сир Генри.

***

- Вашей наглости нет предела, Генрих Сулроуд - бушевал великан Кайл Шэнсоу. - Вольница не остается у одного лорда дольше года, и это вам прекрасно известно.

- Вы не совсем правы, сир Кайл, - голос Карла, лорда Долнлэндского, ломался до сих пор, юноша старался произносить слова напористо, но в середине фразы горловые связки изменяли хозяину и выдавали какую-то птичью трель вместо предполагаемого рева гербовой росомахи. - В летописях нет ни одного закона, запрещающего лордам...

- Я способен сам постоять за себя, и уж точно не нуждаюсь в защите писклявых лорденышей, - рявкнул лорд Сульсширский, становясь похожим на волка. Волосы цвета обсидиана встопорщились, ноздри хищно раздувались от клокотавшей ярости.

Как быстро мы выходим из себя, когда дело заходит о гордости, подумал Томас. Он помнил первый турнир Генриха. Молодой и дерзкий волчонок выехал против одного из рыцарей леди Берри и был сбит в первом же столкновении. К нему поспешили на помощь, но Генрих никому не позволил притронуться к себе. Поднялся и, прихрамывая, добрел до шатра врачевателей. Позже Томас узнал, что парнишка вывихнул плечо, сломал нос и засадил деревянную щепу себе в подмышку. Даже находясь на волосок от смерти и истекая от крови, он боялся только одного - показать слабость перед другими.

Во дворе разразилась суматоха. Слышалось лошадиное ржание и о чем-то пререкавшиеся людские голоса. К замковым дверям княжества Таусшир подъезжали телеги с провизией. Бельгор Таус был чревоугодцем и не скрывал маленькой слабости. В последние годы его страсть к хорошим винам и деликатесной пище переросла в вожделение. Хозяин постоянно отвлекался от важных дел, когда видел перед собой то, что еще не ощутил на вкус.

- Это не обычный рейд. Я планирую пересечь Чертов Позвонок, обойти Загривок и отрезать Черноногим путь к отступлению, - прорычал лорд Сулроуд. - Разведчики докладывают о большом скоплении нордов в Волчьей Пасти. Если действовать быстро я смогу уничтожить клан одним ударом. Мои люди погонят дикарей к истокам Многодетной, где их будет ожидать Железная Вольница. Эта победа приструнит другие племена и заставит их дважды подумать, прежде чем совершать набеги на мои земли.

- Ваши земли, - передразнивая, прокряхтел Нойлен Уоллштайн. - А как же остальные земли? Железная Вольница принадлежит не только волчьему лорду. Она принадлежит всем собравшимся под сводами этих чудесных хоромов, правда милая?

Последний вопрос старик адресовал своей молодке. Девочка кивнула и заставила кончики губ чуть приподняться в фальшивой улыбке. Она сжимала новую куклу, как утопающий хватается за доску, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.

Бельгор Таус раздулся от гордости, став похожим на жабу. За ночь слуги перенесли круглый стол в новый зал. Потолок оккупировала армия Святого Джерома. Фреска была совсем новой, здесь еще чувствовался тяжелый запах ярких красок. Три колонны подпирали расписные своды. Два огромных камина находились на равном отдалении от гостей, согревая всех собравшихся жаром углей. Гобелены в человеческий рост закрыли серые стены. Четыре полотнища отображали четыре десятилетия, в течение которых шла борьба за влияние Церкви Крови на земли тринадцати лордов. На первом - свет учения святого Дункана и его гибель. На втором приход святого Джерома и уничтожение им культа Лунной Триады. Третий был сплошь покрыт красными и желтыми нитями, изображая адский огонь червоточин и сияющую фигуру, исчезающую в нем. Святой Джером пожертвовал собой, закрывая проход в мир людей тварям Зарока. Последний гобелен, самый старый из представленных здесь, с почерневшими краями и частыми гнилыми нитями в рисунке, изображал архигэллиота, держащего золотое "яблоко империи", и зверей, тянущихся к нему...

- Я должен закрыть глаза на беспрестанные набеги, разорение деревень, убийства людей ради того чтобы Железная Вольница охраняла земли лорда Уоллэнда от шаек беглых каторжников? - рассмеялся Генрих Сулроуд. - Или вы хотите пресечь попытки чахоточных тварей сбивать цену на синелист? Я уверен, желтоглазые контрабандой хорошенько наполняют вам казну!

Старик весело расхохотался и развел руками, показывая, что не видит в своих словах ничего предосудительного. Но в глазах затаилась ненависть. Нойлен подмигнул жене. Девочка вцепилась в игрушку так, что побелели костяшки пальцев.

- Я заявляю права на Вольницу, - произнес Жеан Фарслоу. Он скрестил руки на груди, скрыв баранью голову, вышитую на одежде. Рога казались продолжением локтей лорда Фартэйнда. - Во время... недоразумения с домом Морлэнд пропали пятеро рыцарей и их люди. Тел не нашли, и, как утверждает Дрэд Моргот, они не находятся у него в плену. Я считаю нужным усилить границы своих земель.

- О боги, - застонал Кайл Шэнсоу. Бурый медведь вылез из берлоги, чтобы сказать свое слово. - Вы действительно рассчитываете, что остальные отдадут Вольницу для того, чтобы она занималась поиском спившихся пьяниц или же таскалась по болотам, экономя лишнюю марку старым скрягам? Опомнитесь, люди! Все вы знаете, что произошло за Краем Мира.

Он обвел тяжелым взглядом собравшихся.

- Погибли сир Стэш Кэнсли и его молодая жена, в девичестве Годива Брэнвуд. Тревожные вести долетают до нас. О тварях, совершающих жуткие шабаши, о жертвах на нечестивых алтарях. Я считаю, пора наведаться в эти края и отомстить за равных нам. Мы очистим земли от скверны и отбросим остготов так далеко на запад, что им придется построить лодки, чтобы не утонуть в Окраинном море.

- Замечательная, пламенная речь, идущая от самого сердца, - восторженно зааплодировала Шарлота Лизен. Локоны цвета чистого речного золота рассыпались по тонким плечам, чуть скрывая лиф, и давая простор плотским фантазиям. - Вы настоящий мужчина, сир Кайл.

- О да, - согласился тот и перешел к старому разговору. - Леди Лизен, я не большой мастак по части лести, но сегодня вы просто великолепны.

Шарлота Лизен скромно улыбнулась, обнажив жемчужные ровные зубы. Бирюзовые глазки озорно стрельнули в сторону бурого медведя.

- Вы галантный ухажер, лорд Шэнсоу.

- А ваша красота делает меня безумцем. Я прошу вашей руки здесь и сейчас, - он встал из-за стола, по старой привычке хватаясь за секиру, будто бросаясь в бой.

- О, ваш разум действительно помутился, - залилась смехом леди Лизен. - Это все от дымных каминов. Выпейте сеннайского персикового ликеру, он очистит мысли.

Она попросила свою протеже, рыженькую миловидную девушку, подойти к нему и наполнить кубок из кувшина с тонким горлышком.

- Обещайте хотя бы подумать, - раздосадованный Кайл залпом выпил первую чашу, затем опрокинул вторую.

Пробубнил ни к кому не обращаясь:

- Мальчикам нужна мать.

Кайл Шэнсоу овдовел три зимы назад и с тех пор был своим детям за отца и за мать. Томас видел, с какой любовью тот обращается с мальчуганами. Как усердно готовит их к учебе в Солнцеграде. Он любил и лелеял их как самое дорогое сокровище своего рода.

Стал бы он таким же отцом для близнецов, случись все иначе? Только боги знают ответ.

- А Шарлоте не помешает сильная рука, что выбьет дурь из хорошенькой головки, - облизнулся Нойлен Уоллэндский. Шершавый, в язвах язык на миг показался из зева и коснулся бородавки над верхней губой. - Правда, милая?

Ребенок, комкающий в тонких ручках куклу, безропотно кивнул.

- Хотела бы я увидеть этого смельчака, - Шарлота Лизен предпочла не нагнетать атмосферу и не ответила на дерзость. - Благодарю, Мисси.

Леди Лизеншира чуть сжала руку своей протеже, обслужившей сира Кайла.

О том, что тонкостанная красавица предпочитает женские ласки мужским если не знали, то уж точно подозревали все хранители западных земель Священной Империи. Шарлота Лизен дорого платила за свою свободу и церкви, и людям, охраняющим ее покой. Постоянные подарки епископам и гэллиоту, ежегодные роскошные приемы в Одинокой Деве - самом высоком замке Тринадцати Земель. Вежливые отказы претендентам руки и сердца. Сколько их было с тех пор, как она стала править? Сотня? Две? Женихи слали портреты из Виллии, Аргестии и Аурии. Ходила история о том, что в златокудрую красавицу влюбился покойный гэллиот Деструджо и в письмах клялся, что отречется от сана лишь бы заполучить один ее локон. Слухи о свадьбе Шарлотты не утихали и теперь. Но сейчас в них могли поверить разве что дети. Или боевой медведь Кайл Шэнсоу.

Томасу тоже приходила мысль предложить их домам слиться в один. Его мужественность все еще давала о себе знать по утрам. Род Кэнсли славился крепким семенем и многодетностью. Но разве мог он нарушить обеты, данные пред богами той, что любила хозяина Кабаньей Норы? Любить лишь одну, до конца жизни и никого более?

В нас сила.

Обеты, клятвы, верность, честь. И все они нерушимы для того, кто правит в землях Кэнсвуда. В этом отличие аристократии от прочего плебса. Мы связаны именем и долгом, что возложили на нас предки. В этом наша доблесть. В этом наше проклятье.

Он не боялся смерти. Он боялся, что род Кэнсли закончится на нем. Пока еще Томас полон жизни, способен держать в руках меч и править справедливо и честно. Но что станет с ним через десять лет? Через двадцать?

Томас посмотрел в сторону Эвиции. Вот будущее Шарлоты Лизен. Княжна Лизеншира еще молода, но ее весенняя красота давно позади, а летняя приближается к закату. А дальше дождливая осень и одинокая зима. Холод смерти, который чувствуют старые кости, вряд ли придется ей по душе. Эвиция тоже была красива. Его жена являлась более молодой копией леди Берри. Годы слизали красоту с лица мудрой совы. Ее чрево иссохло, на коже пролегли глубокие борозды, больше похожие на шрамы, чем на морщины. Лишь во ввалившихся глазах теплилась искра жизни, напоминая о былом величестве. Вот что ждет его в будущем. Ни детей, ни внуков. Только дальняя родня, рвущая друг друга на части в надежде возвыситься и занять еще теплое после тебя место.

Задумавшись, он чуть было не пропустил дальнейшее развитие беседы.

- И кто же, сир Кайл, по вашему должен наследовать Железную Вольницу в этом году? - спросила леди Лизен.

- Я, - ответил ей добродушный великан. - Кто ж еще? Именно я приструнил работорговцев Окраинного моря. Я и никто другой трижды возглавил Вольницу, отбивая набеги соборных племен остготов. Политика искоренения разбойничьих артелей, начатая моим предком, успешно продолжена мной...

- Политика искоренения разбойничьих шаек, - вмешался лорд Сульсширский, - была предпринята только после того, как ваш предок захватил власть, собрав вокруг себя других уличных головорезов.

- Ты назвал меня преступником, лорд Волчья Морда?!

Кайл Шэнсоу тяжело поднялся из-за стола, нерасторопно задел кубок ручищей и сеннайский ликер оросил жидким золотом шэнсвудские земли. Генрих Сулроуд оскалился так же, как зубоскалил зверь, чьей шкурой была декорирована его одежда. Потянул за рукоять клинка. Меч медленно, со зловещим шипением вырастал из ножен.

- Все Собрания Круглого Стола такие скучные и предсказуемые, - прошепелявил некто у открытой двери. - Последний раз, правда, за меч хватался покойный Авидиас Доллшоу. Этот был куда больше тебя, Кайл Шэнсоу и позадиристей тебя, Генрих Сулроуд, не говоря уже про того паренька, которому достался венец Долнлэнда.

Собравшиеся удивленно смотрели на новоприбывшего. Шэл Кальм широко улыбался. Выбитые передние зубы не добавили привлекательности лорду Кальменголда, скорее наоборот. Песочного цвета усы топорщились веником. Тринадцатый лорд оглядел присутствующих, вальяжно кивая равным. Нахмурился, увидев горы еды, воцарившейся в его землях на круглом столе. Недовольно поцокав языком, он раздвинул полные тарелки в стороны, наводнив сельдью, щукой и форелью вырезанные на столешнице Лизеншир и Шэнсвуд. Сир Шэл закинул ноги в грязных сапогах на освободившиеся пространство, объявляя его неприкасаемой зоной.

- Стервятники, конечно, приходят последними на пир, - развел он руками, - но это не означает, что их не стоит ждать вовсе.

- Долго же вас пришлось ждать, - съязвил Дрэд Моргот. - Двенадцать лет вы игнорировали собрания круглого стола. Неужели расшатанные ветрами двери Пустынной Розы так уютны?

- Мой замок настоящая развалина, - ответил, продолжая щербато ухмыляться, сир Шэл. - Дети через год другой его растащат по камешку. Страшно подумать, что привлечет их внимание после.

По спине Томаса пробежал неприятный холодок. Ведьмы Пустошей рожали лорду Кальменголда в год по ребенку. Жены приносили дочерей, а те внучек, нагулянных от рыцарей Шэла. Инквизиция не смогла выбить чародеев, практикующих дикую магию из исконных земель. Пыталась, но безуспешно. Эхом давних войн служила выжженная магией земля. Шэл в буквальном смысле слова являлся владыкой пустого места.

Говорили - ведьмы не похожи на женщин. У них росли клыки над верхними губами, и было по три груди как спереди, так и со спины. Чтобы легче выкармливать выводок.

Шэл Кальм явился на совет не в одиночестве. Его спутница скромной тенью встала за левым плечом.

Томас присмотрелся более внимательно.

Из-под капюшона женщины змейками выбились три косы цвета корицы. Атлас элегантно подчеркнул грудь, алебастровая и изящная, словно у лебедя, шея была так же прекрасна как у Шарлоты Лизен. Вздернутый носик, которым так гордятся уроженки центральной части империи. И безразличные, холодные как ледышки на вершине Волчьей Пасти глаза. Ни когтей, наростами впившихся в руки, ни крючковатого носа, ни бородавок - главных отличий обычных людей от тех, кто практикует не дозволенную церковью магию. Томас не знал, кто Шэлу Кальменголдскому эта женщина, но уж точно не ведьма и не дочь. Одно он знал точно - спутница здесь не просто так. Ее взгляд смотрит в душу. Такие люди очень опасны. Они, как и Томас, потеряли что-то очень дорогое.

- Я предлагаю высокоуважаемым лордам успокоиться и позволить вину залить пламя недовольства, - проскрежетала Эвиция Берри. - Сир Шэл, не соблаговолите ли рассказать, почему именно сегодня вы решили нарушить традицию и почтить нас своим присутствием?

- Очень даже соблаговолю - откликнулся лорд Кальменголда, вызывающе улыбаясь остальным. - Я давно осознал, что выдать дочерей хотя бы за одного захудалого дворянина из ваших владений - несбыточная мечта. На это никаких самоцветов не хватит. Торговля? Мои рудники дают достаточно прибыли, чтобы держать в узде мечников, а те приструнят простолюдинов. Я не впадаю в экстаз от шелков или еды, как лорд Таусширский. Судя по вам, Бельгор, вы съели столько же, сколько остальные лорды. Мои слова недалеки от правды?

Бельгор Таус залился краской и чуть не подавился вымоченным в меду кролем.

- Так что же мне все-таки нужно? - невозмутимо продолжил Шэл Кальм. - Ах да. Всего лишь Железная Вольница. Я требую то, что мое по праву чести и справедливости. Требую у вас, равные мне.

- Что?! - одновременно взревели Кайл Шэнсоу и Генрих Сулроуд. - Это немыслимо!

- От чего же, - продолжал щериться сир Шэл. - Уж не хотите ли сказать, что я не лорд?

Он поднялся и подошел к старому гобелену, изображающему архигэллиота и тянущихся к нему зверей. Лисица, волк, баран, медведь, три ежа, орел, росомаха, вепрь, сова, форель, лось, куница. Вожди остготов приняли веру в Гэллоса и Аллану, но все еще оставались дикарями. Они выбрали в качестве гербов простых зверей, без лишних завитков и украшений. Здесь были и другие - пять воробьев, огромная щука, заяц. Тринадцать Земель не раз перекраивались и так и эдак, менялись династии, вымирали семьи. До сих дней дожили только крепкие дома. Одинокий гриф завис над плечом архигэллиота. Копоть почти стерла его с полотна, но детали угадывались даже сейчас, несмотря на ветхость ткани.

Шэл показушно пригляделся к полотну.

- Да нет же, точно лорд. - Он выпятил грудь. На камзоле черной нитью швеи выткали узорного грифа на желтом поле. - Один из тех, кто правит Тринадцатью Землями.

Шэл Кальм стянул перчатку и бросил на стол. Рукавица заскользила по лакированной столешнице, остановившись на границе земель Томаса Кэнсли. На кожаной поверхности виднелось клеймо. Круг, символизирующий власть тринадцати. Их право восседать во главе круглого стола. Такие же перчатки были сейчас на хозяине Кабаньей Норы.

- Ни разу с момента смерти отца и до этого времени я не заявлял права на Железную Вольницу, уступая ее другим. По-моему будет верхом несправедливости не отдать мне воинов всего на один год.

- Но почему сейчас, - почти застонал Кайл Шэнсоу. - Ни через год. Ни через два? Ни год назад? Вы приходите как ночное видение и заявляете права именно тогда, когда решается вопрос о чести всех лордов Тринадцати Земель...

В дверь вежливо постучали. Слуги открыли массивные створки и впустили гонца. Прибывший проделал дальний путь. Нижние одежды были замызганы дорожной грязью. Подмышки покрылись мокрыми пятнами. От него несло конским потом.

Гонец подошел к Кайлу Шэнсоу, чуть подрагивающими руками протягивая письмо, скрепленное восковой печатью. Кайл сломал медведя из сургуча и вчитался в строки.

- А почему бы и нет, - пожал плечами сир Шэл. - К тому же, в данной ситуации решать уж точно не вам, благородный и немного косолапый сир Кайл.

Лорд Шэнсвуда даже не заметил колкости. Он перечитывал письмо, и лицо его выражало неподдельный ужас. Томас не представлял, что в этом мире способно ввергнуть могучего воина в такое состояние.

- Сир Томас, - обратился к лорду Кэнсли Шэл Кальм. - Я сожалею о вашей утрате. Я уважал Стэша за его храбрость. За то, что он не побоялся открыто заявить то, о чем думали многие из нас. Поверьте, я скорблю не меньше вашего. Но сейчас будет лучше, если Железная Вольница останется у меня. Грядут перемены.

Второй человек говорит ему о переменах. Томас взглянул на леди Берри. Древняя сова не показывала виду, шамкала беззубым ртом, пытаясь разжевать кусок шпигованной свинины. Картина мира усложнилась. Эвиция заранее просчитала, как будут разворачиваться события. Использовать смерть брата, чтобы отвести рати Вольницы подальше, на задворки империи. Исключить их из сложной партии. Кальменголд и Беррислэнд. И все происходит именно тогда, когда умирает старик Деструджо, а новый гэллиот отбывает в столицу для совершения интронизации. Заговор? С какой целью? Неужели это настолько важно, что Эвиция снизошла до беседы с тем, кто позволил ее дочери умереть? Что ты задумала, древняя сова?

- Это сказали тебе трехгрудые женушки, заглянув в гремучий котелок? - Генрих Сулроуд поглаживал шерсть волчьей шкуры.

- Томас, - Шэл смотрел только на него, не обращая внимания на других, - решать вам.

- Томас, - леди Берри мучительно проглотила так и не разжеванный кусок. Неловко помолчала. - Сделайте правильный выбор.

А есть ли он у меня, старая склочница? Ты приходишь спустя столько лет и говоришь мне словно несмышленому ребенку, как и что нужно сделать. Это не достойно рода Кэнсли.

А что достойно?

Он задумался. Что будет справедливо по отношению ко всем лордам?

- Мы проголосуем, - процедил он. - За кем останется большинство голосов, тот получит Вольницу.

Кайл Шэнсоу поднялся, со скрипом отодвинул кресло и, не говоря ни слова, покинул зал собрания.

- В кои-то веки я с ним согласен, - бросил Генрих Сулроуд и присоединился к лорду Шэнсвудскому.

За ними последовали Нойлен Уоллштайн, обнимающий плачущую жену, Жеан Фарслоу и раздосадованный Дрэд Моргот с сыновьями.

Оставшиеся вяло отдавали голоса за сира Томаса. Леди Берри и леди Лизен присоединились к Шэлу Кальму. Гарольд Коэн заплетающимся языком отдал голос за Кальменголд, но сир Томас сильно сомневался, что лорд Коэншира соображает, что говорит.

Томас видел разочарование во впалых глазах мудрой совы. Опять его упрямство вошло в конфликт с ее рациональностью и победило. Правильно ли он поступил? Томас не мог ответить на этот вопрос, зато знал ответ на другой. Он поступил по чести.

Лорды покидали залу собраний и разбредались по замковым покоям - кто в опочивальню, кто подышать свежим воздухом.

Его тронули за плечо. Обернувшись, он встретился взглядом со спутницей Шэла Кальма. Женщина откинула капюшон, показывая миру красивые ухоженные волосы, приколотые осиновой заколкой на имперский манер.

- Мы можем поговорить наедине?

Он кивнул. Женщина повела его в темный закуток донжона, подальше от любопытных ушей. Вечер темным плащом окутал крепостные стены. Стражники зажигали факела. На круговых башнях отражались их искаженные фигуры. Тени-чудовища крались во тьме.

- Почему вы не доверились леди Берри, сир Томас? - спросила незнакомка.

Он узнал мелодичное наречие Святых Земель.

- Кто вы?

- Я та, кто желает вам добра. И та, кто желает гибели архигэллиоту.

Опасные слова. Скажи она их не тому человеку, наказание было бы намного хуже тех, что присуждались чернокнижникам.

- Можете звать меня Затворницей.

- Не люблю, когда темнят. Меня пытаются втянуть в заговор, не сообщая подробностей. Если хотите, чтобы я вам верил, вы должны доверять мне. Ваше имя?

Она минуту раздумывала, затем решилась. Из-под плаща появилась увесистая пачка перчаток, сшитая цепью. Женщина поддела ее наперстком, похожим на те, что используют швеи. Только этот заканчивался коготком. Очень острым коготком, предназначенным пускать другим кровь. Сир Томас никогда раньше не видел подобного металла. В отблесках факелов он переливался всеми цветами радуги.

- Валентина Дель Дио. Таково имя, данное мне при рождении. Сир Томас, Церковь перестала быть щитом от греха, так как грешники и есть Церковь. Они ее плоть от плоти. Вы знаете, не можете не знать.

Он знал. Святой престол шатался. Из года в год краеугольный камень веры истачивался. Червоточины поражали города чаще, чем столетие назад. Церковники жгли ведьм и закрывали глаза на собственные бесчинства. В монастырях больше не учили грамоте. А темные люди вредят не меньше злых.

Выжила бы его жена, если бы он доверился Эвиции? Проявил характер, откинул предрассудки? Лучше не знать.

- Церковь непогрешима. Каждый, кто сомневается в этом - еретик и мертвец.

- Церковью правят такие же люди как я или вы, - ответила Валентина. - А люди смертны. Ответьте мне, что если бы священник сам привел к вам ту повитуху? Как бы поступили в этом случае?

- На что вы намекаете?

- Перемены накрывают империю как волны. Они обрушат основания церкви и смоют тех, кто не сможет выбрать верную сторону. Я не скажу вам, кто победит в этой войне, сир Томас, но могу указать одну из возможных сторон.

Она кивнула на перчатки. Одна из кожи дракона. Другая без большого пальца. Была в связке и крохотная перчатка из легкого ситца и другая, тяжелая, покрытая мехом и кольцами кольчуги. Такие носят норды. Или борейцы.

- Теперь их десять, - имперка похлопала по шести кожаным перчаткам с клеймами лордов, только что заседавших за круглым столом. - Ваша может стать решающей. Остаться в стороне не удастся. Выбирайте душой, сир Томас. И скорее. Иначе будет поздно.

Протяжный крик огласил тихие сумерки. К одинокому голосу через мгновение присоединились еще несколько. Кричали женщины. Где-то в правом крыле замка. Там находилась его спальня.

Томас Кэнсли поспешил туда, готовясь увидеть вспыльчивых Кайла Шэнсоу и Генриха Сульсширского, молотящих друг друга по чем зря. Но он ошибался.

В чем сила, папа? В нас сила, сын. Наполняет, дает уверенность и отвагу.

Кайл Шэнсоу болтался посреди своей комнаты, словно пугало на поле. Могучая шея не сломалась, и лорд Шэнсвуда умирал медленно. После смерти кишечник опорожнился. Смердело как в казарменном нужнике.

Томас Кэнсли распорядился снять тело, слуги увели впечатлительную прислугу, нашедшую труп. В могучих руках Кайл сжимал письмо. Томас с трудом высвободил бумагу из хладной хватки. Прочитал.

Охрана. Сиделки. Всех прирезали на третью ночь после отбытия Кайла Шэнсоу. И дети. Им отняли языки и перерезали горло. Жрецы Немого Бога смогли пробраться внутрь замковых стен? Или они изначально прислуживали Кайлу? Если так, возможно ли, что другим лордам тоже стоит опасаться?

Он последний раз взглянул на Кайла.

Бывалый воин, гнущий руками подковы, выходящий пешим против конного, против десятка латников. Бывалый рубака. Был ли он по-настоящему сильным?

Что бы он сказал своим детям, когда придет время?

В чем сила, папа? В нас сила, сын. Она в тех, кто может выдержать испытания и... способен измениться.

Глава 6

Друзья и воры

Пошатываясь, он поднялся с колен, неловко отряхнул прилипшие к коже мокрые одежды. Водопад хлестал яростно, словно давал пощечину.

Кэт больше нет...

После тяжелой и изнурительной ночи голова гудела как церковный колокол. Хотелось лечь и уснуть. Забыть ужасы прошлого. Но Лотт понимал - это невозможно. Еще один призрак встанет за спиной, чтобы нашептывать то, что он и сам про себя знает.

Братоубийца. Клятвопреступник. Беглец. Грешник. Ни на что не годная тряпка.

Лотт подошел к телу Уля. Потянул за рукоять. Кинжал с влажным шелестом подался назад. Стянул кольцо с янтарем в шаткой оправе. Боевой трофей не принесет никакой радости, но, они сумеют получить за него кое-какие деньги.

Лотт в последний раз посмотрел на мертвого трактирщика. Этот человек разрушил все хорошее, что у него было всего за ночь. Чувствовал ли Лотт жалость? Нет, уже нет. Уль получил по заслугам. Но и злость ушла. Он не мог злиться на мертвых. Они всего лишь прах, а душа, он верил, горит в аду. Если в жизни есть боги, она там.

Кэт умерла.

Квази попыталась подняться, но не смогла. Неверная протянула к нему руки.

Хватит жалеть себя. Нужно думать о живых. Мертвые подождут.

Лотт помог чародейке подняться. Квази била мелкая дрожь. Она прильнула к нему, чтобы не упасть. Он ощутил ее грудь под одеждой, уловил едва ощутимый аромат мяты, исходящий от коричневых, словно старый мед, волос. Еще день назад это вызвало бы в нем плотское желание. Но сейчас перед Лоттом была не красавица из далеких краев, а женщина при смерти. Он взял чародейку на руки. Квази почти ничего не весила. Неверная опять потеряла сознание. Глаза закатились, и голова приникла к его плечу.

Уль с сыном проломили стену, найдя слабое место в кладке. Лотт вышел через рукотворный проход в одну из опочивален. Скорее всего, здесь отдыхали фрейлины королевы. Комната была широкой, но особой роскоши здесь не наблюдалось. Он вышел из комнаты, прошел по длинной анфиладе к вычурной лестнице. Деревянные перила прогнили и осыпались трухой. Часть ступенек были разбиты.

Он спускался осторожно, то и дело перехватывая Квази поудобнее. Чародейка не приходила в сознание. Это начинало беспокоить.

Ветка многовекового вяза выдавила стекло стрельчатого окна. Листва перегородила путь и Лотт, глухо ругаясь, пролез сквозь колкие сучья. Они вышли через боковой проход. Сюда видимо подвозили бочки с вином, чтобы затем положить их в прохладу погребов. Пользуясь полосами, оставленными от телег как картой, Лотт покинул мрачный дворец Фениксов. Обогнул заросший сад с дикими яблонями и вишнями, прошел мимо высохшего фонтана, в котором чижи свили гнезда. Лотт продрался сквозь кусты лавра и добрался до места ночевки девушек.

Он бережно положил Квази на траву, укрыв плащом как покрывалом. Оттащил мертвых Терция и мальчика Квадроса к разрушенной кладке. Основание покосившейся башни почти истерлось. Подчинившись наитию, Лотт вытянул кирпич из строительного массива. Что-то хрустнуло в башне. Надломилось как старая кость.

В пепелище валялся обугленный кисет. Лотт долго смотрел на него, собираясь с мыслями. Прошлое тянуло к себе, закручивало как воронка шторма. Возвращало на круги своя.

Стоило отдохнуть и немного прийти в себя после сумасшедшей ночи. Нужно оставить воспаленное сознание в покое. Ломка потихоньку отпускала, но сердце при виде того, что сталось с вожделенной атурой, предательски щемило.

Он не мог вот так все бросить и двинуться дальше. Только не сейчас. Ему нужна Кэт, его желтоглазая чертовка.

- Я вернусь, - прошептал Лотт спящей чародейке. - Мне нужно знать наверняка, пойми. Дай мне часа два, может три. Я не брошу тебя, обещаю.

С этим он покинул ее среди запустения и смерти.

День обещал быть жарким и безоблачным. Солнце поднялось высоко и щекотало яркими бликами глаза, ласкало кожу мягкими прикосновениями. Лотт пошел на запад, поднялся по вытесанным в каньоне лестницам, чтобы получше оглядеть местность. Дворец Фениксов вытесали из скальной породы, как из бревна рубанком и топором снимают стружку, чтобы сотворить столешницу. Лотт взобрался по пологим откосам, стараясь выбирать не шатающиеся камни. Перепрыгнул на крышу круглой башни. Покачиваясь, схватился за верхний выступ нависающего утеса. Секунду казалось, что он не удержится и сорвется вниз. Лотт сделал глубокий вдох и подтянулся. Поднял верхнюю половину туловища, закинул на уступ ногу и поднялся.

Каньон в этом месте был каменистым. Хилые ростки не могли толком укорениться в твердой почве. Он с опаской подошел к противоположному концу. По другую сторону каньона синим пятном растекалось озерце. Белесая вода вырывалась из дыр в кладке скальной породы.

Кэт где-то там. Внизу. Ждет, когда я ее похороню.

Лотт потратил несколько часов, чтобы спуститься. Заработал пару ссадин и едва не сломал ногу. Наконец, почувствовав под ногами твердую почву, он вздохнул с облегчением.

- Кэт! Кэт, отзовись! Кэт, пожалуйста, скажи, где ты!!!

Скажи, что жива. Скажи, что дашь подзатыльник, и все будет как раньше.

От льющейся сверху капели по озеру шла рябь. Он посмотрел на свое изображение. Карие глаза воспалены, лицо осунулось и исхудало. Почти что кожа, натянутая на череп. Нос как у брата чуть загнут вниз подобно орлиному клюву. Волосы сваляны в колтун и торчат в разные стороны как у безумцев, просящих милостыню около статуи Святой Элайзы. Одежда тряпкой болтается на исхудавшем теле. Недельная щетина грозит превратиться в бороду. Кровь большой семейки Уля покрыла каждую пору лица. Не человек. Оголенная душа, ждущая приговора богов в чистилище.

Он плеснул водой в лицо, остервенело потер руками, смывая боль произошедшего. Все страдания. Все грехи.

- Кэт!

Желтоглазая молчала. Стрекотали сверчки, пели птицы. Недалеко плескалась рыба. Вкусная и огромная. Ленивая, ждущая, чтобы ее поймали и зажарили на обед. Чудесный день.

Он двинулся, держась кромки озерца и выкрикивая имя желтоглазой. Гладь была чуть мутной, известняк потихоньку вымывался из камня и иловыми залежами оседал на дне. Вода имела странноватый чуть соленый привкус. Лотт не отважился на глоток.

- Кэт!

Сердце на миг остановилось. А затем забилось со страшной силой, разрывая грудную клетку барабанным боем. Он увидел знакомую куртку. И кровь. Свежую, еще не запекшуюся на солнце. Много крови. И тошнотворно длинные лиловые кишки, обрывающиеся возле раздвоенной ивы.

На границе между озером и наседающим лесом земля взрыхлилась. Что-то разбросало комья травы на низко растущие ветки. Он увидел следы когтей.

Волки. Трое, может и целая стая. Трупы прибило к берегу или же звери плыли за ними? Все возможно, когда тебе преподносят готовую еду, которую даже не нужно загонять.

Невдалеке хрустнула ветка. Раздалось глухое рычание. Лотт попятился, не рискуя опрометью броситься прочь.

Что он мог сделать? Попытаться отбиться от хищников ножичком? Сквернословить? И все ради пары обглоданных костей? Кэт не одобрила бы подобное безрассудство.

Лотт понимал это как никто другой, но на душе все равно скребли кошки. Он не смог даже толком попрощаться с покорившей-ветер. Вся его жизнь - нелепая шутка Гэллоса. Все что он делает либо обречено на провал, либо приносит несчастье тем, кто находится рядом.

С такими мыслями он вернулся к Квази.

Неверная не приходила в себя. Лотт склонил голову к ее груди. Чародейка боролась за жизнь. Дышала редко и тихо. Веки слегка подрагивали.

Для нее путешествие с Лоттом тоже не прошло бесследно. Роскошные смоляные кудри стали ломкими как сухостой, лицо обескровлено, словно перед ним посмертная гипсовая маска. Сурьма размазалась по щекам, подтеками двигаясь к уголкам губ. На нежной шее полноводными реками проступили вены.

Сколько ей осталось? Неделя? День? Час? Он теряет спутников как пожилые мужья волосы.

- Аллана, спаси и убереги, - прошептал он под нос без особой надежды на то, что супруга Гэллоса откликнется и покинет солнечный престол, чтобы даровать милость какой-то неверной и проклятому братоубийце.

Усталость брала свое, глаза закрывались сами собой. В сознании теплились мысли о сожалении, смерти и только одна совершенно четкая - сон. Ему нужен отдых.

Однако вместо того, чтобы лечь Лотт собрал разбросанные где попало тюки, приторочил их к жующим высокую траву лошадям. На глаза попалась котомка Кэт, совсем легкая, вся в заплатах и сальных пятнах. Внутри несколько пучков трав, ржавые ключи и Соломенная Бэт. Теперь он понимал, как похожа кукла на старшую сестру покойной девочки. Лотт замахнулся, чтобы выбросить ненужную рухлядь. Однако так и не сделал этого. Еще не время прощаться.

У каждого в этом мире есть ноша, от которой невозможно избавиться. Груз потерь. Тяжесть вины, нарастающая как снежная лавина. Он не должен больше терять друзей. И эта дырявая мешковина не даст ему забыть главного - мы ничто без тех, кто стоит за нашей спиной.

Он попробовал разбудить Квази, но та не отозвалась. Тогда Лотт привязал ее к седлу и тихонько повел Пегушку вперед. Лошадка послушно двинулась вперед, ведомая новым хозяином.

Когда они покидали каньон, покосившаяся башня дворца Фениксов соскользнула с опор и рухнула вниз, вздымая клубы грязно-желтой пыли. Облако толченого камня рассеялось, и Лотт увидел чудовищный вылом в гладком мраморе стен. Это было похоже на подточенную сладостями дырку в молочной белизне зуба. Мерзкая несуразность в прекрасном. И богатая могила для подонков.

Это он помог башне рухнуть. Ничтожный человечишка запросто разрушил то, что возводилось не одно десятилетие.

Он ориентировался по солнцу. Раскаленный желток мучительно медленно клонился к окоему, вызывая приступы жажды и желание прилечь под куст и отключиться.

Лотт забыл, когда в последний раз ел. После ночного бунта желудок робко давал понять, что не прочь обзавестись кусочком чего-нибудь съестного.

Они вошли в редколесье к закату. Белки сновали по зеленым побегам дубков. Низкие, еще не вошедшие в силу лет липки не давали желанной тени.

Лотт напоил лошадей у небольшого ручья. Смочил губы чародейки. Квази бормотала во сне, но он не понял слов.

Лотт нашел кусок черствого сыра на дне холщевого мешка и жадно его проглотил. Оцарапав горло, комок ухнул вниз. Живот приветливо заворчал и успокоился на время.

Словно во сне он увидел медленно движущиеся телеги, мелькающие подобно видению среди остропиких осин. Крытая черным сукном повозка хромала на одно колесо, за ней тащилась телега, везущая несколько гробов из желтой древесины.

"Смерть не спешит. Играет. Забавляется".

Он принял эту новость с мертвецким спокойствием. В иной раз Лотт ужаснулся только об одной мысли о такой встрече, но сейчас сил на что-либо еще просто не осталось.

Телега остановилась, замерев на пригорке. Возница, скрывавшийся в сумраке темных занавесей фургончика, приветливо помахал им рукой.

- Мир вам, добрые люди! - звонко провозгласил он и чопорно ступил с козел на грешную землю. - Чудный день подарили нам боги, не правда ли?

- Отчего вы так считаете, отче? - когда незнакомец подошел ближе, Лотт заметил символы Церкви Крови, вышитые на рукавах священника.

- Ну как же, дитя? Птицы поют чудесные трели, солнце светит - не нарадуешься, а когда ты целый день без крошки хлеба в желудке, Аллана, приводит тебя к столу, ломящемуся от самой вкусной снеди в мире!

Не спрашивая дозволения, священник сел подле Лотта и вкусил черствого сыру так изысканно, словно обедал с самим архигэллиотом.

- Изумительно, - вынес он вердикт. - Руперт, отведай.

Гробовщик слез с груженой повозки и поспешил присоединиться к трапезе.

- Птицы поют и не такие песенки на полях, наполненных трупами, солнце светит одинаково как грешникам, так и праведникам. А ваша чудесная еда - залежалый кусок глины, - ответил Лотт.

- Возможно и так, - хохотнул священник, почесывая лысую маковку, окруженную венцом тонзуры. - В конце концов, мы видим только то, что хотим видеть. Кто-то плохое, кто-то хорошее. А истина, она всегда в золотой середине.

- Истина в том, что мы смертны. Некоторые умирают раньше, некоторые позже. Я сегодня потерял друга, святой отец. Верного и терпеливого ко всем моим жалобам. А через день или час потеряю еще одного. Они уйдут, а я ничего не смогу сделать. Все, что остается - болтать со случайным прохожим о погоде и наблюдать как он меня объедает.

- Я бы выпил вина, - пожаловался священник. При своей худобе, он поглощал скудные остатки припасов на удивление живо и даже с аппетитом. - В нем кроятся все тайны мира. Где-то на донышке одной из бочек. Главное стараться и верить в то, что делаешь.

Лотт развел руками, сожалея, что не припас прожорливому иноку бутылочку другую.

Монах скорбно сложил руки в молитве и зачастил светильничный псалом из вечерни, попутно благословляя хлеб насущный, ниспосланный чуть ли не самим Гэллосом скромному рабу божиему.

Лотт смежил веки, позволив себе краткий отдых перед тяжелым путем.

- Гэллос не зря направил меня по этой дороге, - монах прервался на мгновение. - Мне кажется, боги наблюдают за тобой очень пристально. Не подведи их.

***

Когда он разлепил слезящиеся глаза, был вечер. Аллана рассыпала ожерелье из звезд по атласу пурпурного неба. Тихо поскрипывала ось телеги. Руки и лицо искусал проклятый гнус; кожа зудела и чесалась.

Лотт поднялся, разминая затекшие конечности и застыл как вкопанный.

Он спал в гробу.

- Преподобный, - загорланил пропитой глоткой возница телеги. - Наш покойничек ожил!

- Не смешно, - отозвался Лотт.

Раньше он бы осенил себя святым знаком, сплюнул через плечо или хотя бы поставил свечу на алтарь. Что-то изменилось. Он стал грубее, безразличнее.

- Чем здесь несет? - спросил он у возницы, но увидев его чумазое лицо, понял, что нашел источник неописуемой вони. Скорее всего, мужичок в последний раз мылся на весеннее равноденствие. К тому же, подле деревенщины лежал мешочек с конскими яблоками, собираемыми на розжиг.

- Я же говорил - любимец богов, - отозвался из хромого фургончика монах. - Ты должен мне пфенниг, Руперт.

- Агась, - согласился пахучий гробовщик. - И не стыдно вам, отче, простой люд обирать?

- А не стыдно тебе, пропойца, ставить на смерть бедолаги? - парировал монах. - Парень, если не хочешь пропитаться запахом конского навоза на всю оставшуюся жизнь, перебирайся ко мне на козлы.

Лотт с благодарностью принял приглашение и составил священнику компанию.

- Я долго спал?

- Это мало походило на сон, - покачал головой инок. - Скорее обморок. Два дня не приходил в себя. Все повторял во сне имя Кэт.

Видимо, что-то отразилось на его лице, так как монах поспешил продолжить:

- Не волнуйся, жива она.

- Жива?!

Сердце забилось быстрее, он знал, что не стоит этому верить, но все равно хватался за призрачную надежду.

- Пока жива. Спит внутри.

Лотт отдернул черное сукно и заглянул внутрь.

Квази лежала среди церковной рухляди, будто ожидая, что ее начнут отпевать. Над головой неверной раскачивалось незажженное кадило. На внушительном рундуке грудой лежали требники и старенькая с рваными краями Книга Таинств. Святые символы, выплавленные из серебра и меди, болтались на гвозде, связанные одной шнуровкой, словно горсть баранок.

Монах укрыл чародейку плащаницей с вышитым ликом Святого Климента, грозящего людям Халифата двуручником. "Смерть неверным" вещал мертвый архигэллиот и Лотт не сомневался, что его слова близки к правде.

Он провел рукой по изможденному лицу Квази. Девушка застонала во сне и облизала засохшие губы. Лотт нашел бурдюк с теплой водой и смочил ей губы.

Глупо было надеяться на чудо. Конечно, откуда незнакомцу знать кто такая Кэт? Но разубеждать его не стоило. Что скажет служитель церкви о том, кто путешествует в компании с неверной и оплакивает чахоточную? Ничего хорошего.

- Спасибо, что позаботились о нас, отче, - сказал Лотт, возвращаясь на козлы.

- Клавдий. Зови меня по имени, прошу тебя. В дороге не важно, кто делит с тобой еду и спит под одной крышей, верно?

Лотт кивнул и назвал себя. Если божьему человеку угодно говорить с ним на равных, пусть так и будет.

- Это долг каждого слуги Церкви - заботиться о пастве, - благодушно продолжил монах. - Мы проводники душ к солнечному престолу. Гробовщик присмотрел за вашими лошадьми. Вся тройка ухожена, сыта и готова к дальнейшим тяготам жизни.

Священник указал на бегущих позади фургона животных.

- Не в пример их хозяевам, - улыбнулся благодетель. Ясные глаза кололи острыми спицами, заставляя Лотта ерзать на скамье, гадая, что у того на уме и стоит ли дальше злоупотреблять гостеприимством. - Нелегко расстаться с "блажью", верно?

Лотт оцепенел. Рука привычно потянулась к спрятанному за пазухой кисету. Марш заставил себя кивнуть, заметив, как пристально смотрит на него Простой-Попутчик-Клавдий. Перевел дух, поняв, что честный ответ его устроил.

Он спросил:

- Откуда узнали?

Вместо ответа Клавдий отвернул засаленный паллуим, скрывающий шею. На белой коже отчетливо виднелись позвонки. Четыре кривых борозды пропахали всхолмья поперек, навсегда оставив жуткий след.

- Даже мученики приходят в этот мир с тенью порока на челе, - назидательно сказал чернец. - Священники тоже люди. Давным-давно я был таким же, как ты. Потерявшим мир в душе. Атура стала для меня любовницей, сестрой, матерью. Всем. Ты знаешь, как бывает - однажды понимаешь, что порошок важнее, чем еда, вода и сон. И скорее забудешь собственное имя, чем принять дозу.

- Что-то изменилось?

- Да, изменилось, - монах безотчетно потер старые шрамы. - На меня снизошла божья благодать, - видя реакцию Лотта, Клавдий улыбнулся уголками губ. - Боги любят испытывать людей. Думаю, именно во время наивысшего душевного напряжения вскрывается истинная наша натура. Я убил человека за очередную понюшку. Он наградил меня шрамами на шее. Я выдавил ему глаза большими пальцами. Я сделал это, потому что у него были деньги. "Блажь" закончилась спустя два дня, но грезить я не перестал. Я видел мертвеца без глаз и ночью и днем, во снах и наяву. Он и сейчас приходит. Смотрит. Ждет, когда дам слабину.

Мой кат. Мой ангел. Призрак не дает прикоснуться к запретному плоду. Он знает - еще одна понюшка и я его навеки. Со всеми потрохами. Мы приходим к Гэллосу разными путями и не все они светлы и торны.

Так и живу. По левое плечо слепец, по правое - Церковь Крови. Они хороший якорь, чтобы не сдаваться и пытаться жить вместо пятнашек с костлявой.

Лотт потеребил переметную суму Кэт. Услышал бряцанье ключей внутри.

- Мне говорили, что с "блажи" невозможно соскочить. Либо она, либо лютая смерть.

- Слышал, - кивнул чернец. - Но вот я, а подле меня ты. И мы едем вместе. Два человека, которые должны умирать в муках. Не это ли божья милость, Лотт?

- Тогда почему они оказывают ее не тем людям?

- С чего ты решил, что тебе отсюда виднее, чем Гэллосу с небес?

Лес редел. Деревья попадались все реже. Вскоре им встретилась хижина лесоруба. Затем еще одна. Когда край неба заволокла агатовая мгла, они остановились на ночлег в ржаном поле. Крестьяне закончили покос, срезав зрелые колосья. Лотт примял стебли, вынес Квази на воздух, положив на мягкий стог. Чародейка умирала, и он ничего не мог с этим поделать. Только наблюдать, как жизнь по капле покидает ее.

- Завтра будем в Климентине, - отозвался монах. - Покажешь девушку агапитам.

Лотт промолчал. Он знал, что лекари лишь покачают головой, а монахи откажутся отпеть хладный труп иноверки.

- Да кто ж пустит ее внутрь, - удивился жевавший солонину гробовщик. Слабый ветер доносил с его стороны легкую вонь конских яблок и немытого тела. - Паче кинут в казематы, а парня выпорют для острастки.

- Пустят, - уверенно произнес Клавдий.

- Климентина? - переспросил Лотт. - Вы направляетесь в Собор Тысячи Мечей?

Монах подтвердил догадку слабым кивком.

- День Святого Климента на носу, бестолочь, - откликнулся гробовщик. - Давеча в городе церковники допустят к причастию прихожан у Места Силы. Из Солнцеграда привезут реликварий с доспехами и мощи с прахом Миротворца. После сожжения жители поставят столы кругом и украсят храм венками из золотарника и подсолнухами.

В пути время текло быстрее, чем в четырех стенах Гэстхолла. Он провел в скитаниях три месяца и даже не заметил, как подкралась осень.

В голове зародилась безумная мысль.

Если Делия праздновала день своего святого так же пышно, как в Землях Тринадцати чествовали Святого Джерома, городишко наполнится паломниками. Горожане выплеснутся на улицы как вода из сита. Возможно ли, что он сумеет воспользоваться столпотворением и проскользнуть в святая святых?

- Сожжения?

- Урожайный для церковников год выдался. Поймали темного. Устроил богохульный алтарь близ кладбища и каждый раз, когда хоронили добрый люд, он в ту же ночь совершал богомерзкие ритуалы во славу трижды проклятого Зарока, - охотно рассказал гробовщик. - И чахоточную, что ворожбой своего народа якобы лечила язвы и плела наветы на агапитов. Мол, лечцы из них худые. Болотница желтоглазая потравила цельную семью своими травицами, грибками да настойками.

- Гробы предназначены им?

- Да, - сказал Клавдий. - Каноники приказали. Похороним при соборе, как священников. Епископ надеется добиться от святейшества, Иноккия Третьего, возведения их в лик мучеников.

Ночь прошла тревожно. Лотт почти не спал, то и дело ухаживая за Квази. Гробовщик и инок храпели как первые из праведников.

С первыми петухами Клавдий вскочил, громогласно читая заутренние молитвы и осеняя давшее им прибежище святыми гало. Скудно позавтракав гусиными яйцами, они продолжили путь. Лотт потряхивался в фургоне и беспокойно наблюдал как из-за устланных клевером холмов медленно выныривают шпили Собора Тысячи Мечей.

Вершины разномастных капелл с крестовинами узорчатых окон на каменном теле значительно превышали городские стены. Фиосетто строил на века и не скупился на размах. Серебро, золото, бронза и отполированная до блеска медь без единого темного пятнышка сверкали под теплыми солнечными лучами, восславляя Святого Климента. Многоугольник храма раздался в стороны, ширясь как дрожжевое тесто. Лотт видел дыры многочисленных церковных порталов с пригорка и людей, выходящих после службы.

Громовым раскатом грянул колокол. Металлический перезвон голосов Столетней Войны больно ударил по ушам. Лотт поежился и сгорбился на сиденье. Казалось, звонят по нему, провожая грешника в глубины преисподней.

Ты все делаешь правильно, твердил он себе, отгоняя панические позывы покаяться перед попутчиком и сдаться на милость богов или бросить то немногое, что у него оставалось и бежать без оглядки. Он просто человек. Смертный, как и любой из людей.

- Поспешим, - нарушил молчание Клавдий. - Начинается казнь.

Около ворот инок спешился и показал стражникам у ворот кипу бумаг. Он недолго пообщался с ними, указывая на Лотта и гробовщика. Те усиленно кивали, проявляя недюжинное для людей их сорта рвение. Не проверяя содержимое фургона, они приказали поднять ворота. Завертелось деревянное колесо и массивная герса, унизанная клепками с собачью голову в сочленениях, медленно поднялась, пропуская их в Климентов град.

На лобном месте царила давка. Людские массы теснили друг друга в надежде хоть одним глазом узреть, как кого-то лишают жизни. Женщины поливали приговоренных бранью, отцы подсаживали плачущих и потерянных детишек себе на плечи, чтобы те не пропустили самого главного.

- Дормитории агапитов в левом крыле Капеллы Бронзовой Сотни, - перекрывая шум толпы, крикнул инок, указывая на вершину дальней церквушки. Скажи им, Клавдий молится за ее душу и радеет за скорое выздоровление.

Лотт кивнул и принял вожжи из рук монаха. Чернец исчез в столпотворении. Изредка черная ряса мелькала в пестрых нарядах жителей города, приближаясь к связанным узникам.

Лотт щелкнул языком и дернул поводья, принуждая лошадей тащиться вперед. Краем глаза он посматривал на приговоренных.

Черному инквизитору дали слово. Избитый, в кровоподтеках он все еще бравировал и изрыгал на людей проклятия.

- Никто не спасет вас от Властелина Ночи и Мрака! - кричал он им. - Ваши боги лживы. Они оставят вас гнить в земле, спрятав солнце за пазухой. Только Зарок несет свет, только он.

Кто-то кинул камнем и малефик сник. Из расквашенной губы потекла тонкая струйка крови.

- Я не могла им помочь, - взмолилась желтоглазая. Покорившая-ветер ничуть не походила на Кэт. Была на полголовы ее выше и старой. Татуировки на теле потускнели и выцвели. Зрачки цветом походили на протухший яичный желток. - Я старалась, ветер да не развеет мой прах, старалась им помочь, но пришла слишком...

Палач надел ей на голову мешок.

- Пожалуйста, дайте последнее слово, - взмолилась та. - Соборование им не помогло бы в любом случае!

Пламя от факела резво перебежало на сухой хворост. Огненные языки жадно подбирались к ступням желтоглазой. Она начала вопить.

Ей вторил черный инквизитор, только Лотт знал, что ему уготована легкая смерть. На шее жреца проклятого бога висел мешочек, в котором таилась крохотная порция атуры. Лотт хотел бы забыть, но память услужливо подсовывала воспоминание, как лютой зимой он выманил подобный мешочек у такого же смертника как эти двое. Бывший оруженосец пообещал найти мать арестанта и сообщить, как тот умер и его последние слова, полные любви к семье. Он взял мешочек и тут же забыл обо всем, кроме того, что находилось внутри.

Огонь танцевал вокруг приговоренных, лизал кожу, ходил кругом, словно не решаясь приступить к основному блюду.

Лотт проехал мимо, даже не обернувшись на хлопок. Он и без того знал, что "блажь" вспыхнула, подарив легкую смерть темному. Желтоглазую наказали более жестоко. В ее криках не было ничего осознанного, только боль, исторгаемая глоткой.

Лотт проехал маленькую наружную базилику какого-то святого с необычайно длинной бородой и свернул в сторону от капеллы Бронзовой Сотни. Он остановил фургон около панно, изображающего одну из битв Столетней Войны. Архигэллиот отбивался от полчищ иноверцев, пока последние из легиона божьих воинов несли павших на своих руках. Лотт знал, что пройди он чуть дальше - увидит смерть и вознесение главы церкви к солнечному престолу, только не это было его целью.

Лотт забрался внутрь фургона и поднял беспамятную Квази. Перекинув ее через спину, он прошел в уложенный порфировыми плитами центр собора. Сверху нависал необъятный колокол, удерживаемый десятком цепей толщиной в три бычьих ноги. Язычок в форме мечника едва покачивался по затухающей амплитуде, намекая о неотвратимой каре, что последует потом.

Караульные отошли поглазеть на корчи приговоренных, облегчив ему задачу. Лотт глубоко вздохнул, заставив подленький внутренний голос замолчать раз и навсегда. Он постарается стать лучше. Ради Кэт.

С этой мыслью он вошел в вибрирующее, налитое магнетической, почти животной мощью Место Силы.

Мгновение спустя взорвались окна собора, осыпав ошметками ликующую толпу на лобном мете.

***

Его закрыли в мрачной аскетически обставленной келье одного из насельников собора, оставив только одинокий огарок свечи. Впрочем, Лотт и этому был рад. Он растянулся на жесткой лавке и смотрел в потолок, пытаясь собраться с мыслями.

Он не знал, ярилась ли еще толпа, и имело ли смысл придумывать план побега. Клавдий, по сути, спас его, не дав людям сжечь еще одного еретика, сотворившего кощунство. Послушники взяли Лотта под локти и отвели в глубокие недра Собора Тысячи Мечей, а он не особо и сопротивлялся. Бежать? Стоит ему выйти, как разгоряченные верующие набросятся на бывшего оруженосца и растерзают на части.

Время здесь тянулось медленно и вязко. Впервые за дни путешествия Лотт выспался, восстановив исчерпавшиеся силы и приведя мысли в порядок. В конце концов, он не чувствовал себя виновным за то что сделал.

Когда огарок расплылся по столешнице бесформенной восковым пятном, к нему вежливо постучали. Скромный свет разрезал густую мглу, резанув по глазам. Лотт прищурился, вглядываясь в посетителя.

- Клавдий? Я думал за мной придут инквизиторы.

Он улыбнулся и позвал Лотта к выходу.

- Так и было бы, не попроси я за тебя лично.

Лотт еще в пути понял, что имеет дело не с простым отшельником. Тонзуру Клавдия прикрыла обрядная биретта, поверх багряной далматики с золотыми нитями по канту свисал амикт с символом Гэллоса. Пурпурные перчатки скрыли мозолистые пальцы, чулки из замши прикрыли ноги. Тяжелый золотой рационал сменил засаленный паллиум с вышитыми золотом обетами высших священников.

- Монсеньор епископ, - Лотт счел нужным поклониться. - Должен сказать, вы неординарная личность. Ни за что бы не поверил, скажи мне, что подобные вам путешествуют в компании гробовщиков без слуг и удобств на простых мулах.

- Полноте, Лотт, - отмахнулся Клавдий. - Излишняя кичливость идет во вред любому путешествующему, а должностному лицу тем более. С бедного отшельника взятки гладки. К тому же, всегда интересно узнать, о чем думают простые люди.

Священнослужитель выразительно посмотрел на бывшего оруженосца. Лотт почувствовал, что зарделся. Пока он силился подобрать нужные слова, епископ продолжил:

- Натворил ты дел, Лотт. Если бы сказал мне раньше, что везешь чародейку...

- Что с ней? Она жива?

Только бы он не опоздал. Еще одна смерть потянет вниз подобно свинцовому грузику на шее утопающего.

- Неверная пришла в себя, - кивнул архиерей. - Спрашивала насчет тебя.

Они поднялись на верхний ярус. Вечерело. Солнечные лучи выплескивали на мраморные колонны жидкое золото, медленно перетекающее в медный окрас. Встречные священники кланялись епископу и осеняли святым знаменем Лотта, шарахаясь от парочки как от больных лепрой.

- Я так и не поблагодарил вас за то, что спасли меня от толпы.

- Не стоит. Ты совершил благое дело, но оно повлекло за собой большие волнения. Я считаю, Лотт, ты останешься при мне, пока мы не разберемся в том, что произошло.

Квази смотрела на закат, прислонившись к одному из каменных карнизов. Смертельная бледность покинула восточную красавицу. Она успела привести себя в порядок, скрепив вьющиеся волосы заколкой и повязав поверх ситцевый платок. Губы чародейки порозовели и приобрели прежний объем. Квази переоделась в чистое платье, больше идущее монашке, чем благородной. Неизменная камея в виде скарабея прикреплена у левой груди.

- Лотт, ты в порядке? Тебе не сделали ничего плохого из-за... Меня? - первым делом осведомилась она, вглядываясь в его лицо и ища там признаки всяческих побоев. - Ваше Преосвященство.

Жительница Восточного Халифата словно только сейчас заметила Клавдия. Она присела в глубоком реверансе, низко склонив голову.

За окнами раздалось пение служек и высокое звучание труб.

- Поднимись, дитя, - приказал священник. - Вы наверняка хотите поделиться друг с другом пережитым наедине. Я покину вас ненадолго. Прибыл кортеж с мощами Миротворца и мне должно присутствовать при причастии.

Лотт провел чародейку к широкому балкону с лепниной в форме воинов времен Столетней Войны по краям. Квази положила изящную руку ему на плечо.

- Клавдий рассказал, что ты ухаживал за мной в дороге.

- Я делал то, что считал нужным. Не стоит благодарностей.

Она скромно улыбнулась. Поднялась на носки и поцеловала в щеку.

- И все же я говорю спасибо, Лотт. Ты почти стал рыцарем из легенды.

- О да, - серьезно кивнул Лотт, указывая на измызганные дорожной грязью одежды. - Вот мой алый плащ и золотые доспехи. Осталось победить огнедышащего дракона и изловить заколдованную принцессу.

Он споткнулся на последнем слове. Неловко пожевал губу, подбирая слова.

К собору приближалась богато разряженная процессия, сопровождаемая пестрой толпой. Люди скандировали имя Климента и осеняли себя гало. Мощи везли в хрустальной дарохранительнице, сделанной мастером в виде меча, всаженного в камень по рукоять. Почетный эскорт из двадцати человек, готовых отдать жизнь за церковь, мерно вышагивал по бокам, неся элементы доспеха Миротворца. Иногда они останавливались и давали людям прикоснуться к святыням. Божьи воины назначались лично архигэллиотом и служили только Обители Веры.

- Ты любил ее? - внезапно спросила Квази.

- Кого?

- Ты знаешь.

Клавдий вышел пред верующими и произнес короткую, но воодушевляющую речь. Епископ не жестикулировал, не повышал голос и, тем не менее, его слушали, жадно глотая каждое слово, вылетевшее из уст.

- Я не знаю, Квази.

- Не знаешь? - удивилась та. - Человек либо любит, либо нет.

- Какая разница? - взорвался последний из Маршей. - Если я отвечу, Кэт воскреснет? Поделиться с тобой тем, что мы пережили вместе? Она вытащила меня со дна преисподней, а я подарил ей смерть.

- Посмотри на них.

Лотт указал на воспевающих псалом мещан.

- У каждого жителя Климентины сейчас на лице улыбка. Они верят, что живут по заповедям. Верят, что особенные и их не тронет зло. И это те, кто сжег желтоглазую за то, что она старалась лечить людей. Кто из них свят? Кто проклят? Этому меня научила Кэт. Смотреть вглубь человека. Она хотела сделать из меня того, кем бы я никогда не захотел стать.

- Но хочешь сейчас?

Он потер лоб, будто вызывал халифатского джинна из головы.

- Можно ли стать тем, в кого не веришь?

- Я думаю, об этом знаешь только ты.

Квази нежно провела по его волосам, погладила колкую бороду. Неверная оставила его наедине с собой, удалившись в прохладу храма.

Лотт наблюдал за празднованием.

Люди несли заготовленные венки из золотарника, возлагая их к хрустальному ларцу и на шеи солнценосцев. Служки собора в длинных белоснежных ризах, достигающих гранитных плит, украсили Место Силы подсолнухами. Цветковое солнце протянуло золотистые лучи к капеллам собора. Битое стекло еще убирали. Собор потерял часть лоска, но смотрелся намного лучше привычных в Тринадцатиземье маленьких костелов с их деревянными часовенками.

Он наблюдал за веселящимися жителями, за городским гомоном, песнопениями. За тем, как верующие причащаются освященным вином из церковных кубков и облатками, смоченными в липовом меду.

Любил ли он желтоглазую? Простой вопрос без однозначного ответа. Изгнанный с позором человек и презренная чахоточная. Хорошенькая же из них вышла бы пара. Как повернулась бы судьба, доберись они к гнилым болотам Дальноводья? Лотт не видел себя семьянином с кучей детишек за горбом, хватающимся за поденную работу ради краюхи хлеба. Скорее всего, их путешествие могло закончиться в одном из городишек, где Лотт попрощался бы с девушками, бросив пару ничего не значащих фраз и солгав, пообещав навещать их время от времени. Он мог ограбить их ночью. Мог продать в бордель. Чертов мессия. Как же, ждите.

Церковники внесли реликварий в капеллу Серебряной Сотни. Люди выносили столы на улицы и ставили на них редко приготовляемые яства. Сегодняшним вечером будет славный пир в честь человека, почти выигравшего Столетнюю Войну и проигравшего все, за что боролась церковь.

Лотт вернулся внутрь храма, прошел кругом просторной залы, рассматривая аспиду здания, подпираемую гранеными колоннами с узорными капителями в виде скрещенных клинков.

В каждой из стен, вмурованные, ждали своего часа верные Клименту воины, пожелавшие и после смерти оставаться подле архигэллиота. Лотт видел бесчисленные острия мечей, торчащих из-под козырька храма. Бастарды с гнутыми гардами, гигантские двуручники, ржавые клейморы, сочащиеся свежей кровью, будто благодатным миром, и фламберги с волнистыми лезвиями создали подобие тернового венца, нависающего над приходом подобно незримой карающей деснице богов. Он, как и все мальчики, не раз слышал истории про Столетнюю Войну. Пантиан и Марцелл Второй провели три неудачные кампании, сдав прежние позиции и отдав на поругание ряд городов Виллии. Антиархигэллиот Пий Восьмой заключил позорное перемирие в шестьсот тридцатом году, отдав нынешнее Приграничье великому халифу, за что был низложен и предан анафеме. За это и мужеложство. Жезл полководца в безнадежно проигрываемой и опустошительной войне принял глава инквизиции, севший на престол под именем Климента Пятого. Он договаривается с Фениксами о новом святом походе против неверных. Совершает бескомпромиссное решение, отозвав большую часть легионов, охраняющих Святые Земли от северян и язычников остготов. Будоражит клир сделкой с торговой флотилией о постоянных поставках еды. Безудержный в бою, своим примером Климент вдохнул веру в тех, кто шел за его спиной. Он разбивает несколько ратей на мелкие группы, совершающие неожиданные нападения на мечников неверных при границе Кальса, заставляя их раздрабливать силы в призрачной погоне по безлюдным землям. Двигаясь с фантастической скоростью, Климент вгрызается в восточные земли, отрезав пути снабжения неверным. Воины халифата, лишенные поддержки, не могущие удержать бунтующее население захваченных виллийских городов, были сметены его твердой рукой с глобальной карты. Халифат отступал, стягивая силы со всех концов объятой огнем восстания страны. Климент не единожды пытался навязать неверным бой. Однако верховный халиф медлил, он маневрировал, собирая рати в кулак, выбирая место с крепкой почвой, что пошло бы на пользу легкой коннице.

Лотт наблюдал, как мощи спускают в крипты. Вход в усыпальницу церковников с крутыми ступенями и широким проходом, выполненным в виде арочного проема, покрывали барельефы из эпизодов Столетней войны. Вентиляционные отверстия, выполненные в виде разинутых ртов горгулий, не давали застаиваться тяжелому воздуху усыпальниц. Картины сражающихся, умирающих во имя церкви людей, зажатые меж каменных блоков, восходили к самому куполу храма. Казалось, только яростная сеча возносит их к небесам и ничто более.

Обе армии схлестнулись в шестьсот тридцать девятом году. В разгар лета на раскаленном добела потрескавшемся камне. Левый фланг оказался зажат руслом высохшей реки. Климент двинул вперед бронированных солнценосцев, прикрывая их неустанными залпами сеннайских лучников. Халифат смял легковооруженные сотни делийского королевства, проведя неожиданный маневр и обойдя правый фланг. Империя блокировала начавшуюся бойню аурийскими пикинерами. Не давая врагу опомниться, Климент шлет пехоту южан с фальшионами в одной руке и малыми щитами в другой. Архигэллиот приказывает инквизиторам создать магическую переправу для конницы.

Перед Лоттом будто воочию разворачивались события давно отгремевших сражений. Он видел тысячи неверных, сминаемых божьими воинами, скачущими по призрачному мосту через высохшую реку. И то, как металл рыцарей, теснящих передние ряды жителей халифата, мнется под чудовищными молотами восточных чародеев. Их лучники легко прервали контратаку убойными арбалетами и композитными луками. Армии неумолимо шли на сближение и возможности для маневров уже не осталось. Только вера и воля к победе.

В центре каменной стены, разрезанная вентиляционными отверстиями, находилась центральная композиция последнего сражения войны, которую начали прадеды и видели их правнуки.

Яростная сеча без жалости и отдыха длилась до самой ночи. Над смертобоищем курились души павших, оплакивающих гниющее мясо на собственных костях. Кровь, плоть и сталь слились в единое целое, и нечто пробудилось к жизни в чужих муках и ненависти.

Лотт смотрел одновременно на чудовищную и притягательную панораму, в которой из груд мертвецов рождались падальщики. Не живые, не мертвые, не люди и не звери. Существа, предназначением которых было карать без жалости и надежды на пощаду, раздирали мясо неверных и имперцев одинаково легко и независимо от вероисповедания. Они причащались человечьей кровью как вином и ели плоть как постные хлебцы, наращивая собственную кожу, кости и мышцы.

Люди в левом углу панорамы молились или бросали оружие, в панике убегая с ратного поля. Правый фланг не заметил чудовищ. Халифатская конница не торопилась обезглавливать аурийцев, виллийцев и упрямых сеннайцев. Неверные застыли, не смея пошевелиться пред приближающимся штормом, уносящим останки всех, кто когда-либо пал в долгой войне. Ветер из тронутых ржой доспехов и человечьих костей разрезал некогда единые земли непроницаемой темной завесой, навсегда разделив Восточный Халифат от Священной Империи и горе тому, кто попытается пересечь Мертвые Земли.

Тимпан, вгрызшийся в прозрачный купол, венчала последняя сцена, подводящая к кульминации всей войны. Климент уводил последних солдат, не дрогнувших перед разверзшимся пеклом, не бросивших оружие, верящих в свою правду и следующих за ним из мясорубки. Он вел их домой, потому что понял - та война, которую так страстно хотел выиграть, проиграна, а та, которая началась, никогда не закончится. Всего тысяча вернулась в Империю. И эта тысяча покоилась здесь, в толстых стенах, в мозаичном полу, и расписных куполах, венчающих собор Святого Климента, Миротворца. Человека, способного выиграть безнадежную войну и проигравшего гораздо больше, чем неискушенные предшественники. Он оставил вдовами матерей, сиротами детей, и бесплодными некогда благодатные земли.

Но, не смотря на это, люди чтили его как никакого другого святого здесь, в центральной части империи. Они верили, что именно его ниспослали боги в тяжкий час испытания.

Лотт испил воды из небольшого фонтана близ серебряной купели. Смочил волосы, погладил щетину. Нужно побриться. Наверняка сейчас он похож на разбойника с большой дороги. Не тот вид для человека, прячущегося за стенами храма.

Увидев часть служек, покидающих залу, он подстроился к ним и как бы невзначай намекнул о своей проблеме. Дюжий детина громоподобным хорошо поставленным хоровым голосом отправил его в капеллу Мельхиоровой Сотни.

Лотт последовал его совету. Он покинул мрачные своды храма. Спустился вниз, пройдя вдоль узкого коридора под площадью Собора Тысячи Мечей. Дормиториии священнослужителей начинались у скромной базилики, посвященной Себастьяну Страстотерпцу. Деревянная фигурка корчилась, пронзенная десятком стрел, которыми ее наградили языческие царьки южан, но продолжала тянуть руки к солнцу. Монахи осеняли себя святыми знаками, проходя мимо алтаря. Видимо, он напоминал служкам о том, почему они пришли в лоно церкви и что это за тяжкий груз.

Лотт услышал лязганье металла о металл. Он выглянул сквозь прутья решетки, ограждавшей храмовые залы от жилых помещений. После завершения церемониала охрана заносила доспехи Миротворца в библиотечные покои. Начищенные до зеркального блеска реликвии одна за другой исчезали за створками. Глухой шлем с решетчатым забралом, нагрудник с гравированным солнцем, горжет, наручи, наплечи, мятые рондели, массивные рукавицы, сабатоны, наколенники и набедренники, а также многочисленные щитки с ремешками, защищавшие отдельные части тела. Два солдата, завершавшие вереницу эскорта, несли гигантский двуручник в инкрустированных гранатами и лалами ножнах на шелковой подушке. Рядом с ним Лотт казался крохотным ребенком. Климент был воистину прирожденным воякой, раз махал такой дубиной направо и налево.

Он попытался протиснуться следом, чтобы рассмотреть доспех вблизи, но служивый не дал попасть внутрь, загородив собой проход. Длинные русые волосы воин собрал в хвост. Точеное, словно из мрамора, аристократическое лицо с ямочкой на подбородке смотрело на бывшего оруженосца как на отхожее место.

- Вход воспрещен, - сказал он чванливо. - В особенности тебе.

- Почему? - Лотт состроил удивленную физиономию.

Вместо ответа мужлан прижал его к стене, надавив на кадык локтем.

- Ты здесь только по прихоти епископа. Тебе улыбнулась удача. Но везение быстро заканчивается. Хочешь узнать, где его дно? Задай еще один дурацкий вопрос.

Он с шумом захлопнул двери перед носом Марша. Лотт поплелся в кельи, потирая шею и думая, что некоторые люди просто созданы для того, чтобы быть идеальными служаками. Строевая подготовка для них как манна небесная. Дай им поручение, эти дурни лбы в кровь разобьют, только бы все было по уставу.

Лотт долго отмокал в деревянной бочке, до красноты тер мочалкой кожу, стирая грязь и избавляясь от душка путешествий. Вода потемнела и пузырилась. Он малость вздремнул, разморенный паром и надышавшись влажного воздуха.

Он очнулся от топота, несвойственного в размеренной храмовой жизни. Люди бросали дела и выбегали прочь из крохотных комнатушек, в которых отдыхали. Случилось нечто из ряда вон выходящее. Немного поколебавшись, Лотт поднялся из бочки. Дал стечь воде. Вытерся рясой, оставленной нерасторопным монашком. Посмотрел на свое отражение в мутной воде, решая бриться ли ему или последовать вслед за остальными. Устало вздохнул и пошел искать брошенные под лавку сапоги.

Заспанные служки и священники в исподнем тихо переговаривались, обступив Место Силы. Старцы чесали залысины, более молодые поглаживали отпущенные бороды, юнцы теребили первые волоски на подбородках.

- Лотт, сюда, - из столпотворения выскочила Квази. Неверная, похоже, была так же поражена, как и остальные.

Лотт протиснулся вслед за ней сквозь озадаченно шепчущий клир. Присвистнул.

Подсолнухи и золотарник увяли, но все еще пахли свежим нектаром. Некто, не дружащий с головой, проник сюда после празднования. Некто очень дерзкий написал несколько слов, размашистыми мазками укладывая краску на плиты. Лотт вчитался в строки:

"Юлия, царица воров, клянется верной рукой, в том, что умыкнет святые мощи из-под носа охраняющих его растяп".

- Дела, - протянул Лотт.

- Опять ты, - свирепо гаркнул старый знакомец. Страж мощей оторвался от беседы с Клавдием и угрожающе наставил на Лотта перст.

- Неприятности начались с вашего здесь появления. Ты с неверной накарякали это?!

- Они ни при чем, Джеймс, - Клавдий встал между ним и своими подопечными, успокаивающе протягивая руки к небесам. - Успокойтесь. Пожалуйста, не гоняйтесь за тем, кого здесь нет. Я уверен, что это чей-то розыгрыш.

- Розыгрыш?! Кто-то плюнул в лицо нам, давшим обет оберегать реликварий лучше собственной жизни. Гнусные воришки хотят отобрать мощи? Их ждет мой меч. Приходите!

Лотт скривился от лезущей изо всех дыр патетики, но промолчал.

- Нам нужно поговорить, - сказала Квази.

- Потом. Ваше преосвященство!

Клавдий подошел к ним, вытирая выступивший пот батистовым платком.

- Каков сюрприз, а? - хмыкнул. - Не успел войти в должность, как парочка попутчиков выбивает стекла в моем доме, а детки пишут всякие скабрезности на полу.

- Думаете, у них не получится?

- Уверен, это напускная бравада. Но люди могут наболтать лишнего. Нужно привести их в чувство и вытереть это непотребство до рассвета. Никто в городе не должен знать об этом. Понятно?

Последние слова относились к помощникам епископа. Послушники бросились закрывать двери и перекрывать выходы, предотвращая разрастание паники.

- У нас лучшая в мире стража, - продолжил епископ. - С Джеймсом Галлардом мы как за каменной стеной. Верно, Джеймс?

- Верно, - важно кивнул длинноволосый рыцарь. Он выпятил грудь колесом и широко расставил ноги, словно позируя перед художником. - Никто не пройдет, будьте уверены.

- Вижу, мы вас не убедили, - проницательность епископа казалась запредельной.

- Я верю, ваше преосвященство. Но эти люди измазали краской Место Силы у всех под носом. Это вселяет опасения.

- Что же, Джеймс, проводите наших упрямых гостей в крипты. Пусть сами удостоверятся в надежности охраны.

- Ваше святейшество, они же...

- Джеймс.

- Этих нарушителей необходимо допросить...

- Джеймс! - повысил голос епископ. - Проводи их. Я верю Лотту как самому себе и не потерплю плохого к нему отношения. Не создавай лишних проблем, у нас их и так предостаточно.

Рыцарь вздохнул и поплелся прочь, сжав кулаки от беспомощной злобы.

- Околдовали вы его что ли, - проворчал Галлард. - Ладно, идем. Но предупреждаю - я слежу за тобой. Только сделай что-то не так, вздохни подозрительно, икни не по делу. И сладкая жизнь в соборе кончится.

Лотт счел за лучшее не отвечать. Он благодушно улыбнулся и пошел следом за стражем реликвария, пытаясь насвистывать услышанную на недавнем празднестве мелодию. Получалось скверно, но он особо не старался. Ему нравилось злить высокомерного ублюдка. Похоже, он набрался этого от Кэт.

- Лотт, - тихо сказала Квази, оттягивая его рукав и заставляя замедлить шаг. - Это важно. Святое Место. Оно бесплодно.

- Что ты хочешь этим сказать?

Стражи повели их на первый уровень крипт. Здесь чадили факелы, несло плесенью и крысиным дерьмом. Он уличил момент и отвел Квази в неприметную комнатушку, подальше от Галларда и его ребят.

Это была покойницкая. Четыре из пяти столов были заняты трупами. Рядом стояли столики с инструментами для бальзамировки. Болезненного вида старичок с выпирающим над левой ключицей горбом заморгал при их появлении, забыв о своем деле. Находиться рядом с распанахаными трупами не было верхом мечтаний, но Квази ясно дала понять, что от этого зависят их жизни.

- Я до сих пор не могу поверить, - Квази смотрела не него круглыми от потрясения глазами. - Ты запечатал Место Силы, Лотт. Не знаю как, но сделал это. Я не чувствую ни одного пульсара, ни одной чародейской нити, с помощью которой можно подпитаться.

- Боги, мы влипли, - простонал он. - Если инквизиторы узнают об этом, нам конец. Галлард лично перережет...

- И что же перережет Галлард?

Лотт сглотнул. Рыцарь держал надушенный платок возле самого носа, кривясь от здешних запахов.

- Я жду ответа.

- Вы перережете глотки этим воришкам, сир, - Лотт выпалил первое, что пришло на ум.

Рыцарь мрачно кивнул и неоднозначно дал понять, что пойдет замыкающим. Беседы по душам в ближайшее время не предвидится.

Что же делать? Епископ желал оставить их при себе пока не прояснит обстоятельства дела. То, что при соборе не оказалось ни одного инквизитора просто чудо. Лотт знал - это ненадолго. Времени у них в обрез. Нужно найти способ выпутаться.

Они спустились вниз еще на один пролет лестницы. Там стояли двое стражей. Еще несколько томились около дверей в нижние залы крипт.

Мертвые походили на сушеный чернослив. Сморщенная кожа с сиротливо виднеющимися волосами обтянула кажущиеся крохотными кости. Мумии спеленали, будто младенцев, уложили в неприметные ниши тянущихся в разные стороны коридоров.

Лотт запнулся, увидев в углу горстку пыли. Перевел взгляд к потолку. Усмехнулся. Кажется, он схватил Аллану за попку.

- Восемь человек охраняют четыре выхода из подземелий, - нехотя поведал Галлард. - По двое возле каждого входа. За каждого из них могу поручиться лично. Опытные бойцы, не пропустят и мыши.

- Замечательно, - сказал Лотт. - А где сам реликварий?

- Между несущими колоннами, - каждое слово Галлард выдавливал, будто его пытали раскаленными клещами. - За мной.

Рыцарь провел их через места упокоения простых ченцов. Ближе к середине залы располагались усыпальницы священников, имеющих более высокий сан. Усопшие чтецы зажимали в костяшках Книгу Таинств, инквизиторы - святые знамения, отлитые в золоте. Высший клир мог себе позволить каменные ложи, вытесанные в форме зверей или ангелов. Епископы покоились меж крыльев, на спинах диковинных существ. Чуть дальше, на медном троне застыл ссохшийся гэллиот. Вместо глаз мертвецу вставили бриллианты. Руки прикованы серебряными обручами к подлокотникам; точно такой же, привинченный к спинке, поддерживал шею. Подле престола находилось несколько десятков колыбелей из ивовых прутьев. Возможно, при жизни этот человек прослыл защитником сирот.

А за всеми ними, на неказистом возвышении стояла пустая хрустальная рака со сдвинутой крышкой. Галлард окаменел. Рыцарь не мог поверить в случившееся. Лотт отчетливо слышал, как шумно тот дышит, фильтруя пыль и тлен ноздрями.

- Родриго, - закричал сир Джеймс. - Вильям, Меллион! Все ко мне!

Лотт отрешенно следил за суетящейся охраной и их квелыми попытками найти виновных. Галлард гонял людей, костерил их на чем свет стоит. Закованные в доспехи воины метались по криптам, гремя железом, мало что не переворачивая покойников в надежде найти пропажу.

Галлард рвал и метал. Его лицо краснело все гуще с каждым новым докладом. Никто не посещал крипты в их отсутствие. Ни одна живая душа. Охрана подняла каждый камень в катакомбах, опросила всех монахов в этом секторе храма. Ченцы пугливо пялились на ярившегося стража, мяли веревочные пояса, но по делу ничего сказать не могли. Святые мощи пропали.

Лотт выждал момент, когда гордый рыцарь окончательно сдался. Галлард отстегнул ремешки нагрудника, высунул платок из-под внутреннего кармашка и протер вспотевшие подмышки. Карьера рыцаря неумолимо приближалась к финишу и Лотту льстило, что он держал ее в своих руках.

- Возможно, еще остались места, которые вы не учли, - задумчиво произнес он.

- Что ты несешь?! Мы были везде.

- Везде очень неопределенное место, сир Джеймс. Оу, я хочу помочь, - Лотт мирно поднял руки, видя, как Галлард с воинственным видом тянется к ножнам.

- Так выкладывай поживее, не цеди слова через сито зубов.

- Такова цена бескорыстной помощи, - деланно вздохнул Лотт. Он подмигнул не понимающей Квази, и дружески похлопал одного из стражей реликвария по наплечнику. - Что ж, за правду можно и пострадать. Видите ли, сир Джеймс, вы очень тщательно проверили все помещения крипт. Я верю - так и есть. Но вы забыли о том, что ворам необязательно ходить по земле, чтобы заполучить желанное.

Лотт подошел к застывшей мумии гэллиота. Закинул одну ногу на подлокотник трона, вторую на небольшое углубление в колонне. Схватился руками за другую выемку, примыкающую к стене. Раскачался и вцепился пальцами в отнорок ведущего на поверхность вентиляционного хода.

- Воришка ей богу циркач, - пыхтя, сказал Лотт. - Действовал быстро и гладко, если бы не пыль, струшенная из трубы, я бы ни за что не догадался.

- Отверстие слишком мало, - проворчал Галлард. - Не протиснешься.

- Я - нет. Вы с вашими телесами наверняка застрянете. Но кто сказал, что похититель взрослый?

Галлард задумчиво посмотрел на покрытые паутиной колыбельки. Лотт почти слышал, как скрипят шестеренки в его мозгу, пытаясь домыслить несказанное.

- Ребята, - гаркнул страж реликвария, на скорую руку защелкивая нагрудник. - Не все потеряно. Тать еще здесь. В храме. И я знаю, где его искать.