Солнце полуночи. Новая эра

Глава 16

Гарик Хачикян припарковал свое такси возле «Макдональдса», заказал пару биг-маков, колу и запасся таким количеством салфеток, будто собирался косить под Фицджеральда или переписать энциклопедический словарь. Но писал Хачикян мало. Разве что ставил подпись в журнале, отмечая начало и конец рабочего дня.

У него был слабый желудок. Настоящее проклятие для таксиста, особенно во время пригородных поездок. Не помогал даже этот хренов имодиум. А все оттого, что приходилось жрать в дешевых забегаловках. Как только Хачикян подумал о домашней пище, его желудок плотоядно заурчал. Но уже через десять минут он урчал протестующе, набитый биг-маками и залитый теплой колой. Сочетание нездоровое. Тем не менее Гарик был сыт (надолго ли?) и смачно рыгнул, усаживаясь за руль. Завел двигатель «опеля», размалеванного черными и желтыми клеточками, будто шахматная доска, и включил радио, по которому передавали сводку происшествий.

Он знал примерно, что услышит. Маньяк, получивший прозвище Черный Дьякон, орудовал уже третью неделю. Весь город стоял на ушах. А легавые и подавно. Число жертв вчера перевалило за две сотни. Позавчера был введен комендантский час. Случалось, что такси Хачикяна обыскивали по нескольку раз на день. Он тоже пострадал — пока что косвенно. Он целиком зависел от клиентов — а тех становилось все меньше. Проститутки отсиживались в борделях, из уличных работали только самые отчаянные. Или самые нуждающиеся. Про добропорядочных овец и говорить нечего: после наступления сумерек город превращался в какой-то паршивый музей. Хачикян бывал в музее. Один раз. Лет двадцать назад. Ему хватило. Он был убежден, что музей — то же кладбище, только чуток почище.

Когда на рассвете он готовился топать в гараж, жена отговаривала его, но не слишком настойчиво. Понимала, что, лежа рядом с ней, он много не заработает. Чем же тогда была ее болтовня, если не проявлением вечного бабьего лицемерия?.. Все любят деньги. Все упирается в деньги. Деньги, клиенты, деньги — и жирная сука дома, ежевечерне протягивающая лапу, чтобы он положил в нее чаевые. ЕГО чаевые!..

Таков был замкнутый круг, который смертельно надоел Хачикяну, но выхода он не видел. Правда, иногда его подмывало разогнать свое старое корыто до максимальной скорости и влететь во что-нибудь, не снимая ноги с педали газа. А перед тем набить полный салон шлюх, истратив на них все деньги. Все до копейки, включая банковские сбережения. Чтобы не достались жирной суке!

Таков был его личный призрак свободы. Без всякой романтики. Романтика — это для сопляков. Гарик был зрелым мужчиной и знал, что в действительности никогда не позволит себе ничего подобного. Фантазии останутся фантазиями, призрак не обрастет горящей плотью. Какого черта? У него был долг. Если не перед надоевшей сучкой, то перед детьми. И Хачикян работал закусив удила. Несмотря на слабый желудок.

Сегодня дела шли не так уж скверно. Он подбросил какого-то чинушу до мэрии, доставил парочку гомиков в загородное гнездышко и даже был с ними вежлив, а перед самым перерывом отвез в ночлежку музыканта, отбомбившего смену в кабаке. У того работа тоже была не сахар. Двенадцать часов дуешь в мундштук, развлекая всякую пузатую сволочь и продажных девок («Сыграй двадцать раз одно и то же — и ты готовый клиент для психушки», — сказал музыкант), без праздников и выходных, все это за гроши и вдобавок можно схлопотать по морде пачкой купюр или просто кулаком… Музыкант валился с ног от усталости, однако Гарик мог разговорить мумию фараона. Хачикяну показалось, что он встретил родственную душу.

Приятно все-таки, когда хоть кто-нибудь тебя понимает! В результате улучшается настроение и даже пищеварение. Во всяком случае, Гарик до сих пор не ощущал никаких предательских позывов. Он надеялся, что день и закончится неплохо, когда около шести вечера получил наводку от диспетчера и вынужден был согласиться на сверхурочные. Он повыделывался для виду — знал, что означает поздняя ездка. Вечер пропал, зато завтра можно будет расслабиться. Риск, конечно, был, и немалый, но ни один маньяк не помешает Хачикяну заработать.

И все же Гарик проявил разумную осторожность. Еще перед выездом из гаража он снял с мизинца золотое обручальное кольцо и спрятал его поглубже в карман. Ручка рычага переключения скоростей была съемной, а сам рычаг полым; таким образом, стоило Гарику потянуть ее вверх, как в правой руке оказывался стилет с пятнадцатисантиметровым клинком. Если судить по телевизионным репортажам, Дьякон мог сожрать таксиста с потрохами, а стилет использовать в качестве зубочистки, но Хачикян считал себя как минимум двухмерным потребителем информации и потому не верил ничему, особенно тому, о чем вещают «говорящие головы».

По радио передавали инсценировку под названием «Мост вздохов», когда Хачикян въехал в квартал особняков, один вид которых говорил о том, что кое-кому в этой жизни не повезло. Гарик догадывался — кому именно. Он заранее проникся классовой ненавистью к очередному клиенту. Вопрос состоял лишь в том, кто это будет: какой-нибудь адвокатишка с гнильцой — из тех, которых вызывают, чтобы «уладить дело», или, возможно, один из врачей-шарлатанов, дерущих последнюю шкуру с таких, как Гарик, работяг, или богатая вдовушка с пекинесом, пускающая слюни во время просмотра мыльных опер. Того, что ему придется везти шлюху экстра-класса, Хачикян не ожидал — за такими обычно присылали лимузины.

Собственно, он ничего не имел против шлюх. Те иногда расплачивались с ним натурой, и это было куда веселее, чем взбираться на жену, рискуя перепутать складки. Более того, Хачикян искренне полагал, что шлюхами являются все поголовно, включая его самого. Разве он не торговал собой, раскатывая по улицам и предлагая свои услуги каждому вшивому мозгляку, у которого завалялась в кармане рваная пятерка? Как ни крути, выходило, что он, Хачикян, из разряда самых дешевых потаскух…

Все продавали себя — свои таланты, способности, мозги, тела, веру — все до единого, снизу доверху — и чем выше, тем дороже. Честно говоря, Хачикян был даже рад появлению Черного Дьякона. Он надеялся, что Дьякон наконец поимеет тех неуязвимых трахальщиков, усевшихся на самом верху пирамиды.

Он остановился перед литой оградой и посигналил. Женщина, которую он увидел почти сразу же, показалась ему воплощением наивных юношеских грез. И как это было мило с ее стороны, что она не заставила себя ждать! Красотка шла к нему по короткой аллее, слегка покачивая бедрами (не вульгарно и не вызывающе, а так, что у Хачикяна перехватило дыхание). Ее стройную фигуру окутывали сумерки, будто нежнейший драгоценный мех; лицо было освещено голубоватым светом фонарей, развешанных в аллее, отчего оно казалось сотканным из лунного света и загустевшей ночной страсти. На девушке было платье, сшитое не для того, чтобы уродовать совершенный силуэт намеками на нижнее белье. Но у Гарика отшибло сексуальную фантазию. Явление феи заняло каких-нибудь восемь-десять секунд, и на протяжении этого времени он приобщился к чистому искусству.

Потом он увидел через боковое стекло ее грудь, словно сделанную из тончайшего фарфора, и почувствовал, что по его вискам стекают ручейки пота. Чудо опустилось на заднее сиденье, залитое когда-то пивом, и скрестило неописуемой красоты ножки, попирая каблучками пол, заблеванный три дня назад каким-то пьяным уродом. Раздутых ноздрей Хачикяна коснулся дивный аромат, которого он просто не успел распробовать, потому что почуял впервые. Наверное, именно так пахли в раю запретные плоды… Как раз в это время парень, бредущий по Мосту вздохов, красивым баритоном жаловался на жизнь своему палачу.

Хачикян понял, что пройдет много ночей, прежде чем воспоминание об этой женщине выветрится из головы и он сможет спать спокойно. Она умудрилась разбить его заплывшее жиром сердце — походя, как разбивают, случайно задев, дешевую вазу, — не жалея о том и даже не заметив потери.

Она наклонилась к нему и спросила (о, этот голос! От него сладко ныло внутри):

— Как вас зовут?

— Гарик, — промямлил он, вцепившись в рулевое колесо и не отрывая взгляда от зеркала заднего вида.

— А меня Жанна, — сказала она весело. — Будем знакомы, Гарик. Нам предстоит провести вместе долгую ночь. (Черт! Она смеялась над ним! Вернее, не придавала значения своей болтовне.) «Дубы Сиона» — знаете это место?

Хачикян кивнул. Он знал — и даже слишком хорошо. Он был уверен в том, что разочарование неизбежно, но не ожидал, что оно наступит так скоро. Он неоднократно возил потаскушек в поместье с замысловатым названием и еще более замысловатыми хозяевами, однако ни одна из них не годилась этой и в подметки. Впрочем, он был пристрастен.

«Черт подери! — размышлял Хачикян. — Почему мир устроен так подло? Почему одни созданы для грязной работы и беспросветной жизни, а другие — для того, чтобы лапать сладеньких баб?» Он понимал, что через несколько часов вернется в душную трехкомнатную конуру и уляжется в постель со своей свиноматкой, а примерно в то же время какой-нибудь ублюдок с липкими руками расстегнет штаны и небрежно позволит этой Афродите обслужить себя… Вот дерьмо! Лучше о подобном и не думать.

— Тогда поехали. Чего вы ждете, Гарик? — спросила она без тени высокомерия.

— Охранников, — буркнул он, стараясь не размякнуть окончательно, ведь ему еще предстояла нелегкая поездка с риском для здоровья.

— Я одна, — объявило это чудо природы, место которому уж точно было в музее.

Хачикян чуть не подпрыгнул до крыши салона из положения сидя. Потом он обернулся и выпучил глаза.

— Вы что, дамочка, с ума сошли? Нас же грохнут сразу за окружной!

Она улыбалась ему. Гарик был готов сейчас же умереть, если это не улыбка ангела. И какая чудовищная наивность! Непередаваемое сочетание…

— Нас встретят, — сказала она. — А вам хорошо заплатят. Поехали?

Она почти попросила. И вот что странно: она не только была одна, у нее не было в руках даже дамской сумочки.

И он поехал. А что он мог сделать? Наверное, так дьявол получает души — их не продают ему, а отдают добровольно. Приносят в дар и умоляют взять…

Хачикян никогда не предполагал, что это окажется легко и просто. Кроме всего прочего, он даже не подумал о том, зачем мертвецу деньги.

Конечно же, за окружной их никто не встречал. Однако им повезло — они чудом проскочили стокилометровый участок Восточного шоссе. Хачикян, во-первых, усердно молился; во-вторых, был уверен, что присутствие ангелочка и впрямь приносит счастье; в-третьих, соло выходили на охоту чуть позже. На логические выводы он был, очевидно, в тот вечер не способен.

Когда закончилась инсценировка (владельца сочного баритона все-таки отправили на тот свет), зазвучала какая-то симфоническая муть. Ржавые запилы скрипок заставляли Гарика болезненно морщиться. Он потянулся к ручке настройки, чтобы сменить станцию, но Жанна попросила его оставить все как есть. Вдобавок он узнал от нее, что парня, сочинившего ЭТО, зовут Моцарт. Сейчас он согласился бы и на то, чтобы назваться Моцартом, — лишь бы понравиться ей…

В остальное время она сидела тихо, словно мышка. Умная, воспитанная и образованная мышка. Правда, серенькой ее никак не назовешь. Она не курила, не нюхала кокс, не трещала о всякой ерунде и не дразнила водителя, показывая, что там у нее находится между ног. Хачикян даже засомневался, а не поторопился ли он с выводами, но все его попытки завязать разговор по душам оказались безрезультатными. Они разбивались о ватную стену ее мягкости. Загадочность этого ночного мотылька, случайно запорхнувшего в его тачку, завела Хачикяна еще сильнее.

Уже почти стемнело, когда такси свернуло с шоссе на частную дорогу. Через сотню метров оно миновало помпезную и когда-то белую арку, увенчанную рельефной звездой Давида и загаженную многочисленными граффити, в основном нецензурного содержания. Еще через пятьдесят метров фары высветили шлагбаум и заборчик, который мог бы сдержать стадо бешеных слонов, не то что байкеров. По другую сторону забора росли пресловутые «Дубы Сиона». Гарик был несилен в ботанике, однако, по его мнению, «дубы» сильно смахивали на обыкновенные клены и липы.

Толстозадые охранники ослепили его мощными фонарями, заглянули в багажник и даже под капот, но с красоткой обошлись вежливо, поэтому Гарик им все простил. Он считал, что вполне заслужил премию в размере недельной выручки и хорошую жратву. Возвращаться сегодня в город он не собирался — разве что под дулом пистолета. Задерживаться в «Дубах» на ночь ему было не впервой. Он даже знал кое-кого из местных ребят, с которыми можно перекинуться в картишки. Персонал в поместье был весьма многочисленный; вечером сменялся целый взвод охранников…

Впереди показался фасад огромного дома. Хачикян объехал вокруг фонтана, в центре которого пускал хилую струйку маленький мраморный педик, и протарахтел по площадке, выложенной шестигранными плитами. Судя по количеству припаркованных поодаль автомобилей, гостей было немного. Вечеринка для узкого круга. Изысканное общество чистоплюев, смакующих депрессию и предающихся декадентским забавам. Таинственный свет пробивается из-за штор, приглушенные звуки доносятся из парка, неразличимые тени скользят в полутьме…

Холуй, одетый лучше, чем Хачикян в дни посещения церкви, выскочил наперерез и открыл заднюю дверцу. Перед тем как выйти из машины, Жанна еще раз наклонилась к водителю, и тот ощутил ее теплое дыхание небритой шеей.

— Все в порядке, не так ли? — спросила она лукаво, и впервые в жизни женские штучки не показались Гарику отвратительно лживыми. — Завтра утром… — шепнула она ему таким тоном, словно их объединяла некая тайна. На затылке у Хачикяна зашевелились короткие волоски. — Ждите меня около девяти.

Он даже не вспомнил о деньгах, что было для него абсолютно нехарактерно. Разве это создание могло обманывать? Без сомнения, могло, но Гарику неожиданно для него самого понравилась игра, в которой он был наираспоследнейшей пешкой…

Он наблюдал за Жанной, пока она не вошла в дом, и не на шутку страдал. Со спины она тоже оказалась восхитительна. Моргая от пота, он уставился на умопомрачительный задик, трогательно-беззащитные лопатки, гладкие хрупкие локти. А нежные, как у ребенка, пяточки и впадинки под коленями старому дураку вдруг нестерпимо захотелось поцеловать…

Без четверти девять машина уже стояла перед парадным входом с прогретым двигателем. Утро было туманное; изредка из тумана возникали морды ротвейлеров, ронявших слюни. День обещал быть солнечным. В сонном парке кричала какая-то птица. Однажды до ушей Хачикяна донесся чей-то кошмарный хохот. «Дубы Сиона» и впрямь напоминали дорогостоящую загородную психушку.

У Гарика было время успокоиться и прийти в равновесие. Теперь он забеспокоился о том, как бы получить свое.

В пять минут десятого Жанна еще не появилась. Хачикяна это нисколько не удивило. Скорее всего, ангелочек еще спал, оттраханный самым прозаическим образом, в алькове, приспособленном для видеосъемки, а компания вуайеристов наслаждалась живой драгоценностью в атласной оправе…

Он увидел ее в девять двадцать. Она выглядела свеженькой, будто умылась росой. Ее сопровождал седовласый папашка в белом халате до пят и с отечными мешками под глазами. Она держала его под руку, а он дружески похлопывал ее по запястью своей лапой. Нить жемчуга поблескивала на ее шее (единственное изысканное украшение, вероятно, стоило больше, чем таксист зарабатывал за год). Сверкая керамической улыбкой, «халат» усадил Жанну в машину. Потом протянул водителю две купюры.

Когда Хачикян разглядел портреты и цифры на бумажках, его тонус подскочил до максимума. Может, день и впрямь будет отличным? Лишь бы удалось благополучно добраться до города… Насчет охраны Гарик уже не заикался, только незаметно для пассажирки сунул обе купюры в укромное место. Для подобных целей в его тачке были устроены три тайника.

— Как дела, Гарик? — осведомилась Жанна, когда они выехали на шоссе и Мозгокрут начал плести по радио звуковую паутину эскапистской музыки. Наверное, для тех, кто перепутал день с ночью…

— Нормально, — бодренько отозвался Хачикян. — Как вы?

Она мечтательно улыбнулась в ответ, словно побывала на небесах. Такую глупую и светлую улыбку Гарик изредка наблюдал на лицах тех, кто был искренне влюблен.

— Хорошая погода. Вам везет.

— Еще бы!..

В кого же влюблена она?

Ему оставалось гадать об этом каких-нибудь десять минут. По истечении этого времени с проселочной дороги наперерез такси выскочил полицейский «шевроле» с включенными мигалками. Коротко взвыла сирена.

Хачикян выругался про себя и свернул к обочине. У него появились сомнения в том, что день будет таким уж чудесным. Небольшие сомнения — словно облачко в сияющих небесах.

Мул и Суслик считались в полиции дуэтом долгожителей. За глаза их называли «животными» — не только из-за кличек, приклеившихся намертво. Эти двое работали жестоко, но эффективно и не забывали регулярно отстегивать наверх. Поэтому обоим собственное будущее тоже представлялось безоблачным.

О них ходили легенды, которые некому было подтвердить или опровергнуть, а сами «животные» были ребятами неразговорчивыми. Они на редкость удачно дополняли друг друга. Мул был краснорожим сангвиником с фигурой расплывшегося бодибилдера и с реакцией, почти неправдоподобной для такой туши. Суслик был явным холериком; он испытывал частые перепады настроения. Его настроение менялось от плохого до очень плохого. Причина лежала на поверхности, вернее, на роже. Дело в том, что Суслик был уродом. Даже дешевые уличные шлюхи обслуживали его с крайней неохотой. Тем не менее иногда он посмеивался. Человеку, не знавшему этой особенности, начинало казаться, что худшее уже позади. У легавого было своеобразное чувство юмора. Его тихий смех мог ввести в заблуждение кого угодно, только не Мула…

Губы Суслика чаще всего были сложены так, будто он собирался свистнуть. Через ромбовидное отверстие между губами высовывались два передних верхних зуба — главная достопримечательность урода. Лет десять назад кто-то из блатных пошутил в тесной компании, что в детстве Суслик, наверное, сосал язык, а теперь сосет предметы посущественнее. Шутка прозвучала всего дважды. В первый раз — из уст шутника; во второй — когда дошла до ушей полицейского. Сам шутник уже не мог ее повторить, потому что вскоре его нашли мертвым. Самая «существенная» часть его тела была отрезана и засунута ему в глотку…

То, чем «животные» занимались сейчас, далеко выходило за рамки их официальных обязанностей — примерно километров на пятьдесят. Среди легавых это называлось «свободная охота». На такое отваживались немногие. В своем участке Мул и Суслик были единственными, кто рисковал. И риск был оправдан. Оба неплохо зарабатывали, не говоря уже о неоценимых выбросах адреналина. Начальство тоже не возражало против периодических поступлений черного «нала» в секретный полицейский фонд.

«Животные» понимали друг друга с полуслова. Мул был мощным и страшным оружием в драке, а Суслик на его фоне смотрелся мелким ассистентом. Но только издали. Вблизи даже последнему кретину становилось ясно, кто из них опаснее.

Эти двое составляли гнилую парочку. Обычно Мул выколачивал показания и штрафы; Суслик в совершенстве владел более утонченными методами воздействия на психику. Учитывая их связи с «дикими», они нигде не боялись оказаться в меньшинстве. Даже соло избегали встреч с ними. Никто не знал точно, что творится в тупой башке Мула и тем более — в змеиных мозгах Суслика.

Хачикян видел их мельком и лишь однажды. Это случилось около года назад. Он остановился на светофоре. Через секунду возникли полицейские — будто из-под земли. Мул в мгновение ока выволок из такси какого-то очкарика с кейсом, пристегнутым к запястью, а Суслик, неведомым образом оказавшийся возле дверцы водителя с пушкой, ствол которой был направлен Хачикяну в висок, посоветовал тому «валить отсюда и не возникать». Гарик даже не пытался возникать, хотя очкарик не заплатил по счетчику, причем очень много (до этого они вдоволь накатались по городу). Пушка в умелых руках — это был аргумент, перевешивавший желание жить хорошо и убеждавший в том, что лучше просто жить.

Поэтому сейчас Хачикян положил руки на руль и наблюдал за массивной фигурой, которая приближалась обманчиво ленивой походкой враскачку. Солнце светило ярко, и огромный блик лежал на лобовом стекле «шеви». Гарик не видел второго полицейского. Это его почему-то не на шутку беспокоило. Может быть, напарник Мула остался сидеть за рулем.

А может быть, и нет.

Хачикян не сомневался, что так или иначе Суслик уже взял его на мушку. На пустынной дороге все можно было списать на шалости «диких». Или на оказание сопротивления. Таксист ни в коем случае не хотел дать повода для подобного варианта развития событий.

Он безропотно вышел из машины, когда Мул одним движением толстого пальца приказал ему сделать это. Он молчал, когда его ткнули мордой в крышку капота и обыскали. Мул ощупывал его промежность так тщательно, будто проверял сухость «памперсов» на любимом дитяти. От легких похлопываний этой гориллы у Хачикяна разболелась грудная клетка, ребра, а в особенности яйца. В течение нескольких секунд его тошнило. Он вспомнил о своем больном желудке и чуть не выблевал сытный завтрак, которым его недавно накормили на кухне в «Дубах Сиона». Несколько мелких купюр из карманов таксиста перекочевали в карманы Мула. Хачикян опять-таки не возражал. Он считал, что дешево отделался. День еще мог завершиться неплохо — если полицейские не начнут обыскивать автомобиль.

Он приподнял голову и обнаружил, что Жанна стоит по другую сторону машины примерно в такой же позе — наклон вперед, ноги расставлены, руки на капоте. Мул рассматривал ее красивую попку, придав своей мясистой роже мечтательное выражение, однако в нем трудно было заподозрить эстета…

Хачикян услышал тихое шуршание гравия у себя за спиной. Суслик возник рядом, по обыкновению внезапно. Он мягко двигался в туфлях на каучуковой подошве. Суслик не всегда и не во всем соблюдал форму.

— Не рыпайся, говнюк, — предупредил Хачикяна бесстрастный голос. — Мы еще не закончили.

Водитель такси согласился подождать.

— Раздвинь ножки, дорогуша! — скомандовал Мул, натягивая на свою огромную кисть прозрачную хирургическую перчатку. Потом помог Жанне сделать это. В его лапах она выглядела резиновым манекеном…

Как Хачикян и предполагал, трусиков под платьем не оказалось. Волосы на лобке были выбриты, что придавало девушке еще большее сходство с куклой.

Даже Гарику, который украдкой следил за происходящим, было видно, что из щели между срамными губами свисает тонкая черная нить. Очень похожая на мышиный хвостик.

— Что это? — спросил Мул, чтобы продлить удовольствие. Вот за такие моменты истины он и любил свою работу.

— Наверное, у тебя старая жена, — спокойно заметила Жанна, почти уткнувшись личиком в капот. — Или ты, болван, предпочитаешь задницу своего напарника?..

Мул побагровел, но сдержался. Суслик тонко захихикал.

— Как мне нравится… Как мне нравится, когда они начинают разговаривать! — прошелестел он вкрадчиво.

Мул намотал нить на указательный палец и потянул. Еще через секунду на подставленную ладонь шлепнулся запаянный целлофановый пакетик с порошком. С хорошим порошком, если судить по цвету…

У Хачикяна пошли круги перед глазами. Никаких шансов на то, что день закончится благополучно, больше не было.

Теперь Мул не сдерживался. Он рывком повернул Жанну лицом к себе и влепил ей пощечину, которая вполне могла свернуть нежную девичью шейку.

— Это за болвана, — процедил Мул. Затем врезал еще раз. С очевидным наслаждением. Задел нос и губы. Перчатка окрасилась в розовое. — А это за напарника… — Вдруг Мул резко повернулся к Хачикяну: — Ты следующий. Я буду твоим проктологом. Раздвинь ноги, тупорылый!

— Как насчет адвоката? — спросила Жанна, державшаяся очень прямо, несмотря на то что кровь стекала по ее подбородку.

Суслик заржал:

— Ты слышал, Мул? Познакомь ее со своим адвокатом! Эй, сучка, как насчет устных инструкций — для начала?!

Мул уже расстегнул брюки, когда заметил троих, стоявших на шоссе в двадцати метрах от такси. Три привидения из дурацкого мультфильма. Старикашка, сбежавший из реанимационного отделения, тощая наркоманка с сомнамбулическим взглядом и пацан дошкольного возраста, которого потеряла мамаша. Или же наркоманка и была его мамашей. Тогда становилось понятно, почему парнишка выглядит малость недоношенным.

— Какого хрена… — начал Мул, откладывая процедуру знакомства и снова запаковывая своего толстячка «адвоката» в шикарные трусы с символикой «Red Bulls».

— Нам нужно в город, — перебил его пацан тонким голоском. Вежливый мальчик, ничего не скажешь. — Это срочно. Безразлично, на какой машине мы поедем. Пожалуйста, побыстрее.

В плохом фильме они состязались бы в остроумии еще минут десять. В хорошем фильме по крайней мере последовала бы эффектная мелодраматическая пауза. На самом же деле развязка наступила почти сразу после завязки и без ярко выраженной кульминации.

«Животные» переглянулись. Это были взгляды испытанных напарников, отнявшие не больше мгновения. За двадцать лет службы оба полицейских навидались всякого, однако такие клоуны попались им впервые.

Сложившись пополам от жизнерадостного смеха, Мул чуть не пробил головой капот. Суслик тоже хихикал в щель между губами, но не сводил ледяных глазок со щенка и шлюхи, которая внезапно напомнила ему кое-кого. (Старый маразматик никого не напоминал. Он был безнадежен, как отключенный банкомат.)

Двадцать три года назад Суслик участвовал в военных действиях, и ему «посчастливилось» увидеть в деле спецподразделение «Огун». Пси-фактор. Ходячая клиническая смерть. Одержимые лоа. «Артишоки». Оловянные солдатики… Как ЭТО ни называй — лучше уже никому не станет. Похоже, Суслик остался единственным живым из тех, кто мог бы кое-что рассказать об ЭТОМ. Но он был умным и осторожным и потому молчал, словно аквариумная рыбка. Даже мамочке не пожаловался. Хотя кто-кто, а мамочка поняла бы, почему он тогда обделался. Поняла бы и простила ему эту секундную слабость…

Так вот, лицо шлюхи в чересчур просторном пальто выглядело точь-в-точь как лица тех ублюдков из «Огуна». И что-то неуловимое подсказывало Суслику, что дело тут не в героине. А под пальто — уж конечно, не коллекция многоразовых «баянов»…

Впрочем, у Мула с интуицией тоже было все в порядке. Разгибаясь и не прекращая смеяться, он уже вытаскивал из расстегнутой кобуры свою пушку — той самой рукой в прозрачной перчатке. Пакет с порошком пришлось бросить. Пока. Мул не продержался бы долго на своей рискованной работе, если бы был таким идиотом, каким иногда казался.

Перестрелка заняла какую-нибудь секунду. По субъективному времени Мартины — раз в десять больше. Ее органы чувств зарегистрировали происходящее в мельчайших подробностях.

Суслик соображал мгновенно. Для дервиша сопляк был явно маловат, но акселерацию еще никто не отменял, не так ли? Во всяком случае, легавый почуял неладное, а это был более чем веский аргумент. Даже если старик, девка и пацан окажутся глюками, он, Суслик, попрактикуется в стрельбе…

Его рука рванулась к кобуре со скоростью броска атакующей кобры. Однако этого оказалось недостаточно.

За свою многолетнюю карьеру он видел много быстрых людей. Кое-кто из них даже сумел дотянуть до старости и был застрелен в почтенном возрасте — именно потому, что рефлексы стали уже не те. Но девка оказалась стремительной, словно спущенный механизм с мощнейшими пружинами. Полы ее пальто лишь слегка раздвинулись. В щели появился ствол обреза.

Это было оружие, не очень подходящее для дуэли. По мнению Суслика, совсем не подходящее. Однако девка, очевидно, думала иначе. Впрочем, она вряд ли о чем-либо думала. И очень скоро Суслику тоже пришлось бросить это бесполезное занятие.

Он в одиночку исполнил танец маленького лебедя и свалился на асфальт с дырой в голове, которая возникла на месте третьего глаза. Впервые Суслик выглядел немного удивленным. Еще бы — его шлепнула какая-то малолетняя потаскуха!

Мул выстрелил почти одновременно с Мартиной, но все же на мгновение позже. Суслику это не помогло. А Мул, конечно, не промахнулся.

Мартина видела вспышку. Пуля попала ей в корпус, и девушку развернуло, как чучело при сильном порыве ветра. Выражение ее лица не изменилось совершенно. Стало ясно, что она не чувствует боли… Ей только пришлось отступить на два шага, чтобы снова обрести равновесие.

Мул продолжал палить по сузившемуся силуэту и успел выпустить половину обоймы. Очередная пуля раздробила Мартине берцовую кость; третья пробила живот навылет. Ее отбросило еще дальше, и она начала падать, потеряв опору…

Малыш равнодушно наблюдал за перестрелкой, стоя в трех шагах справа от девушки и, соответственно, от линии огня.

Но самым невозмутимым из маленькой компании путешественников оказался старик. Вернее, он настолько выдохся, что все остальное не имело особого значения… Он протащился по шоссе, плюхнулся на заднее сиденье такси и уставился прямо перед собой. Хачикян и Жанна, лежавшие на капоте, его тоже не заинтересовали.

Может быть, он разглядывал город на горизонте. Или призраков, которые существовали только в его воспаленном воображении. Старик даже думал. В его опустошенном сознании вертелась всего одна-единственная мысль. Мысль была примерно такая: «Покажи им, сынок! Выброси-ка еще разок „шестерку“!..»

Мул совершил чуть ли не первую, но зато наверняка последнюю в своей жизни серьезную ошибку. Ему следовало бы сначала застрелить мальчишку. Может, тогда было бы проще справиться с девкой. А так он не сумел воспользоваться огромной форой, составлявшей три попадания.

Отступая и падая, Мартина израсходовала последний патрон. В ее мире существовал только враг, оружие и палец, нажимающий на спуск, — все на одной оси, вокруг которой вертелась хаотическая и бессмысленная вселенная. Ущербное сознание девушки вмещало не больше трех предметов. Враг, спусковой крючок, палец… Она стала пальцем. Ее душа перетекла в мертвый металл. Во всем сплошном черном хаосе было одно маленькое, зияющее и неподвижное отверстие, почти заполненное головой Мула. Не попасть в нее было просто невозможно.

И она попала. Пуля из последнего оставшегося в обойме патрона вышибла врагу левый глаз, пробила мозг и снесла часть черепной коробки. Его конечности конвульсивно дернулись, но Мул был слишком массивен, чтобы станцевать напоследок нечто легкомысленное. Он покачнулся и тяжело рухнул рядом с машиной, разбросав тошнотворные ошметки.

Мартина умерла всего лишь на секунду позже. Ее голова с глухим стуком ударилась о дорожное покрытие. Она избавилась от своего незаживающего прошлого, рабского настоящего, а заодно и от сомнительного будущего. Но, самое главное, она навеки избавилась от контроля Малыша.

Тот принял жертву как должное. Один из его медиумов выполнил свое предназначение. До конца, как положено…

Убедившись в том, что путь свободен, клон Мицар переключил свое небезопасное внимание на живых.

Жанна оказалась крепким орешком. Когда началась стрельба, у нее хватило самообладания, чтобы не запаниковать, остаться на месте, лечь на капот и не попасть под пули. Хотя это было трудно — Мул находился в метре от нее… Теперь ее обнаженная спина была забрызгана его мозгом, и она ощущала нечто похожее на ожоги. Два мертвых полицейских — это две веские причины, по которым следовало побыстрее убираться отсюда. Недолго думая, она юркнула в такси и оказалась рядом с изможденным стариком. Тот даже не повернул голову в ее сторону…

Жанна думала, что сама приняла решение. На самом деле Малыш мгновенно сориентировался. Он нашел почти равноценную замену Мартине. Неизвестно, что ожидало его в городе. Не следовало разбрасываться человеческим материалом.

Жанна ничего не заподозрила. Она была вполне счастлива хотя бы оттого, что уцелела. Во всяком случае, она так и не вспомнила о пакетике с очень дорогим порошком, который валялся рядом с трупом Мула. Зато клон заставил ее выйти из машины и подобрать пистолеты полицейских. Внезапно ей стало холодно, и она надела пальто мертвой девушки, не замечая, что испачкалась в свежей крови.

Хачикян пришел в себя последним. До этого он бессвязно молился. От грохота выстрелов у него заложило уши. Он остался наедине с гулом, распиравшим башку.

Потом грохот внезапно оборвался. Первым делом Гарику тоже отчаянно захотелось смыться. Даже не захотелось — этого требовал инстинкт, сработавший быстрее мозга и мышц. За долю секунды Хачикян забрался на место водителя и приготовился ударить ступней по педали газа, но тут что-то случилось с его двигательным центром.

Нога повисла в воздухе, будто вокруг нее застыло стекло. Хачикян увидел болид, который летел над шоссе и стремительно приближался к машине. Гарик сжался в ожидании удара и испепеляющего жара, но вместо этого ослепительное солнце новой истины взорвалось прямо у него в черепе.

Хачикян вдохнул мельчайшую стеклянную крошку, содравшую с его трахеи верхний слой отмирающей ткани. Он был словно обнажен изнутри и приобрел чувствительность к ничтожным колебаниям температуры.

После вспышки воцарилась черная осень. Жестокий воющий ветер обносил листья с усыхающих веток, в которые превратились извилины. Ощущение дыры в голове было настолько явным, что Хачикян прижал мокрую ладонь к волосам в том месте, где, как ему казалось, «сквозило».

Это не помогло. Ураган сносил с серого вещества плодородный слой, и обрывки мыслей порхали, беспорядочно кружась, будто стая испуганных ворон…

Малыш не спеша обошел машину и сел впереди, рядом с водителем. Он переключил радиоприемник на станцию, которая передавала легкую до идиотизма опереточную музыку, и аккуратно пристегнулся ремнем безопасности. После этого отдал безмолвный приказ.

Такси помчалось в сторону города. Хачикян не помнил, как проделал остаток пути. Ему даже не пришло в голову включить счетчик. Он не смотрел на дорожные знаки — внутри у него навсегда поселился надежный «штурман». Несанкционированный поворот вправо-влево означал страшную боль, оглушительный, режущий ухо вопль медной трубы, опасность, казнь, катастрофу. Остались только: узкая лента шоссе, пролегавшая по дну темного ущелья, болиды, несущиеся навстречу, и жуткая каша в голове, исключающая возможность предпринять какое-либо самостоятельное действие.

Он высадил своих последних пассажиров неподалеку от Блокады, на площади перед университетом. Особняк Жанны находился в двух кварталах от того места. Респектабельный район — или когда-то считался таковым… Было десять часов утра и совсем мало людей на улицах. Дьякон многих заставил пересмотреть свои привычки.

Хачикян покатался пустым, петляя по центральным улицам, сжигая оставшийся в баке бензин и постепенно забывая все, что случилось этим утром. Его память была словно колба песочных часов с отверстием, через которое высыпались песчинки определенного размера. Процесс фильтрации занял около часа. Гарик забыл почти все, что должен был забыть, кроме взгляда Малыша, который заставлял его чувствовать себя псом на поводке в виде удавки и испытывать удушье каждый раз, когда удавка затягивалась… И все это время в салоне орал приемник.

В конце концов такси оказалось в пустынном переулке на задворках сожженной синагоги. К Гарику постепенно возвращалась способность мыслить. Это занятие было крайне утомительным. Хачикян ни до чего не додумался. Внезапно нахлынувшая волна усталости поглотила его. Он притормозил возле тротуара, уронил потяжелевшую голову на руки. В темноте под веками вспыхивали и гасли фиолетовые звезды…

Заправиться, поставить машину в гараж — и домой. Такова была программа на ближайшее время. Ничто другое Хачикяна не интересовало. Он вдруг стал очень ограниченной личностью, запертой в треугольнике «страх — тревога — комфорт». Сейчас доминировала необъяснимая тревога. Нащупав рукой тайник и запустив в него пальцы, он немного успокоился. Деньги были на месте.

Когда он поднял голову, то заметил тень, падавшую справа. Грузная темная фигура, увенчанная седой головой. Луна над скалой. Черный длинный плащ священника — совсем не по погоде…

Хачикян отупел настолько, что был не способен сопоставить простейшие вещи. Человек в черном плаще опустился на переднее сиденье, на котором незадолго до этого сидел Малыш. Его движения были совершенны и бесшумны. На какое-то мгновение таксисту показалось, будто незнакомец жидкий. Мицар, избавивший Гарика от стереотипов, сделал ему сомнительный подарок…

Пассажир протянул руку к приемнику и убавил громкость. Рука была неестественно белой, словно ее обладатель безвылазно провел в подземелье последние лет двадцать. Уцелевшие ногти отросли и закручивались в спирали. Те пальцы, на которых ногтей не было, выглядели как несвежие сосиски.

— Где он? — спросил незнакомец свистящим шепотом.

От звуков этого голоса волоски на жирном затылке Хачикяна превратились в иголки. Тревога сменилась паническим ужасом. Ужас означал проблемы с желудком. Гарика подташнивало. Запахло дерьмом — в прямом и переносном смысле.

— Кто? — тупо переспросил таксист, ни капли не притворяясь. Он действительно не понимал, о ком идет речь. И не догадывался, что сейчас его начнут лечить от избирательной амнезии.

Незнакомец повернул к нему свое лицо.

Хачикян помнил множество бесполезных вещей. Точно такие рожи были у мраморных статуй. Но эта физиономия принадлежала тому, кто двигался и даже разговаривал. Глазные яблоки без зрачков, мертвенный оттенок кожи, слишком гладкая фактура, леденящая красота, которую не портили даже шрамы. Шрамы казались неотъемлемой частью рельефа…

Определенно, предпринятая когда-то по глупости экскурсия в музей не прошла для Хачикяна даром. Кое-что засело в памяти очень прочно. Но не то, что случилось всего несколько часов назад.

— Поговори со мной, ублюдок, — приказал пассажир.

Разум Хачикяна бессильно трепыхался, словно птица, угодившая в нефтяное пятно. Собственное тело было отвратительно вязким, неудобным, неуправляемым — пакет, наполненный сметаной. Казалось, ему можно придать любую форму. Тот, кто придавал форму, находился вовне. Может быть, совсем рядом…

Гарик вдруг и впрямь почувствовал непреодолимую потребность исповедаться, покаяться в грехах, вскрыть нарыв, распиравший его изнутри, будто дьякон впрыскивал под давлением препарат, вызывающий спазмы страха… Однако все возможные грехи оказались запертыми в сейфе, некоем вывернутом наизнанку ящике Пандоры, от которого не существовало ключа. Хачикян был чист и пуст, точно новорожденный.

— Расскажи мне о нем! — приказал пассажир, и пустота начала заполняться образами.

Гарик зажмурился и снова открыл глаза. Видения не исчезли.

Улица поплыла ему навстречу, будто в кошмарном сне. Такси тронулось с места и стало разгоняться, хотя водитель и не помышлял об этом. Кто-то помогал ему вспомнить…

Впереди возникла маленькая фигурка, не отбрасывавшая тени на асфальт, — ребенок в яркой куртке с капюшоном и надписью на груди «Одной ногой в могиле». Хачикян не мог понять даже, его ли это сын…

Капот автомобиля без звука и сотрясения протаранил глюка. Какую-то долю секунды голова мальчика висела перед лобовым стеклом, отделенная от тела, словно кегельный шар, который летел навстречу. Затем Гарик заглянул в ее глазницы.

Он увидел два туннеля, разделенные переносицей. В темных провалах глазниц перекатывались игральные кости. После того как кости остановились, оказалось, что все они легли шестерками вверх…

«Покажи им, сынок! Выброси-ка еще разок „шестерку“!..»

Очередная вспышка. Когда слепящий свет погас, начали складываться силуэты из образовавшегося пепла: Жанна, из которой сыпался порошок; Суслик, танцующий с пулей в голове; старик лунатик, ковыляющий по шоссе. И только мальчик оставался тенью, отброшенной во внутреннюю темноту. Тем, чего нельзя увидеть; можно только ощутить присутствие. Он и был самим Присутствием — заржавевшим крючком в памяти, следом хирургического вмешательства, нерассосавшимся шрамом… Как только Дьякон добрался до него, включился механизм «переселения».

Тайная мечта Хачикяна сбылась. Он был наконец свободен от долгов и обязательств. Он оценил эту привилегию — свободу жить так, как хочется.

Такси превысило допустимую скорость, и сирена уличного радара яростно взвизгнула. Хачикян не услышал ее. Рядом с ним сидела Жанна; он вез ее туда, где будет много-много «снега», целые сугробы кокса; «снежок» сыплется вечно, и безопасные призраки бродят в холодной лиловой полутьме…

Дребезжащая колымага разогналась до ста тридцати. Такси проскочило перекресток, задев крылом патрульную машину, чудом не перевернулось и оставило два трупа на тротуаре возле уличного кафе. Смятый бампер оказался заброшенным в витрину продовольственной лавки. Позже один из полицейских, ставший очевидцем столкновения, скажет, давая интервью, что, по его мнению, за рулем сидел «гениальный придурок»…

Хачикян не был ни гением, ни придурком. Он превратился в самодовольное и самодостаточное существо. Дьякон слился с ним; в результате осталась лишь жажда спасения.

Затем наступил краткий и последний момент просветления. Хачикян снова «увидел» не только фантомов, роившихся в его изуродованном мозге, но и порождения гораздо более изощренного сознания. Мальчишка в куртке с капюшоном, кативший на роликовых коньках по встречной полосе, смутно напомнил ему кого-то. Этот карлик был худшим из зол, занозой в заднице, причиной всех бед и несчастий…

К тому моменту таксист уже перестал что-либо видеть, но продолжал давить на полностью утопленную педаль газа.

Ощущение скорости было ошеломляющим. Ветер перемен превращался в ураган.

В том, что Гарик направил такси на заправочную станцию, была рука Провидения. Или, скорее, рука Дьякона, сидевшего рядом и принявшего облик дорогостоящей шлюхи. Недоступно дорогостоящей…

Потом все исчезло в огненном смерче. Хачикян «переселился» мгновенно и почти безболезненно. В свои последние секунды на Земле он был почти счастлив. Но в Колонии он обрел истинное, всеобъемлющее счастье. Его душа избавилась от якорей, которые удерживали ее в темноте.

Дьякон вознесся к небу в клубах дыма. Для него это был всего лишь очередной переход в новое состояние, изменение структуры, но не формирующего кода. Он не мог погибнуть.

Через несколько минут Ангел Бездны воскресил его, транслируя на поверхность планеты полные матрицы всех существ, когда-либо ставших жертвами глюка-охотника. Таким образом, у Хачикяна тоже появился шанс когда-нибудь воскреснуть.